Добрая фея

9

Следующий месяц выдался тяжелым, пожалуй, даже очень тяжелым. Генри возвращался на виллу только на выходные, а за последние две недели вообще ни разу не дал о себе знать: где-то, видимо, возникла критическая ситуация. В его отсутствие боль в сердце Хилари не утихала, а нарастала, хотя объективных причин для волнений на вилле вроде бы и не было. Отсутствуя на вилле физически, Генри, тем не менее, незримо все же присутствовал: в своих многочисленных портретах и фотографиях в разных комнатах дома, в особом, присущем лишь одному ему, духе, царящем повсюду, и даже в лице Доминико — маленькой копии своего папы. Все это осложняло жизнь Хилари. Она постоянно вспоминала и думала о Генри, постепенно приходя к выводу, что роль гувернантки Доминико ее уже не устраивает.

Но как расстаться с мальчуганом, к которому она прикипела сердцем? От этого вопроса ее начинало мутить. Преподаватель колледжа, в котором Хилари училась, предупреждал своих студентов об опасности привыкания к какому-то одному воспитаннику. Увы, с Доминико вышла именно такая история, и Хилари не могла ничего с этим поделать. Этот ребенок не только внешне напоминал ей его отца, но и сам был очаровательным созданием. Как и все дети, он иногда капризничал и грубил, устраивал разные проказы. Однако характер у Доминико был добрый и мягкий, и малыш завоевал сердце Хилари. Вот такая получилась история.

Она рассеянно наблюдала, как мальчуган кувыркается на траве, играя с котенком. Маленькая Королева гоняла мячик, купленный Хилари, чем приводила Доминико в восторг. Хилари невольно улыбнулась, глядя на эту умильную картину.

Они сидели на газоне возле дома, в тени деревьев, обрамляющих розовый сад, — гордость и отраду Поля. Воздух был насыщен густым, дурманным ароматом цветов, над которыми деловито жужжали шмели и пчелы. Все дышало летним зноем и ленивым покоем. Одной только Хилари не сиделось на месте, она беспокойно ворочалась в шезлонге.

Снова и снова она думала, что ведет себя глупо, фактически способствует торжеству Макса. Да, он оказался предателем и бессердечным обманщиком, но, если позволить обиде и боли, причиненным им, остаться в ее сердце навеки, он выйдет победителем в этой жизненной драме. Так ей говорил разум. Но сердце считало иначе! Не подвластное здравому смыслу, оно утверждало, что Генри не такой, как Макс, а порядочный и добрый. Виной смятения Хилари был страх, именно он омрачал ее существование, это давно следовало понять. Поэтому и получалось так, что чем больше она думала о своей любви к Генри, тем хуже ей становилось.

Хилари тяжело вздохнула и откинулась на подушки, закрыв глаза. Она не высыпалась, ела без аппетита, короче, превратила свою жизнь в ад. Она ненавидела себя.

Накануне Хилари написала своему работодателю заявление об увольнении. Сейчас оно лежало на трюмо в ее комнате. Хилари решила остаться на вилле, пока Генри не найдет ей подходящую замену, и расстаться с ним после этого навсегда. Моник говорила, что ее сыну нужна женщина, способная сделать его счастливым, а Хилари знала, что не годится на эту роль. Она чересчур ревнива и подозрительна, к тому же не склонна рассказывать о себе. Ее суеверный страх перед возможным повторением пережитой однажды трагедии сделает их супружество невыносимым. Нет, это не для нее! Лучше отдать заявление и не мучиться.

Хилари задремала, разомлев на солнышке. Какое-то время ничто не тревожило ее дрему, но вдруг Доминико перестал играть с котенком и неуверенно окликнул ее:

— Хилари! К нам кто-то идет…

Она резко открыла глаза и вновь зажмурилась от яркого света. Кто бы это мог быть? Хилари прикрыла глаза ладонью и посмотрела в том направлении, куда указывал рукой мальчик. По газону к ним медленно приближалась какая-то женщина. Хилари раскрыла от изумления рот, когда узнала в незнакомке родную мать. Радостный крик, вырвавшийся из ее груди, испугал Доминико до полусмерти.

— Мама! Мама! Это ты?!

— Здравствуй, дорогая! — добродушно приветствовала ее миссис Пристли, словно и не считала чем-то из ряда вон выходящим свое внезапное появление с другой части света. — Доротея скоро придет, она разговаривает в доме с Генри. Ну, как ты тут?

— И он тоже приехал?

Мать и дочь бросились друг к другу в объятия. Они смеялись и плакали, что-то пытаясь рассказать друг другу, пока их не урезонил громкий и звонкий голосок. С самым серьезным видом Доминико подошел к ним и произнес:

— Здравствуйте! Меня зовут Доминико, мне очень приятно с вами познакомиться.

Мальчик деликатно напомнил женщинам о правилах хорошего тона. Хилари виновато улыбнулась воспитаннику и познакомила его со своей матерью.

Вскоре объявилась и сестра, сопровождаемая хозяином дома. Еще пять минут ушло на объятия и нечленораздельные восклицания.

Генри молча наблюдал за встречей Хилари с родственниками, взяв на руки Доминико. Тот, в свою очередь, прижимал к груди котенка. Все были счастливы и веселы.

— Но как? Когда? — Хилари растерянно посмотрела на Генри, немного придя в себя.

— Я подумал, что вы будете рады встретиться, — непринужденно пробасил он, хитро прищурившись. — Мы посоветовались и решили устроить тебе сюрприз.

— Но… как вы сумели прилететь все сразу?

— Это была идея Генри. Он оплатил все наши транспортные расходы, — с сияющим лицом объяснила миссис Пристли. — Мы пытались отказаться, но он и слышать об этом не хотел.

Хилари обомлела.

— Мы не собираемся возвращаться домой в ближайшее время, — добавила Доротея. — Все вышло просто замечательно, верно?

Сестра была, по-своему, права, однако…

— Теперь мы все увидим собственными глазами! — восторженно воскликнула миссис Пристли. — Как здесь красиво! Просто великолепно! Генри, ничего прекраснее вашей виллы и сада мне еще не доводилось видеть! Хилари писала, что здесь чудесно, но действительность превзошла все наши фантазии. Мы потрясены!

— Спасибо, — радушно улыбнувшись, поблагодарил Генри.

— Мы прилетели из Австралии одним рейсом, — продолжала рассказывать миссис Пристли, обращаясь к Хилари. — Генри был по делам в Канберре, мы имели возможность получше узнать друг друга.

— Огромное спасибо за все, Генри! — спохватилась Хилари. — Все это очень мило с твоей стороны. Мы тебя не обременим?

Хозяин виллы пожал плечами.

— В доме достаточно свободных спален. А Николь обожает готовить на большое число едоков, это вполне во французском духе. Время от времени я приглашаю гостей и предоставляю ей возможность продемонстрировать свое кулинарное мастерство.

Все по достоинству оценили его скромность. Миссис Пристли одарила гостеприимного хозяина виллы улыбкой, а Хилари едва не зарычала от злости: Генри явно подкупил ее матушку своим вниманием. Придется поговорить с ней и с сестрой наедине и объяснить, что у них сложилось ложное представление о ее, Хилари, положении в этом доме. Впрочем, как и у всех остальных! Хилари хотелось рвать и метать.

— Ты говоришь, что между вами ничего не было? Выходит, Генри свободен? — принялась допытываться у сестры Доротея, едва женщины остались одни.

— Довольно, Доротея! — Миссис Пристли строго взглянула на младшую дочь. — Как тебе не стыдно!

— А что я такого сказала, мама? Я лишь спросила…

— Не нужно ничего объяснять, дочка! Я вижу тебя насквозь. Нужно быть поскромнее. Ты уже забыла о своем женихе? Не слишком ли быстро?

Хилари знала, что сестра уже выбрала кольцо, а под Рождество Доротея и ее жених собирались объявить о помолвке. Хилари было очень приятно вновь увидеть своих родных. Генри оказал им всем большую любезность, и она ему была признательна, однако… Ох уж это «однако»!

Она вздохнула и встала, чтобы выйти из спальни, отведенной ее матери, в которой они сейчас собрались. Генри и Доминико остались в саду. Хилари хотелось немного побыть одной и собраться с мыслями. Она не была уверена, что достаточно убедительно объяснила сестре и матери, что с Генри у нее чисто дружеские отношения. Вряд ли они поверили этому, как и тому, что он мог бы оказать такое же внимание, как им, и любым другим людям. Во всяком случае, мать явно симпатизировала Генри, он очаровал всех женщин семейства Пристли. Наверняка он давно вынашивал свой план, размышляла Хилари, нахмурившись, пока спускалась по лестнице в холл, оставив маму и сестру наверху распаковывать чемоданы и переодеваться к ужину. Все происходящее ей совершенно не нравилось.

— Почему ты хмуришься? — услышала она голос Генри.

От неожиданности Хилари подпрыгнула на месте и резко обернулась. Генри удобно устроился в кресле в холле с газетой в руках. Она окинула растерянным взглядом его стройную крупную фигуру в сером летнем костюме и светло-зеленой рубашке с распахнутым воротником, и у нее подкосились ноги. Хилари собрала волю в кулак и приказала себе не расслабляться.

Генри мягко улыбнулся, глядя на нее лучистыми глазами.

— А где Доминико? — спросила она. — Кто за ним присматривает?

— Он пьет чай с Николь и Полем, — ответил Генри и повторил свой вопрос: — Так почему ты хмуришься?

— Это тебя не касается! — вырвалось у Хилари, хотя она и не собиралась ему грубить. — Зачем ты привез их сюда? Это выходит за всякие рамки… Конечно, это очень мило с твоей стороны, но… — Она совсем растерялась и покраснела.

Генри саркастически кивнул.

— Благодарю тебя, продолжай!

— Тебе не следовало это делать!

— В этом я с тобой не согласен.

Генри встал с кресла, давая понять, что разговор окончен. И Хилари показалось, что вот сейчас он уйдет — и между ними все кончится. Так же вел себя и Макс, когда она пыталась объяснить ему, что жизнь их складывается как-то не так, хотела поделиться своими опасениями и страхами. Он всегда тоже вставал и молча уходил. А потом возвращался с коробкой конфет или с букетом цветов, и своими сладкими речами убеждал, что она все сама выдумывает и зря треплет себе и ему нервы, ей не мешало бы подлечиться…

Срывающимся от волнения голосом Хилари сказала:

— Генри! Я больше не могу здесь оставаться. То есть… я хочу подать уведомление об увольнении с работы. Я подожду, пока ты найдешь новую гувернантку для Доминико, и потом… потом уеду. Вот и все.

Генри обернулся и уставился на нее с искренним изумлением. Такого поворота событий он явно не ожидал.

— Ты решила оставить меня из-за того, что я привез сюда твою сестру и вашу мать? Ты это хочешь сказать?

Хилари вспыхнула.

— Нет-нет, все совсем не так!

Генри вскинул брови.

— Но именно так ты и выразилась!

— Прости, я просто не подобрала нужных слов!

Они молча уставились друг на друга. Генри отсутствовал две недели, и больше всего на свете Хилари хотелось броситься ему на шею, ощутить его мускулистое тело и знакомый запах, заполнить им свои легкие. Ей хотелось… хотелось невозможного.

— В конце концов, я простая воспитательница твоего ребенка, — сказала она, проглотив ком. — И я вправе расторгнуть трудовое соглашение в любое время по своему усмотрению. И я… я уже написала заявление и хочу тебе его отдать. Вот и все!

— Мое мнение для тебя никакого значения не имеет? — Генри нахмурился. — Может быть, позволишь промолвить словечко?

— Нет, я все решила. Не переубеждай меня! — Хилари затрясла головой, чувствуя, что силы ее покидают.

Генри долго молчал, мучительно подыскивая уместные слова, и наконец сказал именно то, что было важно в этот момент:

— Ты любишь меня, Хилари?

— Что? — переспросила она, пытаясь выиграть время и найти силы, чтобы правдоподобно солгать.

— Я спросил, любишь ли ты меня, — повторил Генри, глядя ей в глаза.

Хилари поняла, что ей не уйти от ответа. Но как же быть? Что ему сказать? У нее закружилась голова. Она вздохнула и чуть слышно выдохнула:

— Нет.

Между ними словно взорвалась бомба.

— Не верю! — выкрикнул побледневший Генри.

Попроси он ее повторить это слово, она бы не смогла. У нее на глазах он постарел за десять секунд на десять лет. Хилари отвела глаза, потупилась и медленно произнесла:

— Прости меня.

После долгой паузы он мертвым голосом сказал:

— Не надо извиняться, это не имеет значения. Но… — Генри вновь немного помолчал и добавил: — А как же Доминико? Он тоже ничего для тебя уже не значит?

— Он мне очень дорог, — пролепетала Хилари, чувствуя себя последней тварью.

Лицо Генри посерело, губы побелели и дрожали. Он нахмурился и с трудом выдавил из себя:

— Я немедленно приступлю к поискам подходящей замены. На это, естественно, уйдет какое-то время. Я бы не хотел огорчать Доминико. Ты меня понимаешь? Надеюсь, ты поживешь у меня, пока мы не разрешим эту проблему?

— Разумеется.

— Прошу пока ничего не говорить мальчику. Когда я найду новую няню, она некоторое время будет работать вместе с тобой. Как в свое время ты с Сильвией. Хорошо?

Не в силах вымолвить ни слова, Хилари кивнула. Генри собрался было уйти, и тогда она воскликнула:

— Я возмещу тебе расходы на авиабилеты для моей мамы и Доротеи! И, разумеется, им следует немедленно покинуть виллу…

— Не оскорбляй меня! — гневно воскликнул Генри, обернувшись. — Твои родственники — мои гости, они пробудут здесь две недели, как было условленно. И прошу тебя избавить меня от разговоров о расходах! Я сам этого хотел, меня никто не принуждал. Тебе не стоит опасаться, что я буду смущать вас своим присутствием: завтра утром я отправляюсь в Швецию и пробуду там примерно месяц.

Все это походило на кошмар.

— Генри… — пролепетала Хилари.

— Молчи! Не извиняйся, иначе я не отвечаю за свои поступки! — выкрикнул он.

Хилари содрогнулась. В ее глазах читалось отчаяние. Генри сразу как-то обмяк и тихо произнес:

— По крайней мере, ты была честна со мной. Спасибо. Покончим с этой историей раз и навсегда!

Сердце бедной Хилари разрывалось от отчаяния, слова Генри прожгли его насквозь, она испытывала адские муки.

— Николь уложит Доминико в постель, пока мы будем пить в гостиной коктейли. А потом она же подаст нам ужин в половине девятого. — Голос его звучал холодно и отчужденно. — Не лучше ли тебе пойти переодеться, а потом препроводить своих родных в гостиную?

Хилари машинально кивнула, лихорадочно проклиная себя за неосмотрительность. Не нужно было ничего говорить, я и так уже наболтала много глупостей. Что же теперь делать? Как быть?

— Генри! — воскликнула она, от отчаяния совершенно теряя голову. — Генри, мы должны все обсудить, это сложный вопрос… — Она не могла подобрать нужных слов. — Ради Бога, только пойми меня правильно, умоляю!

— Не надо, Хилари! — чужим голосом прервал ее Генри, глядя на нее так, словно видел впервые. — Нам не о чем разговаривать. — Он помрачнел. — Ты достаточно ясно выразила свои чувства, и ситуация нам обоим теперь понятна.

Перед глазами Хилари возникла пелена, в ушах у нее зазвенело. Но едва за Генри захлопнулась дверь кабинета, как в голове у Хилари тотчас же прояснилось. Она огляделась по сторонам: пустота! Ее окружал вакуум. Она целиком слилась с ним и предстала перед абсолютным мраком. Генри исчез в темной дыре безвозвратно.

Это был финал драмы, конец спектакля, устроенного ею, так отчего же она не радуется и не веселится? Разве не этого ей хотелось?

Хилари впала в оцепенение. Она не замечала солнечного света, падающего из высоких окон на пол и стены. Ничто не волновало ее. И, наступи сейчас конец света, она вряд ли обратила бы на это внимание.

Генри оставил ее в покое навсегда. Мысль о том, что она только что совершила величайшую ошибку, не давала Хилари сосредоточиться и принять какое-то решение. Она собрала волю в кулак и сказала себе, что нельзя распускать нюни, все равно уже ничего не изменишь.

Я поступила так, как следовало поступить.

Глубоко вздохнув и окончательно успокоившись, Хилари стала подниматься по лестнице, едва переставляя свинцовые ноги. Иного выхода у нее не было. Рубикон перейден, и все мосты сожжены.

— Ужин просто великолепен, Генри! Николь чудесно готовит. Провести здесь целые две недели — сказочное удовольствие!

Голос Доротеи был звонок и преисполнен восторга. О своем женихе в этот момент она даже не вспоминала. Хилари хмуро наблюдала за сестрой, которая была моложе ее на четыре года и в свои двадцать лет выглядела очаровательно, хотя в юности и была толстушкой. Стройная, молодая, счастливая и беззаботная красавица Доротея не имела никаких неприятных секретов и спокойно спала по ночам, а бодрствование ее не отягощали тяжелые воспоминания. О такой девушке мечтал любой мужчина.

Хилари стало стыдно: нужно радоваться за Доротею, она вполне заслуживает счастья. Хилари любила сестру, но беззаботность той и бьющая через край энергия вселяли в нее такое чувство, будто она старше Доротеи на пару десятков лет.

Хилари перевела взгляд с мордашки игриво настроенной сестры на Генри, сидевшего на противоположном конце длинного стола. К своему полнейшему ужасу, Хилари обнаружила, что он смотрит словно сквозь нее, как недавно в холле, в конце их разговора.

Подали коньяк и кофе. Напитки оказались на редкость изысканными и ароматными. Никто не торопился встать из-за стола. Хилари вынуждена была поддерживать общий непринужденный разговор и терпеть при этом жутчайшие душевные муки.

Ей и раньше доводилось ужинать в этой официальной столовой вместе с Генри, когда у него возникала такая прихоть. Но сегодня старинная обстановка, хрустальные бокалы, серебряные приборы на белоснежной скатерти и массивные бронзовые канделябры вселяли в нее отчаяние, напоминая о том, что скоро ей придется отсюда уехать. Украдкой вздохнув, Хилари перевела взгляд на мать, которая сидела на почетном месте рядом с Генри и радушно улыбалась ему. Хилари подумала, что мать уже давно не казалась такой веселой и счастливой, пожалуй, с тех самых пор, как умер отец. А сестра была едва ли не на седьмом небе от счастья и наслаждалась каждым мгновением. На Генри Хилари старалась не смотреть, а когда их взгляды все же пересекались, опускала глаза.

Хилари надеялась, что, когда кофе будет выпит, ужин закончится и все разойдутся по своим спальням. Но неугомонная Доротея спутала ей все карты. Стоило лишь Генри из вежливости предложить дамам перейти в гостиную и продолжить там вечер, как Доротея с щенячьим восторгом ухватилась за эту идею. Время близилось к полуночи, но вся компания весело болтала и смеялась, попивая прекрасное вино и наслаждаясь хорошей музыкой. Еще не менее двух часов Генри успешно играл роль гостеприимного хозяина.

Разгоряченный разговором и всеобщим приподнятым настроением, он с разрешения дам снял пиджак и галстук и даже расстегнул две верхние пуговицы на сорочке, после чего стал просто неотразим. У Хилари перехватило дух. Доротея пожирала красавца брюнета восхищенным взглядом и буквально смотрела ему в рот, ловя каждое слово.

Хилари стало так противно, что захотелось влепить сестре оплеуху. И Генри, естественно, тоже. Она не предполагала, что настолько ревнива, и удивлялась обуревающему ее желанию закричать, завизжать, начать кусаться или плеваться. Еще вчера она готова была поклясться на Библии, что напрочь лишена ревности, потому что это чувство умерло вместе с любовью к Максу. А сегодня с ней творилось нечто невероятное.

Чаша терпения Хилари переполнилась в половине третьего ночи, когда Доротея, разгоряченная алкоголем, разошлась настолько, что настояла на том, чтобы Генри потанцевал с ней под ее любимую мелодию. Она буквально вытащила хозяина виллы на середину гостиной и повисла у него на шее, закружившись под чувственные звуки музыки, наполнившие комнату. Все поплыло у Хилари перед глазами, она видела лишь стройную молодую блондинку в объятиях Генри.

Сделав глубокий вздох, Хилари решительно встала и подчеркнуто равнодушным голосом громко объявила:

— Я просто засыпаю. Прошу меня извинить, но я иду спать.

Мать испуганно улыбнулась ей, прошептав:

— Вечно Доротея выставляет себя в дурацком свете!

Это слегка смягчило боль в сердце Хилари, но не настолько, чтобы остаться в комнате: она боялась разрыдаться прежде, чем окажется за дверью.

Чувствуя себя одинокой и всеми преданной, Хилари изобразила на лице безмятежную улыбку, бодро пожелала всем приятно провести остаток чудесного вечера и едва ли не бегом выскочила вон, хлопнув дверью.

Чудесный вечер! Она поморщилась, стремительно взбегая вверх по лестнице. Какая чушь! Совершеннейшая нелепость! И как глупо я вела себя! Генри имеет право танцевать, с кем хочет, равно как и Доротея. Разве Генри не было сказано, что между нами все кончено? И не сама ли я сказала Доротее, что между мною и Генри ничего не было? Так что обижаться мне следует лишь на себя, а не на других! И настроение я испортила себе тоже сама.

Но как же я его ненавижу! Хилари отчаянно заморгала, пытаясь унять наворачивающиеся на глаза слезы. Она и ненавидела Генри, и любила его, и все, что творилось в ее душе, было в миллион раз страшнее и хуже всего, что она испытала с Максом.

Нужно завтра же бежать прочь с виллы, из Антиба, с Лазурного берега, из Франции! Правильно я поступила, что порвала с Генри!

Ладонь Хилари легла на ручку двери ее комнаты и застыла, остекленевший взгляд уперся в светлый дубовый шпон. Боже, ведь я действительно влюблена в него! Генри признался мне в любви, и я ему поверила, хотя он ни словом не обмолвился о браке или о чем-то подобном. Поверила в серьезность его чувства и смертельно испугалась! Струсила настолько, что захотела сбежать! Вот только от кого? От него или от себя? А может, просто от любви?

Хилари осторожно открыла дверь и вошла в комнату. Свет она зажигать не стала, а прошла в темноте прямо в спальню, освещенную ленивым светом полной луны. В сумерках, в полумраке ей легче думалось.

Оказывается, я трусиха: панически боюсь вновь разочароваться в мужчине и потому не слушаюсь собственного сердца. А ведь ему так хочется рискнуть еще раз! Значит, я предпочитаю влачить жалкую, одинокую жизнь, лишь бы не оказаться вновь в зависимости от Генри и не пытаться наладить с ним отношения.

Хилари покачала головой: от логики не скроешься, как бы ни хотелось.

Из размышлений ее вывел настойчивый стук в дверь. Хилари посмотрела на наручные часы и нахмурилась: три часа ночи. Кто же решил потревожить меня в такое время? Неужели что-то случилось с матерью или с Доротеей? Доминико позвонил бы в звонок, кнопка которого вделана в изголовье его кровати. Значит, это не он. Странно…

Хилари метнулась к двери и рывком распахнула ее, интуитивно чувствуя, что за ней стоит не мать и не сестра.

— Привет! — тихо сказал Генри, — Можно войти?

Хилари затрясло крупной дрожью, она побледнела.

— Нет! — выпалила она срывающимся голосом. — Уже поздно.

Она надеялась, что он уедет рано утром, до восьми часов и она сможет выспаться и спокойно позавтракать, но Генри вновь разрушил ее планы. Так ей никогда не обрести покой и не собраться с мыслями.

— Поговорим утром, Генри! — чуть не плача взмолилась она.

— Хилари, это очень важно и срочно! Я хочу…

— Не надо, Генри! Ну пожалуйста!

Не начинай этого разговора, мысленно умоляла она, не надо! Сегодня я слишком устала, мне нужно собраться с силами, чтобы выжить. Я с огромным трудом выкарабкалась из пропасти печали и отчаяния, я не могу позволить себе снова упасть на дно. Я едва стою на ногах и могу потерять сознание!

Генри смерил ее внимательным взглядом и, прочитав в глазах Хилари эту мольбу, спокойно сказал:

— Ладно, отложим разговор до утра. Тебе лучше лечь спать, у тебя измученный вид.

Он повернулся, чтобы уйти, и Хилари уже собралась закрыть дверь, когда Генри внезапно обернулся.

Хилари не успела отпрянуть, он набросился на нее как пантера и стал жадно целовать. Она сделала попытку оказать сопротивление, но внезапно обмякла, пораженная пылкой страстью, с которой Генри впивался в ее губы.

Его руки ласкали ее податливое тело с особой настойчивостью, не оставляя сомнений в его намерениях. Хилари мысленно отметила, что Генри утрачивает над собой контроль, но не стала его отталкивать. И не потому, что не могла, — она этого не хотела! Да, им предстоит расстаться навсегда, но стоит ли из-за этого лишать себя ночи божественного наслаждения? Отказываться от удовольствия, которое запомнится на всю жизнь? Разве она не заслужила отдохновения? Зачем же отказываться от возможности побывать в раю?

Генри сладострастно застонал, и Хилари вторила ему, обняв за плечи и прижавшись к нему. По их телам пробежал огонь, по жилам растекся жар, дыхание участилось.

Рассудок покинул Хилари, она стала пятиться в спальню, увлекая Генри с собой и продолжая прижиматься к нему. Жадно ощупывая руками его мускулистое тело, она ощущала, как напрягаются мышцы его груди и плеч под батистом рубашки и как весь он наливается желанием от ее поцелуев.

— Я хочу тебя, Генри! — выдохнула Хилари, не осознавая, что говорит. — Пусть это останется со мной на всю жизнь! Обними же меня сильнее, люби меня…

Она замолчала, почувствовав, что Генри оцепенел, а губы его застыли под ее горячими и влажными губами. Он отстранился и посмотрел в подернутые поволокой желания глаза Хилари.

— Ты забыла? — прохрипел он, еще не освободившись от цепей страсти, сковавших его разум.

— Что случилось? — Хилари со страхом вглядывалась в его искаженное лицо, совершенно не похожее на лицо известного ей мужчины по имени Генри Трент.

— Ты сказала, что хочешь меня, — продолжал он, высвобождаясь из ее объятий. — Ты решила отдаться мне, чтобы потом всю жизнь вспоминать случившееся между нами. Верно?

— Я ничего от тебя не скрывала, Генри! — заикаясь, стала оправдываться она, чувствуя, как холодеют ноги и спазмой сводит живот. — Ты знаешь, что я подразумевала. Я не хотела тебя обманывать и на что-то рассчитывать.

Генри молча смотрел на нее с полминуты, испепеляя саркастическим взглядом, затем холодно отчеканил:

— Я не нуждаюсь в интимных услугах, Хилари! И не хочу исполнять роль племенного жеребца. Это понятно?

— Но я вовсе не это хотела сказать!

Хилари побледнела как снег, потрясенная до глубины души его словами. Ее глаза потемнели от обиды. Зачем же все опошлять?

— Неужели? — Генри прищурился. — Тогда как еще прикажешь понимать твое предложение… спариться и разлететься в разные стороны? Ты ведь не собираешься заводить со мной долгосрочный роман, не так ли? Послушай, мне не доставит особых хлопот позвонить девочкам по вызову или просто дамам легкого поведения. Но я не желаю вступать с тобой в случайную связь на одну ночь, понимаешь? Я тебе это однажды объяснял, но ты, похоже, забыла. Короткая же у тебя память!

Он смерил ее безжалостным взглядом, острым, как бритва, и поджал побледневшие от злости губы.

Хилари растерянно моргала, не зная, как выразить словами то, что кипело в ее груди. В голове у нее царил хаос, она и сама до конца не понимала себя. Серебристые волосы ее растрепались и упали на лоб и глаза. В горле пересохло, а язык распух — во всяком случае, ей так казалось.

— Ступай спать, — смягчился вдруг Генри.

Хилари едва не разрыдалась. Но плакать было нельзя, это означало бы унизиться перед ним окончательно. Генри повернулся и пошел к Двери. Хилари словно приросла к полу и не смогла бы пошевелиться, даже если бы возникла смертельная угроза ее жизни. На пороге Генри остановился и, перед тем как выйти в коридор и закрыть за собой дверь, обернулся, чтобы пожелать ей спокойной ночи. Хилари с трудом различала и его голос, и его лицо.

Ей удалось лишь кивнуть ему в ответ, слова застряли в горле. Он внимательно взглянул на Хилари в последний раз и исчез в коридоре. По всему телу Хилари пробежала дрожь.

Еще несколько минут она стояла недвижно, глядя на закрывшуюся за Генри дверь и унимая волнение, прежде чем решилась двинуться к кровати. Хилари шатало, как пьяную.

Боже, что он обо мне подумал?

Ничего не чувствующими онемевшими пальцами Хилари механически стянула с себя платье, накинула на плечи махровый халатик и, зябко поеживаясь от внутреннего холода, прошла в ванную. С четверть часа она согревалась под горячим душем, чувствуя, как сильные струи оживляют ее тело и душу, а потом стала чистить зубы.

Поднеся щетку ко рту, она машинально взглянула в зеркало и содрогнулась от ужаса. На нее затравленно смотрела незнакомка с бледным лицом. Нет, это не мое отражение! Хилари разрыдалась. Такое же лицо смотрело на нее из зеркала в тот день, когда умерла малышка Айрин.

Едкие и горячие слезы хлынули ручьями из ее глаз, обжигая щеки и подбородок и капая в раковину. И даже когда Хилари легла и свернулась калачиком под одеялом, они продолжали течь, пока она, измученная вконец, не впала в глубокий сон, черный как сажа и лишенный прошлого, настоящего и будущего. Возможно, в этом и было спасение.