Дню Победы! Крылья в небе

«НАРОДНЫЙ АРТИСТ»

Оказалась у нас в группе «прожектористов» девушка одна - Лариса, которая участвовала в Народном Драматическом Театре Тракторного завода при нашем ДК. Ну, и сагитировала меня туда зайти, и представила меня режиссёру: Якову Захаровичу Миркину. Он побеседовал со мной, предложил мне что-нибудь исполнить по памяти и я, не долго думая, рассказал то, что помнил с раннего детства с четырёх-пяти лет с пластинки, которую мы крутили не только на патефоне, но и на радиоле. Радиолу мы имели в хуторе единственные, потому что в нашем хуторе, дворов на триста, электричества тогда ещё не было. Радиола была на батареях (сухих элементах), которые стояли под столом и занимали места столько же, сколько и радиола… Так вот с этой самой радиолы у меня кое-что в детской памяти отпечаталось. Это был юмористический, сатирический рассказ неизвестного мне автора начала 50-х годов – «Гипнотизёр»:

«Гипнотизёр –Фердинанд Д, Жокюлью, человек с длинным лошадиным лицом, на котором многие пороки и наклонность к запою оставили свои печальные следы, гастролировал в городе «Энн» уже вторую неделю. Вся эта задержка объяснялась тем, что в этом городке ему жилось довольно уютно и неприхотливая публика охотно посещала его представления, которые он устраивал в городском саду. Вот на одном таком представлении и встретились директор конторы треста «Домашняя птица» товарищ Велепетуев и заведующий по индюкам товарищ Дражжинский. Места их «случайно» оказались рядом. Усевшись поудобнее они приготовились созерцать представление. Для начала гипнотизёр проткнул свой язык тремя шляпными дамскими булавками образца 19… затёртого года и обошёл ряды демонстрируя бескровность. Затем гипнотизёр прошёл на сцену, а из первого ряда поднялась на сцену бледная девица, с которой гипнотизёр всегда сиживал после представлений в пивной «Дружба». Девица деловито осмотрела его язык, а гипнотизёр объявил, что это для контроля медицины. Затем девица ушла на место, а гипнотизёр вышел на авансцену и громогласно объявил:

-Желающих подвергнуться гипнозу прошу на сцену!

И вот из первого ряда поднялся низенький старичок в байковой куртке и рыжих валяных сапогах.

-Мы жалаем подвергнуться! Действуй на нас! Валяй!- сказал он и поднялся на сцену.

-Вы знаете, кто это? - забеспокоился Дражжинский, - Это же сторож с нашей птицефермы! Как бы он под гипнозом чего не ляпнул про нас!

-Да, ну! Он про нас и думать забыл!-успокоил его Велепетуев.

Гипнотизёр усадил старичка в кресло, спросил его имя, фамилию и занимаемую должность.

-Сторожем я служу на птицеферме! А зовут мене Никита Борщёв! Так и пиши!

Гипнотизёр записал и приступил к сеансу. Магическим голосом он стал отдавать Никите команды:

- Вы-ы должны- ы мне-е подчиняться!!! Вы-ы должны-ы меня-а-а-а слушаться!!! Вы-ы должны-ы спа-а-ать!!! Вы уже-е спи-ите! Вы спи-и-те! Спите!… Вот вы приходите на работу…. Что вы видите? Говорите! Я вам приказываю! Говорите!

И Никита проникновенно заговорил:

-Десять часов, а в конторе никого нету! Эх, и распустил же службу товарищ Велепетуев! А ему бы что? Только по кабинетах штаны просиживать, да по командировках раскатывать! – Велепетуева передёрнуло, Дражжинский, не выдержав хихикнул.

-А заместитель его по индюкам – Дражжинский!- продолжал Никита,- Да он же, слободное дело, вутку с вороной перепутает! Ведь он же корму-то индюкам не запас – они и подохли!

Дражжинский испуганно вскочил с места и обратился к гипнотизёру:

-Товарищ гипнотизёр! Товарищ гипнотизёр!Это не правильно! Я писал в трест! У меня есть бумажка! Разбудите же его!

Вокруг закричали:

-Не будить! Не будить! Пусть выскажется!

А Никита продолжал:

-Не надо меня будить! Когда надо будет, я и сам проснусь! А кому, намедни, двух пекинских уток упёрли? Велепетуеву! А почему сторожам до сих пор полушубки не выдают? Зима на носу!

Велепетуев и Дражжинский красные, растерянные торопливо пробирались к выходу, а вслед им нёсся голос Никиты Борщова! Какая-то женщина в цветистом платке из заднего ряда тянула руку:(дальше я уже пропарадировал голосом под женщину)

-Товарищ гипнотизёр! Товарищ гипнотизёр! Как Никита выспится, дай мне поспать! Я как засну – я за курей! За курей! Я всё скажу, что у меня на душе накипело! Всё!

Цирк бушевал!»

Я своим выступлением прямо-таки сорвал аплодисменты с овациями… Все хохотали, а режиссёр – до слёз,

-Хорошо! - отдышавшись сказал он, - Без сомнения вы нам подходите!

Он предложил мне попробовать роль в спектакле, который был на подходе. Взял я роль, но задача моя заключалась не только выучить слова и отрепетировать мизансцены, то есть согласованные действия с другими действующими лицами, но даже отдельно расписать своё отношение к этим действующим лицам, то есть, как я их ощущаю, как будто бы знал их давно, чуть ли ни с детства, и это описание представить ему – режиссеру. Если он будет не согласен с моим восприятием того или иного лица, то он меня поправит и готов поспорить! А, если я буду не согласен, то я должен иметь в виду, что последнее слово за ним! Я согласился, написал, примерно за неделю всё, что о ком я думаю. Я думал, что все артисты так же описывали, как и я, а, оказывается, у других с этим были проблемы. Могли рассказать на словах, что они думают о других ролях действующих лиц, но описать не могли, либо описывали очень скудно, неверно выражая даже собственное ощущение этой роли. Режиссёр собрал нас и попросил меня зачитать при всех.

Я очень волновался, стеснялся, ещё не зная коллектив, думал, что меня сейчас будут критиковать, но режиссёр меня ставил в пример и мне было неудобно перед артистами, которые уже знали, что такое сцена и по возрасту я был пожалуй самый молодой. Мне казалось, что я выгляжу выскочкой, но режиссёр так активно приводил в пример моё восприятие, что я бы даже сказал – агрессивно, диктаторски настаивал, что бы было именно так, потому что он сам имел в виду именно это, что, вроде бы как, я изложил то, что он мне поручил для всех, хотя таких подробностей он со мной не обсуждал. Я только зачитал ему наедине свою писанину, а он собрал весь коллектив и заставил читать для всех. Мне эта позиция понравилась, потому что на самом деле меня могли посчитать выскочкой и соответствующе ко мне отнестись. А так – вроде бы я выполнил его поручение. Чуть попозже режиссёр дал мне ещё одну роль для страховки ненадёжного артиста, который иногда уезжал в командировки. Наконец-то , премьера! Как я волновался! Я не был прирождённым артистом. На меня зал действовал очень отрицательно. Мне приходилось включать даже мужество и голос у меня почему-то звенел совершенно не естественно, и лицо было напряжённым, хотя говорил и делал всё правильно. Это было заметно только тем, кто знал меня раньше. А мне пришлось пригласить на спектакль своих «зэков» с которыми я жил в своей комнате в общежитии. Татьяну я с ними уже познакомил заочно.

Был такой «зигзаг» Партии и Правительства – условно освобождать осужденных с направлением «на стройки народного хозяйства». Потом, наученные горьким опытом , стали делать «Спецкомендатуры» для проживания такого контингента, а сначала было вот так: расселяли их по молодёжным общежитиям и для надзора и воспитания поселяли в каждую комнату по коммунисту. На нашу комнату коммуниста не хватило и поселили меня – 17-летнего «кандидата в члены КПСС» -комсомольца. Мои «зэки» восприняли это с сарказмом, сказали, что дают мне кличку, т.е. «погоняло» - « коммунист» и тем самым исправят дискриминацию населения нашей комнаты. Они ко мне относились с уважением, потому что ещё ранее, за время проживания в «общаге» я кое-что научился готовить, а мы решили кормиться «общаком». Я говорил, что нужно купить и сколько, а они шли и закупали. В виду того, что я взялся готовить, меня освободили от финансирования закупок продуктов и предоставили мне право привлекать их для помощи в кухонных делах, а особенно в мытье посуды. Мытьё посуды было делом дежурного по графику. Очень подкупало моих сокамерников то, что у меня был мощный фотоаппарат «Киев-4» с фотоэкспонометром, все фотопринадлежности и фотограф я был с большим стажем с девятилетнего возраста. А фотографироваться мои «сокамерники любили» и с удовольствием посылали домой и друзьям свои фотографии «со свободы»!

Ну, и был ещё очень важный элемент, который добавлял уважение ко мне, это то, что у меня был классный магнитофон «Астра-2» двухскоростной и проигрыватель для пластинок. А среди пластинок у меня было много «на костях», т.е. самопального производства роки и джазы, а ещё на плёнках у меня уже тогда был Владимир Высоцкий с блатными и тюремными песнями его первой поры.

Ещё мне добавляла авторитет моя любовь к стихам, а среди тех, которые я знал, было много сентиментальных, на что «зэки» весьма падки. Я им читал перед сном на память Эдуарда Асадова: «Трусиха», «Стихи о Рыжей дворняге», «Конь –пенсионер» и многое другое такое , что заставляло этих обиженных жизнью людей, прислушиваться ко мне несмотря на возраст так как мне было 17-18 лет.

Однажды я в отсутствие своих «сокамерников» исполнил давнюю свою мечту-задумку: создал звуковой монтаж на мелодию танго «Маленький цветок» с маленькой пластинки на 33 оборота в минуту. Под эту мелодию звучащую с проигрывателя, я продиктовал текст глубоким душевно-трагическим голосом от имени улетающего в пространство космонавта своей девушке, находящейся в анабиозе до его возвращения. Но в пути произошла авария в системах корабля и стало ясно, что он на Землю назад не вернётся. Под мелодию этого танго астронавт прощался со своей девушкой перед отлётом в космическое Пространство и под эту мелодию он шлёт своей девушке свою последнюю телеграмму, прощаясь уже навсегда… Эдик до того расчувствовался, что пристал ко мне и вытянул из меня обещание, что я придумаю вторую часть, чтобы этого космонавта-астронавта спасли. И я сделал: