Диверсанты

Глава I Новое задание

Трое «вовбнов» били вражеского снайпера. «Вованами» называли бойцов внутренних войск от аббревиатуры «ВВ».

Били сильно. Крепкими берцами безжалостно месили пойманного, ломая кости, рёбра, отрывая тяжёлыми ударами отбитые внутренности. Поначалу снайпер жалостливо и громко кричал от непереносимой боли, потом начал утробно стонать и вовсе затих, лёжа на спине, раскинув руки, раскрыв чёрный провал беззубого рта, выплёвывая сгустки крови, падающие назад на распухшее одутловатое месиво, когда-то бывшее человеческим лицом.

Экзекуторы уже порядком выдохлись, так как были в бушлатах, бронежилетах, с автоматами Калашникова, деревянными прикладами щедро охаживая беднягу.

С БТРа за экзекуцией равнодушно наблюдали нахохлившиеся от холода мотострелки. Воротники бушлатов подняты, клапана шапок опущены, вязаные чёрные и камуфлированные шапочки поплотнее натянуты.

Один неспешно делился мыслями на беспокоящую его тему:

— Письмо позавчера получил. Мамка пишет, плохо у них совсем, голодно, карточки ввели — только тем, кто работает на оборонку. Остальные вообще кое-как перебиваются, летом лебеду с крапивой ели, ослабли совсем, едва ползали опухшие от воды. Пили, чтобы голод заглушить, а сейчас уже помирать начали, — солдат вздохнул, — батя-то тоже, как и я, воюет где-то, ни слуху, ни духу. Хорошо хоть мамка на заводе работает, а так бы с сестрёнкой померли уже с голоду… Когда же всё это кончится?.. Сил уже нет терпеть войну эту…

— Никогда, — ответил его сосед. — Видишь, что творится? Мы их, они нас. Так что, никогда.

Он указал глазами на полуобнажённые повешенные тела со следами тяжёлых побоев.

Тела уже успели промёрзнуть, порывы ветра раскачивали их на бывшей детской площадке бывшего двора бывших четырёх пятиэтажных блочных домов, сильно разрушенных обстрелами.

Рядом со скособоченной железной каруселью и песочницей, чьи доски давно разобрали на обогрев жилья буржуйками, вповалку лежали уже объеденные крысами тела расстрелянных.

Никому не было дела до всего этого, никто не снимал повешенных и не убирал расстрелянных. Город застилал тяжёлый дым, в нескольких кварталах слышалась яростная перестрелка, куда-то в том направлении работала батарея «Градов», стоящая на окраине. Ракеты проносились над головами, взрываясь там, где слышалась стрельба. Туда уходили колонны солдат, бредущие по разбитым улицам, усыпанным осколками кирпичей и прочим мусором. Бойцы, прижимались к стенам полуразрушенных зданий, тревожно всматривались в этот ад и вслушивались в канонаду.

— Да-а, — согласился первый солдат, говоривший о письме. — Нахерачила тут зондеркоманда… за что гражданских-то?

— Так это всё идейные, — ответил второй, подразумевая, что повешенные и расстрелянные являлись сторонниками федеральных сил. — Они с нашими лучше, что ли, поступают? Точно так же расстреливают и вешают пачками на всех столбах.

— Я и не спорю, — кивнул первый. — Говорю, нахерачили наши тут.

Между тем «вованы» закончили экзекуцию, устало сели неподалёку от тела, уже лежащего ничком. Из-под него вытекала жёлтая струйка, пробираясь меж кирпичных обломков, недолго чуть паря и схватываясь кристалликами на морозе.

— Сдох, сучара, обоссался напоследок, — сказал сержант, доставая пачку папирос, вытряхивая три. Две протянул товарищам, а в свою дунул, профессионально смял «гармошкой», сунул в угол рта с пересохшими растрескавшимися губами. Подкурил от полупрозрачной пластмассовой зажигалки, протянул её соседу, по въевшейся привычке прикрывая огонек папиросы ладонью, как делал всегда, опасаясь снайперов, нередко работающих ночью на такие вот огоньки.

— Я ажно запарился малость, — сообщил третий, тоже прикрывая огонёк, глубоко затягиваясь, выпуская дым через нос. — Сколько же эта падла успела натворить? — недовольно произнёс, глянув на забитого насмерть и равнодушно отворачиваясь. — А-а, вон и наши идут, щас нас в эту жопу засунут, — добавил, глянув в сторону, где грохотал бой, где всё горело и дымилось.

— Пошли, — вздохнув, сказал сержант, поднимаясь, отбрасывая окурок в сторону. — Хочешь, не хочешь, а никуда не денешься. Придётся воевать.

— А с этим что делать? — спросил второй «вован». — Вдруг очухается?

— Вряд ли, — с сомнением ответил сержант. — Да хоть и очухается, у него там холодец, даже ползти не сможет.

— Я всё же отработаю его.

— Давай, коли охота, — не стал спорить сержант.

Солдат бесшумно перевёл рычажок предохранителя, обмотанного рыболовной леской, исключавшей неизбежный щелчок при отведении. Зачастую этот щелчок становился роковым, если противник успевал среагировать на него и выстрелить первым. Поэтому солдаты своеобразно улучшили знаменитое оружие.

Грохнул одиночный выстрел.

Голова бывшего снайпера дёрнулась от удара пули, плеснув на осколки кирпичей серой массой вперемешку с кровью.

Никто из проходящих мимо даже не повернулся на выстрел. «Вованы» присоединились к своим, уходящим в сторону грохочущего боя.

Войска Объединённой Оппозиции продолжали развивать успешное наступление, значительно оттеснив федералов по всей линии фронта.

Бои снова шли за Красноярск, уже разрушенный прежде, когда федералы наступали, а оппозиция пятилась. Теперь всё повторилось с точностью до наоборот. Кроме того, город уже пострадал при бомбёжках стратегической авиацией, частично разрушившей Красноярскую ГЭС. Чудовищная волна пронеслась по руслу реки.

Когда вода схлынула, началось повальное мародёрство. Получившие приказ солдаты расстреливали беспредельщиков прямо на улицах, не делая скидки на пол и возраст. Столь радикальные меры остановили безудержную прежде вакханалию.

Потом начались уличные бои, город превратился в руины. Оппозиционеры оставили его, а теперь вернулись, чтобы опять положить тысячи жизней за груду камней и покорёженного металла, когда-то бывших живым городом.

Группа Янычара получила очередное задание от Астронома.

Парни как всегда разместились в гарнизоне, а Янычар в сопровождении молчаливых крепких парней отправился в засекреченный бункер.

Беседа, состоявшаяся, как обычно с глазу на глаз, в этот раз была как раз таки необычной.

После того, как Туркалёв доложился о прибытии, Большой Папа сказал:

— Это задание, майор, важно чрезвычайно. Впрочем, все задания, что я поручаю вам, таковы, но это важно для меня лично. Чтобы всё было понятно, вы должны знать, у меня детей нет, не случилось как-то обзавестись, но у младшей сестры, погибшей, как удалось выяснить, при обстреле, есть дочь — моя племянница. Она мне тоже как дочь. Я очень привязан к ней и долгое время считал, что и она, увы, погибла. Но, к моему большому счастью это оказалось не так. Последний раз её видели в Красноярске после того, как мы оставили его.

Полагаю, вас не удивляет, что я располагаю сведениями, стекающимися ко мне даже из оккупированных районов? Как там оказалась племянница, не ясно, но в условиях войны, когда всё перемешалось, это неудивительно. Наверняка не смогла уйти с частью гражданских, поддерживающих нас и не желающих оставаться под фйдерами.

Также вы должны знать, что мною трижды отправлялись группы, подобные вашей… — Астроном помолчал. — Ни одна не вернулась, как это ни прискорбно — добавил он, вздохнув. — На этот раз вы тоже не будете одни, но каждая группа работает автономно. Задание у всех одно — вывести мою племянницу. Группе, доставившей её сюда, я гарантирую Звёзды Героев России и повышение в воинском звании через чин. Для меня это несложно.

Янычар слушал с непроницаемым лицом, но мысленно уже матерился. Похоже, Большой Папа совсем свихнулся от любви к племяннице. Где её искать в городе, имевшем до войны миллионное население; в городе, ныне разрушенном бомбёжками; в городе, где уже были тяжёлые бои, когда оппозиции пришлось его оборонять, а потом отступать, поливая кровью каждый дом, каждую улицу?

Где её искать??? Там живых почти нет. Хорошо, если она всё же ушла с отступавшими. А если нет? Так, стоп… Астроном говорит, её видели на оккупированной территории, значит, уже после захвата города фйдерами. Тогда почему она не ушла раньше? Почему её не вывели сразу?

Три группы пропали бесследно. Погибли… Другого варианта нет…

Его размышления прервал Астроном:

— Я знаю, Красноярск ваш родной город. То есть вы неплохо ориентируетесь в нём и сможете легко выйти в заданный район.

«Ага, заданный район всё-таки есть, уже легче», — подумал Янычар.

— Это Слобода Весны или Покровка, как его чаще всего называют местные. Там есть фильтрационный лагерь, устроенный фйдерами для гражданских лиц с целью выявления сочувствующих Оппозиции. Именно там её и видел один из моих людей, работающий в тамошней охране.

«Твою мать! Ну и как её оттуда вывести?! Впятером взять штурмом лагерь?! — чертыхнулся майор. — Хотя… Есть же работающий в охране верный человек. Тогда проще! Что-то я стал слишком поспешен в своих выводах об умственных способностях Большого Папы. Но зачем несколько групп? Для надёжности, конечно же, так как три уже пропали».

— Как мы узнаем вашего человека? — спросил Туркалёв.

— Вот его фото, — Астроном положил перед Туркалёвым небольшой прямоугольник. Каждый нечётный день недели ровно в полдень он приходит в часовню, странным образом уцелевшую. Ваша задача или вашего человека прийти туда под видом беженца. Там таких немало. Они ходят к тамошнему начальству, пытаются вытащить попавших в фильтрационный лагерь родственников.

Пароль — «Астроном». Отзыв — «Большой Папа». Вы ведь так меня называете, а? Детский сад, конечно, игра в «шпиёнов», — усмехнулся хозяин подземного кабинета. — В заданный район можете выйти не только вы, но и другая группа, и вытащить племяшку раньше других. В любом случае, мой человек будет ходить в часовню, чтобы не вызвать подозрений со стороны фйдеров. Пришедшие первыми получат информацию как, когда и каким образом состоится вывод девушки из лагеря.

Сделать это необходимо так, чтобы мой человек не попал под подозрение и остался работать дальше. Он ещё может понадобиться. Всем пришедшим после, он сообщит, о завершении операции.

Каждый из командиров получит отсканированные фото моего человека и племянницы, — Астроном протянул ещё один небольшой прямоугольник. — Это вам. После того как фото увидят ваши подчинённые, приказываю снимки уничтожить. Фйдеры не должны найти мою девочку. Иначе в их руках окажется очень серьёзный козырь. Настолько серьёзный, что планируемое Генштабом наступление может не состояться.

«Ого! — мысленно воскликнул Янычар. — А я-то, наивный, полагал, что война идёт за интересы народа. А тут на кону личные делишки. Судьба какой-то племянницы важнее судеб тысяч гибнущих на ней… Суки… Ох, суки… Вот она правда, Лёха, вот за что ты воюешь…»

— Что с вами, майор? — спросил Астроном, вперив в него тяжёлый взгляд.

— Виноват, — спохватился Янычар, поднимаясь.

Большой Папа, шевельнул рукой — садись, мол.

Алексей сел.

— На подготовку сутки. Затем вертолёт высадит вас на левом берегу Енисея. Где, решите сами. Дальше работаете как всегда автономно. После того, как выведите Юлию за город, выйдете на связь с авиаполком, вертолёт прилетит, куда укажете. Если вдруг не долетит первый, полетит второй, третий. Но прилетит обязательно. Ситуации, когда вы шли по тайге, здесь не повторится.

«Ещё бы! — мысленно хмыкнул Туркалёв. — Ради племянницы ты положишь весь авиаполк, а если понадобится, то и больше».

— Есть вопросы?

— Так точно, товарищ генерал армии. Один.

Астроном кивнул.

— Если группа не найдёт вашу племянницу, что тогда?

Янычар смотрел в глаза Большому Папе, не отводя взгляда, ожидая чёткого недвусмысленного ответа, ведь от того, каков он будет, зависело будущее всей группы.

Тот покатал желваки и ответил после паузы:

— Возвращайтесь, майор, вы мне ещё понадобитесь.

Туркалёв снова посмотрел на фото, где весело улыбалась симпатичная загорелая зеленоглазая шатенка лет двадцати, в открытом летнем платье, волосы схвачены на затылке заколкой, хвостик лежит на правом изящном плечике. Ещё ничто не омрачает её беззаботное лицо, вся жизнь впереди, обязательно счастливая и яркая.

«Снимок явно довоенный. Все ещё живы… все ещё живы… — рассеянно думал майор. — Хорошенькая. Сейчас-то она вряд ли так выглядит. Узнать бы, как встретим. Если встретим, конечно. Лучше не загадывать. А здесь хорошенькая, ничего не скажешь. Есть женщины в русских селеньях. Есть… А дядя упырь. Во, точно, упырь, а никакой не Астроном и уж тем более не Большой Папа».

Единственным для Янычара плюсом являлось то, что Красноярск действительно был его родным городом, где он родился, учился, жил, пока не поступил в военное училище. С тех пор ему так и не довелось побывать дома.

С начала войны он ничего не знал об отце и матери. При отступлении оппозиционных войск и оставлении города фйдерам, Алексей воевал на другом участке фронта. А теперь ему предстояло вернуться в детство, в юность, где были первая любовь и первое горькое разочарование; где знакомы и любимы многие места, ныне лежащие в руинах, неузнаваемые и чужие; где каждый камень, каждый угол обвалившегося здания, каждый проём таят смертельную опасность.

Не таким ему виделось возвращение домой. Не таким…

Обратный путь на УАЗе проделали с теми же предосторожностями в прежнем молчании. Всю дорогу майор обдумывал полученное задание, не в состоянии избавиться от горького осадка осознания бессмысленности войны. Эти мысли никогда не оставляли его. Но как неприятно лишний раз убедиться в своей правоте, на которую всем наплевать!

За что он воюет?

Можно сколько угодно убеждать себя, что воюет за правду, за народ, за таких вот, в конце концов, «племянниц», вовсе не виноватых за родственников, по чьему желанию наступление может начаться, а может и не начаться.

Да что там наступление или отступление! Они решают, быть войне или нет! Гореть им в Аду за это!..

Что толку от самоубеждений в правильности собственного выбора? А какой толк от самокопания измученной мятущейся души? Какой смысл выискивать кристаллы правды в море лжи, словно в десять лет, когда только начинаешь понимать, что далеко не всё в этом мире безоблачно и радужно?

Что толку? Что изменится? Эх…

Глава II Срыв операции

Огонь «Шилки»[8] по вертолёту стал для всех полной неожиданностью. Как только машина оказалась над левым берегом Енисея, из заснеженной чащи ударили четыре ствола самоходной установки.

В город заходили по большой дуге, рассчитывая с относительной безопасностью пересечь линию фронта с некоторых пор пролегающую по Енисею, ставшему преградой между противниками. При этом весь город, расположенный на обоих берегах, пока был под контролем федералов, где каждая улица, каждый разрушенный дом напичканы оборонительными заграждениями и войсками, имевшими приказ: держаться. Поэтому его обходили стороной, но всё же напоролись на противовоздушную оборону.

Град пуль хлестанул по днищу винтокрылой машины, почти выведя из строя. Вертолёт начал падать, салон наполнился едким дымом, парни тревожно подскочили с мест.

— Падаем!!! Падаем!!! — отчаянно заорал Бек.

— «Шилка», что ли?! — крикнул Мамба, кашляя от дыма.

— Да, вроде! — прокричал в ответ Янычар. — Стоят ещё на вооружении, надо же!.. Бек! Негатив! Быстро к пилотам! Что там у них?

Те, хватаясь за что придётся, удерживая равновесие в падающей горящей машине, устремились в кабину пилотов.

