Лодка пристала к берегу, парень легко выскочил на песок, потянул на себя лодку. Митяй осторожно приблизился к нему. Тот оглянулся, снова свистнул, только теперь уже с удивлением и даже какой-то задумчивостью. Наклонился, руку протянул к Оберегу. Митяй не ожидал от себя такой прыти, но скакнул далеко в сторону.
Парень махнул ему:
— Да не шарахайся ты. Вижу: заколдованный. Что я, без глаз, что ли? Дурак ты, пропадёшь здесь один. Иди уж ко мне поближе. Уху варить будем.
Он снял лапти, забрёл в реку, повозил руками в воде и вытащил большую щуку. Она виляла хвостом из стороны в сторону, и блестящие капли сверкали на солнце. Щука открыла рот:
— Что скажешь, Емелюшка?
— Да вот, дружок ко мне прибился. Поговорить бы нам по-человечьи. И ещё — как всегда: огонь, котёл и рыбки. Стерлядки, пожалуй.
— Чищеной, Емелюшка?
— Да ты что? В прошлый раз филю какую-то подкинула. Что за филя? Не надо мне филёв заморских. Нашу рыбку, свеженькую, из этой речки. Сам уж почищу, и уху сам сварганю.
Емеля бережно опустил щуку в реку. И почему Митяю казалось, что она улыбалась во весь щучий рот? Впрочем, наверное, улыбалась. Он уже перестал чему-нибудь удивляться.
Подошёл поближе. Уже и костерок горел, и вода в котле закипала. Емеля стоял по колено в воде, чистил рыбу. Обернулся к Митяю, улыбнулся хитро:
— Не боишься? Меня-то тебе нечего бояться.
— А кого?
Митяй обрадовался, что дар речи к нему вернулся: аж подпрыгнул. Видно, радость ему суждено проявлять как козлёнку.
Емеля слегка призадумался:
- Кого, говоришь? Да мало ли… Что на шее у тебя болтается, береги пуще глаза. Потому как — защита сильная. А ты кто, вообще-то? Чародей?
— Да вроде, нет.
— Откуда знак тогда? Я вас, волшебников, на своей жизни повидал. И все — словечка в простоте не молвите.
— Да я и сам не знаю, как здесь оказался. Зачем?
— Значит, надо. Просто так даже прыщ не вскочит.
Емеля порезал рыбу на крупные куски, покидал в котелок. Только теперь Митяй понял, как проголодался. Но сыру-траву всё равно есть не хотелось…
Тем временем уже стемнело. На небе появились редкие звезды. Уха поспела. Емеля расстелил чистую белую тряпицу, достал из котомки каравай. Усмехнулся:
— Придётся, видно, тебя с руки кормить. Хотя, стой. Похлебать из миски и сам сможешь.
— Попробую, куда деваться.
— Да уж, голод не тётка.
Емеля выудил из лодки помятую миску, налил в неё душистой ухи и поставил перед Митяем, а себе придвинул котелок. Митяю поначалу есть было неудобно, но что ж поделаешь? Губами он отщипывал хлеб от горбушки, прихлебывая мякиш ухой. Вкусно…
Потом Емеля отделил рыбу от костей и опять щедро наполнил ему миску. Скоро Митяй уже и дышать не мог — объелся.
После ужина Емеля сполоснул посуду и устроился спать в лодке. Позвал Митяя:
— Прыгай сюда. Места много не займешь, а мне теплее будет. С утра двинемся дальше.
Митяй прижался к тёплому емелиному боку и тут же провалился в сон.
Проснулся оттого, что солнце светило прямо в глаза. И казалось, что плавится золотом всё вокруг. Митяй выпрыгнул из лодки, побродил по мелководью. Увидел ручеёк, который сбегал в реку с бережка, напился воды. Емеля ещё крепко спал, и Митяй не рискнул отходить далеко. Мало ли…
Наконец, лодка покачнулась, Емеля приподнялся и потянулся. Поискал глазами Митяя, махнул ему:
— Иди сюда, чай пить будем.
И никуда Емеля не торопился, делал всё неспешно, с явной ленцой.
Опять запалил костёр, насобирал какой-то травки, покидал в котелок. Дух от него пошёл славный, медвяный. И показался Митяю этот запах таким знакомым…
— Ну, вот и готово. Приноравливайся.
Митяй дул на горячий чай в миске, пил мелкими глоточками. Что же дальше-то будет? Эти мысли никак его не оставляли. Хотя понял, что загадывать наперёд не получится.
И поплыли они вниз по реке. Емеля напевал протяжную песню. Голос у него был хороший, а слова простые:
Встану пред тобой, вербой обернусь
Солнце заслоню, над тобой склонюсь.
Сглаз чужой с тебя смою я водой,
Будешь, милая, ты всегда со мной.
И опять про любовь… Вечно у взрослых одна песня.
Емеля задремал, чуть весло не упустил. И Митяй решил разговором его отвлечь, да и выпытать кое-что хотелось:
— Емеля, а печь твоя где?
— Печь, она по зиме нужна. Слезаю я с нее, когда снег уже плотно ляжет и река встанет. Дорога известная — к проруби. Как щуку поймаю, так и начинается весёлая жизнь. То, сё…Дворец, царь, царевна, свадьба.
— А потом?
— Потом, известное дело — жизнь царская: гости, послы заморские, приёмы…
— И всё? Скучно, наверное?
— Да нет. Бывает, война затеется. Или кудесник какой во дворце перезимует. Чудеса творит, чего-нибудь да отчебучит…
— А сейчас почему один в лодке плывешь?
— Это у нас с щукой уговор такой. Я её только зимой ловлю, как положено, желания мои она исполняет. А уж летом — душу отвожу: плыву по реке, сам себе хозяин. Тебя вот встретил…
— А щуку всё равно зовёшь?
— Да она сама так хочет. Скучает, видно.
Река сделала поворот, показалась песчаная коса. Емеля направил лодку к ней и причалил к берегу.
— Ну, теперь у тебя — своя дорога. Вон тропинка начинается, пойдешь по ней. Она куда надо выведет.
— А куда надо?
— Тебе видней. Одно помни: пока Василису не найдёшь, бродить тебе здесь всю жизнь. А как к реке выйдешь, так и опять я тебя подвезу. Встретимся на том же месте.
— На том же?
— Так заведено. Вон, в той рощице, который год дракон тоскует. Ждёт меня, привык уже. Тоже Василису ищет, да не найдёт никак. Видишь, дымок над крайней берёзой? Значит, на месте. Злится, пар выпускает.
— А ты не боишься?
— Я никого не боюсь. Не положено. Ну, давай, беги. Бог в помощь.
Митяй выпрыгнул из лодки, направился к тропке. Помнил откуда-то, что оглядываться — плохая примета. Терпел. Когда уже добежал до кромки леса, посмотрел назад. На другом берегу, вдалеке, мелькала белая рубаха Емели. А рядом с ним, размером примерно с небольшой экскаватор — тёмная туша одинокого дракона.
Густой лес обступал со всех сторон. Митяй бежал по тропинке. Уже и солнце чуть проглядывает сквозь вершины елей. Куда он идёт, зачем? Нет, зачем идёт — точно знает: Василису найти. Надо ему обратно в человечий облик вернуться. Да где же её найдёшь?
С этими невесёлыми мыслями Митяй и выскочил на круглую полянку. Ну, конечно! Вот она — избушка на курьих ножках. Он даже вспомнил, что сказать положено:
— Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом.
И впрямь, повернулась. С таким скрипом и оханьем, будто лет сто не двигалась с места.
Из крошечного окошка высунулась круглая девичья мордашка. Через минуту девчонка, лет тринадцати на вид, ловко спустилась по верёвочной лестнице, которую скинула с порога избушки.
Одета в яркий красный сарафан, на ногах — золотые сапожки с узорами.
— Здравствуй, добрый молодец! Какая нужда в наши края привела?
— А ты кто?
— Как кто? Баба Яга. Сказок не знаешь?
— Да не смеши… Она старая, страшная. И должна меня съесть, скорее всего. Ну, попытаться хотя бы… Я ведь козлёнок.
— Да какой ты козлёнок! И не трону я тебя, на шее — Оберег, из наших значит. В беду попал? Ко мне ведь так просто не ходят…
Митяй вздохнул:
— Попал. Из копытца напился.
— Ну, и дурной! Это ж самая простая западня. Что, прямо так, с первого раза?
— Я не верил…
— Вот-вот. Ваша главная беда. Не верил он… А ещё волшебник. Тоже мне — чародей, кудесник.
— Да какой я волшебник…
— Вот именно! Никакой! В сказки он не верит… А во что верить тогда?
— Ну, не знаю. В науку, наверное?
— Что?! Придумал… Сегодня ваша наука одно говорит, завтра — другое. А моя избушка как стояла, так стоять и будет. Вечно. И все сюда идут: Яга помоги, Яга научи… Ведь и ты за тем же?
— Сама знаешь. Василису мне бы найти. И поскорее.
— Еще одно правило нарушил: здесь нельзя говорить «поскорее». Всё идёт своим чередом.
— Так что делать-то?
— Объединять усилия. Один в поле не воин. Вон, на том берегу дракон томится. Если с ним договоришься, то вместе что-нибудь и получится.
— А как туда попасть? Емеля уже дальше уплыл. Он ведь по течению плывёт.
— И правильно делает, между прочим. Да ладно, не горюй. Дам я тебе платочек. Махнёшь им, скажешь:
Не иду, не скачу, никуда не спешу:
Все само по моему слову скажется,
По моей воле станется.
Платочек Василисе отдашь, она мне сама вернёт.
— Спасибо тебе, Яга. Только… Почему ты все-таки такая?
— Какая? Не нравлюсь? Ладно…
Девчонка повернулась, пошла вкруг избушки. И вышла из-за неё каргой старой, согнутой в три погибели. Прошамкала:
— Ну что? Так лучше?
Митяй замотал головой:
— Нет, вернись обратно.
— Как бы не так! Что я, девочка, туда-сюда бегать? А вот тебе пора припустить. Я ведь и передумать могу. Давно козлята ко мне не забредали… Может, печь пора затопить?
И так старуха на него глянула, что у Митяя дар речи пропал. Повернулся он и помчался изо всех сил обратно по тропинке.
Добежал до берега, отдышался. Главное — платочек не потерял. Висит себе на шее, прямо на Обереге. А вот махать им как? Рук нет, одни ноги. Но исхитрился: вытащил губами, махнул, на траву осторожно положил и слова вспомнил:
Не иду, не скачу, никуда не спешу:
Все само по моему слову скажется,
По моей воле станется.
И правда: встал над рекой мостик. Маленький, узенький, одному ему впору перебежать.
Теперь уж Митяй во всё поверил. Быстро по мостику копытцами процокал и на соседнем берегу оказался.
А дракона нет, видать по роще гуляет. Надо его поискать. Впрочем, задача нетрудная: дракон — не муравей, его издалека видно.
Не успел до рощи доскакать, как вот он — дракон, навстречу ему движется. Шея длинная, кожистая, а шкура на слоновью похожа. Спереди — лапы маленькие, недоразвитые, а задние — мощные, мускулистые, с когтями. Ещё и крылья в придачу. Но сейчас они сложены на спине и только выпирают двумя буграми.
Увидел Митяя, приостановился, пасть слегка приоткрыл, а оттуда — язык пламени рвётся. Митяй притормозил резко, назад попятился. Но дракон всего шаг сделал, и уже опять рядом. Отступать некуда.
Дракон голову склонил и тут — Оберег увидел:
— Приветствую тебя, достопочтимый рыцарь.
Митяй быстро соображал. Кем он только сегодня не был: и волшебником, и добрым молодцем, и чародеем-кудесником. Теперь вот рыцарем стал…
Тоже в ответ поклонился:
— Приветствую тебя, о, Великий Дракон.
Тот даже глаза прижмурил от удовольствия. Значит, в точку попал. Можно продолжать в том же духе.
— Скажи, о Великий, какие важные дела привели тебя сюда?
— Я ищу Повелительницу. Её здесь зовут Василиса.
- Редкая удача! Я тоже ищу Василису. Объединим наши усилия?
— Объединим!
И дракон так радостно пыхнул огнем, что Митяй едва успел отскочить в сторону.
Дракон извинился:
— Прости, мой друг. Не могу сдержаться. Проявление эмоций.
— Давно ли ты здесь?
— Да. Много лун миновало. Но всегда возвращаюсь на это место. И всё начинается вновь.
— А тебе Василиса зачем?
— Хочу попасть домой. Там я родился, рос и учился… Меня там ждут.
— А как сюда попал?
— Друга искал. И здесь оказался случайно.
Дракон взревел и выпустил в небо огромный факел.
Митяй задумался. Похоже, дракон тоже не знает — куда идти и что делать. И как быть теперь? Но Баба Яга сказала, что только вдвоём они найдут Василису. Значит, надо использовать дракона по прямому назначению: в качестве средства передвижения.
И он опять спросил:
— А как ты её искал?
— Летал. Долго и много. Расспрашивал всех. Народец здесь добрый. Нечисти много, но и те — другие, не то, что у нас. Работа у них такая, а злобы нет. Я почти со всеми уже знаком.
— А почему Василису так долго ищешь?
— Колдовство закружило. Надо сквозь чары пробиться.
— И мне тоже.
— Да, я понял, мой друг.
У Митяя скользнула догадка. Он попросил дракона:
— Сможешь мне этот платок вокруг головы повязать?
— Попробую.
Дракон стал уменьшаться прямо на глазах. Как будто надувная игрушка, из которой выпускали воздух. И стал ростом почти с козлёнка. Передние лапки оказались на уровне глаз Митяя. Орудовал он ими ловко: обернул платок вокруг головы, ещё и затянул на два узла.
И тут Митяй подпрыгнул от радости. Вдруг он понял, что нужно делать, и обратился к дракону:
— А имя у тебя есть?
— Да, конечно. Здесь я — Тиморей. Емеля меня Тимохой зовёт.
— Можно я буду звать тебя — Тим?
— Тим? Мне нравится. Зови.
— Тим, мы должны лететь. Теперь я знаю — куда.
Дракон вернулся к прежним размерам, взял Митяя в передние лапы, распахнул крылья, и они поднялись в воздух.
Митяй твёрдо знал направление. Чувствовал. Показал Тиму на большую сопку справа:
— Туда.
Лететь было просто здорово. Дракон мерно махал перепончатыми крыльями. Они оказались довольно длинными. Под ними проплывали леса, изредка попадались деревеньки. Ребятишки что-то кричали, радостно поднимая руки, а взрослые и внимания не обращали. Наверное, ко всему привыкли, или дракон надоел.
Наконец, они опустились на вершину сопки. Она была ровной, как будто кто-то срезал верхушку и специально приспособил место для посадки драконов.
