Диверсия

Глава 53

— Вы радио слушаете? — спросил Александр Анатольевич.

— А что такое? Очередной переворот? Или повышение цен на водку? Или объявление Москвы пятьдесят первым штатом Америки?

— Нет. Только информационное сообщение.

— Какое?

Александр Анатольевич кивнул на лист бумаги, куда он списал информацию. Информацию об уходе в отставку по состоянию здоровья и личной просьбе одного ответственного чиновника Правительства.

Хорошо знакомого нам чиновника. Того, который дал нам заказ на работу.

Как же это его угораздило? На вид вроде здоровенький был. Жизнерадостный. Жить собирался до ста сорока лет. Что же это с ним такого приключилось, что он так быстро сдал?

Очень занятно. Но не очень понятно.

— Ну-ка, давайте пошарим по закрытым каналам информации. По тем, которые для «служебного пользования».

Александр Анатольевич «набрал» нужный номер. И еще один. И еще…

Так. Приказы о назначениях и перемещениях. Дальше.

Сводки происшествий по Центральному региону. Пролистываем.

Сообщения об имевших место в последние двое суток особо тяжких преступлениях.

Стоп!

А вот и он. Наш подопечный. Теперь понятно, отчего у него так неожиданно здоровье пошатнулось. Оттого, что в его здоровье в упор засадили пять пуль вблизи подъезда собственного дома. А вначале три — в телохранителя.

А что ж не убили-то? Работали, судя по всему, профессионалы. Телохранитель из трех пуль получил два смертельных и одно тяжелое ранения. Без осечки. А этот — из пяти пуль — все пять в мягкие ткани и не угрожающие смертельным исходом органы.

Что же они в одном случае промахнулись, а в другом попали в точку? Те же самые люди, из того же самого оружия! Или они в обоих случаях попали туда, куда хотели? Или так все и было задумано?

Очень интересный расклад.

Был телохранитель — и нет. Был член Правительства — и весь вышел. Может, в том и суть?

Тогда понятно, отчего пять пуль и все мимо.

— Вот что, Александр Анатольевич, соберите-ка всю возможную информацию по данному происшествию. Все факты, гипотезы, суждения, комментарии, сплетни. В общем, все.

— А вы?

— А я, пожалуй, больного навещу. С визитом вежливости.

Вначале я осмотрел место происшествия. В бинокль и очень издалека. Ближе из-за обилия мельтешащего служилого, в форме и без, народа пробраться было невозможно. И лишний раз утвердился в своих подозрениях. С такого расстояния, когда никто, по причине трех смертельных ранений, полученных в корпус и голову, уже не мешает, промахнуться невозможно. Если ты хотя бы один раз в жизни держал в руках хоть какое-нибудь оружие. Хоть даже пневматическую винтовку в тире.

А это значит, что покушения на убийство не было. Было покушение на испуг. Что бы потом ни утверждали следователи и ни повторяли верящие им на слово журналисты.

Большого Начальника не убивали. Большого Начальника запугивали и предлагали уйти в отставку. Что он и сделал. Едва только перебинтовав раны.

А зачем его таким невежливым способом убирали из обоймы действующих правителей? Кто на это может ответить? Пожалуй, только тот, кто его убирал. И еще, возможно, он сам.

Получается, мне надо с этим переставшим быть Большим и переставшим быть Начальником пациентом обязательно встретиться. Слишком сильно и замысловато, причем не по моей охотке, переплелись наши судьбы. Раньше он был велик и недоступен, а теперь прост и достижим для ходоков из народа, желающих рассказать о наболевшем. То есть для меня.

В больницу я проник с черного хода под видом доставившего из прачечной постельное белье медбрата. Для чего пришлось это белье, целую машину, по сходной цене приобрести. У обслуживающего персонала той же самой больницы. Чтобы рисунок, колер и печати на наволочках не отличались от оригинала.

Чуть сложнее было пройти на правительственный этаж. Пришлось забивать канализацию и действовать уже под видом слесаря-сантехника, пока настоящий, после двух употребленных внутрь бутылок водки, спал у себя в мастерской.

— Ну где течет? Тут? Тогда это колтун в трубе на верхнем этаже. Там его искать надо.

— Ну так посмотрите.

— Это не мой участок. На этот колтун у вас свои работники должны быть в наличии.

— Наш не может.

— Это почему?

— Заболел он. Неожиданно.

Пришлось согласиться. За дополнительное вознаграждение.

— А пропуск где у него? — спросил охранник.

— А раз так, а раз меня не пускают, то я и не пойду. Зачем мне это надо? Я слесарь аварийный, а тут работа текущая…

— Вот именно. По стенам, — добавил мой провожатый.

— Что по стенам? — не понял охранник.

— По стенам текущая. Прямо в палаты. Я о фекальных водах.

Охранник понюхал носом воздух и махнул рукой.

— Ладно, идите.

Не очень-то стерегут опальных начальников. Я бы даже сказал: формально стерегут.

В туалете я быстро исправил канализацию и переоделся. Я даже внешность почти не менял. Только причесался немного да другое выражение лица «надел». Рабочая одежда — вначале слесарная роба, а потом белый медицинский халат — обезличивает лучше любого грима

Я вошел в нужную, даже не охраняемую палату.

— Процедуры. Пожалуйста, ложитесь на живот. Но перевернуться Петр Савельевич не смог. Он был перебинтован и загипсован с ног до головы.

— Вы! — ахнул он.

— Я. Подрабатываю в свободное от основных занятий время. На хлеб не хватает. И патроны.

— Я думал, вы давно…

— Нет, как видите, живой и здоровый. Что не скажешь о вас.

— Да, так получилось. Уже и до членов Правительства бандиты…

— Только давайте не будем вести детские разговоры. Я не верю в случайные покушения. Оставьте эту легенду для журналистов. Кто и зачем попросил вас выйти из состава Правительства? Причем таким убедительным образом.

— Зачем вам это?

— Затем, что теперь я знаю гораздо больше, чем знал раньше. Но хочу знать еще больше.

— Я вам ничего не скажу.

— Вы скажете все. Вы забываете, что в настоящий момент вы — пациент, а я — медицинский работник, пришедший сделать вам укол. Согласно данной мною клятве Гиппократа. И я его сделаю. С помощью вот этого шприца. А знаете, что в шприце? Не витамины и не глюкоза. А «сыворотка правды». Слышали о такой? Очень действенное лекарство. Так помогает, что пациент не может три дня рот закрыть. Все вспоминает, что он еще такого стыдного, от самых пеленок, в своей жизни сотворил. Ничего не забывает: ни про уворованные из бабушкиного буфета сладости, ни про семейные измены, ни про взятки, ни про свои сексуальные наклонности. И все это в подробностях рассказывает. Вот такое безотказное, испытанное еще в кабинетах НКВД средство.

А то, что вы скажете, я запишу вот на этот диктофон.

Или не запишу. Если вы согласитесь дать показания добровольно, без посторонних, в ягодицу, вливаний. Ну, что мы выберем? Очищающую исповедь или медицинское вмешательство?

— Что вас интересует?

— Кто на вас покушался?

— Те же люди, что сказали мне о существовании вашей Организации.

— Вы выполняли их указания?

— Вначале — да. Они предполагали с вашей помощью собрать компрометирующий материал на прочих, не подчиненных им руководителей государства. Лишний козырь в политике никогда не помешает. Иногда от него может зависеть весь ход игры. Особенно если его вовремя выложить на стол. А ваш козырь оказался всем козырям козырь.

— И вы решили приберечь его для себя?

— И я решил приберечь его для себя.

— В еще большие начальники потянуло?

— Только для пользы государства.

— Эту теорию я уже слышал — лучше мое дерьмо, чем чужое. Хотя народу один черт, чье дерьмо нюхать. Все одно — не одеколон.

Петр Савельевич пожал плечами.

— В общем, кому-то ваша двойная игра не понравилась и вас предупредили? Пятью пулями в корпус.

— Примерно так.

— А что же не убили?

— Не знаю. Возможно, из-за опаски разглашения компромата в случае моей смерти. Я тоже подстраховался. На подобный непредвиденный случай.

— Как вы приручили моего начальника?

— Я его не приручал. Он ничего не знал. Он выполнял приказ.

— Чей?

— Тех людей, которые знали о вашей Организации.

— Где он сейчас?

— Его нет. Он умер.

— Когда, где, при каких обстоятельствах?

— Еще тогда. На отвлекающей внимание вилле. Он застрелился, когда понял, что объект отстоять не удастся.

— Кто-нибудь еще погиб?

— Нет. Только он. Он сам отдал приказ о прекращении сопротивления. И покончил с собой.

Это было похоже на правду. Работники Конторы никогда не сопротивлялись «до последнего патрона», рискуя попасть противнику в полон. Они кончали с собой задолго до наступления этого момента, тогда, когда осознавали безвыходность ситуации. Пусть даже внешне она не была столь безысходной. Они не мечтали «продать свою жизнь подороже» или «подпустить противника поближе», с тем чтобы прихватить с собой на тот свет еще двух или трех врагов. Они спешно «стирали» информацию. Ту, которая была заключена в их головах. Стирали, не жалея голов. Это было много важнее, чем прикончить еще нескольких наседающих на тебя исполнителей. Конторские не были солдатами, они были разведчиками и действовали так, как их учили. Так, как было наиболее целесообразно в данный конкретный момент. И тем наносили гораздо больший урон противнику, чем убив одного-двух нападающих на него рядовых бойцов.

Шеф ушел, так и не отдав тайну виллы. Шеф победил.

Но проиграл, доверив ее Большому Начальнику.

— Кто были нападающие?

— Неизвестно. Но, вероятнее всего, какое-то подразделение Безопасности. А теперь можно задать встречный вопрос вам?

— Валяйте.

— Что вы собираетесь делать с имеющимся у вас материалом?

— Использовать по назначению.

— Каким образом?

— Еще не знаю.

— Разрешите дать вам добрый совет. Как человеку, не искушенному в политических интригах.

Не отдавайте добытый вами компромат никому. Никому! Сколь бы обаятельным и убедительным ни показался вам просящий. Какие бы аргументы он ни выдвигал и чем бы ни клялся. Вас все равно обманут.

Эти сведения используют не так, как вы хотите. Их используют во вред. Всем! Это та атомная бомба, которая не умеет крутить турбины электростанций. Она направлена только и исключительно на разрушение.

Уничтожьте все сведения. Сожгите их в печке и развейте пепел по ветру. И вы лишите оружия людей, которые пытаются им завладеть.

Или действуйте сами. Только сами. Не передоверяя это право никому.

— В каком смысле — действуйте?

— В самом прямом. У вас есть голова на плечах. И есть оружие. Огромной убойной силы. Значит, у вас есть возможности для борьбы. Только не повторяйте моей ошибки — не размахивайте кулаками попусту. Бейте!

— А если не то и не другое? Если не бить, но и не развеивать по ветру?

— Тогда вас вычислят — и уничтожат. Чего бы им это ни стоило. Всю страну переворошат, а вычислят. Свою смерть и смерть еще многих и многих других людей и несчастья еще гораздо большего количества людей вы носите с собой. Как ящик Пандоры. Пока этот ящик при вас — вас не оставят в покое. Вы обречены.

Если вы попытаетесь устраниться — вас убьют. Если вы уничтожите материал — вас тоже убьют. Если вы отдадите материал — вас тем более убьют. Если вы ввяжетесь в борьбу — вас все равно убьют. Вас убьют в любом случае, но в последнем — хотя бы в драке. Хотя бы с пользой для дела.

— Без всякой надежды на спасение?

— Без надежды!

Я вышел из палаты, зашел в туалет, переоделся в сантехническую робу, спустился в подвал, переоделся еще раз и вышел на улицу.

Я узнал, что хотел. Я узнал даже больше, чем хотел. Но легче мне не стало. Мне стало тяжелей.

Наверное, в чем-то бывший, разжалованный в рядовые пациенты, руководитель был прав. Жизни мне ни с этими документами, ни без них — нет. Я мешаю этими документами всем и одновременно всех, словно красной тряпкой стадо быков, привлекаю к себе… теми же самыми документами. Замкнутый круг. Превращающийся в петлю, затягивающуюся на моем горле.

Здесь бывший Большой Начальник не ошибся. Здесь он попал в точку.

Но, наверное, более всего он прав в том, что если все равно суждено умереть, то лучше всего умереть в драке, чем в ожидании смерти.

Значит, в бой?

А почему бы и нет? Я очень долго собирал камни. Только собирал и собирал. Не пришло ли время разбрасывать их? Прицельно! Так, чтобы ни один не ушел в «молоко». Так, чтобы каждый нашел достойную цель!

Не пора ли?

Пора!

На следующий день один из пациентов правительственного этажа больницы скончался. От пяти огнестрельных, полученных в мягкие ткани и не угрожавших его здоровью ран.

В последующем информационном сообщении и в некрологе было указано, что причиной смерти явился приступ сердечной недостаточности…

Глава 54

Легко сказать — начать атаку. Это только в пехоте все просто и однозначно — примкнул штык к винтовке, вскочил на бруствер окопа и побежал навстречу противнику. И упал, получив пулеметную очередь в грудь. Или добежал — и победил.

А какой штык к какой винтовке прилаживать мне?

На какой бруствер вскакивать? У меня нет соседей справа и слева, нет артиллерийской подготовки, нет даже поля боя.

Есть только противник. Спереди, с правого фланга, с левого и с тыла. Со всех сторон. И на этого противника мне надо наступать! И этого противника мне надо одолеть. Ну или хотя бы нанести значительный, «в живой силе и технике», урон.

В общем, начать и кончить.

Ну, кончить они меня смогут и сами, по этому поводу мне можно не переживать. А вот начать надлежит мне. Причем с того же, с чего начинается подготовка атаки в пехоте, — с определения целей наступления. С тех самых высоток, плацдармов и населенных пунктов, которые предстоит занять.

Какие цели моего наступления?

Пошантажировать, пощипать нервы властям предержащим с помощью имеющихся у меня сведений? Слишком мелко. В масштабах районного, выпрашивающего десять тысяч долларов наличными шантажиста.

Не годится.

Сместить с занимаемых должностей одного-двух нечистоплотных на руку и мысли высокопоставленных чиновников? Их место займут другие. Образовавшуюся во власти брешь затянет, как чистую воду ряской на топяном болоте. Я ничего не добьюсь. Только себя подставлю.

Не подходит. Хотя все же лучше, чем первый вариант. Генеральная уборка тоже начинается с первого сметенного веником сора.

Что я могу еще?

Устроить грандиозный публичный скандал с привлечением газетчиков? Так они не привлекутся. Им заткнут не кнутом, так пряником рты еще на этапе подготовки материала. Это скандал не их масштаба. Газетчикам нужна не сенсация, им нужна сенсация конкретно в их газете. Чтобы поднять тиражи, рейтинги и гонорары. Сенсация ценой закрытия газеты им в убыток. С чего они тогда будут кормиться? Каким образом доказывать общественности свою неподкупность? Без рупора-то. Кто их услышит?

Нет, газетчики отпадают.

Прямое выступление по радио или телевидению? Так за ними присмотр, как за среднеазиатской невестой до получения от ее жениха причитающегося семье калыма. Не проскочишь. А если даже умудришься, выступление прервут на второй минуте «по техническим причинам». И запустят вместо него очень веселый мультфильм или очень любимую массовым зрителем телепередачу. На то на радио и телевидении есть редакторский рубильник прерывания трансляции. Не обойдешь его, не объедешь. Потому что тот рубильник через цепочку доказавших свою лояльность к существующей власти ответственных работников напрямую связан с высшими эшелонами власти.

Привлечь иностранных писак?

Так подавляющее большинство их, аккредитованных в нашей стране, получают зарплату в тех самых учреждениях, которые всю эту кашу и заварили. Прийти к ним — это все равно что с гордо поднятой головой явиться на собственные похороны. Хочу я попасть на собственные похороны в качестве главного их участника? Нет. Но даже если мне повезет и я отыщу честного корреспондента, где гарантии, что таким же честным окажется его редактор? Или владелец его издания? Нет таких гарантий. Значит, и этот путь закрыт.

Что же мне остается?

Лечь — и помереть. Или…

Или найти возможность влиять на развитие ситуации. Без посредников. Лично самому.

Вот такая безумная, ну или на грани безумия, мысль! Похоже, я договорился, то есть додумался — до точки!

Как одиночка может управлять политическими процессами целого государства? Государство не горшок с борщом, поставленный на огонь: захотел — прибавил жару, захотел — убавил, захотел — пересолил, захотел — недосолил. Да и я не шеф-повар.

И тем не менее! Нельзя отбрасывать идею, сколь бы сумасшедшей она ни представлялась, не обдумав ее до того со всех возможных сторон. Так нас учили мыслить и так я всегда мыслил. В безумном повороте сюжета подчас скрывается гораздо больше здравого смысла, чем в самом обдуманном и логически обоснованном ходе.

Странное противоречие получается — они, саккумулировав необходимую информацию и проконсультировавшись, уверен, с сотней самых разнопрофильных специалистов, решили, что влиять на политические процессы и даже конкретные события в конкретной стране возможно. А я, располагая той же информацией, — посчитал, что нет.

А в чем разница-то?

Их много, а я один? Так с точки зрения использования информации это несущественно. Времена переписчиков бумаг и курьеров, где количество работников имело решающее значение, прошли. Передовые технологии, в том числе компьютер, ксерокс, факс и прочая оргтехника, уравняли возможности одиночки и тысяч. Здесь я по возможностям ничем не отличаюсь от них.

Деньги? Деньги, конечно, нужны. Но их я раздобуду столько, сколько нужно. И когда нужно. Этому искусству — извлечению требуемых сумм из воздуха — я за время своей работы в должности Резидента обучился в совершенстве. Тут я даже в более выгодном положении, чем они. Мне их у государства и банкиров выпрашивать не надо. Они их мне сами дадут.

Что еще?

Пожалуй, все. Все прочее — легко одолимые частности.

А нет ли у меня, в сравнении с ними, преимуществ? Сколь бы нелепой ни казалась эта мысль. Ну-ка, подумаем, пораскинем мозгами…

А ведь есть!

И в первую очередь то, которое я считал главным недостатком. Я один! И значит, за все отвечаю один. Лично сам! И все решения принимаю — тоже сам! Без согласований и увязок с мнением и рекомендациями вышестоящего начальства. И, значит, остановить меня, и выследить меня, и схватить меня за руку гораздо сложнее, чем их, с их громоздким трудноподчиненным механизмом исполнителей, помощников и советчиков. У меня эти самые руки развязаны. И свободны для действия.

А еще? Есть и еще.

Я знаю территорию, на которой разворачивается действие, лучше их. Много лучше их. Это моя территория Это мои люди, психологию которых я усваивал с детства. А для них они непонятные, загадочные чужаки. Здесь я хозяин, здесь я царь и бог. А они оккупанты. Для них каждый шаг — риск и напряжение. Не подкинут ли под каблук мину? Не стрельнут ли из-за угла? Не придумают ли еще какой гадости? Здесь они не могут действовать в полную силу и без оглядки. А я могу! Потому что это моя страна! Потому что я и есть тот самый партизан.

Значит, шансы на победу есть?

Есть.

Значит, «Вперед. В атаку. Марш-марш»?

Значит, в атаку.

А чтобы гарантированно одолеть противника, я перехвачу из его рук его же оружие. Чтобы уравнять наши шансы. Чтобы крушить его с помощью его же тяжелых, умопомрачительного калибра пушек. Раз у меня своих нет.

Может быть, именно это имел в виду мой бывший подопечный и бывший Большой Начальник, который толковал о драке? Может быть, именно это он пытался объяснить мне?

— Вот что, Александр Анатольевич, дайте мне на экран папку «Сценарий».

— Зачем она вам?

— Почитать. Не одну же мне с утра до вечера периодику листать. Что-то и для души хочется.

— Это как угодно. У каждого свои литературные пристрастия…

Час за часом, день за днем я самым тщательным образом штудировал «Сценарий». Каждую из трех тысяч семисот пятидесяти машинописных страниц. В каждом ее пункте.

Я читал эти страницы и раньше. Но раньше меня интересовала только фактическая сторона дела. Кто, когда, с кем, при каких обстоятельствах встречался или должен был встречаться. Теперь я искал нечто иное. Я искал рычаги управления, с помощью которых можно перекраивать общество под свои лекала и с помощью которых можно управлять этим обществом. Я искал методологию. Не что делать, а каким образом это делать.

И я находил ответы на многие свои вопросы. Я находил эти рычаги. Их было множество. На все случаи общественно-политической жизни.

Но все они, как отдельно взятая войсковая часть, оставались лишь небольшим фрагментом армейского резерва, сконцентрированного на направлениях главного удара. Таких стратегических направлений было три.

Первое. Формирование общественного мнения, управление и манипулирование этим общественным мнением в зависимости от поставленных целей и задач.

Второе. Подбор и расстановка кадров. (Вот уж действительно прав был наш великий кормчий — «Кадры решают все».)

Третье. Организация событий в избранной стране. Опять-таки в зависимости от того, каких результатов и как скоро вы желаете достичь.

Три кита, на которых ничего не стоит, но которые совместными усилиями способны разрушить все.

Удивительно, как немного надо, чтобы заставить миллионы и миллионы людей подчиняться чужой воле. Заставить их разрушать собственный дом, не задумываясь, убивать и покорно умирать.

Стадный инстинкт.

Ведомые на веревочке вожаки.

И брошенные в центр стада камни.

Теперь я знаю ниточки, за которые дергает свои куклы кукловод. Теперь я тоже попробую их подергать. Но совсем в другом направлении. В обратном направлении. От кукол — к кукловоду. И посмотрю, как ему это понравится.

Если, конечно, они эти ниточки раньше времени не обрубят. Вместе с моими руками…

Глава 55

Я очень долго готовился к следующему своему шагу. Я переделал за несколько месяцев столько черновой подготовительной работы, сколько не умудрялся делать за иной год. Я недосыпал сутками и недоедал килограммами. Я измотался морально и физически, прежде чем смог произнести итоговую, к которой так долго шел, фразу:

— Переодевайтесь. Александр Анатольевич.

— Во что?

— Вот в это. В спецовку телефонного монтера. Мы выезжаем на линию. Устранять аварии согласно заявкам населения.

— Значит, опять машина? — упал духом Александр Анатольевич, прижившийся в очередной съемной квартире.

— Опять.

— Зачем?

— Затем, что на этот раз, предполагаю, нас будут ловить с утроенным усердием. И не какие-нибудь за тридевять земель импортные электронщики, а наши, доморощенные пинкертоны, которым до запеленгованного телефона добраться — только пять автобусных остановок проехать.

— Снова говяжьи туши? Снова холодильник?

— Нет. На этот раз машина профильная — аварийная, городской телефонной сети, со специальной раскраской и со всеми необходимыми причиндалами. Фургон на базе «ЗИЛа». Еле нашел подходящий.

— А тогда мы кто?

— А мы бригада аварийщиков. Устраняющая разрывы и прочие повреждения в сети. Кстати, ради такого случая произвожу вас сразу в ремонтника шестого разряда. Заметьте, без экзаменов и бюрократических проволочек. Цените. И получайте удостоверение.

— Когда выезжаем?

— Как только вызов получим Фургон передвижной телефонной мастерской излишних удобств не предлагал. Грязный стол, грязная скамейка, грязный топчан и пара шкафов в углах. Там же в шкафу один стационарный компьютер, пара миниатюрных «ноутбуков» и факс.

— Лучше бы в холодильник, — заключил осмотр Александр Анатольевич.

— Может, и лучше, но приметней К тому же нам не требуется теперь возить с собой столько техники, сколько мы возили раньше.

— Надо порошка купить и вымыть здесь все как следует. А лучше покрасить, — предложил Александр Анатольевич, мазнув пальцем по стенам.

— А вот этого как раз не надо Ни мыть. Ни красить. Ни даже подметать. Это лишнее. Все должно оставаться как есть. То есть натурально. Максимально приближенно к быту настоящих, обслуживающих телефонные линии монтеров. А у них там, поверьте мне на слово, стерильностью не пахнет. Потому как это не дом для них, а только рабочее место.

— Что же мне, с грязи лопнуть?

— Можете надеть под робу крахмальное белье. И менять каждые два часа.

Первый выезд. Первое подключение. На этот раз «шкафы» я не закрывал и провода я не маскировал. На этот раз я действовал легально.

— Подключился! — орал я что есть мочи. — Проверь сигнал!

— Есть сигнал!

Давно известно, чем больше навязываешь себя постороннему вниманию, тем меньше тебя замечают и запоминают.

— Тогда порядок.

Я брал в руки пассатижи, телефонную трубку, обматывался проводами и вставал возле приоткрытой двери.

— С чего начинаем?

— Первое сообщение вот по этому адресу Александр Анатольевич загонял в факс бумагу

— Готов!

— Запускай! Минутная пауза.

— Сообщение пошло. Принятие подтверждено. Что еще?

— Здесь — все. Меняем диспозицию

В сообщении было несколько красноречивых, из личной и служебной биографии адресата фактов. В частности, касающихся того, с кем и где он встречался и что в результате этих встреч получал в виде подарков, бесплатных билетов, гонораров за книги, лекции и публичные выступления по радио и телевидению. По числам. По очередности.

Что вначале. Что потом.

Что причина. А что следствие.

В сообщении не было указано ни фамилий, ни должностей. Но была маленькая приписка:

«Как вы считаете, имеет ли моральное право государственный чиновник с подобной биографией претендовать на новый, вновь предложенный ему высокий пост? Или из морально-этических соображений должен отказаться? С уважением, группа независимых журналистов»

И постскриптум: «Готовы предоставить вам соответствующие документы, с частью которых (малой) вы имели возможность ознакомиться».

Всякий чиновник, если он не был полным дураком, увидев такую о себе информацию, от должности должен был отказаться. По крайней мере до выяснения каналов утечки информации и поимки «независимых журналистов».

Он и отказывался. Под каким-нибудь благовидным предлогом. Не то здоровье. Не тот опыт. Благодарю за внимание…

— Второй адрес пошел.

— Принято.

— Третий адрес пошел.

— Принято.

— Четвертый…

— Пятый…

— Шестой…

Новое, устраивающее третьих лиц, правительство не вытанцовывалось. Ну никак не вытанцовывалось. Самоотвод за самоотводом. Что за чертовщина?

— Десятый адрес пошел. Одиннадцатый. Двенадцатый. Принято. Принято. Принято.

— С первым списком закончено. Коротенький список. Но очень звонкий. Другой — чуть подлиннее, потому что касается фигур второго и третьего плана. Этих компроматом не запугать. Этим еще нечего терять. Потому что они еще ничего не имеют. Этих на политический испуг не возьмешь. С этими надо воевать по-другому.

Новая точка стояния. Возле двадцать какого-то «шкафа».

— Заряжай первый объект.

— На связи.

— Запускай.

— Сделано!

На стол первого объекта из пасти факса выползла короткая бумага. С выдержкой из одного прелюбопытного для него разговора. Того, где известное ему лицо А говорило так же хорошо ему известному лицу Б о партии одного, опять-таки хорошо известного ему товара, направляющегося из пункта С в пункт Д. И о том, что по дороге этот товар может исчезнуть в районе пункта X. Если, конечно, Б столкуется с А. И совместными усилиями нейтрализуют В. Которым и был адресат.

В конце получателю письма предлагалось спуститься в подъезд и взять в почтовом ящике копию магнитофонной записи данного человека, вставить ее в магнитофон и еще раз прослушать.

Что адресат незамедлительно, чуть ноги на лестнице не поломав, и делал.

Потому что товар действительно существовал и действительно шел из пункта С в пункт Д.

Но никто его не собирался перехватывать в пункте X. И никакого разговора между А и Б не было. Но была вражда между Б и В. Не на жизнь, а на смерть.

Что я и использовал.

Необходимую мне для проведения данной комбинации информацию я получил, за немалую сумму, от одного известного мне человечка. А голоса записал с установленных мною в известных же мне местах «жуков». А смонтировал разговор с помощью талантливого звукоимитатора, студента актерского факультета провинциального театрального вуза. И не только этот разговор. А еще два десятка. На самые разные темы.

Конечно, квалифицированная экспертиза, проведи такую, несоответствие голосов установила бы довольно быстро. Но кто будет эту требующую времени экспертизу проводить? Когда кулаки чешутся. Когда кровь к голове приливает, а гнев глаза и уши застит. В такой ситуации хватаются не за высокочувствительную экспертную аппаратуру, а за примитивный пистолет. На что я и рассчитывал.

Таким образом одна ненужная ни мне, ни стране партия лишилась части субсидированных ей на политику и предвыборную кампанию средств. Потому что спонсоры самым неожиданным образом перестреляли друг друга.

Перекрывая финансы, я перекрывал возможности.

Другое письмо уходило к другому денежному мешку.

В нем сообщалось, что отделу по борьбе с экономическими преступлениями стало известно об одной не очень чистоплотной внешнеэкономической сделке. И что сообщил о ней в органы один из руководителей филиала данной фирмы. Под маской анонимного и потому неуловимого доброжелателя. Сообщил с двойной целью — чтобы насолить шефу и чтобы прибрать к рукам, после его отсылки в места не столь отдаленные, головную фирму.

И действительно, милиция, тот самый доблестный отдел, получала соответствующее письмо, где был подробно изложен механизм противозаконной сделки. С извещением о посылке дубликата письма в вышестоящие инстанции. Ну, чтобы они шустрей шевелились. И они шевелились, так что пыль столбом стояла.

Характерно, что эти сведения мог знать только этот человек. Только руководитель филиала. И только он и знал. Потому что именно он — посредством приляпанного с помощью пневматического ружья к стеклу кабинета микрофона — обо всем мне в доверительной беседе с главным бухгалтером рассказал.

Отдел по борьбе с экономическими преступлениями в полном составе прыгал в машины, ехал в указанную фирму и изымал всевозможные документы.

Глава фирмы, конечно, выкручивался, все валил на замов и помов и освобождался под подписку о невыезде. А потом разбирался с руководителем филиала, который решительно ничего не понимал и от всего открещивался. Начиналась очередная бесконечная и небезобидная междоусобная разборка. Филиал закрывался. Головная фирма терпела убытки. Потому что, когда идет драка, купцам не до торговли.

В результате еще одна партия теряла живительный, столь необходимый ей именно сейчас для проведения предвыборной кампании, финансовый ручеек

Подобным же образом я не без успеха стравливал между собой партии и целые блоки партий. Уж не говоря о всяких там мелких мечущихся между ними политических группировках. Хорошо, что все они трудами неизвестных мне сценаристов были учтены, рассортированы и разложены по политическим полочкам. Кто на крайне правую, кто на правую, а кто в центр. Каждая на свое, а не на то, которое декларируется в политической рекламе, место. И в порядке убывания. От наиболее необходимых для успеха задуманного действа до совершенно в нем бесполезных.

Мне не приходилось ничего выдумывать. Я пользовался готовыми рекомендациями. Только с точностью до наоборот.

Политики оказались очень управляемыми, потому что были очень скандальными типами. Просто на удивление скандальными. Просто как торгующие семечками на базаре бабы. Им довольно было подбросить самый примитивный, самый малоаппетитный, но обязательно дурно пахнущий факт, чтобы они тут же вцепились друг другу в глотки.

Работать с ними было одно удовольствие. Одним я доводил до сведения, что вторые, никак не рекламируя это, ищут подходы к третьим, которые, оказывается, сделали ставку на четвертых. Отчего пятые ну просто заходились в праведном гневе. Чему злорадно радовались шестые, вошедшие в союз с седьмыми.

А потом так все запутывалось и перепутывалось, что нелицеприятное выяснение отношений шло уже без всякого моего вмешательства. Да такое, что на участие в собственно политической борьбе ни времени, ни сил уже не оставалось.

Я только бросал камень в стаю. А уж они по собственной инициативе начинали выяснять, кто прав, кто виноват и кто из виновных виноватей всего.

— А сам-то! — кричали лидеры политических движений и тянулись пальцами к лацканам пиджаков недавно союзной стороны.

— На себя посмотри…

За этих уже можно было быть спокойным. Эти своими политическими демаршами стране уже угрожать не могли. А главное, не могли объединиться с другими, подобными им по убеждениям, программам и честолюбивым мечтам партиями. В этой бесконечной, беспрерывной сваре политиков разных толков и направлений я мог властвовать. Потому что научился разделять!

Наверное, спустя какое-то время они разберутся в своих претензиях и поймут, что их попросту стравливали друг с другом. Как голодных, бездомных и оттого злых псов. Но будет уже поздно. То, что они согласно чужой воле и чужому сценарию должны были сделать, они уже не сделают. Не успеют. Так что зря кукловод дергает свои ниточки в надежде, что куклы разыграют требуемый им спектакль. Куклы ничего не разыграют, потому что все идущие к ним ниточки перепутались и перевязались узлами.

— Информация передана! Подтверждение получено. Еще адреса есть?

— Есть!

Глава 56

Следующий удар я нанес по киту «общественного мнения». Того, которое было угодно моим противникам.

Нет, я не был сумасшедшим и не предполагал, что единственным своим голосом смогу изменить настроение населения целой страны. Хотя бы потому, что невозможно влезть в душу и побеседовать «за жизнь» с каждым из сотни миллионов представителей ее взрослого населения. И убедить их в чем-то. Это по силам только тому, кто держит в руках громкоговорящий рупор телевидения, радио и прессы. Тому, кто заказывает всю эту музыку. И кто с помощью ее ежечасного и каждодневного по всем вещательным каналам прокручивания достигает требуемого результата. Я такими возможностями не обладал.

Я не мог изменить ситуацию. Но я мог исказить представление о ситуации. Это мне было по. силам!

Я понимал, что любая массовая кампания должна отслеживаться. И корректироваться в зависимости от полученных результатов. Чуть вправо или чуть влево. Настроение людей — слишком чувствительный инструмент, чтобы можно было играть на нем в автоматическом режиме. Это не патефон, где завел ручку, поставил пластинку и крути ее, пока она не кончится. Это скорее оркестр, где даже одна пропущенная дирижером фальшивая нота может в конечном итоге испортить всю музыку. Нет, здесь без хорошо налаженной и очень оперативной обратной связи не обойтись.

А раз есть связь, значит, возможно использовать ее в своих целях. Как ту самую, идущую в две стороны телефонную «лапшу».

«Лапшу»?

Вот именно «лапшу»! Телефонный провод! Который соединяет двух, трех и гораздо более абонентов. Который используется для разговоров. Для общения. Для вопросов и ответов!

Вот это его свойство я в своих целях и попытаюсь использовать.

Я сел за справочники. Я выписал все существующие государственные, общественные и частные организации, занимающиеся социологическими обследованиями. Всех, кто задает населению вопросы по телефону или вручает на остановках общественного транспорта и в магазинах сомнительного вида анкет-ки и опросные листы. Опросы респондентов, посредством которых устанавливаются рейтинги политиков и партий, выясняется отношение населения к тем или иным вопросам общественно-политической жизни, и есть та самая обратная связь. Именно та, от которой зависит корректировка планов противостоящей стороны.

Я показал найденные мной адреса и телефоны Александру Анатольевичу.

— Попытайтесь выяснить, какие из них подключены к компьютерным сетям.

— Айн момент.

Если социологическая служба выполняет заказ третьей стороны, то она почти наверняка имеет выход в сети. По ним передавать информацию гораздо проще, чем таскать по улицам, зажав под мышкой, папки с бумажными сводками. К тому же папки — улика. Вещественное доказательство. Которое можно изъять, которое можно предъявить, которым можно прижать подозреваемого по самой крутой статье Уголовного кодекса к стенке. А информацию, ушедшую по сетям сразу в закрытую память чужого компьютера, попробуй поймай, попробуй запротоколируй. Но, даже поймав, умудрись доказать злонамеренность данного факта. Может, это лишь оплошность оператора, перепутавшего номера. Уголовно ненаказуемое деяние.

— Сети подключены к следующим номерам… — доложил Александр Анатольевич.

— А возможно установить, на каких еще абонентов компьютерных сетей выходят этим номера?

— В момент связи — да.

— И что для этого требуется?

— Дождаться их выхода в эфир.

— Вот что, Александр Анатольевич, попасите-ка вы эти номера. И постарайтесь выяснить, на кого они выходят и с каким объемом информации.

— А саму информацию не сканировать?

— Нет, информацию не надо. Здесь нельзя рисковать. Они могут зафиксировать присутствие чужака в своих сетях и насторожиться. Что ни в коем случае нельзя допустить! Вы меня поняли?

— Я вас понял.

Александр Анатольевич сделал больше, чем я его просил. Он вычислил требуемые номера. Но они были совершенно нейтральны и, значит, совершенно бесполезны. Тогда он дождался еще одной передачи и установил следующих в сетевой цепочке абонентов.

Это были знакомые нам абоненты. Через них, а затем Через границу еще совсем недавно перекачивалась периодическая печать.

Так вот кого интересуют ответы наших граждан на вопросы, заданные по телефону и на остановках общественного транспорта.

Я обнаружил каналы утечки информации.

И решил изменить их назначение. Решил каналы поступления информации превратить в каналы передачи дезинформации. Поменять их полярность на противоположную — с минуса на плюс.

Я подогнал свой «аварийный» автомобиль поближе к месту действия, подключился к квартальному «шкафу», вышел на их телефонную сеть и стал ждать.

— Здравствуйте. Вас беспокоит служба анонимных социологических опросов. Не могли бы вы ответить на несколько наших вопросов? Отвечать нужно только «да» или «нет»…

Так я узнал о содержании этих нескольких вопросов.

Теперь мне надо было действовать очень быстро.

Я подключил к линии два телефонных аппарата и пять автоответчиков и совместными с ними и с Александром Анатольевичем усилиями обзвонил две тысячи абонентов. Которым задал те же самые, что услышал, вопросы. И получил соответствующие ответы. Все не устраивающие меня ответы я исключил. Все полезные — сохранил на магнитофонной пленке. Утром я был готов к массовому опросу единственного себя как полномочного представителя своего народа.

— Здравствуйте. Вас беспокоит служба анонимных социологических опросов. Не могли бы вы ответить на несколько наших вопросов?

Мог бы. И я включал зафиксированный вчера на магнитофонную пленку чужой голос.

— Да. Да. Да. Нет. Да.

— Спасибо.

— Не за что.

— Здравствуйте. Вас беспокоит служба анонимных социологических опросов…

— Да. Да. Да. Нет. Да…

— Спасибо.

— Пожалуйста.

— Вас беспокоит…

— Да. Да. Да. Нет. Да…

И так тысячу сто пятьдесят раз. Когда техника не справлялась, я вставлял, слегка изменив тембр, свой голос. И отвечал на все те же вопросы все те же самые «Да. Да. Да. Нет. Да…» с небольшими вариациями.

Ну откуда было корреспондентам, набиравшим первый пришедший им в голову номер, догадаться, что они, крутя диск, ни с кем не соединяются? Кроме меня. Что из двух тысяч граждан, согласившихся ответить на их вопросы, две трети были мной! И что эти ответы я подгадывал под заранее известный мне результат. Что далеко не все довольны происходящими в стране событиями. Что не всем нравится именно вот эта названная партия. Что не всех устраивает международная, направленная на помощь нашей стране политика.

Оказывается, не все так благополучно, как, наверное, представлялось авторам этих вопросов. И как удивительно резко меняется мнение опрашиваемого народа!

Может, повторить исследование?

Можете повторить. Можете повторять его сколько угодно. Процентные отношения не изменятся. Голову на отсечение даю. Я свой народ лучше знаю. Лучше, чем кто-либо другой. Потому что я этот народ и есть. В данный конкретный момент. И в данном конкретном месте.

— Спасибо.

Опрос закончен.

Следующий адрес и следующий «шкаф».

— Вас беспокоит общественная рейтинговая служба. Просим вас ответить на ряд интересующих нас вопросов.

— Весь внимание.

— Да. Да. Да. Нет. Да…

— Вас беспокоит…

— Да. Да. Да. Нет. Да…

Наверное, я не мог полностью изменить результаты опросов, ведь они шли не только по телефонному каналу. Но повлиять на них и повлиять самым существенным образом мог точно! И влиял!

— Вас беспокоит…

— Да. Да. Да. Нет. Да…

— Вас беспокоит…

— А зачем мы туда-сюда трубку тягаем? — вдруг спросил Александр Анатольевич. — Так и рука, и уши рано или поздно отвалятся.

— Что поделать. Другого пути нет. Так что потерпите.

— Почему нет? Очень даже есть. Не проще ли, минуя телефоны, забираться сразу в компьютер, принимающий информацию?

— Как это?

— Да очень просто. Пусть они звонят. Пусть спрашивают кого и о чем угодно и фиксируют их ответы. Все это в конечном итоге все равно загоняется в память компьютера. И там и хранится. И чем нам пытаться влиять на конечные цифры опроса в розницу — каждым телефонным звонком, не проще ли делать то же самое оптом? То есть в самой базе данных.

— Но ведь вход в компьютер заперт паролем.

— На каждый замочек отыщется свой ключик. Ведь чему-то я научился у нашего вундеркинда Козловского. К тому же уверен, здесь не может стоять мудреных шифров. Это же не счета в банке. И не секретные сведения. Только ответы на публично заданные вопросы. Да и персонал там — одни женщины и дай бог единственный с очень средним техническим образованием программист. Ну, как вам такая идея?

Идея была замечательная. Тысячекратно упрощающая нашу задачу. Я облегченно бросил раскалившуюся докрасна телефонную трубку.

— Начали?

— Начали! Запрос — отказ. Запрос — отказ. Уточнение. Согласие.

— Файл открыт. Я в хранилище памяти. Какие изменения внести в основные данные?

— Все те же самые. «Да. Да. Да. Нет. Да…» Только не переборщите, не загоните все ответы под единый стандарт.

— За кого вы меня принимаете? Комар носа не подточит! Все будет очень похоже на правду. Все будет выглядеть даже убедительней, чем сама правда.

Готово.

— И что получилось?

— Итоговые проценты на экране.

Итоговые цифры получились очень печальными. Для их заказчиков. Судя по ним, исследуемая страна не была еще готова к принятию следующих, предусмотренных генеральным сценарием шагов. Что-то затормозило поступательный процесс реализации действия. Что-то не вполне совпало с прогнозами аналитиков, с предложенной ими математической моделью событийного развития.

Что?

Это они пусть выясняют сами. Я им в этом деле не подсказчик. И не помощник.

Пока они перепроверяют рейтинги, пока пересчитывают математические модели, пока спорят друг с другом — идет время. Время, которое работает против них. И значит, на нас. На всех. В том числе на меня и на страну.

— Вот что, Александр Анатольевич, добавьте-ка вы им еще пессимизма. Немножко. Чтобы у них поубавилось охотки лезть в чужие дела. Глядишь, они, с нашей подачи, и одумаются.

— Вы думаете, одумаются?

— Уверен! У них просто нет другого выхода. Я ошибся. Они не одумались. И не потеряли охоты лезть в чужие дела. Более того, они форсировали процесс разрушения. От сбора информации и подкупа должностных лиц они перешли к прямому действию.

Это было совершенно непонятно, не похоже на них, на их осторожную и до того очень взвешенную политику. Но это было так. Пора теоретических изысков прошла. Началась драка…

Глава 57

В известном промышленном районе одновременно забастовали шахтеры трех угольных разрезов. Через четыре дня их поддержали горняки еще двух регионов. И еще трех.

— Но почему именно шахтеры? — удивлялся Александр Анатольевич.

Потому что это был очень умный, очень расчетливый и очень действенный с точки зрения влияния на внутреннюю политику ход. Правда, он случился чуть не вовремя, не тогда, когда был предусмотрен сценарием. Но он случился!

— Чего они добиваются?

— Дестабилизации отдельных районов страны.

— Нет, я имею в виду шахтеров.

— Шахтеры здесь ни при чем.

Шахтеры здесь действительно были не в счет. Они служили только средством. Только разменной картой в большой игре больших политиков. Очень удобной и потому козырной картой.

Забастовка шахтеров являлась идеальным инструментом для манипулирования общественным мнением. В любую угодную сторону. Хоть вправо. Хоть влево.

Остановка угольного конвейера как напрямую, так и косвенно отражалась на всех прочих отраслях промышленности. Уголь не получали металлурги. Металлурги не давали металл. Отсутствие металла лишало работы десятки тысяч людей в тяжелой и станкостроительной промышленности. Но самое главное, отсутствие угля било по расположенным в ближних регионах тепловым электростанциям. А падение напряжения в сети — по всем. Без разбору. От промышленных гигантов до мерзнущей в своей квартире старушки-пенсионерки.

Забастовка в угледобывающей промышленности отражалась на всех и вызывала цепную реакцию народного недовольства. Невыход на работу учителей или инженеров никто бы не заметил. И никто бы не воспринял всерьез.

Именно поэтому забастовка случилась в шахтах.

Забастовка угольщиков должна была послужить тем фитилем, который способен взорвать бомбу социального недовольства целого региона.

Какого-то одного региона. Только одного.

Так было предусмотрено сценарием.

Вопрос: какого из шести?

Я сел за учебники географии.

Любой город, любая область и даже государство существуют не в безвоздушном пространстве, а на вполне конкретных, с конкретным рельефом и климатом участках суши. Эти доставшиеся им участки во многом влияют на экономику, характеры и уклад жизни проживающих там людей и тем на политику. Рассматривая карту под таким специфическим углом зрения, иногда можно увидеть много больше, чем на ней нарисовано. Не одни только горные хребты и водоемы.

Меня в первую очередь интересовали климатические условия, количественный и качественный состав населения, транспортные развязки, наличие энергоисточников, приближенность к границам и еще многое, многое другое.

Поднимать волну социального недовольства проще было в местности, где забастовка шахтеров угрожала реальными, а не воображаемыми бедствиями проживающему там населению.

Регион А. Отличные подъезды. Дублированное энергоснабжение. Альтернативные теплоносители. Малая населенность. Не похоже. Здесь если социальные выступления и возможны, то очень вялые и очень кратковременные.

Регион Б. Здесь положение подобное. Немного населения. Хорошо отлаженное снабжение. Мощная энергетика. Малый процент людей, занятых в горнодобывающих и сопутствующих ей отраслях…

Регион В. Тут положение более печальное. Три теплоэлектростанции и ни одной гидро- или атомной. Дороги малочисленны и разрушены. Люди сконцентрированы в городах, не имеющих автономного теплопитания. Преобладающая профессия — горняк…

Регион Г…

Регион Д…

Я остановился на трех регионах. Но я все еще не знал, какой из них избран для социального эксперимента.

— Александр Анатольевич, а не слабо вам дотянуться своим сканером «от Москвы до самых до окраин»?

— До каких?

— До самых дальних.

— Что вы все ходите вокруг да около? Что вам требуется конкретно?

— Периферийная печатная продукция. В больших объемах.

— Будет вам продукция. Если там есть хотя бы одна подключенная к компьютерным сетям редакция…

Неделю я потратил на просмотр периодики. Я смотрел ее беспрерывно с утра до вечера, отмечая плюсиками и минусиками по десятибалльной шкале негативную либо позитивную информацию.

Ругают существующее положение дел — минус три.

Сильно ругают — минус семь.

Ругают распоследними словами — минус десять.

Хвалят за наше счастливое сегодня — плюс четыре.

Сильно хвалят — плюс шесть.

Разливают елей так, что он со страниц медом капает, — плюс десять с половиной.

А в итоге?

А в итоге явное, процентов на сорок выше, чем в прочих местах, преобладание негатива в одном из регионов. Уж не здесь ли запланирован и любовно взращивается взрыв народного негодования?

Попробуем подтвердить свои подозрения. Или опровергнуть их.

Я просмотрел сводки поступления в отдельные регионы материальных и финансовых средств. Очень занятно. Мой регион на фоне остальных выглядел как пасынок, живущий рядом с родными и горячо любимыми детьми. Питаются из одного и того же котла, но очень по-разному. Недопоставка. Задержка. Отказ. Отказ… Сплошные отказы! Кому-то куриные ножки, а кому-то воробьиные горлышки. Или голая отварная картошка.

К чему бы это?

А если зайти с другой стороны? Там, где ожидаются проявления народного недовольства, обычно начинают подкармливать органы правопорядка и армию. Чтобы они, из братской голодной солидарности, на сторону противника ненароком не переметнулись. Чтобы они руку дающую не кусали, а, оскалившись, защищали.

Как у нас с этим дело обстоит?

Занятно обстоит.

Если верить служебной, только для «их» пользования статистике, в означенном регионе проблем с жалованьем для офицерского и сержантского состава МВД и армии нет. Никаких задолженностей. Более того, даже какая-то квартальная премия выдана. За что выдана? За то, что прошло девяносто календарных дней? Странная для наших прижимистых руководителей щедрость. Дурно пахнущая щедрость.

Теперь посмотрим грузопоток. Что из того региона ушло и что туда взамен прибыло.

Так, лес, уголь, другие полезные ископаемые, транзитный груз и прочее. Тут все ясно.

А туда? Шиш на постном масле. В очень значительных количествах. И еще, если судить по запрашиваемым платформам и местам погрузки, — бронетехника. И воинские, подробно не раскрываемые в сводках эшелоны. И дополнительная горючка. Наверное, для той бронетехники.

Отчего это вдруг военные по стране разъездились? Может, они всегда так разъезжали? Согласуясь со временем года. Как дикие перелетные птицы. Ну-ка, полюбопытствуем, как обстояло дело в предыдущие годы.

По-другому обстояло. Никто никуда не ездил. Все по зимним квартирам сидели.

И что на это нам скажет пресс-служба Министерства обороны? Если я представлюсь корреспондентом Би-би-си. И заплачу за информацию «зелененькими».

Ах, учение? Плановое? С целью отработки взаимодействия различных родов войск? О'кей. В смысле — понятно.

Вот только непонятно, почему именно там и именно в это время? Ни раньше, ни позже? Или наоборот, очень даже понятно! Создают на всякий пожарный случай силовой буфер. Если вдруг ситуация выйдет из-под контроля.

Итак, подводим итог. Если где-нибудь что-нибудь и может случиться, то только в этом, обиженном со всех возможных сторон, кроме разве незапрашиваемой военной помощи, регионе.

Значит, туда мне и путь держать!

Но прежде чем туда отправляться, мне следует решить, что я там смогу полезного сделать. Как совладать с таким скопищем искусственно взращенных проблем? Учитывая, что я не глава государства, а только рядовой его гражданин.

И я снова, как всегда, когда не знал, что делать, начал задавать себе вопросы. Точнее, один-единственный вопрос.

Что будет являться главной пружиной затеваемого между населением и властями конфликта?

Главной — деньги!

Официальной, а впрочем, и реальной причиной забастовки шахтеров была невыплата им за несколько месяцев зарплаты. Это было странно. Потому что деньги в стране были. Деньги были даже в поселках шахтеров — у милиции, у пожарников, у административно-управленческого аппарата, у многих других категорий граждан. Им зарплаты выплатили. В том числе, наверное, и потому, что их участие в акциях неповиновения не предусматривалось. Сценаристам не нужен был всеобщий бунт, им нужна была лишь демонстрация недовольства, несогласия с существующей политикой. Не более того. Более — это уже революция. Которая в рамки кабинетных сценариев не укладывается.

В конечном итоге все задолженности будут погашены, все зарплаты выплачены. Что лишний раз докажет наличие требуемых средств. Но это будет потом.

А за это время, время забастовок и выяснения отношений между народом и Правительством, кое-кто успеет протащить через законодательные органы устраивающие его поправки к законам, поставить на ключевые должности нужных людей и сделать еще очень много полезных, лично для себя и для своих негласных хозяев, дел.

В этом и есть основная цель хорошо срежиссированной бузы.

Это понимал я. Но это не понимали и не могли понять лишенные средств к существованию шахтеры. Они не осознавали, что их бурчащие от голода желудки — это лишь прелюдия, первый звук в чужой, очень сложной и очень длинной музыкальной импровизации.

Наверное, я мог попытаться объяснить им всю эту, в которой их использовали в качестве основного аргумента, комбинацию. Но я никогда бы не смог донести свою мысль до их жен и детей, которые хотели есть и одеваться в более-менее приличную одежду.

Поэтому я пошел другим путем. Тем, который лишал бомбу главного ее запала.

Я просто нашел деньги. Всем тем, кто их не получал.

Как?

Как умел.

От имени стачечного комитета я отправил пять факсов в пять наиболее крепко стоящих на ногах местных банков. С просьбой оказать материальную поддержку семьям голодающих шахтеров до погашения им долгов государством.

Банкиры посмеялись над наивностью стачкома. И сделали заявление в местной прессе о большом желании оказать материальную помощь нуждающимся и о полной невозможности это сделать из-за хронического отсутствия каких-либо свободных средств.

В отличие от всего прочего населения сидящего на голодном финансовом пайке региона, они догадывались, кто и с какими целями не переводит шахтерам причитающиеся им средства. По крайней мере думали, что догадываются. С людьми из Центра, дирижирующими региональной политикой, банкиры ссориться не хотели. И положили факсы «под сукно».

До момента, пока не пришли следующие факсы. Теперь уже именные, управляющим, «лично в руки».

В факсах доказывалось наличие в данных банках излишков сумм, которые можно было бы направить бастующим горнякам.

Периферийные банки, в отличие от столичных, не так рьяно и изощренно защищали свои дебеты с кредитами, чтобы нельзя было вытянуть требуемую информацию из их компьютеров. А сами банкиры оказались исключительными в быту болтунами, к тому же малообразованными в сфере техники промышленного шпионажа. Они боялись только грабителей и «медвежатников», вооруженных отмычками, автогенами и автоматами. И не предполагали, что обыкновенный телефонный провод и не различимый глазом микрофон, налепленный на оконное стекло, способны причинить куда большие финансовые потери, чем просто банальный взлом.

В заключение финансового обоснования я рекомендовал задуматься над тем, что предпримут оголодавшие горняки, если они узнают о наличии у них под боком излишков так не хватающих им средств. И что скажут рядовые вкладчики, которым из-за полугодового отсутствия прихода не выплачивают причитающиеся им проценты по вкладам. И какие выводы сделает налоговая инспекция, буде ей, как-нибудь случайно, попадут в руки вот эти вот цифры…

А?

Утром следующего дня четыре местных банка удивили общественность заявлением о готовности выдать шахтерам беспроцентную ссуду для погашения задолженности по зарплатам. С принятием долговых обязательств государства на себя. Пятый банк заявления не сделал, потому что объявил себя банкротом, а его управляющий и главбух ударились в бега.

Недостающую сумму я известными мне и другим работникам Конторы методами получил в других банках и переправил на счет стачкома. В качестве благотворительного взноса от пожелавших остаться неизвестными бизнесменов.

Шахтеры покинули митинговые колонны и встали в очереди в кассы, а потом в кассы магазинов. Накал страстей пошел на убыль. После сытного обеда и тихого отдыха в кругу семьи охотников идти на продуваемую всеми ветрами улицу обычно не находится.

Это был успех. Но это была еще не победа.

Согласно сценарию, невыплата зарплат не являлась единственным способом политической и социальной дестабилизации региона. Были еще недопоставки товаров первой необходимости, перебои с электроэнергией, рост преступлений против личности, массовый террор. Последний подходил лучше всего. Он не просчитывался как интрига государства против отдельно взятой административной территории и при минимальных вложениях давал максимальный положительный эффект. Два-три сопровождающихся многочисленными жертвами взрыва — и население проголосует за любые предложения, обещающие им быстрое избавление от страха за себя и своих детей. Старый, апробированный во множестве стран прием.

На их месте я взорвал бы бомбу. А лучше две. Раздул пламя общественного возмущения с помощью прессы. А потом собрал многочисленные митинги. Выдвинул политические требования. И методом стихийного волеизъявления народа поддержал бы того… кто всю эту кашу заварил.

Я бы сделал именно так.

И именно поэтому я постараюсь сделать все наоборот.

Я пошел в аптеку и купил без рецепта несколько необходимых мне лекарств. В большом количестве. Потом я пошел в хозяйственный магазин и прикупил кое-что из бытовой химии. Потом я смешал все эти лекарства и всю эту бытовую химию в известной мне пропорции. И получил мощное взрывчатое вещество!

Умению изготовлять бомбы из ничего, вернее — из того, что свободно продается в «любой посудной лавке», и применять их по назначению каждого диверсанта-разведчика учат еще на первом курсе учебки. Это азы. Это самое простое.

Я сделал две бомбы. Одну положил в урну возле центрального универмага. Другую в вестибюле кинотеатра.

И позвонил в милицию.

— Але! Тут какой-то сверток большой. В кино. И там что-то тикает. Может, будильник. А может, еще чего. Я его трогать боюсь. Вы посмотрите сами.

Милиция приехала и нашла то, что нашла. Снаряженную к взрыву бомбу. И потом еще одну.

И объявила тревогу.

Чего я и добивался.

А зачем ждать, когда в городе поразбрасывают в местах скопления людей настоящие взрывные устройства? О которых никто не сообщит и которые сделают свое кровавое дело. В таких случаях лучше опережать ситуацию. Как в медицине с помощью загодя поставленных прививок. Немножко укололся чумой и уже никогда чумой не заболеешь. И не умрешь.

В город нагнали дополнительные силы правопорядка. На каждом углу поставили по постовому. Каждый подозрительный чемодан или сверток тащили на экспертизу. Каждого подозрительного типа ощупывали силами привлеченных дружинников и курсантов местных военных училищ.

Теперь проведение в городе террористических актов было усложнено. И террористических актов не состоялось. Даже если они и планировались. А если не планировались, то тут лучше пересолить…

Регион был стабилизирован.

Но… взорвался другой регион. Точно по тому же сценарию.

Глава 58

Что и должно было произойти. Получился классического покроя тришкин кафтан, где я с иголкой и нитками бегал из одного конца страны в другой и штопал худые места, а по швам трещало там, куда я не успевал. Все это было закономерно. В одиночку против всех не воюют. Я явно переоценил свои силы.

Я слушал радио, смотрел телевизор, читал сообщения с мест и слышал, видел и понимал гораздо больше, чем говорили, печатали и показывали. Я знал, что произойдет дальше. Через час. Через день. Через неделю. Я мог сверить это по листам имеющегося у меня сценария. Конечно, это был не тот регион, который планировался в качестве главного исполнителя заказанной роли. И даже не запасной, где я тоже успел предпринять кое-какие шаги, это был третий, наименее приспособленный для бунта регион. Где «революционные» процессы протекали вяло, со скрипом и с пробуксовыванием. Но тем не менее протекали! Подталкиваемые чьей-то опытной рукой.

— Что, плохи дела? — спрашивал Александр Анатольевич.

— Неважнецкие дела!

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Тем, что выбросите телевизор, радиоприемник и газеты. И не будете рассказывать о том, что происходит в стране.

Два раза я выезжал в те внезапно оголодавшие края. Но сделать почти ничего не смог. Болезнь была запущена. Болезнь прогрессировала.

Я попробовал вытрясти деньги из местных банков. Но их хранилища оказались пусты. Кто-то посредством хитрых финансовых махинаций обескровил их раньше меня. Похоже, сценаристы умели учитывать опыт предыдущих ошибок. Теперь банки не могли вступить в игру. Не могли выдать беспроцентную под зарплату ссуду. Банки были нейтрализованы.

Я добыл и направил средства в стачком. И они пропали. В стачкоме. Я попытался через подставных журналистов поднять скандал. И их нашли. Но только часть. И пообещали в скором времени отыскать остальные. Но деньги нужны были сейчас. Как ложка к обеду. Сейчас! А не потом, когда тарелки опустеют.

Я ломал голову над тем, что предпринять еще, но в глубине души понимал, что, что бы я ни сделал, ситуацию уже не переломить. Я опоздал. Как на поезд, который ушел вчера. Время легких прививок было безнадежно упущено.

Если бы была жива Контора, если бы в одни оглобли со мной впрягся местный, владеющий обстановкой, знающий людей и существующие пружины власти Резидент, может быть, что-нибудь и удалось изменить. Но Конторы не было. Был один только я.

Я был обречен на поражение. Потому что рвал вершки. Только вершки. А питающие сорную траву корни оставались в земле. На недоступной мне глубине. И выталкивали, выталкивали, выталкивали на поверхность новую сорную поросль.

Где были эти корни? Кто был этими корнями?

Кто? И где?

На этом и надо было сосредоточить внимание. А не на бесконечном и безнадежном дерганье сорных стеблей.

Кто?

И где?

Я оставил бестолковую суету и стал думать.

Местные руководители? Едва ли. Их, конечно, использовали, но втемную. Так, что они сами не знали, что и для чего они делают.

Большие чиновники в Правительстве? Из тех, что числятся в моем досье агентами влияния? Наверняка. Но они тоже лишь пешки в большой игре. Их много, и каждый гадит исключительно в меру своих сил и способностей на своем, строго определенном участке. Это суммарно они заваливают тем самым всю страну. По ноздри… Управлять ими, каждым в отдельности, ни рук, ни ног, ни времени не хватит.

Минуточку. Вернемся немножко назад. Как я сказал — «определенном участке»? А кем они определены? Эти участки?

Если обращаться к самым истокам — то сценарием.

А кто разрабатывал сценарий?

Группа специалистов очень широкого профиля. Одной неизвестной мне страны.

А почему неизвестной?

Наверное, потому, что я просто не задавался целью выяснить конкретного адресата. Мне это было без надобности. Мне было важно, не кто делает, а что он делает. Я не собирался вести захватнические войны. Я дрался на своей территории.

Итак, чья страна? Уж не дяди ли, живущего в большом с белыми колоннами доме?

Вполне вероятно. Если исходить из принципа, что, когда хочешь узнать вдохновителя преступления — посмотри, кому оно принесло наибольшую выгоду.

И кому же?

В первую очередь ему — нашему заокеанскому соседу. И его руководству, сэкономившему своему налогоплательщику за счет победы в полувековом военном противостоянии многие и многие миллиарды долларов.

Но и его северному соседу.

И его союзникам в Европе.

И всем прочим, кого не устраивало могущество контролирующей одну шестую часть суши империи.

Так кому же конкретно?

А так ли это важно?

Допустим, я установил заказчика сценария. И что с того? Что я сделаю дальше? Дам ему срочную телеграмму с требованием прекратить чинимые при его поддержке безобразия? Обругаю! Пристыжу! Пальчиком пригрожу! Матом пошлю!

Он, конечно, испугается, и затрепещет, и покается, и уйдет в монастырь замаливать свои политические грехи, и дослужится там до звания архиепископа. Так?

Ну, конечно, нет.

Его, как и всякого другого высоко сидящего чиновника, так просто не усовестить. Потому что этого органа чувств у него как действующего, профессионального политика нет. Отмер за ненадобностью в процессе политической эволюции. Как мешающий рудимент. Политика не делается чувствами. Политика делается расчетом и силой. И еще страхом.

Может, обратиться за содействием в международные организации?

Обратиться можно. Дождаться содействия — нет. Все они тому большому идолу, который зовется Политика, в рот смотрят. Как рыбы-чистильщики в пасть акуле. Вдруг что-нибудь такое съестное с зубов перепадет. И иногда перепадает.

Тогда поднять на борьбу общественное мнение! Собрать миллионы подписей в знак протеста против… Как это раньше делалось, когда боролись за мир во всем мире. Отчего нет? Общественное мнение — это сила! На одну подпись — минута. На миллион подписей — два года. Это если без сна, отдыха и перерыва на обед и туалет. Итого — лет через десять наберется кворум.

Только к тому времени и ишак помрет, и эмир, и я.

Что же тогда делать? К кому обратиться за помощью? Кто может помочь в борьбе с всесильным Заказчиком?

Только равный ему по положению и весу чиновник.

А кто ему равен?

Он сам! Заказчик.

Только Заказчик может остановить Заказчика!

Вот такая логичная и одновременно абсурдная мысль!

А может быть, не такая уж и абсурдная? Может, очень даже здравая?

А?

Зачем обращаться ко многим тем, кто не может помочь? Не лучше ли к единственному тому, кто способен это сделать?

Но только как его найти? Я не знаю не только его адреса. Я даже не знаю страны его пребывания. Я могу строить предположения, но это будут только предположения. А ошибаться мне нельзя!

Как передать тому, кого я не знаю, мое послание?

Да очень просто. Через исполнителя! Компьютерный адрес которого мне известен. Разве он не переправит сообщение, которое высветится на экране его монитора, дальше? Тому, кто принимает решения.

Передаст! Или ему голову снимут.

Вот и почтальон отыскался. Очень надежный почтальон. Потому что работает не за зарплату, а за… голову на плечах. Этот не подведет. И Заказчик получит мое письмо. Кем бы он в какой стране ни был!

