Дневники «Отечества»

I

Разбирал бумаги, сваленные во время ремонта квартиры куда попало — теснота наших жилищ уже хрестоматийна, случайно взял в руки нечитанный журнал «Коммунист» № 5 за 1989 год.

Открылось на том месте, где под рубрикой «Духовная жизнь общества» помещены материалы дискуссии на тему «Человечество и цивилизация на пороге нового тысячелетия», которую «Коммунист» провел совместно с журналом «Вопросы философии».

Листанул раз и два, вижу знакомые фамилии, часто попадающиеся в периодической печати, академики, доктора наук — Араб оглы, Гранин, Моисеев, Велихов и даже архиепископ Смоленский и Калининградский Кирилл.

С него, пожалуй, и начнем, ибо трудно оспорить суждения иерарха православной церкви, когда он, призвав на помощь апостола Павла и его Послание к коринфянам, говорит о полноте жизни как о новом творении, начинать его необходимо с преображения человеческой личности через ее космическое начало.

Действительно, трудно не согласиться с утверждением: цель цивилизации состоит в преображении человека, его физическом и, по-моему это важнее, в нравственном совершенствовании. Но всегда ли на деле, в житейской или, ежели по-научному, социальной практике сохраняется в деяниях наших сей правильный курс общественного развития?

Увы, пока этот курс только декларируется в бесчисленных заявлениях тех, кто еще недавно действовал за пределами моральных норм, пользовался вовсю теми привилегиями, против которых «прорабы» перестройки нынче так рьяно, перебивая друг друга, выступают.

Мои соотечественники в подавляющем большинстве, и я в том числе, приняли перестройку не только потому, что авторы ее и проводники посулили нам улучшение материальной стороны жизни. Русский народ никогда не был корыстолюбивым, не поклонялся Мамоне, деньги не были его Богом. Именно озабоченность духовно-нравственным состоянием человека составила главную, на мой взгляд, ценность идей перестройки. И вовсе не случайно началась она с обнародования антиалкогольного Постановления ЦК КПСС и вытекающих из него законодательных актов. И это было абсолютно верное решение!

О какой перестройке можно вести речь со спившимся рабочим классом, отравленным сивухой крестьянством и кичащейся умением пить культурно значительной частью разложившейся духовно интеллигенцией, особливо так называемой творческой? Впрочем, последняя в большинстве своем не сделала из развернувшихся событий никаких выводов и успешно деградирует под воздействием Жидкого Дьявола.

К теме борьбы за трезвость мы еще не раз будем возвращаться в «Дневнике Отечества», скажу здесь только о том, что нерешительность и непоследовательность партийного руководства в проведении собственного Постановления, попустительство правительственных органов привели к тому, что борьба за трезвость свернута, возвернулось сивушное море разливанное, и дело доходит до того, что наиболее рьяные адвокаты Жидкого Дьявола, все эти Шмелевы, черниченки, евтушенки, Примаковы, Мельниковы, имя им, к сожалению, легион, требуют привлечь к ответственности авторов самого нравственного, спасшего миллионы человеческих жизней закона.

Тут уж других слов как аморальный разгул антигуманных страстей не найти, подобное вообще лежит за пределами здравого смысла, самой примитивной этики.

…Рассуждения архиепископа Кирилла против эгоистического антропоцентризма, утвердившегося в эпоху Возрождения, идей социал-утопизма, лукаво подброшенных нам Томасом Мором и тезкой его Томмазом Кампанеллой, именно они дали исходный материал для создания нашей собственной теории построения социализма в отдельно взятой стране, сами по себе эти мысли Смоленского и Калининградского владыки интересны и последовательны.

Возрожденцы и сектанты-еретики, тогдашние экстремисты, немало потрудились, чтобы привести человечество к ужасам и великой крови 1789 и девяносто третьего годов, к сорок восьмому году последующего века, к 1 августа 1914 года, октябрю Семнадцатого и сентябрю тридцать девятого. Кто назовет следующую дату?

Действительно, безнравственно само противопоставление человека природе, сама идея — человек должен всемерно использовать окружающую природу, брать от нее все. Вот и возникло потребительское отношение Homo Sapiens ко всему, что его окружает. Природа, мол, внушили нам высоколобые гуманисты, представляет из себя ценность только в той мере, в какой служит человеческому благу. Каково?!

Отсюда уже недалеко и до знаменитого лозунга временщиков, мало чем отличающихся от бандитов с большой дороги, хотя и рядящихся в тоги ученых мужей: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача».

Что из этого вышло — в комментариях не нуждается.

Теперь архиепископ Кирилл объявляет ценность нового человека, который строит отношения с природой, с космосом на иных, фундаментальных, гуманистических принципах. «Иначе, — говорит владыко, — мы просто загадим не только нашу планету, а, может быть, и окружающее нас космическое пространство».

Уже загадили, скажем мы, и согласимся с тем, что положение складывается катастрофическое. Мы, человеки, очень уж гадкие, самодовольные, отвратительные в беспардонной наглости, возомнившие о себе Бог знает что, существа. Кстати, вряд ли он, Всевышний, имя которого из уважения к чувствам верующих пишу с большой буквы, вряд ли этот справедливейший из тиранов существует. Ибо даже Господь милосердный не смог бы вынести те безобразия, кои уже натворили, творят и еще навытворяют его подопечные, жалкие людишки, бросившие в несусветной гордыне вызов Природе.

Порою такое омерзение охватывает глядучи на архиподлости разумных вроде бы видов, так противно бывает, когда видишь прямоходящих млекопитающих, наделенных лишь двумя извилинами на мозге, напоминающим биллиардный шар, и так бывает рвотно на душе, что, честное слово, будь я космическим цивилизатором, то взорвал бы гнуснейший этот мир к чертовой бабушке!

Но это так, минутная слабость. Ломать — не строить… Сие доказали человечеству революционеры всех мастей, а сейчас ура-перестройщики доказывают, либералы, разрушающие то, что уже есть, нимало не озаботясь о том, что элементарная логика предполагает подготовку того, что придет на смену, заранее.

Нет, ума на это у отечественных радикалов не хватает. Злит меня одно: почему не видит народ, что короли перестройки все как один голые? Где тот не андерсеновский, датский, а русский мальчик, который произнесет сакраментальную фразу: «А король-то голый!»?

Нет, верят в «вырубленные виноградники», хотя это чушь собачья, инспирированная разновеликим сельхозпублицистом Ю. Черниченко, — перечитайте ответ по этому поводу Егора Кузьмича Лигачева на последнем партийном съезде — другие верят в чудо-пленку, которая из трезвого человека может на экране сотворить заурядного выпивоху-хулигана, обожествляют рынок как панацею от всех бед, гарантию того, что в каждом доме появятся мыло и видеомагнитофоны, верят в свободные экономические зоны, откуда поползет по стране не финансовая кабала, а конвертируемая валюта. Верят чему угодно, начисто отметая при этом элементарный здравый смысл.

Доколе такое будет продолжаться?

Оппоненты архиепископа Кирилла, сразу осудившего нравственную позицию Зубра, нашумевшего в перестроечной публицистике Тимофеева-Рессовского, будто ничего нет выше науки, довольно деликатно возражали иерарху, будто бы одновременно соглашаясь с ним и его доводами. Это верх благородной дискуссии — возражать, соглашаясь. Или наоборот, соглашаясь, возражать. От перемены мест слагаемых сумма не изменяется. Помните из арифметики?

Даже сам Гранин, давший Зубру вторую жизнь, прошелся по «опасно возрастающему самомнению человека, которое и привело во многом к экономическому кризису».

А потом, ничтоже сумняшеся, заявил, что истоки окаянного антропоцентризма гнездятся в язычестве, в последнем его, дескать, куда больше, нежели в христианстве:

— И нет совершенно восторга перед гармонией, красотой природы, неисчерпаемостью ее тайн, перед которыми достижения разума — ничто. То есть человек с малых лет воспитывается в сознании своего могущества, исключительно. Он не рассматривает себя как часть природы. И в этом больше языческого, чем христианского.

Сие слово члена Союза писателей СССР Гранина о современных учебниках биологии. А знает ли сей дискутант, что самые совершенные учения о гармоничном слиянии человека с Природой были созданы язычниками-греками, а возрожденцы-утописты, проповедавшие идеи казарменного социализма — смотри, как образец, «Утопию» и «Город Солнца» — были правоверными христианами? Да, в поклонении древних славян богу солнца Яриле больше смысла и разумного соглашения с природой, больше истинного космизма, нежели во всех книгах Старого и Нового заветов вместе взятых!

Впрочем, разговор о подозрительно громкой шумихе вокруг реанимации христианства в Отечестве тема особая, и мы к ней обязательно вернемся.

Но вот объективности ради скажу, что только мысли, высказанные архиепископом Кириллом, носили в упомянутой дискуссии деловой, практический характер. Впрочем, в прежние времена православная церковь как раз и отличалась здоровым практицизмом. Проявив недюжинную эрудицию, ею не всегда могли блеснуть академики и доктора наук, владыко вполне толково поставил вопрос о том духовном базисе деятельности человека, от которого и зависит его личностное и общественное видение мира. И вот тот взгляд, который навязали нам в эпоху Возрождения и позднейшие времена предтечи нынешних либеральных витий, как раз и получил кособокое развитие, когда в стройной фигуре Человека гипертрофированно выпятилось одно только брюхо.

Вот и стали мы племенем с обширными животами, куда стараемся захапать все, что плохо лежит, все, что удается урвать у ближнего, а то и самого дальнего.

Злой инстинкт, обозначенный как вполне безобидное с виду слово вещизм, завладел не только душами соотечественников. Он властвует всюду, рефлекс безудержного потребления, и человечество пока еще не знает, как избавиться от него именно потому, что сегодня люди управляются одними понятиями о добре и зле, а завтра уже другими.

И если в основе нравственности лежит принцип относительности, — сказал архиепископ Кирилл, — то у нашего общества и у всей человеческой цивилизации нет шансов на выживание.

