Дневник парижского горожанина

1405

1. …После чего, десять или двенадцать дней спустя[1], приказано было заменить на всех воротах Парижа и полагавшиеся к ним ключи[2], а также назначены были капитанами города Парижа[3] монсеньор Беррийский[4] и монсеньор Бурбонский[5]. В то же время к Парижу приблизилась огромная армия, в то время как близлежащие деревни при их приближении обезлюдели совершенно[6], в то время как солдаты сказанного герцога Бургундского ничего не брали не заплатив, и скрупулезно рассчитывались со своими хозяевами изо дня в день, и в Париже за все платили сполна[7]. Все же время, сколько это продолжалось, все Парижские ворота оставались заперты[8], за исключением IIII из них, как то ворот Сен-Дени, Сент-Антуан, Сен-Жак и Сент-Оноре[9]. На десятый день сентября заложены были камнем ворота Тампль, ворота Сен-Мартин а также ворота Монмартр[10].

2. Далее, в среду на XII день сказанного месяца[11], в Париж прибыл архиепископ Льежский[12], ему же вменено было в обязанность перед воротами Сен-Дени принести клятву купеческому прево[13] и также прочим, что не станет никоим образом злоумышлять ни против короля, ни против города, ни его самого, ни его семьи, но будет содействовать им, сколь то в его власти, в чем тот и поклялся жизнью своей и жизнью своего сеньора[14], после чего въехал в Париж и расположился в отеле де ла Тремуйль[15].

В тот же день, после его приезда, приказано было объявить, дабы везде на улицах установлены были фонари, а у дверей емкости с водой[16], как то и было исполнено. На XIX день того же сентября месяца, было приказано объявить во всеуслышание, дабы все горожане закрыли наглухо окна, каковые служат для освещения кладовых и погребов[17]. И далее на XXIII день приказано было всем парижским кузнецам, жестянщикам и [всем, кто работает по железу][18] а также изготовить цепи, такие же как прежде[19]. Сказанные же мастера на следующий же день принялись за дело, и работали день и ночь, отказывая себе в отдыхе даже в воскресенья и праздники[20]. На XVI же день было приказано объявить, чтобы все кто имеет к тому средства закупили себе оружие, и готовы были встать на защиту доброго города Парижа.

3. Далее, на X день следующего за тем октября месяца, в субботу, в городе Париже случилось смятение, при том, что видя что происходит, невозможно было понять как то случилось, ибо сам по себе возник слух, будто герцог Орлеанский стоит у ворот Сент-Антуан во в главе своей армии, но ничего не произошло. Солдаты же герцога Бургундского вооружились, ибо парижане были в таком смятении, будто весь мир ополчился против них, дабы их уничтожить, никто же не знал, как подобное могло случиться[21].

1408

4. ...какового[22] им пришлось весьма тяжко, ибо всего их погибло более XXVI тысяч, случилось же это на XXIII день сентября, CCCC и VIII года[23], и за все время, сколько продолжалась сказанная война, от огня, голода, холода и меча еще XIIII т. и более, всего же около сорока тысяч[24].

5. На XVI день[25] бывшего за тем ноября месяца, в субботу, сказанные сеньоры, как то Наваррский[26], Людовик[27] и другие увезли короля в Тур[28], чем весьма взбудоражили весь народ, везде же твердили, что имейся (испр. случись) герцогу Бургундский быть здесь, они бы не осмелились совершить то, что совершили, туда же и далее в Шартр[29] в течение XVII недель из раза в раз отправлялись купеческий прево[30] и с ним граждане Парижа, специально для того посылаемые, но ничего не сумели добиться ни для себя ни для народа.

1409

6. На девятый[31] день бывшего за тем марта, герцог Бургундский вернулся в сопровождении блестящей свиты, и на XVII день названного марта месяца, в воскресенье, в Париж привезли короля, какового встречали с великой честью, превосходившей все, что видано было за двести предыдущих лет, ибо вся без исключения городская стража, как то королевская[32], купеческая[33], конная[34], судебная[35], и вместе с ними дюжина[36], надели в соответствующие случаю цвета[37] и полагающиеся к тому шапероны[38], все же горожане вышли ему навстречу. Шествие же предваряли XII трубачей и с ними огромное множество менестрелей, и по всему пути его следования народ приветствовал его [весьма радостными криками] “Noel!”[39] и осыпал его фиалками и другими цветами, и тем же вечером, горожане со всем своим удовольствием угощались прямо на улицах, и во всем Париже зажжены были огни, и по всему Парижу били в тазы[40]. На следующий же день прибыли королева и дофин, их встретили также с великой радостью, едва ли не большей чем за день до того, и королева принята была с великой честью, едва ли не превосходившей ту, с каковой вступила в город в первый раз[41].

7. На XXVI день бывшего затем июня месяца Святейшим отцом[42] был объявлен Пьер де Канди[43] и на VIII день бывшего за тем июля о том узнали в Париже, в честь какового события устроен был великолепный праздник, сходный с тем, что дан был в честь возвращения короля из Тура, как о том рассказано было ранее, и во всех парижских монастырях весьма громко били в колокола всю ночь напролет.

8. В год же тысяча CCCC IX случился в Париже в день, на каковой приходится средина августа, между пятью и шестью часами утра случилась такая гроза, что изображение Св. Девы, каковое обреталось в монастыре Сен-Ладр[44], вытесанное из прочного камня и совсем еще новое, поражено было молнией и разбито пополам, и отброшено прочь оттуда на немалое расстояние, а в то же время неподалеку от Виллетт-Сен-Ладр[45], сразу за городской чертой, поражены были молнией два человека, один из каковых был убит на месте, причем башмаки его, шоссы[46] и жиппон[47] разорваны были в клочья, а на самом теле не оказалось никаких повреждений, другой приведен был в ужас.

9. Далее, в понедельник, на VII день следующего за тем октября, иными словами октября IIIIc и IX года, великий мэтр д’отель короля Франции[48], по имении Жан де Монтагю[49], был арестован неподалеку от [аббатства] Сен-Виктор[50], и препровожден в Малый Шатле[51], по каковой причине, в тот самый час, когда он был взят под стражу, в Париже случился великий бунт, словно весь Париж захвачен был сарацинами[52], при том, что никто не мог сказать наверняка, зачем ради чего бунтовал. Его же арестовал Пьер дез Эссар[53], бывший тогда парижским прево, и приказано было вновь, как и в прежнем случае, зажигать фонари и ставить воду к дверям, после чего во все ночи по Парижу несла дозор крепкая стража, как пешая так и конная, лучшая из всех, каковую только видели в Париже. Стражники же постоянно несли караул, сменяя в том друг друга.

10. Далее, на XVII день сказанного октября месяца, в четверг, сказанный мэтр д’отель, одетый в соответствующие тому цвета[54], как то красно-белый упеланд и такой же шаперон,[55], при том, что из двух его шосс одна была белой, другая же — красной, при позолоченных шпорах, с руками, связанными впереди, и вложенных в них деревянным крестом[56]. Он же сидел в высокой телеге, впереди него выступали два трубача, и таковым образом его доставили на Крытый Рынок[57]. Там его обезглавили а тело отвезли к парижской виселице[58] и на ней вздернули так высоко, как только могли, одетое в рубашку[59], все в тех же шоссах с позолоченными шпорами на ногах, в каковом деле молва обвиняла неких сеньоров Франции, как то Беррийского, Бурбонского, Алансонского[60] и многих иных[61].

1410

11. Итак, в следующий[62] за тем год тысяча IIIIc X случилось так, что ближе к концу августа, все имеющие к тому право, привели с собой к Парижу столько вооруженных людей, что на XX миль в округе все было разорено, тогда как в армии герцога Бургундского и его братьев[63] состояли фламандцы[64] и бургундцы[65], они же требовали себе ничего кроме провизии, добывая таковую из запасов герцога Бургундского и его сторонников, притом что ее требовалось даже слишком много[66], а сторонники Беррийского и его помощников[67] грабили, мародерствовали и убивали как в церквях так и вне таковых, особенно же в том свирепствовали приспешники графа д’Арманьяка[68], и Бретонского [герцога][69]. По причине же этого в Париже установились высокие цены на хлеб, и более месяца сряду сетье[70] доброй муки стоило LIII франков (или даже LX)[71], и посему городские бедняки бежали прочь из города словно бы в отчаянии, против них же устроено было несколько рейдов, и многих из них убили.

12. По причине лишь великого к тому рвения, и преданности, каковую парижане питали к герцогу Бургундскому, и прево Парижа по имени Пьер дез Эссар, охранявшему Париж столь бдительно, что и ночью и днем непрестанно его видели то там то здесь, по всему городу, несущим охранную службу в полном вооружении в сопровождении множества солдат, он же обязал и горожан нести стражу самым лучшим к тому образом, тех же, кто не имел к тому возможности обязал по ночам стоять на часах у собственного порога, и на каждой улице жечь большой огонь до самого рассвета, каковые приказы были затем доведены до всеобщего сведения квартальными старостами, десятниками и пятидесятниками[72]. В то же время люди [герцога] Беррийского[73] столь плотно прикрывали собой ворота Сен-Жак, Сен-Марсель, Сен-Мишель[74], что на расстоянии до четырех лье[75] от сказанных городских ворот возможно было работать на виноградниках и засевать поля[76], причем работы на виноградниках продолжались вплоть до дня Св. Клемента[77]; в то время как по милости господней стояла прекраснейшая погода и сгнившей ягоды было немного, при том, что созревал виноград также весьма медленно. Хлеб же в Париж доставлялся единственно вооруженным эскортом, это же осуществлялось как сухопутным так и водным путем. К сказанной доставке призван был рыцарь по имени Монреле де Бетанкур[78], чье жилище располагалось по соседству с Шапель-Сен-Дени[79], он же доставлял хлеб из из Сен-Бриса[80] и прочих мест, сколько продолжалось названная распря, она же продолжалась вплоть до дня Всех Святых[81].

13. Немногим ранее того, некий проповедник[82] из ордена матюренов[83], человек весьма достойный, служил обедню в присутствии короля, и поднял голос против жестокости, каковая творится по причине недостатка добрых советников, а также сказал, что в королевстве этом не обошлось без предателей, тогда же некий прелат по имени кардинал де Бар, также присутствовавший при том, во всеуслышание принялся его поносить и назвал “подлым псом”, чем вызвал к себе ненависть как университета так и всего города. Он же таковую заслужил, ибо водился с носящими перевязь[84], выступая при них послом от герцога Беррийского[85] и сам вместе со своей свитой таковую перевязь носил, и столь великое почтение питал к этой перевязи, что хлопотал о том, чтобы парижский прево, каковой столь ревностно охранял город, несмотря на всю любовь, питаемую к нему горожанами, лишился своего места[86], как на то было желание носящих перевязь, многие из каковых горели желанием во что бы то ни стало разграбить Париж. И ответственность за все беды, каковые тогда происходили, возлагали беспеременно на графа д’Арманьяка, ибо тот был переполнен был злобой, его же приспешники под стать ему без всякой жалости убивали людей словно псов, и ежели тогда кого-нибудь убивали, все твердили “Это все Арманьяк”, ибо сказанного графа полагали человеком весьма жестоким, и безжалостным тираном[87]. Эти же носители перевязи сотворили столько зла, сколько совершить не мог ни мороз ни голод, каковые принудили их начать переговоры, и назначить для того переговорщиков. Таковой же мир был заключен на VI день ноября IIIIc X года[88], после чего все вернулись к себе, вплоть до нового приказа, никто же не выиграл у другого, но французское королевство понесло такой урон, от каковых не смогло бы оправиться и за двадцать лет, пусть даже никакие иные беды ему бы не грозили.

14. Тогда же Сена обмелела настолько, что такового не видано было даже в праздник Св. Иоанна летнего[89], как то случилось в праздник Св. Фомы[90] каковой предшествует Рождеству, но несмотря на то по милости божией пять недель спустя после ухода латников, за секстье лучшей пшеницы просили от XVIII до двадцати парижских солей[91].

1411

15. Nota[92] в прошлый вторник, в последний день июня IIIIc и XI года, в день Св. Павла[93], около 8 часов послеобеденного времени шел град, дул ветер, гремел гром и сверкали молнии, так что не видно было другого человека, случись таковому оказаться[94].

В следующий за тем год тысяча CCCC и XI носящие перевязь вновь стали вершить[95] зло, ибо в августе, ближе к его концу, подступили к Парижу со стороны Сен-Дени, и послали вызов герцогу Бургундскому[96] и обеим сторонам сразиться при Мондидье. Однако же, когда носящие перевязь прознали, что у герцога Бургундского имеется в распоряжении доблестное войско[97], они не решились подступить к городу с осадой, в то время как их там дожидались в течение пяти недель. Видя же как повернулись события, он заявил, что отказывается вести войну иначе как в защиту короля и доброго города Парижа, после чего распустил ополчение и отправил солдат домой, пройдя вместе с ними большую часть пути[98].

16. Мерзкие арманьяки, носящие перевязь, творили же столько бед, как только могли, и подошли вплотную к Парижу в разгар сезона сбора винограда, иными словами около полуночи с субботы на воскресенье, каковой день пришелся на III октября IIIc и XI года. Они же обретались в Пантене[99], в Сент-Уане[100], в Шапель-Сен-Дени[101], на Монмартре[102], в Клиньянкуре[103] и прочих деревнях под Парижем со сказанной стороны[104], и подступили с осадой к Сен-Дени[105]. Они же совершили столько зла, что не уступали в том сарацинам[106], ибо вешали людей, [одних] за большие пальцы, других — за ноги, третьих убивали, и захватывали в плен ради выкупа, и насиловали женщин и устраивали поджоги, и ежели кто творил подобное, говорили “Это сделали арманьяки”[107], в сказанных же деревнях никого не осталось кроме них самих[108]. Посему Пьер дез Эссер прибыл в Париж и вновь занял место прево, как то было ранее[109], и приказала объявить в Париже, дабы никто не поддерживал арманьяков, и ежели имел к тому возможность, убивал бы их и забирал себе их имущество. [После чего множество людей стали совершать набеги на арманьяков], и не раз причиняли таковым великий урон, при том, что деревенские жители, каковых именовали в Париже “разбойниками” под предлогом выступления против арманьяков вершили зло[110].

17. Тогда же парижане надели зелено-голубые шапероны и крест Св. Андрея[111] а посередине его щит с королевской лилией[112] и менее чем за 15 дней в Париже (стало) сто тысяч (как) мужчин (так и) детей, носивших на себе спереди и сзади сказанный крест, ибо никто не мог покинуть Париж, ежели не имел на себе такового[113].

18. Далее, на XIII день октября арманьяки захватили мост Сен-Клу[114] в каковом деле помог им мерзкий предатель, по имени Колине де Пюизо[115], бывший тамошним капитаном, каковой предатель за деньги все им продал и отдал. Там же погибло множество добрых людей, искавших в этом месте для себе прибежища и захвачено было все их имущество, какового также было несметное количество, ибо из всех деревень бежали туда, унося свое имущество с собой, оно же пропало без остатка по вине мерзкого предателя.

19. Далее, на XXIII день октября[116] они же захватили Сен-Дени так же как Сен-Клу посредством предательства некоих из бывших там, и также говорили что сеньор де Шалон[117] с тем был согласен, каковой же сеньор состоял на службе у герцога Бургундского.

20. Когда же носящие перевязь подчинили себя оба места, как то Сен-Клу и Сен-Дени, они осмелели настолько, что подступили к самым воротам Парижа, ибо сеньоры их стояли лагерем на Монмартре[118], оттуда же они могли видеть что происходить внутри стен, а также всех, каковые въезжали в город или покидали его, каковое событие навело на парижан великий страх. В те же времена (обретался) в Париже некий дворянин именем Ангерран де Бурнонвилль[119] и другой именем Аме де Вири[120], каковые множество раз предпринимали вылазки против них, равно днем и ночью, арманьяки же боялись сказанных дворян более чем графа Сен-Поля[121] вкупе со всем его войском, каковой граф в те времена был капитаном Парижа и изображал на своем знамени цветок бурачника[122].

21. Далее на XVI день октября арманьяки стояли у ветряной мельницы что за Сен-Ладром[123]. Тогда же парижане устроили против них вылазку не взяв себе предводителя, и почти без оружия не считая луков и фландрских пик[124], те же были наоборот хорошо вооружены и напали на парижан на самой дороге, и убили LX или же IIIIXX человек[125], раздев убитых до брэ[126], удалось же им убить столько людей потому что дорога была узкой, и наступала ночь, и многие из парижан были ранены, и так обернулось все дело[127].

22. Тогда же[128] парижане были весьма поражены, ибо новостей от герцога Бургундского уже давно не поступало, и его полагали умершим, он же в это время обретался в Англии, ведя переговоры с англичанами, и вернулся в Париж сразу как только имел к тому возможность, и вступил в город на XXIII день октября названного года[129], привезя с собой VII или же VIII тыс. англичан вкупе с прочими своими людьми[130]. На XXV же день сказанного месяца, англичане совершили вылазку к ветряной мельнице[131], где выстрелами из луков убили множество арманьяков и их коней[132].

23. Далее, на VIII день ноября сказанного же года, каждый десяток[133] в соответствии со своими возможностями, поставил людей, одетых в стеганки[134] и вооруженных, в каковой же день им дан был смотр, всего же их собралось XVI или XVII сотен весьма сильных солдат. В тот же день, около 10 часов вечера, герцог Бургундский выехал из города в сопровождении сказанных ополченцев и англичан и всю ночь двигался по направлению к Сен-Клу, когда же они подошли туда, уже светало[135]. Они же принялись штурмовать сказанный мост и город, в каковом обреталось множество весьма доблестных арманьяков, те же защищались изо всех сил, но это им не помогло, и в скором времени они были разбиты, и заколоты мечами, и погибло их там около VI сотен. Мерзкий же предатель, каковой ранее продал сказанный мост, схвачен был в церкви Сен-Клу, на самой верхней площадке колокольни, переодетый священником[136]. Его же отправили в Париж, в тюрьму, в то время как герцог приказал поджечь подъемный мост, там же утонули еще III сотни, [в панике], спеша скорее добраться до башни. Тогда же уверяли, что сказанный штурм был самым славным из всех, каковые случалась за долгие годы; и далее большая часть арманьяков затворилась в башне, в каковой их непросто было взять, в то время как арманьяки, бывшие в Сен-Дени поспешили на помощь своим, но остановились на другом берегу реки, не в силах ничего для них сделать кроме как мешать своим присутствием. Тогда же герцог Бургундский приказал своим людям отступить и вернулся с ними в Париж, дабы затем подступить с осадой к Сен-Дени. [На следующий же день] к Сен-Дени отправились прево[137], и Ангерран[138], и парижане, но никого там не обнаружили, ибо все убежали оттуда предыдущей ночью, перейдя реку по деревянному мосту, каковой сделан был в сказанном городе Сен-Дени.

24. В тот же день, когда ополчение наше обреталось под Сен-Дени, был канун праздника Св. Мартина зимнего, в каковой день к собору Нотр-Дам де Пари отправилась общая процессия из горожан, там же, перед всем народом преданы были анафеме и отлучены от церкви все арманьяки вкупе со своими приспешниками[139] и им сочувствующими[140], а также названы были по имени все высокопоставленные сеньоры, примкнувшие к сказанной банде, как то герцог Беррийский, герцог Бурбонский, граф Алансконский, мерзкий граф Арманьякский, коннетабль[141], архиепископ[142] санский[143], брат сказанного Монтагю[144], Робер де Тюильер[145], помощник парижского прево, брат Жак ле Гран, августинец[146], худший их всех пособник[147]. Отлучение объявлено было от имени Святого Отца, таковым образом, что отныне снять с ним отлучение не мог никакой священник или прелат, но едино Святой Отец, случись им при том обретаться на смертном одре. После чего еще II или III раза в Париже устроены [были] таковые процессии, и и таковое отлучение против сказанной банды объявлялось вновь[148].

25. Далее в четверг на XII день ноября сказанного года, мерзкий предатель Колине де Пизе[149] и с ним еще VII на парижский крытый рынок, он же сидел в телеге, на уложенной поперек доске выше всех прочих, с деревянным крестом в руках, одетый в священническое облачение, в каковом был взят в плен. Таким же образом он доставлен был к эшафоту где его раздели донага, и затем отрубили голову, и то же самое проделали с его VI приспешниками, VII-го же повесили, ибо он не принадлежал к их мерзкой банде. После чего сказанному Колине, мерзкому предателю, отрубили руки и ноги, при том что каждую из названных частей повесили на четырех главных воротах Парижа, тело же его в мешке вздернули на виселицу, головы же всех шестерых насадили на пики и выставили здесь же на крытом рынке[150], в наказание за их мерзкое предательство, ибо как утверждали наверняка[151], что что сказанный Колине мерзким и вероломным своим предательством нанес Франции ущерб равный IIm золотых лионов[152], не говоря уже о многих добрых людях, каковые обретались при нем, по его же вине часть из них погибла, другие принуждены были к уплате выкупа, увезены были прочь и о них не поступало уже никаких вестей, за что над ним совершено было правосудие[153].

26. Затем же монсеньоры Гиеньский и Бургундский отправились к Этампу[154], каковой удерживала за собой банда[155], и далее в течение нескольких дней посредством рытья подкопов и штурмом принудили бывших внутри сдаться на милость короля. Там же был захвачен их капитан по имени Бурдон[156], каковой затем препровожден был в тюрьму во Фландрии, более же ему не причинили никакого зла[157]. Там же другой рыцарь, по имени Мансар дю Буа[158] принадлежавший к той же банде, был взят в плен уже второй раз. Он же был одним из красивейших рыцарей, каковые только есть на свете, и ему же отрубили голову на крытом рынке в Париже. Он при том силой своих плеч, уже лишившись головы так оттолкнул назад топор палача, что тот едва сам не погиб, отчего сказанный палач пришел в такой ужас, что умер около шести дней спустя. После того же палачом стал Капелюш, ранее бывший его помощником.

1412

27. В названный год коннетаблем Франции сделался граф де Сен-Поль, имя же его было мессир Галлерен[159]. Он же затем отправился в графство Алансонское, в каковом пребывал мессир Антуан де Краон, вызвавший на поединок графа Алансонского[160]. Сказанный же граф, прознав о прибытии коннетабля не решился прибыть на место. На коннетабля же на обратном пути напал сеньор де Гокур, желая его разгромить и победить[161]. Сказанный же Гокур возглавлял отряд из тысячи латников, но милостью божией сам потерпел позорное поражение, и потерял VIc человек и еще сотня из них утонула, пятьдесят же самых богатых попало в плен, в то время как сам Гокур сумел спастись на добром коне. После того в сказанное время произошло еще множество стычек, не заслуживающих о себе упоминания, ибо принимавшие в них участие действовали вопреки праву, виной же случившемуся было предательство, каковым со всех сторон окружен был король[162].

28. В год тысяча IIIc и XII, на VI день мая, король отправился на войну вкупе со своим старшим сыном, герцогом Гиеньским[163], герцогом Бургундским и многими другими, они же отправились прямиком к Осеру[164], каковой путь занял несколько дней. Покинув же город, они отправились осаждать Бурж[165], что в Берри, в каковом месте обретался герцог Беррийский, бывший в то время едва ли не IIIIXX лет от роду[166], дядя сказанного короля Французского[167], глава и правитель сказанной банды[168], по чьей вине сказанной бандой чинилось предательство, расправлявшийся с мелким людом столь жестоко, что ни один сарацинский тиран не мог бы с ним в том сравниться, равно беспощадный к своим и чужим, за что его ныне и взяли в осаду[169].

29. Сразу же после того, как парижанам стало ведомо, что король обретается на вражеской земле, с общего согласия решено было устроить шествия благочестивейшие из всех, каковые виданы были на человеческом веку, как то — в предпоследний день мая сказанного года[170], в понедельник в шествии приняли участие все имевшие жительство во дворце и чины городской администрации, и нищенствующие монахи[171], и прочие[172]. Все они двигались босиком, неся с собой великих святынь, среди каковых были частицы св. креста господня, взятые из дворцовой часовни[173], за ними же следовали городские чины без различия ранга, выстроившись по двое, за ними же еще XXXm человек, все без исключения босиком.

30. Во вторник, в последний день мая сказанного года часть парижских приходов устроили собственные процессии, в каковых принадлежавшие каждому приходу обходили его кругом[174], в них же принимали участие священнослужители все без исключения в мантиях или стихарях[175], каждый со свечой в руках, в сопровождении святых реликвий, все же без исключения двигались босиком, и здесь же несли раки Св. Бланшара[176] и Св. Маглуара[177], и открывали собой шествие IIc детей или около того, все без исключения босиком, при том что каждый нес в руках свечу, все же, кто имел к тому возможность — по факелу, и все без исключения двигались босиком, как то мужчины, так и женщины.

31. Далее в среду, первый день июня сказанного года устроена была новая процессия по образцу бывших во вторник.

32. Далее в четверг, в праздник Тела и Крови Христовых[178] устроена была еще одна процессия сходная с бывшими ранее.

33. Далее в пятницу, на III день июня сказанного года, устроена была процессия затмившая все виденные ранее[179], ибо все прихожане изо всех приходов и монахи всех орденов, без различия ранга и состояния, двигались босиком, неся как то сказано было ранее священные реликвии и свечи, все без исключения в покаянном платье, всего же их было свыше XLm человек[180], все без исключения босиком, приготовившиеся к тому загодя посредством строгого поста и воздержания[181], также в процессии несли более IIIIm зажженных факелов[182]. Они же двигались, неся с собой священные реликвии к Сен-Жан-ан-Грев[183], и далее, и там причастившись святого тела господня, каковое мерзким евреям случилось варить в кипятке[184], с великим плачем и слезами, а также с великим сердечным сокрушением, поручили дароносицу[185] четырем епископам, каковые доставили его из сказанного монастыря в Сен-Женевьев, при огромном стечении простого народа, ибо как утверждалось, всего людей там было свыше LIIm[186], там же они с великим благоговением присутствовали при великой мессе, после чего по-прежнему не нарушая поста вернули святые реликвии туда, откуда их вынесли ранее.

34. В следующую за тем субботу, на IIII день сказанного месяца, в сказанный же год, все бывшие члены университета без различия состояния и ранга — под угрозой лишения дохода[187] — приняли участие в процессии, в ней же шли дети из школ, все равно босиком, и все без различия, старшие и младшие, несли в руках каждый по зажженной свече, в таковом же смиренном состоянии начали шествие от монастыря матюренов[188], и оттуда двигались к церкви Сен-Катрин-дю-Валь-дез-Эколье[189], неся святые реликвии в количестве, не поддававшемся счету, там же они прослушали великую мессу и вернулись тем же путем[190], с начала и до конца соблюдая строгий пост.

35. В следующее за тем воскресенье, на V день сказанного месяца, в сказанный же год, из Сен-Дени, что во Франции, в Париж прибыла процессия, в каковой несли святые мощи, всего числом семь[191], и святую Орифламму[192], бывшую во Фландрии[193], и святой гвоздь[194] и святой венец[195], каковой несли двое аббатов в сопровождении XII знамен, каковые обретались при процессии, навстречу же им двигалась процессия из прихода Сен-Эсташ, дабы поклониться телу Св. Эсташа[196], каковое находилось в одной из сказанных рак, и далее [все] направились прямо к Парижскому дворцу, и там с отслужена была великая месса, после чего все вернулись к себе.

36. В следующую же неделю во все дни [устроено были] множество благочестивых процессий, в каковых все шли босиком, моля Бога, дабы тот святой милостью своей водворил мир между королем и сеньорами Франции, ибо по причине военных действий, у Франции не стало больше ни союзников, ни достатка, и в деревнях ничего уже было не найти, ежели не привезти туда некое имущество.

37. Далее в понедельник, на VI день сказанного июня месяца в сказанный год, устроили процессию жители Сен-Мартина-дез-Шамп[197], к ним же присоединились жители нескольких парижских приходов, и близлежащих деревень, и все двигались босыми вплоть до Сен-Жермена-де-Пре[198], неся с собой свечи и реликвии, как то делалось и ранее. Там же они с великим благочестием прослушали великую мессу, жители других приходов устроили процессию к церкви Мучеников, и там прослушали великую мессу, а процессия что от церкви Сен-Катрин-дю-Валь-дез-Эколье отправилась к великой мессе в церкви Сен-Мартин-дез-Шамп.

38. Далее, во вторник и в среду, на VII и VIII день сказанного месяца, сказанного же года, прихожанами устроены были крестные ходы вокруг своих приходов.

39. Далее в четверг на IX день сказанного месяца, сказанного же года, множество людей из разных приходов в сопровождении весьма важных особ, равно духовных и светских, все без исключения босиком, неся с собой множество реликвий и факелов, устроили шествие к Болонь-ла-Петит[199], где со всем благочестием прослушали великую мессу, после чего вернулись каждый к себе.

40. Далее, в следующую затем пятницу, на X день сказанного месяца, в сказанном же году устроена была всеобщая процессия, достойнейшая из всех виденных доныне, ибо в таковой шли совместно духовные из всех церквей и школяры из всех коллежей, и прихожане из всех приходов, всего же людей было столько, что не сосчитать, ибо за день до того оглашен был приказ, дабы из всех отелей[200] к таковой приняло участие по одному человеку. Кроме того же, из деревень, каковые примыкают к Парижу толпами шли тамошние прихожане, дабы примкнуть к сказанной благочестивейшей процессии, единственно по рвению своему прибывая из весьма далеких мест, и покрыв в пути до четырех лье[201], и более того, как то из Вилльнев-Сен-Жоржа[202], и Монжиссона[203], и прочих соседних городков, принося с собой все реликвии, каковые только могли разыскать, и были среди них даже старцы и беременные женщины[204], и маленькие дети, и каждый из них шел со свечой в руке.

41. В субботу и воскресенье, на XI на XII день сказанного месяца, в сказанный же год, устроена была большая процессия, в каковой прихожане шли вокруг своих приходов.

42. В понедельник, на XIII день сказанного месяца в сказанный же год, обитатели Сен-Мор-де-Фоссе[205], каковые несли с собой XVIII хоругвей, весьма большое количество священных реликвий и двадцать крестов, все без исключения босиком, явились в собор Нотр-Дам-де-Пари, где присутствовали на великой мессе.

43. В следующий за тем вторник, на XXIIII день сказанного месяца, в сказанный же год, парижане устроили процессию в Сен-Антуан-дез-Шамп[206], где затем присутствовали на великой мессе.

44. В следующую за тем среду, на XXV день сказанного месяца в сказанном же году, устроены были процессии вокруг приходов.

45. В следующий за тем четверг, на XXVI день сказанного месяца в сказанном же году, парижанами устроены были процессии к церкви Мучеников и на Монмартр, где они присутствовали при великой мессе.

46. В следующую за тем пятницу процессия[207], в каковой все шли босиком, отправилась в Сен-Дени что во Франции[208], иными словами шли туда поклониться Св. Павлу[209] и Св. Эсташу[210].

47. И по все дни, сколько продолжались процессии, беспрестанно лил дождь[211], и было так за исключением первых трех дней. Достоверно известно также, что жители Мо[212] устроили процессию в Сен-Дени, и то же сделали жители Понтуаза[213] и Гонесса[214], после чего они же крестным ходом шли до самого Парижа.

48. В следующую за тем субботу все бывшие в Шатле[215], от мала до велика, устроили процессию.

49. В следующее за тем воскресенье устроены были процессии в приходах.

50. В следующий за тем понедельник, жители Сен-Николя, Сен-Совера[216] и Сен-Лорана[217] шли крестным ходом к церкви Нотр-Дам что в Болонь-ла-Петит таковым же образом как то сказано было о четверге, бывшем IX днем сказанного месяца.

51. И по все время, каковое король обретался вне Парижа, горожане вкупе с жителями соседних деревень, устраивали процессии каковые описаны были ранее, и шли крестным ходом к церквям, посвященным Святой Деве, в местах что по соседству с Парижем, как то в Блан-Месний[218], или же в Меш[219] или многие иные места, посещаемые паломниками.

52. Достоверно известно, что в субботу, на XI день сказанного месяца[220] король Франции вкупе со своим войском, подступил к городу Буржу[221] что в Берри, и оказавшись перед таковым, солдаты весьма отважно бросились на штурм, в то время как арманьяки защищались также весьма сильно, но потерпели жестокое поражение, и стали просить о перемирии. Им же было предоставлено на размышление два часа и не более того. Незадолго до того, как сказанному перемирию вышел срок, жалкие предатели совершили вылазку, и было их великое число, они же собирались предательски напасть и застать наших солдат врасплох[222]. Однако, те были начеку, и авангард дал им весьма отважный отпор, и столь жестоко на них ударил, что тем пришлось отступить к самым воротам, каковые же предатели, предводительствуемые сиром де Гокуром, теснимы были столь жестоко, что на поле боя осталось лежать более VII раз по XX[223] носителей знатных фамилий, из каковых все были мертвы, и множество других попали в плен, каковые пленные позднее признались, будто желали силой увезти короля прочь[224] и убить герцога Бургундского, но Господь тогда сохранил их. После чего нового штурма не предпринималось в течение многих дней.

53. Тогда же сдались бывшие в замке Сансерр[225], каковые ранее причинили войску немалый ущерб, ибо по их вине, а также по вине прочих, в начале осады хлеб продавался за столь высокую цену, что для насыщения одного человека мало было III парижских солей, но вскоре после того, милостью Божией, к войску прибыло столько припасов, что хватило на всех, ибо в войске было свыше L тысяч конных, не считая пеших латников, каковых также насчитывалось великое число.

54. Далее, к концу июля месяца, когда во всех добрых городах Франции, каковые располагались на равнинах[226], не осталось ни единого, в каковом беднота не была бы доведена до разорения и отчаяния налогами или же грабежами, юного герцога Гиеньского, каковой был старшим сыном короля, женатым на дочери герцога Бургундского уговорили начать переговоры, дабы приказом короля заключен был добрый мир. Этот же результат достигнут был кознями жалких предателей, каковые близки были к королю[227], он же, поддавшись на их уговоры поступил так, как[228] им то было угодно, ибо все изнурены были вконец войной по причине великой жары, каковая в то время стояла. (И тогда же говорили, что во все время человеческой жизни не видано было столь великой жары, каковая тогда стояла). Ибо (с самого праздника Св. Иоанна Крестителя) и вплоть до II сентября не выпало ни единого дождя[229]. Арманьяки же понесли столь великий ущерб, что по всему королевству французскому[230] казалось были разбиты вконец, когда их же кознями заключено было сказанное позорное соглашение[231], после чего всем предписано было отправиться в город Осер[232].

55. В то же время множество городских отрядов, как то из Парижа, Руана и многих иных добрых городов (…)[233] перед ними и в скором времени захватили город и убили множество жителей равнинных мест[234], при том что вся страна Бос[235] охвачена была мятежом, ибо жители ее претерпели от солдат великое множество тягот и лишений, и не знали кому ныне следует повиноваться. Они же тогда выбрали для себя арманьяков, каковые при начале проклятой войны имели в тех местах великое преимущество в силе. И когда сказанные отряды подошли к Дрё[236], каковой город оказался весь во власти мятежников; и тех мятежников истребили всех до последнего человека. Арманьякские же солдаты[237], жалкие предатели, каковым вменено было в обязанность служить им защитой, скрылись в замке, что в сказанном городе, позволяя истреблять этих бедняков[238]. После чего наши отряды атаковали их со столь великой отвагой, что не в силах были тому более противиться[239], при том что рыцарь, каковому поручено было командование и управление сказанными отрядами, властью своей остановил штурм и как жалкий предатель взял у арманьяков большую сумму денег, и стал во всем действовать в интересах этой банды. Также утверждали, что он принадлежал к одной лучших фамилий страны[240], они же после того не знали кому довериться, ибо он поставил наших людей в столь отчаянное положение, что им пришлось в в полночь сниматься с лагеря, дабы вернуться в Париж, в противном случае жалкие предатели и прочие дворяне истребили бы их всех до последнего человека, каковые ибо ненавидели их и в то же время не могли перед ними устоять, ибо те бились весьма доблестно. Ведь ежели им позволено было проявить себя, королевство французское менее чем за год было бы совершенно очищено от жалких предателей. Но таковым образом произойти не могло ибо никого из почтенных людей[241] тогда не пожелали выслушать. Тогда же заключен был мир к вящему удовольствию банды, удовлетворявший все их желания, ибо король в те времена еще не пришел в себя от болезни, а старший сын действовал более в согласии со своими прихотями, чем с велениями разума, и позволял молодым и глупым убеждать себя[242], и посему носящие перевязь получили в своих желаниях полное удовлетворение. В Париже тогда в знак радости по поводу заключения сказанного мира, жгли костры, и в первую субботу августа в год тысяча IIIIC и XII и далее в первый вторник сентября, новость эта была объявлена в Париже при звуках труб[243]…

56. Но случилось по иному, ибо он помещен был в один из карьеров что в Нотр-Дам-дез-Шапм[244] (…) И в предпоследний день сказанного месяца сказанного же года[245], король прибыл в Венсенский лес[246], герцог же Бургундский въехал в Париж[247], к торжественной же встрече его принудили членов городского управления[248].

57. Далее, во вторник на XXVII день сентября, в праздник Свв. Космы и Дамиана[249], ночью с [парижской] виселицы был снят [Жан] де Монтагю[250], бывший в прошлом великим мэтр д’отелем короля, каковому за все его прегрешения отрубили голову; ныне же тело отнесли в Маркусси[251], в монастырь целестинцев[252], в каковой он при жизни вносил пожертвования[253].

58. Далее, в воскресенье на следующий за тем XXIII день октября, король въехал в Париж, посему устроен был великий праздник и ликование, каковых не видано было уже XII лет, ибо [и дети и взрослые] били в тазы, и прибыли вместе с королем герцог Бурбонский, и граф де Вертю, его племянник[254], и многие иные, с королем же прибыли в Париж те[255], к каковым он питал великую привязанность, они же ликовали по по поводу заключения мира, в то время как в душе своей желали не желали иного кроме как утвердиться [у власти] самым прочным образом, и далее извести короля и особенно злоумышляли против ненавистного им города Парижа и его добрых обитателей[256].

1413

59. Они же[257] столь привержены были своему злобному намерению, что желая непременно обеспечить для себя достижение своих злосчастных целей, что привлекли на свою сторону многих, каковые ранее пеклись о благополучии короля и общественном благе, а ныне всей душой стали предались достижению их жалких и зловредных целей, и среди таковых были брат королевы Франции[258], Пьер дез Эссар[259], прево Парижа, и многие иные. Особенно же следует сказать о названном прево, каковой мог бы похвастаться столь доброй славой и приязнью горожан, что (никакой) иной прево Парижа за последние сто лет, не мог бы с ним в том соперничать, ибо сказанный прево обретался в великой милости равно у короля, и у горожан. Он же стал вести себя столь неподобающим образом, что тем принужден был к бегству, и с ним бежали многие иные из самых знатных, как то брат королевы, герцог де Бар Эдуар[260], Жак де ла Ривьер[261] и многие иные рыцари и дворяне, это же произошло[262] в конце февраля тысяча IIIIc и XIII года, дело же это много дней оставалось без последствий, словно бы о нем все забыли напрочь.

60. Тогда же Университет, весьма преданный королю и народу, с великим к тому прилежанием и весьма благоразумно, как ему было присуще[263], составил письмо касательно проклятого и жалкого предательства, в каковое дело вовлечена была львиная доля всех высших придворных, из всех тогда бывших, они же запятнали свое благородное происхождение подлым делом[264]. Когда же Университет в великом рвении своем, взял на себя труд особо указать на тех среди них, каковые могли более всего навредить, в город успели вернуться названные выше беглецы, ныне притворявшиеся верными слугами [королю]. Их же хлопотами устроен был брак между женой графа де Мортена, ныне покойного[265], с братом королевы, герцогом Баварским, они же питали злосчастное намерение устроить задуманную свадьбу весьма далеко [от города], и заманить туда короля, дабы затем стать хозяевами Парижа и править по собственной воле, каковая была весьма злонамеренной. О том же Университет, имевший в своем распоряжении исчерпывающие сведения, уведомил герцога Бургундского, купеческого прево по имени Андрэ д’Эпернон[266], каковой и родился и жил на улице Кенкампуа[267], а также эшевенов[268]. Они же немедленно призвали к оружию добрых горожан, после чего сказанные трусы[269] повели себя как того и следовало ожидать, скрывшись в замке Сен-Антуан[270], куда проложили себе путь силой. Брат же королевы продолжая притворяться добрым слугой [королю] продолжал служить таковому словно бы ничего не произошло, и не покинул своего места, весьма приближенного к королю.

61. Вскоре после того, как горожане взялись за оружие, они осадили [сказанный замок], поклявшись, что не уйдут прочь пока силой не вынудят беглецов к сдаче, те же, видя столько людей, весьма раздраженных и полных решимости, к вечеру сдались на милость герцогов Гиеньского и Бургундского, каковые взяли на себя их защиту, ибо иначе парижане растерзали бы тех в клочья, ибо таковых парижан там было не менее XXIII тысяч. Тех же заключили под крепкую стражу, и затем отправили в Лувр, и случилось это на V день мая, в год IIIIc XIII, каковой день пришелся на пятницу. Единственно сказанный прево еще оставался в замке Сент-Антуан около IIII или VI дней, после чего также препровожден был в Лувр, и там содержался в заключении, туда же он был доставлен около полуночи.

62. На неделе, предшествующей празднику Вознесения Господня[271], горожане снова взялись за оружие и и отправились в отель Сен-Поль[272], в каковом обретался брат королевы, и схватили его, не спрашивая о том его желания[273], и взломали дверь в помещение, где он находился, и вместе с ним схватили еще 13 или 14 человек[274], из каковых несколько дам и девиц, известных своей распущенностью[275], и отправили всех в Лувр не разбирая имени и состояния. И ежели сказанный брат королевы собирался на следующий за тем день вступить в брак со своей невестой, судьба не согласилась в том с его желанием[276].

63. В среду, в канун праздника Вознесения Господня, в последний день мая сказанного IIIIc и XIII года, сказанный прево препровожден был из Лувра во Дворец [Правосудия], в тюрьму.

64. В сказанный же день, мост что начинался от Планш-де-Мибрей назван был мостом Нотр-Дам[277], имя же ему дал король Франции Карл, после чего ударил молотом по первой свае, и то же сделали его старший сын, герцог Гиеньский и герцоги Беррийский и Бургундский, и сир де ла Тримуй[278], было же тогда десять часов утра.

65. В указанном же мае месяце горожане надели белые шапероны[279], каковых изготовлено было всего от III до IIII тысяч, каковой шаперон принял также король и также [герцоги] Гиеньский, Беррийский и Бургундский, и прежде чем сказанный месяц подошел к концу, в Париже их стало столько, что невозможно стало увидеть никаких иных, их же приняли духовные лица, и добропорядочные женщины, торговки, каковые повсюду продавали съестное.

66. Далее, на X день июня месяца тысяча IIIIc и XIII года, в день Св. Ландерика[280], что накануне Троицына дня, мессир Жак де ла Ривьер, рыцарь[281], а также Симонне Пети-Мениль, дворянин[282], каковые оба захвачены были в королевском дворце, и оттуда же протащены были вплоть до Крытого Рынка что в Париже; точнее сказать, Жак де ла Ривьер, каковой был уже мертв, убив самого себя о полный [бочонок вместимостью в] пинту[283] вина; он же ударил по нему головой с такой силой, что пробил себе голову и мозг. Сказанный же Симмоне протащен был вплоть до улицы Оменри[284], там же его посадили в повозку на доску, {положенную поперек], и дали в руки крест, в то время как мертвого тащили волоком вплоть до самого Рынка, и там обоим отрубили головы. И о казненных говорили затем что эти во всем королевстве за последние двадцать лет не было столь ценных пленников, они же схвачены были в замке Сент-Антуан[285], как о том уже было сказано.

67. Далее, в следующий за тем четверг, еще один пленник по имени Колен де Бри, дворянин[286], схваченный в том же месте, о каковом сказано было ранее, и взятый из Дворца, так же как и Симмоне, о каковом сказано было ранее, был протащен по улицам и обезглавлен на Крытом Рынке[287], он же был пособником названной банды, великим властолюбцем, человеком весьма жестоким, отталкивающего вида. Он же был признан виновным в величайшем предательстве, каковое он задумал совершить по наущению сказанного прево Парижа; он же собирался выдать врагу всех обретавшихся на Шерантонском мосту, где и был схвачен со всеми деньгами, каковые намеревался передать сказанному прево, каковой же собирался той же ночью пересечь сказанный мост.

68. Далее в первый день июля тысяча IIIIc и XIII года сказанный прево, взятый из дворца, протащен был на салазках вплоть до улицы Омери или около того[288], где затем посажен был на доску, [положенную поперек] повозки, с крестом в руках, одетый в черный клетчатый упеланд, подбитый куньим мехом, в белых шоссах и черных сафьяновых башмаках, и в таковом виде доставлен на Парижский Крытый Рынок, где ему отрубили голову и затем вздернули на три фута выше остальных. Также по всей справедливости следует заметить, что будучи положен на салазки и вплоть до самой смерти он все смеялся, как был привычен вести себя во времена своего величия, отчего большинство [зрителей] уверилось что он совершенно лишился рассудка, ибо все, провожавшие его взглядом, горько плакали, и никто не дерзнет утверждать чья-то иная смерть сопровождалась столь обильными слезами, он же один смеялся ибо верил до конца, что народ спасет его от смерти. Однако, он по собственной воле решился предать город в руки врага, без сомнения поступил бы так, останься он в живых, и далее своими руками убить множество людей без всякой пощады, а также ограбить добрых обитателей доброго города Парижа, каковые питали к нему лишь преданность, и исполняли все что он приказывал, сколь то было в их силах. Посему он весьма возгордился, ибо власть его простиралась столь широко, что ее хватило бы на шесть или даже восемь графских или рыцарских сыновей[289]. Ибо он был во-первых, прево Парижа и кроме того, великим кравчим, мэтром вод и лесов, генеральным капитаном Парижа, Шербурга и Монтаржи, великим сокольничим[290], а также имел множество иных должностей, по каковой причине весьма возгордился и потерял всякий разум, за что и был приведен судьбой к столь бесславному концу. Когда же он понял наконец, что смерти ему не избежать, он опустился на колени перед палачом, и поцеловал серебряный образ, каковой палач носил на груди, и весьма смиренным образом простил ему собственную смерть, после чего обратился к присутствующим сеньорам с просьбой дабы вина его была объявлена не ранее чем голова его слетит с плеч, каковая милость была ему дарована.

69. Таковым образом лишился головы] Пьер дез Эссар и тело его доставлено было к виселице и на ней вздернуто выше всех прочих. Двумя же годами ранее герцогу Брабантскому[291], брату герцога Бургундского, каковому случилось убедиться сколь наглым был стиль его правления, заметил ему в королевском отеле: “Жану де Монтагю, прево Парижа, понадобилось XXII года чтобы закончить на плахе, вам же для того не понадобится и трех”. Так же и произошло, ибо с момента когда произнесены были таковые слова до казни прошло два с половиной года, после чего в Париже стали говорить будто сказанный герцог и воистину оказался пророком.

70. Тогда же, ближе к концу сказанного месяца, мерзкие арманьяки, носящие перевязь, вновь начала рыскать по соседству с Парижем, как то уже случалось ранее, и все жившие в деревнях вокруг Парижа собрав все что имели, с тем прибыли в Париж. Тогда же заключен был договор, дабы наконец установился мир, договор же этот полагалось заключить в Понтуазе[292], куда в XX день сказанного месяца, в праздник Св. Маргариты, отбыл герцог Беррийский; на следующий же день, в канун праздника Св. Магдалины туда же направился герцог Бургундский, и оставался там в течение X дней, желая установить мир. Но случилось иначе, и сказанный договор так и не был заключен по причине весьма непомерных требований сказанных арманьяков, носящих перевязь, ибо они желали дабы им выданы были некие парижане, дабы над последними вершить свою волю, а также иных возможностей вершить весьма жестокую месть, каковые их требования остались без удовлетворения[293]. Однако, при том что мир не был заключен, те, что были посланы королем для установления такового, согласились дабы носящие перевязь отправили своих посланников, каковым гарантирована была безопасность, дабы те отправились в Париж вкупе с герцогами Беррийским и Бургундским, а также вкупе с парижанами, и далее имели возможность высказать свои требования самому королю во время аудиенции. И далее они прибыли в Париж в I день следующего за тем августа [месяца], в праздник Св. Петра, каковой день пришелся на вторник, после чего имели для себя полную возможность во время аудиенции объявить королю все что желали, каковая аудиенция была им предоставлена со всем гостеприимством[294]. О том, каковыми были их требования и каковые ответы были им на то даны, я предпочту умолчать, ибо иначе получится слишком длинно, при том что мне достоверно известно, что они настаивали на том, чтобы им дана была воля разрушить до основания добрый город Париж и расправиться с его жителями.

71. Далее, на III день сказанного августа месяца посланники Парижского Университета посетили отель Сен-Поль, дабы испросить у короля соизволения, на то чтобы на следующий день объявить некие предложения весьма полезные для установления мира во всем королевстве, каковое соизволение им было дано.

На следующий же день, каковой пришелся на пятницу, IIII день августа месяца, они объявили нечто противоположное собственному мнению, каковое ими высказывалось неоднократно до того, как будто бы их к тому подтолкнул сам дьявол[295]. Ибо первое их требование их [нынешних] сводилось к освобождению всех, схваченных за измену, и что все они, включая Пьера дез Эссар, и мессира Жака де ла Ривьер, и Пети-Мениля каковые обезглавлены были ранее, являлись на самом деле честными людьми, весьма честно исполнявшими свой долг. И дабы выпущены были на свободу герцог Баварский, брат королевы Франции, и мессир Эдуар, герцог Барский, и и сир ду Буассэ[296] вкупе с обоими своими сыновьями, а также Антуан дез Эссар, брат названного Пьера дез Эссара, и многие иные, каковые заключены были в Лувре, во Дворце и в Малом Шатле, и дабы [те], каковые противились делу мира, отвечали за то своей головой и своим имуществом. Кроме того, ими выдвинуто было много иных требований, но прощение за мятеж, согласно их воле, не должно было коснуться тех, каковые отдавали все силы дабы отстоять Париж, и чьей волей заключены были под стражу сказанные пленники за все учиненные ими преступления; при том что им было известно, что носящие перевязь испытывают к этим [исключенным] смертельную ненависть. Так им были ненавистны мэтр Жан де Труа[297], парижский хирург, привратник дворца, и два его сына, а также некий Жан Ле Гуа и два его сына[298], двое мясников — Денизо Кабош и Денизо Сент-Йон[299], сказанный же Кабош был капитаном Шарентонского моста, а сказанный Сент-Йон — капитаном Сен-Клу[300]. Все они присутствовали в то время когда объявлены были названные требования, каковое известие они восприняли весьма тяжело и немедленно после того удалились в ратушу[301], где собрав вокруг себя людей, каковым со всей доказательностью дали понять, что мир, купленный таковой ценой, никоим образом не послужит к чести короля и герцога Бургундского, и ничего хорошего не принесет ни доброму городу Парижу ни его обитателям, но единственно обращен будет к выгоде сказанных арманьяков, носящих перевязь, каковые уже не единожды обманывали оказанное им доверие. Однако же, в ответ на все вышесказанное, толпа простых людей, собравшихся на Гревской площади, и вооруженных кто как мог, весьма жаждавшая мира, не пожелала к ним прислушаться, но вместо того принялась кричать во весь голос: «Мира! Мира! Ежели кто не желает такового пусть становится слева, а кто желает — справа.» И все тогда встали по правую сторону, ибо никто не посмел перечить сказанной толпе.

72. Посему герцог Гиенский и герцог Беррийский[302] также отправились на Гревскую площадь, однако, едва они оказались поблизости от отеля Артуа[303], их там задержали и не допустили на площадь из страха, дабы их появление не подвигло народ к мятежу, после чего они отправились в Лувр, откуда освободили герцога Барского и герцога Баварского, каковых вывели оттуда под звуки труб, с такой великой честью, словно бы им случилось одержать победу над сарацинами или совершить некий величайший подвиг, на каковой только человек может сподобиться. В то же время как они явились дабы освободить сказанных заключенных, как то герцогов Барского и Баварского, и прочих, каковые обретались Лувре, им довелось встретиться там с герцогом Бургундским, направлявшимся в отель Сен-Поль, каковой не имел ни малейшего понятия о том, что происходило[304]. Когда же ему рассказали обо всем что случилось, он был тем весьма потрясен, однако, на сей раз сумел сдержать свои чувства и вместе с ними отправился в Лувр, дабы присутствовать при сказанном деле. Покончив с тем, они все вернулись во дворец, в то время как по всему пути следования их сопровождали криком «Noel!». В сказанном же дворце обретался сир де Буассэ с обоими своими сыновьями и Антуан дез Эссар, каковым дарована была полная свобода, как то желалось пришедшим, безразлично к тому, была правда на их стороне или же нет. После чего герцог Гиеньский объявил вне закона всех тех, каковые как то ему было доподлинно известно, заключили их под стражу, предоставив любому желающему распорядиться их жизнью и имуществом. Среди поименованных же был дворцовый привратник Жан де Труа, о каковом речь шла выше; он же имел жительство в самом дворце. И далее, быстрее чем за время каковое требуется чтобы от церкви Сен-Николя добраться до церкви Сен-Лоран[305], отель сказанного де Труа был разграблен дочиста, и все имущество бывшее там вынесено было вон, а слуги его захвачены все до единого и заключены в различные тюрьмы. Сам же он обрел себе спасение в бегстве, столь спешном, сколь то было возможно, и с ним бежали прочь все прочие, бывшие на той же стороне, как то семейство Ле Гуа, а также дети сказанного де Труа, а также дети Сейнт-Йона и Кабоша, и многие другие, каковые стояли за добрый город Париж сколь то было в их силах, но Фортуна в те времена была столь переменчива, что ежели тогда случилось бы им оказаться пойманными, все без исключения, безразлично благородные или простые, разорваны были бы на куски, при том что не зная, каковую вину на них возложить, порицали их за чрезмерную жажду почестей[306]. Таковым было время, что ни на кого нельзя было опереться, ибо днем ранее, случись им того захотеть, они собрали в одночасье всех парижан под свое начало. Таковые же беды случилось им претерпеть по причине злопамятства принца[307], и злословия толпы, и все имущество их конфисковано было в пользу короля; и таковым образом все произошло.

73. После чего герцог Гиеньский и прочие прибыли в отель Сен-Поль, и в тот же день, в пятницу, сместили со своего поста прево Парижа, каковой в то время был в Пикардии по делам королевства, звали же его Ле Борнь де ла Эз. На место же его назначен был один из приближенных покойного герцога Орлеанского, родом бретонец[308], по имени Таннеги дю Шатель[309]. Они же сместили со своих постов также двух эшевенов[310], и назначили на их место двух других, как то Перрена Оже, менялу, и Гильома Сираса, плотника[311], о каковых известно было, что они держат сторону носящих перевязь; в то время как купеческого прево Андрэ д’Эпернона оставили при должности, ибо он пользовался весьма доброй славой.

74. Далее[312], оба вышеназванных герцога, как то герцог Баварский и Барский назначены были капитанами, первый — Бастилии Сент-Антуан, второй же — Лувра, и еще другие назначены были капитанами Сент-Клу, Шарентонского моста[313]; все же они равно ненавидели народ[314].

75. Далее, в следующую за тем субботу, приказано было в окрестностях Парижа учинить розыск, дабы выявить не скрывается ли там кто-то из вышеназванных [вождей мятежа], но никого из них обнаружить не удалось[315]. В тот же день приказано было [глашатаям кричать], дабы у ночью у дверей ставили фонари[316].

76. Далее, в следующее за тем воскресенье, на VI день августа тысяча IIIIc XIII года приказано было на всех перекрестках Парижа объявить о заключении мира[317], а также объявить дабы никто не смел более вмешиваться в дела сеньоров, и никто не появлялся вооруженным, иначе как по приказу квартальных старост, пятидесятников или же десятников[318].

77. Далее, в следующую за тем среду, назначен был канцлером Франции сир Анри де Марль[319], в то время как мэтр Эсташ де л’Этр[320] лишился [этой должности], в каковой состоял в течение двух месяцев или около того, и получил свое назначение по желанию вышеназванных мясников, каковой должности в то время лишился мессир Арно де Корби[321], каковой ранее удерживал ее в течение более чем тридцать лет.

78. В следующую же за тем пятницу капитаном Парижа стал герцог Беррийский[322]. В тот же день вернулся прево, иными словами Ле Борнь де ла Эз[323], и был утвержден в своей должности, другого же вынудили ее оставить, безразлично к тому желал он того или нет. Таковым образом прихотливая Фортуна играла этим королевством как мячом[324], и ни благородные по крови, ни прочие не имели от того ни малейшей выгоды; великие ненавидели друг друга, средние раздавлены были налогами, а беднейшие не знали куда им деваться.

79. Далее, на XVI день августа сказанного же года, ворота Сен-Мартен[325] [и с ними также ворота Тампль] заложены были камнем, а жара стояла такая, что виноград, каковой обретался в окрестностях Парижа почти готов был к сбору.

80. Далее, на XXIII день сказанного августа месяца с виселицы снят был вышеназванный прево[326], и вместе с ним Жак де ла Ривьер, и ночью их обоих похоронили в освященной земле. Обряд же этот проведен был ночью, тайно от парижан, при свете всего лишь двух факелов[327]. Тела же отвезены на кладбище [монастыря отцов] матюренов.

81. Далее, на III неделе августа или около того, вошли в моду хуки[328], каковые носили ныне стоящие у власти, каковые хуки изукрашены были серебром, и на них серебром же были вышиты слова «правый путь», сама же ткань была фиалкового цвета[329], к концу же августа хуков этих в Париже стало несметное количество, в особенности их предпочитали надевать те, кто носил перевязь, каковые к тому времени возвращались сотнями и тысячами. Они же с этого времени пришли к власти, и в таковое положение поставили всех, бывших ранее на службе короля или доброго города Парижа, и отдавшие сказанной службе все свое достояние, что часть их таковых предпочла бежать во Фландрию, иные же в Империю, или за море, кто куда сподобился. И ежели кому удалось вырваться из Парижа, переодевшись бродягами с большой дороги, пажами, торговцами конской сбруей или каким-то иным образом, могли почитать себя счастливчиками, ибо в нынешнее время никто не осмеливался ни в чем им перечить[330].

82. Далее, на той же сказанной неделе, герцог Бургундский уехал прочь из Парижа, собираясь, как то утверждали, устроить свадьбу одной из своих дочерей, но таковому не случилось быть[331].

83. Далее, в пятницу на XV день сентября тысяча IIIIc и XIII года снят был с виселицы труп мерзкого предателя Колине де Пюизо, каковой раннее продал [арманьякам доступ на] мост Сен-Клу; в то же время IIII части тела, ему же принадлежавшие, [сняты были] с ворот. И хотя он скорее заслужил дабы [труп] его швырнули [в огонь] или отдали на съедение псам, чем захоронили в освященной земле, хотя и был от рождения крещен[332], но мерзкие арманьяки, носящие перевязь поступили в том по своей воле.

84. Далее, в следующий за тем день Св. Матфея вновь открыли ворота Сен-Мартен[333], каковые ранее заложены были камнем были ранее по приказу носящих перевязь, а теперь их же волей каменную кладку сломали, каковые [носящие перевязь] ныне были у власти, никто же не смел им ни в чем перечить. За X или XII дней [до того] от должности был отставлен купеческий прево, иными словами, Андрэ д‘Эпернон, и вместо него назначен Пьер Жансьен, каковой весьма презирал мелкий люд[334], таковое же назначение произошло происками носящих перевязь, каковые водворили его в должность, не потрудившись соотнестись с правом.

85. Далее, на XXV день сентября, тысяча IIIIc и XIII года, Ле Борнь де ла Эз их происками смещен был с должности парижского прево, и парижским прево на его место определен был некий Андрэ Маршан[335], сам носивший перевязь. Таковым образом, никто из бывших на королевской службе, назначенных на таковые должности распоряжением герцога Бургундского, не смог сохранить свое место, и не получил за свою службу никакой благодарности[336]. Они же приказали глашатаям на Крытом рынке в субботу громко объявлять о мире, все же низменные земли наводнены были их солдатами. Таковыми же посулами и лестью им удалось ныне склонить на свою сторону все городское управление. Эти же чиновники во времена, когда герцог Бургундский был в Париже, выражали ему самую пылкую преданность, ныне же воспылали к нему такой ненавистью, что и себя и свое достояние отдали бы за то, чтобы уничтожить его самого и всех, кто держал его сторону. Ныне же никто, какового бы звания ни был, не смел возвысить голос в его защиту, чтобы тотчас не оказаться в тюрьме, едва они о том бы прознали, или же поплатиться огромнейшим штрафом или ссылкой. И даже юные дети, каковые в прежние времена распевали песню, специально о нем сложенную[337], в каковой же песне говорилось:

И тех сказанные арманьяки, носящие перевязь, втаптывали в грязь и терзали без всякой пощады[338]; никто же ныне не смел прямо взглянуть другому в лицо или заговорить с ним посреди улицы, столь велик был повсюду страх перед их жестокостью, и вместо того норовили через слово заявить «Мерзкий предатель, бургундский пес, если вы не поплатитесь всем что имеете, я прокляну Бога!»[339].

86. Тогда же король был по все время болен, и заперт в своих покоях[340], они же теперь удерживали в Лувре его старшего сына, каковым был герцог Гиеньский, ранее взявший в жены дочь герцога Бургундского[341], и следили за ним столь бдительно, что никто кроме их самих равно днем или ночью, не мог сказать ему ни слова[342], каковые события ввергли парижских бедняков в великое уныние и сердечное сокрушение, у них же теперь не было заступника, могущего возвысить голос в их защиту, и ничего с тем поделать было нельзя. Таковым образом сказанные арманьяки, носящие перевязь, и управляли [городом] в течение всего октября, ноября, [декабря] и января тысяча IIIIc и XIII года[343].

1414

87. Далее, в начале февраля сказанного года[344], герцог Бургундский прибыл в Сен-Дени, каковое событие пришлось на IX день сказанного же месяца[345], и в следующую за тем субботу пожелал прибыть в Париж, дабы говорить с королем[346], но перед ним закрыли ворота, каковые затем были заложены камнем, как то делалось ранее, и вместе с тем великое множество латников стерегло их днем и ночью беспеременно, при том что все ворота за мостами[347] были закрыты за исключением ворот Сент-Антуан и ворот Сен-Жак. Ворота Сен-Дени тогда же охранял сир де Голь[348], а ворота Сен-Мартен — Луи де Бурдон, каковой при Этампе сумел доставить немало хлопот[349], в то время как герцог Беррийский надзирал за воротами Тампль, [Филипп] Орлеанский — за воротами Сен-Мартен-де-Шамп, Арманьяк, каковой безусловно ими всеми верховодил, защищал отель д’Артуа[350], [Жан] Алансонский — Богемский отель[351], коротко говоря, все они обретались за мостами, никому же и никоим образом не хватило смелости, дабы предпринять попытку открыть хотя бы одни ворота.

88. В следующую же за тем субботу, прибыли [к городу торговцы], каковые снабжали Париж товаром, как то хлебом из Сен-Бриса[352] и прочим продовольствием и добром, они же во многом числе ожидали, когда ударят в колокол и таковым образом возвестят об открытии ворот, но никому из [бывших там] не достало смелости открыть хотя бы одни ворота, таковой ужас они испытывали перед герцогом Бургундским, [так что сказанным добрым торговцам пришлось со всем продовольствием отправиться к войску герцога Бургундского], каковой же велел объявить, дабы никто под угрозой петли не смел ничего себе взять без оплаты, и в скором времени все продовольствие благополучно было продано.

89. Таковым образом, Париж оставался заперт порядка XIV дней, никто же не смел и не мог выйти из него для работы в поле, при том что поля вплоть до Сен-Дени совершенно были пустынны, и латники туда не заходили[353], в то время как в названном городе обретался герцог Бургундский и все бывшие с ним, отнюдь никому не причинявшие зла[354]. При том же, в городе утверждали, что герцог ни к кому не испытывает враждебных чувств за исключением короля Луи, герцога Анжуйского[355], ибо сказанный Луи в прежние времена женил одного из своих сыновей на дочери сказанного герцога Бургундского[356], после чего без всяких на то [объяснений] приказал сыну разойтись со сказанной дочерью герцога Бургундского, и отослал ее прочь словно простую бедную дворянку к ее отцу, сказанному герцогу[357]. Более того, поступив таковым образом, он немедля предложил герцогу Бретонскому, выдать свою дочь, каковой не исполнилось еще и трех лет[358], за названного сына короля Луи, каковой сын ранее женат был на вышеназванной дочери герцога Бургундского.

90. На сказанной же неделе объявлено было дабы под угрозой петли никто из горожан не смел носить при себе оружия[359], и дабы все отныне повиновались герцогу Баварскому и графу Арманьяку, каковые двое более всех прочих испытывали к добрым жителям Парижа величайшую ненависть[360]. И таковым же образом, как вы о том слышали, вершились ныне все дела.

91. Далее, в следующую за тем субботу, на XVII день февраля сказанного года, приказано было на всех перекрестках Парижа [при звуках труб] проклинать сказанного [герцога] Бургундского как мерзкого предателя, убийцу[361], и объявлять его самого и его присных вне закона, подлежащими смертной казни и конфискации имущества без всякой на то пощады и милосердия.

92. Далее, в названное время, на XVII день февраля месяца, маленькие дети[362], каковые направлялись за вином и горчицей, все дружно распевали:

93. Ибо в те времена случилось так, что попущением Божиим испорченный дурной воздух накрыл собой все вокруг, по вине какового более ста тысяч человек по всему Парижу оказались в таковом [состоянии], что не могли ни пить ни есть, и теряли всякий покой, и по два или три раза [на дню] страдали от весьма жестокой лихорадкой, особенно когда им случалось приняться за еду, ибо все без исключения казалось им тогда весьма отвратительным и горьким, а также дурно пахнущим, и по все время они их тряс сильнейший озноб. Хуже того, что в довершение всех бед, они полностью теряли способность владеть своим телом, к каковому телу, и ко всем частям его безразлично, страшно было даже притронуться, столь великие страдания терпели пораженные сказанной напастью. Таковое же состояние оставалось без перемены в течение трех недель или более того. Стало же распространяться [сказанное поветрие] в начале марта или около того, и именовали же его словом «так» или «орион»[363]. Те же, кого оно не затронуло, или оправившиеся после такового, вопрошали с насмешкой: «Ну что, подхватил? Клянусь честью! Не ты ли распевал:

Ибо ко всем вышеперечисленным бедам, прибавлялся весьма сильный кашель, а также насморк и охриплость голоса, так что по всему Парижу некому стало петь во время великой мессы. Но из всех сказанных зол, всего мучительней был беспеременный кашель, не прекращавшийся ни ночью ни днем, так что часть мужчин, пораженных таковым навсегда теряли детородные способности, а часть женщин, будучи в тягости, по вине жесточайшего кашля, выкидывали плод еще до срока, будучи в то время в одиночестве, без всякой помощи, и погибали в величайших муках вместе с новорожденным младенцем. Когда же дело шло к выздоровлению, у них обильно шла кровь ртом, носом и низом, что весьма их ужасало, но при том никого не приводило к смерти, и едва им случилось прочувствовать себя лучше, как аппетит постепенно к ним возвращался, но для полного выздоровления, дабы оправиться уже окончательно, требовалось не менее шести недель, и ни один врач и никто другой не мог ответить, что это была за напасть.

94. Далее, в последний день марта сказанного года, в канун Пальмового Воскресенья[364], носящие перевязь, о каковых речь уже шла выше, отправили короля и его старшего сына воевать против герцога Бургундского, после чего взяли в осаду Компьень; за таковым же достославным делом[365] провели они всю Страстную неделю и Пасху.

95. В то же время те, каковым поручено было охранять Париж, как то король Луи[366], прево Парижа[367], и прочие носящие перевязь, приказом своим обязали [парижан] к уплате весьма тяжкой тальи[368], и также приказали объявить по всему Парижу, дабы все отныне приняли перевязь, после чего многие так и поступили со всей готовностью, это же произошло в апреле месяце, после Пасхи.

96. В тот же месяц сгорел дотла Пон-Шуази[369], никто же не мог ответить, по чьей вине то произошло, при том что множество добрых людей по сказанной причине лишилось всего достояния.

97. Далее, в последнюю неделю апреля тысяча IIIc XIIII года к армяньякам отошел Компьень[370], в то время как его бывшие защитники поручились не поднимать отныне оружия против короля, кто бы их к тому ни призывал, под страхом лишения жизни и имущества без всякой на то пощады, и объявления предателем на вечные времена.

98. Далее, они направились к Суассону и подступили к городу с осадой, и множество раз пытались его штурмовать, но почти ничего тем не добились, ибо в городе капитаном был Ангерран де Бурнонвилль[371], человек весьма искушенный в военном деле. Он же охранял неусыпно следил за происходящим как днем так и ночью, так что им в сказанное время ничего не удалось добиться, ибо по воле сказанного Ангеррана вражеское войска не имело покоя ни ночью ни днем, он же раз за разом захватывал славных пленников[372]. Однажды же случилось быть штурму, и тогда же бастард де Бурбон оказался рядом с ним и весьма отважно вступил в рукопашную схватку вместе с прочими, в каковой же схватке Ангерран нанес ему смертельную рану[373]. Тогда же вражеское войско прекратило штурм, Ангерран же вместе со своими людьми вернулся в город.

99. Далее, на XX день сказанного же месяца [случилось] так, что Фортуна[374], ранее столь расположенная к Ангеррану, внесла смятение в умы обретавшихся в сказанном городе, посему же против него поднялся великий ропот[375], и так было подстроено, что выждав момент, когда он отправился прочь дабы устроить смотр своим людям, они предали город стоявшему снаружи войску, дабы таковым образом выторговать для себя жизнь. Ангерран же прознал об их намерениях, после чего они принялись оскорблять друг друга и затем схватились врукопашную. Тогда же некий человек тайно выбрался из города, после чего объявил стоявшему снаружи войску «Ежели вы желаете штурмовать город, делайте это сейчас, ибо те кто в нем обретаются ныне сошлись в рукопашной схватке с людьми Ангеррана, и оставили его без защиты, ибо все бросили свои посты, дабы принять участие в рукопашной». Те же немедленно пошли на штурм и сражались весьма доблестно, и в скором времени город был взят и отдан на поток и разграбление[376]. Тогда же Ангерран, каковой весьма отважно защищался, захвачен был в плен[377], и вместе с ним схвачено было множество иных дворян из его свиты[378]. Их же схватили, невзирая ни на что, связали, и на телегах отправили в Париж, где все до единого были казнены по воле носящих перевязь, каковые ныне творили все что им заблагорассудится[379].

