Диверсия

Глава 1

Меня затребовали в Центр. Срочно. Как пожарную команду на загоревшийся пороховой завод. На передачу дел — час, на сборы — минута. Промедление — смерти подобно. В самом прямом смысле. В нашем учреждении нельзя замешкаться, нельзя опоздать и нельзя оправдать свое опоздание объективными, семейного или служебного свойства причинами. Потому что у нас нет службы важнее службы Конторе и нет семьи. И постоянного имени нет. И постоянной биографии. Все временное — на одно конкретное задание. Постоянная величина только одна — необходимость как можно лучше и как можно быстрее исполнить полученный приказ. Без ссылок на неодолимые обстоятельства.

И обычно таких не находится. Потому что в нашем учреждении неумение приравнивается к должностному несоответствию. Несоответствие ведет к немедленной отставке. А отставки в Конторе нет — есть скоропостижная, во имя сохранения общей Тайны, смерть.

Мы как солдаты на войне, для которых предусмотрено множество поощрений — дополнительная кружка водки, орден, отпуск на родину и только один вид наказания — смертная казнь путем расстрела перед строем или перевода в штрафной батальон, равного расстрелу. По всей строгости военного времени.

Нас тоже по всей строгости… Потому что мы тоже по закону военного времени. Контора воюет всегда, это ее единственное и главное предназначение.

Редко бывает, чтобы Резидента срывали с подведомственного ему региона без предупреждения, без соответствующей замены. Но бывает. Сегодняшний случай именно из этой серии.

«Текущие дела, требующие надзора Резидента, законсервировать. Техническую сторону передать доверенному агенту. Оперативные встречи перенести до востребования. Документацию ликвидировать. Отчеты об использовании финансовых средств не предоставлять… Явиться в…» И гриф «сверхсрочно». С которым только дурак отважится поспорить.

Ну если гриф «сверхсрочно» и если финансовые отчеты не предоставлять, то действительно тянет в ноздри паленым — из-под крыши склада готовой продукции того самого порохового завода валит дым. Клубами. Бухгалтерию в нашей системе пробрасывают только в одном случае — когда в доме случилось стихийное бедствие. И значит, я — спасатель. И значит, мною будут тушить какой-то огонь. Интересно бы знать, какой? Но даже если и знать, и даже если наверняка знать, что придется сгореть, все равно ничего изменить нельзя. Приказ получен и обсуждению не подлежит. Согласно законам военного времени…

Сжечь шифрограмму. Растереть пепел пальцем. То же самое сделать с текущей документацией, хотя ее, наткнись на нее посторонний, прочитать без шифровальной машинки все равно невозможно. Вслед пустить шифровальную машинку. То есть превратить ее в тот же «пепел». И «растереть между пальцев».

Все, больше никаких компрометирующих меня или Контору предметов у меня нет. Резиденты орудия производства на месте проведения работ не хранят. Они не строители, которым кирки и лопаты сподручнее держать ближе к канаве. Подальше положишь — поближе, а главное — без угрозы потерять голову возьмешь. Не пословица — цитата из служебной инструкции.

Все прочее резидентское барахло хранится в надежном месте, в специальном контейнере, под чуткой охраной настроенного на чужака самоликвидатора. Сунешься, не зная, как с ним, с бессловесным, договориться, — ни содержимое контейнера, ни себя самого не найдешь. Разорвет, размечет по окрестностям на молекулы. Долго потом местные жители и любопытствующие журналисты будут гадать о случившемся в чистом поле странном взрыве, об отсутствии воронки и каких-либо обломков. И опять все спишут на тарелочки. Мол, очередной эксперимент… Хорошо, что инопланетяне пока в контакт не вступили. Для Конторы хорошо. Есть на кого валить.

Снять билет с брони. На этот самый пожарный случай у всякого Резидента сидит в Аэрофлоте пара-тройка своих, хорошо оплачиваемых через подставных лиц человек. Резидент должен иметь возможность улететь или уехать всегда, даже когда нелетная погода, а железнодорожные рельсы разобрали пионеры на металлолом. Хоть в бомбовом отсеке стратегического бомбардировщика, прикинувшись крылатой ракетой. Главное — чтобы быть в нужном месте в указанное время и чтобы никто из оказавших помощь в транспортировке твоего тела в нужную географическую точку не знал, кто ты есть и для чего туда едешь. А как ты это умудришься сделать — твои проблемы. На то ты и Резидент, а не торговка овощами.

Дела законсервированы, встречи перенесены, компроматы уничтожены. Самолет подан на полосу. До свидания, регион моего служебного интереса. Возможно, надолго. Возможно — навсегда…

Глава 2

В Москве я сразу из аэропорта поехал в Контору. За лишние запрошенные за доставку дензнаки с таксистами не торговался. Соглашался на то, что требовали. В некоторых случаях время дороже денег. В некоторых случаях время ценнее жизни.

Я не доехал до известного мне адреса четыре улицы. Расплатился с водителем. Проследовал три остановки на автобусе назад и три вперед. Прошел два квартала пешком. Зашел в обычный подъезд обычного многоквартирного дома, поднялся на шестой этаж, открыл ключом дверь. В типовую двухкомнатную квартиру.

Эта квартира и была сегодня Конторой.

Без вывесок, парадных въездов, охраны и тому подобной привлекающей общественное внимание мишуры.

Учреждение, в котором я служу, не Безопасность и не МВД, об адресах которых осведомлен всякий человек. В отличие от них моего Учреждения в списках государственных организаций нет. И в списках для служебного пользования нет. И в особо секретных списках. И вообще его нет. Для девяноста девяти и девятисот девяноста девяти тысячных процента населения моей страны. Но есть для двух-трех облеченных верховной властью людей.

Но есть!

Я зашел в квартиру, которая по лежащим на холодильнике документам была, согласно договору краткосрочной аренды, моей квартирой. И ключ мой подошел к замку, потому что это был ключ от моей квартиры. Этот ключ мог подойти еще к полутысяче квартир в любом из городов страны. Потому что такие были замки. И такие были ключи. Не оставлять же, в самом деле, домашние связки на сохранение у соседей.

Я никогда не имел своей квартиры. Но я имел очень много квартир. Наверное, даже на Крайнем Севере, на кромке Ледовитого океана мой волшебный ключик мог открыть какую-нибудь обитую оленьей шкурой дверцу в какую-нибудь чукотскую ярангу. Если бы меня туда командировало начальство.

Все эти разбросанные по площади тысяч квадратных километров квартиры и были Конторой.

Я был на месте. Теперь мне надо было только ждать. Через час, или через два, или через сутки я обнаружил бы в своем почтовом ящике конверт. А в конверте пространное письмо от тети Клавы о жизни в деревне. А между строк о надоях, погоде и раннем созревании огурцов — инструкцию о том, куда и когда явиться и каким образом принять предназначенную мне информацию. Съездив в назначенное время (пятьдесят секунд опоздания — провал и смена почтового ящика) по указанному адресу и сняв с какого-нибудь заштатного столба объявление о размене или потерянной собаке и проявив его в специальном растворе, я получал полную инструкцию о том, что делать сегодня, завтра, послезавтра и так далее, до следующей повешенной на столбе или напечатанной в газете в форме нейтрального объявления начальственной «посылки».

Слишком мало людей служило в Конторе, чтобы можно было позволить себе роскошь перезнакомить всех со всеми. Сколько провалов знала разведка только из-за того, что кто-то с кем-то работал по одному делу, передавал информацию или случайно столкнулся во время обеда в служебном коридоре. Контора не могла себе позволить разбрасываться людьми. Потому что лишних людей у нее не было. И коридоров, где можно было бы случайно столкнуться, не было. И самой не было. Потому и провалов за всю ее историю — тоже не было.

Было много квартир и ни одного административного здания. Кроме различных СМУ, баз, НИИ, конструкторских бюро, лабораторий и тому подобных «левых» вывесок, за которыми прятались вспомогательные, сами не знающие, на какого хозяина работают, службы — бухгалтерии, технари, учетчики-нормировщики и прочая, не имеющая никакого отношения к оперативной работе хозобслуга.

Таким образом, даже исполнитель, пришедший в Контору — читай, в собственную, оформленную на него жилплощадь, — не знал в лицо своего начальника и не знал, сколько еще есть таких казенных квартир и существуют ли еще люди, подобные ему, или только он единственный в единственной своей квартире. И есть ли вообще Контора. Или Контора — это один только он.

Такие правила диктовала конспирация. Учреждение, в котором я служил, официально не существовало, законам государства, в котором работало, не подчинялось и, значит, всегда находилось в подполье. В собственной стране.

Этим правилам подчинялся я. И все мои неизвестные мне коллеги и начальники. И никого такая чехарда с квартирами, ключами, объявлениями на столбах и стенах общественных туалетов не удивляла. Привыкли.

Я лег на «свой» диван, включил «свой» телевизор и расслабился. Я не думал ни о чем. Потому что думать еще было не о чем. Я отдыхал. Умение отключаться в любой обстановке отличает профессионала от играющего в разведку дилетанта. Профессионал не может позволить себе расходовать мозговое вещество понапрасну. Только тогда, когда это необходимо. В остальное время он должен находиться в состоянии покоя. Как медведь зимой в берлоге. Иначе не выдержит такой жизни и недели.

Я лежал так час. Ночь. Сутки. И еще сутки. «Посылки» не было. Я подъедал продукты, оставленные в холодильнике, гулял по близрасположенным улицам, проверял почтовый ящик. На улицах ко мне никто не подходил, в почтовом ящике ничего не добавлялось, телеграмм с почты не приносили, телефон не звонил. Информации не было.

Меня что, поощрили двухнедельным отдыхом в столице нашей Родины? Спасибо, конечно. Но зачем было вызывать в этот отпуск таким пожарным способом?

Я снова ел, ложился на диван и снова отдыхал.

На третьи сутки в дверь позвонили.

— Лопухов вы?

По очередным своим документам я был Лопухов.

— Я.

— Такси вызывали? Такси я не вызывал.

— Конечно, вызывал! Заждался уже.

Если в конторскую квартиру приезжает невызванное такси и водитель называет никому не известную в городе фамилию жильца, значит, этот жилец это самое такси заказывал.

— Адрес не изменился? — спросил водитель, рассматривая какую-то бумажку и вставляя ключ зажигания в замок.

— Адрес тот же, — подтвердил я. Наверное, пункт назначения я сообщил еще раньше, сторговывая машину по телефону.

— Только больше я никуда заезжать не буду. У меня времени в обрез, — предупредил таксист.

— Больше никуда заезжать не надо.

Машина свернула на проспект, с него на Кольцевую, с нее на какую-то второстепенную дорогу, с той дороги вообще в какую-то глухомань.

— Черт вас несет в такие дебри. Знал бы — отказался, — ворчал водитель, выруливая по грязной грунтовке.

Дорогу перегородил шлагбаум с «кирпичным» знаком. Дальше пути не было.

— Здесь? — удивленно спросил таксист.

— Здесь, — подтвердил я, впервые видя окружающий пейзаж. — Тут немного осталось. Я пешком доберусь.

— Тогда с вас.

Я отсчитал названную сумму и еще пол этой суммы дал сверху.

— Если вам надо будет выезжать — звоните, — оживился таксист. — Места у вас тут хорошие. Наверное, и грибы есть, и рыбалка?

— И грибы, и рыбалка, — подтвердил я.

— Если что, скажите диспетчеру мой номер. Скажите, что я вас уже возил и что дорогу знаю…

— Скажу.

Такси развернулось и отбыло.

Я подошел к шлагбауму. За ним ничего не было, кроме сворачивающей в лес грунтовой дороги. Я решил выждать полчаса. А там видно будет.

Ждать пришлось меньше. Через десять минут со стороны, куда убыло такси, подъехал заляпанный грязью «уазик». С таким же грязным водителем.

— Я за вами?

— За мной.

— Садитесь. А то ваш друг сильно переживает, что вы можете опоздать.

— Теперь не опоздаю.

— Теперь конечно. Мне и самому спешить надо. Если председатель хватится — голову оторвет.

Полчаса грунтовых дорог и поворотов. Остановка. Дальше пути нет. Забор.

— Сколько я вам должен?

— Ничего не должны. Ваш друг уже расплатился. Веселый он у вас мужик! И щедрый. Каждый бы день с таким встречаться. Ну, я поехал.

— Спасибо.

— Вашему другу спасибо.

Возле забора никого не было. Я выдержал минуту и подошел к калитке. Раз никто не встречает, значит, эта дача моя. Ключ к калитке подошел. По выложенной асфальтовой плиткой дорожке я проследовал к дому и тем же ключом открыл еще одну дверь.

Сумрачно, пыльно, тихо. Давненько я на собственной даче не бывал. Замотался, запустил хозяйство. Непорядок.

Я прошел в комнату и включил свет.

— Здравствуйте.

Это было что-то новенькое. Меня сводили с живым человеком. Не с объявлением на столбе, не с набором букв на шифрограмме и даже не с телефонным голосом. Это было нетипично для Конторы — знакомить работников друг с другом. Если, конечно, я не влез на чужой приусадебный участок.

— Здравствуйте.

— Здесь можете говорить спокойно. Помещение защищено.

Нет, адресом я не ошибся. Прибыл куда надо. В Контору.

И приветствовавший меня незнакомец типично конторский — абсолютно никакой. Закроешь глаза и тут же забудешь. Ни роста, ни веса, ни особых примет. Усредненная величина.

— Как мне к вам обращаться?

— Как угодно. Например, Семен Степанович.

— Я зачем сюда, Семен Степанович, на отдых или на работу?

— На службу. Вы прессу читаете?

— Конечно. По производственной необходимости. Семен Степанович развернул газету.

— Вот это, — показал он пальцем.

В заметке сообщалось о покушении на человека, проживающего по адресу: Тупиковый проезд, двенадцать. Пострадавший скончался на месте, получив в тело пять пуль.

— Это был наш работник. Он вел специальное расследование. Вполне возможно, что его гибель могла быть случайной, но вероятнее всего — это хорошо продуманный ход. В том, случайность это или нет, вам и придется разбираться.

Я не стал задавать вопрос, зачем было для рядового, в общем-то, дела вызывать чуть не за пять тысяч верст работника в ранге Резидента. Что, ближе никого подходящего не нашлось? Я не стал спрашивать, почему именно я. Потому что в Конторе больше того, о чем сказали, не спрашивают.

Он сам ответил на не заданный мною вопрос:

— Вы более всех других походите на него. По складу мышления, характеру и некоторым другим параметрам. Вам проще других представить его мотивы и действия.

Понятно. Расследование с использованием аналога. Чем больше люди похожи друг на друга, тем выше шансы, что они при решении однотипной задачи пойдут одним и тем же путем. Или совершат одни и те же ошибки.

Короче, провокация. Как бы мне не пришлось в конце расследования в каком-нибудь подъезде получить те же пять пуль в то же самое место. По аналогии.

— Где я могу получить дополнительную информацию?

— Здесь. И в дальнейшем по указанным почтовым ящикам. В случае необходимости мы придадим вам в помощь группу из нескольких человек.

Группу? То есть они готовы засветить передо мной еще несколько физиономий? Это уже вообще ни в какие рамки! Похоже, я ошибся. Похоже, предлагаемое мне дело далеко не рядовое. Группой в Конторе разрабатывают только особо важные или особо спешные дела. Видно, дело не в тех пяти пулях, что достались моему предшественнику. Дело, видно, в другом.

— Когда приступать к работе?

— Немедленно.

