Дочь Волдеморта

Глава I: Первые раскаты грома

19 июля 1997 года, лето после VI курса…

Гермиона проснулась в своей постели и сладко потянулась, но тут же застыла, осознав истинную причину своего пробуждения: из гостиной слышались тщетно приглушаемые и временами переходящие на крик голоса. Девушка замерла и прислушалась.

— … не имеете никакого права, — шипел её отец.

— Не вам рассказывать мне о моих правах, — произнес в ответ ледяной женский голос.

— У нас был уговор, — со слезами в голосе сказала миссис Грэйнджер. — Она ничего не знает… И вы даже не понимаете… Она не такая, как все.

— Знаю, — холодно оборвала незнакомая женщина. — Прекрасно знаю всё. О том, какая она, мне было ведомо задолго до того, как она попала к вам. Если вы не позволите мне поговорить с ней, я просто заколдую вас.

Гермиона уже не слушала. Она соскочила с постели, схватила с тумбочки волшебную палочку и, перелетая через ступеньки, с бешено бьющимся сердцем выскочила в гостиную. Выскочила и остолбенела.

Она знала женщину, говорившую сейчас с её испуганными родителями, знала и запомнила, хотя видела всего два раза в жизни. Лишь несколько минут три года назад, во время Чемпионата мира по квиддичу и не многим более — прошлым летом, в магазине мадам Малкин. Здесь, в гостиной её родительского дома, стояла Нарцисса Малфой.

«Мать Драко Малфоя, жена Люциуса Малфоя и, скорее всего, Пожирательница Смерти…» — пронеслось в голове Гермионы, а по спине побежал холодок.

Девушка сделала шаг назад.

— Что вы тут делаете?

Миссис Малфой окинула её оценивающим взглядом, задержавшимся на карих глазах юной ведьмы. Повисло неловкое молчание.

— Что?! — не выдержала Гермиона, судорожно сжимая за спиной волшебную палочку и пытаясь унять закипающую панику.

— Невероятно. Как в прошлой жизни, — вдруг сказала зловещая визитерша, чем полностью сбила девушку с толку.

— П–послушайте, миссис Малфой, я не понимаю…

— Ты её знаешь?! — с истерическими нотками в голосе перебила мать Гермионы.

— Что вы здесь делаете? — с вызовом повторила девушка, стискивая палочку за спиной.

— У тебя её глаза. И, безусловно, её характер.

* * *

Нарцисса Малфой стояла у окна, спиной к Гермионе, и девушка сверлила её пытливым, пронизывающим взглядом. С тех пор, как, по настоятельной просьбе гостьи и к вящей радости юной ведьмы, мистер и миссис Грэйнджер оставили их вдвоем, прошло уже около пяти минут.

В голове Гермионы роились сотни мыслей. Ведь хотела же, собиралась заколдовать родителей так, чтобы они, забыв о существовании дочери, уехали куда‑нибудь далеко–далеко. Даже присмотрела недорогой особнячок на побережье в Канберре, и стала собирать нужные документы, дабы мама и папа смогли отправиться в путь вскоре после того, как она наложит на них заклинание… Но Гермиона намеревалась осуществить свой план лишь накануне отбытия к Рону в Нору, перед свадьбой Билла и Флёр.

Вот только приятель ещё ни разу не написал ей, и сердившаяся на это Гермиона, не желавшая слать сову первой, даже не знала точной даты торжества. В середине августа… А сейчас был только июль, и, значит, можно ещё немного пожить с родителями. Ведь кто знает, увидит ли она их когда‑нибудь, если Гарри решит бросить школу и искать Хоркруксы Волдеморта…

Вот и доигралась! Зачем явилась сюда эта женщина?! Глупый конец. Но почему же она не нападает, почему так просто позволила родителям Гермионы уйти… Хотя куда же они ушли? Наверх, в свою спальню, получив указание дочери не спускаться ни в коем случае, пока она не позовет? Но что помешает этой женщине подняться к ним, когда…

«Я могла бы успеть трансгрессировать, прямо сейчас — но мама и папа!..» — в отчаянии подумала Гермиона.

И ещё: почему сюда явилась именно эта женщина? Нарцисса Малфой не выглядела человеком, которого посылают убивать врагов или захватывать заложников. Наверняка она здесь не одна!

Девушка быстро огляделась. Неужели совсем рядом, в её родном доме — эти убийцы, Пожиратели Смерти?! Неужели скоро над крышей повиснет роковая Черная Метка, и всё будет кончено? А как же Гарри, как же Рон? Она ни за что не предаст их, но есть ведь ужасные способы… Да и как они справятся без неё, такие неосмотрительные и беспечные?!

Гермиона почувствовала в горле комок, глаза защипало от слез. Ещё сильнее сжав за спиной волшебную палочку, проклиная себя за глупость и готовясь защищаться в любой момент, бороться до самого конца, она всё ждала, когда же визитерша скажет хоть что‑нибудь. Но Нарцисса Малфой хранила безмолвие.

— Послушайте, — не выдержала Гермиона. От отчаяния голос звучал резко и строго, будто в её положении ещё можно было диктовать какие‑то условия, — если вы пришли, чтобы молчать или говорить загадками, вам лучше попросту убраться!

— Из этого дома мы с тобой уйдем вместе, Кадмина.

— Что?.. Как… как вы меня назвали? — удивилась девушка. — Я — Гермиона!

— Нет, — коротко и с усмешкой возразила Нарцисса.

— Что значит «нет»?! — растерялась молодая гриффиндорка, озадаченно моргая. Эта женщина говорила совсем не то, чего можно было бы от неё ожидать. — Я уже семнадцать лет Гермиона! — зачем‑то добавила девушка.

— Пятнадцать.

— Что?

— Ты уже пятнадцать лет Гермиона, — повернулась к ней миссис Малфой, и верная подруга Гарри Поттера испытала внезапную волну удушливого страха. Не такого, как раньше — она боялась услышать то, что сейчас скажет эта женщина. — В первые годы своей жизни, — продолжала Нарцисса, — ты носила иное имя. Которое, как ни странно, тоже тебе не принадлежало.

— Что вы несете?! То есть говорите? Я ничего не понимаю!

Женщина смотрела на неё задумчиво и продолжила, лишь выдержав весьма значительную паузу:

— Возможно, ты навсегда осталась бы Гермионой, но твоему отцу стало угодно иначе.

— Я… Я не понимаю вас, — девушка осеклась.

Страшное предчувствие, что сейчас случится нечто ещё ужаснее нападения толпы Пожирателей Смерти, усилилось, и Гермиону прошиб холодный пот.

— Ты никогда не задумывалась, как дитя магглов могло попасть в Хогвартс? — вдруг спросила Нарцисса.

Гермиона поперхнулась воздухом.

— Какое это имеет значение? — выпалила она.

— Самое прямое.

Девушка смотрела на свою гостью округлившимися глазами. О да, она не раз размышляла над этим вопросом… У неё было несколько гипотез, и после войны, если всё будет хорошо, Гермиона думала попытаться разыскать ответы на свои вопросы… Но при чем здесь мать Малфоя?! Хочет заговорить зубы, чтобы напасть? Но отразить нападение Пожирателей Смерти Гермиона не смогла бы и во всеоружии; она не может теперь даже убежать, ведь её беззащитные родители наверху… Родители… Её родители знают эту женщину. Мама говорила о том, что «у них был уговор»…

— Думаю, кто‑то из моих предков, далеких предков, принадлежал к ответвлению некоего магического рода, — сглотнув, начала было Гермиона, мысленно пытаясь сообразить, как ей следует вести себя и что делать, но следующие слова матери Драко оглушили её лучше любого заклятия.

— Твои родители, — сказала Нарцисса Малфой.

— Что? — не сразу поняла девушка.

— Твои родители принадлежат к двум магическим родам.

— Мама и папа? — Гермиона бросила недоумевающий взгляд на потолок гостиной.

— Нет, — холодно произнесла Нарцисса. — Твои истинные родители. А в этот дом пятнадцать лет назад тебя принесла я.

— Что?! Зачем? Что за глупость?! — Гермиона осеклась. — Только не говорите, что вы…

Девушка отступила назад. А Нарцисса, наоборот, шагнула к ней и улыбнулась.

«Точнее, усмехнулась», — мимолетно отметила Гермиона.

— Нет, я не твоя мать. — Будто камень свалился с плеч. — Всего лишь тётя.

Глава II: Кадмина Лестрейндж

— Кадмина Лестрейндж?!

— Да, это имя ты носила в первые годы своей жизни.

— Не может быть.

— Ты же сама понимаешь, что может, — резко оборвала Нарцисса. — И не раз думала о том, что ты — приемная дочь. Я знаю.

— Да, но… не её!

Мысли путались в голове Гермионы. В этом споре она даже забыла о том, что нужно быть начеку и защищаться — но Нарцисса Малфой, судя по всему, не собиралась на неё нападать.

— Чем же тебе Белла так не угодила? — иронично спросила она вместо этого.

— Не может быть, — упрямо повторила Гермиона, сжимая кулаки. В правой руке она крепко стискивала волшебную палочку, и Нарцисса теперь ясно видела это — но ничего не пыталась предпринять. Она лишь стояла и смотрела на девушку холодным, чуть прищуренным взглядом, а потом спросила:

— Почему?

Гермиона закусила губу.

С того самого дня, когда она впервые задумалась о вопросе, озвученном недавно этой страшной визитершей, юная гриффиндорка пыталась разбираться в том, откуда в маггловских семьях берутся дети–волшебники.

Далекие потомки сквибов; результаты тайных интрижек волшебников с магглами, проявившиеся через несколько поколений; подброшенные и усыновленные дети–волшебники или потомки так же попавших в семьи детей, в которых почему‑то задремала магическая кровь… Далеко не каждый колдун, выращенный магглами, доискивался до причины, по которой оказался таким. И даже не всякий искал её.

Гермиона Грэйнджер пыталась найти магические корни на своем генеалогическом древе. Она даже когда‑то разговаривала об этом с матерью, и та отвечала ей как‑то странно, нехотя, с опаской и тревогой. Именно тогда Гермиона впервые подумала о том, что её родители, возможно, знают, как она могла оказаться волшебницей. Но что такого они могли бы скрывать от неё?

Да, Гермиона Грэйнджер подозревала, что она — не родная дочь в этой семье. Юная ведьма много думала об этом и пришла к выводу, что пока не готова узнать тайну своего происхождения. Учеба в Хогвартсе, а потом и возрождение Волдеморта — всё это были вопросы первого порядка, и отложить их было невозможно. Когда‑нибудь, повзрослев, она серьезно поговорит с мамой и папой и узнает от них правду, ведь она ни в чем не может их упрекнуть или обвинить. И, если всё действительно так, когда‑нибудь ведьма отыщет своих настоящих родных. Или, возможно, своего отца–волшебника. Ведь всякое бывает в жизни…

Но это будет потом, к этому ещё нужно подготовиться морально.

…Все эти размышления были когда‑то очень давно. Теперь лишь отрывочные мысли взрывались в голове Гермионы. Беллатриса и Родольфус Лестрейндж? Ближайшие приспешники Волдеморта? Чудовища, пытавшие родителей Невилла до умопомешательства? Убийцы и враги? Беллатриса Лестрейндж убила Сириуса. Эти двое тогда, в Министерстве магии, чуть не прикончили её и её друзей по приказу Волдеморта.

«А ведь не прикончили, — вдруг резко и отчетливо стукнуло в голове Гермионы. — Десять взрослых Пожирателей Смерти не смогли убить или даже покалечить пятерых подростков».

Мороз волнами прокатывался по телу от каждой новой мысли. А Нарцисса Малфой стояла и ждала, хотя уже сотню раз могла бы заколдовать её. Могла бы заколдовать ещё спящей в постели, даже не подвергаясь иллюзии опасности… Но ведь не может, не может быть таких совпадений!

«Случайностей не бывает только в хорошей литературе, — писал один из любимых маггловских писателей Гермионы Эрих Мария Ремарк, — в жизни же они сплошь и рядом. Причем преглупые».

На смену словам классика в мозгу девушки картинкой встало воспоминание. Вот она, деятельная почти двенадцатилетняя девочка стоит в Большом зале, ожидая своего распределения. За спиной шумно дышит Невилл Лонгботтом, перед ней высится худощавый и высокий Теодор Нотт. Разумеется, юная Гермиона пока не знает имен нынешних первокурсников, она забыла сейчас даже о Невилле, с которым познакомилась в поезде по дороге сюда. Гермиона нервничает и нетерпеливо жаждет распределения. Проштудировав дома «Историю Хогвартса», она очень хочет попасть в Когтевран или Гриффиндор и постыдно боится Пуффендуя.

Вот Грегори Гойл занял свое место за столом Слизерина рядом с Крэббом, и МакГонагалл громко назвала имя Гермионы. Вот девочка чуть ли не бегом рванулась к табурету, задев плечом Нотта и пропуская мимо ушей его сдавленное ругательство.

Гермиона занимает указанное место — сотни глаз смотрят на неё из‑за факультетских столов — и в мгновение ока надевает на голову шляпу.

Старая грязная ткань падает на глаза — она такая плотная, что совсем не пропускает света, и Гермиона оказывается в полнейшей темноте. Смолкает даже шум, царивший в Большом зале.

«Когтевран, только бы попасть в Когтевран», — отчаянно думает Гермиона.

И вдруг слышит голос над самым своим ухом:

«О, юной мисс более всего пристало бы учиться в Слизерине».

«Нет–нет–нет, — вздрагивает девочка, мотая головой и, кажется, даже шепчет эти слова вслух. — Пожалуйста, я не хочу…» — в голове всплывают беспорядочные воспоминания о прочитанном дома в книгах и тот нелицеприятный образ, который сложился у юной ведьмы о факультете могучего Салазара.

«Не хочешь? — говорит в самое ухо Волшебная Шляпа. — Хм… Я вижу прыткий ум и целеустремленность, уверенность в себе, настойчивость, недюжинные магические способности… У тебя есть все задатки, чтобы стать могущественнейшей ведьмой. Так много всего… Не Слизерин? А что ты скажешь о Гриффиндоре?»

«Да!» — радостно вскрикивает Гермиона, мигом выпрямляя сгорбившиеся минуту назад плечи. И шляпа громко объявляет: «ГРИФФИНДОР!»

Гермиона радостно несется к крайнему левому столу, от избытка чувств едва не сбивая с ног чопорную Дафну Гринграсс, которая как раз отправлялась к табурету, чтобы распределиться на свой малоприятный Слизерин.

Гермиона садится рядом с Перси Уизли и тут же начинает тараторить. Тогда она всё время хотела что‑то делать, с кем‑то говорить…

Сейчас Гермиона потерянно молчала, кусая нижнюю губу и потирая во вспотевших руках волшебную палочку.

Неужели это может быть правдой?..

— Но как? — наконец сказала девушка вслух, цепким взглядом ловя каждое движение невозмутимого лица Нарциссы. — Как я оказалась здесь?! Почему?!

— Твой отец исчез, твоя мать попала в Азкабан, — пожала плечами миссис Малфой. — Я не собиралась воспитывать тебя вместе с Драко!

— С Драко, — эхом отозвалась Гермиона. Всё это было сном. Глупым кошмаром.

С ужасом и отчетливостью Гермиона понимала, что всё сказанное очень может оказаться правдой. Хотя бы потому, что такая безумная ложь никому не нужна. И Нарцисса Малфой никогда не пришла бы в маггловский дом грязнокровки, чтобы говорить ей такие глупости. Попытка одурачить, чтобы заманить куда‑то? Смешно! Её как угодно можно было бы доставить к Волдеморту, и этот дикий способ — убедить словами — самый трудноисполнимый. Обмануть, чтобы что‑то выведать?

Зачем? Есть Сыворотка Правды, против которой не устоит никто.

Такую безумную ложь вообще невозможно придумать. Бессмысленно…

«Мама говорила об уговоре», — стрелой пронеслось в голове юной ведьмы.

— П–подождите… меня здесь, — то ли спросила, то ли попросила Гермиона, и миссис Малфой коротко кивнула.

Забывая, что к врагам нельзя поворачиваться спиной, девушка развернулась и стремглав помчалась по лестнице вверх, в комнату родителей.

Миссис Грэйнджер плакала на груди своего мужа. Её била истерика. Отец Гермионы, бледный, словно полотно, судорожно пытался успокоить супругу, сам едва ли не плача. Когда молодая ведьма распахнула дверь, её родители вздрогнули и, не говоря ни слова, синхронно посмотрели на неё. У матери дрожали губы.

— Это… правда? — тихо спросила девушка, сжимая ручку двери с такой силой, что побелели костяшки пальцев. И уже видела ответ на свой вопрос. С чего бы визиту обыкновенной с виду женщины вызывать такую реакцию? Она, конечно, могла их заколдовать… Но ведь тогда могла бы заколдовать и Гермиону.

Миссис Грэйнджер всхлипнула и спрятала лицо на груди своего мужа. А тот медленно и обреченно кивнул, опуская глаза в пол и сжимая в объятьях рыдающую женщину.

— Я не ваша дочь? — тихо выдавила Гермиона. У неё перехватило дыхание, внутри стремительно становилось пусто и темно. — Откуда же тогда…

— Эта женщина принесла тебя к нам, когда тебе было два года, — со страшной болью в надломленном голосе сказал её отец. — Прости… Прости нас, умоляю, если только сможешь.

Гермиона сделала шаг назад.

Именно когда ей было два года, исчез Волдеморт и супруги Лестрейндж оказались в Азкабане.

Не говоря больше ни слова, девушка медленно спустилась в гостиную. Серая, словно скалы Азкабана, с отсутствующим взглядом остекленевших глаз.

Ветер медленно перебирал листья на каштанах под окном. Кадмина Лестрейндж. Это имя звучало как‑то каменно. Каменной стала и сама Гермиона, пустым взглядом следящая за качающимися ветками деревьев.

Кадмина Лестрейндж.

Вся её жизнь, всё, за что она боролась и во что верила, вдруг треснуло и осыпалось прямо под ноги. Как будто она неожиданно оказалась по ту сторону баррикад. В тылу врага. В темноте и холоде, сама холодная, как камень. Хотелось кричать, доказывать, спорить… Но почему‑то Гермиона знала, что не стоит. Ей не солгали. Ей сказали правду. Только зачем?..

И что будет теперь?

Бежать, бежать прочь… Будь она чьей угодно дочерью — ей не нужны такие родители. Бежать, как Сириус когда‑то.

И где он сейчас? Ведь если бежать — значит бежать всегда. Так и жить. И никогда не узнать, зачем этим теплым летним утром миссис Нарцисса Малфой появилась в её доме и разрушила её жизнь.

Не выйдет. Уже. Теперь она обязана узнать, а потом уже сокрыться и решать, как сохранить эту тайну. Потому что никогда, никогда и ни за что она не сможет сказать Рону и Гарри о том, что её родители — Родольфус и Беллатриса Лестрейндж.

Но что же ей делать? Попытаться избавиться от миссис Малфой сейчас? А дальше? Даже если она уйдет, даже если оставит её теперь, — что делать после этого Гермионе? Мчаться в Орден Феникса? Написать Гарри? Сказать об этом кому‑то ещё?

Девушку пробила дрожь.

А если не говорить — можно просто сойти с ума. От своих же мыслей… Теперь нужно узнать. Узнать самой. Если эта женщина действительно уйдет, Гермиона потеряет единственный шанс понять, зачем она вообще появилась здесь через пятнадцать лет, что ей теперь от неё нужно.

А может быть, Гермиона даже выведает что‑то полезное для Гарри и Ордена… Чтобы отмыться от грязи таких родителей, ей нужно сделать что‑то по–настоящему невозможное.

Внезапная мысль согрела душу девушки, придала обезжизневшему телу немного столь необходимых сейчас сил. Ведь она попадет в самое средоточие врагов. Орден Феникса потерял Снейпа (да и не владел им никогда вовсе) — и теперь он слеп, как новорожденный котенок. Она могла бы стать глазами и ушами Гарри Поттера в тылу его врагов. Сделать всё, чтобы только помочь своим друзьям.

Или умереть.

— Мама, — звонко позвала Гермиона, не оборачиваясь к сидящей на диване Нарциссе. — Папа! Я уеду пока… Ненадолго. С миссис Малфой.

Девушка не увидела, а скорее почувствовала, как на лице ее визитерши появилась высокомерная улыбка.

* * *

Родовое имение Малфоев было очень холодным. Темное и холодное. Таким оно сразу показалось Гермионе, таким она видела его перед собой уже сидя внутри, за широким столом в огромной гостиной. Гермиона будто пребывала в каком‑то странном сне. Всё это было ненастоящим.

Что она здесь делает? Неужели этой женщине всё же удалось незаметно околдовать её? Но зачем? Придумать такое, чтобы заманить сюда? Вместо легкого взмаха палочкой? «Хватит, Гермиона, это правда, потому что в этой лжи нет смысла».

Дочь убийц. Дочь погубивших родителей Невилла. Дочь палача Сириуса. И ещё сотен людей. Дочь Пожирателей Смерти.

Почему?

Зачем она здесь? Неужели у Беллатрисы Лестрейндж проснулись материнские чувства? Или у мистера Родольфуса нет наследников? Зачем она тут? Как шпион?!

Никогда!

Гермиона окинула взглядом полутемный зал с высокими потолками. А Малфой обзывал её грязнокровкой. Кто она ему теперь? Нет! Глупости! Глупости!!!

— ГРЭЙНДЖЕР?!

В комнату вошел не к ночи помянутый Драко Малфой и теперь оторопело уставился на неё.

Гермиона подскочила и вцепилась взглядом прямо в холодные водянистые глаза, расширившиеся от удивления при виде девушки.

— ТЫ?! — почти хором выкрикнули они и тут же две палочки стремительно указали друг на друга.

— Не знаю, как ты оказалась тут, гадина, но я…

Всего один блик — и волшебная палочка Драко метнулась в руки матери, быстро вышедшей из другого зала. Нарцисса с холодным спокойствием остановилась и сложила руки на груди.

— Что она здесь делает? — яростно спросил Малфой, а Гермиона стиснула зубы от злости.

— Драко, помолчи минуту. Оставь нас.

— ВАС?!! Мамá! Эта грязнокровка…

— Молчи! — в глазах миссис Малфой блеснул холодный огонь.

— Что?! — с яростным негодованием выпалил парень.

— Ты ведешь себя как ребенок. Драко, выйди, мне надо поговорить с Кадминой.

— С кем?

— С ней, — кивнула на Гермиону миссис Малфой.

— А, — хмыкнул Драко. — Она Гермиона.

— Возможно.

Девушка бессильно опустилась на диван. Это сложно запомнить. Сложно понять.

— Мамá, что ты говоришь?! — совсем уж потерялся Драко.

— Я говорю, что перед тобой сидит сейчас твоя кузина, носившая одно время имя Кадмина Лестрейндж.

— ЧТО?!

Гермиона опустила голову, всматриваясь в черный паркет. Повисла пауза.

— Ребенок дяди Родольфуса и тети Беллы?! — наконец спросил Драко потрясенным голосом.

— Нет.

— Но ты сказала Лестрейндж.

— Сказала.

— Это глупо, — дрожащим голосом прошептала Гермиона, поднимая голову. — Я опять не понимаю вас.

— И я не понимаю, — зло вмешался Драко, косясь на свою палочку в руках матери. — Чтобы быть моей кузиной, она должна быть дочерью тети Беллы и…

— И не более, — остановила его мать, поворачиваясь к бледной девушке. — Твой отец желает видеть тебя, Кадмина.

— Я вас не понимаю, — повторила Гермиона и посмотрела ей прямо в глаза.

— Скоро поймешь.

Девушка переставала воспринимать слова миссис Малфой, слушала её и не слышала. Слишком много для одного дня. Нужно поскорее покончить с этими загадками, понять, чего же от неё хотят. Поговорить с Родольфусом Лестрейнджем и во всём разобраться.

Гермиону передернуло. Разговаривать с Пожирателем Смерти, одним из самых страшных приспешников Волдеморта, столько лет проведшим в Азкабане! Не так она когда‑то представляла себе возможную встречу со своими настоящими родителями.

А ведь была ещё Беллатриса Лестрейндж. Захочет ли и она встретиться с дочерью? Наверное, захочет… Ну почему из всех волшебников мира, даже из всех прихвостней Волдеморта, она должна была оказаться чадом именно этой пары?! Уж лучше были бы мистер и миссис Малфой! Или кто‑то, о ком она не знала бы вовсе… Как вести себя с ним? И чего же он от неё хочет?

Шпионкой и предательницей Гермиона не будет никогда. Пусть убивают свою дочь за неповиновение. Разве что двойным агентом, как Снейп — только по–настоящему преданным Ордену Феникса.

Способна ли она на такое?

Должна оказаться способна…

— Мамá! — громко крикнул Малфой, выводя Гермиону из оцепенения.

— Драко, ты надоел мне за последние две недели! — ледяным тоном осадила сына Нарцисса. — Слишком много слез я из‑за тебя пролила, чтобы сейчас страдать от твоего присутствия. Уйди и не заставляй меня тяготиться тобой!

— Мамá!

— Пойди вон! — не выдержала миссис Малфой, взмахивая руками.

Не ожидавшие этого Драко и Гермиона подскочили, и парень поспешил ретироваться.

— Твой отец желает тебя видеть, — опять произнесла миссис Малфой. — Пойдем.

Глава III: Разговор с отцом

Пока Гермиона молча шла за миссис Малфой по сумрачным, но изысканным коридорам и хитросплетениям комнат, ей снова стало страшно. Тогда, дома, ужас пропал после того, как Нарцисса объявила ей истину. С тех самых пор девушка будто находилась в полусне, под гипнозом — хотя была уверена, что магия здесь ни при чем. Но сейчас Гермионе стало страшно. И холодно — в поместье Малфоев было очень холодно, зябко — как в подземельях Снейпа.

Она поежилась.

Шедшая впереди миссис Малфой остановилась перед дубовой дверью и повернулась. В полутемном коридоре эта женщина выглядела ожившей мраморной статуей, холодной и бесчувственной. Нарцисса положила руку с длинными заостренными ноготками на ручку двери и посмотрела глубоко в глаза своей спутницы.

— Разве он не попал в Азкабан тогда, в Министерстве? — тихо спросила Гермиона. — Или его не было там?

— Был. Но в Азкабан не попал. Иди, Кадмина, сегодня тебя ждет не один сюрприз.

Гермиона сделала шаг к двери и вдруг почувствовала холодную ладонь миссис Малфой на своем плече.

— Удачи, девочка, — сказала та совсем другим голосом: как будто на этот короткий миг слетела серебристая пленка неприступного холода. — Удачи.

Тело Гермионы пробрала дрожь, и губы вдруг высохли. Пытаясь успокоить дыхание, она кивнула и толкнула дверь.

В комнате оказалось также сумрачно — большие, тяжелые шторы задернуты, полумрак тускло освещен только пылающим камином да тремя одинокими свечами в золотом канделябре.

Возле самого огня, спиной к вошедшей, возвышается фигура в черной мантии со спущенным капюшоном, неподвижно взирающая на багряное пламя. Гермиона прислонилась к двери и стала вглядываться в очертания стоявшего перед ней человека.

Мистер Лестрейндж выглядел как‑то странно. Юная гриффиндорка пыталась вспомнить его по изображению в «Ежедневном пророке», и что‑то, казалось, было не так. Зачем, зачем её привели сюда?

— Здравствуйте, — неожиданно решившись, сказала девушка, делая несколько шагов к стоящему у камина. — Вы хотели видеть меня, мистер Лестрейндж? Что ж, я здесь.

Плечи незнакомого человека дрогнули, как будто он усмехнулся.

— Родольфус в Азкабане, дорогая моя, — произнес высокий холодный голос. — Забавно, никогда не замечал сходства между нами.

Человек повернулся к ней, освещённый бликами огня, а Гермиона попятилась назад, не чувствуя под собой ног, не замечая ничего кругом. В ушах гудело, и комната вдруг стала расплывчатой… Она уперлась в холодную дубовую дверь, не отрывая взгляда от узких красных глаз, смотрящих прямо на неё.

Змееподобное, будто обожженное лицо со щелками ноздрей походило на маску. Синевато–бледное, оно в неясном освещении комнаты казалось каменным, нечеловеческим. Кроваво–красные вертикальные зрачки глаз едва заметно мерцали; они въедались в сознание, проникали прямо под кожу, когтями сжимая сердце и разум. Высокий и худой, в своей черной мантии Лорд Волдеморт походил на исчадие мрака, хладнокровное и безжалостное существо, некоего демона, вырвавшегося на землю прямо из ада. У Гермионы перехватило дыхание. Сегодня впервые она увидела Темного Лорда — живым, так близко, прямо перед собой. Будто невообразимая тяжесть придавила сверху, и не было сил освободиться от неё, спастись, спрятаться…

— Ты побледнела, Кадмина.

Гермионе хотелось что‑то сказать, но она не могла.

— Ну, что же ты дрожишь? — он сделал несколько шагов вперед. — Я вижу, ты не совсем верно поняла Нарциссу, моя дорогая.

— Так… так это вы хотели меня видеть? — выдавила Гермиона, чувствуя, как мантия прилипает к покрывшейся потом спине. — Миссис Малфой сказала, что м–мой настоящий отец…

— Ждет тебя в этой комнате.

Небо и земля поменялись местами. Губы Волдеморта дрогнули и растянулись в улыбке — странной, непонятной, совсем неестественной для этого человека. Казавшееся вырезанным из камня лицо преобразилось, ожило и в нем проступило диковинное, неизъяснимое очарование. Гермионе показалось, что она попала в параллельную реальность.

— Этого…

Он подошел совсем близко, осторожно взял её под руку и подвел к камину, усадив в кресло. А сам опустился рядом в такое же, свеженаколдованное и секунду назад со стуком упавшее на паркет.

— Восемнадцать с половиной лет назад моя близость с твоей матерью принесла нежданные плоды, Кадмина, — сказал он, не убирая руки с её локтя. — И я подумал: почему нет? Мы с Родольфусом немного обыграли эту ситуацию, ты была рождена как его дочь. Не навсегда — просто чтобы получить образование, место в обществе. Но потом случилось непредвиденное, и Нарцисса была вынуждена отдать тебя магглам. Я не виню её, поверь. В тот день, когда Грэйнджеры взяли тебя в свою семью, Кадмина Лестрейндж исчезла навсегда. Она уже не вернется — эту маску ты более не наденешь. Отныне ты будешь носить свое истинное имя, полное имя, Кадмина. Я хочу, чтобы ты его знала.

Волдеморт поднялся на ноги. Его черная высокая фигура на фоне пламени казалась зловещей — каковой, собственно, и была. Но произнесенные слова для Гермионы оказались ещё страшнее. Сегодня она впервые услышала свое имя… от него. От своего отца.

— Встань, девочка, встань и подними голову! Знай, ты — Кадмина Беллатриса Гонт–Блэк, наследница рода великого Салазара Слизерина, дочь Лорда Волдеморта.

* * *

Она молча сидела в кресле и смотрела в огонь, а руки с длинными тонкими пальцами лежали на её побелевших ладонях. Пламя потрескивало, его звук гипнотизировал сознание Гермионы, как и голос собеседника, изрекающего длинный монолог в пустоту.

Волдеморт говорил тихо и как‑то ласково, что делало его слова посторонними, не давало связать суть сказанного с самим этим человеком.

— Ты сейчас находишься в таком состоянии, когда рассудок уже не способен разбирать происходящее — он просто впитывает его, словно губка, чтобы осмыслить потом, когда организм наберется сил, — говорил Темный Лорд. — Но я хочу, чтобы ты знала. Я для тебя чудовище, в миг обернувшее таковой и тебя. Ты так воспитана — обществом и твоим личным жизненным опытом. Но ты ещё дитя. В этом мире нет Добра и Зла, Кадмина — эти реки много веков назад слились в один поток. Твой приятель, должно быть, рассказывал тебе историю моего прошлого. То, что смог поведать ему Дамблдор, разумеется. Но ты должна и сама понимать — бывают развилки, на которых можно свернуть только на одну дорогу, и никогда — никогда, даже тенью ползая по лесам — не пожалеть об этом. Я не оправдываюсь перед тобой, Кадмина, я просто хочу, чтобы ты понимала. А для того, чтобы постичь это, надо видеть две грани, два противоположных угла. Я раскрою тебе глаза на обратную сторону монеты; только зная обе, ты сможешь её разменять. Я никогда не был чудовищем — просто умел делать выбор в свою пользу. А без этого жить нельзя, тем более в нашем мире. В мире власти и денег. Знаешь, я не жалею, что ты появилась на свет. Мне будет интересно общаться с тобой. На равных. Да, Кадмина, на равных. В этом мире нет уже таких людей. Кроме тебя. Ты поймешь это, я знаю. Хорошо, что Нарцисса отдала тебя магглам — оставшись у нее, ты могла бы вырасти такой же, как Драко Малфой. Это было бы большим упущением. Знаешь, сделать из разумного добра то, что оно всегда именовало злом, намного проще, чем обратить червя в человека. О… Ты сейчас подумала: «кого это я назвал человеком»? Да, легилименция у меня на высшем уровне. Так вот — да, я человек. Не будь я им, меня бы здесь не было. Ты скоро всё поймешь, Кадмина. Только не бойся меня — все в мире боятся, но ты умна и удостоена права этого не делать, так воспользуйся им. Сегодня твой мир рухнул, и должно пройти время, чтобы ты смогла осознать — ты не на руинах, но в другом королевстве, Темном. Не потому, что оно — Зло, а потому, что темные цвета более аристократичны, элегантны и естественны, чем фальшивая яркость «светлого» мира…

Глава IV: Темная сторона Луны

Темная сторона Луны. Совершенно незнакомый мир с его условиями обитания. Совсем иной — но вовсе не такой, каковым представлялся.

Будто зеркальное отражение, будто всё нарочно перевернуто с ног на голову.

Гермиону дезориентировали, абсолютно сбили с толку. Пройдет немало времени, целые года, прежде чем она осознает, как наивно повелась на эту простую уловку. Как стала сомневаться во всем, что знала и слышала раньше — лишь только потому, что ей показывали то, чего она никак не ожидала увидеть.

И будили её тщеславие. Люди, которых боится весь магический мир, обращались с ней, как с достойной ученицей. Чуть ли не равной. Сам Лорд Волдеморт говорил с ней откровенно. Во всяком случае, тогда Гермиона, со временем, невольно поверила в это.

Словно параллельная реальность, где всё не так, всё наоборот. И её страх очень быстро притупился любопытством…

Здесь все, кроме Драко Малфоя, вели себя так, как не должны были, вовсе не могли ни при каких условиях! Малфой оставался единственным, что хоть как‑то вязалось с прошлыми представлениями Гермионы. Но он слишком редко попадался ей на глаза.

Трудно передать, что она чувствовала первое время. Происходящее было настолько неправдоподобным, что эта неестественность уже как бы не ощущалась: так бывает во сне, когда ум брошен в водоворот фантастических видений и уже не отмечает общей странности происходящего, только какие‑то детали.

Прошла неделя жизни Гермионы Грэйнджер в поместье, и за это время призма, через которую она смотрела на мир, призма, созданная идеологами другой стороны, начала давать трещину.

Гермиона, узнав в тесном общении многих своих врагов, смогла составить о них новое, личное мнение. Не суждение мира, не взгляд Гарри или Рона, а нечто собственное. Хоть и основанное лишь на том, что ей давали увидеть.

И эта точка зрения теперь пугала, потому что зачастую оказывалась зеркальным отражением её былых взглядов. Почти всегда.

Когда на следующий день после первого разговора с Волдемортом Гермиона проснулась в своей новой спальне, её разум был чист и ясен. Хотя, разумеется, девушка погрузилась в сон не совсем естественным путем. Она не смогла бы заснуть в ту ночь без помощи магии. Но, пробудившись, Гермиона четко и ясно помнила всё, что с ней произошло. И прекрасно осознавала, что это — реальность. Как будто ей всё известно уже очень давно, как будто она знала всегда эту странную правду.

В то утро Гермиона пробудилась, но долго лежала с закрытыми глазами. Раскрыв их, необходимо было принять какое‑то решение.

После вчерашнего она не боялась спать в этом доме, она скорее боялась в нем бодрствовать. Что будет дальше? Вероятнее всего, всё, сказанное ей, — правда. И что? Что теперь? Нужно было принимать решение, самое важное решение в её жизни. Но ведь можно просто осмотреться… Что‑то узнать… Это неплохой опыт, он не повредит ей.

Она могла бы помочь своим друзьям и Ордену Феникса. Вчера Волдеморт показал себя таким, каким его не знал никто… И эти сведения, её воспоминания об этом разговоре — они совершенно бесценны в надвигающейся войне. Если ей удастся выбраться на волю, — а, вероятно, Волдеморт не станет просто так убивать свою дочь, — у её друзей появится огромное преимущество. Она могла бы стать тем самым, столь необходимым сейчас Ордену Феникса шпионом, и пусть она лишь ребенок — но попытаться использовать этот данный судьбой шанс она просто обязана. Тем более что жить теперь, как раньше, она всё равно не смогла бы…

Открыв глаза в свое первое утро в этом доме, Гермиона вздрогнула. На краю её широкой кровати сидела, облокотившись на дубовую панель, сама Беллатриса Лестрейндж. На секунду девушкой овладела паника. Она быстро села, судорожно обегая взглядом тумбочки и постель. Губы миссис Лестрейндж искривила усмешка, и она протянула Гермионе палочку из виноградной лозы.

— Доброе утро. — Голос Беллатрисы был высоким и самоуверенно–снисходительным, в нем чувствовались высокомерие и легкий оттенок чего‑то пугающего. А сейчас в тоне женщины сквозило еще и любопытство. Она окинула Гермиону пристальным взглядом, чуть прищурив глаза. — Приятно познакомиться с тобой, Кадмина. Как бы странно ни было всё это concours de circonstances miraculeux[1].

— Мы уже знакомы, миссис Лестрейндж. — С волшебной палочкой к Гермионе вернулось что‑то похожее на самообладание, и внезапное отвращение к этой женщине выпустило наружу резкие слова: — Мы с вами встречались в Министерстве магии прошлым летом. Вы со своими соратниками, помнится, пытались меня убить.

— И, поверь, ma chérie[2], если бы я и милорд не знали, кто ты — наша встреча таки оказалась бы фатальной, и не только для тебя, — усмехнулась её странная собеседница. — Не нужно злиться. И не будем о грустном. Знаешь, в юности я звала твою бабушку «maman», а не «миссис Блэк». Впрочем, я всё понимаю. Не переживай, думаю, мы с тобой найдем общий язык. Со временем. А пока я понимаю и то, что ты сейчас хочешь побыть одна. Тебе приготовили ванну, — она кивнула на приоткрытую дверь, — и я оставлю тебя сейчас так надолго, как тебе будет угодно. Но, прежде чем я уйду, хочу дать тебе совет. Используй по достоинству шанс, подаренный судьбой. Он уникален. — Беллатриса поднялась. — Мы ещё поговорим с тобой позже.

Она пошла к двери в коридор и уже почти покинула комнату, когда Гермиона тоже встала с постели.

— Je vous remercie, Maman, — громко, и с чем‑то похожим на вызов, сказала девушка, — à se revoir[3].

— Charmant, ma chérie, — усмехнулась Беллатриса, уже не скрывая любопытства. — Plein de promesses[4]! — И закрыла за собой дверь.

Миллиард мыслей роился в голове Гермионы в ванной комнате. Сбивчивых, противоречивых. Начиналась какая‑то сложная игра, но она не могла понять, какое место занимает в ней. Нужно быть внимательной. Узнать и запомнить как можно больше того, что могло бы помочь в дальнейшем.

Гермиона боялась думать о том, как примут невероятную новость её друзья. Особенно Гарри и Рон. Не перестанут ли они доверять ей, если узнают… Девушка водила пальцами по воде. Слишком невероятно.

Странно, но эта ужасающая, невообразимая истина, почему‑то совсем не пугала Гермиону сегодня. Если она действительно дочь Темного Лорда, — а в это девушка поверила как‑то сразу, руководствуясь всем происходящим (никто не стал бы так носиться с грязнокровкой, да и ни с кем вообще не стали бы так носиться), — у неё появляется масса самых широких возможностей. И ещё у неё появляется шанс выбраться отсюда живой. Это грело душу.

И возможность попытаться понять. Гермионе было интересно, давно интересно, как живут, чем отличаются от остальных эти люди — люди, способные хладнокровно убить, люди, держащие весь магический мир в страхе. Всё, что они делали, всё, чем они жили, — не укладывалось в голове. И возможность постигнуть их психологию дорогого стоила.

Ведь то, что говорил вчера вечером Волдеморт… В чем‑то он действительно прав. Извращенно, по–своему, но прав. А если он будет слушать и её мнение… Не удастся ли ей в чем‑то переубедить своего отца?