Вторая очередь опять плетью хлестанула по корпусу. Мамба сильно вскрикнул и тяжело упал. Янычар и Куба тут же склонились над ним, мелко вздрагивающим, изо рта у него сочилась кровь, лицо исказила мука боли, глаза наполнились влагой.

— Мамба! Мамба! — закричал Куба, пытаясь понять, чем можно помочь товарищу.

Но Рустам уже не слышал. Он видел зелёные холмы родного края, по ним разбрелись отары овец, ярко лился странный Свет, наполненный теплом и удивительным покоем. Потом он увидел своего деда улыбающегося в седую бороду, умершего давно, но сейчас живого, в белой бурке и белой папахе. Дед держал в одной руке кусок лепёшки, а во второй глиняный кувшин. Как знал Рустам, в нём всегда было молоко. Он радостно побежал навстречу любимому деду…

— Мамба! Мамба! — продолжал кричать Куба.

Янычар сидел молча, расширенными глазами глядя на друга, забыв обо всём.

Выглянувший из кабины пилотов Негатив крикнул:

— Командир! Держитесь, сейчас будет удар! Даст Бог, по касательной упадём!

Тут же послышался треск ломаемых деревьев, сильный удар. Янычар полетел по салону, больно ударился, сознание окутала темнота…

Возвращение в мир звуков случилось сразу, словно переключили тумблер. Он услышал знакомый голос Кубаева:

— Командир, ты как?

Янычар скосил глаза и увидел его, стоящего рядом на коленях.

— Не знаю, — ответил майор, опасливо пробуя шевелиться, опасаясь почувствовать боль. — Я ранен?

— Нет, вроде, — ответил Кубаев.

— Как ты?

— Цел. Шибануло только здорово, отключился, а когда очухался, вынес тебя, а Бек и Негатив помогли.

— Как они?

— Тоже в порядке, рацию пытаются выдернуть из покорёженной машины, зажало её там, а куда мы без связи? «Мишку» потом вызвать не сможем.

— Мамба? — спросил Туркалёв, уже зная, что скажет Кубаев.

И всё же ответ Кубы стал неожиданным.

— Раздавило его совсем. При ударе машину сплющило, оба двигателя рухнули в салон, как раз на Мамбу… Не вытащить его. Мне и тебе повезло. Если бы первым ударом о деревья не отшвырнуло от Мамбы, то двигатели задавили бы живьём… Негатив и Бек даже сознания не теряли, а вот обоих пилотов «Шилка» почти пополам разрезала…

Куба никак не мог выговориться, испытывая шок.

Янычар опять попробовал пошевелиться. Боли нет. Кости, похоже, целы. Он опасливо сел, всё ещё ожидая неприятных сюрпризов от плохо слушающегося тела. Осмотрелся по сторонам. Кругом лесная чаща с густым подлеском, с подушкой снега, укрывающего всё вокруг. Сзади что-то трещало. Обернувшись, Туркалёв увидел метрах в пятидесяти то, что осталось от вертолёта — груду покорёженного металла, зарывшегося в землю, выворотившего её на белое покрывало снега. В разрывах чёрных клубов дыма нет-нет, да и просматривалась приличная просека из переломанных стволов. Сбитый вертолёт пошёл по касательной, это и спасло разведчиков. Если бы машина рухнула отвесно, одного везения было бы мало.

Подошли Негатив и Бек, гружёные оружием, боеприпасами, без рации. Оба выглядели разочарованными.

— Ты как, командир? — спросил Бек.

— В порядке, — ответил Янычар, вставая, чувствуя, как всё плывёт, но быстро обретает привычную чёткость форм.

— Не получилось рацию вытащить, — сказал Негатив. — Там уже горит всё. Оружие ещё смогли унести и то хорошо.

Парни смотрели на командира, ожидая приказа.

— Группа, внимание, — произнёс Янычар. — Разобрать личное оружие. Негатив, теперь за снайпера ты. Почтим память товарища…

Они постояли, склонив головы, затем передёрнули затворы и, подняв автоматы вверх, дали по короткой очереди, прозвучавшей хлопками. Затворы, лязгая, выбросили несколько гильз, утонувших в снегу.

Теперь первым шёл Негатив, повесив свой «вал» на плечо, используя для этого ремень, крепящийся за антабку на прикладе. В руках он держал «винторез» Мамбы.

Следом шёл Куба, третьим двигался Бек, замыкал колонну Янычар. Они привычно держали оружие «ёлочкой», то есть, если один контролировал местность слева от себя, то идущий за ним, контролировал местность справа, держа оружие в том направлении. И так через одного.

Предстоял путь до города, сначала по лесу, а затем по открытой пересечённой местности.

День только начинался, так как вертолёт вылетел рано, с рассветом. Сбили его, скорее всего, когда пилоты не ответили на запрос «свой-чужой». После этого автоматика «Шилки» взяла прицел с упреждением и двумя очередями спаренных четырёх стволов уничтожила машину, убила Мамбу и пилотов.

Через несколько часов нелёгкой ходьбы услышали рокот двигателя, донёсшийся издалека. Согласно карте, на их пути должна проходить трасса. Сблизившись, встав кружком, парни приняли решение захватить транспорт и часть пути проделать на нём.

С вершины невысокого холма открывался вид на трассу, огибающую подножие, а в морозной пелене просматривались дымящиеся развалины Красноярска. Оттуда доносился приглушённый расстоянием гул канонады. Это передовые части войск Объединённой Оппозиции вышли к правобережной окраине и сходу вступили в бой с федералами. Наступление, о котором говорил Астроном, началось.

По трассе время от времени проходили небольшие колонны крытых «КАМАЗов», «Уралов», шли танки, БМП и БТРы. Вся эта сила стягивалась в город. Одиночных машин видно не было. В любом случае в захвате транспорта имелся смысл, поэтому решили устроить засаду на небольшом возвышении. Оно напоминало земляные отвалы, когда-то оставшиеся от дорожных работ, уже давно уплотнившиеся и слившиеся с ландшафтом.

Начали быстро спускаться по крутому склону, почти бесснежному, его выдувало бесконечными ветрами. Ноги срывались, скользили по промороженной земле. Парни торопились, ведь в любой момент могла показаться очередная колонна, тогда группа, облачённая в маскхалаты «Склон» с грязно-белыми разводами рисунка, хорошо видная на бесснежном холме, обречена.

На их удачу трасса пока пустовала. Спустившись, в хорошем темпе побежали к намеченной возвышенности у дороги, в несколько прыжков преодолев небольшой подъём на неё и сразу падая в снег, почти сливаясь с ним.

Даже не успели перевести дыхание, как послышался одиночный гул мотора. Пока всё складывалось как нельзя лучше, не считая, конечно, потери Мамбы.

Из морозного тумана выплыли очертания крытого тентом «КАМАЗа».

— Один идёт, — сказал Бек. — Больше двигателей не слышно.

— Что под тентом? — высказал всеобщий вопрос Куба. — Если пехота, то…

— Негатив, работай по кабине, — скомандовал Янычар. — Мы работаем по тенту. Как только машина останавливается, Бек садится за руль, я — рядом, Куба и Негатив — в кузов, но осторожно, сразу не суйтесь: там может кто-то уцелеть, если вообще кто-нибудь есть.

Машина приближалась, когда до неё оставалось не более тридцати метров, Негатив дважды выстрелил. Оба выстрела прозвучали один за другим подряд. Лобовое стекло расцвело сетью трещин вокруг двух дырок, образовавшихся напротив мест водителя и пассажира.

«КАМАЗ» завихлял по дороге и ткнулся возле разведчиков в тот самый земляной отвал, укрытый снежным покровом. Из засады сразу же открыли беглый огонь по кузову, обтянутому тентом тёмно-зелёного цвета. Кузов сотрясался от ударов мощных бронебойных пуль, а тент превращался в рваные лохмотья.

Сменив магазины, парни ринулись к машине. Бек распахнул дверцу со своей стороны. Из кабины тут же тяжело вывалился водитель. Пуля попала ему в грудь. Кровь успела обильно пропитать камуфляжную куртку.

Дёрнув тело вниз, Шахов прыгнул за руль, а с противоположной стороны Янычар уже вытаскивал тело пассажира в звании капитана, видимо, старшего машины, тоже с развороченной мощной пулей грудной клеткой.

Куба и Негатив сделав по контрольной очереди, ещё раз прошили кузов насквозь и только после этого аккуратно заглянули под полог тента. В кузове они увидели троих солдат, двоих без признаков жизни, залитых кровью, а один тяжело и хрипло дышал, лёжа на спине.

Кубаев запрыгнул первым и выстрелил в раненого, не глядя. Повёл автоматом в сторону других. Убедившись, что им правка не требуется, расслабился. Негатив уже тоже был в кузове, контролируя дорогу за машиной.

— Командир, порядок, — произнёс Ринат по внутренней связи. У нас трое. Похоже, это фйдеры из хозроты, какие-то термоса стоят, все пробитые, саданули мы хорошо, пахнет супом.

— Про суп лишнее, Куба, — ответил Янычар. — Держитесь там покрепче.

«КАМАЗ» сдал назад, выезжая на трассу, на секунду замер и тронулся вперёд, набирая скорость.

— Бек, там тебе в дырки через стекло не сифонит? — невинным тоном поинтересовался Негатив. — А то, помнится, ты жаловался в вертолёте.

— Пошёл ты, — привычно ответил Шахов.

— Какой-то вы сегодня грубый, Юрий, — продолжал Негатив. — Я, видите ли, беспокоюсь, чтобы его не продуло, а он… Друг ещё называется… — показушно «обиделся» Седых.

— Внимание, блокпост! — сообщил Янычар через некоторое время. — Бек, не останавливайся, сбивай шлагбаум. Негатив, Куба, справа от меня у обочины за мешками пулемёт и несколько солдат с автоматами. Задача: подавить огневую точку противника, не дать открыть огонь.

— Принял, — ответил Седых.

— Принял, — повторил Кубаев.

Они расположились с обеих сторон заднего борта у хлопающего от сквозняка полога тента.

Сухой стук разлетевшегося шлагбаума они услышали через несколько секунд после занятия позиции для стрельбы. Тут же показались наполненные песком мешки и несколько человек, вскидывающие автоматы. Один разворачивал пулемёт в сторону удаляющейся машины.

«Винторез» и «вал» заработали одновременно.

Первым был убит пулемётчик, ткнувшийся лицом в мешки. Следом начали падать солдаты. От их бронежилетов летела пыль, имеющаяся в обмундировании даже зимой. Это было верным признаком попадания. Кроме того, солдат сносило с ног ударами мощных пуль, разрывающих ткань мешков, выбивающих фонтаны песка. В ответ не последовало ни единого выстрела.

Блокпост растворился в морозной дымке. Кубаев и Седых продолжали смотреть на вылетающую из-под колёс ленту дороги. По сторонам пошли разрушенные коттеджи одного из пригородных посёлков. Зрелище привычное и в то же время печальное: ни одного целого дома из когда-то красивых кирпичных особняков. Кругом разруха и запустение, даже ворон нет, не говоря уж о бездомных собаках и кошках, давно съеденных.

— Бек, заворачивай к той груде кирпичей, — сказал Янычар. — Бросим машину там, дальше пойдём пешком, рисковать больше нельзя, до города километров пять, от силы.

Под колёсами пошла неровная дорога. Вскоре машина замерла, диверсанты покинули её и, укрываясь за разбитыми коттеджами, двинулись по посёлку в сторону города.

Отсюда канонада слышалась уже отчётливее.

Приближался зимний вечер.

Ночь застала разведчиков на территории большого кладбища носящего название «Бадалык». Через дорогу напротив был населённый пункт с тем же названием, что и огромный погост. Посёлок превратился со временем из обычной деревеньки в коттеджный. Странным было это соседство — кладбище и респектабельное жильё, правда, лежащее в руинах, опустевшее. Чем руководствовались люди, строя здесь дома, не понятно, ведь из иных окон открывался не самый лучший, мягко говоря, вид. С другой стороны, к смерти нужно относиться философски — это единственное, чего не избежать ни одному человеку.

К каждому она придёт в назначенное время. Другое дело, когда придёт и как — вот самое главное. С годами начинаешь понимать, что просить у Бога нужно не жизненных благ, а лёгкой не страшной смерти. Без благ ещё можно как-то прожить, а вот от костлявой с косой никуда не деться. И лучше, если она со свистом махнёт литовкой сразу, чтоб не мучаться, не лежать прикованным к постели, изо дня в день годами ожидая избавления от немощного страдающего тела; не ждать в сырой темнице казни неминучей, содрогаясь при мысли, что скоро тело пронзит дикая боль от страшных инструментов заплечных дел мастера…

Мороз усилился. Высыпали бесчисленные звёзды.

— Небольшой привал, — произнёс, наконец, Янычар, останавливаясь. — На приём пищи полчаса и снова выдвигаемся.

Открыв ножами привычную тушёнку, устроили нехитрый ужин.

Неугомонный Седых с набитым ртом произнёс:

— А хотите анекдот?

— Ну, ты дал! — усмехнулся Бек. — Анекдот на кладбище!

— Так в тему, — не унимался Негатив, орудуя ножом.

— Валяй, если в тему, — согласился Янычар. — Только не оскорбляй память усопших.

— Не, про усопших там ни слова. Короче, — начал Седых, — ночь, кладбище, ну, типа, как щас.

— А-а! Я знаю! — сказал Бек.

— Знаешь, так молчи! — оборвал его Негатив. — Другие не знают. Короче. Идёт мужик по кладбищу, очкует конкретно. Слышит, где-то вдалеке крик: «Ой, бля!». Он, такой, чё делать? Раз, за памятник спрятался, стоит, вслушивается. Опять крик, уже ближе: «Ой, бля!» Мужик вообще перетрухал, смотрит, дубина лежит, подобрал, стоит за памятником, притаился, ждёт. Уже совсем близко: «Ой, бля!». Мужик смотрит, чувак какой-то на карачках ползёт. Мужик ему по хребтине дубиной — хуяк! А тот: «Ой, бля!»

Не прожевавший толком Янычар, как сидел, так и выплюнул всю тушёнку, полетевшую в снег: ф-р-р! Он повалился набок, сдерживая хохот. Бек, слышавший этот анекдот, сдержанно улыбался, а Кубаев сидел с непроницаемым лицом.

Когда Янычар отдышался, Кубаев сказал:

— Странные вы, русские. Как можно рассказывать анекдоты на кладбище, да ещё после потери Мамбы?

Янычар посмотрел на него пристально и ответил с расстановкой:

— Да, Куба, мы такие. Есть и другие русские, но мы — такие и теми другими уже не станем. А что касается Мамбы… Ты же не думаешь, что нам наплевать на его гибель? Уверен, не думаешь, иначе бы я это сразу понял. Да, Мамбы больше нет, а мы есть. И мы живые, со всеми недостатками и достоинствами.

— А я был бы не против, если бы на моей будущей могиле не плакали, а анекдоты рассказывали, можно даже пошлые, — произнёс Негатив. — В рай я всё равно не попаду, так чего скучать, хоть посмеюсь в аду, не всё ж на сковороде жариться…

— Всё, подъём, выдвигаемся, — скомандовал Туркалёв. — Порядок движения прежний.

В очередной раз им пришлось остановиться почти на окраине кладбища. Его они пересекли из конца в конец, пробираясь, утопая в снегу, петляя среди надгробных памятников в основном простеньких, дешёвых, но иногда попадались по-настоящему помпезные сооружения: тщеславие людское не знает меры даже в этом.

Причиной остановки послужило месторасположение каких-то солдат, устроившихся в поле неподалёку от границы кладбища.

— Вышли, называется, — подал голос Куба.

Дело близилось к рассвету, поэтому отошли назад и укрылись на территории погоста. Следовало решить, как обойти фйдеров и просочиться в город, затаиться там, пока командир, так было решено на совете по обсуждению операции, свяжется с человеком Астронома и с его помощью выведет клиентку из фильтрационного лагеря. Или получит ответ, что операция уже завершена. А потом предстояло решить вопрос со связью, отходом на безопасную позицию, где их сможет подобрать «мишка».

На рассвете серую тишину вдруг разорвал грохот взрывов, накрывших позиции фйдеров. Грохочущие огненные смерчи вперемешку с землёй взметались до самого неба, казалось, качается сама земля.