Следующие несколько часов я знакомился с протоколами осмотра места происшествия, свидетельскими показаниями, актами экспертиз, видео- и фотоматериалами. Информации было много и одновременно не было совсем. Следствие зашло в тупик. Ни мотивы преступления, ни личности убийц установлены не были. Случайность практически исключалась. Случайно вчетвером с пистолетами на изготовку людей в подъездах не поджидают. Мотивы и исполнителей следовало искать не во внешних обстоятельствах преступления — в образе жизни потерпевшего.

— Для дальнейшего расследования мне необходимо знать, чем занимался погибший в последние перед покушением месяцы.

— Я понимаю вас. Но дать информацию по всем работам по известным причинам не могу. Кроме последнего задания.

Причины действительно были известны. Сверхсекретность Конторы, ее работников и проводимых ими работ. Узнавший больше, чем ему следовало знать, был потенциально опасен. Как боевая граната, которая хоть и с предохранительной чекой, но рвануть в самый неподходящий момент все же может.

— Когда я смогу получить требуемые мне сведения?

— Запрашиваемые материалы вы получите завтра. Доступ к оперативным материалам работника Конторы приравнивался к передаче его дел человеку, с ними ознакомившемуся. Если я узнавал то, что знал он, я становился им. Преемственность поколений, продиктованная соблюдением Тайны — священной коровы нашего несуществующего Учреждения. Знать чужое задание — значило принять его к исполнению. И довести до логического конца. Или до своей кончины.

Глава 3

Задание моего погибшего предшественника было по меньшей мере странным. Он должен был осуществлять надзор за одним из высокопоставленных членов Правительства.

— Зачем нужна слежка за первыми руководителями страны? — спросил я.

— Я не могу вам дать объяснения в полном объеме. Скажем так — существует опасность утечки информации.

— Куда?

— В третьи страны.

— Почему этим должны заниматься мы?

— Потому что этим можем заниматься только мы. И никто больше. Безопасности, МВД и прочим силовым госучреждениям запрещено разрабатывать первых лиц государства. Это правило существовало еще для членов Политбюро. На столь высоком уровне дела к расследованию, надзору или передаче в другие руки не принимаются. Все оперативные мероприятия, будь то слежка или допрос свидетелей и потерпевших, — запрещены. Максимум, что возможно, — это доложить о полученных сигналах прочим членам Правительства.

— То есть наши правители находятся вне закона?

— Да, пока они правители. Но мы тоже находимся вне закона. И здесь наши шансы уравниваются.

— От кого было получено задание на разработку объекта?

— Этого я сказать не могу.

Глава 4

И все-таки расследование гибели работника Конторы я начал с бытовых мотивов. Вначале мне необходимо было исключить все возможные простейшие объяснения происшествия и лишь затем переходить к более сложным. По лестнице лезут постепенно и снизу — вверх, а не запрыгивают сразу и на верхнюю планку.

Представившись и представив соответствующее, выписанное на майора внутренних дел Свиридова А.П. удостоверение, я еще раз поговорил с соседями потерпевшего. В отличие от обычной милиции я не спешил, я беседовал часами, всеми возможными способами располагая к себе собеседника. Я пил ведрами чай и литрами самодельные настойки, курил по пять пачек сигарет в день, съедал в умопомрачительных количествах пирожки и пончики, охал, ахал, возмущался современными нравами и рассказывал увлекательные истории из жизни уголовного розыска.

Ничего нового я не узнал.

К погибшему никто домой не ходил.

Он никого из соседей не посещал и ничего необычного не рассказывал.

Водку не пил.

Во дворе не дебоширил.

Матом прилюдно не ругался.

Ни с кем не ссорился.

Деньги не очень охотно, но занимал.

В подъезде не сорил.

От участия в субботниках не отказывался. Но на лишнюю работу не напрашивался.

Деньги на венки и приборки сдавал.

В подъездные разборки не лез.

Особой дружбы ни с кем не водил.

Женщин не приводил.

И сам больше чем на несколько дней никуда не отлучался.

Обыкновенный, каких большинство в каждом доме, гражданин. Без видимых достоинств, но и без особых недостатков. Как все.

То есть такой, какими и бывают работники Конторы, — никакой.

Убийство на почве бытовых неурядиц исключалось. Неурядиц не было. Покойный жил со всеми в мире и согласии.

Пьяная месть также не подходила. Потерпевший не пил и дружбы с местными алкашами не водил. И потом, с чего бы это горькие пьяницы надумали расправиться с ним с применением огнестрельного оружия? Скорее уж с помощью пустой (ну не полной же!) бутылки по темечку.

Мотив ограбления был сомнителен. Брать у погибшего, кроме старой, которую и за треть цены не продашь, мебели было нечего. Кроме того, с его тела даже не сняли часов, не вывернули карманы. Так грабители не поступают.

Коммерческие разборки? Покойный в акционерных обществах и производственных кооперативах не состоял. Согласно документам, он до последнего дня числился технологом в бессрочном отпуске на небольшом, еле сводящем концы с концами заводе. Лишних денег для участия в сомнительных финансовых махинациях у него не было. Перебежать дорогу чьим-то коммерческим интересам он не мог.

Женщины? С женщинами больше чем на одну ночь он дела не имел. Не хватало еще работнику Конторы нарваться на слежку мужа, взревновавшего к нему изменницу-жену, или того хуже — на всепоглощающую любовь. Любовь для разведчика равнозначна провалу. Можно изображать из себя не того, кто ты есть, перед посторонними, соседями, друзьями, любовницами, но невозможно перед близким, который наблюдает тебя каждый день, человеком. Тот рано или поздно станет подмечать некоторые несоответствия в поведении, станет подозревать, начнет задавать вопросы. Нет, это исключено. Конторским при исполнении заводить постоянные связи нельзя. Только если в отпуске. На три недели. Или если в соответствии с требованиями легенды. У моего коллеги легенда была безбрачная. Значит, пристрелить его из-за подозрения в измене не могли.

Кстати, к тем же выводам пришла и следственная бригада милиции.

Из-за чего же тогда его застрелили? Получается, из-за работы. Скорее всего той, которую он вел в последнее время. Но об этой работе милиция догадываться не могла. И списала дело в архив.

Я отправить дело в архив не мог. Я должен был докопаться до истины.

Задача моя усложнялась тем, что писать подробные отчеты о работе в Конторе не принято. Читать их все равно будет просто некому. Ответственных работников — наперечет. А неответственных к подобным делам на пушечный выстрел никто не подпустит. Это не МВД, где на каждого сыскаря по три высокопоставленных контролера. Если бы Контора работала по подобной затратной схеме, о ней давно бы уже знала всякая собака. И брехала по этому поводу на каждом углу.

Наше начальство никогда не интересовал ход дела, равно как и методы, с помощью которых оно продвигалось. Наше начальство интересовал только конечный результат, за который был всецело ответствен исполнитель. И не премией, не очередным званием, не квартирой, которую обещали дать. Но много большим. Поэтому и следить за его добросовестностью было незачем. Уровень сознания служащих Конторы был очень высок. Вынужденно высок!

Но если состояние дел моего предшественника не могло контролировать начальство, то еще меньше его мог контролировать я.

Отсутствие архивов лишало меня возможности напрямую проследить ход его мыслей. Если я и мог это попытаться сделать, то только опосредованно, путем суммирования второстепенных фактов.

Я запросил сведения о материально-технических средствах, которые в последние три месяца выписывал порученный мне агент. Финансы и матценности, в отличие от оперативной информации, в Конторе фиксировались до запятой. Правда, бухгалтеры и кладовщики, числящиеся в НИИ и СМУ, не догадывались, что они выписывают и что выдают в накрепко закрытых и опечатанных контейнерах. Они только галочки в амбарных книгах ставили о выдаче или приеме изделия шифронаименованием УПС-334-ЗМ, не догадываясь, что там внутри. Но учет тем не менее вели самым тщательным образом. Что было мне на руку.

Полученные списки я первым делом дешифровал, превратив буквенно-цифровые абракадабры во вполне понятные переносные радиостанции среднего радиуса действия, микрофонные «жучки» и патроны к пистолету Стечкина.

Против каждого наименования я расставил число и время его получения и жирный знак вопроса: для каких именно целей моему предшественнику мог понадобиться именно этот предмет.

Дотика моих исследований была проста — собираясь что-то предпринять, человек обеспечивается не вообще предметами, а предметами, необходимыми для воплощения его плана в жизнь. Допустим, если он желает лишить жизни своего противника, то вначале он выписывает винтовку с оптикой и глушителем, чтобы примерить ее к руке и глазу, затем патроны, чтобы потренироваться в стрельбе по удаленным предметам, потом бронежилет или сбивающие со следа служебных собак порошки и прочее — в зависимости от того, как и с кем он надумал расправиться.

Выстраивая затребованные материальные ценности в хронологическом, по мере их получения, порядке, я надеялся понять логику их использования и через это раскрыть план действий погибшего агента. Но не понял ничего, кроме того, что со склада были получены подслушивающие устройства повышенной чувствительности, лазерный сканер, миниатюрные телекамеры и прочая необходимая для слежки аппаратура. Но о том, что ему надлежало заниматься слежкой, я и так знал. Без изучения чуть не в микроскоп длинных списков выписанного специнвентаря. Получается, прямого отношения к убийству эта аппаратура не имела. Если только опять косвенное.

С техникой я промахнулся.

Тогда зайдем с другой стороны. Что еще необходимо агенту при разработке объекта?

Правильно — информация. Как можно больше информации о том, кто он, где жил, с кем дружбу водил, с кем ссорился, с кем мирился. Все — вплоть до случайных любовниц его знакомых на втором курсе техникума, который он закончил тридцать лет назад.

Копал такую информацию мой погибший коллега?

Наверняка. Если он агент, а не манная каша.

Может отыскаться след подобных исследований?

Должен! Он же не в безвоздушном пространстве копался, а в информации.

Я снова запросил Контору. А сам, чтобы не терять времени, отправился в ближайшую библиотеку. А из нее — в еще одну. И в еще. И в еще… И оказалось, что погибший был записан во всех этих библиотеках! Что само по себе очень необычно. Ему что, одной плюс запасников Конторы было мало?

Непонятно.

Прикрываясь липовым удостоверением инспектора Министерства культуры, я просмотрел его читательские карточки. Наряду с сотнями, чтобы не возбуждать подозрение, других карточек. И снова удивился. Объемы просмотренной литературы были огромны. Вернее, в одной библиотеке не очень, но суммарно во всех — просто удивительны.

Больше всего внимания он обращал на периодику. Хотя, для отвода глаз, брал и «Трех мушкетеров», и «Сексуальную грамматику». Самый типичный набор — газеты, журналы, справочные издания, причем не только за последний год, а и за прошлый, и за позапрошлый, и за позапозапрошлый. И даже более ранние года. Что ему там, в глубине прошедших лет, могло понадобиться такого, что было бы актуально до дня сегодняшнего?

Загадка.

Информация, пришедшая из недр Конторы, дала примерно тот же результат. Та же периодика, только из закрытых, с грифом «Для служебного пользования», источников. И еще, конечно, всевозможные сведения о жизни и трудовой деятельности наблюдаемого объекта и его ближайшего окружения. Но это понятно. Это как положено.

Я снова оказался в начале исследований. Снова один перед единственным и главным вопросом — кому и зачем нужна была его смерть?

Как на него ответить?

Только повторяя путь своего предшественника. След в след! Как при ходьбе по глубокому снегу.

Я должен пойти туда, где чаще всего бывал он. И делать там то, что предположительно делал он.

То есть пойти в библиотеку?

То есть — в библиотеку.

Интересное место для агента, распутывающего заказное убийство своего коллеги.

И тем не менее — в библиотеку. Туда, в ворох старых газет и журналов, которые не три раза перебрал, пересмотрел, перелистал погибший агент. След — в след. Лист — в лист. Где-то там, среди замусоленных страниц газетной бумаги, скрывается ответ на мучающий меня вопрос. Где-то там…

Потому что больше ему скрываться негде.

Глава 5

В библиотеках меня не узнавали. Потому что я сам себя не узнавал, если в зеркало посмотреть. Не мог же я позволить себе являться пред очи библиотекарей в том же самом — проверяющего из министерства — виде. Пришлось с помощью грима, одежды и актерского мастерства «рисовать» совсем другие, непохожие на прежние образы.

Наверное, проще было бы достать все требуемые подшивки совсем в других библиотеках, где меня ни разу не видели, но мне нужны были именно те газеты и журналы, которые листал мой покойный коллега. Так существовала хоть малая, но вероятность, что я наткнусь на какую-нибудь оставленную им пометку.

— Что вам, дедушка?

— Мне бы, дочка, газетку за этот, прошлый и еще до него год. И еще до него.

— Четыре подшивки?

— А? Да, четыре. Мне сказали, там про наш гвардейский, орденов Кутузова и Александра Невского артиллерийский полк написали. Целую статью. А когда написали — неизвестно. Хочу найти.

— Это же очень много, дедушка. Может, вам помочь?

— Нет, нет, я сам. Мне спешить некуда. Ветерану гвардейского орденов Кутузова и Александра Невского полка выволакивали из подсобки подшивки и помещали на самое удобное, ближе к свету, место.

Страницу за страницей, отсматривая абзацы текста через сильное увеличительное стекло (сдало зрение у ветерана, пришлось лупу приобретать), бывший артиллерист изучал подшивки. Его интересовала любая информация, связанная, да не с гвардейским полком — с порученным его коллеге членом Правительства. И еще он замечал любые отчерки, любые пометки на полях и в тексте.

— Ну что, дедушка, нашли что-нибудь?

— Нет пока. Но найду. Как не найти, раз писали.

Первая подшивка.

Прием в посольстве. Фамилии, имена, должности. Нужного нет… Заседание Правительства. Присутствовали… Опять мимо.

Открытие научной конференции. Так. Список фамилий. Вот он. Есть. Зафиксировать текст дословно. В общем контексте. Месяц, число, время.

Дальше.

Закрытие выставки… Есть.

Вручение наград… Есть.

Митинг… Отсутствует.

Официальный прием… Отсутствует.

Поездка делегации за рубеж… В наличии. Поехал председателем.

Встреча в верхах… Вот он.

Поездка по стране… Перечень городов…

Прием иностранных бизнесменов… Как без него.

Банкет… В первых рядах.

Открытие фестиваля…

Закрытие фестиваля…

Активная жизнь у первых лиц государства.

Вторая подшивка.

Прием… Банкет… Конференция… Выступление по телевидению… Поездка в Штаты… Во Францию… Бельгию… В Новосибирск… Брифинг с журналистами… Выступление в Йельском университете… Вручение премии Итальянской академии… Встреча с зарубежными предпринимателями…

Читать и то утомишься.

Банкет… Встреча… Встреча… Банкет… Отдых в Подмосковье… Банкет…

Третья подшивка…

Четвертая подшивка…

С этой библиотекой на сегодня все. Пока они о здоровье ветерана не забеспокоились.

— Нашли, дедушка?

— Нет. Может, еще завтра поищу. Другая библиотека.

— Мне нужны подшивки газет и журналов за…

— Зачем вам так много?

— Для диссертации. Уж такую дурную тему выбрал — «Динамика изменений средств массовой информации в период смены общественной формации». Кто же знал, что будет такой информационный взрыв.

— Ой!

— Вот-вот. Теперь приходится маяться. Не бросать же работу на полпути.

— Не повезло вам.

— Не повезло… Третья библиотека.

— Мы в таком количестве литературу в одни руки не выдаем.

— А сколько выдаете?

— Одну подшивку в одни руки на один день. Такой порядок.

— А если мне надо две подшивки?

— Приводите еще одни руки. Тогда получите две. Так все делают.

— А если мне очень надо?

— А мне не надо! Мне фонды беречь надо!

— Может, можно как-то договориться?

— Не можно! Не на базаре!