II

А вот и пример такой относительности.

Утром 8 июля 1990 года, оторвавшись от недописанных страниц этого «Дневника», спешу в киоск на станции Голицыне за свежими газетами.

На первой полосе еженедельной газеты «Поиск», газеты академиков и гособразователей, вынесены в шапку слова: «Обвинения в адрес Сталина преувеличены!»

Ничего себе, правда?! Хватаю этот восьмиполосный листок… и приношу читателям мои извинения за легкий розыгрыш. Конечно же, до такого плюрализма мы не дожили. Пока в обвинениях Сталину никто усомниться не имеет права. Шайка бандитов по-прежнему бичует предводителя, резонно надеясь, что от этого их собственная вина — пусть не их лично, отцов и дедов, позднее казненных за не менее тяжкое палачество — станет меньше.

Конечно же, на первой полосе «Поиска» написано: «Обвинения в адрес Троцкого преувеличены». А на шестой странице обширное интервью под названием «Демон революции», оно посвящено жизни и деятельности Лейбы (Льва) Давидовича Троцкого (Бронштейна), сочиненное журналисткой Ладой Ляшенко и членкором Павлом Волобуевым, носит крайне комплиментарный характер.

При этом логика члена-корреспондента, к которой он прибегает, дабы обелить и возвеличить демона революции, просто потрясает. Вот вам, друзья, примерец на выборку.

В январе 1925 года Троцкий выходит в отставку и начинает заниматься формированием новых идей, анализирует НЭП и его перспективы.

— Именно к этому периоду, — вступает в разговор журналистка, — относится и левацкая идея Троцкого о сверхиндустриализации, подхваченная и осуществленная Сталиным? Плоды ее реализации мы пожинаем и поныне.

— Да, — соглашается член-корреспондент Волобуев. — Троцкий долгое время горел (?!) этой идеей, и сегодня во многих публикациях именно его обвиняют в тяжких последствиях ее осуществления.

Тут, вмешаемся, это уже Ваш Соотечественник толкует, надо объясниться. Троцкого критикуют, и то весьма редко, он стал уже фигурой неприкасаемой, как автора идеи. И только.

В любом случае критиковать Льва Давидовича нельзя, дает понять Волобуев. Индустриализация и техническое перевооружение страны в максимально короткие сроки, быстрыми темпами — вот мысль Троцкого.

Еще один вопрос, как говорят, на засыпку от Вашего Соотечественника. Не Троцкий ли с другими магистрами партийного ордена меченосцев, и в самой меньшей степени, пожалуй, Сталин, несут ответственность за то, что Россию пришлось поднимать из руин в рекордно короткие сроки? Почему мы, вякающие из подворотни по поводу персональной ответственности за указ, спасающий страну от пагубного пьянства, не поставим вопрос о персональной, пусть и физически запоздалой ответственности тех, кто развязал красным террором гражданскую войну, искусственно создавал голод в городах, натравливал рабочих на крестьян, а тех на Советскую власть, дабы иметь основания перебить хлебопашцев, кормильцев Земли Русской пулеметами?

Кто в этом персонально виноват? Перечислить фамилии? Нет надобности, все они обозначены в поминальнике общества «Мемориал», то есть «Память», если по-русски. Это общество совершенно необъективно чудовищные злодеяния в России начинает регистрировать только с тридцать седьмого года, когда репрессии задели своих, прежде безнаказанно изгалявшихся над русским преимущественно народом.

Далее Волобуев говорит о Троцком: «Он был очень гибким политиком и, возможно, столкнувшись с реальной жизнью, отошел бы от этой идеи как неправильной и нежизнеспособной. Но Сталин, долгое время критиковавший теорию Троцкого, в итоге стал ее сторонником. Больше того, именно Сталин и воплотил ее в жизнь, причем в извращенной форме… Так что обвинения в адрес Троцкого, мелькающие в нашей публицистике, явно преувеличены».

Вот так. Хороший умный Троцкий выдвинул бредовую идею, но воплотить ее не смог — власти не было. Бяка и какашка Сталин властью обладал, мог воплотить что угодно. Идею Троцкого он своровал и провел в жизнь. Плоды этого мы сейчас пожинаем, ну и так далее.

Ergo — Сталин суть нехороший человек, редиска. Троцкий изначально хороший человек, замечательный политик, революционер, «один из самых неординарных людей XX века».

Последние слова принадлежат Волобуеву.

Впрочем, в этом безудержно захваливающем стиле опубликованы десятки статей, открывших для себя нового мессию. Сработал принцип относительности, абсолютно недопустимый в нравственных оценках. Об этом и говорит архиепископ Кирилл.

…Особенно старается возвысить Троцкого генерал-полковник Волкогонов. Метаморфозы доктора философских наук просто удивительны и непредсказуемы, я бы даже сказал — фантасмагоричны.

Мне довелось встречаться с Дмитрием Антоновичем, правда, не так часто, как адмиралу Зимину, написавшему философу-генералу открытое письмо. Но и тех коротких встреч, которые имел с Волкогоновым Ваш Соотечественник, достаточно, чтобы с изумлением воскликнуть:

— Вы ли это, Дмитрий Антонович?! На вас просто лица нет…

Да, удивительные перевертыши какие-то вокруг, оборотни, вервольфы… Черт те что! «Советская культура» называет Сталина Сатаной, и это понятно, иначе назвать его эта газета, редактируемая бывшим сталинистом, не может. А вот Бухарина она зовет Иисусом Христом. Тогда по сходной, так сказать, пропорциональной раскладке Лев Троцкий тянет никак не меньше, чем на самого Саваофа. Или бога Яхве, кому как поглянется. Мне лично и моим соотечественникам все равно, уж мы-то хорошо знаем истинную цену демону, а также злодею революции.

Хотел было на этом и закончить, да вспомнил о том, как недавно газета «Московский литератор» перепечатала интервью, которое Александр Зиновьев, соотечественник, живущий за рубежом, автор книги «Горбачевизм», дал французскому журналу «Expresse». Это случилось пять лет назад, когда перестройка едва начиналась.

Француз Жорж Нива спрашивает Зиновьева о Троцком.

— Роль Троцкого преувеличена, — отвечает наш соотечественник, имя которого, к сожалению, замалчивается средствами массовой информации — не дует Зиновьев в ихнюю дуду. — Кто реально делал революцию? Троцкий только устраивал диспуты, и западные журналисты слушали только его. Ленин — другое дело. Но Троцкий — да кто он такой? Человек, который воспользовался результатами революции.

Жорж Нива возражает: «Но Троцкий руководил Красной Армией!»

— «Руководил»! Что бы это значило? Черненко «руководил» СССР. Это было время, когда никто никому не подчинялся. Сталин тоже руководил, и Сталин плевал на Троцкого… Десятки людей играли такую же роль.

Подкожный вопрос Нивы: «Хотите ли вы сказать этим, что невозможность работать над трудами Троцкого совсем не мешает историкам?»

Как мы только что видели, историкам волобуевского типа абсолютно ничего не мешает восхвалять демона революции.

Но вот ответ Александра Зиновьева — Совершенно не мешает. Почему необходимо изучать Троцкого, если это абсолютно неинтересное явление? Изучают другое. Советская наука… Я думаю, что это говно, но зачем изучать Троцкого? Если бы я был историком, я уничтожил бы память обо всех этих руководителях, которые являлись только фикцией.

Жорж из «Экспресс» снова подковыривает: «О Сталине вы тоже уничтожили бы память?»

Александр Зиновьев — Сталин не был фикцией. Сталин — это эпоха. Вы не можете объяснить победу Сталина, утверждая, что Троцкий был гением, а Сталин — ничтожеством… Но террор ввели Зиновьев, Троцкий и другие. Культ Сталина зародился после культа Бухарина и других. Сколько городов было названо именами Троцкого, Зиновьева и так далее!.. Почему никто не говорит об этом?

Такие вот вопросы и ответы. Последняя фраза, произнесенная свыше пяти лет назад, звучит сейчас риторически, наивно. Правда, мы надеемся, что из-за рубежа Зиновьев не хуже нас разобрался: почему никто не говорит об этом…

И вот еще что. Тех, кто пытается разобраться в обвинениях, скопом вываленных на Сталина, железно обзывают сталинистами. Не вправе ли мы, соотечественники, апологетов Льва Давидовича именовать полузабытым, но таким емким словом троцкист?

III

Так кто же мы, так бездумно бросающиеся из одной крайности в другую? Едва отринув догматизм сталинского типа, пренебрегаем элементарными законами диалектики и будто в омут смертельно опасно погружаемся в бездонную метафизику надуманных доморощенными мудрецами схем и моделей, не прошедших испытаний на полигонах здравого смысла?

Почему мы так доверчивы и бестолковы, верим краснобаям, которые с парламентской трибуны обещают нам златые горы и западный шмутошный рай, по дюжине джинсовых варенок каждому, французские духи любой гражданке и мотоцикл «Хонда» любому лоботрясу плюс набор порнографических открыток и двухкассетник с записями модных певцов-педерастов? Стоит ли за такие изобилия продавать Россию? Стоит ли расформировывать победоносную русскую армию и заменять ее народным ополчением, как предлагает в депутатской программе великий реформатор всех времен и народов, неутомимый борец с привилегиями Борис Николаевич Ельцин, который, едва став председателем, немедленно определил себе новую дотоле несуществовавшую привилегию — личную суперохрану…

Кстати, факт этот как-то пропустили наши борзописцы, рыцари гласности. А чтобы, допустим, Коротичу не дать в «Огоньке» разворот с цветными иллюстрациями: особая гвардия нового самодержца российского… Ведь самый ихний сюжет для бурного разговора, и на сатиру с юмором «Литгазеты» тянет… Безропотно уступаю тему езопам и лафонтенам радикальной прессы.

Так почему же мы столь доверчивы и бестолковы, не в состоянии отделить зерна от плевел, овец от козлищ, идеи здравого смысла от митинговой «чернухи»?