Тим вопросительно смотрел на Митяя, но молчал. А тот и сам не знал, что дальше делать. Наверное, ждать. Предложил дракону:
— Давай отдохнём. Ты мне расскажешь о своей стране. И о своём потерянном друге.
Если бы Митяю сказали, что драконы умеют улыбаться, он бы не поверил. Но Тим именно улыбался. Он растянулся на траве, Митяй прилёг рядом.
Дракон начал было свой рассказ, но небо внезапно почернело, вдали загремел гром. Похоже, приближалась большая гроза. Они поискали укрытие и наткнулись на узкий вход в пещеру. Тиму пришлось опять уменьшаться, чтобы проскользнуть в тёмную щель. Только успели спрятаться, как начался сильный ливень. Громыхало со страшной силой, молнии сверкали, с шумом неслись вниз потоки воды.
А в пещере было сухо, откуда-то даже проникал свет. В ту сторону они и двинулись.
Проход постепенно расширялся, становилось все светлее. Они вошли в просторный круглый зал. В самом центре — простое деревянное кресло, в нём — девушка за прялкой. Сидит вполоборота к ним, напевает что-то тихонько.
Митяй встал как вкопанный: Маша! Она повернулась к ним, поднялась. Подошла и опустилась на колени перед козлёнком. Обняла его:
— Митенька… Я ведь говорила, что мы увидимся.
— А ты как здесь?
— Это мой дом. И мой мир.
Тим стоял в стороне и молчал. Но, наконец, не выдержал:
— Достопочтенная леди, позвольте познакомиться. Тим.
И дракон вежливо шаркнул ножкой.
— Очень приятно, Василиса.
— Как?! Повторите…
— Василиса.
Маша смотрела на них и улыбалась. Потом сказала:
— Тим, ты ведь искал меня?
— Да, но я не предполагал, что вы — так прекрасны и юны. То есть, что прекрасны… я догадывался…
Он совсем запутался. Если бы драконы умели краснеть, то уж точно — воспламенился бы от смущения. Митяй помог ему:
— Маша, то есть — Василиса, ему твоя помощь нужна.
— Зови меня Машей. Так тебе привычней. Чего хочет Тим?
— Ему надо домой. Нужно чары снять и обратно его отправить.
— Хорошо.
Маша подошла поближе к дракону, подняла руки вверх и заговорила:
На семи ветрах, на семи дубах,
Я совью венок о семи цветах.
На семи столбах по семь воронов,
Понесут венок от всех ворогов.
В руках у неё появился венок из колосьев, перевитый цветными лентами. Маша надела его на голову Тиму. И тот исчез: просто растаял. Митяй оторопел:
— Ну вот. И попрощаться не успели…
Маша улыбнулась:
— Не горюй. Ваши дороги еще пересекутся.
— А я? Так козлёнком и останусь?
— Да нет, конечно.
Маша присела рядом и очертила круг. В нём появился отпечаток копытца и наполнился водой. Она сняла с Митяя Оберег и поднесла к копытцу. Оно уменьшилось, превратилось в тонкую пластину и чётко легло в один из пустых сегментов. И Маша снова надела его Митяю на шею. И опять его крутануло с такой силой, что еле на ногах устоял.
И встал он перед Машей не козлёнком, а в привычном человеческом обличье. Митяй провел рукой по лицу:
— Маша, а я… Остался таким же?
— Да, Митяй, ты остался прежним.
— Но, ты ведь можешь?…
— Могу. Но это будет неверно. Ты сильный и должен с этим справиться сам. Давай прощаться.
- Но мне так много надо тебе рассказать. Про Бориса и Ваню, про всех.
— Нет, Митяй. Нельзя. Что мне положено знать о нашей семье, я знаю. А больше — нет. Такие правила.
— Но как же? Почему?
— У тебя мало времени. Пора.
Она подошла к нему совсем близко. Развязала платок, который до сих пор был на голове Митяя. Взяла за руку и поцеловала.
— До свидания…
Митяй открыл глаза. Он лежал в кровати, сквозь занавески пробивался утренний молочный свет. Первым делом ощупал голову: сон такой реальный… Будто он действительно был козлёнком и встретил Машу… Он потрогал Оберег, поднёс поближе к глазам: пазлов стало четыре. И последний из них — в форме маленького серебряного копытца.
Как хорошо, что воскресенье и никуда не нужно торопиться. И завтрак сегодня будет позднее. Митяй спустился к столу и увидел опустевшие места Маши и Бориса. И как в первый раз, когда ушла Маша, никто даже не вспомнил о Борисе. Рядом с Линой теперь оказалось свободное место, и его занял Иван. Лина притягивала всех как магнит: тепло рядом с ней и по-особенному уютно.
Сегодня Митяй решил присмотреться к Ивану. Совершенно обычный на вид мальчишка: худенький, позвонки торчат, светлые волосы с упрямым вихром на макушке. Особенные только глаза: глубокого стального цвета, сильно затенённые ресницами. Поэтому кажется, что взгляд его ускользает, словно он внимательно всматривается во всё, но как будто не желает принимать участие в происходящем. Отстраненность? Да, именно это и отличает его от всех остальных.
Как же подступиться? Митяй думал над этим всё утро. Позвать гулять? Но нужно о чём-то говорить, а как начать, он просто не знал. С тем же успехом можно его и в комнату позвать. С тех пор, как приехал сюда, Митяй едва ли перекинулся с Ваней парой слов. Чем объяснить внезапно возникший интерес? Мелькнула мысль: Борис говорил что-то о компьютере. Наверное, это нормальный предлог…
Он заглянул к Ване в комнату, тот сидел с книжкой в руках. Митяй подошёл:
— Вань, помоги: не могу выйти в Инет.
Иван как будто сжался, но отложил книгу и поднялся:
— Пойдем. Только я ведь тоже… не слишком-то разбираюсь.
— Всё равно лучше, чем я.
Они вышли в общую комнату и Ваня сел к компьютеру, Митяй встал позади.
Минут пять Ваня настраивал программу, потом экран на секунду погас и на нем засветился знак вопроса. И пошли эти знаки в несколько рядов — в глазах зарябило. Ваня уже не прикасался к клавиатуре, сжал кулаки. Митяй положил ему руки на плечи.
Рябь на экране превратилась в мелкие волны. Казалось, что сам монитор плавится и колышется. Из глубины возникло лицо, оно приближалось, как будто всплывало из-под воды. Становилось всё чётче. Иван бросил руки на клавиатуру, чтобы выключить комп, но Митяй сжал ему плечи, и Ваня понял: пока не надо.
Лицо, искажённое гримасой, приблизилось и уже выходило за границы экрана… Рот раскрывался в беззвучном крике. А руки Вани погрузились в клавиатуру. Она напоминала вязкий кисель, и уже не было видно пальцев…
Иван молчал и, закусив губу, изо всех сил пытался освободиться. Митяю показалось в лице на экране что-то знакомое, но черты расплывались, как будто смывались водой… Митяй не выдержал и резко дёрнул за шнур. Монитор погас.
Митяй взял Ивана за руку и повёл в комнату. Тот весь дрожал. Сели на кровать, Митяй спросил:
— Давно это началось?
— Недели две назад.
— Когда я приехал?
— Немного раньше. Сначала — звонок… Знаешь, бывают такие на велосипедах?
— Они на старых великах были, а сейчас для прикола иногда ставят.
— Я думал, с колонками что-то: вдруг прозвенит, и всё… А когда ты приехал, уже появилось это лицо. Два раза. Я больше к компьютеру не подходил.
— А ещё кто-то видел его?
— Нет, ты первый. Я один раз Лину просил посидеть со мной. Все случилось так же, как сегодня, а она ничего не увидела. Правда, я почти сразу комп выключил. А с клавиатурой никогда такого не случалось.
Он снова побледнел и передёрнул плечами. Митяй помолчал. Потом спросил:
— А тебе не показалось, что он хотел удержать тебя?
— Ещё как показалось! Я же вырваться не мог. Меня прямо втягивало туда. Если бы не ты…
— А знаки вопросов?
— Да, и они… Я тоже думал: не просто же так?
И Митяй вспомнил, наконец, чьё это лицо! Ведь Борис говорил: у Тимура есть вопрос! Понемногу всё выстраивалось в схему. В ней слишком много нестыковок, но общий каркас вроде появился. Или так ему казалось? Ване он, во всяком случае, сказал:
— Ты не бойся. Всё не так страшно. Просто ему нужно задать нам вопрос. Иначе он просто не может.
— Это я знаю. Догадался. Но всё равно страшно. Одному.
— Теперь ты не один.
Ваня серьёзно посмотрел на него:
— Митяй, помоги. Я знаю, ты можешь…
— Чем? Как?
— Понимаешь, я здесь чужой. Всегда и везде…
— Тогда начнём с самого начала. Что ты помнишь?
— Наверное, я никогда не был маленьким. Ну, как остальные дети. Я знаю всё и обо всём.
— В смысле? Как можно знать всё?
— Сам не понимаю. Знаю все языки. Мировую историю. Всё, что в науке сделано. Музыку могу писать. И стихи.
— Не может такого быть.
— Я тоже думаю — не может. Мне плохо… от этого.
— Ты хочешь быть… как все?
— Больше всего хочу! Но не могу, не умею… Я стараюсь.
— Ты учился в какой-то особой школе?
— Это не школа. Я там был подопытным кроликом. Тогда ещё не умел…маскироваться.
— А сейчас умеешь?
— Учусь. Вроде бы получается. Но всё-таки боюсь…
— Боишься?
— Что узнают, какой я на самом деле. Что я — не как все.
— А чего ты хочешь?
— Чтобы ты помог. Может быть, я из другого мира? Я догадался, ты — проводник. Или что-то вроде того… Пожалуйста, найди мой дом.
— Я…попробую. Ты потерпи. Ладно?
Ваня вскинул на него глаза. В первый раз Митяй увидел их такими — распахнутыми. И вспомнил слова психолога Веры: «Уроды? Хотя в некотором роде… да».
И почему его сюда занесло? Что же это творится? Ни дня без сюрпризов. Будто попал в Страну Чудес, где всё идет по своим законам и по какому-то, бог весть, кем определенному сценарию.
Митяй похлопал Ваню по плечу:
— Ничего, прорвёмся. Ты ведь теперь не один. Ложись, давай, спать. Поздно уже. А ты сейчас… не боишься?
Ваня улыбнулся:
— Нет. Не боюсь. Потому что понял причину: мне сделан запрос, и я должен дать информацию. Просто форма странная, необычная. Но бывает и такое. Буду думать. Непонятно только — кому нужен ответ…
— Ну, ладно, думай. Спокойной ночи.
Митяй рухнул на кровать. Спал он прошлой ночью или нет? Усталость навалилась тяжёлым пластом, давила сверху. Отложить всё на завтра? Не думать ни о чём? Но снова встало перед глазами странное лицо, приблизилось к нему вплотную, и снова забренчал в коридоре всё тот же велосипедный звонок…
Он пересилил себя: сходил и умылся холодной водой. Сел к столу, взял ручку и лист. Когда Митяй размышлял о чем-то сложном, то рисовал бесконечные стрелки, смыкая их в один, только ему понятный рисунок-схему. И верное решение обычно приходило.
И сейчас он чертил геометрические фигуры, помещая в круги и квадраты то, с чем ему пришлось столкнуться. Вот квадратик «Маша», рядом «Борис». Они уже в стороне, вышли из игры. Хотя, кто знает… Стоит лишь вспомнить сегодняшний сон.
Иван, Лина, близнецы. Тимур.
Оберег. Четыре сегмента есть. Последний из них — серебряное копытце — даёт ему шанс попасть в прошлое Ивана. Значит, так тому и быть.
Как обычно, дождался полуночи. Прошёл к шкафу, поднял Оберег. Перешагнул порог и снова оказался в коридоре. Но другом. Он тянулся бесконечно, и был абсолютно пуст. Стены покрыты светлой серой краской, металлические, плотно закрытые двери.
Навстречу Митяю шёл человек в белом халате. Прятаться некуда. Митяй прижался к стене и приготовился к вопросам. Но мужчина прошёл мимо, не обратив на него ни малейшего внимания. Митяй сообразил, что стал невидим. Отлично. Для Наблюдателя это — лучший вариант.
Он тут же пошёл за мужчиной — след в след. Тот прислонил карточку с чипом к двери, и они вошли в большое светлое помещение, похожее на научную лабораторию.
Людей немного, человек пять. К вошедшему обернулись все. Подошли и встали кружком. Он тихо заговорил:
— Я узнал точно: наша лаборатория и все архивы должны быть уничтожены в течение двух часов. Я полагаю, и нас не оставят в живых.
Все молчали. Никто ни о чём не спрашивал. Похоже, это сообщение не стало новостью. Мужчина продолжил:
— Мы отлично знали, на что шли. Мы сделали этот рывок в науке. И обогнали время. А за это всегда приходится платить.
Пожилая женщина тихо спросила:
— Детей мы можем спасти? Вынести отсюда?
— Нет. Для них дети — лабораторный материал. Впрочем, как и мы… Всё оцеплено, выходы заблокированы. Не уйти… До кого-то там, наверху, дошла мысль о масштабах открытия. И они приняли решение.
— А Ваню? Как быть с Ваней? Этот опыт невозможно повторить — мы создали гения.
— Когда-нибудь повторят. Лет через сто. Всё равно учёные будут это делать.
— Но…Я попробую?
— Напрасно. Ты ведь знаешь, у Вани — знак. Его не спрятать. Они его найдут в любом месте.
Та женщина, которая задала вопрос, резко повернулась и вышла в смежную комнату. Митяй — за ней. И чуть не споткнулся от неожиданности: обычная детская. Деревянная кроватка, масса игрушек. На стенах — весёленькие обои, на окнах яркие занавески.
А в кроватке спал голенький младенец. Женщина взяла его на руки и крепко прижала. Мальчик открыл глаза и улыбнулся. Она вынесла его в лабораторию.
Только сейчас Митяй внимательно рассмотрел пробирки и сосуды разных размеров. Во всех — человеческие эмбрионы. Они плавали в мерцающей жидкости и у кого-то уже шевелились ручки и ножки. Тихо гудела аппаратура, здесь шла своя особая жизнь.
Митяй чуть не упустил из вида женщину, которая уже выходила в коридор с мальчиком на руках. Остальные не задерживали её. Просто стояли и молчали.
Митяй шёл за ней следом. Коридор по-прежнему был пуст. Они вошли в лифт и стали подниматься.
Вышли на последнем этаже. Женщина подошла к стальной винтовой лестнице и стала взбираться по ней. Митяй видел, как ей тяжело. Она почти задыхалась.
Откинула люк, и они оказались на крыше невысокого здания. Ни одного строения вокруг не видно, узкой лентой уходит в лес грунтовая дорога. Само здание, на котором они стояли, оказалось огромным: крыша по размерам приближалась к небольшому аэродрому. По сути — так и есть: два вертолёта стояли рядом. Митяй решил, что женщина спешила именно к ним. Но ошибся.
От крайнего вертолёта к ней шла большая лохматая собака. Похоже — азиатская овчарка. Женщина опустилась на колени и заговорила:
— Мальчик, умница, помнишь, как ты убегал за мной в город? Это наш секрет.
Она ласково разговаривала с собакой, гладила её:
— Ты должен спасти Ваню. Понимаешь? Только ты. Один шанс. Только один.
Потом достала из кармана халата широкие бинты.
— Стой спокойно, Мальчик.
Собака глядела на женщину, чуть склонив голову набок, и казалось, всё понимала. А Ваня вёл себя на удивление тихо: смотрел вокруг широко распахнутыми глазёнками и даже улыбался, хватаясь за собачью шерсть. Женщина положила малыша на спину овчарки и принялась приматывать бинтами. И всё время, не переставая, говорила:
— Ты ни разу не попался, Мальчик. Помнишь, где ждал меня? У развилки дороги? Там идут машины. Останавливайся на дороге и жди. Понял? Машину жди! Люди вас не оставят. Подберут. А дальше — как Бог даст. Лишь бы отсюда вырваться.
Белый кокон на спине собаки рос: уже плотно примотаны руки и ноги ребенка. Всё это женщина сверху укрепила ещё эластичным бинтом. Она наклонилась над Ваней и перекрестила его. Потом обняла собаку, выпрямилась и скомандовала:
— В город, Мальчик. В город.
Овчарка рванулась к люку и исчезла в нём. Женщина закрыла лицо руками, плечи её вздрагивали…
Митяй остался на крыше и осмотрелся. Здание состояло из нескольких блоков, соединенных широкими стеклянными галереями. Вокруг — высокий бетонный забор, по верху которого шли провода. Белые изоляторы. Значит провода под напряжением. Забор сплошной, не видно ни ворот, ни калитки. И четыре вышки, на которых стоят охранники.
Но всё внимание он сосредоточил на дворе. Должна показаться собака. С какой стороны? И тут Митяй услышал выстрелы. Видимо, охрана заметила собаку. Он увидел, как мелькнула и исчезла под забором овчарка. Значит, там у неё лаз…
В следующую секунду Митяй оказался на грунтовой дороге. Он стоял совершенно один, вокруг — густой лес. Не прошло и минуты, как раздался взрыв. В километре от него поднялся огромный столб огня. Митяй пошёл в ту сторону. Да, это именно то здание. Теперь на его месте бушевал пожар, высоко в небо вырывались снопы искр, освещая груду развалин.
И снова какая-то неведомая сила перенесла его в другое место. Дорога не казалась оживлённой. Видимо, здесь проходили лесовозы. Митяй сошёл с обочины. Уже лёг первый снег и неслась позёмка. Он разглядел на снегу очертания большого предмета… Мальчик! Пёс лежал на животе, под ним — лужа крови. И тянулся длинной полосой кровавый неровный след. Овчарка еле слышно дышала, лапы скребли землю. По сантиметру, но она продвигалась вперед. До дороги ей оставалось всего несколько шагов. Ребенок на её спине крепко спал.
Митяй наклонился, положил голову собаки на колени:
— Мальчик… Какой ты молодец, Мальчик…
Овчарка несколько раз дёрнулась всем телом и обмякла.
Митяй принялся разматывать бинты и думал о словах Заркома. Тот сказал: «Ты — наблюдатель». Но Митяй не мог только смотреть! У него самого уже окоченели руки, а кожа у ребенка стала синюшного цвета. И первый раз Митяй услышал, как он заплакал.
Митяй склонился над ним, оставалось несколько витков бинта. И вдруг засветился Оберег. Ребёнок шевельнул ручкой, на его запястье высветилось изображение, похожее на рыбку, внутри нее — цифры. Знак! Он поднёс Оберег к руке Вани, и знак перетёк в один из пустых сегментов. Рука стала чистой.
Митяй взял Ваню на руки и выбежал на дорогу. Вдалеке показался свет фар, и уже слышался натужный гул мотора. Вот ему начали сигналить. Лесовоз шёл медленно, но Митяй с дороги не уходил. Машина затормозила, из кабины с криками выскочили двое мужиков. Митяй положил Ивана на дорогу и шагнул в сторону.
— Где он? Я же видел, пацан стоял на дороге!
— Витёк, смотри!
Водитель поднял ребёнка на руки.
— Ёшкин кот! Да что это делается! Уже под колеса голых детей кидают! Уроды! Сволочи!
Напарник подбежал к нему:
— Он в крови весь. Что делать будем?
— До Сургута сколько? Километров двести? Давай быстрей. Нам в больницу…
У Митяя оставалось несколько секунд. Он встал напротив мужчины постарше, сосредоточился, глядя тому чуть повыше переносицы, почувствовал контакт и передал только одно слово — «Иван».
Водитель запрыгнул в машину, сказал напарнику:
— Давай Ваньку сюда. Живо!
Машина рванула с места.
Митяй брёл по дороге. Холода он уже не ощущал: такая навалилась усталость. И какое-то безразличие ко всему. Поднял голову, когда услышал рядом с собой шаги. Он так и знал! Митяй остановился:
— Здравствуй, Зарком. Я нарушил правила. Мне отдать Оберег?
— Нет. Ты всё сделал верно. У тебя уже есть четыре сегмента. А это — иной уровень. Уровень силы.
— И я могу… вмешиваться?
— Можешь. Но лучше этого не делать.
Зарком повернул его к себе, прижал на миг к груди и пропал.
Митяй ещё несколько минут шёл по трассе, потом — вдруг — очутился в центре своей комнаты. Он опустился на кровать, и, не раздеваясь, уснул.
Утром первым делом Митяй подошёл к столу. Листок со схемой исчез. Но ведь он точно помнил, что оставил его здесь! Кому нужны эти почеркушки? И зачем написал имена? Почему не буквы? Да, неосторожно… Мог бы, как всегда, рисовать на бумаге то, что не укладывалось в голове, но постепенно прояснялось потом… Надо вспомнить, кто там назван? Кажется, все. И ещё одно новое имя — Тимур.
До сих пор Митяй так и не видел хозяйку дома и мать «семейства» — Ирину. Георгий ездил к ней в больницу только по выходным. Однажды брал с собой близнецов и Ваню. Чаще не получалось, билеты на автобус опять подорожали. Говорили, что она пошла на поправку и скоро вернётся. Митяй хотел увидеть эту женщину. Как она рискнула собрать в своём доме всех этих детей? Или от неё, как и от Георгия, ничего не зависело? Они — обыкновенные люди. Перенесли собственное горе — потеряли единственного сына — и решили облегчить жизнь другим, обездоленным? И здесь оказались именно те, кто незримо связаны между собой? Чем?
Сейчас его больше всего волновали близнецы. Смутно догадывался, что записи могли взять только Эти. С какой целью? Для чего?
Митяй помнил, что на схеме нарисована целая гроздь кружков, которые касались Этих: случайно обронённое слово, странные выходки, необъяснимые поступки… Мучило тягостное ощущение, что с ними связана какая-то страшная загадка.
Он пошёл к Ивану и застал его, как всегда, с книжкой в руках. Интересно, что читает маленький гений? Не успел подумать, как Ваня повернул книгу обложкой к нему: «Сказки народов мира». Ну да, когда знаешь обо всём на свете, остается сказки читать… Но, в конце-концов, Ваня — десятилетний мальчишка, и это нельзя сбрасывать со счетов.
Присел рядом. И тут Митяй понял, что даже не переоделся: на рубашке — следы крови. Иван смотрел вопросительно, но молчал. Да, в выдержке пацану не откажешь…
— Иван, что ты о себе помнишь?
— Многое… Не помню только, как родился. Помню Валерию Петровну. Я думал, что она — мама, но теперь понимаю, что она, наверное, моя бабушка.
— Вань, она такая полная, с седыми волосами и короткой стрижкой. А на правой щеке — тёмная родинка?
— Да. А ты откуда знаешь?
— Потом скажу. А отца?
— Пётр Семенович. Почему-то они так друг друга звали — по имени и отчеству.
— Высокий, худой, в очках и тоже седой?
— Точно. Они часто в белых халатах ходили. Может быть, врачи? Хотя…нет. Ученые, скорее всего.
— А что с ними случилось?
— Не знаю. Они меня очень любили. С бабушкой мы всегда играли, почти целыми днями. В последний раз, когда видел их, она сказала, что будем играть в новую игру. И мы поднялись на крышу. Она привязала меня к собаке, а та выпрыгнула в окно. Потом какой-то непонятный шум…
— А потом?
— Я уснул. Проснулся, когда меня несли на руках в огромную машину. А после — уже ничего хорошего…
— А всё-таки?
- Мне исполнилось два года, когда я точно понял, что не такой как другие дети. Почему-то я знал всё: историю, химию, физику. Но тогда со мной ещё не догадывались говорить об этом. Так, глупости всякие требовали: читать — по слогам, считать — на каких-то палочках. Всё началось позднее. Меня, конечно, забрали из обычного детдома и бесконечно изучали. Я ж говорю — подопытный кролик.
— Но как ты оказался здесь?
— Пришло однажды в голову, что никто ни разу даже не попытался со мной играть. Одни вопросы и вопросы. И я представил, что так будет всю жизнь… И замолчал.
— Как замолчал?
— Просто. Перестал говорить и всё.
— И сколько ты молчал?
— Почти три года. Бились со мной, пытались что-то делать. А потом махнули рукой и отправили сюда.
— А здесь ты заговорил?
— Не сразу. Месяца через два. С Линой…
— И решил стать — как все?
— Да, как все. Так лучше. Пусть меня оставят в покое.
— Но… ведь так тяжело?
— Уже нет. Я научился приспосабливаться. Только вот без компа плохо. Главное — я причины не знал. Что происходит? Откуда это лицо? Мистика какая-то…
Иван помолчал, потом спросил:
— А ты что мне скажешь?
— Что ты хочешь знать?
— О родителях. Где они? Я искал везде, в Инете. Никаких следов. И я решил, что попал сюда из параллельного мира. Сбой системы…или — ошибка в расчётах.
— Ваня, твои родители погибли. Тебя успели спасти, а сами… Но это — твой мир.
Конечно, Митяй не мог сказать, что настоящих родителей у Вани не было никогда. Что тот — научное открытие, продукт долгой и успешной работы многих людей. Кажется, так это должно называться: продукт… результат. Но рядом с ним сидел такой живой и несчастный мальчишка. Молчать три года… А он бы смог?
Ваня прикоснулся к рубахе.
— А это…оттуда?
— Да. Собака тоже погибла.
— Я помню её. Большая и лохматая. Вроде, овчарка?
— Да. Умная. Её звали Мальчик.
— Это ведь она меня спасла?
Ваня встал, начал ходить по комнате, а потом остановился перед Митяем:
— Дима, сними эту рубашку. Оставь её мне.
— Зачем?
— Понимаешь, на ней — кровь и шерсть. Когда-нибудь…
Он замолчал, но Митяй догадался, о чём думает Иван. Наверное, у него это получится. Когда-нибудь…
— Вань, а теперь твоя помощь нужна. Ты говоришь, что родителей искал. Значит, если понадобится найти какую-то информацию, сможешь?
— Смотря какую.
— Мне нужно знать всё о близнецах.
— Я попробую.
— Но… ведь тебе нужно использовать компьютер?
— Я справлюсь. Теперь я понял, в чем дело, и не боюсь. Страх есть, когда необъяснимо… Я попробую вступить в контакт. Пусть скажет, что он хочет знать.
— Запомни: его зовут Тимур.
Вторую половину дня Митяй провёл, исходив весь город вдоль и поперёк. Он хотел попасть в Зордарн, чтобы увидеть Заркома и посоветоваться с ним. Но на этот раз ничего не вышло. Митяй думал о том, что допустил ошибку. Непростительную ошибку: не расспросил Бориса о Тимуре. А ведь тот ему говорил о единственном друге. Значит, Тимур к немому Борису прорваться смог. Но как?
Город прихорашивался: скоро Новый год. Митяй не любил праздники. Про его день рождения никто и никогда не вспоминал, только в последнем детдоме однажды испекли пирог с брусникой. Тогда ему исполнилось тринадцать лет.
Да и кто мог сказать о его настоящем дне рождения? Наверное, приблизительно прикинули. Знала только мать. Увидит ли её когда-нибудь? Да. Но сама она об этом даже не узнает… Клеймёный, меченый… Помнит ли она о нём?
Новый год… Его всегда раздражала показная суета: в детдоме клеили кособокие игрушки, вырезали снежинки из бумаги, лепили их на окна и стены. Но сколько ни старайся, нищету и убожество не прикрыть. И ничем не перебить одинаковый запах: столовских щей, мочи и хлорки. Запах приютов.
Это стало явным в тот день, когда он давился брусничным пирогом за общим столом. Улыбался изо всех сил. И хотел убежать от невыносимого — множества глаз, направленных только на него.
Митяй продрог. Ветер поначалу казался еле заметным, но прошло уже почти два часа, и холод пробирал до костей. Два раза заходился греться в маленькие кафешки, обычные для такого городка: барная стойка, деревянные столы и скамейки, что никак не сочеталось с остальными деталями: то розовыми обоями, то вычурными светильниками или аквариумом. Митяй ничего в этом не понимал, но остро чувствовал фальшь. Когда одно не подходит к другому, то будто куском пенопласта — по стеклу.
Домой вернулся поздно, все готовились ко сну. В коридоре его поджидала Лина:
— Я тебя жду. Зайдёшь?
Он взялся за кресло и пошёл следом. В комнате Лина открыла тумбочку, достала толстую тетрадь в матерчатом переплете.
- Возьми. Это мой дневник. Рассказывать долго. Мне кажется, это тебе поможет.
- А разве…можно?
- Никаких особых секретов там нет. Так, мысли всякие. Но вдруг пригодится.
— Да, точно пригодится. Спасибо, Лина.
— Спокойной ночи, Дим.
Читал Митяй много. Это стало единственной отдушиной и другим миром. Но никак не мог избавиться от привычки вначале пролистывать новые книги, останавливаясь на тех местах, что «цепляли». И только когда пробегал так — от начала до конца — начинал читать по-настоящему. Так и на этот раз: листал дневник Лины, задерживаясь там, где уже не мог оторваться, машинально отмечая даты.
7 декабря
Почему я начала писать этот дневник? Потому что больше не могу. Говорить об этом ни с кем нельзя. Подумают, что сошла с ума. А может быть, и в самом деле, сошла?
От страха сводит ноги. Почему именно ноги? Они есть, но их же нет! Зачем они вообще нужны, если нельзя ходить?