И все же как на базаре. Если платить за каждую дополнительную подшивку, как за килограмм свежих огурцов.

— Берите. Работайте.

— Спасибо.

Четвертая библиотека.

Пятая…

Шестая…

Дома ночами я сортировал добытую информацию. Визиты — к визитам. Встречи — к встречам. Поездки — к поездкам. Банкеты — к банкетам.

Потом на листах ватмана чертил замысловатые схемы и графики. Лицо главного моего интереса — жирная точка в центре. Все прочие — небольшие квадратные листочки с записанными на них фамилиями по периферии. Повторяющиеся фамилии накладываются друг на друга и сдвигаются к центру. Упоминавшиеся только раз или два смещаются к краю листа.

Таким образом каждый занимал свое, в зависимости от частоты встреч, место. Все очень наглядно и понятно.

Потом каждую такую стопку фамилий я соединил друг с другом с помощью разноцветных фломастеров. Это была горизонталь — контакты контактеров между собой. Лист ватмана покрылся паутиной сотен линий.

От точки в центре, словно круги по воде, расходились векторы десятков фамилий и должностей. Иногда они пересекались, иногда, встретившись и разбежавшись, уже не соединялись никогда.

Это было уже кое-что. И все же этого было мало. Нужна была дополнительная информация.

Я вызвал Семена Степановича. Своего нынешнего Шефа-куратора.

— Мне необходим доступ в архивы информационных агентств, а также пресс-службы некоторых министерств.

— Каких?

— Вот список.

— Какую информацию запрашивать?

— Все визиты, встречи, поездки и прочие контакты человека, за которым должен был наблюдать ваш погибший работник. Фамилии, должности, время, география.

— Это как-то относится к расследуемому вами делу?

— Возможно, нет. Но скорее всего да.

— Хорошо, мы рассмотрим вашу просьбу. Это все?

— Нет, не все. Прошу разрешения на реанимацию установленной моим предшественником звуко- и видео-записывающей аппаратуры.

— Это не входит в задачи расследования. Другого ответа я не ожидал. Я требовал почти невозможного — вновь запустить в работу «замороженную» в целях безопасности операцию до выяснения причин ее возможного провала, до завершения расследования.

— От этого может зависеть результат всей моей работы.

— Нет.

— Взгляните сюда, — показал я на переснятую с ватманского листа на слайд, отредактированную и приведенную в порядок схему.

— Что это?

— Центр — интересующий меня человек. Цветные точки — его контакты.

— Откуда информация?

— Только из открытых источников. Из журналов и газет. Из тех, которые просматривал мой коллега.

— Хорошо. Я попытаюсь что-то сделать. «Добро» на расконсервирование аппаратуры было получено на следующий день.

Глава 6

— Характеристики аппаратуры. Частоты. Шифро-пароли самоликвидаторов. Подходы. Места установки микрофонов, промежуточных усилителей, приемников…

— Предварительные записи?

— Предварительных записей нет. Возможно, он не успел их снять.

Хорошо поработал мой предшественник. На совесть. Если судить по количеству и местоположению внедренных микрофонов. Вот только вопрос: какие из них остались на местах, а какие повымели добросовестные уборщицы, повылущивали из щелей любопытные птицы, повытаптывали гости и домочадцы. Вопрос: какие из них еще могут давать информацию, а какие умолкли навсегда.

Подключив к центральному кабелю коробочку специального переносного, вроде «ноутбука», компьютера, я запустил тест самопроверки.

По экрану забегали разноцветные точки.

Первая линия. Обратного сигнала нет. Полная тишина. Микрофон либо отсутствует, либо сдох.

Вторая линия. Сигнал отсутствует. Результат тот же.

Третья. Тишина.

Четвертая. Никакой реакции.

Так, с работой понятно. Похоже, там была большая чистка. Все «уши» повыдергивали. Посмотрим, что дома.

Пятая линия. Здесь чуть более благополучно. Микрофон действует, но слышимость оставляет желать лучшего. Похоже, его задвинули каким-то предметом.

Шестая. Молчание. Поди, хозяйская канарейка микрофон склевала. Или кот слизал. И такое в нашем деле случается.

Так, пошли дальше. Седьмая и восьмая? Исправны.

Теперь машина? Молчит. Возможно, слетел промежуточный усилитель.

Подведем итог. Итого: из девяти установленных «клопов» функционируют только три. И то с грехом пополам. И не на рабочем месте.

Не самый утешительный результат.

Неужели они обнаружили прослушивание? Тогда — пиши пропало. После съема микрофонов они удвоят бдительность. На каждую дохлую букашку будут бросаться с поисковым детектором, каждую пылинку протирать между пальцев.

Если, конечно, они их обнаружили.

Ладно, попробуем проверить цепи.

Утром, обряженный в форму пожарного инспектора, я, в сопровождении работников местного жэка, ходил по интересующим меня чердакам. Там, где моим предшественником была установлена усилительная аппаратура.

— А здесь что?

— Там ничего. Там чисто. Мы недавно убирали.

— Все вы недавно убирали, — ворчал я, забираясь по приставной лестнице к входу на чердак.

— А замок где?

— Был. Вчера был.

— Вчера… А где же он тогда сегодня?

— Наверно, хулиганы сняли.

— А вы на что?

— Разве за всем уследишь.

— Ладно, подождите меня здесь. Я посмотрю, как там у вас с проводкой. Или нет, лучше идите в последний подъезд и откройте чердачную дверь. Если, конечно, на ней замок есть.

— Есть! Есть!

— Дождитесь меня. Я там и спущусь.

— Может, с вами электрика послать?

— Не надо мне электрика. Пусть он лучше пока в подвале лампочки ввернет.

Чердак был пыльный и замусоренный. Давно, видно, здесь пожарные инспектора, кроме меня, не хаживали. Вокруг валялись обломки старой мебели, строительный и бытовой мусор, лампочки не горели, электропроводка была дрянь… А вот промежуточный передатчик был в порядке. Отчего инспекция осталась довольна результатами проверки. В целом.

— Ну что я вам могу сказать? — вздохнул я, спустившись в подъезд. — Пожарное состояние, конечно, ни к черту. Довольно вспышки одной спички.

Представители жэка потупили взоры.

— Но и хуже чердаки я видел. Например, у ваших соседей.

Жэковцы облегченно выдохнули воздух.

— В общем, так, штрафовать я вас на первый раз не буду…

Не хватало еще, чтобы при генеральной уборке они сковырнули передатчик.

— …Посчитаю состояние чердака удовлетворительным. Черт с вами — живите…

Жэковцы согнулись в признательном полупоклоне.

— …Но замки в двери вставьте. Имейте совесть. Того и гляди залезет какой-нибудь бомж или подросток с зажигалкой и спалит дом.

— Сегодня же повесим.

— Хорошо. Поверю. Но завтра непременно проверю. И если обнаружу двери открытыми — пеняйте на себя. Где у вас тут следующий объект?..

Все передатчики работали исправно. Значит, дело было в микрофонах.

Или в их отсутствии. Что гораздо хуже.

Двое суток я отсидел на работающих домашних микрофонах. Зря отсидел. Домочадцы члена Правительства несли типичную бытовую дребедень.

— Ты с собакой гулял?..

— А уроки сделал?..

— Как я от вас от всех устала…

— Да выключите вы, наконец, магнитофон!.. И еще многочасовые диалоги с друзьями и подругами на темы досуга и запретных развлечений. Если бы меня интересовала бытовуха — кто с кем дружбу водит, с кем водку пьет и «колеса» глотает и каким конкретно способом жена мужу изменяет, — мое досье вспухло бы, как тесто, поставленное на огонь. Семейка была еще та. Жена гулена, дети вообще — оторви да брось. Хотя внешне все выглядело очень благопристойно. Престижные колледжи, воскресные походы в церковь, посещение приемов и раутов. А в промежутках — все прочее. Скрытое от глаз общественности. А, возможно, и от мужа и отца.

Не повезло мужику с семейной жизнью. Может, потому он и появлялся дома очень редко. Чрезвычайно редко. И буквально на минуты.

Что лично меня огорчало гораздо больше, чем его семейные неурядицы.

Нечего мне было ловить в квартире. По всему видно, основная, гораздо более интересная мне жизнь моего подопечного разворачивалась совсем в других интерьерах. В тех, где мои «уши» пообрывали начисто.

Следовало начинать все сначала.

И снова я пошел по следам моего предшественника.

Еще раз просмотрев список затребованного им в последние месяцы оборудования, я отчеркнул лазерный сканер. Сканер — это прямое наблюдение. Как говорится, из окна — в окно. Похоже, надо брать сканер…

— Когда он вам нужен?

— Завтра. И еще машина-фургон «Аварийная» тор-света на перекрестке улиц… И документы электрика.

Утром я прошел на названный мной перекресток, открыл поджидавшую меня машину и поехал по известному мне адресу. На месте я переоделся в не первой свежести синий форменный комбинезон, взял чемоданчик с инструментами, стремянку, обмотался проводами и зашел в ближайший подъезд.

— Вы электрик? — привязалась ко мне первая же встретившаяся на лестнице бабушка.

— Ну?

— Вы бы не могли ко мне зайти? У меня лампочка не горит.

— Ну…

— Я не так просто. Я вам заплачу.

— Лады. Аварию устраню и зайду. Какая у тебя, бабка, квартира?

— Сорок третья.

— Ставь, бабка, самовар. С водкой…

Снова чердак. По чердаку до конца дома. Выход на крышу. По крыше на соседний дом. С него на следующий. Чердак. Нужное мне слуховое окно.

Я надел тонкие хлопчатобумажные перчатки — негоже оставлять свои пальчики, где бы ты ни находился и что бы ни делал. Перекусил, размотал, свесил с балок какие-то провода, поставил стремянку, повесил табличку «Не подходить — высокое напряжение» и раскрыл инструментальный ящик. Под кучей гаечных ключей, пассатижей, отверток и напильников в специальном футляре находился лазерный сканер.

В глубине чердака на поперечной балке я отыскал единственное место, с которого была видна нужная мне стена отстоящего в четырех кварталах дома. Ну не в слуховое же окно мне высовываться, как показывают в некоторых шпионских фильмах. Мне лишние свидетели ни к чему.

В деревянную балку я ввинтил обыкновенную фотографическую струбцину. К ней присоединил направляющие сканера. Поставил, настроил сам сканер. Завесил его какой-то случайной грязной тряпкой. Совмещая мушку и целик, навел сканер на одно из окон. Зафиксировал положение.

Теперь мне не нужно было торчать возле «лазера». Теперь я мог копаться возле своих проводов.

Я надел на уши плеерные наушники, положил на колени прибор, напоминающий внешним видом электрический пробник, и нажал кнопку пуска.

Тонкий, невидимый невооруженным глазом луч лазера прорезал пространство от чердачной балки до окна и уперся в стекло. Теперь окно перестало быть окном, а стало гигантской, площадью в несколько квадратных метров, мембраной слухового сканирующего устройства. А луч лазера — передающей нитью. Довольно было самого малого, буквально в несколько микрон, колебания оконного стекла, чтобы световой луч уловил и передал, а лазер зафиксировал данное отклонение от нормы, чем бы оно ни было вызвано — проходящим по соседней улице трамваем или голосом человека. Дешифратор, лежащий у меня на коленях, преобразовывал механические колебания в звук.

Любое произнесенное в отслеживаемом помещении слово, любой шорох немедленно передавались на наушники и на записывающее устройство.

Замечательное изобретение отечественных ученых.

И бесполезное. Потому что окна молчали. Как запаянная в консервную банку рыба.

Выждав полчаса, я перевел лазер на следующее окно. И на следующее.

Результат тот же. То есть никакой.

Может, сканер испортился, пока я его по крышам и чердакам растрясал?

Я перевел мушку прицела на стену ближайшего ко мне дома.

— А то, что ты, стерва, ни одной рубашки нормально постирать не можешь, это нормально?

— Зато я не пью до бесчувствия и на те рубашки съеденный салат не выплескиваю!

— А пить или не пить — это мое личное дело! Я на свои пью. И на свои новые рубашки покупаю. А ты на мои!

— Тогда я…

Нет, сканер исправен. Если судить по звучащему в моих ушах страстному диалогу.

Я вновь навел лазер на объект. И вновь ничего не услышал. Окна были мертвы.

Нет, это не значило, что в квартире никого не было. Ведь улица-то не молчала. Улица шумела тысячами звуков, и стекла должны были доносить их до меня. Это означало гораздо худшее — что стекла были «зафиксированы». Они перестали быть мембраной и остались только окнами. Я не знаю, как они этого добились — установили позади окон звуконепроницаемые экраны, или облили стекла специальным, препятствующим колебаниям раствором, или предприняли что-то еще. Я знал итог — окна молчали. И это мое пребывание на чердаке было бессмысленным. Мне можно было совершенно смело спускаться в сорок третью квартиру. Чтобы хоть какую-то пользу принести сегодняшним прожитым днем.

Ну что, в обратный путь? Несолоно хлебавши?

Неожиданно резко и громко открылась чердачная дверь.

Этого мне только не хватало.

— Это что вы здесь делаете? — зашумел крупного вида мужчина.

— Электрику, — как можно спокойней ответил я.

— Какую электрику? Это наш эксплуатационный участок. А мы никого не вызывали!

— Вы не вызывали, а другие — вызывали, — пожал я плечами, подсоединяя болтающиеся провода к прибору. — Вы там поаккуратней, все-таки напряжение, — предупредил я незваного визитера, показывая на табличку.

— Какое на хрен напряжение? Покажите документы!

Вот ведь привязался!

— Пожалуйста, смотрите.

И я, изображая соответствующую моей должности работу, присоединил к прибору еще один провод.

Визитер приблизился к обрывкам висящей проводки и попытался отодвинуть ее рукой в сторону. Все-таки здорово я замаскировал подходы к своему гнездышку.

— Ну, где твой документ?

— Вот он.

И я включил прибор. Несколько большеемкостных конденсаторов подали напряжение в проводную оплетку, которой я завесился со всех сторон, как паук паутиной, и разрядились на оголенных концах.

— Ах, мать… — успел сказать невежливый проверяющий и кулем свалился на засыпанный золой пол.

Говорили же ему, предупреждали, что кругом электричество. Таблички предупреждающие вывешивали. А ему хоть бы что. Лез на рожон, как неграмотный. За что и поплатился. Памятки надо читать по электрической безопасности. А не орать. И умных людей слушать. Которые сведущи в электрике…

Я подошел к лежащему человеку и быстро ощупал его со всех сторон. У «работника жэка» под левой мышкой торчала рукоять автоматического пистолета. А в кармане отсвечивала красным глазком индикатора переносная радиостанция.

Ого! Хорошо стали экипировать жэковских работников!

Теперь надо делать ноги. И как можно быстрее. Уже через несколько минут сюда вломится целая бригада жэковцев. Всякие там сантехники, дворники, уборщики и прочая камарилья.

Я быстро снял сканер, собрал инструменты, подхватил стремянку — и был таков. По пути, по которому сюда пришел.

Теперь было понятно, почему молчали интересные мне окна. Потому что их «пасли». И, судя по оперативности охраны, «пасли» очень тщательно. А это, в свою очередь, говорило о том, что мой предшественник погиб не случайно. Теперь я в этом был уверен.

Я взял след!

Глава 7

И все-таки мне нужно было проникнуть в кабинеты подопечного. Просто необходимо! Потому что там была завязка всех интриг, сведших в могилу моего коллегу. Теперь я в этом был уверен. Абсолютно.

Я был уверен, но не знал, как эту свою уверенность подтвердить. Я не мог представить, как в нужных помещениях установить «жучки». Просто в голову ничего не лезло.

Подходы охраняются. Посторонние внутрь не допускаются. Вхожая в дом обслуга, уверен, осматривается и ощупывается самым тщательным образом. Помещения чуть не еженедельно «дезинфицируются» на предмет травли привнесенных извне «насекомых».

Как же попасть туда, куда попасть невозможно в принципе?

Загадка.

Я снова и снова отсматривал подходы и все более убеждался, что осажденная мною крепость неприступна. Хоть подкоп под стены копай.

Может, действительно подкоп?

Большим трудом и немалыми деньгами я раздобыл схему подземных коммуникаций и внимательно изучил ее. Подвод горячей и холодной воды, теплоснабжения, газа. Глухо! Везде понаставлены бетонные заглушки, а трубы имеют слишком малое сечение, чтобы по ним, предварительно отключив воду, протиснуться куда требуется. И кроме того, взрезка труб на двух концах не останется незамеченной. Негодный проект. Никуда не годный.

Может, тогда по воздуху?

Купить пару ангельских крыл и, помахивая ими и распевая сладкоголосые песни, снизойти на нужную крышу. Хорошо бы.

А почему ангельские? А почему, к примеру, не дельтаплан? Или парашют.

Но откуда на них спрыгнуть?

С вертолета. Скажем, где-нибудь чуть в стороне от центра зависнет вертолет. С него выпадет один ничем не примечательный парашютист, раскроет выкрашенный в черный цвет купол и тихо спланирует на крышу.

Какие в этом плане плюсы?

Скрытность доставки.

А минусы?

Навалом. Во-первых, куда потом, сделав дело, с этим парашютом деваться? Попросить охрану вывести на улицу, изображая катапультировавшегося в результате аварии бомбардировщика военного летчика?

Смешно.

Во-вторых, как объяснить присутствие в небе над Москвой незнакомого зависшего вертолета? Все полеты над столицей регламентируются и прослеживаются. Подобный незарегистрированный полет поставит на уши охрану всех правительственных объектов. Моего в том числе.

И наконец, в-третьих, как мне на эту крышу умудриться попасть? Я, конечно, с парашютом прыгал, но приземлиться с высоты тысячи метров в круг диаметром три сантиметра, как это делают на соревнованиях спортсмены, — не сумею. И потом, здесь столько электрических проводов понатыкано, что, маневрируя в темноте, можно сгореть задолго до места приземления. Или повиснуть на них, как новогодняя игрушка…

Стоп. Притормозимся. Что я сказал — проводов? Вот именно, проводов. Очень много электрических проводов. Перекинутых с крыши на крышу. С ненужной крыши — на нужную!

А что из себя представляют провода? Туго натянутую стальную проволоку. Между прочим, не самого маленького сечения!

Желая проверить свои соображения, я немедленно поднялся на ближайшую крышу. Вот они. Диаметром чуть не пять миллиметров. Такие и бегемота средней упитанности выдержат. Если он не будет раскачиваться.

Хорошо, допустим, я могу соскользнуть по наклонной плоскости с более высокой крыши на менее высокую. Как по горке, на роликовых, зацепленных за провод салазках. А как я поднимусь обратно? Сила тяжести здесь мне уже не будет союзницей. Перебирать руками, зависая на открытых пространствах на десятки минут?

Не подходит!

Вот если бы применить механическую тягу. Какой-нибудь моторчик, который на хорошей скорости сможет транспортировать меня туда-сюда. Но работу двигателя внутреннего сгорания могут услышать. Да и величина и вес его не маленькие. Плюс запас горючего.

А зачем мне внутреннее сгорание? И горючее? У меня же электричество есть! Немерено. Только руку протяни. Хотя нет. Руку не стоит, а вот провода питания почему бы и нет.

Значит, так, на каждый из двух проводов, как на рельс, я ставлю роликовый каток. Причем катки беру с зауженным желобком, чтобы они заклинивались на проводе. К роликам прикрепляю электрический двигатель с редуктором с приводом на несущий каток. Затем ко всей этой механике через изоляторы привешиваю подвеску для водителя. То есть для себя.

Чем не средство передвижения?

Вот только как сделать, чтобы меня вместе с этим воздушно-электрическим транспортом не засекла охрана? Вдруг кто-нибудь из них надумает взглянуть на звезды и на фоне ночного неба увидит мою скользящую по проводам тень?

Как нейтрализовать охрану?

Да очень просто.

Поздним вечером, за час до намеченного срока, в охрану члена Правительства поступил анонимный звонок о том, что вблизи главного входа злоумышленниками установлена бомба с часовым механизмом.

При предварительном осмотре указанного места была обнаружена картонная коробка из-под торта. Приближенный с помощью телескопической рукоятки к коробке металлодетектор показал наличие в ней железа.

В это время я, облаченный в черный комбинезон, с замазанным серой краской лицом приспосабливал свой проволокоход на воздушную электрическую линию. Когда ролики встали на место, между ними и проводами проскочила искра.

Питание включено.

Я сел на подвеску и, постепенно распрямляя руки, спустился со среза крыши. Я действовал очень медленно и аккуратно, опасаясь, что рывка многокилограммового груза провод может не выдержать.

Стропы подвески натянулись. Провода просели, но не намного.

Я включил моторчик.

Снизу из-за дома доносились отзвуки десятков сирен. Это прибывали машины саперов, пожарников, «Скорой помощи» и передвижных милицейских гарнизонов.

Набирая обороты, закрутился, пополз по проводу несущий ролик. Проволокоход двинулся вперед. Я в подвеске, как младенец в люльке, закачался, поплыл над домами. Вверх никто из охраны, прохожих и жильцов близрасположенных кварталов не смотрел. Все толпились возле парадного входа в правительственные апартаменты. Одни пытались пролезть за ограждение, чтобы получше разглядеть, что там происходит. Другие их не пускали. В общем, всем занятие нашлось. Моими стараниями.

Вот она и нужная мне крыша.

Я быстро отстегнул подвеску, снял с проводов свою самодвижущуюся машину и зашел в тень ближайшей вентиляционной трубы.

До того мне немало пришлось поломать голову над вопросом — как и куда следует установить микрофоны. Честно говоря, даже больше, чем когда я решал проблему, как добраться незамеченным до нужного мне дома.

В самом деле — каждое помещение в здании охраняется и проверяется. Посторонние в него проникнуть не могут. Своих людей в охране и обслуге у меня нет. А «жучки» должны быть установлены в непосредственной близости от места, где располагаются люди, беседу которых надлежит прослушать

Ну что тут поделать? Разве только головой о стену биться. И ту стену той головой проломить, чтобы в то образовавшееся отверстие воткнуть «жука». Так, что ли?

Нет выхода?

Есть!

Кто сказал, что подслушивающая аппаратура должна устанавливаться возле объекта подслушивания? Вы сказали? Нет? Я? Тоже нет. А кто же тогда?

Инструкция по эксплуатации!

А кто пишет инструкции? Разработчики. То есть люди, такие же, как мы. Значит, и они, так же, как мы, могут ошибаться.

Зададим себе вопрос — зачем устанавливать подслушивающие микрофоны вблизи людей? Чтобы их было лучше слышно?

Но ведь хорошо слышно не всегда только близко. Иногда и далеко. Например, на утренней зорьке над водоемом, когда с его поверхности поднялся туман. Или с подветренной стороны, когда порывы ветра разносят звуки иногда на многие сотни метров.

А здесь, в здании, что, есть водоем? Или туман? Или ветер?

Нет. Водоемов нет. И ветра нет. А вот сквозняк есть. Не может не быть. Потому что есть вытяжная вентиляция, назначенная для обновления скапливающегося в помещениях воздуха. А раз она вытяжная, значит, она этот воздух ВЫТЯГИВАЕТ. Вместе со звуками. Вместе с произнесенными хозяевами и гостями словами! С теми, которые мне так нужны!

Только и всего. А они говорят: надо ближе ставить! Не ближе, а туда, куда надо. Откуда слышнее.

Аккуратно расковыряв защитную решетку на трубе вытяжной вентиляции, я на тонкой проволоке опустил внутрь несколько микрофонов. А еще более тонкую, практически не различимую глазом проволочку накинул на один из проводов воздушной электрической сети. Теперь, даже если прослушивать стены специальными детекторами, никто ничего не услышит, так как микрофоны в открытый эфир никаких сигналов не подают. Связь идет по проводам. Здесь — передатчик, там — в конце линии — приемник. И обнаружить их взаимодействие можно, только зная, что оно существует, и только приложив специальный дешифратор именно к этой электрической линии. И никак иначе!

Ай да я, молодец!

Завершив дело, я поставил на «рельсы» свой электрический одноместный автомобиль и незамеченным убыл восвояси.

Коробку из-под торта наконец вскрыли с помощью особой механической руки, управляемой из-за бронированной стенки специально обученным сапером.

Коробку вскрыли, чтобы убедиться, что в коробке из-под торта был торт. Кремовый. И записка: «Это вам от меня к чаю. С наилучшими пожеланиями. Пейте и не берите в голову!» В общем, нормальное именинное пожелание. А железка, которую учуял металлодетектор и из-за которой разыгрался весь этот сыр-бор с сиренами, пожарниками и саперами, была под коробкой Просто кто-то очень неудачно забыл свой торт. А кто-то неумно пошутил, сообщив о том по телефону. Всякое случается.

А вообще-то могло быть и хуже.

Через два дня я установил в здании еще несколько микрофонов. И снова в это здание не заходя. На этот раз проводником звуков служила… канализация. В унитазах ведь тоже застаивается вода, поверхность которой покрыта тончайшей пленкой, способной выполнять роль натяжной мембраны. Правда, эти микрофоны были гораздо менее информативными. Просто не в самом удачном месте стояли…

Теперь информация пошла. Со всех микрофонов. И даже с того, что был установлен посредством канализации. Оказывается, в подобных помещениях тоже разговаривают, и даже больше и откровенней, чем за обеденным столом.

Нет, прямой, абсолютно компрометирующей информации не было. Но была масса косвенной, которая суммарно доказывала, что мои подозрения имеют под собой реальную основу.

Каждый день отслеживаемый объект и его гости говорили по нескольку фраз, которые, вырванные из контекста, ровным счетом ничего не значили. Но которые, если знать предысторию событий и если слышать их предыдущие вчера, позавчера и ранее разговоры, наводили на очень опасные раздумья.

Если то же самое смог услышать мой предшественник, не удивляюсь, что он не зажился на этом свете. А он наверняка услышал гораздо больше. Ведь тогда они еще не были насторожены, как сейчас. И ничего не опасались. Тогда их можно было брать голыми руками.

Через полторы недели я подбил бабки. Я записал на одну пленку все наиболее интересные выдержки из разговоров, причем смонтировал их таким образом, чтобы разрозненные, произнесенные в разное время и по разному поводу фразы встали одна за другой. Чтобы выстроилась логическая цепочка причинно-следственных связей. Я добивался того, чтобы голоса на пленке «заиграли». Чтобы они способны были расшевелить любого тугодума.

Я разложил на столе диаграммы и схемы и дал прослушать запись своему куратору.

Но я не увидел ожидаемой реакции.

— И что из всего этого следует? — спокойно спросил Семен Степанович.

— Из всего этого следует, что гибель агента не была случайностью. Что это была тщательно спланированная и исполненная акция. А причиной ее послужила работа агента по известному вам объекту. Из всего этого следует, что заказчиком убийства был…

— Возможно, но лишь при условии, что он является преступником.

— Но он действительно является преступником.

Занимая государственную должность, он не выполняет своих государственных обязанностей, более того, он поступает вопреки им. При возникновении угрозы его изобличения он пошел на прямое уголовное преступление.

— Это еще надо доказать.

— Неужели всего этого, — показал я на схемы и диктофон, — мало?

— Мало. Мы имеем дело не с бытовым преступником, которого можно задержать на тридцать шесть часов и вытянуть или даже выколотить из него всю правду. Мы имеем дело с членом Правительства. То есть лицом неприкосновенным. Нам никто его не отдаст. Только если мы будем иметь неопровержимые доказательства его вины.

— Но такие доказательства может дать только следствие.

— А официальное следствие в отношении его возбуждать нельзя. Равно как и делать то, что делали мы. Ни наши диаграммы, ни наши записи никто как доказательства не примет. Они незаконны.

— Но что же тогда?

— Продолжать собирать информацию. Но на новом качественном уровне. Необходимо проследить его жизнь и жизнь людей, с ним соприкасавшихся, на несколько лет вглубь. Узнать, что он, что они делали каждый день. Желательно по минутам. Найти и запротоколировать показания свидетелей. Просчитать моральный и материальный урон, нанесенный государству их деятельностью. Только с таким докладом я решусь выйти на власть. И то не уверен, что это не обернется против нас.

— Но это же потребует невероятной работы. Я проводил очень выборочную проверку и то не смог до конца осмыслить всю информацию.

— Это потребует большой работы. Но иного пути нет. Не уголовника к стенке жмем. Подумай, какая помощь тебе требуется для завершения работ? Люди, средства, спецтехника? Не стесняйся. На этот раз отказа не будет.

Глава 8

Помощь мне понадобилась. И люди, и средства, и техника. В одиночку я мог только повторить тот путь, по которому уже прошел И с тем же результатом. Я вышел в то поле, где одиночка был не воин. Где одиночка погиб бы, погребенный под камнепадом необработанной, неосмысленной информации.

— Мне необходим персональный компьютер Из последних, с максимальным быстродействием и максимально большим объемом памяти. К нему сканеры, принтеры и всю прочую периферию. И к ним хорошего программиста.

— Все?

— Нет. И зеленый семафор по всему пути следования.

— Семафор будет открыт. А вот программист… Я все понимал. Допускать технаря в оперативную часть работы Конторы значило превращать его в агента. Со всеми вытекающими отсюда в первую очередь для него последствиями. В Тайну существования Конторы можно было войти, но нельзя было выйти. Ни по собственному, ни даже по стороннему желанию. А скрыть правду от человека, работающего с информацией, было невозможно. Народ называет это системой ниппель — когда дуть воздух можно только в одну сторону А чтобы выпустить — надо резать камеру. В этом случае камерой стал бы программист.

— Я все понимаю, но без программиста мне не обойтись Моих знаний в этой области не хватит. А на обучение уйдут месяцы. Которых у нас нет.

— Я все понял. Я продумаю этот вопрос

Компьютер со всей требуемой периферией я получил на следующий день. Программиста — еще спустя неделю.

Мой шеф Семен Степанович, а может быть, тот, кто сидел над ним, нашел выход из положения Типично конторский.

Они перебрали все, от Калининграда до Владивостока, онкологические больницы. Узнали профессиональную принадлежность всех безнадежных, но пока еще остающихся в здравом уме и светлой памяти больных. Выбрали из них наиболее сведущих в своем деле программистов Просеяли через фильтр профессионального экспресс-экзамена. Выявили самых сильных Профанов, мнящих себя специалистами, отсеяли. Избранных проверили на психологическую и эмоциональную устойчивость. Самых уравновешенных среди самых профессиональных самолетами переправили в Москву. Здесь их еще на несколько часов передали в руки психологов. Контору интересовали люди, хорошо адаптирующиеся к внешним обстоятельствам, коммуникабельные, с устойчивой к потрясениям и перегрузкам психикой, умеющие держать язык за зубами и желательно не обремененные моральными обязательствами перед семьей и родственниками. На последней фазе отбора высеивали людей с нестандартным мышлением, умеющих принимать неординарные решения и отстаивать их. Вялые исполнители Конторе были не нужны. С каждым из претендентов работали отдельно, так, чтобы они не видели остальных и не догадывались, что тестируются не в одиночку.

Двоим программистам, выбранным по итогам последнего теста, предложили заключить полуторагодовой контракт на участие в специальных работах, направленных на поддержание безопасности и обороноспособности страны

Один отказался. С него взяли подписку о неразглашении государственной тайны и отправили в закрытую клинику в инфекционный блок. Там, под присмотром врачей, ему и надлежало закончить свой земной путь. Наверное, ему повезло, в этой клинике медицинское обслуживание было лучшим, чем в его по месту жительства больнице. В ней он должен был протянуть дольше. Месяца на два.

Оставшийся согласился и подписал контракт. И еще подписал обязательство по неразглашению государственной тайны, где в десяти пунктах говорилось об одном — что если он кому-нибудь что-нибудь расскажет из того, о чем узнает, его будут судить по статье за измену Родине. И приговорят к расстрелу. И расстреляют.

А устно добавили, что все же не расстреляют, потому что судить не будут. Потому что судить будет некого. Он наверняка умрет до суда. Покончив жизнь самоубийством в камере предварительного заключения. А если не путем самоубийства, то от несчастного случая. Но умрет обязательно.

И что если он умрет в результате этого несчастного, но вообще-то совершенно закономерного, вытекающего из его неправильного поведения случая, то семья не получит ничего. Кроме лишнего позора. Потому что им будут представлены информация и доказательства, что их муж и отец был расстрелян за совершение особо опасного преступления. Вполне вероятно, что и изнасилования малолетних детей обоего пола со смертельным исходом.

И что если ничего этого не случится, то, напротив, он сам и его семья получат множество бытовых благ. В том числе повышенные пенсии, продвижения по службе и квартиру в центре города, например, случайно выигранную по благотворительной лотерее.

— Понятно?

— Более чем. Только не надо меня больше запугивать. Пуганый я, — сказал программист, заполнив все бумаги. — Когда приступать к работе?

Через двадцать минут он был у меня.

— Так это вы будете моим шефом?

— Я.

— Как мне к вам обращаться?

— Как угодно. Например, Федор Федорович. Или Иван Иванович. Не суть важно.

— Тогда лучше Федор Михайлович. У меня свояк был Федор Михайлович. На вас походил.

— А как вас звать-величать?

— Александр. Александр Анатольевич. Сиротин.

— Очень приятно.

— Тем же, что «очень приятно», ответить не могу. После всех этих, — кивнул он на дверь, — передряг. Но явной антипатии к вам не испытываю. Пока.

Ну что ж, и на том спасибо.

Глава 9

Начинать пришлось с повторения пройденного. Со сведений, которые я собрал до того и хранил на слайдах, в диаграммах, но большей частью в голове.

— У вас компьютерное мышление, — похвалил мои способности Александр Анатольевич, рассматривая представленные материалы. — Только знаний основ математического моделирования не хватает. Вот здесь можно было сделать проще. И здесь. И здесь. А этого можно было вообще не вычислять. Это следовало неизбежным продолжением вот этих построений. Вы только логический мостик не смогли перекинуть.

Ишь, какой умник выискался. Мостика ему логического не хватает. Информационной связки. Повисеть бы ему, поболтаться на высоте семиэтажного дома на электрических проводах, узнать, как эта информация добывалась, может, по-другому бы заговорил! Теоретик!

— И вот здесь вы явно лишнюю работу сделали. И здесь…

Убил бы за такие оценки! Кабы другой программист в запасе был.

— Но в целом здорово! Просто удивительно здорово! Кто бы мог предполагать в работнике подобного учреждения такие аналитические способности.

— Спасибо за доброе слово. Оно и работнику такого учреждения приятно.

Интересно, чего ему там наплели про наше учреждение? Поди, сказали, что мы научно-исследовательский филиал Службы безопасности? Еще и документы соответствующие продемонстрировали. Документики убедительные стряпать у нас умеют. Ни один фальшивомонетчик от оригинала не отличит.

— Да вы не обижайтесь. Я же Понимаю, что всякая работа нужна.

— Ну тогда еще раз спасибо. За еще одно доброе слово…

Вот ведь напарник на мою голову свалился: что ни скажет — все как в лужу сядет. Хотя в общем — мужик вроде ничего. И специалист не из последних.

Всю информацию, которую я раскопал за последние две недели, программист перевел на понятный машине язык.

— Это вам ясно, что здесь понарисовано, а ей, — похлопал он ладонью по корпусу персоналки, — это китайские иероглифы. Она оперирует совсем другими образами. Так что без перевода здесь не обойтись.

— А переводчик — вы?

— А переводчик я.

Может быть, я и поспорил бы насчет того, кто здесь главней и чья профессия — добытчика или переводчика — важнее, если бы не наблюдал его работу. Именно наблюдал. Потому что до конца, что он такое делает, не понимал. Но видел, как хаотично разросанные по отдельным листам буквы и цифры, перетасовываясь и вновь разделяясь, выстраивались в стройные геометрические цепочки, упорядочивались и тем приобретали совсем иной вид, чем у меня, на листах ватмана. Он словно раскладывал по полкам до того беспорядочно разбросанные по полу вещи. Каждую на свое, строго отведенное ей место. Этот процесс был очень эстетичен и потому, наверное, верен. Гармония всегда ходит рядом с красотой.

— И уместилась вся ваша информация вот здесь, — показал он маленькую, трехдюймовую дискету. — Еще и место осталось.

Это было как-то даже невежливо — загнать всю работу шефа в тонкую, в спичку толщиной, коробку. Как очень большого джинна в очень маленькую бутылку. Даже как-то обидно за бессонные, проведенные у ватмана ночи.

— Немного вы информации накопали. С такой базой данных ни о каких математических моделях даже разговора идти не может.

— А с какой может?

— С десяти-двадцатикратно большей.

Ого! Это ж мне сколько тогда придется на проводах висеть? Так и в пернатого превратиться недолго — хотел ответить я. Но ответил по-другому:

— Значит, будем еще собирать. Раз эта дура, — показал я на компьютер, — такая прожорливая.

И я снова зарылся в прессу. Как рыбак в косяк селедки. Только загребал я теперь глубже по меньшей мере лет на десять и чесал мельче.

Каждый день нам доставляли новые и новые подшивки газет и журналов. Я быстро просматривал страницы и отчеркивал нужные статьи и заметки. Все-таки не во всем техника могла заменить человека. Оценивать, какая информация может пригодиться, а какая будет совершенно бесполезна, она не умела. Она «видела» только знаки — буквы или цифры, но не смысл, в них заключенный.

Эту заметку… И эту… И эту тоже… А эту? Вызывает сомнение, но тоже следует скопировать. Когда сомневаешься — лучше перестраховаться. Потом спохватишься, ан поздно будет. Найдешь ее в таком море прессы! Как обломок иголки в стоге сена.

Эту статью обязательно… Заметка ТАСС — безусловно… И, конечно, эту… И эту… И ту…

Все, что имеет хоть какое-то отношение к личности, деятельности и окружению исследуемого объекта.

Убираем подшивку. Берем следующую.

И «эту», и «эту», и «эту», и «ту» статью Александр Анатольевич тащил на свой стол и сканировал.

А я уже отмечал галочкой новую «эту», «эту» и «ту» статьи.

Конца-краю работы видно не было.

Все. Перекур. Пока ум за разум не зашел.

— И зачем это все надо? — удивлялся мой напарник. — Не проще ли было у него у самого узнать, где он был и с кем встречался?

— У кого — у него? — спрашивал я.

— У того, кого ищем, — дипломатично отвечал Александр Анатольевич. — Ну что, снова за станок?

— За станок, — вздыхал я, открывая очередную газету…

А ведь мудрую мысль, между прочим, высказал тогда Александр Анатольевич. А я ее не услышал. И зря. Может, меньше пришлось бы газет листать.

«Эту»…

«Эту»…

«Эту»…

Дней через пять компьютер разбух информацией, как портфель бюрократа справками. Лишние биты чуть не вываливались из экрана монитора.

— Довольно, — смилостивился мой коллега по каторжному труду.

— Неужели? — притворно удивился я. — А я тут еще несколько абзацев отчеркнул…

— Хватит. Для первого раза хватит.

— Для первого?! А что, еще и второй может быть?

— Конечно. Если вы в первом что-нибудь напутали…

Вот заноза!

Следующие несколько дней я отдыхал. Работала машина. И Александр Анатольевич.

Всю полученную информацию он пропустил через фильтр интересующих меня фамилий, должностей и географических названий. Тысячи слов в секунду просеивались сквозь сито запущенной в работу программы. Сотни тысяч — уходили в шлак, сотни — застревали в расставленных для них ловушках. Как золотые крупинки, вымытые из многотонных гор пустой породы. Фамилии — к фамилиям, географические названия — к географическим названиям.

Зерна отделялись от плевел. Оставалась информация.

Если бы то же самое делал я, а не машина, мне бы понадобились недели, а не часы.

— Вот что у нас получилось. — продемонстрировал итог работ Александр Анатольевич.

Я взглянул на экран монитора.

Получилось то же самое, что и раньше. Только гораздо более подробно и объемно. То есть не получилось ничего.

Совсем ничего! Но эстетичнее и с применением передовой вычислительной техники!

Я устало плюхнулся на стул. И руки опустил. Александр Анатольевич замер возле горящего экрана. Он ничего не понимал, потому что не знал цели работы, которую выполнял. Ему его таблицы нравились. Впрочем, мне тоже. Они были гораздо симпатичнее тех, что я вырисовывал фломастерами на ватмане. Но это было единственное их отличие друг от друга. И совсем не то, которое мне хотелось бы иметь.

Нет, программист не был виновен, он выполнил свою работу так, как надо было. Отлично выполнил. Дефект заключался в другом. В наборе информации отсутствовал какой-то важный элемент. Связующий элемент. Тот, что должен был превратить скопище разрозненных сведений в нечто совершенно новое.

Для того, чтобы груду кирпичей превратить в собор Парижской богоматери, не хватало цемента. И еще умного архитектора!

Где-то я дал промашку. Но где? И когда?

Я снова проанализировал весь свой путь расследования. Все, связанное со сбором информации.

Нет, здесь ошибки быть не могло. Тогда где? В какой момент моя логика дала сбой? В чем закавыка?

В чем?!

А пожалуй, в самой информации! В ее односторонности. Подавляющее большинство сведений я почерпнул из периодики. И лишь ничтожную часть — от самого объекта расследования. А ведь он бы мог порассказать много больше интересного, чем я умудрился с него с помощью микрофонов повытянуть. Наверное, он о своей жизни более осведомлен, чем журналисты, что о нем в газетах заметки кропали.

Как сказал тогда Александр Анатольевич? «Не проще ли у него самого узнать, где он был и с кем встречался?» Кажется, так? Прав был программист. Проще! А я, дурак, его мудрую подсказку мимо ушей пропустил. Прислушиваться надо к людям, которые всю жизнь математическими построениями занимались. Раз своего ума не хватает!

Итак, мне нужна дополнительная информация. И обязательно из первоисточника! Той, что вокруг да около, я насобирал с избытком. Пусть теперь о себе расскажет сам герой дня.

Нет, я не собирался выволакивать члена Правительства за волосы на улицу и, пиная его по почкам, требовать ответа на поставленные вопросы. Да мне бы его и не дали выволочь. И за волосы схватить. Вывернули бы руки еще на дальних подходах. Но я мог обратиться к личному эпистолярному творчеству своего подопечного Писал же он отчеты о проведенных мероприятиях. И командировочные сдавал. И авиационные и железнодорожные билеты. До того, как на такую высоту взлетел, где вместо купированного вагона скорого поезда — персональный правительственный самолет. Без билетов. Не всегда же он был Мэтром. Когда-то и в служках ходил.

И интересно, где ходил?

С этого, с выяснения его бывших мест работ, я и начал. И набралось их немало. Летуном оказался наш Правитель. Из кресла в кресло так сигал, что только штаны в швах трещали. Причем никогда вниз, только — вверх.

Вот по этим креслицам мы и пройдем. От тех, что внизу, к тем; что повыше…

Глава 10

— Здравствуйте, — сказал я молоденькой и очень милой на вид работнице бухгалтерии. — Тут такое дело, помощь ваша требуется. Очень. — И улыбнулся как мог более обаятельно.

— И какая же помощь? — ответила она автоматически, поправляя прическу и тоже улыбаясь.

— Так, пустячок. Требуется мне навести кое-какие справочки по командировочным документам.

— И все?

— И все.

— Я не имею права показывать финансовые документы посторонним людям! — непробиваемо казенным тоном ответила она.

Наверное, ей представлялось, что я попрошу что-нибудь другое.

— И все же я рискну повторить свою просьбу. Я из милиции.

— Минуточку, — вспыхнула девушка и схватилась за телефонную трубку. — Марья Ивановна, здесь из милиции пришли. Просят документы показать.

В бухгалтерии наступила мгновенная тишина. Даже мухи перестали летать, почуяв что-то неладное.

— Вас просит зайти к себе главный бухгалтер, — деревянно произнесла девушка и указала изящным пальчиком на дверь.

— Я подойду к вам еще. Попозже, — многозначительно пообещал я, разворачиваясь к указанной двери.

Главный бухгалтер не была молода, не была привлекательна и не улыбалась.

— Я вас слушаю, — сухо сказала она и посмотрела на часы.

Нет, здесь мягким обхождением ничего не добьешься. Здесь надо запугивать. Сразу. И желательно до судорог.

— Отдел по борьбе с особо опасными экономическими и финансовыми преступлениями, — представился я. — Следователь по особо важным делам майор Филимонов. Вот мое удостоверение.

Лицо главбуха напряглось и стало напоминать кирпич. Красный. Видно, не все в ее хозяйстве благополучно, раз она так каменеет.

— Мне нужна ваша помощь. Главбух кивнула.

Похоже, надо переходить к просьбам, пока ее паралич не разбил.

— Дело крайне серьезное… — Теперь нахмурить брови и сделать длинную паузу. Обязательно паузу. Чтобы она еще немного напряглась, а потом облегченно вздохнула. Это способствует проявлению желания помочь ближнему своему. Причем, чем длиннее пауза, тем значительней испытанное затем облегчение и тем выше готовность к совершению добрых дел. — В стране зарегистрировано несколько преступлений с использованием поддельных бланков и финансовых документов.

Вздох облегчения.

— В том числе и вашего учреждения. Новое замирание.

— Мне необходимо просмотреть все командировочные предписания, доверенности и еще некоторые документы (доверенности и «еще некоторые документы» — это, конечно, для отвода глаз) за период… Впрочем, это дело следствия. Об этом я говорить не буду. Вы готовы представить мне требуемые материалы? Или мне обращаться в вышестоящие инстанции для оформления изъятия?

— Нет. То есть да. То есть конечно. Мы готовы помочь, — затараторила главный бухгалтер, поднимая телефонную трубку. — Лиза! Помогите, пожалуйста, товарищу мили…

— Не надо! — остановил ее я. — Давайте без должностей.

— Просто товарищу, — растерянно повторила главбух, — в просмотре документов… — она подняла вопросительно бровь.

— Я сам скажу, каких.

— Он скажет, каких.

— Вот и славно. Значит, мою помощницу зовут Лиза?

— Да, Лиза.

— Спасибо за оперативную помощь. Да, и еще. Пожалуйста, никому не рассказывайте о моей просьбе. Сами понимаете — следствие еще не закончено. Хорошо?

— Хорошо!

— Ну, тогда подписки я брать не буду… Главбух сглотнула слюну.

— Ну вот, Лиза, я и вернулся. Как обещал…

Примерно по тому же сценарию я действовал и в других бухгалтериях и канцеляриях. Где-то как майор милиции, где-то как подполковник Безопасности. В зависимости от того, какого страха хотел нагнать.

