Дневник Марины Мнишек

Расспросные речи Михаила Нагого

И тово ж дни, маия в 19 день, в вечеру, приехали на Углеч князь Василей, и Ондрей, и Елизарей и [расс]прашивали Михаила Нагово: которым об[ыча]ем царевича Дмитрея не стало, и что его болезнь была, и для чево он велел убити Михаила Битяговского, и Михайлова сына Данила, и Микиту Качалова, и Данила Третьякова, и Осипа Волохова, и посадских людей, и Михайловых людей Битяговского, и Осиновых Волохова, и для чево он велел во вторник збирати ножи и пищали, и палицу железную, и сабли, и класти на убитых людей; и посадских из сел многих людей для кого збирал, и почему [городового прика]щика Русина Ракова приводил к целованью, что ему стояти с ним за один, и против было ково им стояти?

И Михаиле Нагой сказал: “Деялося нынешнего 99 [1591]-го году, майя в 15 день, в субботу, в шестом часу дни зазвонили в городе у Спаса в колокол, а он, Михаиле, в те поры был у себя на подворье и чаял он того, что горит... бежал он к царевичу на двор, а царевича зарез[али] Осип Волохов, да Микита Качалов, да Данило Битяговской, и пришли на двор многие посадские люди, а Михаиле Битяговской приехал туто ж на двор, и Михаила Битяговского, и сына ево Данила, и тех всех людей, которые побиты, побили чернье, а он, Михаиле Нагой, посадцким всяким людей побити их не веливал, а был он все у царицы, а посадцкие люди збежалися на звон; а ножей он, и пищалей, и палки железные, и сабель городовому приказщику Русину Ракову збирати и класти на побитых людей не веливал, а збирал ножи, и пищали, и сабли, и палку железную и клал на побитых людей городовой приказщик Русин Раков; и городового он приказщика к целованью не приваживал; то на него городовой приказщик взводит”.

Расспросные речи Григория Нагого

И Григорий Федоров сын Нагово в розпросе сказал, “что деялось тем обычьем, маия в 15 день, в субботу, поехали они, Михайло, брат ево, да он, Григорей, к себе на подворье обедать; и только они пришли на подворье, ажио зазвонили в колокола, и они чаели, что загорелося, и прибежали на двор, ажио царевич Дмитрей лежит, набрушился сам ножем в падучей болезни, что и преж того на него болезнь была; а как они пришли, а царевич ещо жив был и при них преставился. А Михаиле Битяговской был у собя на подворье и прискакал к царице на двор, и на двор прибежали многие люди посадцкие и посошные и почали говорить, неведомо хто, что будто зарезали царевича Дмитрея Михайлов сын Битяговского Данило, да Осип Волохов, да Микита Качалов; а Михаиле Битяговской учал разговаривать, и посадцкие люди кинулися за Михаилом Битяговским, и Михаиле убежал в Брусеную избу на дворе, и посадцкие люди выломали двери и Михаила выволокли, и тут ево убили до смерти, а Данила Третьякова тут же с Михаилом убили вместе; а сына Михайлова Данила Битяговского и Микиту Качалова убили в Дьячьей в Розрядной избе; а Осипа Волохова привели к царице в верх, к церкве к Спасу, и тут ево перед царицею убили до смерти; а людей Михайловых Битяговского четырех человек, и Осиповых Волохова дву человек, и посадцких людей трех человек, где ково изымали, убили чернью, неведомо где, и тово он не ведает, про что тех людей побили. А людей они посадцких забирали для князя Василья Ивановича Шуйского, да для Ондрея Петровича Клешнина, да Елизарья Вылузгина, а блюлись от государя опалы, чтоб хто царевича тела не украл; а в колокол, де, и звонить учал понамарь, Огурцом зовут. А вчерась, де, во фторник, майя в 19 день, брат ево, Михаиле Нагой, велел городовому приказщику Русину Ракову забирати ножи, и велел курячью кровью кровавити; да велел палицу железную добыть. И те ножи и палицу велел брат ево Михаиле” Нагой покласти на те люди, которые побиты: на Осипа Волохова, да на Данила на Михайлова сына Битяговского, да на Микиту на Качалова, да на Данила на Третьякова для того, что, де, будто се те люди царевича Дмитрея зарезали”.

Расспросные речи мамки царевича Василисы Волоковой

И вдова Василиса Волохова в разпросе сказала, “что разболелся царевич Дмитрей в середу нынешнего 99-го году, майя в 12 день, падучею болезнью, и в пятницу, деи, ему маленко стало полехче, и царица, деи, его Марья взяла с собою к обедне и, от обедни пришетчи, велела ему на дворе погулять; а на завтрее, в суботу, пришотчи от обедни, царица велела царевичу на двор итить гулять; а с царевичем были: она, Василиса, да кормилица Орина, да маленькие ребятки жилцы, да постелница Марья Самойлова; а играл царевич ножиком, и тут на царевича пришла опять та ж чорная болезнь, и бросило его о землю, и тут царевич сам себя ножом поколол в горло, и било его долго, да туто его не стало. А и преж того, сего году в великое говенье та ж над ним болезнь была — падучей недуг, и он поколол сваею и матерь свою, царицу Марью; а в другоряд на него была та ж болезнь перед Великим днем, и царевич объел руки Ондрееве дочке Нагово, одва у него Ондрееву дочь Нагово отнели; и как царевич в болезни в чорной покололся ножом, и царица Марья забежала на двор и почала ее, Василису, царица Марья бити сама поленом, и голову ей пробила во многих местех, и почала ей, Василисе, приговаривать, что будто се сын ее, Василисин, Осип с Михайловым сыном Битяговского, да Микита Качалов царевича Дмитрея зарезали; и она, Василиса почала ей бить челом, чтоб велела царица дати сыск праведной, а сын ее и на дворе не бывал; и царица, де, велела ее тем же поленом бити по боком Григорью Нагово, и тут ее толко чють живу покинули замертва. И почали звонити у Спаса в колокола, и многие люди посадцкие и всякие люди прибежали на двор; и царица, де, Марья велела ее, Василису, взяти посадцким людем, и мужики, де, ее взяли и ее ободрали и простоволосу ее держали перед царицею. И прибежал, де, на двор Михаиле Битяговской и почал был разговаривать посадцким людем и Михаилу Нагому, и царица, де, Марья и Михайло Нагой велели убити Михаила Битяговского и Михайлова сына, и Микиту Качалова, и Данила Третьякова. А говорила, де, царица миру: то, де, душегубцы царевичю. А сын ее, Осип, в те поры был у себя; и как почал шум быти великой, и сын ее, Осип, прибежал к Михайлове жене Битяговского, и тут его и поймали посадцкие люди и привели его ещо жива перед царицу, и Михайлову жену Битяговского з дочерми перед царицу ж привели; и царица, де, миру молыла: то, де, и убойца царевичю сын ее, Осип Волохов, и сына ее, Осипа, тут до смерти и убили, а убив, и прохолкали, что над зайцем. А человечек сына его, Васкою звали, и он кинулся и пал на сыне ее, на Осипе, чтоб его не убили до смерти, и человека его, Васку, туто ж над сыном ее убили; а другово человека Василисина убили, что увидел Василису, что она простоволоса стоит, и он на нее положил свою шапку, и посадцкие люди за то его убили до смерти ж.

Да была жоночка уродливая у Михаила у Битяговского, и хаживала от Михаила к Ондрею к Нагому; и сказали про нее царице Марье, и царица ей велела приходить для потехи, и та жоночка приходила к царице; и как царевичю смерть сталася, и царица и ту жонку, после того два дни спустя, велела добыть и велела ее убити ж, что будто сь та жонка царевича портила”.

Расспросные речи Андрея Нагого

И Ондрей Олександров сын Нагово сказал в разпросе, “что царевич ходил на заднем дворе и тешился с робяты, играл через черту ножом, и закричали на дворе, что царевича не стало, и збежала царица сверху; а он, Ондрей, в те поры сидел у ествы и прибежал туто ж к царице, а царевич лежит у кормилицы на руках мертв; а сказывают, что его зарезали, а он тово не видал, хто его зарезал; а на царевиче бывала болезнь падучая; да ныне в великое говенье у дочери его руки переел да и у него, у Ондрея, царевич руки едал же в болезни, и у жилцов, и у постелниц, как на него болезнь придет и царевича как станут держать, и он в те поры ест в нецывенье, за што попадетца; а как побили Михаила Битяговского и тех всех, которые побиты, того он не ведает, хто их велел побить, а побила их чернь, посадцкие люди; а он был у царевича тела безотступно, и тело он царевичево внес в церковь”.

Приговор Освященного собора о рассмотрении следственного дела и государев указ об этом деле

<...> (1591)-го года, июня в 2 день, государь царь и великий князь Федор Иванович веса Русии, слушав угалицкова обыску, что обыскивал на Углече боярин князь Василей Иванович Шуйской, да околничей Ондрей Петрович Клешнин, да дьяк Елизарей Вылузгин, и приказал бояром и дьяком с углицким обыском итить на собор к Иеву патриярху веса Русии, и к митрополитом, и к архиепискупом, и ко владыкам, и ко всему освещенному собору, и велел государь перед патриярхом на соборе тот обыск прочесть.

И по государеву приказу бояре, пришед к патриярху, велели дьяку Василью Щелкалову углецкоя дело на соборе честь.

И как, по государеву приказу, Иеву патриярху веса Русии и всему собору углетцкое дело прочли, и туто ж на соборе Иеву патриярху Сарский и Подонский Галасея митрополит говорил: “Извещаю тебе, Иеву патриярху и всему освещенному собору, которого дни ехати мне с Углича к Москве, и царица Марья, призвав меня к себе, говорила мне с великим прошеньем, как Михаила Битяговского с сыном и жилцов побили, и то дело учинилось грешное, виноватое, чтоб мне челобитье ее донести до государя царя и великого князя, чтоб государь тем бедным червем, Михаилу з братьею, в их вине милость показал”.

Да митрополит же Галасея на соборе Иеву патриярху подал челобитную, а ему тое челобитную дал на Углече городовой приказщик Русин Раков, и в той Русинове челобитной пишет: “Великому господину пресветейшему митрополиту Галасею Сарскому и Падонскому и Крутицкому биет челом и плачеца угляцкой городовой приказщик Русинец Раков. В нынешнем, государь, в 99 году, мая в 15 день, в субботу, на шестом часу дни тешился, государь, царевич у себя на дворе з жилцы своими с робятки, тыкал, государь, ножем; и в те поры на него пришла падучая немочь, и зашибло, государь, его о землю и учало ево бита; да как, де, ево било, и в те поры он покололся ножем сам и отого, государь, и умер. И учюл, государь, яз в городе звон и яз, государь, прибежал на звон, ажио в городе многие люди и на дворе на царевичеве; а Михайло Битяговской, да сын ево Данило, да Микита Качалов, да Осип Волохов, да Данило Третьяков, да их люди лежат побиты, и я, государь, прибежал к Спасу, и меня, государь, Михайло да Григорей Нагие изымали, а Михайло, государь, Нагой мертьво пиян, и привели, государь, меня к цолованью и одново, государь, дни велели мне крест шестья цоловать, буде ты наш. А Михаила Битяговского да и сына ево велел убить яз, а Микиту Качалова, да Осипа Волохова, да Данила Третьякова, да и людей их велел побити я же для тово, что они у меня отымали Михаила Битяговскаво сыном. И после, государь, тово в первой вторник, вечеру, приказал Михаиле человеку своему Тимохе, велел принести куря живой, в другом часу ночи вшол в Дьячью избу, а меня послал в ряд — ножов имать, и я собою взял посадцково человека Кондрату Оловянишника и взял в ряду два ножа, у Фили, у дехтярника, нож, а другой нож у посадцково ж человека у Василия у Ильина, а нож мне дал да саблю Григорей Нагой; и послал меня Михаиле Нагой на Михайлов двор Битяговсково, да со мною послал Спаско-во соборново попа Степана, да посадцких людей: Третьяка Ворожейкина да Кондрашю Оловянишника; а велел мне искати в Михайлове повалуше палицы железной, и яз нашел и к нему привес; и он, государь, меня послал в Дьячью избу и велел мне взять сторожа Овдокима; да взял яз посацково человека Ваську Малафеева; да мне ж велел из Диячьи избы в чюлане курицу зарежать и кровь в таз выпустить, и ножи и палицу кровью измазали; и Михаиле мне Нагой приказал класти к Михаилу Битягов-скому нож, сыну ево — нож, Миките Качалову — нож, Осипу Волохову — палицу, Данилу Третьякова — саблю, Михайлову человеку Битяговскому Ивану Кузмину — самопал, Михайлову ж человеку Павлу — нож, Василисину человеку Васке — самопал; а велел, государь, убити Михаиле Нагой Михаила Битяговсково и сыном по недружьбе: многажды с ним бранивался про осударево дело, и в тот день с ним бранился о посохе, что велел, государь, с них взять посохи пядесят человек, под город под Гуляй, и он, государь, посохи не дал; и Михаиле, государь, Нагой напился пьян, да велел убити Михаила Битяговсково и сыном; а Микита Качалов, да Осип Волохов, да Даниле Третьяков, да и их люди учали отимать, и он их велел побити туте ж.

Пресветейший государь митрополит! Сам пожалуй, а осударю буди печалник, чтобы мне, холопу государеву, подле виноватых в опале не быть, в казни. Государь, пресветейший митрополит! Смилуйся, пожалуй!”

И патриярх Иев, со всем освященным собором, слушав углетцково дела и сказу митрополита Галасеи и челобитные городового приказщика Русина Ракова, говорил на соборе: “В том во всем воля государя царя и великого князя Федора Ивановича всеа Русии; а преже сего такова лихова дела и такие убойства сстались и крови пролитье от Михаила от Нагово и от мужиков николи не было. А перед государем царем и великим князем Федором Ивановичем всеа Русии Михаила и Григорья Нагих и углетцких посадцких людей измена явная, что царевичю Дмитрею смерть учинилась Божьим судом, а он, Михаиле Нагой, государевых приказных людей дияка Михаила Битяговского с сыном и Микиту Кочалова и иных дворян и жилцов и посадцких людей, которые стояли за правду и розговаривали посадцким людем, что они такую измену зделали, велел побити напрасно умышленьем за то, что Михаиле Битяговской с ним, с Михаилом с Нагим, бранился почасту за государя, что он Михаиле Нагой держал у себя ведуна Ондрюшу Мо-чалова и иных многих ведунов, и за тое великое изменное дело Михаиле Нагой з братьею и мужики углечане по своим винам дошли до всякого наказанья. А то дело земское, градцкое, в том ведает Бог да государь царь и великий князь Федор Иванович всеа Русии; все в его царьской руке: и казнь, и опала, и милость, о том государю, как Бог известит; а наша должная молити Господа Бога и Пречистую Богородицу и великих русских чюдотворцов Петра, и Алексея, и Иону и всех святых о государе царе и великом князе Федоре Ивановиче всеа Русии и о государыне царице и великой княгине Ирине, о их государьском многолетном здравие и о тишине межусобной брани”.

И того же дни бояре, быв у патриярха, государю царю и великому князю Федору Ивановичу всеа Русии сказывали патриярховы речи и скаску митрополита Галасеи, и челобитную городового приказщика государю чли.

И государь царь и великий князь приказал бояром и велел углетцкое дело по договору вершити, а по тех людей, которые в деле объявилися, велел государь посылати.

(Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 года. М., 1913. С. 1-7, 18-21).

№ 1

Мы, Дмитрей Иванович, Божиею милостию, царевич великой Русии, Углетцкий, Дмитровский и иных, князь от колена предков своих, и всех государств московских государь и дедич.

Разсуждая о будущем состоянии жития нашего не толко по примеру иных монархов и предков наших, но и всех христиански живущих, за призрением Господа Бога всемогущаго, от которого живет начало и конец, а жена и смерть бывает от негож, усмотрили есмя и улюбили себе, будучи в королевстве в Полском, в дому честнем, великого роду, житья честного и побожного приятеля и товарыща, с которым бы мне, за помочью Божиею, в милости и в любви непременяемой житие свое провадити, ясневелеможную панну Марину с Великих Кончиц Мнишковну, воеводенку Сендомирскую, старостенку Лвовскую, Самборскую, Меденицкую и проч., дочь ясновелеможного пана Юрья Мнишка с Великих Кончиц, воеводы Сендомирскаго, Лвовскаго, Самборскаго, Меденицкаго и проч. старосты, жуп русских жупника, котораго мы испытавши честность, любовь и доброжелательство (для чего мы взяли его себе за отца); и о том мы убедительно его просили, для болыдаго утверждения взаимной нашей любви, чтобы вышереченную дочь свою панну Марину за нас выдал в замужство. А что тепере мы есть не на государствах своих, и то тепере до часу: а как даст Бог, буду на своих государствах жити, и ему б попомнити слово свое прямое, вместе с панною Мариною, за присягою; а яз помню свою присягу, и нам бы то прямо обема здержати, и любовь бы была меж нас, а на том мы писаньем своим укрепляемся. А вперед, во имя пресвятые Троицы, даю ему слово свое прямое царское, что женюсь на панне Марине; а не женюся, и яз проклятство на себя даю, утверждая сие следующими условиями.

Первое: кой час доступлю наследственнаго нашего Московскаго государства, яз пану отцу его милости дам десять сот тысеч злотых полских, как его милости самому для ускорения подъема и заплаты долгов, так и для препровождения к нам ея (милости) панны Марины, будущей жены нашей, из казны нашей Московской выдам клейнотов драгоценнейших, а равно и серебра столоваго к снаряду ея; буде не самому ея панны отцу, в небытность его по какой-либо причине, то послам, которых его милость пришлет, или нами отправленным, как выше сказано, без замедления дать, даровать нашим царским словом обещаем.

Другое то: как вступим на наш царский престол отца нашего, и мы тотчас послов своих пришлем до наяснейшего короля полского, извещаючи ему и бьючи челом, чтоб то наше дело, которое ныне промеж нас, было ему ведомо и позволил бы то нам зделати без убытка.

Третее то: той же преж реченной панне жене нашей дам два государства великие, Великий Новгород да Псков, со всеми уезды, и з думными людми, и з дворяны, и з детми боярскими, и с попы и со всеми приходы, и с пригородки, и с месты и с селы, со всяким владеньем, и с поволностью, со всем с тем, как мы и отец наш треми государствы владели и указывали; а мне в тех в обеих государствах, в Новегороде и во Пскове, ничем не владети, и в них ни во что не вступатися; тем нашим писаньем укрепляем и даруем ей панне то за тем своим словом прямо. А как, за помочью Божиею, с нею венчаемся; и мы то все, что в нынешнем нашем писме написано, отдадим ей и в канцелярии нашей ей то в веки напишем, и печать свою царскую к тому приложим. А будет у нашей жены, по грехом, с нами детей не будет, и те обои государства ей приказати наместником своим владети ими и судити, и волно ей будет своим служилым людем поместья и вотчины давати, и купити и продавати; также волно ей, как ся ей полюбить, что в своих в прямых уделных государствах монастыри и костелы справити римские, и бискупы и попы ла-тынские, и школи поставляти и их наполняти, как им вперед жити; а самой жити с нами; а попы свои себе держати безо всякие забороны, якож и мы сами, з Божиею милостию, соединение сие приняли; и станем о том накрепко промышляти, чтоб все государство Московское в одну веру римскую всех привести, и костелы б римские устроити. А того, Боже, нам не дай, будет те наши речи в государствах наших не полюбятца, и в год того не зделаем; ино будет вольно пану отцу и панне Марине со мною развестися, или пожалуют поболыпи — того подождут до другого году.

А яз тепере в том во всем даю на себя запись своею рукою, с крестным целованьем, что мне то все зделати по сему писму, и присягою на том на всем при святцком чину, при попех, что мне все по сей записи здержати крепко и всех русских людей в веру Латынскую привести.

Писана в Самборе, месяца майа 25 дня, лета 1604.

Дмитрий царевич.

(Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел[386]. М., 1819. Ч. 2. № 76. С. 159—162).

№ 2

Дмитрий Иванович, Божиею милостию, царевич великой России, Углицкий, Дмитровский, Городецкий и проч. и проч., князь от колена предков своих, всех государств, к Московской монархии принадлежащих, государь и дедич. Объявляем, кому о сем ведать надлежит, что мы ясновельможному господину Юрью из Великих Кончиц Мнишкови, воеводе Сандомирскому, Львовскому, Самборскому, Меденицкому и проч. старосте, жупникови жуп русских, за любовь, милость, доброжелательство и склонность, которую нам явил и являть не перестает, в вечныя времена дали мы ему и наследникам его Смоленское и Северское княжества в государстве нашем Московском со всем, что к оным княжествам принадлежит, с городами, замками, селами, поддаными и со всеми обоего полу жителями, как о том в данном от нас его милости особливом привилии ясно изображено и написано, дали, подарили и записали. А для известных и важных причин и для самой нашей любви и доброжелательства к пресветлейшему королю полскому и всему королевству, в предбудущия вечныя времена, для согласия и миру между народом полским и московским, Смоленской земли другую половину с замками, городами, городками, уездами, селами, реками, озерами, прудами (оставляя при его милости господине воеводе самой замок с городом Смоленском и со всем, что к половине онаго принадлежит) дали, подарили и записали, как о том в особом привилии изображено, королям полским и Речи Посполитой польской шесть городов в княжестве Северском со всем, что к оным принадлежит, с доходами и прибытками, и на все сие уже совершенный от нас привилии дан есть; и дабы о исполнении всего того его милость господин воевода был благонадежен, присягою телесною подтвердили мы. И из другова государства, близ Смоленской земли, еще много городов, городков, зам-ков, земель и прибытков определяем ему, господину воеводе, даровать, присовокупить, записать в вечныя времена, как скоро нас Господь Бог на престоле предков наших посадит, дабы равные и неменшие, как с Смоленского, так и с Северскаго княжества, с городов, замков, городков, сел, боров, лесов, рек, озер, прудов всякие имел доходы, то мы ему обещаем и ручаем; и что уже мы однажды присягою подтвердили, то и ныне ни в чем неотменно и ненарушимо подтверждаем все вышеописанное его милости господину воеводе содержать и исполнить. А для болшаго уверения и важности сей лист наш, при подписании собственною рукою нашею, печатью утвердить повелели.

Дан в Самборе, июня 12 дня, 1604 года.

Димитрий царевич.

(СГГиД. Ч. 2. NB 79. С. 165-166).

№ 3

Мы, пресветлейший и непобедимейший монарх Димитрий Иванович, Божиею милостию цесарь и великий князь всея России и всех татарских царств и иных многих Московской монархии покоренных областей государь и царь.

Признавали мы то всегда, что всякое приключающееся нам веселие и вам обрадование приносило; не менше и ныне надеемся, что по благословению Божию и за щастливым прибытием нашим в государствующий город наш, в котором от пресветлейшей цесаревны государыни матери нашей приняв благословение, от св[ятого] отца нашего патриарха, по древнему обычаю нашему, коронованы мы и миром св[ятым] помазаны, не токмо на одно пространное отечество наше, но и на все те татарския государства, которые издревле монархии нашей были послушны, о чем вы, уведомясь надлежаще, как отец порадоваться можете.

А ныне посылаем к королевскому величеству в посолстве подскарбия нашего надворнаго Афанасия Ивановича Власьева, которому повелела пресветлейшая цесарева государыня мать наша и мы о заключенных прежде сего и крепко поставленных с вашею милостию делах наших говорить; а для лучшаго уверения государыня цесарева посылает чрез онаго от себя к вашей милости писанныя письма, дабы милость ваша, о сем ведая, немедленно в Краков, или где ныне король обретается, ехать изволил, ибо от того вся сила зависит.

Дана из царствующаго града нашего Москвы, августа 16 дня, 1605, государствования нашего перваго года.

Преданный сын Димитрий.

(СГГиД. Ч. 2. № 95. С. 212—213).

№4

Память секретарю нашему Яну Бучинскому, как ему говорити, именем нашим, воеводе Сендомирскому:

1-е. Чтоб воевода у ксенжа у легата папина промыслил и побил челом о волной позволенье, чтоб ее милость панна Марина причастилась на обедне от патриарха нашего; потому что без того коронована не будет.

2-е. Чтоб пан воевода, после обрученья, тотчас о том нам ведомо учинил чрез гонца; а перстень обручелной прислал бы не з жильцом и не с слугою, но с честным человеком.

3-е. Чтоб ей милости панне Марине позволено до греческие церкви ходити; а набоженство и чин свой волно будет держати, как похочет.

4-е. Чтоб ея милость панну Марину звали наяснейшею и всякую честь государскую воздавали и чтоб была во всем предостережена.

5-е. Волосов бы не наряжала.

6-е. Чтоб нихто ее не водил, толко пан староста саноцкой да Бучинской, или которой иной со племяни.

7-е. Промыслити о водности, чтоб Марина в суботу мясо ела, а в середу б постилась.

8-е. После обручанья не ела ни с кем, толко особно, или с воеводою, или с воеводиною и с хоружею, и служили б у ней крайчие.

(СГГиД. Ч. 2. № 105. С. 228—229).

№ 5

<.. > Московский посол прибыл сюда с многочисленною свитою и с большим торжеством и четыре дня тому назад был принят его величеством в публичной аудиенции при многих сенаторах.

Я стоял у самого королевского трона. Отправление посольства заключалось в следующем. Посол поздравил его величество с вожделенным здравием и с новым его браком; благодарил его за оказанное через г. Сендомирскаго палатина пособие его князю; предлагал свободный пропуск через Московию здешним купцам и изъявлял готовность содействовать польскому правителльству против турок, татар и других врагов христианской веры, а также против личных врагов его величества. Великий канцлер княжества Литовскаго отвечал ему, от имени короля и всех сенаторов, что мирные и другие предложения будут приняты и что его величество поздравляет московского князя со вступлением на престол. Подарки, привезенные московским послом, состояли из большого бриллианта, из четырех коней в богатейших попонах и множества соболей, черных лисиц и других драгоценных шкур. Он ожидает ответа на представленное им письмо и на этой неделе обвенчается, именем своего князя, с дочерью г. Сендомирского палатина; при этом обряде будут присутствовать его величество и г. палатин, после чего он уедет до приезда сюда светлейшей новой королевы. С ним же московский князь прислал драгоценный жемчуг и особенно замечательное платье из редкого китайского тканья, обложенное жемчугом и бриллиантами, — вещь до сего времени невиданная.

Г. палатин намеревается сопровождать свою дочь в Московию, где останется, может быть, целый год, о чем я впоследствии вас извещу <...>

([Чиямпи С.] Критический разбор неизданных документов, относящихся до истории Димитрия // Архив исторических и практических сведений, относящихся до России. СПб., 1860. Кн, I. С. 55—56).

№ 6

Венчание московской царицы происходило следующим образом. Кардинал с нунцием прибыли в дом ксендза Фирлея, где должен был происходить обряд венчания и где в зале устроен был прекрасный алтарь, и дожидались невесты. Московский посол с прекрасною свитой — и почти на двухстах лошадях — приехал с своей квартиры в дом г. Монтелюпа и там дожидался немного, пока не прибыл король с двором своим в дом (Фирлея) и не вошел в жилое помещение. Потом король пришел в залу, в которой должно было происходить венчание, и сел; подле него стал королевич. Шведская королевна с дамами пошла к невесте. Посол, пришедчи к назначенному для брачующихся месту, ударил королю челом; король сидел, даже шапки не тронул. Затем посол и его слуги отправились целовать руку у короля, а королевич перед каждым из них снимал шапку. Кардинал надел свои архиерейские ризы и драгоценную митру; два прелата были в фелонях, усаженных жемчугом, а другие в комжах. Два царских мальчика стояли с шелковым ковром, у которого стал посол, а подле него Серадский воевода и Гнезненский кастелян. Марину, одетую в дорогое платье, с короной, от которой по волосам немало было жемчугу и драгоценных камней, подвели к венцу воевода Ленчицкий Липский и кастелян Малогосский; но в качестве свидетельницы подле нее стала ее милость королевна. Перед венчанием посол стал говорить речь, в которой говорил, что прибыл для этого дела по воле своего государя и просил у Сендомирского воеводы его дочери и родительского благословения. От имени воеводы отвечал прекрасною речью канцлер Великого княжества Литовского Лев Сапега, которому дал ответ Ленчицкий воевода Липский, причем он показывал, что в настоящем деле высказывается Божия премудрость или воля Божия, и затем заявлял, что на нем будет Божие благословение; далее указывал на величие звания царя и государя, но при этом указывал также на славный дом девицы, на ее воспитание, богатство добродетелей и приводил примеры, что подобные Дела — не новость в Польше; прославлял благодарность и благоразумие царя, именно, что он по раз принятому намерению и обещанию в знак благодарности за благорасположенность, какую видел к себе со стороны Сендомирского воеводы и при дворе, вступает в брак с дочерью воеводы.

После речей с той и другой стороны выступил в архиерейском облачении кардинал и, прежде всего сказал удивительную речь об этом таинстве, указывая в нем действие Промысла; затем он приступил к восхвалению Димитрия — великого царя и государя великой России (он дал ему титул, какой у него был написан на бумаге, по которой он говорил); хвалил настоящее его намерение и показывал, что оно послужит благом и для самого царя, и для тамошних жителей, царских подданных. Бог так часто наказывал их разномыслием, что они то замышляли искать себе государя за морем или в соседних странах, то сажали на престол своих великих государей незаконных наследников. Теперь Божиею милостию и устроением они нашли себе надлежащего государя в государствах его величества, нашего милостивого государя. Не место здесь говорить, какие милости и какую помощь получил царь от его величества. Сам его величество царь Димитрий, помня это, зная также планы его величества короля и этого королевства, открыл благочестивому государю свои намерения прежде всех государей и, кроме того, желая еще больше доказать свою благодарность, берет через тебя, г. посол, супругу себе (слова, положенные в чине венчания) в этих государствах, берет свободную шляхтенку, дочь благородного сенатора из благородного рода. В этом славном королевстве, где все свободны, не раз случалось, что князья, короли, славные монархи, даже короли этого королевства брали себе жен из свободных шляхетских домов. Бог ниспосылает теперь подобное благо и царю Димитрию и всем его подданным, — его величество царь завязывает с его величеством, милостивым государем нашим, дружбу, а с этим королевством и с его чинами — свободными людьми — родство. При этом святом супружеском союзе его царское величество, великий государь, сумеет за эту расположенность воздать с своей стороны его величеству королю благорасположенностию, а королевству — любовию.

Когда он сказал эти и другие, подобные им слова, то запели: “Veni Creator”[387]. Король и все остальные стали на колени; не стали на колени только шведская королевна и московский посол. После того кардинал Бернард Мацеевский начал совершать обряд венчания. Он был одет в очень дорогую фелонь. С ним были в сослужении прелаты, тоже в облачении. Кардинал обратился прежде всего к девице со словами: “Слыши, дщи, и виждь, и приклони ухо твое, и забуди народ твой” — и объяснил, что она едет в чужую страну. Затем обратился к послу с словами: “Как Авраам посылал своего подскарбия в чужую страну за женой для своего сына?” Потом венчал.

Когда кардинал, в числе других вопросов, спрашивал посла: “Не обещался ли великий царь кому другому” — он отвечал: “Разве я знаю; царь ничего не поручил мне на этот счет”, и уже после напоминаний стоявших подле него при этом торжестве он сказал: “Если бы он дал обещание другой девице, то не посылал бы меня сюда”. Но он восставал против того, что кардинал говорил по латыни, — на это он не соглашался. Когда кардинал сказал: “Г. посол, говорите за мной, как требует наша католическая церковь и ваша: „Я..."”, то посол говорил за кардиналом и хорошо произносил слова, впрочем, он не вдруг стал говорить. Он говорил: “Я буду говорить с девицей Мариной, а не с вами, ксендз кардинал”. Невеста присягала царю на верность, а посол невесте за царя.

Когда пришлось давать перстни, то посол вынул из маленького ящика алмазный перстень с большой и острой верхушкой, величиной в большую вишню, и дал его кардиналу, а кардинал надел его невесте на палец, а от невесты посол взял перстень не на палец и не на обнаженную руку, но прямо в вышеупомянутый ящик. Когда кардинал хотел связать эпитрахилью руки жениха и невесты, то посол послал к жене воеводы Мнишка за чистым платком и хотел обернуть им свою руку и исполнить, таким образом, этот обряд, а не прикасаться к руке невесты своею голою рукою, но ему не дозволили этого сделать, и он должен был дать свою руку от имени своего царя, князя московского. Вышеупомянутый коврик взял капелан кардинала, но посол выкупил его за сто червонцев. Во время венчания его величество король стоял подле кардинала, с правой стороны. Когда кончилось венчание, то все отправились в столовую, — впереди шла царица, за ней шведская королевна, за ней посол. Все эти лица стали на возвышенном месте у стола, царица — по правой стороне, королевна — по левой, а король, придя к столу, сел посередине. В это время подошли около сорока человек москвитян, неся драгоценные подарки от царя, которые посол отдавал. Принимала их жена львовского хорунжего Тарлова, бабка царицы, стоявшая подле нее, потому что мать невесты была больна.

По поднесении подарков стали садиться к столу: в правом углу стола посажена была царица, и, когда она садилась, король приподнялся и приподнял шапку; на другом углу, слева, села королевна. Одновременно с царицей сели: посол подле царицы, пониже, а королевич подле королевны, немного ниже, напротив посла. Когда посол садился, король не двигался. Перед этим столом, с левой стороны, стоял крайчий его величества короля, подле него кардинал, а подле него нунций папы. Воду подавали в одном умывальном сосуде и при одном полотенце. Когда король мылся, все встали. Затем подавали умываться царице (она умывалась сидя), далее королевне, затем послу (но он не хотел мыться), потом королевичу. Для кардинала и нунция принесли другой ковшик и другое полотенце. Королевские дворяне подавали то тем, то другим воду, а слуги Сендомирского воеводы в то же время разносили яства; подавали яства одновременно — одни ставили перед королем, другие перед царицей. Крайчий его величества служил у короля и его семьи, а крайчий царицы (был им Домарацкий) служил ей, послу и кардиналу. Тарелки перед королем и его семьею ставили вызолоченные, а для царицы, посла и кардинала серебряные, придворные. Так как молодая ничего не ела, то и посол не хотел ничего есть; он, кроме того, боясь царя, остерегался, как бы не дотронуться своею одеждою до ее платья, — он даже не хотел и садиться за стол, так что уже Сендомирский воевода убедил его сесть, сказав, что это нужно сделать. За столом, когда король пил вино, все встали. Король пил за здоровье государыни, сняв шапку и немного приподнявшись со стула. Царица и посол стояли. Королевна послала к царице своего подчашего поздравить и пила за ее здоровье. Пока подчаший говорил к царице, она сидела, а когда он кончил и королевна встала, то сейчас же встала и царица; обе они низко поклонились одна другой, царица, однако, поклонилась ниже. Потом царица пила здоровье королевича, а королевич здоровье посла. Посол, собираясь пить, встал со стула, стал за ним и пил за здоровье кардинала. Когда царица обратилась к послу и пила за здоровье царя (это она сделала по приказанию отца, перед которым, когда он подошел к ней, она не встала, привстала только немного, когда он отходил от нее), то посол встал со стула и, стоя подле него сбоку, выпил за здоровье королевича из другого бокала (из того, из которого пила царица, не хотел пить). Царице услуживали за столом так же, как королевне.

В той же столовой, в которой кушал король, ниже королевского возвышения, вправо, стоял стол, за которым сидели: епископы Куявский и Перемышльский, воеводы Ленчицкий и Серадский, кастелян Гнезненский, канцлер Великого княжества Литовского, кастелян Варшавский, Вышегородский и другие сенаторы. С левой стороны стоял другой стол, за которым сидели: сын посла и около двадцати человек москвитян. Тут же сидели: староста Пильзенский, Валецкий и многие другие старосты и дворяне его величества короля. Женщины обедали в особой столовой и еще в особой — придворные его королевского величества. Несколько каменных домов переделали для этого. Всего давали вдоволь, обед был самый щедрый и тянулся с час по наступлении ночи. Когда принесли королю пложы и сласти, то Сендомирский воевода поднес королю в подарок шесть больших позолоченных кубков; в это время все сидели. Королевне он поднес кувшин, таз — позолоченные, и кубок; королевичу — четыре вызолоченных кубка поменьше. Когда плоды сняли, посол встал со стула и подарил царице от себя шелковый, вышитый золотом ковер и сорок соболей.

После обеда начались танцы. Придворные маршалы, коронный и великолитовский, очистили место; король с царицей открыли танцы, причем канцлер Литовский с Гнезненским кастеляном с одной стороны, а Сендомирский воевода с Ленчицким воеводой — с другой, прислуживали. Кончив танец, король дал знак послу, чтобы шел танцевать с царицей, но он из уважения к ней не согласился и говорил, что не достоин того, чтобы прикасаться к царице. Король вторично пошел танцевать с королевной; при этом прислуживали: кастелян Гнезненский с кастеляном Варшавским, канцлер Великого княжества Литовского с кастеляном Ленчицким и великий маршал Литовский с королевичем. Потом танцевали — королевна с царицей, которой прислуживали фрациммер и некоторые сенаторы. Далее танцевал с царицей королевич, а Литовский канцлер с старостой Валецким и Сендомирский воевода с Ленчицким воеводой прислуживали. Во все время этого танца из других женщин танцевала только девица Осветимская с Хелминским кастеляном; другие девицы не танцевали. Королевна и царица, возвращаясь от танцев на свои места, низко кланялись королю (царица кланялась ниже, чем королевна), а затем, придя на свои места, кланялись одна другой, садились в одно место.

После танцев Сендомирский воевода подошел к королю и сказал царице: “Марина, поди сюда, пади к ногам его величества, нашего милостивого государя, моего и твоего благодетеля, и благодари его за столь великие благодеяния и проч.” Она подошла к королю (король встал), вместе с отцом они бросились к ногам его величества, и отец благодарил короля. Король поднял царицу, снял шапку, а потом надел ее и стал говорить царице речь, в которой поздравлял ее с браком и новым званием и внушал, чтобы она своего мужа (так он выразился), чудесно данного ей Богом, вела к соседской любви и дружбе для блага этого королевства, потому что, если тамошние люди (подлинные слова короля) прежде сохраняли с коронными землями согласие и доброе соседство, когда не были связаны с королевством никаким кровным союзом, то при этом союзе любовь и доброе соседство должны быть еще больше. Его королевское величество внушал ей, чтобы она не забывала, что воспитана в королевстве, что здесь Бог возвеличил ее настоящим достоинством, что здесь ее родители и близкие и дальние родственники, что она должна заботиться о сохранении доброго соседства между этими государствами и вести своего супруга, чтобы он своим дружелюбием, добрым соседством и готовностью оказывать услуги вознаграждал все то, что с любовью сделано ему нами, этим королевством и твоим отцом (слова короля). Король убеждал ее помнить приказания и наставления родителей, оказывать им должную честь, помнить Бога и жить в страхе Божием, так как за это ниспослано будет Божие благословение; своему потомству, если Бог даст ей его, чего король желал ей, убеждал внушать любовь к польским обычаям и вести его к хорошей дружбе с польским народом. Затем, сняв шапку, перекрестил ее, а она заплакала и опять с отцом упала к ногам его величества. То же она делала, подходя к королевне и королевичу. Посол внимательно слушал, когда король говорил к царице.

После этой церемонии Малогосский кастелян с Ваповским повели царицу к жене воеводы — ее матери. Там с ней прощалась королевна и делала ей прекрасные наставления. Король уехал во дворец. Когда король уехал, стали провожать посла, который по удалении царицы вышел в другую комнату; провожали его: Сендомирский воевода до кареты, а его друзья до самой квартиры посла; тут же были секретари короля, и посол ехал в королевской карете. Посол был доволен внимательностью к нему, но его дворяне не очень были довольны, потому что наши негодяи поотрезывали у них ножи, покрали у них лисьи шапки и две, кажется, шапочки, усаженные жемчугом, но посол приказал своим молчать. Некоторые из москвитян напились; за столом они ели очень грязно, хватали кушанья руками из блюд. Царица венчалась в белом алтабасовом, усаженном жемчугом и драгоценными камнями платье, очень дорогом; на голове у нее была небольшая корона, усыпанная очень дорогими каменьями. Дай Бог, чтобы это торжество послужило ко благу христианского общества и, в частности, нашего королевства.