Получит! И прочтет!

Что и требовалось доказать!

Я сел за стол, взял ручку, чтобы набросать черновичок, и замер в растерянности. А что писать? Точнее, как писать? В каких выражениях? И кому адресовать это письмо?

«Глубокоуважаемому Президенту неизвестной мне страны»? «Инкогнито, разработавшему план общественно-политического переустройства известного ему государства»? Просто «Заказчику»?

Не так. И не так.

Президент он или только премьер-министр, я не знаю. «Заказчик» — это сугубо мое, для облегчения работы название. А об «Инкогнито» смешно говорить, посылая конкретное письмо конкретному человеку.

Не силен я в эпистолярно-дипломатическом жанре. Чему не учили — тому не учили. Сказать бы ему при личной встрече, что я о нем и о его программах думаю. Тут бы у меня слова отыскались. Разные. Доходчивые. Но, к сожалению, плохо переносимые на бумагу.

Так как написать?

Я написал просто. Как в обезличенных бюрократических повестках. Как в казенных объявлениях на подъездных дверях.

И в самом конце, в подтверждение серьезности своих намерений, несколько наугад выбранных из того самого «сценария» страниц.

И как хотите!

— Ну что, Александр Анатольевич, забросим цидульку на вершину политического Олимпа? Хватит у нас силенок?

— Хоть самому Господу Богу. Если у него компьютер есть.

— За Бога не скажу. А у этих — точно есть.

— Какой адрес?

— Старый. Международный. Тот самый адрес, из архивов которого мы когда-то сканировали самую ценную информацию. Теперь мы возвращаем часть того, что не спросясь взяли. Как говорится — долг платежом красен.

— А он им нужен, этот возврат?

— А мы их не спросим. Как о качестве зубов того дареного коня. Готовы?

— Готов.

— Ну тогда ни пуха!

— А вас совсем по другому адресу…

Первый телефон. Вызов.

Запрос — ответ.

Запрос — ответ.

Уточнение.

Ответ.

Согласие.

Пропуск в сети.

Второй телефон.

Запрос — уточнение.

Ответ.

«Укажите пароль».

Пошел пароль.

Опознание.

Запрос — уточнение — ответ.

Согласие.

Как удивительно легко на этот раз прошла связь. Вот что значит входить в загодя открытую дверь. Даже петли не скрипят! Вот что значит опыт и квалификация! И еще, наверное, чувство собственной правоты, которое в открытом бою не последнее дело. Правому и черт в подмогу, а неправому и Бог не помог…

— Линия открыта. Абонент готов к приему информации.

— Запускайте!

— Информация пошла. Информация принята.

— Уходим! Пока хвост не прищемили.

— Погодите!

— Что еще такое?

— Они просят не прерывать связь. Просят сообщить наш адрес для продолжения диалога.

— А наш вес, рост, объемы груди и талии им для продолжения знакомства не нужны?

— Так и передавать?

— Никак не передавать. Работайте только на прием.

— Продолжают настаивать на диалоге. Сообщают о крайней заинтересованности полученной информацией.

Что предпринять? Уйти? И не узнать о судьбе собственного послания? Не узнать, дошло ли оно до получателя или нет?

Остаться? Рискуя тем, что они вычислят адрес?

Но даже если вычислят, успеют ли что-то предпринять? Здесь, на чужой территории? И станут ли что-нибудь предпринимать, зная, чем это им может грозить? Ведь информация уже похищена и может быть легализована в любой следующий момент. Похитителей ловят за руку только в процессе воровства. А когда они этот предмет уже умыкнули, с ними торгуются.

Подтверждение получения письма адресатом стоит риска?

Стоит!

— Встречный поиск зафиксирован?

— Встречный поиск не просматривается. Впрочем…

— Что?!

— Нет. Показалось. Просто секундный сбой программы.

— Тогда передавайте. «Готов к диалогу. О времени следующего сеанса связи сообщу дополнительно. Буду разговаривать только с адресатом!»

Все! Отбой!

Но Александр Анатольевич не выключил компьютер.

— Что опять?

— Сейчас, еще минуточку.

Он стучал по клавишам, как опаздывающая на последний поезд профессиональная телеграфистка. Потом смотрел на экран и снова стучал.

— Что произошло, Александр Анатольевич?

— У меня такое ощущение, что в сети, кроме нас, присутствовал кто-то еще. Кто-то третий.

— Кто?

— Не знаю. Я даже не знаю, есть ли он. Или мне померещилось.

— С чего вы это взяли?

— Сам не знаю.

И тут же резкий, так что мы вздрогнули, телефонный звонок. Странно. Нам на эту квартиру звонить некому. Потому что о нас в этой квартире, в этом городе и в этой стране никто не знает.

Разве только хозяева, у которых я ее снимал? Или участковый, который желает познакомиться с новыми жильцами. Пока только по телефону.

Звонок продолжал дребезжать. Я и Александр Анатольевич напряженно смотрели на телефон. Нам было не по себе, хотя это был только телефонный звонок.

Взять?

Не взять?

Александр Анатольевич поднял трубку.

— Але! Тосю позовите!

— Вы не туда попали.

— Да ладно тебе пургу гнать! Тоську давай! Это я, Мишка.

— Вы не туда попали!

Отбой. Длинные гудки. Вот такой почти мгновенный переход — с вершин политического Олимпа к полупьяному Мишке.

— Ошиблись номером. Псих какой-то.

— Может, и ошиблись. Может, и псих… Вот что, Александр Анатольевич, сворачивайте свою технику. Кажется, мы слишком долго засиделись на одном месте.

— Неужели вы думаете?..

— Я думаю, что там, где случаются сбои программ и ошибочные телефонные звонки, лучше не задерживаться. Мы переходим на новую квартиру. Эта нам не подходит. С этой мы съезжаем. Она слишком шумная…

— Пять минут на сборы?

— Пять.

— Только «винты»?

— Да. Только «винты».

Пока Александр Анатольевич «выдергивал» диски, я отсматривал подходы. Никаких подозрительных шевелений. Дорога чиста до самого горизонта. Может, и вправду неизвестный абонент Тоську разыскивал, а не притаившихся на конспиративной квартире нелегалов? Может, я зря горячку порю, тем усугубляя нашу устоявшуюся бытовую жизнь?

Нет, не зря! Случайность равна угрозе, угроза, на которую не обратили внимания, — провалу. Провал равнозначен смерти. Лично я предпочитаю бытовые беспокойства вечному покою.

На выход!

— Куда вы, Александр Анатольевич?

— К двери. Вы же сказали — мы уходим.

— Для нас выход теперь с другой стороны. И совсем через другие двери.

— Через какие другие?

— Через балконные. Через наш балкон — на соседский. Через него — в квартиру. И в соседний подъезд.

— Но там же люди.

— Боюсь, что за входными дверьми тоже. Но гораздо менее дружелюбно настроенные. Давайте быстрее, У нас уходит время.

Балконы разделяли несколько метров. Я поднял с пола заранее заготовленную доску и перекинул ее с одних перил на другие. Узкую доску, шириной в две ступни. Александр Анатольевич побледнел.

— Я не пойду!

— Вы пойдете. Потому что другого пути нет.

— Но я упаду.

— Если вы упадете и, к примеру, вывернете лодыжку, я буду вынужден вас добить.

— Издеваетесь!

— Нет. Честно предупреждаю. Живым я вас не отдам никому. И ни при каких обстоятельствах. Вы теперь не человек. Вы теперь ходячий архив информации. На двух ножках с языком! Который возможно развязать. Или вы перейдете с балкона на балкон, или вы умрете еще до того, как долетите до земли. Ну!

Александр Анатольевич встал на доску.

— Держитесь за стену. Смотрите вверх. И думайте только о приятном, — посоветовал я.

Шаг. Еще шаг.

Мой напарник цеплялся за кирпичи в стене, как за саму жизнь. Казалось, ладони его превратились в присоски, вроде тех, что расположены у осьминога на щупальцах.

— Все, дальше я не пойду!

— Без капризов!

— Я не могу дальше.

— Через пять секунд я встаю на мостик. Двоих он не выдержит!

— Я боюсь!

— Раз.

— Но я действительно боюсь!

— Два. Три.

Я встал на доску.

— Что вы делаете?!

— Я иду. Четыре.

— Не надо. Не надо! Я сейчас.

Почти падая, Александр Анатольевич шагнул два шага и вцепился в перила соседнего балкона.

Шесть его судорожных шагов вместились в три моих обыкновенных. В отличие от него, я шел спокойно, как по мостовой. Так, как меня когда-то учили. Как меня когда-то учил старый заслуженный цирковой артист-канатоходец.

— Шагай уверенно и обязательно с улыбкой. Размышляй не о том, что ты можешь упасть, а о том, что ты должен понравиться зрителю. Кураж помогает равновесию больше, чем балансирный шест. Артист, который думает об угрозе падения, а не об успехе номера, — обречен на провал. В прямом и переносном смысле слова.

Я шел с улыбкой. И абсолютной уверенностью в успехе своего «выступления». Четырехэтажная высота меня не смущала. Точно так же я бы мог пройти по натянутому над стометровой пропастью канату. Или по лезвию ножа. Когда знаешь, как надо ступать, как держать равновесие и что при этом думать, дополнительные метры, разделяющие подошвы ног и землю, уже не играют никакой роли. Равно как ширина опоры. Ты просто идешь. Как человек по меловой линии, начерченной на асфальте.

— Здорово это у вас получается! — восхитился пришедший в себя Александр Анатольевич.

— Цирковая практика.

— Вы еще и в цирке выступали?

— Ага. В некотором роде. Коверным.

С чужого балкона я ввалился в чужую квартиру. Именно ввалился. Потому что входить в не принадлежащее тебе помещение лучше с громом, молнией и по возможности копотью. Дабы феерической формой заглушить противоправное содержание. И не дать возможности испугавшимся до полусмерти жильцам поднять крик.

— Вы почему цветочные горшки с перил не убрали?! — резко спросил я приподнявшихся с дивана хозяев, обалдело уставившихся на незваных, открывших их балконную дверь незнакомцев. И на секунду высунув на улицу голову, крикнул: — Все. Отгоняй подъемник. Мы через подъезд спустимся.

— А вы кто, собственно?..

— Я говорю, почему вы, собственно, горшки не убрали? Несмотря на категорическое распоряжение райкомхоза? А?

— Но мы…

— Но мы, но вы… Зафиксируйте нарушение, — бросил я через плечо Александру Анатольевичу. — И по соседнему балкону тоже. Будем вызывать в жилкомхозтрест и штрафовать. Нещадно! Сколько можно предупреждать, в самом деле. А если штраф не возымеет действие — расселять!

— Но мы действительно не знали… — Насчет того, что не знали, это вы комиссии жилтрестнадзора расскажете. Если они слушать будут. Какая у вас квартира?

— Шестьдесят седьмая…

— А нам куда дальше? — озадаченно спросил я и сам себе ответил: — В шестьдесят девятую. Все. Получите повестку — явитесь по указанному адресу. Деньги с собой сразу брать не надо,

— Какие деньги?

— На штраф деньги. Согласно распоряжению начальника коммунхоза…

— Мы уберем. Мы не знали. Мы обязательно, — поскуливали, сопровождая неожиданно нагрянувшую с балкона комиссию к входной двери недисциплинированные жильцы.

— Уберете?

— Конечно, уберем. Сегодня же! Сейчас же!

— Ну смотрите. В последний раз. Беру на свою ответственность. Шестьдесят седьмую можете вычеркнуть.

— Спасибо вам.

— Да ладно. Не за что. Если уберете…

Хорошие у нас люди. Душевные. И тем очень удобные в обращении. К ним не спросясь в квартиру вломишься, на них же в три этажа наорешь, и они же перед тобой за это оправдываться станут! На цивилизованном Западе, говорят, с этим делом не так благополучно обстоит. Их законопослушные граждане в чужака, нарушившего границы частной собственности, сразу палят из всех имеющихся в наличии стволов. Так что он про те горшки даже слова сказать не успевает.

В подъезде я прозвонил в три подряд квартиры, пока не нашел пустую. Открыв дверь отмычкой, я втолкнул внутрь Александра Анатольевича.

— Сидите тихо и ждите меня.

— А если вдруг вернутся хозяева?

— Если вдруг вернутся хозяева, наорите на них, что они по ротозейству входные двери не запирают, а вам, дружиннику, по просьбе участкового здесь дежурить приходится! Как будто у вас своих дел нет. Только шумите погромче и обязательно оплату с них за услугу требуйте. Это убеждает. Ясно?

— Ясно.

— Ну тогда до скорого.

Отъехав за три улицы на общественном транспорте, я на первой встретившейся стихийной дворовой стоянке завел первый понравившийся мне автомобиль и вернулся назад. На колесах. Помотавшись до того для порядку полчаса по городу.

— Куда теперь? — спросил плюхнувшийся на заднее сиденье программист.

— Снимать жилплощадь. Не на улице же нам ночевать, в самом деле.

Квартиру я снял уже через два часа. По газетному объявлению. Снял не торгуясь. И не осматривая. Потому что больше трех дней задерживаться в ней не предполагал. Хотя и заплатил за три месяца вперед.

— А теперь, Александр Анатольевич, расскажите мне еще раз о том, что вам такое при работе с компьютером пригрезилось, — попросил я, едва захлопнув входную дверь в наше новое жилище.

— Может, завтра?

— Нет, не завтра, а сегодня. Причем не откладывая ни на минуту. И максимально подробно!

Александр Анатольевич посмотрел на меня с каким-то даже подозрением. Он не понимал этих мгновенных, без явной угрозы со стороны, квартирных переездов, этих блошиных прыжков с балкона на балкон, этой моей маниакальной торопливости. Он вообще ничего не понимал.

— Я вас слушаю. И буду слушать до тех пор, пока вы мне все не расскажете.

— Ну не знаю. Тогда мне на мгновение показалось… Показалось, что я увидел. Вернее, почувствовал. Что-то такое…

— Конкретней!

— Мне показалось, что кто-то посторонний вклинился в нашу связь. И, используя открытый канал, пытался влезть в память нашего компьютера.

— Вы можете проверить свои ощущения документально?

— Наверное, могу. Если снова открыть канал связи.

— А если не открывать?

— Тогда невозможно. Без специальной аппаратуры невозможно.

— Значит, если исходить из худшего?..

— То они могли засечь наш адрес и даже считать отсылаемую информацию.

— А не могли они, используя момент, сканировать что-то из нашей базы данных?

— Это исключено! У нас стоит защита. Я бы сказал — суперзащита! Ее еще Козловский устанавливал. А он в этом деле докой был. Каких поискать и все равно не найти! Чужие пароли как орешки расщелкивал. Да вы сами видели.

Нет, это надо быть специалистом равной с ним квалификации. И располагать гораздо большим временем на подбор вариантов.

Нет, это невозможно!

— А теоретически?

— И теоретически невозможно.

— И все же, что следует предпринять пользователю, который подозревает, что в памяти его компьютера кто-то покопался? Кто-то совершенно посторонний.

— Найти этого «постороннего» и набить ему морду. И сломать его компьютер!

— А если без шуток?

— Тогда только сломать компьютер. Или выдернуть из него «винт». Можно с мясом.

— А если это невозможно сделать?

— Ну, тогда не знаю. Например, запустить в машину вирусы. Чтобы стереть базу данных. В том числе и ту, уворованную.

— У вас есть такие вирусы?

— Зачем нам они? У нас все равно нет того «постороннего». Я же вам говорю — защита нашей базы данных абсолютно…

— У вас есть такие вирусы?

— Вы что, серьезно?

— Более чем…

— Ну есть.

— Их можно запустить через сети?

— Вполне.

— Что для этого нужно?

— Адрес абонента, открытый канал и нажатие нескольких клавиш. Больше ничего.

— Могут ли они защититься от проникновения вирусов?

— Конечно, могут. На тот случай существуют антивирусные программы. Они просто пропустят всю прибывшую информацию сквозь них, как сквозь фильтры, и отделят «грязь» от чистых, которые употребят в дело, бит.

— Антивирусные программы отлавливают все вирусы?

— Все уже известные вирусы.

— А новые?

— Не всегда. На то они и новые.

— Тогда еще один вопрос. Как быстро уничтожает информацию вирус?

— Иногда быстро. Иногда медленно. Зависит от сорта вируса.