Оболванивание русского народа началось еще в прошлом веке. Писарев сообщил оторопевшему от демократических идей русскому народу о том, что Пушкин и все его творчество — дерьмо собачье. Белинский раздраконивал Гоголя за «Выбранные места из переписки с друзьями», а мы в школе послушно повторяли: да, маху дал Николай Васильевич, хотя за годы Советской власти эти самые «Места» никогда не публиковались.

Народовольцы как зайца травили Царя Освободителя, именно эти слова написаны на стоящем в Софии памятнике Александру II. И все-таки достали его бомбой, безжалостно разорвали в клочки того, кто освободил крестьян и провел в России демократические реформы.

А почему прикончили царя? Именно поэтому… О России пекся, противоречия пытался разрешить, вот и кончили батюшку.

За преемником его, Александром III, гонялись многократно и упорно. Тут и братан Владимира Ильича приобщился на свою, правда, голову. А ведь при Александре III Россия стала самым могущественным государством в мире.

Царь предпочел сам себя загубить испытанным расейским способом — сгорел от дружбы с Жидким Дьяволом.

Сынишка у него оказался вовсе не императорского пошиба, хотя сейчас, в эпоху гласности, выясняется: пусть и слабый, но достойный человек. На Второго Николая наступление шло со всех сторон. Судьба дала императору и России, добавим! — счастливый шанс, послав ему Столыпина в «Предсовмина». Только вот не уберег Николай Александрович Петра Аркадьевича, убили его, сердешного. Когда истекал кровью в киевском театре, несколько часов кряду не могли добыть ему врача. Кстати, я сам слыхал, как московский письменник Александр Борщаговский рассказывал на собрании писателей-коммунистов, как киевский письменник Виталий Коротич заявил у нас в Центральном доме литераторов: «Я горжусь тем, что живу в городе, где убили эту собаку Столыпина!»

Интересно, рискнет ли цепной пес перестройки — так он сам себя называет печатно — произнести эту фразу сейчас…

Потом была Первая мировая война, она, как и Вторая, была организована с единственной целью: столкнуть лбами два великих народа, русских и немцев, и поелику возможно обессилить, обескровить и тех, и других.

Тех, кого не выбили на полях Галиции, Потши и Украины, добивали в гражданскую. Затем красный террор, репрессии, ленинские концлагеря для инакомыслящих, коллективизация, ГУЛАГ и все остальное. Нету сил снова перечислять бесчисленные беды и напасти, пережитые российским народом.

Долго и упорно нас приучали не рассуждать, стыдиться прошлого «тюрьмы народов», отказываться от наследственной памяти, восклицать «Чур меня!» при малейшем намеке на запугивающий всех и вся жупел пресловутого великорусского шовинизма, к коему мы еще вернемся.

А главное в том, что нас уводила от здравого смысла Великая Иллюзия, красивый сказочный мир о возможности построить общество, где каждый будет работать сколько может, а получать сколько захочет. Какой прелестный социум нам обещали! Ну просто рай для дураков и бездельников…

И мы все поголовно, не боюсь сего слова, этому верили. Отцы наши верили искренне и осознанно, ибо были людьми старого закала, необходимость честно трудиться была их нравственной потребностью. Мы, дети военного поколения, выросшие с идеей победить врага и возродить державу из руин, тоже были парнями и девчатами хоть куда, труд во имя Идеи, хотя она и суть Иллюзия, казался нам благородным и этически необходимым.

О том, что и как будет, когда наступит возможность брать по потребности, мы не думали — это было так еще далеко.

Наши дети не знали тех тягот и лишений, которые мы пережили и помнить будем до смерти. Им просто не с чем было сравнивать, они родились во времена относительного благополучия.

Надо отметить, хотя сейчас кому-то кажется, что говорить об этом неприлично: никогда не дремали идеологические спецслужбы Запада. Там такие для нас насоставлены программы… Ого-го! Высшей квалификации спецы работают, укрепленные кадрами из эмигрантов третьей волны, которые исповедуют зоологическую ненависть к бывшей Родине и стараются за доллары, фунты, франки и западногерманские марки укусить Россию побольнее, а ежели укусить не удается, то нагадить посмердяще, или, на худой конец, испортить воздух.

Теперь они, кстати сказать, приезжают в гости, а вот назад между прочим, ни один не вернулся. Здесь заокеанские гастролеры корчат из себя мучеников и героев, отравляют воздух в ЦДЛ, где этих мерзких пердунов принимают архипышно, разве что в задницу не целуют. Господи, прости меня, грешного, за эти слова, но, поверьте, соотечественники, родные вы мои, ажно терпения нет смотреть на сие безобразие!

…Попалась тут мне недавно книжица одна, «Психология народов и масс» называется, выпущена в Санкт-Петербурге, аж в 1896 году. Написал ее некий Гюстав Ле Бон и толковые изложил в труде сем мысли.

Ле Бон резонно утверждает, что идеи, правящие народами, претерпевают весьма долгую эволюцию. Довольно медленно образуясь — в России сие растянулось чуть ли не в столетие — они вместе с тем очень медленно исчезают. И тогда умам просвещенным идеи эти представляются уже очевидными заблуждениями, еще долгое время Великие Иллюзии остаются неоспоримыми истинами для толпы, продолжают оказывать действие на, мягко говоря, неподготовленные интеллектуально народные массы.

Увы, если трудно внушить новую идею, то не менее трудно уничтожить старую. Человечество с отчаянным упорством цепляется за мертвые идеи и мертвых богов.

Но мертва ли уже идея коммунизма — светлого будущего человечества? Я бы остерегся давать однозначный ответ. В конце концов, если и мертв, то лишь миф о коммунизме, как о стране с молочными реками и кисельными берегами. Идея построения общества социальной справедливости умереть просто не может, ее смерть противна этической сущности Homo Sapiens.

Другое дело — идея уравниловки, идея принудительной работы в составе трудовой армии — Троцкий, идея жизни в одинаковых бараках и совокупления по инструкции под наблюдением особых специалистов — Кампанелла, «Город Солнца», идея «комбинатов особого назначения» типа Дальстроя — Сталин, идея общего Союза творческих союзов — изобретение последних дней эпохи перестройки, сам слышал от секретаря правления Союза писателей России… Вся эта бредятина не имеет ничего общего с принципом коллективизации, именно который, возобладав над стадным инстинктом человека-зверя, и сделал его таки разумным существом.

И когда говорят, что у нас не был построен социализм — не верьте. Это не научный подход. Социализм суть способ производства, примат коллективного над частным, общественного над индивидуальным. Поэтому социалистическим было и остается — пока! — и наше государство, и Третий рейх Адольфа Гитлера, и восточные деспотии Двуречья, и в той же Спартанской республике социализма было хоть отбавляй.

С другой стороны: кто у нас всерьез изучал психологию толпы или, скажем помягче, народной массы? Да никто этим, увы, не занимался, ибо у всех были оборудованы на глазах — и, добавим, сознании — глухие шоры теории классов и борьбы между ними. Перестреляв аристократию, хранившую вековые традиции России, выгнав остатки ее за кордон, ликвидировав тех, кто вывел державу в число передовых промышленных стран и приумноживших на заработанные деньги ее культурные богатства, всяких там Третьяковых, Щукиных, мамонтовых вкупе с Морозовыми, задушив кормильца-крестьянина с помощью классового опять же ярлыка кулак, мы огромную массу разношерстных людей разделили на две категории — рабочих и колхозное крестьянство, позволив тем, кто не подпадал под эдакую архисложную сепарацию, скромно именоваться прослойкой, ибо слово интеллигенция во все советские времена носило подозрительный оттенок, существовать у нас интеллигентом, то есть — буквально! — умным человеком всегда было опасно.

Между прочим, среди моря-окияна ленинских декретов вы не найдете ни одного в защиту русской интеллигенции, о которой — именно русской! — есть особое понятие в Британской энциклопедии.

Впрочем, о трагической судьбе ее в 1917–1922 годах теперь уже знают и школьники.

К нынешним перестроечным временам прослойка так и осталась прослойкой, наша интеллигенция называется таковой лишь потому, что представители ее не работают на заводах и не сидят в кабинах комбайнов Дон-1500. Подлинных умников в России давно уже — или еще! — нет, как это ни печально признать Вашему Соотечественнику. Подлинная интеллигентность создается в череде не менее трех-четырех поколений, для нее необходимо по крайней мере сотня лет, да и то благополучного хотя бы относительно развития. А откуда у нас этот спокойный век жизни? Нет его у нас и не было, увы…

Умников постреляли в гражданскую, их уничтожали в исправительных лагерях уже с начала двадцатых годов, добивали в тридцатые. Умники первыми рвались в военкоматы в июне сорок первого, пополняли собой ополченские дивизии, близоруко щурясь — профессора ведь! — шли на танки с трехлинейками капитана Мосина образца 1891 года, являя собой истинное хрестоматийное пушечное мясо.

Вернувшихся из поверженного Берлина, чудом уцелевших умников элементарно сажали по статье УК РСФСР за номером 58, пункт «десять». Могли быть и варианты.

И никому в голову не приходило, что систематически и регулярно уничтожаются лучшие в интеллектуальном отношении представители нации. Впрочем, что за чушь я несу!? Именно потому и уничтожали, что прекрасно понимали, что творят… Хватит нам быть столь наивными на этот счет.

Хватит!

Пока писал эти строки, возник и упорно не хотел исчезнуть случай, описанный Горьким в очерке о Ленине. Не в том, который мы изучали в школе, последний был значительно изменен автором в 1931 году, а написанный пролетарским писателем в двадцать четвертом и попавший в его собрание сочинений двадцать восьмого года.

Известно, что Горький в годы революции часто заступался за попавших в застенки ЧК писателей и ученых, обращаясь при этом за помощью прямо к Ленину, поскольку их прежняя дружба сие позволяла.

— Ведь вы умников любите, — с определенной укоризною сказал он вождю, отстаивая жизнь некоего русского интеллигента, попавшего под красное колесо.

— Умников люблю, — согласился тогдашний предсовмина, кремлевский мечтатель Владимир Ильич. — Русский народ талантлив, но ленивого ума. И когда я в России встречаю умника, то это либо еврей, либо человек с примесью еврейской крови.

Вот так, черным по белому написано. Внешне похоже на поговорку «В огороде бузина, а в Киеве дядька», но за этими словами трагический, исторически роковой смысл. И видимо, именно эти слова Ленина, отказывающего русскому народу в быстроумии — или хитроумии? — имел в виду экономист Абалкин, назвав всех русских ленивыми людьми.

Преемственность, во всяком случае, очевидна.

Конечно, история народов определяется самыми различными моментами. Исключительные события, появление нестандартных личностей, случайные повороты и зигзаги, которые произошли, но которых могло и не быть. И вместе с тем, рядом с побочными обстоятельствами существуют объективные законы. Они неизменны и управляют общим ходом развития конкретной цивилизации. Эти великие правила, которыми руководствуется огромная цивилизация, именуемая Россией, вытекают из душевного строя русского народа.

Наша жизнь, нравственные принципы, верования, литература и искусство, хотя и потрачены молью лукавого интернационализма, сиречь космополитизма, русская особинка все еще реально существует, но представляет собой только видимые ориентиры невидимой души народа.

И для того, чтобы нам преобразоваться по западному образцу, переделать как у них собственное общество, ринуться очертя голову в рыночную экономику, от стихии которой еще в тридцатые годы отказалась Америка, чтобы зажить нам в духе шведского кооперативного социализма или как швейцарцы — рекомендация Чингиза Айтматова — нам для начала необходимо прежде всего переделать собственную душу.

Но, может быть, хватит насиловать русскую душу?

Вот и Ле Бон еще в прошлом веке писал: «Люди каждой расы обладают, несмотря на различия их социального положения, неразрушимым запасом идей, традиций, чувств, способов мышления, составляющих бессознательное наследство от их предков, против которого всякие аргументы совершенно бессильны».

Вот именно — бессильны… Не кажется ли господам радикалам-экономистам, что именно потому народ сопротивляется их левацким — раньше это называлось контрреволюцией — загибам, призывам целовать Запад и его представителей ниже спины, именно потому, что это противно нашим традициям? Глухо, пассивно, я бы сказал — неосознанно, инстинктивно протестует народ, не желает идти по дороге из Нью-Йорка в «греки», не верит новоявленным «варягам». Не убитая до конца сонмом палачей-реформаторов народная интуиция подсказывает россиянину, что его форменным образом снова дурачат. На этот, раз обещанием надергать перьев из задницы капиталистического журавля.

Прошу извинить меня, соотечественники, за длинную цитату, но посмотрите, что сказал на XXVIII съезде партии зав. кафедрой А. А. Сергеев из Высшей школы профсоюзного движения. Привожу ее еще и в доказательство того, что я вовсе не одинок в собственных опасениях и тревогах:

«Недавно журнал «Вопросы экономики» опубликовал экономическую платформу демократического союза. И вдруг стало ясно, что уж очень много сходства между этой откровенно прокапиталистической платформой и тем, что предлагает теперь правительство. Вот в чем, оказывается, реальный смысл деидеологизации и деполитизации экономики. В этой ловушке, ловко расставленной частью межрегионалов и дээсовцами, уже прочно сидит Борис Николаевич Ельцин.

Николай Иванович, неужели и Вы до сих пор не видите, что в этой ловушке приготовлено место и для Вас? Единственно научный подход к выработке социально-экономического курса, по нашему убеждению, состоит в том, чтобы опираться на объективно развертывающийся во всей мировой экономике процесс материального обобществления производства.

Процесс этот не прост, противоречив, идет подчас зигзагами, но весь мировой опыт XX века, в том числе последних десятилетий, говорит о том, что этот процесс неостановим. Брать в этих условиях курс на так называемое разгосударствление, которое на поверку оказывается примитивным разобобществлением, значит, образно говоря, переть против экономической необходимости.

И ведь прут.

Но чем больше в массовое советское сознание при помощи средств информации, монополитизированных правыми радикальными силами, будут внедрены стереотипы, несовместимые с его коллективистской сутью, сформированной не только за годы Советской власти, но, подчеркиваю, в ходе многовекового исторического развития, тем более резкие формы примет стихийный рывок народа в сторону выбора, адекватного Октябрьскому. Ведь этим людям, Михаил Сергеевич, а имя им народ, этим людям и эмигрировать-то некуда».

Ну как, убедительно? Это сказал экономист высшей квалификации, из тех, кому не дают слова ни в газетах, ни на радио, ни, тем более, в праворадикальных передачах телевидения типа «Взгляд» или «Пятое колесо».

…Существуют законы, по которым можно управлять толпой, если народ в нее превращается. Это главная опасность, ибо толпой, особенно в век массового оболванивания народа прессой, радио и телевидением, можно повелевать, дергая за ниточки, будто марионеткой.

Вот и дергают… Достаточно внимательно и критично оглядеться вокруг, чтоб невооруженным глазом увидеть, как и почему это происходит.

Хватит внимать новым призывам «До оснований все разрушим!» Наразрушались, довольно… Ломать — не строить… Да, многое мы делали не так, шли зигзагами, спотыкались, разбивались в кровь и насмерть. Но разве виноват русский народ в том, что ему подставили во время оно подножку? И в чем мы должны покаяться? В том, что дали себя закабалить, позволили семьдесят с лишним лет сидеть на шее? Все эти годы терпели всяческие унижения и терпим их сегодня? Если необходимо покаяться именно в этом, то я первый скажу: Да, грешен, терпел, но больше терпеть не хочу и не буду!

Со своей стороны призываю соотечественников: будьте гордыми! Вы — наследники великой истории и культуры, протянувшейся вглубь Времени на тысячелетия. Ваши предки суть родоначальники мировой цивилизации. Но самое главное в том, что основополагающим принципом, которым руководствовались те, кто заложил фундамент нашего народного характера, был вечный призыв: Сотвори добро ближнему своему.

На том стояла, стоит и стоять будет Земля Русская…

IV

Слова словами, только надо и примерами, как хорошими, так и плохими, подкреплять высказанные тобой общие положения.

Историю эту услыхал от водителя тяжелой машины, идущей по зимнику от чукотского золотого Билибина до колымского порта с красивым именем Зеленый Мыс. Служил я тогда в газете «Советская Чукотка».

Запала мне в душу трагедия неизвестного мне зэка, она стала на Колыме уже легендой, и терзала сознание, пока не выплеснулась рассказом «Последний крик». Дорога мне эта трехстраничная новелла. И потому, что первая проба в литературе, не шибко мудреная, конечно, проба, но как-никак, а собственный писательский детеныш, опять же первенец.

Его напечатала «Магаданская правда» по рекомендации Нины Севчук, она покровительствовала журналисту из Анадыря, ободряла его в стремлении одолеть естественную местечковость чукотских провинциалов, для которых Магадан на полном серьезе был столицей, без кавычек, не только Колымского края. За это доброе отношение ко мне Нины Севчук, хорошему человеку и умнице, я сохранил благодарное к ней чувство на всю оставшуюся жизнь.

Но главное меня ждало впереди.

Рассказ опубликовали 9 марта 1963 года, а днем раньше выступил Н. С. Хрущев перед писателями и понес по кочкам тех, кто пишет о культе, обозвав их формалистами.

К тому времени Никита Сергеевич, сам напугавшийся собственной смелости по части разоблачения культа, вовсю отрабатывал задним ходом. Впрочем, сие не помогло, ему так и не простили XX съезда, что и привело к Пленуму 14 октября 1964 года, когда был пущен в ход еще один ярлык — волюнтаризм.

А тогда по стране началась охота на ведьм, всюду искали тех, кому можно было бы приклеить упомянутый выше ярлык.

Достали и меня. Мой злополучный рассказик попал в доклад секретаря Чукотского окружного комитета партии. Я был объявлен формалистом, но мириться с этим не захотел и тут же нанес ответный удар, выступил в прениях и попытался доказать, что я не верблюд, то бишь, не формалист.

Эмоциональное и, кажется, доказательное выступление, где я вовсе не каялся, а отстаивал право писать так, как написал, возымело действие. Заключая совещание, первый секретарь сказал, что они вовсе не против моего рассказа как такового, пусть товарищ пишет и дальше так, как подсказывает ему совесть.

И в отчет, в газеты фамилия моя не попала, хотя целых полгода меня не печатали нигде, кроме собственной газеты, не выпускали в эфир.

Судите сами, что формалистского в этом ученическом рассказе? Но я его привожу здесь с определенной целью. Мой герой — один из тех, кто верил… Он и умер, продолжая верить уже на уровне подсознания. Но был ли рабом мой Степан? Нет, никогда! У раба просто не может быть подобной психологии, она ему недоступна.

Степан суть один из миллионов, один из тех, кто принял иллюзию за действительность. Можно ли его винить за это. Нисколько. Степан — герой эпического, если хотите, порядка, и его последние слова — катарсис, очищение, через которые он прошел, так несправедливо умирая.

А ведь ровесники Степана еще живы… Каково им присутствовать при попытках свершить над Отечеством такое, что не приходило в голову даже каннибалам из окружения фюрера!

Грядут новые пришельцы, которые не носят рогатых касок на голове и свастик на рукавах, но жаждут разрушить Российское государство через разрушение нравственных принципов русского народа.

Но вернемся к рассказу. Вот он:

Подвел, наверное, домкрат.

Степан услышал резкий металлический лязг, и прежде чем понял, что случилось, машина резко качнулась и ступицей навалилась на его руку.

…Последний год собственного срока ходил он в зоне и поселке без конвоя. Не хватало вольных шоферов, и Степану дали машину. Три дня назад вызвал начальник лагеря:

— Поедешь в Ургалу, оттуда доставишь на прииск Ключевой продукты.