На следующий день давали ответ послу. Канцлер Великого княжества Литовского ответил от имени короля, что радуется счастливому вступлению на престол великого князя Московского и обещал показывать, с своей стороны, расположенность к нему, а что касается союза против турок, то об этом король и царь будут вести дальнейшие переговоры. Посол заявил, что он находит оскорбительным, что его государя не называли царем, а только великим князем и государем. Я забыл сказать, что во время брачного пиршества его оскорбляло то, что во время танцев царица падала к ногам короля. На это ему ответили, что король — ее благодетель и что она — его подданная, пока находится в королевстве. Я забыл также сказать, что когда за столом посол не хотел есть и король послал к нему г. Воину спросить, почему он не ест, то он ответил, что холопу не следует есть с государями. Король вторично послал сказать ему, чтобы ел, потому что представляет собою лицо государя; он ответил: “Благодарю его королевское величество, что угощает меня во имя моего государя, но прошу дозволить мне не есть за столом столь великого государя короля Польского и ее величества Шведской королевны; я доволен и тем, что смотрю на дела (?) государя и короля Польского и государыни королевны Шведской”. Потом король пил к нему за здоровье его государя и четыре раза наполнял чашу, хотя всего-то вина в ней было едва четверть кварты. Посол пил и после, но мало и осторожно, часто поглядывая на невесту своего государя. Когда пили за здоровье царя или царицы, он вставал со стула и, как слуга, бил челом.

(Русская историческая библиотека. СПб., 1872. Т. 1. Стб. 51— 72).

№ 7

<...> После последнего моего письма к г. кавалеру Винта совершилось здесь бракосочетание дочери Сендомирского палатина с большим великолепием и в присутствии шведского короля, шведского князя, сестры его, шведской инфанты, и многих сенаторов. Обмен брачных колец между невестой и московским послом (действующим от имени своего государя) совершал, по католическому обряду, г. краковский кардинал, архиепископ всего королевства. А так как дом краковского палатина Феликса Мнишка, занимаемый невестою, оказался слишком тесным для ее свиты, то взято было в наем еще два другие дома, находившиеся с ним рядом. Княжна Мнишек была убрана драгоценными камнями, каких я смело могу сказать, что нигде не видал; но более всего отличались жемчужные нитки, вплетенные в распущенные косы княжны (подобно тому как у нас распускают косы при обряде пострижения в монахини), составлявшие также корону на макушке ее красивой головки. Затем два сенатора ввели ее в столовую залу, а за ней шли шведская инфанта и дамы в платьях из золотой парчи с зеленою тканью и с богатыми ожерельями на шее; затем последовали жены и дочери вельмож. Стол, приготовленный для польского короля, был поставлен на возвышении и над ним висел балдахин. К обеду короля приглашены были король шведский с князем шведским и г. кардинал; также новобрачная княжна, шведская инфанта, г. нунций и московский посол, а за прочими столами находились сенаторы и дамы.

После первого блюда явились москвитяне из свиты их посла и каждый поднес молодой княжне богатый дар от имени своего государя. Первый нес подарок, который состоял из ларчика, наполненного жемчугом и драгоценными камнями; второй — изображение Пресвятой Девы <...>, обделанное наполовину золотом, с каменьями; после чего поднесли ей вызолоченного пеликана посредственной величины, такого же оленя и павлина (последний из чистого серебра), вызолоченный корабль порядочного размера со всеми его принадлежностями (того же металла и вызолоченный); два большие золотые кубка московской формы с множеством камней; глиняную чашу, украшенную золотом и каменьями, изящной работы, с крышею, на которой было изображение дракона; большое бюро, произведение немецкого или фламандского мастера, из черного дерева, с серебряными вызолоченными фигурами и с несколькими каменьями, внутри его были колеса со звоном, а наверху — слон с часами, вставленными в его корпус, и разными вокруг него предметами звериной ловли, что все приходило в движение посредством внутреннего механизма; четыре связки соболей, лучше которых никогда, как говорят, оттуда не вывозили, и множество персидских золотых камней для одежды, удивительных рисунков и работы. После того г. палатин подарил своей дочери серебряный позолоченный умывальник (несколько более среднего размера), на котором сделан был искусный барельеф, изображающий морское сражение: перед тем он был подан для умывания королю.

Во время пира его величество впил бокал за здравие московского великого князя и его посла. Когда столы были убраны, то начались танцы, открытые его величеством с новобрачной, вскоре после чего она удалилась <...>

Московский посол и новобрачная, московская великая княгиня, распростились с его величеством, дабы не находиться при свадьбе короля по причине порядка первенства шествий на этих церемониалах; поэтому положено было, что московская княгиня отъедет в путь с многочисленною свитою, останавливаясь в поместьях ее родителя, находящихся по дороге, а г. палатин останется здесь один и по совершении уже королевского брака уедет в Московию <... >

([Чиямпи С.] Критический, разбор неизданных документов, относящихся до истории Димитрия. С. 458—460).

№ 8

Мы, пресветлейший и непобедимейший монарх Димитрий Иванович, Божиею милостию император и великий князь всея России и всех татарских царств и иных многих, московской монархии покоренных областей государь и царь.

Из писем ваших, чрез Липницкого, а потом вскорости чрез Пелчицкого, присланных також и чрез посланника нашего, там обретающегося, известие имеем, что, волею всемогущего Бога, дочь ваша, панна Марина, нам в цесареву и супругу чрез господина ксенза кардинала обручена; и все церемонии, по принадлежности, с пристойным нашим и упомянутой пресветлейшей цесаревы почтением отправлены. За что мы как Господа Бога восхваляем, который нас во всех делах наших явственно благословляет; так вам весьма благодарствуем, что милость ваша с такою охотою нам в супружество дочь свою отдать и нас в отправлении того благополучного акта во всем охранять изволили. Сие за благо приемля, мы обещаем воздавать вам всякое благодарение наше, обнадеживая, что вы о том своем постоянстве не токмо сожалеть не будете, но вящщую радость и пользу с вечною дому своему славою получите; токмо желаем, дабы милость ваша с продолжением к нам благосклонности своей как наискорее к нам поспешили с любезными благоприятными гостьми, несмотря ни на какие расходы; а мы с великою радостию ожидаем. Как Липницкий к нам приехал, тотчас мы курьера нашего к вам с нужными к его королевскому величеству письмами и к вам отправили, с которых писем копию, для всякого случая, к вашей милости посылаем. Впрочем, желаем вашей милости доброго здравия.

Дана в царствующем нашем граде Москве, лета Господня 1605, декабря 22 дня, государствования же нашего первого года.

Димитрий, друг и сын.

(СГГиД. Ч. 2. № ПО. С. 237— 238).

№ 9

<...> а итти государыне и <...> избу к обрученью наперед <...> а перед государынею итти дружкам, а за ними протопопу с святою водою, да со крестом, в патрахели и в поручах саженых, а за государынею итти свахам всем и боярыням сидячим; а вести государыню под ручку воеводе, отцу ее, да княж Федорове княгине Ивановича Мстиславского. И пришед в столовую избу, протопопу благословить государыню на место крестом; а как изготовитца все, и итти к государю сказати про то дружке, бояром князю Дмитрею Ивановичю, да Григорью Федоровичи), да рождественскому протопопу. И государь пойдет из хором в столовую ж избу, а перед государем итти поезду и дружкам всем да протопопу с святою водою и со крестом; а пришед, протопопу говорити “Достойно есть” и благословить государя и государыню крестом; да говорит протопоп молитвы обручальные по чину, а дружки в те поры режут караваи и сыры и подносят ширинки. А как обрученье отойдет, и государю и государыне итти в Грановитую полату постелным крылцом; а путь слати сукна и бархаты из столовые избы от царского места до Грановитые полаты до царского места и до Пречистой, и в Пречистой вдвое. А в столовой у обрученья быти одному воеводе Сендомирскому да тем, которые в поезду; а воеводиным приятелем и литовским послом всем дожидатись государева выходу в Золотой полате, послати полавочники бархатные.

И как государыня придет в Грановитую полату к цесарскому престолу, и сядет государь; и в те поры, пришед к государыне, говорити речь тысетцкому боярину князю Василью Ивановичу: “А наяснейшзя и великая государыня цесарева и великая княгиня Марья Юрьевная веса Русии! Божьим праведным судом и за изволеньем наяснейшего и непобедимого самодержца великого государя Дмитрея Ивановича, Божьею милостию, цесаря и великого князя веса Русии и многих государств государя и обладателя, его цесарское величество изволил вас наяснейшую великую государыню взяти себе в цесареву, а нам в <...> и, Божьею милостию, обручанье ваше цесарское ныне свершилось; и вам бы наяснейшей и великой государыне нашей, по Божьей милости и по изволению великого государя нашего, его цесарского величества, вступити на свой цесарский маестат и быти с ним, великим государем, на своих преславных государствах”.

А изговоря, протопопу благословить крестом на место; и как государыня сядет на своем цесарском месте, и в те поры велит государь итти литовским послом и воеводиным приятелем, по списку; взяти список у воеводы. А явить литовских послов Офонасью; и государь пожалует велит литовским послом сести по-прежнему, а воеводе сидети на старом месте, а бояром и околничим и дворяном всем сидети по местом, а поезду стоять.

А патриарху б со всем собором притти в церковь на третьем часу и пети молебны; а в навечерье того дни велети в соборной церкве, и по монастырем, и по всем церквам пети всенощное и празновати Троице. А чин в соборной церкве устроите: поставити серед церкви налой с поволокою, где стояти царскому чину, а поволока прежняя; да устроите чертежное место, зделати новое пошире старово, а у него 12 степеней, обалочи багрецом; да поставити государю престол персицкой золот с каменьем, да колодка золотная, а с правую сторону поставить стул патриарху, а с левые государыне цесареве поставити стул болшой золотой, да колодочка золотная бархатна, или камчата. А от чертежного места слати сукна ж багрецовые и бархаты государю и государыне з золотом, а патриарху бархат черн; и поставити от чертежного места по обе стороны скамьи, где сидети властем; а послати полавочники государевы 2 на ряд с плетенки. А устраивати околничему Ивану Федоровичу Колычеву да думному дворянину Григорью Микулину, а с ними земским приказным людем и дьяком.