100. Город же был взят на XXI день мая тысяча IIIIc и XIIII года, в понедельник, после обеденного времени[380], Ангеррану же отрубили голову в сказанном же городе на XVI день сказанного же месяца, с ним же казнены были и многие иные, из каковых многие закончили жизнь на виселице[381], в то время как монахини и прочие достойные женщины, а также невинные девушки подверглись насилию[382], в то время как мужчинам пришлось выкупать себя за деньги, малые же дети и церкви лишились всего достояния, захвачены же были реликвии, облачения и книги[383], и ни прошло и десяти дней после взятия города, как таковой ограблен был до последней нитки, они же присвоили себе все, что можно было унести прочь. И как то рассказывали, даже сарацины не творили столько зла, сколько причинили сказанному городу их солдаты, виновны же в том были коварные советчики, окружившие короля[384], с каковым никто иной не решался ныне заговорить.

101. Далее, причинив сказанному городу столько зла, сколько было в их силах, они доставили доброго короля в Лаон, когда же он въехал туда, никто не чинил ему в том препятствий, ибо для них стало уроком то, что произошло в Суассоне[385].

102. Далее, как то доподлинно известно, [арманьяки], носящие перевязь, каковые в то время из Парижа заправляли делами всего королевства, едва до них дошли вести о разорении города, приказали во всем Париже зажечь огни как то делается на праздник Св. Иоанна[386], словно бы им случилось наголову разбить сарацин или иных неверных, никто же не смел ныне им возразить или воззвать к жалости сказанных арманьяков, носящих перевязь [принадлежащих к обоему полу], ибо, как вам вероятно случилось видеть, возле сказанных костров, зажженных в канун праздника Св. Иоанна и Св. Петра теснилось не менее четырех тысяч женщин, причем все они были из достойных семей, отличавшиеся вполне добропорядочным поведением[387], и все они без исключения надели на себя перевязь, мужчин же здесь было бесчисленное множество, они же все питали к мерзкой арманьякской банде столь глубокую привязанность, что полагали будто любой не носящий сказанной перевязи недостоин более жить. И ежели кому случилось поднять против них голос, и сведения о том доходили до их ушей, такового человека ожидал немедля тяжелый штраф или же высылка, или же долгое заключение без всякого милосердия к провинившемуся.

103. Далее, добрый король отправился из Лаона в Перонн[388], куда съехались также представители Гента, и Брюгге и Франка, и иных добрых городов что во Фландрии[389], дабы вести с ним переговоры, туда же прибыла Дама из Голландии[390], но при том ничего не было решено.

104. Далее, король оттуда отправился к Аррасу[391], и подступил к городу с осадой, каковая затянулась на весьма продолжительное время.

105. Далее, в сказанный же год тысяча IIIIc и XIIII сказанными же арманьяками, носящими перевязь, в праздник Обретения Мощей Св. Стефана, что на III день августа[392], основано было братство[393] Св. Лаврентия Белых Риз[394], они же заявляли, будто таковое братство состояло единственно из католиков[395], добрых и верных Господу, единому их сеньору, каковой день Св. Лаврентия пришелся на пятницу. В следующее же за тем воскресенье ими устроено было празднество в честь Св. Лаврентия, на каковом присутствовали IIIIc человек, все до единого носящие перевязь, при том что никто иной, будь то мужчина или женщина не осмелился в это время посетить сказанный монастырь или присутствовать на их празднестве, при том что несколько добропорядочных людей, каковые отправились в монастырь дабы вместе со своими друзьями присутствовать на празднике в честь Св. Лаврентия, каковой должен был состояться в воскресенье, весьма опасались за свое добро, ибо никоим образом не принадлежали к сказанной банде.

106. Далее, в то время по всей Франции повсеместно шли военные распри, в то время как [в Париже] съестного, иными словами, хлеба и вина, было столько, что пинта[396] доброго вина, столь отменного и чистого, продавалась за цену в один парижский денье[397], при том что вином, как белым так и красным в Париже торговали сразу в сотнях мест, и хлеб распродавался так же бойко, при том что до самого конца года вино это отнюдь не загустело[398], не забродило[399] и не приобрело дурного запаха.

107. Далее, войску пришлось терпеть великие лишения[400], ибо они стояли под Аррасом в полной праздности.

108. Далее, когда же они поняли что все растет в цене, равно товары и прочее, и лошади их повсюду гибнут от бескормицы, приказано было объявить мир[401], и на XI день сентября, во вторник, около трех часов после полуночи, они снялись с лагеря, оставляя свои палатки нетронутыми, ввиду того, что было объявлено во всеуслышание, дабы никто под угрозой петли не зажигал в своем жилище огонь[402]. Однако же, гасконцы, бывшие союзниками носящих перевязь, поступили противоположным образом и подожгли все вокруг что только могли, не задумываясь о том, каковым образом им придется затем идти, отчего начался столь великий пожар, что огонь дошел до королевского шатра, обретавшегося позади палаток, и ежели короля вовремя не вытащили наружу, и не увели прочь в более безопасное место. Те же, кому удалось спастись, уверяли, будто в огне осталось более 500 человек, каковые в нем и сгорели, и все эти люди были больными[403], каковые обретались по разным палаткам.

109. Далее, в следующий за тем четверг, вести о том дошли до Парижа, и по всем монастырям с утра и до самого вечера били в колокола с толь чудесно, что такового не видано и не слыхано было ранее, как звонили в тот день по причине величайшей радости, ибо все жаждали мира.

110. Далее, в четверг, на XIIII день сентября, некому юноше случилось сорвать перевязь с изображения Св. Евстафия, на каковую она была надета[404], и порвать ее в клочья, невзирая на тех, кто таковую на нее надел. Немедленно же после того он был схвачен, и далее ему отрубили руку на мосту Алле[405], каковой обретается прямо перед [монастырем] Св. Евстафия, при том что неведомо, к добру или к худу был подобный приговор[406], и далее обрекли на вечное изгнание, при том что ни один человек не осмелился им в том перечить, столь дурно, по воле дурных людей управлялось королевство.

111. Да будет вам ведомо, что все, обретавшиеся под Аррасом или большая часть из таковых вернувшись, были столь истощены, бледны и изнурены до последней крайности[407], словно им случилось VI или VIII месяцев пробыть в тюрьме на хлебе и воде, и единственно покрыли себя позором греха[408], на обратном же пути, из них полегло XI тысяч или более того.

112. Далее, на XI следующего за тем октября, в четверг в Сент-Уэне случилось состояться дуэли между неким бретонцем[409] и неким португальцем[410], один из каковых был на службе у герцога Беррийского, другой — на службе герцога Бургундского[411]. Они же вышли на турнирное поле и приготовились биться, но не совершили более ничего, достойного упоминания, ибо дуэль была остановлена по приказу не успев начаться. Таковым же образом поступил герцог Беррийский страшась за своего бретонца[412], носившего перевязь, ибо португалец управлялся со своим снаряжением с таковой легкостью, что все прочили ему победу, при том что неизвестно, как бы все повернулось на самом деле.

113. Далее, в следующую за тем субботу, на XIII день названного октября месяца, в названный же год, король вернулся в Париж в сопровождении блестящей свиты, в то время как парижане встретили его за воротами столицы и с почетом препроводили в город, тогда же весь день напролет шел проливной дождь, столь сильный, что все без исключения желали поскорей оказаться под крышей. При том что около VIII часов ночи добрые парижане сами и без приказа, стали жечь огни и бить в тазы столь, и праздновать столь пышно, как тому не случалось быть за последние сто лет, и [по всем] парижским [улицам], каковые можно было так назвать [накрыты были столы, при том, что любой прохожий мог там угощаться вволю][413].

114. Далее, на XXIII день октября месяца уволен был с должности прево Парижа, иными словами, Андрэ Маршан, вместо него же носящие перевязь назначили на должность некоего рыцаря, принадлежавшего к свите герцога Орлеанского, каковой носил титул барона и звался Таннеги дю Шатель[414], он же занимал эту должность всего лишь два дня и две ночи, ибо пришелся им в чем-то не по нраву. На III-й же день после того, вернулся на должность Андрэ Маршан, человек весьма жестокий и безжалостный, как то уже сказано было ранее.

115. Далее, в сказанное же время, между праздником Св. Реми[415] и Рождеством, сказанные арманьяки, носящие перевязь, каковые ныне всем заправляли, приказали выслать прочь из Парижа всех женщин, чью мужья были высланы прочь ранее[416], без всякого на то милосердия. Таковое же зрелище невозможно было наблюдать, не испытывая чувства сострадания, ибо все высылаемые без исключения, были женщинами весьма достойными и добропорядочными, большая же часть из них никогда ранее не покидала Париж без полагающегося к тому сопровождения, ныне же в сопровождение им были даны чиновники весьма жестокого нрава. Воистину, каков хозяин, таковы и слуги! Им же окончательно разбивало им сердце то, что высылали их во владения герцога Орлеанского, заставляя таковым образом отдаляться прочь от страны, где обретались их мужья и друзья, и кроме того, они более всего страшились оказаться в Орлеане[417], куда большей части из них предстояло попасть, но по иному и не могло быть, ибо в названное время всем заправляли одни только юные сеньоры, исключая герцога Беррийского и графа д’Арманьяка[418].

116. Далее, во время следующих за тем Рождественских праздников, как то, [Рождества] тысяча IIIIc и XIIII года, король возвел графа Алансонского в ранг Алансонского герцога[419], владение, бывшее ранее всего лишь графством, превращено было в герцогство, таковых же герцогств не видано было до сего дня, но так случилось[420].

1415

117. Далее, в начале следующего за тем февраля, король и вместе с ним иные высшие сеньоры приняли участие в турнире[421], каковой устроен был на широкой улице Сент-Антуан, между Сен-Антуан и Сен-Катрин-дю-Валь-дез-Эколье, то же место огорожено было барьерами. На тот же турнир прибыл герцог Брабантский[422], каковой собирался участвовать в мирных переговорах, и бился на турнире и выиграл приз[423].

118. В то же время англичане обретались в Париже, ведя переговоры касательно замужества одной из дочерей короля Франции[424].

119. Далее, во вторник, на XIX день [февраля], Андрэ Маршан получил отставку с поста парижского прево, каковой уже и ранее терял сказанный пост за все то зло, каковое чинил, но возвращал его себе с помощью денег, при том что в этот раз превотство парижское во II или III раз передано было сиру Таннеги дю Шателю[425].

120. Тогда же, некие рыцари родом из Испании и Португалии[426], весьма прославленные в рыцарском деле, уж не знаю по причине какового безумства, решили вызвать на бой троих французов, как то Франсуа де Гриньоля, ла Рока, Мориньона[427] причем условлено было им биться насмерть, и состояться должен был сказанный бой должен был на XXI день февраля, в канун праздника Св. Петра[428] в Сент-Уэне. Они же прибыли на поле боя перед тем, как солнцу пришло время зайти, и клянусь Господом, троим французам потребовалось меньше времени чем то необходимо дабы конному от ворот Сен-Мартин добраться до ворот Сент-Антуан, чтобы наголову разбить троих португальцев, из каковых французов особенно отличился ла Рок[429].

121. Далее, в следующую за тем субботу, в канун праздника Св. Матфея, приказано было по всему Парижу объявить о мире[430] при звуке труб, при том, что все сошлись во мнении, что заслуга в том принадлежит герцогу Брабантскому, тогда же в субботу по всему Парижу зажгли костров куда более чем во все предыдущие разы, о каковых сказано было ранее, это же событие пришлось на пост Четырех Времен[431], каковой предшествовал первому воскресенью Великого Поста.

122. Далее, на VII или же VIII день марта, Сена в Париже стала столь неспокойной, что моль дров[432] поднялся в цене до IX или X парижских солей, а сотня лучин для растопки, ежели [покупатель] требовал для себя лучших, XXVIII или же XXXII парижских солей, мешок угля — XII парижских солей, тоже равно относится к хворосту и сену, и также черепица и штукатурка. Да будет вам также известно, что с самого Дня Всех Святых и вплоть до Пасхи и днем и ночью изо дня в день дождь лил безостановочно, и наводнение продолжалось вплоть до середины апреля[433], и невозможно было выйти на болота что разделяют Сент-Антуан и Тампль[434], и не приблизиться туда ни через город, ни через пригороды.

123. Далее, на XVII день апреля монсеньор Гиеньский прибыл в городскую ратушу, где распорядился о назначении трех новых эшевенов, как то Пьера де Гран-Рю, Андрэ д‘Эпернона, и Жана де Лувье[435], при том что отставил от должности Пьера Оже, Жана Марселя и Гильома Сирасса.

124. Далее, в следующий за тем праздник Св. Марка[436] по всему Парижу при звуках труб объявлено было мире, при том, что ослушникам угрожала смертная казнь и конфискация имущества.

125. Далее, в следующем за тем августе, в начале [месяца], английский король со всем своим войском прибыл в Нормандию и высадился неподалеку от Арфлера[437], и подступил с осадой к Арфлеру и всем прочим добрым городам что по соседству[438].

126. Далее, монсеньор Гиеньский, старший сын короля, в первый день сентября, в воскресенье вечером при звуке труб, выступил из Парижа, дабы сразиться с англичанами, сопровождала же его при том одна только молодежь. Король Франции, его отец, также выступил дабы присоединиться к своему сыну, в следующий за тем IX день сентября, и на пути сделал остановку в Сен-Дени[439]. Вскоре после того, парижане обложены были огромной тальей, величайшей из тех, каковые только собирались ранее, насколько то простирается человеческая память, но королевству французскому это не принесло никакой пользы, ибо оно в те времена управлялось сказанными арманьяками, носящими перевязь, и в сказанном же сентябре месяце, на XIIII день Арфлер взят был англичанами, они же разорили и ограбили все вокруг, в то время как французское войско чинило бедным людям зла не менее чем то делали англичане, в то время как никто из них не совершал ничего хорошего.

127. Затем же, VII или VIII недель спустя, после высадки англичан, установилась столь прекрасная погода, каковой не видано было ранее в августе, во время сбора винограда, за все время человеческой жизни. Прочие же урожаи были столь же хороши, но невзирая на то, ни один французский сеньор не спешил сразиться с англичанами, каковые обретались тут же[440].

128. Далее, на X день октября тысяча IIIc XV года, сказанные арманьяки, носящие перевязь, своей волей назначили на должность нового купеческого прево, и вместе с ним четырех эшевенов; иными словами, на должность прево назначен был Филипп Бребан[441], сын менялы, эшевенами же стали Жан де Пре[442], бакалейщик, Этьенн де Бонпюи[443], меховщик, Гильом Пидуа[444], меняла, Гильом д’Оссер, торговец текстилем. Тогда же король и дофин обретались в Нормандии, один — в Руане, другой — в Верноне, из парижан никто не был о том осведомлен заранее, пока дело не было сделано, в то время как купеческий прево и четверо эшевенов, каковые ранее исполняли сказанные должности, были весьма обескуражены тем, что новое назначение было произведено приказа на то, исходящего от короля или же дофина, и без согласия на то парижских граждан[445].

129. Далее, на следующий за тем XX день сказанного же месяца, французские сеньоры прослышали о том, что англичане движутся через Пикардию, в то время как монсеньор де Шароле[446] сопутствует им столь близко и тесно сколь то возможно, таковым образом отнимая у них возможность выбирать путь по собственной воле. Посему, все французские принцы, числом VI или же VII отправились за ними следом[447] и настигли их в месте, называемом Азенкур, что неподалеку от Руссовилля, и в сказанном же месте дали им сражение в день Свв. Крепена и Крепиньена, французы же вдвое превосходили англичан числом, однако, они в этом бою были разбиты и рассеяны[448], и знатнейшие из них попали в плен.

130. Далее, в первую очередь следует назвать герцога Брабантского и графа Неверского[449], братьев герцога Бургундского, герцога Алансонского и герцога Барского[450], коннетабля Франции Шарля д’Альбре[451], графа Марльского[452], графа Русийского[453], графа Сальмского[454], графа Водемонского[455], графа Даммартенского[456], и маркиза Понского. Все они полегли в этой битве, и вместе с ними более III тысяч среди носивших золотые шпоры[457], не говоря уже о прочих. Из тех, каковые попали в плен и были переправлены в Англию, следует назвать герцога Орлеанского[458], герцога Бурбонского[459], графа д’Э[460], графа Ришмонского[461], графа Вандомского[462], маршала Бусико[463], сына армянского короля[464], сира де Торси, сира де Элли[465], сира де Муи, [монсеньора де Савуази][466] и многих иных рыцарей и дворян, имена каковых нам неизвестны. Никогда ранее от Рождества Христова ни сарацинам, и никому иному не случалось единовременно захватить в плен столь огромное количество французов, при том что в сказанном же бою погибло и множество французских бальи, каковые привели с собой ополчения из своих бальяжей[467]. Их же всех изрубили мечами, среди каковых погибших следует назвать бальи Вермандуа и его людей, бальи Макона и его людей, бальи санского и его людей, бальи санлиского и его людей, бальи канского и его людей, бальи моского и его людей, коротко говоря, все без исключения каковые оказались в плену показали тем, сколь сколь малой была их честность и преданность по сравнению с теми, каковые полегли на поле боя[468].

131. Около трех недель спустя, герцог Бургундский приблизился к Парижу, остановившись на весьма небольшом расстоянии от него[469], каковой герцог был весьма удручен по причине гибели своих братьев и своих людей, и ныне желал говорить с королем или герцогом Гиеньским, к нему же послали сказать дабы он не смел появляться в Париже. В скором же времени после того замуровали ворота, как то уже делалось ранее, и многие капитаны расположились в Тампле, в Сен-(Мартене) и местах, каковые уже были названы, по приказу своих сеньоров, а все улицы и переулки вокруг названных же мест заняты были сказанными капитанами совместно с их людьми, при том что бедному люду, выброшенному прочь из своих жилищ, можно было вернуться туда лишь ценой огромных усилий и долгой мольбы[470], в то время как сказанное отребье спало в их постелях, как то им было привычно делать со времени, когда они стояли лагерем в XI или XII лье от Парижа, в то время как никто не решался с тем спорить, или же иметь при себе хотя бы нож, ибо осмелившегося на подобное немедленно бросали в одну из множества тюрем (будь то Тампль, Сен-Мартен, Сен-Маглуар, или многие иные).

132. Далее, около конца ноября, в год тысяча IIIIc и XV, герцог Гиеньский, старший сын короля, чье своеволие многократно превосходило его же разум, слег в постель и затем преставился на XVIII день декабря сказанного же года[471], в среду, каковая пришлась на пост четырех времен года, вигилии[472] же по нему проведены были в следующее за тем воскресенье в соборе Нотр-Дам де Пари, после чего тело его доставлено было в Лувр на плечах четырех мужчин[473], также его сопровождали шестеро верховых, каковые открывали собой процессию, за каковыми двигались представители четырех нищенствующих орденов и прочих [парижских] коллежей, и далее на крупном коне он сам вкупе со своим пажом[474], на другом же коне ехал рыцарь из его свиты[475], затем в отдалении от них, парижский прево, за телом шел также герцог Беррийский, граф д’Э и еще некто[476]. Он же был таковым образом доставлен в Нотр-Дам де Пари и там погребен на следующий день.

133. Далее, в сказанное же время хлеб весьма поднялся в цене, так что за хлеб, каковой стоил ранее VIII бланов, платили ныне V парижских солей, а доброе вино — продавалось по II парижских денье за пинту. В то же время ворота были замурованы как то делалось уже ранее, по причине того, что герцог Бургундский расположился в окрестностях Парижа в сопровождении множества латников, посему же сыры и яйца [подорожали настолько], что за три яйца приходилось отдавать по одному блану, а за головку простого сыра — III а порой и IIII парижских соля[477].

134. Город же охранялся пришлыми людьми[478], начальствовали над ними капитаны, одного из каковых звали Раймонне де ла Гер[479], другого — Барбазан[480] и прочие с ними, все равно жестокие и бессердечные. А чтобы их воля и далее не встречала себе препон, поставлен[481] был [надо всеми] граф д’Арманьяк, отлученный от церкви, как то сказано было ранее, имя же ему было Бернар, его же в один из понедельников, каковой пришелся на конец декабря, назначили на пост коннетабля Франции[482]. В следующем же месяце прево Парижа[483] произведен был в адмиралы Франции, и губернаторы Ла-Рошели, а прежний адмирал по имени Клинье де Бребан[484], человек весьма жестокий, отставлен от должности, он же в бытность свою адмиралом причинил Франции много зла.

135. Далее, герцог Бургундский продолжал стоять в Бри, не имея возможности говорить с королем, также как и король не имел возможности был говорить с ним, по причине великого тому противодействия[485], ибо предатели Франции уверяли короля, каковой спрашивал их об этом, и спрашивал весьма часто, что множество раз посылали за [герцогом], в то время как тот не отваживался прибыть[486], а к герцогу в Ланьи посылали, чтобы сообщить ему, что король приказывает ему отбыть прочь, в противном же случае он ославлен будет как жалкий предатель[487].

1416

136. Далее, на XII день февраля, вышеназванные арманьяки, носящие перевязь, поставили сказанного графа Арманьяка, дабы он один [правил Францией], каковой он был весьма не по вкусу, ибо король все же был не в себе[488]. Тогда же герцог Бургундский отправился в свои земли.

137. Далее, в следующий за тем первый день марта тысяча IIIIc и XVI года, в праздник Св. Обена, каковой пришелся на воскресенье, прибыл в Париж император и король венгерский, он же вошел в город через ворота Сен-Жак и расположился в Лувре, на следующий за тем день II марта призваны были в его свиту парижские девицы из знатных и самые почтенные горожанки, он же на X день по своему прибытию, угостил их обедом в отеле де Бурбон, после чего каждую из них одарил драгоценным подарком.

138. После чего он еще задержался в Париже на III недели или около того[489], и затем отбыл в Англию, дабы там вести переговоры об освобождении пленных французов, каковые захвачены были при Азенкуре[490].

139. Далее, в начале следующей за тем Страстной недели, каковая пришлась на XIII апреля тысяча IIIIc и XVI года, некие граждане Парижа вошли между собой в соглашение дабы застать врасплох тех, кто ныне безраздельно властвовал над Парижем, и сделать это обирались в Пасхальное воскресенье, каковое приходилась на XIX день апреля, при том что у них недостаточно оказалось для того ума, ибо все сказанное дошло до ушей арманьяков, носящих перевязь, и все заговорщики были схвачены и отправлены в тюрьмы.

140. Далее, после чего на XXIIII день сказанного апреля месяца, тысяча IIIIc и XVI года, посажен был на позорную телегу, покрытую грязью, турский декан, он же парижский каноник, по имени Николя д’Оржемон[491], сын Пьера д’Оржемона, брат парижского епископа, каковой занимал этот пост ранее[492]. Он же по этому случаю обряжен был в мантию фиалкового цвета и подобный же шаперон[493], и в таком виде препровожден был на Крытый Рынок, в телеге же перед ним обретались два весьма почтенных человека, посаженных на [поперечные] доски, каждый из каковых держал в руках по деревянному кресту[494]. Первый же из них был парижским эшевеном, другой же почтенный человек подвизался в искусствах и звался мэтр Рено[495], эшевена же звали Робер де Беллуа[496]. Этим же двоим отрубили головы на глазах у сказанного д’Оржемона, у каковой д’Оржемона не было одной ступни[497], его же после совершения казни в [той же] самой телеге препроводили в замок Сент-Антуан[498], в тюрьму, после чего четыре дня спустя с паперти собора Нотр-Дам ему объявлен был приговор вечной тюрьмы на хлебе и воде.

141. Далее, в первую субботу следующего за тем мая месяца по тому же обвинению лишились головы трое весьма почтенных людей, пользовавшихся величайшим уважением, как то сеньор де л’Урс[499], каковой имел жительство у ворот Боде, Дюран де Бри, красильщик, а также торговец булавками и прочими латунными изделиями по имени Жан Перкен[500], сказанный же красильщик командовал перед тем LX арбалетчиками из парижского ополчения.

142. Далее, на VII день марта по всему Парижу приказано было объявить, дабы никто не смел отныне устраивать сборища цеховых или религиозных конгрегаций или же играть свадьбу, ни собираться вместе по любому иному поводу[501], не получив на то специального разрешения парижского прево. Тогда же во время свадеб некие, специально определенные комиссарии и чиновники, призваны были там присутствовать, [угощаясь] за счет жениха, дабы никто не посмел заводить никаких разговоров.

143. Далее, на VIII день мая, в пятницу, Париж лишился железных цепей, каковые отнесены были к воротам Сент-Антуан[502]. Тогда же в цены на хлеб были столь высоки, что бедные семьи не могли позволить себе есть досыта, ибо дороговизна продолжалась весьма долго, и дюжина булочек, за каковую ранее платили XVIII денье ныне продавалась за IIII парижских соля[503].

144. Далее, в следующую за тем субботу, на IX день сказанного же месяца, у мясников[504], а также из их домов, взято было все оружие, и и таким образом с ними поступили в Сен-Жермене, Сен-Марселе или в Сент-Женевьев де Пари[505].

145. Далее, в следующий за тем понедельник, приказано было объявить по всему Парижу, дабы под страхом быть обвиненными в предательстве, все без исключения, как то священники, клирики и миряне, самолично или через посыльных сдали в крепость Сент-Антуан[506] все оружие, будь то мечи, кинжалы или топоры, или же или какое иное оружие[507] имеющееся в их распоряжении.

146. Далее, в пятницу, на XV день названного месяца, сказанные арманьяки приступили к разрушению парижской Большой Бойни[508], в следующее же за тем воскресенье, мясники, имевшие доли в сказанной Бойне, продали свои лавки на мосту Нотр-Дам, весьма скорбя о привилегиях, каковые им полагались по принадлежности к мясному цеху, и каковых отныне лишались. Также сколь то помнится, до этого воскресенья ска[занным] мясникам [предоставлено] было XV дней или же III недели отсрочки, дабы они завершили все начатые ими сделки, каковые должны были быть окончательно завершены в срок с пятницы до воскресенья[509].

147. Далее, в следующую за тем пятницу, принялись закладывать камнем ворота, как то случалось уже ранее.

148. Далее, в день, каковой пришелся после праздника Св. Лаврентия, сказанные арманьяки, носящие перевязь приказали объявить по всему Парижу, дабы никто не смел держать на окне, выходящем на улицу, ни шкатулки, ни горшка, ни плетеной корзины, ни садового полена, ни бутыли с кислым вином[510] под страхом лишения жизни и всего достояния, и никто купался в реке, под страхом смерти в петле[511].

149. Далее, в следующий за тем праздник Св. Лаврентия сказанные арманьяки, носящие перевязь, неведомо имея на то право или нет, приказали клиру отправлять службы в Катр-Вен[512], там же присутствовали комиссарии и чиновники, каковые понуждали отправлять сказанные службы тех или иных священников избранных по собственной прихоти, игнорируя тех, каковые там обретались, каковые же бывшие там священники настаивали на своем праве дать убежище неким заключенным из Гравилля[513], сказанное же право было перед тем попрано парижским прево[514]. Эти же заключенные были взяты под стражу на XXV день мая, в канун Вознесенья Господа Нашего, после чего вплоть до праздника Св. Лаврентия в сказанной церкви не не отслужено было ни единой мессы или вечерни.

150. Далее, в первую неделю следующего за тем сентября, запрещено было мясникам вести торговлю на мосту Нотр-Дам, и на той же неделе они стали торговать на рынке что в Бове[515], на Малом Мосту, у ворот Боде, а XV дней спустя, стали торговать неподалеку Сен-Лефруа, в месте, называемом Тру-Пюнье[516].

151. Далее, на той же неделе приказано было объявить, дабы ни один конный стражник не смел выезжать за парижские ворота под страхом отлучения от должности.

152. Далее, на сказанной же неделе объявлено было, что все сказанные мясные лавки будут отныне проданы в пользу казны тому кто больше заплатит, и что сказанные же мясники не будут иметь во время торга никаких преимуществ перед остальными[517].

153. Далее, в следующем за тем октябре месяце, принялись возводить новую бойню на кладбище Сен-Жан, и там же мясники бывшие ранее в Сен-Жермене, принялись торговать в начале февраля сказанного же года.

1417

154. Далее, на XX день февраля месяца сказанного же года объявлено было дабы никто в Париже не принимал никакой иной монеты, кроме королевской[518], каковой [приказ] обернулся великим ущербом для парижан, ибо монеты герцога Бретонского и герцога Бургундского ходили тогда наравне с королевской и множество торговцев, как богатых, так и бедных, вкупе с множеством прочих людей потерпели в том немалый убыток, им же не оставалось иного выхода, как отправиться в Меняльную палату[519], месяцем позднее эти монеты вновь стали принимать, и запрещение было возобновлено как и прежде.

155. Далее, на III день апреля сказанного же года, в Компьене, преставился монсеньор Гиеньский, старший сын короля Франции[520], каковому довелось пробыть Дофином в течение пяти месяцев или около того.

156. Далее, названный король Людовик[521] в [том же] тысяча IIIIc XVII году умер за три дня до конца [месяца].

157. Далее, в названное же время, доброе вино без всякого изъяна продавалось по одному денье[522] за пинту, при том что из года в год [по три четыре раза] парижан заставляли платить огромную талью[523], и никто не смел заговаривать о герцоге Бургундском под страхом лишиться жизни и имущества, или же отправиться в ссылку.

158. Далее, на XXIX день следующего за тем мая, в канун Троицына дня, объявлено было, дабы никто не смел принимать иной монеты, кроме королевской, и вся торговля отныне велась только за ливры и соли[524], и кроме того объявлено было, что малый золотой мутон[525] отныне приравнен к XVI солям, в то время как подлинная цена его не превышала XI парижских солей.

159. В следующий за тем понедельник, в первый день празднования Троицы, парижанам всякого состояния, иными словами, как то священникам и клирикам[526], так и мирянам, вменено было в обязанность убирать улицы или же платить за таковую уборку[527], указанный же налог взимался с таковой свирепостью, что каждый, без всякого снисхождения к его состоянию, вынуждался к тому, чтобы внести деньги в течение пяти дней, при том, из C долей того, что было выплачено, едва ли XL действительно употреблялись по назначению, в то время как остальное присваивали себе правители.

160. Далее, на той же сказанной неделе закончен был подъемный мост у ворот Сент-Антуан, и в том же году построили дома между бастилиями и живодерней, что в Тюильри.

161. Далее, в это же время прево Парижа взял под стражу вышеназванного Луи Бурдона, рыцаря, каковой при [осаде] Этампского замка причинил немало хлопот, как то том сказано было ранее[528], и затем утоплен был [в реке] за все зло, каковое совершил[529]. Королева же лишена была всего, ей отказано было в праве заседать в [королевском] совете, довольство же ее также было урезано[530]. Тогда же все дела решались по прихоти сказанных правителей, каковые изгоняли всех кого только желали, при том, что изгнанным предписывалось отправляться туда, куда желали сказанные правители; в течение же III недель таковым образом изгнаны были VIIIc человек, не считая тех что обретались по тюрьмам.

162. Далее, в сказанное же время в том же августе, герцог Бургундский выступил в поход на Париж и двигался вперед занимая города, крепости и замки, приказывая повсюду объявлять, дабы во имя короля, дофина и его самого никто не платил никаких субсидий. Посему правители, обретавшиеся в Париже, воспылали к нему столь жестокой ненавистью, что приказали повсюду [устраивать процессии и] проповедовать с кафедр[531], будто им доподлинно известно о его намерении надеть на себя корону Франции и будто англичане высадились в Нормандии при его помощи и поддержке[532], и все парижские улицы наводнены были доносчиками, каковые будучи сами парижанами, здесь же имея жилища, обрекали своих соседей на тюремное заключение, и ни один человек не смел возвысить голос в защиту арестованных, не подвергаясь при этом опасности лишиться имущества и жизни.

163. Далее, в начале сентября тысяча IIIIc и XVII года герцог Бургундский подошел к Парижу и занял Л’Иль Адам, Понт-Сен-Максанс, Санлис и Бомон[533]. Посему, ворота Сен-Дени были заперты и пролеты моста сломали, устроив на его месте подъемный мост[534], и в самый разгар сезона сбора винограда, ворота оставались запертыми в течение II месяцев.

164. Далее, в сентябре, VIII или IX дней спустя, вышеназванный Бребан лишился поста купеческого прево, на его место же назначен был Этьенн Бонпюьи, каковой пробыл на должности в течение V дней, после чего XII сентября вместо него назначен был изготовитель сундуков [и скамеек] Гийом Сирасс.

165. Тогда же бургундцы подступили к Сен-Клу, [защитники какового] разрушили мост. Бургундцы же осадили башню[535] и подвезли к ней метательные машины, весьма ее таковым образом разрушив. Однако, на этот раз занять ее им не удалось, притом что они взяли Париж в столь плотную осаду, что ниоткуда в город невозможно стало доставить морской рыбы[536].

166. Далее, [следует сказать что] ливр соленого масла ныне продавался за II парижских соля, а II или в лучшем случае III яйца, за IIII парижских денье. На восьмой день после праздника Св. Дионисия доставлены были III или IIII корзины свежей сельди, за каждую же просили по IIII блана, ежели она продавалась свежей, и по II блана и никак не менее за хранившуюся в соли, в то время как вино, каковое стоило в августе II денье, в сентябре поднялось в цене до IIII или даже VI парижских денье.

167. Далее, в то же время, парижане доведены были до столь отчаянного положения, что никто не осмеливался никуда выйти из города через ворота Сен-Жак, будь то в Шатийон, в Байё, в Фонтене, в Ванв, в Исси, в [Кламар], в Монтруж, ввиду того что бургундцы столь жестоко ненавидели парижан, и в поисках фуража и продовольствия приближались к самым городским окраинам, и всех, кого только видели там, хватали и доставляли в свой лагерь. Там же обреталось множество парижан, каковые ранее были сосланы и ныне подвергали их допросу или получали сведения о них иными путями; и ежели эти пленные пользовались дурной славой, с ними обходились весьма жестоко и понуждали платить столь огромный выкуп, сколь можно было с них взять, а ежели им по счастливой случайности удавалось бежать и возвратиться в Париж и о том узнавали, их же обвиняли в том, будто они оказались в плену по собственной воле, и заключали в тюрьмы.

168. Далее, в это же время назначен был капитаном ворот Тампль некий Симонне дю Буа, писец при Жако л’Амперере, казначее короля[537], а [капитаном] ворот Сен-Мартен — некий Жаннен Невё, жестянщик, сын жестянщика по имени Колен [Невё].

169. Далее, в том же октябре месяце, [парижанам] вменено было в обязанность выплатить тяжелый соляной налог[538], и [мало] кому, безразлично к скромности его положения, не навязано было приобрести два или три сетье, богачи же вынуждены были покупать вплоть до мюида или же половины такового; и посему приходилось выбирать: либо заплатить посыльному немедля, либо принять к себе на постой солдат из гарнизона, или же отправиться в тюрьму во Дворец [Правосудия][539], при том что каждый сетье обходился в III экю по XVIII парижских солей.

170. Далее, для большинства парижских капитанов город платил за овес[540], каковой доставлен был в Париж дабы суметь обеспечить себя [на случай осады]., кроме того им дозволено было на расстоянии II-III лье от города брать все, что они пожелают, силой[541], и они же отнюдь не брезговали подобной возможностью. Тогда же мясники из Сен-Жермен де Пре, открыли [новую] бойню на улице, каковая тянулась от монастыря Кордельеров[542] вплоть до ворот Сен-Жермен[543]; сказанное же помещение имело вид погреба, в каковой следовало спускаться на X ступенек вниз.

171. В то же время за бочонок сельди просили XVI парижских ливров. Далее, тогда же никто не осмеливался покидать город, ибо где угодно [таковому человеку] грозило быть ограбленным до нитки, или даже убитым, ежели он пожелал бы тому воспротивиться или защитить себя, ибо все те же солдаты парижского гарнизона вне города творили все, что только желали, и возвращались нагруженные добычей, не менее чем еж, каковой из жадности толкает перед собой яблоко, на иглах уже не помещающееся[544], и никто не смел заговорить об этом вслух, ибо такова была воля тех, кто ныне всем заправлял в Париже.

172. Далее, в указанное же время, бургундцы подступили с осадой к Корбею и опустошили окрестности, и несколько раз шли на приступ, но затем отступили от города и отошли к Шартру, однако, в ночь накануне праздника Св. Климента явились у стен Парижа внезапным и словно бы чудесным образом[545]. Солдаты же из гарнизона множество раз вступали с ними в стычки и в таковых неизменно терпели большие потери в людях, при том, что уцелевшие [столь же неизменно] опустошали деревни, каковые прилегали к Парижу, мародерствуя, грабя и вымогая деньги. С собой же они угоняли весь скот, каковой только могли добыть — иными словами, быков, коров, коней, ослов и ослиц, кобыл, свиней, овец и баранов, [коз], козлят, и прочих, за что могли выручить деньги, из церквей же забирали книги и прочее, что могли унести с собой, а в женских монастырях захватывали миссалы, бревиарии, и прочие вещи, каковые могли себе присвоить, и всем приходилось все вышеперечисленное сносить молча, ибо любая попытка принести в том жалобу коннетаблю или же капитанам для самого жалобщика оборачивалась бедой. В самом деле, ежели кому из нормандцев удавалось добраться до Парижа, откупившись от англичан деньгами, или иным каким способом, они оказывались в руках у бургундцев, а затем в полулье от города или около того, попадали в плен к французам, каковые обращались с ними с жестокостью и безжалостностью сарацин. Эти же люди, иными словами, добрые купцы, весьма честного нрава, каковым довелось во всех сказанных лагерях побывать на положении пленных и затем освободиться, выкупив себя за деньги, позднее уверяли и клялись, что англичане оказывались покладистей всех прочих, а бургундцы же покладистостью своей в сотни раз превосходили парижан, при том, что последние столь же ненасытны были в грабежах и вымогательстве[546], и столь охотно присуждали к тюремному заключению и казни, что те не могли не испытывать по отношению к ним великого изумления, как то пристало на их месте любому доброму христианину.

173. Далее, в скором времени после Дня всех Святых[547], дрова столь поднялись в цене, что за добрую связку из сотни прутьев для растопки просили по II франка, а за связку небольших поленьев — XXIII соля, за моль поленьев из Бонди — XX парижских солей[548].

174. Посему, за моль поленьев просили по XX парижских солей, дороговизна же эта держалась вплоть до конца зимы.

175. Далее, тогда же мясо столь поднялось в цене, что за малый кусок бараньей задней части просили по VII или VIII парижских солей, а небольшой кусок говядины — из тех, что подороже — в II [парижских соля][549], в то время как сходный кусок в октябре обходился в VI парижских денье, а бараньи же потроха — II или III блана, баранья голова — VI парижских денье[550], а ливр соленого масла — VIII бланов.

176. Далее, за небольшую свинью[551] просили по LX солей, или даже по IIII франка[552].

1418

177. Далее, в январе месяце того же года, прево Парижа[553] подступил с осадой к Монлери, бывшие же в городе сочли для себя лучшим откупиться деньгами[554].

178. Далее, он оттуда направился к Шеврезу и захватил город[555], и отдал его на поток и разграбление, и каждый солдат захватил себе столько, сколько мог увезти на телеге или иным каким способом, и с городом поступили как некогда с Суассоном и хуже того, в то время как добрых жителей сказанной земли убивали без пощады.

179. Далее, в последнюю неделю января сказанного же года, король подступил к Санлису, желая занять город силой или каким иным способом, в то время как защитники покинули его не дожидаясь штурма[556].

180. Далее, в то же самое время, все добрые нормандские города, как то Руан, Монтивилье, Дьепп и множество иных, видя как Арфлер, Кан, Фалез и множество добрых городов этой земли пали под натиском англичан[557], так и не дождавшись помощи от короля французского[558] предпочли сдаться герцогу Бургундскому, о чем объявили в направленных к нему письмах[559].

181. Далее, в тысяча IIIIc XVII году, в день Св. Мартина зимнего, по всеобщему волеизъявлению и согласию всех христианских королей папой был избран кардинал по имени Мартин[560], каковое событие праздновал весь христианский мир за исключением Парижа, где никто не смел о том упоминать, ибо в IIII субботу Великого Поста сказанного же года ректор[561] поднял о том вопрос в совете, каковой ректор счел за лучшее устроить праздник по поводу избрания Св. Отца, ибо таковых празднеств не устраивали уже более двух с половиной лет[562], за что его бросили в тюрьму[563] и вместе с ним туда же отправили X или XII [университетских] магистров[564].

182. Далее, король продолжал стоять под Санлисом, при том что — да будет вам известно, защитников в городе было немного, они постоянно предпринимали вылазки и тревожили королевское войско беспрестанно как ночью так и днем, нанося ему немалый урон[565]. Посему же коннетабль[566] поклялся, что предаст сказанный город огню и мечу, и XII апреля приказал объявлять при звуке труб, дабы все парижане способные носить оружие каковые только имелись, вне зависимости от своего положения, немедля отправлялись к Санлису, под страхом лишения лошадей и упряжи. Посему туда отправилось столько людей, и столько их скопилось возле города, что в Париже на Страстной неделе не стало дров[567], и на Гревской площади[568] спрашивали по XX парижских солей за связку хвороста, да и по такой цене их было не найти. Во время следующей за тем Пасхи, за четверть яиц[569] просили по VIII бланов, за малую толику творога [VI или даже VII бланов, а за ливр старого соленого масла] по VIII бланов, за небольшой кусок говядины или же баранины — VI бланов, в том же виноваты были прево Парижа вкупе с торговцами[570].

183. Далее, в том же году в Пасхальное Воскресенье весь день падал снег, столь густой какового не видно было с Рождества и ежели кому удавалось на Гревской площади разыскать торговца [хворостом], платить ему приходилось по франку за четверть связки[571].

184. Далее, на XIV день апреля тысяча IIIIc и XVIII года во всех церквях в Париже и его окрестностях, самым скромным образом отпраздновано было избрание папы Мартина[572].

185. Далее, на XXIV день апреля, сказанного же года, король вкупе со своим войском, вернулись из окрестностей Санлиса, где пребывали с января месяца, так и не сумев взять город, каковое дело, если считать потерянные при том пушки и прочую артиллерию вкупе с иными расходами, обошлось им в II тысячи франков. Бывшие же в городе, [во время вылазок] во множестве их убивали, и захватывали в плен ради выкупа, и наконец, подожгли их палатки и захватили бывшую при том артиллерию. Посему король и коннетабль вынуждены были уйти прочь [каковой поход принес им мало чести, в то время как сопровождавшие коннетабля] обуреваемы были столь великой яростью, ибо им не удалось разграбить Санлис, что обложили Париж со всех сторон[573], никто не смел отлучиться далее чем в Сен-Лоран[574], не рискуя при том быть раздетым или убитым.

186. Так же доподлинно известно, что в ночь на май[575], как то велит обычай, служители королевского отеля отправились в Булонский лес, дабы собрать для украшения королевского отеля ветки майского дерева[576], в то время как латники, стаявшие на Монмартре, и [в] Вилль-Эвек, что неподалеку от Парижа, набросились на них, и нанесли им множество ран, после чего раздели и лишили всякого достояния[577], каковые служители короля могли почитать себя счастливыми, ежели им удалось вернуться пешком, в одном жиппоне или даже нижней рубашке[578]. В сказанное же время, несколько достойных женщин, имевшие с собой доброе сопровождение, пожелали навестить свои земельные угодья, располагавшиеся в полулье от Парижа, каковых женщин подвергли насилию, в то время как их сопровождавших избили, раздели изранили и раздели.

187. Также доподлинно известно, что порой названные латники отличались столь великой жестокостью и беспощадностью, что поджаривали на огне мужчин и детей, за каковых не могли взять выкуп[579], и ежели кто приносил в том жалобу коннетаблю [или прево], он неизменно получал в том ответ «Ежели они оттуда уйдут, грабить вас будут бургундцы, вы же будете молча это терпеть»[580].

188. Посему в Париже все стало расти в цене, так что за два яйца запрашивали по IIII парижских денье, за за небольшой кусок творога — по VII или VIII бланов, за ливр масла — по XI или XII бланов, за небольшую копченую селедку из Фландрии — по III или IIII парижских денье, и по вине сказанных латников в Париж извне уже ничего не попадало.

189. Таковым образом шли дела, и Париж управлялся наихудшим образом, при том что сказанные правители столь ненавидели всех не принадлежавших к носившим перевязь, что объявили своим, дабы те по всем улицам своей волей чинили грабеж и убийство, без всякого на то снисхождения, а женщин топили [в реке][581]; они же силой присвоили себе все полотно, каковое было у парижских купцов, объявляя, что таковое им необходимо, [дабы шить для короля палатки и шатры[582], на деле же собираясь использовать его] для мешков, в каковых затем топить сказанных женщин. Более того, они заявляли, что скорее отдадут город в руки короля английского, чем допустят войти в него бургундцам и позволить установиться мирному времени. Те же, кто желает избежать смерти, пусть сделают себе черную бляху с красным крестом, каковых блях изготовлено было до XVI тысяч, и позднее их находили по домам[583]. Но Господь, ведающий тайное, проникся жалостью к своему народу, и послал Фортуну, каковая поднялась самым спорым образом, заткнув за за пояс полы [своего одеяния], и внушила некоим парижанам дерзкую мысль, дабы они дали знать бургундцам, а те, самым отважным к тому образом, в следующее за тем воскресенье, каковое пришлось на XXIX день мая, к полуночи готовы были проникнуть в Париж через ворота Сен-Жермен, и отставили в том всяческий страх и сомнения, что их заманивают в ловушку, и не опасаются доверить себя Фортуне, ибо как им то известно, [величайшее] большинство парижан обретаются на их стороне[584].

190. На сказанной же неделе бургундцы, обретавшиеся в Понтуазе, споро снялись с лагеря и в назначенный им день и час явились в Гарнель[585], где устроили смотр своим силам, при каковом обнаружилось, что у них в распоряжении имеется не более VIc или VIIc человек конных, при том что Фортуна внушила им твердую надежду, что в этот день пребудет на их стороне. Посему они преисполнившись мужества, весьма отважным образом между часом и двумя часами утра приблизились к воротам Сен-Жермен. Командовали же ими[586] сеньор де Л’Иль Адам[587] и славный сеньор Барский[588]. Они же ворвались в Париж XXIX мая, с криками «Богородица! Мир! Да здравствуют король, дофин и мир!»[589] Посему же, Фортуна долгое время благоприятствовавшая арманьякам, носящим перевязь, а ныне окончательно убедившись, что они втуне растратили ее дары, отныне положила себе за правило встать на сторону бургундского оружия, и парижского народа, примкнувшего к таковым бургундцам, и побудила последних сломать запоры на воротах, каковые они [были поставлены охранять], и захватить в свои руки богатства, и грабить. Фортуна с силой повернула свое колесо книзу, дабы наказать их за неблагодарность, и за то, что они никоим образом не искали мира, [так же ныне счастливчиком полагал себя тот, кто вовремя смог скрыться] в подвале, на чердаке или в каком ином укромном месте.

191. Когда же прево Парижа, именем Таннеги дю Шатель убедился воочию, что Фортуна ополчилась ныне против него[590], и бургундцы поставили себе целью заполнить своими врагами все множество [парижских] тюрем, а население города поднялось чтобы грабить, немедля бросился в Сен-Поль[591] и взяв с собой дофина, старшего сына короля[592], умчался в Мелён, каковой город чинил немало хлопот парижанам, в то время как немало прочих арманьяков, носящих перевязь, среди каковых были и весьма важные лица, к примеру, Робер де Масон, канцлер дофина[593], епископ Клермонский[594], всего Прованса[595], один из худших христиан, каковых только видел мир, и множество прочих, среди носящих перевязь, скрылись в замке, что у ворот Сент-Антуан[596], каковым образом сумели спастись, защитой им также послужил дофин, бывший [вначале] с ними, но крепость немедля подверглась штурму, ибо к ней сбежалось из окрестностей множество народа, в изобилии вооруженного луками и арбалетами.

192. В воскресенье же вечером, и в следующие за тем понедельник и вторник, по всему Парижу усилили стражу и жгли костры, страшась их [возвращения]. В сказанное же время, осажденные арманьяки сумели сплотиться в боеспособный отряд, и в следующую за тем среду около восьми часов утра вышли из крепости, положив себе целью изнутри открыть городские ворота[597], с ними же в город ворвалось немалое количество латников, каковые заполонили собой широкую улицу Сент-Антуан, крича «Смерть! Смерть! Город захвачен! Да здравствуют дофин и король английский![598] Убивайте всех! Убивайте всех!» Это же случилось у всех на глазах.

193. Далее, воистину будет сказано, что в воскресенье, на XXIX день мая, едва лишь город взят был бургундцами, еще до дневной ноны[599], в Париже вышел на улицы народ всякого звания, как то монахи, и члены нищенствующих орденов, женщины, мужчины, все, укрепив на одежду знаки креста Св. Андрея[600], или крестов иных форм, всего же их было не менее IIc тысяч, исключая детей. Горожане весьма радовались произошедшему, и множество народа вооружившись, даже опередив в том солдат, впереди таковых дало [весьма жестокий отпор сказанным арманьякам, которым удалось пробиться] вплоть до окрестностей Тирона[601]. Их же поддержал новый прево Парижа во главе с множеством людей, посему же, с немалой помощью ополчения[602], арманьяков удалось оттеснить назад, во множестве убивая и умерщвляя таковых, выгнав их прочь за ворота Сент-Антуан. Им на помощь отовсюду стекался народ, пылавший великим гневом против сказанных арманьяков, носящих перевязь, и выискивал их повсюду и захватывал во множестве, не делая различия между состояниями, пленниками и свободными[603]. Пойманных же немедля вытаскивали на улицу, где затем убивали без всякой пощады посредством тяжелых топоров и иного оружия, и не было в тот день никого, кто не принял бы участия в таковых расправах над теми, кого удалось схватить, и так продолжалось до тех пор, пока они не полегли все до последнего, а женщины и дети, и с ними прочие, не имевшие сил для того, чтобы принять участие в убийствах, ругательски ругали мертвых, каковые попадались им по дороге, говоря «Псы, предатели, жаль, что вам не нашлось ничего пострашнее смерти, но пусть будет угодно Богу, чтобы и прочие последовали за вами».

И не было в Париже сколько-нибудь крупной улицы, где не случилось бы резни, и невозможно было сделать и сотни шагов, дабы не наткнуться на мертвые тела, раздетые до брэ[604], каковые тела валялись кучами в грязи[605], словно свиньи, являя собой весьма жалкое зрелище, ибо едва ли по все дни на сказанной неделе, без остановки лил дождь. В тот день же в Париже погибли в уличной резне от мечей и прочего оружия Vc и XXII человека, не считая тех, каковых убивали в самих домах. Той же ночью ливень был столь силен, что трупы не источали никакого запаха, и раны их очистились от спекшейся крови, и всякого мусора.

194. Далее, в сказанные же дни по всему Парижу и вне его хватали арманьяков, среди каковых захваченных было и множество лиц весьма высокого происхождения и при том великой трусости, как то Бернар д’Арманьяк[606], коннетабль Франции, каковой жестокостью своей не уступал Нерону, Анри де Марль[607], канцлер Франции. Жан Годе[608], начальник артиллерии, худший из всех, ибо когда несчастным его работникам случалось просить о выплате жалования, дабы иметь возможность удовлетворить свои нужды, он таковым отвечал «Это что же, никто не наскребет даже малого блана, дабы купить себе веревку, и удавиться? Чертовы голодранцы, вам это будет в самый раз!» и более ничего не давал[609], сумев таковым образом скопить весьма великое состояние, превосходившее своей величиной даже королевскую казну; — а также мэтр Робер де Тюильер[610], и мэтр Удар Байе[611], аббат Сен-Дени[612], что во Франции, лицемер весьма мерзкого нрава, Раймоне де ла Гер[613], величайший из всех мародеров, каковых удалось бы сыскать, ибо [он и бывшие с ним] бесчинствовали хуже сарацин, а также мэтр Пьер де л‘Эскла[614], мэтр Пьер ле Гайан[615], отступник и еретик, ненавистник веры, каковой служил в церкви, что на Гревской площади, при том что достоин был костра.

195. После чего он однако отправился в Рим, к папскому двору, и затем вернувшись, восстановил все свое влияние в Шатле, и даже стал пользоваться большей властью чем ранее, так что за письма, продававшиеся ранее по цене в VIII парижских солей с того времени стали запрашивать по XXIV парижских соля, ежели он к таковым письмам приложил руку[616].

196. Далее, [схвачен был] епископ Клермонский[617], каковой более всех прочих своими происками препятствовал миру, и вместе с ним множество других. Посему во Дворце[618], в Малом и Большом Шатле[619], в Сен-Мартине[620] и Сент-Антуане[621], в Тироне[622] и Тампле[623] обреталось ныне такое количество арестованных, что более не знали, куда их девать.

197. Далее, ввиду того, что арманьяки продолжали обретаться у ворот Сент-Антуан[624], из ночи в ночь беспрерывно жгли огромные костры, и не проходило и ночи, даже не объявляли тревоги, и горны звучали и в полночь, и после полуночи, и до полуночи, но несмотря на то, все сказанные меры были горожанам по сердцу, ибо все делалось ради общей же пользы[625].

198. Далее, горожане изъявили желание в приходе Сент-Эсташ положить начало братству Св. Андрея[626], каковой замысел осуществлен был в четверг, на IX день июня месяца[627], при том, кто каждый, каковой желал принять в том участие, украшал себя венком из алых роз[628]. И столь много парижан пожелало к тому примкнуть, что начальствующие над братством позднее говорили и утверждали, будто изготовлено загодя было LX дюжин таковых венков, но все они разошлись по рукам еще до XII часов [дня], при том, что монастырь Сент-Эсташ забит был людьми, и почти все они равно духовные или прочие, увенчаны были венками из алых роз, и в монастыре стоял запах столь приятный, словно его целиком омыли розовой водой[629].

199. Далее, на той же неделе руанцы попросили помощи у парижан, посему к ним послано было IIIc копейщиков и IIIc лучников, дабы выступить против англичан[630].

200. Далее, в следующее за тем воскресенье, на XII день июня, около XI часов вечера, подняли тревогу у ворот Сен-Жермен [как то часто случалось и ранее][631], таковая тревога была подхвачена теми, кто стоял у ворот Борделль. Тогда же народ повалил к площади Мобер, и к окружающим ее [улицам], после чего живущие на этом берегу, в предмостье, [как то] возле Крытого Рынка и Гревской площади[632], а потом и прочие, из всего города целиком, бросились к вышеназванным воротам, но нигде не обнаружили никакой опасности, каковая могла бы побудить к тревоге. Тогда же поднялась Богиня Раздора, за каковой неотступно следовал Дурной Совет, и разбудила Гнев неистовый, и необузданное Желание и Ярость и Месть,, каковые немедля вооружились всем, чем только могли, весьма низким способом вышвырнув прочь и Разум и Справедливость, и Благочестие и Сдержанность. Когда же Гнев и необузданное Желание прознали, что толпа склонила к ним слух, они еще более распалили в [толпе] жажду мести, и внушили ей мысль отправиться ко Дворцу, каковой принадлежал короне[633]. Тогда же Гнев, порождающий безумие, осыпал им головы своим пылающим семенем, отчего толпа в своем неистовстве забыв всякую меру, взломала запоры и двери, и проникла в тюрьмы, располагавшиеся в сказанном Дворце, в полночь, в час, каковой чреват любыми неожиданностями, застающими человека врасплох. Неистовое Желание, бывшее их предводителем, шествовало впереди со знаменем в руках[634], его же сопровождали Предательство и Месть, каковые подняли все вместе неистовый крик «Убивайте, убивайте мерзких предателей арманьяков! Я отрину Бога, ежели кто из них этой ночью вымолит себе жизнь!» И тогда же Безумие неистовое, и Убийство и Резня принялись резать, убивать, умерщвлять, забивать словно скот, всех каковых удавалось обнаружить в тюрьме, убивать без пощады, не разбирая виновных и невинных, неведомо, по праву или без такового[635]. И неистовое Желание заткнуло за пояс полы [своего одеяния], и вместе с отпрысками своими Мародерством и Грабежом, каковые срывали убитых или умирающих все бывшее на них платье, вплоть до того, что неистовое Желание не гнушалось лишить их даже брэ, ежели те можно было продать хоть за четыре денье[636], каковые деяния, из всех, бывших на свете, следует по праву счесть величайшими по своей жестокости и бесчеловечности, противнейшими совести христианина. Едва лишь Убийство и Резня закончили свое дело, неистовое Желание, Гнев и Месть в душах людей, побудили повсюду уродовать и калечить мертвых, избивая их всевозможным оружием, и ко времени примы[637], множество трупов оказалось изрезанными и исколотыми до таковой степени, что невозможно стало их узнать, этой же участи избежали коннетабль и канцлер, каковых узнали и убили прямо в постели[638]. Затем же, по внушению сказанных божеств, как то Гнева, неистового Желания и Мести, толпа в безумии своем вломилась в прочие тюрьмы Парижа, как то Сент-Элуа, Малый Шатле, Большой Шатле, Фур д’Эвек, Сен-Маглуар, Сен-Мартен-де-Шамп, в Тампль, и везде поступала таковым же образом как во Дворце[639]. В эту же ночь никто не отваживался поднять голос в защиту Разума и Справедливости, ни осведомиться, в какое [узилище духа] были заперты таковые, ибо Гнев окружил его рвом столь глубоким, что сказанной ночью, ни последовавшим за тем днем невозможно было их доискаться. Ежели прево Парижа и сеньор де Л’Иль Адам порывались обратиться к толпе, и воззвать к Состраданию, Справедливости или Разуму, Гнев и Безумие отвечали устами людей «Пусть замолкнет, сир, скучное Божество, призывающее к этим вашим Справедливости, Состраданию и Разуму. Да будет проклят Господь, ежели он питает жалость к этим мерзким предателям, арманьякам, продавшимся англичанам, каковые заслуживают ее не более чем псы! Ибо по их вине королевство Французское отныне ввергнуто в пучину хаоса и разрушения!»[640].

201. Далее, как то [доподлинно] известно, еще до X часов дня перед всеми названными тюрьмами их всех свалили в кучи, словно баранов или псов, притом, что никто не испытал к ним ни малейшего сострадания, но все твердили «Поделом, ибо они нашили мешков, дабы топить и нас и наших жен и детей, и знамен для короля английского, и его рыцарей, дабы таковые знамена укрепить над воротами Парижа, после чего сдать город англичанам[641]. Они же приказали изготовлять красные кресты, и наделали таковых более XXXc, дабы укреплять их на дверях, отличая кого следовало убить а кого оставить в живых[642]. И черт побери, не говорите нам более о них, ибо клянемся кровью Господней, вам с нами не совладать!»

Когда же прево увидел, что они до таковой степени разгорячены ложным Гневом, увлекавшим их за собой, он более не отважился поднять голос в защиту [Разума], Сострадания или же Справедливости, и сказал им: «Друзья мои, поступайте так, как сочтете нужным[643].» Тогда же они направились к вышеназванным тюрьмам, и ежели какая тюрьма оказывалась слишком прочной, и в таковую не удавалось вломиться немедля, ее поджигали, и бывшие внутри задыхались в дыму или же в величайших муках гибли в огне. И во всех парижских тюрьмах, за исключением Лувра, в каковом обретался король, не осталось ни единого заключенного, каковой не закончил бы жизнь от меча или же огня. Таковым же образом с полуночи и до XII часов следующего за тем дня умерщвлено было столько мужчин и женщин, что всего их насчитали тысячу Vc и XVIII[644], среди таковых же оказались коннетабль[645], канцлер[646], капитан по имени Раймонне де ла Гер, мэтр Пьер д’Эскла, мэтр Пьер Гайан, мэтр Гильом Пари и епископ Кутансский, сын канцлера Франции[647], они же все обретались во дворе что за [монастырем Сен-Катрин] де ла Кутюр[648], и у мраморных ступеней перед Дворцом [Правосудия], в каковых местах пролежали в течение двух суток, после чего сказанные семеро похоронены были в сказанном же дворе, за монастырем Кутюр, прочие же — у Троицы[649], среди каковых убитых обретались четверо епископов, чьи мнения отличались лживостью и нечестием[650], и двое, каковые ранее председательствовали в Парламенте[651].

202. Далее, Гильом Сирасс отставлен был от должности купеческого прево, ее же занял сир Ноэль Маршан[652].

203. Далее, в сказанное же время со дня на день ожидали прибытия монсеньора Бургундского, никто же не знал доподлинно[653], где он в то время обретался; тогда же как парижский люд совершенно вышел из повиновения, и прево Парижа лишен был всякой возможности вершить правосудие[654].

204. Далее, на той же неделе королевским прокурором[655] назначен был некий Венсан Лормуа.

205. Далее, на XX день июня вынесен был приговор по делу некоего Будара[656], каковой имел должность конного стражника, обитал на широкой улице Сен-Дени, и был одним из худших во всей шайки, носящих перевязь, и благодаря тому, что весьма враждебно был настроен касательно герцога Бургундского, а также был человеком весьма многоречивым, умевшим говорить весьма складно и красиво, как он сам признался перед кончиной, по собственному желанию вошел в высший арманьякский совет[657], каковым же, по приказу прево[658] и всех прочих, ему поручено было за VIII или же IX дней до того, как бургундцы проникли в город, уничтожить весь квартал, что возле Крытого рынка, иными словами, перебить там всех мужчин, женщин и детей, каковых только пожелает, в то время как все им принадлежавшее должно было перейти к нему и ко всем прочим, принявшим бы участие в сказанной резне. Этому же предстояло завершиться за неделю до того, как бургундцы оказались бы в Париже[659]. Также он признался, что некий Симоннет Таранн[660] сходным же образом должен был поступить с другим кварталом, и таковым же образом их проклятый совет собирался поступить со всеми парижанами[661]. Но Господь, ведающий скрытое, заглушивший голос Олоферна посредством женской руки[662], понудил их угодить в яму ими же вырытую, как о том было сказано ранее.

206. Далее, в следующую за тем субботу на эшафоте лишился головы Гильом д’Оссер, ткач[663], каковому было к тому моменту уже более LXVI лет, дочери же его, каковые обретались здесь же в Париже, отличались красотой, и были женщинами весьма уважаемыми и почтенными. На них же теперь легла тень его позора, ибо он приложил руку к стольким предательским замыслам, направленным против короля и королевства, каковые сам же выпестовал вкупе со сказанной шайкой арманьяков, носящих перевязь, и с ними же вместе заключил союз с англичанами, в чем нет никакого сомнения[664]. Он же обвинил и прочих, и каковых также были обезглавлены некий стражник по имени Монмелиан, погубившим сьера де л’Урса[665], каковой жил по соседству с воротами Бодуайе, и по доносу [сказанного стражника] лишился головы, [сказанного же сьера де л’Урса шесть недель спустя] после того, как бургундцы заняли Париж, вкупе со многими другими [казненными], приказано было снять с виселицы[666], и похоронить в освященной земле, и справить по ним отходную службу, какую полагалось.

207. Далее, в июне заложены были камнем ворота Сент-Антуан, таковым же образом во всем Париже открытыми оставались только двое ворот, иными словами ворота Сен-Дени и ворота Сен-Жермен[667].

208. Далее, в этом году ярмарка Ланди[668] не имела успеха, разве что к концу ее сумели продать башмаки из Брабанта, каковые обретались в трех лавках на широкой улице Сен-Дени, по соседству с [монастырем] Фий-Дьё[669].

209. Далее, в канун [праздника] Св. Иоанна железные цепи вернулись на улицы Парижа, притом, что желательно было разыскать их все, но как выяснилось, не хватало IIIc, каковые арманьяки, носящие перевязь в бытность свою [в городе] продали с выгодой для себя[670], и невозможно было ныне узнать, покупателя, посему, с величайшей поспешностью изготовлены были новые.

210. Далее, в воскресенье на III день июля устроена была процессия[671] столь великолепная, каковой не видано было ранее. Клирики из всех парижских церквей собрались в Нотр-Дам де Пари, и следом за тем отправились в Сен-Мерри и далее в Сен-Жан-ан-Грев, неся с собой множество свечей и священных реликвий, и там с величайшим благочестием молились Телу Господа Нашего, каковое мерзким евреям случилось варить в кипящей воде; затем же с величайшей почтительностью, воздавая хвалу Господу, доставили его в [церковь] Сен-Мартен-дез-Шамп, университетские же клирики шествовали в сопровождении одного человека, иными словами, каждого клирика сопровождал горожанин, идя позади него, прочие двигались сходным же образом[672].

211. Далее, в следующую за тем пятницу, арманьяки подступили к Мо, каковой город располагался по соседству с Парижем, и подожгли Вильетт и Шапелль, а также сожгли на корню все риги, заполненные едва только сжатой пшеницей. Но едва только в Париже забили тревогу, они отправились восвояси, по пути разрезав веревки, на каковых их сообщники повешены были на малой парижской виселице, увозя с собой также богатую добычу, каковая состояла из скота и бедных крестьян, поднятых с постелей и взятых в плен, парижане же вооружились все до одного, и порывались выйти за ворота, их же не выпустили наружу, ввиду того, что у них не было предводителя. В скором времени подоспел парижский прево с большим войском, каковой с великой доблестью бросился на ними в погоню. Однако, как то доподлинно известно, арманьяки успели к тому времени отдалиться на расстояние трех лье[673], каковым делом все были весьма недовольны, но все же продолжали преследование своих врагов пешим ходом, и сумели отбить почти всех пленников и дошли едва ли не до Ланьи-сюр-Марн, в каковом городе их уведомили, что на расстоянии чуть более III лье от этого места их ожидает огромное арманьякское войско, готовое к бою, посему они вернулись со всей поспешностью, на каковую только были способны, весьма уставшие, ибо стояла сильная жара, а вне добрых городов ничего было не сыскать, ибо ввиду военного времени все довольство сносилось за стены. Вернувшись в Париж, они были весьма уязвлены своей неудачей и порывались перебить всех арманьякских пленников, каковые содержались в Шатле, и не сумей капитан Парижа[674] не сумел успокоить их разумными словами, [осуществили бы свое намерение]. После чего приказано было окружить заграждением тюрьму Шатле, и несмотря на то, сочтено было за лучшее отправить важных пленников к воротам Сент-Антуан[675] под охраной весьма большого количества латников, в противном случае, народ без сомнения с ними бы расправился.

212. Далее, как то доподлинно известно, в то же самое время бургундцам сдался Суассон, в городе же захвачено было в плен множество богатых горожан, державших сторону арманьяков[676], над каковыми свершили правосудие, и сказанные пленники перед смертью сознались, что четырьмя днями позднее собирались устроить резню сторонников герцога бургундского, ведя таковую беспеременно и днем и ночью, в то время как женщин и детей готовились топить в мешкам, каковые же мешки со всем рвением шили для таковой цели женщины, державшие сторону все тех же мерзких арманьякских предателей[677].

213. Далее, как то доподлинно известно, они приказали выбить во множестве свинцовые монеты[678], каковые следовало затем раздать парижским десятникам, каковые имели в своем подчинении людей, державших сторону арманьяков, носящих перевязь, и кроме них никому иному, после чего сказанные же арманьяки в сопровождении отряда латников, также носящих перевязь, собирались пересечь весь Париж, спрашивая повсюду «Есть ли у вас подобная монета» и услышав в ответ «Вот она», уходили бы прочь [не добавив к тому ни слова], а ежели бы им отвечали «Нет у нас ничего подобного», [таковым образом ответивших] следовало на месте зарубить мечами а их жен и детей утопить. Монета же выглядела следующим образом: по размеру она несколько превосходила парижский блан[679], равный IIII парижских денье, на ней же были изображены два леопарда, один над другим, и щит со звездой, а также с крестом, каковая звезда помещалась в одной из четвертей щита, разделенного крестом, и на каждом конце креста по короне[680].

214. Далее, в четверг, на XIIII день июля, королева[681] совершила въезд в Париж, ее же сопровождал герцог бургундский, каковой был затем ею представлен в Лувре королю. Королева же [по вине] арманьяков, осуждена была к изгнанию из выслана из Франции[682], в каковом положении долгое время обреталась, пока ей не пришел на помощь герцог бургундский, во все время ее изгнания продолжавший почитать ее как свою госпожу, и сумевший наконец в сказанный же день, со всей полагающейся к тому честью доставить ее к своему сеньору — королю Франции[683]. По случаю их прибытия, разобрана была каменная кладка, закрывавшая изнутри ворота Сент-Антуан, в то время как горожане все поголовно облачились в сине-зеленые тона[684]. [Королеву же и герцога] приняли с таким ликованием и честью, с каковыми во Франции никогда прежде не встречали ни даму, ни сеньора, ибо по всему пути их приветствовали громкими криками «Noel!»[685] и едва ли не все при том обливались слезами радости и полноты чувств.

215. Далее, на следующей неделе, в Сен-Дени, что во Франции явился некий [капитан] по имени Жан Бертран, весьма добрый солдат, каковой определен был своим сюзереном герцогом бургундским на высокую должность, и пользовался его доверием как никто другой во всем королевстве французском, но при том не был высокого происхождения. Его же добрая слава росла день ото дня, ибо он целиком заслуживал ее своим разумом и доблестью, однако к славе этой питали великую зависть некие пикардийцы[686]. Они же в понедельник, каковой следовал после въезда королевы в Париж, сумели предательским образом залучить его в часовню, каковая располагалась на пути между Парижем и Сен-Дени, где набросились на него с копьями и мечами, и нанесли ему множество ран, он же долгое время пытался защитить себя, но без всякого на то успеха, ибо вынужден был в одиночку противостоять четверым, они же умертвили его и затем изрубили в куски. Герцог бургундский, когда до него дошла весть о случившемся, поражен был столь великим горем, что из глаз у него хлынули слезы, и при том не решился наказать убийц, ибо народ, каковой с величайшим трудом сумели успокоить, мог в ответ на то вновь взяться за оружие[687].

216. Далее, в то же время арманьяки бесчинствовали вокруг Парижа, подвергая окрестности жестокому разорению, и на этой же неделе заняли Море-ан-Гатине[688], где умертвили множество людей без всякой пощады.

217. Далее, на XX день сказанного же июля месяца, англичане заняли Пон-де-л’Арш[689], виной же тому были двое [тамошних] капитанов, посрамивших свою честь, и оружие, из каковых одного звали Гильом, другого же Робине де Бракмон[690], они же по причине присущей им трусости сдали город прежде чем истек срок перемирия, при том что оба хорошо знали, что из Парижа к ним отправлено было весьма большое подкрепление, каковое прибыло бы днем позднее.

218. Далее, в сказанное же время обретался в Париже некий рыцарь по имени Готье Райар[691], каковому вменено было в обязанность нести стражу. Он же ни единого раза не выезжал нести службу иначе как в сопровождении троих или четверых менестрелей, игравших на уличных инструментах[692], чем весьма удивлял народ, уверяли будто [сказанный рыцарь] таковым образом объявлял злоумышленникам: «Спасайтесь бегством, ибо я еду!».

219. Далее, бедных людей постоянно понуждали нести стражу и жечь огни ночь напролет[693], в то время как дрова были весьма дороги, так что полено из Бонди[694] стоило XIII или же XIIII парижских солей, а [гревское, пусть даже самого малого размера — XVI парижских солей, за моль же следовало отдать X парижских солей], а мешок угля[695] обходился в XIII или же XIIII парижских солей, в то время как за II или же III яйца просили блан, за ливр масла — VI бланов, как самую дешевую цену, за далеко не лучшее вино — по VI парижских денье за пинту.