— Наши работают! — проорал Янычар. — Дальше отойти надо, как бы не зацепили!

Словно услышав, снаряды накрыли окраину кладбища, взметнули останки погребённых, разметали памятники. Разящие осколки врезались в другие надгробья, срубали тоненькие деревца, сиротливо приютившиеся кое-где посреди бескрайнего погоста.

Парни попадали в снег.

На короткое время наступила тишина, как вдруг взрывы снова накрыли фйдеров и опять часть кладбища.

— Разошлись боги войны не на шутку! — крикнул Бек, подползая ближе к какому-то холмику, накрытому снежной шапкой, пытаясь укрыться за ним.

Вместе с кислым запахом взрывов, горького дыма, вывороченной земли, донёсся тяжёлый дух давно разложившихся тел. Парни хватали пригоршнями снег, прижимая к носам и ртам, пытаясь спастись хотя бы так от ужасного запаха.

— Вот это вонь… — пробормотал Негатив, поднося к лицу очередную порцию снега. — Задохнёмся, командир! — крикнул он, уловив момент между частыми разрывами.

Откуда ни возьмись, на кладбище забежала испуганная корова чёрно-белого окраса, безумно и протяжно мыча. Она слепо ломилась через стоящие на её пути оградки, кресты, невысокие надгробья, рискуя сломать ноги.

— Во, бля! Корова-то, откуда здесь?! — сильно удивился Бек, на секунду забыв о нестерпимой вони.

— А чё ты удивляешься? — подначил его Негатив. — Или ты думал, коровы на зиму в спячку ложатся?

— Ну, ты же понимаешь, что я не об этом.

— Конечно, понимаю, дружище, — легко согласился Седых, пользуясь временным затишьем. — Корова в Индии священное животное. Не иначе, здесь похоронен какой-то индус, а это его душа мечется от страха.

— Да ну тебя, — возмутился Шахов. — Я ему про другое, а он опять за своё. Откуда здесь корова, спрашиваю?

— Вот прилип-то, как банный лист, — вздохнул Негатив. — Я почём знаю? По идее, её уже давно съесть должны, даже собак и кошек бездомных нет, а тут целая корова.

— Кто-то из местных, может, смотритель кладбища, скотину держит, доит её, — подключился Кубаев. — Наверное, выскочила как-то из хлева и со страху ломанулась, куда глаза глядят.

— Да, наверное, — согласился Янычар. — Хотя, всё-таки странно, как фйдеры не забрали у него животину на мясо.

— В добрых защитников играют с местным населением, — поделился мнением Куба.

— Какое там! — не согласился Негатив. — Вы посмотрите на неё. Где там мясо? Мослы одни. Поэтому и не забрали.

Опять загрохотали взрывы. Чуть успокоившаяся скотина рванулась через преграды. Близко ухнувший взрыв рубанул осколками по её задним ногам, наполовину оторвал левую ногу и сморщенное обвисшее вымя. Взревев, корова ломанулась дальше и неожиданно провалилась в развороченную могилу. Только голова с торчащими в оскале жёлтыми резцами зубов, с безумными глазами виднелась из ямы. Она уже не мычала, а только хрипела, выдыхая пар, безуспешно дёргаясь в попытках выскочить из западни.

Не выдержав зрелища, Бек поднял «вал» и выстрелил бедняжке в маслянистый глаз, лопнувший красным фонтанчиком. Торчащая голова медленно сползла в яму.

— Всё, уходим, — скомандовал Янычар. — Хватит тут вонью дышать.

Диверсанты, падая в снег между могилами при каждом взрыве, стали продвигаться стороной от врага, уничтожаемого артиллерией Объединённой Оппозиции.

На лежащую в руинах окраину города сумели проскочить в сумасшедшем темпе, пользуясь замешательством и дезорганизованностью фйдеров, угодивших под массированный обстрел.

Дальше уже продвигались с привычной осторожностью, держась разрушенных стен, проходя через коробки зданий с обвалившимися перекрытиями. Часто останавливались, прислушиваясь к каждому шороху, когда утихала канонада.

Они были на окраине Северного — большого современного микрорайона. Предстояло пройти через полгорода до самого центра, затем выбрать место, чтобы там затаиться и дождаться возвращения командира уже с клиенткой.

Был как раз нечётный день, до полудня оставалось около двух часов. В обычной ситуации времени не достаточно, чтобы преодолеть это расстояние пешком по мирному городу, а в условиях войны да в тылу врага — и подавно. Так что до полудня следующего нечётного дня у них время имелось.

Беспорядочную автоматную и пулемётную стрельбу услышали примерно в квартале от себя после плутания по развалинам. Вскоре рядом засвистели пули, врезаясь в стены, выбивая фонтанчики пыли, заухали взрывы работающих миномётов.

Янычар отдал команду уходить, пока не ввязались в ненужный бой. Группа спешно удалялась от беспорядочного грохота, но неожиданно выскочила на отряд фйдеров. В короткой перестрелке парни убили нескольких противников, а дальше пришлось схватиться врукопашную, потому что стрелять уже было некогда.

На Негатива налетел лейтенант со страшным оскалом, сделал выпад, выбросив вперёд автомат с примкнутым штык-ножом, выбил из рук разведчика оружие. Седых легко уклонился от следующего выпада, выхватил свой нож и ударил им в разинутый рот врага, а следующему набежавшему солдату воткнул отточенное лезвие в пах, опустившись на колено. Оба противника тяжело рухнули, а Негатив, не поднимаясь с колена, подобрал «винторез» и быстро водил им по сторонам, выискивая цель.

Однако рукопашка уже закончилась.

Бек тоже убил двоих — обоих прикладом «вала», разбив лицевые кости.

Янычар успел справиться с одним, свернув ему шею.

А Куба, чертыхаясь, пытался вытащить из-под бронежилета раненого противника скользкую от крови рукоятку ножа. В рукопашной он ударил врага снизу вверх под бронежилет. Солдат невероятным образом крутнулся, Куба рванул нож, но тот застрял между бронежилетом и бушлатом.

Негатив чуть сместился в сторону и выстрелил раненому в голову, облегчив задачу Кубаеву.

Ринат извлёк нож, вытер лезвие и рукоятку о штанину уже мёртвого солдата, убрал в ножны, закреплённые на разгрузке у правой руки.

Группа двинулась дальше, но сразу же попала под огонь второй цепи идущей помощи. Парни огрызнулись в ответ, противник залёг.

Янычар успел юркнуть в какую-то щель, это спасло от осколков трёх гранат, полетевших от врага.

Из укрытия он увидел, что Куба лежит с изуродованной выстрелом головой, Бек держится за живот, медленно оседая, а Негатив дико кричит, расстреливая последние патроны, сам сотрясаясь от пуль, разрывающих разгрузку, маскхалат с разводами, забрызгивающих белую ткань красными кляксами.

Неразлучные друзья упали рядом. Первым затих Негатив, потом перестал вздрагивать Бек.

Янычар смотрел, скрипя зубами, сдерживая отчаянный стон.

Куба даже не успел понять, что случилось. Сначала всё померкло, а потом он встал, осматриваясь, удивляясь, что лежит. Увидел себя обезображенного, вновь удивившись, как такое возможно: ведь вот он стоит целый и невредимый, и в то же время он сам лежит почти без головы.

Царящая кругом разруха была какой-то странной чужой не нужной.

Оглянувшись, Ринат увидел неширокую речку. На противоположном берегу у самой воды в свадебном платье стояла Венера. Она улыбалась и смотрела на него. До речки ещё простирались развалины, всё дымилось и горело, а за ней был зелёный чистый луг до самого горизонта, откуда исходил странный Свет, притягивающий, зовущий. Не задумываясь, Ринат пошёл к своей любимой, ничуть не жалея об оставленном теле, ведь на самом деле он жив и Венера жива…

Виктор Седых осознал себя стоящим в полном одиночестве и тишине возле странной лестницы, уходящей куда-то вверх, теряющейся там. Оттуда же лился Свет, наполненный любовью. От этого было хорошо и спокойно как в детстве, когда он был рядом с отцом, всегда готовым поддержать и защитить. Виктор ступил на первую прозрачную ступень, постоял и легко начал подъём, куда его неудержимо тянуло…

Не чувствуя боли, Юрий Шахов видел, как всё вокруг закружилось, медленно превращаясь над ним в воронку, куда его стало затягивать. А потом он с невероятной скоростью полетел навстречу яркому Свету…

Глава III Последний бой

Вышедшие из укрытия мотострелки, готовые ко всему, держа автоматы у плеч, сторожко поводя ими, неспешно приближались к месту гибели разведчиков.

