ДО ДНЕВНИКА

* * *

Разойдясь на неравные доли,

на исходе мой облик и срок.

Я уже искупаю восторг,

на земной задержавшись ладони.

Я уже не ловлю горячей

нарастающий утренний гомон,

и вместилище жарких речей,

как гортань, перехвачено комом.

* * *

Вот так, дружок, проходит жизнь.

Сегодня – здесь, а там – и Лета.

И никаким усильем жил

не удержать беднягу в клетке.

Птенец мой милый! Не сберечь

ни пуха первого, ни вздоха

последнего. И наша речь

не лишена, однако, вздора.

* * *

Всё происходит – там, а здесь…

Здесь я одна, сквозь сон и грёзу

одной невыдуманной позы

не изменив вчера и днесь, —

живу. Как тень или как призрак…

Обыкновенно – для других.

Мои нехитрые труды

земной привязанности признак.

Но если всё же наяву

руки моей коснуться можно,

о, как почувствовать под кожей

то, что душою назовут?

* * *

Мне больно, милые друзья,

и за окном – не рай.

Чему был рад вчера – не рад

сегодня. Так, дразня

то светлым ангела крылом,

то жгучей чернью бед,

то не задев, то напролом

уходит жизнь – на нет.

Не без Марины

Быть может, слабая улыбка

моя – у вас.

И вы читаете урывком

о том сейчас.

В саду пустом не нарушаю

ветвей чертёж.

А если стану вам смешна я, —

так что ж?

Посмотрят звёзды и забудут —

с высот.

Навзрыд стучится кровь и будит

висок.

* * *

Смотреть подолгу в снег —

опасное занятье.

Как холодно запястье

пустившегося – вслед!

Призывный шёпот звёзд

как поцелуй больного.

Предсказывают взлёт

бесчувственные ноги…

* * *

Здравствуй, душа! На кого

ночь исподлобья глядит?

Есть ли какой наговор

в тихом мерцании льдин?

Есть ли – отрада – тебе?

Будет? – началу – конец.

С тайной какою теперь

взгляд обращаешь ко мне?

* * *

Я траурный платок

накинула на плечи.

Над головой поток

расположился млечный.

Мильярды звёздных душ,

и не чета – лампаде.

В глазах такая сушь —

не рассказать в тетради…

О, как меня найти?!

Мне ни с одним потоком

ни врозь, ни по пути —

пересекусь – и только.

* * *

Сказать прости – и перестать

быть тёплой и живой,

когда не разомкнуть уста

ни другом, ни женой…

И бесконечный видеть путь,

и не спешить – назад…

И не придумывают пусть,

как это всё – назвать.

* * *

Как мал мой угол! – если б знали вы.

Как невелик дворец и сад не убран…

Не охраняют мраморные львы

мой сон и не встречают утром.

Но – тишина. Она опять полна

внимания и исчезать – не склонна…

И вижу с ускользающего склона

поля, ещё поля, ещё… поля.

Бескрайний мир! Моей души держава.

Здесь родина, разлука и тоска…

А выйдет непреложная доска,

у жизни попрошу, чтоб – не – держала.

* * *

Что я добавлю к увяданью

снегов, не белых и больных?

Я только наблюдаю их,

сказать готовясь – до свиданья.

Не побегу, не крикну – вот!

Я так и знала, это – будет!

Когда другая жизнь пробудит

и ввергнет их в водоворот…

Я помяну их, не тая,

что долгожданна эта смена…

Но разве я потом сумею

вот так же на ветру стоять?

* * *

Как год назад – на волю – поворот.

Но из окна насмотришься ль на волю?

Создателя по воле иль невольно

не выберусь из минувших хвороб?

Но – что тогда – значенье и зеница,

и сущее – для ока и судьбы,

теперь – без промедления – забыть,

чтоб враз – без сожаления – забыться.

* * *

Пустым сознаньем зря не тешь

того, что падает в груди.

Оборотись! – Там пруд пруди

из слов, но… мы всё те ж…

Дай счастье – и его уж нет,

а с горем – губы лишь плотней.

И, возведя её из недр,

возлюбим радость худших дней.