И только в последних, приближенных к власти организациях мне пришлось сменить тактику. В архивы этих учреждений посторонних, без согласования со службой охраны, не допускали. Даже если они были майорами МВД. Здесь метод нахрапа не подходил. Здесь приходилось брать на жалость.

Вечером, после работы, я вылавливал кого-нибудь из работников бухгалтерии или архива и рассказывал слезливую историю.

— Мне очень стыдно вам признаваться, но я подозреваю, что моя жена гуляет.

Лицо женщины размягчалось. Иначе и быть не могло. Потому что в качестве жертвы я обычно выбирал женщин перезрелого возраста, которых бросил муж. А лучше два.

— Я очень люблю свою жену. А она мне изменяет. С… — и, наклонившись, я на ухо и шепотом произносил искомое имя.

У женщины глаза на лоб лезли. Но одновременно в них вспыхивал огонек любопытства. Это же не сплетня — это всем сплетням сплетня!

— Да. Так получилось. Я человек не из последних, — скромно говорил я, отступая на шаг к своей навороченной, угнанной два часа назад иномарке, чтобы она могла получше рассмотреть мои накануне купленные в валютном магазине наряды. — И тем не менее… Она предпочла его.

Женщина сочувственно вздыхала.

— Но дело не в них. Дело в детях. У нас трое детей. Мальчики. В чем виновны они? Я не против, чтобы уходила жена. Потому что я ее очень люблю. И не желаю ей несчастья. Но я не хочу, чтобы уходили дети. Потому что их я люблю еще больше, — и я выпускал на небритую щеку скупую мужскую слезу. — Простите, ради бога.

У женщины начинала подрагивать нижняя губа.

— Чем я могу вам помочь? — спрашивала она.

— Я не уверен до конца, что это он. Хотя наверняка это он. Но я не могу ничего предпринять, пока не буду уверен, что это он.

Наверное, мои речи были не совсем логичны — то уверен, то не уверен, то опять уверен, — но именно такие, сумбурные и нелогичные, признания оказывали на женщин наилучшее воздействие. Я писал их с телевизионных сериалов, без зазрения совести передирая целые цитаты. Похоже, те сценаристы и продюсеры лучше знают, что, как и в какой форме надо говорить женщине, чтобы заставить ее поверить в предполагаемые обстоятельства. По крайней мере если судить по рейтингам.

— Только вы можете помочь мне!

— Но что я могу сделать? — искренне удивлялась женщина.

— Пустяк. Я подозреваю, что это началось в командировке. И продолжается в командировках. Она все время ездит. Все время с ним. Наверняка с ним! Я хочу узнать. Я должен узнать! Я прошу вас, просмотрите время приездов и отъездов. Ведь это никому не повредит. Скажите мне, куда он ездил. А я сравню. Я знаю дни, когда ее не было дома. Я прошу вас. Спасите меня! Только вы можете спасти меня. Только вы! Одна! Я готов заплатить. Любую сумму. Деньги для меня ничего не значат! Только любовь. Одна только любовь. Вот возьмите, — и я совал в сумку женщины скомканные купюры, и плакал, и целовал ей руки, и вставал на грязную мостовую на колени.

Плакал, целовал руки и вставал на колени — чтобы пробудить встречный эмоциональный порыв. А деньги совал, чтобы в случае чего усмирить не в меру болтливую помощницу. Эмоции — это слабость, которую могут простить. А деньги, заплаченные за информацию, — измена, за которую спрашивают по всей строгости. Тот, кто помогает добровольно, любит рассказывать о своем благородном поступке. Тот, кто берет за него дензнаки, обычно молчит.

— Я буду ждать вас здесь завтра. И послезавтра. И столько, сколько будет необходимо. Хоть целую вечность. Вы поможете мне? Поможете? Ведь это только командировки, в которых нет ничего запретного. Я могу надеяться? Могу?

Когда я получал требуемую информацию, я ломал свой прежний образ. Я совал в сумку еще денег и говорил:

— На этот раз я, кажется, ошибся. Нет, сроки командировок не совпадают. Они не ездили вместе. Наверное, это был кто-то другой, — и делал движение, как будто собирался уходить.

— Возьмите обратно деньги, — кричала вслед женщина, протягивая мне купюры.

Я останавливался и жестко говорил, переходя на «ты»:

— Оставь их себе. Они тебе нужнее. Взгляни на себя в зеркало и купи макияж и новую одежду. Ты сделала работу. Работа должна оплачиваться.

После этих слов дальнейшее расползание сплетни было исключено. Не о чем было рассказывать.

Глава 11

— Вот все, что я дополнительно накопал, — передал я Александу Анатольевичу вновь добытые материалы.

— Негусто, — заметил он, запуская машину.

— В золоте важен не объем, а вес, — парировал я.

— Ну, ну. Посмотрим, какой пробы ваше золотишко. Может быть, медной?

Машина заглотила один лист, испещренный цифрами и названиями городов, и еще один, и еще.

— Снято. Ну что, пускаем в работу? Я сделал секундную паузу и чуть ли не перекрестился про себя.

— Давайте! С богом!

— Давно ли вы стали верующим, начальник? — съехидничал программист.

— Давно, с тех пор, как с этим делом связался. И с вами. И с вашей машиной.

— А машина-то чем виновата? Она здесь ни при чем.

— А может, при чем? Возьмет и перепутает что-нибудь, забудет или добавит не к месту. И вся работа псу под хвост.

— Не перепутает. И ничего сверх того, что в нее загрузили, не придумает. Она не человек. Она железная. Без фантазии. И отсебятину пороть не умеет.

— Хочется надеяться. Иначе будет непонятно, во имя чего мне пришлось рогоносца изображать.

— Кого?

— Неважно. Это к делу не относится. Работайте. Александр Анатольевич пожал плечами и повернулся к компьютеру. Не отрывая глаз от монитора, пробежал пальцами по клавиатуре. Прочитал ответ. Согласился нажатием клавиши. Снова задал вопрос. И снова согласился.

— Да.

— Да.

— Нет.

— Да…

Он разговаривал с машиной, как с живым, только немым собеседником. Вопрос — ответ. Согласие. Или отказ.

Они были интересны друг другу. Он — и компьютер. Третий в их взаимоотношениях был лишний. Третьим был я.

— С чего начнем? С хронологии или географии?

— С географии. Хронология вторична.

На экране возникла контурная карта страны. По ней разбежались точки городов, где бывал с визитами мой подопечный.

— Транспорт?

Я кивнул.

От точек во все стороны разбежались тонкие линии. Пунктирные — там, где исследуемый объект добирался до места назначения самолетом. И непрерывные — где он воспользовался услугами железнодорожного транспорта.

— Возможны дополнительные пункты? — спросил Александр Анатольевич.

Я снова кивнул.

На железнодорожных маршрутах, там, где располагались крупные станции, и в местах промежуточных посадок самолетов добавились новые точки.

Точек и переплетений пунктирных и непрерывных линий стало очень густо. Так что продраться сквозь них было практически невозможно. Как мухе сквозь облепившую ее со всех сторон паутину.

— Предлагаю развестись по отдельным позициям. Иначе ничего не понять.

— Разводитесь.

— Какой масштаб?

— А какой возможно?

— От ста метров в сантиметре и выше.

— Нет, это слишком мелко. Давайте что-нибудь среднее.

— Двадцать километров в сантиметре.

Нажатие клавиши — запрос. Нажатие клавиши — изменение масштаба. Нажатие клавиши — согласие.

Карта страны распалась на отдельные составляющие.

Дальний Восток.

Забайкалье.

Центральная Сибирь. Урал. Европейская часть.

И снова точки и пунктиры. Но уже гораздо более подробные.

— Бывшие республики?

— Давайте.

— По одной? Или блоками?

— Блоками. По три-четыре. Слишком они маленькие, чтобы для каждой свой лист заводить.

— Я могу масштабы увеличить.

— Не надо масштабы увеличивать. Много чести будет.

Прибалтика.

Украина, Белоруссия, Молдавия.

Кавказ.

Средняя Азия.

— Куда теперь?

— Давай за кордон. Надоело дома пастись. Снова распались карты и снова прорисовались тонкой контурной линией. Европа.

— Детализируйтесь.

Северная.

Центральная.

Южная.

Точки по столицам и по крупным промышленным центрам. Много точек. И много линий. И почти все пунктирные. Здесь подопечный на поездах почти не ездил.

— С Европой все. Куда дальше?

— Прыгаем через океан.

— Что выводить?

— США и Канаду.

Есть США и Канада.

Точка. Точка. Еще точка. Перепрыгнули через канадскую границу, рассыпались горохом в районе Нью-Йорка.

— Детализируйтесь.

— Масштаб?

— Максимальный.

Карта города. Пересекающиеся авеню и стриты.

И сразу сбой. Красный мигающий квадрат посреди экрана. И надпись:

«Не могу отобразить информацию».

— В чем дело? Что случилось?

— Ничего. Отсутствуют входные данные. То есть нет конкретных адресов. Все правильно, их и не должно быть. Их просто никто не собирал и не загружал в память машины. Разговор шел только о городах, а не улицах, из которых они состоят. Только о городах. А можно было и о улицах! Надо будет потом вернуться к этому вопросу. Надо будет уточнить. Это очень интересно.

— Дальше.

Мексика.

Мелкие страны Карибского бассейна.

— Смотрим оптом или в розницу?

— Оптом.

Негусто. Три точки — Куба. Точка — Никарагуа. Никарагуа? Каким ветром его занесло туда? И зачем? Когда я отсматривал газеты, я эту информацию пропустил. А компьютер заметил!

— Дальше.

Венесуэла. Бразилия. Парагвай. Почти пусто. Даже не требуется увеличение масштабов.

— Дальше.

— Дальше Антарктида. Будем смотреть?

— Я имел в виду Африку. Африка. Северная. Центральная. Южная.

В Южной три точки. Это значит как минимум три визита.

— Переезжаем в Азию. Ближний Восток. Изрядно. Индия. Афганистан.

Сплошные точки. Скорее всего какой-нибудь визит по линии шефства над войсками. С известными артистами и раздачей новогодних подарков. Еще в те, военные времена.

Китай.

Япония.

Австралия. Новая Зеландия.

Ну ты подумай, и сюда добрался одной точкой и длинным, длинным пунктиром аж из самой Москвы.

Все!

— Накладываем время?

— Накладываем.

— Без перекура?

— Без.

Снова запрос. Уточнение. Согласие.

Надо выстроить все в хронологическом порядке. Что за чем. Где он был. Сколько раз. Где был вначале, где потом. Как долго задерживался в одном месте. И куда отбывал после этого. До часов. А если возможно, до минут.

Чтобы отсортировать, выстроить в цепочку, зафиксировать и перепроверить подобную информацию, человеку понадобятся недели каторжного труда. Машине — минуты. Машина ничего не забывает и не путает. Ее не нужно перепроверять. Она либо работает и тогда не ошибается. Либо не работает.

— Информация пошла.

На исчерченные пунктирами карты, на точки городов посыпались цифры. Одна за одной. Как из скорострельного пулемета. Каждая цифра притискивалась к другой цифре, образуя группу. Каждая группа цифр отделялась от другой группы точкой или тире. Числа. Месяцы. Годы. Иногда в четыре-пять, а иногда больше рядов. В зависимости от того, сколько раз объект был в данном месте.

И снова с карты на карту. С листа — на лист.

Дальний Восток… работа закончена!

Забайкалье… работа закончена!

Западная Сибирь… закончена!

Прибалтика… Европа… Канада… Бразилия… ЮАР…

Вокруг земного шарика. Из страны в страну. Даже быстрее, чем космонавты. За считанные минуты.

— Время расставлено. Какая следующая составляющая?

— Следующая составляющая — люди. И их должности на тот момент.

— Принял. Начинаю работать.

На чистые контурные карты легли фамилии. И должности на момент визита. Очень много фамилий. И очень много должностей. Похоже, объект не любил путешествовать в одиночестве. Предпочитал брать с собой в вояжи немалую компанию.

Возле каждой фамилии время визита. Приезд — убытие.

— Информация не вмещается в листы.

— Изменяйте масштабы.

Укрупняются точки, увеличивается свободное пространство. А фамилии все не вмещаются. Много фамилий и много цифр. Не по одному разу посещали делегации города и веси. А некоторые — не по одному десятку раз.

— Переходим в Европу.

— В Америку.

— Африку.

Здесь фамилий стало поменьше. Мелкие сошки, неотрывно путешествовавшие с Хозяином по родной стране, поотпадали, как осенние листья на ветру. Остались только крепко держащиеся за ствол соратники и обслуживающий персонал, которому верили. На этот раз масштабы изменять не пришлось. Незачем. И так все умещались. Еще и место оставалось. Вплоть до того, что к некоторым географическим точкам прилеплялись лишь три-четыре фамилии. А кое-где сиротливо жалась одна. Но это скорее всего ошибка. В полном одиночестве Хозяин вряд ли отправится в дальний заграничный вояж. Скорее всего недоработка в сборе информации. Просто выпало несколько фамилий. Которые не упоминали в прессе.

— Сделано.

— Рассортируйте по хронологии. Вызов. Запрос. Согласие.

— Сделано.

— Очень хорошо.

— Накладываем?

— Валяйте!

— Тогда тасую. По городам.

Запрос. Уточнение. Согласие.

Карта времени и маршрутов географических перемещений легла на карту фамилий и должностей, поглотила ее и превратилась в единую карту времени — места — людей. Теперь достаточно было вызвать нажатием клавиш любое географическое название, чтобы наглядно увидеть, кто, когда, насколько, сколько раз и с кем там побывал.

— Карта сохранена. Что дальше?

— Дальше? Дальше надо думать. Механическая работа кончилась. Теперь не ему, — показал я на компьютер, — теперь мне надо файлами шевелить.

Глава 12

Я узнал многое: я узнал, кто, где и когда находился в непосредственной близости от объекта изучения в последние десять лет. Я стал обладателем огромного фактического материала, но не знал, как им правильно распорядиться. Наверное, я просто растерялся. Я был похож на человека, который всю жизнь собирал камни для строительства дома и в конце концов насобирал, но за это время так одряхлел, что не смог ни один из них сдвинуть с места.

Я имел информацию. Но я имел ее слишком много. Кость оказалась больше той, чем я мог проглотить. Кость встала поперек горла. Ни туда — ни сюда.

— Что вы хотите выяснить дальше? — допытывал меня Александр Анатольевич. — Для чего мы составляли всю эту схему?

Что я ему мог ответить? Для того, чтобы подтвердить свою первоначальную версию, которая ушами вылезла еще из тех моих исчерченных ватманских листов? Ну тогда я с лихвой перекрыл поставленную задачу. Новые графические построения не идут ни в какое сравнение с предыдущими. Кроме одного-единственного — они только дублируют их на гораздо более высоком уровне. Но только дублируют! Как очень большая гидроэлектростанция — очень маленькую турбину, установленную на деревенской плотине местным учителем физики. Да, масштабы разные, но принцип один. А мне нужно было что-то новое. Принципиально новое. Как атомная электростанция. Ну или в крайнем случае приливная. А не та, которая стоит поперек реки.

В результате длинного пути я пришел в тупик.

Что я узнал? Что известный мне и моему предшественнику член Правительства был завязан с нечистыми на руку бизнесменами?

Бесспорно. Это наглядно видно из географии их взаимных перемещений. Несколько лет назад, во времена, когда еще никто не знал, что они собой представляют и чем прославятся в дальнейшем, он уже, будучи не последним лицом в государстве, возил их с собой. Возил в провинцию, туда, где впоследствии проворачивались наиболее громкие и грязные махинации с нефтью, редкоземельными и драгоценными металлами и тому подобной государственной собственностью. Потом эти махинаторы исчезали с его горизонта. Но это было потом. Когда аферы лопались. Когда все забывали, что было вначале. А вначале он брал этих липовых бизнесменов с собой в официальные визиты и представлял руководителям местных органов власти. И тем вводил их в сферу государственных интересов. Что они потом очень ловко использовали в своих корыстных интересах.