220. Далее, в воскресенье, на XXI день августа, в Париже начался весьма огромный, ужасающий бунт, равно жестокий и поражающий воображение, ибо в сказанный день народ взялся за оружие по той причине, что в Париже за все приходилось платить дорогую цену, и над арманьяками, каковые продолжали рыскать вокруг Парижа, не одержано было ни единой победы; тогда же убивали и умерщвляли всех, о каковых известно было, что они держат сторону сказанных арманьяков, носящих перевязь. Народ же, словно одержимый безумием, бросился к Шатле, и принялся штурмовать тюрьму, те же, кто обретался внутри, понимая, каковая судьба ждет их всех и в особенности арманьяков, защищались весьма отважно, швыряя в нападавших камни и черепицу [с крыши], таковым образом желая сохранить или же продлить свою жизнь[696]. Но все их старания потеряны были втуне, ибо парижане со всех сторон окружили Шатле осадными лестницами, и сломили их оборону, и ворвались внутрь, и всех, каковых там сумели обнаружить пронзили мечами, большую же часть из них выбросили наружу, прямо в руки народа, каковой дожидался внизу и добивал их без всякой пощады, нанося до сотни и более смертельных ран, ибо по их вине людям случилось претерпеть весьма жестокие страдания, ввиду того, что никакой товар не мог попасть в Париж, не будучи обложенным пошлиной вдвое превышавшей его цену, из ночи же в ночь приходилось нести бессонную стражу с фонарями и факелами по всем улицам и у ворот, и платить за солдатский постой, и за все отдавать втридорога, по вине сказанных мерзких арманьяков, носящих перевязь, ибо они удерживали в своих руках множество добрых городов по соседству с Парижем, как то Санс, Море, Мелён, Мо-ан-Бри, Креси, Компьень, Монлери и множество иных замков и крепостей, где творили все возможные злодеяния, каковые можно было совершить или же измыслить. По их же вине мученическую смерть приняло больше людей, чем то случалось во времена худших гонителей христианства как то Диоклетиана[697] или Максимина[698], и прочих, каковые в Риме подвергли мучениям множество святых обоего пола, но все злодеяния, каковые им довелось совершить не шли ни в какое сравнение с тем, что творили сказанные арманьяки, носящие перевязь, и Господь тому свидетель — и по названной же причине народ воспылал к ним столь жестокой ненавистью, как о том сказано выше.

221. Далее, пронзив мечами в сказанном Шатле всех, кого только могли обнаружить, они отправились в Малый Шатле, в каковом им оказано было весьма отчаянное сопротивление, но все усилия [защитников] пропали втуне, ибо все они были перебиты как то ранее случилось в Большом Шатле, и далее народ поднялся дабы идти к замку Сент-Антуан[699]. Тогда же к ним вышел герцог бургундский, желая успокоить их разумными словами, но все его усилия пропали втуне, ибо они, словно одержимые безумием, бросились штурмовать замок и пробили брешь в воротах, и забросали защитников камнями, никто не наверху не осмеливался показаться, ибо его сейчас же засыпали дождем стрел и каменных ядер, каковое дело было столь же ужасающим сколь и поразительным, в то время как герцог бургундский, каковой весьма скорбел, видя все происходящее, со всей поспешностью направился к ним в сопровождении множества знатных сеньоров и латников, дабы уговорить их прекратить штурм, предоставив все дело бывшим с ним. Они же, не испытывая ни малейшего почтения ни к нему самому ни к сопровождавшей его свите, требовали, чтобы узников перевели в Шатле, и никаким иным образом не позволяли себя уговорить, объявляя что в противном случае сказанные узники выкупят себя за деньги, после чего их тайно выведут прочь из города, они же после того совершат куда более зла чем раньше[700], и посему сказанные мятежники желают немедля заполучить их в свои руки. Герцог же бургундский, видя как поворачивается все дело, и веря, что ежели выдать узников, им не сделают ничего дурного, заявил, что готов осуществить требуемое, при том, что сопровождать их в Шатле будут его же люди, всего же узников насчитывалось тогда около XX человек[701]. Однако же, оказавшись рядом с Шатле, они были весьма изумлены, ибо там обнаружили скопление народа столь великое, что не в силах были отстоять узников, последних же умертвили, нанеся им более сотни ран[702]. Там полегли V рыцарей, все важные персоны, как то Ангерран де Марконье с сыном[703], первый камергер нашего короля и господина, монсеньор Эктор Шартрский[704], и множество иных, Шарло Пупар, королевский казначей[705], старик Таранн[706] и один из его сыновей, каковым делом герцог бургундский был весьма удручен, но притом не решился ничего предпринять [касательно случившегося].

222. Покончив с резней, они сразу же направились к Бурбонскому отелю[707], и убили еще нескольких пленников, и там же обнаружили в одной из комнат бочонок, доверху наполненный капканами а также большое знамя или же штандарт, на каковом изображен был дракон, изрыгающий кровь и огонь[708]. Сказанная же находка разъярила их еще больше прежнего; они же принялись носить это знамя с собой по всему городу, бегая с обнаженными мечами, вопя: «Вот вам знамя, каковое король английский отправил мерзким арманьякам, дабы им возвестить об участи нам приготовленной!» — хотя к подобному мнению у них не было никаких оснований[709]. Вопя таковым образом, они показали его всем, кому только могли, и покончив с тем, принесли герцогу бургундскому, и убедившись в том, что он его увидел, не говоря более ни слова, бросили [сказанный штандарт]на землю, и топтали его ногами, и разорвали в клочья, каждый, кому достался таковой клочок, наколол его на острие своего меча или оконечность топора[710].

223. Далее, в ту ночь они не сомкнули глаз и безустанно спрашивали, не ведает ли кто о [скрывающихся] арманьяках, и ежели находили таковых, то немедля их убивали и обрекали смерти, и раздетыми донага выбрасывали на мостовую.

224. Далее, в следующий за тем понедельник, на XXII день августа, нескольких женщин объявили виновными, и тут же убили и выбросили на мостовую, раздев до нижних рубашек[711], в каковом деле более всех усердствовал парижский палач. Среди названных женщин одна была в тягости и отнюдь не провинилась в сказанном преступлении, каковое дело он сам признал несколькими днями позже, будучи схваченным а заключенным в Шатле вкупе с двумя своими сообщниками[712], их же [всех] обезглавили тремя днями позднее. Тогда же прежний палач объявил новому палачу[713], каковым образом им следует рубить головы, после чего ему развязали руки, и приказали установить деревянную плаху, на каковую ему предстояло положить голову и шею. Он же, взяв нож и долото, стесал ее в ширину до нужного размера так, словно сам собирался исполнить казнь, каковым делом все были поражены, после чего воззвал к милосердию Господнему, и был обезглавлен собственным слугой.

225. Далее, в сказанное же время, когда месяц август подходил к концу, и днем и ночью стояла столь жестокая жара, что ни мужчины, ни женщины не в состоянии были спать по ночам, и вместе с тем разразился весьма великий мор, жертвами какового становились большей частью молодежь и дети, во множестве погибавшие от желваков, являвшихся [на коже][714].

226. Далее, в сказанный же год пшеница вкупе с овсом в полях вокруг Парижа оставались не убранными, ибо никто не осмеливался туда отправиться по вине арманьяков, убивавших всех, кого полагали за парижан. Посему парижское ополчение выступило в поход на Монлери[715], там же они оставались в течение X или XII дней, прилагая все усилия к тому, чтобы захватить в свои руки замок, вместе с предателями, обретавшимися внутри и без сомнения, добились бы своего, не случись с ними нескольких дворян[716], каковым дворянам вменено было в обязанность хранить и направлять войско. Они же, видя, сколь доблестно дерется ополчение, вступили в переговоры с арманьяками, каковые уже понимали, что не в силах будут долгое время сопротивляться натиску ополчения[717], весьма доблестно сражавшегося с ними денно и нощно, и [посему сказанные дворяне] потребовали у арманьяков огромный выкуп за снятие осады, и таковым образом поступили, получив деньги. Добрым же горожанам сказано было, будто на помощь замку спешит огромное войско, и всем кто может спастись, следует спасаться без промедления, они же не собираются более там оставаться, и отправляются прочь. Ополчение, видя что они собираются отъехать прочь, весьма о том сокрушалось. Когда же оно приблизилось к Парижу, перед ним заперли ворота, вследствие чего ему пришлось два или же три дня провести в Сен-Жермене, Сен-Марселе, и в Нотр-Дам-дез-Шамп[718], в то время как арманьяки, едва лишь осаждающие отступили, подобрались вплотную к сказанным деревням[719], желая застать наших людей врасплох, но не решились напасть, ибо не смогли бы совладать со столь сильным войском. Сказанное же парижское ополчение не могло идти в бой, ибо у него не стало капитана, а дворяне, каковые покинули его на произвол судьбы желали, дабы арманьяки уничтожили его до последнего человека, однако, арманьяки так и не решились на них напасть. Воистину, ежели бы ополчению дана была воля, в течение двух следующих месяцев, во Франции не осталось бы в живых ни единого арманьяка, и с ними было бы покончено навсегда[720], посему же сказанные дворяне жестоко ненавидели ополчение, ибо желали только войны, в то время как парижане хотели положить ей конец. Когда же [те, что обретались в городе], убедились в том, что ополчение не желает более воевать, им разрешили войти в Париж, после чего каждый занялся своим прежним ремеслом, в то время как арманьяки продолжали безнаказанно вершить зло, убивали женщин и детей, и зажгли вокруг города множество пожаров, и не было никого, способного тому противостоять.

227. Кроме того, англичане подступив к Руану, со всех сторон обложили город[721] и причинили его жителям столько зла, сколь то могли, помощи же им не было ни с какой стороны. Им же вскоре случилось потерять аббатство Катрин-дю-Мон де Руан, каковая потеря весьма ослабила их сопротивление[722], но сказанная потеря была весьма на руку жалким предателям Франции, каковые желали только войны, ибо они уже успели посчитать, каковой выкуп им придется заплатить, оказавшись в английском плену[723].

228. Таковым образом, дела в королевстве французском вершились все хуже [и хуже], и вернее было бы называть французскую землю Опустошенной землей[724]. Во многом же, причиной тому было то, что герцог Бургундский каковой показал себя медлительнейшим из всех людей в том, что касалось самых насущных дел[725], ибо не покидал ни единого города, [куда приезжал], прежде чем там не воцарялось полного спокойствия, ежели его не принуждали к тому отчаянные мольбы, а в Париже все [продолжало] расти в цене. Ибо в сентябре, при наступлении холодного времени, в каковое полагалось приготовляться к зиме, за сотню добрых поленьев по-прежнему просили по II франка, за мешок угля — XVI парижских солей, за моль [дров] — X или же XII парижских солей, за ливр соленого масла — VII, или же VIII бланов, за яйца — по II парижских денье за штуку, за малую головку сыра — III парижских соля, за груши или яблоки весьма скромного размера — по денье за штуку, за две небольших луковицы — II парижских денье, за малый сосуд вина — II или же III блана, по таковым же дорогим ценам продавалось и все прочее.

229. Далее, в сказанном же сентябре месяце, герцог Бретонский[726] призван был к королю, и прибыл в Корбей, а оттуда — в Сен-Мор-де-Фоссе. Туда же прибыла королева, герцог Бургундский и множество иных сеньоров, так же они заключили мир[727], при том, что неведомо было, случилось ли то по воле королевы, или же против таковой[728]. Арманьякам же прощено было все, и злодеяния, каковые они совершили, и содействие, ими оказанное, дабы король английский смог высадиться [во Франции], по причине, что от сказанного короля они получили весьма щедрое за то вознаграждение[729], [в каковом содействии] они были уличены со всей неопровержимостью, и то, что они отравили обоих старших сыновей короля французского[730], о чем также доподлинно было известно, и кроме того отравили герцога Голландского[731], и вышвырнули королеву Франции прочь из ее собственного королевства. Однако, все это решено было предать забвению, в противном случае, они окончательно разрушили бы королевство французское и выдали королю Англии дофина, содержавшегося ими на положении пленника[732]. Таковым же образом был заключен этот мир, уж неведомо, с радостью или же с досадой, после чего в понедельник, на XIX день сентября месяца, тысяча IIIIc и XVIII года о том было объявлено в Париже шестью менестрелями при звуке четырех труб.

230. Далее, в названном же месяце, в начале такового, Ле Бо де Бар оставил пост парижского прево, на его же место назначен был дворянин по имени Жак Ламбан[733].

231. Далее, все в том же сказанном сентябре месяце, в Париже и в его окрестностях свирепствовало моровое поветрие столь жестокое, какового согласно свидетельствам, прежних поколений, не видано было уже IIIc лет, и ежели кому случалось заразиться, ему не было спасения от смерти, в особенности же то касалось детей и молодежи. В сказанном же месяце погибло столько людей, за столь малое время, что [могильщики] на парижских кладбищах понуждены были копать огромные рвы, и сваливать в них по XXX или по XL тел, каковые [тела] громоздились там [вперемежку], будто куски сала, их же затем сверху едва присыпали землей. И беспременно, денно и нощно, не было улицы, где бы не случалось бы встречи с несущими для больных Тело Господне[734], каковые [больные] перед кончиной познали всю глубину благости Божьей, в той мере, каковая не выпадала еще на долю христианина[735]. По словам тех же клириков, им никогда не случилось ни видеть, ни даже слышать о поветрии столь опустошительном, и столь беспощадном, от какового не было спасения никому из заболевших, ибо менее чем за V недель в Париже умерло более L тысяч человек. В среде духовных же лиц смертность была такова, что не случалось великой мессы, во время каковой не отпевали бы единовременно IIII, V, а то и VI усопших, в то время, как с оставшимися шел жестокий торг, и зачастую им приходилось платить по XVI а то и по XVIII парижских солей за великую мессу, или по IIII парижских соля за малую[736].

232. Далее, в то ре время, около XII числа октября месяца, когда еще не успело закончиться поветрие, арманьяки продолжали как и ранее, творить худшее из того, на что были способны, и зачастую приближались к самым стенам Парижа, и захватывали добычу, а также мужчин и женщин, каковым затем уводили в крепости, ими занятые[737]; и ни [заключенный ранее] мир и ни что иное не служило им в том препятствием, в то время как никто не смел поднять голоса против того, и воистину будет сказано, герцог Бургундский держал себя так, будто не находил в происходящем особого повода для беспокойства, единственно успокаивая народ ласковыми словами.

233. Далее, в течение всего октября и затем ноября, поветрие продолжало свирепствовать с прежней силой, как о том было сказано ранее, и мертвых стало столько, что негде стало их хоронить, и тогда вырыты были огромные рвы на, пять на [кладбище] Невинноубиенных и четыре — у Троицы[738], и на прочих в соответствии с их величиной, и в каждый сваливали до VI с тел или около того. И как доподлинно стало известно, парижские сапожники, собравшись в день Свв. Криспина и Криспиниана[739], принялись считать скольких из своего братства успели к тому времени потерять, и оказалось, что их полегло около тысячи VIII с человек, равно господ и слуг, это же касалось только сказанного же города и произошло в течение этих двух месяцев. Служители из Отель-Дьё, а также могильщики, копавшие ров на парижских кладбищах заявляли, что от Рождества Богородицы[740] до Праздника Непорочного Зачатия Св. Девы Марии[741] им довелось похоронить в Париже до C тысяч человек, при том, что из каждых IIII а то и V с умерло едва ли XII стариков, все прочие были детьми, юношами и девушками.

234. Далее, арманьяки продолжали удерживать за собой вышеназванные крепости и города, посему же в Париже была таковая нужда, что юноше XIII лет приходилось дабы наесться вдоволь отдавать за хлеб по VIII денье, дюжине каковых же хлебов ныне обходилась в VI парижских солей, при том что стоила ранее VII или же VIII бланов, а за малую головку сыра платить приходилось по X или же XII бланов, за четверть яиц — V или даже VI парижских солей, а мясо доброго барана или же быка стоило ныне XXXVIII франков, а малая связка поленьев из Марны, сплошь покрытых листьями — XL парижских солей или III франка за сотню, за моль прочих поленьев запрашивали XII солей, за связку прутьев XXXVI парижских солей за сотню, при том, что листьев в той связке было куда более чем прутьев, за четверть кислых груш — IIII парижских соля, за яблоки — II соля или же VI бланов, за ливр соленого масла — VIII бланов, за малую толику творога — XVI парижских денье, за пару башмаков, каковые ранее стоили VIII бланов, ныне просили XVI или же XVI, и так же все прочее, по всему Парижу продавалось по таким же дорогим ценам.

235. Далее, в названном же ноябре месяце[742] Красавчик Бар, иными словами мессир Ги де Бар, прозванный Красавчиком, был восстановлен в должности прево, какую ему случалось исполнять и ранее.

236. Далее, в названном же ноябре месяце, названным же мясникам даровано было разрешение восстановить Большую Парижскую Бойню[743], каковая обреталась ранее по соседству с Шатле, фундамент же таковой принялись расчищать на XI день ноября месяца.

237. Далее, XII дней спустя, король приказал объявлять при звуке труб, что дарует прощение всем и каждому, будь он арманьяк или кто иной, безразлично к тому, каковые преступления он совершил[744], за исключением троих, как то председательствующего в Провансе[745], мэтра Робера ле Масона[746], и Раймонда Рагье[747], ибо эти трое свершили столько предательств против королевской персоны, что таковой ныне отказывал им в милости, ибо на сказанных троих лежала вина за все то зло, о каковом сказано было ранее.

238. Далее, неделей позднее король вкупе с монсеньором Бургундским выступили против англичан, и затем расположились в Понтуазе, где вплоть до того времени, когда после Рождества минуло три недели пребывали в полной праздности, едино лишь разоряя окрестности[748]. Тогда же англичане осаждали Руан, и в это же время как дофин со своими людьми опустошал Турень[749], иные[750] же рыскали вокруг Парижа, убивая и грабя, при том, что ни герцог Бургундский ни его присные никоим образом не пытались воспрепятствовать ни англичанам, ни арманьякам. И посему в скором времени в Париже все вздорожало, в чем виновны были те, каковые упомянуты выше, в Париж невозможно было ничего доставить. В названное же время за небольшого поросенка просили VI или же VII франков, и мясо все без исключения настолько поднялось в цене, что бедный люд не мог себе его позволить, однако в сказанном же году урожай капусты выдался столь богатым, что Париж в течение всей зимы питался только ею, в то время как за бобы и горох вздорожали вне всякой меры[751].

239. Тогда же, в сказанное время, добрый пучок свечей весом в ливр продавался по цене в VIII бланов, или за по меньшей мере, за VII.

240. Далее, в сказанное же время все без исключения виноторговцы вынуждены были требовать за бочонок[752], продаваемый по оптовой цене VIII парижских солей с каждого, желающего сделать таковую покупку, в то время как за одну меру[753] полагалось требовать IIII парижских соля; ежели торговля шла в розницу, продавать по IIII парижских денье, дабы составить те же VIII парижских солей, или по VI денье, дабы составить XII парижских солей. Таковым же тягостным положение оставалось вплоть до Дня Всех Святых[754], каковой праздновался в тысяча IIIIc XVIII году[755].

1419

241. Далее, на XX день января[756], сказанного тысяча IIIIc и XIX года[757], англичане вошли в Руан, каковой принудили к сдаче силой, а также по причине того, что в городе не осталось средств к пропитанию, при том, что [защитники города] сопротивлялись англичанам весьма долгое время, иными словами, около VI или VII месяцев[758].

242. Далее, вслед за тем они подступили к Парижу, желая таковым образом подчинить себе остаток Франции, им же никто не оказывал сопротивления, за исключением добрых городов[759], прилагавших к тому некие усилия, но несмотря на то их принуждали к покорности, ибо дворянское сословие целиком, или за весьма небольшим исключением, оставалось к тому безучастным ввиду ненависти, каковую питали друг к другу арманьяки и бургундцы. Посему все в Париже все необходимое для поддержания жизни неимоверно поднялось в цене, большие вельможи тем были застигнуты врасплох. В сказанном же тысяча IIIIc XIX году за сетье[760] зерна требовали IV или даже V франков, за дюжину малых хлебцов[761] — VIII парижских солей, за малый кусок мяса — VI бланов, за бараньи потроха — XII денье, [за] малую головку сыра — IIII парижских соля, за III яйца — III блана, за ливр соленого масла — IV парижских соля, за четверть мелких яблок[762] — XVI денье, груши — по IV денье за штуку, за сотню копченых селедок — III экю, за сотню бочковых селедок — IV франка, за пару мелких луковиц — I денье, за две головки чеснока — IV денье, за четыре головки репы — II денье, за бушель[763] доброго гороха — X или даже XI парижских солей, и столько же за бобы, цена дров была столь же высокой, как о том сказано ранее, за сотню орехов требовали XVI денье, за пинту[764] оливкового масла[765] — VI парижских солей, за ливр свиного жира[766] — XII бланов, за пинту — XVIII денье, за ливр прессованного сыра — III парижских соля. Коротко говоря, все, что требуется человеку для пропитания, было неимоверно дорого, и за все, что раньше стоило I денье, ныне требовалось отдать IIII, единственно неизменными остались цены за металлы, как то латунь или же олово. Латунь продавалась по VI денье за ливр, олово же за X денье за ливр, или же за VIII денье. Сплавы продавались по IV парижских денье за ливр, притом что серебро в это время шло по X франков за марку[767], а за малый мутон[768], каковой ранее обходился в XVI солей, ныне требовали XX парижских солей.

243. Далее, в первую неделю февраля сказанного же года, англичанами занят был Мант[769], и множество соседних с ним крепостей, никто же не потрудился выступить им в помощь, ибо все французское дворянство ополчилось друг против друга, а дофин Франции враждовал с собственным отцом, по причине того, что рядом с последним обретался герцог Бургундский, а прочие французские сеньоры оставались в английском плену, в каковой попали после битвы при Азенкуре в день Св. Криспина и его брата[770], как о том сказано было ранее.

244. Далее, в том же феврале месяце, сказанного же года, тысяча IIIIc XIX, Красавчик Бар смещен был с должности парижского прево, а вместо него парижское превоство принял некий Жиль де Кламси[771], уроженец Парижа, какового события, иными словами, того, чтобы прево Парижа назначен был парижанин, не случилось помнить даже старожилам.

245. Далее, в следующем за тем марте месяце, за марку серебра просили XIV франков, за сетье доброго зерна — C парижских солей, за пинту доброго орехового масла — VI или даже VIII солей.

246. Далее, в следующем за тем марте месяце, в течение XV дней или около того зерно вздорожало настолько, что за сетье[772] просили VIII франков, а за VIII дней или около того, вплоть до окончания сказанного месяца, на всех перекрестках Парижа приказано было объявить, дабы отныне никто не смел торговать ржаным зерном[773] по цене выше III франков за сетье, а за смесь[774] даже наилучшего качества требовать более LX парижских солей за сетье, и ни один мельник не смел запрашивать за помол положенной за то цены серебром, иными словами, VIII бланов за сетье, и дабы отныне все булочники без исключения пекли добрый белый хлеб[775], и городской хлеб[776], и темный хлеб[777] из доброй муки, и сказанный хлеб весил не менее чем то объявлено было в приказе. Услышав же сказанное, торговцы зерном, а вслед за ними и булочники, прекратили работу, иными словами, вторые не пекли более хлеба, первые же, отказались выезжать из столицы[778] далее чем на лье, объясняя это страхом за свою жизнь[779], ибо англичане беспрестанно, не менее одного или двух раз в неделю являлись на мосту Сен-Клу, в то время как арманьяки постоянно доходили до самых ворот, и никто не смел ныне покинуть город.

247. Далее, в последнюю неделю марта, в год тысяча IIIIc и XIX-й, на каковой пришлась четвертая неделя Великого Поста, невозможно было найти хлеба дешевле чем XX солей за дюжину, по каковой цене его продавали на Крытом Рынке, что в Париже и на площади Мобер[780]. Как то доподлинно известно, те из булочников, каковые продолжали заниматься своим ремеслом, дабы удовлетворить всех желающих, вынуждены были продавать не более одного, или в лучшем случае двух хлебов в одни руки, при том, что у дверей каждой булочной стояло по L а порой и по LX человек, дожидаясь, пока хлеб извлечен будет из печи, после чего расхватывали его еще горячим. Столица же ныне управлялась таковым образом, что во все время Поста бедняки вынуждены были питаться исключительно черным хлебом, отвратительным на вкус, каковой сами же были вынуждены печь. На последней неделе Поста в город время от времени привозили морские гребешки, каковые продавали по XVI парижских солей за мешок, за каковые же гребешки в прежние времена просили по V бланов, ныне же за V или VI бланов приобрести можно было лишь малую толику, тогда же в город доставили малую же толику винных ягод, весьма грубых и маслянистых, за ливр каковых ягод просили по II соля, в то время как за одну добрую бочковую сельдь полагалось отдать VIII парижских денье, за копченую сельдь[781] — VI парижских денье, за малую каракатицу[782] — III или же IV блана, лук же вздорожал настолько что небольшой пучок из [XX или же] XXIV луковиц обходился ныне в IIII парижских соля.

248. Далее, около начала марта, арманьяки разграбили Суассон, истребив в нем огромное количество мужчин, женщин и детей[783].

249. Далее, в сказанном же году, в марте, в Сансе случилась великая резня, каковую устроил в нем сеньор де Гитри[784], занимавший в то время должность местного бальи, ввиду того, что бывшие в городе желали открыть ворота бургундцам, не поставив его о том в известность.

250. Далее, в сказанное же время празднование Пасхи пришлось на XVI апреля тысяча IIIIc и XIX года. Тогда же мясо продавалось по столь дорогой цене, что за быка, за какового ранее принято было отдавать VIII франков, или в X но не более того, ныне требовали LX франков, за теленка — IIII или же V франков, за барана LX солей или же IIII франка. Любое же мясо, пригодное для еды, будь то птица или что иное, обходилось в цену столь высокую, что сытный обед или ужин обошелся бы в сумму не менее VI бланов, [каковую следовало отдать за] добрую говядину, баранину или же сало, на два блана можно было приобрести не более II яиц, а за мягкий сыр просили VI или даже VIII бланов, за ливр соленого масла — XIV бланов, за свежее — XVIII бланов, за бараньи потроха — II соля или же VIII бланов, за баранье копыто — IIII денье, за баранью голову — III или IIII блана. Арманьяки же по-прежнему рыскали вокруг, убивая, грабя, и предавая огню женщин, мужчин, посевы, как о том сказано было ранее, и злодеяниями своими превзошли сарацин, им же никто не чинил в том препятствий, ибо герцог Бургундский по-прежнему вместе с королем обретался в Провене, каковой город они не спешили покинуть, и лишь XXVIII мая тысяча IIIIc и XIX года прибыли в Понтуаз, иными словами, туда прибыли король, королева и герцог Бургундский, и обогнули Париж со стороны Сен-Лорана, не посетив при том сам город[785], каковое событие поселило смятение в умах [парижан, из Понтуаза они же отправились в Мелён, где] заключили с арманьяками перемирие, каковому следовало продолжаться в течение следующих за тем трех месяцев[786], после чего вступили в переговоры с англичанами касательно заключения такого же перемирия, при том, чтобы отклонить их брачное предложение[787], королю же Франции, суверенному владыке христианского народа, было весьма нелегко ныне идти на уступки своему смертельному врагу, дабы таковым образом положить предел притязаниям собственного отпрыска и шайки носящих перевязь, каковая продолжала грабить и бесчинствовать без оглядки на заключенное перемирие.

251. Далее, как о том упомянуто было выше, в сказанное же время съестное продавалось по весьма высоким ценам, и за IIII головки чеснока весьма скромных размеров требовали IIII парижских денье.

252. Далее, на VIII или же XIX день следующего за тем июня, спустя X дней после заключения сказанного перемирия, или около того, в Париж доставлено было такое количество всякого добра, как то сала, и твердого сыра, что кучи съестного, каковые на Крытом рынке выставлены были на прилавках, превосходили человеческий рост, и товары, за каковые неделей ранее требовали по VI [франков], ныне продавались по III франка или же по II блана. В Париж завезено было столько чеснока, что количество, равное тому, за каковое ранее просили XII или даже XVI солей, ныне продавалось по V или VI бланов, кроме того, из Корбея и Мелёна, а также с равнин, каковые окружают Париж, и кроме того из Амьена и прочих добрых городов, прибыло огромное количество хлеба, каковой хлеб, надо сказать, был белее по цвету, и дешевле, но немногим лучше того, каковой ранее предлагали на рынке[788].

253. Далее, в канун Троицына дня, в Париж завезено было столько рыбы, что IIII или V морских языков доброго качества можно было приобрести за I гро[789], прочая морская живность шла по сходной с тем цене, в том же году Троица[790] пришлась на день Св. Варнавы, [иными словами], на IX день июля, тысяча IIIIc и XIX года.

254. Далее, на следующей за тем неделе объявлено было, дабы отныне мутоны, о каковых речь шла ранее, равные XVI солям, принимали по XIV парижских соля[791], и посему торговцы из дальних стран, узнавая о новой стоимости монеты, поворачивали прочь от Парижа, и не желали более торговать в городе, ввиду стоимости, каковую ныне получила сказанная монета, ибо в Париже ныне имели хождение бургундские бланы, именовавшиеся «любрами», каковые приравнивались по стоимости к VIII парижских денье за штуку, а на деле не стоили и III денье, ибо своим красным цветом[792] напоминали скорее жетоны[793]. И посему все без исключения сделки, касательно хлеба, вина или прочего, сопровождались жаркими спорами[794].

255. Далее, в сказанное же время, благодаря неустанным хлопотам герцога Бургундского, меж дофином и его отцом, королем, а также со всеми англичанами, подписано было мирное соглашение, или же договор, каковой мир заключен был в местечке, называемом Понсель, каковое располагается между Мелёном и Корбеем, в одном лье от Мелёна, по соседству с Пуйи[795], в каковом же месте все вассалы, состоявшие на той или иной стороне, обязались соблюдать сказанный мир, не скрещивая оружия с кем бы то ни было, по случаю чего во вторник, на XI день июля в Париже устроен был великий праздник, к сказанному же мирному соглашению на XIX день того же месяца примкнули все сеньоры, обретавшиеся в то время во Франции[796]. И по все время [в Париже], в особенности по ночам, беспеременно продолжалось празднование, в каковом принимали участие музыканты и прочие[797].

256. Далее, на предпоследний день названного месяца пришелся праздник Св. Евстафия[798], каковой отмечен был величайшим весельем, следующий же за тем день, в праздник Св. Германа[799], сказанное торжество сменилось горем, столь жестоким, каковым никогда ранее празднику не случалось завершиться, ибо ибо около X часов, едва лишь все изготовились идти на Болота[800], дабы там предаться играм и состязаниям, как то полагалось обычаем, Париж исполнился великим страхом, ибо через ворота Сен-Дени, в город вошли около XX или же XXX человек, пораженные ужасом столь великим, будто им случилось вырваться из лап смерти, из таковых пришедших, кто-то по видимости, изнемогали от ран, другие же, от ужаса, голода и жары, так, что напоминали скорее мертвецов, чем живых людей. Их же остановили у ворот и пожелали знать, каковая беда с ними приключилась, на что они принялись в ответ горько жаловаться, история же их была такова: «Мы явились из Понтуаза, каковой [город] этим же самым утром занят был англичанами, [в чем нет никакого сомнения], они же убивали и калечили всех, кого только могли обнаружить, нам же посчастливилось избегнуть гибели от их рук, ибо даже сарацинам не случилось причинить христианам столько зла.» Таковым же был их рассказ, в то время как стражникам, охранявшим ворота Сен-Лазар случилось увидать огромную толпу мужчин, женщин и детей, среди каковых были раненые, прочие же были ограблены до нитки. Кому-то случилось нести сразу двоих детей, в руках и на спине, женщины же частью были простоволосы[801], на других из одежды был только истрепанные корсеты, а порой и нижние рубашки[802], несчастные же священники имели на себе лишь нижние рубашки или стихари[803], с непокрытыми головами, и вся толпа разом плакала, кричала и жаловалась самым горестным образом, рассказ же их был таков: «Боже, милостью своей дай помощи нам в отчаянном положении нашем, ибо не далее как сегодняшним утром, мы все еще обретались в наших домах в спокойствии и довольстве, а в полдень случилось нам превратиться в бесприютных изгоев, молящих о хлебе.» Таковым же был их рассказ, при том, что часть из них лишалась чувств, другие же опускались на землю, будучи измученными и обессиленными вконец, ибо многие из них истекали кровью, прочие же изнемогли от усталости, ибо несли на себе своих детей, а день выдался притом безоблачный и жаркий. Таковым образом, на дороге, ведущей из Парижа в Сен-Дени обреталось III или даже IIII сотни, сидевших на земле таковым образом, каковые горько оплакивали случившееся с ними несчастье, и гибель родных и близких, ибо мало кому из них не случилось оставить в Понтуазе ребенка или друга. Горе же их возрастало стократно, случись им вернуться мысленно к друзьям, каковые ныне очутились во власти свирепых англичан, и бедные их сердца порой не выдержали, ибо с самого утра им не случилось съесть ни крошки, и выпить ни капли. А женщины, бывшие в тягости случалось выкидывали прямо во время бегства, и вскоре после того умирали. И не было никого, столь жестокосердного, дабы остаться глухим к их несчастью, и самому не заплакать от жалости. И по всю следующую неделю беспеременно, беженцы все шли и шли как то из Понтуаза, так и окружающих его деревень, и в Париже сбивались в огромные толпы, растерянные, не знающие как далее быть. Ибо все без исключения съестное продавалось по весьма дорогим ценам, в особенности то касалось хлеба и вина, [и не было в продаже вина], стоившего менее чем VIII денье за пинту, а за малый пшеничный хлебец просили VIII парижских денье, то же касалось и всего прочего, необходимого для пропитания.

257. Далее, парижане весьма поражены были тем, что король и герцог Бургундский, будучи в Сен-Дени в сопровождении немалого количества латников, не пришли на помощь Понтуазу, когда городу случилось попасть в руки [англичан], а вместо того, на следующий за тем день, избавившись от всего, что могло задержать их в пути, они отошли к Шарентонскому мосту и далее к Ланьи[804], и будучи в непосредственной близости от Парижа, проследовали прочь, не посетив сам город, по каковой причине парижане были пришли в великое смятение и весьма раздосадованы, ибо все происходящее напоминало едино паническое бегство прочь от англичан, каковым они вызвали к себе великое негодование как парижан, так и прочих жителей королевства, ибо в сказанное время во всем Париже не нашлось ни единого рыцаря, ни единого славного военачальника или же капитана, способного противостоять англичанам[805], на то лишь отважились прево Парижа и купеческий прево, не привыкшие держать в руках оружие. Англичане же, прекрасно осведомленные о том, что город охраняется едино лишь ополчением, ибо в самом Париже и вне его у них не было недостатка в друзьях и соглядатаях, в канун праздника Св. Лаврентия приблизились к городу, к самим его стенам, не встретив в том никакого сопротивления, но при том, не решились осадить Париж, из страха перед ополчением, ибо сумели разглядеть на стенах вооруженных людей, готовых защищать город. Сказанное же ополчение рвалось прочь из города, желая атаковать англичан в поле, однако, власть предержащие не позволили никому выйти за ворота. Англичане, уверившись в том, ушли прочь, убивая, грабя, опустошая все вокруг, забирая людей в плен ради выкупа, на следующий же день, в праздник Св. Лаврентия, вернулись и вновь дошли до самых стен Парижа, а затем вернулись в Понтуаз[806].

258. Далее, в день Св. Лаврентия[807] гремел гром и сверкали молнии, и буря была жесточайшей из всех, каковые только были виданы на человеческой памяти, и дождь лил с не меньшей силой, и сказанная буря не прекращалась в течение IIII часов. По этой же причине все вокруг преисполнились опасения, что [разразилась] война между Господом Нашим и Врагом [Рода Человеческого][808].

259. Далее, XII дней спустя или [около того], мясники вновь принялись восстанавливать Большую Бойню. В сказанное же время не было иных новостей, кроме как о злодеяниях, каковые англичане творили во Франции, продолжая изо дня в день они захватывать города и замки, и по их вине королевство французское весьма обеднело и обезлюдело, ибо они отправляли в Англию все [захваченное].

260. …таковым образом[809], великие же сеньоры Франции ныне же преданы были в руки англичан, по вине присущей им гордыни, за богохульства, каковые они изрыгали по сто раз на дню, за грабительство церквей, за то что имели обыкновение в пятницу угощаться мясом[810], а также насиловать девиц и женщин, и монахинь, и поджаривать мужчин и детей, коротко говоря, я твердо уверен, что даже римские тираны, как то Нерон[811], Диоклетиан[812], Деций[813] и прочие не совершили столько зла, сколь то они совершили и продолжают вершить. Все злодеяния, перечисленные выше, обрекающие душу а вечное проклятие, как то известно всякому, счастливо избегнули человеческого правосудия; касательно правосудия Господня я не буду вести речей, ибо так случилось, что Богиня Раздора, вкупе с отцом своим — Сатаной, каковым они преданы душой и телом — их же подвигла на жалкое предательство, и гнусное свершение[814], по причине какового все королевство ввергнуто будет в пучину погибели, ежели Господь в милости своей не подвигнет их к раскаянию [в сказанном преступлении], и не воспретит им отныне вершить зло касательно кого бы то ни было, как то им было свойственно ранее, ибо по причине их чудовищных злодеяний, о каковых сказано было выше, ныне народ гибнет в городах и в открытом поле от голода и мороза. Ибо едва им случилось свершить гнусную расправу над добрым герцогом, все бывшие в гарнизонах немедля оставили службу и разбежались во все стороны, грабя, мародерствуя, поджигая, хватая людей с целью выкупа, и посему все немедля вздорожало так, что зерно, каковое ранее строило не больше чем XL парижских солей, вскоре после того поднялось в цене до VI или даже VII франков, [а за сетье гороха или бобов требовали уже X или XII франков], сыр, яйца, масло, чеснок, лук, дрова, мясо, коротко говоря, все, что необходимо для жизни [взрослому] человеку, [животному], или ребенку, все поднялось в цене настолько, что даже за малую связку дров из сотни поленьев, ныне просили по III франка. По причине столь великой дороговизны, приказано было вырубить Венсенский лес[815], а за моль дров просили по XVI или даже XVIII парижских солей, в то время как моль состоял ныне из XXXII поленьев и не более того, за сумку угля теперь следовало отдать III франка, каковая же сумка, [ничем не худшая] ранее стоила V или же VI солей.

261. Далее, малые дети лишены были молока, ибо за пинту просили ныне X а порой и XII солей. Воистину, в сказанное же время бедняки не могли себе позволить ни мяса, ни жира, ибо на добрую мясную трапезу для малого ребенка истратить требовалось до III бланов. За пинту доброго свиного жира следовало отдать IIII или же V парижских солей, за баранье копыто — IIII денье, за коровье копыто — VII бланов, и столько же за потроха, за соленое масло — IIII соля, за одно яйцо — VIII денье, за малую головку сыра — VII парижских солей, за пару мужских башмаков — VIII парижских солей, за пару мягких туфель — VIII бланов, коротко говоря, после смерти доброго герцога все весьма возросло в цене, при том, что никто не выиграл для себя ни единого денье. Серебряные же деньги ныне потеряли всякую стоимость[816], ибо один блан, стоивший ранее XVI денье, в нынешнее время шел за III парижских денье из полновесного серебра, а старый золотой экю обходился в XXXVIII парижских солей[817], а марка серебра — в XIV франков. По той же причине, что деньги потеряли свою цену, никакие товары не поступали более в Париж, в то время как англичане по все дни подбирались к самым воротам Парижа, в то время как арманьяки, бывшие ничем их не лучше, наступали с другой стороны, при том, что каждому ныне вменялось в обязанность трижды в неделю нести часовую службу, единожды в городе, и дважды, под деревянным навесом на стенах[818], а зима была тогда в самом разгаре, и дождь лил без конца и стоял лютый холод. А время сбора винограда в сказанном году, иными словами в год тысяча IIIIc и XIX выдалось дождливым и промозглым, и ягоды сгнивали, и вино выходило худшим из всех, каковые только бывали на человеческой памяти, при том, что стоимость его поднялась вчетверо выше, чем то бывало на памяти ныне живущих, и по причине всех бед, каковые творились в Париже, любой владелец, чей [виноградник] располагался не далее чем в V или же VI лье от Парижа, вынужден был платить по V или VI франков за одну только доставку, и за вооруженную охрану в одном лье от Парижа — по XVI или же XX парижских солей, и это без учета того, что требовалось на выращивание, сбор, окучивание, подрезку, и прочих расходов. Посему, когда все было наконец выращено и собрано, названный виноград не отличался ни цветом, ни зрелостью, ни доброй ягодой, но вместо того, большей частью своей отдавал запахом гнили, ибо мало кто решался браться за сбор когда тому приходило время, из страха перед теми, о каковых речь шла выше, и ежеминутного ожидания предательства, каковое могло от них последовать. Посему в канун праздника Всех Святых[819] вопреки обычаю молчали колокола[820], каковым полагалось звонить по умершим, единым же тому исключением был пожарный колокол, и все же — вопреки всем бедам, горестям и злосчастьям, ни папа, ни император, ни король, ни герцог, сколь я то полагаю, не удосужились ранее столь столь торжественной и великолепной заупокойной службы, каковая отслужена была по доброму герцогу Бургундскому, да пребудет с ним милость Господня.

262. Далее, в соборе Парижской Богоматери, таковая была совершена в день Св. Михаила[821], со всей полагающимся к тому сердечным сокрушением, и горели в монастыре свечи и факела, всего же на них истрачено было IIIc ливров воска[822], проповедь же при том со всем сердечным сокрушением произнес ректор Университета, имя же ему было Жан л’Арше[823]. После чего все парижские приходы [и все религиозные братства без всякого на то исключения], предались молитве, и повсюду зажжены были огромные свечи и факела, и все без исключения монастыри затянуты были изнутри черным траурным полотном. И отслужена была заупокойная месса, и хоры пели Subvenite[824], и вигилии[825] из девяти псалмов, и во всех монастырях выставлены были на всеобщее обозрение геральдические знаки доброго герцога, а также геральдические знаки сира де Навайля, сгинувшего вместе с ним[826], да упокоит Господь их души, и вслед за тем души прочих погибших, и да пребудут они в благоволении Его, каковое благоволение простер он на Апостолов, изрекши «Мир вам!»[827] ибо по все время проклятой этой войны совершенно было столько зла, сколь как мне то сдается, не случилось в королевстве французском и за LX прошлых лет, и сколь то вместили в себе последние XII. Увы! Первоначально утрачена была Нормандии, и большая часть из тех, каковые ранее пахали землю, и обретались в сказанных местах со своими женами и хозяйствами, и не ведали, что такое опасность, и вслед за ними купцы и поставщики товара, клирики, монахи и монахини, и люди всех сословий и состояний, все ныне превратились в изгнанников, вынужденных бежать прочь из мест прежнего обитания, и превратиться в бродяг, бесприютных как дикие звери, и те, кто ранее сами раздавали милостыню обездоленным, в укор своему состоянию вынуждены отныне молить о ней, а те, кто ранее обладал штатом слуг, отныне сами идут в услужение, иные же, предавшись отчаянию, превратились в убийц и воров, а добродетельные девицы и добродетельные женщины, ранее воздерживающиеся от всякого зла, жестокой необходимостью повергнуты были во грех, и сколько священников, а также монахов, монахинь и послушниц, а также иных богобоязненных и прочих женщин строгого нрава, отныне вынуждены были скитаться, предав на поругание тело свое и душу, подвигнутые к тому отчаянием, Господь знает, каково их число. Увы! Сколько детей родились на свет мертвыми по причине отсутствия помощи, сколько же умерло без покаяния, по причине чужого жестокосердия или по каковой иной, сколько их безвестно полегло в лесах или иных гиблых местах, и не были захоронены в освященной земле, сколько свадеб расстроилось, сколько церквей сожгли дотла, и сколько часовен, и богаделен, и больниц, в каковых обыкновенно шло святое служение Господу, и вершились дела милосердия, где на пепелищах остались едино тайники, надежно схороненные от глаз, содержимое каковых уже никогда более не послужит добру, и сколько церквей, прежде радовавших глаз, и священных реликвий, и прочего скарба сгинуло навеки, и не послужит более для доброго дела, разве что скрытое в них обнаружено будет случайным образом. Коротко говоря, как то мне сдается, никто разумом своим не в состоянии охватить и перечислить все огромные, тяжкие, неимоверные злодеяния, обрекающие души на вечное проклятие, каковые свершены были вслед за тем, как заявил о себе злосчастный, проклятый навеки граф д’Арманьяк, коннетабль Франции, каковые злодеяния невозможно измыслить разумом и описать словами, при том, что они свершались в королевстве французском, а льющаяся на землю невинная кровь вопияла к Господу о мести. Я же полагаю в душе своей, что сказанный граф д’Арманьяк был сам Дьявол в телесном обличии, ибо мне отнюдь не случилось видеть, ни одного человека, среди тех, кто держал его сторону, и славил его имя, и носил перевязь, бывшую его знаком, каковой человек придерживался бы христианского закона и веры, но все они поголовно по отношению к любому, оказывавшемуся в их власти вели себя так, словно отринули [веру в] Создателя, и сказанное ясно было всем во всем королевстве французском. Ибо осмелюсь сказать, сам король Англии не решился бы пройти [огнем и мечом] королевство французское, ежели бы в нем не не посеял разлад тот, кто носил это проклятое имя, и вплоть до настоящего времени Нормандия оставалась бы частью Франции, и благородная французская кровь не пролилась бы рекой, и благородные сеньоры сказанного королевства не вкусили бы горечь изгнания, и не случилось бы проигранной битвы и столько добрых людей не полегло бы в злосчастный день в сражении при Азенкуре, и сам король не лишился бы стольких преданных и добрых друзей, не вмешайся в то обуянный гордыней человек с проклятым именем Арманьяк. Увы! Свершившие сказанные злодеяния навеки покрыли себя грехом, и ежели по все время, сколько отпущено жить на свете их бренным телам, они не принесут в том покаяния, их души с неизбежностью ввергнуты будут в тяжкое, вечное проклятие. Ибо нельзя солгать перед лицом Господним, ибо он всевидящ и преисполнен милосердия, и никому, сколь долгой не была бы его жизнь, и сколь безумных надежд бы он не питал, и сколь не упивался бы скоротечной славой, не избежать расплаты по делам его. Увы! Как то сдается мне, со времен Хлодвига, бывшему первым христианским государем не случилось Франции претерпеть столь великий раздор и разорение, как то происходит ныне, ибо Дофин и ночью и днем промышляет едино, как ему вместе со своими приспешниками огнем и кровью опустошить страну, принадлежащую его же отцу, в то время как англичане со своей стороны вершат не менее зла, чем сарацины. Но те же англичане многое выигрывают в сравнении с Дофином и его присными, каковые сами себя зовут арманьяками, ибо несчастный король вместе со своей королевой со времени взятия Понтуаза вынужден влачить свое существование в жалком домишке в Труа[828], словно изгнанники, происками собственного сына вынужденные бежать из своих владений, о каковом деле ни один добрый человек не может думать без сердечного сокрушения.

263. Далее, король встретил в Труа праздник Всех Святых тысяча IIIIc и XIX года, в то время как бывшие в Париже не имели достоверных вестей о будущем его возвращении, чем многие добрые [парижане] были весьма раздосадованы[829].

264. Далее, король Рождество также встретил в Труа, ибо покинуть Труа никто не решался по причине бывшего у них недостатка воинских сил, а также страха перед англичанами и арманьяками, ввиду того, что и те и другие жаждали его захватить, в особенности то касалось арманьяков, каковые желали [вынудить его заключить выгодный для них] мир[830]. В-третьих, в Париже все товары вздорожали настолько, что даже мудрейший в таковых условиях не смог бы жить, и в особенности то касалось хлеба и дрова, на них же цены были столь высоки, как того не случилось за последние IIc лет. А что касается мяса, по причине того, что приближалось Рождество[831], за четверть барана, ежели тот был хорош, просили XXIIII соля, а за цельного барана — VI франков, за гуся[832] — XVI парижских солей, за прочую [птицу][833] — ту же цену. В сказанное же время в городе не появлялись женщины, обыкновенно торговавшие яйцами, сыром Бри[834], горохом, и бобами, ибо арманьяки разрушили все [вокруг], а женщин и детей забрали в плен ради выкупа, в то время, как англичане наступали с другой стороны. По причине их превосходства в силе, с ними пришлось заключить перемирие, при том, что англичане были злейшими врагами короля, с ними же заключили перемирие от середины декабря, вплоть до марта[835].

1420

265. Подошли к концу декабрь, январь, февраль, но ни король ни королева не являлись в Париж, оставаясь по-прежнему в Труа, тогда как арманьяки беспеременно рыскали вокруг Парижа, грабя, мародерствуя, сжигая, убивая и насилуя женщин, девиц и монахинь. И на десять лье вокруг Парижа не осталось никого иначе как в добрых городах, [когда же они искали убежища в добрых городах], пытаясь захватить с собой свое добро, будь то съестное, или иные какие пожитки, их лишали последнего латники, принадлежавшие к той или иной стороне, равно бургундцы или арманьяки, ибо все они преследовали только лишь свои цели, в то время как большая часть [сказанных беженцев], равно женщин или мужчин, достигнув наконец добрых городов, оказывалась там с пустыми руками, в то время как на добрые города ложилось бремя по пропитанию приходивших из деревень, по каковой причине хлеб настолько поднялся в цене. Ибо в сказанное время за сетье отнюдь не лучшего зерна просили X франков, в то время как франк стоил XVI парижских солей, а за помол одного сетье муки приходилось платить VIII или же X парижских солей, не считая того, что мельники присваивали себе мошенническим образом[836].

266. Посему приказано было, дабы зерно взвешивали, прежде чем отдать его в руки мельнику, и то же самое делали с мукой, и за сетье, [по весу] равнявшееся VIII сетье приходилось платить IIII парижских соля.

267. Далее, в сказанное же время, из продажи [булочники] совершенно прекратили печь белый хлеб, а ежели и пекли, требовали за него по меньшей мере VIII парижских денье за буханку[837], по каковой причине бедный люд не мог себе позволить таковой приобретать, и большая часть бедняков питалась исключительно черным хлебом[838].

268. Далее, в сказанное же время, от начала и до конца Великого Поста[839], сохранялась сказанная дороговизна, ибо в продаже было не сыскать ни специй, ни инжира, ни винограда, ни миндаля[840] иначе как за V парижских солей, оливковое масло же стоило IIII парижских соля.

269. Далее, зеленая краска[841] обходилась так дорого, что за количество ее, необходимое для окрашивание одного она[842] полотна, просили XIV парижских солей, прочие же краски стоили не менее того.

270. Далее, в сказанное же время, в марте тысяча IIIIc и XX года истекло время перемирия, [каковое заключено было] с англичанами, у них же запросили нового перемирия, ожидая также решения герцога Бургундского [касательно этого вопроса][843], однако английский король не пожелал такового предоставить, ежели ему не будут уступлены замок Бомон, и Корбей и Пон-Сен-Максанс, и прочее в том же роде[844], ему же в том было отказано. И посему военные действия возобновились как и прежде, при том, что обе стороны желали едино подчинить своей власти Париж, [едино лишь] по причине богатства, каковое жаждали себе присвоить, помышляя только лишь о том, чтобы разграбить все что можно[845].

271. Далее, в сказанное же постное время, в Страстную Пятницу[846], каковая пришлась на V день апреля, арманьяки подступили к городу словно демоны, порвавшие свои путы, и рыскали вокруг Парижа убивая, мародерствуя и грабя. Они же в сказанный день подожгли крепость Шампиньи-сюр-Марн, в том же огне сгинули женщины, дети, мужчины, быки, коровы, овцы и прочий скот, овес, пшеница и прочее зерно, и ежели кто пытался вырваться, дабы спастись от огня, его пронзали копьями, и прежде чем он оказывался на земле, в нем бывало торчали уже III или IIII копья, или же лезвия топоров, таковую весьма жестокую расправу они предприняли в сказанный день, в то время как на следующий за ним, в канун Пасхи, в замке, именуемом Круасси[847] вершили равные или худшие злодеяния.

272. Далее, за неделю до того парижские и прочие купцы отправились в Шартр и прочие места, бывшие поблизости, желая добыть продовольствия для города Парижа, каковой в том весьма нуждался, но едва лишь им случилось покинуть город, арманьяки немедля узнали о том от своих приспешников, в каковых в Париже не было недостатка, и посему шли за ними до Галлардона[848] и в сказанном месте их взяли в осаду, и посему на Пасху за мясо[849] запрашивали столь высокую цену, что большинство парижан вынуждено было в сказанный день питаться исключительно салом[850], каковое они могли для себя раздобыть, при том что четверть доброго барана стоила не менее XXXII парижских солей, а за малый овечий хвост просили X парижских солей, за телячью голову или потроха равным образом, по XII солей, за коровью[851] — VI парижских солей, свинина стоила также дорого, а говядины в Париже в тот день вовсе было не сыскать. И как то доподлинно известно, мясники, обретавшиеся на Большой Бойне в Бове заявляли и клялись в том честью своей гильдии, что за много лет, бывших ранее, не случалось так, чтобы во всем Париже и его окрестностях забито было животных меньше, чем ранее то приходилось на одного мясника.

273. Далее, Пасху, каковая пришлась на сказанный год, иными словами, год тысяча IIIIc и XX король также встретил в Труа.

274. Далее, в сказанный же год фиалки — голубые и [желтые] появились уже в январе месяце, при том, что в прошлом году цветение их началось только в марте[852].

275. Далее, на Пасху тысяча IIIIc и XX года, каковая пришлась на VII день апреля, уже цвели розы, каковые за пятнадцать дней мая все успели завянуть, в начале же мая принялись торговать доброй вишней, а в конце мая хлеб уже вызрел, каковое событие в прошедшем году пришлось не ранее праздника Св. Иоанна[853], прочие же плоды созрели сходным образом, что обернулось великим благом для неимущих, ибо [за съестное] по-прежнему спрашивали весьма высокую цену, как о том сказано было ранее, в то время как одежда была и того дороже. Полотно [бывшее ранее] по XVI солей, ныне стоило IL парижских солей, за он[854] доброго холста просили XII солей, за бумазею[855] — XVI парижских солей, за саржу — XVI солей, за шоссы и башмаки еще дороже, чем раньше[856].

276. Далее, в сказанное же время арманьяки жестокостью своей превзошли все бывшее ранее, и убивали, грабили, насиловали, сжигали церкви вкупе с людьми, в них бывшими, беременными женщинами и детьми, коротко говоря, они творили все зло, каковое способна измыслить свирепость и жестокость, сходная более с делом рук дьявольских, нежели человеческих[857]. Посему же явилась нужда начать переговоры с королем английским, каковой был заклятым врагом Франции[858]; по причине же злодеяний, каковые вершили арманьяки[859], ему пришлось отдать в жены одну из французских принцесс, по имени Катерина[860]. Он же на VIII мая тысяча IIIIc и XX года провел ночь в аббатстве Сен-Дени, и на следующий за тем день въехал в город через ворота Сен-Мартен, его же сопровождало, как то сказано было ранее, не менее VII тысяч лучников и воинов в [одетых в полотно?][861], перед ним же несли шлем увенчанный золотой короной[862], дабы таковым образом удостоверить его сан, а также вышитое изображение амаранта[863], бывшее его личным знаком[864]. Он же остановился в тот день у Шарентонского моста, дабы назавтра выехать в Труа, на встречу с королем. Там же ему город преподнес ему в дар IIII телеги [груженые бочонками] с вином весьма доброго качества[865], он же сделал вид, будто сказанный дар в его глазах немногого стоил.

277. Далее, в сказанный день никого из парижан не выпускали из города[866].

278. Далее, оттуда он отправила в Труа[867], при том, что арманьяки не чинили ему в том препятствия, при том что похвалялись, будто разобьют его наголову, а сами же не осмелились показаться.

279. Далее, на Троицын день тысяча IIIIc и XX года, каковой пришелся на II день июня, сказанный король английский обвенчался в Труа с принцессой французской, а в следующий за тем понедельник, когда французские и английские рыцари, в согласии с обычаем, захотели устроить турнир, в ознаменование брачного торжества столь высокородного принца, король Англии во славу какового они желали устроить сказанный турнир, дабы сказанным образом доставить ему удовольствие, сказал, и это слышали все вокруг: «Я прошу монсеньора короля, с чьей дочерью я [ныне обвенчался], и всех слуг его, своим же слугам я приказываю, дабы завтрашним утром мы все были наготове отправиться в поход и подступить с осадой к городу Сансу, в каковом обретаются враги монсеньора короля. В сказанном же месте любой из нас, кто того пожелает, сможет в свое удовольствие преломить копье и сойтись в турнирном бою, и явить свою доблесть и отвагу, ибо нет в мире доблести выше чем вершить правосудие над злыми, и позволить бедному люду жить [без опаски]»[868]. Засим король дал ему в том свое соизволение, прочие же заверили его в своем на то согласии, и стало посему. Таковым же образом в праздник Св. Варнавы, на XI день сказанного июня месяца город был взят[869], оттуда же они выступили затем, дабы взять в осаду Монтеро-где-Йонна-низвергается-вниз[870].

280. Таковым же образом, в тысяча IIIIc XX году они подступили к Монтеро, в то время как бывшие внутри сдались ради спасения жизни, откупившись от них деньгами[871]. Среди прочих там же обретался сир Гитри[872], величайший в мире деспот и злодей, каковой затем вместе со всеми прочими отпущен был на волю, и вслед за тем в Гатинэ и прочих местах совершил столько зла, что превзошел в том сарацин.

281. Далее, оттуда король Английский и вместе с ним герцог Бургундский отправились к Мелёну и подступили к нему с осадой.

282. Далее, в сказанное же время, в середине августа, в разгар сезона уборки винограда, арманьяки продолжали рыскать [вокруг города] чаще чем то было ранее, по их же вине все товары, в особенности в Париже, выросли в цене, как то за пара башмаков ныне просили X парижских солей, за пару шосс далеко не лучшей работы — II франка или XL солей; и все прочее, что надобно человеку для поддержания жизни продавалось по таковым же ценам.

283. Далее, золотой экю[873], ранее стоивший XVIII парижских солей, ныне обходился в IIII франка, или даже более того, а [добрый] английский нобль[874] обходился ныне в VIII франков.

284. Далее, в сказанное же время в Париже ощущался таковой недостаток монеты[875], что беднякам не доставалось милостыни вовсе, или же доставалась в количестве весьма скромном, ибо в сказанное же время IIII старых парижских денье стоили выше чем I гро достоинством в XVI денье, каковой ныне был в обращении. Чеканившиеся же любры[876], достоинством в VIII денье, отличались весьма дурным качеством, так что их ранее отказывались принимать, в то время как вышеназванные гро пытались даже изъять из обращения по суду. Кроме того, тяжкое положение ухудшалось еще тем, что хлеб, ранее стоивший VIII денье отныне обходился в X[877], а тот, что ранее стоил XVI денье, теперь обходился в XX[878].

285. Далее, за ливр добрых свечей просили XX бланов, за одно яйцо — IIII денье, за ливр прессованного сыра — VIII бланов.

286. Далее, в самый день, на каковой пришелся праздник Св. Ремигия[879] объявлено было, что отныне хлеб за V бланов будет стоить II парижских соля, а хлеба за X денье — XII денье, за одно яйцо ныне следует платить VI денье, за бочковую сельдь — XII денье, за «пудреную» сельдь[880] — V бланов.

287. Далее, в названное же время года, вино вздорожало настолько, что один бочонок такового вина, сделанного из винограда, выращенного в окрестностях Парижа, обходился ныне в XXI или XXII франка, а порой и более; в сказанном же году молодое вино из винограда, собранного в августе, во многих случаях прокисало или же становилось жирным[881].

288. Далее, в сказанное же время арманьяки продолжали рыскать вокруг Парижа, приближаясь к самым воротам, и устраивали пожары, и хватали купцов у самого въезда в город, и никого не выпускали вон. И дозволено было думать, что среди бывших в то время у власти, часть обретались с ними в сговоре[882], ибо ни одному купцу не удавалось проникнуть в город или покинуть таковой, сохранив свой приезд или отъезд в достаточной тайне, дабы они загодя о том не узнали. Посему в Париже не осталось вовсе товара, в особенности же то касалось хлеба и дров, и посему за сетье доброй муки ныне просили XVI или даже XVII франков, а за связку поленьев из Марны весьма сомнительного качества — IIII франка, прочие же товары стоили не менее дорого, ибо королевское войско, стоявшее под Мелёном проводило время в полной праздности, единственно грабя и разоряя окрестности на XX лье вокруг.

289. Далее, оно оставалось в таковом положении в течение всего октября и вплоть до XVII ноября, на каковой день, в воскресенье, пришелся праздник Св. Германа, когда наши сеньоры вошли в Мелён, в то время как бывшие в городе сдались на милость [короля[883]], ввиду того, что умирали от голода, и съели собственных лошадей, каковые у них оставались.

290. Далее, в следующий за тем четверг в Париж доставлено было около V или VI сотен пленников из сказанного Мелёна, каковых поместили затем в различные тюрьмы[884].

291. Далее, взяв Мелён, наши французские сеньоры, как то [король французский], король английский, обе королевы[885], герцог Бургундский, рыжий герцог[886] и множество иных сеньоров, равно французских и прочих, оставались в Мелёне или же Корбее вплоть до первого декабря, дня Св. Элигия, каковой день пришелся на воскресенье. В сказанный же день они въехали в Париж с величайшей торжественностью, ибо вся широкая улица Сен-Дени, по каковой двигалось шествие, от вторых ворот[887] и вплоть до собора Нотр-Дам де Пари[888], и прочие улицы также были украшены коврами весьма роскошным образом, в то время как большая часть горожан, из тех, что обладали силой и властью, одеты были в красное[889]. На улице же Каланд[890], каковая проходит перед дворцом, представлена была весьма жалостная мистерия Страстей Господа Нашего, словно бы повторявшая посредством живых людей изображения, каковые можно видеть на хорах Нотр-Дам-де-Пари, подмостки же протянулись в длину на сотню шагов, от улицы Каланд, вплоть др стен Дворца[891], и не было ни одного человека, чье сердце не прониклось бы скорбью при виде сказанной мистерии. Также не случалось ранее ни одному принцу быть принятым со столь великим ликованием, ибо на каждой улице их встречали процессии клириков с пением Te Deum Laudamus и Benedictis qui venit[892], облаченных в стихари и плащи, каковые клирики [несли в руках священные реликвии], это же происходило между V и VI часами пополудни, и далее до скончания ночи, когда им пришло время разойтись по своим церквам. Они же принимали в том участие с великим ликованием и радостью сердечной[893], сказанную же радость весь народ разделял в полной мере, ибо каждый норовил протиснуться поближе к сказанным сеньорам, и принести им свои жалобы, при том что последние не выказывали ни малейшего недовольства; ввиду того, что в Париже царила тогда столь жестокая нищета, что большинство мелкого люда обречено было на голод, ибо одна хлебная коврига, стоившая ранее IIII парижских денье, ныне обходилась в IL, парижских денье, а сетье муки стоило XXIIII франка, а [сетье гороха или добрых бобов] — 20 франков.

292. Далее, на следующий за тем, II день сказанного месяца, в Париж торжественно въехала королева, каковую сопровождали королева английская, жена герцога Кларенса, брата короля английского, их же приветствовали с не меньшим ликованием, каковым ознаменовано было воскресенье, о чем сказано было ранее. Сказанные же королевы въехали в город через ворота Сент-Антуан, улицы же по всему направлению их следования украшены были столь же пышно, как о том сказано было ранее.

293. Далее, не прошло и VIII дней после их приезда, как пшеница и мука поднялись в цене[894] настолько, что за сетье муки, отмеренного парижской меркой, на Крытом рынке в сказанном же Париже запрашивали до XXX франков ходившими тогда монетами, а добрая мука стоила XXXII франка, прочее же зерно также обходилось весьма дорого, хлеба же было не найти дешевле чем за XXIIII парижских денье за ковригу, сказанный же хлеб состоял из одних отрубей[895], и не превышал по весу XX унций или около того, в самом лучшем случае. В названное же время бедный люд и бедные клирики испытывали жесточайшую нужду, ибо за мессу не удавалось выручить более II парижских солей[896], в то время как бедный люд вынужден был довольствоваться лишь капустой и репой, каковой суп[897] им приходилось есть без хлеба и соли.

294. Далее, в канун Рождества хлеб подорожал настолько, что коврига, стоившая ранее IIII денье, ныне обходилась в VIII, при том, что ее невозможно было приобрести даже за названную цену, ежели не отправиться в булочную затемно, и не раздать хозяевам и слугам по пинте или же по полупинте вина, в то время как вино в те времена продавалось по меньшей мере по XII денье за пинту, однако, те, кто мог себе это позволить, отдавали названную цену не торгуясь, ибо еще до VIII часов утра у дверей булочных начиналась столь великая давка, каковую трудно было себе вообразить, не увидев воочию[898]. Несчастные же создания, чьи мужья работали в поле день напролет[899], [а дети, бывшие в доме, умирали от голода, ежели им] не удавалось достать хлеба по причине дороговизны или же давки, по всему Парижу разражались жалобными криками, [воплями], и жалобными же сетованиями, в то время как малые дети кричали «Я умираю от голода!» Тогда же к кучам навоза[900] на улицах Парижа, в тысяча четыреста XX году, льнули по X, XX, а порой и по XXX мальчиков и девочек, каковы на них же погибали от голода и холода[901], и не было в городе человека столь жестокосердного, каковой не испытал бы великого сердечного сокрушения, слушая посреди ночи их вопли «Увы! Я умираю от голода!» в то время как бедные горожане были не в силах им помочь, ибо у них самих не было ни пшеницы, ни хлеба, ни единого полена, ни куска угля, в то время как тем же беднякам приходилось и днем и ночью нести часовую службу, и не было ни малейшей возможности помочь другому.

295. Далее, в сказанном же декабре месяце Кламеси был низложен с поста парижского прево, в то время как превотство Парижа принял рыцарь, имя которому было [монсеньор] Жан дю Месниль[902], это же случилось на XVII день декабря, в день Св. Лазаря.

296. Далее, на следующий за тем день Св. Стефана[903] купеческим прево был назначен некто по имени мэтр Юг ле Кок[904].

297. Далее, на следующий за тем день Св. Иоанна-Евангелиста, на XXII день декабря, епископом Парижским был объявлен некий мэтр Жан Куртекюис[905], магистр теологии, человек весьма достойного нрава.

298. Далее, в сказанный же день, принцесса французская по имени Катерина, каковую взял в жены король английский[906], препровождена была в Англию, проводы же эти представляли собой весьма жалостное зрелище, в особенности же горьким было прощание короля французского и его дочери.

299. Далее, король английский оставил за себя в должности капитана Парижа своего брата, герцога кларенсского, а с ним двоих графов, каковые не принесли городу ничего хорошего[907].

300. Далее, в сказанное же время пшеница обходилась столь дорого, что за одно сетье доброй пшеницы просили по XXXII франка и более того, за ковригу хлеба в XVI унций весом[908], состоявшую едва ли не из одной соломы — VIII бланов, касательно же бобов и гороха, следует сказать, что ни один бедняк не мог себе таковых позволить, ежели не получал их [в качестве милостыни].

301. Далее, за пинту вина, каковое обыкновенно принято было пить[909], просили по меньшей мере XVI парижских денье, в то время как подобное же вино в лучшие времена по стоимости не превышало II парижских денье.

1421

302. Далее, в сказанное же время, на праздник Сретения Господня[910], в утешение бедному люду[911], с цепей спущены были исчадия ада, как то подати, мальтоты, четвертины[912], в то время как правители пребывали в постоянной праздности, и не зная где раздобыть денег, едино лишь обложили весьма высокими пошлинами все товары, каковые только поступали в Париж, равно взимая деньги прямым образом, так и обязывая к вспомоществованию. Посему на Пасху все товары вздорожали настолько, что добрый бык обходился в IIc франков или более того, а добрая телка в XII франков, кусок сала — VIII или X франков, поросенок — XVI или же XX франков, малая головка сыра, вся белая как молоко — VI парижских солей, все прочие продукты стоили не менее того, а за сотню яиц просили XVI парижских солей. И посему весь день напролет и всю следующую за тем ночь, по причине сказанной дороговизны, город оглашался долгими жалобами, причитаниями, стонами и горестными криками, каковые как я полагаю, превосходили те, каковые издавал в Иерусалиме пророк Иеремия[913], оплакивая разрушение города, и пленение детей Израилевых, уводимых в рабство в Вавилон, ибо днем и ночью не смолкая, мужчины, женщины и малые дети кричали: «Увы! Я умираю от холода!», а иной вопил о голоде. И как то доподлинно известно, в зима [в сказанном году] тянулась куда дольше, чем то случалось за последние сорок лет, оставшиеся в человеческой памяти, ибо на Пасху выпал снег, и стояли морозы, и холод приносил столь жестокие страдания, сколь то можно себе вообразить. Посему, при виде столь жестокой нищеты, в в добром городе Париже нашлись несколько добрых людей, поставивших себе скупить три иди четыре дома, в каковых домах устроены были приюты для бедных детей, посреди Парижа умиравших от голода, им же ныне предоставлялся суп[914] для еды, и огонь для обогрева, и постели[915], где можно было уютно спать, и менее чем за три месяца, установлено было в каждой богадельне до XL кроватей, или более того, и каждая кровать была застлана всем необходимым, каковые вещи отданы были добрыми парижанами, одна же из сказанных богаделен обреталась на улице Омери[916], другая — напротив дворца[917], а третья — на площади Мобер[918]. И как то доподлинно стало известно, в теплое время года, иными словами, в апреле, те, что в течение зимы варили компоты[919] из яблок или же тёрна, и затем избавлялись от избытков сказанных фруктов, выбрасывая их прямо на улицу, дабы сказанные фрукты стали пищей для свиней, принадлежавших сент-антуанским монахам[920]. Однако же, свиньи не успевали до таковых добраться, ибо едва лишь сказанным фруктам случалось оказаться на улице, они становились добычей бедноты, и женщины вкупе с детьми набрасывались на них с величайшей жадностью, каковое зрелище никто не мог наблюдать без сердечного сокрушения, ибо они пожирали то, чем гнушались даже свиньи, к примеру, поедая сырые капустные кочерыжки без хлеба, и дикие травы[921] без хлеба и соли. Коротко говоря, дороговизна в городе была таковой, что горожане питались единственно хлебом и зеленью, не имея возможности позволить себе мяса, бобов или гороха, за каковые просили невероятные цены.