Гермиона рассмеялась и окунула лицо в воду. Такой бредовой мысли она от себя не ждала.

Но мысль упорно возвращалась.

И Гермиона решила попробовать, наивно полагая тем утром, что это она способна переубедить в чем‑либо Темного Лорда. А на деле он сам так быстро и столь во многом смог разуверить её…

Убеждать Лорд Волдеморт умел. С самого детства.

* * *

Беллатриса Лестрейндж. Любовница Темного Лорда. Неистовая и преданная Пожирательница Смерти. Жестокая, фанатичная, огненная; безжалостная и страшная… Уже через несколько дней Гермиона поняла. В этой женщине неизменно присутствовало ещё и что‑то поистине величественное, царственное.

Гермиона никогда раньше не смотрела на неё с подобной стороны. Её настоящая мать выросла в чопорной семье чистокровных волшебников и сама была таковой. В школе, в обществе, замужем за Родольфусом Лестрейнджем — каждую минуту своей жизни она была достойной представительницей двух, а затем и трех древних, уважаемых фамилий. И вдруг просто влюбилась — в того, кто сделал её мир красочным, кто дал ей силу и власть, кто дал ей право быть выше других только потому, что на её предплечье пестрела эмблема зла и силы, эмблема преданности. И надо сказать, что этой преданности у нее было предостаточно.

— Люди по–разному направляют свои лучшие качества, Кадмина, — говорил Волдеморт во время одного из их с Гермионой долгих вечеров у камина. — Смелость, преданность, веру — всё это мало просто иметь и воспитывать в себе, нужно ещё найти то русло, куда направишь хорошо отшлифованный, кристальный поток. Кто придумал Зло и Добро? Кто создал разделяющие их критерии? И главное — зачем? Давай подумаем, что лежит в основе, глубоко, в самой сути этих понятий. Злом люди называют всё, что направлено на помощь — любую помощь — себе. В обход других. Если человек не умеет жертвовать самым ценным ради прочих — он Зло. Но почему, Кадмина? Почему кто‑то должен жить для других? Жизнь дана ему. Для него. Тем, иным, тоже никто не мешает жить во имя себя. Если же интересы скрещиваются — тут уж всё решает сила. Но почему тот, кто ею обладает, кто использует её — Зло? Белла очень преданная женщина. Очень сильная. И ещё она умна, изящна и красива, даже сейчас, после стольких лет в Азкабане. Она направила свои качества не в то, по меркам Добра, русло. И стала Злом. Но почему? Твой друг Гарри Поттер все свои силы бросает на борьбу с созданным в его сознании образом Зла — со мной. И при всей своей эгоистичности, глупости, при всех совершенных ошибках остается Добром. Если я совершу что‑то хорошее — он назовет это лицемерием, если он совершит зло — всего лишь досадной ошибкой. Я плохой, а он хороший. И так всегда. Но, Кадмина, почему так получается? И есть ли смысл во всём этом?..

И Гермиона невольно соглашалась с ним. Сбитая с толку, она начинала по–другому смотреть на вещи. Ещё неосознанно начинала корить своих друзей за узость взглядов, упрекать их в нежелании хотя бы просто понимать врага.

Пришлось признать правомерность замечаний Волдеморта. Поддаваясь естественному порыву, она стала вспоминать все «ошибки» своего друга Гарри. Его неприязнь к Снейпу на первом курсе, нежелание принимать чью‑либо помощь (в особенности потому, что он считал, будто никто не видит декана Слизерина по–настоящему) едва не погубили их троих, лишили мир Философского Камня, а мистера и миссис Фламель — жизни. Если бы тогда они просто сказали МакГонагалл о своих подозрениях, если бы не полезли в люк втроем — Квирелл никогда не достал бы камень из зеркала, ничего не было бы.

Но то, да и многое другое, — дело давнее. А Сириус? Окклюменция, которой Гарри принципиально не хотел учиться? Ужасная, страшная… ошибка. С парадоксальной очевидностью приходилось признавать, что действительно — всякое зло, совершенное Гарри, Гермиона и все остальные неизменно считали лишь досадной, ужасной ошибкой. Многочисленными ошибками, за которые ему же, Гарри, следовало сочувствовать. Учебник Снейпа; неизвестное проклятье, которым он чуть не убил Драко Малфоя; то, что на втором курсе не рассказал директору о странном голосе в стенах школы… Директор.

Ошибки Альбуса Дамблдора, как же много было их. Слишком много страшных ошибок. И всё равно понятие «зло» не вязалось ни с Гарри, ни с Дамблдором. Хотя, по большому счету, ведь это действительно было несправедливо…

…Общение с Беллатрисой доставляло Гермионе странное удовольствие. Ее отношение к этой женщине было противоречивым: хоть девушка и знала многое о миссис Лестрейндж, видела она её лишь однажды, в Министерстве магии. В ситуации страшной, но именно Беллу там и тогда она помнила совсем недолго. Как‑то сразу и быстро они разбежались по Отделу Тайн, потерялись в кошмаре происходящего — и всё перепуталось, закружилось, смешалось… Черная полутень, кривлявшаяся в Зале Пророчеств, плохо соотносилась сейчас в сознании Гермионы с той женщиной, которую, отдавая дань начатой в первый день игре, она теперь называла Maman.

Беллатрисе, получившей взрослую дочь, было о чем ей поведать, и было чему её научить. По негласному велению Волдеморта она рассказывала о своем прошлом, о своей молодости — всё это было интересно и увлекательно. И в результате Гермиона перестала видеть в ней врага, убийцу. Эти два образа — та Беллатриса Лестрейндж, о которой она раньше слышала, и эта женщина, её мать, — они просто не сплелись воедино, разделились где‑то на уровне подсознания. Гермиона стала воспринимать ее как наставницу и советчицу, даже некую опору. Пусть разумом и осознавала — Беллатриса Лестрейндж могла бы, не дрогнув, убить своего ребенка, если бы так повелел Темный Лорд.

Но Гермиона уже понимала, что он не сделает этого. Волдеморт задумал на её счет нечто куда более грандиозное — девушка боялась это признавать, но Тот–Чье–Имя–Боятся–Называть, казалось, действительно решил воспитать свою наследницу…

Тетя Нарцисса за эту неделю позволила открыть книгу своей души только на заглавной странице. Уже не обложка, но ещё далеко не суть. Гермиона не была уверена на счет своих чувств к этой женщине.

— Нарцисса — особый цветок. Экзотический. Я сам не всегда могу разобраться с его ароматом. В этой женщине есть загадка, Кадмина. Ее проблема в том, что маска, которую надели на нее в отрочестве, стала уже её лицом, и она перестала снимать её даже наедине с собой. Эта женщина интересна, тебе стоит узнать её получше.

С Драко Малфоем было гораздо сложнее. Когда на следующее утро после первого разговора с отцом Гермиона оказалась за обеденным столом с этим юношей, чуть было не разразился грандиозный скандал. А правда для младшего Малфоя стала ещё большим ударом, чем для самой Гермионы. Казалось, уж от его‑то мира точно остались одни руины, и в душе — хотя разума хватило на неумелую фальшь — он возненавидел кузину больше всех своих врагов вместе взятых.

После того страшного года, который ему довелось пережить, Драко хотелось вернуться домой и уж там‑то заставить всех сполна искупить перенесенные им беды и унижения. Но в поместье Малфоев всё ещё обитали его тетя Беллатриса и сам Волдеморт. После массового ареста в Министерстве здесь, правда, стало поспокойнее, а незадолго до приезда Гермионы съехали даже немногочисленные оставшиеся на свободе Пожиратели, из тех, кому некуда было податься. Но Темного Лорда и тетки было вполне достаточно.

«Держать спину прямо», лишних мыслей не допускать, быть пай–мальчиком и душкой, всеми силами стараясь заработать прощение за свои бесчисленные ошибки — вот правила, по которым приходилось жить Драко Малфою после того, как он феерически покинул Школу чародейства и волшебства «Хогвартс» этим летом.

Зло можно было срывать только на матери, да и у той уже сдавали нервы.

И тут — апофеоз всего, что только могло присниться Драко Малфою в ночных кошмарах. Грязнокровка Грэйнджер, Грэйнджер — подружка прокля́того Поттера, Грэйнджер — всезнайка, которая училась лучше его по всем предметам, которая осмелилась дать ему пощечину, которая имеет возможность закончить образование, тогда как он — он, Драко Люциус Малфой, — вынужден прятаться, как последняя крыса! Эта самая Грэйнджер оказывается ни много ни мало дочерью Темного Лорда!

Ее селят в его, Драко, доме, она осмеливается давать ему, Драко, какие‑то указания, она запросто общается с Темным Лордом, её не презирает тетушка, ставшая совершенно невыносимой после всех постигших младшего Малфоя неудач…

Грэйнджер всё сходит с рук, а он, Драко, должен кипеть и сдерживаться, завязываясь узлом от злости и ненависти к этой прокля́той грязнокровке. О, она всегда будет лишь поганой грязнокровкой, эта тварь, из‑за которой его безрадостное существование превратилось в ещё более мрачный кошмар…

И пусть сама Гермиона не догадывалась в полной мере о чувствах младшего Малфоя, никакого желания подружиться с ним у девушки не возникало.

Волдеморт о Драко не говорил — но у юной ведьмы и без того сложилось об их взаимоотношениях не самое хорошее впечатление.

А что до самого Темного Лорда… Гермионе долго не хотелось признаваться себе — но более интересного собеседника она в жизни ещё не встречала. Возможность слушать его суждения по самым разным вопросам завораживала. И Гермиона, с нетерпением ожидавшая каждой новой беседы, во многом вынуждена была соглашаться с ним, открывая для себя заново казавшиеся теперь столь очевидными истины.

Волдеморт говорил с ней на равных — и это быстро разрушило охватывавшее её оцепенение, развязало язык. Его внешность больше не отталкивала, в ней стало проступать какое‑то скрытое обаяние. Пугающее и вместе с тем манящее.

Лорд Волдеморт говорил так, что его можно было слушать часами. Он судил обо всём с совершенно иной стороны, под совершенно новым углом, и с каждым днём его точка зрения неумолимо казалась Гермионе всё более истинной.

Оставаясь одна, она пугалась своих впечатлений. Происходящее походило на наваждение. Но Гермиона раз за разом перебирала в голове всё то, что слышала от Темного Лорда, — и упорно не могла отыскать в его логике изъяна. Волдеморт во многом был куда честнее большинства: потому что эгоизм и самолюбие не пытался выдавать за что‑то более изящное. Убеждающая откровенность подкупала.

А что если все эти годы Гермиона боролась зря? Бессмысленно, просто не замечая истины за широкими спинами окружающих? Разве не узнавала она ужасного, дикого и о тех, кто сейчас был у власти, кто боролся против Волдеморта? Разве и они не бывали жестоки, безжалостны? Так почему же она так самоуверенно вбила себе в голову, что в этом споре не прав Темный Лорд, что именно он — самое страшное? Потому что так утверждали все кругом? Но разве она слушала другую сторону раньше?

Ведь почему‑то же вставали в ряды подданных Темного Лорда многочисленные волшебники? Снося необходимость безоговорочного подчинения. Почему‑то же шли за своим поводырем, смело глядя в лицо опасностям, пока были уверены в незыблемости того, за что боролись?

Ведь не только же подлецы и мерзавцы были в рядах Пожирателей Смерти.

Значит, присутствовал смысл в идеях Темного Лорда, значит, пряталось за жестокостью рациональное зерно?

Сейчас Гермионе всё больше хотелось ближе узнать своего отца, глубже проникнуть в его взгляды, чтобы оценить, чтобы принять правильное решение. Она раз за разом пыталась для себя понять, какой поступок будет теперь верным; мучительно старалась уяснить, что теперь следует делать. В свое первое утро в поместье Малфоев Гермиона строила грандиозные шпионские планы — и в следующую же встречу с Волдемортом её не покидало ощущение, что собеседнику это прекрасно известно и что происходящее веселит его.

Уже к третьему вечеру Гермиона и сама не знала, во что верить.

Она ясно чувствовала от окружающих то, что принимала за доверие, а сама, выходит, в то же время лелеяла в душе надежду поскорее переметнуться с новыми сведениями прямо к их врагам. Это всё больше напоминало предательство… И кто тут действительно прав, Гермиона уже не знала.

Именно вечером третьего дня, пока она сидела в комнате с камином, ожидая очередной занимательной беседы, в голову пришла новая пугающая мысль.

Следует или нет рассказать Темному Лорду о том, что Дамблдор догадался и поведал Гарри Поттеру о тайне Хоркруксов? Следует ли открыть Волдеморту глаза на то, что ему угрожает? Сообщить ли, что уничтожено кольцо? Что Гарри будет охотиться за всем остальным, что ему многое известно?

Рассказать всё это значило бы окончательно предать Гарри и весь магический мир. Слишком серьезный шаг. Она не готова на такое.

И не для того ли, чтобы выпытать это, её вообще привели сюда?..

«Да, но что я могу утаить? — внезапно пронеслось в голове у девушки. — Если я уже сама подумала об этом, он узнает, едва взглянув мне в глаза…»

— Я могу обойтись даже и без этого, — раздалось у нее за спиной, и девушка подскочила, оборачиваясь. Темной Лорд стоял за её креслом и снисходительно улыбался. — Облегчу ли я твои мучения, Кадмина, если скажу, что мне давно известны и догадливость Дамблдора, и осведомленность Гарри Поттера, и уже достигнутые этой парочкой успехи?

— Но откуда?! — позабыв о терзавших её сомнениях, вытаращила глаза Гермиона.

— О, дорогая моя девочка, — губы Темного Лорда тронула улыбка сочувствия, — на определенном этапе жизни Альбус Дамблдор приобрел губительную слабость — привычку доверять людям; точнее доверять своему мнению о людях. Самых разнообразных людях, среди которых многие — далеко не так просты, как это сразу кажется.

— Дамблдор рассказал о Хоркруксах и Снейпу? — догадалась Гермиона.

— Нет–нет, как это ни удивительно. — Темный Лорд вышел из‑за её кресла и стал медленно прохаживаться по комнате. — Дамблдор очень многого не говорил Северусу. Впрочем, как и Гарри Поттеру. Однако то, что он говорил им обоим вслух — в большинстве случаев непременно доходило до меня. Причем далеко не всегда благодаря откровенности Северуса.

— Не понимаю…

— Проникнув в мою тайну, Дамблдор поведал о ней, насколько мне известно, только одной живой душе — Гарри Поттеру. И позволил тому пересказать услышанное только двоим друзьям, будучи уверен, что предписание будет в точности исполнено. Однако, четко определив круг душ живых, он абсолютно халатно отнесся к уже отжившим… Позволь тебя кое с кем познакомить, — неожиданно сказал Темный Лорд, шагнув к тяжелому сиреневому занавесу на внутренней стене комнаты. Он отдернул его до середины, открывая большую картину в золоченой раме.

По виду она была довольно старинная, но сохранилась хорошо. Холст изображал спальню: на втором плане высилась шикарная дубовая кровать, находящаяся в беспорядке, за ней — шкафы и туалетный столик. На переднем плане стояло большое роскошное кресло, с которого свисала смятая ткань. Около кресла имелась тумба с бокалами и изящным золотым блюдом. В остальном картина была пуста.

Волдеморт легонько постучал волшебной палочкой по раме и отступил назад. Прошло почти полминуты, прежде чем из‑за края полотна вышла молодая женщина.

Это была очень красивая волшебница: белолицая, статная, с короной густых волос; одетая в шикарное старинное платье. Она держалась гордо и властно. Выйдя из‑за рамы, женщина величественно и в то же время почтительно улыбнулась Волдеморту и сделала едва заметный книксен[5].

— Добрый вечер, мадемуазель, — в свою очередь кивнул ей волшебник. — Хочу представить вам мою дочь Кадмину. — Гермиона растерянно улыбнулась, зачем‑то поднявшись на ноги. — Позволь узнать, дорогая, — обратился к ней Волдеморт, — знакома ли тебе эта леди?

— Д–да, — растерянно промямлила в ответ Гермиона. — Это Валерианна де ла Анес Куин, Черная Дева; она была директором Хогвартса в конце тринадцатого века.

— Ты меня пугаешь своей образованностью, — хмыкнул Темный Лорд. — Да, это именно мадемуазель де ла Анес Куин, директор Школы чародейства и волшебства «Хогвартс» с 1278 по 1296 года. Дело в том, что за многовековую историю Хогвартсом руководили самые разнообразные люди. Среди них встречались и такие очаровательные, как наша гостья, — он кивнул на портрет, и Валерианна, ставшая теперь позади кресла и облокотившаяся на него, обворожительно улыбнулась. — И такие же мудрые.

— Лорд Волдеморт балует меня комплиментами, — подала голос женщина на портрете. — А я делаю вид, что верю ему. Однако когда он наконец заканчивает тешить мое самолюбие, с ним действительно очень интересно беседовать.

— Дорогая мадемуазель Валерианна, если бы мое всесторонне правдивое восхищение вами не доставляло вашей особе того же, а то и большего удовольствия, нежели наши беседы, — я лелеял бы свои восторги наедине с собой.

— О, перестаньте! О какой же моей мудрости вы осмеливаетесь говорить, когда сами вьете из меня веревки, — улыбнулась Валерианна. — Я совершенно не в силах вам отказать. Однако полагаю, будет куда проще рассказать этой молодой особе обо мне, когда вы останетесь вдвоем, не так ли? Я вас покину. Было приятно познакомиться с вами, юная леди.

— Благодарю вас, — растерянно пробормотала Гермиона, — мне также.

— У вас очаровательная дочь, милорд, — обронила на прощание Валерианна и скрылась за рамой. Взмахом палочки Волдеморт вернул сиреневый занавес в первоначальное положение.

— Эта чудесная ткань не дает нашей очаровательной знакомой возможности слышать всё, сказанное в этой комнате. Мне приходится учиться на чужих ошибках — не всякий это умеет… Гарри Поттер говорил тебе, где проходили их увлекательные беседы с Дамблдором? — без перехода спросил затем Темный Лорд.

— В кабинете директора.

— Верно, — зловеще улыбнулся её собеседник. — А, как тебе должно быть известно, в кабинете директора Хогвартса неизменно висят портреты всех глав этой школы за всю историю ее существования. Среди них были разные люди, Кадмина. Ты, я так понимаю, помнишь, за что мадемуазель Валерианна получила свое занимательное прозвище?

— Она никогда не была замужем, и стоило ей выделить кого‑то из кавалеров, как он погибал в течение нескольких месяцев, — отрапортовала Гермиона.

— Именно так. Многие мнят, что это действие некоего проклятия. Впрочем, к делу оно отношения не имеет. Полагаю, что при желании я отыскал бы ещё не одного бескорыстного осведомителя среди многоликой аудитории, коею Альбус Дамблдор выбрал в зрители для своих бесед с подопечным. Не удивлюсь, если о моих Хоркруксах известно и ещё кому‑то.

— Как же это просто, — потрясенно пробормотала Гермиона. — Но как мог Дамблдор…

— Всё действительно просто, Кадмина. Альбус Дамблдор часто повторял, что я не способен увидеть многих истин — и сам при этом предпочитал не думать об очень многом. Он не верил и никогда не задумался бы над тем, что в истории школы Хогвартс могли быть директора, которые не пеклись бы о её извечном благе. А я, по его мнению, — прямая угроза для школы. Мне удалось достаточно быстро убедить Валерианну в ошибочности такого мнения.

— Наверное, Дамблдор ужаснулся бы, если бы успел понять свою ошибку.

— Альбусу Дамблдору было чему ужасаться и без этого. Надо полагать, зелье, которое он, как показали мои изыскания, благородно выпил в ночь своей гибели в моей пещере, существенно испортило на финише всё впечатление от прожитой им жизни.

— Это было что‑то ужасное, Гарри рассказывал нам. Каково его действие?

— О, нет ничего страшнее правды, Кадмина, — насмешливо заметил Темный Лорд. — Этот уникальный состав придумали в Индии много веков назад. Его рецепт считается утерянным. Зелье открывает человеку глаза на самого себя. Выпивший его осознает таковыми, каковы они есть, все свои поступки, все свои слова и действия, мысли и мечты. Самообман — грех многих великих людей и почти всех обыкновенных. Самообман страшен, он делает нас слабыми и уязвимыми. Нужно всегда отдавать себе отчет в том, к чему приводят наши действия, о чем свидетельствуют наши мечты и что за собой могут повлечь наши желания. Не без гордости признаюсь тебе, что я могу пить это зелье. Оно вызывает у меня лишь легкую меланхолию и настраивает на философский лад. Для Альбуса Дамблдора отвар индийских волхвов стал самой страшной карой. И, хоть убил его не он и даже не совсем Северус Снейп, — ибо Дамблдор умирал от иного моего проклятья, охранявшего другой Хоркрукс, — так вот, хотя не это зелье убило Дамблдора, но он не смог бы жить после того, как попробовал его. Полагаю, ему и сейчас нелегко.

— Но в чем же так сильно обманывался директор?

— Во всём, — усмехнулся Темный Лорд. — Абсолютно во всём. Он, видишь ли, действовал вразрез со своими собственными убеждениями, и предпочитал этого не замечать. Ты очень многого не знаешь об Альбусе Дамблдоре. Если хочешь, могу предвосхитить события и дать тебе прочесть копию рукописи произведения, которое должно выйти через несколько месяцев. Ты, вероятно, читала об этом в газетах. «Жизнь и ложь Альбуса Дамблдора» одной журналистки. От оценок и выводов лучше абстрагироваться, но факты в этом творении даны только реальные. Из них ты можешь сделать свои выводы. Но суть даже не в прошлом Дамблдора — свое прошлое он помнил и без индийского отвара. Суть в том, что методы его борьбы за правду и добро были… Хм, весьма занимательны. Он предпочитал неверно оценивать их, для успокоения совести. И истина для него была почти смертельна… Дамблдору лучше было бы успеть умереть от охранявшего кольцо проклятья. Гарри Поттер уничтожил мой медальон? — внезапно спросил Темный Лорд и ещё до того, как Гермиона успела ответить, вздрогнул, прищурился, а затем, нахмурившись, отвел взгляд от её глаз. — Как интересно, — пробормотал он. — Значит, «Р. А.Б.»?

— Я так и не смогла определить, кто это, — потупившись, сказала Гермиона. Она уже привыкла к такому впечатляющему уровню легилименции. — Может… Есть предположения? — осторожно спросила девушка, пытаясь извлечь хоть какую‑то выгоду из этого разоблачения.

— Предположений — нет, — хмыкнул Темный Лорд. — Я знаю, кто это. Забавная вещь — судьба… Регулус хотел отомстить мне — но лишь посмеялся над Дамблдором и Гарри Поттером. Куда же он мог деть медальон?..

— Регулус?

— Регулус Блэк.

— Брат Сириуса?! — встрепенулась Гермиона.

— Да–да, — рассеяно кивнул Темный Лорд. — Регулус Арктурус Блэк. Он был моим слугой некоторое время, но я быстро разочаровался в нем. Этот человек давно мёртв.

Гермиона молчала. Ну вот она и выдала первую тайну. Первую ли? Что ещё Темный Лорд успел прочитать в её голове? Ведь всё равно, как ни крути, он — чудовище… Убийца, человек, расколовший свою душу… Он даже не отрицает этого.

— Всякий, совершая убийство, разбивает свою душу, Кадмина, — неожиданно сказал Темный Лорд, выныривая из мыслей о пропавшем медальоне. — Я вижу, история Хоркруксов тебе неизвестна, — он сел в свое кресло и теперь пристально смотрел на Гермиону. — Любое убийство, будь оно совершено волшебником или магглом, откалывает кусочек души. Отделённая от целого, часть эта погибает довольно быстро. Такова цена убийства. Самоубийство тоже лишит свершившего его толики самого себя. Потому многие религии накладывают табу на эти деяния. Вспомни, что пророчат человеку за грехи маггловские священники? Грешники уродуют свою душу, разрушают её. Закоренелого убийцу называют бездушным… Всё это — крохи истины, подхваченные даже магглами. Я знаю, ты должна была слышать от Гарри Поттера: один из способов уничтожить свои Хоркруксы — искренне раскаяться во всём содеянном. Чтобы спасти душу перед смертью. Перед смертью потому, что обычно выдержать это раскаяние невозможно. Оно будет действовать примерно так же, как тот пресловутый индийский отвар. Так вот, возвращаясь к магглам и их религиям, вспомни, что обыкновенно они предписывают человеку перед смертью раскаяться в своих грехах. Если сделать это искренне — можно восстановить изувеченную душу.

Разумеется, раз до всего этого дошли даже магглы, — волшебникам также известны данные истины. И вот, давным–давно, мудрые и сильные маги придумали ритуал, с помощью которого можно было успеть заключить отколовшуюся в результате убийства частичку души в некое новое вместилище, тем самым сохранив ей жизнь. Нечто, заключающее в себе подобный осколок, и называют Хоркруксом. Их придумывали, дабы сохранить потерянное. Если через некоторое время освободить набравшуюся силы часть, она станет самостоятельной. Может найти себе новое тело или воссоединиться со старым.

Согласись, глупо терять частицы души, раз уж всё равно убиваешь, — их лучше сохранять. Поэтому время от времени я создаю Хоркруксы. Если подворачивается подходящий случай, если знаю, что мои действия сильно повредят душу. В таких случаях я провожу ритуал. И берегу его плоды. Каждый новый из них сильнее предыдущих — ведь я постоянно чему‑то учусь.

Собираясь убить младенца Поттеров шестнадцать лет назад, я планировал создать ещё один Хоркрукс. Это и стало спасением, Кадмина. Когда я совершил роковую ошибку, ритуал уже был начат. После смерти тела оставшаяся частица души получила возможность вселиться куда‑то и заняла ближайший сильный магический предмет — мою же волшебную палочку. Некому было завершить ритуал и заключить её в ней. Я был свободен и лишь потерял тело. Остаток сил, которых, возможно, хватило бы со временем для возвращения, я истратил на то, чтобы перенести себя и свое временное вместилище подальше от злополучного места. Иначе мракоборцы или Дамблдор нашли бы палочку. Пришлось потратить тринадцать лет на то, чтобы снова стать самим собой.

Гермиона завороженно слушала эту исповедь. Какое колоссальное терпение… И какая сила.

— Пророчество… Гарри рассказал нам его полностью, — внезапно для самой себя произнесла она. — Дамблдор поведал ему.

— Я знаю, — кивнул Темный Лорд. — Он и это сделал в своем кабинете. Пророчество — досадная и глупая ошибка. Я больше не верю в него, это неосуществимо. Гарри Поттер никогда не сможет убить меня. И не потому, что у него не достанет сил, — в ту ночь, Кадмина, Гарри Поттер и сам стал залогом моего бессмертия, — сказал Темный Лорд, но восхищенная Гермиона не осознала смысла этого намека, и вскоре позабыла о нем. — Однако, — продолжал Черный маг, — приходится признать, что Лорд Волдеморт тогда угодил в ловушку, расставленную Дамблдором, словно тщеславный мальчишка, уверенный в своем безоговорочном превосходстве. Но он поплатился за это сполна и больше не забудет урок. Но уже очень поздно, Кадмина. Ступай спать. Мы поговорим с тобой завтра.

Девушка покорно встала и пошла к двери, но вдруг остановилась.

— Мои папа и мама, — сказала она. — То есть… Я… Я имею в виду, мистера и миссис Грэйнджер, — называя родных так, Гермиона почувствовала в горле комок. — Я хочу вернуться домой и изменить их память. Убрать воспоминание о случившимся. Пусть думают, будто я уехала отдыхать, а потом сразу отправлюсь в Хогвартс. Возможно ли это?

— Я рад, что ты решила остаться, Кадмина, — кивнув, тихо сказал Волдеморт. — Ты не пожалеешь об этом.

А когда она вышла, маг лишь усмехнулся в пустоту своей не стоившей трудов победе.

* * *

Гермиона сама не могла понять, когда приняла это решение.

На следующий же день вместе с Беллой она вернулась к мистеру и миссис Грэйнджер. Изменила с ее помощью их память, попрощалась и уехала «к своим друзьям из магического мира до конца каникул».

Гермиона ещё не облекла своего решения в слова и уж точно не собиралась бороться против старых друзей — но уже и признаваться в своем положении далеко не спешила. И определенно не торопилась покидать гостеприимное поместье Малфоев.

Как ни печально было это осознавать, но раньше и в школе, и во всей жизни Гермиона всегда была изгоем. Дома в мире магглов — потому что не могла жить открыто; говорить, не контролируя каждое слово, могла только с назваными родителями, которые её не понимали. А в Хогвартсе… Она была не такая как все. Даже Гарри и Рон — её лучшие друзья — даже они считали её заучкой, даже они делились с ней далеко не всем, не признавали, говоря грубо, свою подругу полноценным членом команды. И не понимали до конца.

У нее не было друзей на курсе. Нормальные отношения — может быть. Но друзья… Возможно, Джинни Уизли могла бы стать её подругой — но у той ещё миллион других приятелей, а Гермиона всегда оставалась сама по себе.

Теперь она вдруг будто очутилась… на своем месте. Пусть это и звучало странно. Здесь, казалось, её по–настоящему уважали и даже ценили. Ей давали новые знания. Учили тому, чему никто так и не взялся обучить раньше. Вместе с Беллатрисой они пересмотрели весь образ прежней Гермионы Грэйнджер. И новая Гермиона вынуждена была признать, что полюбила свое отражение в изысканных, дорогих зеркалах. Внезапно она почувствовала ту самую красоту и аристократичность черного цвета, о которых говорил в первый вечер их знакомства Волдеморт. Это оказалось так просто — выглядеть волнующе, чарующе, неотразимо…

Она чувствовала себя Золушкой из маггловской сказки и, несмотря на все сомнения и переживания, не могла сдержать невольного восторга. Кем бы ни был человек, он всегда остается всего лишь человеком. Подвластным людским слабостям. Лорд Волдеморт с юности умел найти подход к любому, кто был ему нужен; подобрать тот самый ключик, который отопрет необходимую дверцу. Полуромантический образ непонятого Темного королевства, доверительные отношения, умение не переходить тонкую грань между допустимой откровенностью и чистой, не прикрытой ничем правдой; домашняя обстановка, разговоры у камина; ломающий все былые представления образ мудрого наставника, философские размышления, уважение к её мнению; новые знания, те, которые никто не смог бы ей просто так дать; а ещё это вроде как второплановое, но очень существенное превращение Золушки: в мире магии оно, в сущности, осуществляется так просто… И остается столь неизменно действенным во все времена.

Вот он — неполный список того, чем, в дополнение к зову крови, Темный Лорд собирался завоевать свою потерянную дочь и сделать такой, какой вырастил бы сам, будь у него таковая возможность.

Он был уверен, что всё получится. Всё уже начало получаться.

Не хватало некоторых штрихов: нескольких поступков, после которых уже не будет дороги обратно. Когда девочка их совершит — останется лишь осторожно снять с нее розовые очки. И отточить многочисленные грани её талантов — о, их, к счастью, было немало. Да и могло ли случиться иначе?

Только спешить нельзя.

Чтобы не испортить столь блестяще начатую партию…

Глава V: История старой Джуни

Маленькая и расторопная домовая эльфиха Джуня, прислуживающая в поместье, привлекла внимание Гермионы почти сразу, стоило девушке лишь немного прийти в себя от свалившихся на нее перемен. Юная гриффиндорка почти неделю не решалась заговорить с домовихой, опасаясь, что это вызовет гнев её новоиспеченных родителей. Она лишь наблюдала за ловкой крохой, дивясь её проворности и неизменному выражению глубокого счастья на сморщенной, постаревшей от времени мордашке.

Как‑то вечером, во время разговора у камина, Темный Лорд отметил, что не решаться заговорить с домовым эльфом, когда этого очень хочется, — поведение, недостойное волшебника вообще, и уж тем более его дочери. Так Гермиона получила высочайшее позволение общаться со старушкой Джуней и узнала от эльфихи очень много любопытного.

Джуня казалась древней, как само человечество. Она родилась в далекой Российской Империи в последние годы правления маггловского императора Александра III. Эльфиха служила древнему аристократическому семейству чистокровных волшебников Берестенёвых, и каждого члена этой семьи с самого своего рождения любила пламенной и безудержной по–собачьи преданной любовью домового эльфа.

Ей было пятнадцать лет, когда родилась младшая в семье девочка, Мария Петровна. Джуня, а тогда ещё попросту Дуня, особенно привязалась к этому ребенку.

После того, как грянула в маггловской России социалистическая революция, древние волшебные фамилии ещё несколько десятков лет упорно продолжали жить по старым законам, игнорируя все буйства магглов и с помощью волшебства ограждаясь от их бесчинств. Так Мария Берестенёва получила приличествующее юной барышне воспитание и окончила в положенный срок семь курсов обучения магии в Заозерском пансионе для молодых волшебниц. Когда Мари исполнилось восемнадцать, за ней начал ухаживать галантный молодой француз, чистокровный волшебник Ивэн Розье. Через год Мари выдали за него замуж, и она, вместе с верной Дуней, которую на заграничный манер стали величать Джуня, перебралась в Аквитанию. Через три года родилась в семье Розье первая и единственная дочь, малышка Друэлла.

— Вы, госпожа Кадмина, даже и не представляете, какая то была очаровательная девочка! — рассказывала эльфиха, сверкая затуманенными воспоминанием огромными, как теннисные шары, ярко–сиреневыми глазищами. — Прекрасная, словно тепловодная русалочка, с первых же лет своей жизни! Госпожа Дру была очень талантливой. О, она на лету схватывала все премудрые науки: танцевала, как Лунный Телец[6] в полнолуние, играла на фортепьяно и арфе, разумела точные науки; выучила сама, без помощи магии, английский, немецкий и гоблинский языки и даже немного знала по–русски, — впрочем, госпожа Мари с детства говорила только на французском и не могла тут многому её научить…

Джуня рассказывала о своих хозяйках с такой трепетной нежностью, будто они были её родные, горячо любимые дети. Гермиона заметила, что эльфиха просто расцветает от возможности вспомнить счастливое минувшее и поведать о нем. За эти разговоры и тот неподдельный интерес, который наследница Темного Лорда выказывала ко всему ею сказанному, Джуня полюбила её втрое пламеннее, чем полюбила сразу просто за то, что Гермиона стала очередной её хозяйкой. Эльфиха, и без того услужливая и расторопная, во всем старалась угодить своей «новой мисс», вновь и вновь ожидая возможности рассказать вслух о своих драгоценных хозяюшках.

— Госпожа Друэлла поступила в одну из лучших магических школ, Шармбатонскую академию магии. Она окончила её с отличием, — пищала старушка, сияя своими невообразимыми глазами. — А потом мы целый год путешествовали с госпожой Дру по миру. Побывали на моей родине, — эльфиха всплеснула руками. — Этот страшный мир, сотворенный магглами после того, как они казнили своего императора, уже бросил глубокую черную тень на жизнь Волшебной России. И в этой тени всё зачахло: культура, обычаи, нравы… Беда творилась с моей родиной, госпожа Кадмина, — причитала она с неподдельным волнением, но потом быстро позабыла об общечеловеческих горестях, вспоминая дорогих её сердцу людей. — Сестры хозяйки Мари, госпожи Лиззи и Китти уже нянчили внуков, — а ведь я помнила их совсем крошками! Ах, какие чудесные у них сыновья! Вот только странно жили тогда волшебники в нашем родном крае. Но не мне судить, не мне судить, госпожа Кадмина. Да и мы недолго пробыли там, — тяжело вздохнула эльфиха, но потом опять просветлела. — Мы с госпожой Друэллой много где побывали в тот год. А в Лондоне мисс познакомилась со своим будущим супругом.

Джуня умолкла и посмотрела на Гермиону странным, нерешительным взглядом.

— Что такое? — удивилась девушка.

— Госпожа Кадмина будет гневаться на старую, глупую Джуню, — печально сказала крошка. — Джуня не должна плохо отзываться о своих хозяевах.

— Я не буду сердиться! — возмутилась Гермиона. — Рассказывай, как есть, — и она одобряюще потрепала эльфиху по сухонькому плечику, от чего та вся затряслась и съежилась, но потом всё же нерешительно продолжила свой рассказ.

— Господин Кигнус был не очень хорошим человеком, — тихо прошептала эльфиха. — Сначала он заморочил голову госпоже Дру своими ухаживаниями, а когда она вышла за него замуж, стал обманывать! — эльфиха вскинулась и гневно блеснула глазами. — Госпожа очень страдала! Она заслужила лучшего супруга, моя маленькая госпожа Дру! — Джуня поморщилась. — Гадкая, гадкая Джуня!

Гермиона испугалась, вспомнив, как домовик Добби наказывал себя за то, что плохо отзывался о хозяевах, но старая эльфиха не начала биться головой об пол или ломать на руках пальцы. Всё‑таки она принадлежала семье Берестенёвых и подчинялась на магическом уровне только тем, в чьих жилах текла кровь этого древнего магического рода. Кигнус Блэк же лишь женился на её хозяйке.

— Госпожа Друэлла сильно переживала, — с болью в голосе продолжила эльфиха после того, как закончила причитать по поводу своего «непотребного поведения». — Но она была образцовой супругой и никогда не показывала этого. Госпожа Дру получила отличное воспитание и всегда умела держать лицо, даже в часы самых сильных потрясений. А скоро, — с самой трепетной нежностью продолжала домовиха, — у госпожи появилась отрада: родились девочки, наши майские розочки — госпожа Белла и госпожа Мида.

— Постой, — недоуменно перебила Гермиона. — Они что, вместе родились, что ли?

— Разумеется, — удивилась Джуня. — Они близнецы.

— Что?! Миссис… — Гермиона запнулась. — Maman и Андромеда Тонкс — близнецы?!

— Да, моя госпожа, — закивала эльфиха, невольно сморщившись от упоминания фамилии супруга одной из своих хозяек. — Одинаковые, как две капли медового нектара. Госпожа Белла старше госпожи Миды на полчаса.

Гермиона потрясенно замолчала. Она знала о том, что мать Тонкс — сестра Беллатрисы Лестрейндж, сестра её матери. Но никогда и подумать не могла, что они могут быть близнецами. Всё, что она знала об Андромеде Тонкс и всё, что она узнала и слышала раньше о Беллатрисе, совершенно не вязалось с образом сестер–близняшек.

— Моя госпожа удивлена?

— О да! — потрясенно выдавила Гермиона. — Но ты не обращай внимания, рассказывай. Мне очень интересно!

— Правда? — просияла домовиха, которая, казалось, только того и ждала. — О, ваша матушка, госпожа Белла, и её сестрица, — они были просто ангелочками. Такие очаровательные девочки, такие красивые, просто маленькие феи. И очень смышленые. Госпожа Дру сама занималась их дошкольным образованием, подбирала учителей. Разумеется, когда родилась мисс Цисси, не стало столько свободного времени, как раньше. Но госпожа всю себя отдавала дочерям. О, она только того и хотела, что вырастить их достойными колдуньями!

Мисс Цисси тоже была с детства очень–очень хороша, но совершенно другой красотой. Декабрьской красотой, если вы понимаете, что я имею в виду. Наши майские розочки росли живыми, очень подвижными и яркими, а госпожа Цисси с первых своих лет была серебристо–прекрасной. Как маленькая нимфа. Она никогда не озорничала, не капризничала. Всегда прилежно училась. Наши девочки вообще учились прилежно, правда госпоже Миде очень плохо давался французский язык. Госпожа Дру привыкла считать французский признаком хорошего тона, это в ней ещё от матушки. А вот мисс Андромеде совсем не давался этот язык, — печально вздохнула Джуня. — Она очень огорчала госпожу Дру, но сколько та ни билась с ней — ничего не получалось…

Когда наши розочки уехали в Хогвартс, — а они учились в этой, самой древней и самой лучшей магической школе, — госпожа Друэлла очень тосковала. У нее, конечно, ещё оставалась под крылышком мисс Цисси — но усадьба Блэквуд–мэнор без наших девочек опустела. Они, разумеется, приезжали на Рождество, Пасху и летние каникулы. Но что эти недели для тех, кто так любит их?

Господин Кигнус плохо обходился с моей госпожой, он позволял себе кричать на нее, на мою хозяйку! А она всё сносила, как и полагается, да, госпожа Кадмина.

О, как быстро летят дни, когда в доме подрастают детишки! С ними — каждый миг, будто праздник. А потом они вырастают — и приходится расставаться, — эльфиха помрачнела. — Это был один из самых тяжелых годов в жизни моей бедной госпожи Дру: тот, когда госпожа Цисси впервые отправилась в школу. Наши розочки не ладили между собой летом, они стали чужие друг другу… А потом все уехали в школу… Господин Кигнус редко бывал в Блэквуд–мэнор, а, как по мне, так лучше бы и вовсе там не появлялся — так грубо он обходился с моей дорогой хозяйкой! А тут ещё госпожа Белла написала о том, что мисс Мида начала встречаться с этим отвратительным магглом… Это было таким ударом для моей госпожи! Она не хотела верить… Но госпожа Мида не приехала домой на Рождество… И девочки подтверждали, что она всерьез гуляет с магглорожденным волшебником, студентом факультета Пуффендуй. — Эльфиха говорила с таким выражением лица, будто рассказывала о том, что Андромеда завела в спальне детоеда[7] и сама заманивала к нему детишек. — Она открыто гуляла с ним, моя маленькая девочка, так, что вся школа знала: Андромеда Блэк влюблена в грязнокровку.

— Джуня, пожалуйста! — не выдержала Гермиона. — Ну что же здесь такого?! Она ведь полюбила его!

— О, мисс, вы не понимаете! — затрясла ушами маленькая эльфиха, яростно мотая головой. — Тогда были другие времена! Кто взял бы замуж благородную девушку, которая в школе открыто гуляла с грязнокровкой?! Впрочем, что уж, — со страшной болью в голосе прокряхтела Джуня затем. — Кто же знал тогда, что всё закончится так. Этот Тонкс, он был на год старше наших девочек и, хвала Мерлину, оканчивал школу в том году, когда они перешли на шестой курс. Госпожа Дру надеялась, что мисс Мида позабудет глупости во время выпускного года. Она собиралась отправить девочек путешествовать сразу после школы, а потом поскорее выдать мисс Миду замуж. Даже рассчитывала отдать её за господина Родольфуса, который как раз посватал вашу матушку.

Он, знаете ли, был близким товарищем господина Ивэна, папеньки госпожи Дру. Они раньше много путешествовали с Нашим Лордом и очень подружились тогда. Господин Ивэн и посоветовал мистеру Лестрейнджу нашу старшую девочку. Но хозяйка очень хотела выдать за него мисс Миду, чтобы замять скандал.

Девочки окончили школу. Ох, мисс Мида совсем запустила учебу. Она только и думала что о своем маггле, наша бедная заблудшая овечка. Зато мисс Белла просто замечательно сдала все ЖАБА!

Девочки должны были уехать путешествовать уже той зимой, но случилась беда. Накануне отбытия мисс Мида ушла из дома, убежала к своему мерзкому магглу, — Джуня страдальчески заломила руки, — ах, если бы госпожа Мари была ещё жива! Она образумила бы непутевую девочку, я знаю, она образумила бы. Мисс Мида очень любила свою grand‑mère[8], уважала её… Но госпожи Мари уже давно не стало, её сожрал гоблинский тиф. Ах, мисс, — всхлипнула Джуня, — моя госпожа Дру, как же она страдала… Мистер Кигнус обвинял её в том, что недоглядела за дочерью. А в чем же она была виновата? Ведь всегда только и делала, что занималась семьей, моя бедная хозяйка… Мисс Белла уехала путешествовать одна, а как возвратилась через два года — вышла замуж за мистера Родольфуса. Мисс Мида тогда уже тоже, — Джуня не смогла подавить очередной всхлип, — тоже вышла замуж за своего маггла. О, моя бедная маленькая мисс… Я не знала, переживет ли хозяйка этот позор! А сколько ещё её ожидало…

К счастью, позорное пятно не повлияло на судьбу нашей маленькой Цисси. Господин Абраксас посватал за нее своего сына, и мои хозяева дали согласие. Господин Люциус, правда, был всего лишь на год старше мисс Цисси, а это, доложу вам, госпожа, не очень‑то хорошо. Вот супругу вашей матушки на момент женитьбы было сорок два года — так и следует, я считаю, да, госпожа. Но, к счастью, мисс Цисси с детства умна и рассудительна, и всё у них наладилось с господином Люциусом после свадьбы. Какая страшная беда стряслась в прошлом году! — вдруг сбилась с мысли и заохала эльфиха.

— Давай по порядку, Джунь, — осторожно попросила Гермиона. — Ты жила с Друэллой после свадьбы Maman?

— О да, госпожа Кадмина. Я до последнего дня была рядом с госпожой Дру! Спустя три года после свадьбы вашей матушки мисс Цисси окончила Хогвартс и тоже уехала путешествовать. Она возвратилась через два года и стала, знаете ли, совсем другой. Какое‑то время активно помогала вашему папеньке, выезжала в свет… Потом вдруг опять переменилась, выпросилась у господина Кигнуса снова за границу, а, как вернулась, вскоре вышла замуж за господина Люциуса.

Моя бедная хозяйка, она была так одинока всё это время… У её дочерей долго не рождались дети, не считая, разумеется, госпожи Миды и её девочки от этого маггла. Когда вы появились на свет, госпожа Друэлла расцвела, как саприония в мае! И каким же счастьем стало для моей хозяйки рождение вскоре господина Драко! Она почти не бывала в Блэквуд–мэнор в свой последний год, всё нянчилась с внуками, бедняжка.

Джуня замолчала и крупные слезы, дрожащей поволокой наполнившие её ярко–сиреневые глазища, хлынули по морщинистым щекам.

— Этот страшный, страшный год, — заговорила эльфиха, когда смогла хоть немного успокоиться. — Наш Лорд пропал, и все считали его мёртвым. Начались суды, бесконечные суды и аресты. Господина Ивэна убили мракоборцы, госпожа Белла и мистер Лестрейндж с братом попали в Азкабан.

Хозяйка скончалась здесь, в этом доме, у госпожи Цисси, вечером, после заседания Визенгамота, приговорившего госпожу Беллатрису к пожизненному сроку в Азкабане. Моя бедная госпожа Цисси держалась героиней. Ее супругу ещё грозил суд, на руках двое малышей, всё это сумасшествие кругом — и тут скончалась хозяйка, — эльфиха дрожала, с болью вспоминая те страшные времена. — Она сама закрыла её застывшие глаза, моя бедная госпожа Цисси. — Я тогда ухаживала за вами и господином Драко. Их домовик, Добби, вовсе не умел обращаться с детьми, ему никогда не поручали присматривать за юным хозяином. Я даже не оплакала, как полагается, свою несчастную хозяйку, госпожа Кадмина, — сокрушенно говорила эльфиха. — Ужасные, ужасные времена… После похорон мы с господином Кигнусом уехали в Блэквуд–мэнор по настоянию госпожи Цисси. Я очень хотела остаться, чтобы помочь управляться с детьми. О, как я винила себя потом, когда всем объявили, что вы трагически погибли. Я же не знала, что вас только спрятали ото всех, госпожа Кадмина! Всё думала, что это дурень Добби что‑то напортачил, он вообще не умел обходиться с малышами! О, как же мне было тоскливо. К счастью, хоть господина Люциуса оправдал суд, и мисс Цисси могла жить спокойно. Но у них уже был домовик, и я осталась с мистером Кигнусом в Блэквуд–мэнор.

Тоскливые годы, пустые, бессмысленные… А как пять лет назад не стало хозяина — так я чуть не померла от хандры. Усадьба перешла по наследству вашей маменьке, но она ведь оставалась еще в Азкабане. Госпожа Цисси иногда наведывалась в Блэквуд–мэнор, но очень редко. Я сама следила за опустевшим домом. Это страшно, страшно, госпожа Кадмина. Когда ничего–ничего не осталось. Лишь пустой дом. Одна радость была у меня — что у госпожи Цисси всё в порядке. Только она совсем позабыла старушку Джуню…

Но госпожа появилась через полгода и забрала меня к себе, в это поместье, — горделиво закончила домовиха. — Гадкий Добби, — я всегда знала, что он — никудышный домашний эльф! — бросил своих хозяев, обманом получив свободу. И я стала прислуживать моей хозяйке и её семье. Старая Джуня и не надеялась уж на такое счастье, госпожа Кадмина!

— И тебе нравится жить в поместье? — поинтересовалась Гермиона, до глубины души растроганная преданностью старой эльфихи. — Тебя не обижают здесь?

— Эльф должен хорошо служить хозяевам, в этом его предназначение, — убежденно сказала Джуня. — Как может быть плохо в доме у любимой хозяйки? Госпожа Цисси выросла у меня на руках, она — единственная отрада долгих лет моей жизни! А теперь и госпожа Белла свободна! Ничего, всё наладится, всё будет хорошо. Я верю в это.

Нелегко было служить год назад, когда здесь жили столькие подданные милорда. Они обижали Джуню, но Джуня терпела. Теперь — что же стоит следить за домом, когда тут почти никого? Да и после такой радости, как спасение господина Драко и ваше возвращение, какие могут быть обиды? Я же вас считала мёртвой, мисс Кадмина! А вы вот какой выросли красавицей, какой умницей! И так внимательно слушаете старую глупую Джуню. Ох, госпожа, мне ли не быть теперь счастливой?..

Глава VI: Привкус власти

— Ты знаешь, что такое власть, Кадмина? — спросил Темный Лорд через несколько дней, пристально глядя во внимательные карие глаза своей дочери. — Власть — это то, ради чего стоит жить. — Тихий голос Волдеморта баюкал, проникал прямо в подсознание. — Чтобы действительно иметь ее, нужно почувствовать силу по–настоящему. А для этого нужен страх. Страх других перед тобой, Кадмина. Я хочу, чтобы ты ощутила это дурманящее чувство. Стремление властвовать у тебя в крови. Ты должна осознать свое могущество. Не возражай мне — ты знаешь, что я прав, как бы твой разум не пытался противиться.

— Это совершенно… — испугалась Гермиона.

— Это необходимо, моя дорогая. Прежде всего — для тебя. Ты уже на первой ступени — начинаешь испытывать жажду власти. Теперь нужно сделать глоток. Первый глоток пьянит больше всех последующих…

Гермиона молчала. Жажда власти? В ней? Сейчас? Ничего такого она отнюдь не ощущала… Или нет?

Здесь, в этом доме, Волдеморт, Беллатриса и Нарцисса были несоизмеримо выше её во всех отношениях — старше, опытнее, мудрее, значимее. Они выступали в качестве наставников — а «за» Гермионой оставались разве что Драко Малфой да эльфиха Джуня. Но и Малфой, несмотря на свое положение, знал, или, по крайней мере, Гермионе казалось, что он знал несоразмерно больше о том мире, в который она попала. Даже Джуня и та рассказывала Гермионе то, чего она не ведала раньше. Даже домовиха как будто учила и наставляла.

Выходило, что девушка вставала на самое последнее место. А характер Гермионы не позволял долго оставаться там.

Темный Лорд убеждал её в её же собственной значимости и исключительности, и в то же время Гермионе не перед кем было почувствовать эту исключительность здесь. Она могла бы поиздеваться над Малфоем — но тот выглядел жалким, старался не пересекаться с ней, да и сама Гермиона не ставила перед собой задачи почувствовать приоритеты сложившегося положения.

Просто Волдеморт понимал, что уже настало время для этого, очередного искушения.

— Власть приятнее всего испытывать над тем, кого ненавидишь, — продолжал он, обращаясь к своей дочери.

— Таких теперь не осталось, — горько усмехнулась Гермиона.

— О, как же ты ошибаешься, девочка. Этот мир ими полон. Но нам пока не нужен целый мир. Твоя мать отыскала ту, кто сможет оценить твое новое амплуа по достоинству. Мы не стали копать глубоко — зачем? На самой поверхности плавают очень неприятные личности — по всемирно известному закону… Пойдем, Кадмина, я покажу тебе силу власти.

Внизу, под поместьем Малфоев, раскинулись паутиной настоящие средневековые катакомбы, переплетающиеся лабиринтами и уходящие вглубь, в самое чрево земли. В одной из таких подземных комнат с завязанными глазами лёжа на полу, предстала перед Гермионой ее первая жертва.

Волдеморт стоял за спиной девушки, положив руку на её плечо. Беллатриса с улыбкой устроилась на стуле в углу мрачной камеры. Жертва была без чувств, и первое, что почувствовала Гермиона, увидев её…

— Жалость — не лучший советчик, — вкрадчиво сказал Волдеморт, сжимая её плечо. — Всё в мире относительно, Кадмина. Тебе её жаль? Понимаю. Но подумай — чем она заслужила твое сострадание? Эта женщина ненавидела тебя. Она отравляла твою жизнь, жизнь твоих друзей. Она самовлюбленная и недалекая. Она не ценит в человеке ничего, что ты когда‑либо считала важным.

— Но, если посмотреть…

— О нет, Кадмина, это особый случай. Тут, с какой стороны не посмотри, — всё едино. Можешь ли ты назвать что‑либо, могущее защитить право на существование Долорес Амбридж?

— Ну… Она… Человек.

Беллатриса неуловимо взмахнула палочкой, и две черные полоски ткани, связывавшие глаза и рот пленницы, слетели. Темный Лорд и Белла накинули капюшоны. Короткий блик, и лежащая на полу женщина пришла в себя.

— ТЫ?! — взвизгнула она писклявым голоском, полным яростного возмущения после того, как в панике осмотрелась по сторонам. — Как ты смеешь?!

— Человек, — почти в самое ухо Гермионы прошептал Волдеморт.

— Ты за это ответишь, дрянь! Ты сгниешь в Азкабане, паршивая грязнокровка!!! Получишь Поцелуй дементора! Развяжи меня, немедленно! Какое ты имеешь право?! Я — служащая Министерства магии!..

— Человек, достойный быть человеком.

Гермиона сжала палочку.

— За это ты попадешь в Азкабан! — На губах Амбридж показалась пена. — Где я?! Слышишь, развяжи меня, я узнала тебя! Я…

— Человек, достойный защиты дочери Лорда Волдеморта.

— …маленькая тварь, мразь, что же ты стоишь?!

— Той, в чьих жилах течет кровь великого Салазара Слизерина. Той, что может отомстить сейчас за всё. Драко Малфой рассказал, как сложились ваши с ней отношения… И ты сейчас можешь заставить эту женщину превратиться в грязь. За все те унижения, за всё, что она сделала тебе и твоим друзьям без всякого на то повода… Но, да, она человек. Безусловно, имеющий право на существование…

— Негодяи, подонки, развяжите меня!!! Кто вы такие?! Как вы смеете?! Я ведьма, чистокровная волшебница, государственный чиновник! Вы будете отвечать перед Визенгамотом! Сгниете в Азкабане!!!

— Молчать! — внезапно яростно рявкнула Гермиона.

— Сама заткнись!!! — завизжала Амбридж. — Мерзкая грязнокровка! Следовало научить тебя послушанию ещё давно! Посмотрела бы я на тебя после…

— Силенцио! — прошептала Гермиона, и Амбридж зашевелила губами в негодовании, но уже беззвучно.

— Смотри, — сказала Белла, вставая на ноги. — Есть куда более подходящие заклятия. Круцио!

Едва заметный свет вырвался из её палочки и попал на коротенькую, сосископодобную ногу Амбридж. Глаза женщины полезли из орбит.

— Прекрати! — взвизгнула Гермиона, и Беллатриса тут же отвела палочку.

— А знаешь, что бы она сделала с тобой, дай ты ей волю? — тихо спросила Белла. — С тобой, с твоими друзьями, с твоими назваными родителями? Знаешь, как отплатила бы тебе за спасение? Вспомни!

Перед мысленным взором Гермионы вставали образы прошлого. Пятый курс, бесконечные самодурства генерального инспектора, а затем и директора школы. Бесконечные издевательства над студентами, унижения и моральные пытки… Она не давала им учиться, не давала им говорить, накладывала свои склизкие лапы всюду, чуть ли не на мысли и чувства каждого из учеников; ставила свои глупые, отвратительные табу. Оскорбляла и унижала тех, кого уважала Гермиона… Она напустила на Гарри дементоров, она угрожала непростительным проклятьем несовершеннолетним ученикам. И применила бы его, не обмани её тогда Гермиона! Пришлось унижаться перед этой жабой, пришлось перенести тогда эти пусть и быстрые, но такие обидные и болезненные взгляды близких друзей…

— Власть, Кадмина, — гипнотизирующий голос Беллы вырвал девушку из пучины воспоминаний, — почувствуй власть над теми, кто неприятен тебе. Почувствуй власть над той, что тебя презирает. Покажи ей свою власть. Иди ко мне.

Волдеморт убрал руку с плеча Гермионы, и она сделала несколько неуверенных шагов к матери. Белла подвела девочку совсем близко, и обе опустились на корточки перед пленницей. Одной рукой Беллатриса обхватила свою дочь, а второй легонько сжала палочку, проводя её концом по щеке Амбридж.

— Есть люди, Кадмина, а есть такие, как она, — зашептала Беллатриса прямо в ухо Гермионе. — Есть враги — смелые, преданные долгу, сильные. Мужественные и самоотверженные. Чувствовать власть над такими — величайшее наслаждение. Понимать, что ты сильнее. А сейчас перед тобой совсем иной случай, — Белла опустила палочку в карман и взялась за кисть Гермионы, тоже сжимавшей волшебное древко. Она подняла руку девочки и провела уже её палочкой по лицу Амбридж, остановившись на шее и легонько надавив. Ведомая Беллатрисой рука Гермионы невольно сжалась. — Когда у твоих ног лежит такое существо, ты чувствуешь себя выше. Достойнее. Чувствуешь себя человеком. Я уверена, ты сравнивала эту женщину с жабой, Кадмина, — Белла начала водить рукой с палочкой Гермионы по шее пленницы. — Мерзкая, омерзительная, заполняющая собой всё вокруг. Отравляющая слизью мир, открытый для тебя. Оставляющая на руках бородавки навсегда, — уже совсем шептала Белла. — Такие жабы ползают вокруг человека. Он сильнее, умнее — но он не может ничего сделать. Его уничтожают. Медленно, отвратительно. Вспомни, Кадмина. Вспомни…

Гермиона смотрела в глаза Долорес Амбридж и видела в них все слова, которые та выкрикнула бы, не находись она под заклятием. Видела ненависть, страх, но не зрела мольбы.

— Смотри, Кадмина. Смотри в её глаза. Смотри глубже. Что ты видишь?

— Ее, — прошептала Гермиона. — Ее сущность.

— И как? Скажи, Кадмина, как она тебе?

— Это… ужасно.

— Но она человек, — подал голос Темный Лорд. — Ты сама сказала. Но и ты человек. В этой комнате сейчас останутся два человека, Кадмина. Ты и она. Просто попробуй, что такое сила. Власть. Заставь её просто попросить прощения. Просто извиниться. Не в голос. Прочти в её глазах нужные слова. Когда они появятся — если захочешь — сможешь оставить её. Только не мольбу о смерти, Кадмина, — прощение. Поговори с ней. Расскажи ей всё. Посмотри, как она ответит тебе. И помни, что повелитель и хозяин здесь — только ты. У тебя власть казнить и миловать, ты можешь сделать с ней всё, что пожелаешь.

Послышался шорох, и Гермиона повернулась. Волдеморт вынул из складок мантии какой‑то предмет, похожий на поблекшую от времени старинную корону. Среди витиеватых переплетений потемневшего серебра тускло поблескивали крупные мутные изумруды.

— Хочу, чтобы ты почувствовала себя коронованной властительницей, — ответил на её не заданный вопрос Темный Лорд. Он сделал несколько шагов вперед и водрузил диадему на голову дочери. — Здесь для нее ты — единый правитель. Повелевай.

Тяжелый венец непривычно сдавил виски. Гермиона хотела отказаться от несколько глуповатой и явно неуместной атрибутики, но Амбридж шумно заворочалась на каменном полу, и девушка повернулась к ней.

За спиной послышался хлопок, а за ним ещё один. Беллатриса и Темный Лорд трансгрессировали, и Гермиона осталась в полутемном подземелье один на один с поверженной пленницей.

Она стояла и не отводила взгляда от лица Долорес Амбридж. Странное ощущение поднималось откуда‑то изнутри, медленно подступая к горлу.

— Слышали? — не отрывая от нее глаз, спросила Гермиона. — Слышали, что нужно сделать, чтобы я ушла?

На лице пленницы блеснула бессильная ярость.

— С каждым новым днём, знаете ли, я всё больше понимаю, что mon Pére прав во всём. О чем вы думаете, Долорес? — Гермиона смотрела в эти глаза и всё сильнее чувствовала подступающие обиду и ярость. За всё. — Скажите мне, — прищурившись, процедила она. — Что сейчас в вашей голове, а? Действительно, что бы вы сделали со мной в подобной ситуации?

Глаза жертвы блеснули вновь, и Гермиона вдруг с остервенением и яростью полоснула Амбридж невидимой плетью заклятия. Под рассеченной, испачканной в пыли тканью ядовито–розовой мантии выступила багровая кровь.

Какое странное чувство… Гермиона перевела взгляд в глаза Амбридж. Она чувствовала, как нарастает и расправляет крылья внутри невиданный, никогда ранее не испытываемый гнев.