А как в соборной церкве уготоваетца, и государь пошлет на казенной двор по царский чин; а итти постелничему Семену Шапкину, да стряпчему князю Луке Лвову, да протопопа Федора, да дву дьяконов благовещенских. И как царский чин принесут, и государь цесарь и великий князь цесарский чин велит приняти конюшему Михаилу Федоровичу Нагово и поднести к себе, и прикладываетца к животворящему кресту и целует коруну; а духовник говорит: “Достойно есть”. Потом пошлет с Михаилом же тот царский чин к государыне цесареве, и государыня сступит с своего места, ступени с три, и прикладываетца ко кресту и целует коруну, и, приложась, велит государь приняти крест, и коруну, и диадиму протопопу Федору и нести на главе, покрыв пеленою, ко Пречистой Богородице; и отпустите их в соборную церковь ко Пречистой Богородице з боярином с Михаилом Федоровичем, а блюдо нести диаку Федору Янову. А в то время, как несут, звонити во все колокола; и встретит чин царский патриарх у дверей, вышед ис церкви со всем собором, а принять у протопопа царский сан митрополитом Ноугородцкому да Ростовскому, и поднесут к патриарху, а патриарх поставит на налое. А проводя, боярин Михаиле Федорович пойдет ко государю и скажет, что уготовано. А в церкви у царского сану и у места оставите околничего Ивана Колычева, да думного дворянина Григорья Микулина, да диака Федора Янова.

И государь цесарь и великий князь Дмитрей Иванович веса Русии, и государыня цесарева, и великая княгиня Марья Юрьевна всеа Русии пойдут в соборную церковь вместе, по ряду; а вести государя под правую руку воеводе Сендомирскому, а государыню вести под левую руку Мстиславской княгине. А перед государем итти столником и стряпчим, да воеводиным приятелем и послом, а за ними поезд; а за поездом нести скифетр князю Василью Васильевичи) Голицыну, яблоко нести Петру Федоровичу Басманову; а досталным бояром, и думным людем, и дворяном, и приказным людем и приятелем воеводиным итти за государем. А протопоп Федор, отнесчи коруну, сняв с себя ризы, в патрахели идет ко Пречистой, перед государем и перед государыней кропит. А на крыльце, для береженья, быти головам стрелетцким двем человеком; а по пути уставливати народы: по праву от Грановитые полаты головы два человека, а с ними 10 человек сотников, да 200 человек стрелцов; а по леву от судных полат головы ж 2 человека, а с ними 10 человек сотников, да 100 человек стрелцов; а рыцарем и дробантам своими капитаны стоять по чину по обе стороны, да с ними стрелцы Посников приказ Огарива.

А как войдет государь и государыня в церковь, и пети многолетье государю, а государь прикладываетца к образом к Пречистой Богородице к чюдотворному образу да к чюдотворцам к Петру и к Ионе; а государыне итти за государем, а вести под руку воеводе да княж Федорове княгине Мстиславского, да перед нею ж итти дружкам, а позади итти свахам, а у образов и у чюдотворцов, где государыне прикладыватца, приступцы сделати колодочки, смотря по местом. А в церкве в те поры уставливают народы околничие да столники. А патриарх от себя пошлет архимарита, да игумена, да ключарей; и как государь и государыня, прикладывайся у образов, придет к патриаршу месту, и патриарх со всеми властми поклонитца государю и государыне, и благословит государя и государыню, и возведет государя и государыню на чертежное место; а вести государя под правую руку патриарху, а государыню под левую руку митрополиту Ноугородцкому. А власти сядут по скамьям, а бояре станут за государем у столпа по правую сторону, а по левую сторону стоять боярынем; а стоять у патриарха архидиякону да протодиакону, по правую сторону за государем, а боярынем по левую сторону у государыни, пониже чертежного места.

И, посидев, государю говорити речь патриарху; и патриарх благословит государя и государыню и говорит государю речь. И после речи велит патриарх 2 архимаритом Троетцкому да Володимерскому, да игумену Пахнутьевскому да Осифскому принести животворящей крест на другом, на златом блюде; а у них примут 2 архиепископа Смоленской да Резанской и поднесут к патриарху, и патриарх, поцеловав, благословит и положит на государыню цесареву; и архидиакон начнет малую октенью, и по октенье государыня преклонит главу, и патриарх возложит на верх главы государыни руку, и говорит молитву во услышание всем. И по молитве пошлет патриарх архимарита Володимерского да Спаского, да игуменов 2 Борисоглебского <...> да Угрешского, по барму, по диадиму; а у архимаритов приимати митрополит Крутитцкой, да архиепископ Суздалской, и принесут к патриарху, и патриарх, приняв, целует и знамянует ими государыню цесареву, и государыня их целует; и патриарх возложит на государыню, и благословит крестом, и говорит молитву. И по молитве пошлет патриарх по царскую коруну архиепископов дву, архангелского, астраханского, да архимаритов двух, Симоновского да Ондрониковского; а у них примут митрополиты Ноугородцкой да Ростовской, и принесут к патриарху; и патриарх, прекрестив рукою, благословит государыню крестом и положит на нее. А свахам перед тем, как принесут коруну, сняти венец, в котором будет государыня; а в то время позакрыти покровцы низаными. И потом митрополиты, и архиепископы и епископы, вшед на место, благословляют государя и государыню. И после того государь, приняв государыню за десную руку, посадит и сам сядет; и, посидев мало, цесарь и цесарева и патриарх встанут, а архидиакон начнет октенью болшую; и по октеньи патриарх говорит молитву Пречистей. И по молитве цесарь и цесарева, и патриарх и власти сядут на своих местех, и архидиякон кличет на амбоне многолетье государю и государыне цесареве, и священники в олтаре поют многолетье по трижды. И по многолетье патриарх, встав со всеми властми, поздравляют государя и государыню; а после того здоровают государю и государыне бояре, и дворяне, и всякие люди.

А после совершения молебна, государь и государыня и патриарх сойдет с чертожного места и начнет обедню; а государь цесарь станет на своем цесарском месте, а государыня пойдет в придел Дмитрея Селунского, а с нею свахи и боярыни немногие, кому государь укажет. А после херувимской, как осеняют свещею, положит патриарх на государыню чепь злату Манамахову, а государю итти с государынею вместе. А как учнут пети кенаники, и в те поры постелничему Семену Шапкину послати перед царскими дверми ковер, а на верх ковра бархат золотной; а архидиакон и протодиакон зовут государыню цесареву на помазание и к причастию, и государыня пойдет к причастию, а государь пойдет с нею ж. И после совершения обедни, туто же, перед царскими дверми, быти венчанью, а венчати протопопу Федору, а патриарху и властем стояти на своем месте. А у государя и у государыни стоять тысятцкому, и дружкам, и свахам, а бояром и думным лю-дем стояти за царским местом, а народ в те поры из церкви выслати; а с вином церковным стоять и наряжать Офонасей Александрович Нагово, а у государыни свахе, Ондрееве жене Александровича. А осыпати государя цесаря и великого князя Дмитрея Ивановича веса Русии боярину князю Федору Ивановичу Мстиславского, у Пречистые на рундуке, как пойдет из дверей; а миса держати казначею Василью Головину, а золотые и денги носить казенному диаку меншому Булгакову. А пути все слати сукны багрецы, а на них бархаты; а слать казначею Василью Петровичу Головину да казенным 3 диаком.

А как из дверей пойдет, и в дверех осыпати трижды, и итти к Грановитой полате в столовую избу, и у Грановитой полаты и у столовой осыпать везде по трижды; а литовских послов отпустить от Пречистые.

А пришед государь в столовую избу, посидит немного за столом до третьей ествы, а ествы подать приказные, а пойдет государь в свои хоромы; а поезду провожать до постелных хором, а воеводе Сен-домирскому и тысятцкому до постели. А за столом быти воеводе, и приятелем ево, и бояром немногим. А болшого стола на первый день не будет, а быть болшим столом в Грановитой полате по три дни; сидеть воеводе, и послом, и приятелем воевотцким в кривом столе, а против их; и потчивать боярин Петр Федорович Басманов, да околничей князь Григорей Ромодановской, да думной дворянин Григорей Микулин, да приставы. А слугам воеводцким, и посолским, и жолнырем лутчим, выбрав человек до полутораста, посадити в Золотой полате; а потчивать их думным дворяном Иван да Таврило Пушкины, да дьяк Олексей Шапилов. А мусике на первый день не быть, а быть в Грановитой полате за болшим столом.

(СГГиД. Ч. 2. № 138. С. 289— 293).

№ 10

Венчание на царство государыни имело место в большой кремлевской церкви, которая сведена в пять немалых куполов, покрытых вызолоченною жестью, куда наперед патриарх и много владык и попов, с каждением и трезвоном, внесли корону и воротник на плечи, вышитый жемчугом и сапфиром.

За сим дано знать великому князю. Место, по которому он должен был идти из своих покоев (это было, как из королевских покоев в Кракове, именно, из замковых ворот), по земле покрыто красным голландским сукном, по нему темно-коричневая турецкая парча в два полотнища, которая, пожалуй, и не была очень богата, но, тем не менее, не без цены. Когда великий князь уже имел итти, нам, полякам, указано ждать в сторонке от того места, по которому шел, в том сводистом помещении, где обыкновенно заседают бояре с москвитянами, которые шли в таком порядке:

Впереди шли, парами, человек сто, нечто вроде дворян (их они называют “боярскими сыновьями”), а за ними около шестидесяти думных бояр, все в парчевых армяках, вложивши руки в рукава, с жемчужным обручем на шее, в три пальца ширины (они его называют “ожерельем”); головы у всех оскоблены, в жемчужных ермолках, более бедные — в парчевых, и в чернобурых шлыках, сделанных некрасиво, по мере достатка. Таков у них обычай, что <...> в каждый из больших праздников (они их называют “празник”) оскобляют себе лбы — ведут они его от Ветхого Завета, — что омыты, де, от греха; частью, взяли от татар, от своих некогда господ, будучи у них долгое время в неволе, о чем ниже будет речь обстоятельнее. Все они шли без оружия: никто не смеет носить его в городе, того более, приезжать с ним в Кремль, разве что в дороге. Если же один оговорит другого, то о поединке речь неслыханная, а тузят друг друга кулаками в бока, или рукавами по губе, выпустивши их из рук. Удара в лицо никто не боится, хотя бы он был от преступника, но боятся от ногтя.

За боярами шли четверо в белом бархате, в рысьих, из передних частей, шлыках, с широкими секирами на плечах, а перед самым великим князем мечник Михайло Шуйский, племянник нынешнего великого князя, с мечем наголо, долгим и широким, в парчевой шубе, подшитой неважными соболями, руки всунуты в выпуски; шуба имела вид реверенды, какую употребляют наши придворные ксендзы.

Ношенья этого меча раньше у них не было в обычае; он только что введен, когда узнали, что такая церемония бывает у нашего короля in solennitatibus[388].

Все они имели на себе немалые золотые цепи, а многие из них и по две, крестом. По сторонам шли немцы-алебардники с алебардами; сам великий князь, облаченный regaliter,[389] в короне, в парчевом, [с] жемчугом и сафирами, небольшом армяке, с руками в рукавах а равно с воротником на плечах. С правой стороны его сопровождал г. Малаговский, посол его в-ва короля, с левой — дядя великого князя, Михайло Нагой, тогда конюший (но нынешний сейчас же устранил его от этой должности, которая у них считается первою, и передал ее своему брату). Потом шла государыня, одетая по-московски, в парчевом, вышитом жемчугом платье по лодыжки, в подкованных червонных сапожках. С правой стороны ее сопровождал отец, его милость г. воевода Сендомирский, с другой — княгиня Мстиславская, в атласном платье, лоб в золотом головном уборе, лицо толсто смазанное белилами и румянами. За нею шли дамы — приятельницы государыни и четыре московских дамы. Остальной женской челяди не приказано выходить из их помещения.

Вошедши в церковь, великий князь бил челом перед образами. Посол, г. Малаговский, который, как сказано, провожал его, снял свою магерку с перьями. Тогда подошел к нему канцлер, Афанасий Власьев, и сказал ему:

— Дай, я подержу тебе шапку.

Посол ему дал, а он, взявши ее, приказал вынести ее из церкви. Препроводив великого князя к трону, г. посол напомнил ему, чтобы тот возвратил шапку, но он отделывался, смеясь, словами: “будет”, то, другой раз, — “уже скоро будет”, то, наконец, — “однако в церкви теперь не студено” (т. е. теперь не холодно), “солнце тебя также не освещает, и ты видишь, здесь никто на голове не имеет шапки”, — и так ему воротить не хотел, пока не вышли из церкви, и это для того, чтобы посол не надел шапки на голову, с неуважением места, действия и особы великого князя. Нам передавали, что дело было задумано раньше, чем вошли в церковь, и было видно, что они были удовольствованы, что замысел их удался, говоря про себя: “Надули мы „литву"”. Но вскоре потом этот злой и предательский народ надул нас, но о чем ниже.

В церкви у дверей (входили боковыми) был построен высокий трон, на который вело около 12 ступенек, покрытый красным тонким сукном. На нем стояли три низких бархатных престола, без поручней: черный — по правую руку, на котором сидел патриарх, и два красных для высоких молодых. Посредине сидел великий князь, подле него великая княгиня, и все трое — поодаль друг от друга.

Внизу, с правой стороны трона, поставили гг. послов его в-ва короля с господами приятелями великой княгини, у колонны, где не было ни форм, ни лавок. От трона к алтарю в два ряда сидели на скамьях владыки, облаченные в свои ризы, wladicaliter[390], каждому из них, ударяя челом, кладет священник под ноги вышитые войлочные кружки.

Потом один из священников поставил столик перед наистаршим и, влезши на него, обратился спиной к алтарю, а лицом к великому князю, и быстро стал бормотать, раскрывши пред собою книги; это продолжалось с четверть часа. Пред этим несколько священников что-то пели по книгам; но их нельзя было понять, кроме одного “Господи, помилуй”, так как они повторяли это более ста раз.

Когда они замолкли, двое старейших владык взяли корону, которая стояла перед алтарем на позолоченной миске, затем бармы, что на другой, и понесли на трон к патриарху, который, благословив и окадив корону, возложил ее на голову стоявшей великой княгини и, благословив ее самое, поцеловал в плечо. За сим, наклонивши голову, великая княгиня, со своей стороны, поцеловала его в жемчужную митру. Как скоро патриарх отошел на свое место, все владыки попарно поднимались на трон и благословляли великую княгиню, касаясь ее двумя пальцами — ее чела и плечей, крестом; взаимное же целование с владыками отбывалось тем же порядком, как с патриархом.

После второго бормотания того же священника двое из старейших владык принесли бармы, которые с теми же церемониями, как и корону, возложил на плечи великой княгини патриарх, а благословение и целование отправлял он так же, как и раньше, так и все владыки.

За сим началась “обедня” по русскому обряду, к концу которой сошли с трона князь и княгиня. Великий князь стал у боковых дверей (ими мы входили) в своей форме, сделанной наподобие церковной кафедры, расписанной золотом, а великую княгиню, с несколькими дамами, провели в занавес, за олтарь.

После этого подошел к нам, полякам, канцлер Афанасий с просьбой выйти наперед из церкви, говоря, что и государь уже имел выйти. Мы удовлетворили его требование; но государь задержался в церкви, а двери за нами заперли. Спрашиваем мы, что же там будут делать с нашей девицей? Но москвитяне нас утешают:

— Не бойтесь, ей ничего не будет!

Позже мы узнали, что государь приказал нам выйти затем, что устыдился брачной церемонии, которая, как передавали нам после наши дамы, что оставались при государыне, была такова:

Оба стали пред патриархом, который, благословив, дал им по кусочку хлеба, чтобы ели, потом чашечку вина; наперед пила государыня; что осталось, то, взяв от нее, выпил государь, а чашечку бросил о землю на сукно; но она не разбилась, и патриарх ее растоптал, и такими церемониями бракосочетание закончилось <...>

Вплоть до своих комнат шли в коронах великий князь и княгиня, в сопровождении всех нас, кроме гг. послов его в-ва короля, которые, проводивши до церкви, сейчас же отъехали в свое помещение. Обед высокие молодые имели privatim у себя в комнате, даже и в спальню, кроме некоторых дам из родни, которые провожали молодую, никто не входил.

(Титов А. А. Записки Станислава Немоевского (1606—1608) // Титов А. А. Рукописи славянские и русские, принадлежащие И. А. Вахрамееву. М., 1907. Вып. 6. Отд. 2. С. 56—60).

№ 1

Высокопочтеннейший и пречестнейший о Христе отец!

Как вельможный господин воевода, любезнейший наш родитель, вознамерился ехать в Польшу, то мы, пользуясь таковым случаем, почли непременным долгом поздравить вас сим писанием и пожелать вам вожделенного здравия и всякого благополучия. Поелику мы всегда имели совершенное благоговение к римско-католической вере и обыкли сохранять должное уважение к престолу апостольскому, то почитаем обязанностью воздавать всякую честь и посланникам святого престола оного.

Достопочтенный господин Рангони, нунциус достойнейший, предместник ваш, всегда оказывал нам великие услуги свои и изъявлял особенное некоторое душевное расположение: надеемся совершенно, что и вы, высокопочтеннейший отец, приняв место его, не отречетесь принять то попечение, каковое он имел о нас.

Мы находимся теперь в лагере под столичным городом Москвою; дела наши в таком положении, в каком благоволил быть оным всеблагий Бог; о сем подробней уведомит вас податель сего письма. Затем, препоручая себя и всех своих вашим святым молитвам, испрашиваем от вас апостольского благословения. Что же касается до нас, то будьте уверены и благонадежны, что мы потщимся употребить все меры и все силы к тому, что только будет относиться к славе всемогущего нашего Бога и распространению римско-католической веры. Паки препоручаем себя любви, благосклонности и святым молитвам вашим.

Дано в лагере под столичным городом Москвою, 15 генваря, 1609 года.

Марина, царица московская.

(СГГиД. Ч. 2. № 170. с. 349)

№2

Милостивый государь мой батюшка!

С нижайшею моею покорностию поручаю себя вашим милостям.

Не знаю, что писать к вам в печали, которую имею, как по причине отъезда вашего отсюда, что я осталась в такое время без вас, милостивого государя моего и благодетеля, так и потому, что с вами не так простилась, как проститься хотела, а паче я надеялась и весьма желала, чтобы из уст государя моего батюшки благословение получить, но, видно, того я была не достойна.

Ныне, чрез сие письмо, припадая к стопам, во-первых, в том прощения со слезами покорнейше прошу, что если я когда-нибудь по неосторожности, с умысла, по глупости, молодости или злости чем-нибудь вас прогневала, благоволили бы, милостивый государь мой батюшка, теперь мне все оное отпустить и послать благословение дочери своей, в печали и разлуке оставшейся; что я величайшим счастием почитать буду. При сем всепокорно прошу, дабы вы, милостивый государь мой батюшка, забывать не изволили, как меня, так и дел моих, имеющихся в Польше, равно и тех, которых сами вы, уехав, не кончили; пиша к его царской милости, упоминали бы и обо мне, прося его о том, дабы я у него почтение и милость иметь могла; а я также, милостивый государь мой батюшка, обещаюсь вам исполнить все то, что вы мне поручить изволили, и так поступать, как вы мне повелели.

Коморский еще не едет, и я думаю, что путь его продолжится в рассуждении нескорого отправления от его царской милости; видно, неугоден скорый его отъезд.

Прошу вас, милостивый государь мой батюшка, чтоб я, по милости вашей, могла получить черного бархату узорчатого на летнее платье для поста, двадцать локтей, прошу усильно.

Посылая к господам весьма нужные письма и ко ксензу Вислею, прошу их доставить. С сим сама себя и нижайшия мои услуги поручаю в любовь милостивого моего батюшки.

Писано в лагере под Москвою.

Милостивого государя моего батюшки покорная слуга и дочь Марина, царица московская.