* * *

Одинокое слово влетело —

поскорее закрою окно.

Мы – с тобою, Одна и Одно,

а до прочих – какое нам дело.

Мы останемся в доме пустом,

и измеряем все расстоянья,

а когда прозвучит расставанье,

я – вдогонку – неслышно – постой…

И – замру у слепого окна,

дожидаться без устали стану…

И с лица не сумею согнать

этот взгляд, вопросительно-странный…

* * *

В кромешной тишине мои пылают щёки.

Прожектор фонаря все тайны выдаёт.

Ахматова! Твои – перебираю «Чётки»,

чего не знала ты – я знаю – наперёд.

Сказала – и ушла. Из дома – как из схватки.

Рассеянно войду невидимой в народ…

О, улица! Давно – люблю твои повадки,

чего не знаешь ты – я знаю наперёд.

Моя звезда зажглась в далёком небосводе.

Вернусь! – мне здесь ночлег, а от неё лишь свет.

Но отчего порой меня с ума он сводит?

Того, что знает он, я не узнаю – нет.

* * *

Не повторится эта ночь…

Едва луна росою брызнет,

мы припадаем к новой жизни,

а нам всё чудится – точь-в-точь

трещит кузнец подвижной лапкой

и дышит изнурённый конь…

Мой милый, но горит огонь

в груди, безжалостно и сладко.

* * *

Дельфиниума глаз мелькнул из-за угла.

Не рад голубизне лишь нищий, что незряч.

Я медлю проникать в цветка простой уклад,

страшась и взгляд один ему оставить зря…

А там, невдалеке, мелькание минут —

о, как невольно сам окажешься в кругу…

Не упрекая, что – тебя они сомнут,

перед тобой, цветок, мгновенья берегу…

* * *

Не мни не позабыть

ушедшего шаги.

Ты помнишь, как сады

осенние наги?

Не мни не позабыть…

Как капля вниз бежит…

Как так же, может быть,

иссякнет наша жизнь…

О, не дрожи – там дождь,

лишь дождь и лунный свет.

Покажется, что нет

тебя уже… Но – кто ж?

Нерукотворное

Ненатруженную руку

убираю, словно прячу.

Я накручиваю пряжу

по непройденному кругу.

Не истёрты нитью пальцы,

только вздрагивают жилы.

Не вмещает обруч пяльцев

аромат, которым – живы.

Памяти Москвы М. Цветаевой

Всё терпит бедная Земля —

насилье вздыбленной природы

и равнодушие народа…

И несогбенного Кремля

над ней теснятся одиноко

чуть изумлённые главы…

И содрогнётесь молча вы,

открыв забывчивое око.

Театр фламенко Антонио Гадеса

Когда испанка каблуком

стучит по доскам пыльной сцены,

на языке – душа – каком? —

заговорит… Не зная цели,

но не пугаясь – ни огня,

ни взлёта лезвия, ни гроба.

И тщится сущее обнять,

изнемогая жить негромко…

* * *

Последний день не удержать,

в его лучей поток

уж погрузились и дрожат,

приветствуя Восток,

персты натруженных стволов

и молодых ветвей…

И игл, пропитанных смолой,

звучанье зеленей

в лесу… Но, удалившись в лес,

уже спешим домой…

И жаждем манны от небес

средь неживых домов.

* * *

Уйти из мрака – вот соблазн!

Как мяч, отпущенный ногою,

лишь наугад, а не в погоню

всё дальше катится от глаз —

так удаляться от недуга,

остановившись – где-нибудь…

Не вспоминать уже ни путь

назад, ни недруга, ни друга…

* * *

Я до смерти – пред жизнью – в долгу,

в изумленьи ступая по травам,

я – живу, и враги мои – лгут,

мне любое движенье – по нраву.

Колебание тёплой земли,

прозвучавший сомнения голос,

и зерно, обращенное в колос,

и стремление солнца в зенит.

В каждом жесте и счастия вкус,

и несчастия привкус бездомный…

Я сегодня в сиреневый куст

пробралась, как в колодец бездонный.

* * *

Взглянула поверх занавески —

мгновенье сдавило висок.

