Добрая фея

10

На другое утро Хилари разбудил ослепительный солнечный свет из окна.

Она открыла глаза не сразу, а лишь когда из головы улетучился густой и теплый туман, однако не торопилась отбросить одеяло и встать. Что-то подсказывало ей, что торопиться не надо, нет никакой нужды спешить. И только после того, как к ней вернулась способность соображать, она все вспомнила и снова натянула на голову одеяло.

— Боже, только не это! — выдохнула Хилари в подушку.

Но молитва ей вряд ли бы помогла, она это осознавала. Изо рта ее вырвался хриплый стон, Хилари тяжело задышала. Какой же дурой я выставила себя вчера! Впрочем, так мне и надо! Как же после всего я посмотрю Генри в глаза?

Этого Хилари не знала.

Она резко откинула в сторону одеяло и села на кровати, подтянув колени к груди. Тишину спальни прорезал еще один отчаянный стон. Хилари покачала головой и глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться и собраться с мыслями. События минувшей ночи отчетливо всплыли в ее памяти.

Это был настоящий позор! Я набросилась на Генри, повисла у него на шее, как уличная девка — ни больше ни меньше, а он меня отверг и вдобавок прочитал нотацию. Стыд и срам!

Хилари в отчаянии начала раскачиваться на кровати, и вдруг ее взгляд случайно упал на будильник, стоящий на тумбочке у изголовья.

Одиннадцать часов!

Уставившись на циферблат, Хилари застыла с открытым от ужаса ртом. Обычно она просыпалась в семь утра, с тем чтобы до восьми часов, когда нужно было завтракать с Доминико, успеть привести себя в порядок и одеться. А ведь в доме гостят ее сестра и мать! От этой мысли Хилари сникла.

Должно быть, вчера, после всего пережитого я забыла завести часы. И вот результат. Однако, подумала тотчас же Хилари, странно, что меня никто не разбудил. Куда же все запропастились? Что за новые фокусы во французском стиле? Что ни день, то новый сюрприз!

Хилари стремительно вскочила с кровати. Где Доминико? Где мать, сестра?! Дом словно вымер…

Она бросилась в ванную, но на полпути застыла на месте, пронзенная новой страшной мыслью, от которой тревожно заныло сердце: Генри на вилле уже нет! Он улетел в Швецию. Хилари зажмурилась: в голову ударило горячей волной. Ей снова вспомнилось, как глупо вела она себя минувшей ночью.

Что Генри обо мне подумал? И думает ли обо мне вообще после всего случившегося?

Приняв душ и одевшись за рекордно короткое время, Хилари стянула волосы на затылке в хвостик и, прежде чем выйти из ванной, посмотрела на себя в зеркало — состроила смешную рожицу своему помолодевшему и вполне симпатичному отражению. Сегодня ей можно было дать на вид лет шестнадцать: без косметики ее лицо выглядело очень молодо и слегка наивно.

Приятные для мужского взора перемены не укрылись от хозяина виллы. Понаблюдав, как Хилари спускается по лестнице, Генри бархатным баритоном воскликнул:

— Наконец-то! Если бы это случилось зимой, я бы подумал, что ты впала в спячку.

— Генри! — вскрикнула она, резко обернувшись и едва не потеряв равновесие. На щеках у нее выступили багровые пятна, а голос звенел, как натянутая тетива, выдавая ее крайнее возбуждение. — Разве ты не собирался отбыть сегодня утром в Швецию? По-моему, ты сказал, что уедешь очень рано. Что-то случилось?

Генри некоторое время молча разглядывал ее, потом пожевал губами, вздохнул, наморщив нос, потянулся и как ни в чем не бывало ответил, улыбаясь одними губами:

— Я передумал. — Он помолчал, прищурился и добавил, сверля Хилари своим гипнотизирующим взглядом: — Я могу это себе позволить, ведь я — босс!

— А где мои сестра и мама? — спросила Хилари, ощущая, как по спине от нехорошего предчувствия побежали мурашки.

— Уехали на прогулку вместе с Доминико, Николь и Полем, — промурлыкал Генри. — Николь прихватила на пикник столько продуктов, что можно накормить взвод солдат. Так что они не проголодаются, не волнуйся. Вряд ли их стоит ожидать раньше, чем стемнеет. Сегодня такой чудесный день!

Вот так новость! Хилари остолбенела. Может быть, он шутит? Почему же меня не предупредили? Очередной сюрприз! Чья это затея?

— Не раньше, чем стемнеет? — повторила она. — Они лишь вчера приехали, мы с ними не виделись целую вечность! Почему же они… — Она замолчала, прочитав ответ на свой вопрос в его темных смеющихся глазах. — Это ты их отослал?! — вскрикнула она. — И даже не позволил разбудить меня!

— Я лишь подал им идею, как можно совершить увлекательную экскурсию и заодно поближе познакомиться с Доминико. Всем эта мысль понравилась. — Генри развел руками.

— Да что ты говоришь! — вскипела Хилари. — Я тоже с удовольствием поехала бы на пикник! Почему меня не взяли?

— Скажи уж прямо, что хочешь понять, почему я подал им такую идею, — посоветовал Генри, сверля ее взглядом.

Она почесала кончик носа, как поступала всегда в минуту растерянности или смятения, и Генри ощутил прилив нежности от этого смешного жеста, всегда умилявшего его. Но тон, которым Хилари ответила ему, стер, словно наждак, благодушие и вверг его в уныние.

— Признаться, меня это не очень интересует. Но из чистого любопытства я готова выслушать твои объяснения.

Генри кивнул.

— Хорошо, я все тебе объясню, но сперва мы с тобой подкрепимся. Вчера я заметил, что ты плохо ешь. Этому пора положить конец!

Хилари отказывалась верить своим ушам. Впрочем, она не до конца доверяла и собственным глазам.

— Как мне питаться — мое личное дело, тебя это не касается! — резко ответила она и вдруг вспомнила, что они уже разговаривали в таком же духе и Генри посадил ее в лужу… — Послушай… — Хилари сменила тон, — у меня масса дел, и у тебя, полагаю, тоже. Когда ты должен быть в аэропорту?

— К дьяволу аэропорт! — рявкнул Генри. — Ты непременно должна сесть за стол и как следует позавтракать!

— Это приказ? Я приговорена к смерти?

— Считай, что тебе предложено заморить червячка, — смягчился Генри, видя, что спорить из-за пустяка бессмысленно. — По утрам полезно перекусить.

— Я как-нибудь сама разберусь, чем мне заняться с утра!

— Разумеется, тебе виднее…

Хилари обнаружила, что зверски голодна, едва лишь начала есть. Вероятно, сказался тот факт, что она почти не притронулась накануне вечером к великолепному ужину, приготовленному Николь.

Угощение, предложенное ей утром Генри, тоже было восхитительным. Пышный омлет буквально таял во рту, зеленый салат ласкал взор, а домашняя лапша с помидорами и приправами возбуждала аппетит, впрочем, как и свежевыпеченные рогалики. Впиваясь в один жемчужными зубами, Хилари вдруг подумала, что из нее и Генри могла бы получиться замечательная супружеская пара. Как приятно завтракать вдвоем солнечным летним утром на свежем воздухе!

Она поймала на себе взгляд Генри и натянуто улыбнулась ему: любопытно, чем это он так доволен? Весь просто сияет! Хилари подозрительно покосилась на Генри и как можно непринужденнее обронила:

— Все очень вкусно! Но я тебя, вероятно, задерживаю? Ты так и не сказал, в котором часу вылетает твой самолет.

— Ты очень наблюдательна, я действительно этого не говорил. — Он насмешливо прищурился.

Хилари хотела встать из-за стола, но Генри упредил ее порыв и положил свою огромную ладонь на ее руку. Она сразу ощутила ее уютное тепло и словно приросла к стулу. Но едва Хилари осмелилась поднять глаза и посмотреть на Генри, как ее пронзил страх.

— Вчера ночью я пришел к тебе, чтобы спросить кое о чем, — поспешно сказал Генри, догадавшись, что Хилари испугало выражение его лица.

— Нет, не надо! — пролепетала она, чувствуя, что вот-вот растает от любви и нежности, которыми светились его бархатные черные глаза. — Не делай этого! Умоляю!

— Но я непременно должен знать ответ на свой вопрос, Хилари! Это для меня крайне важно. Вернее это важно для нас обоих.

Неужели он намерен сделать мне предложение? Что он задумал? Сердце Хилари заколотилось, как у перепуганной крольчихи, перед глазами поплыл густой туман. Она побледнела и затравленно взглянула Генри в глаза.

— Что именно?..

— Кто такая Айрин?

— Что?! — выдохнула Хилари.

Генри впился взглядом в ее лицо и повторил:

— Кто такая Айрин? Так звали женщину, с которой тебе изменил бывший муж?

Слава Богу, он ничего не знает! Вернее, пока не знает, поправила себя Хилари. Но станет копать дальше, упорно и целеустремленно, до тех пор, пока не добьется своего. Так уж он устроен, этот Генри Трент.

— А кто тебе рассказал о ней? — спросила, запинаясь, она, хотя и догадывалась, что это сделали либо сестра, либо мать.

— Беда в том, что мне о ней никто ничего не рассказывал, — огорченно ответил Генри. — Вчера, после твоего неожиданного ухода, Доротея спросила у матери, здорова ли ты. И Харриет сказала…

— Что? — Хилари подалась вперед, лихорадочно соображая, как правдоподобно солгать Генри: правду говорить она не собиралась.

— Твоя мать сказала, что узнает наверняка, здорова ты или больна, когда ты заговоришь об Айрин, — тихо произнес Генри. — Я спросил, а кто, собственно говоря, это такая. Нужно было видеть их лица! Они страшно испугались, что я их случайно услышал. Обе словно воды в рот набрали!

Хорошо, что я не встала со стула, подумала Хилари: ноги трясутся так, что вряд ли меня удержали бы. Она молча уставилась на собеседника, побледнев как мел.

— Так все-таки, кто она такая? — не унимался Генри. — Почему она по-прежнему играет в твоей жизни существенную роль? Насколько я понимаю, ты больше не любишь Макса. Это стало бы ясно любому, кто увидел бы, как ты с ним разговаривала во время вашей последней встречи.

— Ты прав, я его больше не люблю, — скучным голосом ответила Хилари, мысленно проклиная мать за неосмотрительность.

Как посмела она обронить такое замечание в чужом доме? Хилари просто кипела от негодования.

— Объясни же мне, кто такая Айрин! Не увиливай от ответа! — стоял на своем упрямый Генри. — Или ты не желаешь разговаривать на эту щекотливую тему? Скажи хоть что-нибудь, Хилари! Только не молчи!

— Я не могу тебе ничего сказать! — Она попыталась высвободить руки, но Генри еще крепче сжал их. — Посуди сам, могу ли я говорить об этом с тобой, если стараюсь не затрагивать эту тему даже со своими родственниками?

— Но тебе самой это необходимо! Твоя матушка совершенно права, и я с ней согласен! Я чувствую, что именно Айрин причина твоей замкнутости и скованности. Тебе нужно что-то с этим делать, и как можно скорее. Иначе ты рискуешь навсегда замкнуться в себе!

Хилари пожала плечами, мысленно умоляя Всевышнего немедленно помочь ей выпутаться из этой ситуации. Она была готова поклясться, что не обратится к Нему ни с одной просьбой до конца жизни, если только Он сейчас ее выручит. Ей во что бы то ни стало требовалось расстаться с этим мужчиной, не уронив своего достоинства.

— Да ты же заковала себя в стальной панцирь, Хилари! И прекрасно это понимаешь, но не хочешь в этом сознаться, — невозмутимо заметил Генри. — Твоя броня прочна, но я пробью ее рано или поздно. Ты это знаешь. Я задал тебе вопрос, моя прекрасная упрямица, и хочу услышать ясный ответ. Уверяю тебя, что мне не составит большого труда догадаться, солгала ты мне или нет. Я тебя изучил как свои пять пальцев.

Он говорил вполне серьезно и явно не собирался отступаться. Хилари стало дурно, она закрыла глаза. Что же делать? Открыть заветную тайну? Впустить в свой внутренний мир? Нет, никогда! Я не могу больше рисковать, доверяясь мужчине. Однажды это уже обернулось непоправимой бедой. И вот опять ко мне лезут в душу, бередят старую рану. Боже, когда же я обрету наконец покой?!

Хилари чувствовала, что у нее почти нет сил сопротивляться этому обаятельному англо-французскому красавцу с внимательными черными глазами. Она готова была разрыдаться или просто убежать и спрятаться. Но это был бы позор…

— Я вижу тебя насквозь, Хилари, — продолжал абсолютно спокойно Генри. — Тебе не удастся убедить меня, что я тебе совершенно безразличен. Минувшей ночью я убедился в том, что ты любишь меня. Не отпирайся, любишь! — Он взмахнул рукой, предупреждая ее возражения. — Не надо лгать! Со мной это не пройдет. Твои страстные объятия и откровенные слова тому доказательство. Надеюсь, этого ты не станешь отрицать? Ты даже пыталась затащить меня в постель… Пойми, Хилари, мы любим друг друга, но между нами стоит преграда, и если это Айрин… если это она мешает нашей любви…

— Не смей так о ней говорить! Что ты обо всем этом знаешь?! Кто дал тебе право лезть в мой внутренний мир?! — вспылила Хилари и разрыдалась.

Она вскочила и хотела убежать, но Генри обнял ее и прижал к груди. Хилари попыталась оттолкнуть его и вырваться, но поняла, что у нее иссякли силы, и обмякла. Он стал поглаживать ее ладонью по спине, успокаивая. Наконец она пришла в себя и глухо прошептала:

— Айрин была моей дочкой.

Генри окаменел, руки его застыли на ее плечах. Наконец он тяжело вздохнул и вновь стал осторожно поглаживать Хилари. И она в порыве откровения выложила ему все, начиная от шока, который перенесла, получив по почте фотографии мужа в обществе красотки, и заканчивая похоронами ребенка, на которых едва не сошла с ума.

— Бедняжка!

Генри сокрушенно покачал головой. Он не проронил ни слова на протяжении всего ее печального рассказа, а лишь крепко прижимал к груди, давая Хилари возможность до конца излить свое горе. Но сейчас он заглянул ей в лицо, и в его глазах Хилари прочла искреннее сострадание, такое, которому нельзя не поверить. Она почти физически ощущала, что Генри разделяет ее печаль и понимает ее страдания.

— Не знаю, что и сказать, кроме того, что я тебя люблю. И не просто люблю — я тебя обожаю и боготворю! — воскликнул Генри, поглаживая ее мягкие шелковистые волосы и лаская побледневшее лицо Хилари своими бархатистыми глазами, черными как угли. — И пусть я не в состоянии исправить случившееся, но, если ты хочешь, я посвящу всю свою жизнь одной тебе и нашим будущим детям, дорогая!

— Нет! — Хилари отпрянула, выставив вперед ладони, и закричала: — Пожалуйста, замолчи! Я не могу! Ведь это я виновата в гибели Айрин, как же ты не понимаешь?! Я должна была ее защитить, а я допустила, чтобы она погибла. Разве после всего этого я могу снова стать матерью?

— Ты позволила ей погибнуть? Хилари, ты не могла предотвратить ее смерть, это не в твоей власти! Поверь в это, любимая, ты должна это осознать! Это очень важно для тебя и нашего будущего счастья! Я не знаю, почему на твою голову обрушилось сразу столько напастей, но готов поклясться, что ты не колеблясь пожертвовала бы ради спасения малышки собственной жизнью. Ты не совершила ничего плохого, пойми же это наконец! Ты смело и мужественно боролась с невзгодами, смотрела опасности в глаза. Но в жизни случаются вещи, не подвластные нашему разуму…

— Нет! Врачи сказали, что причиной преждевременных родов явился пережитый мною стресс. А разве не я виновна в том, что приняла измену мужа слишком близко к сердцу? Нужно было думать о здоровье будущего ребенка и не переживать из-за подонка. А я позволила себе беситься из ревности, довела себя до нервного расстройства. Так что как ни крути, а в смерти Айрин повинна я одна… И я никогда не смогу себе этого простить, никогда! Разве это не ясно? — Хилари снова горько расплакалась.

— Мне ясно лишь то, дорогая, что ты убиваешься совершенно напрасно, — тихо произнес Генри. — Нельзя корить себя за то, что ты не в силах предотвратить. Не все подвластно смертным на земле…

Он посмотрел на ее печальное лицо и вдруг ощутил страстное желание избить Макса Майлза до полусмерти: ведь этот подлец довел Хилари до глубокой депрессии.

— Не знаю, было ли случившееся с Айрин результатом обиды, нанесенной тебе твоим бывшим супругом, Хилари, но допускаю, что несчастья все равно было не избежать. А что, если такова была судьба этой малютки? Этого нам не дано знать. Мне кажется, что если и следует кого-то винить в ее гибели, то только не тебя. Пожалуй, виноват скорее Макс. И чем скорее ты поймешь, что нельзя запереться в келье на всю жизнь и отказаться от солнечного света, тем лучше. Любая трагедия вынуждает людей делать самые нелепые предположения. Они рассуждают примерно так: мы отпустили ребенка из дому слишком рано, выйди он на десять минут позже, его бы не сбил автобус! И рвут на себе волосы. Так уж устроены все несчастные родители. Или иной печальный случай: ребенок вырос, но погиб от передозировки наркотика. И бедные родители задаются вопросом: а стал бы он наркоманом, если бы поступил в другой университет? Ты меня понимаешь, Хилари?

— Это ты должен меня понять! Я не это хотела сказать! — Вид у нее был подавленный и растерянный.

— Хорошо, другой пример: муж позволил жене сесть за руль автомобиля и отвезти ребенка к стоматологу, потому что ему нужно было заняться другими делами. А они по дороге разбились. Женщина погибла, ребенок остался калекой. Кто, по-твоему, виноват?

— Ах, Генри! — зажмурилась Хилари, осознав, что она зациклилась на своем горе и не желает ничего больше понимать. — Прости меня, я вовсе не хотела…

Она растерялась, не находя нужных слов, чтобы выразить свои чувства. До нее наконец дошло, что он говорит о трагедии своей семьи.

— И, если допустить, что супруг погибшей не любил ее так, как должен был бы любить жену, нетрудно представить, что он может довести себя упреками и самобичеванием до сумасшествия. Я хорошо тебя понимаю, Хилари, я сам пережил трагедию. Мне потребовалось немало времени и сил, чтобы выбраться из пропасти отчаяния. Но я выкарабкался и считаю, что ты тоже сможешь. Для этого тебе нужно для начала выговориться, освободить свое сознание от тяжкого бремени. Ты не должна себя корить и наказывать одиночеством. Теперь у тебя есть я, так кричи же, ори, делай что угодно, только не молчи! Ты меня понимаешь? Я готов терпеливо все выслушивать и сносить в любое время дня и ночи, до конца жизни.

— Я не могу… — прошептала она, обливаясь слезами, — я не могу, Генри!

— Сможешь! Поверь в свои силы!

Он приподнял пальцем ее подбородок, и Хилари поняла, что заблуждалась, полагая, что у него холодные, бесчувственные глаза.

Генри, лаская ее бархатным взглядом, продолжал:

— Ты убеждаешь себя, что не имеешь права быть счастливой, лишаешь себя радостей жизни и возможности рожать, так как внушила себе, что это станет предательством по отношению к Айрин. Ты надела на себя вериги и наложила епитимью за свою мнимую ошибку на всю оставшуюся жизнь. Но ты не виновата в ее смерти, Хилари! Ты абсолютно не виновна в том, что твоя крошка погибла, так и не познав мир! Если бы ты своевременно посоветовалась с врачом или просто излила кому-то из близких свою боль, то уже давно поняла бы все и не страдала так. Но вместо этого ты загнала болезнь в глубь подсознания и взрастила ее. Навязчивая идея вины за смерть ребенка может тебя погубить.

Хилари хотелось поверить, искренне хотелось поверить всему, что она услышала. Но перед глазами у нее стояло личико мертвой дочери. Она безутешно разрыдалась.

Генри подождал, пока она успокоится, вытер своим носовым платком ее заплаканное лицо, после чего тихо, но твердо сказал:

— Хилари, дорогая! Я не могу позволить тебе разрушить и свою, и мою жизни, и жизнь Доминико, разрешив тебе уйти. Ты должна остаться в этом доме. Мы вместе преодолеем все напасти и завоюем счастье!

Он наклонился и нежно поцеловал ее в губы.

— Нет, это нечестно! — Хилари затрясла головой, и слезы снова ручьями хлынули из ее глаз. — Я слишком напугана, чтобы решиться на такой шаг, Генри! Страх в моей душе мешает мне поверить, что все это реально. Я не в состоянии никому верить, даже самой себе… — В ее бездонных глазах сквозила тоска.

— Тогда я буду верить за нас двоих, до тех пор, пока и ты не поверишь в счастье! — Он вновь нежно поцеловал ее и погладил по голове. — Я никуда тебя не отпущу, Хилари! Ты непременно станешь моей женой, чего бы мне это ни стоило. И мы будем с тобой счастливы, очень счастливы, обещаю!

— Я не могу поверить…

— Чтобы впредь я этого больше не слышал! — строго сказал Генри. — Запрещаю тебе даже думать об этом!

— Я сделаю тебя несчастным, — с дрожью в голосе сказала Хилари.

— Этого не случится, — заверил он. — А если и случится, то несчастье с тобой для меня предпочтительнее счастья с другой.

— Ах, Генри! — Хилари не сдержала улыбку.

— Вот так-то гораздо лучше! — обрадовался он. — Я научу тебя искренне радоваться и улыбаться, наполню твою жизнь смехом и радостью! Ты перестанешь думать и жалеть о прошлом. — Он обнял ее и привлек к себе. — Скажи, что ты выйдешь за меня замуж, Хилари! Скажи мне это, любимая! Я хочу это услышать!

Эмоции захлестнули Хилари. Больше всего на свете в эту минуту ей хотелось прижаться к Генри и расслабиться. Так почему бы это не сделать?

Он поднял своей загорелой рукой ее подбородок, и она вновь увидела его пытливые темные глаза.

— Я знаю тебя гораздо лучше, чем ты знаешь себя сама! Голос Генри звучал спокойно и уверенно. — Прошу тебя, поверь мне! Ты предназначена мне в жены самим небом и непременно снова станешь счастливой! Из этого совершенно не следует, что ты должна забыть свою маленькую Айрин и перестать ее любить. Она останется с тобой навсегда, в твоем сердце. Никто не отнимет у тебя воспоминаний. Сейчас ты чересчур взволнована и не способна сразу все осознать. Но со временем все уляжется и образуется, это я тебе обещаю.

Она молча слушала его, кусая губы. Он прочел в ее затуманенных глазах неуверенность и боль.

— Ты нужна мне, дорогая! Без тебя я не смогу жить. — Генри нежно обнял ее. — Ты моя волшебница, моя добрая фея. Мне страшно даже представить, что ты покинешь меня и мне придется дальше идти по жизни одному. Ведь я ждал тебя столько лет, сам того не ведая… Скажи, ты любишь меня? Ну ответь же, Хилари!

В ее душе затеплилась надежда, и она молча кивнула, с любовью взглянув на Генри. Он понял все без слов и спросил:

— И ты выйдешь за меня, Хилари?

— Да, — тихо ответила она.

Лицо Генри осветилось радостью, Хилари отчаянно заморгала, сдерживая слезы, и громче добавила:

— Да, Генри! Я люблю тебя и стану твоей женой! — Хилари обняла его за плечи и повторила: — Да, да, да!

Их губы слились в поцелуе, и слова стали им уже не нужны.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.