До заката

1

На окраине оживлённого квартала стояла маленькая столовая, где подавали европейскую еду. Располагалась она в деревянном одноэтажном домике, и лучшего названия в старинном духе, чем было на её вывеске — «Европейские блюда», — наверно, и придумать нельзя.

Саса услышал об этом заведении ещё лет пять назад, от приятеля, который утверждал, что «бифштексы там — пальчики оближешь».

— Только жир не надо оставлять. Я раз оставил, так хозяин мне замечание сделал, — прибавил тогда приятель.

У Саса зачесался затылок, и он яростно заскрёб его пятернёй.

— Ты что, может, жир не любишь? — спросил приятель, увидев его движение.

— А что, хозяин там с разговорами пристаёт?

— Да нет. Принесёт еду, на стол поставит и сразу на кухню, слова лишнего не скажет. Я там столько раз был, и никогда ничего… А, вот оно что, может, это он потому, что я у него завсегдатаем стал, — сказал приятель задумчиво и больше уже туда не зазывал.

Саса решил сходить разок.

Вокруг все магазины были с витринами: в одних — узорные кимоно, в других, специализированных — только две-три пары соломенных сандалий дзори, в третьих — европейские вина в бутылках всевозможных форм и цветов.

На этом фоне столовая, с её потёртыми столешницами мышиного цвета, выглядела пещерой, однако белая полотняная занавеска норэн над дверью, на которой тушью было выведено название, была безупречно чистой.

Внутри, в прямоугольном зальчике стояло четыре стола. В меню было всего три блюда — бифштекс, суп и картофельные крокеты короккэ с крабовым мясом. Кухня была просторной, с избытком места, а работало там всего двое: маленький худой старичок с усердным упрямством в глазах, старушка — точная его копия — и никого больше.

Бифштексы и впрямь оказались превосходные.

Посетителей было немного; те двое, которые сидели там до его прихода, вскоре ушли, а когда он вставал из-за стола, пришло ещё несколько человек. Видно, сюда заглядывали лишь редкие завсегдатаи, причём хозяин с ними не заговаривал. Атмосфера была отнюдь не стеснённая, казалось, все друг друга знали, а когда переступал порог, казалось, будто стремглав падаешь с небес, как в самолёте, провалившемся в воздушную яму.

Саса и потом время от времени заходил в столовую, как будто внезапно вспоминая о её существовании. Хозяин принимал его сухо, без любезностей, но и без отчуждения.

2

Однажды Саса пришёл туда вместе с Сугико.

Ему почему-то казалось, что при виде девушки в сопровождении немолодого мужчины хозяин открыто проявит свою неприязнь.

Однако тот, что было вовсе на него не похоже, встретил их улыбкой. «Уж не принимает ли он её за дочь какого-нибудь моего родственника?» — подумал Саса.

Улыбка эта заставляла его чувствовать себя неуютно.

Закуривая после еды, он уронил зажигалку на пол, нагнулся за ней, не вставая с места, и из внутреннего кармана его пиджака выскользнула плоская бутылочка с оливковым маслом.

Она упала с громким стуком, с силой ударившись ребром о дощатый пол.

Саса, сохраняя невозмутимый вид, поднял её и спрятал во внутренний карман. Потом шутовски выпятил губы.

— Вот противный… — прошептала Сугико.

На её шее появилось красное пятно и стало быстро разрастаться, заливая лицо густым румянцем, а когда румянец сошёл, Сугико сказала:

— Гадкий.

В голосе её было смешение чувств: к стыду, отвращению и испугу человека, застигнутого врасплох, примешивалась ещё и некая сладкая томность.

Можно ли сказать, что между Саса и Сугико существовала телесная связь?

Каждый раз, ложась с ним, Сугико плотно сжимала бёдра, становясь неприступной. И в эту щель между крепко сжатыми молодыми бёдрами Саса капал оливковым маслом. Мнимое соитие казалось неотличимым от настоящего.

Так что Сугико всё ещё оставалась девственной.

Они вышли, и вдруг ему показалось, что кимоно, выставленное на витрине соседнего магазина, — свадебный наряд. Саса приостановился на секунду, загораживая от неё эту витрину, и только потом двинулся дальше.

Узкая улочка, с торговыми лавками по обеим сторонам, выводила на широкий проспект. На правом углу была аптека.

Перед ней Саса остановился.

— Что-то у меня желудок расстроился. Зайдём лекарство купить? — пробормотал он, приложив руку к животу.

— Ты что, здесь покупать собрался? Да как у тебя духу хватает?

— А что?

— Мы ведь здесь только что оливковое масло покупали.

— Ах, вот в чём дело. Ты, кстати, здорово покраснела, когда я бутылку на пол уронил.

— А ты чего ожидал?

— Ну, совсем как ребёнок. К твоему сведению, никому и в голову не придёт связать это дело и оливковое масло. Например, люди оливковым маслом натираются, чтобы загорать не пятнами, а равномерно.

На стоящей перед ним девушке следов загара не было.

— Мне бы загореть… Снова осень настала, — вздыхая, произнесла Сугико и взглянула на небо. Саса невольно тоже посмотрел вверх. Голубизна неба была осеннего оттенка. Сентябрь всё-таки.

Когда они впервые встретились, Сугико была вся чёрная от загара. Казалось, за ушами у неё всё ещё оставался запах моря и горячего тела. С тех пор прошёл год.

— Между прочим, ты ведь в этом году так на море ни разу и не съездила?

— Вообще-то я собиралась. Да не получилось, и, между прочим, из-за тебя.

— Из-за меня? Почему?

— Прошлогодние купальники уже не годятся: бёдра не влезают.

На лице Сугико промелькнуло, сразу пропав, стыдливое и одновременно кокетливое выражение.

— А что ж ты новый не купишь?

— Домашние подумают, что что-то не так. Скажут: «С чего это ты вдруг за один год так располнела?»

Родители Сугико были живы и здоровы, и, по сведениям Саса, у неё было два старших брата. Саса старался об этом не думать, но нельзя было исключать возможности, что когда-нибудь ему придётся встретиться и разговаривать с ними.

— Ну не верю я, что от такого толстеют, — сказал Саса и прибавил:

— Жаль, что ты в этом году совсем не плавала.

Слова его прозвучали на удивление фальшиво.

— Да я не особенно и переживаю. Я ведь всё равно плавать не умею, — бросила Сугико.

— Постой, ты ж раньше умела.

— Только в море.

— Только в море?..

Сугико продолжала, не обратив внимания на его слова.

— Понимаешь, мне нужно что-то, за что держаться можно. Только чтобы это что-то на меня искоса не смотрело.

Саса подумалось, что он — эдакое искоса глядящее чёрное бревно на поверхности воды.

Он промолчал.

— Если бы у меня талант, что ли, какой был, — сказала она, вздохнув.

Казалось, Сугико думает, что пока её девственность при ней, она уж как-нибудь устроится.

Что для одинокой девушки невинность — это способ устроить себе жизнь, что-то, заменяющее талант.

— Так что, неужели прямо сейчас уедешь? — Неожиданно для него эти слова прозвучали серьёзно. До сих пор он об этом как-то не думал.

Впереди вырисовывалась платформа железнодорожной станции. Машина его была припаркована на стоянке неподалёку.

— Даже не знаю… — говорит Сугико, прижимаясь к нему.

Саса уже несколько месяцев как почувствовал, что тело её стало пахнуть по-женски. В то время, когда они только познакомились, выражение у неё в глазах было совсем как у мальчика-подростка. Время от времени Саса ощущал еле заметный запах пота. Этот запах разжигал в нём желание, хотя одновременно был и немного неприятен.

— Мне понравилось в твоей столовой, — говорит Сугико.

«Наверное, потому, что никто там не обратил на неё внимания», — подумал Саса, но вслух этого не произнёс.

— Потому что там мясо вкусное, — сказала Сугико и добавила: — Я люблю вкусное.

— Ну что, уезжаешь? — проговорил Саса, глядя на платформу, лежащую, словно светящийся пояс у подножия ночного неба.

Сугико молчит, мягко держа его за руку.

3

На молодёжную вечеринку было приглашено и несколько мужчин в возрасте. Саса прекрасно понимал, что за этим пряталось желание устроителей воспользоваться его участием, если денег недостанет, однако согласился прийти.

Сугико, с которой он там познакомился, выглядела лет на восемнадцать.

— Ты похожа на ребёнка, но на самом деле я дал бы тебе года двадцать два, — обратился к ней Саса. Сугико ответила, глядя ему прямо в глаза:

— Первый раз мужчина отгадал, сколько мне лет.

В разговор вмешалась девушка, назвавшая себя Юко:

— Между нами говоря, Суги-тян ещё девственница.

— Неужели? — переспросил Саса недоверчиво.

— Парни к ней и близко подходить боятся.

— Что так?

— Да она каждые пять минут говорит, мол, «выйду замуж как положено, с шикарной свадьбой и венчальным платьем без единого пятнышка».

Сугико выпила довольно много виски. По-видимому, пить она могла не пьянея, цвет лица её совершенно не изменился, и глаза смотрели ясно, без поволоки.

Саса был приглашён туда девушкой по имени Миэко, с которой он уже год встречался время от времени.

— Слушай, Миэко, а не завести ли мне роман вон с той девушкой, с Сугико, — сказал Саса.

— Ну не знаю. Сомневаюсь, что у тебя что-нибудь получится.

— Да, мне уже говорили.

— Знаешь, она, говорят, не прочь хорошо покушать, — заметила Миэко, подмигнув. Они были с Сугико ровесницы.

Однажды вечером Саса свозил Сугико в ресторан, а после ужина, не мешкая, свернул в подземную стоянку отеля свиданий.

Сугико не двинулась с места.

— Где мы? — спросила она.

— Будто не знаешь. Что ты вдруг словно приклеилась к сиденью?

— Да не хочу я.

— Давай только на минутку, комнату посмотрим и всё.

Казалось, ей стало любопытно узнать, что произойдёт, если она согласится. Она вышла из машины.

Саса попытался овладеть Сугико, хотя её сверстники не решались делать такие попытки. И что-то в ней ждало и требовало именно такой бесцеремонной смелости зрелого, уже немолодого мужчины.

Саса сближался с ней постепенно, как будто осторожно снимая одну тонкую оболочку за другой. На то, чтобы её груди оказались обнажёнными, у него ушло несколько часов…

Потребовались бесчисленные встречи и долгое время за закрытыми дверями, прежде чем Сугико сбросила с себя всю одежду. На это ушло два месяца. Однако и тогда тело её словно обвивала бесконечными слоями тонкая пелена. Её бёдра всегда были крепко сжаты, и пальцы Саса она ни за что не пропускала внутрь.

И, тем не менее, язык его она впустила сразу, без колебаний. Языком девственную плеву не порвать.

Это было почти скучно. Однако после этого её вырвало в туалете.

Будто ещё один тонкий слой был сорван с неё.

Одно следовало за другим, и однажды Сугико вдруг пустила в ход губы и язык. С самого начала движения её были умелыми, хотя Саса её ничему не учил. Как-то в постели она прильнула к нему нагим телом и провела щекой от груди до самого низа.

Но лишь только он прижимался к ней, стискивая её в объятиях, в глазах Сугико мелькал испуг, а тело напряжённо застывало, хотя порой страх ненадолго оставлял её, и тогда, издавая то ли стон, то ли вздох, — словно эти мгновенья проникали куда-то внутрь её — она закидывала руку за голову, и Саса приникал губами к открывшейся подмышке, пытаясь овладеть девушкой. Но время кончалось, как затягивается недолгий просвет в плотной облачной ткани, и тело Сугико снова напрягалось и замирало.

4

Однажды вечером, когда Саса разговаривал с клиентом в приёмной, рядом зазвонил телефон. Линия была соединена с его кабинетом.

Из трубки послышался голос Миэко.

— Отгадай-ка, где я сейчас?

— А мне откуда знать?

Миэко назвала отель в центре города.

«Не иначе как хочет, чтобы я приехал». — Иногда Миэко именно так вызывала его по телефону.

До сих пор сам Саса не звонил ей ни разу.

Саса произнёс, подбирая слова, — клиент был в той же комнате:

— Очень рад за вас.

Однако слова Миэко опровергли его ожидания.

— Знаешь, с кем я?

«Так вот оно что», — подумал Саса и, поняв свою ошибку, проговорил:

— Наверное, вы со своей пассией.

— Не с пассией, а с женихом.

— Ах да, извиняюсь. Вы в кровати?

— Именно. Только он сейчас в душе…

— Ну что ж, это замечательно. Расскажите, пожалуйста, что же вам видно с кровати?

Разговор шёл уже в их обычном тоне. За исключением того, что Саса говорил вежливее.

— Небо, — ответила Миэко.

— Ну, разумеется, небо.

— Закат видно. Облака красивые.

— А что вы сказать-то хотите?

— Да я так просто.

— Так просто? Послушайте, я сейчас вообще-то немного занят.

— Правда? Ну тогда пока…

Она положила трубку.

— Прошу прощения. Есть тут один тип, сам не знает, чего хочет, — с кривой усмешкой извинился Саса перед клиентом.

Почти все юноши и девушки в компании Миэко были, что называется, из хороших семей. Только у Миэко семья была не такая. Отец не то ушёл, не то умер, да и богатой семью тоже не назовёшь. Молодого человека, с которым у неё была связь до встречи с Саса, Миэко называла женихом, однако Саса сомневался, что у того ещё остались такие намерения. По её рассказам получалось, что он был из тех, кто хотел жениться с выгодой, а Миэко, пожалуй, его требованиям не соответствовала. Однако он всё ещё цеплялся за неё.

Когда это шаткое равновесие колебалось, Миэко обычно звонила Саса.

И шла с ним в отель.

Что же тогда означал этот звонок?

На следующий день, ближе к вечеру, Миэко позвонила снова.

Она сказала без предисловий:

— Вчера такой кошмар начался. Он связал мне руки за спиной и привязал меня на всю ночь к ножке кровати, голую.

— С чего вдруг?

— А там в ванной тоже трубка была. Он всё и подслушал, всё, что мы говорили.

— В нашем разговоре, по-моему, ничего особенного не было.

— А он говорит, что это-то как раз и подозрительно. Говорит: «Уж точно между вами что-то есть, ближе некуда». И всё требует сказать — кто этот мужчина?

— Понятно.

— А я ему не сказала. Всё твержу — ничего, мол, такого нет. Он любит поиздеваться — как к чему-нибудь придерётся, так не отстанет.

— Да, бывают такие.

— Саса, а давай встретимся…

— А зачем ты всё-таки вчера позвонила?

— Мне было так хорошо…

— Понятно. Но ты, наверно, устала — всю ночь без сна.

— Ничего.

— Хорошая вещь молодость. Я вообще-то тоже вчера на работе чуть не до утра…

— После такой ночи нервы гудят, мужчина — самое оно.

— Ты в этих делах разбираешься. Но сегодня не будем. Как-нибудь в другой раз — ты позвони.

Обычно Миэко легко смирялась с такой ситуацией.

— Ну хорошо. До встречи.

Разговор уже готов был прерваться.

Но Саса не хотел прощаться. Просто после бессонной ночи у него не было сил ехать к ней. Будь она рядом, он не отказался бы немного позабавиться с ней в постели, расслабиться и уснуть. Если же закончить разговор прямо сейчас, он будет жалеть об упущенной возможности.

— Подожди. Давай ещё поболтаем.

— О чём?

— Да ни о чём. Скажи, сколько у тебя мужчин было?

— Тебе что, интересно?

— Да нет, просто захотелось спросить.

— Ты, Саса, — второй. Да вот только если б этим дело кончилось…

— Да что ты! Но тогда ведь получается, что он — первый. Это что, правда?

— Правда. Он — мой первый мужчина.

— Но тогда почему после него так много…

— Я не говорю — много.

— Но я попал в это число без особых сложностей.

— Это всё он виноват. С самого начала такое вытворял… Правда, в то время он ещё со мной добрый был…

Саса почувствовал усталость.

— Сложно всё у тебя. Что-то мне спать захотелось.

— Ты всегда так. Вдруг я тебе в тягость становлюсь. Но это ничего. Давай всё-таки закончим этот разговор.

Она повесила трубку.

5

Сугико лежит навзничь, вытянувшись во весь рост.

Ноги её напряжены, а руки, как приклеенные, крепко прижаты к бокам. Накапав оливкового масла между сжатыми бёдрами, Саса нависает над девушкой.

Ситуация для Сугико, пожалуй, опасная.

Впрочем, Саса не стремится развести её стиснутые ноги. Не ему ведь придётся надевать на девушку белоснежное свадебное платье.

Вскоре Сугико привыкла к этой позе и стала считать её безопасной.

Так они занимались любовью уже полгода, но когда Саса пробовал раздвинуть ей бёдра, возбуждение сразу оставляло его.

Он тоже боялся. Однако можно ли было назвать Сугико девственной? Есть выражение «технически девственна», но его сильно занимал вопрос, как она сама себя ощущает.

Саса всё ещё не мог себе представить, как ведёт себя Сугико в молодой компании. Время от времени он видел у неё на ладони или у запястья следы свежих ожогов.

— Посмотри, какой ужас.

Сугико сама вытягивает руку, показывая глазами на ожог.

— Что это?

— Сигарету затушили. Когда мы все вместе выпивали.

Кто-то гасит сигарету об её руку. В воздухе на мгновение проносится еле уловимый запах палёной кожи. Сугико не отдёргивает руку, скорее, напротив, сама прижимает её к огню, — так представляет себе эту сцену Саса.

Всё указывало на то, что Сугико была склонна к мазохизму, однако Саса, несмотря на её поведение, видел в ней лишь двадцатидвухлетнюю девственницу.

Он накрывает её тело своим и в самое ухо шепчет непристойное слово.

— А ну-ка повтори.

Сугико послушно повторяет это слово тихим голосом, но через две-три секунды отворачивается с громким возгласом, стыдливым и возбуждённым. Перед его глазами голая, густо покрасневшая шея.

Однако стоит ему потерять контроль над собой, и Сугико начинает кричать свежим крепким голосом, будто очнувшись: «Прекрати!» или «Больно!»

Желание оставляет его.

Саса с Сугико обычно ходили в отели сомнительного пошиба, дававшие приют парочкам. Этим вечером они отправились в тот, где ещё не были, и здесь Сугико вдруг на крик начала от всего отказываться.

Вскоре от дверей раздался звук повернувшегося в замочной скважине ключа. За перегородкой спальни была небольшая комнатка, где стояли два стула, стол, холодильник и тому подобное. Дверь комнатки открылась, и, казалось, кто-то вошёл.

Саса легонько хлопнул девушку по щеке, — мол, прислушайся. Сугико замерла как была, с закрытыми глазами, но рот сразу закрыла. Именно тогда Саса впервые заметил на лице её лёгкую улыбку.

Есть женщины, улыбающиеся, впуская в себя мужское тело. Такая улыбка исполнена любви, доброты и страсти. Она как будто напоена мягким светом, источник которого — наслаждение, высвечивающее лицо изнутри. В такие минуты в сердце женщины остаётся одно лишь ощущение близости с мужчиной, и улыбка эта вскоре преображается, отражая ещё более глубокое наслаждение.

У Сугико улыбка была иная.

Она была похожа на усмешку, хотя, наверно, сама Сугико не отдавала себе в этом отчёта.

Глаза её плотно закрыты, всё тело напряжено; это, как видно, и реакция на всё ещё непривычную для неё ласку, и в то же время стремление не позволить мужчине зайти слишком далеко. Из этого противоречия, видимо, и возникало то её состояние, в котором насмешка над собой смешивалась с насмешкой над ним, и чувство, порождённое этим противоречием, словно сквозящая пелена, окутывало её лицо, превращаясь в улыбку.

От этой улыбки Саса почувствовал ещё большую слабость.

Человек в соседней комнате, казалось, стоял неподвижно, прислушиваясь к звукам из спальни. Он не произносил ни слова, но их теснило ощущение его присутствия.

Сугико молчала, в комнате царила тишина.

— Что-нибудь случилось? — решился спросить Саса.

— Нет, нет… Зашла проверить холодильник, — послышался в ответ голос женщины средних лет.

Наверняка горничная.

Хлопнула закрывшаяся дверь, и ощущение постороннего присутствия пропало.

— Ты слишком громко кричишь. Наверняка они подумали, что здесь кого-то насилуют.

— Но ведь…

— Знаешь, эта женщина уже не придёт. Теперь-то я тебя и вправду изнасилую, — проговорил он, забираясь на неё. Сугико издала протяжный крик.

Она втянула голову в плечи, как озорной ребёнок, и на её губах снова затрепетала лёгкая улыбка… Но теперь эта улыбка казалась наигранной, пробуждая в сердце бессильного Саса едва уловимую ненависть.

6

Сугико требовала, чтобы каждый раз при встрече они обстоятельно, не спеша поели. Эти совместные ужины стали чем-то вроде ритуального действа, необходимого перед тем, как пойти в отель.

Однажды вечером, примерно через год после знакомства, Саса и Сугико сидели за столиком в подвальном ресторане. В широком зале на подходящем расстоянии друг от друга были расставлены столы, и почти все стулья были заняты. Саса оторвался от тарелки и взглянул на Сугико, которая ела морской язык в соусе meuniére. Она извлекала из куска кости, ловко и легко орудуя ножом и вилкой. «Не иначе как в богатом доме выросла, — подумал Саса, наблюдая за ней, — и от этого, наоборот, только хуже».

Подруга Сугико, Юко, была старше её на четыре года, жила одна и сама зарабатывала себе на жизнь. Она, пожалуй, выросла совсем в другом мире.

Эта самая Юко однажды сказала в разговоре с Саса:

— Ты что, не знал? У Суги-тян такая коллекция, все о ней только и говорят! Фотографии мужчин и женщин, ну, ты понимаешь, да?

Тогда Сугико было двадцать три, и Саса, услышав это, особенно остро ощутил, что она всё ещё девственна.

После десерта он засунул руку во внутренний карман пиджака, обхватив пальцами пачку цветных фотографий. А затем внезапно вынул и поднёс прямо к её глазам. Иностранцы, мужчины и женщины, в откровенных позах, во всех подробностях.

Её голова дёрнулась, словно от пощёчины.

Саса сразу убрал пачку обратно в карман, но, быть может, люди на соседних столиках успели уловить очертания изображённого.

— Не надо, — проговорила Сугико, покраснев.

— У тебя ведь целая коллекция есть, мне Юко всё рассказала.

— Но не здесь же…

— Это как раз и захватывает. Вон у тебя глаза совсем заволокло.

Когда после ресторана оба вошли в комнату отеля, Сугико сказала:

— Покажи-ка мне ещё раз те фотографии.

Достав, Саса протянул ей фотографии, которые она стала увлечённо рассматривать.

Это были игральные карты, сделанные в Швеции.

На рубашке каждой карты была напечатана цветная фотография. У каждой был свой сюжет, и, например, на пятёрках изображались пять мужчин и женщин, сплетённых телами. В картинках не было тайны, казалось, будто люди увлечённо занимаются неким спортом. Карты словно ограничивались сухим перечнем позитур, в них не было ни страсти, ни чувственности, ни стыда, ни непристойности.

Увлечённо рассматривая фотографии одну за другой, лежащая на животе в постели Сугико начала откладывать одни направо, другие налево, со словами «эта хорошая, та плохая». Саса смотрел на неё, наблюдая, как она их сортирует.

— А, это интересно. — Сугико положила джокера налево от изголовья.

На этой карте белый и негр выставили свои приборы так, что они соприкасались. Чёрный, с оттенком фиолетового, и второй, красный от прилива крови, сходились и выглядели словно коромысло, раскрашенное красным и чёрным. Место, где цвета соединялись, держит во рту, разинутом до предела, девушка, почти девочка, с короткой стрижкой. Её лицо можно назвать миловидным.

Все позирующие женщины — красивые.

Молодая платиновая блондинка стоит на четвереньках. Позади неё — могучий белый мужчина, обхвативший её обеими руками за талию, как будто пытаясь приподнять её с пола. На его левом предплечье — тёмно-синяя татуировка: орёл. Женщина, похожая на припавшего к земле зверя, вывернула голову на сторону, глубоко заглотив ещё один член, у её лица.

Рука Сугико на миг замешкалась, затем эта карта была отложена направо.

Однако карты с комбинациями из двух женщин и одного мужчины без колебаний откладывались налево.

Мужчина стоит, крепко обнимая двух женщин — одну левой, другую правой рукой. По-молодому круто выгнутые линии перехода от спины к ягодицам обеих прильнувших к нему женщин образуют справа и слева изящные дуги. В пространстве, очерченном дугами, вздымается стрела.

Или: толстый жезл с набухшими сосудами тянется горизонтально, разделяя карту пополам, а к его кончику приставлен красный и влажный язык женщины. Её правильный профиль полон доброты и нежности. Кроме того, в середине эту громадину обхватила ртом ещё одна женщина, из-за чрезмерно разинутого рта выражение её лица несколько страдающее, а в середине, между выглядывающих из-под губ зубов, виднеется маленькая щель.

Женщина лежит на животе. Сверху, как бы повторяя все изгибы её тела, к ней тесно приникла ещё одна женщина. На них, накрывая обеих своим телом, лежит огромный мужчина.

Две женщины, чёрная и белая, стоя слева и справа от мужчины, оскалив зубы, кусают его за плечи. Торс мужчины, от груди и до живота, весь покрыт жёсткими завитками волос.

Все эти карты пальцы Сугико быстро отправляли налево.

Вдруг её пальцы замерли в воздухе.

— А это, интересно, что ещё такое?

Она перевела глаза на Саса, глаза её заволокло.

На картинке была фотография женской промежности, снятая сзади, с близкого расстояния. В оба отверстия, расположенные по вертикали, вдеты два могучих мужских органа.

— С несколькими картами я и сам не могу толком разобраться, где что. Но здесь всё ясно.

Прошло несколько секунд, прежде чем Сугико поняла его объяснение.

В следующую секунду карта вылетела у неё из рук, словно это была тонкая, раскалённая докрасна металлическая пластинка, и Сугико вскрикнула вполголоса:

— Гадость!

Некоторое время она лежала, зарывшись головой в большую подушку и обняв её обеими руками, затем снова приподняла голову и принялась рассматривать следующую карту.

На этой карте две женщины лежали одна на другой, прорези между широко распахнутыми бёдрами были сфотографированы крупным планом так, что составляли одну линию. Их распахнутые вагины были нежного розового цвета.

— Эти модели… что они вообще за люди?

— В конечном счёте, наверное, проститутки или что-то вроде того.

— И женщины на этой вот фотографии… они что, тоже такие?

— Скорее всего, да.

— Неужели у них всё остаётся таким вот красивым?

— Прямо совсем как девственницы, то есть? Да, на удивление, выглядит вполне опрятно. К твоему сведению, вещь эта вовсе не хрупкая, что с ней ни делай, — сказал Саса.

— Гадкий, не говори мне такого, — произнесла она так, как будто несколько пришла в себя, но сразу добавила другим тоном: — Измучай меня. — Её слова прозвучали как стон.

Рядом с подушкой лежит карта: женское лицо, снятое крупным планом. В чертах этого лица, глазах и форме носа есть что-то почти утончённое. Над ней, с трёх сторон, нависают три члена. Лицо женщины забрызгано семенем, оно стекает по её щекам, как белые полупрозрачные слёзы, густо заливая нижнюю губу.

Жаркие глаза Сугико прикованы к этой фотографии.

Он схватил Сугико за руки, заставил встать и, открыв дверь в перегородке, затащил в соседнюю комнату и посадил, почти вставил в кресло. Её ноги взмыли вверх, он с силой прижал их снизу, пока сгибы коленей не упёрлись в подлокотники.

— Прекрати. — К слезам в её голосе примешивалось возбуждение, а её тело помогало ему, принимая нужную позу.

С широко, до предела расставленными ногами, она втиснута в кресло так, что двинуться невозможно.

Глаза Сугико крепко закрыты, голова откинута, шея её слегка покраснела, словно от страха.

В такой позе пространство между бёдрами тоже открыто ему лишь чуть-чуть, но перед его глазами вдруг встала одна из разбросанных вокруг подушки фотографий.

Это была карта, которую Сугико отложила как «плохую», — на ней, почти выходя за край листа, была снята крупным планом вагина. Формы она была удивительной, такую Саса ещё видеть не приходилось, главной отличительной чертой её была редкостная простота.

Это была чёрная круглая дыра, и больше ничего, кроме клитора. Чем дольше разглядываешь, тем страннее ощущение. Кажется, эта маленькая, бездонная и опасная дыра безудержно всасывает тебя.

Та же часть тела Сугико наложилась в его глазах на эту фотографию. Дуло ружья смотрит прямо на него, над дулом — розовая мушка.

7

Стало быть, в один из таких дней Саса вместе с Сугико сходили в ресторан «Европейские блюда» и съели там по бифштексу, а теперь стоят близ железнодорожной платформы.

Рука девушки, которой она опиралась на него, вдруг слегка напряглась.

— Давай всё-таки в отель сходим, — говорит Саса, и Сугико молча кивает…

Плоская бутылочка, выпавшая из его кармана, осталась цела, и он щедро поливает оливковым маслом её сведённые ноги.

Через некоторое время Саса оторвался от Сугико и лёг рядом. Вдруг Сугико вяло, уже без возбуждения, спросила:

— Слушай, а когда замуж выходят, кровотечение ведь бывает?

— Ну… наверное.

— Я вот подумала, а нельзя это как-нибудь подделать?

— Ах, вот что. Сейчас объясню. Ты знаешь, что такое «киотская помада»?

— Не-а…

— Это такая губная помада, которой пользуются гейши. Её из дикого шафрана делают.

— А, кажется, я что-то такое слышала.

— Так вот, её заворачивают в тонкий шёлк и засовывают внутрь, поглубже. Тогда, в то самое время, когда нужно, на простыне проступает красный цвет. Вот такой способ есть.

Тон у Саса был скорее шутливый, но Сугико выслушала его с интересом:

— А где эту помаду купить можно?

— Киотскую-то? В магазине помады, в Киото.

Сугико помолчала, потом проговорила с упрёком в голосе:

— Ты что, дурачишь меня?

— Да есть такой способ, говорю же тебе.

— Так, значит, это правда?

Сугико никак не оставляла эту тему.

— Правда.

— Ну тогда об этом обязательно нужно рассказать той девушке.

— Какой?

— Ты её не знаешь. Она с парнем своим разошлась, и теперь говорит, что хочет выдать себя за девственницу и замуж выйти. Да только она, знаешь, сразу…

Сугико запнулась и покраснела.

— Ну, что это ты вдруг застеснялась?

Сугико некоторое время колебалась, потом выговорила:

— Она говорит, что сразу мокрой становится.

— Ну и что? Девственницы тоже мокрыми становятся.

— Но как же… — Сугико метнула взгляд в сторону подушки, где валялась бутылка с оливковым маслом.

— Женщины разные бывают, — засмеялся Саса. — Ведь знаешь, говорят, что у девственниц только в тридцати процентах случаев кровь идёт.

— Да что ты?

Её взгляд словно застыл. Саса взял её за плечи, снова уложил на спину и, протянув руку к изголовью, сомкнул пальцы на бутылке.

Прошло довольно много времени, как вдруг Сугико раскинула ноги на всю ширину и почти завопила:

— Сделай же что-нибудь!

Несколько секунд прошло в ошеломлении, затем Саса почувствовал сильнейший прилив страсти. В тот же миг, одним движением, ноги Сугико сошлись вместе и плотно сжались.

Но Саса уже не помнил себя. Охватившее его возбуждение преодолело привычную осторожность, он попытался прорваться сквозь эти сжатые бёдра, и Сугико застонала, как маленькое животное, которое ведут на убой.

Саса не отступал.

На коже её, от лба до груди, выступили крупные капли пота, но всё же Сугико осталась девственной.

Чувство, охватившее его, заполнившее всё его тело, погасло.

Саса оторвался от девушки, Сугико повернулась на живот и лежала неподвижно. Приподнявшись на постели, Саса смотрел на два холмика, вздымавшиеся пониже её спины. Раньше они были почти плоские и маленькие, как у мальчика, но сейчас стали женственнее и круглее.

На белой простыне расплывалось несколько маленьких красновато-коричневых пятен.

Тем не менее Сугико всё ещё оставалась девственницей.

8

Вскоре после того, как они выехали из отеля на его машине, Сугико вдруг скрючилась на сиденье.

— Тебе плохо?

Сугико молча кивнула.

Ещё одна тонкая оболочка была содрана с её тела. Каждый раз при этом её рвало.

— Тошнит?

Опять кивок.

Саса свернул с освещённого шоссе в переулок, и вокруг сразу стало темно; извиваясь, дорога резко пошла вверх и вскоре закончилась тупиком.

Взгляд упирался в железные ворота. Открыв дверцы машины, они вышли наружу.

Девушка согнулась в долгом приступе рвоты. Он поглаживал её по спине, но вскоре рука его приостановилась и замерла.

В вечернем воздухе витал еле заметный запах гари. Саса убрал руку, выпрямился и осмотрелся. Пейзаж, видевшийся до сих пор неясно, без контуров, постепенно прояснился. Ему казалось, что за железными воротами стояло высокое здание, однако теперь он увидел сквозь проём чёрные столбы.

Их было много, между ними поперёк были протянуты балки. Обведя столбы взглядом, он понял, что они образуют каркас дома. Но сам дом, по-видимому, совсем недавно сгорел. Крыши не было. Остался один лишь силуэт, чёрный и как будто всё ещё мокрый от воды.

Саса обнял сидевшую на корточках девушку, поддерживая её, и погладил по спине.

— Уже прошло.

В уголках её глаз виднелись слёзы. Наверное, выступили от мучительной рвоты.

Когда они вернулись к машине, Сугико спросила тихо:

— Что с нами будет дальше?

— Не знаю, проговорил Саса и завёл мотор.

— Довези меня сегодня до дома, — говорит Сугико.

Ехать до её дома примерно полтора часа. Сегодня ему это в тягость.

В машине витал чуть заметный запах гари. Почему же так надолго?.. Уж не впитался этот запах в лёгкие, когда он слишком глубоко вдохнул несколько минут назад? Нет, это невозможно.

Словно ненароком, он приблизил лицо к её волосам. Запах слегка усилился. Не иначе, запутался в волосах, да так и остался там.

— Чем-то пахнет, нет? — спросил Саса.

— Да, то ли дождём, то ли дымом… — ответила Сугико, втянув воздух. Её нос коснулся его плеча. — Да это от твоего пиджака пахнет.

Наверное, проник в ткань. То ли дождь, то ли дым?.. Такая лирика, пожалуй, тут вовсе не подходит.

— Вот оно что, пиджак, значит. Нужно будет отдать в чистку.

Не иначе как Сугико, сидя на корточках, не заметила того пожарища.

— Но запах не плохой. Грустный немного, что ли, — сказала Сугико.

Саса приоткрыл окно, но еле уловимый запах всё равно оставался в машине.