Дочь палача и Совет двенадцати

Пролог

Смертью несло как от тухлой рыбы. Запах этот вырвал Йоханну Мальмингер из прелестных грез.

Казалось, еще минуту назад она кружила в танце с миловидным парнем, да так бойко, что лоб покрывался испариной. Йоханна прижималась к нему бедрами, а он призывно гладил ее по спине и по ягодицам. Губы их почти соприкасались. Йоханна попыталась даже поцеловать юного незнакомца, но внезапно наткнулась на маску.

А когда сорвала ее, увидела перед собой череп – жуткий оскал, черные вонючие личинки лезут из пустых глазниц…

Йоханну разбудила вонь. Вонь и холод.

Она встряхнула головой, но воняло по-прежнему, и по-прежнему было холодно. Голова раскалывалась, язык сухой тряпкой пристал к нёбу, веки слиплись от пота и грязи. Йоханна с трудом приоткрыла глаза и обнаружила, что сестры рядом нет и что лежит она не в кишащей блохами постели на постоялом дворе в Ау и не помирает с похмелья под дощатой сценой, выстроенной к празднику святого Иакова в Ангере. Нет, она лежала в какой-то сырой, холодной дыре. Сквозь квадратное отверстие в противоположной стене лился яркий солнечный свет. Йоханна поморгала. День был в самом разгаре.

День?

Йоханну вдруг охватил страх. Она проспала! Теперь-то уж старая ведьма точно вышвырнет ее из швейной мастерской – она уже пригрозила ей в прошлый раз. А ведь Йоханна попала туда всего две недели назад… Что же с ними станет, с ней и ее сестренкой, десятилетней Лизель? Им придется попрошайничать, как и многим другим девицам, что стекались в Мюнхен в поисках лучшей доли… Родители Йоханны умерли от чумы, а старших братьев зарезали, как телят, мародерствующие солдаты. Это случилось в последний налет шведов, перед тем как закончилась эта проклятая война, которая началась задолго до ее рождения. В Мюнхене Йоханна надеялась устроиться служанкой или няней. Но быстро поняла, что юных девиц, таких как она, в городе больше, чем гальки на речном берегу. Они были отбросами, грязным бродяжками, которым надменные горожане швыряли гнилые овощи. Если вообще замечали их.

Единственным достоянием Йоханны было ее тело.

Еще в Страубинге парни говорили ей, до чего она красива. И здесь, в Ау, за стенами большого города, Йоханна ловила на себе взгляды мужчин. Поначалу она упиралась, но молодые подмастерья соблазнили ее салом и колбасой. В конечном итоге ей это даже понравилось. Ей исполнилось уже девятнадцать, жизнь была недолгой и полной грязи, так почему бы не получить хоть какое-то удовольствие? Кроме того, это давало им с Лизель пропитание, и время от времени они могли спать в постели, а не в куче грязной соломы, среди других несчастных девушек из глубинки.

Но потом случилось невозможное – и Йоханна решила начать новую жизнь. Ей чудом удалось устроиться в швейную мастерскую в Хайдхаузене. Йоханна понимала, что это ее единственный шанс. И вот она спит до полудня, после попойки… Эта ярмарка, будь она проклята! Должно быть, кто-то из мужчин привел ее к себе домой. Судя по запаху, это не подмастерье пекаря и не симпатичный музыкант. Скорее уж какой-нибудь рыбак… И почему в этой провонявшей лачуге так холодно? Надо убираться отсюда, пока еще не слишком поздно!

Йоханна попыталась было подняться, но с изумлением обнаружила, что не может пошевелиться. Кроме того, в горле словно бы что-то застряло и душило. Только теперь она поняла, что странный вкус во рту идет от куска материи. И чего-то еще, отдающего металлическим привкусом, как от монеты.

Йоханна была связана, и рот ей заткнули кляпом.

Постепенно до нее стало доходить, что вылететь из мастерской – это еще не самое худшее.

Дергаясь и вырываясь, Йоханна пыталась вспомнить, что же, собственно, произошло прошлой ночью. Она плясала с этим парнем – у него были светлые волосы, голубые глаза и улыбка, сладкая, как вишня в июле… Йоханна позабыла, как его зовут и кем он работает. Пиво лилось рекой. Йоханна припоминала, как Лизель тянула ее за юбку, но она стряхнула сестренку, точно репей, и отдалась всеобщему неистовству. Это был первый после Большой войны праздник в честь святого Иакова, самая большая ярмарка в городе. Народ праздновал словно одержимый. А парень вновь и вновь подливал ей пива. И под конец разве не ощутила Йоханна этот странный, горьковатый привкус? Но тщетно старалась она привести в порядок воспоминания – в голове все перемешалось…

Заслышав вдруг шорох и стук, Йоханна вздрогнула. Глаза уже привыкли к яркому солнечному свету, и она посмотрела в окно, откуда и доносился шум.

У нее перехватило дыхание. Окно стало меньше.

Как такое возможно? Йоханна присмотрелась и поняла, что означает этот шорох и постукивание. Это было никакое не окно, а простое прямоугольное отверстие на уровне пояса. И оно действительно с каждой минутой уменьшалось в размерах. Вот на край положили очередную порцию раствора, потом чья-то рука приладила в отверстие камень.

Шорох и стук, шорох и стук…

Кто-то решил замуровать ее.

Йоханна попыталась закричать, но кляп придавил нёбо, и ее чуть не вырвало. Вновь она почувствовала что-то металлическое во рту. Или это всего лишь вкус крови?

Если сплюнуть, то можно и задохнуться… Кто же тогда позаботится о маленькой Лизель?

Йоханна попыталась успокоиться, унять биение сердца. Она прислушалась: снаружи доносились и другие звуки. Где она сейчас? Нетрудно было различить плеск воды – значит, Изар протекал где-то поблизости. Может, она на каком-то из Рыбачьих островов, недалеко от большого моста? Или где-нибудь на нижних пристанях? Но почему же здесь так холодно? Ведь лето в самом разгаре! Теперь послышались и голоса, крики, смех. Там были люди, совсем рядом! Вновь Йоханна попыталась закричать, но из груди вырвался лишь сдавленный хрип.

Журчал, переливался Изар, где-то рядом сновали люди, Йоханна даже уловила музыку, доносившуюся с Ангерплац, барабаны и скрипки. Праздник продолжался, народ веселился, а ее окошко во внешний мир становилось все меньше.

Еще немного, и оно вовсе закроется. Наверное, навсегда.

Шорох и стук, шорох и стук, шорох и стук…

У Йоханны на глазах выступили слезы, тщетно пыталась она высвободиться из пут. Что за дьявол так поступил с ней? И что ей только вздумалось танцевать с этим юным красавцем?

Йоханне вспомнился образ в деревенской церкви, которого она так страшилась в детстве: молодой мужчина приглашает девушку на танец, из правой штанины у него выглядывает копытце, язык длинный и черный, как у змеи.

Третий смертный грех.

Сладострастие…

Йоханна тихонько всхлипнула и приготовилась к неизбежному. Быть может, это Господь наказывал ее за былые прегрешения? Без сомнения, Ему известно и о худших ее деяниях. Никаких молитв, произнесенных в приходской церкви Хайдхаузена, не хватило бы, чтобы задобрить Создателя.

Шорох и стук, шорох и стук…

Неумолимо росла каменная стена, все меньше становилось отверстие. Вскоре в него смогла бы поместиться лишь голова взрослого человека, потом оно стало еще меньше. И вот оно уже размером с кулак. Последний лучик света пробился в темницу Йоханны, скользнул по ее лицу. В отчаянии она потянулась к нему.

Господь милостивый, мне так жаль, так жаль! Господи, прошу, прости меня!

Но Господь не знал милости.

Последний камень со скрежетом втиснулся в отверстие. Воцарились тишина, холод и тьма.

Йоханна осталась одна.