— И если он стирает медленно, его можно остановить?

— Можно.

— Тогда так, Александр Анатольевич, вы должны мне подготовить такие вирусы, которые или очень быстро стирают, или разрушительную работу которых невозможно остановить.

— Это потребует составления специальных программ.

— Так составляйте их.

— Когда?

— Немедленно!

— Но у меня нет компьютеров.

— Считайте, что уже есть. Добраться до ближайшего магазина и вернуться мне хватит получаса.

— Вы что, смеетесь?!

— Плачу горькими слезами. Я уже говорил, что не верю в странные сбои программ, в непонятные, следом за тем, телефонные звонки. Я не верю в случайности. Но верю в интуицию специалистов. В то, что вы называете — «мне что-то такое почудилось».

— Вы считаете, что кто-то проник в наш компьютер?! Что это возможно?

— Нет. Но я обязан так считать! И вы должны так считать. Подозрение равно происшествию! И поэтому вы должны приложить максимум усилий, чтобы выполнить мою просьбу. Очень вас прошу!

— Хорошо, я постараюсь.

— Прямо сейчас постараетесь?

— Ладно, прямо сейчас. Хотя я не понимаю, зачем такая спешка…

— Вот и хорошо. Вот и договорились. Вы пока работайте, а я посмотрю, что там случилось с нашей брошенной квартирой. И заодно подберу еще одну. Или две. Или три.

— Еще?!

— Еще. Но вы не беспокойтесь. Раньше завтрашнего вечера мы отсюда не двинемся.

— Я не выдержу такой чехарды.

— Выдержите. Тем более что это не чехарда. А нормальная жизнь раскрытого и находящегося в бегах нелегала.

— Раскрытого?

— Будем считать, что раскрытого…

— Иногда мне кажется, что у вас ярко выраженная мания преследования.

— Иногда мне это самому кажется. Я вернусь через полчаса. С компьютерами. А потом еще через полсуток. Прошу вас никуда не выходить, к окнам и телефону не приближаться.

— В туалет ходить можно? Или терпеть?

— В туалет можно. Если это не сопряжено с выходом на улицу.

— Спасибо за доброту.

— Пожалуйста.

На том мы и расстались.

Я вернулся не через полсуток, а раньше. С ключами от новой квартиры и с по случаю угнанными и оставленными за углом «Жигулями».

Отсмотрел подходы. Двор. Соседние дворы. Соседние улицы. Все было чисто.

Не доходя несколько десятков метров до подъезда, я завернул к телефону-автомату. Мы никогда не возвращались домой вдруг. Только после телефонного оповещения — трех обрезанных звонков — тридцатисекундной паузы — и еще двух столь же внезапно оборвавшихся звонков.

Я набрал номер, отсчитал три гудка, повесил трубку на рычаг и, выждав условленное время, снова набрал номер.

Я предупреждал о своем приходе.

Александр Анатольевич должен был открыть задвижку и встать возле глазка.

В подъезде было темно и зловонно. Именно так, как наиболее желательно проживающим здесь разведчикам. Которые не любят лишний раз подставлять под чужие взоры свои лица. Я поднялся на этаж, открыл ключом дверь и сказал:

— Передислокация. На сборы пять минут.

Александр Анатольевич не откликнулся уже ставшей привычной фразой: «Только „винты“?» Он ничего не ответил. Потому что не мог ничего ответить. Александр Анатольевич был мертв.

Он лежал на боку. В луже расползающейся из-под него крови. Еще не запекшейся крови. Я опоздал лишь на несколько минут.

Компьютеров не было. Не было мониторов и даже клавиатуры. Только одна-единственная панель осталась возле самой головы покойного программиста. С кровавыми пятнами пальцев на клавишах. Как будто он пытался ею отгородиться от своих убийц.

Не удалось моему напарнику умереть своей смертью. Ему помогли другие…

Теперь нужно было уходить. Немедленно. Но что-то останавливало меня. Что? Возможно, положение тела покойного. Он должен был умереть у порога. Или возле открытого окна, в попытке найти кратчайший путь к спасению. А он умер лицом к тупиковой стене и к клавиатуре. Может, он пытался, почувствовав угрозу, что-то спрятать?

Я нагнулся и прощупал карманы своего не дождавшегося переезда напарника.

Пусто.

Я заглянул в обувь. За пояс штанов. В рукава.

Ничего.

Очень быстро, сантиметр за сантиметром, я проверил пол и мебель вокруг лежащего тела. Перешел к плинтусу. К стене. И заметил слегка отошедший от стены лист обоев. Я отодвинул его в сторону…

И снова ничего не увидел. Кроме пустоты. И не потревоженной пыли. Если бы он что-нибудь туда закладывал и это что-то нашли убийцы, пыли бы не было.

Пусто!

Я вышел из квартиры и через чердак и дальний подъезд выбрался на улицу. Самым тщательным образом проверился.

Слежки не было!

Произошедшее по своему почерку напоминало обыкновенное бытовое убийство, где преступники не задерживаются на месте преступления, а, наоборот, стремятся оказаться как можно дальше от него. И как можно быстрее. Пока милиция не приехала.

Если бы здесь действовали профессионалы, то дальше подъездной двери я бы не прошел. И уж тем более не вышел из квартиры. Профессионалы не уходят с места преступления, не подчистив все хвосты.

Неужели это был только налет местных грабителей? Неужели все так совпало?

Я быстро уходил по улице, снова и снова мысленно возвращаясь на место преступления. Я вспоминал двор, подъезд, звуки и запахи, я вспоминал, как в замке вращался ключ и как открывалась дверь. Я пытался отыскать какие-нибудь зацепки, какие-нибудь несоответствия, указывающие на присутствие постороннего.

Я вспоминал Александра Анатольевича, лежащего в луже крови. Лицом к стене.

Почему же все-таки к стене? К стене, а не к окну? Почему он в последний момент не пытался спастись? Пусть даже ценой сломанных ног. Почему он поступил так нелогично?

Что он искал возле этой стены? Что искал такого, что не смог найти я?

А может, он ничего не искал возле этой стены? Может, он специально привлекал к ней внимание своих палачей? Так же, как и мое. Привлекал для того, чтобы увести от чего-то другого.

Например…

Я замер и повернулся назад. Я вернулся к дому, обошел его с обратной стороны, остановился под открытым окном, рассыпал под ноги деньги и ключи, чтобы аргументировать свои поиски, встал на колени и ощупал пальцами землю. Каждый камешек Каждую травинку. Каждый обрывок бумажки.

И ничего не нашел.

Я сдвинулся вправо и снова ощупал каждый квадратный сантиметр почвы до места, куда теоретически можно было добросить камень.

И снова ничего не обнаружил.

Я сдвинулся влево и вновь, ползая на коленях, перепахал землю.

И нашел то, что искал. Там, где бы это не догадался искать никто. Я нашел дискету, которую Александр Анатольевич в последний момент, в последнее мгновение своей жизни выбросил в открытое окно. Выбросил не вниз, а далеко в сторону.

Выбросил, чтобы ее нашел я.

Глава 59

В дискете, словно в ящике с тысячами несчастий, помещались вирусы. Наверное, с очень действенными вирусами, раз Александр Анатольевич, умирая, помнил не о себе, а о ней.

Вот только использовать эту дискету по назначению я не мог. Потому что мой технический помощник и программист умер. И еще потому, что адресат, куда следовало направить эти вирусы, был неизвестен. Не оставил адресат на месте преступления визитку. Ничего не оставил — кроме трупа. А трупы, даже очень дорогие и близкие, ничего рассказать о своих последних минутах не могут.

Я проиграл бой. Потерял боевого товарища. И все отбитые нашими совместными усилиями трофеи. Я вернулся в исходные позиции — я снова был один и гол как сокол.

Впрочем, не стану лукавить, кое-что у меня осталось. Например, дубль-информация с утерянных дисков. Спрятанная в очень надежном месте. Но что с того толку? Использовать ее я смогу не раньше, чем когда смогу ответить на вопрос — кто мой нынешний противник? Кто нанес мне столь сокрушительный, в самое уязвимое место, удар? До того мне нельзя даже приподнять голову. Как тому пехотинцу, что не видит, откуда по нему садит длинными очередями чужой пулемет.

Как мне вычислить местоположение этого треклятого «пулемета»?

Может, попытаться, как это делают на фронте, вызвать огонь на себя? Например, на вновь вышедший в сети компьютер?

Но я не силен в этой области. Да и зачем им мой компьютер, если у них есть вся интересовавшая их информация. На похищенных «винтах».

Нет следа!

Хотя нет, что-то все-таки есть. На месте преступления всегда что-то остается. Что в этом случае? Из того, что не требует привлечения специальных криминалистических методов? И полсотни дополнительных сотрудников?

Что?

Ну, хотя бы почерк. Почерк преступления. Индивидуальный, как роспись в ведомости.

Очень странный, кстати, почерк. Не характерный для спецов. Безопасность обязательно бы убрала второго свидетеля. То есть меня. Дождалась бы и положила рядом с первым трупом. А еще лучше, предварительно убив, изобразила бы мертвыми, но еще не окоченевшими телами мизансцену ссоры с последующей дракой, поножовщиной или выстрелами. Два мертвеца — и ни одного стороннего преступника. Следствие даже не начинается. Из-за отсутствия виновной стороны. Убийцы наказали себя сами. Судить, миловать и казнить — некого. Типичный для Безопасности прием.

А они меня не дождались. И не убили. И не вложили в мою руку нож, которым до того изрезали бы моего напарника.

К тому же ребята из этого ведомства не оставили бы мне шанс на поиск дискеты. Они поставили бы загодя под окна человечка, а после завершения операции отсмотрели бы, обнюхали каждый сантиметр окружающего пространства с целью нахождения и уничтожения возможного на них компромата.

Нет, это не Безопасность. Или Безопасность, которая действовала спонтанно, второпях, не имея возможности распланировать операцию и подготовить должным образом место действия. Или Безопасность, которую вспугнули…

Но кто? Кто на территории, подведомственной Безопасности, может вспугнуть Безопасность? Не милиция же.

Хорошо, кто это мог быть еще? Методом исключения.

Разведка страны, на которую мы вышли со своим посланием? Так быстро? И так без оглядки? Нет, это исключено!

Уголовники, надумавшие ограбить квартиру? Но они не забрали даже деньги, бывшие в карманах пиджака Александра Анатольевича.

Кто еще?

Ответ единственный — тот, кому нужна была хранимая в наших «винтах» информация.

А кому она была нужна?

Всем! А все — это никто.

Логическая цепочка вернулась к началу рассуждений. К отсутствию адреса преступников.

Что остается делать в этом случае? Только то, что делает всякий хоть районный, хоть по особо важным делам следователь. Собирать дополнительные улики.

Как?

Ножками, ножками. По подъездам, по этажам, по квартирам. По соседям, дворникам, любителям вечерних пробежек и собаководам, выгуливавшим своих собак. По всем, кто что-то мог видеть, или слышать, или что-то такое подозревать.

И как можно быстрее, пока не явились настоящие следователи.

Я надел форму капитана милиции, «нарисовал» соответствующее удостоверение и соответствующее фотографии на нем лицо и пошел по квартирам.

— Вы хотя бы знаете, что на четвертом этаже ограбили квартиру?

— Да вы что?

— То самое. Вы тут дремлете, а у вас подъезд за подъездом грабят. Скоро всех вас, спящих, на банкетках из дома повыволакивают и на барахолку, где подержанными вещами торгуют, снесут.

— А что же делать?

— Помогать ловить преступников. Нам помогать. Мне, как представителю закона. Что вы видели вчера с… по…?

— Телевизор.

— Что еще?

— Больше ничего.

— Из дома за чем-нибудь выходили?

— Нет. То есть да. На минутку. Мусорное ведро выносила. И сразу обратно.

— Что видели во дворе?

— Двор.

— А в самом дворе? Ну там машины, посторонних людей?

— Нет, ни машин, ни людей.

Так, похоже, надо менять тактику. Человек, который пытается вспомнить что-то необычное, как правило, от натуги забывает все. Попробуем зайти с другого конца. От вторичных, напрямую не фиксируемых ощущений.

— Подходы к дому загромождают?

— Кто?

— Машины. Говорю, водители дурную привычку взяли свой транспорт по дворам расставлять так, что пройти невозможно. У вас, поди, так же?

— Ваша правда. Расставляют. Аккурат — посредине дороги. Что ни справа, ни слева не обойдешь. Намедни шла, плащ испачкала. А еще до того…

— И вчера, поди, еле-еле прошли?

— Да. И вчера. Вот так вот шла, а тут одна легковуха и еще одна. А места — боком не протиснешься, хоть через них шагай. Мы уж писали об этом в жэк и в газету писали…

— Где боком не протиснешься?

— Ну вон там, где поворот за дом. Как к мусорным бакам идти.

— И утром было не протиснуться? Опять, поди, испачкались?

— Утром? Нет, утром не испачкалась. Их утром не было.

— А вечером были?

— Вечером были.

— Когда вы мусор выносили?

— Точно. Когда мусор выносила. Там и так узко, а тут еще ведро…

— Во сколько это примерно?

— А вот как раз перерыв был между сериалами. Тем, который по первому каналу, и тем, который по второму. Я как раз успела…

— А говорите, ничего не видели.

— Так я думала, чего серьезного, а это всего только машины. Они здесь всегда десятками стоят. Ни пройдешь нормально, ни…

Это был не первый и не единственный свидетель по делу. Я обошел еще сто шестьдесят пять квартир. И еще в двенадцати получил подтверждение своим подозрениям. В отношении тех двух легковушек. У кого-то возле их колес подняла ножку любимая собачка. У кого-то закатили под днище мячик дети. Кто-то задел вскользь дверцу авоськой с кефиром. Кто-то просто обратил внимание на две упершиеся бампер в бампер легковушки.

Значит, две машины. «Жигуль» последних моделей красного цвета. С игрушкой в форме растопыренной пятерни на заднем стекле. И белая «Волга». И, что характерно, никто из жильцов или их гостей в это время к дому на машине не подъезжал и уезжать не собирался. То есть машины стояли просто так. Без определенной цели. Постояли и уехали:

Это была первая полезная информация.

Потом я закинул невод глубже. Опросил жильцов еще десяти ближайших кварталов. Здесь, на периферии места происшествия, улов был пожиже. Но был. В удалении двух домов в означенный промежуток времени на тротуаре возле подъезда стояла еще одна машина. А в подъезд тоже никто не заходил.

Но самое главное, минимум четыре человека — кто из окна, кто с соседнего тротуара — видели трех молодых людей, несущих какие-то коробки.

— Такие здоровые, из-под телевизора?

— Нет, поменьше, прямоугольные, приплюснутые.

— Размером с небольшой чемодан?

— Точно. С чемодан. Похоже, компьютеры.

— А номера на машинах не помните?

— Нет, не помним.

— Ну хоть одну цифру?

— Одну помню. Семь. Точно — семь. Семь и еще один. Как раз сегодня семнадцатое число и цифра семнадцать. И квартира у меня семнадцатая…

— Нет, семнадцать не помню. Тринадцать было. Чертова дюжина. Как на моем «Москвиче». Я на нем по той причине два раза в аварию влетал. Уж думаю, сменить номер, что ли…

Итого три машины: «Волга», двое «Жигулей», приблизительные номера, игрушки на ветровых стеклах и другие второстепенные детали. А говорил, следов нет! А это что? Дырка от съеденного бублика?

В ГАИ очень милый майор за очень дополнительное вознаграждение посочувствовал моему рассказу о злостном одновременном наезде на мою новую иномарку трех раздолбанных отечественных легковух и пожаловал меня полусотней адресов автовладельцев со схожими марками и номерами.

Каждый адрес я проверил. Издалека. С помощью бинокля. Большинство машин отсеялись по второстепенным признакам — цвету, оформлению салона и облику владельцев. Остались те, которые были нужны. Я их так и засек — белую «Волгу» и красные «Жигули», милой идущей друг за дружкой парой. К которой, чуть позже, добавился еще один разыскиваемый мною «кавалер». Еще один синий «Жигуль».

Все остальное труда не составило. На каждую из машин я налепил по радиомаячку и, сопровождая их на одолженных у ротозеев автомобилях, установил все адреса, по которым они разъезжали. Таких оказалось немало: от роскошных гостиниц, от банковских офисов — до стоящих на окраинах покосившихся коммерческих киосков. Но по-настоящему перспективным был только один. К нему сходились нити всех автомобильных маршрутов. С него они начинались и им заканчивались. Этот адрес был средоточием, центром жизни разъезжавших по городу автовладельцев. Он был их штаб-квартирой.

Туда, уверен, и ушли наши компьютеры. Туда, за ними, и следовало идти мне.

С помощью все тех же перьевых ручек, ластиков, общедоступной бытовой и аптечной химии и преподанных в учебке навыков подделки документов я изготовил очередные липовые корочки и пошел в жилищные тресты.

— Инспектор горархитектурнадзора. Как у вас обстоят дела с состоянием крыш?

— Хорошо обстоят. Жильцы не жалуются. Значит, не протекают.

— Как давно вы их обсчитывали?

— Кого? Жильцов?

— Крыши.

— В каком смысле?

— В самом прямом. Прочность несущих балок, усталость опорного крепежа, деформации кровельного материала, синусоиды углов стояния…

Работники треста вжимали головы в плечи.

— А разве это нужно было делать?

— А как же иначе! Вы что, не в курсе? Каждые десять календарных лет! А в домах постройки середины пятидесятых годов каждое пятилетие. Согласно инструкции Всеросархитектсоюза. В противном случае может произойти деформирование и обрушивание чердачных конструкций. С человеческими жертвами. Как было в Вологде. И Симферополе.

Когда вы последний раз проводили подобные обследования? Где копия экспертного заключения? Где разрешение на эксплуатацию крыш и чердачных слуховых окон?

— Мы не можем вот так сразу сказать. Мы поищем. Наверное, где-то есть. Раз должны быть…

— Ищите. И обязательно найдите. А мне пока обеспечьте фронт экспортно-исследовательских работ.

— Как это?

— Дайте планы домов, ключи от чердаков и крыш, предупредите дворников и лифтеров…

Вот это в первую очередь мне и нужно было — предупредить о моем присутствии на крышах и чердаках исполнительных работников жилтрестов. Замки я мог открыть и сам. А вот аргументировать свое лазанье по «господствующим высоткам» окрестных домов мог только посредством выполнения каких-то официальных работ. Работ прикрытия. Хоть даже просчета синусоид углов стояния чердачных балок относительно поправок местного магнитного склонения в момент полуденного солнцестояния. Главное, чтобы я был не посторонним, а официальным, при исполнении малопонятных служебных обязанностей лицом. Лицом вне всяких подозрений.

— Да, и выделите в мое распоряжение дворника, чтобы внес наверх научную аппаратуру. Это не мое дело. Это входит в обязанности жэка. Согласно инструкции Главархитектчердакнадзора…

И бедный, отлученный от метлы дворник, матерясь, потея и сожалея о своей жизни, втаскивал на верхние этажи чемоданы с «научным оборудованием»

— Ну спасибо, почтеннейший. На сегодня можешь быть свободным. И вот еще что. На, получи персонально от меня, — и я всовывал в мозолистые пальцы уличного пролетария деньги на «чай». Ну, тот, который сорокаградусной крепости. Заслужил.

Чаевые гарантировали мне отсутствие соглядатая по меньшей мере до завтрашнего утра.

— А как насчет обратно снести? — любопытствовал дворник, прикидывая в уме перспективные финансовые возможности научно-чердачного работника.

— Завтра, любезнейший. Завтра. Мне тут очень потрудиться надобно. Сам понимать должен — котангенсы не терпят суеты.

На очищенном от посторонних дворников чердаке я смонтировал обычную визуально-звуковую следящую аппаратуру. Ничего сверхоригинального, ничего из того, что нельзя было бы купить за деньги. За немалые деньги.

Я обложил интересный мне дом со всех сторон, как егеря медвежью берлогу. В каждую щель я просунул свои уши. И… не услышал ничего интересного. Кроме обычных, изрядно сдобренных матом и «феней» разговоров насчет того, что кто-то кому-то что-то недодал, кому-то включили счетчик, а кто-то попытался влезть не в свою кормушку, за что и поплатился.

Неужели это просто уголовники? Просто уголовники, заметившие вносимые в подъезд коробки с аппаратурой и тут же нагрянувшие за добычей? И убившие попытавшегося им помешать владельца? Убившие Александра Анатольевича?

Неужели все так просто?

Что-то не верится.

Я усилил визуальное наблюдение — отследил каждое окно и каждую дверь, зафиксировал всех входящих и выходящих людей. Научился узнавать их по внешнему виду, по походке и манере одеваться.

Их оказалось не так уж много.

Две бригады молодых, не обремененных излишним волосяным покровом и интеллектом «качков». Всегда приезжают утром и уезжают через полчаса.

Эти точно уголовники. Самого низкого пошиба. «Рексы».

«Бригадиры» — те же «качки», только постаревшие и поднявшиеся на одну-две ступени в преступной иерархии.

Уголовники.

«Авторитеты». Лучше всех одеты, меньше всех выходят из помещения.

Но тоже уголовники. Хоть и высокопоставленные.

Дюжина юных, длинноногих и примерно столь же интеллектуально развитых, как предыдущая категория работников, секретарш. Или, как говорят нынче, референтов. И зачем им столько секретарш-референтов? Каждый день? И каждую ночь? Видно, работы невпроворот. Одна со всей не управляется. Приходится трудиться референт-группой.

В общем — типичные девочки по вызову. Для тех «авторитетов».

Далее охрана. Двое в дверях. Еще двое постоянно где-нибудь поблизости на улице. Справа или слева. Изображают зевак или просто сидят в припаркованной к тротуару машине. Судя по комплекции, под пиджачками поддеты бронежилеты. Разумно. В случае нападения на входную дверь офиса противник попадает под перекрестный огонь с двух сторон. Ожидаемо с фронта и совершенно неожиданно — с тыла. А это значит, что, кроме пистолетов, у уличной бригады на вооружении должны состоять скорострельные автоматы.

Но по виду, по манере двигаться, по разговору эти уличные бойцы — опять-таки стопроцентная уголовная шушера.

Еще один охранник постоянно дежурит на крыше, изображая корабельного впередсмотрящего в корзине, подвешенной на топе мачты. Еще один маячит в окне первого этажа.

Последний — начальник охраны или кто-то из его заместителей. Каждый день обходит подведомственную ему территорию, следит, чтобы часовые не спали, не пили и не отвлекались на разговоры с проходящим мимо слабым полом.

Тоже уголовник. Близко не тянущий на спеца.

И еще наверняка полдюжины охранников внутри здания: в коридорах и у особо важных дверей. И еще личные телохранители…

Итого — четыре десятка вхожих в дом «жильцов», и все, как один, уголовники «Рексы», «бригадиры», проститутки и «авторитеты». Полный набор. Как в музее УВД.

Уголовники!

Значит, все-таки ограбление с целью наживы? И, значит, есть шанс вернуть утраченное имущество? Или хотя бы сделать так, чтобы содержащаяся на дискетах информация не была использована каким-нибудь третьим лицом.

А если все-таки не ограбление?

В любом случае ответить на этот вопрос можно будет, только познакомившись с обитателями дома поближе. Возможно такое, причем так, чтобы не сложить на первых же ступенях буйну голову?

В целом охрана любительская — громоздкая, затратная, бросающаяся в глаза и не способная сдержать сколько-нибудь продолжительное время наступающего противника. Если тот имеет подготовку на уровне хотя бы общевойскового училища. Всех их можно было бы с успехом заменить одной гавкающей и хватающей прохожих зубами за штанины собакой.

Скорее демонстрация охраны, чем охрана. Если, к примеру, пробиваться с боем.

Но мне нужно было войти в здание без боя. Без пиротехнических, шумовых и прочих эффектов. Тихо. Как мышка. И так же тихо уйти.

Как это сделать?

Изобразить очередную контрактницу-секретаршу? И, за невозможностью применять более тяжелое вооружение, стреляя глазками, просочиться в искомое помещение?

Нет. Длина ног не та. И выражение лица. И профессиональные навыки. Раскусят на второй секунде выполнения непосредственных служебных обязанностей.

Сойти за рэкетира? Но их, уверен, дальше порога не пропускают.

А кого пропускают? Из тех, кто не самый главный? Личных телохранителей. Обслугу. Приходящих ремонтников. Если что-то вдруг сломается.

А сломается?

А почему бы и нет? Вечной техники не существует. Равно как специалистов-ремонтников на все случаи жизни. Кроме, конечно, меня. Я могу чинить все. Без исключения. Если это все до того сам же и выведу из строя.

И что у них должно выйти из строя? Лучше то, с чем я за последнее время уже поднаторел обращаться.

Через сутки в наблюдаемом мною доме «вылетели» телефоны. Все и сразу. Кроме одного, по которому обслуга позвонила в ремонтную службу городской АТС. То есть персонально мне.

— Это АТС?

— АТС, — ответил я в телефонный микрофон, сидя скрючившись в колодце связи в двух кварталах от говорившего.

— Служба ремонта?

— Служба ремонта. Что у вас стряслось?

— У нас замолчали телефоны.

— Давно замолчали?

— Минут сорок.

— Какие номера?.. Сообщите ваш адрес… Мы высылаем монтера…

— Когда он прибудет?

— Через час.

— А раньше нельзя?

«Раньше» можно было — идти-то всего ничего, два шага за угол. Но было бы очень подозрительно. Чтобы ремонтники вдруг сломя голову носились по вызовам? Такого не бывало!

— Нет. Раньше нельзя. Ваш номер не единственный. Ждите.

И гудки, гудки, гудки…

В моем распоряжении был час. Я приставил к стене карманное зеркальце, вытащил из сумки дамский косметический набор. И еще заранее заготовленные очки, усы и бороду. Мне не надо было творить гримшедевр. Мне довольно было просто изменить свою внешность. До неузнаваемости. Например, залепить физиономию густыми волосами. Как маской, под которой потеряется моя истинная физиономия.

Штришок. Еще один штришок. И еще. И вот уже из зеркала на меня смотрит неопределенного возраста и неопределенной внешности субъект. То ли расстриженный старик-монах, то ли молодой хиппующий битник, то ли просто сбежавшая из зоопарка горилла. В любом случае все что угодно, только не я.

Теперь проверим маскарадную маску на прочность. Подергаем бороду. Усы. Еще сильней подергаем. До боли в коже.

Хорошо взялась маска! С мясом не оторвать. Вот что значит фирменный клей! Не какой-нибудь там «Суперцемент» или «Феникс».

Теперь поговорить, пошевелить губами, погримасничать, привыкая к новому своему облику. Удивиться. Разгневаться. Развеселиться. Опечалиться. Все нормально. Все очень естественно и очень убедительно. Как и должно быть.

Осталось взять вирусоносную дискету и прибыть к месту действия. И это действие разыграть.

В намеченное время я выбрался из колодца и, волоча сумку с инструментами, приблизился к охраняемому крыльцу.

— Ты куда?

— Второй Интернациональный проезд, дом девятнадцать? — прочитал я по бумажке адрес.

— Допустим.

— Ну так и допускайте. В помещение. Я мастер.

— Какой мастер?

— По телефонам. Вы что мне голову морочите? У вас телефоны работают или нет? Мне возвращаться или как?

— Так ты монтер?

— Ну не папа же римский! Я пять минут толкую, что я по телефонам. По вызову.

— А фамилия твоя какая?

— Прохоров моя фамилия. Степан Михайлович.

— Подожди пока, — и охранники скрылись за дверью.

Сейчас они сверят названную фамилию с той, что была сообщена по телефону диспетчером АТС. И она, конечно, совпадет. А как она может не совпасть, если ее назвал я.

— А документ у тебя какой-нибудь имеется? Вот ведь зануды попались. Вот ведь формалисты-бюрократы.

— Может, и есть. А может, и нет. С нас обычно документов не требуют, — удивился я. — Счас поищу.

Я долго копался в карманах, пока не отыскал истертый (несколько часов об колено шоркал) и грязный (лично сам пятна сажал) пропуск.

— Нате, смотрите. Охранники посмотрели.

— А почему не продлен?

— Где?

— Вот здесь.

— Вам пропуск нужен или монтер? Вы прямо скажите. И я пойду продлевать пропуск. А вы подождете без телефона. До послезавтра.

— Ладно, проходи.

— Давно бы так. А то заладили — пропуск, пропуск…

Я шагнул в глубь здания в сопровождении одного из охранников. С сильно помятой физиономией и разящим за три метра перегарным духом изо рта.

— Где здесь у вас телефоны не работают?

— Везде не работают.

— А где ближайший?

Охранник завел меня в комнату на первом этаже.

— Вот этот.

Я для виду начал копаться с телефонным аппаратом. Охранник — переминаться с ноги на ногу. Вздыхать. Охать. И хвататься за голову.

— Ну чего там? Скоро, что ли?

— Аппарат исправен. Видно, где-то повреждение в линии. Надо смотреть проводку.

— Про что? — вздрогнул охранник, услышав памятное со вчерашнего дня слово.

— Я говорю, провод надо смотреть.

— Ах провод…

Мы вышли в коридор и двинулись по «лапше». Я останавливался возле каждой двери и осматривал каждый попавшийся на пути аппарат. Компьютеров нигде видно не было. Похоже, здесь обходились еще писанием гусиными перьями и счетом на пальцах.

— У вас компьютеры есть? — напрямую спросил я.

— А что?

— А то, что от компьютеров на телефоны наводка может идти.

Охранник опять вздрогнул. И шумно сглотнул слюну.

— Нет у нас компьютеров. И не было никогда.

— Тогда пошли дальше.

— Пошли.

Еще комната. Еще. И еще. И никаких признаков интересующих меня предметов.

— Слышь, мужик, ты поработай здесь пока, я сейчас приду, — попросил мой провожатый и пулей выскочил в коридор.

Я остался без пригляда и быстро прикинул предоставленные мне одиночеством дополнительные возможности. Но использовать их не успел. В помещение веселой гурьбой ввалились несколько человек. С недвусмысленно побрякивающей при каждом шаге спортивной сумкой. И с повизгивающей, висящей на руках секретаршей.

— Опа-на! Ты кто такой? — разочарованно спросили они.

— Монтер.

— И что здесь делаешь?

— Телефон ремонтирую.

— И долго будешь ремонтировать?

— Долго. Возможно, даже до вечера! — мстительно ответил я.

Вошедшие многозначительно переглянулись.

— Да ладно, чего там, — махнул рукой один из них. — Он же только монтер. И тоже человек. Слышь, монтер, выпить хочешь?

— Я на работе.

— Мы тоже.

Парни прикрыли дверь, сдвинули столы и быстро вытащили на стол бутылки и закуску. Время моих возможностей безвозвратно уходило.

— Давай присоединяйся, — широким жестом хлебосольных хозяев пригласили они.

— Нет, ребята, не могу.

— Да ладно тебе ломаться. Зинка, посодействуй гражданину.

— Мужчина, ну что же вы? Ну мы же ждем, — кокетливо пропела Зинка и, приблизившись, подтолкнула меня крутым бедром к накрытому столу, призывно потянула за руку.

А потом произошло то, что я меньше всего мог ожидать. Ласково обхватив запястье, она прильнула ко мне и вдруг, забыв о нежности, жестким профессиональным захватом вертанула мою кисть за спину.

И тут же, с боков навалились прыгнувшие от стола ее кавалеры. Вцепились мертвой хваткой, развернули «мордой» вниз. Споро обшарили подмышки.

— Но, но, не дергайся! Чтобы хуже не было. Вот это да! Так лопухнуть меня, спеца с многолетним стажем! Так в долю секунды повязать! Ай да пьяницы! Ай да любители застолий!

Дальний от меня парень вытянул из кармана пиджака переносную рацию. Включил и сказал:

— Все нормально. Объект зафиксирован. Нет, это не были уголовники. Эти уголовниками быть не могли. В принципе. Эти были профессионалами высшей пробы. Чтобы так разыграть мизансцену застолья, чтобы не допустить в многочисленных диалогах ни единой нотки фальши, надо несколько лет учиться актерскому мастерству. У народных и заслуженных артистов. А чтобы так, в мгновение ока, заломать руки, надо каждый день тренироваться в рукопашке. Или ежедневно брать с поличным таких, как я, лохов.

Откуда же они тут, где я ни одной нормальной физиономии не видел, взялись? Откуда они вообще взялись?

— Застегните ему руки, — распорядился старший, — и обыщите.

Теперь надо было действовать. Теперь в моем распоряжении оставалось не больше нескольких секунд. Если я их не использую — я банкрот и труп. Наверное, я в любом случае банкрот и труп, но так хоть есть надежда умереть по-человечески. А не на коленях.

Один из вцепившихся в руки парней отошел за спину. Наверное, чтобы вытащить и использовать по назначению браслеты.

— Ой, ребята, больно, больно! — благим матом заорал я.

— Молчи! — рявкнул на ухо кто-то.

— Ой, не могу! Сейчас вырвет! Ой, прямо сейчас! Ой-ой!

Я напряг мышцы живота и горла, резко выдохнул воздух и, поднимая вверх по пищеводу спазм, выплеснул наружу все то, что находилось у меня в желудке. Выплеснул мощным, разлетающимся во все стороны разноцветными брызгами фонтаном.

Так живописно очищать желудок от накануне употребленной пищи надо уметь. Я так умел!

— Вот сволочь! — вскрикнули стоявшие с боков парни и, инстинктивно отшатнувшись, сдвинулись за меня. И ослабили хватку. Всего лишь на долю секунды. Которой мне хватило.

Я ударил одного из них затылком в лицо, другого каблуком по голени. Я услышал, как хрустнули мои суставы, но вывернулся и успел освободить руки до того, как в дело вступил их зашедший за спину напарник. С ним и с пришедшим в себя бойцом, получившим удар в голень, я справился легко.

А вот «старшего» я достать не успел. Отскочив к стене, он распахнул полу пиджака, выдернул из заплечной кобуры и уставил мне в лицо пистолет.

— Стоять!

Теперь ему достаточно было нажать курок, чтобы свести мои шансы на спасение к нулю. Но он не нажал курок. Он, видно, хотел оставить меня в живых. Наверное, таким был отданный ему приказ. И мои шансы на спасение резко возросли.

Я схватил за волосы ближнего ко мне бойца, вывернул его лицом вперед, защитив им, как бронещитом, свое тело. Теперь не я, теперь он смотрел в дуло пистолета своего начальника. Правой рукой я вытянул у него из кармана пистолет и взвел его, прижав затвор к бедру. Взведенный пистолет я направил в голову лежащего под моей ногой еще одного их товарища. Того, с разбитым о мой затылок лицом.

— Не надо! — сказал я.

«Старший» опустил пистолет. Он был опытным бойцом, он понимал, что при таком раскладе я в него стрелять не буду. Лишний шум мне был только в убыток.

— И дамочка тоже! — попросил я.

«Старший» кивнул. «Зина» опустила оружие. -

— И что дальше? — поинтересовался командир группы захвата.

— Дальше — я этого пристрелю, а этому сверну шею. Если вы надумаете совершить какую-нибудь глупость, — предупредил я.

«Старший» усмехнулся.

— Ты все равно не сможешь уйти. Выходы блокированы.

— А может, я не собираюсь уходить?

— А что ты собираешься делать?

— Торговаться.

— Чем?

— Вот этими двумя жизнями. Против одной моей.

— Тогда начинай.

— Не с вами. Мне нужен ваш начальник. Ваш непосредственный начальник. Тот, который давал приказ об операции.

Этот неизвестный мне начальник, вернее, разговор с ним был единственной моей надеждой.

— Он не придет.

— Если он не придет, он останется без личного состава. Который погибнет в неравном бою. И без меня. Который ему, судя по вашему числу и по вашей прыти, очень нужен.

— Хорошо, я попробую.

«Старший» поднял к губам радиостанцию и доложил обстановку. Очень профессионально доложил. В двух словах.

— Подойдите ко мне.

— Зачем?

— С вами готовы говорить.

— Вначале пусть все выйдут из помещения. Все. Кроме тебя одного.

«Старший» молча указал глазами на дверь. Его бойцы, обходя меня, двинулись к двери. Кроме того, что без сознания лежал под моей ногой.

— Что еще?

— Пусть закроют дверь. И пусть отойдут от нее по меньшей мере на десять метров.

— Еще?

— Повернись лицом к стене. Ноги в стороны. Руки за голову, локти вперед.

«Старший» повиновался. Я подошел к нему сзади, упер ствол пистолета в затылок и взял радиостанцию.

— Вас слушают.

— Кто вы?

— Это неважно. Скажем так: человек, которому принадлежали похищенные компьютеры.

По вдруг возникшей напряженной паузе я понял, что не ошибся. Что попал по адресу. Именно туда, куда нужно было.

— Что вы хотите мне сообщить?

— Об этом я могу сказать только при личной встрече.

— Хорошо, передайте радиостанцию охраннику.

— На свою говорилку! — сказал я «старшему». — И послушай, что по поводу несения твоей службы думает твое начальство.

И протянул ему радиостанцию. И из-за этого на какое-то неуловимое мгновение ослабил давление ствола пистолета на затылок. Я сделал то, что делать не следовало. Я перенес внимание с руки, в которой был зажато оружие, на руку, в которой находилась радиостанция. Я снова, уже второй раз за этот день, лопухнулся.

Конечно, если бы мне противостоял обычный «опер», ничего бы не произошло. Но этот не был обычным «опером», этот был очень опытным и очень ловким «спецом». Чертовски ловким. И чертовски внимательным. И он не упустил предоставленный ему шанс. Он использовал его в полной мере.

Потянувшись за радиостанцией, он слегка повернулся и мгновенным рывком головы в сторону выскочил из-под дула, одновременно ударив меня каблуком ботинка в пах. Я ожидал нечто подобное, но не ожидал такой от него резвости.

Я успел нажать курок, но было уже поздно. Грохнул выстрел. Пуля по касательной обожгла висок моего врага и ушла в «молоко». В ближнюю стену.

От нестерпимой боли я на мгновение отключился, осел на колени и получил еще один мощнейший удар по лицу. И по руке, сжимавшей пистолет. Противник шел на добивание. Противник все делал правильно.

Потом он бил меня еще минут пять. Уже не по правилам. Уже для души. Вымещая на мне, как на боксерской груше, все унижения, которые ему пришлось претерпеть за прошедшие несколько десятков минут.

Потом он пригласил из коридора своих пострадавших приятелей и разрешил им в качестве компенсации за причиненный физический и моральный ущерб по одному удару. В любую точку тела. Моего тела. Что они с удовольствием и сделали.

Потом «старший» поднял радиостанцию.

— Объект готов к встрече. Встреча состоится?

И встреча, ради которой я, как в пасть к волку, забрался в этот дом, состоялась. Причем совершенно не такая, какую я планировал…

Глава 60

Меня раздели, бросили в ванну и обмыли из гибкого душа холодной водой. Как предназначенного к похоронам покойника. Собственно говоря, для них я уже был покойником. Только еще шевелящимся и шевелящим языком покойником.

— Ну что, очухался? Тогда будем обряжаться.

Мою старую одежду мне не вернули. То ли из-за того, что она потеряла свой товарный вид — была вся в дырах и кровавых пятнах, то ли из соображений безопасности. Возможно, они не хотели рисковать тем, что в самый неподходящий момент я, откуда-нибудь из шва, извлеку ампулу с ядом и, раскусив ее, испорчу видом своего агонизирующего организма настроение и аппетит высокого начальства.

Меня вытащили из ванны в примерно том же виде, что Афродиту из моря, и облачили в брюки без ремня, пиджак без пуговиц и ботинки без шнурков. Как в нормальной российской тюрьме.

А вот дальше все развивалось не по тюремному сценарию, а как в героико-приключенческом, вроде «Графа Монте-Кристо», романе. Видно, не перевелись еще в этом мире романтики.

Меня завернули в ковер, взвалили на плечи и понесли.

Ступеньки вверх. Поворот. Еще поворот. Дверь. Еще ступеньки.

Зачем в ковре-то? Я что, моль, что ли? Не могли по-человечески, придерживая под ручки, провести. Или моих свежих под глазами синяков постеснялись? Или это не их территория, чтобы запросто разгуливать с побитым пленником под ручку? Вот это, пожалуй, вернее всего. Не их территория! Чужая! Арендуемая на отдельные операции.

Остановка. Лифт. Поехали вниз.

Что-то больно долго едем со второго-то этажа.

Стоп. Двери открываются. И сразу же специфический запах застойного воздуха. И более гулкие, чем до того, звуки. Похоже, подвал.

Приподняли. И снова понесли.

Долго несут. Если судить по скорости, прошли метров сто пятьдесят — двести. То есть само здание должно было давно кончиться. Интересно, куда же мы тогда двигаемся? К центру земли?

Встали. Запах машинного масла, бензина, выхлопных газов. По всей видимости, гараж. Соединенный четвертькилометровой галереей с основным зданием. А ведь я этого подземного хода при внешнем осмотре не просчитал. И исчезновения людей из здания не зафиксировал. Значит, местные этим путем не пользуются. Только избранные. Только те, что меня сейчас куда-то волокут. Или только «авторитеты» в случае возникновения опасности. Очень удобно, особенно когда милиция обложит все входы-выходы.

Подъехала машина. Открылась дверца. Для них. Открылся багажник. Для меня. Бросили. Захлопнули. Повезли.

Недалеко повезли, но по очень извилистому маршруту. Или они на всякий случай проверяются, сворачивая в случайные переулки?

Снова остановка. Пауза перед воротами или шлагбаумом. Въезд внутрь какого-то помещения.

Перегруз на плечи. Шаги. Ступеньки вверх. Дверь. Лифт…

Снова лифт. Но уже в другом здании. Сбросили с рук. Прислонили. Повезли. Этажей пять — не меньше.

Остановка. Коридор. Голоса. Хлопанье дверей. Это уже не подвал, это уже обитаемые помещения. И судя по отсутствию звука шагов, по ковровым дорожкам, по которым ступают мои носильщики, не самое запущенное помещение.

— Куда рулон?

«Рулон» — это, надо понимать, я.

— Пока поставьте здесь.

Поставили. В ожидании аудиенции. Но почти сразу же снова подняли, перенесли и раскатали.

Небольшая без окон комната. Тихая музыка. И голос. Человека, сидящего в глубоком кресле и даже не пожелавшего повернуться в мою сторону.

— Здравствуйте.

— Это уже едва ли.

Дверь капитальная, массивная, способная выдержать не один удар…

— Что едва ли?

— Едва ли буду здравствовать. После подобной теплой встречи.

Изысканная, если не сказать роскошная, обстановка. Стол. Кресла. Сейф. Монитор компьютера. Клавиатура. Причем самого компьютера не видно…

— Мы вас в гости не приглашали. Вы пришли сами.

— Это точно, что сам.

Собеседник, если судить по виду сзади, — средних лет, среднего роста, средней комплекции. Плечи узкие, голова большая, слегка приплюснутая сверху, уши оттопыренные с прижатыми и немного несимметричными мочками… Все прочее с той, недосягаемой для меня, как обратная сторона Луны, лицевой части головы. Немного для составления узнаваемого словесного портрета.

— Что вы хотели мне сказать?

— Я ничего не хотел сказать. Я хотел вернуть принадлежащее мне имущество.

— У вас украли кошелек?

— У меня украли компьютеры. И при этом убили моего товарища.

Кроме Хозяина, в кабинете только два охранника, те, что держат меня за руки, и «старший» группы захвата. То, что «старший», — очень хорошо. У меня с ним еще расчет не закончен. Он мне еще очень нужен. Глядишь, если повезет, и сквитаемся.

Снова голос.

— По поводу ограбления и убийства вам следует обратиться в правоохранительные органы. Преступников ищут они.

— А их искать не надо. Я их уже нашел. Самостоятельно.

— И кто они?

— Ваши нукеры. И вы.

Незнакомец замолчал, словно что-то прикидывая в уме.

И повернулся. На крутящемся вокруг своей оси кресле.

Подобную топографию обратной стороны Луны я увидеть не ожидал. Хотя ожидал увидеть все что угодно! Мои потуги составить по видимым мне затылку и оттопыренным ушам словесный портрет незнакомца представились мне по меньшей мере глупыми. Это лицо не надо было опознавать по сумме индивидуально выраженных черт, по шрамам, родинкам и по другим особым приметам. Это лицо вообще не надо было опознавать. Это лицо и так знали все. По крайней мере те, кто хотя бы раз в неделю смотрит телевизор. Или первые страницы центральных газет.

— Хорошо, давайте поговорим. Тем более что у меня к вам тоже есть несколько вопросов.

Переставший быть незнакомцем, Хозяин кабинета кивнул на дверь. Охранники отпустили мои руки и вышли. Остался только их обеспечивший мое задержание командир. Он отошел к стене, вытащил, взвел и направил на меня пистолет. На этот раз он, в этом я был уверен, выстрелит. И не промахнется.

— Вы пришли, чтобы узнать, где находятся ваши компьютеры? Я отвечу. Они находятся на городской свалке. А информация с дисков у меня.

Скажу больше: похищение компьютеров было глупостью. Мы не обнаружили на ваших дисках ничего для себя нового. Ничего сверх того, чего мы бы уже не знали. Это была напрасная трата времени и напрасная кровь

— Вы хотите сказать, что информация с «винтов» была похищена еще до того, как были уворованы сами компьютеры?

— Да, именно это я и хочу сказать.

— Можно узнать, каким образом?

— Можно. Посредством сканирования через компьютерные сети.

Здесь я ему не поверил. Здесь он, конечно, лгал. Не могли они знать всего того, что знали мы. Не могли они взломать пароли Козловского-Баранникова, даже если вышли на наш адрес. Для этого бы им потребовалась масса времени и масса усилий. Пароли — не консервные банки, за секунды не вскрываются.

— Я не верю вам. Вы блефуете. Информацию вы получили после воровства и после убийства. Вернее, в результате воровства и убийства. Вы грязно играете. И потому иногда выигрываете.

— Верить или не верить — ваше личное дело. Я говорю то, что знаю. Если вас не устраивает не льстящая вам правда, можете верить в успокоительную ложь. Можете верить в мою грязную игру, в игру случая или во что-то еще. Я не буду перед вами оправдываться. Вы не того масштаба противник, чтобы я был озабочен обелением своего, в ваших глазах, имиджа.

Вы узнали то, что желали узнать, и можете распоряжаться этой информацией, как вам заблагорассудится. У вас еще вопросы есть?

— Есть! Один и последний. Если вы утверждаете, что сканировали информацию через компьютерные сети, вы должны знать пароли, защищавшие память наших компьютеров. Так? — Так.

— Вы их знаете?

— Вам это так важно?

— Важно.

Мне действительно было это важно. Мне необходимо было убедиться, что вынутые из наших машин диски расшифрованы и прочитаны. Если они хоть что-то, хоть самую малую часть из заключенной в них информации не смогли прочитать, у меня оставался шанс на торговлю. На торговлю за часы и дни своей жизни.

— Так знаете вы их или нет?

— Знаем.

— И можете назвать? Хотя бы один.

— Назвать? Вот так, с ходу, вряд ли. Тем более, как вы понимаете, я этим вопросом лично не занимался. Но я могу пригласить человека, который способен исчерпывающе ответить на интересующий вас вопрос.

— Который сможет сообщить мне пароли?

— Который сможет сообщить вам все пароли, которые вы захотите узнать. В ответ я надеюсь услышать возможно более честные и возможно более полные ответы на вопросы, которые, в свою очередь, задам вам я. Такие условия сделки вас устраивают?

— В рамках того, что может повредить только мне?

— В рамках, которые вы посчитаете допустимыми для себя.

— Такие условия меня устраивают. Я согласен. Хозяин кабинета нажал на кнопку селектора и что-то сказал в микрофон.

— Придется подождать несколько дополнительных минут. Пока нужного вам человека разыщут.

Дополнительные минуты меня устраивали. Ведь это были дополнительные минуты моей жизни.

Так мы и замерли: Хозяин — расслабленно развалясь в кресле, я — стоя перед ним, командир охранников — возле стены с уставленным мне в глаза пистолетом. Так мы и ждали. Пока дверь не открылась.

— Вот человек, который ответит на все интересующие вас технические вопросы, — представил вошедшего Хозяин. — Если, конечно, вы не раздумаете их задать.

Я обернулся.

И раздумал задавать вопросы, касающиеся паролей, оберегающих память наших компьютеров. Я вообще раздумал задавать какие-либо вопросы.

В дверях стоял Козловский-Баранников.