Янычар открыл беглый огонь.

Сражённые солдаты падали кулями, а майор, быстро сменив магазин, продолжил стрельбу.

Затем он вышел и принялся добивать раненых. Безжалостно, молча.

Кто-то выставлял руки, пытаясь вымолить жизнь, но Янычар нажимал на спусковой крючок.

Другие спокойно смотрели в страшные глаза врага и принимали смерть достойно.

Когда всё было кончено, Туркалёв осмотрел своих ребят, убедившись, что помочь никому уже не сможет. Растягивать сцену прощания он не имел возможности: кругом трещали автоматные и пулемётные очереди, грохали разрывы мин, вплетаясь в общую тяжёлую канонаду сражения за его родной город.

Забрав у парней весь боезапас для своего «вала», Янычар ушел в дымящиеся развалины, продолжая выполнять задание, потому что по-другому не умел. Возвращаться назад пустым, потеряв всю группу, не имело смысла. Да и вообще уже ничто не имело смысла после гибели самых близких людей, которым верил, как себе.

Нет, смысл всё же есть, он должен выполнить приказ. Его парни поступили бы также.

Выполнить или погибнуть, как и они. Вот и всё. Это и есть смысл.

Он пробирался по городу остаток дня, почти не узнавая мест, где бывал неоднократно. Лишь по очертаниям улиц с обломками прокопченных зданий, торчащих словно гнилые зубы великана, и по пригородному ландшафту удавалось сориентироваться.

Опустившийся вечер застал диверсанта в очередном полуразрушенном здании.

Решая, как поступить дальше, Янычар вдруг услышал шаги и приглушённые голоса.

Прижавшись к стылой стене, привычно устроил приклад у плеча, поджидая врага, ибо никого другого в родном оккупированном городе быть не могло. И не важно, что враги тоже могут быть местными.

Неважно.

Они — враги.

Этим всё сказано.

Три силуэта показались в конце тёмного коридора. Странно, но они ничего не опасались, шли свободно, не таясь. Мусор трещал под ногами, голоса гулко звучали в пустом здании. Видимо, считают, что здесь им ничего не грозит. И действительно, чего опасаться? Канонада к ночи затихла.

Убедившись, что врагов только трое, Янычар нажал на спусковой крючок. Трижды кашлянув, «вал» выплюнул три мощные пули, сбившие с ног гадов, поплатившихся жизнями за беспечность.

Затвор, трижды лязгнув, выбросил гильзы, тренькнувшие о бетонный пол.

Вот и всё. Тремя врагами меньше.

Счёт за друзей продолжен. Первыми были убившие их, эти — вторые. Будет больше. Много больше. Пока он жив, счёт не закончится никогда.

Следующих Янычар обнаружил уже в другом полуразрушенном здании, пробираясь дальше, решив не терять времени на остановки: сидеть без движения холодно, очень холодно, к ночи ударил мороз градусов тридцать, не меньше. Согреться абсолютно негде. Холод пробирается в самую душу, забирая последнее тепло, выстужая ноги с деревенеющими пальцами, скрючивая руки, обжигая лицо, кусая за немеющий нос. В такую погоду хорошо сидеть дома, в идеале — в кресле-качалке у горящего огня в камине, с бокалом хорошего вина в руке, чтобы у ног лежал мастиф неаполитано, брыластый, солидный, респектабельный, брутальный. А на поручне кресла сидела бы сногсшибательная красотка. И никакой войны… Холодно… Надо двигаться…

Эти кашеварили в небольшом котелке, висящем на куске трубы отопления. Под ней эти умельцы соорудили небольшой костерок, обложив кирпичами, выбрав место, чтобы он не давал бликов в чёрные проёмы.

В окна виднелся туман с русла Енисея, так и не начавшего замерзать, несмотря на полуразрушенную Красноярскую ГЭС, из-за которой не замерзал и раньше километров на триста вниз по течению от плотины.

Янычар всегда удивлялся этому. Какая ж мощь у гидроэлектростанции, не позволяющей сковаться довольно широкой реке на несколько сотен километров, лишь схватываясь панцирем льда у берегов да в протоках, оставляя свободным середину русла, откуда и валил морозный туман, расползаясь по убитому городу.

Об отсутствии бликов враги позаботились, но не учли наличие запаха от варева. Ах, какой это был запах! На такой запах сюда сбежится полгорода. Просто удивительно, как враги могут готовить так вкусно. Разве они могут делать что-то хорошо? Но, чёрт возьми, гречка заправленная тушёнкой пахла вкусно…

Янычар дождался, когда фйдеры закончат готовку и четырьмя точными выстрелами помешал им поужинать. Зато сам, спрыгнув в пролом с верхнего этажа, где укрывался всё это время, сытно покушал, устроившись на тёплой ещё спине врага.

Потом он жёг костерок, сдирая остатки обоев, струпьями висящие со стен. Иногда уходил в другие тёмные стылые комнаты, рвал обои там, прислушиваясь всякий раз, тихо возвращался назад, проверяя, нет ли засады, и снова жёг костерок, пытаясь хоть немного сохранить тепло при минимальном движении.

Бесконечная ночь уступала место тёмному промороженному утру. Казалось, стало ещё холоднее, но причина была в общем охлаждении организма. Нужно двигаться.

Доев остатки вновь разогретой каши, Туркалёв собрал у убитых боезапас. Один автомат повесил на грудь, положил в карманы бушлата четыре гранаты Ф-1.

Теперь он был вооружён, как маленькая армия.

Маскхалат Алексей снял ещё прошлым вечером, чтобы сильно не выделяться на фоне прокопченных строений.

Сейчас майор был в разгрузке, поверх обычного камуфлированного бушлата, в утеплённых штанах и утеплённых берцах. На голове вязаная шапочка цвета «хаки», руки укрыты вязаными перчатками той же расцветки. И всё же холодно. Надо двигаться.

А ещё он так и не придумал, как подойти к человеку Астронома. То есть, подойди не сложно. Как не привлечь внимание фйдеров? Слишком уж специфичная у него форма одежды, выправка кадрового военного, да и габариты внушительные. Гражданская одежда, приготовленная для этого случая, сгорела в вертолёте. А в этой он сразу привлечёт внимание.

Вообще-то, поставленная Астроном задача должна выполняться другими людьми. А такие как Янычар должны вывести девушку за линию фронта. Почему Большой Папа принял столь недальновидное решение?

Туркалёв вздохнул, не находя ответа. Он вышел из здания и, пользуясь утренней темнотой и туманом с реки, двинулся в путь, держась стен полуразрушенных строений.

На рассвете майор увидел размытые в морозной дымке очертания православной часовни, стоящей у склона высокого холма. Почему уцелел столь хороший ориентир для пристрелки артиллерии, Янычар понял, вспомнив разговор с Астрономом. Тот упоминал, что фильтрационный лагерь находится на Покровской горе.

Опасается за племянницу…

Н-да! Немаленькая власть у этого упыря, решающего, куда и когда можно стрелять, а когда — ни-ни. Из-за него погибли ребята, он сунул их всех в эту безнадёгу…

Лагерь с вышками расположился посреди огороженного колючей проволокой пустыря, со стоящими на территории несколькими приземистыми длинными бараками.

Пока майор вёл в бинокль наблюдение, укрывшись в одном из разрушенных коттеджей, каковых здесь было немало, в лагере началось какое-то волнение. Забегала охрана, надрывно завыла сирена, из бараков начали выгонять людей, одетых кое-как, испуганных, сбивающихся в волнующуюся толпу человек в пятьсот, а то и больше. Там были и мужчины, и женщины, и подростки.

На территорию лагеря въехали два БТРа, и зашла колонна вооружённых солдат численностью до роты. Они выстроились цепью и в составе бронемашин начали движение на толпу, отгоняя её от бараков, тесня к колючей проволоке. Вдруг загрохотали пулемёты БТРов, автоматы солдат, долетел разноголосый крик толпы, люди пытались разбегаться, отдаляясь от палачей, толпа таяла на глазах, оставляя на утоптанном почти чёрном снегу десятки тел, по которым шли солдаты, ехали БТРы…

Янычар смотрел, стиснув зубы. Он нисколько не обманывался по поводу тех же самых методов карателей со стороны оппозиции, так как неоднократно видел дело их рук — повешенных и расстрелянных сторонников федеральных войск. Правых и виноватых в этой войне найти и определить невозможно. Не бывает их в гражданских войнах.

Когда всё было кончено, солдаты и бронетехника покинули территорию лагеря, а охранники принялись ходить среди лежащих тел, добивая раненых. Их одиночные выстрелы то и дело доносились до майора.

Где-то среди них была племянница Большого Папы. Хотя, может быть, ей повезло: другая группа могла быть удачливее. Они могла дойти, встретиться с человеком Астронома и вывести девушку из лагеря.

Кстати, вполне возможно охрана спохватилась и устроила террор как раз по этой причине. Но вряд ли, ведь статус пленницы им не был известен. В противном случае её держали бы не здесь, а где-то в другом месте.

Эта казнь устроена по другой причине. Может быть в связи с предполагающимся отступлением и оставлением Красноярска фйдеры устроили расправу над сочувствующими Объединённой Оппозиции.

Свои, отступая, поступили бы точно также.

Равнодушная к человеческим жизням и судьбам мясорубка войны работала исправно.

С этими мыслями Туркалёв начал отход, ломая голову, как выйти к своим, не имея связи с авиаполком. Получалось, что лучше всего попытаться дождаться прорыва войск. Сколько этого ждать и где при таком морозе? И где, самое главное?

Столкновение с фйдерами случилось, когда Янычар, дождавшись вечера и темноты, сумел, как ему казалось, незаметно спуститься с Покровской горы в город. Для этого он использовал овражки, вымытые потоками воды сходящей от дождей, прочие неровности и складки местности.

Он не знал, что уже давно замечен снизу, что враг уже занял позиции, чтобы попытаться взять живьём. Если не получится, тогда уж убить.

Как только Янычар зашёл в ближние разрушенные строения, приткнувшиеся к подошве горы, услышал резкую команду:

— Лапы вверх, падла!

Грохнула короткая автоматная очередь, выбив у самых ног цепочку высоких фонтанчиков снега.

Майор тут же от бедра выстрелил из «вала», сделал перекат, выстрелил ещё раз, закатился в дверной проём и швырнул оттуда гранату.

Сухо треснул взрыв, взрывная волна подняла завихрения, осколки дробно сыпанули по стенам.

В ответ затрещали автоматные очереди, засвистели пули, началась кутерьма внезапного ближнего боя.

Выскочившего солдата майор встретил ударом «вала», отбил направленный в живот примкнутый к автомату штык-нож. Лязгнул металл оружия. От подсечки ноги солдата подлетели. Скованный бронежилетом, он тяжело грохнулся на спину, и сразу же ему на лицо с силой опустился приклад «вала», а потом ещё и ещё раз…

На бегу Алексей застрелил следующего и укрылся в сгоревшем изнутри здании бывшего Центрального рынка с обвалившимся куполом перекрытия.

Здесь пока было тихо, но за спиной звучали команды преследователей. Кто-то выстрелил из гранатомёта внутрь здания. Майора спасла перевёрнутая мраморная столешница, он успел свалиться за неё, приоткрыв рот. Однако от грохнувшего взрыва в уши ударила тугая волна, поднявшая тучу мусора и пыли вперемешку с сухим снегом.

Янычар, пригнувшись, уходил в этой пыли. Затрещали автоматные очереди, и в здание, пригибаясь, готовые упасть, вбежали несколько противников.

Майор бросил вторую гранату.

Она разорвалась между ними, швырнула на пол. Кто-то громко и болезненно закричал. Уцелевшие открыли беспорядочную стрельбу. Засвистели, защёлкали пули, но Янычар уже пересёк заваленное прилавками и прочим торговым оборудованием помещение.

Оказавшись в относительной безопасности, аккуратно выглянул на улицу, где была привычная глазу разруха и запустение. Разнообразия унылому пейзажу войны добавляли сгоревший танк с бээмпэшкой. И как экзотика — смятый корпус сбитого вертолёта.

Всё присыпано снегом и сковано морозом.

Туркалёв со всей быстротой, на какую был способен, побежал к вертолёту, поскольку до него ближе. А за ним чернело разрушенное здание бывшего педагогического института.

Когда до «вертушки» оставалось несколько шагов, тишину разорвала автоматная очередь, посланная в спину. Пули с лязгом врезались в металл сгоревшей машины, выбили тучку сажи, потревожили посыпавшийся снег.

Янычар рухнул, чувствуя, как мешает висящий на груди Калашников и набитая до отказа разгрузка. Работая локтями, заполз за винтокрылую машину, беспокоясь о гранатомётчике, стрелявшем в помещении рынка. Хрен знает, где он там. Может как раз в этот самый момент готовится к выстрелу уже по вертолёту.

Вдохнув морозного воздуха, майор вскочил и побежал подальше от «вертушки». До бывшего института удалось добежать в тишине.

Укрывшись в здании, Туркалёв провёл там всю ночь, ожидая преследователей. Но те так и не появились.

На рассвете загудела канонада обстрела правого берега. Началась очередная волна наступления с предшествующей артподготовкой.

«Рвутся наши вперёд. Молодцы. Может, мне удастся выйти, — думал Янычар, осматривая местность и вновь ожидая погони. — С чем к Большому Папе идти? Задание провалено. Ребята погибли. Сумела ли другая группа вывести девушку, неизвестно. Что ждёт по возвращении? Уж точно не Звезда Героя и не полковничьи звёздочки. Уберечь бы то, что есть и не угодить в штрафбат, если не дай Бог, племянница погибла».

От этих мыслей его отвлекли первые фигурки солдат, появившиеся уже из-за вертолёта.

«Ну, идите сюда, касатики, идите», — подумал он холодно.

Троих майор успел свалить. Остальные метнулись за вертолёт.

— Так-то, сучьи дети, — процедил Янычар, меняя позицию, не желая ввязываться в бой.

К дому, где провёл детство и юность, Алексей вышел не случайно. Ноги сами несли сюда. Он совсем не надеялся увидеть целой привычную панельную пятиэтажку, укрытую тополями, с летящим ежегодным надоедливым пухом. Мальчишками они частенько поджигали его. Взрослые ругались, а пацаны ватагой уносились прочь, продолжая вытворять своё. Как же это давно было! Словно в другой жизни, навсегда разделённой на две части: «до войны» и «на войне».

Нет, полностью целым дом не был, и тополей не было, спилили, видать, на дрова. Из-под хилого снежного покрова видны большие пеньки. Часть дома с их квартирой на третьем этаже уцелела. Нет только стёкол, выбитых взрывными волнами.

Осмотревшись, Янычар скользнул в подъезд, замер, прислушиваясь. В промороженном холодном помещении, усыпанном мусором, битым стеклом, с выщербленными от пуль стенами, с погнутыми перилами лестничных маршей, гул начавшейся канонады показался тише.

Майор осторожно поднялся на третий этаж, остановился нерешительно у входа без двери. Медленно зашёл в коридор, прошёл дальше, осматривая знакомую и в то же время такую чужую квартиру.

Кругом разруха… Ни мебели, ни книг… Дверей нигде нет, выломали на дрова, скорее всего. Унитаз, ванная, раковина разбиты. Кому нужно было разбивать их? Зачем? Откуда в людях столько бессмысленной злобы?!

Под ногами предательски трещало. Янычар принялся разгребать берцами мусор, медленно перемещаясь по квартире, испытывая горечь обиды на сотворивших такое с домом, на затеявших проклятую войну. На сломавших жизнь, разлучивших с родителями. Где же они сейчас? Хоть бы живы, были, Господи…

— Надо же, мои-то пластиковыми окнами обзавелись, — улыбнувшись, пробормотал он, увидев в зале белые блоки без стёкол. — А мне не писали… Когда ж успели? Явно до войны… Хотя я уже тогда был на войне, на Кавказе, как и отец в своё время. Ведь отговаривал он меня от военного училища. Не послушал, дурак… Где же вы сейчас, мама, папа?..