Не могу убежать от Голоса. Или, наоборот, пойти к нему. А он зовёт: «Эллина, иди, иди…» Когда я первый раз его услышала? Две недели назад.
В субботу — баня. Я люблю этот день, и баню люблю. Мне стало так хорошо, я улеглась в кровать и собралась почитать любимую «Алису». Книжка уже истрепалась, я её раз сто прочитала. И всё равно что-то новенькое — раз, и найду.
Голос прозвучал издалека, вроде из-за глухой стены. И жалобный какой-то. И мне свело ноги. Пришлось их даже растирать, как будто они — живые.
12 декабря.
Вчера сказали, что меня возьмут из интерната в семью. Я боюсь.
Дурочка! Я ведь мечтала об этом. Знала, что такого не может быть, а всё равно… Кому нужен инвалид? Столько со мной возни, а толку никакого. Девчонки утром опять начали препираться: кому мыть общий коридор, потому что наша комната дежурит. А я думаю — если бы могла, то мыла его с утра до ночи, и туалеты бы мыла. И снег чистила. Взяла бы лом у тети Любы и долбила лёд.
Неличка на литературе говорит: «Никому в голову не придёт мечта — стать дворником или уборщицей». А я чуть не закричала: «Я хочу!».
Да ладно. Сейчас не об этом. Я могу шить, вышивать и вязать. Это ведь может в семье пригодиться?
Голос приходил ночью.
19 декабря
Город называется Ковчайск. Мы ехали на машине. Сначала деревянные дома, похоже на деревню. Я никогда не была в деревне, но Лена рассказывала, как там хорошо. Дальняя родня её летом на каникулы брала. Она корову научилась доить, коз пасла. А приехала с кроликом. Его дали, чтобы в столовой суп сварили. А мы с Леной уговорили сторожа дядю Гошу клетку ему сделать. Кролик месяц у нас прожил, а потом кто-то его украл. Жалко Патрика. Он носом двигал так смешно. Я его расчёсывала, чтобы пушистый был.
Мне захотелось, чтобы мой дом оказался на такой деревенской улице.
А потом начались пятиэтажки. Плохо, если квартира на верхнем этаже. Как мою коляску спускать? Но, слава богу, обошлось. Отдельный дом.
25 декабря
Всё странно. Такое чувство, будто я попала на съёмки фильма. В жизни так не бывает. Это — Зазеркалье. Самое главное: я не слышу здесь Голос. Может быть, он и не найдёт меня?
30 декабря
Завтра Новый год. Первый Новый год здесь. И вообще — первый такой. Настоящий. Георгий вчера принёс елку. Все наряжали, даже Борис. Правда, почему-то опять он в шапке. И не спросишь, потому что немой. Но почему-то он всегда старается быть рядом со мной. И кресло моё никому не даёт катить. Я и сама с ним нормально управляюсь, но вижу, что Борису очень хочется. Так жалко его. Ирина сказала, что он сильно болеет.
Близнецы опять дел натворили: распутали гирлянду и включили, пока никто не видел. Одна лампочка взорвалась, а рядом вата лежала, чуть не загорелось всё. А им хоть бы что!
Сегодня писали записки «Деду Морозу»: кто какой подарок хочет. Я пожелала «Алису в стране чудес». Здесь и правда — Зазеркалье. Пока не могу даже писать об этом.
Но ведь я сама — не такая, как все. Родилась на свет в восемь лет. И ничего, совсем ничего не помню! Старалась. Не могу. Только — палату в больнице, где очнулась. Врачи сказали — полная амнезия. Так называется, когда человек после катастрофы забывает всё. Меня папа успел вытолкнуть — в окно… Тогда все родственники собрались, правда, их не так уж и много: бабушка, двое дедушек, и сестра папы. Праздновали десять лет со дня свадьбы мамы и папы. Говорят, что баллон с газом оказался неисправный. Привезли его утром, а в обед — взрыв… И все могилы там, в Подмосковье, где мы жили.
Когда-нибудь я поеду туда. Я на кладбище ни разу не была.
А где я вообще была?
Зря я надеялась. Голос рядом. Он зовёт…
1 января.
Вот и прошёл Новый год. Они думали, что я расстроилась. Вовсе нет. Я-то знаю, что Эти такое подстроили. А все на Машу подумали. Она записки собирала и подписывала их для спонсоров, которые подарки принесли. Моя «Алиса» досталась Боре, а мне — велосипед. Эта тётенька, спонсорша, заплакала даже. Отвернулась, а я видела.
В общем, всем не по себе из-за этого стало. Маша вечером у меня прощения просила, я сказала, что верю ей. Она уж точно не могла.
Думают, что Маша злая и драчунья, а я знаю, какая она на самом деле. К ней подступиться боятся, потому что язык у неё — не дай бог. Да ещё нунчаки эти. Целыми днями во дворе ими машет, тренируется. Сейчас ещё по книжке айкидо разучивает. Это всё из-за детдома, где она жила. Правда, не рассказывает ничего, но я догадалась.
Ещё она засыпать ужасно боится. Каждый вечер начинает волноваться. И меня тормошит, чтобы я подольше не спала, рассказывает сказки. Сколько же она их знает! Я бы тоже не спала совсем.
Ночью Голос сильнее слышно. Но не так страшно, как днём. Потому что вроде — во сне. А днём откуда? Одно и то же: «Эллина, иди, иди…»
Как я устала! Не хочу его слышать! Не хочу!
16 января.
Оставила его совсем ненадолго. И мой камушек исчез. Сняла, чтобы голову помыть. Ведь не снимала раньше никогда! Что делать? Только он у меня и остался на память. И ничего больше!
Тогда Маша пошла к Этим. Говорит «душу из них вытрясу!» А вдруг не они?
Слава Богу! Борис принёс. Показывает, что у Ёськи отобрал. Да, попугай наш тоже странный, как и все здесь. Как будто и не птица вовсе. А кто? Кот Чеширский? Не знаю…
Иногда такое выдаст. Вчера кричал: «Чай „Липтон“! Пьём и писаем!», а до того: «Памперсы „Хагенс“! Вы этого достойны! Запах, который покорил мир!». Неужели он соображает, что говорит?
2 февраля.
Несмотря ни на что, мне здесь хорошо. Вот. Написала, теперь думаю. Почему — несмотря? Что здесь не так? Всё дело в нас, детях. Ирина и Григорий нормальные люди. А мы?
Со всеми нами что-то не так.
11 февраля.
Почему у меня отбирают всё? И кто? Ведь пока не появился этот Голос, я так любила ночь. Мне снились мои сны. Сны — это тоже жизнь. Для меня она даже лучше, чем настоящая.
Первый сон приснился в больнице, когда я ещё не очнулась. Лестница. Белая, широкая. Я шла по ней и считала ступеньки. Девять. Там кто-то стоял, наверху, звал меня. Но не вслух, а как-то иначе.
Может быть, я должна была тогда умереть?
20 февраля.
Сегодня случился пожар. Дом сгорел, но вытащили почти всё. Самое ужасное, что он загорелся ночью. Оказывается, я не такая уж трусиха. Просто страшно из-за того, что всё началось внезапно, в два часа ночи.
Разбудил всех Борис. Он ведь немой и не может кричать. Но схватил кастрюлю и стучал по ней железной кружкой. Я видела, что у него слёзы текли, я подумала, что от страха. А потом поняла! Поняла, почему шапку натягивает и не снимает её дома, прячется от всех в дальние углы. Боря не переносит звуки, ему от них больно! Бедный, и сказать никому не может.
Я решила, что сколько могу, буду его защищать. Боря ведь ко мне бросился первый. На кресло меня с кровати еле перекинул, хотел вывезти в коридор, а там уже всё полыхает. Маша в окно прыгнула, а Борис меня через подоконник ей на руки прямо вытолкнул. Как только сил хватило? Ведь маленький такой.
Георгий близнецов вытаскивал. Ирина тоже лезла прямо в огонь. Иосифа она еле нашла, тот бродит, где попало и спит, где захочет.
Ирина почему-то кричала: «Моя рассада, моя рассада!»
Мы уже посеяли перец и помидоры, чтобы в теплицу пораньше посадить. Всё взошло, уже можно было в отдельные горшочки переносить, собирались в выходной.
А там ведь кроме рассады этой всего погорело полно.
25 февраля.
Пока нам соседи свои полдома отдали, там у них никто не живёт. Они давно сына ждут с семьей, а тот тянет, не едет. Так что нам повезло. Георгий ходит хмурый, почти ни с кем не говорит. В той бумаге из пожарки написали, что в доме неисправная проводка. Георгий спорил, что это не так. Мы-то знаем, как он всё по сто раз проверял.
Но деньги нам заплатят за то, что дом сгорел. А из-за этой страховки что творилось! Оказывается, за месяц до пожара Маша привела тётеньку эту, которая всё страхует. И она Ирину долго уговаривала, потом Георгию звонили, что-то решали. В общем, документы подписали. Вот теперь и прикапываются, почему эту страховку сделали, а дом вскоре сгорел. Ирина плачет, ведь столько всего пропало, попробуй теперь это купи! Никаких денег не хватит.
Я Машу спросила, откуда она эту тётку взяла? Говорит, просто по нашей улице шла. А она зазвала её с Ириной поговорить. Вообще Маша много чего умеет, только об этом не знает никто. Когда я руку обожгла кипятком, такой волдырь вскочил. Потом ещё я его зацепила и сорвала. До того больно, терпеть нельзя. Мне Ирина мазь приложила, таблетку дала. А Маша руку взяла и стала над ней шептать. Те слова я запомнила.
Поперечь трава перестелется,
Пережог-болезнь перемелется.
Перемол пройдет, все узлом завьет,
Перелыв в подпол ужом уползет.
И прямо на глазах всё затянулось, будто и не было ничего. Ирина через час пришла, крутила руку во все стороны, охала. И правда: как поверишь?
Зазеркалье. Всё здесь не так.
6 марта.
Мы все придумываем наш новый дом. Планы рисуем. Вчера спорили, из кирпича строить, или деревянный. Георгий за дерево. Говорит, что тогда дом — живой. А Ирина — ни в какую. Боится пожара.
Как-то это смешно называется. Вспомнила. Консенсус. По-русски — согласие. Вообще, столько слов всяких новых, зачем? Есть ведь нормальные. И всем понятные. Это похоже на новую одежду. Вроде много, а хочется чего-то новенького. Но это не про меня. Мне зачем? Надо ходить, чтобы красивое другим показывать. Ирина мне ткань купила, я себе кофточку сшила. А потом мне снилось, что я в ней танцую. И в джинсах.
Про дом я хотела… В общем, пришли к согласию. Первый этаж — кирпичный, второй — деревянный. И чтобы комнат на всех хватило. Ирина сказала, что скоро приедет ещё мальчик. Интересно, какой? Неужели… нормальный? Я чувствую, догадываюсь, но пока боюсь об этом писать. Что с нами не так?!
12 марта.
Интересно, может человек привыкнуть к страху? Наверное, нет. Это единственное, к чему привыкнуть нельзя.
Когда я слышу голос, у меня внутри всё замирает. Почему он говорит это страшное слово «иди»? А если бы говорил другое, что изменилось бы?
7 апреля.
Господи, зачем Ты так сделал? Почему не дал мне уйти? Ты Бог справедливый. Так все говорят. Зачем взял моих родителей, а меня оставил здесь?
Потом Ты сделал ещё хуже. Чтобы мне стало больнее, Ты взял у меня память. Я не могу вспомнить ничего! Я не знаю, как меня любили. Какой был мой дом. Я могла бы сейчас вспоминать счастливую прошлую жизнь. А у меня нет и этого…
Мне говорят, что я — ангел. Разве бывают ангелы без ног? Может быть. Но они умеют летать. А я не могу ни летать, ни ходить. Зачем Ты это сделал со мной?
19 апреля.
Я опять вспоминаю пожар. Надо всё по порядку. Мне так нужно вспомнить что-то важное! Борису было ужасно плохо, потому что стоял невыносимый шум. И тогда я поняла, что он боится именно звуков, любых. Поэтому и прячется, и шапку не снимает.
А Маша носилась как бешеная. Столько всего успела выволочь из пожара.
Георгий без конца нырял прямо в огонь. Ирина его не пускала. Заплакала, когда Ёську вытащил. И потом всё время плакала.
Вот, вспомнила! Эти! В глазах такая радость. У обоих. Я нечаянно на них взглянула, когда они не ожидали. Потом-то стали как все. И заплакали, и закричали, и забегали. Но когда начала обваливаться крыша… В глазах у них был восторг!
6 мая.
Дом строят быстро, Георгий сказал, что осенью уже переедем.
Я уже не так боюсь Голоса, как раньше. Ничего ведь не происходит. Хотя, нет. Заметила, что когда его слышу, то потом вижу сон. Всегда разный, но действие происходит в одном и том же месте. Это удивительный замок. Стоит не на земле, а как будто в воздухе висит. К нему ведут дороги, как светлые нити. А по дорогам идут люди. И всадники скачут.
Может, этот сон связан с Голосом?
28 мая.
Сегодня Ирина привезла мальчика. Честно говоря, я мечтала о маленьком. Например, года два-три. Таких у нас нет. Но Ване почти десять. И тоже немой! Значит, Ирина с Георгием договорились, чтобы у Бориса появился друг. Но я-то знаю, что Борису никто не нужен. Он не сможет ни с кем общаться. И не будет. Боря терпит только меня. И вовсе не потому, что я молчу. Я догадалась ещё об одном. Совсем неважно — молчишь ты или говоришь — он слышит как-то по-другому.
Вчера вёз меня из школы. А я так злилась на Люду! Потому что её Андрей возле крыльца ждал, и они вместе домой пошли. А мне чего злиться? Я ведь урод, инвалид, кому я нужна? Ужасно, если я влюблюсь. Ужасно! Вот такие мысли… Плохие, в общем. На Бориса оглянулась, а он — плачет. По-настоящему. Из-за меня. Я сразу начала лестницу представлять. Ту, из первого сна, я так хорошо её запомнила. И ступеньки считаю, и будто иду по ней. Девять ступенек. И тут злость прошла, и обида. А Борис сразу успокоился, даже улыбнулся. Как мне его жалко!
25 июня
Ваня — хороший мальчишка. И умный. Почти всё время за компьютером, но не в игры играет, а занят чем-то другим. Но Эти теперь его достают. Отстали от Бориса, переключились на Ваню. Подкрадываются к нему, а он комп всегда выключает.
Маша уехала в санаторий на лето. Ужасно не хотела, но Ирина её уговорила. Нам дали путёвку бесплатную, а кто поедет? Мне специальный санаторий нужен, Этих разлучить невозможно, а Ваня с Борисом — немые. Тоже нигде не смогут. Вот такая у нас семья. Пришлось ехать Маше. Путёвка дорогая, нам самим не купить. А там море. Это же здорово, когда море.
12 июля.