— Далеко будет, — возразил Степан, — и по зимнику опасно одному, гражданин начальник. Дайте напарника.

— Ишь чего захотел! Напарника ему… Может быть, тебе и бабу персональную выделить? Обойдешься… Выйдешь скоро, тогда и катайся с напарником. Ясно?

Все было заключенному предельно ясно. И то, что Степан выйдет на днях, и что начальник может говорить только правильные вещи, и что дорога на прииск Ключевой — яма на яме.

Но только на одной из этих ям полетело заднее левое колесо.

Боли Степан не чувствовал, боли не было. Была дорога, одинокая машина на ней, звезды, сполохи и мороз за сорок…

В горячке пытался он вырвать руку, прижатую колесом к оледенелой дороге, до хрипоты звал на помощь и бессильно матерился, грозя кулаком безучастным звездам. Судорожным движением ощупал карман — нож остался в кабине.

И снова рвал Степан руку из-под колеса и скреб лед онемевшими пальцами. Тщетно. Он уткнулся в рукав телогрейки и зарыдал, громко и беспомощно.

Потом долго лежал у машины и не кричал, не звал на помощь, лишь изредка всхлипывал и чуть слышно стонал. И скоро замолчал вовсе, и боли Степан не чувствовал, успокаивался и видел себя на охоте с отцом. Раз поставили они капканы на серого. Разбойник попался, а взять его не удалось. Перегрыз волк собственную лапу и ушел на трех…

«Капкан! Я тоже в капкане!» — вздрагивает Степан, рвет зубами рукав телогрейки и, теряя рассудок, руку, немеющую от мороза…

И опять не чувствует боли, и соленый вкус крови отрезвляет Степана.

Нет, он — человек, не быть ему волком, не может им стать Степан!

Играют сполохи. «Как салюты», — думает и вспоминает, что и не видел их, победные салюты, ни разу. Как взяли раненого под Харьковом в сорок втором, так и…

И снова скребут лед окровавленные пальцы.

Стоит на дороге машина. Капкан. В капкане — человек. И тишина кругом. Страшная тишина. Машина, человек и тишина.

И видит Степан огни. Идут по дороге машины. Это люди, это жизнь. Его, Степана, жизнь. И вот уже в больнице он, латают ему руку врачи.

А в лагере справку с фотографией начальник вручает и литер до Костромы.

Идет Степан по дороге, оборачивается и видит, как из-за колючей проволоки лагерной зоны политики, что срока еще не досидели, вслед ему смотрят осуждающе.

«Братцы, и вы дождетесь! — хочет крикнуть им Степан. — Вот я-то дождался…»

Только не может крикнуть, опускает голову и идет по дороге молча.

А дорога прямая к дому его подводит. Стоит на крыльце Наташа, а рядом с нею парень высокий. И кажется Степану, будто сам он, молодой, стоит на крыльце.

— Кто это? — спрашивает жену.

— Да это же сын наш, Степан. Неужели не узнаешь?

…Нет, не идут по дороге машины, и это сполохи, а не фары светят, и многие километры до них пути.

И снег больше Степан не скребет. Ноги, кажется, стали мерзнуть и потому он машинально стучит валенками.

Вот и теплее стало. Жарко даже. Степан осторожно, чтоб очередь пулеметная не задела, расстегивает ворот гимнастерки… Каска лезет на глаза и, встряхивая головой, он сбивает ее назад.

— Идут…

Видит, как из переболевшей оспой земли встают зеленые тени.

Поднимается Степан во весь рост, стреляет из автомата и, обернувшись к роте, громко кричит:

— За Родину! За Ста…

На его могиле поставили небольшую пирамидку, сваренную из листового железа, с красной жестяной звездой на вершине. Так хоронили только вольных. Ведь срок у Степана уже кончился.

V

Рассказать соотечественникам, почему они после Второго сборника «Ратных приключений» получили Четвертый, а затем Третий, и теперь вот держат в руках Первый, хотелось мне давно. Поначалу думал отвести этой едва ли не детективной истории весь «Дневник», потом решил: слишком много чести тем субъектам, которые заварили такую кашу, что едва не погубили наше «Отечество» вовсе.

В конце концов, решил отвести склочному делу одну главку именно здесь, ибо события произошли поучительные, они как нельзя кстати в «Дневнике», отвечают на первую половину вопроса «кто мы…»

Когда по письму Дмитрия Тимофеевича Язова от 16 июня 1989 года при Воениздате было создано Военно-патриотическое литературное объединение «Отечество», Ваш Соотечественник, который его и придумал, работал в нем один.

Потом стала помогать по совместительству Маргарита Михайловна Свитова, секретарь литературной редакции Воениздата, замечательная женщина, олицетворение порядочности, высокого профессионализма, принципиальной честности. Так сказать, луч света в темном царстве, ибо у тех, кто пришел после нее, даже намека на приведенные выше качества, увы, не было.

Скажете, зачем принимал? А как же, вроде бы и знакомого тебе человека, проверишь, не испытав в деле?! Вот, к примеру, Виктор Юмин, его знал как активиста трезвеннического движения, будто бы хороший организатор, митинги проводил на уровне, засмотришься. Пригласил в «Отечество» коммерческим директором и довольно скоро понял, что деловых качеств, умения работать постоянно у Юмина как раз и нет. Одно дело выступать в ипостаси говоруна, а ежели по-иностранному, то попросту демагога, а вовсе другое изо дня в день трудиться над созданием небывалой прежде организации.

Но Юмин — существо, которое всегда себе на уме. Стоило мне на него поднажать — давай, мол, Виктор, работай, сократи политическую деятельность, она у него тоже выражалась в бесконечном говоренье на всяческих советах и ассоциациях, меньше слов, говорю ему, больше дела для «Отечества», так наш Юмин тут же запросил пардону. Переоценил, дескать, себя, надорвался, уйду по собственному, а за меня остается Коля Алексеев.

Поверил и второму, тоже борцу за трезвость, якобы даже пострадавшему за убеждения на фабрике в Яхроме. Было у меня тогда метафизическое заблуждение, считал: ежели борец за трезвость, то обязательно хороший человек. Оказалось — не так. И среди трезвенников достаточно, мягко говоря, не совсем хороших людей. Словом, редисок и тут хватает, хотя, и это проверено, среди непьющих надежных людей куда больше.

Бездельничал Николай Алексеев больше трех месяцев, потом стакнулся с неким кооперативом и предложил мне от его имени поощрение в мой личный фонд сто тысяч рублей наличными. За этот подарок от меня требовалось переуступить кое-какие права нашего объединения.

На общем собрании Алексеев признал, и сие запротоколировано, что я мог расценить его слова, как предложение взятки. А я так и расценил… Как же иначе рассматривать передачу денег наличными, да еще в обстановке заговорщицкой конфиденциальности? Что бы Алексееву не сказать об этом на правлении? Нет, он сообщил мне приятную новость наедине…

Почувствовав запах керосина, Алексеев, взяв в сообщники Александра Милюшина, великого путаника и неумеху, написал на меня жалобу Борису Васильевичу Пендюру, начальнику Воениздата, изобразив меня субъектом, по которому тюрьма плачет.

О Милюшине надо сказать особо. Он пришел ко мне, что называется с улицы, едва не плача, сообщил: два года не может устроиться на работу. Нигде не берут потому, что до того пять лет служил в КГБ. Университетское образование, историк, с виду грамотный, я бы даже сказал — интеллигентный человек.

У меня нет никаких оснований подозрительно относиться к бывшему работнику госбезопасности. Более того, многие из тех, кого я знал и знаю, сугубо порядочные и надежные люди. Как впрочем, добавим, и работники других правоохранительных органов.

Взял я и Милюшина. А что? Никого другого ведь не было… Ох, и намаялся я с ним! Не знаю, чем он занимался в КГБ, у нас в «Отечестве» он все делал плохо.

И тоже чувствовал: скоро с ним расстанутся. Вот эти двое, инспирируемые и науськиваемые Виктором Юминым, который со стороны зорко следил за происходящим в «Отечестве», и обратились к Пендюру с кляузой, автором которой был по существу сам Юмин, оставшийся в тени, я узнал его стиль и лексику.

С Пендюром у нас были отличные отношения, договоренность об особо доверительных контактах, мол, буде возникнет подобная ситуация, друг другу сообщать лично. Но Борис Васильевич первым изменил этому принципу. Получив кляузу, он испугался. И прямо сказал об этом в присутствии целой стаи полковников-замов, что, мол, скажет Дмитрий Тимофеевич Язов, если подметное письмо попадет к нему. Я ответил, что у Министра обороны достаточно сообразительности, чтобы отделить овец от козлищ, и вообще положено поначалу сообщить тому, на кого жалуются, а не собирать синклит полковников, назначать председателем комиссии некоего Исакова, который с момента возникновения «Отечества» был его ярым врагом.

Не хватило выдержки у Бориса Васильевича, не достало смелости отстоять благородное дело, заопасался он и за собственную генеральскую звезду. И как только дал Пендюр слабину, на «Отечество» будто на раненого льва, бросились, словно шакалы, все его, мягко говоря, недоброжелатели.

Во всем этом лежали зависть и корыстный интерес. Кое-кто из воениздатовцев работал у нас по совместительству, законно получал энное количество рублей за реальный труд по выпуску «Военных приключений». И это справедливо. Но остальным-то платить мы не могли, да и не за что было.

Неважно, у нас давно так повелось, работает один, а денежку давай всем. Иначе писать будем, криминал найдем, прокурора на тебя натравим.

Особенно злобствовал начфин Стригин. Этот полковник в черной форме, которого боится сам генерал Пендюр — «Стригин на меня первым донос накатает», сказал мне как-то Борис Васильевич — поставил рекорд по нападкам на «Отечество».

Согласно Уставу объединения Воениздат не имел никакого права вмешиваться в наши производственные и коммерческие дела. Но мы лояльно разрешили сделать проверку нашей финансовой деятельности. Никакого криминала дотошный, видящий в любом встречном жулика Стригин не обнаружил, но тем не менее подал Пендюру мысль арестовать наш счет.

