Дневник Габриеля

1

По залу разливался сильный аромат роз — как в палате у жертвы несчастного случая. Сладкий, какой-то нездоровый запах. Настолько приторный, что просто нутром чуешь, что произошло нечто ужасное.

Забавно, жизнь наших детей, та, которую мы рисуем в воображении, зачастую не имеет ничего общего с реальностью. Быть матерью почти то же самое, что быть копом. Отличие лишь в одном — чем дольше я работаю в полиции, тем меньше удивляюсь тому, что вижу. А чем взрослее становится моя девочка… думаю, фразу можно не заканчивать, вы ведь и так все поняли, не правда ли?

Я смотрела конкурс красоты, в котором участвовала дочка. И не просто в каком-нибудь второсортном, а на звание Королевы Парада роз.[1] Разве можно подготовиться к такому событию?

Как вообще это случилось, черт побери?

Я должна радоваться, что моя девочка стоит сейчас на сцене, да? Она у меня красавица и умница. Просто в роли королев красоты я всегда представляла девочек из Техаса — с миссионерским блеском в глазах, словно они исповедуют какую-то особую религию. Мне всегда казалось, что это могут быть чьи угодно дочери, но никак не моя.

Может, все дело в том, что я — коп и меня так просто не проведешь. Вы только посмотрите на девочек на сцене. Слева направо: Кимберли, Ребекка, Келли, Грейс, Кейтлин. Каждая из них что-то скрывает, но безуспешно. Не нужно быть копом, чтобы увидеть, что именно. Келли сделала операцию по изменению формы носа, Грейс исправила зубы, Кейтлин — губы… Одному Богу известно, что улучшила себе Кимберли. А Ребекка… Думаю, Ребекка переделала себя с ног до головы.

Можно избавиться от любого несовершенства. Будущие королевы красоты цепляются за это как за истину в последней инстанции.

Даже моя девочка, отправляя заявку на участие, умолчала о пирсинге в двух местах. Готова поспорить, судьям вряд ли это понравилось бы. По крайней мере, я от радости не прыгала и вообще узнала о пирсинге только потому, что нашла дезинфицирующий раствор в дочкиной ванной.

Но все тайное становится явным. Всегда. Единственная непоколебимая истина для копов.

Я смотрела на дочь и размышляла, как же так получилось, что она превратилась в незнакомку. Непонятно.

Секретарь конкурса в белом костюме начала обходить членов жюри и собирать итоговые оценки. Я огляделась, ища глазами родителей других конкурсанток. Их легко было вычислить в толпе. Такое чувство, что все они являлись членами потерянного племени людей с идеальными пропорциями. Неудивительно, что их дочери блистают на этой сцене, а некоторые вообще участвуют в Параде роз с пятилетнего возраста. Но как в их ряды затесалась Лэйси? Этот вопрос не выходит у меня из головы. Полгода назад в ее гардеробе не было ничего, кроме джинсов, футболок и ботинок на толстой подошве. Как же вдруг получилось, что сейчас она на шпильках и в платье из тафты?

Я взглянула на двух офицеров спецподразделения полиции в штатском, дежуривших на входе в зал. За несколько недель до парада по городу поползли слухи, что ожидается нечто невообразимое. Невообразимо ужасное. Но теперь об этом говорят уже на каждом углу. Подозрения возникают при виде любой группы людей, любого белого порошка. Мы предприняли все возможные меры по охране зала, где проходит конкурс. И тот факт, что одна из претенденток — дочка полицейского, казалось, вселял в собравшихся еще большую уверенность в безопасности. Во всех, кроме меня.

Ведущий, бывший актер, отдаленно напоминающий себя в молодости, подошел к микрофону:

— Дамы и господа, настало время короновать нашу новую избранницу!

В зале воцарилась тишина. Я посмотрела на Лэйси и подумала, хватит ли у меня сил быть матерью, выдержу ли я. Она дергала меня за нервы, как за ниточки. Так было всегда, с того самого момента, как доктор положил пищащий комочек мне на грудь, и до того дня, когда я обнаружила у нее пирсинг на соске и противозачаточный колпачок в ящике для носков.

Тут мой пейджер подал признаки жизни и завибрировал, а дама, сидевшая рядом, бросила на меня такой взгляд, словно я только что выкарабкалась из мусорного бака. Я одернула пиджак, чтобы ей был виден пистолет у меня на поясе. Она тупо уставилась на него испуганными глазами — подобное выражение лица всегда появляется у гражданских, когда они внезапно видят оружие.