Может быть, это была случайность? Излишняя доверчивость облеченного властью государственного мужа? Невнимательность? Неразборчивость в окружающих его людях?

Нет, это не было ни доверчивостью, ни невнимательностью, ни неразборчивостью в людях. Потому что эти провалы были систематичны. Случайность потому и называется случайностью — что случается редко. А не каждый раз с повторяемостью восхода и захода солнца. Это был злой умысел. И скорее всего не бескорыстный умысел.

Проворовавшиеся бизнесмены садились, а их покровитель вез в глубинку новых аферистов Чтобы спустя год или два разразился новый скандал.

Да, известный мне член Правительства не гнушался водить дружбу с банкирами с сильно подмоченной репутацией. И с ними он тоже появлялся на официальных приемах. И их он тоже возил по стране и даже вывозил за границу. И представлял нужным людям. И им верили. Потому что рекомендации действующего должностного лица — лучшая гарантия надежности вкладов. Даже если она не скреплена подписью и печатью.

А потом из страны или из карманов добропорядочных граждан уходили нажитые трудом и потом поколений миллиарды. Потому что гарантии были липовые. Банкиров публично осуждали, устраивали общественные разбирательства и иногда даже отдавали под суд. И никто не вспоминал, кому они обязаны своей карьерой. То, что было вчера, — забывалось. Всех волновало то, что происходит сегодня и будет происходить завтра. Банковские махинации лопались. А их вдохновитель оставался на плаву.

Я все это знал. Все это я прочитал между строк в газетах и журналах. И не только это.

Был еще вывод советских войск из Германии с очень непонятными между нами и ими взаиморасчетами. И новые, хотя так и не пострадавшие козлы отпущения. В погонах. И без них.

Были контакты с сомнительной репутацией предпринимателями с Запада. С которыми ни один уважающий себя государственный служащий ТАМ предпочтет не встречаться. Даже случайно. Чтобы не пришлось впоследствии отмываться. А этот общался. Вот здесь. И здесь. И здесь. Вот в этих географических точках и вот в это время.

Были контракты с заведомо для страны невыгодными условиями.

И это все тоже игра случая? Но не много ли случайностей на одного, пусть даже такого большого человека? И почему случайности направлены исключительно в одну сторону? Только в убыток. И ни одной случайности, принесшей доход в государственную казну. Хотя бы ради разнообразия.

Этого мало? Всего, всего, всего, что я перечислил? Мало?!

Да, мало! Увы!

Я знаю, что мой подопечный очень сомнительная, с точки зрения политического имиджа, личность. И мой Шеф-куратор знает. И что с того? Все это было известно нам и раньше. Из тех, выполненных первобытным способом — руками и фломастером, — таблиц. Еще более ясно это стало из построенных по новомодным технологиям — на компьютере — карт и диаграмм.

И что дальше?

Вся эта ненаглядная моя наглядная агитация очень впечатляет, но ничего не доказывает. Решительно ничего! Всю ее можно объяснить роковым стечением обстоятельств. Да, возил, знакомил, представлял, рекомендовал. Было такое. Признаю. Черт попутал. Думал, порядочный человек. Надеялся на его чистоплотность. Ошибался, как и все прочие чиновники, имевшие с ним дело. Если хотите — накажите меня. За доверчивость. Поставьте на вид…

И на этом — все! Следствие закончено — забудьте. Остались одни эмоции.

Нет, как ни крути, имеющихся данных мало. Для настоящей раскрутки — мало. Чего-то в моих построениях не хватает. Какого-то одного-единственного верного хода, который бы все расставил по своим местам. Одного-единственного! Именно того, который я не могу найти!

Море информации — и полная невозможность ее использовать. Уверен — больше ничего искать уже не нужно. Здесь, в памяти компьютера, есть все, что требуется, — и подозрения, и улики, и доказательства, и сделанные на их базе выводы. Все! Надо только уметь их вытянуть из гороподобного нагромождения разрозненных фактов. Из всех этих имен, географических названий и должностей.

Из всех этих географических названий и должностей…

Имен и… должностей.

Стоп! А если действительно так? Если это и есть выход из положения?

Почему бы и нет? Ну-ка, прикинем еще раз!

Я строил свои умозаключения только в двух плоскостях — только во времени и пространстве. А ведь они, если называть все своими именами, только система координат. Только шкала обозначений. Где. И когда. Одна горизонтальная. Другая вертикальная. Как в задаче по физике за восьмой класс. Они — только обозначающая рамка для главного. А главное то, во имя чего расчерчен лист. Главное — кривая, которая будет, взрастая и изгибаясь, пролегать между ними. Вот она, суть!

Есть система координат! И нет кривой! Построить кривую — значит и решить задачу! Всего-то!

Я немедленно разбудил Александра Анатольевича, который отсыпался здесь же, возле рабочего места, на раскладушке.

— Запускайте свою машину. Есть работа!

— Какая работа?

— Такая, которую может сделать только она, — я ткнул пальцем в персоналку, — и мы!..

Глава 13

— Вводим новую составляющую. Должности.

— Что?!

— Должности людей, вступавших в контакт с объектом. В динамике! От дня знакомства — до сегодняшнего дня. Кем они были до первой встречи. Кем стали после второй. Кем — после третьей и последующих. Какие получили назначения. Какие стали исполнять функции. И с кем из окружения объекта снова встречались. В общем, как передвигались по служебной лестнице. Ясно?

— Не очень.

— Что здесь непонятного? Вот так — время. Так — место. А между ними кривая вектора продвижения по службе.

— Ладно, не горячитесь, попробуем. Только это потребует составления принципиально новой программы. И времени.

— Ничего, время у нас не ограничено. Время у нас казенное.

На этот раз Александру Анатольевичу пришлось попотеть.

Запрос. Ввод информации. Уточнение. Еще уточнение. И еще три с половиной часа молчаливого диалога с машиной.

— Вы это хотели увидеть?

— Нет. Это почти то же самое, что было раньше. То же яйцо — только в профиль.

Переделка программы. Запрос. Ввод информации. Диалог — диалог — диалог… Согласие.

— Похоже?

— Чуть ближе к истине. Но нет зависимости от географического перемещения.

— Ну не все ли равно, где было обговорено перемещение по службе? Важно, когда оно состоялось.

— Может быть, вы и правы. А может быть, и нет. Отрезать лишнее мы всегда успеем.

— Отправлять в брак?

— В брак.

Переделка программы. И снова: запрос — ввод информации — диалог — согласие.

— Это?

— Нет. Не подходит.

— А вообще-то надежда есть, что хоть что-то подойдет?

— Надежда всегда есть. Она умирает последней. Работайте.

И снова все тот же бесконечный повтор операций: запрос — ввод — согласие — запрос…

— Стоп! А вот в этом что-то есть.

— Просмотреть в динамике?

— Давайте попробуем.

В углу двух — вертикальной и горизонтальной — линий системы координат возникла и замигала красная точка.

— Загружаю информацию. С кого начнем?

— С кого угодно.

— Тогда по алфавиту. Например, Агеев.

— Валяйте.

«Агеев» — написал программист в строке запроса и нажал клавишу запуска.

На экране ничего не изменилось. В первую минуту.

Во вторую появилось обозначение первой должности. А на шкале времени — в отрезке первого года и месяца — проступили цифры конкретного числа. А на шкале места, где были в хронологическом порядке обозначены все населенные пункты, которые почтил своим пребыванием член Правительства, — то же самое наименование. А чуть сбоку колонкой — фамилии всех бывших в это время в этом месте официальных лиц.

Это была первая поездка Агеева в компании с исследуемым объектом и первое его назначение.

И снова пауза. И снова цифра на шкале лет и месяцев и столбцы фамилий и географических названий.

Всю имевшуюся в памяти информацию, отсканированную с тысяч газет, журналов и служебных документов, компьютер вновь просеивал через фильтр одной-единственной фамилии. На нее, как кусочки мяса на проволоку шампура, нанизывал он все новые и новые факты.

Географическое название — время — должность — фамилии окружения.

Красная точка превратилась вначале в столбец, потом столбец завалился направо, потом снова потянулся вверх и снова пошел по горизонтали. Только вверх — там, где Агеев путешествовал без шефа. Чисто вертикальных отрезков почти не было.

— Все. Ну что, понравилось?

— Понравилось.

— Продолжаем?

— Продолжаем.

Новая фамилия. И снова ползет, извиваясь и поднимаясь вверх, красная линия.

— Следующий.

— Сделано.

Следующий…

Следующий…

Следующий…

Где-то кривые успеха обрывались в самом начале. Что означало, что раз упоминавшаяся в какой-то заметке фамилия уже никогда более не мелькнула на страницах прессы и документов рядом с искомой фамилией. Где-то кривая тянулась строго вверх, навсегда отрываясь от горизонтали власти. Где-то шла как биссектриса строго посредине шкалы времени и места. Без единого провала. Без единого пропуска. Их было много — кривых человеческих жизней. И почти ни одной похожей.

— Сделано.

Все лица, когда-либо имевшие контакт с интересующим меня объектом, были уложены в систему временных, географических и должностных координат. Все они были распяты на ней, как на голгофском кресте.

— Все?

— С русским алфавитом все. Но есть еще латинский шрифт.

— Иностранные контакты?

— Иностранные. Будем писать?

— Конечно. Всех будем, даже тех, кто с ним один-единственный раз, случайно вместе в сортир сходил! Никаких привилегий! Чем иностранцы лучше наших?

— Ничем.

— Тогда пишите.

— Тогда пишу. Александр Анатольевич переключил шрифт с кириллицы на латынь.

— По алфавиту?

— По алфавиту!

И снова сотни людей просеялись сквозь сито заданных фамилий. Без оглядки на звания, должности и места проживания. И каждый угодил в уготованную ему лузу.

— Готово!

— А теперь мы проведем сортировку. Неудачников — к неудачникам. Карьеристов — к карьеристам. Середнячков — к середнячкам. Возможно такое?

— Отчего же нет.

Сотни графиков перетасовались как карточная колода и распались на три кучки. Самая полная — середнячков. Середнячков всегда больше в этой жизни. Неудачников и баловней судьбы — примерно поровну.

— Получите.

— Замечательно.

— Что замечательно?

— Замечательно быстро у нее все это получается.

— На то она и машина. Что дальше?

— А дальше мы сделаем следующее…

С тем, что «дальше», нам пришлось ломать голову три дня. Мы никак не могли друг Друга воспринять. Программист — меня. Машина — его. Я их обоих.

— Я не пойму, что вы хотите в результате всего этого получить?

— Итоговую таблицу. Окончательный вывод.

— Но выводы уже есть. Отдельно по каждой позиции.

— А мне нужно не сто таблиц, а один вывод!

— Не понимаю!

— Ну хорошо, давайте сначала…

И снова, отсматривая предлагаемые варианты, я говорил:

«Нет».

«Не подходит».

«Нет!»

«По новой!»

«По новой!»

И лишь на сто первый раз я прервал бесконечную цепочку провалов:

— Остановитесь! — И после паузы: — И, если возможно, вернитесь назад.

— К первым введенным в память статьям?

— Нет, так далеко не надо, — поморщился не самой веселой шутке я. — Только на одну последнюю позицию.

— Пожалуйста.

— А теперь еще раз. И еще. И еще.

— А вы знаете, Александр Анатольевич, в этом что-то есть. Мы все же, кажется, нашли то, что искали.

— Очень рад. А то я думал, мне никогда уже не выпутаться из ваших этих стран, городов и фамилий. Запускать?

Я еще раз посмотрел на компьютер, на Александра Анатольевича и сказал:

— Запускайте!

Экран монитора мелькнул и высветил картинку. — Ту, которую я меньше всего ожидал увидеть.

Иногда самые большие потрясения приходят к нам самым банальным образом. Как сейчас — всего лишь последовательным нажатием нескольких клавиш.

Я откинулся на спинку стула и замер, широко раскрытыми глазами уставившись в экран.

Тот вывод, что он предлагал мне, истиной быть не мог. Потому что не мог быть истиной никогда!

Какие там, к черту, подозреваемые мной должностные злоупотребления и финансовые махинации! Какие мелкомафиозные разборки! Дело было совсем не в них. В сравнении с тем, что я увидел на экране, они были детской шалостью воспитанниц института благородных девиц!

— Что с вами? — напряженно спросил Александр Анатольевич. — Вам плохо? Вам помочь?

— Мне плохо! — ответил я. — Но помочь мне нельзя. Тысячи усвоенных памятью компьютера страниц газетных сообщений и документов, сотни географических названий и фамилий, перетасованных друг с другом и упорядоченных с помощью математических формул, превратились в одну-единственную коротенькую, из трех слов, фразу. Фразу, в которую я не хотел поверить.

— Ваш компьютер не мог сойти с ума? — спросил я.

— Компьютеры не умеют сходить с ума. Потому что у них нет ума. У них есть только микросхемы.

— Тогда с ума сошли мы.

— Да скажите же наконец, что там у вас получилось? — нетерпеливо спросил Александр Анатольевич. — Мировая война, что ли?

— По масштабам разрушений — почти. Из всего того, что мы здесь нагородили, получается, что наш клиент — агент влияния.

— Что?

— ОН АГЕНТ ВЛИЯНИЯ! — повторил я три роковых слова.

— Какого влияния? Кого над кем?

— Агент влияния — это человек в верхних эшелонах власти, способный оказывать влияние и влияющий на политику своего государства в угодную кому-то сторону, — повторил я, словно строку из учебника прочитал, азбучную для разведчиков истину. — Агент инородных сил.

— Каких, каких сил? — еще раз переспросил Александр Анатольевич.

— Не наших. В том-то и дело, что не наших, не внутренних. Он агент влияния ИХ сил.

— Ого! — присвистнул Александр Анатольевич. — Так он шпион, что ли?

— Хуже. Шпион — мелочевка. Шпионы могут воровать государственные секреты. Но не могут влиять на ход дел в этом государстве. А агенты влияния — могут.

— Но почему вы решили, что он агент этого самого влияния?

— Это не я решил. Это он решил, — кивнул я на компьютер. — Смотрите. Из всех визитов, которые происходили за границей, компьютер выделил двадцать восемь. В этих двадцати восьми визитах наш подопечный контактировал почти с тремя сотнями иностранцев. Но лишь с шестьюдесятью больше, чем два раза. И лишь с тремя десятками свыше трех раз. И лишь с девятнадцатью еще больше.

С этими девятнадцатью иностранцами он контактировал от девяти до двадцати раз с каждым! До двадцати! А с подавляющим большинством всех остальных меньше трех! Впечатляет?

— Впечатляет, но ничего не доказывает!

— Все верно. Если рассматривать только эти цифры. Вне зависимости от остальных цифр и событий.

Все эти девятнадцать иностранцев в разное время от трех до двадцати пяти раз побывали в нашей стране. И встречались с объектом. В то время как остальные контактеры если и гостили у нас, то от силы один-два раза. А большинство так и не пересекли наших границ. Остальные были просто иностранцами.

Но самое интересное не это. Это только статистика, которую можно легко оспорить, объяснить любовью к перемене мест, к экзотическим путешествиям. А вот как быть с другими цифрами и фактами?

Помните введенную нами должностную вертикаль?

— Ну?