Закончив фразу, вздохнул и поймал себя на мысли, что меня подташнивает от воспоминаний всей пережитой мерзости, предательства, глумления над святой идеей поддержать Отечество, поднять престиж Вооруженных Сил, помочь сиротам, раненым афганцам, развернуть патриотическое движение.

Собрались творческие люди, которые занялись всем этим, хотя не имеют к армии никакого отношения. И вот находятся пендюры, стригины, Исаковы, которые состоят в этих Вооруженных Силах, но мордуют тех, кто защищает их авторитет. Каково?!

Первый сборник «Военные приключения» мы выпустили, не имея на счете ни копейки. Сам я полгода не получал никакой зарплаты. Ссуду у государства мы не брали, а принесли ему немалый доход. Матрицы Второго сборника были изготовлены 10 декабря 1989 года, он должен был выйти к Новому году. Третий сборник находился в типографии № 1 Воениздата, Четвертый готовился уйти туда же.

Генерал Пендюр проделанную нами работу, безответственно поправ юридические нормы, я не говорю уже о нравственных, похерил. Матрицы Второго сборника были уничтожены, Третий сборник в нарушение всех положений авторского права присвоил кооператив, созданный по указанию Пендюра вместо нашего «Отечества» во главе с В. А. Рыбиным, который тут же присоединился к клеветникам и строчил донос за доносом на Вашего Соотечественника всюду. И в партком Московской писательской организации, и в прокуратуру, и в избирательную комиссию, по которой я проходил как кандидат в народные депутаты России. Рыбин клеветал всюду; реально рискуя быть привлеченным к уголовной ответственности по Указу от 2 января 1990 года и статьям 130 и 131 Уголовного Кодекса РСФСР.

Рыбин стал председателем кооператива, вынырнувший вдруг Юмин его замом, Алексеев, предлагавший мне сто тысяч рублей, коммерческим директором.

Заработанные «Отечеством» деньги Пендюр незаконно — и мы подали в суд соответствующий иск — передал рыбинскому кооперативу, который на всем готовом не может до сих пор выпустить ни строчки.

А мы, оставшиеся как и прежде, без копейки, сумели заново, по сохранившейся у нас рукописи, набрать Второй сборник, а потом и напечатать его тиражом в 100 тысяч экземпляров. Сохранившийся костяк «Отечества» — всего-навсего три человека — вновь вдохнул жизнь в благородное — не боюсь этого слова — предприятие. У нас снова не было денег, но типография, в которой нам поверили, набирала уже «Четвертый сборник. Третий, украденный у «Отечества» членом Союза писателей СССР, членом КПСС Владимиром Алексеевичем Рыбиным — знайте, дорогие соотечественники, имя этого кооператора! — пришлось заново перепечатывать с черновиков и отдавать в набор.

Потому-то так странно и выходили наши «Ратные приключения».

Почему вдруг ратные вместо военных? Когда Воениздат бил наши горшки, то предъявил и эту претензию: вы украли у нас название серии. Да, есть у них такая серия, хреновенькая в основном, хотя ваш покорный слуга в этой серии тоже издавался.

Хорошо, сказал воениздатовцам, тут особенно полковник Исаков упражнялся, берите слово военные себе обратно, а мы наши сборники назовем «Ратные приключения». Читатели говорят, что так даже лучше, по смыслу шире и весьма по-русски…

А «Отечество» вернулось в истинное лоно свое — в Союз писателей России. Мы учреждены Литературным фондом РСФСР, помогаем материально братьям-писателям, осуществляем благотворительные и военно-патриотические программы. Мы остались прежними и в новом Уставе записали: одной из задач объединения является повышение престижа Вооруженных Сил страны.

Мы дружим с множеством войсковых частей, военными академиями и училищами. Наши книги приобретают в Генеральном штабе и стройбатах, на пограничных заставах и кораблях, их с удовольствием читают летчики и танкисты, ракетчики и пехотинцы.

Армия может смело на нас положиться, более надежных друзей у нее попросту нет. Но как глубоко проникла в душу Отечества нравственная хворь, если в российском обществе могут существовать рыбины, юмины, милюшины, стригины, Исаковы, алексеевы и подобные им…

Не погубит ли нас всех это — по выражению древних римлян — Brutum hominis — человеческое скотство?!

VI

Если меня спросят, какой народ тебе наиболее симпатичен помимо твоего собственного, к которому ты сам принадлежишь, то не задумываясь отвечу: белорусы. Тут и уважение к трагедии, которую пережили они в Отечественную, потеряв каждого четвертого жителя, и знание истории, в которой шишек на головы белых россов высыпано было немало. Кто только не покушался на их волю! Тут и ягайлы, и гедимины, и витовты, и разного калибра глинские с лжедмитриями, наполеоны и маршалы пилсудские… Богатейшая история у наших самых кровных братьев, таких, что роднее попросту не бывает.

Вот написал эти строки и остановился, задумался… Каков сейчас на дворе перестройки градус? Что показывает демократический барометр? Вдруг из недр некой парламентской группировки возникло наружу целеуказание: считать русского человека, признавшегося в любви к другому народу, особым шовинистическим извращенцем, допустим, панславистом, белорашистом, бело-коричневой чумой, агитатором за Тройственный Союз — Белоруссия, Украина, Россия, средних я тоже люблю, особенно аргентинских украинцев. Словом, фантазия у русофобствующих оппонентов неистощимая, но бьюсь об заклад, держу пари, ставлю на кон сувенирный доллар против телефонной двушки, что в конце концов меня окрестят самым излюбленным у них, надежным словом «антисемит».

Ах, как мы все боимся этого слова применительно к себе! Готовы на что угодно, лишь бы — не дай Господь, сохрани и помилуй! — тебе его не прилепили…

А лепят его направо и налево, не разбираясь… Хоп! И ты уже помечен, будто особым знаком на воротах дома, обитатели которого подлежат уничтожению в Варфоломеевскую ночь.

Придумал этот термин придворный священник кайзера Вильгельма Второго и пошло гулять словцо по свету, хотя по смыслу оно обозначает, что человек, которым его называют, мягко говоря, не любит представителей арабского народа. «Семитами» как раз и кличут в научном мире египтян и сирийцев, жителей Саудовской Аравии и несчастных, затурканных агрессорами палестинцев. Так что «антисемиты» это те, кто преследует, лишает элементарных человеческих прав представителей арабского населения.

Поскольку все вы, дорогие соотечественники, и я в том числе, к обездоленным палестинцам относитесь с естественной симпатией, то слово «антисемит» к вам, но и ко мне, разумеется, относиться никоим образом не может.

Потому и не бойтесь сего ярлыка, буде кто и попытается его вам наклеить.

Сплюньте презрительно, отвернитесь и шагайте собственной дорогой, по нашему пути, с которого Россию никогда не свернуть. Помните Ивана Андреевича Крылова, его поучительную байку про маленькое невзрачное животное с визгливым голосом, которое пыталось обратить на себя внимание цивилизованного мира, поливая из подворотни грязными ругательствами добродушного Великана, не замечающего злобствующую шавку.

…Ну вот. Увлекся лингвистическим расследованием и чуть было не забыл, что хотел рассказать, как ездил на Гомельщину и подружился там со многими замечательными людьми.

— Поезжайте в Ветку, — сказал мне Алексей Степанович. — Музей там чудесный. Не повидав его, трудно себе представить, как глубоки и неразрывны родственные связи Гомельщины и России.

Сам Камай, тогда еще первый секретарь Гомельского обкома, а ныне секретарь ЦК Компартии Белоруссии, хорошо разбирается в проблемах интернационального воспитания всех слоев населения и уделяет этим вопросам серьезное внимание. Выступая на сессии Верховного Совета СССР, Алексей Степанович особо подчеркнул: общая беда в том, что мы слабо знаем собственное прошлое, корни нашего единства, совместной борьбы за счастье и свободу. И это незнание нет-нет и дает повод для отдельных неверных толкований. Надо широко раскрыть двери для понимания общей культуры народов, серьезно и обстоятельно изучать историю единства наций, на общности интересов надо делать акцент, на том положительном, что нас всегда объединяло.

И у вожака белорусских коммунистов слова не расходятся с делом. Музей в Ветке — предмет его постоянных забот.

— Не надо подчеркивать это, — предупредил меня Алексей Степанович. — Причем тут я?

Камай, между прочим, весь в этом. Вообще более скромных людей, нежели белорусы, встречать мне не доводилось.

— Но первые двадцать тысяч для приобретения рукописных книг кто у Советской власти выпросил?

Камай улыбнулся.

— Поначалу и не поняли меня… Двадцать тысяч! И за какие-то каракули… Да еще и частному лицу! Трудно было, но уговорил депутатов.

Признаться, до приезда в Гомель и сам толком не знал, какой мощный центр русского старообрядчества существовал в Ветке, на территории нынешней Белоруссии. Но лучше один раз увидеть… Вот мы и поехали в Ветку.

Положение в районе сложное. Хоть и далеко он вроде бы от Чернобыля, но ветры занесли и сюда с облаками ядерную заразу. У местных властей забот полон рот, надо срочно лечить землю, но о гордости своей, музее народного творчества и рукописных книгах, не забывает.

История уникального собрания тоже необычна и удивительна. Основой музея случилось частное собрание Федора Григорьевича Шклярова, жизнь положившего, чтобы спасти то, что осталось здесь от прошлых веков, пережило и гражданскую войну, и Великую Отечественную.

Десять долгих лет носился с идеей сохранения замечательных реликвий Федор Григорьевич. Какие только пороги не обивал! И вот добился… Открыли музей, утвердили его необычный статус, о нем речь впереди, стал Шкляров первым директором, но вскоре проводили его соратники и ученики в последний путь. Как часто бывает в Отечестве, увы, надорвался радетель и подвижник.

