Для чего мы живем?

Для чего мы живем?

Вот, наконец, мы и добрались до сакраментального вопроса о смысле жизни. Некоторые, правда, никогда им не задаются, но это не означает, что они таким путем избегают необходимости давать на него ответ. Невозможно вести каждодневное существование в мире, действовать тем или иным образом или бездействовать, не сформулировав для себя, пусть даже подсознательно, ответа на этот вопрос. Вернее, то, как мы проживаем свою жизнь, и есть ответ. С этой точки зрения, каждый человек живет для чего-то — даже те, которые живут «просто так». И согласитесь — не очень разумно выходить на стрельбище, не зная, как выглядит мишень.

Стало быть, как в любом деле, в жизни нужно определиться с целью. Сложность здесь в том, что дело жизни нам неизвестно. Значит, прежде всего следует понять, где мы и в каком качестве там находимся. Именно этому были посвящены предыдущие главы. Теперь же давайте попытаемся найти ответ на основной для нас вопрос.

Очевидно, будучи частью целого, т. е. мира, мы должны в первую очередь содействовать достижению его цели. Как уже говорилось, она заключается в саморазвитии мира по пути гармонизации и увеличения полноты бытия, или же, другими словами, в росте самопознания его божественной сущности. Поскольку это общая тенденция, то она присутствует на всех уровнях бытия. Для нас она выступает в форме закона развития на основе критериев добра и зла. Более непосредственно эти критерии даны нам через ощущения удовольствия и страдания.

Всем живым существам свойственно стремиться к удовольствию и избегать страданий. Но так как эти ощущения имеют градации по силе и длительности проявления, да к тому же варьируют во времени так, что даже иногда сменяют друг друга, то постоянно использовать их в качестве определяющих ориентиров практически невозможно. Поэтому нашей целью является, выражаясь математическим языком, максимизация баланса удовольствия и страдания в сторону удовольствия в долгосрочном периоде, стремящемся к бесконечности. Конечно же, никто это так для себя не формулирует. Тем не менее, все мы пытаемся решать эту задачу, что, однако, довольно непросто.

Перейдем к конкретному примеру. Допустим, у меня болит зуб. Можно пойти к стоматологу и решить эту проблему. Хотя подобный визит вряд ли доставит удовольствие, но я понимаю, что не стоит рисковать здоровьем зуба, да и боль в дальнейшем может усилиться. Но если посещение стоматолога сопряжено для меня со значительным дискомфортом и даже страданием, то я скорее соглашусь потерять зуб. В обоих случаях принятое решение будет вполне оправданным. А вот если стоматолог для меня не так уж страшен, но я к нему не пошел и в итоге лишился зуба, то такое решение будет ошибочным и заставит меня о нем пожалеть, впрочем, уже с опозданием.

Таким образом, в решаемой нами глобальной задаче кратковременный проигрыш, равно как и кратковременный выигрыш, не имеет подлинной значимости. При этом в бесконечности времени кратким периодом может считаться любой конечный временной интервал, хоть вся жизнь. По большому счету, не так уж важно, как мы ее проведем — в удовольствиях или в страданиях. Причем это верно в любом случае. Если эта жизнь — все, что нам отмерено, то столь незначительный промежуток времени не стоит нашего беспокойства. Если же она — лишь этап, за которым последует что-то другое, то на нее надо смотреть с точки зрения дальнейшей перспективы. Тут приблизительно то же соотношение (не по продолжительности, разумеется, а по важности), что и между временем, проведенным в стоматологическом кабинете, и всей последующей жизнью.

Можно сомневаться в допустимости сравнения жизни с визитом к врачу, однако нельзя отрицать, что физическая боль и негативные душевные переживания занимают в ней большое место. Это, например, дало основание Будде утверждать (в согласии с индуистской традицией), что жизнь есть страдание. Безусловно, помимо страданий, в жизни хватает наслаждений и радости. Тем не менее даже самая благополучная жизнь нередко заканчивается тяжелыми болезнями и всегда — смертью, что в значительной мере снижает эффект всех ее удовольствий.

Аналогия с врачебным кабинетом справедлива еще и потому, что все мы в каком-то смысле нуждаемся в исцелении. Если общей целью мира является гармоничное сосуществование всех его частей, то никто из нас не имеет достаточных оснований полагать, что он ей вполне соответствует, т. е. имеет эту гармонию в своей душе и способен нести ее в мир.

При этом все мы, безусловно, стремимся к добру. Правда, понимаем его по-разному. В сущности, мы верно считаем, что добро там, где удовольствия. Однако, как уже говорилось, с последними не все так просто. Если насилие и убийство приносят определенное удовлетворение, то это означает, что в них действительно присутствует некоторая мера добра для того, кто их творит. Господствуя над окружающими, завладевая их имуществом, устраняя их с пути к намеченной цели, я пытаюсь создать гармоничную, комфортную для своей жизни среду и в какой-то степени этого достигаю. Но — в локальном, кратковременном плане. А в более общей перспективе я подвергаю себя риску аналогичных действий со стороны окружающих — либо ответных, либо в силу прецедента, когда каждый действует по принципу «раз можно другому, можно и мне». Более того, зло, которое я делаю другим, и те разрушительные эмоции, которые я при этом испытываю, становятся частью моего опыта, т. е. частью меня, моего внутреннего мира. А поскольку человек живет «в себе» (даже внешний мир мы воспринимаем как проекцию в нашем сознании), то тем самым я привношу в свою естественную «среду обитания» то зло, которое предполагал выплеснуть на других. И пусть я не настолько чувствителен, чтобы это непосредственно ощущать, заметный дискомфорт, даже не понимая его причин, я все же буду испытывать. Выражаться он будет в том, что «мир плох» и «я несчастлив», в проблемах с близкими людьми, на которых будет отражаться мое внутреннее неустройство, и в проблемах со здоровьем, разрушаемым изнутри, не говоря уже о возможных муках совести, являющихся следствием описанного выше состояния дисгармонии души, в которую привнесено зло, в сочетании с опасением ответной агрессии.

Таким образом, в итоге то, что я считал для себя добром, обернется злом. Говоря словами Будды: «Пока зло не созреет, глупец считает его подобным меду. Когда же зло созреет, тогда глупец предается горю»[16]. В целом, причина всякого порождаемого нами зла и всякого нашего порока заключается в недостаточном развитии ума, т. е. отсутствии необходимых знаний о мире и их действительного понимания.

Это проявляется не только в том, что мы творим неоправданное и опасное для нас зло, но и в том, что мы не делаем посильного нам добра. Если бы я мог понять, что те крупицы добра и удовольствий, которые я надеюсь приобрести, причиняя зло другим, ничтожно малы по сравнению с тем благом, которого бы я достиг, обретя постоянный мир и гармонию в душе в результате доброго отношения к тому, что меня окружает, я отказался б от своих претензий. Возможно, я бы даже согласился уступить, пожертвовать чем-то своим в возникшей конфронтации с другими людьми, чтобы сохранить этот душевный мир. Но можно пойти и дальше — не только «удаляться от зла»[17], но и пытаться распространять добро. Точно так же, как творимое мною зло, творимое мной добро становится частью меня и образует ту среду, в которой существует мое «я».

Отчасти нам всем знакомы эти чувства. Мы готовы уступить близким людям в каких-то конфликтных ситуациях, нам приятно делать им подарки и видеть их радость, мы даже можем пожертвовать жизнью, например, ради своих детей. Это тот «ближний круг», в котором мы существуем, который считаем продолжением своего «я» и о котором в первую очередь заботимся. Однако душа, наше «я», нам еще ближе, и о ней мы должны заботиться прежде всего. Правда, чтобы реально это осознать, нам всем нужно время.

Собственно, время жизни как раз и дает нам возможность разобраться в себе и окружающем мире, чтобы понять, что действительно является для нас добром, к которому мы должны стремиться. Но всегда ли этого времени бывает достаточно? Очевидно, что нет. Значит, в отдельных случаях общий закон развития не срабатывает? Попробуем это выяснить.