Как наши паденья отвесны!

Как купол над нами высок!

Как мягкого снега круженье

свивается в жёсткий клубок,

как наших сердец обнаженье

приходит в отмеченный срок…

Всё ведомо. Всё неизвестно.

Я лбом прислонилась к стеклу.

А снег с неразгаданной вестью

стремится навстречу теплу…

* * *

Вороны – как пепел,

встревоженный – ветром,

их линии – пели,

замедлив – на ветках.

И в угль – обращались,

и глазом вороньим

они мне – прощали,

что с ними – не вровень.

* * *

Знакомая близость потери.

Печально гудок прокричал.

Где мой паровозик потеет,

день – к ночи, и жалобно чахл

пейзаж запылённой равнины,

где сроду несёт на хвосте

сорока – судьбу… Где ранимы,

чтоб жить, забывать и хотеть…

* * *

Оранжево качается луна.

Растёт и завершается – сегодня.

О, как под полнолуньем солона

вечерняя роса, и как свободна

от горечи и надобности зреть,

и будущей невысказанной ночи

тяжёлая луна, – смятенья средь

к росе почти привыкли наши ноги…

* * *

Ты предо мною лист опять!

Как далеко я исчезала!

Меж нас не будет состязанья,

я напишу от А до Ять

все буквы стройные на белом

испуганном твоём лице,

но лишь не выстрою их в цепь,

позволив танцевать и бегать…

Я их пущу летать и плыть

и погибать в своих сраженьях,

чтобы необщим выраженьем

лица доверчивого быть.

* * *

Я в этом дне не знаю тайн

его живых прикосновений,

освободило сада край

окно, открытое для зренья.

Угадываю слабый стук

листа, упавшего на землю,

покинувшего старый сук

ствола, которого приемлю

изгиб и ветреность ронять,

что было некогда желанно,

и корни вновь обременять

работой жизни неустанной…

О себе забытой

Как маленькая, на коленях

на подоконнике стою

и простодушно не таю,

что исповедоваться лень мне.

Я послежу за тенью крыш,

за псом, спешащим наудачу…

Бесповоротно меньше знача,

чем тот – оставленный – малыш.

* * *

Е. Колъченко

Такая утром благодать,

что сердцу ничего не надо.

Душа не просит угадать,

кому дарована отрада…

Трепещет золото листов,

его последний всплеск – неровен,

среди чернеющих крестов

свободных веток – посторонен.

Уже не дерева сиротств,

ещё не моего – товарищ,

ты отклоняешься и манишь

и изменяешь тени рост…

Кому вершить земной удел

дано – не ведает природа.

Негромко наступает день,

чернеют земли огородов,

расположившихся окрест

домов, глядящих поневоле

на это маленькое поле,

на этот беззащитный лес…

* * *

Немилосердна – тишина.

Больная голова – что идол.

Опять рука отягщена

судьбой – кариатиды.

Что проку голову держать

в руках, на плахе…

В перечислении держав —

что этой птахе?

А где-то – зной и дев чреда,

и – ни усилья – в станах…

И, как зверьё, чуть – на чердак,

в – другие – страны.

* * *

Где сад и ночь, я быть хочу

и ощутить, касаясь чуть

ладонью чуткого ствола,

его негромкие слова.

И кроны, и корней усилью

сердцебиением внемлю.

Луна, торжественно обильна,

взошла, подобна кораблю,

в просторе бедствуя небесном,

качаясь в облачных волнах…

Свет, заполняющий окрестность,

означил тени на стволах…

С своею спутницею верной

среди деревьев встречу день,

и постепенно проблеск первый

сотрёт мою ночную тень.

* * *

Неравны наши дни – вокруг миры планет,

как в нас – миры сердец, закрытые для глаз…

Нам время смотрит вслед исчерпанностью глав,

затягивая грудь – на прошлое – плотней.

Будь дважды этот день – он дважды безымян

остался бы затем, чтоб память – притеснять…

В нём – право и предлог – остаться без ума

сегодня, и потом – без радужного сна.

