Дочь бутлегера

Пролог

Ручей Поссум-Крик вытекает из заболоченных пустырей к югу от Роли. К тому моменту, как ручей добирается до городка Коттон-Гроув в западной части округа Коллтон, он уже превращается в уважаемую речку, достаточно глубокую для того, чтобы по ней на участке протяженностью несколько миль могли плавать плоты и лодки.

Городской муниципалитет стрижет траву у берега ручья — там, где тот протекает вдоль Главной улицы. Это излюбленное место прогулок горожан весной, его с определенной натяжкой можно назвать городским парком. Однако сам ручей не имеет никакого практического значения. Ребятня и старики, а изредка и женщины по-прежнему ловят в его тихих заводях на удочку окуньков и зубаток, но основная работа Поссум-Крика на благо Коттон-Гроува состояла в том, чтобы вращать колесо небольшой мельницы, построенной в семидесятые годы прошлого века в нескольких милях к югу от городка.

Когда в тридцатые годы нашего столетия в округ пришло дешевое электричество, пришел конец и этому. Мельница была заброшена, а невысокую плотину камень за камнем размыл ручей за сорок с лишним лет весенних половодий.

В наши дни во дворе полуразрушенной мельницы жимолость воюет за место под солнцем с кустами черники и ядовитым плющом. Время от времени охотники и рыбаки укрываются под проржавевшей крышей от налетевшей внезапно грозы, теплыми лунными ночами влюбленные подростки заезжают на машине на заросшую сорняками лужайку, но вот уже много лет мельница одиноко стоит в лесу, населенная лишь енотами и лисами, роющими норы под ее каменными стенами.

Правда, ручей выполняет роль границы между несколькими фермами, а на противоположном берегу находится земля Дэнси, хотя вот уже пятьдесят лет ни один Дэнси не пачкал о нее свои руки.

Так было до этой весны.

Примерно в полумиле вверх по течению от мельницы стоит на удивление прочный сарай для сена, в котором Майкл Викери, один из внуков Дэнси, устроил недавно художественную студию. Майкл довольно хорошо пишет маслом, но с тех пор, как он в январе вернулся домой из Нью-Йорка, главным его увлечением стала художественная керамика. Майкл решил переоборудовать просторный сарай в уютный современный коттедж. Занимается этим он в основном один, и двое чернокожих поденщиков среднего возраста, нанятых для того, чтобы расчистить заросли вокруг, утверждают, что у него получится нечто очень «моднючее». Они многое отдали бы за возможность взглянуть на это своими глазами, но попросить напрямую не решаются, а Майклу даже в голову не приходит пригласить черных «ребят» к себе даже несмотря на то, что он учился в Йельском университете и выступает в поддержку движения за гражданские права негров.

(Майкл больше не употребляет слово «ниггер» — разве что когда заходит пропустить пару кружек в местную пивную, но он искренне полагает, что это не идет в счет. «Это только для того, чтобы ребята по-прежнему видели во мне одного из своих», — со стыдливым цинизмом уверяет себя он. Точно также воспитанная дама считает необходимым время от времени вставить «твою мать» в обществе своих подруг, чтобы те не приняли ее за ханжу. Право, это ничего не значит.)

После трех дней промозглых туманов и дождей, превращавших работу на улице в мучение, «область низкого давления» наконец ушла в сторону моря, уступив место настоящей весенней погоде с жарким солнцем и теплым западным ветром. Майкл Викери направил поденщиков расчищать берег до самой реки, а сам тем временем укладывает кирпичи для новой печи для обжига, которую собирается сложить на улице за сараем.

Разумеется, сейчас в продаже есть различные химические средства борьбы с сорняками, которые извели бы весь ядовитый дуб, вереск и тернослив, но Майкла волнует проблема гибели рыбы в реках и ручьях Северной Каролины. Он хочет исправить зло, нанесенное Поссум-Крику прежними арендаторами, которые нещадно засыпали окрестные поля химическими удобрениями и пестицидами, ни минуты не беспокоясь о том, как это скажется на грунтовых водах.

Поденщики поливали бы сорняки всякой гадостью, если бы мистер Майкл приказал им, но если выдирать корни вручную, работа идет медленнее — а платят им все равно за день. К тому же, в это время года на фермах работы очень мало. Сажать табак слишком поздно, обрывать лишние побеги слишком рано. Поэтому — «Да, масса Майкл. Как скажете, масса Майкл. Хотите, чтобы сегодня мы шли вверх по течению, а не вниз, как начали? Как вам угодно, масса Майкл».

Утреннее солнце нагрело землю и растения, и в воздухе висит пар. Пот обильно течет из всех пор, пропитывает насквозь рубашки. Поденщики работают, но каждый раз, когда они делают перерыв, чтобы глотнуть воды, им кажется, что ветер доносит со стороны реки какой-то звук. Быть может, крик поросенка?

— Тут свиней нету, — говорит один из поденщиков. — Свиньи ближе всего есть, наверное, у мистера Кеззи, но у него только пара боровов, которых он откармливает на мясо. Наверное, это кошка. Или пересмешник. Как-то раз пересмешник сел к нам на трубу и кричал так, словно скрипела дверь на несмазанных петлях.

Размеренно размахивая мачете, негры рассуждают о том, какие странные звуки может издавать пересмешник.

— Но только это совсем непохоже на пересмешника, — упрямо заявляет первый поденщик.

Непонятный звук с регулярной периодичностью приносится легким западным ветерком, однако каждый раз обрывается слишком рано, чтобы успеть хорошенько в него вслушаться. Когда к поденщикам приходит Майкл Викери, чтобы узнать, что купить им на завтрак, те предлагают ему послушать.

Майкл слушает, но, естественно, птица, кошка или кто там еще выбирает именно этот момент для того, чтобы сделать небольшой перерыв.

Белый мужчина пожимает плечами, составляет список покупок и говорит, что вернется минут через тридцать, потому что ему надо еще заглянуть на кирпичный заводик, прежде чем тот закроется на выходные.

Как только рев пикапа Викери, направляющегося в сторону шоссе, затихает за холмом, поденщики откладывают инструмент в сторону. Над берегом ручья нависает сонная, влажная неподвижность. В душном, жарком утреннем воздухе умолкают даже птицы. Но только негры начинают думать, что таинственный звук больше не повторится, он звучит снова — высокая пронзительная нота, далеко разносящаяся над водной гладью.

Первый поденщик бросает топор и направляется к ручью.

— Какой-то маленький зверек попал в беду, — замечает он.

По неизвестной причине этот жалобный звук, нечто среднее между писком котенка и маленького поросенка, безнадежно застрявшего в ограде из колючей проволоки и приготовившегося к неминуемой гибели, раздирает пожилому негру душу, и он просто не может спокойно его слушать.

Вдвоем поденщики идут на крик вниз по течению к мельнице. Перейдя вброд мелкую запруду, они в конце концов оказываются у здания мельницы.

И только тут поденщики наконец связывают крики с тем, что беспокоило души и сердца половины населения Коттон-Гроува с самой среды.

Негры боязливо переглядываются друг с другом. Один из них по-прежнему сжимает в руках нож для рубки кустарника на длинной рукоятке; и, держа это грозное на вид оружие наготове, он осторожно входят в заброшенное каменное строение, внутри которого царит полумрак. Второй поднимает с земли пару камней размером с картофелину, чтобы тоже быть начеку. По полу полуразвалившейся мельницы снуют мыши, но негры не обращают на них внимания. Крик доносится откуда-то сверху, и поденщикам кажется, что кричащий находится на грани физического истощения.

— Кто там? — хором кричат они. — Есть здесь кто-нибудь?

Похожий на мяуканье крик продолжается. У пожилого негра разрывается сердце, потому что теперь он почти не сомневается, кто именно плачет наверху. Полжизни назад он уже слышал такой же жалобный плач, когда его единственный малыш-сын умирал в колыбели от дифтерии.

Негр поднимается по лестнице, и ему в нос ударяет отвратительное зловоние.

Запах разлагающейся плоти. И человеческих испражнений.

Крыша частично обвалилась у конька, смотрящего на ручей, так что наверху света достаточно.

Плачет грудной младенец, лежащий спеленатый в переносной колыбели. Крошечная девочка буквально плавает в собственной моче, от закисших пеленок исходит вонь, но не это вызывает у поденщиков приступ тошноты.

На каменном полу рядом с колыбелью лежит белая женщина.

Она лежит на спине. На ней черный свитер с длинным рукавом, белые джинсы и туфли без каблука — то самое, что, как передавали по радио, было на ней, когда она пропала три дня назад.

Ее красивое лицо облепили мухи, а в сгустках крови и мозга под длинными черными волосами уже копошатся черви.