Уже построили первый кирпичный этаж. Георгий специально для меня доски приспособил, чтобы я могла туда заезжать. Мне так нравится! Стружками пахнет и прохладно. А вчера даже нечаянно уснула. И опять приснился сон. Как будто я стою на круглой поляне. Посередине — дуб. И на мне такие длинные одежды, белые. Волосы лентой на лбу перевязаны. И навстречу идёт старик. Но очень красивый и высокий. И тоже в белом. Дает мне какую-то чашу и говорит: «Это медвежья кровь». Я так испугалась, подумала, что её пить придётся. А старик показывает, что нужно дуб полить. Я вылила на корни, наклонилась, а запах такой классный — малиной пахнет.
Проснулась, а возле меня Ваня стоит, ладошку протягивает, а в ней — малина. И говорит: «Это тебе, Лина».
Заговорил! Вот это да!
1 августа.
Вчера Ирина плакала весь день. Потихоньку, но я видела. Я знаю, что первого августа утонул их мальчик. Ему было десять лет. А потом, через год, они начали детей из детдомов брать. И почему им такие достались? Или они сами выбрали? Но они очень хорошие, нам всем просто повезло.
Георгий всегда молчит, только всё время работает. Ни разу не видела, чтобы без дела сидел. А Ваня сейчас часто помогает ему. Но как только компьютер освободится, сразу — туда. Иван уже начал со всеми разговаривать.
А Эти всегда стараются убежать. Чем они занимаются? Ирина за них боится. Если где в городе несчастье, там обязательно они. Вчера с рынка их привели. Там драка началась, торговцы что-то не поделили. И Толику досталось, синяк под глазом.
12 августа.
Получила письмо от Маши. Слава Богу, что ей там нравится. Санаторий оказался спортивный, она плавает уже лучше всех. Как я рада за неё!
Ваня приносит мне книги из библиотеки. Я люблю фэнтэзи. Страшилки пробовала читать, но не могу, противно.
У меня своих страшилок хватает.
1 сентября
Школа! Мне повезло, класс нормальный. Есть несколько ребят, с тараканами. А где их нет?
Андрей вырос за лето сантиметров на десять. Ну и ну! А Люда стала ещё красивее. Правильно говорят: «если двое краше всех в округе, как же им не думать друг о друге?».
А Маша какая! Она у нас всё равно лучше. Только характер… Сегодня подзатыльников близнецам надавала. А за что, не говорит.
18 сентября
Я часто думаю о том, какие все-таки люди… странные. Вот есть у них глаза, им кажется — это нормально. А сколько слепых! Они бы всё отдали за глаза. Или я…
Какое счастье просто ходить. Мне кажется, что я бы ни минуты не сидела и не лежала. А если бы могло такое чудо случиться, даже спать бы стала — стоя. На сколько бы меня хватило.
Я читала в Библии, как один безногий пошёл.
Ирина сказала, что если найдут спонсоров, то повезут меня в Москву, на обследование.
4 октября.
Сегодня Маша с Ириной обои клеили в нашей комнате. Скоро новоселье!
16 октября.
Наверное, мне надо к психиатру, или как этот врач называется? Уже третий день кроме Голоса я слышу ночью, как по коридору кто-то ездит на велосипеде. Но не может этого быть!
Скорее всего, это после катастрофы со мной произошло. Все-таки я спросила про велосипед Машу. Она так странно на меня посмотрела… И молчит.
5 ноября.
Георгий сегодня должен встречать Дмитрия. Ему 14 лет, и он будет самый старший.
Митяй захлопнул дневник. И принял решение: не будет его читать целиком. Может, и прочитал вовсе не то. Но как будто притронулся к запретному.
И что за дурь девчоночья — писать дневники? В детдомах тоже кое-кто писал, и часто эти тетради выкрадывались, и под общий хохот зачитывались в спальне. Митяй никогда не участвовал в этом. Просто уходил. Он давно понял, что в общей подлости участвуют те, кто боится идти против всех, в одиночку. Где-то прочитал про стадо, где главное — быть как все.
Даже под дулом автомата Митяй не стал бы писать то, о чем думал. Не так уж много постыдного в его жизни, но было…
Митяй оделся и вышел на улицу. Почему-то всегда лучше думалось на ходу. Он направился к парку, пробираясь по занесённым снегом тропинкам. Как здесь хорошо! И никто не попадается навстречу, не отвлекает от мыслей.
Что с ним происходит? Почему вспоминается то, о чём хотелось забыть? Этот дневник всё в нём разбередил и поднял из памяти разное…
Воровали в детдомах практически все. И Митяй готов был плюнуть в глаза тому, кто утверждает обратное. Нормальным считалось стянуть что-нибудь вкусненькое на рынке или в супермаркете. Только тут все разделялись чётко: кто-то съедал в одиночку, а кто-то тащил «в общий котел». И вовсе не потому, что так заведено, а потому что у каждого — своё в голове: кто-то доказывал личную ловкость, а кому-то приходилось выслуживаться перед остальными. И никакой «идейности».
Митяю иногда попадались книжки про детские дома. Какие полудурки их писали? И для кого? Чтобы родительские детки в мягких постельках поплакали? Дерьмо всё это…
За крысятничество били смертным боем. И всё равно друг у друга воровали. Куда от этого денешься? Он и сам испытал этот соблазн. Слово-то какое красивое: соблазн…
И сейчас прямо перед глазами стояла та гоночная машинка… Её принёс Юрке отец. Жили в интернате и те, у кого по бумагам значились родители. Тоже — всякие. Но у Юрки отец отличался от других. Он приезжал на шикарной машине, от него всегда сильно пахло туалетной водой. Тоже, наверное, дорогой. А запах противный — сладковатый какой-то, как женские духи.
С Юркой водиться особо никто не хотел. Но у него — игрушки, которых нет ни у кого: луноход на батарейках, набор настоящих солдатиков. Не тех, пластмассовых, что появлялись под ёлкой в Новый год и валялись по тумбочкам у всех мальчишек. Юркины солдатики — оловянные, тяжёлые и красивые. И кивера на них так чётко отлиты, и штыки как настоящие, острые. Ну, когда общие баталии начинались, в бой шли все, и пластмассовые — за милую душу. Но командовали только эти, Юркины. Они назначались генералами и полковниками.
А сам Юрка становился в эти моменты таким счастливым. И потом часто канючил и приставал ко всем: «Ну, поиграем?». Случалось это редко, когда появлялось настроение сразу у всех, и в спальне сдвигались к стене кровати, чтобы освободить место для поля боя.
Митяй случайно услышал, как Юркин отец сказал директору: «Ошибка молодости». Это об Юрке, что ли? Юрка и, правда, похож на ошибку: вечно сопливый и в кровать ссытся. Но отец всегда привозил ему дорогие подарки. На день рождения подарил ту самую машинку…
А машинка — фирменная: у неё открывались двери, а внутри — фигурка гонщика, которая вынималась и гнулась под любым углом. И даже наклон сиденья регулировался специальным рычажком. Юрка не расставался с машинкой весь день. Правда, давал её всем и подержать, и рассмотреть. Но в это время у него был такой взгляд, что каждый из пацанов, повертев минуту, отдавал машинку обратно. А главное, что Юрка раз за разом повторял: «Отец подарил».
Митяю, наверное, тогда исполнилось уже восемь лет, потому что наступила осень. Во дворе жгли костры из собранных в кучи листьев, и этот дым пропитал всё вокруг. И спальни, и школьные классы. И Митяй помнил, что почему-то в тот день ему как никогда хотелось плакать.
К Юрке только он один не подошел за весь день. На машинку смотрел издалека. И вообще делал вид, что ему глубоко наплевать на все игрушки вместе взятые. А ночью долго не мог заснуть. Когда спальня затихла, и все угомонились, а дежурный воспитатель галопом сделал ночной обход, Митяй встал и подошёл к Юркиной кровати. Тумбочки у всех одинаковые, естественно, без замков. Но каждый придумывал вместо них собственные приспособления. Юрка накрутил на ручки резинку от трусов, для верности затянув пару-тройку узлов. Резинку развязать вообще тяжело, а если уж она затянута от души, то ни в жизнь.
Митяй оглянулся на кровать Вити Сергеева. Тот спал, укрывшись одеялом с головой. Две недели назад он целый день ходил с табличкой «крыса». Воспитатели срывали её и заставили всех стоять в коридоре целый час. А директриса распиналась перед ними о том, что унижать человека нехорошо. Замолчала, когда Сенька спросил: «А воровать хорошо?». Пробормотала, что — плохо, но наказывать — дело воспитателей, а самосуд устраивать нельзя.
Митяй вернулся к своей кровати, вытащил ножик, подошёл к Юркиной тумбочке и разрезал резинку. Прятать её не стал, оставил валяться рядом. Взял машинку, лёг под одеяло, накрылся и включил фонарик. Только тут рассмотрел её как следует. Митяй хотел утром вернуть игрушку на место, но нечаянно проспал.
Проснулся от Юркиного рёва. Тот держал в руках резинку и орал. Митяй сунул машинку под подушку, встал, не спеша оделся, быстрым движением перекинул её под рубашку и пошёл в туалет. Его задерживать не стали: он и тогда уже был сам по себе и вне подозрений. Так сложилось…
В туалете он долго мыл руки, пока они не посинели от холодной воды.
Машинку нашли днём, когда уборщица Клава стала выносить вёдра на помойку. Юрка светился от счастья, и никого уже не волновало, кто же её взял. Решили, что позавидовали, да из вредности и выкинули.
Митяй раньше бил «крыс», как все. А после того случая — нет. И даже это воспринимали как-то нормально. Он всегда был другой. Хотя дрался остервенело, по любому поводу, который считал для себя важным. Но этих уже не трогал никогда.
Митяй продрог: в ботинки всё-таки попал снег, и мёрзли ноги. Он ускорил шаги и направился к дому.
В гостиной на диване сидели Иван и Лина. Митяй притянул стул и сел напротив.
Они посмотрели на него и без лишних слов подключили к разговору. Ваня продолжал:
— Митяй видел его. И он есть на самом деле. Мы даже знаем его имя — Тимур.
— Но почему он зовёт только меня?
Тут вступил Митяй:
— Что он говорит?
— Знаешь, так протяжно, будто издалека, как сквозь стену: «Эллина, иди, иди…»
— Тебя это пугает?
— Да, очень. Иногда я думала, что начинаю сходить с ума. А потом — этот велосипед…
Ваня положил руку ей на запястье:
— Лин, это хорошо, что ты всё рассказала. Митяй знает, что Тимур пытался говорить со мной через компьютер. Страшно, когда необъяснимо и непонятно.
— А ты понял?
— Да. Митяй помог. Тимуру нужна информация. Он идёт к нам с одной целью — узнать. Но вот — что?
- Он всегда приходит сам. А тут вдруг зовёт Лину…
— Лин, а ты точно уверена, что зовёт тебя именно Тимур?
— Конечно, нет. Я вообще никого не видела. Только слышала.
Митяй поднялся:
— Хорошо, попробуем. Каждый из нас постарается каким-то образом выйти с Тимуром на контакт. Может и получится. Ваня, а ты о моей просьбе не забыл?
— Нет. У меня уже кое-что есть. Завтра должен закончить. Поговорим после школы.
— Ну ладно, ребята. Спокойной ночи.
В школе пришлось задержаться. Шли консультации к экзаменам, зачёты по физике. Митяй не считал четвёрки и пятерки, главное, чтобы не было троек — это внешняя сторона учёбы. А что касается личного интереса, он прекрасно понимал: его единственный шанс — твёрдые знания. До того, как приехал сюда, планы у него складывались вполне чёткие: поступить в колледж, получить специальность, а дальше Митяй уже не загадывал. Знал, что всего придётся добиваться в одиночку.
Ваня, как всегда, сидел за компьютером:
— Я ждал тебя. Ты знаешь, потрясающая картинка вырисовывается.
Митяй подсел к нему. Иван передал ему пачку листков.
— Здесь всё, что возможно добыть в Сети. Но мне уже и сейчас многое понятно. Теперь посмотри ты. Я разобрал по датам, в хронологическом порядке.
Митяй устроился на диване и стал читать.
Газета «Шахтёрский вестник». Рубрика «Невероятно, но факт». Автор Пётр Муров. «В городе нашем невероятные события случаются довольно редко. Обделены мы визитами звёзд мировой величины, посещениями инопланетян и прочими вещами, которые мне, как ведущему рубрики, нужны позарез, чтобы пощекотать вам нервы, уважаемые читатели, и хоть чем-то оправдать название данного раздела нашей газеты.
Однако на прошлой неделе мы с вами стали свидетелями и даже непосредственными участниками события, отражённого во всех российских СМИ.
Миллионы лет готовилось то действо, что по стечению обстоятельств, случилось в провинциальном городке: в результате подвижек подземных пластов, произошёл обвал почвы в районе Куликина болота, где образовалась воронка диаметром более тридцати метров.
И никто из нас не принял бы это сообщение близко к сердцу, если бы не один ужасный факт: там находились десять человек. Они трагически погибли.
Что заставило этих людей собраться в одном месте и в одно время? Причём, в каком месте? Куликино болото не привлекает ни грибников, ни ягодников по той причине, что там ничего полезного не растёт.
Пришлось и автору побывать там однажды. Возвращаясь с „грибной охоты“, я случайно вышел на это болото, где провёл почти пять часов, двигаясь почему-то против часовой стрелки (как я впоследствии понял), и плутая до поздней ночи.
Да, нехорошей славой болото пользовалось всегда. И вот — кульминация! Произошло то, что не только уничтожило это место в окрестностях города, но запомнится нам навсегда, потому что многим пришлось пережить огромное горе в связи с потерей близких.
Я не ставлю точку. Всё ещё впереди…»
Митяй отложил листы в сторону и посмотрел на Ивана.
— Ну и что? О чём это вообще?
— Читай дальше.
Газета «Шахтёрский вестник». Рубрика «Жизнь как она есть» Автор Илона Пухова.
«Все мы в последнее время смирились с тем, что с каждым днём в жизни становится всё меньше сострадания и доброты. Даже такое святое чувство, как материнство, утрачивает изначальный смысл — беречь, защищать, спасать.
Вчера произошло событие, которое даже нас, журналистов, повергло в негодование, хотя мы в своей работе ежедневно сталкиваемся с парадоксальными и странными вещами — с точки зрения здравого смысла.
В редакцию пришло сообщение, что вчера утром из канализационного люка извлечены двое новорожденных детей. Мальчик и девочка были абсолютного голыми, но, к счастью, не замерзли только потому, что лежали рядом с трубами горячего водоснабжения.
У кого поднялась рука бросить детей, в полной уверенности, что они погибнут? Спасти их удалось только благодаря случаю: в этот день именно на этом участке шли ремонтные работы.