Ниже сего приписано:

Милостивый государь мой батюшка! Я не имею у себя ни... ни сундучка; прошу вас, если можно будет, прислать мне оные зимою; а я все те исправлю ваши родительские дела, которые мне сообщены от г. брата реестром.

(СГГиД. Ч. 2. № 171. С. 351— 352).

№ 3

Милостивейший мой государь родитель!

С нижайшею моею покорностию поручаю себя вашим милостям. По отъезде вашем, милостивый мой государь родитель, весьма для меня печальном, и я не могу ни в чем более находить удовольствия и утешения, как осведомляться о добром вашем здоровьи и благополучном состоянии и спрашивать о том, о ком желательно мне чаще слышать. Ныне, при отъезде господ послов в Польшу, почла я за необходимое дело, известясь о добром здоровьи вашем, моего милостивого государя родителя, и уведомив также о своем, по милости Божией, благополучном здоровьи, убедительнейше просить о том, дабы вы, милостивый государь родитель, тем послам, которые отправляются к его величеству королю, изволили дать милостивый совет, всякое пособие и помощь в скорейшем и успешнейшем отправлении, чтобы оные дела наилучшим образом произведены были; понеже то весьма нужно и его царскому величеству и делам нашим московским. К тому же, дабы оные послы там в Варшаве могли иметь при себе несколько воинских пехотных людей, как для вящщей учтивости и почтения его царского величества, так и для тех дел, которые будут отправлять.

Все сие, милостивый государь мой родитель, поручаю вашей милости и усмотрению. За тем, при пожелании вам от Господа Бога доброго здравия и благоденствия, нижайше препоручаю себя любви и милости родительской.

Дано в лагере под Москвою, 26 генваря, 1609 года.

Нижайшая слуга и дочь послушная

Марина, царица московская.

(СГГиД. Ч. 2. № 173. С. 353— 354).

№ 4

Милостивейший государь мой родитель!

При засвидетельствовании нижайшего моего почтения, усерднейше поручаю себя вашей родительской милости.

В течение столь долгого времени я в той надежде находилась, что вы уже щастливо, в добром здравьи, из России к государыне матушке моей приехать изволили; ныне же получила я известие, что вы, милостивый государь мой родитель, в дом свой еще не прибыли. Сие весьма безпокоит и удивляет меня, что доселе не имею достоверного известия, где вы теперь и в каком положении находитесь; то я из сего разумею, что или сеймовые нужды, или его королевское величество вас на столь долгое время отвлекают; почему нижайше прошу, дабы вы, по своей ко мне любви, не оставили уведомить меня о вашем благосостоянии, а особливо о делах российских, как оныя текут по вашему старанию (на которое, по Боге, моя надежда): а я желала новое и радостное вам, милостивому государю моему родителю, сообщить известие, но еще не вижу ничего, кроме того, в каком состоянии оные дела были при вас, в таком и ныне, только войско польское удержано до того времени, хотя бы и платы оному не было, пока всемогущий Бог к желаемому все то приведет окончанию.

Господина гетмана на сражении под Москвою ранили, но, при надежде на Бога, никакой не видно опасности.

О себе доношу вам, что я в добром здоровьи нахожусь и, усерднейше вручая себя вашей любви и милости родительской, нижайше прошу не оставлять меня в оных.

Дано в лагере под Москвою, 23 марта, 1609 года.

Нижайшая слуга и дочь послушная Марина, царица.

В сие письмо вложена особая записка, писанная также Мариною: О делах моих не знаю, что писать, кроме того, что только отлагательство со дня на день, нет ни в чем исполнения, со мною поступают так же, как и при вас, не так, как было обещано при отъезде вашем родительском; о чем я хотела более к вам писать, только господин коморник очень спешит, для того вкратце пишу, своих людей не могу послать, ибо надобно дать на пищу, а я не имею. Помню, милостивый государь мой батюшка, как вы с нами кушали лучших лососей и старое вино пить изволили, а здесь того нет; ежели имеете, покорно прошу прислать.

(СГГиД. Ч. 2. № 178. С. 359— 361).

№ 5

Ясновельможный милостивейший государь мой родитель!

При засвидетельствовании нижайшего почтения моего, милости вашей государя родителя себя вручаю.

Исполняя долг мой, никакого случая не оставляю, чтобы письменно не осведомиться о здоровьи вашем, милостивого государя моего родителя, хотя в сие время я несколько уже писем к вам послала, на которые никакого, а наипаче в необходимых делах, ответа не получила; некоторые из оных писем я сама писала, что меня весьма удивляет, ибо я, при нынешней печали моей, не зная какой оборот примут дела российские, ни в чем более не нахожу утешения, кроме как чаще получать письма от вас, государя моего родителя, и из оных радоваться о добром здоровьи и благосостоянии вашем и в том бы полагать свое удовольствие; о чем усильно прошу, дабы вы, милостивый государь мой родитель, меня в том оставлять не изволили.

Я, по милости Божьей, теперь нахожусь в добром здоровьи; о будущих же делах российских и о вожделенных успехах дома нашего писать еще нечего, так как оное находится в руках Божиих и его святого промысла.

При сем желая вам доброго здоровья и при благословении Божием всякого благополучия, милости и любви отеческой себя вручаю и прошу о непременном оных продолжении.

Дано в лагере под Москвою, 10 августа, 1609 года.

Нижайшая слуга и дочь послушная Марина, царица.

(ССГиД. Ч. 2. № 187. С. 373— 374).

№ 6

<...> Милость вашего королевского величества, столь часто испытанная семьей моей и моей особой, сама налагала на меня обязанность обратиться в моем осиротении к защите вашего королевского величества. Но злополучное пленение мое, почти лишившее меня свободной воли, отняло у меня возможность прибегнуть к этому надежнейшему и вернейшему утешению. Теперь, когда ваше королевское величество изволили вступить в пределы Московского государства, со своей стороны, я искренно желаю, чтобы добрые замыслы, удачное начало предпринятого дела шло успешно, и предприятие окончилось благоприятно.

Уж если кем счастье своевольно играло, — так это мной, ибо оно возвысило меня из шляхетского сословия на высоту Московского царства, с которого столкнуло в ужасную тюрьму, а оттуда вывело на мнимую свободу, из которой повергло меня в более свободную, но и в более опасную неволю. Теперь оно поставило меня в такое положение, что я при своем сане не могу жить спокойно. Приняв все это с благодарностью от Всевышнего, его святому Провидению препоручаю свои дальнейшие дела. Я твердо убеждена, что Он, различными средствами делающий многое, и теперь, в этих превратностях моей судьбы, по благости своей пожелает поднять меня и спасти. А так как ваше королевское величество изволили быть причиной и споспешником первого моего счастья, то я возлагаю полную надежду на Господа Бога, что и в этой моей скорби окажете свое милосердие.

Всего лишила меня превратная фортуна, одно лишь законное право на московский престол оказалось при мне, скрепленное венчанием на царство, утвержденное признанием меня наследницей и двукратной присягой всех государственных московских чинов. Теперь я все это представляю на милостивое и внимательное рассмотрение вашего королевского величества. Я убеждена, что ваше королевское величество после мудрого обсуждения обратите на это внимание и по природной доброте своей примете меня, а семью мою, которая в значительной мере способствовала этому своею кровью, храбростью и средствами, щедро вознаградите. Это будет служить несомненным залогом овладения Московским государством и прикрепления его обеспеченным союзом, с благословенья Божья, которое щедро вознаграждает за справедливость. Желая чего, я препоручаю себя защите и милостивому вниманию вашего королевского величества.

(Гиршберг А. Марина Мнишек. М., 1908. С. 179—181).

№ 7

<...> Не могу уже дальше быть к себе жестокой, попрать, отдать на произвол судьбы и не радеть о том, что люди добродетельные ставят выше всего <...> и не уберечь от окончательного несчастия и оскорбления себя и своего сана от тех самых, которым долг повелевает радеть обо мне и защищать меня. Полно сердце скорбью, что и на доброе имя, и на сан, от Бога данный, покушаются! С бесчестными меня равняли на своих собраниях и банкетах, за кружкой вина и в пьяном виде упоминали!.. Тревоги и смерти полно сердце от угроз, что не только, презирая мой сан, замышляли изменнически выдать меня и куда-то сослать, но и побуждали некоторых к покушению на мою жизнь! Подобно тому, как я не могла вынести оскорбления невинности и презрения, так и теперь не попустит Бог, чтобы кто-нибудь частно спекулировал моей особой, изменнически выдавая меня, прислуживаясь, понося меня и мой сан, задумывая увезти меня туда-то и выдать тому-то, ибо никто не имеет никаких законных прав ни на меня, ни на это государство. Не дай Бог того, чтобы он когда-нибудь порадовался своей измене и клятвопреступничеству!

Теперь, оставшись без родителей, без родственников, без кровных, без друга и без защиты, в скорби и мучении моем, препоручив себя всецело Богу, вынужденная неволей, я должна уехать к своему супругу, чтобы сохранить ненарушенной присягу и доброе имя, и хотя бы пожить в спокойствии и отдохнуть в своей скорби, ожидая от Бога — защитника невинности и правосудия — скорейшего решения и указания.

Посему объявляю это перед моим Богом, что я уезжаю, как для защиты доброго имени, добродетели, сана — ибо, будучи владычицей народов, царицей московской, возвращаться в сословие польской шляхтенки и становиться опять подданной не могу, — так и для блага сего воинства, которое, любя добродетель и славу, верно своей присяге.

(Гиршберг А. Марина Мнишек. С. 184—185).

№ 8

Я послала под Смоленск гонца моего — Мартина Плата, для покупки некоторых надобностей, а потому прошу, чтобы он мог получить от вас лист для безопасного проезда в лагерь его величества короля и обратно, с теми надобностями. А если бы ему удалось то исполнить здесь ближе, в лагере под Можайском, то, чтобы свободно, без всякого затрудения, он мог воротиться в Калугу. За сию услугу вашу, вместе с иными, от давнего времени нашему дому оказанными, я буду стараться отблагодарить, прося вам от Господа Бога здоровья и вожделенных утешений.

Доброжелательная царица Марина.

(Муханов П. Подлинные свидетельства о самозванцах... СПб., 1834. С. 245—246).