Положим, мы считаем доказанным, что душа бессмертна, тогда возникает вопрос: что же будет происходить с ней дальше, после этой жизни? Если обратиться к опыту мировых теистических религий, то из него можно вынести, что после смерти нас всех ожидает бесконечный период воздаяния за прожитую жизнь, т. е. либо вознаграждение пребыванием в раю, либо наказание адом. Вместе с тем, если с идеей вечного рая человеческий разум легко может согласиться, то идея вечного ада представляется достаточно противоречивой. Вообще, трудно представить, чтобы душа, имеющая динамичную сущность, вдруг навсегда застыла в одном из своих состояний («райском» или «адском»), притом что остальной мир продолжит развиваться. Но главный вопрос — как это может сочетаться с общей целью развития мира и благостью Бога?

Для начала рассмотрим несколько ближе сам механизм этого развития. Учитывая, что в основе всего — разумная божественная сущность, мы вправе предположить наличие разумных принципов в мироустройстве. И мы действительно их обнаруживаем. Особенно показателен в этом смысле мир живых существ, рациональные черты устройства которого позволили Дарвину создать теорию эволюции.

Прежде всего, живое имеет преимущество перед неживым за счет своей подвижности (иначе говоря, большей одушевленности), которая позволяет своевременно реагировать на изменения внешних условий существования, до того как они окажут свое разрушительное воздействие. Например, скала, размываемая морской волной, не может переместиться от нее на безопасное расстояние, но это по силам, скажем, значительно более хрупкому береговому крабу. В целом жизнь, проигрывая неживой материи в устойчивости в каждой отдельной ситуации, в более широком диапазоне условий проявляет лучшую адаптивность.

Среди самих живых существ действует тот же принцип: более совершенные формы обладают лучшей способностью к реагированию на внешние условия и адаптации к ним, т. е. более одушевлены. Однако на уровне тела и на уровне интеллекта эта способность проявляется по-разному. Даже самое совершенное тело способно к адаптации лишь в достаточно узких пределах. Чтобы выйти за эти границы, жизнь должна сменить свою индивидуальную или видовую форму, поэтому смерть индивида и даже вымирание целых биологических видов является естественной необходимостью.

А вот адаптивные способности интеллекта (рассматриваемого вне биологических ограничений) развиваются иначе. Для них не существует естественных пределов. Развитие разума происходит путем накопления опыта, в результате чего количественный рост знаний о мире приводит к качественному изменению модели поведения. Соответственно, нет необходимости в качественном изменении самого носителя разума; наоборот, разуму, обладающему более значительным объемом прошлого опыта, проще перейти на следующую ступень развития.

В этом, во-первых, можно увидеть еще одно указание на бессмертие души (если мы признаем разумность мироустройства, то бессмертие души, с этой точки зрения, было бы весьма логичным). А во-вторых, можно предположить, что развитие души, а также различных жизненных форм, требует ее продолжительного пребывания в живой материи, вероятно, на протяжении ряда жизней (имеется в виду не реинкарнация той же личности, а перевоплощение «я», в результате которого возникает новая личность).

Таким образом, раз мы считаем, что мир устроен разумно и развивается в направлении все возрастающего гармоничного единства, предполагающего повышение взаимной адаптированности всех его частей, то следует допустить, что всякая душа будет эволюционировать бесконечно, в том числе воплощаясь снова и снова в живые существа. Этого же требует наше представление о благости Бога.

В самом деле, может ли Бог обречь свое создание на бесконечное пребывание во зле, каковым является ад? Если даже причиной этому — сама душа, несущая ад в себе, то как Бог допускает, чтобы в подвластном Ему мире хоть где-нибудь (т. е. в этой душе) развитие происходило вопреки установленному Им всеобщему закону и в итоге привело к полному и окончательному торжеству чуждого порядка вещей, т. е. зла? Все это кажется совершенно невозможным. Поэтому вероятный исход нашей жизни таков: каждая душа, будучи носителем собственного внутреннего рая или ада, получает свою меру воздаяния (как следствие, вызванное ее состоянием), после чего душа, достигшая рая, продолжает эволюцию уже в новом качестве, а душа, угодившая в ад, исчерпав накопленную энергию зла, снова воплощается в нашем мире. Души, находящиеся в своем развитии между этими крайними полюсами, также вступают в череду дальнейших воплощений, ведущих их по пути к большему совершенству.

Однако, возможно, мы напрасно полагаем Бога благим; точнее, может быть, то, что мы называем злом, для Бога таковым не является? Да и что вообще есть зло?