Разгребая берцем очередное место, Янычар вдруг увидел красного пластмассового всадника с шашкой в поднятой руке, пустившего коня в галоп. Он поднял фигурку, улыбаясь светлой улыбкой, застывшей на небритом грубом лице.

Когда-то у него был целый набор таких фигурок. Он расставлял их в шкафчике в своей комнате. Может быть, они ещё там?

Алексей прошёл в пустую, унылую комнату, с выбитым стеклом пластикового блока, в проём видна уничтоженная пятиэтажка напротив.

Комната лишь отдалённо напомнила детство и юность. Вон там стояла кровать, а вон там шкаф для одежды, шкафчик для книг, где и были пластмассовые фигурки. Вон там стоял компьютерный стол… Ничего нет… Ничего…

Алексей повертел игрушку, положил в карман бушлата.

На фоне уже привычной канонады, услышал треск мусора где-то внизу в подъезде. Метнувшись к окну, осторожно выглянул на улицу, увидел бегущих к дому солдат.

— Выследили, всё-таки… — пробормотал он. — И чего привязались… Обложили… Чего их так много на одного? Заняться больше нечем?

В подъезде уже вовсю трещал мусор.

Через дверь не уйти… В окно тоже…

Появилась тревожная мысль, что это и есть конец. Не край, а именно конец.

«Чем не вариант? — подумал вдруг Янычар. — Начать жизнь в этой квартире, здесь же и закончить. А что? Вот тебе, Лёха и смысл жизни, который ты всё выискиваешь, изводя душу. Есть какие-то высшие силы, пожелавшие, чтобы твоя жизнь закончилась там, где началась. Сейчас у тебя появилась конкретная цель — защищать свою самую что ни на есть малую родину. Теперь это твоя война и есть смысл воевать, потому что защищаешь своё, родное, а не абстрактные понятия… Пока ты жив и способен сражаться, ни один проклятый фйдер не зайдёт на твою территорию. Велика Россия, а отступать некуда…»

От этой почти сакраментальной, имеющей магический смысл, звучащей как заклинание фразы, на небритое грубое лицо майора наползла недобрая кривая ухмылка.

Он быстро подошёл к выходу, достал гранату, вырвал чеку и катнул её так, чтобы она прокатилась по площадке и свалилась по лестничному маршу, откуда уже отчётливо слышались голоса и трещал мусор.

Граната гулко покатилась и громко запрыгала вниз по бетонным ступеням. Кто-то отчаянно закричал, увидев её, и тут же грохнул взрыв, зажатый бетонной коробкой. Взметнулся мусор, пыль повисла плотной пеленой.

Туркалёв вышел на площадку, спустился на один пролёт и в упор расстрелял раненых и оглушённых солдат. У него появился отличный шанс попытаться уйти, оторваться от преследователей, но что-то мешало. Объяснить он не смог бы. Ведь это не просто каприз от нежелания делать что-либо.

Тут или жить, или умереть. Третьего не дано.

И всё же он вернулся в квартиру, быстро зашёл на кухню и, сменив магазин у «вала», открыл беглый огонь из окна по солдатам, попрятавшимся кто где от неожиданного взрыва в доме.

Одним повезло укрыться, другие падали сбитые мощными пулями, взметавшими фонтанчики грязного снега.

В ответ загрохотали автоматы.

Пули врезались в бетон, высекая искры и крошку с пылью.

Отпрянув, Туркалёв поспешил покинуть кухню. И вовремя. Через окно влетела граната из подствольника, взорвалась, сыпанула осколками, подняла тучу пыли и мусора.

Уже из зала Алесей бросил последнюю гранату и выпустил оставшиеся патроны к «валу». Сдёрнул с груди Калашников, вновь вернулся на кухню и дал несколько коротких очередей, убираясь в коридор подальше от окна, где свистели пули, страшно щёлкая о бетон.

Со второго этажа подъезда донёсся крик:

— Сдавайся, сучара!!!

— Идите нахер! — крикнул майор, выскочил на площадку и дал вниз короткую гулко загрохотавшую очередь.

В тот момент, как он забежал в квартиру, с улицы кто-то опять выстрелил из подствольника.

Заряд ударился в потолок, грохнул перед Янычаром, ослепил, швырнул в черноту и тишину…

Когда чернота немного рассеялась, он увидел мячик, обычный резиновый мячик наполовину красный, наполовину синий. Оба цвета разделены жёлтой полоской. От мячика странно пахло, резиной, наверное. Маленький Лёша держал его, ощущая невообразимое счастье от полученного подарка, а на него с улыбкой глядела самая лучшая на свете мама…

В квартиру по одному осторожно зашли несколько солдат, держа автоматы у плеч, готовые открыть огонь. Первый, увидев лежащее в коридоре тело, резко опустил оружие вниз, но понял, что опасности нет, снова быстро поднял его, мелкими шажками продвигаясь дальше. За ними по подъезду, стуча берцами, пробегали другие солдаты, осуществляя зачистку.

Вскоре квартиру покинули все, кроме двух солдат. Один воровато выглянул на площадку, повернулся к приятелю и сказал:

— Давай пыхнем, Бобрик, пока нет никого.

— Давай, — легко согласился тот.

Они прошли на кухню. Бобрик осторожно выглянул в проём окна, потом опустился на корточки, откинулся спиной, защищённой бронежилетом, на стену. Каску пришлось снять, чтобы не мешала. Достал заготовленную заранее папиросу, чиркнул зажигалкой и глубоко затянулся. Блаженно прикрыл глаза, задерживая в лёгких дым, протянул папиросу приятелю. Тот пристроился рядом в такой же позе и тоже с удовольствием затянулся, задерживая дыхание.

— Слышь, Кушак, посмотри, может чё ценное у опузера есть, — произнёс Бобриков, выпуская дым.

— Не хочу, — ответил Кушаков, тоже выдыхая.

— Бля, вечно ты… — выругался Бобрик, поднимаясь. — Дай, — протянул он руку к папиросе, сделал затяжку, вернул, подхватил прислонённый к стене автомат, вышел в коридор, и принялся обшаривать тело.

Ничего интересного не обнаружил, кроме красной фигурки пластмассового всадника.

— Слышь, Кушак, а он, по ходу, живой. Вон, правой ногой дёргает. Дострелить?

— Сдурел? — отозвался Кушаков. — Опять все сбегутся, не дадут покурить спокойно.

— И то верно, — согласился Бобриков, вернулся на кухню, принял прежнюю позу, затянулся от протянутой папиросы.

Держа в руке фигурку, выпустив через нос дым, он с глупой улыбкой произнёс:

— Тыг-дык, тыг-дык, тыг-дык…

Рукой с фигуркой Бобрик изобразил, как скачет всадник.

— Опузер в солдатики игрался, что ли? — вяло поинтересовался Кушаков.

— У него спроси, — отозвался Бобриков, кивнув в сторону тела. — Я ж сказал, живой он.

— Совсем живой? — хохотнул одурманенный Кушак.

— Не, децл, — хихикнул в ответ Бобрик, отбрасывая фигурку в угол.

— Типа, сдохнет сам, без помощи?

— Ага, — отозвался Бобриков, совсем сползая на холодный пол, вытягивая ноги. Потом всё же приподнялся, подложил под себя каску.

— Во, ништяк, братуха, — одобрил Кушаков, делая то же самое, вытягивая затёкшие ноги.

Вскоре на улице кто-то крикнул:

— Э! Выходите все! Уходим!

— Пошли, Кушак, — поднимаясь, сказал Бобриков.

— Пойдём, — нехотя ответил Кушаков, тоже вставая, вздохнув обречённо.

Они прошли мимо тела. Бобрик пнул его.

— Готов, — определил он, выходя на площадку.

Следом вышел приятель.

Они и не подозревали, что оставшийся в квартире когда-то пожалел их, куривших тёплой ночью между двух спиленных деревьев.