Бежать навстречу дню, чтоб гнать его, как пса,

забывшего, зачем служил он и кому…

И снова узнавать, что это – только сам

ты – день, и пёс, и бег, и – вожделенье мук…

* * *

Л. и Е. Колъченко

Ключи забросила – сегодня у друзей

мне вечер коротать и вглядываться в полночь.

– Всё хорошо! – вам волноваться полно,

нам не дано избыть печали всей.

Ключи забросила от дома, и стихов

сама закрыла трепетные входы, —

о, не волнуйтесь! – не погибнут всходы,

неудержим ползущей стрелки ход.

Мы кружимся за ней, но не узнать,

что сбудется и сбудется вообще ли…

И время ускользнёт в какие щели?…

Давайте быть, друзья, – всё может стать.

* * *

В. Ш.

Вас за вниманье не благодарю

и в знак не улыбнусь и не ободрю.

Ночь тушит догоревшую зарю,

и поезд – подан, и вагон ободран.

И на одной скамье – не на один

торопимся вокзал, как в передышку.

В неволе тополиных паутин

я Вас припомню, будто понаслышке…

Припомню и вернусь на тот перрон;

ночь, крадучись, укроет птичьи гнёзда,

и только немигающие звёзды

увидят засыпающих ворон…

* * *

С небес – крупа, с небес – несчастье,

раскинуть руки – и расти!

О Господи, меня прости,

я жажду этого причастья!

Я слышу длящийся призыв

ко мне деревьев на перроне…

Но привокзальные вороны

не высмотрят моей слезы…

* * *

Хмель тополя горчит разлукой и грозой.

Его тягучий вкус уже – на языке.

Движенья лишены душа и горизонт,

отверстое вчера – сегодня на замке.

И больше – ничего. Взрываются сердца.

Течёт привычно жизнь, не ведая – потерь…

Но так и не узнав, что я была – сестра,

со мною и во сне не встретишься теперь…

* * *

Ване

Всё тот же лес со мною в перекличке,

былой надеждой влажный воздух полн,

по-прежнему хвостаты электрички

и дышит пробуждающийся холм.

Он воздух пьёт убогим мелколесьем,

а по ночам над ним встаёт звезда

неравная, но в нём не больше спеси,

чем там, где не бывало никогда…

Мой холм и даль опять меняют место.

О, непреложный памяти вердикт!

Там лес – не по-сказочному – дик

и птицы не из глиняного теста.

* * *

Всмотрись в ушедшее – тогда

уже знакомый свет

проложит под ногами след

фонарного столба.

Попеременно, как дитя

рассматривает мир,

то непреклонно, то шутя,

из дали и впритир

глядим и мы себя вокруг,

смешав с концом конец,

ревниво вслушиваясь в стук

дряхлеющих сердец…

* * *

Зреет осень, роняя к ногам

мимолётные роскошь и прах,

одержим догорающий парк

исполненьем стремительных гамм…

Словно в новую веру птенец,

обращается лист на лету,

отравляя мельканьем теней,

сменой года, судьбы или дум…

* * *

Е. Авдеенко

Так ходим – вызваны судьбой,

других дорог не исповедав,

из-под ненастья, из-под веток

ненастья – с нами Бог? —

мы вопрошаем друг у друга.

Плывёт невозмутимый сад…

А мы ещё не знаем – Сам

нам верную вручает руку?

* * *

А счастье уж с утра свершилось!

Помилуй, Боже, – что ещё?!

Коли Тобой теперь прощён,

и было! утро – Божья милость.

Иль малость эта – не огромна?

Иль можем мы её объять?

Как вы – не знаю, но опять

моё сердцебиенье – ровно.

* * *

Да будет лёгким чёлн,

и вёсла – наготове,

и небо – на котором

всех звёзд – не перечёт.

Да будет полн поток,

и ветер – по дороге,

и – вы, кого дороже

не обрету – потом.

* * *

Задуем ночную свечу,

забрезжив в приметах рассвета.

Не надо усилия ветра,

а только дыхания – чуть.

Чуть – глаза и чуть – головы

наклона, таящего – пламень.

Чтоб там – за порогом – ловить

всегда непослушную – память.

Загрузка...