303. Далее, в марте месяце, ближе к его концу, в пасхальное время, арманьяки избрали день, дабы сразиться с армией герцога Кларенсского, бывшего капитаном Парижа, и герцога Остетского[922], старшего брата короля английского, и место же для битвы избрано было между Анжером и Ле Маном, на берегу Луары[923]. Туда же герцог Кларенсский отправился загодя, желая разведать место [будущего сражения], сказанное же место находилось в земле, бывшей под властью арманьяков[924], ему же пришлось пересечь сказанную реку по весьма узкому мосту, в сопровождении тысячи Vc человек свиты и Vc лучников. Враги его, повсюду имевшие приспешников, прознали о том, и в лесу, каковой следовало пересечь вслед за рекой, разместили два засадных отряда, а перед въездом в сказанный лес разместили на невысоком холме, [на виду] у англичан, до IIIIc латников. Таковым образом, они желали обмануть англичан, каковым предлагалось поверить, что больше людей и противника нет, в то время как далее на равнине стояла огромная армия, каковая повергла англичан в замешательство, в то время как вышеназванные засадные отряды, завидя, что англичане углубились в лес, оказались у них в тылу, и разрушили мост, после чего атаковали их их сзади и с боков, в то время как прочие ударили спереди[925], и таковым образом, всех пронзили мечами[926], за исключением IIc или около того — менестрелей, и прочих, ударившихся в бегство, и тем избежавших общей участи, они же затем как могли восстановили мост и разбежались, скрывшись в крепостях. Бывшие же в сказанных крепостях, узнав о случившемся, словно одержимые бешенством, обрушились на окрестности Ле Мана, и избивали женщин и детей, стариков и молодых без всякой пощады[927]. Сказанное же событие пришлось на канун Пасхи, каковая праздновалась на XXII день марта, тысяча IIIc XXI года.

304. Далее, в сказанном же месяце на пост парижского прево, для отправления правосудия назначен был сир Жан де ла Бом, сеньор де Вальфен[928].

305. Далее, в субботу, на XII день следующего за тем апреля, объявлен был выпуск руанской монеты[929], так что за гро, ранее стоивший XVI парижских денье следовало давать IIII парижских денье, нобль же обходился в LX турских солей, а экю — в XXX парижских солей.

306. Далее, в следующий затем вторник, в Париже поднялся величайший ропот, ибо от одного к другому передавали, и знали уже достоверно, что в среду, и в следующую за ней субботу в самом Париже начеканили руанской монеты[930], по каковой причине все товары настолько выросли в цене, что стали совершенно недоступны, ибо за пинту[931] растительного масла, каковое стоило ранее V солей или же XVI бланов, еще до субботы выросло в цене до XII парижских солей, а за ливр[932] свечного воска просили X парижских солей, за ливр соленого масла — X парижских солей, и за все прочее следовало также платить высокую цену. И купцы назначали цену за съестное по собственной прихоти, никто же не предлагал средств, дабы посодействовать общему благу, но вместо того заявляли, что купцы сами должны были о том позаботиться[933]; и посему всю меру страданий, каковую бедный люд испытывал от нищеты, голода и холода, и всех прочих бед и напастей знает лишь Господь, что в Раю, ибо едва лишь охотнику за собаками[934] случалось взяться за свое ремесло, бедный люд шел за ним даже за городскую черту, дабы завладеть собачьим мясом и требухой, и тем насытиться.

307. Далее, в следующее за тем воскресенье, в канун праздника Троицы, мясники принялись торговать своим товаром у парижских ворот, уйдя прочь с кладбища Сен-Жан, и Малого Моста, и крытого рынка, что в Бове, каковые бойни выстроены были ранее[935].

308. Далее, в сказанном же году зима выдалась весьма прихотливой[936], и жестокая стужа стояла вплоть до конца мая, и даже в конце июня виноград все еще не зацвел, и в том же году случилось великое нашествие гусениц, перепортивших все плоды, и кроме того, в Париже то там то тут являлись скорпионы, каковых вплоть до того времени никому не приходилось видеть[937].

309. Далее, в то же время у ворот Сент-Оноре, в воде под мостом видели некую жидкость, сходную по виду с кровью, но несколько бледнее цветом[938], каковая жидкость появилась в праздник Св. Петра и Павла[939], каковой пришелся на воскресенье, и оставалась без всяких изменений вплоть до следующей за тем среды, и люди, каковым случилось там оказаться были весьма тем поражены; так что в течение сказанных двух дней ворота пришлось держать на замке, а мост поднять, по причине великого стечения народа, никто не не мог объяснить, что могло значить подобное знамение[940].

310. Далее, в следующий за тем четверг, в канун праздника Св. Мартина[941] в Париже объявлено было об изменении стоимости монет, иными словами, гро, каковой равнялся XVI парижских денье, ныне стоил IIII парижских денье, а блан за IIII парижских денье, ныне равнялся I парижскому денье, а а монета, ранее стоившая II парижских денье, ныне упала в цене до полуденье[942], каковые цены для бедного люда обернулись многими бедами, выгоду от того получили только те, кто располагал недвижимостью или же товаром.

311. Далее, в праздник Св. Мартина[943] король английский вступил в Париж в сопровождении блестящей свиты, о его же приезде никто не был уведомлен вплоть до того момента, как ему случилось оказаться в Сен-Дени[944].

312. Далее, в сказанное же время волки были столь голодны, что лапами вырывали из земли тела людей[945], погребенных в деревнях или за городской чертой, ибо повсюду, где им случалось оказаться, они наталкивались на трупы, будь то в городах или вне таковых, причиной же тому было величайшее обнищание [вызванное дороговизной и голодом], ибо проклятая война, изо дня в день лишь набирала силу, и каждый день приносил только новые беды.

313. Далее, в сказанное же время, произошел весьма великий мор, жертвами какового становились женщины и юноши; недуг же начинался с жара в голове, а затем переходил в лихорадку, после чего они умирали, хотя на телах не было видно никаких повреждений, или сказанные повреждения были весьма незначительны. Тогда же вино было дорого настолько, что одна пинта обходилась в IIII парижских соля, а хлеб при том ничуть не улучшился, хотя зерна в Париже было столько, сколько не помнил никто из ныне живущих, ибо утверждали наверняка, что хлеба собрано было столько, что хватило бы на два года, в то время как дело еще не дошло до августа, и новый хлеб еще не был сжат.

314. Тогда же парижане громко роптали, чему причиной было объявление о новой стоимости монеты, о каковом речь шла ранее, ибо те, кто стояли у власти, равно в Шатле или во Дворце[946], требовали дабы все, что причиталось королю, как то налоги, четвертины и вспомоществования, платились полновесной монетой, и принимали гро, по цене IIII парижских денье, в то время как платили беднякам за то, что им причиталось, гро по цене XVI парижских денье[947]. Это же весьма раздражило народ, каковой собрался у ратуши, дабы вместе решить, как следует поступить, когда же власть предержащие увидели сказанную толпу, то испугавшись ее, приказали объявить, что в следующий за тем срок, в каковой полагалось вносить ренту, ее позволено будет платить по цене XII гро за франк, приложив тем самым все усилия, дабы успокоить людей, это же произошло на X или же XII день после праздника Св. Иоанна[948], в год тысяча IIIIc XXI. Тогда же через глашатаев было объявлено, что на последней неделе августа все, кто снимал себе жилище, и обязан был цензом или арендной платой[949], отправились к своим домовладельцам, или к тем, кому обязаны были цензом, или арендной платой, и осведомились у них, каковой монетой те желают получать положенное после праздника Св. Ремигия[950], и выслушали их ответ, и при несогласии с таковым, были вольны отказаться от дальнейшей аренды или съемного жилья, чем народ был умиротворен, и успокоился за свою участь, ибо до истечения срока, в каковой предполагалось продлить или отказаться от дальнейшей аренды оставалось еще два месяца, а когда на праздник Сен-Реми подошел сказанный срок, плата взималась как то привычно было ранее, монетой, стоившей XII гро за франк[951].

315. Далее, в сказанное же время волки были настолько голодны, что ночами проникали в добрые города, причиняя великий ущерб, и не раз так случалось, что они вплавь пересекали Сену и множество иных рек, и на кладбищах, каковые располагались за городской чертой, выкапывали тела, похороненные незадолго до этого, и пожирали их, а выходя прочь из города, пожирали ноги, прибитые к городским воротам[952], и во многих местах пожирали женщин и детей.

315. Далее, на первой неделе августа, в год тысяча IIIIc XXI, прево Парижа назначен был Пьер, прозванный Ле Барра[953].

317. Далее, в сказанное же время, король английский занял Дрё, Бонневаль, Эпернон[954] и еще несколько городов, с каковыми договорился о сдаче, и арманьяки, там обретавшиеся, сумели уйти невредимо[955], после чего совершили столько новых злодеяний, что в это трудно поверить.

318. Далее, в сказанное же время все фрукты без исключения были столь дороги, что за IIII яблока просили I блан, а сотня орехов стоила IIII соля, две груши — VI бланов, два ливра свечей — XVI парижских солей, малая головка сыра — XIII парижских солей, одно яйцо — III блана, бушель бобов или же гороха II блана, ливр [сливочного] масла — XXVIII бланов, пинта растительного масла — XVI парижских солей, пара сафьяновых башмаков — XXIIII соля, пара обыкновенных башмаков — XVI солей, пинта вина — IIII соля, а мясо было столь дорого, как никогда ранее.

319. Далее, в сказанное же время король английский занял два города, весьма досаждавшие Парижу, каковые удерживали за собой арманьяки, иными словами, Божанси[956] и Вильнев-ле-Руа[957], оттуда же направился к Мо, к каковому городу прибыл в точности в день Св. Ремигия[958].

320. Далее, в сказанное же время герцог бургундский обретался в окрестностях Сен-Рикье[959] что в Понтье, каковой город держал в осаде, откуда пожелал отправиться в паломничество в Булонь-сюр-Мер[960]. Арманьяки же, прознав о том, положили захватить его врасплох, но Дева Мария свершила чудо, и несмотря на то, что часть людей покинула его на произвол судьбы, словно бы прознав о приближении арманьяков[961], по милости Господа и [пресвятой его матери] арманьяки разбиты были наголову, и на поле их осталось лежать до тысячи ста человек[962], в то время как их капитаны захвачены были в плен и все важные персоны, каковые обретались с ними[963], [также] были препровождены в разные тюрьмы.

321. Далее, на III день следующего за тем ноября-месяца, тысяча IIIIc и XXI года, было объявлено о цене старой и чеканке новой монеты, согласно чему гро за XVI денье отныне должен был стоить II денье, и также начеканили новой монеты, каковая стоила всего лишь II турских денье, посему народ впал в великую печаль и уныние, ввиду того, что бедному люду жить становилось невмоготу, ибо за капусту, лук и лук-порей, зеленый виноградный сок[964] и т.д. в самом лучшем случае выручить можно было II блана, а по новому приказу, все вышесказанное стоило не более одного денье. Те же, кто снимал [в столице] дом или иное жилье, отныне вынужден был платить в восемь раз более прежнего, иными словами, вместо одного франка — VIII франков, а вместо восьми франков — XLVIII франка; все прочее также выросло в цене, и одному Господу ведома вся мера лишений от голода и холода, каковую пришлось вынести бедному люду. А в день Всех Святых[965] морозы стояли такие, каковых не бывало на Рождество, и без мелкой монеты ничего было не купить[966].

322. Далее, в сказанное же время председательствующим в Парижском Парламенте[967] был некий Филипп де Морвилье[968], и худшего притеснителя в Париже не бывало доселе, ибо случись кому было поступить поперек его воли, или же ошибиться при продаже товара, таковому прокалывали язык; он же приказывал свозить добрых торговцев со всего Парижа на позорных телегах, и выставлять их к столбу на площадях, коротко говоря, выносил приговоры столь жестокие, ужасные и устрашающие, что никто не осмеливался оспаривать его решения, или же принести жалобу. Он же приговаривал к денежным штрафам [и наказаниям] столь тяжким, что ежели кому-то довелось побывать у него в руках, сохранял о том память до самой смерти, потеряв на том честь, имущество, или часть собственного тела.

323. Далее, повинуясь своему властолюбию и гордыне, он приказал, дабы отныне ни один ювелир или представитель иного ремесла, за исключением одних лишь менял, ни в каком случае не имел права обменивать золото на деньги, или деньги на золото[969], и названные же менялы не смели брать за свои услуги более II турского денье за один золотой экю[970], под страхом быть немедленно наказаны штрафом в [II или даже] III сотни полновесных ливров.

324. Далее, в сказанное же время король английский по-прежнему обретался в окрестностях Мо[971], где потерял множество людей по причине голода и холода, ибо в течение XV дней или порядка III недель перед Рождеством, дождь лил безостановочно днем и ночью, в горах же снег падал столь обильно, что Сена вышла из берегов, и вода поднялась настолько, что на Гревской площади у монастыря Сент-Эспри[972] стояла на высоте едва не большей, чем две длины копья[973], то же самое происходило на площади возле Дворца, и монастырю Нотр-Дам, что на берегу расположен выше церкви Сен-Шапель, и на площади Мобер, поблизости от Круа-Эмон[974]. Таковая же высота держалась в течение десяти дней, затем, в воскресенье, перед Рождеством, вода стала убывать, так же как прибывала ранее, в то время как ударили морозы столь жестокие, что весь Париж покрылся изморозью и льдом, и ни одна водяная мельница не в состоянии была работать, по причине воды, каковая стояла слишком высоко, и зерно приходилось молоть исключительно на ветряных мельницах[975].

325. Далее, в сказанное же время, в Париже народ испытывал величайшие лишения, ибо он[976] своей волей, понуждал всякого, каковой не мог ему сопротивляться, в соответствии с величиной состояния, платить по IIII марки[977], иного — по III марки, иного — по III или же IIII унции[978] чистого серебра, дабы из такового чеканить монету, причинившую все то зло, о чем сказано было выше, а ежели кто пытался том воспротивиться, в дом к нему немедля являлась стража, и уводила его в одну из множества тюрем, и никто не осмеливался возвысить голос против него, и все принуждены были платить, даже если у кого не было гроша за душой, ибо он так постановил. Ему же советниками были двое таких же злодеев, как то Жан Доль[979] и Пьер д’Оржемон[980], усилиями каковых [в Париже] не стало более торговли, ибо продавали и покупали единственно хлеб и вино[981], ибо каждый отягощен был необходимостью отдавать по десять франков звонкой монетой[982], и денег ни у кого не оставалось ни на что иное. И посему выплаты за дома становились столь тяжкими, что многие в то время предпочитали отказываться от наследства, дабы не платить на него налога, и по причине сказанных тягот, распродавали все свое имущество, и покидали Париж, словно бы потеряв голову от отчаяния. Одни направлялись в Руан, иные — в Санлис, прочие же в лесах сбивались в разбойничьи шайки[983], или же пополняли ряды арманьяков, и творили зло, худшее чем сарацины, и все вышесказанное происходило из-за негодного управления, каковое осуществляли названные алчные волки[984], попиравшие заповеди равно Ветхого и Нового завета, ибо пожирали мясо вместе с кровью, и отнимали овец вкупе с их же шерстью[985]. Увы! Тяжко было ходить по Парижу, как то в праздники, так и в прочие дни, ибо на улицах множество людей выпрашивало милостыню, в то время как иные по сто тысяч раз на дню проклинали свое существование, по причине величайших страданий, каковые пришлось снести. Ибо в сказанное же время им почти не подавали милостыни, ввиду того, что все вокруг вынужден был тратить на себя столько, что не имел почти никакой возможности поддержать другого, и невозможно было, оказавшись среди людей, не видеть как иные плачут горькими слезами, проклиная свое рождение, а иные клянут судьбу, иные же — господ, а прочие — власти[986], и кричат со всей силой отчаяния: «Увы! Увы! Господь милосердный! Когда же ты положишь конец нашим величайшим лишениям, и самой этой жизни, полной страданий, и этой проклятой войне!» и повторяют из раза в раз: «[Господь наш сущий!] vindica [sanguinem] sanctorum[987]! Отомсти за кровь добрых своих созданий, каковые принимают [безвинную] гибель от рук жалких арманьякских предателей!

326. Далее, в декабре-месяце, на пятый день такового, дочь короля Франции, ныне обретавшаяся в Англии[988], родила сына, получившего имя Генрих[989].

327. Далее, в понедельник перед Рождеством, на следующий день после праздника Св. Фомы[990], в Париже объявлена была [сказанная] новость, по каковой причине, в церквях звонили во все колокола, и по всему городу жгли костры, как то делается обычно на праздник Св. Иоанна[991].

1422

328. Далее [в сказанное же время], в канун праздника Богоявления[992], в Париж явился герцог Бургундский[993], каковой привел с собой большое количество латников, чинивших много зла жителям деревень, примыкающих к Парижу, ибо они увозили с собой все без остатка, за исключением того, что пылало жаром или имело вес слишком тяжелый. Армяньяки же стояли со стороны ворот Сен-Жан, Сен-Жермен, и Бордель, вплоть до Орлеана, и чинили столько зла, сколько не свершали ранее даже сарацинские деспоты.

329. Далее, в сказанное же время король английский продолжал обретаться в окрестностях Мо, и там же встретил Рождество и Богоявление, его же люди наводнили Бри[994] из конца в конец, повсеместно грабя и опустошая страну, по вине же таковых а также тех, о ком сказано было ранее, по всей земле, невозможно стало ни пахать землю, ни сеять на ней хлеб. Вышеназванным сеньорам из раза в раз приносили жалобы на происходящее, они же в ответ хохотали и глумились над самими жалобщиками тем поощряя своих людей вершить еще худшее зло[995]. Посему крестьяне в большинстве своем забросили пахоту, и словно бы потеряв голову от отчаяния, покидали жен и детей и говорили между собой: «Что же нам делать? Бросим все на поживу дьяволу, и не все ли равно, что с нами станет потом? Ибо сейчас как себя не поведи, хорошо ли дурно — все одно. Воистину, лучше жить под сарацин, нежели христиан, а посему, будем вершить зло, сколь то в наших силах, ведь от негодного правления и предателей у власти должно нам ждать едино смерти или же плена, посему, бросив жен и детей, скроемся в лесах будто одичавшие звери, ибо сказанная череда мучений[996] длится не год, и не два а уже четырнадцать, или даже пятнадцать лет, и большая часть французских сеньоров приняла смерть от меча или же яда, или по причине предательства, или же пала без покаяния[997], или же приняла злую смерть по причине иного насилия».

330. Далее, в сказанное же время Париж остался без епископа, ибо вышеназванный мэтр Жан Куртекюис, избранный по воле Университета, Парламента и клира, оказался отнюдь не по нраву королю английскому, и посему весь год напролет, не имея возможности занять епископскую кафедру, вынужден был обретаться в Сен-Жермен-де-Пре, ибо в своем парижском отеле не чувствовал себя в безопасности, будучи в немилости у короля английского[998].

331. Далее, в честь прибытия в город сказанного герцога бургундского[999], объявлено было о чеканке мелкой монеты под названием «нуаруд»[1000], каковая ценой своей не превосходила один пуатьесский денье, или же половину турского денье. Таковым же образом отплачено было парижанам за все страдания и преданность, каковую по-прежнему питали равно к нему, так и к его отцу, он же все вышесказанное не ставил даже в грош, и одному Богу ведомо, сколь оказался неблагодарен. Сын же отличался порочностью, ибо то, что ранее делалось за четверть года, затягивал на два или даже три года, и по всему выходило, что смерть отца его ничуть не заботит, ибо доподлинно было известно, что он дает волю своим порокам равно днями и ночами, как то было привычно герцогу Орлеанскому, и прочим иным сеньорам, принявшим позорную смерть, и взял себе в приятели молодых дворян, известных своей неистовостью и гордыней, и во всем поступал в согласии с их советом, они же во всем подражали ему и всей сказанной компании не помышляли о Боге и ни о чем ином, кроме исполнения собственных прихотей.

332. Далее, в сказанное же время от должности парижского прево отстранен был вышеназванный Ле Верра, и на его место был назначен бальи Вермандуа, по имени де Шамплюизан[1001].

333. Далее, король английский провел Рождество, Богоявление и Великий пост, по-прежнему обретаясь в окрестностях Мо.

334. Далее, на II день марта-месяца, тысяча IIIIc и XXII года, сеньор д’Оффемон[1002] пожелал привести подкрепление к арманьякам, засевшими в Мо, заради чего подошел [к городу] около полуночи, в сопровождении ста копейщиков, зная, каковым образом легче всего пробраться в город, преодолев крепостную стену. Арманьяки же, бывшие внутри, приставили к стенам лестницы, дабы таковым образом облегчить сеньору д’Оффемон вкупе с его людьми подъем на стены, и сказанные лестницы покрыли сверху полотном, дабы стражникам в лагере казалось, будто стены в сказанном месте белы сами по себе, и стражники поддались на сказанную уловку. Когда же бывшие внутри увидели, что стража миновала сказанное место, и продолжила обход, они дали знак, каковой значил, что пришло время подняться на стену, те же поднялись по лестницам, стоявшим весьма тесно одна подле другой.

335. Далее, половина людей, бывших в подчинении у сказанного д’Оффемона, принялись красться к [английскому] войску, дабы встревожить его ото сна, полагая, что когда таковой д’Оффемон поднимется на стену вместе со второй половиной своих людей, городской гарнизон совершит вылазку, дабы их поддержать, но случилось иначе. Ибо когда сказанный сеньор поднимался на стену, впереди него на лестнице оказались четверо или пятеро мародеров, также поднимавшихся на стену, при том что у одного из них на шее висели объемистые мешки, доверху забитые копченой сельдью, каковую сказанный грабитель ранее отнял у одного торговца. Когда же он почти достиг вершины лестницы, один из таковых мешков сорвался вниз, и тяжестью своей пришелся по голове сказанному сеньору д’Оффемону, от какового удара тот сорвался в ров. Когда же его люди узнали о произошедшем, то принялись говорить один другому «Следует помочь монсеньору! Увы! Монсеньор сорвался вниз!» Английские же латники, из простых, каковые несли стражу на кромке рва, полагали вначале что сказанные разговоры ведет кто-то из их же лагеря, однако услышав слова «Следует помочь монсеньору!», преисполнились удивления, ибо знали, что среди тех, кому выпало той ночью нести стражу, не было ни единого дворянина подобного ранга[1003], и посему решили, что бывшие в городе совершили вылазку, дабы их атаковать. Посему они изначально пожелали отступить назад, чтобы предупредить войско, однако, ввиду того, что время уже перевалило за полночь, и они весьма устали от ночного бдения, по случаю, наткнулись прямо на лестницы. Там же, услышав, как те сокрушаются по своему сеньору, сказали «Монсеньор, черт побери, скоро вас всех потеряет, вы же все передохнете[1004]». После чего подняли тревогу, по каковой причине арманьяки перепугались настолько, что все кто мог, пустился наутек, сказанный же сеньор угодил в руки главного повара, каковой состоял при королевской кухне, с ним же вместе в в плену оказались X или же XII других, каковых и доставили к королю английскому[1005].

336. Далее, бывшие в городе осведомлены были о том, что траншея[1006], вырытая по приказу короля английского, близка была к завершению, и более того, в день каковой настал после пленения сира д’Оффремона и бывших с ним, прознав о том, что большая часть населения настроена против них и поднялась бы, ежели к тому у них была бы возможность и решимость[1007]. Посему они сговорились между собой, что спрячут свое имущество и все запасы на Рынке[1008], каковой весьма сильно был укреплен, после чего подожгут город, уничтожив таковым образом всех, не принадлежавших к их проклятой банде[1009], после чего принялись сносить имущество на сказанный Рынок, и приложили к тому столько стараний, что напрочь позабыли и оставили без внимания городские стены. Посему некий добрый горожанин, человек весьма уважаемый, увидев, к чему идет все дело, подумал про себя, что ему следует спасти город от огня, ежели к тому представится возможность[1010], после чего поднялся на стену и поведал англичанам об их намерениях, а также о том, что ежели им случиться ныне со всей доблестью пойти на штурм, никто не станет чинить им препятствий. Они же приставили для него [к стене] лестницу, и он, спустившись, отведен был к королю английскому, и ему сказал, что готов рискнуть головой, ежели дело обстоит по-иному чем то указано было выше. Посему король приказал начать штурм, и город был взят без всякого тому противодействия. Когда же бывшие в городе оправились от первой неожиданности, то ударились в бегство, желая скрыться в ближайшей церкви, каковая им попадалась на пути, дабы таким образом спасти свою жизнь. Король же, видя таковое среди них замешательство, приказал объявить, дабы каждый отправлялся к себе домой и возвращался к привычным для себя занятиям. Они же повиновались таковому приказу, после чего сказанный король английский подступил с осадой к городскому Рынку.

337. Далее, в сказанное же время, в замке Орсэ[1011] обретались XX или же XXX головорезов, каковые на VI день апреля месяца заняли Мелёнский мост[1012] и городскую крепость, их же возглавлял капитан родом из Этампа[1013]. Посему в сказанном же тысяча IIIIc и XXII году, все цены в Париже поднялись на головокружительную высоту, ибо в сказанное время припасы подвозили единственно из Руана[1014], ежели [для купцов] была возможность двигаться через сказанный город, как на пути в Париж, так и по возвращении[1015], каковые события повергли парижан в великое уныние. Однако, по милости божьей, арманьякам удалось там продержаться не более XIIII дней, или около того, после чего заключено было соглашение о капитуляции[1016], согласно каковому им дозволено было беспрепятственно покинуть город, захватив с собой все, что пожелают, и не было возможности поступить по-иному, ибо осада Мо все еще продолжалась.

338. Далее, в сказанном же году виноград во всем французском королевстве уродился столь дружно, что такового урожая не случалось видеть ранее, однако, в ночь перед праздником Св. Марка[1017] и в следующую за тем ночь, все вымерзло [без остатка], и кроме того, как то полагают, прознав о том, урожай пытались спасти, разжигая огонь, и все сожгли дотла.

339. Далее, в сказанный же год, тысяча IIIIc и XXII, случилось великое нашествие хрущей[1018], продолжавшееся с Пасхи до дня Св. Иоанна[1019].

340. Далее, в следующее за тем первое воскресенье мая месяца, все укрывавшиеся на Рынке, сдались на волю короля английского, по каковой причине в Париже зажжены были костры и устроен весьма пышный праздник.

341. Далее, в следующий за тем четверг, король английский отправил в Париж около сотни пленных, каковые захвачены в сказанном замке, связанных по четверо, их же поместили затем в Луврский [замок], а на второй день погружены были на корабли и отправлены в разные тюрьмы в Англии и Нормандии.

342. Далее, в следующий за тем вторник, доставлены были около полутора сотен [пленных], среди каковых обретался епископ[1020], его также заключили в Лувр вслед за прочими, в [следующую за тем пятницу, на XV день мая, их погрузили], на корабли, вслед за прежними, при том, что пленники, о каковых речь шла выше, не имели на себе оков, в то время как эти скованы были по двое[1021], каждый за одну ногу, за исключением единственно епископа Мо и рыцаря с ним бывшего. Этих двоих на корабле поместили отдельно, в то время как остальных согнали в кучу словно свиней, и поступили с ними как прежними, в то время как на III или IIII им дали всего лишь по буханке в два ливра весом, при том что хлеб этот был едва ли не черным[1022], и прочей пищи и воды для питья в весьма скудном количестве. А скованы были сказанные пленники, в отличие от прежних, ибо нынешние были этих или же ближних мест, и кроме того отличались немалой состоятельностью[1023], в то время как крестьяне из тех же мест не видели худших врагов чем они, ибо к со своими соседями они обходились хуже сарацин[1024].

343. Далее, на V день мая, бастарда де Ворю протащили через весь Мо, после чего ему отрубили голову, а тело вздернули на дерево, каковое при жизни окрестили «Деревом де Ворю», это же был вяз, на верхушку же его подняли копье с торчащей на нем головой, а штандарт [казненного] поместили над его телом[1025].

344. Далее, вслед за ним повешен был убийца и разбойник, именовавшийся Дени де Ворю[1026], каковой приходился ему кузеном[1027], причиной же тому была величайшая жестокость ему присущая, ибо не случалось слышать о худшем христианине и деспоте, ибо ежели ему удавалось найти или схватить некоего крестьянина, или же таковому крестьянину попасть в руки его людей, едва лишь он понимал, что сказанные пленники не в силах заплатить ему выкуп, он тут же приказывал их привязывать к лошадиному хвосту и тащить вплоть до этого вяза. И ежели не случалось найти палача, вешал их собственноручно; таков был повешенный на этом же вязе, называвший себя его кузеном. И как доподлинно известно, все состоявшие на службе в сказанном гарнизоне отнюдь не уступали жестокостью обоим вышеназванным деспотам[1028].

345. И посему представлялось, что в проклятой своей жестокости, сказанный де Ворю превзошел жесточайших тиранов когда-либо существовавших, как то Нерона или прочих; ибо однажды случилось ему захватить в плен юношу, работавшего в поле, какового тут же привязали к лошадиному хвосту и тащили вплоть до самого Мо, после чего подвергли пытке, таковым образом вырвав у него согласие выплатить желаемое, дабы утолить [жадность] сказанного деспота, а сумма выкупа была таковой, что заплатить ее было не под силу даже III [людям того же состояния][1029]. Тогда же юноша послал за своей женой, каковую взял за себя в том же году, она же в то время была уже на сносях, и поведал ей о необходимости заплатить сказанную сумму, дабы таковым образом избежать смерти или увечия. Жена его, любившая его без памяти, прибыла в ответ на зов, полагая, что [женские мольбы скорее] смягчат сердце тирана, однако, ничего не смогла добиться. Он лишь сказал в ответ, что ежели выкуп не будет получен к назначенному им дню, пленника повесят на сказанном вязе. Тогда молодая женщина, весьма жалобно плача, поручила своего мужа милости Господней, в то время как он плакал столь же горько, испытывая к ней великую жалость. После чего молодая женщина отправилась прочь, проклиная Судьбу, и принялась изыскивать деньги скорейшим к тому образом, однако, не успела до срока, ей назначенного, и собрала [нужную сумму] лишь VIII дней спустя. Однако, едва лишь прошел срок, назначенный тираном, он приказал умертвить юношу, вслед за прочими, каковых ранее обрекал на смерть, повесив на вязе без всякой на то жалости или же милосердия. Молодая женщина предстала перед тираном, едва лишь сумев собрать нужную сумму, и попросила вернуть ей мужа, при том горестно плача, и силы оставили ее, ибо сломлена была [страданиями и горем], превосходившими ее силы, и для нее [приближалось время родов], а дорога была тяжелой и длинной, коротко говоря, от таковых страданий, она лишилась чувств. Но едва лишь природа сподобила ее прийти в себя, она принялась весьма жалостно просить, дабы ей позволено было вначале увидеться с мужем, однако, услышала в ответ, что увидит его не ранее чем уплатит выкуп. Она же проведя еще какое-то время в ожидании, увидела еще нескольких крестьян, каковых привели дабы те предстали перед лицом названных тиранов, и затем, видя что те не в состоянии выплатить назначенного им выкупа, были утоплены или повешены без всякой на то пощады, и посему преисполнилась величайшим страхом касательно того, что могло случиться с ее мужем, в то время как бедное сердечко предостерегало ее о худшем, однако любовь ее превозмогла все, и она вручила им сказанный выкуп, назначенный за голову мужа. Они же, заполучив в свои руки деньги, объявили ей, дабы она убиралась прочь, ибо муж ее умер той же смертью, как и прочие крестьяне. Услышав столь жестокие слова, она отвечала им [проклятиями], словно потеряв голову и впав в безумие, по причине величайшего горя, наполнившего ее сердечко. Когда же мерзкий и жестокий тиран, бастард де Ворю услышал от нее слова, каковые пришлись ему не по нраву, приказал бить ее палками, и немедля доставить к сказанному вязу, и привязать ее там, сорвав с нее всю одежду вплоть до пупка, каковое деяние более всего попирало заповедь человеколюбия. Над головой же у нее обреталось до LXXX а то и до C висельников, из каковых одни повешены были несколько ниже, другие — выше, и в то время как [ветер принимался их раскачивать, нижние] касались ее головы. Все это привело ее в такой ужас, что она не могла более удерживаться на ногах, и веревки, каковыми она была связана врезались в ее руки и тело. Она же разразилась весьма пронзительными криками и горькими жалобами, и в сказанном положении, причинявшем ей жестокие страдания, встретила ночь, в течение каковой приняла мучения, превосходящие всякие силы, и сердечко ее преисполнено было ужасом, при одной мысли о жутком месте, в каковом она обреталась[1030], способном привести в смятение любого, в то время как боль терзала ее снова и снова, она же причитала весьма жалобным образом, говоря «Господь Бог мой, когда же прекратятся мучения, каковые ныне меня терзают». И кричала при том столь громко и долго, что в ближайшем городе были слышны ее крики, но никто не осмелился выйти прочь, дабы освободить ее, боясь поплатиться за то собственной жизнью. По причине таковых страданий и собственного же крика, а также холодного ветра, каковой дул постоянно то с одной то с другой стороны, у нее отошли воды и начались родовые схватки. Она же кричала столь громко, что волки, вышедшие на поиски добычи, дабы утолить голод, явились, привлеченные ее криком, и подступили со всех сторон, и в жестокости своей разорвали ей живот клыками и вырвали ребенка прочь кусок за куском, после чего разорвали на части ее самое. Так закончила жизнь сказанная бедняжка, вслед за прочими, все же это произошло во время Поста, в марте тысяча IIIIc и XX года.

346. Далее, в сказанное же время, в субботу на XXIII день мая, парижские власти приказали объявить дабы отныне никто, какого бы положения он ни был, не смел принимать или приказывать принимать [монеты достоинством в] гро[1031], под угрозой [весьма] тяжкого наказания, и дабы все подобные монеты отнесены были к менялам, на каковых возложена была миссия обеспечить их обмен. Таковых же менял насчитывалось четверо, и каждый из них на своем столе имел по французскому флажку. В то время как в хождении не оставалось ни единой марки[1032] добрых гро, стоимостью в VIII денье, но исключительно дурные монеты, каковое дело повергло в величайшее уныние и богачей и бедняков Парижа, ибо у многих не было иных денег, обмен же был для них весьма невыгоден, ибо даже наилучшие гро, какие в иное время стоили бы XVI парижских денье за штуку ныне стоили не более чем [один парижский] денье, или турский полуденье. Посему в народе начался великий ропот, ввиду того, что за неимением иных денег им не на что было купить хлеба и вина. Также доподлинно было известно, что сказанные гро запрещено было принимать, по причине того, что Дофин и его люди от своего имени приказали начеканить таковых гро весьма дурного качества, каковые гро затем были переправлены в Париж и иные добрые города, отказывающиеся от повиновения их проклятой банде, сделано же это было руками лже-торговцев, каковые сумели посредством сказанного жестокого обмана весьма пополнить свою казну. Посему, когда сказанные деньги приказано было изъять, в самом лучшем случае за таковые возможно было выручить не более одного турского полуденье, и по сказанной же причине запрещено было отныне сохранять их у себя[1033].

347. Далее, на XXV день мая, в праздник Св. Урбана, в Париже обезглавили двух капитанов, каковые принимали участие в мятеже, случившемся в Мо[1034]; как то мэтра Жана де Рувра и рыцаря, занимавшего должность бальи сказанного города. Его же звали мессир Луи Гаст.

348. Далее, в сказанный же день королева английская[1035] прибыла в Венсенский Лес[1036] в сопровождении блестящей свиты, состоявшей из рыцарей и дам.

349. Далее, на XXIX день сказанного же мая месяца, королева совершила въезд в Париж, в то время как перед ее носилками несли две горностаевых мантии, о каковом деле народ терялся в догадках, единственно предполагая, что сказанным образом она желала дать понять, что является королевой Франции и Англии[1037].

350. Далее, в честь короля и королевы английских, а также всех сеньоров сказанной земли, для парижан устроены были троицкие[1038] торжества, каковые пришлись на последний день мая, и в нельском отеле[1039] представлена была мистерия[1040], посвященная Страстям Св. Георгия[1041].

351. Далее, на следующий день после праздника Тела и Крови Господних[1042], король английский отбыл прочь из Парижа, увозя с собой в Санлис короля Франции и королеву, его супругу. В следующую же за тем неделю, схвачен был оружейник, проживавший на улице Эмери[1043], по имени мэтр Жан…[1044] вкупе со своей супругой, каковой ныне или в прежние времена состоял на королевской службе в качестве оружейника, и вместе с тем булочник, живший на углу улицы Эмери, по имени… каковой булочник в скором после того времени был обезглавлен, сказанного же оружейника схватили в Куппо-ле-Сен-Марсель[1045], что за городскими стенами, вместе со своей супругой, их же вдвоем заключили во Дворец[1046]. Утверждали, будто эти двое договорились с арманьяками, что отдадут им Париж с следующее за тем воскресенье[1047], каковое приходилось на XXI день июня месяца, тысяча IIIIc и XXII года, и по сказанной причине арманьяки, бывшие в Компьене покинули город без боя, надеясь в тот же самый день разграбить Париж. Но Господь, каковой располагает, в то время как мы всего лишь предполагаем, уберег от них город, они же удалились прочь в великом сокрушении, ибо имели достаточно сил и располагали всем необходимым, дабы удерживать в своих руках сказанный город в течение целого года, как то стало известно, когда они его оставили. У них же было в распоряжении больше ста конников и тысяча пеших солдат, и до пятиста дурных и безумных женщин[1048]; они же все присягнули обоим королям в том, что никогда более не поднимут оружия против королей французского и английского[1049], и таковым образом ушли безнаказанно и без всяких для себя трудностей, унося прочь все, что могли унести на себе, не употребляя для того ни лошадей, ни повозок[1050], и покинули город в великом воодушевлении, предвкушая, что разграбят Париж.

352. Далее, в названный же год, в июне и июле погода выдалась весьма и весьма жаркой, и дождь выпал не более одного раза, от чего земля весьма пострадала, ибо все овощи и все злаки на огородах и полях солнце будто бы выжгло дотла, и едва половина из всего посаженного смогла взойти, так что овес и ячмень можно было без труда выдергивать с корнем, не прибегая для того к помощи серпа или иного инструмента. По причине же столь великой жары, в сказанном же году заболело множество детей, и оспа распространилась настолько, как то не случалось ранее на человеческой памяти. [Больных же детей] покрывало сыпью столь густой, что невозможно было их узнать, и кроме того заболело множество взрослых, в особенности англичан, поговаривали также, будто сам король английский заразился сказанной болезнью[1051]. И как то доподлинно было известно, множество маленьких детей пострадали столь жестоко, что некоторые из них умерли, в то время как иные лишились телесного зрения[1052].

353. Далее, в сказанный же год тысяча IIIIc и XXII, фрукты уродились весьма дружно, и были столь хороши, сколь то соответствовало требованиям и желаниям, в то время как пшеница также уродилась весьма хорошо и дружно, но как то доподлинно было известно, что в сказанном же году выгнать удалось столь малое количество вина, что на площади величиной в два арпана[1053], отыскать было можно едва лишь бочонок[1054], или малую бочку[1055] вина в самом лучшем случае.

354. [Далее, в течение вся последняя неделя августа месяца, посвящена была сбору винограда.]

355. Далее, в сказанном же году, в июне месяце арманьяки вызвали на бой герцога Бургундского вкупе со всем его войском, [каковой битве] следовало состояться в среду, каковой день приходился на II августа и на XII день сказанного же месяца, и произойти она должна была на их рубежах, на берегу Луары, неподалеку от Шарите-сюр-Луар[1056]. Посему герцог Бургундский собрал для похода весьма доброе войско, и явился на место, куда был вызван, и где должна была состояться битва, днем ранее назначенного[1057], и оставался там в течение следующих III или же IIII дней. Однако же, арманьяки, прознав о силе пришедшего с ним войска, не осмелились никоим образом показаться на глаза, и не сочли для себя позором убраться прочь без единого выстрела. Герцогу же Бургундскому пришлось ждать их без всякой на то надежды, ибо они прознали, что на помощь ему пришли крупнейшие из нормандских гарнизонных отрядов, и посему арманьяки отступили прочь и на своем пути множили убийства и поджоги церквей, и творили все зло, каковое только могли измыслить, как то ранее было в обычае у сарацин.

356. Далее, в сказанном же августе месяце, в последний его день, преставился король английский Генрих[1058], бывший в те времена регентом Франции, как о том рассказано было ранее. [Смерть же его] произошла в Венсенском лесу, и в сказанном же лесу он продолжал оставаться уже покойным, в то время как шли приготовления к церемониям, полагавшимся столь высокородному принцу, таковые же приготовления продолжались вплоть до [Праздника] Воздвижения Святого Креста Господня[1059], каковой приходится на сентябрь. В этот же день, в послеобеденное время, тело его доставлено было в Сен-Дени без захода в Париж, а на следующий же день, иными словами, восьмой, считая от праздника Рождества Богородицы[1060], в соборе Сен-Дени, что во Франции, отслужена была месса, при том, что в церквях и в течение всего пути беспременно горело до сотни факелов.

357. Далее, из Сен-Дени его доставили в Понтуаз, оттуда же — в Руан[1061].

358. Далее, в субботу, каковая следовала за праздником Воздвижения Св. Креста[1062], что в сентябре, король и королева французские прибыли в Париж, после долгого пребывания в Санлисе, народ же парижский весьма радовался их прибытию, на всех улицах, по каковым они проезжали, приветствовали их громкими криками «Noel!»[1063], и всеми силами старались показать, сколь им по сердцу их суверенный сеньор[1064].

359. Далее, тем же вечером зажжены были костры[1065], и народ плясал вокруг них, всем своим видом выражая каковое ликование он испытывает по причине возвращения своего сеньора.

360. Далее, в субботу, после возвращения короля и королевы, каковая суббота пришлась на XXV сентября, на Крытом Рынке Парижа был обезглавлен и четвертован некий мессир де Боко[1066], рыцарь, сеньор весьма богатый землями, и весьма знатный, каковой, среди прочих, стоял во главе мерзкой шайки, носящих перевязь; согласно же собственному его признанию, с его полного ведома и повеления, убито и умерщвлено было от Vic до VIIc человек и более того, равно крестьян и всех прочих, при том, что он также был повинен в поджогах церквей и насилии, каковое вершилось над девицами и монахинями, и всеми прочими, он же предводительствовал разграблением Суассона.

361. Далее, на XXI день октября месяца, в канун праздника Одиннадцати Тысяч Дев, преставился добрый король Карл, правивший в сказанном столетии, каковой оставался на троне дольше чем любой иной христианский владыка, сколь то случалось на человеческой памяти, ибо пребывал королем Франции в течение XLIII лет. Он же испустил дух в отеле Сен-Поль, бывшем его же собственностью, в своей же постели, в собственной комнате. Тело же короля в скором после того времени выставлено было на всеобщее обозрение, в каковом положении оставалось в течение следующих II или III дней, с крестом у изножья постели, при множестве горящих свечей, так, что любой желающий мог его увидеть там, и помолиться за упокой его души[1067].

362. Далее, условия, подобающие государю, были обеспечены в Сен-Поле; произошла некоторая задержка, отчасти из-за этих договоренностей и отчасти потому, что приходилось ждать нескольких синьоров французского королевского дома, пожелавших сопровождать его к могиле. Его тело оставалось в Сен-Поле с того дня, как он умер до дня Святого Мартина, IX октября. Но никто из королевской фамилии не явился ни в тот день, когда усопшего доставили в парижский Нотр-Дам, ни когда его предали земле, за исключением одного английского герцога, известного как герцог Бедфорд[1068], брата покойного короля Англии Генриха. Там были его люди и слуги; они горько оплакивали свою утрату, и особенно простые люди Парижа, кричавшие, когда его несли по улицам: «Ах, дорогой принц, мы никогда больше тебя не увидим, так хорошо нам больше никогда не будет! Проклятая смерть! Теперь, когда ты покинул нас, уже не будет ничего, кроме войны. Ты идешь отдыхать; мы же пребудем во скорби и страданиях, тоске и печали! Скоро, скоро и мы станем столь же несчастны, как сыны израилевы, влекомые в плен вавилонский!»

Так говорили люди с грустными вздохами, стонами и причитаниями.

363. И далее о том, каковым образом его доставили в Нотр-Дам-де-Пари. Его же сопровождали семеро прелатов, как то епископов и аббатов, из каковых четверо носили белые митры, одним же из них был новый епископ Парижский[1069], в первый раз отслуживший мессу в качестве парижского епископа во время праздника Всех Святых, каковой епископ ожидал эскорта с телом короля у входа в Сен-Поль, дабы окропить его святой водой, прежде чем эскорт покинул бы сказанное место, все же прочие кроме него, как то нищие, университетские клирики в полном составе, а также все коллежи, Парламент, Шатле, и простой народ, вошли внутрь, после чего тело вынесли прочь из отеля Сен-Поль. Когда же все собрались, свита его предстала в столь глубоком и великом трауре, как то сказано было ранее.

364. О том, как тело его было доставлено из Нотр-Дам в Сен-Дени, и там предано земле.

Его же несли таковым образом, как носят Тело Господа Нашего[1070] во время праздника Тела и Крови Христовых. Над ним возвышался вышитый золотом балдахин, каковой поддерживали четверо или шестеро из сопровождающих, его же самого несли на своих плечах порядка XXX слуг или около того, ибо он был весьма тяжел, как то сказано было ранее.

365. Далее, он[1071] величиной был в туаз[1072], и удобно устроен на просторных носилках, лицо же его, весьма сходное [с лицом покойного] оставалось открытым, на голове надета золотая корона, в одной руке он держал королевский скипетр, в другой — [жезл правосудия], сходный с рукой в благословляющем двупалом жесте[1073], сказанные же пальцы были вызолочены и весьма длинны, так что едва не касались короны.

366. Далее, прямо перед ним шли нищенствующие монахи, а также университетские клирики, за ними же следом — духовенство из парижских церквей, затем — клир собора Нотр-Дам, и далее, судейские из Дворца, и все вышесказанные пели, в то время как остальные [хранили молчание]. Вся же толпа, заполнившая, и те, кто сгрудились у окон, плакали и кричали так, будто хоронили сейчас кого-то из самых любимых, и воистину, причитания их приводили на память плач Иеремии-пророка, что вопиял у стен иерусалимских в то время как те превратились в развалины: «Quomodo sedet sola civitas plena populo.»[1074]

367. Далее, в процессии семеро опирались на епископские посохи, иными словами, то были новый епископ парижский[1075], и другой, бовесский[1076], и третий, теруанский[1077], и затем аббат из Сен-Дени[1078], и другой из Сен-Жермен-де-Пре[1079], и еще один из Сен-Маглуара[1080], и еще один из [церкви] Свв. Криспина и Криспиана[1081], здесь же обреталось множество священников и иных духовных лиц всякого ранга, парижские власти, как то прево, канцлер и чиновники всякого ранга, а впереди несли IIc и L факелов, бывшие в руках у простой прислуги, и все облачены были в черное[1082], и весьма горестно плакали, а впереди шли XVIII глашатаев[1083].

368. Далее, в процессии несли XXIIII креста от монастырских братий, прочие же клирики, [шедшие впереди], звонили в колокольчики[1084]. Таковым образом его несли, за телом же в одиночестве шел герцог Бедфордский, брат покойного короля Генриха английского, каковой единственный из всех облачился в траур, в то время как ни один французский принц крови не пожелал явиться[1085]. Таковым же образом в сказанный понедельник, его доставили в Нотр-Дам-де-Пари, где уже размещены были и горели IIc и L факелов. Там же прочитаны были вигилии[1086], на следующий день, ранним утром, отслужена была месса, по окончанию же мессы, его доставили в Сен-Дени[1087] вышеописанным образом и похоронили рядом с отцом и матерью, из Парижа его сопровождали туда XVIII тысяч человек, равно простых и знатных, и нищим роздано было милостыни на сумму в VIII [серебряных] дублей, каковые в те времена стоили по II турских денье за штуку, и кроме них не было иных [серебряных] денег, ни крупнее их, ни мельче[1088], но были только золотые.

369. Далее, всех пришедших угостили обедом, и день, в каковой он был похоронен, пришелся на среду. После того же, как его опустили в землю, и покрыли сверху [могильной плитой], а епископ парижский отслужил мессу, а его диакон, аббат Сен-Дени, а также иподиакон, аббат Сен-Крепена, прочитали заупокойную молитву, герольд громким голосом призвал всех помолиться за его душу, а также за то, чтобы Господь простер милость свою на герцога Генриха Ланкастерского, короля Англии и Франции[1089], и после того, как он возгласил все вышесказанное, служители покойного короля повернули книзу свои палицы, жезлы и мечи, таковым образом давая понять, что покидают свои должности[1090].

370. Далее, герцог Бедфордский во время возвращения, приказал нести перед собой меч короля французского, каковая честь полагалась регенту, при том, что народ при виде подобного громко роптал, при том, что сейчас полагалось скорбеть.

371. Далее, этот же самый день и час, в каковой ему случилось въехать в Париж после церемонии коронации, как то в праздник Св. Мартина Зимнего[1091], и в этот же день и час, на XLIII год своего царствования, ему случилось быть погребенным в Сен-Дени. И находились старики, каковые помнили еще, как его отец возвращался после церемонии коронации[1092], со всей пышностью, полагавшейся монарху, иными словами, весь одетый в ярко-алое, от шосс[1093] до шаперона[1094], отороченного мехом, и в таковом же платье был доставлен для похорон в Сен-Дени. Равным же образом, как упомянуто было выше, сказанному королю ради церемонии коронации изготовлены были лазурные туфли[1095], сплошь расшитые золотыми лилиями[1096], и пурпурная[1097] мантия с золотым шитьем, подбитая мехом горностая[1098], каковой костюм ныне любой мог лицезреть самолично[1099], при том, что благородная свита, сопровождавшей его на церемонию коронации, не шла за ним более во время похорон, в то время как свита его отца во время погребальной процессии превзошла своим числом ту, что сопровождала его на церемонию коронации, ибо к месту погребения его несли герцоги и графы, и никто иной, и все они облачены были в платье с французскими лилиями[1100], и в последние дни его жизни, его окружало куда более прелатов, рыцарей и оруженосцев благородного происхождения, чем ныне людей всякого сословия, теснившихся вокруг доброго короля. При виде этого, бедняки разражались громкими причитаниями, ибо лишились столь доброго принца, оставшись едва ли с горсткой друзей и в окружении огромного множества врагов; и посему неудивительно было то, что они страшились ярости своих врагов, и причитали вслед за Иеремией-пророком «Quomodo sedet sola civitas.» Тогда же ярость врагов разгоралась все сильнее, и посему решено было разрушить замок Бомон, и он был разрушен до основания[1101]. Далее, в первую неделю декабря, незадолго до Рождества, объявлено было дабы принимали повсюду бланы и двойные бланы[1102].

372. Далее, в сказанное же время отставлен был со своего поста парижский прево, о каковом речь шла ранее, в прежние времена бывший бальи Вермандуа, на его место же был избран мессир Симон Морье, рыцарь[1103].

1423

373. Далее, в сказанное же время, в первый день года, арманьяки захватили мелёнский мост[1104], каковой [поворот] событий обошелся столь дорого, что лишь одному Богу то известно, ибо к ним пришлось подступить с осадой, в то время как они держались весьма отважно и крепко, и зачастую совершали набеги до самого Манта и еще далее, разбойничая у грабя, как то было у них в обычае.

374. Далее, на десятый день, после того, как им случилось захватить Мелён, в середине января-месяца, XII числа, ударили столь жестокие морозы, каких не видано было ранее, и заморозки были столь свирепы, что менее чем за следующие III дня уксус и виноградный сок в погребах и хранилищах, и на погребных арках повисли сосульки, и река Сена, бывшая весьма широкой, вся покрылась льдом, и колодцы[1105] промерзли менее чем за IIII дня, и сказанный жестокий мороз держался в течение XVIII дней без перерыва. За день или за два до того, как ударил сказанный жестокий мороз, шел весьма густой снег, какового не случалось в течение XXX лет до того времени, и по причине столь великого холода, никто не занимался ничем другим, кроме игр в классики[1106] или в мяч, ручной[1107] или же ножной[1108] или прочие игры дабы таковым образом согреться, и как то доподлинно известно, сосульки и замерзшая вода на улицах возле фонтанов[1109], не таяли вплоть до праздника Св. Богородицы, что в марте[1110]. И как то доподлинно известно также, куры и петухи отморозили себе гребни, каковые у них на головах.

375. Далее, в сказанном же [феврале]-месяце, все парижане, как то городское власти, и прочие горожане, тележники, пастухи, гонявшие на пастбище коров или свиней, каковые принадлежали аббатствам, и горничные, и даже монахи приведены были к присяге, и принуждены были клясться в своей верности и преданности герцогу Бедфордскому, брату покойного Генриха, короля английского, регента Франции, и в том, что готовы будут ему повиноваться всегда и во всем, а также всеми силами препятствовать Карлу, называвшему себя королем французским[1111], а также всем его союзникам и приспешникам. Часть же людей клялись в том от чистого сердца, другие — нехотя.

376. Далее, в сказанное же время, арманьяки пожелали [заставить противника] снять осаду с мелёнского моста, однако, не решились на то, по причине того, что обретались в небольшом числе, и весьма боялись ополчения, каковое питало к ним великую ненависть, при том с полным на то основанием, ибо те, кому довелось оказаться у них в руках, претерпели муки столь великие, на каковые не отваживались худшие из сарацин, сколь их есть в этом мире. Когда же им случилось увидеть, сколь великой силой располагает регент, они послали к нему, дабы вызвать на бой XXVI февраля, в пятницу. А за неделю до сказанного дня в Париже принялись хватать жителей, каковых подозревали в симпатиях к ним, и делали это беспеременно днем и ночью, и все схваченные брошены были в тюрьмы[1112].

377. Далее, на этой же неделе в течение следующих четырех дней, в Париже устраивали крестные ходы один за другим, и в эти дни в Париже оставлена была всяческая работа.

378. Далее, когда подошел день, когда арманьякам следовало сразиться, [к ним] приблизился на III лье или около того шотландский граф[1113], каковой явился в сопровождении весьма сильного отряда, при том, что он ожидал подкрепления от Таннеги дю Шателя[1114], каковой обещался прийти к нему на помощь, но обошелся с ним таковым же образом, как то сделал в бытность свою Ганелон[1115], ибо не явился сам и не дал о себе знать. Когда же граф Шотландский понял, что его предали, он приложил все силы, дабы спасти своих людей и спастись самому, и отступить прочь в арманьякские земли, и меду ним и Таннеги затем вспыхнула жестокая ссора[1116], во время каковой они обменялись тяжкими оскорблениями, после чего сказанный граф вместе со своим отрядом отбыл прочь на свою родину[1117], в то время как бывшие в Мелёне и запертые в нем, пали духом, не зная, как им ныне следует поступать, ибо полагали весьма великую надежду на Таннеги, в то время как он их предал. Прочим же арманьякам они доверия не питали, ибо в крепости оставалось малое количество припасов, и весьма страшились ополчение, каковое, как то им было известно, испытывает к ним смертельную ненависть по причине величайшей жестокости, каковую довелось претерпеть от их рук, о чем сказано было ранее. Посему, не имея сил держаться более, волей-неволей им пришлось сдаться на милость герцогу Бедфордскому, регенту страны, по каковой причине в первый день марта тысяча IIIIc XXIII года им дарована была возможность покинуть город[1118], ибо отряд их большей частью состоял из людей благородной крови, и было их там до ста LXXX латников. Ежели помыслить о том, сколь после их ухода возросла вражеская мощь, и ослаблена собственная, [о таковом решении] можно было лишь горько пожалеть, ибо они едва уйдя прочь, забыли о всех своих обещаниях и клятвах, и принялись поступать хуже чем ранее, так что народу пришлось отныне терпеть еще горшие страдания.

379. Далее, в следующем за тем апреле, после Пасхи, каковая пришлась на четвертый день апреля, в год тысяча IIIIc XXIII, в городе Амьене сеньоры наши созваны были на великий совет[1119], и там же играли свадьбы, и заключали союзы, дабы продолжать войну против арманьяков, а сестра герцога Бургундского выдана была за регента Франции[1120]. И после сказанных свадеб они же вернулись в Париж, иначе говоря, в Париж вернулись герцог Бедфордский, граф Солсбери[1121], граф Суффолк[1122], и многие иные [английские сеньоры, и не было с ними ни одного французского сеньора] но единственно англичане, щеголявшие столь пышным платьем и драгоценностями, каковых не видано было на человеческой памяти[1123], при том, что в управлении королевством никто кроме них не принимал участия[1124].

380. Далее, в сказанном же году, все инжировые деревья, а также розмарин а также виноград, садовый и предназначенный для приготовления вина, вкупе с орешниками, весь промерз по причине морозов, о каковых сказано было ранее, в особенности же те части растений, что возвышались над землей, и новые ростки появились не ранее середины мая.

381. Далее, в названный же год, тысяча IIIIc XXIII на II неделе июня, англичане выступили в поход на Орсе[1125], каковой город был причинил французам много зла, ибо в тамошней крепости засели головорезы, жестокостью своей превзошедшие все, что в прежние времена творили сарацины. И невозможно было вообразить себе все то зло и притеснения, каковое сносить должны были христиане, попадавшие к ним в руки, ибо никому, оказавшемуся в их власти не случалось сохранить свое добро, ежели они могли [сказанное добро] у него отнять. Заполучив же свой грабительский выкуп, и вырвав у бедных и богатых все, что те в состоянии были им отдать, пленных оставляли порой умирать от голода или же обрекали на иную, не менее жестокую смерть. Посему, решено было подступить к городу с осадой, и парижане вкупе с жителями окрестных деревень шли туда со всей охотой, и осада сказанной крепости велась с величайшей доблестью. Головорезы, бывшие внутри, защищались весьма отчаянно, ввиду того, что им было что терять, и за то немалое время, каковое они провели в крепости, награблено было немало, но все их усилия пропали даром, ибо VIII дней им случилось потерпеть позорное поражение, и всех пленных пригнали в Париж с петлей на шее из конопляной веревки[1126], весьма туго затянутой, за каковые веревки их гнали словно собак на своре[1127], пешком до самого Парижа от сказанной крепости, и было их всего около пятидесяти, не считая женщин и юных пажей[1128].

382. Далее, те, кого полагали дворянами, шли несколько позади тех, о ком сказано было ранее, без веревок на шее, но каждый из них держал в правой руке меч, взяв его посередине лезвия или около того, и направив острием в собственную грудь[1129], каковым образом они давали понять, что сдаются на милость принца[1130], их же доставили в город в день Свв. Гервасия и Протасия[1131], каковой пришелся на среду.

383. Далее, в скором после того времени, объявлена была весьма тяжкая талья и воспомоществование[1132], каковое событие беднякам обернулось столь великой нуждой, что многие из них предпочли покинуть город и переселиться в другие места[1133].

384. Далее, на последней неделе июля месяца, епископ Парижский распорядился, дабы отныне во время божественной службы на церковных хорах не смели присутствовать женщины[1134], в то время как мужчины-двоеженцы и те, кто не принял пострига[1135] не смели отныне касаться святых мощей, и ничего иного, освященного и благословенного, а также не принимали на себя священнические обязанности у алтаря, но установление это соблюдалось недолго.

385. Далее, в сказанное же время принялись чеканить черную монету[1136], стоимостью по III турских [денье] за каждую, каковую же не посмели пустить в обращение, ибо монета в II турских денье отличалась белизной[1137], в то время как та, что должна была стоить III турских денье была черной. Народ же принялся бы роптать, ежели прежнюю довелось бы оставить и вместо того принять [эту][1138].

386. Далее, в сказанное же время, в Париж из ночи в ночь проникали волки[1139], их же порой добывали по III или IIII штуки за раз, и затем несли [по всему Парижу] подвешенными за задние ноги[1140], в то время как их[1141] за то щедро награждали деньгами.

387. Далее[1142], в день перенесения мощей св. Стефана на III день августа[1143], вечером в Париже устроен был великий праздник, как то зажжены были костры и вокруг них устраивались пляски, как то бывает в праздник Св. Иоанна[1144], притом, что горестно было помыслить, по какому поводу был устроен сказанный праздник, ибо пристойнее было бы плакать, ибо, как то передавали, III тысячи арманьяков[1145] или более того пали в бою, и еще II попали в плен, и еще XV сотен утонуло, пытаясь избежать лютой смерти, каковой грозили их преследователи[1146]. Посему, угодно вам будет видеть, каковым бедствием и уроном это обернулось всему христианству, ибо ни гибнущие ни убивающие их ни на единый миг не вспомнили о Господе нашем, ибо все и те и другие свершали это из властолюбия и алчности. И отнюдь не из любви к своим сеньорам[1147], как они это возглашали, и не во имя любви к Господу, ни ради достойного дела все они в то время приняли позорную смерть, и души их погибли навсегда и обречены на вечное проклятие.

388. Далее, сколько мест вокруг обезлюдело, покинутых своими обитателями, как то городов, замков, монастырей, аббатств и прочих, увы! увы! сколько сирот явилось на земле христианской, и сколько вдов, лишенных всякого воспомоществования, ибо [мужей их] убивали во множестве. Увы! И ежели бы каждый из нас дал себе труд задуматься над бедами, каковые уже обрушились на нас и грозят в дальнейшем, ибо великая скорбь и столь великая ненависть переполняют сердца наши, и жажда мести заставляет забыть о том, что ждет нас в будущем, хотя будущее это представляется весьма зыбким. Ибо ждет нас лютая смерть от кары Господней за ту радость каковую доставляет нам урон, и разрушение причиняемое врагам, ибо взыскано с нас будет как с убийц и не сможем мы отговориться тем, что действуем так только из одних лишь благих побуждений. Ибо Господь возвестил посредством своего апостола, “Взявшие меч, от меча и погибнут!”[1148] Мы же словно некогда Калхас[1149], прорицатель Трои Великой[1150], каковой по приказу царя Приама[1151] воззвал к богу своему, называемому Аполлоном[1152], дабы получить ответ на вопрос, за кем будет победа, за Троей Великой или же за греками. Аполлон же отвечал ему, что конец будет таковым, что Троя падет и подвергнется опустошению. И посему он оставил город и [друзей своих там] и отправился к грекам, и передал им ответ Аполлона, узнав о каковом ответе [бога Аполлона] они исполнились великой радости. Но каковому Аполлону, дьявол вещавший через него[1153], затем сказал Калхасу, что греки победят, но победа их обернется великой скорбью, ибо они будут гибнуть во множестве, и лишь горстка их них сможет уцелеть, остальным суждено пасть от оружия или утонуть в море обратном пути, после чего Калхасу, каковой остался вместе с греками, не стало больше веры, и от радости его не осталось и следа. Посему угодно ли вам видеть, сколько горя и скорби принесла обоим противникам жажда мести, ибо Писание возвещает нам, что XXII тысячи падут от огня и меча, и на запад наводнен будет вдовами [и сиротами] дворянскими, ибо в живых останутся лишь единицы, каковым достанется тяжкая обязанность возвестить своей стране о постигшем ее несчастьи[1154]. А посему, во имя любви к Господу, будем же милосердны к самим себе, и преисполнимся страхом перед карающей десницей Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа, ибо никто не знает, что принесет ему завтрашний день, ибо каковой мерой мы мерим другим, таковой и нам отмерено будет[1155].

389. Далее, на последней неделе августа в Париж прибыл герцог Бургундский, каковое событие не слишком обрадовало горожан, ибо его сопровождало огромное войско, разорившее все деревни в окрестностях Парижа, в то время как англичане также прибыли с ними. Тогда же вино продавалось по весьма дорогой цене, чего долгое время не случалось ранее, ибо виноград уродился в малом количестве, и сказанное же малое количество англичане и бургундцы уничтожили словно свиньи, в то время как никто не смел об этом заговорить. Таковым же образом довлела над людьми корыстная и злобная воля высших господ, управлявшись Парижем, каковые [управители] всегда выступали заодно с сеньорами и не имели жалости к беднякам, испытывавшим жестокую нужду. Наоборот, сказанные управители дабы сделать приятное сеньорам в понедельник VI сентября, в послеобеденное время, приказали объявить что отныне тройные дубли или никеты[1156], ранее полагавшиеся равными VI турским денье будут стоить не более блана[1157], по каковой причине народ пришел в великое смятение, и в самом деле, ни в этот день, ни в следующий за ним, в Париже было не купить ни хлеба, ни вина.

390. Далее, в сказанное же время англичане порой отбирали у арманьяков утром одну крепость, дабы вечером порой потерять две, таковым же образом тянулась проклятая Богом война.

391. Далее, в сказанное же время, епископ Парижский, бывший также патриархом оказался возведен на архиепископскую кафедру в Руан[1158], по причине вакантности таковой, в то время как на IX день октября новым епископом Парижским назначен был некий Жан де Вьенн[1159].

392. Далее, в том же вышеназванном сентябре месяце, в один из дней англичанам и арманьякам случилось сойтись между собой в битве, каковая произошла в Нормандии, неподалеку от Авранша[1160], англичане же потерпели жестокое поражение, из них же на поле боя полегло около IIII тысяч, о каковом событии невозможно промыслить без скорби, ведь христианские воины истребляли друг друга, в то время как сказанному жестокому истреблению не видно было ни конца ни края, ибо и те и другие питали к врагу смертельную ненависть.

393. Далее, когда сказанный епископ Вьеннский сделался епископом Парижским, по его приказанию в течение следующих XL дней беспрестанно проводились крестные ходы, дабы Господь в милосердии своем, побудил христиан заключить мир между собой и смягчил суровость погоды, препятствовавший севу, ибо в течение последних IIII месяцев, или того более, дождь лил беспрестанно и ночью и днем.

394. [Далее, в сказанное же время в замке Иври-ла-Шоссе[1161] засела огромная шайка негодяев, именовавших себя арманьяками, сказанная же шайка не брезговала присваивать себе все, что не оттягивало рук и не пылало жаром, и хуже того, они убивали, жгли, насиловали женщин и девиц, вешали мужчин, за каковых не могли получить выкуп, каковой отвечал бы их желанию, грабили купцов; и никто же не мог мимо них проскользнуть.]

395. Далее, в сказанное же время, весь народ без остатка был [весьма] поражен изначально дождями, лившими в течение столь значительного времени, а позднее — тепла, каковое пришло им на смену. Ибо со дня св. Ремигия и вплоть до дня св. Фомы-апостола[1162] погода стояла столь теплая, что желтые фиалки встречались столь же часто как то привычно для марта, и в сказанное же время отнюдь не было заморозков, и все вокруг твердили, что зиме настал конец, но Господь, каковой располагает, в то время как мы лишь предполагаем, пожелал, дабы в праздник св. Фомы-апостола ударили морозы, и вплоть до Сретения[1163] мороз усиливался беспеременно. И в это же время, когда стояли столь жестокие морозы, в Париж завезли на продажу такое количество капусты, что за телегу просили XII бланов, а за один нуаре[1164] купить можно было столько, что хватало на IIII а то и на VI человек, каковой нуаре не превышал по цене одного пуатусского денье, или около того, в то время как горох и бобы продавались по II парижских соля за бушель[1165].

396. Далее, на Рождество на рынках фрукты представлены были весьма изобильно, причем фрукты очень хорошие, так что кварта яблок[1166] из Ромо или Капандю[1167] обходилась в IIII денье а порой и дешевле.

397. Далее, в сказанное же время, все, кто имели съемные дома в своем владении, отказывались от таковых, ибо плата за жилье в сказанные домах была весьма велика[1168], и никто из домовладельцев не желал уступать в цене, и предпочитали все потерять, чем проявить сочувствие к тем, кто платил у них за жилье, столь испортились нравы в те времена, и по причине сказанной порчи нравов множество домов стояло пустыми с окнами забитыми досками крест-накрест, всего же сказанных домов, покинутых и брошенных жильцами по всему Парижу насчитывалось до XXIII тысяч[1169].

398. Далее, в сказанное же время, вскоре после или же накануне Рождества, арманьяки вновь подчинили себе Компьень, и кроме того, заполучили в свои руки весьма большое количество зерна из Пикардии, каковое предназначалось для Парижа. Едва лишь новость эта достигла Парижа, парижский прево[1170] возглавил весьма большой отряд, собранный из парижан, дабы подступить с осадой [к Компьеню], при том что его люди не совершили ничего достойного внимания, за исключением того, что опустошили казну и доставили немалые хлопоты беднякам.

399. Далее, в сказанное же время во Франции не осталось ни одного обладателя славного имени, будь то англичанин или кто-либо иной[1171], и посему арманьяки действовали весьма решительно и нагло.

1424

400. Далее, на исходе февраля указанного же тысяча IIIIc XXIIII года, на милость англичанам сдались бывшие в Кротуа[1172], и бывшие в Мон-Эгильоне, сохранив тем себе жизнь и ушли прочь без всяких на то препятствий, несмотря на все злодеяния, каковые успели сотворить, ибо оставались там более года[1173].

401. Далее, в то же время ничто не случалось помимо воли англичан, в то время как никто из французских сеньоров не вмешивался в дело управления государством[1174]. В сказанное же время, королева Франции обреталась в Париже[1175], при том, что имущество ее управлялось столь дурным образом, что ей вкупе со свитой предоставлялось в день вина не более VIII сетье[1176], при том, что большинство парижан при вопросе «Где ныне королева?» не находились с ответом. Таковым образом, проявлял к ней весьма небольшое почтение, ибо полагал виновной во всех великих несчастьях и бедах, выпавших на долю этой земли[1177].

402. Далее, всю зиму напролет, и по все время Великого Поста вплоть до конца Пасхи, каковая пришлась на XXIII апреля тысяча IIIc XXIIII года, около начала мая, англичане подступили с осадой к Гайону[1178], Сезанну, Нанжи и нескольким иных крепостям, каковые перешли в их руки все до единой, в то время как арманьяки покинули их беспрепятственно, сохранив таким образом себе жизнь, за единым исключением: бывших в Сезанне изрубили мечами[1179], в то время как прочие из них стали злодействовать вдвое против прежнего[1180].

403. Далее, в это же время, в начале июля, регент Франции подступил с осадой к Иври-ла-Шоссе, в каковой крепости гарнизон испытывал недостаток продовольствия, надеясь восполнить его тем, что в сказанном месяце взошло на земле, как то злаками и овощами всякого вида, запасшись ими на год вперед, в то время как мяса у них было вдосталь. Но как то говорят в народе, осел мыслит одно, а погонщик иное[1181]; и Господь, поставивший предел притязаниям Олоферна[1182], радость их превратил в сокрушение, ибо они, уже мнившие себя в безопасности от [угрозы голода] нежданно для себя осознали, что стараниями англичан обретаются в столь плотной осаде, что не имеют ни малейшей возможности запастись хлебом, вином и овощами, и посему сочли за лучшее начать переговоры с регентом. Полученный же ответ гласил, что ежели вплоть до истечения XV дней от начала августа к ним не подоспеет помощь, им следует сдаться на волю принца, каковые условия и были приняты, и в обязательство исполнения таковых [арманьяками] выдано было причитающееся количество заложников, соответствующего тому ранга, каковые все без исключения были благородного происхождения. Всего же в сказанной крепости обреталось IIIIc воинов, закаленных в боях, они же весьма надеялись на помощь, каковая к назначенному дню должна была к ним прибыть. Арманьяки же, узнав [о таковом решении], собрались в огромное войско, и выступили в поход, направляясь в сторону Шартра[1183], и по дороге убивали, грабили, мародерствовали, захватывали в плен мужчин и женщин, коротко говоря, предаваясь всевозможным злодеяниям, в то время как регент, стоявший лагерем в окрестностях замка Иври-ла-Шоссе, приказал своему войску собраться воедино; когда же всего собралось до X тысяч человек, все без исключения умелые воины, он весьма проницательным к тому образом приказал им выстроиться и занять собой весьма красивого вида равнину, в то время как за их спинами оказался весьма высокий холм с плоской вершиной, и посему англичане оказались полностью защищены со спины, ибо никто не в состоянии был благополучно спуститься со сказанной возвышенности, не приложив к тому немалых усилий. Тогда же арманьяки подступали все ближе к войску регента, прознав о том, он приказал своим отрядам изготовиться [к обороне] и ожидать их со всем спокойствием, соблюдая правильный к тому порядок. Арманьяки же отправили вперед конных лазутчиков, дабы разведать расположение отрядов названного регента, однако лазутчики эти, завидев войско выстроенное столь правильным порядком, в страхе во весь опор кинулись прочь к своим, твердя о том, что их впереди ожидает несметная сила, и следует всем лучше разойтись по своим гарнизонам. Арманьяки же сочли за лучшее действовать хитростью, и отправили вперед навстречу войску регента до V с конных в полном вооружении, каковые делали вид, будто желают снять осаду с крепости, в то время как на самом деле не имели к тому ни разума, ни отваги, бывшие же внутри, преисполнившись гордыней, принялись оглушительно вопить и реветь [будто ослы], осыпая регента и его людей обидными насмешками и бранью, ибо уже полагали себя спасенными и вызволенными, по причине того, что увидели сказанных Vc человек, и поверили, будто перед ними передовой отряд арманьякского войска. Однако, дело обстояло по-иному, ибо названный отряд имел своей целью выманить регента и его людей прочь с их позиции[1184], те же стояли непреклонно, не трогаясь с места, ибо оттуда можно было беспрепятственно следить за передвижением обеих частей арманьякского войска[1185]. Завидев же, что те не трогаются с места, арманьяки со всей поспешностью развернули свои отряды вкупе с бывшим с ними обозом, и ударились в бегство, ничего не совершив, и не сделав ни единого выстрела[1186].

404. Тогда же отряд, приблизившийся раннее к войску регента, оставался в сказанном положении вплоть до того времени, как пешее войско сумело удалиться прочь на III или же IIII больших лье[1187], после чего они весьма весьма споро вскочили в седла[1188] и поспешили прочь вслед за прочими, отступавшими в направлении на Перш[1189], сказанный же день пришелся на понедельник, в канун праздника Св. Девы[1190], каковой пришелся на середину августа тысяча IIIIc XXIIII года. На подступах к Вернею[1191] что в Перше, они замыслили великое коварство, ибо в их рядах обреталось множество шотландцев[1192], служивших у них по найму, каковые шотландцы весьма хорошо владели языком, употребляемым в Англии. Им же связали руки и привязали к лошадиным хвостам, измазав кровью, словно бы от ран, их руки и лица, и в таковом виде доставили в Вернею, сказанные же шотландцы вопили и возглашали громкими голосами на английском языке «Сколь нам выпало пережить в этот злополучный день! Когда же прекратятся наши страдания!» Когда же англичанам, обретавшимся в городе, явилось зрелище сказанных фальшивых страданий, они были тем весьма поражены, и заперли ворота и поспешили на стены, дабы защитить город. Арманьяки, завидев это, явили им им сира де Торси[1193], связанного как и прочие, столь же обманным образом, объявив во всеуслышание, что все английское рыцарство этим же днем полегло под Иври, и дабы они оставили бесполезное сопротивление, и не ждали помощи, каковая никогда не придет, это же подтверждали те, кто складно говорил по-английски и клялся в истинности сказанного. Англичане же не знали как им поступить, ибо полагали сира де Торси рыцарем весьма добрым и честным, [в прежние времена] обретавшимся при регенте, а также при виде прочих, привязанных к лошадиным хвостам, каковые говорили на их языке и в один голос подтверждали сказанное. По этой же причине, а также потому, что в крепости недостаточно было припасов, они постановили сдаться, при том, что им сохранена будет жизнь, это же им было обещано. Однако, едва оказавшись в городе, арманьяки принялись бесчинствовать, обрекая на смерть любого, попадавшего им в руки, не исключая женщин и детей, и расположились в городе, вместе со своим обозом. Те же, кому посчастливилось ускользнуть, бежали прочь кто куда мог, спеша оказаться как можно дальше, часть же из них достигла расположения войска регента; сказанное же войско было весьма поражено, при виде торжествующих солдат противной стороны. Те же пересказывая регенту свою историю, объявили, что притворились бегущими, дабы тот позволил своим солдатам покинуть укрепленную позицию, и ради того устроили подобную хитрость. Регент же, досконально выспросив их о случившемся, отправил [своих людей] говорить с теми, кто заперся в крепости, и пожелал узнать, что они намерены предпринять, угрожая им притом злой смертью, ежели они не сдадутся на его милость, посему они постановили сдаться без всяких на то условий, он же приказал некоторых из них повесить[1194], но большую часть из них отпустить прочь, и те вновь принялись бесчинствовать, не останавливаясь до самого конца названной гнусной войны.

405. Засим указанный регент, герцог Бедфордский, во главе своего войска выступил в поход, едва лишь к тому представилась возможность и преследовал арманьяков ночью и днем, до того дня, следующего за последним четвергом, бывшим прежде середины августа, каковой день пришелся на вторник, приблизился к арманьякам, так, что они оказались друг против друга в пределах видимости. Когда же они увидели регента, арманьяки поспешили собрать вместе свои отряды, притом определив что всего у них было около XVIII тысяч человек, и тогда же послали своих герольдов[1195], чтобы те вызнали о количестве людей у сказанного регента, и те [вернувшись] клялись своей честью, что их было не более X тысяч. Узнав же о том, арманьяки в рядах каковых обреталось множество ломбардцев, составлявших весьма добрую конницу[1196], объявили таковым: «Вам, ломбардцам, составляющим весьма добрую конницу, мы приказываем, когда разгорится битва, в количестве III тысяч зайти им в тыл, после чего вам следует убивать всех и каждого, никого не беря в плен ради выкупа». Ломбардцы же согласились с таковым планом, регент же в свою очередь приказал своему войску готовиться к бою, сказанный же бой должен был состояться на гладкой равнине, открытой со всех сторон. Своим же всадникам он приказал спешиться и привязать лошадей позади расположившегося войска, по три или по четыре, так чтобы головы одним упирались другим в крупы, и всех лошадей привязали таковым образом, одну к другой, так что они также не могли сдвинуться с места, ежели не сдвинутся все прочие, ибо они привязаны были одна к другой весьма тесно[1197]. Когда же оба войска выстроились в боевой порядок, арманьяки, чьи души отягчены были тяжким грехом[1198], послали к регенту [своих порученцев], дабы те выведали о его намерениях, и предложили ему заключить доброе соглашение вместо того, чтобы сражаться, ибо весьма страшились тяжести совершенных грехов[1199]. Регент же, со всей твердостью духа отвечал, что им столько раз случалось нарушать ими же данное слово, что им не было больше веры, и что отныне им не следует ждать ни соглашения, ни перемирия ранее, чем они будут окончательно разбиты. На том переговоры завершились сами собой, и оба войска перешли в наступление и [принялись бить и поражать друг друга] всеми способами и оружием, предназначенными для войны, каковые только можно измыслить, будь то луки и арбалеты, или прочее. И многие разразились криками боли и жалобами, и множество людей распростерлось на земле, чтобы не подняться более, и бывало так, что один преследовал, другой спасался бегством, и один умирал, навалившись на другого, а тот лежал на земле, раскрыв [в удушье] рот, и столько крови пролили в этот день христиане, убивая тех, кого никогда не встречали ранее, едино лишь ради скромного жалования каковое рассчитывали получить. И битва была весьма жестокой, и трудно было сказать, кто в ней отличился более. Арманьяки же весьма большие надежды полагали на лобмардцев, каковым приказано было зайти в тыл войску регента Франции, и расстроить его ряды, в то время как те забыли о том, что им было сказано, завидев сплошной ряд лошадей, прикрывавших тыл, и посему оставив всякую мысль о том, кто ныне одерживает верх, а кто терпит поражение, одержимые едино жаждой наживы, они перебили несчастных пажей и слуг, обретавшихся при лошадях, не решившись при том прийти на помощь своим, а вместо того, присвоили себе добрых коней и все, что на них было навьючено, и вместе с добычей пустились прочь, по обыкновению грабителей и трусов, не думая более о том, чтобы отправиться к своим. Когда же арманьяки поняли, что те не вернуться более, то по сказанной причине пришли в великое смятение, ибо прознали от одного из своих герольдов, что ломбардцы бежали прочь без единого выстрела, предпочитая бою грабеж, и посему в битве их оставалось не более XV тысяч, но тяготивший их грех стал им во всем препоной; и они не в состоянии были свершить ничего достойного, ибо по их вине пал герцог Бургундский. Когда же англичане увидели, что они пришли в великое смятение, сплотились и доблестно ударили на них всей своей мощью, и теснили их прочь все больше и больше, так, что противнику было уже не вздохнуть, и наконец, те ударились в бегство, желая едино спасти свои жизни, в то время как люди регента преследовали их по пятам до самого Вернея, что в Перше. И там же разыгралась жестокая резня, и всего их полегло [от мечей и другого] оружия, как то утверждали герольды не менее IX тысяч[1200]. И тогда же оказался в плену герцог Алансонский[1201], в то время как граф д’Омаль[1202], сын графа д’Аркура и граф Дуглас Шотландский[1203] погибли оба, и вместе с ними погиб граф Бюшан[1204], а также погиб граф де Тоннерр[1205], и граф де Вентадур[1206] погиб, и также виконт де Нарбонн[1207]; ему же мертвому отрубили голову а тело вздернули на виселицу, а голову насадили на острие длинного копья[1208].

406. Далее, из арманьяков на поле боя найдены были мертвыми две тысячи IIIc LXXV латников или около того[1209].

407. Далее, среди людей регента, мертвыми было найдено около III тысяч человек, и среди таковых весьма небольшое число знатных[1210].

408. Те же, что были заперты в городе, видя столь великий разгром, дабы спасти свои жизни положили за лучшее сдаться на милость регента, и таковое намерение исполнили. Среди них же обретались раненые, другие были скорее мертвы, чем живы, и посему их всех выгнали прочь из города, совершенно безоружными, повергнув их таковым образом в великое смятение.

409. Далее, ломбардцы, укравшие лошадей, о чем рассказано было ранее, отнюдь не пожелали двигаться далее всем сообща, посему же часть из них встретили неподалеку от Шартра и многих из них убили и ранили, и ограбили до нитки, названная же битва пришлась на четверг, на XVII день августа месяца, тысяча IIIIc XXIIII года. В следующую за тем пятницу, на XVIII день сказанного месяца, в Париже повсюду жгли костры, и весьма пышно праздновали поражение арманьяков[1211], ибо говорили, будто те хвастались, что ежели им случится одержать победу над нашими людьми, не пощадят ни женщин, ни детей, ни герольдов, ни менестрелей, и всех без исключения поразят мечами[1212].

410. Далее, в день Рождества Св. Богородицы, что в сентябре месяце[1213], регент прибыл в Париж, и Париж украшен был по всему пути его следования, и улицы были украшены и убраны весьма чисто. И навстречу ему вышли парижане, все без исключение одетые в алое[1214]. Он же прибыл около пяти часов после обеденного времени, и часть ожидающих вышла прочь из города, к капелле Сен-Дени[1215], дабы ожидать там его прибытия, и завидя его, все громкими голосами запели Te Deum, laudamus[1216] и вслед за тем иные гимны во славу Божию[1217]. Засим, он въехал в Париж в сопровождении свиты и горожан, и везде, где случилось проезжать, его приветствовали громкими криками «Noel!»[1218] Тогда же на углу Ломбардской улицы его уже дожидался некий музыкант, игравший на своем инструменте, и выряженный столь замысловатым образом, как то не видано было ранее.

411. Далее, у входа в Шатле представлена была весьма прекрасная мистерия, состоявшая из сцен Старого и Нового Заветов, в каковой участвовали парижские дети, представлявшие словно бы картины, изображенные на стене, без слов и телодвижений[1219]. Засим, насладившись вдосталь сказанной мистерией, он отправился в собор Нотр-Дам, где его принимали словно Господа, ибо те, что оставались в городе, а также каноники собора Нотр-Дам, принимали его с величайшей честью, и пели один за другим все гимны и псалмы, каковые только знали, а также играли на органах и трубах, и все колокола звонили беспрестанно. Коротко говоря, даже римляне во время своих триумфов никого не чествовали столь пышно, каковые почести пришлись на долю ему и его супруге, каковая всегда сопровождала его, куда бы ему не довелось отправиться[1220].

412. Далее, в сказанном году урожай винограда выдался столь богатым, как то не помнили даже старожилы, при том, что вино, и вслед за тем сосуды, для такового необходимые, были столь дороги, что за за два или три пустых бочонка[1221] давали полный бочонок вина, а пуансон[1222] вина, без учета налога, стоил XVI-XVIII парижских солей, коротко говоря, многие предпочли сохранять свое вино в подземных погребах, каковые же приказывали для себя вырыть. Однако, [к концу сезона уборки винограда], вино торговалось уже в таком количестве, что за пинту[1223] просили дубль[1224], при том, что три подобных дубля по цене равнялись одному блану[1225], а во времени праздника Св. Ремигия[1226], каковой в этом году пришелся на воскресенье, пинту вина можно было приобрести за один денье.

413. Далее, вечером того же дня, когда регенту случилось прибыть в Париж, как о том сказано было ранее, по всему Парижу стали жечь костры, выражая тем самым свою великую радость[1227], и случилось сказанное в день Рождества Св. Богородицы, в пятницу.

414. Далее, люди всякого звания, за исключением единственно правителей, за каждый бочонок вина, каковой им принадлежал, принуждены были платить весьма тяжкий налог, ибо все те, чьи виноградники обретались за воротами Сен-Жак и Бордель[1228], вынуждены были за каждый бочонок платить по III парижских соля полновесными деньгами, а за пуансон, бочонок или же барель вина[1229], в соответствующих тому долях. Причиной же тому была необходимость содержать англичан, охранявших ворота Сен-Дени и другие ворота, ибо арманьяки в тех местах продолжали рыскать по округе.

415. Далее, по эту сторону мостов, платить приходилось половину от сказанного, ибо мерзкие разбойники в сказанных местах не появлялись, и посему, здесь не требовалось и латников[1230].

416. Далее, в ноябре месяце сир де Туленжон[1231], каковой приходился братом сеньору де ла Тремуйлю[1232] сыграл свою свадьбу в отеле герцога Бургундского[1233], сказанный же де ла Тремуйль также присутствовал там, ибо находился под защитой охранной грамоты[1234]. И там же сыграл свадьбу сир де Скаль[1235], англичанин, после чего в течение XV дней без перерыва продолжались турниры, затем же герцог Бургундский отбыл в свои владения[1236]. После его отбытия, на первой неделе декабря регент занял Бурбонский отель[1237], и там же был устроен грандиозный праздник, стоивший весьма дорого и посему объявлена была новая талья[1238], весьма великая и тяжкая, это же произошло за XV дней до Рождества, после объявления [таковой тальи], все владетельные сеньоры отбыли в Руан.

417. Далее, в это же время в обращении находились бланы, стоимостью в VIII парижских денье[1239], а также малые бланы[1240] с гербами Англии и Франции[1241], а также никеты и нуареты[1242], тогда как IIII нуарета равны были I никету, а III никета — одному блану, а также в обращении находилось великое множество бланов, стоимостью в в VIII денье, несших на себе бретонский герб[1243], при том, что множество купцов, горожан и прочих, располагавших таковыми деньгами, потерпели в том убыток, ибо на IX день декабря неожиданно было объявлено, что таковые деньги отныне должны быть приравнены к VII парижским денье. Посему все, каковые ими располагали, потеряли восьмую часть своего достояния.

418. Далее, королева Франции не покидала более Париж, оставаясь безвыездно в своей резиденции, будто иностранка по крови заперта была в отеле Сен-Поль[1244], и где в сказанном же столетии скончался король Карл VI, ее добрый супруг, да простит Господь [его грехи], и ревностно блюла сказанную резиденцию, как то и положено делать вдове[1245].

419. Далее, в указанное же время, англичане отправились в графство Геннегау, где и оставались вплоть до праздника Св. Иоанна Крестителя[1246], ибо желали отнять земли, принадлежавшие графине[1247], каковую один из братьев регента Франции[1248] взял себе в жены скорее по праву силы, чем закона и разума, в то время как она ранее во Франции вышла замуж за графа Геннегау, брата графа де Сен-Поль[1249]. Таковым образом началась весьма кровопролитная война.

1425

420. Далее, после Пасхи, в год тысяча IIIIc XXV во Франции случилось великое нашествие майских хрущей, и посему пропало множество фруктов и вместе с тем большая часть виноградников.

421. Далее, бывшие ранее в цитадели в Этампе прибыли к герцогу Бургундскому и наводнили собой множество ближних крепостей, затем же англичане по приказу регента подступили с осадой к городу Ле-Ману[1250].

422. Далее, в год тысяча IIIIc XXV на Кладбище Невинноубиенных[1251] возведено было изображение Танца Смерти[1252], его же начали возводить в августе месяце и закончили работу в Великий Пост следующего за тем года.

423. Далее, после Пасхальных праздников, но несколько ранее чем праздник Св. Иоанна Крестителя[1253], жителям улицы Сен-Мартен и иных улиц, к ней прилегающих, дано было соизволение открыть ворота Сен-Мартен[1254], заплатив за то из своего кармана и собственных сбережений, а также построить подъемный мост, и заграждения, коротко говоря, все, чему положено быть у ворот, каковые сооружения к тому времени сильно были повреждены; ибо одна из арок моста была разрушена вместе со всеми прилегающими к ней стенами, все заграждения успели сгнить, а замки покрыться ржавчиной. Коротко говоря, казалось, будто все это не открывалось в течение последних XL лет, так все было испорчено и пришло в негодность. Однако, жители широкой улицы Сен-Мартен приступили к делу со всей тщательностью, приложив к тому все силы и все средства, каковые только имелись в наличии, так, что смело можно было утверждать, что они отдались тому со всей страстью, ибо каждый десяток[1255], едва к тому приходила очередь, отправлялся туда, неся с собой лопаты, мотыги, плетеные корзины всяких видов, каковые наполнялись и опустошались как тому следовало быть[1256], в то время как из рвов поднимали наверх огромные глыбы, каждая весом словно бочонок вина и более того. С ними же бок о бок трудились священники и клирики, прилагая к тому все усилия и старание, равно изнурением своих тел, так и деньгами, выплаченными рабочим, дабы сказанное дело закончено было как можно ранее и любой желающий мог проезжать [через ворота] верхом или же в повозке. И все пришло к завершению не далее как через семь недель, в то время как многие, ежели не все, утверждали, что работа эта закончена будет к празднику св. Ремигия[1257], как люди и повозки, как то уже было сказано, смогли проходить [через ворота] беспрепятственно, это же произошло в году тысяча IIIIc XXV. И говорили, будто в тот день через ворота прошло более народа, чем за XXX лет до того. В сказанный же день ворота охраняли десятники названного квартала, а также квартальный староста и пятидесятник, и в названный же праздник св. Лаврентия[1258], каковой пришелся на среду, устроен был добрый пир.

424. Далее, в последнее воскресенье августа месяца отель, называвшийся Арманьякским, каковой обретался на улице Сен-Оноре[1259], был разрушен до основания, а также четверых слепцов поместили в некое огороженное пространство, каждому из них дав в руки палку, и там же обреталась крупная свинья, каковая полагалась в качестве приза ежели им довелось бы ее убить. Они же принялись за дело, и разыгравшееся состязание имело вид весьма странный, ибо они изо всех сил колотили друг друга тем более, чем сильнее желали попасть по свинье, нанося удары весьма тяжкие, и будь у них в руках подлинное оружие, закончили бы смертоубийством[1260].

425. Далее, в субботу, предшествовавшую вышеназванному воскресенью, сказанных слепцов провели по всему Парижу, в полном вооружении, впереди же них несли знамя, на каковом изображена была свинья, в то время как впереди них вышагивал человек, бивший в большой барабан[1261].

426. Далее, в день Св. Лупа и Св. Эгидия[1262], каковой пришелся на первый день сентября, в субботу, некие жители соответствующего прихода[1263] пожелали устроить себе праздник, что и было сделано. Тогда же взяли шест высотой в шесть туазов или около того[1264], и одним концом воткнули его в землю, в то время как к верхнему концу привешена была корзина, куда поместили жирную гусыню и VI бланов и сказанный шест весьма щедро смазали салом[1265], после чего велено было объявить, что ежели кто сумеет добраться до сказанной гусыни, и для того поднимется по шесту, без всякой к тому помощи, получит в свое распоряжение гусыню и шесть бланов, однако никто, сколь ловок бы ни был, не сумел до них добраться. Правда, тем же вечером молодой слуга, каковому удалось подняться выше всех прочих, получил гусыню, при том, что ни деньги, ни корзина ему так и не достались, это же произошло прямо по соседству с улицей Кинкампуа, на улице Гусиной.

427. В следующую же за тем пятницу лишился головы некий рыцарь, прослывший весьма жестоким грабителем, имя которому было мессир Этьенн де Фавьер[1266], уроженец Бри, весьма жестокий разбойник и хуже чем разбойник, несколько же его приспешников закончили жизнь на парижской виселице и на иных виселицах.

428. Далее, в сказанном же месяце арманьяки оставили Рошфор[1267], где осаждены были нашими людьми[1268], и подступали к городу вчетверо более, чем у нас было людей[1269], желая вынудить их снять осаду. Однако, завидев, что люди наши выстроены были весьма правильным порядком, арманьяки не решились к ним приблизиться, и лишь с далекого расстояния весьма жестоко их обстреляли, в то время как те ответили им равным к тому образом, в особенности же отличились парижане, которые своими выстрелами причинили им весьма тяжкий урон, посему же множество арманьяков получили ранения, также как бывшие на нашей стороне. Однако, едва арманьяки завидели, сколь велика у наших людей воля к сопротивлению, и готовность стоять до конца, они переполнились страхом, и со всей поспешностью избавились от поклажи, с ними бывшей, и сделали вид, будто собираются вернуться в Рошфор, но поступили иначе — подожгли запасы зерна и сала, и прочего добра, каковые не могли унести с собой, дабы [нашим людям] ничего не досталось[1270], и завидев наконец, что пламя поднялось столь высоко, что потушить его уже не будет возможно, отбыли прочь, ничего более не предприняв. В скором времени после того, наши люди вошли в город и не нашли в нем ничего кроме стен[1271], после чего разошлись каждый к себе.

429. Далее, в это же время открыты были ворота Монмартр[1272], случилось же это в сентябре месяце, в то время как в октябре сооружен был подъемный мост.

430. Далее, в это же время в Париже ходили монеты, именуемые «плаки»[1273], стоимостью в XII парижских денье, каковые деньги выпущены были по приказу герцога Бургундского, все же ими располагали в большем или меньшем количестве. Когда же о том стало известно, в субботу, на XII день ноября тысяча IIIIc XXV года в Париже приказано было объявить, что отныне деньги, за каковые плачено было по IX дублей, будут приниматься за VIII, по каковой причине в городе случился великий ропот, но страдания следует принимать молча, сколь бы сердцу не было больно от того.

1426

431. Далее, на первой неделе января тысяча IIIIc и XXVI года, парижский рабочий люд горько жаловался на разбойников и грабителей, каковые рыскали вокруг города на расстоянии XII, XVI, XX лье от города или около того, и творили столь великие бесчинства, что никто не мог их в достаточной мере описать. Они же не принадлежали никакой стороне, и не выступали ни под каким знаменем[1274], и были едино бедными дворянами, днем и ночью предававшимися разбою. Когда же сказанные жалобы дошли до ушей прево, он же снарядил для того LX солдат из парижского ополчения, владевших луками и арбалетами, и весьма поспешно выступил во главе отряда в направлении, где, как то утверждали, находилось их логово, и не прошло и VIII дней как захватили в плен более IIc человек, и отправили их в разные тюрьмы в добрых городах, бывших от того поблизости. В среду же, на IX день января месяца тысяча IIIIc и XXVI года, в Париж доставлено было около XX пленников или около того, каковых везли на двух самых больших телегах[1275], каковые только смогли разыскать.

432. Далее, в это же время война между братом регента и герцогом Бургундским продолжалась беспеременно, и между фламандцами и англичанами, державшими сторону брата регента, произошло множество стычек[1276].

433. Далее, во время, на каковое пришлась середина Великого Поста, в канун праздника Св. Бенедикта[1277] или около того, приказано было объявить в Париже о переизбытке свежей сельди[1278], каковую действительно доставили в Париж в весьма изрядном количестве.

434. Далее, в это же время в продаже был весьма добрый горох, какового раньше не случалось, в то время как за бушель просили III блана или же XIV денье, бобы же[1279] продавались по X или же по XII денье.

435. Далее, в это же время англичане и бретонцы начали войну между собой[1280], англичане же [заняли] город Сен-Жам-де-Беврон, и весьма укрепили таковой и снабдили его же всеми необходимыми припасами, тогда же как бретонцы в марте подступили к нему с осадой, и оставались там пока не прошел праздник Пасхи, это же произошло в тысяча IIII и XXVI году, и вели переговоры друг с другом, не обменявшись ни единым выстрелом[1281], в то время как в народе говорили, будто некие бретонские епископы[1282], имеющие там весьма большой вес, или некто иной, получили за это немало денег, в то время как бретонцы были таковым весьма недовольны, при том что на этот раз предпочли смолчать.

436. Далее, в это же время возобновилась война между герцогом Бургундских и братом регента Франции, и посему объявлена была весьма великая талья[1283], каковая весьма обременила мелкий люд.

437. Далее, в июне месяце по всей Франции случились столь великие наводнения, что в самую ночь Св. Иоанна Крестителя[1284] в год тысяча IIII и XXVI, едва лишь разожгли костер и люди принялись плясать вокруг такового[1285], вода поднялась настолько, что сбила огонь и залила таковой, и [бывшие там] со всей поспешностью расхватали кто горящие [головни], кто дрова[1286], каковые не успели еще сгореть, и это все принесли к подножию Креста[1287], и там вновь разожгли огонь, питая его оставшимися дровами. Однако, IIII или же VI днями позднее, вода вышла из берегов настолько, что залила подножие креста, и все парижские огороды заполнены были водой, это же случилось в начале июня, и продолжалось вплоть до X или же XII июля, всего не менее XL дней, до того, как вода упала настолько, чтобы можно было возобновить движение купеческих судов, в то время как земли, расположенные ниже по течению лишились всех своих доходов[1288]. По таковой причине на неделе, после праздника Св. Иоанна Крестителя, в среду, каковая предшествовала празднику Свв. Петра и Павла[1289], устроена была общая процессия, весьма торжественная и благостная, и двигались в ней прихожане собора Нотр-Дам, неся с собой реликвии Благословенной Девы Марии, они же двигались по мосту, какой начинается позади богадельни, а за тем по улице, примыкающей к Малому Шатле, и далее через Новый Мост а затем через Большой Мост, вернувшись далее по мосту Нотр-Дам, и далее в сам собор, где весьма благочестивым образом отслужена была месса во славу Св. Девы Марии, и выслушана весьма благочинная проповедь, каковую произнес брат Жак Туреньский[1290], монах ордена Св. Франциска.

438. Далее, ярмарка Ланди устроена была там, где и проводилась ранее, впервые после тысяча IIII и XVIII года[1291].

439. Далее, в этом же тысяча IIIIc и XXVI году, уродилось столько вишни, что множество раз на Крытом Рынке, что в Париже, за IX ливров просили не более I блана, каковой по стоимости равнялся IIII парижским денье, но шестью неделями спустя, или чуть более того, просить стали IIII парижских денье за VI ливров, таковая же цена оставалась неизменной вплоть до середины августа, когда за ливр стали запрашивать уже II денье, при том, что самая высокая цена равнялась II дублям, каковые стоили менее IIII турских денье.

440. Далее, в сентябре, в праздник Св. Креста[1292], каковой пришелся на субботу, ворота Сен-Мартен заперты были также как то случалось ранее, при том, что их не стали закладывать камнем, и оставались запертыми вплоть до VII декабря, каковой день приходился сразу после праздника св. Николая Зимнего, в то время как десятники и прочие уважаемые люди, жившие в сказанном квартале неустанно просили и хлопотали, дабы сказанные вороты были открыты и просьба их была наконец уважена. При таковом же событии присутствовали купеческий прево[1293] и также эшевены[1294], каковые при том заявили: «Говоря между нами, горожане и жители квартала[1295], ворота эти откроются и будут отныне открыты на вашу же погибель». Таковым же образом [ворота Сен-Мартен] открылись вновь на VII день декабря, в субботу.

441. Далее, в воскресенье, на XVI день сказанного месяца, [у стен аббатства] Сен-Маглуар устроена была общая процессия против неких еретиков, впавших в заблуждение касательно веры нашей[1296], как о том сказано ранее это случилось в мае тысяча IIIIc и XXIIII года[1297], дабы посредством молитв уничтожить зло[1298], что исполнено было мэтром Гильомом л’Ами[1299], мэтром Англем де Тамплем, и прочими с ними, это же происходило на улице, следующей за той, что примыкает к Тамплю[1300], и равной таковой, называемой улицей Портефуэн.

442. Далее, по желанию святого отца, касательно сказанной процессии, дабы Университет мог исполнить свой долг в полной мере, ему должны были в том содействовать III или IIII епископов, как то епископ Теруанский, в те времена бывший также канцлером Франции и епископ Бовеский[1301].

1427

443. Далее, на VII день января тысяча IIIIc XXVII приказано было кричать, что отныне дубли, несшие на себе [изображение герба Франции в количестве IIII штук] должны были приниматься по цене в I блан и I денье[1302], в то время как те, что несли на себе английский герб цены своей не изменили[1303].

444. Далее, золотые экю, каковые ранее приравнены были к XXIII солям, отныне равнялись по цене XVIII солям[1304].

445. Далее, малые золотые мутоны[1305], несшие на себе французский герб [наравне с экю], понижены были в цене до XII парижских солей, в то время как ранее полагались равными XV солям, и как то доподлинно известно, в день, следовавший за таковым объявлением, на французские дубли невозможно было приобрести ни хлеба, ни вина, ни чего иного из насущных вещей, в то время как менялы не желали их принимать ни за денье, ни даже за оболы[1306], и ежели мелкий люд не имел иных денег, кроме таковых, ему доводилось оставаться ни с чем. И когда тому или иному человеку случалось понять, сколь велика для него оказалась таковая потеря, он принимался хулить судьбу, равно открыто и тайно, объявляя таковым образом свои мысли, касательно парижских властей. И как то доподлинно известно, многим тогда случалось минуя меняльные столы[1307], швырять свои деньги прямо в воду, дабы таковыми никто более не мог воспользоваться, ибо за VIII или даже X парижских солей не удавалось выручить более IIII или в лучшем случае V бланов, и таковым образом в реке оказалось монет, равных по цене L флоринам[1308] или более того, по причине истинного отчаяния.

446. Далее, в это же время регент Франции продолжал обретаться в Англии[1309], в то время как во Франции не оставалось ни единого сеньора[1310], в то время как сказанный регент отбыл из Парижа в день Св. Элигия, иными словами, в I день декабря тысяча IIIIc и XXV года.

447. Далее, в это же время началась осада Монтемэ, что в Шампани, где обретался граф Солсбери, весьма рыцарственный нравом, добрый солдат, весьма искушенный во всякого рода делах[1311].

448. Далее, в этом же году от имени прево Парижа[1312] и сеньоров из Парламента[1313] объявлен был ордонанс, дабы никто из конной[1314] или же судебной стражи[1315], каковой не был бы женат или же помолвлен, не мог далее сохранять свой пост[1316]; срок же таковым, чтобы иметь возможность жениться, объявлен был от Дня Всех Святых[1317] вплоть до дня Антипасхи[1318], или немного позднее, но не далее Дня Вознесенья Господа Нашего[1319].

449. В сказанном же году зима выдалась весьма суровая, ибо в первый день года[1320] ударили морозы, каковые продолжались беспеременно в течение последующих XXXVI дней, по каковой причине вымерзла вся зелень, и в продаже не найти было ни молодой капусты[1321], ни листовой свеклы[1322], ни петрушки[1323], ни трав[1324].

450. Далее, в сказанное же время епископом парижским назначен был мэтр Николь Фральон[1325], и вступил в должность[1326] в парижском соборе Нотр-Дам в [субботу], на XXVIII день декабря тысяча IIIIc и XXVI года.

451. Далее, новая зелень сумела пробиться едва ли ранее конца марта, и посему ее было не купить дешевле чем за II денье, ибо в течение едва ли не всего февраля месяца держались морозы, и земля покрыта была льдом, и по таковой причине цены на зелень были весьма высоки.

452. Далее, на V день апреля, каковой пришелся на субботу, в канун воскресенья…[1327] в Париж вновь прибыл регент, вплоть до того времени обретавшийся в Англии, где хлопотал о мире между герцогом Бургундским, братом своей супруги, и своим собственным братом, герцогом Глостером, при том, что на сей раз добиться мира ему не удалось.

453. Далее, в следующий за тем последний день апреля тысяча IIIIc XXVII года, прибыл кардинал Винчестерский, каковой приходился дядей регенту Франции, свита же такового, во время прибытия числом превосходила [свиту] регента Франции, [каковой управлял Францией и Англией][1328].

454. Далее, в апреле, и в следующем за тем мае, вплоть до последних трех или же четырех дней такового месяца, беспрестанно стоял весьма великий холод, и не случилось ни единой недели, в каковую не стояло бы заморозков и [не падал густой град], в то время как дождь лил бесперестанно. В понедельник же, предшествующий празднику Вознесения[1329], на Монматр устроена была процессия из собора Нотр-Дам, каковая двигалась вкупе со многими сопровождающими[1330]. В сказанный же день дождь начался в IX часов утра или около того, и не прекращался вплоть до III часов послеобеденного времени, и при том, что они не останавливались, дабы укрыться от такового дождя, но ввиду того, что часть дорог между Монмартром[1331] и Парижем настолько были залиты водой, нам[1332] потребовалось более часа, дабы от Монмартра достичь Сен-Ладра[1333]. Оттуда же процессия направилась к Сен-Лорану[1334], когда же начала путь от Сен-Лорана далее, был уже час дня или более того, тогда как дождь еще более усилился против того, что было ранее. В сказанный же час регент вкупе со своей супругой направлялись к воротам Сен-Мартен, где повстречались с процессией, к каковой проявили весьма малое почтение, ибо продолжали скакать во весь опор, в то время как участвующим в процессии не было возможности потесниться[1335], и посему они испачканы были грязью, каковая летела из-под лошадиных копыт, равно спереди и сзади, в то время как никто показал достаточно благородства, дабы замедлить шаг из уважения к реликварию[1336] или же к самой процессии. Засим процессия вернулась в Париж столь спешно, сколь то было возможно, когда она прибыла в Сен-Мерри[1337], было уже два или три часа. В названный же день регент отбыл к герцогу Бургундскому[1338], как о том сказано было ранее, это же произошло на XVI день мая тысяча IIIIc XVII года.

455. Далее, в первый день июня сказанного же года, епископ парижский отпраздновал свое назначение и получил подтверждение своего сана[1339], и больше о ранее прошедших выборах не было уже и речи, иными словами, [не было речи] о мессире Николле Фральоне, каковой избран был всем капитулом собора Нотр-Дам, но вопреки воле капитула, сказанный Николль Фральон выставлен был прочь, а другой поставлен на его место, ибо так угодно было властям, и назначен был таковым некто по имени мессир Жак, казначей Реймсский[1340].

456. Далее, в сказанном же году река Сена весьма вздулась и вышла из берегов, что на Троицу[1341], каковая пришлась на VIII день июня, сказанная река достигла подножия Креста, что на Гревской площади[1342], и таковой уровень воды держался вплоть до конца праздников, в то время как в четверг таковой поднялся на полтора фута[1343], или около того, и остров Нотр-Дам затоплен был целиком, и достиг Вязов, каковые располагались на противоположном берегу[1344], напротив церкви Сен-Поль, и едва ли не вся земля была затоплена, каковое событие не представляло собой ничего удивительного, ибо с середины апреля-месяца и вплоть до понедельника, что на троицкой неделе, каковой пришелся на IX июня, тысяча IIIIc XXVII года, дождь лил не переставая, и беспеременно вплоть до того дня стояли великие холода, как то бывает в начале марта. В сказанное же время устроено было великое множество процессий весьма благочестивого свойства, равно в самом Париже, и в деревнях, ибо в среду, что на святой и праздничной троицкой неделе, искали благословения жители X крупных деревень, что по соседству с воротами Сен-Жак[1345], иначе говоря — жители Ванва, Медона, Кламара, Исси и прочих и участвовали в процессиях люди едва ли не из X приходов, и было их всех от V до Vic человек, или более того, женщин, детей, старых и молодых, по большей частью босых, несших с собой кресты и хоругви, певших гимны и возносивших хвалы Господу Богу нашему, дабы он сжалился и отвратил [напасти происходившие из-за] наводнения и великих холодов, каковые наслал, ибо вплоть до того дня на виноградниках не возможно было сыскать ни единого цветка.

457. Далее, в ту же пору, они пришли в Париж и затем отправились далее в Ланди[1346], и затем в Сен-Дени, что во Франции, и там принесли свои обеты, и затем вернулись вновь в Париж, не нарушая поста и таковым же образом вернулись домой, при том, что путь составлял не менее X лье[1347]. Когда же они шли через Париж, возвращаясь к себе, разве жестокосердный не исполнился бы великой жалости и не был бы тронут до слез, от зрелища, каковое являли собой множество стариков, при том, что все без исключения были босы, а также маленьких детей, как то XII или же XIIII лет, выбившихся из последних сил, ибо в сказанный день погода стояла на удивление жаркая.

458. Далее, в следующий за тем четверг, вода поднялась настолько, что затопила остров Нотр-Дам, в то время как напротив острова, у Вязов, поднялась настолько, что прибила к самым домам множество кораблей и лодок, и во всех без исключения домах в округе, располагавшихся в низинах, затоплены были винные погреба и первые этажи, притом что, в винных погребах вода стояла на уровне вдвое выше человеческого роста, тогда как винные бочки целиком оказались под водой, каковые события вызывали великое сокрушение. В ряде же мест, в конюшнях, каковые на три или четыре ступени уходили под землю вниз, вода поднималась настолько, что заливала лошадей, каковые в них были привязаны, и невозможно было вытащить их всех, и многие из них утонули, по причине такового наводнения, ибо вода менее чем за II часа в некоторых местах поднялась вдвое выше человеческого роста, и продолжала подниматься в следующую за тем пятницу и субботу, так что почти достигла городской ратуши, и в маршальском дворце поднялась на фут или более того, каковой же маршал проживал напротив в направлении улицы Ваннери, и залила Крест на Гревской площади до шестого уровня[1348], каковой крест располагался прямо напротив ратуши, и вплоть до праздника Св. Элигия невозможно было пройти на улицу Мортеллери, ежели двигаться вправо от Креста. Коротко говоря, высота ее держалась на уровне, на два фута превышающий тот, каковой наблюдался годом ранее, и повсюду, где побывала, равно пшеница, овес и огородные овощи испортила и вымочила вконец, так что в сказанном году таковые почти не уродились, ибо наводнение продолжалось от V до VI недель.

459. [Далее, в это же время объявлена была весьма великая талья, каковая взималась без всякой пощады][1349].

460. Далее, в это время, около XV июля, регент начал осаду Монтаржи[1350].

461. Далее, на [этой], названной же неделе, приказано было кричать и объявить, что золотые экю вкупе с золотыми же мутонами[1351] отныне изымаются из обращения, и будут приниматься едино о цене золота.

462. Далее, в этом же году фрукты уродились в количестве весьма изрядном, и были также весьма хороши, так что за сотню добрых слив просили I денье, при том, что среди них не было вовсе пораженных червоточинами, прочие же фрукты уродились также в изрядном количестве, а миндаля было столько, что ветви все ломились под тяжестью, и август выдался столь прекрасным, как то не случалось на человеческой памяти, ибо ранее бывало, как то утверждали, что стояли великие холода, и шли дожди, также великие, но согласно присловью, Бог свое дело делает споро, ибо в текущем году дни стояли ясные, и пшеница уродилась в весьма великом количестве и весьма добрая.

463. Далее, на следующим за тем XVIII день августа, тысяча IIIIc XXVII года, из Парижа отбыл регент[1352], каковой едино обогащал свою страну, в то время как для королевства не совершил ничего доброго, едино требовал талью каждый раз, когда возвращался. И по все дни вокруг Парижа рыскали убийцы и грабители, грабя, мародерствуя, и присваивая себе чужое как то было и ранее, и никто из них не произнес Dimitte[1353].

464. В воскресенье, вслед за тем, как август перевалил за середину, иными словами XVII августа, сказанного же тысяча IIIIc XVII года, в Париж явились XII весьма горделивых радетелей за веру, как они сами себя именовали, иными же словами герцог и граф, и еще X конных, каковые объявляли себя весьма добрыми христианами, родом из Нижнего Египта[1354], и утверждали также будто христианство укоренилось там в незапамятные времена, и вскорости после того христиане подчинили себе всю их страну, и всех понудили принять крещение, умерщвляя тех, каковые тому противились, в то время как принявшие веру, сохраняли в стране свою прежнюю власть, и давали клятву в том, что будут добрыми и верными, и не поступятся верой в Иисуса Христа вплоть до самой смерти. В их же стране были также король и королева, каковые сохранили свою власть, ибо приняли христианство.

465. Далее, как то доподлинно известно, согласно их же утверждениям, некоторое время спустя после того, как им случилось принять христианскую веру, в страну их вторглись сарацины, в то время как они показали себя весьма нестойкими к вере нашей, не имея к тому воодушевления, и показав себя неспособными терпеть военные лишения, оказали едино лишь слабое сопротивление, в противность тому, что требовал от них долг, покорились своим врагам и превратились в сарацин, как то было и ранее, и отвергли Господа Нашего.

466. Далее, так случилось, что христиане, как то германский император, и король польский[1355] и прочие сеньоры, прознали о том, что таковые столь мерзким к тому образом и без всякого к тому сожаления отреклись от веры нашей, и в скором времени превратились в сарацин и идолопоклонников[1356], ополчились против таковых и в скором времени их покорили[1357], в то время как те желали, дабы им позволили остаться на родине, как то сделано было в первый раз, при условии обращения в христианство. Однако, германский император и прочие сеньоры, единодушно постановили на совете, чтобы тем не дано было сохранить за собой землю на родине, ежели к тому не будет папского соизволения, ради какового следует отправиться к Святому Отцу в Рим[1358], и все они тому повиновались, равно малые и великие, при том, что для детей это было тяжким испытанием. Достигнув тамошних мест, они большей частью принесли покаяние в своих грехах. Папа же, приняв таковое покаяние, постановил, с согласии с единодушным решением совета, назначить им в качестве епитимьи, дабы те в течение следующих за тем VII лет скитались по свету, не ночуя в постели, и не имея где преклонить голову[1359], а также приказал, как то утверждали, чтобы все без исключения епископы и аббаты, носящие посох[1360], наделяли их милостыней в размере X турских ливров[1361], а также снабжали их грамотами, предназначенными для церковных прелатов, и благословляли их в дальнейший путь[1362]. Они же прежде чем оказаться в Париже, провели в скитаниях уже V лет, и прибыли на XVII день августа, тысяча IIIIc XXVII года, в количестве XII человек, как то было сказано ранее, в день же Усекновения Головы Иоанна Предтечи[1363], прибыли их простолюдины, каковых не впустили в Париж, но в согласии с судебным решением, дозволил расположиться у церкви Сен-Дени-ла-Шапелль[1364], и всего их было, считая равно мужчин, женщин и детей более ста, или же VI раз по XX[1365], или около того. Когда же таковые покинули свою родину, их было всего тысяча или же XII сотен, при том, что прочие сгинули в дороге, как то их король вкупе с королевой[1366], те же, что оставались в живых надеялись в будущем вновь обладать мирскими благами, ибо Святой Отец обещался поселить их на доброй и тучной земле, ежели те добросовестным к тому образом отбудут целиком срок своей епитимьи[1367].

467. Далее, во время пребывания таковых в Ла-Шапелль, туда явилось такое количество народа, какового не видано было ранее даже при благословении, предварявшем ярмарку Ланди, каковой же народ прибывал туда из Парижа, из Сен-Дени, а также из парижских окрестностей, дабы их увидеть. И как то доподлинно известно, дети таковых, равно мальчики и девочки, пронырливы были как никто иной, и кроме того, почти у всех у них проколоты были уши и в каждом ухе обреталось по серебряному кольцу, а порой и по два, они же утверждали, что в их стране так принято себя украшать[1368].

468. Далее, мужчины у них были весьма темнокожи и весьма курчавы волосом, а женщины — уродливее всех прочих, и также всех прочих темнее кожей, все до одной с морщинистыми лицами[1369], с волосами, черными будто конские хвосты, а вместо платья кутались в ветхую ткань, весьма грубую видом, каковую удерживали на месте полоска того же холста или же веревка, завязывавшаяся на плече, под каковой носили бедного вида рубашку или же блузу, этим же их одежда и ограничивалась. Коротко говоря, это были самые нищие создания, каковых только видано было на человеческой памяти. Но несмотря на всю их нищету, в среде таковых обреталось немало ведьм, каковые читали по рукам, объявляя, что с таковым человеком случилось, или собиралось случиться в будущем, и расстроили немало браков, ибо говорили [мужу]: «Твоя жена тебе наставила рога», или жене: «Твой муж тебе изменил». И хуже того, общаясь с известными созданиями[1370] посредством магии, или иного к тому способа, или через посредство адского духа, или же благодаря своему проворству, опустошали у людей кошельки, перекладывая деньги их в собственные кошельки, как то порой утверждали. При том, что по правде говоря, мне самому III или же IIII раза довелось вступить с ними в разговор, при том, что у меня не пропало ни единого денье, и не видел никаких гаданий по руке, однако, народ твердил о том столь согласно, что новость эта достигла ушей парижского епископа, каковой посетил их вкупе с братом-миноритом, прозванным Маленьким Якобинцем, каковой по приказу епископа произнес там красноречивую проповедь против чтения по рукам, и предал отлучению всех, каковые занимались подобным а также тех, кто таковых уверовал и предоставлял для того свои руки. И склонил их удалиться прочь, они же отбыли в день праздника Богородицы, что в сентябре[1371], и отправились в Понтуаз.

469. Далее, в пятницу на V день сентября тысяча IIIIc XXVII года, [подручные] самозваного дофина[1372] сумели снять осаду, каковой подвергнут был Монтаржи[1373]. Англичане были тем весьма уязвлены, каковые весьма кичились своей силой, тогда как враги застигли их врасплох безоружными, и убили из них Vc человек или более того, равно купцов, торговавших продовольствием, и латников, понудив отложить осаду вплоть до второго пришествия.

470. Далее, в сказанном же году на праздник Св. Ремигия[1374] стоял весьма великий холод, весьма сходный с бывшим в праздник Св. Иоанна[1375], и летняя пора в сказанном же году продолжалась не более месяца. Посему урожай винограда был столь мал, что с арпана[1376] удавалось получить не более одного бочонка[1377] вина, а порой и того меньше, многие же почитали себя счастливчиками, ежели с одного арпана имели мюид[1378] или же бочку[1379]. Это же произошло по причине весьма долгой зимы, каковой не случалось на памяти живущих, и как то доподлинно известно, после праздника Всех Святых[1380] случалось видеть миндальные деревья, на каковых обретался зеленый миндаль[1381], каковой чистить было столь же легко, как то бывает в середине августа, он же был на вкус весьма приятен.

471. Далее, в сказанное же время вино стоило весьма дорого, ибо даже за вино качеством своим весьма скромное, просили VIII парижских денье за пинту, и то ежели монета была весьма хороша[1382].

472. Далее, в сказанном же году или немногим ранее, в Париже появилась некая женщина именем Марго, возрастом еще молодая, как то XXVIII или же XXX лет, родом из земли Геннагау, великая искусница играть в мяч[1383], не уступая в том ни одному из мужчин из ныне живущих, и способна была орудовать мячом как то левой, так и правой рукой[1384], притом что подавала его весьма энергичным, хитроумным и ловким к тому образом, как то делал бы мужчина, и мало кто из мужчин не был ею в том побежден, за исключением наилучших игроков. И тогда же в Париже играли в мяч, при том, что наилучшая игра велась в на улице Гарнье-Сен-Ладр, каковое помещение также Малым Тамплем[1385].

473. Далее, в сказанное же время, за XV дней до праздника Св. Ремигия, или же около того, Париж затопил дурной гнилостный воздух[1386], каковой принес собой весьма тяжкое недомогание, именуемое «дандо»[1387], каковое в большей или же меньшей мере, не миновала никого из мужчин или женщин. Оно же протекало следующим образом: начинаясь с болей почках или же плечах, так что все заболевшие без исключения полагали, будто у них случился приступ подагры, столь мучительными были сказанные боли. Засим следовал насморк, и жестокая лихорадка, сказанное же недомогание продолжалось до X или же XV дней, в течение каковых больной не мог ни пить, ни есть, ни спать, у разных же больных оно протекало в более или менее тяжкой степени, за сим начинался жестокий кашель, так, что во время проповеди, больные своим громким кашлем заглушали голос проповедующего.

474. Далее, болезнь эта весьма свирепствовала еще около половины месяца после Праздника Всех Святых, и не было почти ни единого мужчины и не единой женщины, у кого нос и рот не распухли и не покраснели бы по причине насморка, и при встрече спрашивали друг друга: «А ты уже переболел «дандо»? И ежели ответ был отрицательным, добавляли: «Ну тогда поберегись, чтобы и тебе не досталось». И в самом деле, в том не было ни капли лжи, но истинная правда состояла в том, что из юных или же взрослых, женщин или малышей, мало кто не переболел насморком, лихорадкой или же кашлем, каковые длились весьма и весьма долгое время.

475. Далее, на XV день следующего за тем декабря, в замке Л’Иль-Адам захвачен был некий дворянин по имени Соваж де Фременвилль[1388], с ним же обретались двое слуг; никого иного при нем не было, когда его захватывали в плен. Посему, дабы скрутить его веревками не потребовалось много людей, его же затем посадили на лошадь, связав руки и ноги, лишив шаперона[1389], и в таковом виде доставили в Баньоле[1390], где обретался регент, каковой же регент распорядился, дабы его вздернули на виселицу тот же час и без всякого к тому промедления, не слушая его оправданий, ибо опасались, чтобы весьма могущественный дом, к каковому он принадлежал, не вырвал его у них из рук[1391]. Засим его препроводили к виселице в сопровождении парижского прево, и множества иных людей, среди каковых обретался некий Пьер Балье, ранее бывший слугой у парижского сапожника, а затем служил в жезловой страже[1392], затем же стал великий казначеем Мэна[1393]. Каковой же Пьер Балье не пожелал даже слушать, когда сказанный Соваж стал просить дозволить ему исповедаться, и не пожелал дать ему таковым образом продлить свою жизнь[1394], но принудил его подняться по лестнице на II или же III ступеньки[1395], осыпая его при том грубой бранью, при том, что ответ сказанного Соважа отнюдь не пришелся ему по вкусу, и он с силой ударил его палкой, и еще V или же VI ударов досталось палачу, каковой спрашивал осужденного готов ли тот умереть[1396]. Когда же сказанный палач убедился, что тот настроен весьма злонамеренно, то устрашился, дабы сказанный Балье не поступил с ним еще хуже того, и потому заспешил более, чем то было нужно, и [повесил его], однако по причине сказанной спешки, веревка оборвалась, или же узел на ней развязался, и сказанный осужденный упал, отбив себе почки, и весьма сильно разбился и сломал себе ногу, но несмотря на жестокую боль, его понудили подняться, и повесили, и удавили в петле[1397]. И как то доподлинно известно, к нему отнеслись столь немилостиво по причине им совершенных жестоких убийств, как то утверждали, будто во Фландрии и земле Геннегау, он своей рукой лишил жизни епископа[1398].

1428

476. Далее, в сказанном же году, после Пасхи, каковая пришлась на IIII день апреля-месяца, тысяча IIIIc и XXVIII года, случилось столь великое нашествие хрущей, какового не видано было никогда ранее, они же уничтожили столь великое множество [виноградников], миндальных, ореховых и прочих деревьев, что по всей земле, где таковые появлялись, вплоть до праздника Св. Иоанна Крестителя[1399] не выросло ни единого зеленого листочка, и особенно то касалось орешника.

477. Далее, на XXII день мая, каковой пришелся на субботу, в канун Пятидесятницы[1400], в Париж явился герцог Бургундский, каковой ехал на простом коне, переодетый лучником, и остался бы неузнанным никем из народа, не сопровождай его регент вкупе со своей супругой[1401].

478. Далее, на II день следующего за тем июня-месяца, в канун праздника Св. Причастия[1402], каковой пришелся на III июня, он же отбыл прочь.

479. Далее, в сказанном же году, явилось столь великое множество хрущей, что даже старики утверждали, будто им не случилось на своем веку видеть подобное, и продолжалось после праздника Св. Иоанна Крестителя[1403], и они же перепортили великое множество виноградников, орешников, а также миндальных деревьев, избавиться от таковых же удалось не ранее праздника Св. Петра[1404]; тогда же на праздник Св. Иоанна стоял весьма великих холод и дождь лил беспеременно, и гремел гром и полыхали молнии. И так случилось, что XIII июня молния ударила в Париже в колокольню [монастыря] Августинцев[1405], и весьма сильно повредила сказанную колокольню, чья крыша выложена была свинцом поверх дубового основания, ущерб же оценили в сумму от VIII до тысячи франков.

480. Далее, на XXV день мая-месяца, в праздничный вторник, каковой следовал за празднованием Пятидесятницы, в год тысяча IIIc и XVIII арманьяки посредством предательства заняли город Ле-Ман[1406], это же произошло при согласии многих из местных жителей[1407], каковым арманьяки клялись сохранить в неприкосновенности их достояние и обходиться с ними по-дружески, однако, едва лишь им случилось захватить власть над городом, они принялись грабить, мародерствовать, насиловать женщин и девушек, и творили все зло, каковое полагается терпеть врагу, при том, что их там полагали друзьями.

481. Далее, когда сказанный город был ими взят, его капитан[1408], определенный к тому регентом, обретался в XX лье от такового, принужденный к тому некоей своей надобностью. Когда же до него дошла весть о случившемся он был тем весьма уязвлен и зол на себя же, после чего немедленно нанял на службу IIIc латников, и в следующую за тем пятницу вместе с ними приблизился к городу около полуночи и ближе к полудню полностью им овладел, ибо население, убедившись в том, какие великие жестокости творят арманьяки, прониклось к ним столь великой ненавистью, что позволило проникнуть внутрь сказанному капитана, или же почти не сопротивлялось его людям. Оказавшись внутри, они принялись кричать: «Город взят!» и крик такового капитана… в самом донжоне, где часть его людей сумела спастись, когда город занят был посредством предательства. Когда же они услышали крик своего капитана, или же [завидели] его знамя, то принялись поднимать, и швырять вниз огромные камни, целя ими в арманьяков, каковые их там осаждали, их же капитан подступил к осаждавшим с тыла во главе своих IIIc людей, как о том сказано было ранее, весьма искусно отрезав им всякое отступление, окружив таковых арманьяков со всех сторон, они же не могли ни скрыться в крепости, ни податься прочь. Засим рукопашная схватка продолжалась весьма долгое время, и наконец, арманьяки были разбиты наголову, ибо что люди питали к ним весьма жестокую ненависть по причине их беспощадной жестокости, так, что из окон швыряли в них огромные камни, так, что убивали на месте их самих вкупе с их конями, так, что ежели кому из арманьяков случалось оторваться от погони на добром коне, его убивали местные жители. Посему, их стараниями, или иначе говоря, стараниями капитана, чье имя было мессир Тальбот, вкупе с бывшими в крепости и местными людьми, до XII [сотен] арманьяков остались там лежать, ежели не считать тех, каковые позднее лишились головы за свое предательство, ибо впустили арманьяков в город, и ежели также не считать пленных, каковых взяли в весьма изрядном количестве, среди каковых обретались XXII или же XIII арманьякских капитана[1409], и вместе с ними до III тысяч латников или более того, весьма досадовавших, что потерпели столь позорное поражение от рук IIIc человек. И это же случилось по их собственной вине, ибо они погрешили против горожан, их принявших и собственной клятвы, при том, что им следовало себя вести с большей осмотрительностью.

482. Далее, в сказанный год холода держались столь долгое время, что на ярмарке Ланди[1410] даже в праздник Св. Иоанна Крестителя не сыскать было добрых вишен, и свежие бобы продавались в весьма малом количестве, не уродилась также пшеница, и виноградники не цвели.

483. Далее, на праздник Св. Леутфреда[1411], каковой пришелся на понедельник, на XXVI день июня, во Дворце, что в Париже устроен был столь пышный праздник[1412], какового не видано было на человеческой памяти, ибо все, без различия состояния, приглашались к обеду, притом, что каждого угощали как то полагалось ему по рангу[1413], ибо регент Франции вкупе со своей супругой, а также рыцари, бывшие при нем, помещались особым к тому образом, как то полагалось каждому по рангу, их же сопровождало в том высшее духовенство, как то епископы, прелаты, приоры[1414], вслед за тем — доктора всех наук, члены Парламента[1415], затем прево Парижа и служащие из Шатле[1416], затем купеческий прево, [вкупе с эшевенами, лучшими из горожан и купцами][1417], и затем [прочий люд всякого звания][1418]. Всего же за столами сидело до VIII тысяч человек[1419], и всем роздан был хлеб по цене в III денье за буханку[1420], каковые буханки в те времена были весьма велики, ибо за сетье[1421] наилучшей пшеницы в городе просили XII парижских солей, всего же их было роздано не менее VIIc дюжин.

484. Далее, вина было выпито было не менее XL мюидов.[1422]

485. Далее, на стол подано было до VIII мясных блюд[1423], не говоря уже о говядине и баранине, куски каковых ели без счета.

486. Далее, в месяце августе или около того, в год тысяча IIIIc XXVIII граф Салисбери[1424] вкупе со своим отрядом занял город Ножан-ле-Руа, а также занял Жанвилль что в Бос, занял Рошфор, откуда отправился далее в Шатодён[1425] и Орлеан, дабы рядом с таковым городом пить[1426]. Также деревни вкупе с городами обложены были весьма великой тальей[1427], им же назначено было выплатить цену IIc повозок, каждую из каковых следовало везти III или же IIII лошадям, дабы нагружать таковые артиллерией и продовольствием, или же доставить на таковых IIc бочек вина или более того, каковые бочки взяты были из Парижа, и посему вино было столь дорого, что никто из горожан или же весьма небольшое их число могли таковое себе позволить, ибо пинта вина посредственного качества в сентября месяце обходилась в XII денье весьма доброй монетой.

487. Далее, в это же время по причине высоких цен на вино, множество людей принялось варить пиво[1428], так что к празднику Всех Святых[1429] в Париже набралось уже XXX пивоваров, и таковые же же изо дня в день беспеременно доставляли груженые пивом повозки из Сен-Дени в прочие места, и в Париже громко зазывали покупателей, как то делали ранее виноторговцы, тогда как пиво, сваренное в Париже продавалось по II дубля, а пиво из Сен-Дени по III дубля, каковые дубли ценой своей равнялись IIII парижским денье за каждый.

488. Далее, в сказанное же весьма добрый горох продавался по цене в X денье за бушель[1430], добрые бобы[1431] за X денье, и четверть сотни яиц за XII парижских денье.

489. Далее, в сказанном же сентябре-месяце тысяча IIIIc XXVIII года к празднику Св. Креста[1432] виноград еще не успел уродиться, так что можно было указывать «Вот, посмотрите, здесь есть спелая черная гроздь», столь долго и запоздало в сказанном году стояли холода.

490. Далее, в сказанное же время в августе месяце объявлен был ордонанс касательно выплат, от каковых любой, имеющий к тому возможность мог избавиться, выплатив по ливру за каждые полагающиеся XV[1433], ежели таковые выплаты уже производились долгое время[1434], при том, что от таковых избавлены были малые дети, и женщины-вдовы, а также церкви[1435]. А также касательно сказанных выплат выпущено было множество иных ордонансов, с каковыми ознакомиться можно в Шатле[1436], ежели на то будет желание.

491. Далее, сказанный ордонанс объявлен был в последний день июля в год тысяча IIIIc XXVIIII.

492. Далее, в пятницу, на X день сентября тысяча IIIIc XXVIII года, с парижской виселицы снято было тело вышеуказанного Соважа де Фременвилля[1437], с каковым Пьер Балье обошелся весьма немилостиво во время казни, ибо весьма жестоко избивал такового в бытность его на лестнице[1438], а также своей увесистой дубиной награждал ударами палача, тогда же названный Пьер занимал в Париже должность сборщика налогов.

493. Далее, в сказанное же время, граф Салисбери по-прежнему обретался на берегах Луары, и занимал города из замки без чрезмерных к тому усилий, по причине того, что был весьма сведущ в военном деле, засим же подступил к Орлеану и осадил его со всех сторон[1439], при том, что Фортуна, каковая никому не является верным другом, показала ему, как привыкла обходиться со своими любимцами, ежели таковые осмеливаются противоречить ее воле[1440]. Ибо полагая себя в полной безопасности при осаде, он получил смертельный удар каменным ядром[1441], каковое событие для англичан обернулось весьма великой бедой, и доставило немало хлопот регенту Франции, праздно проводившему время то в одном, то в другом французском городе, будучи сопровожден своей супругой, каковую имел обыкновение неизменно брать с собой[1442]. Когда же таковой граф Салисбери умер, он, дабы продолжить военные действия отправился туда[1443] и покинул Париж в среду, в канун праздника Св. Мартина, зимой тысяча IIIIc XXVIII года, тогда же как названный граф Салисбери умер неделей ранее.

1429

494. Далее, в сказанное же время четвертина[1444] с продажи пива в Париже составила VI тысяч и VIc франков, в то время как винная не превысила треть от таковой суммы, ибо молодого вина в сказанный же год было весьма немного и оно же было весьма жидким, и даже лучшая и большая часть такового по вкусу напоминало скорее кислый виноградный сок[1445] чем собственно вино, так что его мало кто покупал, ибо бочонок такового вина, не разведенного водой[1446], стоил дороже IIII парижских ливров, и купить таковой менее чем за IIII турских ливра[1447] цену нечего было и думать.

495. В сказанное же время подоспела необходимость горожанам Парижа поставить муку, каковая мука предназначалась для войска, стоявшего под Орлеаном, и собрано было более IIIc груженых телег [каковые телеги и лошади для них и все прочее, к тому полагающееся] взяты были у жителей равнин, что вокруг Парижа, за каковые телеги с лошадьми положено было платить за IX дней пользования таковыми, сказанные жители равнин для того прибывали в Париж[1448] и там оставались там после сказанных IX дней еще IX, оплачивая все необходимое для себя и для своих лошадей из своего же кармана, что было им весьма тяжело. И на XII день февраля выступил из города весьма большой отряд латников, и достиг Этампа без всякой для себя опасности. Когда же они оказались [несколько] далее, между Жанвиллем и Бос, и деревней, называемой Руврэ-Сен-Дени, им загородили дорогу около VII тысяч арманьяков[1449], каковых привлекло движение сказанного отряда, как звуки флейты[1450] привлекают кучку маленьких детей. Когда же наши люди увидели это, они устроились наилучшим порядком [для защиты] и не двигались далее; при том, что имели при себе множество кольев, заостренных с одной стороны, с другой же обитых железом, каковые колья они воткнули в землю и направили в сторону своих врагов, а также приказали выдвинуться парижских лучников и арбалетчиков вперед с одной стороны, в то время как другую составили английские лучники, внутри же расположили свои всех прочих, ибо их насчитывалось всего лишь тысяча Vc человек против VII тысяч, иными словами, на II-х наших солдат приходилось XIII арманьяков. Когда же арманьяки, продолжая держаться на расстоянии, замкнули кольцо вокруг наших солдат, после чего наши солдаты направили к ним герольдов, дабы выяснить, каковым манером те желают сражаться, и будет ли истребован выкуп, или иными словами, денежное возмещение за наших пленных[1451], ежели таковые окажутся у них в руках. На что они ответили, и особо в том [усердствовал] сир де Бурбон[1452], что ежели Господь будет на его стороне, никто не избегнет его руки, и он всех предаст мечу, и ежели герольды вернуться с таковым вопросом еще раз, им также не уйти живыми. Когда же герольды вернулись с таковым известием к нашим солдатам, те сочли за лучшее скрыться за своими повозками[1453], и поручили себя милости Господней, и советовали друг другу мужаться, и засим выставили добрую охрану к обозу, дабы предотвратить великую опасность, каковая могла грозить возницам а также бывшему при них грузу, каковая же опасность немедля случилась, ибо часть из великого множества арманьяков попыталась зайти в тыл к наших солдатам, желая разграбить принадлежавшее им добро. И несколько возниц заметили их приближение, и выпрягли лошадей, дабы попытаться скрыться верхом, тогда как арманьяки настигли их и многих жестоко ранили или же убили, после чего порывались приступить к грабежу, но встретили таковой отпор, что те немногие, что остались в живых рады были унести ноги прочь. В то же время как таковой грабеж был предотвращен и мародеры отброшены назад, арманьяки приблизились к нашим людям, при том, что гасконцы, бывшие весьма добрыми всадниками вкупе с большей частью латников должна была атаковать арбалетчиков, и лучников и прочих из парижского ополчения, в то время как шотландцам следовало биться против англичан, а основным силам — с основными силами. Когда же парижане увидели, что таковые всадники приближаются к ним, то принялись весьма метко стрелять в них из луков и арбалетов, завидев таковое, гасконцы опустили забрала, и нацелили копья, и ударили шпорами лошадей, рискуя, что таковые погибнут под обстрелом, дабы как можно скорее оказаться ближе, притом, что эти несчастные, ослепленные судьбой и проклятые Богом не разглядели опасности, каковая была тут же у них перед глазами, ибо едва им случилось приблизиться к нашим людям на расстояние удара мечом, лошади их напоролись на колья, и таковые колья прошли насквозь через их животы, ноги и грудные клетки, и таковые лошади не могли более бежать, но вместо того множество их рухнуло замертво, тогда же как всадники погибали вслед за ними. Те же, кому удавалось высвободить ноги из стремян, кричали прочим «Viras! Viras!» что значило «Назад! Назад!». А ежели находились таковые, что пытался повернуть коней, таковые кони, израненные сказанными кольями, падали под ними замертво, и сбивали с ног двоих или троих ближайших, и через них спотыкались двигавшиеся следом. Когда же шотландцы и прочие увидели происходящее, то пришли в великий ужас, и бросились бежать в разные стороны, словно [жвачные] животные, каковых преследует по пятам волк, в то время как наши солдаты гнались за ними, и убивали всех, кого могли, и осталось на поле убитыми IIIIc человек или более того, и еще большее количество захвачено было в плен. Тогда же как сказанные злодеи желали скрыться за стенами Орлеана, армия, осаждавшая таковой город вышла им навстречу и убили из них еще большее количество чем полегло в битве, о каковой рассказано было ранее. Таковой же была расплата за содеянный ими грех, ибо они желали всех без исключения предать мечу, и ныне могли почитать себя счастливчиками, ежели им самим случилось спастись от мечей, каковыми враги предавали их смерти. Тогда же наши солдаты доставили сказанное продовольствие и снаряжение в расположение войска, и затем на XIX день февраля, тысяча IIIIc и XXIX года вернулись в Париж; засим же выяснилось, что из всех парижан в сказанной битве полегло лишь четверо, не считая возниц, каковые ударились в бегство, при том, что многие получили ранения. Весьма скорбно было помыслить о том, что христиане, принадлежавшие одной и другой стороне истребляли друг друга, не задаваясь вопросом, зачем было поступать таковым образом, ибо их разделяли между собой изначально сотни лье, но явились, чтобы убивать друг друга, добыв для себя в конечном итоге немного денег или петлю в смертной жизни, и вечную муку для бедной своей души.

496. Засим, в сказанное же время в церкви Св. Иакова, что на Бойне, принялись служить литургию часов вслед за собором Нотр-Дам[1454], случилось же это XVI января тысяча IIIIc и XXIX года, в воскресный день, при епакте[1455] равной пяти.

497. Далее, в IIII день апреля, в день Св. Амвросия, герцог бургундский возвратился в Париж в сопровождении весьма блестящей свиты, состоявшей из рыцарей и оруженосцев[1456]; VIII дней спустя после того, прибыл в Париж некий кордельер[1457] именем брат Ришар, человек весьма великого благоразумия, весьма искушенный в богослужении, сеятель благой веры в среде ближних[1458]. Он же принялся за дело столь рьяным образом, что в скором времени трудно было поверить, что он явился лишь недавно, ибо столько времени, столько он провел в Париже, ни дня не проходило дабы он не произнес проповеди. Начало же сему положено было в субботу, на XVI день апреля, у Св. Женевьевы[1459], в следующее же за тем воскресенье, и в следующую же за тем неделю, как то, в понедельник, вторник, среду, четверг, пятницу, субботу и воскресенье он же учил на кладбище Невинноубиенных[1460], где начав таковую проповедь около V часов утра, вел ее до X или же XI часов утра, при том, что из раза в раз проповеди его приходило слушать от V до VI тысяч человек. Он же во время такового служения поднимался на помост, высотой в полтора туаза[1461], повернувшись спиной к оссуарию[1462], лицом же к улице Шароннери[1463], где обретается фреска, изображающая Пляску Смерти[1464].

498. Далее, в день памяти Св. Дионисия Парижского, герцог Бургундский вернулся из своих фламандских владений, тогда как осада Орлеана все еще продолжалась, и все съестное в Париже весьма вздорожало, ибо поневоле приходилось отправлять туда большие запасы муки и прочей снеди, каковая необходима была для армии, ведущей осаду; коротко говоря, доставлено им было столько, что в Париже зерно от субботы до следующей за тем субботы вздорожало с XX до XL парижских солей, и в равной к тому мере поднялось в цене все, необходимое человеку для того, чтобы жить. Посему, как о том сказано было выше, герцог бургундский отправился прочь, не содеяв ничего доброго во имя мира или же бедных людей, притом говорили, что он собирается выступить войной против льежцев[1465].

499. Далее, вышеназванный кордельер в день Св. Марка[1466] проповедовал в Болонь-ла-Петит[1467], и там собралось столько людей, как о том сказано было ранее. И как то [доподлинно] известно, в тот же день по возвращении со сказанной же проповеди, парижане настолько были таковой растроганы и подвигнуты к благочестию, что по прошествии III или же IIII часов по ее окончании, зажжено было более сотни костров, в каковые мужчины и женщины бросали игральные столы и доски, а также кости, карты, шары, диски, бабки[1468], и все прочие вещи, каковые могли подвигнуть их ко греху гневливости[1469] и богохульству во время азартной игры.