Дети переданы в городскую детскую больницу. Редакция газеты обращается к жителям города с просьбой предоставить любую информацию для расследования данного дела».
Иван сел рядом с Митяем:
— Посмотри на даты.
— Вижу. Разница — в один день. Давай дальше.
Газета «Газета плюс». Криминальная хроника. Автор Елена Бельская.
«14 ноября сего года заведено уголовное дело в отношении супругов Д.
В отделение милиции обратилась гражданка П. с заявлением, что у соседей, на участке частного дома, в сарае содержатся дети, живущие в клетке.
На место выехали сотрудники отделения милиции и зафиксировали совершенно жуткую картину. В сарае, правда отапливаемом и приспособленном к проживанию как „времянка“, в клетке из металлических прутьев содержатся дети — мальчик и девочка, приблизительно четырех лет. В ходе расследования выяснилось, что дети-близнецы усыновлены в возрасте полутора лет бездетной супружеской парой Д., имевшей положительные характеристики и полностью соответствовавшей всем требованиям, предъявляемым усыновителям. В течение первых трёх лет осуществлялся постоянный контроль со стороны надзорных служб, и никаких подозрений данная семья не вызывала. При задержании, приемные родители в качестве оправдания повторяли две фразы: „У нас не оставалось другого выхода. Мы сделали то, что нужно было сделать“.
Расследование дела продолжается, дети определены в местный детский дом № 15».
— Обрати внимание на даты.
— Вижу. Эта статья — четыре года спустя после первых. А фотографий нет?
— Здесь нет. Дальше будут. Читай.
Газета «Газета плюс» Криминальная хроника. Автор Елена Бельская
«Шаровой молнией разорвалось в нашем городе известие о событиях в Детском доме. 19 ноября день начался как обычно. В детском доме много воспитанников, обслуживающему персоналу приходится крутиться как „белкам в колесе“.
А педагогический состав утро всегда начинает в кабинете директора. В последнее время многие работники отмечали, что директор Анна Петровна часто раздражена и находится в плохом расположении духа. Поэтому на планёрку шли с неохотой, ожидая, что их опять будут распекать за допущенные недочёты. А в такой работе этого не миновать, каждый день что-нибудь да произойдёт. Обстановка усугублялась тем, что накануне закончилась трёхдневная проверка, которую проводили инспекторы Управления образованием. Результаты, судя по „предгрозовой“ обстановке, ожидались неутешительные.
Совещание прошло на удивление быстро и спокойно, все разошлись по рабочим местам. Директор попросила задержаться двух воспитателей. Минут через пятнадцать в кабинете раздались крики. По коридору шел преподаватель Р., он распахнул дверь и увидел ужасную картину: директор наносила удары ножом одной воспитательнице, а вторая недвижно лежала на полу. Мужчина бросился к Анне Петровне, отобрал нож и держал её до тех пор, пока не приехали сотрудники милиции, немедленно вызванные работниками детского дома. Обе пострадавшие находятся в больнице, но врачи уже не опасаются за их жизнь. По данному делу ведётся следствие».
Митяй откинул листы, и молча стал читать следующую распечатку.
Газета «Н-ский вестник». Автор Лев Крылов
«Все мы — дети своего времени. И то, что происходит с нами — отражение действительности. В первую очередь, как на лакмусовой бумажке, все реалии видны в первичной ячейке, то бишь — семье. Всё менее крепкими становятся семейные узы, всё больше трагедий происходит на этих малых полях. И как часто мы замираем в недоумении, когда происходит что-то из ряда вон выходящее в обычной семье, иногда — у тех соседей, которых знаем долгие годы и живём с ними бок о бок…
Семья В-их считалась вполне благополучной. В семье рос один сын, и решение усыновить двойняшек не вызвало особого удивления у родственников и друзей, поскольку много лет отец семейства говорил, что мечтает о многодетной семье и готов переехать из города в деревню, заняться хозяйством и завести пасеку.
Когда близнецов из детдома взяли в эту семью, им исполнилось семь лет, они казались милыми, обаятельными и очень симпатичными. Пошли в первый класс, учились хорошо, обзавелись многочисленными друзьями.
И на сторонний взгляд, всё складывалось вполне удачно и ничто не предвещало трагического конца. Но по прошествии года, старший сын Сергей резко изменился: у него начались необъяснимые приступы агрессии и гнева. Родители посчитали, что это издержки переходного возраста и надеялись, что всё постепенно войдет в колею.
Но 8 марта, в праздничный день, Сергей с отцовской двустволкой вышел на балкон седьмого этажа, к перилам он привязал близнецов. А родителей поставил перед выбором: либо он стреляет в приёмышей и выбрасывается с балкона, либо родители отдают их обратно в детский дом.
Двух вариантов, конечно, и быть не могло. Родители приняли единственно верное решение, пообещав Сергею выполнить его требование. К счастью, не произошло страшной трагедии, и члены семьи остались живы. Но в этой ситуации жертвами оказались все. И в первую очередь — сам Сергей. Какие демоны должны бушевать в душе подростка, чтобы заставить его решиться на такой поступок?
Я не стал встречаться с участниками этой драмы, не пытался проникнуть в глубины детской психологии, или объяснить мотивы. Догадываться об этом я предоставлю вам, уважаемые читатели… Даю пищу для раздумий и повод присмотреться внимательнее к своим детям. Чтобы найти в нашей быстропроходящей жизни время и узнать, а чем, собственно, живут наши дети?»
Иван протянул Митяю ещё один лист.
— А вот и фотография. Это балкон того дома. И дети. Узнаёшь?
— Я уже понял, Ваня. А давно они живут здесь?
— Второй год.
— Но по логике событий, уже должно чёрт знает что произойти!
— Уже произошло. Дом сгорел.
— Ну, по сравнению с этим триллером, что я сейчас прочитал, это просто семечки! Чем ты объясняешь?
— Знаешь, я думал над этим и решил, что мы им не по зубам.
— То есть как?
— Ты уже сам понял, что мы — другие. Но я уверен, что тебе надо спешить.
— Мне?!
— Тебе, конечно. И чем быстрее, тем лучше. Я чувствую — может что-то случиться. И Лина мне вчера говорила об этом.
— Хорошо. Я попробую. Прямо сегодня.
Митяй пожал Ване руку и пошёл к себе. Первым делом он разорвал все распечатанные листы на мелкие кусочки и смыл их в унитазе.
Его ждет нелёгкая ночь и нужно поспать. И только закрыл глаза, как навалился сон. На этот раз во сне он ничего не видел, только бесконечным рефреном звучали слова: одно и то же четверостишие… Он уже выучил его наизусть, но готов был слушать ещё и ещё голос Маши.
Вскочил Митяй резко, от стука в дверь. Спросонья не попал ногами в тапки, пошлёпал открывать босиком. За дверью стоял попугай Иосиф. Вот ведь вежливый какой: клювом в дверь постучал. Митяй растянулся на кровати, а Ёська устроился на спинке. Смотрел внимательно, склонив голову набок. У Митяя всплыли слова из сна. Сказал их вслух:
Белопутьем по теми, через голову — тени,
По лесам, велесам, по тропам, перелесам,
Ист фин, кос ол, днесь рад, свет дан.
Иосиф поднял крыло и сказал:
— Ну, наконец-то, до тебя дошло. И сколько можно — вокруг да около? Говори уже.
Митяй зажмурился, почему-то потёр уши и снова открыл глаза. А попугай продолжал:
- Ну, что ты на меня уставился, как баран на новые ворота? Мало тебе всего сказано-показано? Или до сих пор не врубился? Хочешь, ущипну?
Спрыгнул на кровать и довольно ощутимо крутанул клювом кожу возле коленки. Щипаться он был мастак.
— Ёська, ну ты даешь! Хватит уже, больно.
— Да тебя, дурака, не щипать, а долбить надо. По темечку.
— За что это?
— Смотришь вокруг, но не видишь ни фига. Скоро всё полетит в тартарары, а ты сопли жуёшь.
— А что я делать должен?
— Да… Как всё запущено… Выпей йаду!
— Да ладно тебе. Знаю я всё. Сегодня пойду.
Иосиф начал проделывать странные манипуляции: выгнулся, выдернул несколько перьев из хвоста и кинул их Митяю.
— Думаешь, я зря те колосья поклевал? И тоже кое-что могу. Как говорила Маша в своих сказках: «и я тебе пригожусь, добрый молодец». Перья с собой возьми, как прищучит, то зажмёшь их в кулаке, скажешь последние строчки:
Ист фин, кос ол, днесь рад, свет дан.
Понял?
— Да, понял, спасибо.
— Спасибо не поклюёшь. Ну, бывай. Удачи!
Иосиф вспорхнул с кровати на пол и протиснулся в приоткрытую дверь.
Лину знобило. Похоже, начинался грипп.
Она выпила чаю с лимоном и мёдом, забралась в постель. С одной стороны, хорошо бы поболеть. Почитать, посмотреть бездумно в окно. Уже начались снегопады. Белая пелена становилась то совсем редкой: снежинки падали, сцепляясь в хлопья, то вставала плотной стеной, загораживая всё вокруг. Но — конец четверти, контрольные. Да и, честно говоря, в последнее время ей становилось страшно оставаться в доме одной.
Вот и Маша ушла. И никто её не помнит. Кроме своих. Своих? Но ведь Машу забыли и Георгий, и Ирина. А кто помнит Бориса? Она сама, Митяй, Иван. Вот и всё…Круг очерчен. Близнецы? Вполне возможно. Но они тоже молчат, ни разу себя не выдали. Будто и не было Бориса и Маши. А если ей тоже суждено исчезнуть?
Лина резко села, подтянула подушку под спину. Вот почему зовёт Голос! Как же она раньше не догадалась! И эти сны, такие необычные, почти реальные…
Голова разболелась. То ли от мыслей, то ли температура поднимается? Она не заметила, как задремала. Проснулась от звонка: динь-динь- трень… Так явственно он слышится в коридоре. Она скользнула с кровати в кресло, открыла дверь. Прямо на неё ехал велосипедист. Затормозил и остановился.
— Тимур?
Тёмные, чуть раскосые глаза, смуглая кожа, будто растрёпанные ветром, волосы.
Мальчик внимательно смотрел на неё:
— Да, это я, Лина.
— Это ты меня всё время звал?
— Нет.
— А кто же тогда? Я думала…
— Я ждал. Когда ты увидишь меня. Но это зря. Ты всё равно не знаешь ответа.
— О чём ты, Тимур?
— Теперь это неважно. Ты же меня не боишься?
— Тебя — нет. А вот Голоса… Как я теперь узнаю, кто это? Кто меня мучает? Зовёт все время?
— Я покажу тебе. Смотри.
Тимур повернулся к зеркалу. Лина подъехала поближе, остановилась напротив и стала вглядываться. Сначала она увидела темноту, потом фон стал светлее, как будто забрезжил рассвет. И в серой мути проступили очертания камня. На нём — крошечная фигурка. Изображение приблизилось. Лина могла уже рассмотреть картину во всех подробностях…
Существо напоминало обычного чёртика. Но что-то сильно его отличало. А, вот оно! Фигура зашевелилась, и Лина увидела за спиной снежно-белые крылышки.
Он сидел, как кузнечик, подобрав под себя тонкие ножки, которые оканчивались копытцами. На мордочке — круглые чёрные глаза и розовый, будто свиной, пятачок. Уши как у козлёнка, над ними — маленькие рожки. И свешивался с камня длинный тонкий хвостик с чуть облезлой кисточкой. На камне перед чёртиком лежала старая раскрытая книга.
И в тот момент, когда Лина его рассмотрела, заметив даже неровную и спутанную чёрную шёрстку, он протянул лапки, и сказал жалобно и тонко:
— Эллина, иди… Иди…
Она узнала этот Голос. Точно, он! Но сейчас ей вовсе не страшно. В глазах этого непонятного существа она видела такую мольбу…
И вдруг всё пропало. Лина обернулась, но коридор был пуст.
Митяй готовился к худшему. Его потряхивало. Думал, что от волнения. Но все-таки сходил за градусником. Тридцать девять! Он снова рухнул в кровать. Его знобило, но одновременно тело плавилось от жара. Казалось, он бредёт по пустыне, и ноги по щиколотку проваливаются в песок. Солнце в зените. Два солнца сразу, поэтому так невыносимо жарко. Он увидел прямо перед собой Сфинкса и провалился в тяжёлое забытье.
Но вдруг голова стала ясной, а изображение чётким. И он оказался в комнате, заполненной народом. Он здесь, и в то же время его нет. Но он мог видеть и слышать каждое слово. В центре, на полу, сидел парень. И Митяй почему-то знал, что это — Константин Урсулов. И что он студент четвёртого курса филологического факультета университета. И все, кто находится в комнате, тоже студенты.
Плыл слегка ощутимый запах «травки», похоже, курили один «косяк» на всех, разговор шёл сумбурный и непонятный.
Костя показывал на телевизор.
— Смотрите, как народу мозги парят. А вы говорите: где деньги взять? Вот же они, под ногами. Заделываетесь великим знахарем, в телеке руками пассы выделываете, а бобла — немерено.
— Попробуй туда пробейся.
— Все ниши давно заняты, поля размежёваны.
— Думаешь, ты один такой умный?
— Велика Расея…
— Что, в нашем Мухосранске есть свой мессия? Нету!
— Вот тебе и поле. Только в путь.
— И что? Двинешься? Подашься в пророки?
— Да запросто.
— Ай, креведко! Флаг тебе в руки, барабан на шею.
Кирилл вскочил, рубанул рукой воздух:
— А спорим?
— На что?
— На бутылку «Хенесси»!
— Какой срок, лапшеметатель?
— Три месяца. И у меня будет пятьдесят адептов. Это минимум.
— Замётано.
А дальше пошли кадры — один за другим.
Вот Константин за странными книгами: большого формата, очень истрёпанными, у некоторых — страницы обожжены и закапаны воском.
Костя рисует на листах ватмана странные символы и знаки, потом переносит эти знаки на пол и ложится в центр изображённого символа, бормоча непонятные слова.
Одет он теперь только в чёрное. Иногда чернит себе губы и веки.
На груди и руках — загадочные татуировки.
И любимое место его прогулок — Куликино болото за городом. Туда никто не ходит, потому что окраины болота превратили в свалку, и теперь отбросы гниют, издавая зловонный запах. Случалось, что проводил на болоте всю ночь.
Из отрывочных разговоров Кости с друзьями, Митяю стало понятно, что в таком режиме парень прожил первый месяц, причём совершенно забросил учебу. Один раз Митяй стал свидетелем встречи с девушкой. Она срывала со стен начертанные на листах пентаграммы. Костя скрутил её и ударил по щеке. Девушка опустилась на пол посреди комнаты и плакала, сжавшись в комочек.
Константин снял однокомнатную квартиру. Первое время здесь изредка появлялись друзья, несколько раз колотила в дверь та девушка, но он не открыл. Ночи напролёт он сидел за компьютером, что-то скачивал и опять без устали рисовал. Иногда бормотал нараспев заклинания. Всё чаще уходил на болото, хотя присмотрел ещё одно место: заброшенную шахту за окраиной, которая растянулась на километры и состояла из старых бараков и щитовых домов. «Новые русские» там не строились, они выбрали для себя другой конец города: берег реки. И день ото дня там росли основательные коттеджи, с башенками, мезонинами, и даже колоннами.
Митяй увидел и тот момент, когда Костя внезапно собрался и поехал в дальний таёжный поселок. Он вышел на маленьком полустанке, где вместо вокзала стоял какой-то дощатый сарайчик вдали от платформы.
Константин брёл по осеннему лесу, изредка останавливаясь то над поздним грибом, то возле затихшего муравейника, или просто замирая и дыша полной грудью. Митяй его хорошо понимал: если месяц провести то на вонючем болоте, то в затхлой квартире, будешь радоваться такому прозрачному лёгкому дню и мягкому солнцу, которое к полудню стало почти летним.
Костя стащил с себя куртку и шёл в одной рубахе, сосредоточенно произнося нараспев какие-то слова. Он уже не отвлекался по сторонам, а быстро двигался вперёд. Казалось, он хорошо знал дорогу, потому что в переплетении тропинок уверенно сворачивал на одну из них, ни на минуту не задумываясь, куда идти.
С каждым часом он углублялся в лес, в самую чащу: уже приходилось перепрыгивать через стволы поваленных деревьев и обходить пни. Пару раз Митяй видел клубки гадюк. Начало осени — брачный сезон у змей, они сползаются на солнечные и прогретые солнцем места.
Костя стал идти медленнее и часто отдыхал. Хотя Митяй отметил, что тот не курил и не выпивал с того времени, как погрузился в магию и изучение ритуалов.
Наконец, Константин остановился, скинул рюкзак и прислонился к дереву. Перед ним открылась поляна, на ней — изба, вросшая в землю по самые окна. И началось странное… Из рюкзака Костя достал сапёрную лопатку и стал в только ему понятных местах делать отметки, снимая дёрн. Он обошёл всю избу, заключив её в какой-то мистический круг. Потом снял с себя одежду, чёрной краской начертил символы на лице, руках и ногах и облачился в чёрный балахон с капюшоном.
Он шёл к избе спиной, продолжая повторять заклинания. Навалился изо всех сил на дверь, пытаясь переступить порог. Но у него ничего не получилось. Митяй увидел близко его лицо, искажённое гримасой боли и злости: его не пускала неведомая сила. После третьей неудачной попытки Константин принялся лопаткой вырубать в центре поляны знак. Он скинул балахон и обливался потом, потому что дёрн подавался плохо: все лето корни трав делали свою работу, качая для верхних своих половин энергию земли. Сейчас трава уже пожелтела, а корни продолжали жить, в вечной надежде на весеннее воскрешение.
Костя закончил работу. Ещё один символ он нарисовал на груди, потом лёг в центре знака, образовавшегося на земле, и замер.
Митяй почувствовал, как в кругу стала концентрироваться тьма. Казалось, она поднимается из-под земли. Внезапно к горлу подступила тошнота от отвращения и запаха падали. Только однажды он испытывал подобное…
Играли с ребятами в прятки, и он забрался под крыльцо, в самый дальний угол. Присел на корточки, опёрся на руки, и тут же отдёрнул: с рук стекала зловонная жижа, и шевелились черви. Он угодил прямо в разложившийся труп собаки. Потом не мог есть два дня и бесконечно тёр мылом и щёткой ладони. И сейчас было точно такое же ощущение…
Тьма в кругу заколыхалась, и до Митяя донёсся чуть слышный, размеренный ледяной голос:
- Зачем ты звал меня?
Константин ответил так же тихо:
— Ты здесь, Тло? Мне нужно имя и сила Корсула. Помоги мне.
— Да. Я могу. Но помни: ничего не брать. Уничтожить всё…
Костя протянул руку, и белый огонь пробежал по его ладони, оставив глубокий след. А когда поднялся с земли, то выражение его лица стало совсем иным. Митяй даже содрогнулся. На этот раз тот вошёл в дверь с первой попытки.
Внутри изба оказалась почти пустой: печь, стол, лавка и широкий деревянный топчан. На нём угадывалась фигура человека под старым овчинным тулупом.
Костя склонился над ней. Под тулупом лежал старик. Он казался таким древним, что возраст определить невозможно. Однако глаза его горели неистовым светом, хотя сам он даже не пошевелился.
— Здравствуй, Корсул.
— Здравствуй, — голос старика оказался густым и мягким.
— Я знаю, пришло твоё время проститься с этим миром, отдай мне имя, и уходи.
— И что ты будешь делать с ним? — старик усмехнулся.
— Я понесу людям главную истину — истину тьмы, и сделаю их счастливыми во время жизни на земле.
— Ты не так глуп, потому что сумел найти меня. Но ты не получишь имя, я заберу его с собой.
Парень принялся трясти старика за плечи, содрогаясь в конвульсиях и крича, брызгая слюной, одно слово: «Отдай!». Откуда-то с потолка на обидчика ринулась сорока. Она металась черно-белым пятном и остервенело клевала его лицо, раздирая когтями щёки. Тот изловчился и рубанул её изо всех сил рукой, откинув под лавку.
Старик уже почти не дышал. Константин наклонился над ним, припал к его рту и стал высасывать последние вздохи. А когда распрямился, то глаза его светились тем же огнём, что и у старика. Он не удосужился прикрыть потухшие глаза мертвеца или накрыть его тело. Просто повернулся и вышел.
Отойдя метра на три, поднял руку, направил ладонь к двери, и избушка вспыхнула белым огнём. В последний момент быстрой тенью метнулась из пламени сорока…
Обратно Константин вернулся тем же путём.
Следующий месяц жизни Кости мелькал перед глазами Митяя быстро сменяющими друг друга кадрами: всё больше людей собирались у него в квартире, потом они переместились в какое-то огромное помещение. И все его звали — Корсул.
В их глазах Митяй видел обожание и любовь к своему кумиру. Они выполняли сложные ритуалы, делали себе татуировки и носили чёрные одежды. И мелькала среди них та самая девушка, что раньше приходила к Косте и пыталась остановить его в начале пути. Теперь и она делала всё, что прикажет Костя-Корсул.
Видел Митяй, как собрались те ребята, что затеяли тот спор. Они пришли с тремя бутылками коньяка, признали, что проиграли, и пытались убедить Костю, чтобы он прекратил эту «игру». Говорили, что он окончательно сбрендит, если не выйдет из этой роли. Но он их не слышал…
Парни ушли, обсуждая по дороге, не сдать ли Костю в психушку, пока не поздно.
Потом Корсул убеждал девушку в том, что ей придётся совершить главный ритуал, и требовал помощи:
— Я всё высчитал. В это положение звёзды встанут только через пятьдесят лет, а я не могу столько ждать. Я хочу всё и немедленно, пока молодой. Мне нужна эта сила, я должен вызвать Элмо.
— И что тогда?
— Тогда я стану Великим, для меня не будет никаких преград. Смогу повелевать Элмо, а значит и всем миром.
— Ты и сейчас — мой повелитель, Корсул. Что мне сделать для тебя?
— Так удачно сложилось, что Куликино болото — один из центров силы. Но его мало, нужен ударный резонанс. Нам с тобой придётся разделиться.
— Зачем?
— Ты проведёшь ритуал на болоте, а я — в шахте. Мы возьмём с собой всех адептов, у нас их достаточно.
— Да, я готова. И сделаю все, что ты прикажешь, Корсул.
Действие перенеслось на болото. Митяй увидел, что почти двадцать человек стояли в кругу, посреди него — девушка с чёрной свечой. Затем начался какой-то сложный танец с пением заклинаний.
Одновременно в шахте за городом Корсул выполнял этот же ритуал. Они действовали почти синхронно, как будто чувствовали друг друга на расстоянии. А Митяй мог видеть всё, что происходило в обоих местах: люди опускались на четвереньки, лица их искажались, тела дергались в судорогах, многие рвали на себе волосы и одежду.
Это продолжалось около двух часов, но силы у людей не убывали, а как будто умножались. Они продолжали ритмичные движения, в них появился единый порыв, и казалось, все они слились в одно существо. Вокруг них как будто уплотнился воздух, и сгущалась тьма. Земля вибрировала под ногами, а у людей это вызывало восторг и исступление такой силы, что они соединялись в общем крике, от которого, казалось, начало сотрясаться даже небо.
Когда прозвучал очередной дикий вопль толпы, на болоте взметнулась почва… И всё произошло в считанные секунды: поляна в центре болота обрушилась, образовав чёрный провал. И наступила тишина.
В это же время начался обвал в шахте: опоры затрещали, посыпались камни, и люди, опомнившись, ринулись к выходу. Успели все. Кроме Корсула.
Он бежал в другую сторону, продолжая на ходу выкрикивать заклятья. За его спиной рухнула стена, но он этого не заметил, его гнала вперёд неведомая сила.
Корсул не останавливался, минуя один за другим подземные переходы и ни на минуту не прерывая свой страстный монолог. Голос его становился всё громче, он заполнял собой всё пространство. И уже появился какой-то зловонный запах, по стенам стекала слизь, словно в катакомбах старой подземной канализации.
Неожиданно Корсул остановился и начал вращаться вокруг своей оси, с каждым оборотом увеличивая скорость. В его глазах метался ужас… Митяю показалось, что всё вокруг заполнилось вязкой массой, и она разрывает Корсула на части: тот кричал страшно, как от невыносимой боли. Последний вопль сотряс стены, и тело Корсула поглотила мерзкая тьма.
А на том месте, где только что крутился волчком Корсул, остались лежать двое новорожденных детей — мальчик и девочка.
Митяй очнулся… Над ним стоял Георгий и держал в руках стакан с водой:
— Выпей таблетки. Все свалились. Одновременно. Лина, Иван и ты. Я врача вызвал.
— А близнецы?
— Да нет, они молодцы — помогают. Как бы я один управился? Они возле Лины с Ваней. Компрессы меняют.
Толя с Элей заглянули в комнату.
— Ого, Митяй очнулся. Ну, вы даёте! Договорились, что ли?
— А мы не болеем. Нам прививки сделали!
— Ага, от птичьего гриппа! Помнишь, когда Ёське ставили?
Георгий шикнул на них:
— Идите отсюда, не мешайте. У вас есть дело? Вот и шагайте к ребятам. Сейчас врач приедет.
Митяй спросил:
— А что, от птичьего гриппа людям разве ставят?
— Да слушай ты их. Тогда они ветеринара так достали, что он им витамины вколол, лишь бы отвязались.
— Но здорово же. Вот они поверили, и не заболели.
— Да кто спорит. Вера, она важнее всего. Кажется, «скорая» пришла. Ты лежи, я сейчас врача приведу.
Георгий спустился вниз. Митяй закрыл глаза и попытался ещё раз, в деталях, представить то, что увидел. И уже не успокаивал себя тем, что это сон или горячечный бред. Он знал, что всё так и есть на самом деле.
Днём стало немного легче. Митяй поднялся и пошёл к Лине. С первого взгляда ему показалось, что она скоро растает в воздухе: такой стала бледной и невесомой, что он даже прикоснулся к её руке, чтобы ощутить тепло. Лина обрадовалась, сжала его руку и улыбнулась:
— Как хорошо, что ты пришёл. Мне надо кое-что рассказать.
Митяй уловил еле слышный шорох в стенном шкафу. Если бы не его исключительный слух… Он встал и резко распахнул дверцы. Близнецы сидели рядом, сжавшись, как два маленьких гнома.
— И что? Как это понимать?
— Мы играем.
— За Линой же надо смотреть.
— Вот мы и не уходим.
— А из шкафа что? Удобнее смотреть?
— Ну, играть же тоже хочется.
— Мы тут истории страшные рассказываем. Про чёрную руку…
Митяй хмыкнул:
— Ага, и про гроб на колёсиках. Выметайтесь отсюда. Погуляйте. Я пока сам за Линой присмотрю.
— А Георгий сказал — не уходить!
— Вот мы и не уйдём!
Митяй взял обоих за шиворот и выволок в коридор:
— Быстро, я сказал. На улицу идите, подышите. А то здесь одни бациллы, заразитесь ещё.
Вернулся к Лине, присел рядом:
— Говори, Лин. Что ты хотела рассказать?
— Я видела Тимура.
— Это он тебя звал?
— Нет, но он показал мне того, чей Голос я слышала.
— Как показал?
— В зеркале. Это так странно… Но я теперь не боюсь. Тот, кто меня зовёт, вовсе не страшный. Ты знаешь, даже смешной немного. На чёртика похож, но с крылышками.
— Лин, а может, это привиделось? Температура всё-таки.
— Нет, это случилось ночью. А заболела я к утру, уже и подняться не смогла. Георгий сказал, что ты вообще в бреду. Я слышала, как «Скорая» приезжала к тебе укол ставить. Не помнишь?
— Нет. Зато другое помню хорошо.
— Что — другое? Опять?
— Да, но сейчас я не могу рассказать. Давай лучше о тебе. Тот чёртик что-то говорил?
— Как обычно: «Эллина, иди, иди…». И лапки протягивал ко мне. Знаешь, смешные такие: будто человеческие, только шёрсткой покрыты, даже ладошки. Вот я всё думаю: неудобно, наверное, когда ладошки шерстяные? Всех животных перебрала, вспоминала. Таких нет ни у кого.
— Сама ты, Лина, смешная. Неужели совсем не испугалась?
— Почему-то нет…
— Я знаю, почему. Ты, как Борис и Маша, тоже должна уйти в собственный мир. И там тебя ждут. Не зря же ты слышишь Голос, и этот твой…с ладошками
— Анчут?
— Как ты сказала?
— Ой, откуда я знаю? Он ведь не говорил. Только сейчас такое имя вдруг пришло.
— Вот видишь, всё это не просто так.
— Но, как я могу уйти? Я ведь и ходить не могу…
— Думаю, там всё по-иному. Если будет позволено, то я пойду с тобой.
— Кем позволено?
— Сам не знаю, много еще непонятного. Но я обещаю, что попробую пойти с тобой. А сейчас отдыхай. Пока ещё рано, и у меня дело есть.
— А когда?
— Скоро, Лина, скоро.
Митяй вернулся к себе, лёг и опять провалился в забытье. Проснулся среди ночи, лежал и бесконечно прокручивал в голове то, что произошло за эти дни. Почему именно он оказался в центре таких необыкновенных событий?
Назойливая память возвращала к тем дням, которые хотелось забыть раз и навсегда.