Встретила нас преемница Шклярова, истово влюбленная в оставленное ей Федором Григорьевичем дело молодая женщина, Галина Григорьевна Нечаева. Следует сказать добрые слова и о заведующей фондами, напарнице Нечаевой. Зовут ее Светланой Ивановной. Правда, Леонтьевой не было в тот день в Ветке, но выступавшая в роли Ариадны секретарь райкома, Раиса Ивановна Климова, заверила, что в преданности музейному делу Леонтьева новой директрисе не уступит.

Что больше всего поражает в Ветковском музее? Вовсе не богатство экспонатов, хотя о книгах первопечатника Ивана Федорова и его соратника Петра Мстиславца тщетно мечтают многие прославленные музеи мира.

— Богатства музея мы показываем человеку изнутри, — сказала Галина Григорьевна, — мы вводим его в мир шестнадцатого и семнадцатого веков. Он вовсе не подсматривает в замочную скважину, как жили его предки, это типично для музейной практики, а погружается в овеществленное бытие тех, кто существовал до того, становится на некое время одним из отчичей, лично исчезнувших, но продолжающих жить через общую с нами со всеми духовность.

Музей был официально открыт 1 ноября 1987 года. А ровно через год, день в день, хоронили человека, так высоко поднявшего престиж русской рукописной книги.

Федор Григорьевич собрал здесь не просто старинные книги. Многие из них принадлежали русским царям и боярам, сохранили на полях их пометки. Вот, например, Устав с собственноручной надписью Алексея Михайловича, известного под прозвищем Тишайший.

Сам Шкляров был старообрядцем, и ему претил принцип подглядывания со стороны, применяемый в музеях. Федор Григорьевич разработал иные законы музейного дома и добился, чтоб «Ветковская шкатулка» была построена по его собственному проекту.

Использовали, как всегда это было у нас с семнадцатого года, жилище местного купца, в котором райпотребсоюз долгие годы хранил соль и водку.

— Строили музей девять лет, — говорит Нечаева. — Это лучшие годы моей жизни… Ведь здесь все переделано собственными руками.

У Шклярова была здоровая идея — воссоздать не музейное здание, а человеческое жилище. Необходим был дом с древним укладом и красотою народного духа. И задуманное покойным получилось…

Штатных работников в музее немного, да и тех обижают бухгалтеры-костоломы из отдела культуры. Навешивают им непомерный план, не хотят платить и те жалкие гроши, которые предусмотрены правовыми документами. На это я сетовал и в районе, и в области, защищая неумеющих постоять за себя лично музейщиков. Надеюсь, энтузиастам святого дела уже помогли, поэтому и не останавливаюсь на деталях житейского бытия ветковских подвижников, их заботы на личном контроле у Николая Ивановича Голубовского, секретаря райкома, и давнего радетеля за них — Камая, а теперь, надеюсь, у его преемника.

А пока смотрю вокруг и удивлению моему нет предела. Ну, что вроде взять с провинциального музея? Ан нет, Нечаев показывает нам уровень духа, которого не достигли еще ни Лувр, ни Эрмитаж, ни Британский музей. В них — выставка экспонатов, некая пусть и бесценная инвентарность. Здесь — новая жизнь иконы, книги, предмета народного творчества, сохранивших тепло рук далеких предков, ощущение сопричастности их сердцам и душам бесконечно…

Надо увидеть это самому. Никакому языку, даже такому богатому на оттенки, как русский, не под силу передать особенность ветковских композиций.

Здесь нет традиционных разрезов избы, и склонившегося над прялкой манекена. Но мы вдруг видим себя в той старой Ветке, население которой дважды изгонялось правительством за приверженность к дониконианской вере, отсюда ушли на Алтай сорок тысяч старообрядцев. Здесь воедино слились язычество и православие, нестяжательство и более позднее толстовство, на этой земле рождалась народная тоска по Беловодью.

Мало что знаем мы о движении раскольничества, нам в школах говорят о Лютере и Кальвине, крестьянских войнах в Западной Европе, мятеже гуситов больше, чем о протопопе Аввакуме и его соратниках. А ведь именно в старообрядческом купечестве возникли первые буржуазные отношения, именно ликвидация правительством сторонников раскола, драконовские меры против них Петра и последующих царей помешали России пойти собственным путем развития. Раскол привел Русь к западному искусству, которому, как ни верти, а мы рабски пытались подражать. Пытаемся делать это и сейчас, реанимируя авангардизм, которым в Европе и Америке давно уже переболели.

Но где доказательства тому, что раскол и отрицательное отношение к старообрядцам, гонение на них со стороны правительства подрезали нам особые, более духовные пути к прогрессу?

Они сохранились в Ветке, бережно сберегаемые Галиной Нечаевой и ее соратниками.

Здесь, в Ветке, воспринимают народную культуру как пространство, распростертое и во времени тоже. Вот видим мы якоря и канаты — их изготовила Ветка для Греции и Турции, она держала на себе торговые пути левобережной Украины и Белоруссии. А лики на старых иконах — земляки ветковских купцов.

Многое дали российскому духу бунтарские монастыри староверов, хотя их нещадно и сжигали, выкуривали неугодный никонианам дух вольности и свободы. Ведь наивно было бы думать, что дело только в том, как складывать пальцы, осеняя себя крестным знамением. Это внешняя сторона раскола. Распря была в области национального сознания, раскол стал предтечей разделения интеллектуальной части русского общества XIX века на одурманенных «каменных дел мастерами» неразумных западников, которых ослепили лозунги фратернитизма европейского Молоха, и славянофилов, интуитивно чувствующих необходимость собственного пути для России, которую никаким аршином не измерить…

Этого пути и боятся те, кто хотел бы уничтожить Россию и стереть ее имя со страниц мировой истории. Потому-то и слово славянофил вот уже более сотни лет служит еще одним ругательным ярлыком для любого соотечественника, проявившего так или иначе патриотические взгляды.

Но еще задолго до адмирала Шишкова, братьев Киреевых, Афанасьева, Аксакова, русских философов второй половины прошлого века, задолго до Николая Федорова и Владимира Соловьева в Ветке жили люди, которые пытались осмыслить и окружавшее их бытие, и собственное видение мира. Оно отражалось в их творчестве. Трижды поворачивалось старообрядчество к общерусскому миру, и именно здесь, в Ветке, возник устойчивый центр старообрядческого рукописания.

Личная книга боярина Федора Семеновича Урусова с его пометками. «Деяния Апостолов» с автографом царя Михаила, первого из династии Романовых. На ней же более поздняя запись другого владельца уже крестьянского рода. Представьте себе приключения этой книги!

История «Тетра Евангелия» Петра Мстиславца, отпечатанная в Вильне в 1575 году, предельна фантастична. Ее добыли в деревне, которую дотла сожгли гитлеровцы. А вот книга уцелела. Через неделю после воцарения ее в музее случился новый пожар, в том доме, где хранилась бесценная память веков. Кто или что охраняет такие реликвии?

Здесь гордятся «Поучительным Евангелием» Ивана Федорова. Первопечатник издал эту книгу в 1569 году. Их сохранилось во всем мире только семнадцать экземпляров. Один из них хранится в гомельском райцентре, поселке Ветка.

А древнерусская музыка, записанная крюками? Изумительное самодельное шитье, которому тогдашние девочки учились у вольнодумных монашек, обходивших окрестные села… Иконы в окладах, расшитых бисером, перламутром, стеклярусом, особыми пуговицами… Неистощима народная выдумка, бесконечно стремление наших предков к красоте!

Еще раз повторю: ничего подобного нигде не видел. Это не музей в привычном понимании — одухотворенный дом русского человека, умевшего спасаться красотой от наваждения нелегкой жизни. Народ защищался ею, и надо сказать, делал сие успешно, иначе бы давно погиб, развращаемый тлетворным духом космополитизированной псевдокультуры.

В Ветковском музее ведут огромную исследовательскую работу. Одно объяснение, расшифровка орнаменталистики белорусских рушников чего стоит. Нынешние рукодельницы уже не знают, что вышивают они некогда осмысляемые их праматерями «знаки медведя», «дороги жизни», «огня», символы женского начала и мужской силы. Неожиданными кажутся порой индийские мотивы в творчестве белорусских мастериц, но таковой неожиданность кажется только для непосвященных. Недаром Рерих, жизнь положивший на отыскание связей между русской и индийской культурами, видел в старообрядческом искусстве надежный мостик нашего сближения с народом, родственные узы с которым все явственнее видятся во мгле тысячелетий.

А как бы осознать богатства Ветки тому, у кого нет возможности побывать в музее? Резонный вопрос, извечная ложка дегтя в то хорошее, что не утратила, к счастью, наша действительность.

Ничего такого о музее печатного, увы, нет. У Гомеля прекрасный полиграфкомбинат, но ему область не хозяйка, решает, что издавать, Минск, республика. Так что же: Белоруссии, вернее, республиканскому начальству без разницы узнают ли о Ветке, этой жемчужине общей нашей культуры, в России, Прибалтике, на Кавказе, в Средней Азии? Видимо так… По крайней мере, первый и единственный альбом, подготовленный работниками музея, давно уже лежит безо всякого движения в Минске.

Гордятся музеем в Гомеле, рекомендуют заезжим людям обязательно осмотреть его. И это хорошо… Там есть чем гордиться. Сбереженное и любовно выставленное на посмотренье наших современников Федором Шкляровым — царство ему небесное, он был верующим человеком, Галиной Нечаевой, Светланой Леонтьевой, их соратниками поистине потрясает душу. Они по-настоящему позаботились о великом прошлом, достойном наших предков.

Но кто позаботится об этих скромных людях, кто спросит их о повседневных болячках, житейских и научных нуждах?

Мы в ответе за все три цвета времени: прошлое, настоящее, будущее. И тех, кто возвращает нам утраченное и забытое, обязаны окружить особенной заботой. Да, эти люди не сеют хлеб, не доят коров, но без их подвижнической, поистине святой деятельности мы превратимся пусть в сытых, прибарахленных, но мерзких в тупом невежестве и забвении родных корней, лишенных кровной памяти манкуртов.

VII

Да, теперь уже абсолютно ясно, кто мы и куда идем. Развратили нас донельзя, манкуртов стало в избытке, алкогольными дебилами переполнены не только спецшколы, но и самые нормальные классы, ибо мест в заведениях для дефективных давно уже не хватает.

Теперь нас оглушают не только поголовным пьянством и разнузданной ламбадой, гнусным сексом, этим иностранным словцом замаскировали то, что на русском языке обозначалось как блуд, нам отравляют душу вовсе не безопасным говореньем на бесконечных митингах и депутатских сессиях, нарочно разъяряют обывателя пустыми полками в магазинах, в то время как товары и продукты гноят на базах, возят взад и вперед по дорогам, саботируют разгрузку вагонов, изо всех сил толкают к резкому социальному размежеванию, к анархии свободного, ничем не регулируемого рынка, к кабальной экономической зависимости от Запада, к массовой безработице, к расчленению России на сотню карликовых, марионеточных государств вроде прибалтийских лимитрофов.

И прочая, и прочая, и прочая…

Реально ли осуществление этих планов, разработанных еще Бжезинским, помощником американского президента от национальной безопасности, и прекрасно обкатанным хорошо оплачиваемыми советологами из ЦРУ?

Да, если мы не проявим должные в подобной критической ситуации стойкость, выдержку и бдительность. Да, если мы не защитим наши национальные идеалы, нашу великую историю, Российскую культуру, которая всегда зиждилась на дружелюбии к любому языку, традициям, верованиям того народа, который волею судьбы и собственной волей тоже оказался в лоне Российского государства.

И как тут не повторить святые слова Петра Аркадьевича Столыпина: нам не нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия!

…В основе народной души обязательно сосуществуют три составляющих: общие чувства, общие верования, общие интересы.

Гюстав Ле Бон считает, и я вместе с вами, дорогие соотечественники, не могу с ним не согласиться, что если какая-либо нация достигла этого объединения, то устанавливается инстинктивное согласие всех ее членов по всем крупным вопросам и серьезные разногласия не могут возникать более в ее недрах.

Вот в чем секрет, вот что может нас всех спасти, свернуть с того пагубного пути, на который упрямо, запрограммированно выводят Отечество лукавые штурманы, агенты влияния лжеперестройки, которые — вольно или невольно, это вопрос уже к товарищу Крючкову — выполняют предписания, обозначенные мистером Бжезинским и нынешними его преемниками из Лэнгли.

Интересные замечания есть у Гюстава Ле Бона, над ними, право же, есть смысл задуматься. Он обращает наше внимание на то обстоятельство, что история уже доказала: наиболее нелепые идеи всегда сильнее фантазировали, увлекали людей, играли наиболее важную роль.

Нынешнее время — эпоха обманчивых химер, которыми заманивают соотечественников в омут западники-радикалы. Но известно: во имя самых дутых, бессмысленных иллюзий мир подвергался сильнейшим потрясениям. Цивилизации, которые казались незыблемыми, рушились будто карточные домики от бессвязного бреда ничтожного фанатика, страдающего галлюцинациями, ибо этот оборванец сумел найти некие слова, проложившие ему путь к душе слепой, радостно повинующейся кумирам толпе.

Верно сказано: земля принадлежит нищим духом, но при условии обладания ими слепою верой, которая двигает горы.

Иллюзия — самый могущественный фактор развития цивилизации. Это хорошо понимают те, кто пытается, и довольно успешно, навязать нам иллюзию нашей собственной никчемности, ленивости, страшной бедности. Нам твердят, что мы хуже эфиопов, повсеместно голодаем, не в состоянии самостоятельно ни пахать, ни сеять, ни управлять государством, ни развивать экономику, руководить производством, накормить и обуть-одеть соотечественников. Все это может сделать за нас заокеанский дядя.

Но вот какие нам дядя Сэм ставит условия. Руководитель аппарата сотрудников Белого дома Дж. Сунун на брифинге по случаю совещания «семерки» в Хьюстоне, членов клуба Самых Богатых, хорошо знающих философию Буша, заявил, что он «не считает полезным делом крупные денежные инъекции в советскую экономику до тех пор, пока там не будут осуществлены — в Советском Союзе, разумеется! [В. С.] — более глубокие изменения». Далее он продолжал: «Существуют политические соображения, которые делают предоставление американской финансовой помощи проблематичным…»

Так вот, господа российские экономисты, подобно балбесу с мотором из «Двенадцати стульев» многозначительно заклинающего с телевизионного экрана: «Заграница нам поможет!» Ни черта не поможет, у заграницы собственные проблемы, а если и поможет, то за такую цену не только без штанов останемся, но и без того, что пусть и не модные, но отечественные штаны прикрывают.

Как в старом анекдоте. «Что мы имеем с гуся? — Шкварки, господин учитель!» Шкварки будут, это я вам обещаю. Про некоторые из них говорил на партийном съезде главный чекист страны, перечитайте его ответы на вопросы.

Прежде, худо-бедно, а вопросам морали, этики, душевной культуры, пусть и недостаточно, порой фарисейски, а внимание уделялось, и партия занималась этими проблемами. Сейчас идеологией не занимается никто. Наоборот — всюду твердят о деидеологизации, деполитизации. Едва отмежевавшись от одного догматизма, тут же впадают в другой, еще более худший по безнравственности своей.

Повсюду власть захватывает Его Препохабие Чистоган. Срезаются расходы на школы, дома культуры, издательскую деятельность, внедряется коммерческое кино, прибыльная музыка, дефицитная бумага уходит на «Похождения космической проститутки», а также на грязные пасквили на Россию и русский народ.

Заслона всему этому разгульному скотству нет никакого. Вовсю действует закон духовного единства толпы. Сознательная личность исчезает, чувства и идеи, навязываемые желтой, или ее сейчас называют радикальной прессой и поистине хулиганскими передачами телевидения, овладевают массами, становясь и в самом деле материальной силой, направленной на разрушение великого государства.

Не пустые прилавки страшны, а пустые души!

…Наблюдения, научные изыскания и исследования неопровержимо доказывают, что отдельная личность, находясь в толпе некоторое время, становится полностью от нее зависимым субъектом. Он загипнотизирован теми токами, которые из толпы исходят, подчинен тем сигналам, которыми электризуют, направляют людские скопища опытные манипуляторы. Они организуют толпу, подчинив ее исключительно собственному влиянию.

Но становясь частицей организованной толпы, человек опускается на несколько ступенек ниже по лестнице цивилизации. В одиночном состоянии он был бы культурным человеком, в толпе же — это дикарь, варвар, существо инстинктивное, обладающее лишь рептильным мышлением.

У того, кто стал частицей толпы, проявляется склонность к произволу, буйству, свирепости, вандализму, хулиганству. Человек уже не принадлежит самому себе. Он суть пыль, носимая ветром необузданных страстей и безрассудства.

Человек в толпе — пещерное, первобытное существо. Он чрезвычайно легко подчиняется словам и представлениям, которые не оказали бы на него в изолированном положении ровно никакого влияния. Такой субъект совершает поступки, немыслимые для него в нормальном состоянии, он делает то, что противоречит его привычкам, складу характера и даже интересам.

Толпа всегда безнравственна, потому как слишком изменчива и импульсивна. В толпе каждому обеспечена безнаказанность, преступные действия толпы анонимны, и индивид проникается этим соображением, хотя и действует, быть может, неосознанно, инстинктивно.

Страшное явление — толпа… Помните об этом, соотечественники, избегайте участия в пустых говорильнях-митингах и не позволяйте загнать вас в орды бессмысленных и жестоких разрушителей! Мы уже многие годы с восторгом повторяем и, увы, продолжаем с неменьшим пафосом повторять, что весь мир, дескать, разрушим, а вот затем… В отношении затем пока идет у нас туго. Правда, мудрые люди говорят, что необходимо очень долгое время для того, чтобы идеи укрепились в душе толпы, но и ничуть не меньше времени надо для того, чтобы идеи эти из души народной исчезли. Именно поэтому относительно идей толпа всегда отставала на несколько поколений от философов и ученых.

Толпа всегда предпочитает иллюзии истине. Этот непреложный закон давно усвоили говоруны, якобы радеющие за судьбу народа. Они морочат людям головы, пытаясь отвлечь наше внимание от собственного, российского опыта. Ибо только исторический опыт способен укрепить в народном сознании необходимые истины и разрушить иллюзии, которые сделались уже крайне опасными.

Обратимся еще раз к прежнему российскому опыту, здравому смыслу предков, пойдем по светлой дороге собственным путем!

Но помните: в мире много желающих помешать нам в этом, и внутри страны, их мы видим по телевидению ежедневно, и в Европе, и за океаном.

Вот что сказал на XXVIII съезде партии председатель Комитета государственной безопасности В. А. Крючков, хорошо сказал, правильно и своевременно: «На Западе пока не собираются сворачивать разведывательные планы… В феврале этого года директор ЦРУ Уэбстер прямо заявил: «Необходимость для Соединенных Штатов продолжать разведывательные и контрразведывательные операции имеет решающее значение в этот период перемен в Советском Союзе и странах Восточной Европы… Получение информации о планах, намерениях и потенциальных возможностях этих стран — дело исключительной важности».

Подобные заявления в комментариях не нуждаются.

Щуки, как мы видим, в мире не перевелись, потому и карасям дремать вовсе негоже.

Одной многонациональной семьей живем мы вместе в великом государстве, равного которому нет и не было в мировой истории. Не так-то просто управлять гигантским кораблем всех времен и народов. Но советники с кинжалами за пазухами и со смертельным ядом в кубках ни к чему.

Мы, как говорится, сами с усами, и грамотно сумеем рассчитать поправку компаса, по которому идет непотопляемая, годная для любых океанских плаваний российская ладья.

Не так ли, друзья?