— Моя дочка вторая справа, — прошептала я. — Красавица, правда?

Дама нервно улыбнулась и быстро отвела взгляд, не желая вступать в спор с вооруженной мамашей.

Я проверила пейджер. На экране высветился номер трубки моего напарника. Мы договорились, что он побеспокоит меня только в случае обнаружения трупа. Очевидно, где-то в Пасадене какой-то несчастный умер насильственной смертью.

Я попыталась сосредоточиться на происходящем, но мои мысли уплывали туда, к месту преступления. Я представила положение тела, потом отмотала события назад. Вот тело с глухим стуком падает на землю. Звук выстрела. Драка. Треск разрываемой ткани. Чьи-то голоса звенят от злости, и ситуация выходит из-под контроля.

Свет в зале погас.

— И Королевой Парада роз-2003 названа…

— Давай же, Лэйси, — прошептала я. — Ты можешь, девочка.

Какой-то парень лет двадцати с небольшим, с дредами, в черной куртке до колен, сидевший напротив меня через проход, вскочил со своего места, споткнулся и упал чуть ли не к моим ногам. Его взгляд на секунду замер на моем лице, словно парень узнал меня, а потом он рванул прочь из зала и исчез. Я услышала за спиной какое-то шебуршание, боковым зрением заметила, что один из родителей встал и в ужасе показывает на сцену.

Повернувшись, я увидела, как Лэйси задирает платье и достает черный пластиковый баллончик, привязанный к бедру.

— Вы отравляете планету ради этого гребаного парада! — завопила Лэйси, начав опрыскивать зрителей гербицидом. — Пестициды убивают, а гербицид — яд! Вы все убийцы!!!

Люди стали прятаться за кресла, прикрываясь программками, кто-то истошно завопил:

— У нее яд! Яд!

Я вскочила и начала проталкиваться сквозь обезумевшую толпу людей, пытающихся спастись бегством. В другом конце зала один из полицейских в штатском выхватил пистолет и ринулся к сцене, полагая, что в руках у моей девочки оружие.

Я закричала, но крик утонул в пучине хаоса, охватившего зал.

Я вытащила значок и заорала: «Полиция!» — в надежде, что это поможет расчистить дорогу, но люди видели только табличку с надписью «Выход». Женщина в розовом платье — лицо в слезах, прическа опрыскана гербицидом — налетела на меня, взглянула в глаза и исчезла, подхваченная людским потоком.

Кто-то, увидев полицейских с оружием, завопил: «О, нет, нет! У него оружие!».

Я добежала до сцены одновременно с полицейским, который начал подниматься наверх, держа руку на пистолете. Ведущий попытался задержать меня, но я схватила его за руку и выкрутила ее, чтобы он быстро убрался с моей дороги. На сцене одна из конкурсанток ревела и трясла руками, словно обожглась. Между офицером и Лэйси оставалось около шести метров, он начал вытаскивать пистолет.

— Нет! — завопила я, но он не услышал.

Лэйси заметила его, развернулась и подняла баллончик.

— Лэйси! — заорала я.

Офицер замер на месте и принял боевую стойку, но тут двое устроителей конкурса схватили Лэйси сзади. Баллончик, выбитый ударом из ее руки, казалось, повис на долю секунды в воздухе, после чего с глухим стуком шлепнулся на пол.

В зале повисла мертвая тишина. Движение прекратилось.

Офицер некоторое время рассматривал баллончик, потом посмотрел на меня, перевел дыхание и быстро спрятал оружие в кобуру.

Раздался чей-то голос: «Все кончено». Лэйси увели за кулисы. Я сделала вдох, потом еще один.

Ведущий, судя по всему перепутавший конкурс красоты и гибель шаттла «Колумбия», подошел к микрофону и объявил:

— Дамы и господа, произошел технический сбой!

За кулисами на складном стуле сидела Лэйси в окружении полдюжины седовласых джентльменов в белых костюмах, каждый из которых, по-видимому, находился на грани сердечного приступа. Председатель жюри навис над Лэйси, дрожа от злости и повторяя одно и то же:

— У вас будут большие неприятности, юная леди, бо-о-ольшие неприятности.

Лэйси увидела меня и выпрямилась, пытаясь сделать вид, что у нее все под контролем. Я подошла, заглянула ей в глаза, а потом обратилась к членам жюри:

— Я ее мать.

Пожилой мужчина, нависший над моей девочкой, повернулся ко мне, вены на его шее вздулись, как пожарные шланги. Он несколько секунд ошарашенно смотрел на меня, а потом заверещал:

— Она дисквалифицирована!

— Полагаю, она догадывается об этом, — заметила я.

Он дрожал от негодования:

— За все годы…

— Да.

— Я никогда…

— Знаю.

— Кто-нибудь мог пострадать!

— Только если в числе зрителей были полезные насекомые! — воскликнула Лэйси.

Я посмотрела на нее и покачала головой.

— Хватит, юная леди, — сказал председатель жюри и в бешенстве посмотрел на меня: — Что вы за мать?

Этот вопрос застал меня врасплох. А кому захочется отвечать на подобное? Я вытащила полицейский значок и поднесла к его красному от злости лицу:

— Лейтенант Делилло, полиция Пасадены.

Он уставился на значок, словно я загадала ему загадку.

— Полицейский?

— Женщина… лейтенант… мать.

Белые костюмы вопросительно переглянулись.

— Дальше я как-нибудь разберусь без вас, — сказала я.

— Да уж разберитесь! — воскликнул председатель жюри.

Я взяла Лэйси под локоть и повела к выходу. На случай, если кто-то не расслышал предыдущее высказывание, председатель жюри еще раз крикнул нам в спину:

— Она дисквалифицирована!

— Козел! — проорала в ответ Лэйси, когда я выводила ее в дверь.

Полная луна освещала парковку неестественно голубым светом. Пока мы молча шли к машине, я поклялась, что не позволю себе разродиться родительскими нотациями, готовыми сорваться с кончика языка.

— Я…

Мне удалось справиться с первым порывом.

— Что? — спросила Лэйси.

Я сделала глубокий вдох и попыталась сдержаться.

— Ничего.

— Хорошо.

— А ты… — Я закусила губу.

— Ну, продолжай, скажи, я ведь знаю, тебе хочется.

Она знает меня как облупленную, даже страшно.

— Надеюсь, ты гордишься собой.

— Да, — ответила Лэйси, в отличие от меня не поддавшаяся слабости. Она повернулась ко мне, хотя я смотрела прямо перед собой. — Я сделала то, во что верила. Это не может быть неправильным.

На востоке виднелись покрытые снежными шапками вершины гор Сан-Габриел, похожие на нарисованные яркими красками павильонные декорации. Где-то цвел жасмин, и ветер приносил его сладкий нежный аромат. Кто-то разложил на крыше своего дома искусственный снег и украсил пальму разноцветными гирляндами. Прекрасная ночь, без слов предлагающая вам калифорнийскую мечту, но я не могла за нее уцепиться. Лэйси постаралась. Калифорнийская мечта такая же выдумка, как и представление о том, что красоту можно оценивать.

Сейчас мне хотелось заняться одним-единственным делом, а именно разобраться с сообщением, полученным на пейджер. Где-то у подножия этих гор, там, где песчаные наносы наступают на город, лежит тело человека, умершего насильственной смертью.

Мы сели в машину. Лэйси сбросила розовые туфли-лодочки и вздохнула с облегчением. Мне столько всего хотелось сказать ей, причем кое-что — в обязательном порядке. Ты у меня просто чудо, девочка. Я не согласна с твоими методами, но горжусь тобой. Мне хотелось бы верить во что-нибудь так же сильно, как ты.

Но я промолчала.

— Меня вызвали на работу. Я подвезу тебя домой.

Лэйси кивнула, глядя прямо перед собой.

— Конечно, мамочка. Почему сегодняшний вечер должен отличаться от остальных? Езжай к своему покойнику.

По дороге Лэйси открыла окно и, как ни в чем не бывало, высунула руку с туфлями наружу. Она покрутила их на пальце, а потом я услышала, как они стукнулись о тротуар и покатились по нему, словно крысы, наперегонки бегущие в укрытие. Я украдкой бросила взгляд на дочку, которая смотрела вперед, лишь намек на улыбку затаился в уголках губ. Момент истины. Ее звездный час. Мое внимание снова переключилось на дорогу, и каким-то чудом мне удалось смолчать.