— Так задумайтесь вот о чем. Каждый из этих девятнадцати иностранных гостей занял на территории нашей страны какую-нибудь должность. Каждый! И каждый при органах государственной власти. Большинство — экономическими, научными и прочими консультантами. Каждый из тех, кто имел контакты с объектом наших исследований, получил в свои руки рычаг управления! Теперь все ясно?

— Теперь все.

— А мне, похоже, нет! С этими данными мы не можем докладывать о завершении работ. Не можем выходить на власть.

— Но почему?

— Потому что у меня нет полной уверенности в своей правоте. Потому что у нас нет эталона, на котором мы можем проверить степень достоверности используемой методологии. Например, нет статистического анализа деятельности всех прочих членов Правительства. Отличие кривой палки от других заметно только, когда рядом стоят прямые. Не так ли?

Нам необходимо проверить себя еще раз. Слишком большой банк поставлен на карту.

Мне не верится, что на столь высоком уровне власти может таиться измена. Причем таиться годами! Я должен перепроверить себя. И вас. И этот компьютер.

Возможно, мы напутали где-то со сбором информации. Или с ее вводом в компьютер. Или с программой. Возможно, мы где-то напутали…

— Но полная проверка — это же гигантская по своим масштабам работа!

— Нет, еще большая, чем даже вам представляется. Много большая!

Теперь мы вынуждены будем собирать информацию не на одного, как это было в данном случае, а сразу на нескольких человек. Мы будем перепроверять эту информацию не единожды, а два, и три, и четыре, и столько, сколько понадобится для полной уверенности раз. Мы должны быть застрахованы от ошибки!

— Но это миллионы бит информации!

— Я понимаю. Но другого пути у нас нет.

— Боюсь, я не способен повторить пройденный путь снова да еще с десятикратным перегрузом, — признался Александр Анатольевич. — Боюсь, я не выдержу.

— Вы выдержите, потому что, кроме вас, эту работу сделать никто не сможет. Кроме вас. И меня.

— Нет! — твердо сказал Александр Анатольевич.

— И все-таки — да!

— Почему вы так уверены, что я соглашусь?

— Потому что другого выхода у вас нет. Потому что вдуть воздух через ниппель можно, а выпустить обратно — нет!

Глава 14

И все-таки Александр Анатольевич был прав. Осилить предстоящий нам объем работ вдвоем было немыслимо. Ну разве только растянуть ее лет на двадцать.

Нам нужны были помощники.

Но мы не имели права иметь помощников.

Мы не могли привлекать к работам дополнительных людей. О характере наших исследований должны были быть осведомлены только три человека — я, Александр Анатольевич и наш конторский Куратор. И ни одна живая душа больше. А если больше, то только за счет жизни: узнал и тут же скоропостижно скончался.

Я снова попал в вилку неодолимых обстоятельств. Мне надо было сделать работу, которую наличными силами сделать было невозможно. И одновременно эти имеющиеся в моем распоряжении силы нельзя было расширить ни на полчеловека.

В общем, хоть ложись и помирай. Но если помрешь — дела тоже не сделаешь.

Вот тебе и еще одно противоречие! Сколько их на мою бедную голову. И одна другой неразрешимой.

Я вспомнил уроки еще той, первой учебки.

— Что вы должны сделать, когда не знаете, что делать? — спрашивал курсантскую аудиторию психолог.

— Наверное, стреляться, — предполагала аудитория.

— Нет. Задавать себе вопросы. Как можно больше вопросов. И давать на них как можно больше ответов. Много мелких задач решаются гораздо легче, чем одна большая. Заведомо более сильного противника бьют по частям.

В общем — разделяй и властвуй.

Может, попробовать?

Итак, что произойдет в случае, когда я, несмотря на все запреты, привлеку в качестве помощников дополнительных людей?

Они догадаются о характере и целях наших работ. Ну или будут иметь возможность догадаться. Что в принципе одно и то же. Возможность равна действию.

А если не догадаются? Такое возможно? В принципе?

В принципе возможно все. Даже штаны через голову надеть. Когда ты в трусах, на улице холодно, а другой возможности утеплить свои коленки нет.

Впрочем, разговор даже не о том, возможно это или нет. Вопрос о том, будет ли это признано нарушением существующих правил игры? Будет ли считаться изменой интересам Конторы? Или только превышением должностных полномочий?

А ведь, пожалуй, если священная корова Тайны существования Конторы потревожена не будет, то мою неудачу или удачу (с точки зрения сбережения Тайны и то и другое равнозначно) могут признать не более чем мелким нарушением дисциплины. А за нарушение дисциплины и измену взыскания следуют разные. Ну очень разные! Как небо и два аршина земли.

Значит, если я найду способ привлечь к работе дополнительные силы так, чтобы они о целях этих работ не догадывались, — я ничем не рискую?

Получается так.

Но как добиться того, чтобы человек, что-то делая, не понимал, что он делает?

Очень просто. Нужно сделать так, чтобы, что-то делая, он думал, что делает нечто совсем другое.

Вот и вся проблема.

На том мы и будем строить теорию поиска помощников.

И я пошел в редакцию газеты давать объявления о найме на работу.

Текст я выбрал самый типичный:

«Работа на дому! Всем, кто желает получать за свой труд достойную оплату, предлагаем надомные работы, связанные с обработкой корреспонденции. Звонить по телефону…»

Телефон я, естественно, указал не свой. Телефоны я указал диспетчерские. Которые тоже нашел с помощью газетного объявления.

Первых же откликнувшихся на объявление людей я назначил бригадирами. В нашем деле — были бы бригадиры, а бригады сформируются. Предпочтение при приеме на работу я отдавал престарелым пенсионерам. Из-за гуманных соображений. И еще из-за того, что пенсионеры лучше кого-либо другого умеют хранить чужие тайны. Потому что долго на этом свете не заживаются.

Далее все было предельно просто. Диспетчеры должны были принять заявки от желающих освоить профессию обработчика корреспонденции. Бригадиры должны были встретиться с людьми, заключить с ними договор и выплатить аванс. Договоры и аванс были строго обязательны. Авансом я заинтересовывал и закреплял будущих работников. Это был — пряник. А договором на всякий случай пугал. Договор выполнял роль кнута. Тем не менее подписывать его никто не отказывался, потому что не хотел упускать аванс. Ну кто еще в наше время, кроме меня, выплачивает деньги вперед, за еще не выполненную работу?

Бригадиры, подписавшие договора, докладывали диспетчерам о своей готовности приступить к исполнению служебных обязанностей.

После чего я им, опять-таки не напрямую, а через подставных людей, доводил до сведения производственное задание: взять газеты, разнести газеты по обработчикам, разъяснить, что с ними надо делать, через некоторое время забрать и передать обратно диспетчеру. Проще простого. Сделать что-нибудь не так или что-то с чем-то перепутать просто невозможно!

Подшивки газет я опять-таки по объявлению скупал у пенсионеров или одалживал за немалые деньги на малый срок у библиотекарей районных библиотек. Чем и занималась еще одна нанятая мною через объявления категория исполнителей.

Хитрость заключалась в том, что бригад как таковых не было. Каждый «бригадир» работал только с одним обработчиком. С одним диспетчером. И с одним добытчиком подшивок. Их было только четверо. И существует ли где-нибудь кто-нибудь еще, выполняющий такую же работу, они не знали. Лишних претендентов на вакантные места я отсеивал или передавал другим диспетчерам заранее, после отсмотра договоров.

Таким образом, каждый член каждой бригады был уверен, что, кроме его четверки, других четверок нет. Потому что работы даже на них еле-еле хватает.

А в заключение добавлю, что трудились эти бригады не в одном районе Москвы. И не в одной только Москве. А еще по меньшей мере в десяти городах страны.

Так я вначале сплел, а затем растворил и спрятал на дно гигантский ловчий невод, с помощью которого намеревался выудить из близкой истории страны недостающую мне информацию. Ни один самый умный ищейка, надумай он, после прочтения объявления в газете, размотать причинно-следственную цепочку, не смог бы вытянуть на свет божий больше одной бригады. И значит, он никогда бы не смог понять, кому и зачем понадобилось заставлять четырех безработных пенсионеров перечитывать десяток подшивок старых газет. И еще платить за это деньги!

Это мог понять только человек, обладающий всем объемом информации. Таким человеком был я. Один. А я своими производственными секретами делиться не привык.

Контроль за многосложным производственным процессом осуществлял не я — компьютер. Я, как и всякий с нормальной памятью человек, с такой задачей не справился бы. Десятки людей, сотни наименований газет, тысячи позиций, по которым следовало вести поиск. Сам черт ногу сломит. Если он, конечно, без персоналки.

Ярославль — две бригады. Газеты «Известия» и «Вечерние вести». Поиск по следующим фамилиям…

Тула — две бригады. Газеты «Дайджест отечественной прессы» и «Комсомольская правда». Поиск по…

Орел… Рязань… Витебск… Москва…

Александр Анатольевич еле успевал обрабатывать поток входящей информации.

— Где вы умудрились набрать столько помощников? — удивлялся он.

— Да вот попросил старушек посодействовать. Им все равно делать нечего, кроме как у подъездов от безделья маяться.

— Все шутите?

— Шучу, шучу.

— А вот мне не до шуток.

— А в чем дело?

— Дело в объемах. Компьютеру не хватает оперативной памяти.

— Вы же говорили, ее хватит на год работы!

— Кто знал, что вам придет в голову причуда впихнуть в нее всю макулатуру страны.

— И что теперь делать?

— Покупать еще один компьютер.

— Хорошо, будет вам компьютер.

— Два!

— Вы только что сказали — один.

— Но подумал — три. Информацию необходимо дублировать. Боюсь, при такой варварской эксплуатации техника долго не протянет.

— Хорошо, вы получите свои четыре компьютера. Без проблем.

Шеф-куратор моего оптимизма не разделял.

— Ты, часом, не зарываешься? — спрашивал он, рассматривая заявку. — Я не филиал Национального банка. У меня могут возникнуть проблемы.

— Я не настаиваю. Я могу раздобыть деньги сам. Даже больше, чем требуется.

— Вот только этого не надо. Оставь свои дурацкие резидентские замашки. Сам достану! Опять по карманам добропорядочных граждан шарить?

— Отчего же граждан. Есть более подходящие источники. Тем более что в карманах граждан теперь ничего, кроме мелочи на хлеб, не водится.

— Знаю я ваши источники. Наслышан! И больше слышать о них не желаю. Мне ваши тунгусские манеры в Москве не нужны. Понял?

— Понял. Когда ждать компьютеры?

— Завтра ждать!

Через неделю поток информации пошел на убыль. Еще через три дня иссяк.

— Обработано 96 процентов запланированных источников, — доложил Александр Анатольевич. — Коэффициент погрешности по всему объему изданий не превышает ноля целых семи десятых допускаемых статистикой процентов. Требуют уточнения данные по газетам «Вчера», «Хроника ТАСС», «Советы» за 87 — 90-й годы. По данным изданиям погрешность превышает допустимые нормы. Возможно, имела место недобросовестная работа.

— Каков общий объем информации?

— Таков, что в четыре компьютера не поместился.

— Ну тогда у вас есть над чем поломать голову.

Глава 15

Дело явно не заладилось. То вставал компьютер. То обессиленно ложился головой на клавиатуру программист.

— Ну в чем, в чем проблема? Ведь мы уже делали все то же самое.

— То же самое, но совсем в других масштабах. И значит, совершенно иное. Компьютер не бухгалтерские счеты, где увеличение оперативно-цифрового поля достигается добавлением лишнего прута с десятью деревянными костяшками.

— Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?

— Можете. Помолчите хотя бы полчаса.

Я не обижался на резкий тон. Воспитанники учреждения, которому я служу, не имеют привычки обижаться. Потому что это плохая привычка. Привычка, ведущая к провалу.

Я отсаживался подальше, наваливался руками и подбородком на спинку стула и замирал. На полчаса.

Через полчаса я спрашивал:

— Ну?

Александр Анатольевич сокрушенно качал головой. И я замирал еще на полчаса.

И еще на пол.

И еще на час.

Потом я засыпал. А Александр Анатольевич все продолжал колдовать подле составленных в ряд компьютеров. Я ничем не мог ему помочь. Я свою работу сделал.

Потом он меня будил.

— Ну что, попробуем?

— Попробуем!

И… снова ничего не получалось.

И еще раз…

А когда наконец получилось, я этому не обрадовался. Совершенно!

Я открыл глаза после очередного получасового задремывания и увидел недвижимо сидящего перед экранами, уперевшего сжатые кулаки в виски Александра Анатольевича.

— Опять ничего? — спросил я, мало надеясь на положительный ответ.

— Нет, на этот раз «чего». Даже очень «чего». Я вскочил со стула, подбежал к компьютерам.

— А почему так невесело?

— Потому что я получил абсолютно тот же результат.

— Какой тот же? — не понял я.

— Тот же, что и в первый раз.

— Но этого не может быть. В первый раз мы отсматривали только одного человека. А здесь — десятки.

— Ну и что? От перемены мест слагаемых сумма не изменилась. Можете посмотреть сами.

Я приник к мониторам. На четырех экранах застыли четыре одинаковые картинки.

— И что с того? — не понял я причин его хандры. Александр Анатольевич молча нажал на клавишу. На всех четырех экранах картинка сменилась. Но очень незначительно.

— Ну?

— Фамилия, — указал программист на надпись в правом углу.

Фамилия была другая. Не та, что раньше.

— А можно в розницу, — сказал Александр Анатольевич, — но с тем же результатом, — и снова вдавил клавишу.

Экраны мониторов мелькнули и выдали четыре разные и в то же время одинаковые картинки. С четырьмя разными фамилиями.

— Вы хотите сказать, что программа не идет?

— Программа идет. Я проверял. И перепроверял.

— А что же тогда?

— А вот что! — и Александр Анатольевич вернул на мониторы первоначальную таблицу. Ту, которую мы создавали раньше. Самую первую таблицу. Ради проверки которой я затеял весь этот сыр-бор.

— Теперь все понятно? Теперь все было понятно.

Я сел на стул. А если бы его не было, я, наверное, сел бы на пол.

— Я так понимаю, что на этот раз надеяться на ошибку нельзя?

— Нельзя. Можно ошибиться в одном случае, но невозможно во всех. Ошибка исключена. Вы этого добивались?

Нет, я добивался совсем другого. Я хотел по прямому эталону промерить кривую палку. А палка не промерилась. Палка своими кривыми изгибами полностью повторила эталон. Эталон и палка оказались одинаковы!

И Александр Анатольевич это понял. Он понял гораздо больше, чем следовало понимать простому программисту. Он понял все!

— И что теперь с этим делать? — задал я совершенно идиотский вопрос.

— Что хотите. — Это ваша затея.

Затея действительно была моя. Это я догадался заливать огонь бензином! Это я, пытаясь выбраться из ямы, провалился в бездонную пропасть

Я видел на экранах то, что не хотел видеть. Я падал, падал, падал в пропасть…

Возле каждого из десятка взятых наугад политиков кучковались свои иностранные прилипалы. Больше подле удачливых правителей, меньше возле неудачников. Но обязательно возле всех.

Каждое такое знакомство возникало после визита облеченного властью лица за рубеж. Или приема зарубежного гостя здесь. Ни позже — ни раньше.

После каждого знакомства этот политик снова ехал за рубеж докладчиком на научную конференцию или симпозиум. Ехал за счет принимающей стороны.

После каждого такого доклада он выпускал на Западе книгу. Или две книги. И получал за них гонорар.

После каждого такого знакомства, доклада и книги его новый знакомый занимал определенный пост в непосредственной близости от руководства страны.

Из всего этого можно было сделать единственный вывод — что, согласно придуманной нами схеме, все они были агентами влияния. Или агентом влияния не был объект нашего изначального интереса.

Или — или. Без промежуточных вариантов.