Когда пришло понимание, что он во всем мире — один? Почему он никогда не привязывался ни к месту, ни к людям? Только однажды, в том детдоме, где впервые вспомнили о его дне рождения, он встретил человека, с которым мог говорить.
Даже её имя звучало красиво: Валерия Леонидовна. Красивая. Чёрной волной спускались волосы до плеч, а глаза пронзительно-зелёные. Митяй не разбирался в возрастах людей, но, наверное, ей тогда не исполнилось тридцати…
Как её занесло в детдом? Она преподавала литературу. Раза два Митяй задержался после уроков, она о чём-то спрашивала, а потом начала давать ему книги. Читал он быстро, и вначале Валерия не верила, что за вечер он проглатывал очередную книгу. Но вопросы по тексту всё же задавала. Не впрямую, а как-то мельком.
Зимой, перед Новым годом, она попросила проводить её до остановки. Митяй взял тяжёлую сумку с тетрадями, и они пошли. В детдоме всем давали клички. Такая зараза, что и огнём не выжечь. Валерию прозвали «Сара». Да, она была еврейкой, несмотря на русские имя и фамилию. Наверное, по мужу. Митяй об этом не думал, но один вопрос его волновал, и он всё-таки спросил:
— Почему в детдомах нет еврейских детей?
Она взглянула на него с удивлением:
— А почему ты об этом спрашиваешь? Я могу ответить, как понимаю сама: мы изгои, ты знаешь это слово? Век за веком нам приходилось бороться за жизнь, поэтому пришлось держаться друг за друга.
— Что, у вас нет сирот?
— Есть, просто всегда находятся те, кто возьмут в семью: сёстры, тётки, дальняя родня.
— А у русских?
— Я ведь наполовину русская, поэтому буду говорить — у нас. У нас, русских, всего много: земли, нефти, газа, леса. Наверное, много и детей. А к ребёнку нужно относиться как к главной ценности. Тогда из него вырастет человек.
— А я тоже — изгой?
— Да, ты это знаешь, иначе бы не спрашивал. И у тебя два пути: соединиться с такими, как ты — обозлёнными на судьбу, и рвать у жизни всё подряд. Или быть одиночкой и принять как факт, что ты — не такой. Вот и будь им. Стань лучше всех, и тогда никто тебя не посмеет тронуть.
— Богаче всех?
— Да хоть и богаче. Для этого тоже нужен талант. Главное, что ты будешь защищён.
— А сейчас?
— Ты ведь меня не послушаешь. Скажешь — опять о том же. Но я и сыну сказала: хочешь быть свободным — учись на одни пятёрки. Тогда к тебе учителя приставать не будут. А с ребятами сам разберёшься.
Почему он сейчас вспомнил этот разговор? Часто Митяю казалось, что голова раскалывается от мыслей, хотелось — не думать. Не думать ни о чём. Но он знал, что всё ещё впереди: и любовь, и боль, и потери, и выбор.
Митяй решился идти прямо сейчас. Как будто что-то зудело внутри: надо!
Кукушка крикнула три раза. В доме — тишина. Митяй оделся, вышел в коридор. Конечно, он сильно рисковал: слабость не давала сосредоточиться, а в голове стоял какой-то шум. И угораздило же заболеть в такой момент!
Оберег слегка светился в темноте. Митяй поднёс его к шкафу. Ничего… Никакого движения… Он распахнул дверцы, ещё раз плотно их прикрыл. Всё бесполезно: произошёл какой-то сбой. А ведь очередной пазл даёт право на вход в мир Этих. И Митяй даже не сомневался, что может попасть туда. И что теперь делать? Ладно, утро вечера мудренее. Спать.
Наутро Митяй встал как обычно. Начал делать зарядку. Тело ломило, перед глазами плыли круги. После ледяного душа стало легче.
Он оделся и вышел в город. Зарком при первой встрече сказал, что у него есть дополнительный шанс: нужно найти витрину с манекеном, подойти и посмотреть ему в глаза. И тогда он может увидеть Заркома. Сейчас сложилась именно такая ситуация: ему нужен совет.
Он шёл по Ковчайску. А навстречу — разные люди: озабоченные, сердитые, отстранённые, погружённые в себя. Почему нет счастливых лиц? Или каждый перед выходом на улицу натягивает маску, а на ней крупными буквами — «Не трогать!». Да ведь и он сам — такой. Кому бы он позволил прочитать на лице то, что так тщательно скрывает и прячет в душе?
Митяй медленно брёл к Центральному универмагу. От него осталось только имя. Когда-то давно, лет двадцать назад, он и был Центральным, а сейчас выросли красавцы в несколько этажей, с эскалаторами и шикарными витринами. Ему уже не тягаться с ними. Единственное, что мог позволить себе старый универмаг — новую огромную витрину. Но в ней стояли всё те же манекены, шагнувшие с ним в изменившийся мир из прошлого века.
Митяй старался не думать о главном. Но с тех пор, как разбил зеркало в кабинете директора Дома ребенка, он избегал любой поверхности, отражавшей лицо. Значение слова «фобия» он знал. Всё он знал. И однажды раз и навсегда признал, что в основе его странности лежит то, чего он пока победить не мог. Страх.
Страх быть уродом — среди толпы нормальных людей.
Мимо витрины, но по противоположной стороне улицы, он прошёл три раза. Сжал кулаки, от злости и бессилия на глаза наворачивались слезы. Но подойти к зеркальной витрине так и не смог. Свернул на знакомую тропинку к парку. За несколько дней здесь всё изменилось: появилась высокая горка, фигуры Мороза и Снегурочки подсвечивались разноцветными огнями, а между ними — ледяной трон. К нему выстроилась очередь. Фотографировались семьями, снимали счастливых розовощеких ребятишек. И всё казалось сказочным и праздничным…
Дома пахло мандаринами. Лина с Иваном уже чувствовали себя лучше. Митяй засел за уроки, надо сдавать кучу зачётов, да ещё наверстать то, что пропустил за время болезни. Поднялся изо стола уже поздним вечером. И опять прокручивал в уме разные варианты. Решил подойти к шкафу ровно в полночь, ведь раньше он делал именно так. Вдруг всё дело во времени?
Но снова — не получилось. По-прежнему, сколько он ни пытался, дверь к Этим не открывалась.
Ночь он всегда любил больше, чем день. Темнота съедала уродство, и он становился — как все.
Заснуть сразу не всегда удавалось. В голове крутилась бесконечная «бетономешалка»: последние события не укладывались в привычную картину мира, и над этим приходилось думать, приводить события в относительный порядок, находя «сцепки» одного с другим.
И сейчас он лежал без сна. И не сразу заметил, как поползло вниз одеяло. Подтянул и подоткнул его со всех сторон. Вспомнил, как в Доме ребенка старая нянечка шла вечером по палате, каждому подтыкала одеяло и пугала Букой, который утащит под кровать, если оно свесится. Митяй представлял тогда этого Буку, мохнатого и страшного…
Он повернулся к стене, но одеяло опять начало медленно двигаться. Митяй ухватился за него, потянул к себе. Костяшки пальцев побелели от напряжения, ногами он упирался в край кровати. В какой-то момент Митяй пересилил, рванул одеяло на себя, и на миг показались мокрые детские руки. От ужаса перехватило дыхание…
Резкий рывок снизу, Митяй упал и провалился во тьму.
Он больно ударился о голый деревянный пол. Вскочил. Это по-прежнему его комната, его кровать. На полу валяется одеяло. Митяй потёр ушибленный локоть и снова огляделся. Всё как обычно? Нет! За окном лил дождь, а ведь должна быть зима!
Порывы ветра сотрясали раму, струи били с таким напором, что казалось — стекло не выдержит. Стены оживали, искажаясь в гримасах при всполохах молний. Он взглянул на люстру. Лампочка разбита…
И тут Митяй почувствовал чьё-то присутствие. В дверном проёме стоял мальчик.
Митяй не успел его разглядеть, как тот скрылся во мраке коридора. Он решился пойти за ним. Стал шарить по стене в поисках выключателя, и ощутил на запястье холодную мокрую руку. Митяй замер, но глаза уже привыкли к темноте:
— Тимур! А ведь ты меня напугал…
— Сильно?
— Ну, так…Порядочно. Где мы? Это не наш дом. Хотя — похож.
Тимур задумался:
— Как это объяснить? Представь многоэтажку. Ты живешь, например, на третьем этаже. Тогда мы сейчас — на втором.
— А есть первый?
— Да. И четвертый, и пятый.
— Ты там бывал?
— Нет, но это именно так. Я знаю, тебе сейчас надо помочь. Сам ты не попадёшь туда. Близнецы… Ты их зовёшь «Эти». Я покажу и пойду с тобой.
— Почему?
— Так надо. Мне тоже нужен ответ на вопрос…
— Ну, спроси!
— Если бы я мог… Какой вопрос? Не знаю… и от этого — плохо, невыносимо тяжело…
Тимур подошёл к шкафу, открыл его и пропустил Митяя вперёд.
Из темноты на них пахнуло подвальной влагой. Они шли как будто по подземному переходу. Митяй нечаянно коснулся стены и сразу отдернул руку: сырость и слизь. И запах гнили и затхлости. Жирный воздух густ и недвижим, казалось, он даже слегка колышется, как желе холодца.
— Куда мы идем, Тимур?
— Тс-с-с, здесь лучше не говорить. Сам поймёшь. Веди себя тихо, тогда нас не заметят.
Наконец впереди забрезжил тусклый свет: своды поднимались и постепенно перетекали в огромное помещение. Его границы терялись в сумраке. Митяй остолбенел от увиденного.
По полу передвигались полупрозрачные твари — сгустки слизи, похожие на огромных амёб, постоянно меняющих форму. Они беспорядочно перемещались, нападали друг на друга, пожирая студенистую плоть.
Он присмотрелся: от каждого слизняка тянулись множество нитей-щупалец, в них что-то пульсировало и едва светилось. Митяй поднял глаза и увидел что-то вроде коконов, прикрепленных к потолку. В каждом коконе — живой человек.
От некоторых тварей нити уходили дальше, в потолок. Митяй сосредоточился, как учил его Сфинкс, чтобы через точку Ра увидеть, с чем соединялись щупальца.
От крайней амёбы он словно двинулся наверх по этой дрожащей нити. Сквозь толщу земли она выходила на поверхность. Митяй увидел компанию из трёх подростков. Они сидели в обшарпанном подъезде на заплёванном и покрытом семечной шелухой полу. В руках у одного — шприц. Двое, видимо, уже поймали кайф: глаза полузакрыты, а на губах бессмысленная улыбка.
Митяй присмотрелся и увидел, что у каждого из них, где-то возле сердца есть присоска, а от неё, извиваясь и пульсируя толчками, щупальце уходит вниз и соединяется с одной из тварей.
Только тут он ощутил, что стоит почти по колено в слизи. Ближайшие к нему амёбы вступили в драку, одна пожирала другую, слизь растекалась по полу. Митяй увидел, что амёба получила уже все нити соперницы и стала гораздо больше.
Волна омерзения захлестнула его, и сразу же твари содрогнулись и повернулись в их сторону. Тимур еле слышно прошептал:
— Я же тебя предупреждал… Здесь можно только смотреть, нельзя реагировать. Они нас заметили!!!
— Что делать?
— Не знаю. Мне-то ничего, но ты можешь пропасть.
Твари двинулись к ним, выкидывая на ходу множество щупалец-присосок. Митяю показалось, что они испытывали в этот момент восторг, потому что всё быстрее пульсировали их тела, и ярче засветились нити.
Он схватился за Оберег. Совершенно холодный… А ведь обычно от него исходило слабое тепло, иногда он даже лучился неярким мягким светом. И тут Митяй нащупал Ёськины перья. Точно! Он же прикрепил их к Оберегу! Митяй зажал перья в кулаке, в голове всплыли слова заклинания: «Ист фин, кос ол, днесь рад, свет дан».
Он повторял их сначала про себя, а потом — вслух. По спине струился пот, взмокли перья в руке. Но твари постепенно успокаивались и разбредались в разные стороны. Митяй понял, что они его потеряли. Он опять стал недоступен для них.
Митяй отдышался, пришёл в себя, мельком взглянул на Тимура. Тот улыбнулся и подмигнул.
Митяй прикрыл глаза и почему-то увидел обычную улицу зимним ранним утром. По тротуару шёл мужчина, придерживая воротник куртки и отворачивая от ветра лицо. Из-за сугроба вынырнул чёрный кот и бросился ему наперерез. Мужчина приостановился и изо всех сил пнул кота в живот. Кот распластался на обочине, сквозь сжатые зубы просочилась струйка крови и расползлась ярким красным пятном на снегу. В тот же миг Митяй увидел, как из-под земли, словно лассо, взметнулась нить, похожая на толстую леску, и присосалась к мужчине. Он, естественно, этого не заметил, спокойно шёл дальше, закуривая на ходу сигарету. И ещё одна присоска опоясала его.
И Митяй понял, что жизнь подземным тварям обеспечивает злоба, дурные привычки и всё самое плохое, что есть в человеке.
Но главный вопрос остался нерешённым: где искать близнецов? Митяй мысленно представил их, постарался зафиксировать внимание. От напряжения у него закружилась голова. Постепенно стало проявляться нечто. Митяй чувствовал, что Зло находится здесь, где-то рядом. И понял, что Зло напрямую связано с Этими.
Внезапно его словно озарило и появился чёткий кадр: огромная, словно перевёрнутая медуза, со множеством тонких паучьих ног, членистых лап с раздвоенными клешнями. Из брюха ежеминутно показывались пульсирующие отростки с жадными открытыми пастями.
Теперь Митяй понял, где спокойно нежится и растёт Зло, имея постоянную подпитку через близнецов, а они — «Эти» — его проекция в нашем мире, и в достатке поставляют ему пищу. Они всегда там, где людская зависть, ненависть и подлость. Теперь он знал, что Зло — та самая сущность, которую призвал Корсул, чтобы властвовать над миром. Без боя Зло не сдастся: слишком хороши условия… И «Эти» по своей воле сюда не вернутся.
И снова Митяй пропустил момент, когда в нём шевельнулось негодование. Твари насторожились, а Тимур схватил его за руку, и они побежали. Сила перьев исчерпана, надеяться можно только на себя. Они слышали сзади хлюпанье, свист и шипение. За ними гнались, и преследователи ждали лёгкой добычи. Митяй чувствовал, что ноги уже обвивают мягкие влажные щупальца, к спине приклеилась омерзительная холодная присоска. И мелькнула мысль, что ему суждено разделить участь с теми, в коконах. Но умрёт он не сразу…
И в этот момент засветился Оберег. Митяй развернулся и направил его в темноту. Присоска отвалилась с отвратительным чмоканьем, а щупальца стали лопаться, разбрызгивая слизь по сторонам. Без единого звука твари стали отступать, пока не растворились во тьме подземелья.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги