Ровно в 8 часов в квартиру Вольфа, кроме доктора Подкопаева и знакомого Вольфу младшего врача, вошло четверо самых обыкновенных прилично одетых людей -- трое мужчин и одна женщина. Одному из мужчин что-то очень смешное рассказали по дороге, потому что, раздеваясь в передней и проходя в гостиную, где стоял Вольф, он не мог подавить смеха, и хохотал, слегка придерживаясь за живот, точно боясь опуститься на пол. И его молодое розовое лицо с юношеской окладистой бородкой было в капельках пота и слезы текли из глаз, очевидно, от неудержимого смеха. За ним осторожно, точно на цыпочках, следовал высокий блондин с необыкновенно мягкими, пушистыми волосами и лицом, как у Шопена, затем невысокий старик еврейского типа с широкой веерообразной бородой и, наконец, молодая бледная, очень красивая и стройная женщина с черными глазами, ласково смотревшими сквозь золотой лорнет. Шли они все с необыкновенно доверчивым видом, как в знакомую квартиру, и поздоровались с Вольфом совсем по-приятельски, точно виделись с ним раньше десятки раз.
-- Милости прошу, господа, -- говорил Вольф, стоя у елки, и, незаметно нажав маленький выключатель, вдруг осветил ее сверху до низу бесчисленными разноцветными огоньками.
-- Ха-ха-ха! -- покатился со смеха вошедший первым гость. -- Ха-ха-ха! Ой, не могу, не могу!
И подхваченный под руку молодым врачом он подпрыгивая и то и дело приседая на корточки, пошел вокруг елки, а за ним и остальные.
Тем временем, стоя в углу гостиной, доктор Подкопаев объяснял Вольфу на скорую руку:
-- Этот человек проживет самое большее полгода. Он буквально умрет от смеха. Никакой организм не выдержит этой постоянной судороги безысходного веселья. -- Да полно вам, Оптимист, -- крикнул в сторону доктор. -- Оптимистом его прозвали больные. По своему прошлому, он актер, кажется, талантливый. У него нет родных, и никто не знает причин его болезни. В прошлом году в какой-то водевильной роли он захохотал на сцене, взявшись руками за живот, да так и хохочет безостановочно с тех пор. Это хорошо, что вы неожиданно осветили елку, больные надолго займутся ею. Блондин -- хороший музыкант, бывший офицер. У него оригинальное помешательство -- воображает себя стеклянным, а посему и носит кличку Стеклянного. В один прекрасный день он умрет от испуга стукнувшись сильно обо что-нибудь или нечаянно растянувшись на полу. Что называется, разобьется вдребезги. Больше всего мы и оберегаем его от этого. От ничтожных толчков, конечно, не убережешь, но тогда он и думает, что вот, слава Богу, не разбился. Так, чуть-чуть треснул, но не разбился. Иногда он очень комичен -- этот ходящий на цыпочках хрустальный бокал. Старика-еврея я бы может быть к вам и не привез, но он действует умиротворяющим образом на других, да и помешательство его, пожалуй, незаурядно. Ему кажется, что от него родится Мессия. Хорошенько не понять, но похоже на то, что он сам произведет его на свет, потому что минутами он точно прислушивается к какому-то важному и торжественному процессу, совершающемуся внутри него, и весь светлеет. Должно быть за это светлое выражение лица его и прозвали самого Мессией. Толчок к его болезни довольно обыкновенный -- он потерял состояние на бирже. Ну-с, женщина -- к сожалению, банальный тип -- невеста принца. Такими невестами в любом сумасшедшем доме хоть пруд пруди! На войне у нее убили жениха, но она не верит этому, ждет его возвращения каждую минуту и заодно верит тому, что он не обыкновенный офицер, а какой-то иностранный принц. Частенько ей представляется кто-нибудь этим самым принцем -- переодетым и загримированным, конечно. Сегодня им будете вы. Теперь, самое главное, смотрите на них, как на старых знакомых и принимайте за чистую монету все, что они будут говорить. Можете смело надавать им кучу самых неисполнимых обещаний. Все. Доктор Подкопаев быстро подошел к елке и сказал:
-- Господин Стеклянный, вы бы сыграли нам ваш любимый Шопеновский вальс.