Довольно распространенная точка зрения заключается в том, что зло свойственно только миру людей, а в остальном мире, по крайней мере в неживой природе, оно отсутствует. С этим трудно согласиться, если рассматривать зло как значимый, а потому универсальный фактор. Повсюду мы видим, как одни формы жизни утверждают себя в мире за счет других, что предопределено их природой. Нескончаемые пищевые цепи перемалывают массы живых существ. Более того, и в неживой природе можно найти подобные проявления зла: взрываются звезды, планеты сталкиваются с астероидами, вода размывает сушу и испаряется под солнечными лучами и т. д. В целом, все, что связано с разрушением существующего, может считаться злом. И таков общий порядок вещей. Между тем, как сказано в Библии, сотворив все сущее в мире, «увидел Бог, что это хорошо»[18]. Зачем же разрушать то, что хорошо? Как может Бог, дав чему-либо право на существование, потом его отнять? И как может человеческий разум с этим примириться?

Все это давние вопросы, которые не могут не возникать. И многих они убеждают в том, что никакого Бога нет, или же Он скорее зол, чем добр, или Ему нет дела до нашего мира. Как представляется, причиной подобных выводов является ложный страх души, что она может кануть в небытие, проецируемый на весь окружающий мир.

О том, что душа бессмертна, мы уже неоднократно говорили. Соответственно, нужно признать, что все опасения относительно конечности ее существования напрасны. В то же время причина их вполне понятна. Будучи связанной с телом, душа не может временно не отождествлять себя с ним. В сущности, она боится за тело, что оно будет разрушено. Но само тело, как и вся неживая природа, бояться этого не может. Душа ошибочно считает, что разрушение является злом для тела, поскольку испытывает страдание при всяком ущербе, причиняемом телу. Но страдание, боль злом не являются. Во-первых, они не могут разрушить душу. Во-вторых, по своей сути они представляют собой лишь сигнальную систему, указывающую душе, на что ей нужно незамедлительно обратить внимание, и в этой роли выполняют полезную функцию, т. е. скорее являются добром, маскирующимся под зло. Природа их, кажется, такова: это такие же ощущения, как, например, зрительные образы или вкус, только заключающаяся в них информация более однообразна и содержит в себе сигнал душе немедленно изменить ее текущее состояние и вместе с тем состояние соответствующей области связанного с ней тела.

Сами же тела — живые и неживые — страданий не испытывают. Подобно тому, как танцоры образуют хороводы, материальные элементы формируют тела. И когда разрушается тело, то при этом возникает не больше страдания и зла, чем когда распадается хоровод и уставшие танцоры дают себе короткую передышку перед следующим танцем.

Стало быть, получается, что зла вообще нет? В абсолютном смысле, да. В самом деле, если некая замкнутая однородная система существует по своим внутренним законам, и ничто не может ей в этом помешать, то откуда в ней могут возникнуть инородные проявления? Другими словами, если есть Бог, и все совершается по Его воле, то как в мире может происходить что-то ей противоречащее? Следовательно, абсолютное зло, понимаемое как некое Иное, которое противостоит воле Бога, не имеет отношения к бытию.

Однако в относительном смысле, как временное отклонение или задержка на пути к цели, зло несомненно существует. Надо признать, помимо того, что оно относительно, оно еще и неизбежно. Все в нашем мире свидетельствует об этом. Совершенно гармоничное развитие, когда все сущее, избегая любых столкновений, идет своим путем, видимо, невозможно, т. е. не соответствует природе Бога.

Но будет ли такое развитие действительно гармоничным? Пожалуй, в нем отсутствовало бы не только зло, но и добро. Подлинная гармония предполагает некое единство во взаимодействии и достигается как компромисс на грани противоречий. Поэтому в процессе ее установления неизбежен риск превышения меры противоречий, т. е. проявления относительного зла.

Неизбежность такого зла, по сути, являющегося обратной стороной добра, следует из самой природы сущего. Мириады индивидуальных душ, тяготея к единству в соответствии со всеобщим законом, реализуют это стремление, тем не менее, по-своему. Поэтому их согласованность достигается в глобальном масштабе как проявление статистической закономерности, но в локальных эпизодах могут возникать отклонения от общей тенденции.

Именно эта вероятностная составляющая в движении души (проистекающая из непрерывности, а потому и сложноструктурированности материи) дает ей свободу воли. Безусловно, детерминированность в мире преобладает, но случайность является той необходимой «специей», которая придает бытию вкус и смысл. Мир возник «случайно», и переходы его в каждое последующее во времени состояние тоже в какой-то мере являются случайными событиями. Божественное всеведение и предопределение означают знание общих тенденций развития всех происходящих процессов и вероятностный вариантный прогноз каждого отдельного события (если пытаться формулировать это в привычных нам терминах). Однако какие из вариантов возобладают — окончательно выясняется лишь в ходе бытия. Богу самому должно быть «интересно», что произойдет, иначе актуальное существование мира было бы бессмысленным.

В христианской философии вопрос о свободе воли нередко связывается с проблемой существования зла. При этом выходит, что зло необходимо, дабы человек мог проявлять данную ему Богом свободу, сознательно избирая добро или зло. Получается, что святые, неспособные избрать зло, т. е. совершить по-настоящему злой поступок, лишены свободы воли и, видимо, являются в чем-то ущербными людьми по сравнению с грешниками, — вывод более чем странный! Кроме того, если уж свобода воли непременно должна выражаться в выборе зла, то почему этот выбор не может всегда останавливаться на меньшем из зол, вместо того чтобы зачастую устремляться к большему?

Все эти ложные выводы основаны на абсолютизации представлений о свободе и всемогуществе Бога. Он действительно свободен и всемогущ, так как зависим лишь от собственной природы, недоступен внешнему принуждению и Его возможности не ограничены ничем извне. Но это не значит, что Он может создать камень, который будет не в силах поднять, или даровать нам изначально совершенную душу, не желающую склоняться ко злу. В данном контексте признание такой невозможности не является констатацией ограниченности свободы воли (тем более божественной); в то же время здесь подразумевается, что наряду со свободой, произволом всевозможных субъективных проявлений, существует их внутренняя детерминированность.

Таким образом, в некотором смысле предопределенность событий все же имеет место. Это следует из единства сущего, порождающего взаимосвязь всех явлений. Можно сказать, что бытие каждой частицы материи предопределено самой ее природой. Применительно к нам это означает, что человеческая судьба со всеми ее по видимости случайными поворотами определяется свойствами личности и внешних обстоятельств и встроена в общую картину мира. Осознание этого факта, впрочем, вряд ли способно заметно повлиять на наше поведение: склонность к фатализму так же внутренне обусловлена, как и его отрицание. В любом случае, что бы мы ни делали, мы поступаем в согласии со своей природой.

В известном смысле, путь каждого из нас предопределен. Тем не менее вряд ли будет правильным трактовать это так, что некоторые из нас изначально определены к спасению в раю, а другие — к погибели в аду. Не говоря уже о вероятной условности самих понятий «рай» и «ад» (по большому счету, все бытие должно считаться раем, будучи проявлением божественной природы), всякий жизненный путь становится ясен лишь по мере его прохождения и в целом ведет к благой цели. То, что для кого-то он окажется относительно легким, а кому-то придется пройти через тяжелые испытания, — не имеет принципиального значения. В этом мире мы наблюдаем иллюзорные страдания иллюзорных существ. По-другому и не может быть там, где материя является всего лишь призраком, тенью истинной субстанции. Все это можно сравнить с лечебницей или школой, хотя напрашивается более современное сравнение — с обучающей компьютерной игрой.

Аналогия здесь даже шире, чем кажется на первый взгляд. То состояние деятельного созерцания, которое характерно для духовного мира, отчасти подобно погружению в ту же компьютерную игру или кинопросмотр. В данном случае аналогия заключается не столько в виртуальности подобного зрелища, сколько в реалистичности нашей вовлеченности в него и связанных с этим переживаний. У некоторых людей интерес к компьютерным играм, при всей примитивности и несовершенстве последних, подобен наркотической зависимости и затмевает чуть ли не все доступные увлечения, которые им может предложить окружающий мир. Это, бесспорно, негативная тенденция, но в ней можно увидеть указание на наши истинные склонности, слабым и искаженным отражением которых она является.