500. Далее, женщины в течение того же дня и следующего за ним, у всех на глазах жгли атуры, каковые носили на голове[1470], как то бурреле[1471], и «пчелиные соты»[1472], а также куски кожи и китового уса, каковыми начиняли свои шапероны[1473], дабы придать таковым жесткость и заставить по сторонам лица стоять торчком и причудливо изгибаться, девицы же [отправляли туда же свои сетки для волос][1474], а также свои длинные вуали[1475], и великое множество иных предметов роскоши. Воистину же, X проповедей, каковые он объявил в Париже, подвигли ко благочестию куда более людей, чем все проповедники вместе взятые, каковые служили в Париже в течение более чем ста лет.

501. Далее, уверяли, что доподлинно известно, будто ему довелось недолгое время назад вернуться из Сирии, из Иерусалима[1476], где встречал множество евреев, каковых он выспрашивал, и они же ему отвечали, что доподлинно известно, что Мессия[1477] уже родился на свет, и таковой Мессия должен был вернуть им владение их наследством, иными словами их Землю Обетованную[1478], и они же целыми толпами отправлялись в Вавилон[1479], в согласии же со Святым Писанием Мессия этот никто иной как Антихрист, каковому предстоит родиться в Вавилоне, бывшем в прежние времена столицей королевства персидского, и быть вскормленным в Вифсаиде[1480], и юность свою провести в Коразине[1481], о каковых [городах] Господь наш изрек: «Горе тебе, Коразин! Горе тебе, Вифсаида!»[1482].

502. Далее, сказанный же брат Ришар последнюю свою проповедь произнес в Париже день, следующий за праздником Св. Марка, на XXVI день апреля[1483] тысяча IIIIc XXIX года, и тогда же объявил, что в год начавшийся, а также в год, каковой за ним будет следовать, иными словами в год тысяча IIIIc XXX явлены будут величайшие чудеса, каковых не видано было доселе, и что учитель его, брат Венсан[1484], свидетельствует о том в согласии с Апокалипсисом[1485], и Писаниями монсеньора Св. Павла[1486], и о том же свидетельствовал брат Бернар[1487], бывший в этом мире одним из красноречивейших проповедников, как о том говорил брат Ришар. В сказанное же время таковой же брат Бернар обретался со своей проповедью за Альпами, в Италии[1488], где склонил к благочестию народа более чем все проповедники, произносившие свои проповеди в течение двух сотен лет бывших ранее[1489]. И как то доподлинно известно, сказанный же брат Ришар, во вторник закончил десятую свою проповедь, после чего ему предстояло отбыть из Парижа прочь[1490], после чего благословил парижский народ и препоручил его Господу, и призвал молиться за него, как он будет также молиться за них, и все слушавшие его, от мала до велика, плакали столь горько и жалобно, словно лучших их друзей предавали земле, он же плакал вместе с ними[1491]. И покончив с тем, в тот же самый день или же на следующий после такового, собирался таковой почтенный человек направиться в бургундскую землю, тогда как братия[1492] умолила его задержаться в Париже, дабы проповедями своими закончить успешно здание, каковое он начал возводить. И в то же время предано огню было множество мандрагоровых яблок[1493], каковые множество глупцов сохраняло в известных им тайниках[1494], возлагая на таковые отбросы величайшие надежды, и крепко веря, будто обладая таковыми, и завернув их в отрезы шелка или же льна[1495] забудут о бедности до конца своих дней, и посему, все, кто обладали или же охотно раздавали таковые, услышав ныне как почтенный человек порицает всех, лелеющих столь столь нелепое суеверие, поклялись навсегда от них избавиться, при том, что по все время, сколь они ни хранили таковые, достаток их не увеличился, тогда как они продолжали со всем упорством надеяться, будто таковые [мандрагоры] даруют им богатство в будущем, по совету неких старух[1496], каковым до всего есть дело, предавшимся злу, каковое есть колдовство и ересь в неприкрытом своем состоянии.

503. (апрель 1429 г.) Далее, в указанное время на берегах Луары[1497] появилась как то говорили, некая Дева, которая объявляла себя пророчицей, и заявляла: «Такое-то событие случится всенепременно». Она во всем противилась регенту Франции[1498] и всем, кто ему служил. Уверяли, что вопреки всем, кто вел осаду Орлеана, она вошла в крепость вместе с огромным отрядом арманьяков и большим запасом продовольствия, потому что осажденные уже почти отчаялись, когда увидели их на расстоянии одного или двух полетов стрелы, а в Орлеане нужда была такая, что если кому удавалось найти на обед хлеб за три блана[1499], тот почитал себя счастливчиком. Еще многое другое рассказывали о ней те, кто арманьяков предпочитал бургиньонам[1500] и регенту Франции; они же утверждали, будто она в детстве пасла овец и будто бы птицы лесные и полевые, стоило ей позвать, слетались к ней на колени и клевали хлеб словно ручные. In veritate appocrisium est.[1501]

504. Далее, в указанное время арманьяки сняли осаду с Орлеана и силой заставили англичан отступить, но те ушли к Вандому, и взяли город, как то рассказывают. И везде с арманьяками была эта вооруженная Дева и несла свое знамя на котором было написано единственное слово «Иисус», и еще говорили, будто она требовала от одного английского капитана[1502], чтобы он со своими людьми снял осаду, а если нет, то им придется плохо, и они покроют себя позором, на что он отвечал ей грязными словами, как то, звал ее развратницей и шлюхой; а она ему сказала, что как бы он ни старался, им в скором времени придется оттуда уйти, хотя ему этого уже не увидеть, и вместе с ним умрут многие из его людей. Но случилось как она говорила, потому что он утонул за день до того, как началась резня, а потом тело этого капитана выловили из воды и [разрезав на четыре части, сварили в кипятке[1503], и унесли] в Сен-Мерри[1504], где он оставался еще VIII или X дней в часовне что возле склада, днем и ночью рядом с его телом горели четыре свечи или факела, а затем отправили откуда он был родом, чтобы похоронить.

505. Также, в указанное время уехал брат Ришар, а в последнее воскресенье перед тем как ему отъехать, в Париже ему было сказано отправлять службу в том месте, или рядом с тем местом где монсеньор Св. Дионисий[1505] лишился головы вместе со множеством других мучеников. Туда же[1506] из Парижа отправились больше VI тыс. народа, большинство шло в субботу вечером, огромными толпами, чтобы в воскресенье утром занять лучшие места, и спали прямо в поле или в лачугах, как у них получилось устроиться, но богослужению помешали, каким образом, я о том умолчу, но отслужить мессу ему не удалось, что всех добрых горожан привело в уныние. Больше в это время он в Париже не служил мессы, и должен был уехать.

506. Также, в указанное время арманьяки хозяйничали в округе и разрушили все вокруг, англичан здесь было около 8 тыс., но когда англичане наконец нагнали арманьяков, их осталось 6 тыс., а арманьяков было X тыс. Те бросились на англичан с яростью, но англичане приняли бой, и с той и с другой стороны было много убитых, но в конце концов англичане не сумели выдержать, ибо арманьяков было вдвое больше и те их окружили со всех сторон. Англичане были разбиты наголову, как то говорили, у них оказалось убитыми IIII тыс.[1507] или более, сколько было убито других, в Париже не знают.[1508]

507. Далее, в воскресенье, на XIX день апреля, тысяча IIIIc XXIX года, преподобным отцом во Христе, епископом Парижским[1509] вкупе с иными прелатами освящена была церковь Сен-Лоран, что за городской чертой[1510].

508. на VI день июня месяца сказанного же тысяча IIIIc XXIX года, в Обервилье[1511] родилось двое детей, составлявших вместе единое тело[1512], это воистину так, ибо мне случилось видеть их и держать их в собственных руках, у них же, было, извольте видеть, две головы, четыре руки, две шеи, четыре ноги и четыре ступни, при том, что живот и пупок были у них один на обоих, а также у них имелись две головы[1513] и две спины. Их же окрестили, и они же прожили на этом свете три дня, дабы парижский народ имел возможность увидеть столь великое чудо, и как то доподлинно известно, X тысяч человек, равно мужчин и женщин, сумело таковых увидеть; по милости Господа Нашего, мать их сумела разрешиться от бремени, оставшись при том живой и здоровой[1514]. Они же появились на свет около VII часов утра[1515], и были крещены в приходской церкви Сен-Кристоф, правую же из них нарекли Агнессой, левую — Жанной, отцом же им был Жан Дискре, а матерью — Жилетта, и после крещения они прожили еще час[1516].

509. Далее, на этой же самой неделе, в следующее за тем воскресенье родился на (улице) Шанвари, что за церковью Сен-Жан[1517], теленок[1518] с двумя головами, VIII ногами и двумя хвостами, на следующей же затем неделе подле (квартала) Сен-Эсташ[1519] родился поросенок с двумя головами, притом, что ног у него было четыре[1520].

510. Далее, во вторник перед праздником Св. Иоанна Крестителя[1521], поднялась паника, кричали будто, арманьяки той же ночью ворвутся в Париж, но ничего не произошло.

511. Далее, все кто были в Париже усилили дозоры и без передышки днем и ночью укрепляли стены и поднимали на них огромное множество пушек и другой артиллерии; также был сменен купеческий прево[1522] и эшевены[1523], [и купеческим прево стал указанный Гийом Санген. А магистратами] стали, Имбер дез Шамп, галантерейщик и торговец мебелью, Колен де Нефвилль, торговец рыбой, Жан де Дампьер, галантерейщик, Ремон Марк, суконщик, они получили назначение в первую неделю июля.

512. И в десятый день названного месяца[1524], в воскресенье, шесть часов спустя после обеденного времени[1525], прибыл в Париж герцог Бургундский[1526], и пробыл в городе в течение пяти дней, в каковые пять дней держал весьма большой совет; и также была устроена общая процессия, и весьма пышная церемония принесения присяги в церкви Нотр-Дам де Пари[1527]. И во дворце приказано было читать письмо или хартию о том как ранее арманьяки заключили мир при посредстве папского легата, и решено было обеим сторонам простить друг другу все нанесенные обиды, и как о том была принесена великая клятва, каковую произнесли вдвоем дофин[1528] и герцог Бургундский, и как они вместе приняли святое причастие, и обоих сопровождала рыцарская свита. И на указанном письме или хартии оба поставили свои подписи и печати, и также как герцог Бургундский, желавший и алчущий мира в указанном королевстве, готов был сдержать данное обещание, и соглашался отправиться в любое место, каковое дофин и его совет соблаговолили бы ему указать. И также указанный дофин и его совет назвали место, куда ему следовало бы отправиться, и разрешили ему взять с собой десятую часть своих рыцарей, выбрав из них самых верных, и также как герцог Бургундский, будучи на коленях перед дофином был предательски убит, как то известно каждому[1529]. После того, как закончили читать указанное письмо, поднялся громкий ропот, и даже те, кто ранее сочувствовал арманьякам, отныне их возненавидели. После того, как поднялся ропот, регент Франции, герцог Бедфордский, приказал всем замолчать, и герцог Бургундский жаловался на то, что мир был предательски нарушен, и что отец его был убит, и также приказали всем присягнуть, что отныне весь народ клянется хранить верность и преданность регенту и герцогу Бургундскому[1530]. А указанные сеньоры клялись честью защищать добрый город Париж.

513. А в следующую за тем субботу герцог Бургундский уехал из Парижа, и увез с собой свою сестру, жену регента[1531], [а регент отправился в другую сторону, в Понтуаз][1532] вместе со своими людьми, и капитаном Парижа был назначен сеньор де л’Иль-Адам. Арманьяки же на этой неделе заняли город Оссер[1533], а затем подошли к Труа[1534], и взяли город, причем никто не оказал им сопротивления. А когда жители деревень, что вокруг Парижа, узнали, что арманьяки захватили столько земли, бросили свои дома и забрали с собой все что могли унести, смолотили зерно прежде чем оно успело созреть и укрылись в добром городе Париже. А вскоре арманьяки заняли Компьень[1535], и захватили все замки вокруг без всякого сопротивления, и рядом с Парижем заняли Люзарш[1536] и Даммартин[1537], и множество других укрепленных городов. А все бывшие в Париже испытывали страх, потому что в городе не было никого из сеньоров, но в праздник Св. Иакова[1538], в июле, они немного успокоились, потому что в этот день в город въехали кардинал де Висестр[1539] и регент Франции, и вместе с ними множество вооруженных и лучников, всего около IIII тысяч, и сир де л’Иль-Адам, который привел с собой пикардийцев, всего около VII сотен, и кроме того, Париж был готов выставить ополчение.

514. Далее, доподлинно известно, что кордельер[1540], что служил в церкви на кладбище Невинноубиенных[1541], и на церемонию присяги собрал множество народа, как то было сказано ранее и доподлинно известно, был на стороне арманьяков, и вскоре все в Париже убедились в том, что он был на их стороне, и к тому же пытался склонить те города, что принесли присягу регенту Франции и его союзникам, также в этих городах оскорбляли Бога и его святых; и что того хуже, играли в карты, шары, кости, короче, во все те игры, которые он им запрещал, вопреки ему, и также бросили оловянные бляхи, на которых вырезано было имя «Иисус»[1542] и все приняли крест Св. Андрея[1543].

515. Далее, к концу [месяца] к арманьякам отошел город Бове[1544] и город Санлис[1545].

516. Далее, в XXV-й день августа, ими был взят город Сен-Дени[1546], а на следующий день они дошли до самых ворот Парижа, так что никто больше не осмеливался выйти на свой виноградник и выжать вино, или выйти на болота, так что все вскоре выросло в цене.

517. Далее, в канун дня св. Лаврентия[1547] были заперты ворота Сен-Мартен, и глашатаям было приказано кричать, чтобы под угрозой петли, не смел отправляться в Сен-Лоран ни по обету ни для продажи, чему все повиновались; и праздник св. Лаврентия проведен был в широком дворе церкви Св. Мартина, и там собралось огромное множество людей, но ничего не было вынесено на продажу — ни сыр, ни яйца, ни фрукты, каковые полагались по сезону.

518. Далее, в первую неделю сентября года тысяча IIII XXIX, старосты кварталов[1548], каждый у себя, стали укреплять Париж, на улицы, что заканчивались воротами, и на крыши домов, что примыкали к стенам, поднимали пушки и на стены поднимали бочонки, полные камней, углубили рвы [и установили рогатки] в городе и за стенами. В и указанное время арманьяки прислали письма с печатью графа Алансонского[1549], и эти письма адресовались: «Вам, прево Парижа[1550], вам, купеческий прево, торговцам и магистратам», и знали их по именам, и приветствовали их учтивыми словами, во многом с той целью, чтобы перессорить парижан друг против друга, но их хитрость была разгадана и к ним послали, чтобы передать просьбу не посылать больше подобных бумаг, потому что на них не будут обращать внимания.

519. Далее, в канун Рождества Пресвятой Богородицы[1551] арманьяки подошли к городу, и хотели взять его приступом, но нашли там только раны, позор и бедствия для себя, потому что многие из них остались калеками на всю жизнь, хотя были перед тем совершенно здоровы, ибо следовало быть безумцем, дабы поверить, будто им удастся захватить город. Полагаю, что они питали такие безумные надежды и веру из-за того же отродья женского пола, сопровождавшего их, которую они называли Дева; то был, как известно Богу, день Рождества Пресвятой Богородицы и в этот день они все вместе сговорились и приняли решение в тот же день штурмовать Париж. Их собралось около XII тысяч или более того, и [около] часа великой мессы, между XI и XII часами[1552], они подошли к стенам вместе со своей Девой и множеством телег, повозок и лошадей, из которых все были гружены большими фашинами[1553], из которых каждая была перевязана тремя прутьями, чтобы этими фашинами завалить парижские рвы; и начали приступ между воротами Сен-Оноре и воротами Сен-Дени, и приступ этот был весьма жесток, и наступающие в адрес защитников Парижа наговорили множество оскорбительных слов. И там же была их дева, которая стояла со своим знаменем на кромке рва и говорила тем, кто находился в Париже: «Сдавайтесь нам, во имя Иисуса, потому что если вы не сдадитесь до [наступления] ночи, мы силой возьмем город, желаете вы того или нет, и всех вас предадим смерти без всякой пощады.» «Видали такую, сказал кто-то, — потаскуха, солдатская девка!» А затем он прицелился из своего арбалета прямо в нее и пронзил ей ногу навылет, и ей пришлось оттуда бежать, а другой пронзил ступню навылет тому солдату, что нес ее знамя; а когда тот почувствовал боль от раны, он поднял забрало, чтобы видеть, и хотел извлечь стрелу из ступни, тогда другой прицелился в него и пронзил стрелой между глаз и ранил его насмерть, о чем Дева и герцог Алансонский сокрушались, и говорили, что лучше бы им потерять XL из своих лучших людей. Во время приступа и те и другие дрались со всем ожесточением, и бой продолжался до четырех часов после обеденного времени, без того, чтобы можно было понять, на чьей стороне победа. Но вскоре после IIII часов парижане воспряли духом, и так их угостили из пушек и других метательных машин, что заставили тех отступить и снять осаду, и уйти от Парижа; те, кто первыми отступили, могли почитать себя счастливчиками, потому что у парижан были большие пушки, которые били от ворот Сен-Дени до самых ворот Сен-Ладр, и поражали их в спину, так что у них многие обезумели от страха; так их обратили в бегство, но никто из парижан не отважился выйти из города и преследовать их, из страха перед засадами. А они, отступая, сожгли ригу, что принадлежала отцам Матюренам[1554], что возле деревни Поршероны[1555], и в этом огне сожгли своих мертвых, а их было огромное количество, которые погибли во время осады, а потом были вывезены на лошадях, как то было в старину в обычае у римских язычников[1556]. И весьма проклинали свою Деву, которая им обещала, будто они без всяких усилий возьмут приступом Париж, и что она войдет в него той же ночью вместе со всеми ними, и все обогатятся за счет имущества горожан, а всех тех, кто им захочет сопротивляться зарубят мечами или сожгут в их же домах; но Господь, положивший конец великому замыслу Олоферна руками женщины по имени Юдифь[1557] в милосердии своем решил по-иному, чем они полагали. Потому что на следующий день они послали людей, чтобы просить разрешения собрать своих погибших, и капитан Парижа заставил герольда, что был с ними, под присягой подтвердить, сколько было с их стороны ранено и убито, и тот ответил, что всего ранено было пятнадцать сотен, из них около V убитых или умирающих. Также правда состоит в том, что во время указанной осады защищали Париж не более чем XL или L англичан, которые хорошо исполняли свой долг; потому что большую часть арманьякских телег, нагруженных фашинами, парижане захватили, так были наказаны арманьяки за то, что начали резню и убийство в день Рождества Святой Богородицы.

520. Далее, около III или IIII дней спустя, в Париж прибыл регент[1558], и направил своих людей в Сен-Дени, но арманьяки уже ушли оттуда, ничего не заплатив за постой, потому что обещали местным жителям расплатиться за все захваченным в Париже добром, когда сумеют захватить город, но их ожидания не оправдались и потому они обманули всех, у кого стояли постоем в Сен-Дени и других местах. А что было еще хуже для последних, регент и прево Парижа и все торговцы и магистраты Парижа к ним отнеслись с великим презрением за то что те сдались арманьякам без единого выстрела, и приговорили их к величайшим штрафам, как вы уже о том доподлинно слышали.

521. Далее, в последний день сентября года тысяча IIIIC XXIX, в пятницу, прибыл в Париж герцог Бургундский, с весьма пышной свитой, столь великой, что им пришлось располагаться в частных или пустующих домах, так как последних в Париже было множество, а их лошади стояли вместе с коровами и свиньями. Он въехал через ворота Сен-Мартен вместе со своей сестрой, женой герцога Бедфорского, регента Франции, который был вместе с ним, а впереди него двигались десять герольдов, все одетые в камзолы с гербами каждый своего сеньора, и все из них дули в трубы; со всей подобной пышностью или тщеславной роскошью они прошли по улице Мобюэ к церкви Сент-Авуа[1559], где приняли причастие и оттуда отправились в Сен-Поль[1560].

522. Около восьми дней [спустя], прибыл кардинал Винсестр с пышной свитой, вместе они множество раз держали совет, и в конце по ходатайству Университета, Парламента и горожан, было вынесено решение, чтобы английский герцог Бедфордский стал правителем Нормандии, а герцог Бургундский — регентом Франции, что и было сделано, хотя герцог Бедфордский оставил указанный пост с большой неохотой, и его жена так же не хотела, чтобы он это делал, но так было необходимо. А когда англичане ушли из города, а случилось это в субботу вечером, и отправились в Сен-Дени, то по дороге причинили немало бедствий, позднее герцог Бургундский также уехал, и заключил перемирие с арманьяками вплоть до Рождества, но те обязались не нападать лишь на сам Париж и его предместья; а все деревни вокруг города были в руках у арманьяков, и никто из парижан не смел выйти за предместья, чтобы не быть убитым или не попасть в плен и быть вынужденным платить выкуп больше своего состояния; никто не не смел им ответить тем же. В Париж не поступало ничего, нужное для поддержания жизни, без того, чтобы II или III раза быть обложенным пошлиной, из-за была больше стоимости самого товара. Сотня прутьев для растопки стоила XXIIII солей парижской чеканки; один моль поленьев[1561] — VII или VIII солей; II яйца — IIII парижских денье; маленькая головка свежего сыра — IIII блана; бушель гороха[1562] — XIIII или XV бланов; так что цены были очень высоки, ниоткуда не было вестей и на праздник всех Святых[1563] и на другие праздники в это время в Париже было не найти ни свежей сельди, ни какой другой морской рыбы.

523. Далее, герцог Бургундский, пробыв в Париже около пятнадцати дней, уехал в канун дня Св. Луки[1564] и увел с собой пикардийцев, которые вместе с ним были, всего около VI xx[1565], разбойников в с большой дороги, которые въехали в Париж, когда началась эта злосчастная война, и разместились во многих домах, как тогда казалось лучше было устроить. Но вскоре после того, как они выехали за ворота Парижа, оказалось, что не было человека, которого они не избили и не ограбили. Когда авангард выехал вон, герцог Бургундский приказал герольдам кричать, чтобы если арманьяки придут вновь осаждать Париж, чтобы все бились со всей храбростью, что лишь опечалило простых людей, потому что он оставил Париж без защиты. Такую услугу он оказал городу, ведь и англичане больше не хотели быть нашими союзниками, потому что у них отняли управление.

524. Далее, до Рождества, когда перемирие должно было кончиться, арманьяки вокруг Парижа совершили столько зла, что ни римские тираны, ни лесные разбойники, ни убийцы, не причиняли христианам таких страданий, и не могли с ними сравниться, они истязали всякого, кто попадал к ним в руки, и доходили до того, что продавали женщин и детей, если на них находился покупатель: и никто им не противостоял, потому что регент Франции, герцог Бедфордский не видел причины вмешиваться, потому что регентом отныне сделали герцога Бургундского, а тот в указанное время был занят многими хлопотами. Ввиду того, что он отдал уже все распоряжения обо всем, как следовало устроить свадьбу столь знатного вельможи, каковым он был, и когда все было готово, и ждали со дня на день даму, которую он собирался взять в жены, а это была дочь короля Португалии[1566] которая должна была прибыть к нему морем, а когда ее корабль уже подошел к Слюйсу и был уже почти что виден, и начали пир в честь ее прибытия, поднялась жестокая буря и ветер дул в столь противном направлении, что в скором времени отбросил ее корабль прочь к далекой стране, и понадобилось более XL дней, прежде чем он узнал наверняка в какой стране она оказалась, и позже ее отцу пришлось силой отвоевывать ее в Арагоне[1567], и дальше доставить к герцогу Бургундскому целой и невредимой. И это было причиной, по которой он в указанное время оставил Париж на произвол судьбы.

1430

525. Из-за таковых бед, [а] также потому, что в Париже не было правителя, который мог бы противостоять врагам, и ничто не попадало в Париж, не обложенным двойной или тройной пошлиной, все товары, когда они попадали в город, приходилось продавать по такой цене, что бедные люди не могли их купить, отчего произошло большое горе, потому что множество бедняков, причем некоторые из них имели жен и детей, а некоторые же нет, решились в большом количестве уйти из Парижа, словно бы для того, чтобы сражаться и победить, а на самом деле от отчаяния, потому что им приходилось терпеть жестокую нищету, и встречались с другими, что уже были там, и вместе начали по наущению врага рода человеческого[1568], причинять зло христианам, и пришлось против них отряжать вооруженную силу. В первый раз их было захвачено IIII xx XVII[1569], и в скором времени из них XII вздернули на виселицу в Париже во II-й день января, а на X-й день января, XI из них повели на парижский рынок, и десяти из них отрубили головы. Одиннадцатый же был очень красивый юноша, около XXIIII лет от роду, его уже раздели и приготовились завязать глаза, в то время как юная девушка, родом из этого квартала, громким голосом потребовала, чтобы его пощадили и отдали ей в мужья, и по ее ходатайству, его отвели в Шатле[1570] и затем эти двое поженились.

526. Далее, в это же время Пасха пришлась на XVII день апреля, и стоял великий холод и все было весьма дорого, и за моль дров просили IX парижских солей, и прутья для растопки и уголь были столь же дороги, или еще более того, и вместе с тем все прочее необходимое для жизни, за исключением яблок, так что бедным людям[1571] было сделано единое послабление: по причине недостатка растительного масла, во время Поста ели сливочное, как то в обычае делать в мясоед[1572].

527. Далее, в XXI-й день марта месяца, арманьяки напали и угнали людей и скот, и в тот день причинили много зла. В Париж приехал, как то говорили сир де Савез[1573], который вооружил своих людей, а к нему присоединились многие из парижан, среди них был [один староста квартала], один парижский магистрат, и один сборщик налогов по имени Колине де Невилль, бастард Сен-Поль, и бастард де Савез, но едва они выехали в поле, [все они] вскоре попали в плен, потому что рассыпались, вместо того, чтобы держаться вместе, и все в один час попали к врагу, отчего арманьяки получили большую выгоду.

528. Далее, видя, что удача во всем им сопутствует, арманьяки воспряли духом настолько, что в следующую пятницу в XXIII-й день марта месяца, около полуночи, приставив лестницы к стенам Сен-Дени, взобрались по ним и ворвались в город, убивая без пощады всех честных людей, что в эту ночь несли караульную службу, а затем прошли через весь город, предавая смерти всех, кто попадался им по дороге, этой ночью они разграбили город, и убили множество пикардийцев, составлявших местный гарнизон, и угнали почти всех пикардийских лошадей, и, нагрузившись добычей до отказа, оставили город, а добыча их была весьма богата и обильна.

529. Далее, в указанное время некие влиятельные парижане, из каковых часть была связана с Парламентом[1574] или Шатле, а также торговцы и ремесленники, составили заговор, чтобы тайно впустить арманьяков в Париж, чем бы это ни обернулось, и собирались пометить себя некими знаками, чтобы когда арманьяки ворвутся в Париж всех, у кого не будет знака предавали смерти. И был среди них кармелитский монах[1575], по имени брат Пьер д’Алле, служивший курьером, который носил письма от одних к другим, но Господь не допустил чтобы в славном городе Париже свершилось столь великое злодейство, монах был схвачен, и под пыткой выдал многих из тех, с кем был связан. И как то доподлинно известно, в течение последней недели перед Вербным Воскресеньем, их было схвачено более CL, и в канун Вербного Воскресенья[1576] VI из них отрубили головы на парижском рынке[1577]; некоторых из них утопили, другие умерли под пытками, иным удалось откупиться, а прочим бежать без возврата. Когда арманьяки поняли, что их затея не удалась, они были охвачены яростью, и не щадили ни женщин не детей, из тех, кто раньше попал к ним в руки, [и] дошли до самых ворот Парижа не встретив никакого сопротивления, в Париже со дня на день ждали прибытия герцога Бургундского, но тот не появился ни в январе, ни в феврале, ни в марте, ни в апреле.

530. На XXI день апреля, около IIIc англичан или около того выступили в поход, желая подчинить себе некий замок именуемый Ла-Шасс[1578], притом, что жажда наживы их увлекла к Шеллю-[Сен-Бодур][1579], они же ограбили город и после того аббатство, и затем прибыли к таковому замку весьма отягощенные церковным и крестьянским добром, что обернулось затем для них великой бедой, ибо в то время как они занимались разграблением сказанного аббатства, арманьяки подняли против них гарнизоны близлежащих крепостей, и зажали их в клещи между замком и таковыми. Они же были тем захвачены врасплох, притом, что бывшие в крепости поражали их из луков, а наступавшие с тыла ударили на них столь яростно, что в скором после того времени все они были убиты или же взяты в плен, по каковой же причине арманьяки весьма обогатились, ибо у них в руках оказались все лошади, и все, что таковые [англичане] награбили в Шелле вкупе с выкупными деньгами, могущими быть полученными с пленных, а также тем, что сняли с мертвецов.

531. Далее, в XXV-й день названного месяца, в день следующий за праздником Св. Марка[1580], с помощью силы или предательства, арманьяки сумели занять аббатство Сен-Мор-де-Фоссе[1581]; и повсюду у них все складывалось хорошо; потому что после гибели графа Салсебри[1582] под Орлеаном, англичане избегали принять с ними открытый бой, чтобы не пришлось испытать для себя нового поражения и великого позора.

532. Далее, в этом же году к Вербному воскресению распустилось множество белых роз, каковой же [праздник] пришелся на VIII день апреля тысяча IIIIc XXX года, [столь ранней выдалась в сказанном году весна].

533. Далее, в XXVI-й день указанного месяца, года тысяча IIII XXX, по приказу парижских властей, зажгли [большие] костры, как то делается в праздник Св. Иоанна Летнего[1583], чтобы поразить парижан и заставить их забыть, что арманьяки побеждали повсюду, где появлялись, и также донести до общего сведения, будто юный король Генрих, король Франции и Англии, высадился в Булони с огромной армией, чтобы сразиться с арманьяками[1584], но слух этот не подтвердился, от герцога Бургундского также не было вестей. Люди потеряли всякую надежду, потому что бургиньоны перестали побеждать, и власти их пытались убедить, что вскоре подоспеет помощь, но никто из сеньоров никакой помощи оказать не спешил, и не заключал никаких договоров, вследствие чего многие семейства покинули Париж, и потому защита города очень ослабела.

534. Далее, на майской неделе у ворот Сент-Антуан[1585] обретались пленники, из каковых один уже выплатил свой выкуп и ему же позволено было стражей замка прогуливаться где ему вздумается[1586]. Он же в некий день заметил, что человек, каковому поручено было надзирать за тюрьмой, заснул на скамье после обеда, по летнему времени, и вытащил у него ключи, пока таковой спал и открыл двери тюрьмы, и выпустил еще троих, покуда тот продолжал спать, они же рассыпались кто куда, и напали на бывших в замке, дабы таковых убить, и двоих или же троих ранили смертельно, прежде чем бывшие в замке услышали шум. Прознав же о том, что сотворили таковые пленники, немедленно пришли на помощь своим и также послали за сиром де л’Иль-Адамом[1587], каковому случилось быть поблизости, и бывшему капитаном города Парижа, и он же немедленно поспешил туда, и принудил их сражаться, и первого же из них зарубил до смерти топором, бывшим у него в руках. Прочие же не имели времени для бегства, и были в скором времени схвачены, и признались, что собирались убить всех обретавшихся в таковом замке, и вслед за тем отдать таковой замок арманьякам, дабы те позднее смогли захватить Париж по причине измены или же по-иному. И сразу же после того, как они в том признались, капитан приказал их всех истребить, а [трупы] выбросить в реку.

535. Далее, в таковом же году, на XII или же XIII день мая, заморозками поврежден был весь виноград, притом что гроздья выдались весьма прекрасными видом, со множеством [весьма крупных] ягод, каковых на человеческой памяти не видано было в течение последних XXX лет. Ибо сказанным образом Господу угодно было преподать нам урок, что ничто в этом мире не постоянно, но изо дня в день переменчиво, как то являет нам опыт.

536. Далее, в XXIII-й день мая месяца, у Компьеня дама Жанна, арманьякская Дева, попала в плен к мессиру Жану Люксембургскому[1588] и его людям, и также тысяче английских солдат, которые были ранее в Париже, и IIIIста человек, сопровождавших Деву были частью убиты, частью утоплены[1589]. После этого, в следующее воскресенье, тысяча английских солдат прошла через Париж и отправилась осаждать арманьяков, бывших в аббатстве Сен-Мор-[де-Фоссе], и тем было предложено сдать указанное аббатство, и спасти свою жизнь, но уйти вооруженными лишь палками, что и было сделано; это произошло во II-й день июня тысяча IIIIста XXX года.

537. Тогда же в Париже за ливр соленого масла[1590] просили III парижских соля весьма полновесной монетой, а за пинту[1591] орехового масла — VI парижских солей. И как то доподлинно стало известно, едва лишь арманьякам случилось уйти прочь, англичане разграбили начисто аббатство и город[1592], при том, что их капитанам поневоле пришлось с таковым согласиться[1593], унеся с собой даже ложки, бывшие в кухонных горшках, и ежели первые что оставили нетронутым[1594], пришедшие после вынесли все до конца, горе!

538. Далее, в июне этого года не было слышно никаких новостей о короле Генрихе Английском. Но уже в день Святого Георгия правители Парижа заявили народу, что он пересек море, и устроили по этому случаю праздничные костры по всему Парижу. Бедняки этого не оценили, так как дрова стоили очень дорого, а некоторые люди были прекрасно осведомлены, что моря он вовсе не пересекал.

539. Далее, об ожидаемом приезде герцога Бургундского также не было никаких известий, и его ждали каждую неделю беспеременно с самого января, при том, что в скором времени был уже канун праздника Св. Иоанна[1595], при том, что власти, дабы народ не испытывал тревоги постоянно его в том заверяли, а часть из них и вовсе, говоря о его приезде из раза в раз твердила: «Patrem sequitur sua proles», «воистину дети с охотой идут за отцом»[1596], и более ничего к тому не присовокупляли. Воистину же, прошел уже июль, а о нем все не было никаких вестей, за исключением того, что великое множество пикардийцев с апреля месяца подступили с осадой к Компьеню, но вплоть до августа-месяца ничего так и не добились. Воистину, IIIc англичан в делах воинских стоили куда более чем Vc пикардийцев, и не видано было среди людей худших мошенников и ругателей; тогда как англичане уже заняли в окрестностях Парижа XII крепостей в течение одного месяца и на II неделе июля двинулись в Корбей[1597].

540. Далее, на XVII день июля, в понедельник, в канун праздника Св. Арнульфа[1598], был отлит колокол для собора Парижской Богоматери, и назван Жаклиной[1599], каковую работу исполнил литейный мастер по имени Гильом Сиффле[1600], и (колокол) же весил пятнадцать тысяч ливров или около того[1601].

541. Далее, сир де Роз[1602], английский рыцарь, в среду, на XVI день августа, тысяча IIIIc XXX года въехал в Париж со столь великой пышностью, как никакой иной рыцарь до него, ежели не говорить о короле, герцоге или графе[1603], ибо перед ним двигались IIII менестрелей, игравших на трубах и горнах, и каждый играл на своем инструменте, при том что в следующую за тем пятницу Фортуна оказалась к нему весьма неблагосклонна, ибо армяньяки подобрались к воротам Сент-Антуан дабы разжиться добычей и угнали прочь быков, коров, овец и прочий скот, и ушли прочь беспрепятственно. Когда же сир де Роз о том прознал, он вкупе со своими людьми пустился за ними вдогонку, и преследовал их по пятам, и вкупе с ним другой английский рыцарь, бывший капитаном в Буа-де-Венсенн[1604], каковой также бросился их преследовать, и прочие, бывшие с ними, завидели арманьяков, при том, что те уже сумели переправиться на противоположный берег Марны, в окрестностях (городка) Сен-Мор, таковые же (англичане), горя желанием продолжить преследование и часть из таковых бросилась в реку, дабы воспользоваться бродом, посредством какового арманьяки переправились на другую сторону реки у них на глазах. Сир де Роз бросился в реку чересчур поспешно, и так же поступил капитан из Буа-де-Венсенн, и еще один рыцарь по имени монсеньор де Муши[1605], и многие другие, и не найдя такового брода, утонули все до единого, и с ними утонуло также множество арманьяков, при том, что иные, переправлявшиеся с большей осмотрительностью, остались с добычей и пленниками, как то в плен захвачен был капитан Ланьи, мессир Жан Фуко[1606], и многих иных убили, при том, что также понесли потери убитыми. И не проходило и XV дней, как в Париж не прибывали IIIc или же IIIIc англичан, при том, что едва им случалось атаковать арманьяков, те убивали их всех до последнего[1607]; и утверждали, что тому виной был граф Салисбери, каковой прежде чем подступить с осадой к Орлеану, ограбил и приказал ограбить церковь Нотр-Дам-де-Клери[1608], и каковому в скором времени снаряд из пушки попал в голову и ее проломил[1609].

542. Далее, была снята осада[1610], каковая потребовала огромных средств, а также отняла множество людей, погибших и попавших в плен.

543. Далее, после того, что он сделал в Люзарше в церкви Св. Козмы, а затем в Шелле-Сен-Бодуре; сразу же после этого почти все они были взяты в плен и убиты. И что тогда они сделали в церкви в Сен-Мор-де-Фоссе и везде, где только можно? Церкви все разграблены, ничего не осталось, ни ковчега, ни чаши, где лежит тело Господа нашего, ни реликвии; если на них есть серебро, или золото, или какой-либо металл, они выбрасывают мощи или тело Господа Нашего. Они ничего не уважают; они не оставят никого. И не поможет никто из тех, кто сейчас при оружии, к какой бы стороне он ни принадлежал, французской или английской. Арманьяк, или бургундец, или пикардиец, позволит вообще что угодно, избегая того, что слишком горячо или слишком тяжело; Это очень печально и очень стыдно, что дворяне не согласны. Если Бог не сжалится над Францией, ей грозит большая опасность быть полностью разрушенной; со всех сторон ее товары испорчены, люди ее убиты, дома ее сожжены, и нет никого, своего или чужеземца, чтобы воскликнуть «Помилуй»! Дела же всегда идут от плохого к худшему, как это слишком очевидно.

544. Как то доподлинно известно, в день Св. Августина[1611], что в августе тысяча IIIIc XXX года, L или же LX повозок отправились за пшеницей (на поля) по соседству с Бургежем[1612], каковая пшеница, бывшая собственностью парижан, в это время стояла уже в снопах. Арманьяки же проведали о том через своих соглядатаев, каковых в Париже было предостаточно, и посему напали на них весьма великим числом, парижане же защищались наилучшим к тому образом. Но это отнюдь им не помогло, ибо арманьяки их разгромили (и многих из них перебили), и всех, каковых не убили на месте, взяли в плен, и бросили в свои тюрьмы, и по причине присущей им великой злобы подожгли пшеницу, каковая уже была погружена на телеги и повозки, и все сгорело дотла, так что ничего не осталось кроме железных осей, а когда же они углядели, что на земле еще остаются тяжело или смертельно раненные, каковые продолжали двигаться, то хватали их и швыряли в огонь, бывший весьма жарким, ибо вся пшеница и все повозки были охвачены таковым огнем и пламенем.

545. Далее, за исключением погибших, в их руках оказалось около VIXX человек[1613], или же более того, вкупе со всеми лошадьми, за каковых пришлось затем платить выкуп. В этот же горестный час в Париж прибыл коннетабль Франции по имени сеньор де Станфорт[1614], вкупе с весьма великим английским отрядом, и прошел в одном лье или около того от места, где происходило сражение, но к великой жалости и сокрушению, ничего о том не знали, ибо из таковых пленных большую часть составляли простые горожане, имевшие жен и детей, каковые отныне повергнуты были в нищету по причине выкупов, вмененных им в обязанность, или же были безжалостно преданы смерти.

546. Также на III-й день сентября месяца, на паперти собора Нотр-Дам было проведено аутодафе над двумя женщинами, которые около полугода назад были захвачены в Корбей, и привезены в Париж. Из них старшей была Пьеронна — бретонка[1615], говорящая на бретонском наречии; она говорила и утверждала, что дама Жанна, которая сражалась на стороне арманьяков, была добродетельна, и во всем поступала хорошо и согласно воле Божьей.

547. Также она признала, что что дважды в один день причастилась святого тела Господня[1616].

548. Также она утверждала и клялась, что Господь многократно являлся ей в телесном облике, и говорил с ней как то принято между друзьями, и что в последний раз, когда она его видела, на нем было длинное белое одеяние и поверх него алый хук 1, что звучало как богохульство. И также она продолжала упорствовать в своем утверждении, что многократно видела Господа, [одетого] подобным образом, вследствие чего[1617] указанный день была приговорена к сожжению, что и было исполнено, и умерла в указанный день, в воскресенье, другую же в то время освободили.

549. Далее, в день, следующий за понедельником, на IIII день сентября тысяча IIIIc XXX года, по реке явились XXIII баржи, груженные продовольствием и иными товарами, при том, что моряки вступили в перепалку с латниками[1618], и в таковой же час подоспели арманьяки и обрушились на них весьма жестоко, и по причине бывшего между ними несогласия, каковое разворачивалось в особенности на XIII баржах, у них бывших, сопротивление таковым оказано было весьма незначительное, и посему захвачены были в плен около VIxx человек[1619] или же более того, не считая погибших, при том, что [команды] X [барж], на каковых не случилось несогласия, повели себя столь разумно, что сумели ускользнуть вкупе с X своими баржами и прибыли в порт беспрепятственно, при том, что таковое несогласие, между людьми, друг другу не доверявшими обернулось великой бедой, как то явствовало [из происходящего] в королевстве французском.

550. Далее, на следующий за тем день, сир де Станфорт[1620] прибыл в Париж, он же вел осаду города Бри-Комт-Робер, и взял таковой штурмом на II день, при том, что сразу за тем не сумел занять замок, но вскоре после того, бывшие внутри сдались. Касательно же герцога Бургундского, от такового не было никаких важных вестей с праздника Св. Ремигия[1621], и таковых же не было ни от кого другого, с приязнью относившегося бы к доброму городу Парижу, и никто не приходил к таковому на помощь, при том, что в Ланьи засела всего лишь горстка проходимцев, при том, что никто не потрудился принять к тому меры, и посему не проходило и недели, как у парижских ворот не захватывали бы в плен мужчин, женщин, детей, а также скот без числа, и таковых же заставляли платить за себя тяжелый выкуп едино золотом или же серебром, тех же, каковые не в состоянии были заплатить таковой выкуп, связывали по двое веревками и швыряли в реку Марну, или же подвешивали за шею, или бросали связанными в старые погреба, покидая таковых без пищи. Ничто же, необходимое, дабы поддержать жизнь человеческую не могло достичь Парижа, не рискуя попасть к ним в руки, ибо они весьма бдительно охраняли все дороги, равно сухопутные и речные, и посему на праздник Св. Ремигия IIIIc XXX года цены на дрова были столь высоки, что за сотню малых прутьев для растопки из Бонди или Болонь-ла-Петит[1622] просили XXIIII парижских соля полновесной монетой, каковые же прутья ранее обходились в VI или же VII парижских солей, а за моль дров — X парижских солей, каковые же дрова обходились ранее в VIII или же IX бланов.

551. Далее, в сказанном же году август выдался весьма солнечным и урожай винограда случился превосходным, и выжимка сырого сока шла весьма споро, ибо таковой едва лишь помещенный в бочонки сразу же начинал играть, или лучше сказать, бродить, и вина выходили весьма добрыми, и продавались таковые по весьма умеренной цене, ибо любой почтенный человек мог для себя приобрести пинту доброго вина за VI парижских денье, при том, что в Руане таковое продавалось по цене в VI бланов, о том же свидетельствовали те, каковые его пили[1623], и удостоверяли, что вино было весьма добрым[1624].

1431

552. Засим же минули сентябрь, октябрь, ноябрь [декабрь] и январь вплоть до предпоследнего дня, на каковой пришелся праздник Св. Больдур[1625], как в Париж прибыл герцог Бедфортский, именуемый регентом Франции[1626], прибыл вкупе с доброй свитой, ибо привел с собой около пятидесяти шести кораблей а также XII барж, груженных добром, каковое нужно человеку для поддержания жизни, при том, что за таковыми бдительно следил или же приказывал следить неотступно, вплоть до того как им прибыть в Париж. Весь же народ утверждал, что за за последние IIIIc лет не видано было, чтобы за один раз прибывало такое великое множество добра, и твердили при том шутливо: «Герцог Бедфордский сумел прибыть при худшей погоде, каковую только видано было на реке». Ибо ветер течение трех недель дул беспрестанно и столь жестоко, как никогда ранее, сопровождаясь ливнем, и вода поднялась столь высоко, что арманьяки, каковые со всех сторон прилагали величайшие усилия, дабы уничтожить его вкупе с его отрядом, не посмели напасть, ибо герольды, каковые вели наблюдение, утверждали, что их было IIII против одного, и также полагали, что по причине столь дурной погоды и вздувшейся реки, герцог Бургундский также отправит [корабли с добром] вниз по реке, из земель, располагающихся в верхнем ее течении, когда таковая вода спадет, ибо он есть регент Франции[1627], и всем будет явлено его радение, при том, что тому дано случиться ближе ко времени Пасхи тысяча IIIIc XXXI года, ибо в нынешнее время он поглощен заботой о супруге своей, разрешившейся от бремени добрым сыном, принявшим крещение в день Св. Антония[1628], в январе, при том, что родился он в день… месяца[1629], и что в первый год после женитьбы следует угождать супруге, как то принято у всех брачующихся, и посему он не сумел приложить под Компьенем достаточные усилия, и не довел дело до конца[1630]. Таковые слова говорили касательно герцога Бургундского, и также иные, худшие, ибо любили его как только можно любить принца, тогда же как его не волновало, голодны ли они или же испытывают жажду, и по причине его небрежения, равно как и в стране его, Бургундии, так и вокруг Парижа терпели нужду[1631], и говорили таковые слова, как люди, весьма обеспокоенные тем, что положение их не улучшалось, ибо товары не поступали более, и посему бедняки умирали от голода и бедности, проклиная его постоянно и беспременно, весьма горестным к тому образом, как тайно, так и явно, отчаявшись и не желая более верить, что он способен исполнить того, что обещал.

553. Далее, в весьма скором [времени] после прибытия регента, пшеница в Париже весьма вздорожала, так что за сетье [пшеницы], что до его прибытия стоила не более XL парижских солей, или же XLII или около того, в следующем за тем месяце просили LXXII соля или же V франков, при том, что она вся была весьма дурного качества, а хлеб из таковой весил не более чем черный и весьма грубый хлеб по цене в один блан[1632], а тот же в весе не превосходил и XII унций, так что одному работнику в день требовалось съесть III или же IIII [таковых хлебца], при том, что у бедняков не было ни вина, ни иной пищи, за исключением горсти орехов, хлеба и воды, при том, что от гороха и бобов им вовсе пришлось отказаться, ибо таковые были весьма дороги, а приготовление же их обходилось еще дороже, и по таковой же причине население Парижа весьма сократилось[1633].

554. Далее, в сказанном же марте, регент понудил парижских бедняков обеспечивать неких солдат всем для таковых необходимым[1634], чем весьма их обременил. Засим же, он выступил против Гурне[1635], каковой подчинил себе, и засим же выступил против малой крепости, именуемой Монжей[1636], гарнизон каковой предпочел капитулировать, и это же случилось на восемнадцатый день марта, и оттуда же направился в Ланьи, каковой же город штурмовал множество раз, всей своей мощью, закончив весьма бесславным образом, ибо за таковое недоброе дело они взялись на страстной неделе[1637], тогда как бывшие в городе защищались столь успешно, при том же что для обстрела такового употреблялось до IIIIc XII каменных ядер в день, в один из таковых дней в городе никто не пострадал, и едино был убит один петух, что весьма поразительно, и посему же люди регента вкупе с парижанами сочли за лучшее оставить осаду и вернуться, и вернулись в Париж в канун Пасхи, каковая пришлась на первый день апреля тысяча IIIIc XXXI года, посему же, потешаясь над ними, говорили, будто они вернулись дабы на Пасху каждый в своем приходе мог исповедать свои грехи и принять причастие.

555. Далее, около середины апреля, по причине великой дороговизны, а также низких жалований, каковые предлагались в Париже, в субботу, на XIIII день сказанного апреля-месяца, в канун дня, именуемого Misericordia Domini[1638], равно по воде и по суше отправилось прочь из Парижа около IIc человек, не считая детей, как то полагали, ибо для таковым не на что было жить, и посему они погибали от голода.

556. Далее, в следующий за тем понедельник около C латников из Парижа выступили к Шеврезу, где располагался некий [старинный] дом, укрепленный против нападений, именуемый Дамиеттой[1639], в нем же скрывалось до XL проходимцев, вершивших все злодеяния, на каковые были способны. Их же ныне схватили и препроводили в Париж в следующий за тем четверг, их же всех взятых разом было числом XXIX, и все — молодые мужчины, при том, что старшему из них едва ли исполнилось более XXXVI лет.

557. Далее, в следующую за тем субботу, [еще] тринадцать было повешено на парижской виселице, и засим же еще двое, каковые схвачены были перед их же крепостью, и еще девятерым хватило смекалки, дабы избегнуть той же участи.

558. Далее, на XXII день апреля тысяча CCCC XXXI года, люди регента, бывшие при Дамиетте отправились в Ла-Мотт[1640], где схватили C головорезов, каковые в этом месте обретались, и VI повесили там же, прочих же доставили в Париж, на XVI день сказанного же месяца, таковым же образом, как о том сказано было ранее: согнав их всех воедино и связав веревками, всего же их было числом IIIIxx XIIII[1641].

559. Далее, в следующий за тем понедельник, в последний день апреля, повешены были на парижской виселице из тех разбойников, каковые захвачены были при Ла-Мотт XXXII человека.

560. Далее, в следующую за тем пятницу [на IIII день мая], из тех разбойников, что захвачены были при Ла-Мотт на парижской виселице повешено было XXX [человек], посему же всего в сказанный понедельник и пятницу повешено было LXII из таковых разбойников[1642].

561. Далее, на XXV день мая, в следующую за тем пятницу от Собора Парижской Богоматери устроена была общая процессия, оттуда же она проследовала до монастыря Августинцев. Там же сказана была проповедь, во время каковой проповеди показана и объявлена была великая милость духовная[1643], каковую папа Мартин V этого имени, даровал и предоставил во время праздника Тела и Крови Господних[1644] всем верным христианам, каковые в состоянии были таковую получить, иными словами, не ранее того, как принесли исповедь и покаялись от чистого сердца. Как то доподлинно известно, это же произошло на XXV день, в пятницу, каковая предшествует празднику Тела и Крови Христовых. В каковой же день служил мессу некий магистр теологии, и наставлял народ о том, что папа Урбан, IIII этого имени[1645], заповедал отмечать сказанное торжество беспеременно по наступлению первого четверга по минованию постпразднества Троицкого[1646], при том, что прощение им дарованные [во время сказанных церковных служб], иными же словами вечерни, заутрени, во время процессии и Великой Мессы, каковую служат во время вечерни того же дня, и каждая из таковых на C дней сокращает все время их [будущего загробного] наказания вместе взятое[1647].

562. Далее, для тех, каковые присутствовать будут на приме, терции, сексте, ноне, и повечерии[1648] в сказанный день, за присутствие на каждой часовой службе [прощено будет] XL дней, тем же, каковые присутствовать будут на сказанных же часовых службах во время постпразднества — за каждый день прощено будет C дней[1649].

563. Далее, сказанный же праздник был установлен изначально Жилем-Августинцем[1650] в тысяча IIII XVIII[1651] году, и в сказанный же год утвержден распоряжением сказанного же папы Урбана, IIII этого имени[1652], и в день Св. Урбана [о том] произнесена была проповедь.

564. Далее, как то доподлинно известно, что папа Мартин V этого имени, усопший в году тысяча IIII XXX[1653], предоставил и даровал всем, каковые по благословению будут поститься в канун праздника Св. Тела и Крови Христовых[1654], или же возложат на себя иное бремя решением своего духовника, в таковое жаркое время, когда части людей пост особенно в тягость — дарует ныне каждому, кто по доброй воле примет на себя таковое бремя, — C дней прощения [грехов], тому ж, кто будет присутствовать во время вечерни, на заутрене, во время обедни, а также во время вечерни и повечерья, за каждый час IIc дней прощения [грехов][1655], кто же будет присутствовать во время чтения часов в иное время дня, получат за каждый час IIIIxx дней прощения [грехов], за каждый час присутствия в течение октавы[1656], иными словами, присутствия во время заутрени, обедни, вечерни, C дней прощения [грехов], и за все прочие часы, за каждый по IIIIXX дней[1657].

565. Далее, все достойные прелаты, каковые не смогут присутствовать на таковых священных службах, будучи отвлечены от того неотложным делом, служащим ко благу Церкви, или же благу общественному, или же [благу] веры, в сказанный день или же в течение октавы, получат таковое прощение [грехов], как ежели бы они там присутствовали, чем порукой им будет добрая их слава.

566. Далее, всем, кто верно отбудет таковой пост, [даровано будет] C дней прощения [грехов], [тем же], кто в сказанный день вкусит [Тела Господа Нашего, воздержавшись при том от перебранки и не расталкивая прочих локтями, — C дней прощения грехов[1658].

567. Далее, всем прелатам, каковые в сказанный день вкупе со всеми прочими днями октавы служить будут таковые мессы во славу Праздника — за каждый день C дней истинного прощения грехов].

568. Далее, во всех церквях, находящихся под интердиктом в наказание за некое преступление, в таковых землях совершенное[1659], как тому случается быть порой, в сказанный же день вкупе со всем периодом октав, разрешается вести службу во всех сказанных церквях во всех таковых землях, при открытых дверях и колокольном звоне, при том, что отлученные от церкви, вкупе с виновными в наложении такового интердикта, отлучаемы будут от мессы и изгоняемы из церкви прочь.

569. Далее, всем, кто в благочестии своем, пришлет дар или нести будет свечи, во время Крестного Хода во славу св. Причастия, каковой проведен будет в названный день, или же отнесет таковые к ложу некоего больного в пределах города[1660], или же будут таковые сопровождать, присоединившись к Крестному Ходу от начала и до конца такового в благочестии и набожности своей — за каждый Крестный Ход — C дней, тем же, кто желал бы того от чистого сердца, но сделать того не смог — L дней.

570. Далее, он же распорядился, дабы все прелаты и духовные, безразлично к своему рангу, во все годы за тем последующие, в воскресенье, что начинает собой октаву Пятидесятницы, объявляли или же приказывали объявлять о таковом прощении, из опасения, дабы не случилось добрым христианам по недосмотру тем не воспользоваться.

571. Таковые же распоряжения [о прощении грехов] обнародованы были изначально в церкви Сент-Огюстен, что в Париже, в день памяти Св. Папы-мученика Урбана, на XXV день июня тысяча IIIIXXXI года.

572. Также в канун праздника Тела и Крови Христовых в указанный год, каковой праздник приходился на XXX-й день мая месяца[1661] названного года XXXI, дама Жанна, которая попала в плен под Компьенем была выведена в Руане на аутодафе, и выставлена на эшафот, где каждый мог ясно ее видеть, в мужской одежде, и там же зачитано было, какие жестокие бедствия по ее вине вынуждено было терпеть христианство, особенно в королевстве французском, и как то всем известно, в день Рождества Пресвятой Богородицы она подступила к Парижу с осадой и пыталась захватить его кровью и огнем, и также какое множество великих и чудовищных прегрешений она совершила и другими было совершено по ее вине, и как в Санлисе и других местах она принуждала к идолопоклонству простой народ, потому что в своем лживом лицемерии заставляя их повиноваться ей как святой, и объявляла во всеуслышание, будто бы святой и достославный Михаил-архангел[1662], Святая Катерина[1663] и Святая Маргарита[1664] и множество других святых обоего пола многократно являлись ей и говорили [с ней] не так как Господь являлся своим приверженцам, через откровение, но в телесном облике, лицом к лицу, как то принято между друзьями.

573. Также доподлинно известно, что ей было по ее собственным словам около XVII лет, когда она бесстыдно, вопреки воле отца, матери, родных и друзей, многократно ходила к некоему красивому источнику в лотарингской земле, каковой звала Добрым Источником Фей Господа-Нашего, и в указанном месте все те, кто в этой земле страдал лихорадкой, приходили, чтобы получить исцеление[1665]. Туда же часто ходила указанная Жанна Дева и в тени огромного дерева, что росло рядом с источником, явились ей святая Катерина и святая Маргарита, которые ей сказали, чтобы она шла к некоему капитану[1666], чье имя ей будет указано[1667], и куда она отправилась без разрешения матери и отца; указанный же капитан ее одел в мужской костюм, и вооружил, и опоясал мечом, и назначил ей оруженосца и слугу, и кроме того, предоставил ей доброго коня. В это же время пришла она к королю Франции и сказала ему, будто господь указал ей явиться к нему, и что она сделает его величайшим из сеньоров на всей земле, и просила отдать приказ, чтобы все, кто откажется ей повиноваться, были преданы преданы смерти без жалости, и будто бы святой Михаил и множество ангелов отдали ей для передачи ему весьма дорогую корону и что будет его защищать с мечом в руке, и не желает, чтобы он проиграл эту войну. И по все дни сражалась вместе с королем, в окружении огромной армии вооруженных людей, среди которых не было ни одной женщины, одетая, обутая и вооруженная по-мужски, и в руке держала огромную палку, и если кто из людей ошибался, эта жестокая женщина избивала его своей палкой.

574. Также она заявляла, будто совершенно уверена, что после своей кончины окажется в раю.

575. Также она говорила, будто уверена, что святой Михаил, святая Катерина и святая Маргарита, которые являлись к ней так часто, как ей того хотелось, и часто она их видела с золотыми коронами на головах, и все, что она делала исходило от Бога и более того, она говорила, будто бы знает многое из того, что должно случиться в будущем.

576. Также множество раз она принимала святое причастие у алтаря в полном вооружении, одетая как мужчина, с волосами, стриженными в кружок, в шапероне, украшенном фестонами[1668], жиппоне[1669], и алых шоссах[1670], привязанных множеством шнурков, и когда многие знатные сеньоры и дамы говорили ей об этом, и указывали, что будучи женщиной, негоже ей было в подобном непотребном наряде молиться Господу и принимать причастие, на что она им немедленно отвечала будто не желает другого и скорее умрет, чем снимет свою мужскую одежду, в которой есть ее защита, и что стоило бы ей захотеть, могла бы сотворить множество иных чудес, и однажды захотели нанести вред ее телу, и она спрыгнула с вершины высокой башни и осталась невредимой[1671].

577. Также во многих местах она приказывала убивать мужчин и женщин как в бою, так и ради мести, потому что они отказывались повиноваться письмам, которые она посылала, их она обрекала на смерть без пощады, когда имела к тому возможность, но говорила и утверждала, будто не делала ничего противного воле Божьей, о каковой тот ее уведомлял весьма частым образом посредством архангела святого Михаила, святой Катерины и святой Маргариты, которые наставляли ее в том, что следует делать, не так как Господь открылся Моисею на горе Синай[1672], но прямо рассказывали ей, что случится дальнейшем, и приказывали ей и продолжали приказывать доныне что делать, касалось ли то одежды, которую она носила или другого.

578. Таковым великим заблуждениям и другим худшим предавалась дама Жанна, и каковые были объявлены при [всем] народе, и все содрогнулись от ужаса, когда услышали рассказ о великих преступлениях, которые она совершила против нашей веры и продолжала совершать до последнего дня, при том, что сама она слушая рассказ о своих великих злодеяниях и проступках, не показала ни ужаса ни потрясения, но дерзко отвечала на обвинения, которые были ей предъявлены, и казалась одержимой врагом рода человеческого; и то стало несомненным, когда перед ней явились ученые мужи из Парижского Университета и смиренно призывали ее к раскаянию и отречению от своих великих заблуждений, и обещали прощение, ежели она примирится с церковью, в противном же случае, говорили, она будет сожжена перед всем народом а ее душа проклята и низвергнута в самую глубину ада, также ей был показан ордонанс, предписывающий поступить подобным образом и место, где все было готово к тому, чтобы разжечь костер, если она откажется от покаяния. Когда же она поняла, что так и будет сделано, то вскричала о милосердии, и притворно принесла покаяние, и у нее забрали то платье, что было на ней и облекли в женскую одежду, но вскоре, оказавшись в таком положении, она вновь стала упорствовать в своем заблуждении, как то было раньше, и потребовала вновь свое мужское платье. И вследствие того, она была всеми равно осуждена умереть, и привязана к столбу, что был на эшафоте, который был снаружи покрыт штукатуркой, а под ним разведен огонь, и в скором времени она умерла, и ее платье сгорело, а потом огонь на время притушили и все стоявшие вокруг могли увидеть ее совершенно нагой, со всеми сокрытыми частями тела, каковые [полагаются] женщине, чтобы рассеять сомнения, бывшие у людей. И когда все смогли достаточно разглядеть ее и удостовериться, что она мертва и привязана к столбу, палач вновь разжег большой огонь вокруг ее бренных останков, и вскоре они полностью сгорели, а кости ее и плоть превратились в пепел. Но позднее в самом Руане и вне его находились многие, говорившие [будто она была мученицей, и умерла, защищая право своего сеньора, другие наоборот] говорили, что это было не так, и не нужно было так долго оставлять ее в живых. Так говорили в народе, но какое бы зло или добро она не совершила, ее сожгли в указанный день.

579. В ту же самую неделю был захвачен худший и самый жестокосердный и лишенный всякой жалости из всех капитанов, каковые только были среди арманьяков, прозванный за свои злодеяния Ла Гиром[1673]; и был пленен простыми солдатами и заточен в замок Дурдан.

580. Также, в день святого Мартина Жаркого[1674] была совершена общая процессия к церкви Святого Мартина, что в полях[1675], где прихожане выслушали проповедь брата ордена святого Доминика, бывшего в то время инквизитором веры[1676], магистра теологии, кратко рассказавшего о деяниях Жанны Девы. Он рассказал, будто она была дочерью нищих родителей, и в возрасте около XIIII лет она стала одеваться и вести себя по-мужски, посему ее отец и мать готовы были наказать ее смертью, если бы могли сделать это без ущерба для своей совести, по каковой причине, одержимая адским духом, она их оставила, и с того самого времени кровью и огнем вершила злодеяния против христианской веры, до тех пор, пока не была казнена на костре; также он говорил, что случись ей раскаяться, ей сохранили бы жизнь и обрекли на покаяние, иными словами назначили IIII года тюрьмы на хлебе и воде, из которых она ни дня ни отбывала бы наказания, но в тюрьме с ней обращались бы как с дамой, и враг рода человеческого являлся ей в III-х ипостасях, иными словами под видом св. Михаила, св. Катерины и св. Маргариты, как она то и говорила, и [так] боялся ее лишиться, что указанный враг принимал вид этих III святых и говорил ей: «Злобная тварь, из страха перед смертью ты отказалась от своей одежды, не бойся, мы сумеем тебя спасти от любой беды.» По каковой причине, она без колебаний совлекла с себя все, что на ней было надето и вновь облачилась в костюм, в котором воевала, каковую одежду прятала в соломе, бывшей ей постелью, и доверилась врагу, настолько что заявила во всеуслышание, будто кается в том, что рассталась со своей прежней одеждой. Когда же Университет и все, кто был с ней, увидели, что она закостенела в своем упрямстве, ее передали в руки светской власти и обрекли на смерть. Увидев, что произошла, она взывала к демонам, каковые ей являлись ранее под видом святых, но после осуждения, ни один из них уже не являлся ей несмотря на все призывы, и наконец она решилась заявить о своем раскаянии, но было уже слишком поздно. Также он говорил в своей проповеди, что у арманьяков было IIII женщины, из которых III удалось пленить, ими были указанная Дева, и Перонна, и бывшая с ней, и еще одна доныне бывшая у арманьяков, женщина по имени Катерина де Ла Рошель[1677], которая заявляла, будто бы во время преосвящения драгоценного тела господня, имела видения, в которых получала откровения от Господа Нашего; также он сказал, что все четверо несчастных служили брату Ришару, кордельеру, который сумел соблазнить и увлечь за собой многих в бытность свою в Париже, при храме на кладбище Невинноубиенных а также в других местах, и все четверо женщин полагали его своим добрым Отцом, и в день Рождества Христова в городе Жаржо он трижды причастил названную даму Жанну святым телом господним, за что подвергся суровому порицанию, и также в указанный день дважды причастил Перонну, как свидетельствовали они сами[1678], и те, кто присутствовал во время принятия ими святого причастия.

581. Далее, в сказанном же году праздник Св. Доминика пришелся на воскресенье[1679], и в таковой же день в Париж вернулся регент, за каковым арманьяки следили неотлучно[1680]. Когда же он желал проехать через Мант, они пожелали его захватить, он же, благополучно о том предупрежденный, пересек реку и скакал день и ночь, пока не оказался в Париже, и прибыл через ворота Сен-Жак в день Св. Доминика, тогда как отряд его сдерживал натиск своих врагов вплоть до того, как с той и с другой стороны полегло их больше чем было необходимо. Новость же о том достигла войска, обретавшегося под Лувье[1681], они же, оставив на месте II или же III капитанов, дабы продолжать осаду, вместе со всеми своими людьми [поспешили на помощь], ибо полагали, что регент захвачен в плен, и когда узнали, что это не так, преисполнились решимости, и двигались вплоть до Бове, где всей мощью своей обрушились самым доблестным образом, на бывших в городе, когда те решились на вылазку. Люди же регента через посредство своих шпионов о том прознали, и когда вышли наружу из города, то частью своей встали между городом и арманьяками, в то время как иные двинулись им навстречу, и атаковали их весьма доблестно. Те же защищались также весьма хорошо, но когда завидели других, движущихся на них с тыла, им показалось, что таковых более, чем их было на самом деле. Посему же они сами себя обрекли на поражение, и высшие их капитаны частью были захвачены в плен, частью же убиты, и среди прочих там обретался некий злодей по имени Гильом Пастушок[1682], каковой склонял к прочих к поклонению своей персоне, и двигался сбоку от прочих, и порой показывал им кисти рук своих и также свои ступни, а также свой бок, каковые были запятнаны кровью как св. Франциска[1683]. И также оказался в плену капитан по имени Потон де Сентрайль[1684], воин весьма прославленный, и прочие с ним, и все они доставлены были в Руан[1685].

582. Далее, в день, пришедшийся на середину августа, тысяча IIIIc XXXI года, некий булочник на улице Сент-Оноре[1686], испек хлебный каравай весьма крупный из самой лучшей муки, когда же тот был испечен как тому и следовало быть, он же оказался цветом своим будто пепел[1687], о чем в Париже было множество пересудов, при том, что большинство утверждало, будто это есть знак величайшей беды, каковую следует ждать, другие же утверждали, будто это есть чудо, ибо таковой испечен был в день Вознесения Св. Девы[1688], коротко говоря, Париж весь был взбудоражен таковым дивным событием, и не было человека, каковой не судил бы о нем тем или же иным образом. Таковой же булочник был схвачен и доставлен к парижскому прево[1689] вкупе со своей мукой, засим же парижский прево обязал его испечь [другой каравай], и когда тот исполнил приказание, прилагая к тому все возможное старание, оказалось, что новый хлеб вышел еще уродливей прежнего. Тогда как судьи, посовещавшись между собой, пожелали видеть зерно, и в том зерне не нашли никакого изъяна, и таковое же приказали смолоть и выпечь из него [еще один каравай], однако он оказался ничем не лучше прежних. Тогда же нашлись некие купцы, каковые стали утверждать, будто им множество раз случалось отведать подобного хлеба, и это же происходило в бургундских пределах, и таковой же хлеб весьма хорош и приятен на вкус, цветом же своим он обязан некоей траве, зачастую растущей на хлебных полях, каковую именуют полевым марьянником[1690], и видимо, так оно и было, при том, что Париж все не желал успокаиваться и не было сыновей у доброй матери, каковые не раздобыли бы кусок такового хлеба, и не показывали его друг другу по причине его цвета.

583. Далее, в следующем за тем октябре, на XXV день, сдан был город Лувье, каковой весьма доблестным образом оборонялся в течение V месяцев против англичан, при том, что заключен был договор, в согласии с каковым [бывшие внутри] могли уйти прочь, унося с собой все, что могли унести, при том, что у них были с собой немалые средства, при том, что в согласии с таковым же англичанам запрещалось чинить обитателям города обиды, будь то посредством грабежа или как-либо иначе, при том, что клятва эта была нарушена, и едва лишь гарнизон удалился прочь, они принялись творить противоположное тому, в чем клялись, и стены вокруг всего города сравняли с землей. Поступив же по собственной прихоти, что никоим образом не делало им чести, они отправились в Руан, иными словами, желая там промотать то, что ими было награблено. Тогда же утверждали, что ежели бы то пожелать, и ежели Лувье был бы свободен, оттуда привезено было бы столько дров, что каждому хватило бы с лихвой[1691], при том, что VIII днями спустя, таковые дрова в Париже подорожали до…[1692] или более того. И старшины города объявляли и приказывали объявлять изо дня в день, будто герцог Бургундский вскорости прибудет в Париж, и он в самом деле прибыл, привезя с собой папского легата[1693], каковые же двое собирались хлопотать о добром мире между Карлом, именующим себя королем французским и [Генрихом, именующим себя королем французским] и английским[1694], но все это сказано было едино для успокоения народа, каковому приходилось весьма тяжко, ибо истина состояла в том, что герцог Бургундский не заботился ни о парижанах, ни о королевстве как таковом, и посему Генрих явился в Париж с весьма доброй свитой, и был коронован и помазан на царствование[1695].

584. Далее, в день Святого Андрея, в последний день ноября, пятницу, в аббатство Сен-Дени во Франции прибыл девятилетний Генрих, именовавшийся королем Франции и Англии.

585. Далее, в следующее за тем воскресенье, в первый день Адвента[1696], указанный король прибыл в Париж через ворота Сен-Дени[1697], каковые ворота на стороне своей, выходившей в поля, несли на себе городской герб, как то щит столь огромный, что он закрывал собой всю каменную кладку ворот, и был наполовину красным, при том, что верхняя часть его была цвета лазури и усыпана геральдическими лилиями, и поперек щита располагался серебряный корабль, размером своим в три человеческих роста[1698].

586. Далее, при въезде его в город, за воротами, обретались городской прево[1699] вкупе с эшевенами[1700], выстроившись в ряд, одетые в алое, с шаперонами на голове, и едва лишь королю случилось въехать в город, над головой его подняли балдахин лазурного цвета[1701], усыпанный золотыми лилиями, каковой держали в руках IIII эшевена, формы и вида, как то делается для Св. Даров[1702] в праздник Тела и Крови Христовых[1703], и кроме того, все без исключения кричали «Nouel!»[1704], когда ему случалось проезжать мимо.

587. Далее, перед ним двигались Девятеро Достойных[1705] и вкупе с ними Девятеро Достойных Дам, и также великое множество рыцарей и оруженосцев, и среди прочих Гильом, прозванный Пастушком[1706], каковой имел обыкновение показывать свои раны, словно Св. Франциск, как о том было сказано ранее, при том, что сейчас ему было весьма нерадостно, ибо его связали добрыми веревками как преступника.

588. Далее, затем же впереди короля обретались четверо епископов, как то [епископ] Парижский[1707], бывший канцлером, и другой из Нойона[1708], и и третий — Английский[1709], и затем же кардинал Винчестерский[1710].

589. Далее, также впереди короля шествовали XXV герольдов, с XXV горнистами, и засим же он сам въехал в Париж, и долго рассматривал сирен, что на Малом Мосту Сен-Дени, ибо там красовались три сирены, весьма красиво исполненные, и между ними лилии, каковые из цветков и бутонов извергали вино и молоко, и там же все, кто того желал и к тому имел возможность, угощались, и там же обретался лесок, в каковом дикари вели друг с другом войну всевозможными способами[1711], и управлялись со щитами весьма ловким к тому образом, каковое зрелище все охотно наблюдали. Засим же он приблизился к Троицкой Больнице[1712], перед каковой установлены были подмостки, и на них разыгрывалась мистерия, каковая начиналась Непорочным Зачатием Богородицы, а заканчивалась тем, что Иосиф увозил ее в Египет, дабы уберечь от Ирода, приказавшего истребить или же уничтожить VII XX IIII тысяч[1713] младенцев мужского пола, и все это показано было в мистерии, тогда как подмостки растянулись[1714] едва не от церкви Сен-Совер[1715] вплоть до конца улицы Дарнеталь[1716], где располагается фонтан, именующийся Фонтаном Королевы.

590. Далее, он оказался у ворот Сен-Дени[1717], где казнили обезглавливанием славного мученика монсеньора Св. Дионисия[1718], и у проема ворот эшевены оставили балдахин, каковой несли, и его же приняли вместо них ткачи[1719], и таковой же несли вплоть до Кладбища Невинноубиенных[1720], где показана была охота на живого оленя, каковую весьма приятно было лицезреть[1721].

591. Далее, ткачи оставили балдахин, тогда как его приняли бакалейщики, и таковой несли вплоть до Шатле[1722], где прямо напротив такового ныне разместилась Палата Правосудия, где разыгрывалась весьма прекрасная мистерия. Там же обретался мальчик, сходный с королем ростом своим и годами[1723], и одетый как то полагается королю, в алого цвета робу, и шаперон, подбитый мехом, над головой же его висели две короны[1724], весьма драгоценные, и каждый также носил корону на голове, ибо по правой его руке обретались все принцы французской крови, сколь их то было, иначе говоря все великие сеньоры Франции, как то Анжуйский, Беррийский, Бургундский и прочие[1725], и несколько поодаль от них-духовные, и также — горожане, по левую же руку обретались все великие сеньоры Англии, каковые словно бы давали королю добрые и верные советы, и каждый из них облачен был в геральдическое платье, таковому положенное, и все то исполнявшие были людьми весьма добрыми[1726]. И там же бакалейщики оставили балдахин, и таковой же приняли менялы, и несли его вплоть до королевского дворца, и там же он приложился к святым реликвиям[1727], и отправился прочь; и тогда же балдахин приняли златокузнецы и несли по улице Каланд и также по улице Вьей-Жюиври[1728], вплоть до Сен-Дени-де-ла Шатр[1729], он же в сказанный день отнюдь не посетил собора Нотр-Дам[1730]. Златокузнецы оставили балдахин, и его же приняли галантерейщики, и таковой же несли вплоть до Анжуйского отеля[1731]. Когда же он приблизился к Сен-Дени-де-ла Шатр, златокузнецы оставили балдахин и там же его приняли меховщики и несли вплоть до [богадельни] Сен-Антуана ле Пети[1732], и там же его приняли мясники, и несли его вплоть до отеля де Турнелль[1733]. Когда же они подошли к отелю Сен-Поль, королева Франции Изабелла, вдова покойного Карла VI этого имени, стояла у окна, ее же окружали дамы и девицы, когда же она завидела юного короля Генриха, сына своей дочери, таковой снял с головы шаперон, и поприветствовал ее, тогда как она поклонилась ему весьма смиренно, и отвернулась прочь в слезах. И тогда же балдахин приняли королевские стражники, ибо на то имели право, после чего таковой [балдахин] вернули приору Св. Катерины, основателями каковой церкви они являлись[1734].

592. Далее, на XVI день декабря, каковой пришелся на воскресенье, сказанный король Генрих прибыл в Нотр-Дам де Пари из королевского дворца, иными же словами, прибыл туда пешком, ранним утром, в сопровождении толпы горожан доброго Парижа, каковые все без исключения пели весьма мелодично. В указанной же церкви сооружен был помост[1735], столь широкий и длинный, к каковому вели ступени, столь широкие, что X человек или же более того, могли бы на него подниматься одновременно, и поднявшись на таковой, можно было свободно пройти под распятием, или же пройти к алтарю, словно бы двигаясь к таковому снаружи, и ступени эти все без исключения были покрыты целиком лазурной [тканью], с вышитыми на таковой золотыми лилиями, и он же таковым образом поднялся на помост вкупе со своей свитой, и также спустился к алтарю, и принял помазание от кардинала Винчестерского[1736].

593. Далее, по окончанию [церемонии] коронации, он отправился ужинать во дворец, вкупе со своей свитой, и ужинал в большом зале на широком столе из мрамора[1737], все же прочие разместились в той же зале, кто здесь, кто там, ибо там не было никакого порядка[1738], и простые парижане туда явились уже с утра, кто-то желая поглазеть, другие — дабы набить себе брюхо, третьи же — дабы что-либо себе присвоить, будь то съестное или какая иная вещь, ибо в сказанный день в таковой же толпе исчезли без следа более XL шаперонов, и кошельков срезано было без счета, и по причине празднества коронации случилась столь великая давка, что ни представители Университета, ни Парламента, ни купеческий прево, ни эшевены[1739] отнюдь не решались пройти внутрь, ибо им в том препятствовала огромная толпа. И как то доподлинно известно, они II или же III раза порывались туда попасть, тогда ка толпа теснила их назад столь рьяно, что из раза в раз им доводилось натыкаться друг на друга, как то сталкивались вместе LXXX или же C человек, и там же орудовали воры. Когда же толпа хлынула наконец в залу, они сумели туда попасть, и когда наконец, оказались в зале, таковая оказалась столь забита, что они с трудом могли найти для себя место, при том, что в конечном итоге им удалось разместиться за столами, для них приготовленными, но соседями их оказывались сапожники, торговцы горчицей, или же вином, разведенным водой, изготовители соусов, или же, наконец, помощники каменщиков[1740], когда же таковых приказывали убрать, убирали I или же II, тогда как с другой стороны на их месте оказывались VI или же VIII новых.

594. Далее, им прислуживали столь дурно, что никто не был тем доволен, ибо из всего съестного, особенно из того, что припасено было для простого люда, большая часть приготовлена была в предшествующий тому четверг[1741], каковое дело для французов казалось весьма странным, ибо на кухне всем заправляли англичане, каковым было невдомек, сколь великая честь им была тем предоставлена, и посему же они спешили таковое дело поскорее сбыть с рук, и воистину, тем никто не был доволен, включая больных из богадельни[1742], каковые утверждали, что им никогда не доводилось есть ничего столь жалкого и столь малого по количеству, из всего, что приходилось видеть ранее в Париже.

595. Далее, в следующий за тем праздник Св. Фомы Апостола[1743], каковой пришелся на пятницу, в большой зале дворца отслужена была торжественная месса, тогда как король при том присутствовал в парадном одеянии, и весь Парламент следовал таковому же примеру, как то облачившись в подбитые мехом шапероны и мантии[1744], после же мессы к нему обратились с предложениями весьма здравыми[1745], каковые он удовлетворил, и также произнесли несколько клятв, каковые их пришлось упрашивать произнести по имя Господа и справедливости, ибо иначе они не желали того делать[1746].

596. Далее, как то доподлинно известно, сказанный же король не задержался в Париже позднее того дня, что следует за Рождеством. В день же, следующий за церемонией коронации устроены были скромных размеров турниры[1747], при том, что по мнению части людей, в Париже множество раз, когда случалось жениться детям горожан-ремесленников, как то златокузнецов, чеканщиков по золоту, коротко говоря, представителям всех добрых ремесел, денег на то обыкновенно тратилось больше, чем на коронацию короля вкупе со всеми турнирами и всеми англичанами, при том, [что таковых не понимали мы, и они же нисколько не понимали нас][1748], при том, что я полагаю также, что причиной тому послужил великий холод, в таковое время стоявший и короткие дни, и посему же обошлись без роскоши.

597. Далее, как то доподлинно известно, в день каковой следует за Рождеством, в праздник Св. Стефана[1749], король покинул Париж, не оказав при том никаких милостей, от него ожидавшихся, как то освободить заключенных[1750], или не отказаться от налогов, вспомощенствований, габелей[1751], четвертин или же прочих дурных обычаев, противоречащих правде и праву[1752], и никто не озаботился о том, ему о том донести, ни тайно, ни открыто, столь то было ведомо. И это при том, что никогда в Париже не оказывали столь великой чести королю, случись ему прибыть в город после коронации, несмотря на малое количество людей, малые заработки, середину зимы и великую дороговизну всех продуктов, и в особенности же дров, ибо за жалкий пучок сырых прутьев, из раза в раз запрашивали IIII или даже VI турских денье, и как то доподлинно известно, еще не случалось видеть зимы столь суровой, в каковую не случалось недели без жестоких заморозков, длившихся по II или же III дня, и снег валил ночью и днем, вкупе с дождем, и таковая же погода стояла со дня Всех Святых[1753].

1432

598. На XIII день января, после отъезда короля, в течение следующих XVII дней морозы стояли столь суровые, что [Сена], в каковой же вода поднялась весьма высоко, залив даже площадь Мортельри, вплоть до самого Корбея[1754] была покрыта льдом, и это же было весьма удивительно, ибо ибо после понедельника, когда ей случилось замерзнуть, во вторник весь день, и всю ночь дождь лил беспеременно, и прекратился едва ли в завершении дня, и погода стояла теплая, и в завершении дня такового вторника едва лишь ему случилось прекратиться, ударил весьма суровый и жестокий мороз, продолжавшийся затем, как то ранее было сказано, в течение последующих XVII дней. И после начала такового мороза, река покрылась льдом, каковой же лед принялся медленно таять и [таяние это] продолжалось беспеременно днем и ночью, пока река частично не освободилась ото льда, и ничуть при том не повредив мельницы и мосты, и так продолжалось в течение последующих VI дней. Морякам же случалось утверждать, что у такового льда толщина доходила до II футов[1755], и так по всей видимости и было, ибо по тому льду ходили и выстругивали колья, дабы таковыми защитить мельничные колеса, едва таковой лед начал таять, и и таковыми же кольями и прочими орудиями колоть лед, при том что его количество от того не уменьшалось. И как то доподлинно известно, по милостью Господа Нашего, сказанный же лед растаял столь медленно, как о том сказано было ранее, при том, что причинил великое зло, ибо тогда великое множество зерна, сала, яиц, сыров доставлено было в Мант, дабы затем таковые переправить в Париж, и все это или почти все пропало безвозвратно, ибо ранее того времени дождь лил весьма сильно, и погода ухудшилась на долгое время, так что им было весьма дорого таковую пережидать и платить соответствующие пошлины, так что торговцы лишились едва ли не всей своей прибыли.

599. Далее, в сказанное же время, жалких пучок прутьев или даже длинных щепок, стоило V или даже VI денье, и другого дерева не было [в наличии], и посему регент позволил доброму народу рубить лес, что в Брюйере[1756], и таковым образом парижанам сделалось некое облегчение.

600. Далее, на XX день февраля тысяча CCCC XXXII года из Иерусалима прибыл папский легат, кардинал Св. Креста[1757], дабы помирить между собой двух королей, из каковых одного звали Карлом Валуа, и он полагал себя королем Франции по прямому родству[1758], другого же звали Генрихом, каковой полагал себя королем Англии и Франции по праву завоеваний, совершенных покойным его родителем[1759], и таковой же легат исполнял свое дело с великим тщанием, так что оба они ему пообещали повиноваться любым его распоряжениям, каковые приняты будут на великом съезде, и таковому же [съезду] предстояло быть в этом же году в Базеле[1760], что в Германии, после чего, он, выслушав обоих, покинул Париж, отправившись с визитом ко всем иным христианским сеньорам[1761].

601. Далее, в следующем после того марте, воды стояли столь высоко[1762], что залили собой Гревскую площадь[1763], что в Париже, и достигли городской ратуши, и на площади Мобер[1764] покрыли собой половину хлебного рынка, и все огороды[1765] от самых ворот Сен-Мартен вплоть до ворот Сент-Антуан были ими полностью покрыты вплоть до VIII дня апреля-месяца. Начиная же с Рождества и вплоть до Пасхи года тысяча IIIIc XXXII, каковая пришлась на XX день апреля, зелени[1766] не ели вовсе, ибо содержимое одной только миски обходилось в блан, и это без учета приправы, и за добрые бобы просили XII бланов за бушель, а за горох — XIV или же XV.

602. Далее, на первой неделе марта арманьяки вознамерились занять Руан[1767], их же было около VII или же VIII xx[1768], поставивших себе таковую цель, и они же с помощью лестниц захватили величайшую из крепостных башен, при том, что бывшие в городе скоро о том прознали, и прочие части крепости удерживали столь надежно, что таковым не удалось в них проникнуть, ни покинуть уже занятые. И тем же они были весьма подавлены и посему постановили сдаться на милость бывших в городе, после чего на XVI или же XVII день сказанного же марта-месяца из таковых C и XIIII обречены были на смерть, и это без учета тех, каковые должны были выкупить свою жизнь, или же были утоплены.

603. Далее, продолжались заморозки и град, и погода была холодной сверх всякой меры, ибо в субботу V апреля, в год тысяча IIIIc XXXII, снег падал весь день напролет. И в следующее за тем воскресенье, каковое именуется Страстным[1769], заморозки стояли столь великие и суровые, что от полуночи и вплоть до рассвета, все почки и цветы на деревьях, каковые успели уже распуститься, и все орешники вымерзли и погибли от холода.

604. Далее, в следующую за тем субботу, в канун Вербного Воскресенья[1770], посредством великого предательства захвачен был Шартр[1771], ибо туда зачастил некий орлеанец, видом своим добрый купец[1772], для какового дела обзавелся охранной грамотой, дабы наведываться в Шартр и покидать его [беспрепятственно], и всему городу стал известен как лучший из всех горожан. В сказанное же время ощущался в городе великий недостаток соли[1773], он же всех заверил, что доставит ее X или же XII повозок, в им же названный для того день, они же на то согласились. Засим же таковой прибыл в канун Вербного воскресенья, при том, что каждая из повозок нагружена была двумя огромными бочками, в каждой из каковых прятались двое людей, хорошо вооруженных, и еще двое латников притворялись возницами, для того вырядившись простое платье, ноги же их одеты были в узкие гетры[1774], и каждый в руке держал плеть; и тогда же ночью IIIm латников заполонили собой все деревни в округе и охраняли дороги, дабы никто не смог предупредить бывших в городе. Получив же для того необходимые наставления, сказанные возницы пустились в дорогу, и подъехали к воротам[1775], сказанный же предатель окликнул часовых, дабы те открыли перед ним ворота, ибо он, по его же уверению, вез для города большое количество соли и алоз[1776]. Те же горели желанием получить провизию, и посему послали сообщить капитану, каковой явился в скором времени, и встретил предателя, но пренебрег всякой проверкой, ибо с ними был коротко знаком, и приказал отворить ворота, предатель же, дабы унизить его [еще более], ему же вручил корзину алоз. Когда же II или же III повозки оказались внутри, то одна из них остановилась на [подъемном] мосту, и [убили того, кто сказанный мост должен был поднимать, и посему же мост] остался в опущенном положении, и тогда же бывшие в бочках выбрались наружу, при том, что каждый имел при себе огромный топор, и убили часовых, и тогда же к ним подоспело подкрепление, спеша изо всех сил, и проложило себе путь в город, и захватили ворота и вслед за тем весь город, ибо тогда еще было раннее утро и горожане еще не успели покинуть постелей. Епископ же, едва услышав о произошедшем, вооружился, и выступил против них с горсткой людей[1777], каковые же люди, с ним бывшие, вкупе со множеством горожан были схвачены и брошены в разные тюрьмы, таковым же образом их предал сказанный предатель, при том, что уверяли, будто за то ему обещано было IIIIm салюдоров[1778]. По причине же взятия сказанного Шартра, хлеб в Париже весьма вздорожал, ибо из [такового города] до того, как ему быть захваченным, поступало множество товаров.

605. Далее, стояла столь великая стужа, и ветер был столь силен по все дни напролет, что те немногие фрукты, каковые сумели удержаться на ветвях, таковым ветром были все сброшены вниз, столь ветер был морозен и силен, и таковая же стужа продолжала стоять беспеременно вплоть до праздника Перенесения Мощей Святителя Николая, что в мае[1779]. И как то доподлинно известно, на сотне миндальных деревьев было не сыскать и L орехов, и не было ни сливовых, ни прочих фруктовых деревьев, каковые не были бы изломаны ветром и изуродованы, на ореховых деревьях также отыскать можно было едино по одному ореху, по причине великих заморозков, стоявших по утрам. И едино возможно было разыскать лишь увядший мангольд[1780], каковой шел на отбросы, и как то воистину было известно, II или же III насытиться на один блан возможно было разве что капустой, тогда как сыры были весьма дороги, и даже весьма небольшая головка, влажная насквозь[1781], ныне обходилась в II или же IIII блана, и за II блана возможно было приобрести не более V яиц.

606. Далее, в первый день мая, тысяча IIIIc XXXII года, сеньор де л’Иль-Адам сделан был маршалом Франции[1782], и на той же неделе началась осада Ланьи[1783], и тогда как прево Парижа[1784] был весьма разумен, он приказал держать охрану вплоть до Шартра, и таковой же город желал вернуть, с помощью неких людей, в нем пребывавших, однако же, о планах таковых стало известно, после чего их же предали позорной смерти, и прево Парижа вынужден был отказаться от своих намерений.

607. Далее, на первой неделе следующего за тем июня, Жиль де Кламенси, рыцарь назначен был в охрану и для исполнения поручений прево Парижа, вплоть до возвращения прежнего[1785].

608. Далее, на таковой же самой неделе, некие люди, обретавшиеся в Понтуазе вкупе с некими же англичанами, бывшими им союзниками[1786], вознамерились отдать арманьякам город Понтуаз, но были в том замечены и схвачены, и признали, что в намерения их входило вырезать всех до единого, равно мужчин, женщин, и детей, и преданы были позорной смерти, тогда как потомство их покрыто было [позором], а жены их вкупе с детьми ввергнуты были в нищету[1787]. И в сказанное же время не поступало никаких вестей от герцога Бургундского.

609. Далее, в сказанный же год, в праздник Св. Иоанна Крестителя[1788], по воле Фортуны, погода выдалась весьма щедрой на молнию и гром, каковая же во многих местах содеяла великий вред, в особенности же в Витри[1789], ибо тамошняя колокольня, выстроенная из камня, была разрушена и сожжена, каковая же в падении своем повредила кровлю и своды, так что обломки их посыпались во внутренность самого монастыря[1790], и множество людей погребли под собой, и пятерых убили наповал, каковые же люди прибыли туда ради вечерней службы. И также в следующий за тем праздник Свв. Петра и Павла[1791], град выпал столь обильный, что случалось затем находить градины XVI дюймов в обхвате, и другие по виду своему словно игральные шары, от наименьшего до самой крупного, это же все происходило между Ланьи и Мо.

610. Далее, на XXIII день июля Гильом Сангвен лишился должности купеческого прево, и на таковую назначен был сеньор из Парламента, именем мэтр Юг Рапио[1792], и несколько ранее того, заменены были двое эшевенов[1793].

611. Далее, в воскресенье, в праздник Св. Лаврентия[1794], англичане вознамерились подчинить себе Ланьи[1795], и захватили внешнее кольцо фортов[1796], и водрузили на нам знамя регента, но закрепиться там не сумели, ибо находившиеся внутри совершили вылазку, и ударили на них спереди, оттеснив прочь, те же, что подошли на помощь бывшим в Ланьи[1797], со всей поспешностью ударили им в тыл. Посему же, англичанам пришлось весьма трудно, при том, что в день, когда им случилось между собой столкнуться, стояла великая жара, и духота, и пыль, англичанам же в том пришлось тяжелее, посему же многие из них полегли, как от рук своих врагов, так и по причине великой жары, всего же [погибло] до IIIc англичан и более того, тому же нечего было удивляться, ибо арманьякам в те времена случилось быть V против II, каковое преимущество в подобных делах весьма много значит[1798]. Им же едва случилось раскинуть палатки, подступив с осадой к таковому Ланьи, при том, что Фортуна, ежели она принимается вредить, поступает чем далее, тем хуже, ибо она препятствовала им многими к тому способами, ибо с понедельника до следующего за тем вторника река Марна вышла из берегов, так, что за одну сказанную ночь поднялась на IIII фута. И как то доподлинно известно, июль-месяц в сказанном году выдался весьма дождливым, и дождь продолжался беспеременно в течение XXIIII дней, тогда же как в августе установилась жара столь сильная, как никогда прежде, тогда как солнце сожгло все виноградники, где плоды уже успели завязаться, и по таковой же причине а также потому, что вино отправляемо было войску, вино в Париже поднялось в цене настолько, что стоившее в июле VI денье, в середине августа продавалось за III блана, при том, что и по этой цене его не удавалось найти, ибо все [содержатели таверн] заколачивали двери своих заведений[1799].

612. Далее, в среду, на неделе, последующей за праздником Вознесения св. Девы Марии, в день Св. Бернарда[1800], герцог Бедфорд вкупе со своими войсками снял осаду с Ланьи, тогда как преследование велось столь неотступно, что им пришлось оставить все свои пушки вкупе со всей провизией, пригодной для еды, а также великое множество бочек с вином, какового в Париже весьма не хватало, и то же относилось к хлебу, тогда как в Париже пшеница подорожала настолько, что в следующую за тем субботу цена за I сетье поднялась на XVI парижских солей. Извольте же видеть, как то происходило: ибо когда земля Бри разорена была одними[1801], вторые грабили Бос и Гатине[1802], и всю землю, каковая оказывалась в их власти, и поступали хуже сарацин, каковые враждебны установлениям Божиим, ибо им едино хотелось беззаконной властью своей угнетать бедных работников. Тогда же как сказанная осада снята была по причине столь позорного свойства, те, кого именовали арманьяками, преисполнились жажды творить зло, и никто не осмеливался более покидать Париж, несмотря на то, что подходило время сбора винограда, и Парижу по окончании осады Ланьи нанесен был великий вред, ибо с тем пропало безвозвратно великое количество провизии, каковой можно было питаться, и также весьма великое множество пушек и прочих орудий, посредством каковых можно было наносить противнику ущерб, при том, что утверждали, будто всего всего потери составили более чем сто пятьдесят тысяч золотых салюдоров[1803], при том, что цена такового салюдора была XXII парижских соля доброй монетой.

613. Далее, в сказанное же время была [в обращении] золотая монета, однако, не из чистого золота, и таковые же монеты именовались дурдеретами, цена же таковых монет равнялась XVI парижским солям[1804], притом что в скором времени цена таковых была объявлена в XIII парижских солей, [тогда как многие их у себя имели], и много на том потеряли.

614. Далее, в конце августа, помещена была в тюрьму аббатиса Сент-Антуанского монастыря[1805] вкупе с некими из своих монахинь, о каковых говорили, будто бы они согласны с мнением племянника сказанной аббатисы, не испытывавшего добрых чувств касательно города Парижа, и желавшего посредством измены отдать сказанный же Париж открыв Сент-Антуанские ворота[1806], и также им[1807] вменено было в обязанность сразу после того предать смерти часовых, что у ворот, а далее всех предать смерти без пощады, как то ими было совершено было захвате известного города[1808].

615. Далее, на XI день сентября, англичанами занято было некое укрепленное поместье, именуемое Морепа[1809], [в каковом же обретался] сеньор де Масси[1810], худший из тиранов человеческого рода, каковых только знала Франция, и с ним еще около M разбойников, среди каковых был некий Менге, признавшийся, что в некий старый колодец в один только день брошено было VII человек, один за другим, и далее их же добивали огромными камнями, и это не считая многих иных убийств, в каковых он признался.

616. Далее, в сказанный же год, пшеницы весьма недоставало, и посему дороговизна была таковой, что за сетье доброй пшеницы просили VII франков хорошей монетой, тогда как ячмень стоил IIII франка, и это же продолжалось вплоть до Дня Всех Святых[1811].

617. Далее, в сказанное же время, случилось умереть множеству среди молодежи и малолетних детей, причиной же тому была эпидемия.

618. Далее, на II день следующего за тем октября, занят был город Провен[1812], и тамошний же замок англичанами подвернут был разграблению и опустошен, и людей при том убивали, как то в обычае у подобных людей, но утверждали что таковое вполне согласуется с обычаями войны.

619. Далее, в сказанное же время, в Осере устроен был совет дабы вести переговоры касательно мира между двумя королями, и там же обреталось множество сеньоров из обеих партий[1813], и также множество — от герцога Бургундского[1814].

620. Далее, в сказанное же время, в Париже продолжался мор, каковой же погубил герцогиню Бедфордскую, супругу регента Франции, и сестру герцога Бургундского, по имени Анна[1815], любезнейшую из всех дам, каковые в то время обретались во Франции, ибо таковая была добра и красива, и в молодых годах, ибо таковой едва исполнилось XXVIII лет, когда ей случилось преставиться, и конечно же, парижанами были весьма любима[1816]. И как то доподлинно известно, преставиться ей случилось в Бурбонском отеле[1817], что подле Лувра, на XIII день ноября, в II часа после полуночи, с четверга на пятницу, отчего многие в Париже лишились всякой надежду, тогда как им на роду написано страдать.

621. Далее, в следующую за тем субботу, таковая же была похоронена [на кладбище, что у Целестинцев[1818], тогда как сердце ее похоронено было у Августинцев][1819], и когда тело ее несли на кладбище, при том [присутствовали монахи из аббатства] Сен-Жермен[1820], вкупе с клириками из Городского Братства[1821], из каковых все имели на себе черную звезду и несли в руках зажженную свечу, тогда как англичане, одетые все до единого в одежды своей страны, и во время того, как тело несли на кладбище, пели весьма жалостно.

622. Далее, на следующей за тем неделе, регент Франции отправился в Мант, где и оставался на протяжении следующих за тем трех недель, после чего же вернулся в Париж. И на той же неделе все, кто ранее отправился в Осер, дабы вести переговоры о мире, вернулись, не сделав ничего[1822], едино выбросив на ветер немалые деньги, а также потратив даром время. После их же возвращения, и поведали народу, что несмотря на приложенные ими величайшие старания, дело повернулось по-иному. Когда же народ доподлинно о том узнал, что принялся громко роптать против тех, каковые там побывали, посему же многих из них поместили по тюрьмам, и там надежно скрыли[1823], и сделано это было, дабы народ удержать от бунта, когда же таковые [заключенные] заплатили за свое содержание[1824], их выпустили на свободу.

623. Далее, когда разбойники, рыскавшие в окрестностях, доподлинно узнали что [на переговорах] ничего достигнуто не было, а также о смерти супруги регента, они пришли в таковое неистовство, что ни язычникам, ни волкам в своем неистовстве не случалось причинять христианам столько зла, каковое они вершили в отношении добрых крестьян и добрых торговцев. И как то доподлинно известно, не случилось ни единой недели, дабы они по два или же три раза не приближались к парижским воротам, и являли жестокость столь великую, что хватали монахов, монахинь, священников, женщин, детей и мужчин, возрастом по LX или же IIIIxx лет[1825], и никто не мог освободиться из их рук, не заплатив за себя огромный выкуп, или же погибнув, и не случилось ни единого сеньора, каковой бы предпринял какие-либо усилия, дабы их остановить.

1433

624. Далее, в четверг на VIII день января, регент приказал отслужить поминальную мессу по супруге своей в [монастырской церкви], что у целестинцев[1826], и каждому роздано было [милостыни] по II блана, и сего же таковая раздача составила XIIII тысяч[1827], тогда как воска было израсходовано IIIIc ливров[1828].

625. Далее, в это же время, морозы стояли столь сильные, что Сена, в каковой вода поднялась столь высоко, что залила улицу Мортеллери[1829] там, где она выходит на Гревскую площадь[1830], и воистину мороз был тогда столь силен, что в течение двух дней и ночи она промерзла столь сильно, что освободилась ото льда не ранее, чем после праздника Св. Винцента[1831]. По таковой же причине все съестное весьма поднялось в цене, в особенности то касалось зерна, каковое можно было превратить в муку, ибо за пшеницу просили ныне VIII франков, тогда как малые бобы — равно двух-или трехлетние, каковыми имели обыкновение кормить поросят, обходились в V франков за сетье, ячмень — в V или же VI, малый горошек и нигелла[1832] выросли в цене в равной к тому степени, и в Париже питались едино хлебом, каковым в прежние времена имели обыкновение кормить собак, и таковой же хлеб был столь мал, что легко умещался в человеческой ладони.

626. Далее, на IIII день февраля[1833], регент отбыл прочь, и отправился в Нормандию, дабы там собрать огромную талью в IIc тысяч франков, каковая же ему была обещана загодя[1834], в бытность такового же в Манте, как о том ранее было сказано.

627. Далее, на таковой же неделе, председательствующий [в Парламенте], иными же словами Филипп де Морвилье[1835] отставлен был от всех королевских должностей, на место же его назначен был на правах заместителя мэтра Робер Пье-де-Фер[1836], проживающий по соседству с воротами Сен-Мартен.

628. Далее, на последней неделе марта, в Корбее велись переговоры[1837], и там же все оставались вплоть до окончания Великого Поста и еще долее того. На таковых же переговорах присутствовал [кардинал Св.] Креста[1838], вкупе с епископом Парижским, и множество иных епископов и важных господ с от одной и другой партии, из места ведения таковых переговоров в Париж отправлен был епископ, прибывший в Корбей вкупе с кардиналом, каковой же на Страстной неделе отслужил божественную мессу, и освятил миро и благословил елей[1839], и а также новоназначенных священников, диаконов, иподиаконов, и прочих тонзурованных аколитов[1840], при том, что таковая же церемония состоялась столь ранним утром, что множество духовных лиц из всех орденов при том не смогли присутствовать, после чего все они в тот же день отправились в Корбей.

629. Далее, в сказанном же году, в год тысяча IIIc XXXIII, в канун Пасхи холод стоял столь жестокий, что не было не единого дня без заморозков, и даже в день Св. Марка[1841] холод стоял столь жестокий, что переносить его можно было едино с великим трудом, ибо после обеда выпал весьма обильный снег и град.

630. Далее, на Троицу, каковая в сказанном же году пришлась на последний день мая тысяча IIIIc XXXIII года стоял жестокий холод.

631. Далее, в таковое же время наш регент Франции, герцог Бедфордский на XX день апреля, следующий за днем, именуемым Квазимодо[1842], взял за себя дочь графа Сен-Поль, племянницу канцлера Франции[1843].

632. Далее, на VII день мая в полночь арманьяки ворвались в город, именуемый Марсель-ле-Пари, и там совершили много зла, как то хватали мужчин, женщин и детей, за каковых получили весьма великий выкуп, и также уходя, убивали и резали, поджигали монастыри, и в таковом же случае захватили весьма великую добычу, каковое же дело для Парижа обернулось великой бедой, ибо по таковой же причине все выросло в цене еще более чем прежде, и таковым же образом они отправились затем [в Шартр. И скором времени после того] явились перед Крепи-ан-Валуа, каковой же город англичанами был занят несколько ранее, тогда как сейчас посредством предательства перешел к арманьякам, они же чинили над добрыми его обитателями насилия одно за другим[1844].

633. Далее, в следующем за тем июне, изначально устроены были переговоры в Корбее ради заключения перемирия или же мира, и удержания оружия между двух королей, тогда как епископ теруаньский, канцлер Франции для короля Генриха, в таковой же период времени, что отделял первое заседание от последнего, отправился в Нормандию, и там собрал гарнизоны[1845], и таковые доставил в Париж на первой неделе июля, и вслед за тем отправился на переговоры в Корбей. И когда же от него потребовали заверить печатью сказанный договор, каковой заключен был между кардиналом и канцлером короля Карла, епископом Реймсским[1846], вкупе с иными сеньорами, он не пожелал ничего делать[1847], и посему же все разъехались прочь, в весьма дурном расположении духа, и кардинал отправился на великий собор в Базеле, дабы принести с собой известие, что бывшие на переговорах уехали прочь, тогда как архиепископ Реймсский уехал прочь уехал прочь в великой печали и всем видом своим и и поведением своим выражал великое свое огорчение касательно того, как обернулось все дело, при том, что ничего не мог касательно того предпринять. Таковой же канцлер для короля Генриха, отъехав прочь, и людей, каковых привел с собой отправил напрямую в Мильи-ан-Гатине, и они же захватили монастырь и город, и все сожгли огнем и поступали хуже сарацин, и язычников, [каковые войну вели с] сарацинами.

634. Далее, в это же время, в год тысяча IIIIc XXXIII рожь продавалась по цене IIII парижских ливра, или более того, и прочее в том же роде, тогда как на последней неделе июня из Нормандии прибыла пшеница, в количестве столь великом, что в первую неделю июня, по всему Парижу объявляли о продаже доброй смеси[1848] по цене XXIIII парижских солей, что никогда не слышано было ранее, ибо пшеницы продавали словно уголь[1849], тогда как в следующую за тем среду, хлеб, ранее стоивший VIII денье упал в цене до IIII денье, ибо в сказанном же году урожай пшеницы случился весьма добрым и и весьма же обильным, и тогда же август выдался весьма ясным, при том, что в таковое же время случилось быть великому моровому поветрию, в особенности среди маленьких детей, по вине бубонов[1850] вкупе с черной оспой, и в таковое же время герцог Бургундский все еще не появлялся в Париже, как вы о том были наслышаны ранее[1851], и также регент со времени своей женитьбы[1852] не появлялся более в Париже, передав дела регентства вышеназванному епископу Теруаньскому[1853] вкупе с его присными.

635. Далее, в этот же год август выдался столь ясным, как то не случалось ранее на человеческой памяти, и пшеница вкупе с овощами уродились весьма добрыми, при том, что тогда же случилось быть великому моровому поветрию, [явившем себя бубонами и жестоким мором, каковой мор со времен Великой Чумы], случившейся в год тысяча IIIc XXXXVIII не был ни столь столь свиреп ни столь обилен, при том, что уберечься от него невозможно было ни посредством кровопусканий, ни промываниями[1854], ни добрым тщанием, и ни мужчины ни женщины, ежели на теле их являлся бубон, заканчивали едино смертью, таковому же [мору] положил начало март тысяча IIIIc XXXIII года, и таковой же свирепствовал едва ли не до начала года IIIIc XXXIIII, [ибо молодежь умирала беспрестанно].

636. Далее, в указанное же время, на последней неделе сентября, некие жители Парижа, люди с добрым достатком, составили между собой сговор весьма проклятого свойства[1855], ибо ими было приказано, дабы в Париж позволено было въехать множеству шотландцев, носивших красные кресты[1856], их же было до IIc или более того, они же вели с собой около сотни из своих людей, самых сильных и отважных, носивших белые кресты[1857], и руками, связанными весьма простыми узлами, и оружием, прикрытым [одеждой], им же предстояло прибыть через ворота Сен-Дени и Сент-Антуан, тогда как вокруг Парижа в засаде должны были разместиться III или же IIIIm арманьяков, в оврагах и прочих скрытых местах, каковых вокруг Парижа было достаточно и даже более того, им же следовало привезти своих пленников около полудня, когда страже у ворот пришло бы время обедать, им же следовало перебить всю стражу у ворот и всех прочих поблизости, входящих или же выходящих, будь то в полях или же в самом городе, и далее занять обе бастиды[1858], о каковых сказано было выше, и после чего отправить за теми, кто скрывались в засаде, и всех изрубить мечами. Но Господь, сжалившись над городом, позволил прознать о проклятом их побуждении, и собственный их порыв обратил против них самих, как говорит псалмопевец[1859]: «Кто рыл и выкопал яму, сам в нее упадет.», ибо часть из таковых лишилась головы, другие же — отправились в изгнание и лишились своего достатка, и жен и детей своих ввергли в нищету, и подверглись осуждению вкупе со своими наследниками, и навлекли на себя ненависть обеих сторон[1860].

637. Далее, на этой же неделе обнаружились иные[1861], продавшие сказанный город за денежную сумму, каковую им предстояло получить, им же предстояло прибыть в канун праздника Св. Дионисия[1862], и на малых лодках проникнуть во рвы, что между воротами Сен-Дени и Сент-Оноре, ибо в таковом месте никого не было, и далее всех перебить, как о том сказано было ранее. И как то воистину известно, первые ничего не знали о вторых, как они в том сами признались, и как то оглашено было на Крытом Рынке[1863] когда им рубили головы. И таковым же лодочникам следовало проникнуть [в город] в день праздника Св. Дионисия[1864], они же строили планы весьма жестокого свойства и собирались в полях вкупе с самим городом пролить весьма много крови, не щадя ни детей ни женщин, тогда как славнейший мученик, монсеньор Св. Дионисий[1865], не пожелал остаться безучастным к жестокости, каковую они желали учинить в добром городе Париже, и каковой город ему уже ранее случилось охранить от таковой погибели многих еще более грозных, святой своей молитвой.

1434

638. Далее, в пятницу на XXIX день января тысяча IIIIc XXXIIII года, в Париж гнали великое множество скота, как то около IIm свиней, великое множество [рогатого скота и великое множество] овец, арманьяки же, каковые здесь имели своих наушников, вышли им наперерез несколько далее Сен-Дени, капитаном какового [города] был некто по имени Ла Гир[1866], их же было числом вдвое более чем тех, кто гнали скот, и каковых же они разбили и убили из таковых большую часть, и захватили добычу и купцов, и таковым положили для освобождения весьма тяжкий выкуп, и покончив с резней, отправились на поле собирать пленников, и всем, безразлично живым или мертвым, носившим на себе английские знаки[1867] или же говорившим по-английски, перерезали горло, при том, что возвращаться на поле боя и перерезать горло христианам, каковые ими же были убиты, представляется делом весьма бесчеловечным.

639. Далее, на следующей за тем неделе, они же ночью проникли в Витри, каковой ограбили до нитки и сожгли огнем, при том, что на следующий за тем день бывшие в Париже пустились за ними в погоню, и тогда же XIII бедных пахарей, двигавшихся за парижанами вслед, несколько отстали от такового отряда, желая разыскать и вернуть себе некую вещь, им принадлежавшую, о чем прознали арманьяки и выступили против них, и в скором времени таковых схватили и перерезали им горло.

640. И в указанное же время они заняли город и замок Бомон[1868], а на XXVII день февраля у парижан отняли столько лошадей[1869], столь то могли, но добравшись до места, в скором времени положили для себя лучшим искать спасения в бегстве, при том, что даже во время такового бегства, они не погнушались на обратном пути присваивать себе коров и быков, и все, что было можно, хотя и не столько, сколь им то было желаемо, и сколь ясно о том можно судить, даже лучший из них не стоил ничего.

641. Далее, в сказанное же время, от регента не было никаких вестей, и дела правления вел едино епископ Теруаньский[1870], канцлер Франции, и никто иной, каковой же был народу весьма ненавистен, ибо люди передавали друг другу тайком, и то доподлинно было известно, что таковой всеми силами противодействовал тому, дабы во Франции установлен был мир[1871], и по таковой же причине стал вкупе с приспешниками своими стал всем ненавистен, сколь то был ранее император Нерон, при том, что мне отнюдь не ведомо, заслужил ли он подобного или нет, но Господу то ведомо доподлинно.

642. Далее, в таковой же год тысяча IIIIc XXXIIII Пасха пришлась на XXVII день марта, тогда как зима стояла весьма суровая, холодная, и морозная, ибо морозы ударили за VIII или же XV дней перед Рождеством [или около того], и стояли беспеременно в течение XXX дней, и не было дня, чтобы не стоял жестокий мороз. И находились клирики, преисполненные учености[1872], каковые утверждали, будто великий холод держаться будет вплоть до середины мая или еще долее, тогда как Господь Всеведущий, решил иначе, [ибо воистину], на памяти человеческой не выдавалось подобного марта, когда ни единого дня не шел дождь, и жара в течение всего сказанного месяца стояла такая, что уступала разве той, каковая стоит порой в праздник Св. Иоанна Летнего. И в течение всего Поста вдоволь было сельди копченой и свежепросоленной, ибо к середине Великого Поста за бочку доброй свежепросоленной сельди просили XXIIII или же XXVI парижских солей, а за кварту копченой сельди — X денье или же II блана, и столько же за свежепросоленную, за добрый горох — VI или же VII бланов, за бобы — IIII блана, за постное масло — VII бланов за пинту, и все это наилучшего качества, каковое только можно было изыскать в Париже.

643. Далее, в течение всего апреля-месяца, дождь не шел ни единого дня, тогда как на последней неделе сказанного ж месяца, на XVIII день, или же в праздник Св. Виталия, ударил жестокий мороз и все виноградники в сказанную же ночь вымерзли вкупе со всеми огородами, и ежели ранее того вид у таковых виноградников был красивейшим и обильнейшим из всех, каковые случалось видеть за последние X лет, весьма очевидно явлено было, что в мире этом мало вещей, на каковые можно положиться, ибо ибо вместе с заморозками явилось великое множество жуков и гусениц, и таковыми насекомыми перепорчены были все фрукты, а яблони вкупе со сливовыми деревьями остались без листвы, как то бывает на Рождество.

644. Далее, в сказанное же время война разгоралась все более, ибо те, что именовали себя французами[1873], обретавшиеся в Ланьи и других крепостях что, окружали Париж, по все дни рыскали поблизости от самих парижских ворот, грабя и убивая людей[1874], и никто из сеньоров не беспокоился о том, чтобы положить конец войне, ибо жалования их не выплачивались более, и довольствоваться им приходилось едино тем, сколько удавалось награбить, убивая и захватывая в плен мужчин всех сословий, вкупе с женщинами и детьми.

645. Далее, в начале мая тысяча IIIIc XXXIIII года, прибыл [в Париж] граф Арундельский[1875] вкупе с неким английским рыцарем по имени Тальбот[1876], и таковые силой заняли Бомон, и некие разбойники там обретавшиеся, каковых удалось захватить, были повешены, засим же [англичане] отправились далее к замку Крейль, что в Бовезе[1877], и засим же вернулись, не совершив ничего более.

646. Далее, в указанном же июле месяце отставлен был от должности купеческого прево Юг Рапио[1878] и сменены были также два эшевена[1879].

647. Далее, в сказанное же время от регента и от герцога Бургундского не было никаких вестей, как если бы они умерли, тогда как изо дня в день народ заверяли, будто таковые должны были в скором времени прибыть, вначале один, затем же другой, враги же изо дня в день подбирались к Парижу все плотнее, дабы хватать свою добычу, ибо никто тому не препятствовал, будь то англичанин или же француз, или же какой-нибудь рыцарь или сеньор, и собор в Базеле, что в Германии, все продолжался, тогда как вестей и оттуда не поступало никаких.

648. Далее, в сказанное же время в канун [праздника] Св. Ремигия, добрая пшеница продавалась за XXIIII парижских соля.

649. Далее, в августе месяце, на II день[1880], в Нормандии в неких селениях англичане подняли возмущение[1881], и таковых же XIIc полегло под мечами, и таковое же событие произошло в окрестностях Сен-Совера-сюр-Див[1882].

650. Далее, на VII день октября-месяца, каковой пришелся на четверг, задул жесточайший ветер, из всех, каковым довелось случиться в течение L лет[1883], до того бывших, и тогда же был второй час после обеденного времени, или около того, и таковой же утих между десятью и одиннадцатью часами ночи, и за таковой же недолгий период времени по всему Парижу обрушил навзничь несчетно домов и труб, и за городской чертой сломал бессчетно ореховых и яблоневых деревьев. И он же без сомнения послужил виной тому, что подле моего дома развалилось старое здание, каковое сложено было из огромных камней, при том, что ветер три таковых [камня] весом равных бочонку воды или же вина[1884], отбросил прочь в чуждой сад, на расстояние XIII футов. И как то доподлинно известно, он же поднял в воздух балку, бывшую частью сказанного же здания, и таковая же затем уместилась на стенах сада, при том, что каждый из концов пришелся на одну из стен, при том, что ни одна из таковых стен не была повреждена ни в малейшей степени, словно бы XX человек ее поместили таковым образом, столь бережно, как то было возможно, при том, что длина таковой составила не менее IIII туазов[1885], и таковым же ветром ее отнесло на расстояние V или же VI туазов[1886] прочь от места, где она была таковым же ветром поднята в воздух, и я же заверяю вас, что все описанное видел собственными глазами, столь же ясно, как все прочее на этом свете, и ежели бы кому довелось мне об этом рассказать, сам бы не поверил в подобное.

651. Далее, в Венсеннском лесу разыгралась столь жестокая буря, что за менее чем за V часов сказанный же ветер повалил навзничь более IIIc LX[1887] деревьев корнями вверх, ежели оставить вовсе упоминания о деревьях малых, коротко говоря, за столь короткое время таковой сумел причинить столь множество бед, что подобное достойно всяческого изумления.

652. Далее, вино было столь дорого, что менее чем за III блана было не купить даже такового, что вовсе никуда не годилось, тогда как в день Св. Андрея[1888] за наилучшую пшеницу просили XXII парижских блана, и за прочее зерно подобным же образом разумную рыночную цену.

653. Далее, на XVIII день декабря IIIIc XXXIIII года около II часов послеобеденного времени, регент вернулся в Париж из Нормандии[1889], привезя также свою супругу, и посему приказано было выйти навстречу ему, за городскую черту, торжественным ходом монахам нищенствующих орденов, и представителям [всех] приходов, в облачениях, с крестами и кадилами, как то делается при встрече Господа[1890], тогда как у бастиды Сен-Дени обретались дети, из хора, что в соборе Нотр-Дам, каковые пели весьма мелодично, когда таковому случилось въехать через ворота Сен-Дени вкупе со своей супругой, тогда как ослепленный народ кричал ему Noel! Коротко говоря, ему оказана была таковая честь, какую оказывать полагается Господу.

654. Далее, о сказанной вольнице, каковую уничтожили по соседству с Сен-Совер-сюр-Див, не говорили более[1891], за исключением того, что в Париже находились те, кто о том жалели, и другие, утверждавшие, что они того заслужили, тогда как некие англичане уверяли также, что все поступлено с ними было по справедливости, ибо таковые разбойники желали помешать благородным творить свою волю, и что таковое дело исполнено было по праву[1892].

655. Далее, в сказанное же время, от собора, что продолжался в Базеле не было никаких известий[1893], ни с гонцами[1894], ни доставленных в Париж иным образом, словно бы таковые [клирики] все поголовно обретались в Иерусалиме[1895].

1435

656. Далее, в сказанном же году вплоть до дня Св. Андрея[1896] стояло тепло, тогда как сказанный же день ударил мороз столь жестокий, что это было весьма удивительно, и держался беспрерывно в течение четверти года без IX дней, тогда как не наступало даже малейшей оттепели, и снег шел беспрерывно в течение XL дней, как то днем, так и ночью. И Гревская площадь была оставлена, дабы на таковую сгружать с тачек снег, ибо король приказал от такового же освобождать улицы, при том, что освобождать их от такового не было возможности, ибо на следующий день все становилось как прежде, и посему удобства ради таковой [снег] принялись сваливать в места, где улицы шли под уклон, в огромные кучи [словно сено, по] всему Парижу, ибо ранее не случалось чтобы снег не таял и дождь не шел, ежели стояли столь жестокие морозы и снегопад был столь великий. Касательно же льда, как то доподлинно известно, целиком не истаял вплоть до праздника Благовещения св. Богородицы, что в марте, за семь дней до окончания такового [месяца][1897].

657. Далее, на X день февраля регент вкупе с супругой покинул Париж.

658. Далее, герцог Бургундский не прибыл и не собрался в Париж с того самого времени, о каковом сказано было ранее[1898].

659. Далее, в сказанном же году вино продавалось за столь дорогую цену[1899], что пинту [вина] даже самого скромного качества, не приобрести было менее чем за III блана, касательно же пива, то по причине треклятой подати, каковой его обложили, то менее чем за VII бланов в неделю его также было не сыскать, и это не говоря уже о четверной подати[1900].

660. Далее, фрукты были столь дороги, что за сотню добрых яблок из Капандю[1901], ежели таковые были крупнее обычного, просили XVI парижских солей.

661. Далее, в конце марта вновь ударили морозы, и не проходило дня, когда не стояли морозы, окончившись едино после Пасхи, каковая в пришлась на XVII день апреля, и виноградники, каковые располагались в низинах и на пойменных лугах[1902] вымерзли все до единого, вкупе с бордолесскими яблонями[1903], каковые высажены были на виноградниках, а также прекрасной Сен-Викторской сосной[1904], прекраснее каковой по всей Франции не было видано, и также большая часть вишневых деревьев в таковом же году погибла по причине великих морозов, каковые продолжались беспеременно, без оттепелей или же дождей в течение четверти года с лихвой.

662. Далее, в таковом же году во дворах, куда солнце не проникало, случалось находить под слоем навоза[1905] огромные сосульки, и в самом деле, мне случилось таковые видеть собственными глазами в день Св. Ива[1906], и также в дуплистом дереве в таковом же году, обнаружено было ровным счетом VII xx[1907] птиц, погибших от холода, и более того.

663. Далее, в таковом же году миндальные деревья[1908] не цвели почти, или вовсе, как то доподлинно известно.

664. Далее, в страстной четверг[1909], в каковой день торгуют салом[1910], на XIIII-й [день] апреля, прибыл в Париж герцог Бургундский в сопровождении весьма благородной свиты из сеньоров и дам, и вез с собой супругу свою, герцогиню[1911], и красивого сына, какового она родила в браке с ним[1912], и также троих юношей, рожденных вне брака, и с таковыми красивую девушку[1913], и старшему из таковых не исполнилось еще и X лет или около того. И также его сопровождали три повозки, крытые золоченой тканью, и носилки, в каковых везли[1914] сына его, рожденного в браке[1915], ибо все прочие хорошо держались в седле, и все необходимое для него вкупе с его же людьми доставлено было на ста больших повозках и порядка двадцати малых, и все они нагружены были оружием и артиллерией[1916], а также солониной и соленой рыбой, сырами, и бургундскими винами[1917]. Коротко говоря, здесь было все необходимое, каковое должно и следует иметь равно для мира, и для войны, ибо также здесь обреталось множество шатров, дабы в таковых располагаться в поле, ежели в том случалась необходимость, и каждая из таковых больших повозок обходилась в день в XI парижских солей, тогда как малая повозка — в II франка[1918].

665. Далее, он же Пасху отпраздновал в Париже, и там же держал свой двор, каковой открыт был для всех приходящих, и в день, за тем следующий, Университет ходатайствовал перед таковым касательно установления мира[1919]. И в следующий за тем вторник он же устроил в целестинском монастыре весьма добрую поминальную службу по усопшей герцогине Бедфордской, бывшей ему сестрой, каковая там же была погребена, и совершил весьма богатые подношения деньгами и восковыми свечами[1920], и все духовные, каковые только желали, явились туда и присутствовали на мессе[1921].

666. Далее, в следующую за тем среду благородные девицы вкупе с горожанками отправились к герцогине Бургундской, с весьма жалостной мольбой, дабы таковая приняла на себя хлопоты по установлению мира в королевстве Французском, и таковая же им ответствовала весьма милостиво и смиренно, говоря: «Добрые мои подруги, таковое дело из всех, что есть в этом мире составляет величайшее мое желание, о каковом же я молю господина своего беспрестанно, ежедневно и еженощно, по причине великой нужды, здесь являющейся, и каковую приходится мне лицезреть, и я же знаю наверняка, что господин мой также имеет к тому величайшую охоту и ради таковой же цели готов положить тело свое и достояние.» Тогда же они весьма ее возблагодарили и простились и удалились прочь.

667. Далее, в следующий за тем четверг, на XXI день апреля, герцог вкупе с супругой отправились прочь из Парижа, дабы в первый день июля оказаться в на переговорах в Аррасе[1922].

668. На первой же неделе мая граф Арундель был наголову разбит и оказался в плену, а люди его погибли от рук арманьяков, он же сам был ранен, это же случилось при Герберуа[1923].

669. Далее, в ночь с последнего дня мая на первый день июня после полуночи арманьяками занят был город Сен-Дени[1924], от чего произошло столько бед, что город Париж оказался словно бы в осаде и никаких припасов стало невозможно доставить по реке или иным каким способом[1925]. И [арманьяки] ежедневно приближались к Парижским воротам, и всех парижан, каковые из них выходили или наоборот, входили, убивали на месте, а женщин и девиц брали силой, и принудили выкосить весь хлеб в окрестностях Парижа и никто им в том не противодействовал, и далее вменили себе в обычай всех тех, кому перерезали горло, будь то крестьяне или же иные люди, бросать посреди дорог, и то же касалось и женщин[1926].

670. Далее, к концу августа явилось множество англичан, иными же словами сир Юиллеби[1927] и сир д’Эскаль[1928], и сир Стаффорд и его племянник — бастард Сен-Поль[1929], и множество иных английских сеньоров. И на последней неделе августа [таковые] осадили бывших в Сен-Дени, и отрезали их от реки, именуемой Кру[1930], и ради того, чтобы выстроить себе жилища, разорили все дома, что в Сент-Уэне, Убервилье и Ла-Шапель, коротко говоря, о всех окрестных деревнях, так что не осталось ни двери, ни окна, ни железного перекрытия, и ничего иного, что можно было бы унести с собой, и также, когда таковым случилось разместиться, в полях не осталось ни гороха, ни бобов, и ничего иного, и опустошили все, что еще было на земле, и срубили виноградные лозы вкупе с плодами, и таковыми покрыли сверху свои жилища, и когда им случилось наконец разместиться, отправились грабить все деревни в окрестностях Сен-Дени. Когда же бывшие в Сен-Дени увидели, что оказались в осаде, то принялись устраивать частые вылазки и таковых убивали во множестве, и и будучи внутри также их убивали из орудий больших и малых, в особенности из малых и длинных орудий, именуемых «ужами»[1931], ибо ежели в кого попадали из подобного орудия, он едва ли мог избежать кончины.

671. Далее, в день последующий празднику Рождества Богородицы[1932], таковые устроили штурм против бывших в Сен-Дени, тогда как последние защищались столь хорошо, что убили множество англичан и также немало знатных рыцарей и прочих, и также был убит племянник сира Фасто[1933], и посему же тело его рассекли на куски и варили в котле на кладбище Св. Николая, столь долго и старательно, что кости отделились от плоти, после чего были весьма хорошо очищены, и затем уложены в короб для последующей отправки в Англию, тогда как внутренности вкупе с плотью и водой схоронены были в широком рву на сказанном же кладбище Св. Николая[1934].

672. Далее, в указанном же году август выдался весьма ясным, и доброго хлеба уродилось в изобилии.

673. Далее, в указанном же году шелковичные деревья не принесли вовсе шелковиц, при том, что персиков уродилось столько, что никогда не видано было ранее, ибо за сотню весьма спелых [персиков] просили II парижских денье, или же II турских, а порой и менее того.

674. Далее, миндаль не уродился вовсе.

675. Далее, переговоры в Аррасе все продолжались, тогда как в Париже в сказанное время не получали оттуда никаких вестей.

676. Далее, герцог Бедфордский, бывший регентом Франции по смерти Генриха, короля английского, преставился в Руане на XIIII день сентября, в день Св. Креста.

677. Далее, арманьяки, обретавшиеся в Сен-Дени, в воскресенье, XXIIII сентября, тысяча IIIIc XXXV года, заключили перемирие, и в ту же ночь иные, державшие их сторону, заняли Меланский мост[1935], тогда как обретавшиеся в Сен-Дени, когда с таковыми пожелали вести переговоры, стали еще более наглыми, чем ранее, и потребовали для себя во время таковых переговоров возможности удалиться прочь, унося с собой все, что им будет желаемо и возможно, и дабы никто им в том не препятствовал, и таковое соизволение было им дано сеньорами, державшими осаду. И они же отбыли прочь в день Св. Ория, на IIII день октября[1936], и насмехаясь над англичанами, таковым говорили: «Замолвите за нас словечко перед королями, каковые погребены в аббатстве Сен-Дени, а также перед всеми вашими соратниками, капитанами[1937] и прочими, каковые также там погребены». Их же было всего едва ли не XIIII или же XV сотен, весьма хорошо одетых, на добрых конях, тогда как во время стычек и попыток штурма полегло едва ли не IIIIc или около того[1938], и это при том, что таковые испытывали великую недостачу пресной воды и соли, и вина, и также по причине, что таковые не привезли с собой лекарей, множество раненых умерло, ибо нечем было им помочь, и ежели не отведена была прочь река[1939], с ними не удалось бы столь просто поладить касательно ухода.

678. Далее, двумя днями позднее таковые явились под Парижем, мародерствуя, грабя, захватывая в плен мужчин, женщин, и детей, так что никто не осмеливался более выходить в поля, тогда как англичане обретались в Сен-Дени, и грабили город, не оставляя ничего, столь кто было в их силах, и посему, город Сен-Дени был разрушен, и когда же они ограбили его целиком [сколь то было в их силах], то снесли ворота и стены, и сделали таковой открытым городом, и по все время, сколь длилась осада, епископ Теруаньский, бывший канцлером, едва ли раз или же два раза ночевал вне расположения войска[1940], и превратил остров Сен-Дени[1941] в малую крепость, окружи таковой со всех сторон весьма глубокими рвами.

679. Далее, королева Французская Изабелла, супруга покойного Карла VI преставилась в отеле Сен-Поль, в субботу, на XXIIII день сентября, тысяча IIIIc XXXV года, и в течение трех дней видеть ее мог любой желающий, после чего приказано было, как и полагалось подобной даме[1942], дабы [тело] ее сохраняли вплоть до [четверга], XIII октября, и затем доставлена была в Сен-Дени в IIII часа послеобеденного времени, и впереди тела выступали XIIII звонарей[1943], и несли сотню факелов, тогда как из фрейлин при таковой обреталась единственно дама Баварская[1944], и некое число благородных девиц также шли за гробом, каковой несли на своих плечах XVI мужчин[1945], одетых в черное, тогда как изображение ее[1946] сделано было весьма искусно, ибо уложено было столь верно, что она казалась спящей, и держала в правой своей руке королевский скипетр. И таковой же день заупокойные молитвы прочитаны были весьма торжественно, тогда как аббатом Сен-Женевьев, и всеми прочими устроены были в Париже [подобающие] процессии.

680. Далее, на следующей за тем день, по окончании мессы, [тело ее] помещено было на корабль, и таковым образом доставлено для погребения по Сене вплоть до Сен-Дени[1947], что во Франции, ибо по причине, арманьяков, каковых за городской стеной, и во всех деревнях, что под Парижем, было великое множество, таковую не решились везти сухопутным путем.

681. Далее, в скором времени после взятия Меланского моста, в Париже все все поднялось в цене, за исключением едино только вина, тогда как хлеб, за каковой просили ранее XX парижских солей, ныне поднялся в цене до II франков, сыр, масло, равно коровье и растительное, а также хлеб, все выросло в цене наполовину или же на треть, и то же касалось мяса, и сало[1948] продавалось ныне по цене IIII бланов за пинту.

682. Далее, в таковое же время из Арраса, где велись переговоры, не было никаких вестей, словно бы они обретались в IIc лье от Парижа.

683. Далее, на сказанных же переговорах не достигнуто было ничего, послужившего бы ко благу Парижа, ибо каждый радел об интересах своей стороны, дабы то послужило ему самому на пользу.

1436

684. Далее, когда французы[1949] или же арманьяки, поняли, что иного соглашения им не добиться, они усилили свой натиск еще более, и со всей мощью своей обрушились на Нормандию, и в скором времени заняли наилучшие морские порты, как то Монтивилье, Дьепп, Арфлер и прочие добрые города и крепости[1950], в количестве достаточном, после чего подошли вплотную к Парижу, и утвердились в Корбее, и Венсеннском лесу[1951], Боте, Понтуазе, Сен-Жермене-ан-Ле[1952] и многих иных городах и замках, что в окрестностях Парижа, по каковой же причине в город Париж не мог более попасть никакой товар, ни из Нормандии, ни из прочих мест, ни вверх, ни вниз по течению [Сены]. И посему же все товары во время Великого Поста весьма вздорожали, в особенности же бочковая сельдь, ибо случалось, что бочонок обходился в XIIII франков, и копченая сельдь также не уступала таковой в цене[1953], и по все время Великого Поста положение никак не улучшалось, а ко времени Пасхи пшеница вздорожала настолько, что за нее просить стали IIII франка, тогда как на Сретение даже за лучшую цена не превышала XX парижских солей.

685. Далее, в это же время каждый научился зарабатывать деньги[1954], при том, что заработки были столь малы, что добрые женщины, ранее научившиеся зарабатывать по V или же VI бланов в день, ныне готовы были отдаться за II блана и на таковые деньги существовали[1955].

686. Далее, в пятницу, на III неделе Великого Поста, отправлены были англичане во все деревни вокруг Понтуаза, дабы сжечь дотла всю пшеницу и овес, а также горох и бобы, каковые хранились по домам[1956], после чего унесли с собой прочь все, что только могли, и хуже того, что все таковые грабители захватили и увели с собой пленников, за каковых получили весьма большую прибыль. И как то доподлинно известно в Париже от людей, достойных всякого доверия, таковому огню было предано столько доброй пшеницы, предназначенной для помола, что таковой возможно было бы прокормить VIm человек в течение полугода[1957], при том, что бывшие в Париже в таковой же испытывали весьма великую нужду, как о том сказано было выше. И таковую же проклятую, дьявольскую войну поддерживали и желали продолжать беспременно трое епископов[1958], иными же словами, канцлер, человек весьма жестокого нрава, бывший епископом Теруаньским[1959], а также епископ, бывший ранее в Бове, а ныне — епископ Лизье[1960], а также епископ Парижский[1961]. И также доподлинно ведомо, что таковые в ярости своей безжалостно обрекли [на смерть] множество людей, равно тайно или же явно, посредством утопления или же иным к тому способом[1962], не считая тех, что полегли во время битв.

687. Далее, на неделе, что предшествует Вербному Воскресенью, в год тысяча IIIIc XXXV[1963] отправлены были комиссарии[1964] по всему Парижу, дабы выспросить, сколько у каждого в распоряжении было пшеницы, или же муки, или же овса, или же бобов, или же гороха[1965].

688. Далее, вышеназванные власти во время такового же Великого Поста понудили всех парижан, не исключая клириков и также монахов, под угрозой вечного проклятия, принять присягу быть добрыми и верными [подданными] королю английскому[1966], а тех, кто не желал приносить таковой [клятвы] терял свое имущество и изгонялся прочь, или же с ним поступали еще хуже того[1967], и никто не осмеливался против того поднять голос, или же тому воспротивиться делом. Тогда как в течение последних пятнадцати дней перед Пасхой, случился недостаток сельди, а также лука, ибо за VI луковиц, небольших размером, просили IIII парижских денье[1968], и все прочее было так же дорого[1969], при том, что никто не осмеливался ничего доставить в Париж, дабы не рисковать при том быть убитым.

689. Далее, насильственным к тому способом[1970], таковыми же властями все понуждены были носить на себе красные кресты[1971], под угрозой лишиться жизни и всего имущества, тогда как все начальствующие носили на себе широкую белую перевязь, усыпанную малыми красными крестами[1972].

690. Далее, в среду на Страстной неделе, отправились прочь из Парижа около IIIIc англичан, ибо таковым не платили жалования вовсе, и в следующий за тем Страстной четверг, продолжали обретаться в Нотр-Дам-дез-Шамп[1973], и творили там все зло, на каковое были способны, и съели весь сыр и яйца[1974], каковые там же смогли обнаружить, а также в окрестностях, через каковые держали путь, а также опустошали и грабили святые церкви, лишая таковые крестов, чаш и алтарных покровов, а также [ограбили] все дома добрых людей, коротко говоря, после таковых оставалось не более, чем после пожара, при том, что III или же IIII днями позднее им же преградили путь так, что едва ли не все они поголовно преданы были смерти[1975].

691. Далее, Пасхальный вторник[1976], парижские власти отправили прочь из города около полуночи не менее VI или же VII сотен англичан, дабы предать огню все большие и малые деревни, каковые обретаются между Парижем и Понтуазом на берегу Сены[1977], и когда же таковые достигли Сен-Дени, то ограбили аббатство[1978]. И как то доподлинно известно, в таковом же аббатстве некоторым из таковых же случалось присваивать себе реликварии ради серебряного их покрытия, и одному из таковых же случилось наблюдать за священником, служившим мессу, и она же ему показалась чрезмерно долгой, и когда священнику пришло время произнести Agnus Dei[1979], и слова освящения, и затем причаститься св. Крови[1980], великий мерзавец[1981] бросился в перед, и схватил чашу и алтарный покров, и вышел прочь, другие же присвоили себе покровы со всех алтарей[1982], и прочее, что смогли обнаружить в церкви Сен-Дени, и рассыпались по окрестностям, дабы чинить зло, сообразуясь с приказом им к тому отданным нашими же епископами вкупе с властями[1983]. Однако же, сеньор де л’Иль-Адам[1984] покинув Понтуаз, обретался в полях, и выступил против них и едва ли не всех таковых предал смерти и гнал их прочь, убивая и казня до самого Эпине[1985] и далее такового, до самых парижских ворот, иными же словами, до бастиды Сен-Дени[1986]. Но в таковой же день около IIc [из таковых], рассыпавшихся по деревням, прознав о таковых событиях и о том, как все произошло, скрылись в Сен-Дени в башне, именуемой башней Велен[1987]. Когда же сеньору де л’Иль-Адаму случилось увидеть, что таковые нашли себе убежище там, он объявил, что не уйдет прочь ранее, чем доберется до них живых или же мертвых, и оставил там своих людей, каковые озаботились тем, чтобы их схватить и в скором времени таковые же преданы были смерти без выкупа[1988], и это же случилось в пасхальную пятницу тысяча IIIIc XXXVI года, тогда как в сказанном же году Пасха пришлась на VIII апреля, и был таковой же год високосным, и первое воскресенье его отмечено было литерой G[1989].

692. Далее, в таковую же пятницу, что следует за Пасхой[1990], объявились у ворот Парижа сеньоры из вышеназванных носящих перевязь[1991], иными же словами, граф Ришмон[1992], бывший коннетаблем Франции для короля Карла, Орлеанский Бастард[1993], сеньор де л’Иль-Адам и многие иные сеньоры, вставшие прямо напротив ворот Сен-Жак[1994], и они же обратились к привратникам со следующими словами: «Позвольте нам оказаться в Париже мирным путем, иначе же вы сгинете все до одного от голода и дороговизны, или же иначе». Привратники же, глядя с высоты стен, увидели таковое количество латников, что не могли поверить, ибо ранее думали, что вся мощь короля Карла составит едва лишь половину того, что им случилось видеть. И посему они весьма испугались и весьма устрашились их ярости и посему согласились впустить таковых в город[1995].

693. Взятие французами Парижа в год тысяча IIIIc XXXVI[1996]. После чего первым оказался внутри сеньор де л’Иль-Адам, посредством лестницы, каковая была для него опущена, и утвердил французское знамя над воротами[1997], крича «Город взят!» Народ же по всему Парижу, прознав о таковой новости, укрепил на одежду прямой белый крест или же крест Св. Андрея[1998]. Епископ же Теруаньский, канцлер Франции, видя, как поворачивается дело, уведомил о том прево[1999] и сеньора де Уиллеби[2000], и всех прочих англичан, каковые вооружились наилучшим к тому образом, сколь то было для них возможно. И тогда же обитатели Парижа, воодушевленные [к тому] добрым горожанином по имени Мишель де Лаллье[2001], вкупе со многими иными, стараниями каковых осуществлен был сказанный захват, [также] вооружили народ, и отправились прямиком к воротам Сен-Дени, и в скором времени их было уже [около] III или IIIIc человек, как то парижан, так и жителей деревень[2002], питавших к англичанам вкупе с властями таковую ненависть, что желали едино им гибели.

По таковой же причине, что им поручена была охрана сказанных же ворот, вышеназванные власти, собрав воедино всех своих англичан, разделили таковых на III отряда, первый под командованием сира Уиллеби, другой же канцлера и прево, и еще один — Жана л’Арше[2003], жестокосерднейшего из всех христиан, сколь их есть на свете, и был таковой наместник прево столь великим злодеем, сколь и ханжой[2004]. Ввиду того же, что таковые более всего опасались того, [как поведет себя] Крытый рынок[2005], они же отправили туда прево вкупе со всем его отрядом, и он же по пути встретил своего товарища[2006], именем Ле Вавассер[2007], каковой сказал ему «Мсье, товарищ мой, сжальтесь над самим собой, ибо клянусь вам, что в нынешнем случае хлопотать следует о мире, иначе же мы все сгинем». «Как — ответствовал он — Предатель! Неужто ты с ними заодно![2008]» — и не говоря более ни слова, ударил его мечом поперек лица, отчего он упал, и затем, таковой же приказал своим людям его добить. Канцлер же вкупе со своими людьми, двигался по улице Сен-Мартен, и у обоих было под началом не менее II или же IIIc вооруженных людей, или же лучников, и все они ревели столь ужасно, сколь по все время было видано, чтобы кричал человек: «Святой Георгий! Святой Георгий![2009] Французские предатели! Вам всем конец!! И таковой же предатель л‘Арше ревел, что перебьет всех до единого, тогда как по всем улицам им не удалось разыскать ни одного человека, и едино на улице Сент-Мартен, перед [церковью] Сен-Мерри удалось им наткнуться на некоего Жана ле Престра, и еще одного по имени Жан дез Крусте, при том, что оба они были весьма добрыми жителями, и почтенными людьми, каковых они десять раз и более того предали смерти[2010]. И далее они продолжали двигаться вперед, ревя как о том прежде было сказано, и пуская стрелы в окна [домов], в особенности же на оконечностях улиц, тогда как цепи, поперек таковых улиц натянутые[2011], понудили их растерять весь свой задор. И посему таковые отправились к воротам Сен-Дени, где их ждал весьма добрый прием, ибо едва им случилось увидеть столько людей, и по ним принялись вести стрельбу из IIII или же V орудий, они были тем захвачены врасплох, и посему столь скоро, сколь только могли, бежали к воротам Сент-Антуан, и затворились все вместе внутри крепости[2012]. Вскоре же после того, в Париж въехал вышеназванный коннетабль вкупе с иными сеньорами, столь уверенно, будто за всю свою жизнь свою не выезжал за пределы Парижа, что было весьма великим чудом, ибо еще двумя часами ранее такового захвата, намерением таковых было вкупе со своим отрядом разграбить Париж[2013], и всех, каковые стали бы им сопротивляться, предать смерти, и по приказу же таковых, около сотни обозных возниц, каковые двигались позади войска, привезли с собой зерно и прочие припасы[2014], заявляя: «Париж предан будет грабежу, и посему, продав свои припасы таковым парижских злодеям, мы нагрузим свои телеги тем, что награблено будет в Париже, и захватим с собой золото и серебро, и домашний скарб, и тем обогатимся, так, что нуждаться не будем по всю свою жизнь». Однако же, некие обитатели Парижа, добрые христиане и христианки поспешили в церкви и воззвали к святейшей Марии-Деве и мсье Св. Дионисию, принесшему во Францию христианскую веру, дабы таковые молили Господа Нашего утишить ярости принцев, выше поименованных, вкупе с отрядами их. И в самом деле, случилось так, что монсеньор Св. Дионисий[2015] заступился [за город перед святейшей Марией-Девой[2016] и] святейшая Мария-Дева — перед Господом нашим Иисусом Христом, ибо когда им случилось оказаться внутри и увидеть, что им удалось силой проложить себе путь через ворота Сен-Жак, дабы иметь возможность оказаться внутри, они же оказались охвачены столь великим состраданием и радостью, что [часть] из таковых не смогла сдержать слез. И тогда же коннетабль, едва таковому же случилось оказаться в Париже, объявил [добрым] обитателям Парижа: «Добрые мои друзья, добрый король Карл благодарит вас C тысяч раз, вкупе со мной, от имени его, ибо вы столь смиренно отдали ему главнейший город королевства его, и ежели кто, безразлично к его состоянию, погрешил против монсеньора короля, будь таковой в отсутствии или же нет, таковому же все прощается»[2017]. И вслед за тем, не слезая с коня, приказал объявить при звуке труб, дабы никто не дерзнул, под угрозой быть повешенным за шею, своевольно вселяться в отель к горожанину, или иным способом навязывать ему свою волю, ни [такового] упрекать, ни чинить ему какое-либо недовольство, ни грабить кого бы то ни было[2018], безразлично к его состоянию, ежели таковой не уроженец Англии и не содержится на жаловании [у англичан], по каковой же причине парижские обитатели воспылали к ним столь великой любовью, что до наступления следующего дня все поголовно готовы были отдать жизнь свою и достояние дабы уничтожить англичан. После же такового объявления, [парижские] отели подвергнуты были обыску, дабы там обнаружить англичан, и все, каковые там были обнаружены, подверглись ограблению, и принуждены были к уплате выкупа. И множество обитателей города и граждан такового, каковые бежали вкупе с канцлером в воротам Сент-Антуан, были также ограблены, при том, что ни один человек, какого бы звания он ни был, и на каком бы языке не говорил, и какие бы злодеяния не совершил противу короля, не был предан смерти.

694. Далее, на следующий день после [такового] взятия, в день субботний, в Париж доставлено было столько товаров, что зерно, продававшееся ныне по цене в XX парижских солей, [еще в предшествующую тому среду стоило XLVIII или же L солей], тогда как старый рынок, что подле [церкви] Магдалины был открыт, и на таковом же торговали зерном, при том, что таковой же [рынок] оставлен был в течение XVIII или же XX лет, и в таковой же день VIII яиц продавались по цене I блан, тогда как в предшествующий тому день за V штук просили II блана, и о прочем съестном сказать можно то же самое.

695. Далее, те, каковые принуждены были к бегству к воротам Сент-Антуан[2019], положение свое сочли весьма плачевным, ибо оказались запертыми внутри, при том, что их так было столько, что все оказалось заполненным до отказа, тогда как в скором времени им дал о себе знать голод. И посему же, вступив в переговоры с коннетаблем, они сошлись на том, чтобы выплатить за себя немалый выкуп, и уйти прочь живыми и здоровыми, получив к тому охранную грамоту, и таковым же образом на XVII день апреля тысяча IIIIc XXXVI года очистили место, и в самом деле, мало кому случилось подвергнуться при том насмешкам и оскорблениям столь великим, как таковым пришлось вынести[2020], в особенности же то касалось канцлера, и наместника прево, начальствующего над мясниками[2021], и всем прочих, виновных в притеснениях, каковые они чинили бедному люду, ибо как то доподлинно известно, даже евреи, уведенные в Халдею, в рабство[2022], не терпели над собой столь жестокого обращения, как парижские бедняки, ибо никто не дерзал покинуть Париж без данного для того соизволения, ни и ничего везти с собой, не имея к тому охранной грамоты, при том, что и того не доставало, и таковым же объявляли: «Вы поедете туда-то, возвратитесь к такому-то часу, или же не возвращайтесь вовсе.»

696. Далее, никто не смел подниматься на стены под угрозой петли[2023], и единственно народ зарабатывал деньги тем или иным своим трудом, при том, что как то доподлинно известно, англичане долгое время владели Парижем, но я в душе своей полагаю, что из таковых никто не сеял ни пшеницы, ни овса, и в отеле своем не сложил даже очага[2024], и едино лишь регент Бедфорд в в каковой стране бы не обретался, приказывал вести каменное строительство[2025], и был по своей натуре с иными англичанами не имел ничего общего, ибо ни с кем не желал воевать[2026], и тогда как англичане по натуре своей, желали постоянно вести войну с соседями без всякой на то причины, и посему же все поголовно закончили злой смертью, ибо во Франции их полегло более LXIII тысяч[2027].

697. Далее, в следующую за тем пятницу, дабы [возблагодарить] Господа за милость, им оказанную городу Парижу, устроена была торжественнейшая из процессий[2028], каковой не видано было равных в течение последних C лет, ибо весь Университет[2029], малые наравне с великими, отправились к Сент-Катрин-дю-Валь-дез-Эколье[2030], и каждый из таковых держал в руке зажженную свечу, и всего же их было до IIII тысяч, не считая прочих людей за исключением священников и студентов, и как то доподлинно известно, никому не довелось видеть, чтобы свеча хотя бы у одного из таковых погасла, от места, откуда началось таковое движение и вплоть до сказанной же церкви, что следует почитать подлинным чудом, ибо погода была ветреной и дождливой. И таковым же событиям следует во всех добрых христиан вдохнуть благочестие и волю, дабы возблагодарить Создателя нашего прежде всего прочего за таковой захват, произошедший весьма безболезненно и благополучно, о чем вам случилось услышать ранее, и благодарение Господу нашему следует за то возносить ежегодно[2031], ибо как о том объявило истинное пророчество, каковое приурочено к дароприношению во время святой мессы такового же дня[2032] весьма ясно требует того, объявляя: «Erit vobis hic dies memorialis, et diem fesum celebrabitis solemnem domino in progenies vestras legitimum sempietenum. Alleluya, Alleluya, Alleluya!»[2033]

698. Далее, в следующее за тем воскресенье организована была весьма торжественным образом общая процессия, и в таковой же день дождь лил с таковой силой, что таковой же дождь не закончился ранее, чем продолжалась процессия, при том, что таковая же процессия продолжалась в течение IIII часов, [необходимых], дабы дойти до места и вернуться назад, тогда как сеньоры Св. Геновефы весьма пострадали от такового дождя, ибо все они были босы, и тем же, каковые несли драгоценные тела мадам Св. Геновефы и Св. Марсилия[2034] пришлось особенно тяжко, ибо им пришлось прикладывать величайшие усилия, дабы на булыжной мостовой удержаться на ногах, и посему же от дождя промокли до таковой степени, будто их случилось быть брошенными в Сену, и как то воистину известно, пот по их лицам струился столь обильно, что залил их целиком, настолько же им случилось устать и выбиться из сил, при том, что никому из таковых не случилось окончательно лишиться сил, или же заболеть, или пасть духом, мне видится безусловно чудесное вмешательство мадам Св. Геновефы, каковой по причине заслуг, ею совершенных для Господа нашего, таковая возможность предоставлена, как о том гласит св. Легенда[2035], повествующая о том, как множество раз ей довелось спасать добрый город Париж[2036], однажды от дороговизны, другой раз — от вздувшихся вод, и прочих иных напастей.

699. Засим же, купеческим прево назначен был вышеупомянутый Мишель де Лаллье[2037], и засим же, назначены были новые эшевены, как то Колине де Невилль, Жан де Грандрю[2038], Жан де Беллуа[2039], Пьер де Ланг[2040], все четверо — уроженцы доброго города Парижа, тогда как парижским прево назначен был некий рыцарь по имен мессир Филипп де Тернан[2041], рыцарь, сеньор де Тернан, де Туази и де ла Мотт, советник короля и господина нашего, и хранитель парижского превотства.

700. Далее, на последней неделе мая, извлечены были останки графа д’Арманьяка, а также канцлера Франции, сира Анри де Марля, и сына такового, епископа Кутансского, а также некоего мэтра по имени Жан Пари, и еще некоего человека по имени Раймонне де ла Гер[2042], каковые ранее закопаны были на широком дворе позади [церкви] Сен-Мартен-дез-Шамп, в большой куче навоза[2043], каковая там же обреталась, после чего похоронены были их останки в церкви Сен-Мартен-дез-Шамп, иначе же говоря, графа д’Арманьяка [похоронили] на клиросе, с правой стороны от главного алтаря[2044].

701. Далее, когда же французы собрали вместе для совещания Парламент, вкупе с именитыми горожанами и советом, они принялись жаловаться, что король вкупе со всем народом был беден, тогда как ему подобало иметь деньги, или же таковые получать. Им же ответствовали: «Следует прибегнуть к займу.» И они же прибегли к таковому займу[2045], тогда как он был весьма тяжел для тех, каковых полагали более расположенными к англичанам, нежели к французам. И займ был весьма велик и вылился в весьма огромную сумму золотом и серебром, ибо во всем Париже мало кому из домовладельцев не случилось внести лепту, большую или же малую. Получив же в свои руку таковую огромную денежную сумму, они постановили выступить против Крейля[2046], при том, что для того, чтобы там оказаться, и затем вернуться назад, а также отправить туда же провизию и пушки, им понадобилось около III недель или же месяц, при том, что когда все было к тому готово, на то оказалась потрачена огромная денежная сумма, при том, что не сделано еще было ни единого выстрела, и посему же не совершив ничего или почти ничего, таковые же сняли осаду и в скором времени вернулись, по неясной к тому причине, при том, что утверждали, будто до слуха таковых дошло, что англичане в весьма огромном количестве приближались, дабы снять осаду. Таковым же образом бессмысленно оказалась растрачена большая часть займа.

702. Когда же таковые вернулись в Париж, им снова потребовались деньги. И посему им дан был совет удешевить монету, но при том, что у них не было в достатке монеты, выпускавшейся от имени короля Карла, в среду, на XXVI [день] мая, тысяча CCCC XXXVI приказано было объявить, что бланы ценой в VIII денье, каковые отчеканены были от имени Генриха, именовавшего себя королем Франции и Англии, принимались ныне по цене VII денье, при том, что VI таковых бланов ценой своей превышали франк[2047], в отличие от тех, что чеканились от имени короля Карла, в согласии с тем, что утверждали знающие люди[2048].

703. Далее, в следующий за тем четверг, XII июля, во всех людных местах объявлено было об удешевлении бланов, каковые ранее приказано было принимать по цене в VII денье[2049], а также салюдоров[2050], каковые то время, как бланы объявлены были по цене в VII денье стоили XXIIII парижских солей, и [таковые оценены были ныне в XX парижских солей]. И на предшествующей тому неделе, англичане сбились в банду, и промышляли на расстоянии одного лье от Парижа, и жгли и убивали женщин и детей и грабили всех, каковых встречали.

704. Далее, в сказанное же время, в конце июня, некий нищий в церкви Невинноубиенных ударил ребенка нищенки[2051], тогда как таковая замахнулась своим веретеном, желая ударить его по голове. Он же отстранился назад, и посему она попала ему в лицо, слегка его таковым образом оцарапав, так что при том вытекло наружу совсем немного крови, но как то доподлинно известно, таковые были за то осуждены на XXII дня за решеткой, и в течение таковых же XXII дней епископ Парижский наотрез отказывался переосвятить церковь[2052], ежели ему не будет выплачено….[2053], тогда как у обоих бедняков все их достояние не могло составить суммы, каковую он для себя требовал. И посему же сказанный епископ не желал ничего предпринимать, пока ему же будет заплачено сколь он того желал, и посему же в течение всех XXII дней [в таковой же церкви] не проводилось никаких служб, как то заутрени, или же вечерни, и на кладбище не производилось похорон, и не читалась также святая служба часов, и не освящалась вода, и братства[2054], каковые в таковой же церкви собирались в условленные между собой дни, избрали для своих собраний церковь Сен-Жосс, что на улице Обри-ле-Буше.

705. Далее, в таковом же году вишен уродилось столько, что за ливр просили не более одного турского денье, тогда как VI ливров приобрести можно было порой за один блан, по цене своей равнявшийся IIII парижским денье, и таковое же положение сохранялось до праздника Богородицы, что в середине августа[2055].

706. Далее, в таковом же году праздник Св. Лаврентия пришелся на пятницу[2056], и ярмарка устроена была как в прежние времена, [на таковой] продавались все товары, обычные для этого же дня.

707. Далее, в следующем за тем сентябре-месяце начался сбор винограда, тогда как за уборку винограда в таковом же году платили много дороже, чем ранее, ибо тогда как виноградарям обоего пола приходилось платить немалое жалование, изначально имелось IIII женщины, каковым платили за день по II блана, тогда как пришел день, когда таковых стало V по II блана, а также носильщиков корзин по II блана или по три, и съестное было дороже, чем то было видано за последние пятьдесят лет, ибо у всех ворот Парижа властями [поставлено было] по II или же III стражника, каковые вопреки закону и праву, но силой понуждали каждого носильщика корзин платить по II дубля, тогда как за любую телегу, на каковой везли чаны оттуда, из мест, где шел сбор винограда, по VIII бланов, или же XVI с каждых II телег, по VIII парижских солей с трех[2057], тогда как все гарнизоны крепостей, что подле Парижа, как то в Венсеннском Лесу, в Сен-Клу или же на Шарентонском мосту с каждого [места] сбора винограда имели в качестве отступного по VIII или же X бочонков вина, ежели не считать того, что им случалось награбить ночью или же днем, не говоря уже о пастбищах, обретавшихся под их началом, тогда как люди, достойные всякого доверия, утверждали, будто в Венсеннском Лесу в таковом же году получили для себя IIIc бочонков, и прочие также сколь они то могли, но не столько, сколь им бы того хотелось[2058].

708. И в таковое же время от короля не было никаких вестей, словно бы таковой обретался в Риме или же в Иерусалиме[2059]. И как то доподлинно известно, с момента появления своего в Париже, ни один из французских капитанов не совершил ни единого доброго дела, о каковом стоило бы рассказать, но едино грабил и мародерствовал ночью и днем, тогда как англичане продолжали войну во Фландрии, в Нормандии, рядом с самим Парижем, и никто не чинил им в том препятствий, и таковым же постоянно случалось занимать то одну, то другую крепость, в день же Свв. Космы и Дамиана[2060] таковые сумели дойти до Сен-Жермен-де-Пре[2061], и никто из парижских солдат не пожелал побеспокоиться, ибо утверждали, что им не платят жалования вовсе[2062]. И это при том, что ежели кому из бедных жителей добрых городов, находившихся у них под началом, случалось нечто для себя заработать, или же деревенским жителям нечто заработать или планировать таковой заработок[2063], они все присваивали себе, тогда как после них оставалось не более, чем после пожара, и как то доподлинно известно, находились такие, что утверждали, будто им безразлично или даже лучше было бы оказаться в руках англичан, нежели французов.

709. Далее, в таковое же время, мясники из Сен-Жермен-де-Пре выстроили бойню у основания моста Сен-Мишель, где следует повернуть, дабы попасть к Августинцам[2064], и начали торговать в канун Собора Всех Святых, в день Св. Квентина[2065].

710. Далее, в день следующий за тем Св. Климента[2066], коннетабль прибыл в Париж, и привез с собой также супругу, сестру герцога Бургундского[2067], каковая ранее была супругой герцога Гиеньского, сына короля Французского[2068], и также с ним прибыл архиепископ Реймсский, канцлер Франции[2069] и королевский Парламент[2070], и таковы же въехали через ворота Бордель[2071], незадолго до того размурованные.

711. Далее, в следующий за тем четверг, в канун дня Св. Андрея, объявлено было под звуки труб, что Парламент короля [Карла], каковой со времени его отъезда из Парижа собирался в Пуатье, тогда как его Счетная Палата обреталась в Бурже, что в Берри, отныне будет собираться в Королевском Дворце, что в Париже, следуя тем же правилам и формам к каковым имели обыкновение короли Франции, прежде него бывшие, и началом тому станет день Св. Элигия, первый день декабря тысяча CCCC XXXVI года. И таковым образом было содеяно, и на заседания милостивым к тому образом приглашены были некие горожане, прежде, после ухода англичан, из него исключенные, по причине, что таковые весьма благоволили англичанам, будь то ради сохранения своих должностей или иных каких причин, и таковым же весьма милостивым образом даровано было прощение, и таковых не ни в чем не упрекнули и не покусились на жизнь их или же имущество[2072].

712. Далее, в таковом же году репы уродилось столько, что за бушель просили по II дубля, и порея столько, что за большой пучок просили один денье, каковой же [пучок] в предыдущем году обходился в IIII дубля, или же более того.

713. Далее, гороха и бобов было таковое изобилие, что бушель бобов, крупных и хороших, приобрести можно было за десять денье, и за XIIII денье [бушель] доброго гороха, и весьма доброе вино по всему Парижу обходилось в II дубля, безразлично красное или же белое.

714. Далее, в конце ноября, в канун дня Св. Андрея[2073], ударил весьма жестокий мороз и продержался вплоть до начала Великого Поста, каковой пришелся на XII день февраля, и в таковое же время дождей не было совсем, зато снег падал весьма обильно.

1437

715. Далее, ночь перед началом Великого Поста[2074], в час полночный или около того, англичанами занят был город Понтуаз, по причине великого небрежения, явленного капитаном, каковым был сеньор де л’Иль-Адам, и не явил к тому разумения, каковое от него требовалось, ибо таковой был весьма алчен, и в самом деле, как то утверждали, в день, когда город пал, в таковом же [городе] наличествовало пшеницы более, чем то было необходимо, дабы снабжать сказанный же город в течение двух лет, тогда как в Париже ее весьма недоставало, однако же, никакими мольбами парижанам не удавалось ничего от него добиться, дабы таковой изволил отправить зерно в Париж[2075], ибо торговцы из Понтуаза пожелали дать ему за каждый сетье IIII парижских соля. Он же потерял все, и в прежде всего честь, ибо с позором бежал прочь, не пытаясь защитить ни самого себя, ни город, тогда как по его же вине добрые люди сложили головы, или же лишились своего имущества, или же присуждены были к величайшим штрафам, каковые не имели возможности выплатить, и посему во множестве сгинули в тюрьмах. И таковому же злу виной был единственно он сам, и усилил врага, и при том же по причине явленного им недосмотра, нанес Парижу вкупе с прилегающими землями таковой урон, каковой невозможно описать, ибо в скором времени после того, как город был занят, спустя III или же IIII дня пшеница в Париже поднялась в цене вполовину, и вкупе с тем, все прочее зерно, ибо никто не осмеливался ныне отправляться в Париж, из страха перед англичанами, рыскавшими повсюду вокруг Парижа. И в канун первого воскресенья Великого Поста, они же в XII часов ночи с налету попытались захватить Париж, по причине того, что рвы покрыты были льдом, но стрельбой из пушек и иными к тому средствами им дан был столь добрый отпор, что таковые сочли за лучшее уйти прочь.

716. Далее, на первой неделе Великого Поста, объявлено было при звуке труб, дабы никто из булочников не выпекал более белого хлеба, пирожных или же вафель из заварного теста, дабы тем не пользовались горожане, из тех, кто имел хлебные запасы[2076].

717. Далее, заморозки побили собой всю зелень, посему же в конце марта разыскать таковую можно было количестве весьма скромном, за исключением порея, каковой продавался в количестве также небольшом, по цене в IIII денье за малый пучок, в январе стоивший один денье, тогда как лук был весьма дорог[2077], и яблоки весьма дороги, ибо за кварту[2078] [яблок] из Капандю[2079], ежели те были достаточно крупными, просили VII бланов. И также не отыскать было винной ягоды, при том, что мед был самым лучшим за много лет, и продавался по разумной цене, ибо за пинту просили не более двух бланов, тогда как моль дров на Гревской [площади] обходился в десять бланов.

718. Далее, хлеб был весьма дорог, ибо за сетье[2080] ржи, качеством весьма скромной, просили XXXXIIII соля или же III франка, тогда как за пшеницу — IIII франка.

719. Далее, на Страстной неделе, на XXVI день марта, IIIIc XXXVII [года], в среду, обезглавлены были трое: адвокат Парламента Жак [де] Луве[2081], и другой из Счетной Палаты, именем мэтр Жак Руссо[2082], и также слуга мясника, каковой [ранее] произведен был в младшие герольды, и каковой же доставлял извечным врагам Франции[2083] все тайные [решения], каковые принимались в Париже, и каковые же с ним посылали двое названных выше, и еще один именем Жак ле Клерк, каковой же на двухколесной тележке, предназначенной для мусора, был доставлен туда, где оба вышепоименованных были обезглавлены, и вслед за тем приговорен был к пожизненному заключению на хлебе[2084], а тогда как те двое были двоеженцами[2085], и признались сами, в особенности же [признался] мэтр Жак Руссо, что ежели какие добрые города, обретавшиеся под властью англичан, желали изъявить покорность королю Франции, тогда как жители их отправляли гонцов к коннетаблю или же канцлеру, уведомляя, что готовы к выступлению в такой-то день, вышеназванные мерзкие предатели его же с тем отправляли к англичанам, каковые же англичане вслед за тем усиливали гарнизоны, и затем поспешно и во множестве рубили головы, и приговаривали к изгнанию, и присваивали себе имущество [осужденных] без всякого на то милосердия, и по всем деревням в округе убивали и жгли, и все [крестьянское] добро доставляли в свои гарнизоны.

720. Далее, на Пасхальной неделе IIIIc XXXVII года, в Бовуар-ан-Бри захвачен был некий мэтр Миль де Со[2086], бывший ранее обвинителем при Парламенте, каковому уже случилось ранее оказаться под арестом, и принести присягу верности поручившись в том вечным спасением, и оставить в заложниках жену свою и детей, но обо всем о том он не озаботился, ни о спасении души, ни о супруге, ни о детях, но превратился в величайшего разбойника и поджигателя, хуже какового не стало ни во Франции, ни в Нормандии, и обретался среди проклятых советчиков тех троих, о каковых сказано было выше[2087], и посему подвергся обезглавливанию вкупе со своим слугой на X день апреля-месяца, IIIIc XXXVIII года. И таковому же Милю ведомы было [расположение] огромных старинных подвалов[2088], каковые соединялись с подземными ходами[2089], тогда как о последних никому более не было известно, и посредством каковых он собирался тайно привести англичан в Париж, но Господь, кому ведомо все, не пожелал с тем согласиться. И вскоре после того, [в таковом же месяце] англичанами занят был замок именем Орвилль[2090], принадлежавший Галлуа д’Оне[2091], и каковой же замок пал единственно по причине его алчности, ибо он удерживал за собой жалование, положенное солдатам, и это же стало причиной, по каковой замок был захвачен, и супруга его была взята в плен и доставлена в Мо, обретавшийся в то время под властью англичан. О том же, какому обращению она подвергалась со стороны англичан, никому не ведомо[2092].

721. Далее, он же лишился всего своего достояния, тогда как захват сказанного же замка обернулся для Парижа столь великими бедами, что человек не в состоянии счесть, ибо к таковому сходились дороги из Фландрии, и Пикардии и Бри, коротко говоря, все дороги, по каковым возможно было доставить в Париж какое-либо довольство. Коротко говоря, таковой же принес Парижу столько невзгод, ибо захвачен был в начале июля, когда полагалось жать пшеницу, так что в Сен-Дени пришлось водворить большой гарнизон[2093], дабы оберегать пахарей[2094], при том, что по чести говоря, неведомо было, обошлись бы дешевле англичане или же французы, ибо французы взимали плату за выпас скота[2095], и вкупе же с таковой талью, каждые три месяца беспеременно, и ежели бедные пахари не состоянии оказывались платить, власти отдавали таковых в руки солдатам[2096], англичане же таковых освобождали, в случае ежели надеялись на выкуп.

722. В сказанное же время, в день Св. Варфоломея, что в августе[2097], начата была осада Монтеро, и по таковой же причине население Париже обложено было чрезмерной тальей[2098], весьма тяжко на нем сказавшейся, ибо никто при том не оказался в выигрыше, за исключением тех, кто имел запасы пшеницы или же овса на продажу, ибо зерно в самой середине августа и вплоть до начала сентября обходилось столь дорого, что за самое скромное просили IIII франка, тогда как за за пшеницу — VI франков, а за ячмень — XL парижских солей, а белого хлеба не ели вовсе[2099].

723. Далее, в день, пришедшийся на середину августа, в часовне Сен-Франсуа-о-Пеллетье[2100], что в церкви Невинноубиенных, отслужена была первая месса в славный день Вознесения[2101], во славу Св. Девы Марии, Богородицы[2102].

724. Далее, в сказанном же сентябре-месяце тысяча IIIIc XXXVII года, парижане обложены были вновь тальей весьма странного свойства, из всех каковые бывали ранее, ибо никто в Париже не был от нее избавлен, безразлично к званию, будь то епископ, аббат, приор, монах, или же монахиня, каноник, священник с бенефицием или [без такового], стражник, музыкант, приходской клирик, или же иной человек безразлично к своему званию. И тяжкая талья изначально возложена была на духовных[2103] и вкупе с таковыми на богатых торговцев и торговок, и отдавали один IIIIm франков, другой же — IIIm или же IIm франков, VIIIc, VIc по своему состоянию, а позднее на прочих, не столь богатых, и отдавали кто — C или же LX, L, или же XL при том, что из таковых самый мелкий [торговец] платил по XX франков, или более X франков, при том, что никому не приходилось платить более XX и менее X, прочие же [состоянием еще более] скромные вносили не более чем C солей, и не менее чем XL парижских солей. Таковая же тяжкая подать сменилась иной, еще более бесчестной, ибо правители изымали из церквей серебряные изделия, как то кадила, блюда, чаши для причащения, подсвечники, дискосы, коротко говоря, всю утварь церковную, каковую они брали, не спрося на то соизволения[2104], и засим же присвоили большую часть монетного серебра, что обреталась в сокровищнице религиозных братств[2105]. Коротко говоря, они забрали у Парижа таковую сумму, что ежели ее назвать, трудно будет в названное поверить и все то сделано было под предлогом штурма замка что в Монтеро вкупе с самим городом. И обретались в окрестностях такового, теряя время даром вплоть от середины августа вплоть до четверга, XI дня октября-месяца, в каковой день, что следует празднику Св. Дионисия[2106], взяли город штурмом, тогда как солдаты [в нем бывшие] скрылись в замок, и после того множество раз возобновляли между собой переговоры, и при том, что не могли прийти к единому мнению, и посему же били по замку из пушек и прочих метательных орудий, столь упорно и настойчиво, что замку, вкупе с бывшими внутри нанесен был тяжкий урон. Тогда же бывшие внутри также стреляли по бывшим снаружи при том, что это им не принесло особой пользы, и оставались там столь долго, сколь то могли, после чего начали переговоры с королем, и сошлись на том, что англичане уйдут прочь, сохраняя свою жизнь, как иностранцы, вторгшиеся на чужую землю, ибо явились во Францию не по своей воле, а те же из них, что были французами, сдались на волю короля, и с ними же поступлено было следующим образом: большая часть из таковых предателей-французов[2107] повешена была за шею, прочих же обязали к долгому паломничеству с веревкой на шее[2108]. Таковое же дело пришлось в субботу, на XIX день октября, тысяча IIIIc XXXVII года, и в следующий за тем вторник сдались бывшие в замке, и удалились прочь. Бывшие же в Париже тем были не слишком обрадованы, посему же по случаю взятия такового замка не жгли костров и не радовались, и событию таковому не уделили внимания, как то было при взятии города, ибо во всех монастырях Парижа тогда звонили в колокола, и повсюду царило веселье, и всю ночь жгли костры, и танцевали, сейчас же таковым образом не было поступлено, ибо англичан отпустили прочь, при том, что все они, числом IIIc, были разбойниками и головорезами. И большая часть из таковых воспользовалась рекой, дабы увезти с собой больше имущества, и когда им случилось проплыть мимо Парижа, объявлено было под угрозой петли, дабы никто из жителей обоего пола не смел и не дерзал их называть иначе как «англичанами»[2109], чем парижане были весьма недовольны, но в таковой раз были вынуждены то стерпеть, ибо никто не смел в те времена заговаривать о том, что касалось общего блага[2110], ибо им приходилось тогда же терпеть столь великие притеснения, и [платить] столь высокие тальи, как о том сказано было выше, и получать жалование столь низкое, при том, что хлеб, и вкупе с ним все съестное было столь дорого, как то не случалось за последнюю сотню лет. Успокаивала едино лишь надежда на возвращение короля, каковая же во многом оказалась тщетной, ибо когда ему случилось вернуться в Париж — каковое же событие пришлось на день следующий празднику Св. Мартина[2111], зимой тысяча IIIIc XXXVII года, по каковой причине устроен был праздник, столь великий, будто чествовали Господа, ибо при входе в бастиду Сен-Дени[2112], через каковую он двигался, блестя оружием[2113], в сопровождении дофина[2114], бывшего около X лет от роду, вооруженного равно как и отец-король, при том, что по въезде горожане воздвигли над его головой балдахин, как то в обычае во время [Торжества] Спасителя, когда несут [Тело] Господне[2115], и таковой же несли вплоть до Ворот Художников, что внутри городской черты[2116]. И от сказанной же бастиды и вплоть до самых ворот представляемы были мистерии, весьма радующие глаз, как то у Ворот-что-в-Полях пели ангелы, а у фонтана, что у малого моста Сен-Дени располагалось множество красот, каковые описывать было бы слишком долго, при том что перед церковью Св. Троицы представлены были словно бы Страсти Господни, как то делалось для малолетнего короля Генриха, когда таковой коронован был в Париже, о чем сказано было ранее[2117].

725. Далее, также от самых ворот Художников, и вплоть до фасадов Шатле и Дворца, иными же словами, повсюду от таковых же ворот Художников все завешено было [коврами] до самого верха, вплоть до собора Нотр-Дам, что в Париже, и также Большого Моста. Когда же таковому случилось поравняться с Богадельней или же оказаться в окрестностях таковой, двери сказанного же собора Нотр-Дам были закрыты, тогда как епископ Парижский[2118] подошел к нему, каковой же епископ имел при себе книгу[2119], на каковой же король присягнул как то и подобает королю, что обязуется верным и добрым к тому образом соблюдать все, что доброму королю соблюдать положено[2120]. Засим же двери открылись и он проследовал в собор[2121], и следующую за тем ночь провел во Дворце, тогда как [всю таковую ночь напролет продолжалось великое веселье], и на улицах били в тазы, и зажигали огни, танцевали, ели и пили, а также играли на разнообразных инструментах. Таковым же образом король прибыл в Париж, как о том сказано было ранее.

726. Далее, в следующий за тем день св. Катерины[2122], в церкви Сен-Мартен-дез-Шамп, устроена была весьма торжественная месса за упокой души графа д’Арманьяка, каковой девятнадцатью годами ранее убит был у входа во Дворец, как о том сказано было выше, и в таковой же день зажжено было XVIIc свечей, и столько же факелов, и все духовные, желавшие молиться во время таковой мессы за то получили вознаграждение, тогда как никакой милостыни роздано не было[2123], чему весьма поражались, ибо туда прибыли до IIIIm человек, каковые не явились бы туда, ежели не надеялись бы таковую получить, и проклинали того, за какового же ранее молились. И таковая же месса устроена была графом де Пардриелем, или же де ла Маршем[2124], старшим сыном вышеназванного графа д’Арманьяка, и там же присутствовал сам король, вкупе с Карлом Анжуйским и всем клиром из [собора] Нотр-Дам, а также всеми представителями парижских коллежей, одетыми в [богослужебное] платье.

727. Далее, по окончании таковой же мессы, кости сказанного же графа доставлены были в церковь Нотр-Дам-дез-Шамп, в сопровождении великого множества людей со свечами и факелами, одетыми с ног до головы во все черное, и и там же таковые [кости] обретались вплоть до следующей за тем среды, в таковой же день король отобедал в Нотр-Дам-дез-Шамп, и в таковую же среду кости сказанного же графа отосланы были в его владение Арманьяк[2125].

728. В таковое же время в Париже обреталось множество латников, тогда как XL или же L разбойников сумели заполучить в свои руки Шеврез[2126], изо дня в день рыскали у самых ворот Парижа и захватывали людей, животных и повозки, тогда как уж не знаю, что за разбойники, обретавшиеся в Урвилле[2127], рыскали у ворот Сен-Дени, захватывая людей и добычу у самых парижских ворот, и за сим же являлись беспеременно каждую неделю, и когда таковым случалось приблизиться на на расстояние III или же IIII лье, латники, бывшие в Париже, вооружались отнюдь не спеша, и выступали, не соблюдая в том порядка, и возвращались затем бессмысленно проблуждав. И посему же, все зерно в Париже выросло в цене, тогда как за пшеницу просили V с половиной франков, при том, что речь не более чем о смеси[2128], за ячмень — LX солей, за малые бобы — V парижских солей за бушель, и столько же за горох, за растительное масло — V парижских солей за пинту, за ливр [соленого] масла — VI бланов, и за все едино доброй монетой. И со времени, как случилось королю прибыть в Париж, все выросло в цене, как о том сказано было, по вине таковых разбойников, каковые беспременно вокруг Парижа устраивали засады, тогда как ни король, ни герцог, ни граф, ни прево, ни капитан не обращали на то ни малейшего внимания[2129], словно бы таковым случилось обретаться в сотне лье от Парижа.

729. Далее, таковой же год в Париже выдался весьма урожайным на капусту и также на репу, ибо за бушель просили не более чем VI парижских денье, и таковыми же [овощами] люди могли утолить как то собственный, так и своих детей.

730. Далее, повсюду недоставало фруктов за исключением едино мущмулы и лесных яблок[2130], орехов, а также миндаля не сыскать было вовсе.

731. Далее, король отбыл прочь из Парижа на III день декабря тысяча IIIIc XXXVII года, вплоть до того времени не принеся городу Парижа никакого блага, словно бы явился едино для того, чтобы увидеть город, и как то доподлинно было известно, взятие Монтеро, вкупе с таковым его визитом обошлись городу Парижу в LXm франков[2131], ибо таковые [деньги] у него же и были добыты.

1438

732. Далее, на праздник Богоявления[2132], разбойники из Шевреза, в количестве XX или же XXX [человек] явились к воротам Сен-Жак[2133] и проникли в Париж, и убили стражника, что был из жезловой стражи[2134], именем…[2135] что охранял ворота, и вошли невозбранно, и захватили троих привратников, и еще множество бедных людей, не считая добычи каковая была отнюдь не мала, при том, что тогда было едва лишь XII часов дня, и при том говорили «Эй, где там ваш король? Неужто прячется?»[2136]. И по причине набега таковых разбойников, хлеб вкупе с вином поднялись в цене настолько, что мало кто из бедняков ели досыта хлеба и позволяли себе хоть каплю вина, а мяса не ели вовсе, ежели им таковое не давали в подарок, и питались единой репой и капустными кочерыжками, каковые пекли на углях вместо хлеба, тогда как малые дети и женщины, и мужчины кричали дни и ночи напролет: «Я умираю! Увы! Господь Милостивый! Я умираю от голода и холода!» и ежели случалось прибыть в Париж латникам, сопровождавшим обозы с неким товаром, за ними увязывались IIc или же IIIc жителей скромного достатка, почитавшие за лучшее обретаться вне города, и когда же таковые латники собирались уходить прочь, с ними Париж покидали по Vc или даже VIc жителей, ибо в Париже они погибали от голода.

733. Далее, в канун праздника Св. Марка, что в апреле[2137], каковой пришелся на четверг, поднялся весьма сильный ветер, вырывавший с корнем крупнейшие вязы, из тех, что обретались в виду острова Нотр-Дам,[2138] тогда как в предшествующую тому субботу у комнаты магистра Юга[2139] упала передняя стена, каковая затем неожиданно обрушилась на улицу, убив на месте III человек, проходивших мимо, и ранив еще IIII, каковые также умерли, и сказанным же образом, по вине таковой стены погибло VII человек. В таковое же время, хлеба в Париже стало недоставать, ибо пшеница стоила VII франков, а бобы и горох — VI бланов за сетье, и как то доподлинно было известно, хлеб за II блана весил не более XI унций[2140].

734. Далее, в таковом же году тысяча IIIIc XXXVIII, случилось быть столь великому множеству гусениц, что таковые испортили все деревья вкупе с плодами, тогда как ветер, о каковом сказано было ранее, начавшись в канун праздника Св. Марка, сбросил [на землю] весьма огромное множество фруктов, как то вишен, и орехов, коротко говоря, повсюду причинил весьма великий урон, и сломал великое множество домов, и труб несчетно, а также деревьев, отягченных плодами, что таковое [событие] весьма изумляло, и также потрясало по причине великого урона, случившегося во многих местах, и едва ли не повсюду, при том, что длилось не более VI часов или около того.

735. Далее, в сказанном же году, в начале мая, зелень была весьма дорога, ибо по причине недостатка лиственной свеклы[2141], торговали капустой, мальвами[2142], шалфеем, и щавелем, и крапивой, тогда как бедняки варили все это без жира[2143], едино в подсоленной воде, и ели без хлеба; и это же закончилось не ранее как после праздника св. Иоанна[2144], однако по причине обильных дождей, каковые в это время выпадали, зелень появилась в продаже за VIII дней до праздника Св. Иоанна, или около того, при том, что зерно, все без исключения, дорожало беспеременно, так что добрая пшеница стоила VIII франков за сетье доброй монетой, а малые черные бобы, каковыми кормили обычно свиней — X солей за бушель.

736. Далее, Сена поднялась столь высоко, что в праздник Св. Иоанна[2145] достигла Креста, что на Гревской площади[2146].

737. Далее, в праздник Св. Иоанна холод стоял такой, каковому полагается быть в феврале или же в марте.

738. Далее, в первую неделю мая, в сказанный же год тысяча IIIIc XXXVIII, [у] всех IIII ворот Парижа, по два на обеих створках, и еще один поверх барьера[2147], что напротив стены, прикреплены были по III куска холста, на каковых весьма искусно сделаны были мерзкого вида изображения, ибо на каждом [из таковых] изображен был рыцарь из высшей английской знати, и таковой же рыцарь за ноги поднят был на виселицу, будучи при шпорах[2148] и в полном вооружении, за исключением едино головы[2149], при том, что по обе стороны такового обреталось по дьяволу, заковывавшему такового в кандалы[2150], в то время как два ворона, уродливых и безобразных видом, обретавшиеся рядом с его лицо, словно вырывали ему глаза из орбит.

739. Далее, на первом же [холсте] было написано: ГИЛЬОМ ДЕ ЛА ПУЛЬ, АНГЛИЙСКИЙ РЫЦАРЬ, ГРАФ ДЕ СЮФФОРД[2151] И ВЕЛИКИЙ МЭТР Д’ОТЕЛЬ КОРОЛЯ АНГЛИЙСКОГО, РЫЦАРЬ ОРДЕНА ПОДВЯЗКИ, КЛЯТВОПРЕСТУПНИК, ДВАЖДЫ ПОПРАВШИЙ ЛОЖЬЮ, КАКОВУЮ ЗАВЕРИЛ ПЕЧАТЬЮ СВОЕЙ, ДОВЕРИЕ БЛАГОРОДНОГО РЫЦАРЯ, ТАННЕГИ ДЮ ШАТЕЛЯ, РЫЦАРЯ ФРАНЦУЗСКОГО[2152].

740. Далее, второй же гласил: РОБЕР, ГРАФ ЮИЛЛЕБИ[2153], КЛЯТВОПРЕСТУПНИК, ЕДИНОЖДЫ ПОПРАВШИЙ ЛОЖЬЮ, КАКОВУЮ ЗАВЕРИЛ ПЕЧАТЬЮ СВОЕЙ, ДОВЕРИЕ ВЫШЕНАЗВАННОГО РЫЦАРЯ, ТАННЕГИ ДЮ ШАТЕЛЯ.

741. Далее же, следующий объявлял: ТОМА БЛОН[2154], РЫЦАРЬ, отнюдь не граф и не рыцарь Ордена Подвязки, как двое предыдущих, но также КЛЯТВОПРЕСТУПНИК, ПОПРАВШИЙ ЛОЖЬЮ, КАКОВУЮ ЗАВЕРИЛ ПЕЧАТЬЮ СВОЕЙ, ДОВЕРИЕ БЛАГОРОДНЕЙШЕГО РЫЦАРЯ ФРАНЦУЗСКОГО, МСЬЕ ТАННЕГИ ДЮ ШАТЕЛЯ.

И таковым же образом столь мерзкое [событие] объявлено было у входа в каждые из IIII ворот города Парижа.

742. Далее в ночь Св. Иоанна зажжен был великий костер[2155] перед зданием ратуши[2156], при том, что таковой костер не был сложен привычным к тому образом на месте, где таковому полагалось быть[2157], ибо вода стояла весьма высоко и достигла Креста, как о том сказано было ранее.

743. Далее, с одной стороны таковой же костер подожгла дочь короля, Мария[2158], бывшая монахиней в Пуасси, с другой же — коннетабль[2159], каковой, как то говорили, англичанам благоволил более, чем французам и королю Франции, тогда же как сами англичане утверждали, что им нечего опасаться вести войну или же таковую проиграть, сколь он будет оставаться коннетаблем[2160]. Что во всем том было правдой, а что нет, мне неведомо, тогда как Господу ведомо досконально. Но как то доподлинно известно, во всех делах он являл себя весьма негодным и трусливым, ибо на следующей за тем неделе подступил к Понтуазу, и тогда как в скором времени простые люди, бывшие у него в подчинении захватили одну из самых укрепленных башен, он же, видя сколь храбро они сражаются, все покинул и вернулся в Париж, и затем утверждал, что не желал гибели добрым людям, тогда как бывшие в то время с ним, клялись что ежели таковой не оставил бы дела незаконченным, они в весьма скором времени овладели бы городом и замком. Увы! Таковое же дело проведено было весьма дурным образом, ибо то происходило в самом начале августа, и все хлебные поля вокруг Парижа а также вокруг Сен-Дени потерпели столь великий ущерб[2161], что никто не осмеливался выйти в поле, дабы сжать хлеб, тогда как таковой же «благородный»[2162] коннетабль потребовал, дабы с каждого арпана [земли], безразлично к тому, что на таковой же было высажено, как то пшеница, или же овощи, или каковые иные растения, ему плачено было IIII парижских соля, хотя и без того платить приходилось отступные деньги[2163] и земля разорена была набегами.

744. Далее, за один бочонок вина [просили] IIII парижских соля, за каждый мюид — VIII бланов.

745. Далее, по причине же подобного возвращения такового[2164], множество горожан претерпели от англичан великое зло, большая часть из таковых лишилась голов, другие же — высланы были прочь, третьи — спаслись бегством, лишившись всего своего достояния.

746. Далее, во вторник на XIX день августа во Дворце преставилась мадам Мария из Пуасси, и умерла по причине эпидемии[2165], смерти же ее сопутствовали весьма поразительные обстоятельства, ибо как то оказалось, медики, вскрывшие тело таковой, дабы его приготовить к погребению, в соответствии с тем, как то полагалось подобной даме[2166], стали жертвой таковой же эпидемии и умерли в скором после того времени[2167].

747. Далее, она доставлена была в аббатство Пуасси, и там предана земле весьма почетным образом, как то и полагалось подобной даме.

748. Далее, таковая же дама была дамой весьма высокородной, ибо приходилась дочерью королю[2168], сестрой королю[2169], и теткой королю по браку отца его[2170], и госпожой монахинь[2171], что в Пуасси.

749. Далее, ни король, и никто из сеньоров не появлялся в Париже, словно бы таковые обретались в Иерусалиме, и по таковой же причине в Париже была великая дороговизна[2172], ибо ничего невозможно было доставить [в город], не будучи вынужденным платить отступные деньги, или же быть ограбленным разбойниками, каковые засели в крепостях вокруг Парижа[2173], и посему же в день Св. Мартина Зимнего по окончанию сева[2174], за добрую пшеницу просили VII с половиной франков или даже более того, за ячмень же — VI франков за сетье, за горох и бобы — VI франков, за малую бочку доброго красного вина — IIII или же V франков, за ливр соленого масла — IIII парижских соля, за ореховое масло — XVI бланов, за конопляное — столько же, и к празднику Св. Климента[2175] поросят не было вовсе, по причине отсутствия короля, не заботившегося о Франции вовсе, но обретавшегося постоянно в Берри[2176], стараниями дурных советников, при таковом состоявших.

750. Далее, в таковом же году орехи уродились весьма хорошо, при том, что за секстье просили IIII блана, ибо парижские купцы прятали к себе на чердаки[2177] все, что могло храниться долго.

751. Далее, в таковом же году капитаны Дрё, Шевреза[2178], и часть людей, при таковых состоявших, явились в Париж, дабы принести присягу коннетаблю, тогда как прочие, того не пожелавшие, отбыли в Руан[2179].

752. Далее, бывшие в Монтаржи[2180] пожелали поступить сходным же образом[2181], и таковые же три крепости отданы были [французам].

753. Далее, Монтаржи в прежние времени был потерян[2182], и посему за возвращение такового [города] пришлось весьма дорого заплатить, каковые же деньги, высокородный сеньор, должный их передать, использовал для игры в кости[2183]. Таковым же образом всем и управляли, таковые же [крепости] сдались на последней неделе октября-месяца тысяча IIIIc XXXVIII года.

754. Далее, смертность была столь высока[2184], что в одной только богадельне в Париже скончалось до пяти тысяч человек, [тогда как в самом городе более XLV тысяч], равно мужчин, женщин и детей, ибо случись смерти проникнуть в дом, она забирала с собой наибольшую часть людей, в особенности же самых сильных и самых молодых.

755. Далее, таковой же смертью умер епископ Парижский, именем сир Жак[2185], человек весьма напыщенный, завистливый и более мирской, нежели то подобало его сану, он же скончался на II день ноября месяца IIIIc XXXVIII года.

756. Далее, в таковое же время волки по реке проникали в сам Париж[2186], и хватали собак и также ночью на Кошачьей площади[2187], что за кладбищем Невинноубиенных сожрали ребенка.

1439

757. Далее, в день Св. Геновефы и на следующий за тем день, и на III день после того[2188] были грозы с молнией и громом, и град выпал столь обильный, как того не бывало и летом, как то утром, так и в послеобеденное время, тогда как [все] по-прежнему было дорого, как о том сказано ранее.

758. Далее, в январе месяце англичанами занят был замок Сен-Жермен-ан-Ле[2189], и это же произошло по вине мерзкого монаха из [ордена] Св. Геновефы, именем Карбонне, каковой был приором в Нантерре[2190], и сумел втереться в доверие к капитану такового же замка, так что мог туда входить, в любой час, когда ему заблагорассудиться и также всегда знал, где обретаются ключи; и тогда как ему во всем доверяли, таковой же подлый человек отправился в Руан и пообещал графу Варвику[2191], что ежели тому угодно будет вручить ему IIIc золотых салюдоров, он отдаст таковому замок, и таковые же [деньги] были ему вручены, и таковой же мерзкий предатель отдал им в руки замок в день, в каковой и обещал то выполнить. Тогда как XII или же XV днями спустя, таковой же был схвачен и признался в измене, и осужден был на вечное заключение[2192], закованный в тяжкие кандалы по рукам и ногам, при том, что питаться ему предстояло едино хлебом и водой в весьма небольшом количестве.

759. Далее, Париж оставался без епископа вплоть до XXI дня следующего за тем февраля месяца, на каковой приходился канун праздника Кафедры Св. Петра[2193], ибо епископ Парижский назначен был архиепископом Тулузским[2194]. По причине же того, что таковому случилось быть членом королевского совета, он совмещал в своих руках и то и другое[2195], и едва ему довелось быть утвержденным в таковой же должности[2196], он отправился прочь в свое архиепископство и покинул Париж, и посему же на Пасху и в день Поста Четырех Времен Года, каковой пришелся на первую неделю Поста Великого[2197], пришлось изыскивать иного прелата, и уговаривать такового исправлять обязанности, и совершать божественные службы, каковые полагались по должности лишь ему одному[2198].

760. Далее, в таковое же время ни епископ, ни король не питали интереса к городу Парижа, тогда как король по-прежнему обретался в Берри, и таковой же не питал интереса к Центральной Франции[2199], будь то касательно дел военных или же ее народа, словно бы таковому случилось обретаться в плену у Сарацин. И как то говорят в просторечии: Каков хозяин, таковы и слуги. Ибо в самом деле, англичане еженедельно по два или же III раза рыскали [вокруг Парижа] и грабили, и убивали, и захватывали в плен, тогда как то доподлинно известно, что коннетабль и капитаны ни малейших попыток не предпринимали, чтобы таковым воспрепятствовать, словно бы сами обретались на их стороне[2200].

761. Далее, в сказанное же время в Руане все было весьма дорого[2201], так что сетье пшеницы весьма скромного качества обходилось в X франков, и прочее съестное было также дорого, и по все дни на улицах обнаруживали мертвыми малолетних детей, каковых пожирали собаки или же свиньи, и все [вышесказанное] происходило по причине жестокости архиепископа[2202], бывшего человеком весьма кровожадным, и вкупе с таковым [тамошнего] прево, обретавшегося ранее в Париже, мессира Симона Морье[2203], каковой же ставку налогов поднял столь высоко, что в таковом же городе Руане никому не было возможно существовать, ежели таковой не принадлежал к их партии, и не был ранее баснословно богат, и таковым же образом велось все управление.

762. Далее, в сказанном же году, в году тысяча IIIIc XXXIX зелени было в изобилии, как то лиственной свеклы, капусты, порея, репы, петрушки, кервеля, а также прочей зелени, призванной питать человеческое тело, что в таковом же году от января и вплоть до [Рождества] Св. Иоанна приобрести таковой зелени на турский [ливр] на Сретение[2204], а также ранее и позднее того можно было столько как в прошлом году то было возможно в апреле, или же в мае приобрести за два или же в III блана.

763. Далее, восемь дней спустя после [праздника] Св. Петра[2205] петрушка вкупе с кервелем вздорожали настолько, что невозможно стало таковые приобрести, и как то доподлинно известно, за IIII дубля или же VI денье купить петрушки или же кервеля можно было не боле того, чем XV днями ранее продавали за медяк[2206].

764. Далее, к празднику Св. Иоанна[2207] или около того времени, пшеница выросла в цене настолько, что как то доподлинно ведомо, за сетье доброй смеси[2208] просили VIII франков, тогда как сетье ржи обходился в VI франков, а мера свиного сала[2209] — в VI парижских солей, а пинта орехового масла[2210] — VI солей, а ливр свечей — IIII блана.

765. Далее, в таковое же время в Париж явился коннетабль, ведя вместе с собой целую толпу головорезов[2211], и объявлял во всеуслышание, будто бы он собирался взять штурмом Понтуаз, но и таковых же привел к городским окрестностям, и таковой же город рассматривал едино издалека, и заявил, что таковой был весьма хорошо защищен противу атаки, тогда как у него самого не было в достатке людей[2212], и вернулся, ничего более не совершив, вкупе со своими головорезами, на всем пути своем разоряя посевы и прочие возделанные земли, бывшие во владении добрых людей, прежде чем таковые же земли успели дать урожай, в особенности же то касалось вишен, едва начавших алеть, тогда как все, что им невозможно было потребить немедля, как то созревшие бобы и горох, они уносили с собой в объемистых мешках.

766. Далее, на последней неделе июня явился другой, столь же дурной или еще худший, по имени граф Падриак[2213], каковой приходился сыном графу Арманьяку, убитому по причине собственных же пороков[2214], и привел с собой также толпу грабителей и головорезов, каковые за порочную жизнь вкупе с мерзкими нравами прозваны были Живодерами, и таковое прозвище им воистину приличествовало, ибо едва лишь появившись в некоем городе или же деревне, они полагали себя вправе требовать весьма тяжких отступных платежей, в противном же случае грозя вытоптать на корню посевы, там бывшие произрастала, бывшую еще незрелой. И также они объявляли во всеуслышание, будто они собираются захватить в свои руки Мо, посредством штурма, или же через неких людей, каковые готовы были сдать им город, или же посредством соглашения, или иным каким образом, и понуждали поставлять заряды к пушкам, а также отдавать им весь хлеб, каковой только имелся в наличии, и деньги в количестве весьма немалом, объявляя при том, что все таковое необходимо, дабы им исполнить задуманное со всем тщанием, тогда как сами же едва добрались до замка Даммартен, и в тех же местах убивали, и грабили и облагали данью посевы, и прочие угодья, не совершив при том ничего достойного. Таковым же образом воевал достойный коннетабль Франции именем Артюс, граф де Ришмон. И как то доподлинно известно, бывшие ранее в плену у англичан в самом Париже и в прочих местах твердили, будто после того, как таковым случилось внести за себя выкуп и собираться домой, англичане [во всеуслышание] объявляли: «Порукой нам святой Георгий! Можете сколь вам то угодно вопить и взывать к своему коннетаблю, дабы таковой [вас защитил, ибо — порукой нам Святой Эдуард![2215] — по все время, сколь он пребудет коннетаблем], нам нечего страшиться, что таковой сумеет нанести нам поражение, ибо когда ему придет охота собрать армию, дабы показать себя добрым слугой, и прибрать к рукам ваши деньги, мы о том узнаем от него самого, либо от кого-то иного III или же IIII днями ранее, и порукой нам Святой Георгий, он добрый англичанин, как тайно, так и явно.

Впрочем, иные полагали, что они то утверждали, дабы возбудить к таковому ненависть короля и всех людей, при том, что наиболее здравомыслящие полагали его человеком весьма дурным и весьма трусливым. Коротко говоря, таковому не было дела [ни до короля], ни до кого из принцев, ни до прочих людей, ни до города, ни до замка, ежели англичанам случилось бы захватить таковой, но едино желания его сводились к тому, чтобы обладать деньгами, безразлично к тому, каковым образом и откуда их получить. Коротко говоря, касательно военного дела таковой не приносил ни малейшей пользы, тогда как дозволял и терпел, дабы те, у кого риги полны были пшеницы и прочего зерна продавали его беднякам столь дорого сколь таковым заблагорассудится, едино при том, дабы он получал свою долю с прибыли[2216], тогда как до прочих подробностей продаж таковому не было никакого дела, и в таковой же мере предоставил им волю, что на первой неделе июля желающий приобрести сетье доброй пшеницы вынужден был платить IX франков весьма доброй монетой, а за бобы, дабы таковые пустить на муку — VI франков. И дабы народ не явил недовольства, показал себя добрым слугой и подступил с осадой к Мо, но едино после того, как они уже успели собрать урожай как то ржи, так и овощей[2217]. И в течение двух месяцев сделал менее того, что ему следовало сделать за VIII дней, ибо еще в мае принялся побуждать своих людей, что таковым следовало бы отправиться туда, при том, что таковые же люди вкупе с ним самим приступили к осаде не ранее XIX июля[2218], и люди эти были худшими из тех, каковых только видано было в королевстве Французском, и воистину заслужили себе прозвище Живодеров, ибо таковыми их следовало полагать и почитать, ибо после таковых же оставалось не более, чем после пожара.

767. Далее, таковые же на XII день следующего за тем августа, приступили к штурму города и заняли таковой посредством силы[2219], и некоторым из тех, каковые захвачены были в плен, отсекли головы[2220].

768. Далее, таковым же не удалось занять Рынок, где заперлись около VIc англичан, и защищались весьма похвально[2221], вплоть до тех пор, пока король на IX день сентября не въехал в Париж во второй раз вкупе с французами, через ворота Сент-Антуан[2222], каковой день следовал торжеству Рождества Пресвятой Богородицы, и в следующий за тем четверг отправился в Сен-Дени, дабы там приказать отслужить обедню за упокой души сестры его, дамы Марии из Пуасси[2223].

769. Далее, в следующее за тем воскресенье англичане, бывшие на территории Рынка, что в Мо, сдались на условиях сохранения им жизни вкупе с добром, после чего по реке доставлены были в Париж, и на воде, на кораблях, оставались в течение двух суток.

770. Далее, в последний день сентября, король покинул Париж и отправился в Орлеан[2224], тогда как на следующие за тем сутки, в [ночь], бывшую с четверга на пятницу, около полуночи, англичане явились в город Нотр-Дам-де-Шамп, и таковой же подожгли, и увезли с собой людей и добра сколь то смогли.

771. Далее, на XXIII день августа тысяча IIIIc XXXIX года, в реке Сене у монастыря бернардинцев или же неподалеку от такового, выловлена была рыба, размер каковой от головы до хвоста составил VII футов по мере Шатле[2225], или даже более того.

772. Далее, в таковое же время, ровно как в бытность короля в Париже[2226], волки повадились столь жадно поглощать человеческую плоть, будь то мужчин, женщин или же детей, что на последней неделе сентября между Монмартром и воротами Сент-Антуан растерзали и сожрали XIV человек, как то взрослых, так и малышей, на виноградниках или же огородах, и ежели натыкались на стадо, не трогали такового стада, но бросались на пастуха[2227]. В канун праздника Св. Мартина наконец-то привела к успеху охота противу некоего волка, весьма отвратительного и ужасного, о каковом говорили, будто он в одиночку сотворил бед куда более, чем все прочие вместе взятые, и пойманный определен был тем, что у него напрочь отсутствовал хвост, и посему же ранее прозван был Бесхвостым, и о таковом же говорили будто о лесном разбойнике или некоем жестоком капитане, и шедших в поля наставляли: «Опасайтесь Бесхвостого!». И в таковой же день его взгромоздили на тачку с раскрытой пастью, и доставили в Париж, тогда как люди оставляли еду и питье, и все прочие дела, безразлично к их неотложности, дабы своими глазами увидеть Бесхвостого, тогда как [охотникам] за их труды выплачено было более X франков[2228].

773. Далее, в таковом же году дубовые желуди[2229] уродились в таком количестве, что таковые продавали на рынке, где торгуют зерном, вместе с овсом, в больших мешках, будто пшеницу.

774. Далее, на XVI день декабря, волки вдруг появились вновь, и растерзали IIII женщин-парижанок, и в следующую за тем пятницу в окрестностях Парижа еще XVII их укусов впали в безумие[2230], из каковых же XI по сказанной причине погибло.

775. И в таковое же время управлявшие именем короля, ввели новые пошлины, так что по их приказу любой рогатый скот, выведенный на продажу, будь то бык или же корова, облагался налогом в IIII парижских соля, тогда как свинья — в VIII бланов, а баран или же овца — в IIII блана. И вместе с тем учреждена была новая талья, весьма тяжкого свойства, ибо тот, кто ранее платил не более IL солей, ныне обязан был VI ливрами, ибо таковая [талья] выросла вдвое, и и ежели таковые приходили за деньгами, но их не получали, вскоре после того водворяли в [таковой дом] на постой гарнизонную стражу, каковая весьма тяжко обходилась бедному люду, ибо таковой же постой требовал великих расходов, и таковые же слуги дьявола творили зла куда более, чем то им было приказано.

1440

776. Далее, в указанный же год, в январе и феврале, доставлено было в Париж великое множество свиней, тогда как мерзкие власть предержащие, едва завидев столь великое их множество, столь высоко подняли цены на соль[2231], что за один бушель таковой же соли обходился ныне в XXII парижских соля, и даже по таковой цене ее зачастую было не найти, и посему в Париже пропало зря множество свиней, каковые там же были заколоты, из-за недостатка соли[2232], ибо таковые же мерзкие власть предержащие препятствовали ее доставке иначе как в виде конской ноши[2233], дабы торговлю таковой вести по собственной воле, и как то доподлинно было известно, вся таковая же мерзкая власть повиновалась едино мерзкой и злобной воле аббата из Сен-Мор-де-Фоссе[2234].

777. Далее, в таковой же год развелось столько кротов, что те перепортили все сады.

778. Далее, в таковой же год Живодеры явились в Бургундии, и по всей таковой земле угоняли прочь рогатый скот, как то коров [и] быков, обрабатывавших поля, каковых только могли обнаружить, не говоря уже скотине, каковую разводят ради шерсти, вкупе со свиньями, и прочих животных, и все [поголовье] обрекли на голодную смерть, ибо таковой же [скот] в течение долгого времени вынужден был оставаться без пропитания, ибо жители таковой же земли не в состоянии были выплатить столь великий выкуп каковой у них желали получить.

779. Далее, в таковой же год Живодеры обретались под Авраншем, к каковому же [городу] подступили с осадой, тогда как начальствовал над ними коннетабль, граф де Ришмон, их же было всего около XL тысяч противу VIIIm англичан, и вынуждены были с великим позором снять осаду, безразлично к тому, желали того или же нет[2235].

780. Далее, в таковое же время, король пребывал в размолвке с собственным сыном[2236], стараниями неких французских сеньоров, из каковых герцог Анжуйский[2237] вкупе с коннетаблем держали сторону короля, тогда как герцог Бурбонский[2238] — сторону дофина, а еще было множество тех, каковые во все прочем мире полагались величайшими разбойниками, и прозваны были Живодерами, и каковые же вели войну с бедным людом, столь жестокую, что никто не смел покидать добрые города, и ежели таковым случалось повстречать кого-либо, они осведомлялись у него «Ты на чьей стороне?». Ежели таковой обретался на их стороне, его только лишь грабили, а ежели на стороне противника, убивали и затем грабили, или же помещали в тюрьму, из каковой же выйти было уже невозможно, ибо по причине весьма жестокого обращения и пыток огнем, и необходимости отдать за себя столь тяжкий выкуп, что то было никому не под силу, и по таковым же причинам в их же тюрьмах и умирали.

781. Далее, таковые же во время Поста потребляли в пищу мясное, сыр, молоко и яйца[2239] равно как и в иное время. В сказанное же время таковые же ворвались в Корбей, и в Буа-де-Венсенн и в Боте[2240].

782. Далее, в первое воскресенье мая, в год тысяча IIIIc XL, дюжина таковых Живодеров явилась в Париж, и в послеобеденное время вкупе с иными людьми отправилась на остров Нотр-Дам дабы там предаться игре, и и там же увидели полотна, каковые отбеливали парижские горожане[2241], и замыслили о том [дурное], и едва настал вечер, сделали вид, что уходят прочь, тогда как затаились в месте, каковое выбрали себе для наблюдения, и в полночь или же около того вернулись на сказанный же остров, и присвоили себе все льняные полотна, тогда как полотна из конопли не тронули[2242], и страже нанесли множество ран[2243], и как то утверждают все таковые [полотна] были ценой в IIIIc парижских ливров или же около того, и после того отправились прямо в Корбей, и тогда как старый рыцарь по имени мессир Жан Фуко вкупе с капитаном [крепости] Буа-де-Венсенн[2244], вместо того, чтобы их за то наказать, также отправились в Корбей за своей долей добычи.

783. Далее, в таковой же год, тысяча IIIIc XL, хрущей явилось столь великое множество, каковое никогда не видано было ранее, тогда как в первую неделю июня стол столь великий холод и лили дожди, что таковые в недолгом времени исчезли.

784. Далее, кроты развелись в столь великом числе, как то никогда не видано было ранее, и как то воистину известно, таковые испортили все зерно, брошенное в землю, и также слизни развелись в числе столь великом, что ничего не оставили на плодоносных деревьях, а также ни гороха и бобов.

785. Далее, в таковое же время шла весьма жестокая война между королем и сыном его, тогда как герцог Бурбонский поддерживал сына противу отца, и таковые же удерживали за собой множество крепостей что в земле Бурбонне, и множество латников, все в таковой же земле разорявших, тогда как король обретался в Берри, и как то воистину было известно, на X или же XII лье вокруг[2245] не найти было ни еды, ни питья, ни фруктов, ни чего иного, тогда как была самая середина августа, они же убивали друг друга и перерезали друг другу горло, безразлично к тому, будь то священник или же клирик, монах, монахиня, менестрель или же герольд[2246], женщины или же дети; коротко говоря, ни мужчина ни женщина не отваривались отправиться в дорогу по собственной необходимости, и друг у друга захватывали города, и Корбей захвачен был сторонниками герцога Бурбонского, тогда как Боте и Буа вкупе с прочими — сторонниками короля. Обретавшиеся же в Корбее отправились в набег, дабы за пределами стен грабить, но едва таковым случилось удалиться прочь на небольшое расстояние от Корбея, бывшие в городе затворили ворота, тогда как их капитан вкупе с теми, что остался дабы охранять город, сумели проложить себе дорогу в замок[2247]. Тогда же как горожане, прознав о том, что таковые заперлись в замке, подступили к нему с осадой, при том, что бывшие в замке пошли на отчаянный шаг, ибо у них было в достатке пушек и орудий, посредством каковых они сумели нанести горожанам урон столь великий, что не нашлось храбреца, готового к ним приблизиться. В таковое же время король и сын его сумели примириться[2248], и посему же, все города, захваченные герцогом Бурбонским во время такового противостояния, возвращены были королю в согласии с договором, заключенным между таковыми же сеньорами. И таковым же образом, из замка удален был Фуко вкупе со множеством разбойников, с таковым обретавшихся. И таковой же мир, заключенный между королем и сыном его, объявлен был в Париже в день мадам Св. Анны, на XXVIII день июля, тогда как по всему Парижу разведены были костры[2249].

786. Далее, таковой же год тысяча IIIIc XL оказался весьма урожайным, и все выращенное было весьма доброго качества и продавалось также по доброй рыночной цене, ибо среди прочего за добрую пшеницу просили XVI парижских солей [тогда как в прошлом году по V франков, а за добрые же бобы — IIII блана, тогда как в прошлом же году — VII или же VIII парижских солей], а за весьма добрый горох — VI бланов, и всех плодов, каковых можно было только пожелать, было в великом изобилии, ибо за сотню крупных персиков просили II парижских денье, а за весьма крупные кислые груши[2250] или же груши кальо-пепен[2251] — IIII денье за четверть, а за сотню дамасских слив[2252] — VII денье, за за сотню весьма добрых орехов — IIII турских [денье].

787. Далее, в таковое же время город Арфлер осажден был англичанами, и посему же король собрал под свое начало великое множество латников, для содержания каковых же необходима была весьма великая талья, а также вспомоществования[2253] куда более высокие, чем доселе, ибо за бочонок вина у ворот Парижа ныне приходилось платить по XX бланов, тогда как в прошлом же году — не более VIII бланов[2254].

788. Далее, когда же сбор латников подошел к концу, таковые же направились в Париж, дабы там обеспечить себя всем необходимым[2255], и там же оставались в течение IIII или же V дней, и рассеялись по деревням в окрестностях Парижа, и все, что могли испортили вконец, ибо тогда был самый разгар сбора винограда.

789. Далее, в указанное время[2256] пришла великая весть о Деве, о каковой уже было сказано, что ее сожгли в Руане за все ее прегрешения; были также некие люди, столь сильно заблуждавшиеся, которые утверждали и верили непоколебимо, будто ей удалось благодаря святости избегнуть костра и сожжена была другая, которую приняли за нее; но ее в самом деле сожгли и обратили в пепел а пепел этой бросили в реку, как то принято делать с колдунами.

790. Далее, в указанное время, в сопровождении вооруженных людей появилась некая женщина, которая в Орлеане была принята с весьма великими почестями[2257], но когда она появилась в окрестностях в Париж, многие вновь впали в заблуждение, твердо веря будто это была Дева; по каковой причине Университет и Парламент, желала она того или нет, заставили ее прибыть в город, и там ее выставили перед всем народом на огромной площади перед дворцом, поставив на мраморную плиту, и там у позорного столба, она каялась и рассказывала о себе, как то было на самом деле, и по ее словам, она не была девицей, но, вышла замуж на некоего рыцаря и прижила с ним двоих сыновей. И к тому она добавляла, будто бы совершила нечто, что потребовало ее покаяния перед Святым Престолом, а именно нанесла тяжелые побои отцу [или] матери, священнику или ученому мужу, дабы [едино] сохранить свою честь; и будто бы, как то она говорила, ей случилось поднять руку на мать против своей воли дабы [едино] сохранить свою честь, ибо мать будто бы ее удерживала, тогда как она желала нанести побои некоей своей соседке или же приятельнице, и говорила, что совершила это в жестоком гневе. По указанной причине ей пришлось отправиться в Рим; и для того она переоделась в мужское платье, и дралась как солдат в войне, что вел папа Евгений[2258], и на указанной войне ей дважды [случалось] убивать, и после своего пребывания в Париже она вернулась на войну, и примкнула к гарнизону, позднее же уехала.

791. Далее, на IX день месяца октября, иными же словами, в день Св. Дионисия Парижского, принят был в Нотр-Дам де Пари епископ Парижский, бывший затем архиепископом Тулузским, а также архиепископом и епископом Парижским, какового звали Дени де Мулен[2259].

792. Далее, в таковом же месяце объявлена была огромная талья[2260], должная послужить освобождению Арфлера, осажденного англичанами, и была собрана в полной мере, тогда как французы затем бездействовали, а бывшие в Арфлере голодом принуждены были к тому, чтобы открыть ворота англичанам. Французов же было около двадцати тысяч, тогда как англичан — не более восьми тысяч[2261], тогда как эти последние продолжали покорять себе страну. В самом же деле, как то полагают, французы постоянно обретались перед ними, во главе с королем, каковой окружен был одними лишь врагами [христианства], так что чужим королям случалось объявлять французским купцам, когда таковые прибывали в их страны, что король Французский — прямой защитник для врагов христианства. И в самом деле, отнюдь в том не кривили душой, ибо в Иль-де-Франс[2262] их было великое множество, и [владение] это населено было людьми худшими нежели сарацины, как то являют величайшие прегрешения их и притеснения, каковые они чинили бедному люду во всех землях, куда бы их не приводил король, но худшим из таковых притеснений, никогда не виданное ранее, было для таковых обыкновение забирать с собой новорожденных, ибо едва таковые же дети появлялись на свет, их отнимали у матерей, и ежели не получали от матери и отца великого выкупа, готовы были обречь таковых [детей] на смерть без крещения[2263].

793. Далее, они же хватали маленьких детей, каковых обнаруживали на деревенских улицах или в иных каких местах, и запирали их в тесные сундуки, где таковые умирали от голода и лишений, ежели за них не выплачивали огромный выкуп.

794. Далее, ежели случалось некоему почтенному человеку иметь молодую супругу, и ежели им случалось такового же [человека] захватить в плен, а он не в состоянии был выплатить за себя выкуп, каковой от него требовали, его мучили и терзали весьма жестоко, и запирали в огромный сундук, а затем хватали его же супругу и силой бросали на крышку такового же сундука, где обретался этот добрый человек, и кричали: «Мерзавец, по твоей вине твоя супруга сейчас же и здесь пойдет по рукам!» И засим так и поступали, а покончив со своим отвратительным действом, оставляли беднягу умирать внутри, ежели он не выплачивал выкуп, каковой от него требовали. И ни король ни принц не желали прийти на помощь бедному люду, и единым ответом жалобщикам было: «Им нужно жить, и ежели то творили бы англичане вы бы молчали, а добра у вас даже с избытком».