— Что?! — хрипло крикнула юная ведьма. — Вы сделали бы хуже! Я вижу. Я помню. Вам ведь так нравилось унижать людей! Но только тех, кто беззащитен перед вами, так, Долорес?! Студентов, детей, подчиненных?! Они бывают злопамятны! — выкрикнула девушка, крест–накрест бросая на Амбридж свистящие плети–заклятия.

Бешенная, необузданная ярость застилала глаза. Снова и снова стегая свою жертву невидимым хлыстом, Гермиона задыхалась от неотступного гнева. Она вся отдалась этой мести, этой ярости — исступленной, неудержимой, как вырвавшаяся на свободу стихия.

Вся перемазанная брызгами крови она чувствовала солоноватый привкус на губах, и в эту минуту он казался Гермионе приятным. Часто дыша, девушка стиснула палочку и склонилась над жертвой, заглядывая в её глаза. Тяжелая серебряная диадема съехала с головы и повисла сзади, запутавшись в волосах.

— Не то! Всё не то, профессор Амбридж! — Голос, казавшийся чужим, напоминал шипение. — Я уже пробовала на крысах это проклятье. Попробую теперь на вас. Круцио!

Так странно. Беззвучно, из‑за наложенного Заклятия немоты, будто в старом маггловском кино, стала извиваться у её ног эта женщина. Гермиона стояла и смотрела на нее. Ей не хотелось отводить палочку. Губы дрогнули, и на них появилась презрительная усмешка. Гермиона склонила голову набок, не отводя руки и лишь сильнее стискивая пальцами теплое дерево — от чего только усиливался эффект ужасного проклятья.

— Почему мне не жаль вас, профессор Амбридж? — вслух спросила девушка, сильнее сжимая направленное на жертву оружие. — Что с вами? Вам плохо? — Гермиона прервала пытку и сделала шаг вперед. Ее жертва, исполосованная глубокими сечеными ранами, перемазанная кровью и пылью, тяжело дышала, готовая лишиться сознания. Жалкая. Совсем жалкая. И отвратительная. Гермиона тряхнула головой: оттягивавшая волосы серебряная диадема сорвалась на пол, гулко стукнувшись о вековые камни. Гриффиндорка даже не заметила этого. Она решительно подняла палочку и направила её на изуродованное тело Амбридж. — Авада… — голос дрогнул. Гермиона сглотнула внезапно вставший в горле комок. — Авада, — повторила девушка, чувствуя, как бешеный гнев стремительно потухает. Рука задрожала. — Вот черт! Ава…

— Авада Кедавра! — Блеснула вспышка зеленого света, и тело Долорес Амбридж обмякло на полу. Гермиона вздрогнула и обернулась.

В дверях подземной камеры стояла Нарцисса Малфой, в аккуратной приталенной мантии янтарного цвета, с элегантной прической и волшебной палочкой в руке с безупречным маникюром. Спокойная, будто ничего не произошло.

— Я смотрю, ты продвинулась многим дальше, Кадмина.

— Добрый вечер.

Нарцисса улыбнулась, пряча волшебную палочку.

— Эта женщина не должна быть твоей первой жертвой, — сказала миссис Малфой, бросая презрительный взгляд на тело за спиной Гермионы. — Первая жертва — как первый поцелуй. Посмотри на нее. Она его не достойна! Свою первую жертву убийца запоминает надолго, Кадмина. А такие, как она, не заслуживают памяти.

— Но я думала…

— Нет, девочка, твои родители хотели, чтобы сегодня ты почувствовала силу и власть. Но твоя первая жертва — не это существо. Мы найдем более достойного.

— А кто был вашей первой жертвой, тетя? — внезапно спросила Гермиона. Она старалась не смотреть назад, на то, что осталось от Амбридж: гнев пропал без следа, и к горлу подступал тяжелый и липкий ужас от содеянного злодеяния.

Нарцисса улыбнулась и посмотрела глубоко в глаза Гермионы. Повисла недолгая, но полная значения пауза. А потом Нарцисса тихо сказала:

— Моя дочь.

Глава VII: Силки для «Золушки»

— КТО?!

Нарцисса вздохнула и улыбнулась.

— У Драко была сестра?! — не унималась Гермиона, от неожиданности забывая даже об изуродованных останках на полу камеры.

— Могла бы быть, — после паузы откликнулась её тетя. — Маленьким девочкам свойственно допускать ошибки, Кадмина.

— Вы…

— Ты хочешь услышать эту историю?

— Если…

— О, я могу об этом говорить, — усмехнулась Нарцисса, наклоняясь и поднимая с каменного пола упавшую серебряную диадему, опутанную вырванными каштановыми волосами своей племянницы. — Пойдем, — позвала она, — здесь не лучшее место для беседы.

Закатное солнце клонилось к горизонту. Нарцисса стояла на берегу пруда и смотрела в воду остекленевшим взглядом. Гермиона, переодетая в чистую мантию, устроилась на скамейке и терпеливо ждала. В её сознании шевелились обрывки свершенного зверства, перед глазами стояло искривленное мукой лицо убитой. Откуда же взялся этот дикий, удушающий гнев? От этих воспоминаний хотелось бежать, отвлечься, на что угодно и как можно скорее…

— Я была ребенком тогда, — начала Нарцисса свою историю, и Гермиона вся обратилась в слух, — ещё не окончившей школу молодой девушкой из уважаемой и честолюбивой семьи чистокровных волшебников. Мое будущее было предопределено, но оно мало меня пугало. Я была счастлива. Жила в свое удовольствие и не думала ни о чем плохом.

В мой предпоследний год в Хогвартсе один из малышей–второкурсников нашего Слизерина начал, если можно так выразиться, ухаживать за мной. Он был забавным и милым, меня тронули его преданность и любовь. Можно сказать, что мы подружились с этим ребенком.

В тот год мой будущий муж как раз завершал обучение в школе. Он тогда был поглощен новыми идеями: Белла недавно вышла замуж, и Родольфус привел её к твоему отцу. Вдохновленная, она летом очень повлияла на моего будущего супруга. В свой последний год в Хогвартсе он уже сделал окончательный выбор и вместе с лучшим другом Волденом массово пропагандировал культ твоего отца. После школы они оба, да еще два пятикурсника, Мальсибер и Уилкис, официально вступили в ряды Пожирателей Смерти.

Тем летом и на моей руке появилась змея. — Нарцисса провела ладонью по левому предплечью. — Слушала, не более. Слушала речи Темного Лорда, мне было интересно. Он общался с нами, детьми, на равных; он говорил важные, разумные вещи. Учил нас тому, что не преподавалось в Хогвартсе.

Я знала уже массу проклятий, но применяла их только на животных. И чувствовала себя выше других. Тешила свое самолюбие, темная леди Слизерина…

Она помолчала, задумчиво глядя вдаль, а затем продолжила:

— Промчался последний школьный год, а зимой я отправилась в свой вояж. Так было принято — хорошие девочки из благородных семей несколько лет после окончания школы путешествуют, а возвратившись, выходят замуж. И растят идеальных детей. — Нарцисса вздохнула. — Я вернулась через два года. И в начале лета обнаружила в кругу Темного Лорда того самого мальчика, который ухаживал за мной в школе. Он сам, еще такой юный, на пару с однокурсником просил через старших товарищей об этой великой милости. Кажется, Мальсибер ходатайствовал за них — и высочайшая честь была оказана. Твой отец в то время не чурался даже малолетними подданными, полагая, что за ними будущее и чувствуя, к тому же, приближение открытой войны.

Мой друг подрос и осмелел. У него появился шарм, что‑то такое… Загадочное и интригующее. Он был очень талантливым. Тем летом мы сблизились опять. Сблизились слишком сильно. Ему было семнадцать, мне — двадцать один. Но я начала встречаться с ним. Тайно — он был мне не пара, да и судьба моя давно определилась. Но мне было интересно с ним.

Потом лето кончилось, и он уехал в Хогвартс. А спустя какое‑то время я поняла, что жду ребенка. — Она выдержала паузу, задумчиво глядя вдаль. — Это был конец, Кадмина. Для меня тогда это было равносильно выпитому залпом бокалу яда.

Я написала ему. Нужно отдать должное моему любовнику — он умел принимать решения. Договорился с Дамблдором о временном возвращении домой, якобы из‑за захворавшей матери, нашел какой‑то домишко… Я потребовала у родителей отдыха и уехала, трансгрессировав к нему, как только перестала видеть провожающих меня близких. Мы решили, что для моей безопасности надо родить ребенка. И я родила. На седьмом месяце родила дочь. Маленькую и беззащитную. Ты можешь назвать меня монстром, Кадмина, но я видела в ней только палача моей судьбы. — Гермиона почувствовала улыбку Нарциссы. — Он должен был убить её сам, но этого не понадобилось. Я справилась и так. Я ненавидела это создание — оно заставило меня бояться, страдать, прятаться. Я убила её сама, Кадмина, и получила от этого удовольствие. Когда Северус увидел это, он начал меня бояться. И уважать, как никогда прежде.

— Северус?!

— Моя первая любовь, Кадмина, — усмехнулась миссис Малфой. — Отец моей первой жертвы. И хороший друг семьи в настоящее время. Очень скоро я вышла замуж за Люциуса, но ещё несколько лет не могла забеременеть. А потом небо подарило мне сына. Драко — мое дитя. Самое дорогое, что у меня есть. Но память о моей первой жертве осталась навсегда. Не о дочери — о первой жертве, Кадмина.

— Это…

— Ужасно?

— Нет… Это… Я не знаю.

— И я не знаю. Но одно я знаю наверняка — первая жертва должна быть особенной.

— И кого же вы видите в этой роли для меня? — дрогнувшим голосом спросила Гермиона, перед взором которой снова предстало окровавленное лицо Амбридж.

— Не знаю, — ответила Нарцисса. — Это не мой выбор и даже не выбор твоих родителей. Этот выбор должны сделать Богини Судьбы — только им ведома истина.

* * *

— Ты понимаешь меня теперь, правда, Кадмина? — взволнованно спросила Белла, сжимая руки дочери в своих холодных ладонях. — Это такое острое чувство — власть.

— Я не убивала её, — робко прервала Гермиона. Ее одолевало жалящее чувство раскаяния.

— Знаю. Это сделала Цисси. Всё верно. Но ты почувствовала вкус крови. Он ведь взволновал тебя, да? Не стесняйся своих чувств, Кадмина!

— Я… Я не могу понять, что на меня нашло! Будто наваждение какое‑то. Я… Я, кажется, получала удовольствие, когда мучила её, — с отвращением к самой себе прошептала Гермиона.

— Просто не могло быть иначе! — победоносно откинула волосы её мать, вставая и подходя к окну. — Есть в этом что‑то чарующее, завораживающее… Ощущение силы и власти пьянит, дурманит разум. Его хочется испытывать вновь и вновь. А ещё есть доля щекочущего нервы страха. Будто ходишь по лезвию ножа или стоишь у края пропасти. — Голос Беллы, чувственный и уверенный, почти гипнотизировал Гермиону. Сейчас казалось, что это кто‑то другой, а вовсе не она сама издевался в подземельях над Долорес Амбридж ещё несколько часов назад. — Это красивый страх, — продолжала Беллатриса. — Не трусость, но страх ради самого страха. Хочется большего. Всё большего, — тише добавила она. — Никогда не нужно бояться глаз, Кадмина. Сначала они пугают. Останавливают. От них хочется бежать на край света. Куда угодно. И ты готова сделать всё, только бы не видеть эти глаза — даже вырвать их прочь своими же руками. Но это игра. Избегая смотреть в глаза, ты теряешь главное. Не в том, что можно получить от поверженного, смысл подобной власти. Если шантажист прячется по закоулкам, дрожа от страха, если убийца покрывается холодным потом ужаса — это смешно. Это жалко. Бессмысленно и даже жестоко. Обрекать кого‑то на муки и смерть ради того, чтобы самому пройти через все круги ада? Тот, кто боится глаз жертвы — жалок. Misérable[9]. Именно в глазах красота и смысл de toute cette petite guerre[10]. Не отрывайся от глаз своих жертв. Опасайся даже моргнуть. Лови каждую каплю. Именно в их взглядах se trouve la source du pur délice sensuel[11]. Их нужно собирать в коллекцию.

Белла говорила странным голосом. В нем смешались мечтательность и сила, страсть и убеждение, предвкушение и воспоминания. Это была не маниакальность убийцы, но хладнокровный азарт гурмана, истинного ценителя. Так говорят о дорогом, изысканном вине. Так умудренный опытом коллекционер описывает свои сокровища. Так воспевают произведения искусства, каждую грань красоты, каждый мазок, всякую деталь — легкую, тонкую, незаметную со стороны, недоступную простым смертным. Но затмевающую в глазах знатока всё вопиющее, напускное и поверхностное. Заставляющую дрожать от наслаждения, когда постигаешь её. Снова и снова любоваться одной ею. Когда даже не можешь передать словами всю глубину смысла, всю симфонию значений этой тончайшей черты. Черты, порой, доступной только тебе…

Гермиона слушала, словно в дурмане. Перед глазами вставали воспоминания: искаженное болью лицо старой женщины, её собственная занесенная палочка, невообразимый, нахлынувший, словно цунами, гнев…

Она своими руками истязала человека. Только из‑за нее теперь этого человека нет. Кем бы ни была Амбридж, какое право она, Гермиона, имела судить её? Чем она лучше теперь? И откуда взялось это страшное упоение чужой болью? Ужасно…

А ведь она действительно упивалась страданиями несчастной. И не боялась её глаз… Даже Беллатриса Лестрейндж поначалу хотела бежать без оглядки от глаз своих жертв, а она, Гермиона, спокойно смотрела в эти расширенные пыткой зеницы… И пусть сейчас одно воспоминание о них вселяло ужас, но тогда, тогда, когда ещё можно было остановиться, — не она ли раз за разом снова поднимала палочку и шептала проклятья? Не она ли всасывала каждую каплю чужой боли, смаковала каждую судорогу, пробивавшую тело обреченной жертвы?

Значит и она — такое же чудовище, как её родители? И она может так же хладнокровно играть чужими жизнями? То, что казалось раньше непреодолимым, невозможным для человека — оказалось так легко, так просто совершить. Будто сама природа подтолкнула её на это зверство.

И не сожгла ли Гермиона этой расправой последний ветхий мост назад?

Но если так — почему же так мерзко, так пусто и темно на душе? Почему перед глазами неотвязно стоит искаженная мукой гримаса обреченной? И эти глаза — преисполненные болью омуты, первые в её коллекции…

Из‑за приоткрытой двери соседней комнаты раздался странный скрежет и шорох крыльев. Белла, задумчиво смотревшая куда‑то вдаль невидящим взглядом, досадливо обернулась.

— Да, — рассеянно обронила она. — К тебе тут прилетел совенок.

Взмахом палочки женщина открыла дверь шире. Гермиона заметила на подоконнике высокого окна подскакивающего от нетерпения, взъерошенного и возбужденного Сычика Рональда Уизли.

Заметив девушку, совенок вскинулся и, взмахнув своими крошечными крыльями, полетел к ней. Опустившись на спинку дивана, миниатюрный почтальон протянул правую лапку с привязанным конвертом. Послание было больше него раза в полтора.

Гермиона отвязала письмо и быстро пробежала пергамент глазами.

— Это от Рона Уизли, — странным голосом сообщила она. Внутри шевельнулось что‑то тяжелое, неприятное… Давящее и удушливое чувство вины. — Рон зовет меня на свадьбу своего брата, — Гермиона сжала исписанный пергамент с болью и внезапным острым отвращением к самой себе. Она больше не имела права даже думать о своих друзьях. — Должна ли я написать ему отказ или просто забыть об этом? — вслух спросила девушка.

— Ты должна поехать туда, — невозмутимым голосом ответила Беллатриса. — И не забудь отослать подарок ко дню рождения Гарри Поттера.

— Зачем?! — вытаращила глаза Гермиона. После того, что она сегодня совершила, казалось диким даже думать о возвращении. — Разве не все мосты сожжены?

— Только если ты сама подожжешь их, — пожала плечами Белла. — Но к чему? Неужели тебе не хочется поиграть в том мире, который вдруг раскинулся под твоими ногами? Это очень увлекательно. Кроме того, tu peux faire le pont à ton Papá, Cadmine[12]… Но всему свое время, — она бросила взгляд на часы. — Прости, сейчас я вынуждена покинуть тебя — у меня ответственное, так сказать, задание.

— Куда ты? — рассеянно спросила Гермиона, сжимая в руках письмо и конверт.

— В Азкабан. Но что с твоим лицом, девочка? — Беллатриса присела рядом с ней. — Непроницаемость. Холод. Любые эмоции — внутри, под маской. Для других — всегда статуя. Тот, за кем я сегодня ухожу, сможет дать тебе в этом несколько весьма полезных уроков.

— Что?

— Глупенькая. Ну не сдаваться же я иду, в самом‑то деле! Готовься, Кадмина, сегодня небольшой праздник — в честь возвращения хозяина этого поместья домой.

* * *

Но праздника в ту ночь так и не получилось. Беллатриса вернулась с победой, и всё было бы хорошо, но Люциус Малфой плохо перенес долгий год Азкабана. Его лихорадило, он был слаб, требовал ухода. И, несмотря на ухмылку Волдеморта, Гермиона взялась помогать Нарциссе с этим. Сейчас ей было просто необходимо чем‑то отвлечься, как‑то занять свою голову, чтобы не думать, не оставаться наедине с ужасающими, давящими воспоминаниями.

Уход за больным стал для Гермионы спасательным кругом в той пучине, куда девушка ухнула в подземельях старинного поместья.

Недостатка в хороших зельях в этом доме не было, зато были другие проблемы. Аристократка Нарцисса не привыкла быть сиделкой, как и её спесивый сынок, Беллатриса не собиралась этим заниматься, домовых эльфов не переваривал сам мистер Малфой.

Звать же кого‑то или нанимать сиделку бежавшему заключенному Азкабана было бы просто смешно. На несколько минут воображение Гермионы услужливо нарисовало Темного Лорда у постели больного с маггловским градусником в одной руке и чашкой куриного бульона в другой. Девушке стало так весело, что пришлось искать темный уголок, чтобы озабоченные ситуацией родственники не посчитали её сумасшедшей.

По сути ничего сложного в уходе за больным не было — но уже через два дня Нарцисса превратилась в привидение с огромными синяками под глазами. Именно тогда Гермиона выдвинула свою кандидатуру в постоянные сиделки.

Первое время после расправы над Амбридж она боялась оставаться одна, раз за разом прокручивая в голове ужасающие воспоминания. Они накатывали то и дело, приливами: нет–нет, да и покроется холодным липким потом спина, глаза застелет туман, и в голове застучит тяжелым молотом: убийца, чудовище.

Гермиона не могла понять. Если это зверское упоение чужой болью — наследственность, то почему же она не проявлялась в ней и раньше? Ведь никогда не замечала за собой таких кошмарных устремлений… Влияние окружения? Да, её взгляды на многие вещи пошатнулись, и нельзя было не признать, что Волдеморт пугающе прав во многих своих суждениях. Но бессмысленные жестокие убийства оставались далеко за гранью понимания и оправдания! Должны были там оставаться. Вот только память неотвязно поднимала со дна эти полные муки глаза и это страшное, звериное упоение.

Первые две ночи Гермиона спала без снов. Эльфиха Джуня жалела её и сочувствовала, пыталась успокоить и примирить с действительностью всеми способами, на какие только была способна. Она же (сама или по указанию Волдеморта — Гермиона не знала) поила девушку на ночь безвкусной сиреневой жидкостью, от которой та очень быстро засыпала и не видела сновидений.

Джуня носилась с ней, как с заболевшим капризным ребенком: взбивала подушки, подтыкала одеяла, таскала бесконечные подносы с травяными чаями и заманчивыми яствами; выманивала в огромный парк, где, гуляя с ней в тени многочисленных густых тисов, рассказывала истории о жизни своих господ: в основном вспоминая детство сестер Блэк, Друэллы Розье и Марии Берестенёвой. Домовиха щебетала о беззаботной и счастливой поре каждой из своих любимых хозяек, и истории о быте волшебников, такие простые и домашние, так непохожие на все описания, читанные ранее Гермионой в библиотечных книгах, увлекали девушку и уводили от пугающих, неотвязных размышлений о самой себе.

Все попытки облегчить затрачиваемые на нее труды домовихи разбивались об искреннюю обиду последней на то, что «госпожа не хочет помощи старой Джуни». Эльфиха так искренне и естественно трудилась для своих хозяев, что Гермиона на её примере наконец‑то со всей отчетливостью поняла всю бессмысленность созданной ею некогда ГАВНЭ и всей идеи борьбы за «права» домовых эльфов. Просто она никогда не жила в одном доме с эльфом–домовиком. Школьные эльфы не попадались на глаза — а когда попадались, Гермиона предпочитала делать вид, что не замечает их подобострастного раболепия. Но правда заключалась в том, что некогда пытался вдолбить в её голову Рон — им нравилось жить в рабстве. Они не могли иначе. Они преданно любили своих господ и умирали от тоски, если теряли их…

Иногда Гермионе казалось, что Джуня следит за ней. Когда эльфихи не было рядом, девушка могла пойти куда угодно и заниматься, чем хотела — но стоило ей снова замереть где‑то от волны нахлынувших мыслей, стоило её взгляду остекленеть привычной теперь туманной поволокой — и из ниоткуда неизменно появлялась вислоухая старая домовиха с корзиной изумительных пирожков по затейливому эльфийскому рецепту или очередной историей о том, как за маленькой Мари увязался в роще и чуть было не сожрал там одряхлевший и плешивый старый подгребин[13].

А по вечерам в комнате с камином Лорд Волдеморт сам обращался к вопросам, терзавшим Гермиону; вопросам, от которых всё остальное время пыталась отвлекать её старая верная домовиха. Он не пытался оправдать в глазах девушки её же порыв и не ратовал за справедливость подобной расправы. Он просто рассуждал вслух, озвучивая все те сложные моральные вопросы, которые преследовали Гермиону на выложенных плитняком тенистых дорожках сада, выскакивали из‑за журчащих фонтанов вместе с шикарными белыми павлинами и таились за дубовыми панелями изысканных комнат. Извечную ловушку логики, озвученную бессмертными словами неведомого Гермионе маггловского классика, — «а судьи кто?[14]» — Лорд Волдеморт трактовал по–своему, с холодной и жестокой честностью человека, которому даны сила и власть.

— Да, мы не судьи, Кадмина, но мы имеем силу судить, — говорил он под уютный треск сгорающих в камине поленьев. — В мире суд всегда вершит сильнейший. Любые законы общества — по сути, всего лишь насилие сильных над слабыми, единиц над большинством. Они зачастую жестоки и несправедливы, но их признают, им следуют. Без них рухнули бы сами основы человеческой коммуникации. Ты считаешь расправу над неугодным или неприятным кому‑либо человеком, жестокую и хладнокровную расправу, — бесчеловечной. Но, руководствуясь общепринятыми законами, сильнейшие испокон веков вершат свои не менее жестокие суды. Магглы и волшебники, они запирают людей в клетки, истязают и казнят, измываются много страшнее и длительнее, чем даже самый увлеченный фанатик, виртуозно владеющий заклятием Круциатус.

Вспомни суды инквизиции — ведь в них так часто входили волшебники; посмотри на современные маггловские тюрьмы. Посмотри на замок Азкабан. Наводнить каменные стены полчищем демонов, самых страшных из всего, что только породила тьма, запирать туда людей, заставляя жить в бесконечной муке годами, — и называть это правосудием. Подумай, Кадмина, не будет ли пытка и последующее блаженное безумие или быстрая смерть от безболезненного проклятья более гуманной, нежели такая справедливость?

Но общество рухнет, если не будет страха наказания. И сильнейший правитель будет свергнут, если проявит слабоволие, если простой народ сможет разглядеть в нем человека. Простой человек, будучи «разоблаченным», тут же потеряет силу.

И против инстинктов толпы тоже не устоять никому. В Древнем Риме гладиаторы выходили на арену и убивали друг друга, но вздумай всесильный император, пред коим трепещет каждый, отменить эти кровавые игрища — и жаждущий зрелищ демос[15] взбунтовался бы и смел наимогущественнейшего властелина.

Только бездушный и жестокий правитель способен удержать власть. Справедливый, но лишь высшей справедливостью; могущий не только миловать, но и казнить. Без жестоких казней никто не посчитает милость милостью. Эти субстанции работают только на контрасте.

И если у тебя есть власть — суди, пока можешь; потому что придут другие, кто не побоится осудить тебя. Игнорируя имеющуюся у тебя силу, ты принижаешь слабых — такие материи не должны пылиться без дела, иначе слабый обозлится и заберет твою власть, и тогда пощады от него уже не жди. Имея силу — используй её…

* * *

От бесконечных размышлений над своими поступками и словами Волдеморта Гермиона и сбежала к постели больного дядюшки. Ей очень хотелось хоть чем‑то помочь, оказаться по–настоящему полезной в этом гостеприимном доме. Наконец‑то появилось дело, с которым действительно лучше всего могла справиться именно она.

Гермиона со свойственной ей маниакальностью взялась за выполнение ответственной миссии.

После того как Нарцисса коротко объяснила супругу необыкновенную ситуацию с девушкой, та вступила на вахту.

Старший Малфой был очень слаб и несколько дней даже не мог разговаривать. Вспоминая его прежним, гордым и высокомерным, всегда уверенным в себе, Гермиона снова и снова ужасалась страшным последствиям Азкабана.

Ей было до боли жаль истерзанного дядюшку, столь беспомощного и несчастного сейчас. Люциус Малфой, такой, каким он стал, слишком контрастно не вписывался в несколько чопорную, снисходительно–важную атмосферу, царившую в поместье. У Гермионы сердце кровью обливалось, когда он начинал слабо бредить в забытье или сдавленно стонать, так и не приходя в сознание.

Она раз за разом вспоминала свои нечастые и недолгие встречи с дементорами. Ужасные. Каково провести в этом бесконечном кошмаре целый год? А тринадцать лет? Ее мать должна быть очень сильной женщиной, раз смогла оправиться после такого.

Безумно, до жжения в глазах и горьких комков в горле хотелось помочь мистеру Малфою, поскорее поставить его на ноги. Гермиона почти не спала несколько первых дней после того, как заступила «на пост» сиделки. Она изматывала себя до полуобморочного состояния, забывая обо всём остальном — даже об Амбридж, даже о своих бесконечных сомнениях.

Гермиона неосознанно винила себя в том, что приключилось с Люциусом Малфоем. Себя и весь тот строй, который она так самоотверженно и горячо защищала, за который готова была сражаться до последней капли крови ещё так недавно.

Никто и ни за какие грехи не заслуживает многолетних бесконечных пыток. Может быть, кто‑то из заключенных Азкабана был достоин даже смертной казни. Пусть. Но не такого.

Всё это было слишком ужасно, ужасно и отвратительно. Раз за разом, снова и снова молодая девушка думала об этом и не находила оправдания для тех, кто называл себя «силами света»; кто, обвиняя других в жестокости, допускал подобные зверства, потворствовал им или просто закрывал на них глаза.

Гермиона не задумывалась над тем, почему Темный Лорд позволяет ей просиживать сутки у постели больного, без сна и отдыха, а между тем это не только отвлекло разум девушки от самобичевания, но и более чем надежно подкрепило в подсознании все слова Волдеморта о безжалостной жестокости «светлой стороны», резко настроив молодую гриффиндорку против мракоборцев и их методов борьбы с провинившимися.

Тот овеянный романтичной дымкой мученический ореол, который Лорд Волдеморт старательно ткал вокруг «непонятых и презираемых» Пожирателей Смерти в сознании Гермионы, наконец‑то засиял с полной силой, ослепляя память и логику, затуманивая разум на долгие годы.

А ещё в эти дни старательного ухода и подкрепленного чувством вины бдения юная девушка стала испытывать к старшему Малфою странные чувства: нечто большее, чем просто привязанность к человеку, о здоровье которого она так неусыпно пеклась. Она сама так и не разобралась в своих эмоциях, да и не думала о них в то время — ей просто очень хотелось, чтобы Люциус Малфой поскорее поправился, встал на ноги.

Через пару дней дядя впервые пришел в себя в её присутствии. Было около десяти утра, и Гермиона сидела у окна, наблюдая за тем, как большой белый павлин чинно прохаживается по садовой дорожке неподалеку, когда лежащий в постели мистер Малфой окликнул её:

— Вы сильно изменились со времени нашей последней встречи.

Гермиона вздрогнула и посмотрела прямо в серые глаза своего подопечного. Больше не застланные туманной поволокой, они смотрели с насмешливым любопытством и даже издевкой.

— Вам лучше, мистер Малфой? — дрогнувшим голосом спросила девушка. И тут же неуверенно поправилась: — То есть… Люциус.

Мужчина хмыкнул.

— Забавно слышать такие слова от вас. Ваша жизнь сильно изменилась, не так ли, мисс Грэйнджер? Или вас теперь следует называть иначе? Нарцисса говорила — но я не запомнил…

— Кадмина, — с внезапной холодностью ответила молодая ведьма. — Кадмина Беллатриса Гонт–Блэк.

— Впечатляет.

Она невольно улыбнулась.

Почему‑то Гермиона совсем не так представляла себе тот момент, когда её пациент придет в себя. Не то чтоб она ожидала шквала благодарностей или чего‑то в подобном роде — ну уж никак не предполагала и этой ироничной насмешливости в ослабевшем, но всё равно отдающем сталью голосе мистера Малфоя. От этой неожиданности улыбка у Гермионы вышла немного презрительно–величавой, с замаскированным налетом легкой горечи. Старший Малфой тоже усмехнулся и откинулся на подушку.

— И как вам здесь, мисс Гонт–Блэк?

Гермиона наклонила голову и закинула ногу на ногу. Она смотрела прямо в его глаза — эта игра начинала чем‑то увлекать её.

— Может быть, оставим условности? — вкрадчиво спросила девушка. — Здесь очень мило. Спасибо за гостеприимство. Отличная обстановка, отличные люди.

— Давно ли ты гостишь у нас, Кадмина? — с ударением на обращении спросил её подопечный.

— Уже больше двух недель. Как ты себя чувствуешь? Воды? Чего‑нибудь ещё?

— Отчего вдруг Кадмина Гонт стала такой внимательной к простому смертному? — хмыкнул больной и едва заметно поморщился, на миг прикрыв холодные, насмешливые глаза.

Гермиона встала и, сделав несколько шагов, присела на край его постели.

— Мы же теперь вроде как родственники, дядя. Почему бы мне не поухаживать за тобой?

— У тебя изменился взгляд, — с ухмылкой сказал Люциус Малфой. — Тогда, в Министерстве, на меня смотрела глупая, самоуверенная простачка. А сейчас… У тебя появился шарм.

— Кровь, знаешь ли, — с вызовом бросила Гермиона.

— О да. Кровь — это много.

Они пристально смотрели друг другу в глаза. Молодая девушка очень боялась спасовать в этой внезапно начавшейся игре. Несвойственный ей, но как‑то неожиданно сложившийся образ «плохой девочки» понравился Гермионе. Мистер Малфой не отводил чуть прищуренного взора и странно усмехался. Девушка тоже загадочно улыбнулась в ответ.

Неизвестно сколько времени длился бы этот молчаливый диалог, но скрипнула дверь и в комнату вошла Нарцисса.

* * *

Сильные мужские руки скользили по её телу: талии, груди, ослабевшим, безвольно повисшим рукам. Осторожно спустили шлейки платья… Теплые губы щекотали шею… Теперь руки были где‑то внизу, блуждали по её бедрам, забирались под одежду…

Гермиона часто задышала, прижимаясь спиной к стоящему позади мужчине. Она вся горела. Чье‑то дыхание обожгло щеку, она закрыла глаза, ища губами чужие губы.

Тускловатый свет, серые глаза…

Гермиона проснулась внезапно и резко, отпрянув от лежащей рядом подушки, как от чего‑то ужасного, и чуть не свалилась с кровати. Пару минут она безумно смотрела в пустоту, потом мотнула головой, встряхнула пальцами всклокоченные волосы. Ну и приснится же! Невероятно.

Девушка сглотнула и откинулась на подушку, уставившись в потолок, по которому блуждали неясные тени. Чувствуя, что краснеет, она с силой прижала к разгоряченному лицу холодные ладони.

Что за дикие фантазии?! Надо же было до такого додуматься… Люциус Малфой! Бред какой…

Гермиона перевернулась на бок и посильнее прижала к себе сбившееся в кучу покрывало. Лунный свет ложился на паркет у окна, вырисовывая на нем витиеватые прутики балконной решетки.

Люциус Малфой, конечно, мужчина видный. Всё идет к тому, что он скоро поправится и станет прежним — здоровым, статным, красивым… Мерлин Великий!

Гермиона зарыла лицо в одеяло. В голову лезли совершенно не те эпитеты.

«Во имя Морганы, что всё это значит?! Нет, конечно, он…»

— Пресвятая Дева! — оборвала свою мысль совершенно маггловским восклицанием Гермиона, снова садясь на постели.

Как же получилось, что она вообще думает об этом?! «Фу, извращенка малолетняя!» — сердито подумала девушка, чувствуя на глазах бессильные злые слезы.

А как же Рон? В памяти всплыл образ длинного, нескладного, веснушчатого парня — такого бесконечно родного и милого во всех своих недостатках. Ведь она же любит его? Любит, наверное. Ей нравится быть рядом, она должна поддерживать, приходить на выручку так часто непутевому Рону — и ей нравится помогать ему. Иногда снисходительно, иногда строго, иногда сердито — но всегда любя. А даже если бы не нравилось — ведь он же просто пропадет без нее! Запустит учебу, натворит каких‑то глупостей… Хоть бы в прошлом году — этот бесплатный цирк с Лавандой Браун!

Тогда, понимая, что всё делалось ей, Гермионе, назло, понимая всю глупость своей удушающей ревности, — она всё равно неистовствовала. Потому что только она могла правильно ухаживать за Роном. Потому что она слишком многое уже вложила в него. Потому что она прекрасно знала, что он без нее пропадет. И тут эта выскочка… Браун ведь только шуточки да поцелуйчики, — Гермиону передернуло, — а на деле никто, кроме нее самой, не сможет выдержать вздорный характер Рона.

Да, Гермиона ревновала. Значит, она действительно любит? Не просто по–приятельски? Ведь не ревнует же она Гарри к Джинни? А с Роном было так хорошо в последние месяцы… Он даже умеет быть милым, ласковым… Или пытается — и тогда ему нужно просто помочь, только так, чтобы он не злился, чтобы не ранить его самолюбие — но чтобы всё получилось хорошо.

Рон замечательный, несмотря на то, что ни разу не написал ей с тех пор, как они расстались на станции Кингс–Кросс в конце июня (приглашение на свадьбу — не в счет). Можно понять. Лето, война, перспектива расставания с близкими, суета из‑за надвигающейся свадьбы брата, жизнь в кругу стольких орденовцев… Мало ли что. Можно понять.

Ведь Гермиона почти решила не обижаться на Рона за это.

И ещё решила сама не писать ему. Но и дуться она не будет! Почти. В сущности ведь от Рона этого можно было ожидать — ничего странного. Да и сколько они там не виделись?..

Гермиона всё равно очень любит Рона. Любит заботиться о нем. Гермиона вообще любит заботиться… О тех, кому это нужно, о тех, кто по–другому не сможет, о тех, о ком больше некому позаботиться…

Ей было приятно ухаживать за мистером Малфоем в эти дни, видеть результаты своих трудов. Ему стало намного лучше — и в этом далеко не маленькая заслуга Гермионы…

Снова обрывки невообразимого, абсолютно немыслимого сна встали перед глазами. С упорной навязчивостью.

Рон очень далеко… Намного дальше, чем был когда‑либо — теперь. И кто знает, что вообще будет дальше… И ещё Рон, кажется, больше не нуждается в ней, раз уж не удосужился написать даже пары коротких писем…

«Но я ведь всё равно его люблю», — упрямо заметило смущенное сознание.

«Да ладно… Люблю… Но о чем хочу, о том и мечтаю», — обиженно отпарировала Гермиона себе же, ложась на бок и обнимая подушку с невольной нежностью. Она закрыла глаза и попыталась вернуть развеявшийся сон, но ничего не выходило. Вместо этого странные, совершенно несвойственные ей фантазии самовластно оккупировали сознание девушки, до самого утра беззастенчиво поддразнивая неискушенное воображение. И Рону Уизли в них места не было.

Только к рассвету Гермиона забылась вожделенным сном.

* * *

На следующий день завтракали всей семьей, исключая Темного Лорда и Драко Малфоя, в просторной столовой поместья. Хозяин дома выглядел вполне здоровым, хотя излишне бледным — но, как отметила Гермиона, это ему несказанно шло. Отметила и тут же разозлилась, уткнувшись в тарелку и усердно приступив к разрезанию отбивной.

«О чем это вы думаете, мисс Грэйнджер?! — сердито пронеслось в её голове. — Совсем крыша поехала?! Это уже не смешно!»

Гермиона подняла на дядю взгляд, и по коже пробежала дрожь. Она снова уставилась в тарелку.

«Всё. Финиш. Ты сошла с ума и ничто тебе не поможет».

Девушка опять вздрогнула, поймав на себе посторонний взгляд. Подняла глаза и встретилась с его глазами. Что это он так на нее смотрит? Хм…

«Спокойно, Кадмина, спокойно…»

Гермиона усмехнулась. Уже не первый раз она ловила себя на том, что порою мысленно обращается к себе по этому имени.

Не сдержалась и снова быстро посмотрела на мистера Малфоя.

«Катастрофа», — подвела девушка печальный итог и чуть не подавилась жареным горошком.

Глава VIII: Поручение

«Не думать о Люциусе Малфое, не думать о Люциусе Малфое, не думать о Люциусе Малфое, не думать, не думать, не думать…»

Гермиона вся извелась за этот день. О, чего её воображение только не вытворяло, вгоняя свою обладательницу в краску! Подлинное помешательство! Стоило дать волю бесстыжему сознанию, и оно перешло всякие допустимые границы… Гермиона злилась на себя, искала «научные объяснения» собственных эмоций — даже находила их, но от этого вовсе не становилось легче.

Позабыть об этой новой неожиданной паранойе девушке удалось только вечером, беседуя у камина с отцом.

Они немного поговорили о вечных истинах, а потом Волдеморт затронул тему, которой Гермиона опасалась с самого начала.

— Ведь ты же едешь через несколько недель на эту свадьбу, верно, Кадмина? — задумчиво начал он.

Девушка вздрогнула и немного смешалась. На фоне всех последних событий мысли о возвращении в былую реальность, о предстоящей встрече с друзьями перестали посещать её, сколь бы странным это не казалось. Всё происходящее напоминало сон — со своими правилами и законами, со своей другой, отличной вселенной. Даже принимать решение никто не требовал — и Гермиона каждый раз обещала себе «осмотреться» ещё немного.

А потом была Амбридж. А теперь — мистер Малфой.

Перед «возвращением назад» выбор нужно будет сделать окончательно. Но ведь это значит… Рассказать не только о том, что Орден Феникса и Гарри не видят подлинной изнанки, не понимают и не пытаются понять своего противника. Не только постараться открыть Лорда Волдеморта с другой стороны тем, кто, возможно, внемлет её словам и поймет, кто сможет помочь переменить эту неправильную, безумную ситуацию; сможет, как теперь она, узреть смутную и призрачную тень компромисса. Нужно только хорошо, очень хорошо подумать над этим, чтобы было что предложить и умеющим слушать членам Ордена Феникса, и своему грозному родителю.

Но не только об этом придется поведать возвратившейся Гермионе. Ещё рассказать об Амбридж. Всю страшную правду о самой себе.

Темный Лорд отпускает её. По большому счету, она могла бы и не вернуться к нему потом. Но он отпускает её всё равно.

А отпустят ли её так же Орден Феникса и Гарри, расскажи она им всё? Станут ли слушать, пытаться понять? А если она не сможет их убедить, дадут ли ей такой же выбор? Возможность определить свою судьбу самостоятельно?

Потому что Гермиона не хотела, совсем не хотела уходить навсегда. Ещё столько всего нужно понять, узнать… разобраться. И в самой себе — тоже.

Но нельзя же бродить неприкаянной от лагеря к лагерю… Нужно всё обдумать, остаться наедине с собой и наконец‑то всё для себя решить. Сегодня же.

Просто слишком много перемен. Слишком сразу.

— Если ты против, — неуверенно сказала Гермиона вслух, поднимая глаза на Темного Лорда.

— Нисколько, — странно усмехнулся ее отец. — Когда?

— Семнадцатого августа, — отрапортовала девушка, уже понимая, что этот разговор не столь безобиден и прост.

— Замечательно, — качнул головой Волдеморт. — Твой юный друг Поттер тоже будет там, верно?

— Вероятнее всего, это так, — осторожно кивнула Гермиона. Она внезапно и резко ощутила себя стоящей на лезвии ножа, причем в балетных пуантах, которых никогда раньше не надевала. Без страховки, без тренировок — а внизу, далеко–далеко внизу, — зловещие клыки битых стекол в пучине бездны. Дыхание пропало, сердце перестало стучать. Только «не смотреть вниз» — не думать о возможных последствиях. Только не оступиться.

— Кадмина, я могу дать тебе поручение? — прищурился Волдеморт, а его голос прозвучал будто откуда‑то издалека.

Один раз громко стукнуло сердце.

— Даже не так, — продолжал Темный Лорд. — Я поведаю тебе кое‑что, а потом ты сама решишь, что делать с этой информацией.

Гермиона утвердительно улыбнулась, пытаясь выдать свою гримасу за естественность. Она не боялась этого человека, слишком умело он построил свои отношения с ней. Но она боялась себя — потому что переставала узнавать в зеркалах девушку, которую знала раньше. А это новое существо с холодными глазами было непредсказуемым, оно совершало странные поступки, в нем просыпались неведомые раньше желания. Оно было способно, Гермиона чувствовала это, сделать то, чего она никогда не смогла бы себе простить. Но кто из них двоих при этом прав, девушка уже не знала.

Зато чуяла — эта «просьба» приблизит неизбежный час выбора. Наивно было верить в то, что оный можно и не совершать…

— Один из Хоркруксов, — начал Волдеморт, пристально глядя в её глаза и своим голосом прорываясь сквозь холодное оцепенение, охватившее сознание и тело Гермионы, — тот самый, похищенный из пещеры, — говорил он, — хранится сейчас в доме Блэков, на площади Гриммо.

Гермиона резко очнулась, хлебнула воздуха, который некоторое время забывала вдыхать, и только сейчас уловила суть говоримых ей слов. Она вся обратилась в слух.

— Я долго ломал голову, — продолжал Темный Лорд, — куда Регулус мог деть медальон Салазара Слизерина — настоящий Хоркрукс. И совсем недавно мы с Беллой хорошо подумали и вспомнили о нем. Она вспомнила. Но проблема в том, что дом номер двенадцать уже не принадлежит Блэкам. Его хозяин ныне — Гарри Поттер. Дабы избежать лишнего внимания я хотел бы, чтобы медальон Слизерина вернула владельцу — или оставила для себя — именно ты.

Гермиона вздрогнула.

— Именно тебе предстоит определить владельца этого артефакта, Кадмина, — тихо повторил Темный Лорд после короткой паузы. Они встретились взглядами, и Гермиона опустила глаза в пол. А вот и выбор. Более чем решающий. — Ты очень умная девушка, — продолжал между тем Волдеморт, оторвав испытывающий взгляд от своей собеседницы и поднимаясь на ноги. — Найди способ заставить Гарри Поттера привести тебя в тот дом. Окаянный старик умер, и Хранителями Тайны Ордена Феникса стали все, кто был в нее посвящен, в том числе и Северус. Но мне кажется неразумным тревожить осиный улей без нужды. Попробуй сначала ты. Найди медальон сама. А там и определишь, кому хочешь отдать его. — Гермиона готова была поклясться, что уловила лукавые нотки в его голосе. — Мне или Гарри Поттеру. Или оставить себе до тех пор, пока не решишь эту задачу.

— Как я узнаю медальон? — сглотнув, спросила она, не поднимая глаз от пола.

— Узнаешь, Кадмина. Белла полагает, что он где‑то в гостиной, она вроде бы помнит его. Там есть застекленные шкафчики с разными семейными ценностями, их веками не трогают и пальцем. Расспроси на досуге подробнее. А изображение этой вещицы покажу тебе позже я.

— Сделаю всё, — сдавленно прошептала юная гриффиндорка странным голосом. Вот опять неизбежность выбора, ставшая ещё более вопиющей, отлетела куда‑то вдаль на необозначенный, безграничный срок. — Всё, что в моих силах.

— Не сомневаюсь.

Темный Лорд поймал её взгляд, пристально посмотрел в глаза. И внезапно покраснев до самых корней волос, Гермиона вся осела в глубоком кресле, уставившись в пламя камина, которое, казалось, подернулось пеленой.

Медальон Слизерина, необходимость выбора, грядущая встреча с Гарри и Роном… Всё отошло на второй план и в эту минуту было забыто, как только она с ослепляющей очевидностью поняла, что все сегодняшние фантазии с участием мистера Малфоя скрыть от Темного Лорда не удастся.

— Любопытно, — усмехнулся её не в меру проницательный собеседник. — Какие мысли блуждают в твоей прекрасной головке, Кадмина Беллатриса!

— Я не… — окончательно потерялась девушка, съеживаясь сильнее. — Это я так…

— Неприятно, понимаю. Есть мысли, которые ты должна уметь скрывать даже от меня. Пора бы научиться этому, Кадмина. Я позабочусь. Белла… Впрочем, лучше поручим это профессионалу. Ну а что до того, что скрыть уже не удалось…

— Не знаю, что на меня нашло! — с нотками отчаяния выпалила Гермиона и, сжавшись от стыда, покраснела ещё больше. Неужели он сейчас видел всё, о чем она думала за этот день?! Казалось, ей уже никогда не удастся оторвать взгляд от пола. — Я постараюсь, — с трудом выдавила девушка, — постараюсь никогда…

— Ну что ты, — хмыкнул Волдеморт. — Зачем? Пользуйся силой — умей брать то, что понравилось.

* * *

— У тебя есть два пути, Кадмина.

Гермиона, смущенная и слегка подрагивающая, не отрываясь, смотрела в огонь, пока Темный Лорд «путешествовал» из угла в угол по комнате. Этот совершенно дикий разговор ввел её в состояние, похожее на транс. Гермиона боялась даже попытаться осознать происходящее. Что он говорит? Зачем он говорит это? Неужели действительно допускает мысль, что…

Да как же можно говорить об этом с ней?! Нет, не то. Как она может говорить об этом с ним?! Впрочем, она и не говорила. Она молчала, оглушенная, обескураженная и… заинтригованная. Неужто действительно у её безумной фантазии есть какой‑то шанс воплотиться в жизнь?..

— Твое новое амплуа, как мне кажется, понравилось Люциусу, — вещал Волдеморт, не обращая никакого внимания на пришибленное состояние Гермионы. — Однако у него есть голова на плечах. Ты моя дочь… Этим могло бы быть всё сказано, но, Кадмина, ты очень привлекательна…

О, Мерлин Великий, Отец Магии и Колдовства!

Гермиона стала пунцовой и вжалась в кресло. Сейчас ей хотелось быть где‑нибудь далеко–далеко отсюда и обязательно — в полной темноте.

— Это я тебе как мужчина говорю, — продолжал Темный Лорд, и — или ей показалось? — пламя в камине слегка поугасло. — Но, — продолжал «мужчина», — прими совет: сейчас — красная, смущенная, нерешительная… Это тебе не идет. Помни, что говорила Белла. Холод. Величественная маска. Под ней всё что угодно тебе, снаружи — мрамор. Если на маскараде хоть на секунду ты обнажишь лицо — тебя узнают и дальше в игре не будет смысла. Нужно научиться носить маску правильно. Когда есть цель — учиться много проще. Ты нашла себе цель. Учись, Кадмина. Это первый вариант, который я бы тебе и посоветовал, — деловито закончил он. — Есть второй… Надень как можно меньше одежды, позаботься о ночлеге для Нарциссы где‑нибудь подальше отсюда и примени власть, которой ты уже наделена.

Понадобилось много сил, чтобы не зажмуриться, не убежать, не отвернуться, а сидеть и продолжать пялиться в огонь.

— Но тут свои подводные камни, — как ни в чем не бывало, продолжал Волдеморт. — Во–первых, власть применять ты уже научилась, теперь нужно бы попробовать себя в играх с маской на лице. Кроме того, ты ещё юная девушка — не каждая в твоем возрасте способна на… подобную смелость. А потом может быть обидно. Кадмина Беллатриса, ты слышишь меня?

— Угу.

— Сила. Сила и самообладание.

«Да будь всё трижды про́клято!» — стрелой пронеслось у нее в голове. И Гермиона, глубоко вдохнув, едва заметно улыбнулась уголками рта и подняла взгляд на Волдеморта.

— Я слышу тебя, — сказала она ровным голосом, глядя, не мигая, в его красные глаза. Что‑то странное дрогнуло внутри у молодой девушки: упрямая уверенность, что она может добиться всего, если возьмется за это с умом.

— Великолепно, — одобрительно кивнул Волдеморт. — Ты быстро учишься, и мне нравится это. К слову, об учебе. В гостиной ожидает гость, я хочу, чтобы ты спустилась и познакомилась с ним.

— Кто он?

— Внизу узнаешь.

Гермиона поднялась.

— Не забудь свою маску, Кадмина.

* * *

Девушка вышла из комнаты, как ей казалось, величаво, но таки упустила мнимую маску прямо по ту сторону двери. Прижавшись к дереву спиной, она глубоко втянула носом воздух и зажмурилась. В голове совершенно пусто, нужно сесть и подумать… Скорее всего, признать, что она окончательно сошла с ума.

— Кажется, кто‑то начал понимать, что такое Темный Лорд, — насмешливо сказал ленивый голос, растягивая слова. Гермиона вздрогнула и вскинула глаза. Перед ней стоял Драко Малфой и нагло ухмылялся. Совсем как в школе.

Гермиона видела Малфоя в этом доме редко — вероятно, он сам старался не пересекаться с ней с их самого первого общего обеда, едва не завершившегося скандалом. Этого хватило, чтобы понять, как пламенно он её полюбил. К счастью, в кавычках.

Гермиона мотнула головой и одарила кузена совершенно непроницаемым взглядом. Таким, что Волдеморт, пожалуй, мог бы гордиться своей ученицей в эту минуту.

— Кажется, кто‑то много себе позволяет, — холодно заметила она, вздергивая левую бровь. В юной гриффиндорке свою змеиную голову подняла ужаленная гордость. — Ты прав, я поняла, что такое Темный Лорд, — ядовито проговорила девушка, — и, поверь мне, тебе лучше никогда не проникнуться этим до конца. Ты надоел мне в этом доме.

— ЧТО?! Ты здесь…

— Точно подмечено, — перебила Гермиона. — И буду столько, сколько захочу. И ты тоже здесь и тоже будешь здесь столько, сколько я захочу.

— Я… Тебя…

— М? — Гермиона поднялась и сделала шаг ему навстречу. — Что? Видишь дверь? — дернула плечами она, указывая на комнату с камином. — Иди, пожалуйся на меня.

— Да я…

— Тихо, — перебила Гермиона. — Тихо. Иди, Малфой, не заставляй меня злиться. Я очень хорошо отношусь к твоей матери, но нервишки шалят — новое место, понимаешь ли. Смотри, не попади под горячую руку!

И она невозмутимо пошла к лестнице, готовая в любой момент отбить летящее в спину проклятье. Но его не последовало.

…В гостиной обнаружились Беллатриса, Нарцисса и симпатичный мужчина не многим старше тридцати лет, в темной мантии поверх делового костюма. Это был среднего роста брюнет, моложавый, волосы чуть длиннее среднего, кожа загорелая, на щеках — легкая небритость. Держался незнакомец непринужденно и в принципе Гермионе сразу понравился. Когда она вошла в гостиную, все трое повернулись навстречу, а Беллатриса встала.

— Познакомьтесь, — сказала она. — Моя дочь, Кадмина.

— Темный Лорд говорил мне. Мисс, — мужчина подошел к Гермионе и поцеловал её руку. Девушка усмехнулась.

— Вы?..

— Генрих Саузвильт, к вашим услугам.

— Мистер Саузвильт будет твоим преподавателем, — сказала Нарцисса.

— Не понимаю, — удивленно сощурилась Гермиона в ответ.

— В Хогвартсе, — пояснила Белла. — Месяц назад мистер Саузвильт получил место профессора защиты от Темных искусств.

Девушка поперхнулась и, подняв брови, посмотрела на свою мать.

— Я возвращаюсь в Хогвартс?!

— Разумеется, — удивилась та. — Или образование тебя больше не интересует? Со всеми идеологическими недостатками Хогвартса, к системе обучения у них очень серьезный подход. И полученные знания внушительны. А с мистером Саузвильтом ты продолжишь инкогнито изучать заклятия, которым сейчас обучает тебя милорд.

— Х–хорошо, — через пару секунд кивнула Гермиона. Она ещё не совсем отошла от неожиданности. — Очень приятно познакомиться, — обратилась девушка к Генриху.

— Взаимно.

В гостиную спустился Люциус. В голове Гермионы мигом взорвался вихрь сбивающих друг друга мыслей.

«Волдеморт действительно считает возможным… По–настоящему реальным… О Моргана, какая глупость! Бред! Но если бы… И тогда… Я… Мы…»

Подростковое воображение мигом нарисовало ужасающе неприличную картину. Гермиона зарделась.

«Развратница, — подумала она. — Ну и ладно. Хочу и мечтаю. Нет, нельзя… Ещё не хватало mon Pére увидеть э…э… это. Всё, конец!»

Тем временем Саузвильт и Люциус обменялись рукопожатиями, и Нарцисса пригласила всех к столу.

* * *

«Так дальше продолжаться не может! — сердито думала Гермиона. — Нужно забыть эту невообразимую глупость навсегда. С другой стороны, сдаваться… Мерлин, это же не капитуляция, это здравый смысл!»

Но Темный Лорд посчитает, что она сдалась из‑за трусости, слабости… «Учись брать то, что понравилось» — тут же вспомнились Гермионе слова Волдеморта. — Ну как же так?!»

«Бери то, что понравится. И как, позвольте вас спросить?! Ну нет — ни в жизни я этого не спрошу. Ах, но если бы только действительно было возможно… Если на одну маленькую секундочку представить, что…»

Поддавшись дурацкому порыву, Гермиона залезла в шкаф и переоблачилась в самое симпатичное, на её взгляд, платье, а сверху накинула черную шелковую мантию.

Получилось просто замечательно. Из зеркала на Гермиону смотрела молодая и красивая девушка в элегантной черной одежде, с непривычной аккуратной прической и большими карими глазами. Гермиона улыбнулась ей и, затаив дыхание, вышла в коридор.

— Как самочувствие? — спросила девушка, заглядывая в комнату Люциуса Малфоя.

— Чем обязан?

— Соскучилась, — отрезала Гермиона, поражаясь собственной наглости.

Люциус хмыкнул, а девушка вошла в комнату и удобно устроилась на мягком подлокотнике кресла.

— Как здоровье? Я ведь порядочная сиделка и ещё долго буду это спрашивать.

— Великолепно. — Люциус сел на кровать, с ухмылкой глядя на нее. — Итак, ты сегодня познакомилась со своим учителем?

— Да.

— Тебе достаточно повезло — Саузвильт отличный специалист в Черной магии.

— С каких пор?

— Прости?

— С каких пор он «в Черной магии»?

— Пожирателем Смерти Саузвильт стал более семи лет назад.

— А ты? — закинула ногу на ногу Гермиона. Она улыбалась, глядя ему в глаза.

Ответить Люциус не успел — скрипнула дверь, и вошел Драко Малфой, тут же застывший на пороге, стиснув зубы. Подавив внезапно вскипевшую ярость, Гермиона перевела на него уничтожающий взгляд.

— Ты здесь, — отметил Малфой её присутствие.

— Мисс, — вдруг добавила Гермиона и посмотрела на Драко с вызовом. — «Вы здесь, мисс», — это вырвалось само собой, и впоследствии она не смогла бы объяснить, как такое получилось. Просто очень хотелось сделать постылому Малфою какую‑нибудь гадость, особенно после этого его пренебрежительного «Ты здесь» в присутствии дяди. — Хочу, чтобы ты обращался ко мне почтительно, — уверенным голосом заявила Гермиона и дерзко посмотрела во вспыхнувшие бешенством узкие глаза младшего Малфоя.

— Какого…

— Драко, — сердито перебил сына отец.

— Спасибо, Люциус, — злорадно улыбнулась юная гриффиндорка, не переводя взгляда с накаляющегося на глазах подростка. — Думаю, ты отлично объяснишь ему, почему следует слушать кузину Кадми.

Старший Малфой кашлянул, и Гермионе показалось, что он подавил смешок. «Черт, что этот гоблин тут стоит?!» — сердито подумала девушка, опять глядя на Драко.

— Я поговорю с ним, Кадмина.

— Да, — очаровательно улыбнулась она, но глаза всё равно сверкнули от гнева. — Хорошо. Я зайду позже.

Гермиона вышла, закрыла дверь и, со свистом выдохнув воздух, прислушалась.

— Какого дьявола эта грязнокровка так с тобой разговаривает?!

— Драко, Кадмина — да, Кадмина, успокойся, — столько же грязнокровка, сколько и мы с тобой. Тебе следовало бы подружиться с ней — девушка она горячая, попадешь в ряды её врагов, и тебе сильно не повезет. Кроме того, она очень изменилась — я никогда не узнал бы в ней теперешней ту Гермиону Грэйнджер.

Наследница Темного Лорда победоносно улыбнулась и почти в танце влетела в свою спальню.

С ней происходило что‑то странное, не совсем понятное и волнующее.

Это было чем‑то похоже на то состояние, которое овладело девушкой на четвертом курсе в конце осени, когда начали завязываться её романтические отношения с Виктором Крамом. Странное ощущение чего‑то недозволенного, тайного, но вместе с тем желанного и волнующего тогда всецело овладело её разумом, мешая учебе, внося смуту в отношения с друзьями, которые, она понимала, отнесутся к её поведению с осуждением. И это добавляло особого очарования новому, незнакомому чувству, обуявшему тогда Гермиону. До памятного Святочного бала, открывшего их отношения, она встречала Виктора со странным трепетом, особенно прилюдно: невольно следя за тем, чтобы никто не узнал, не заметил, не подумал чего‑нибудь лишнего… Это ощущение тайны, ласкающее самолюбие понимание того, что никто не может и помыслить о её секрете, что никто не ждет от нее подобного, волнующие мысли о том, как бы удивился каждый, прознай о происходящем, — очень нравились Гермионе.

Ещё бы, каково: заучка Грэйнджер и знаменитый ловец сборной Болгарии по квиддичу, участник Турнира Трех Волшебников Виктор Крам!

Да, Гермиона показала тогда всем, на что она способна.

А заучка Грэйнджер и шикарный, своевольный, холодный Пожиратель Смерти, правая рука Лорда Волдеморта, Люциус Малфой?..

Эпитет «шикарный» привязался к дядюшке сам собой, да так ловко, что Гермиона в своих размышлениях даже не заметила этого… Да, она на многое способна! А почему бы и нет? Неужто не добьется поставленной цели? Может быть, Волдеморт просто подшучивал, проверял её?

Ничего, захочет — и сможет удивить даже самого Темного Лорда! Многие ли могут похвастаться подобным?..

И всё бы хорошо, всё бы отлично, если бы только не тетя Нарцисса, которую Гермиона успела по–своему полюбить.

Как‑то так получилось, что о Роне увлеченная гриффиндорка даже и не вспомнила…

Глава IX: Гермиона начинает и выигрывает

Перечитав послание, девушка сунула его в конверт и привязала к лапке совы. Птица ухнула и вылетела в окно.

Чья‑то рука легла на плечо и, подняв глаза, Гермиона увидела Темного Лорда.

— Я размышлял над твоей проблемой, — произнес он, и добавил, когда девушка вздрогнула: — Не той. Точнее, не совсем той. Речь идет о твоем неумении скрывать свои мысли от владеющих искусством легилименции. В нынешнем положении… — я о статусе моей дочери, что‑то твое увлечение перерастает в манию! — …в нынешнем положении это попросту опасно. С сегодняшнего дня и до шестнадцатого августа, а потом когда судьба соблаговолит, ты начнешь учиться окклюменции. Для этого я пригласил к нам человека, который достоин высшей награды в этом деле. Того, кто даже меня порой одолевает в играх с сознанием.

— Ты говоришь…

— Бывший преподаватель зельеварения опять выступит в роли учителя.

* * *

— Да, мисс Грэйнджер, не думал увидеть вас вновь, тем более здесь.

— Я тоже, пр… — Гермиона запнулась на миг, легонько сжав зубами нижнюю губу, — Северус, — закончила она, смотря прямо в черные глаза Снейпа.

— Забавно, — отметил он. — Ну что же. Темный Лорд просил обучить вас мастерству окклюменции. Надеюсь, что тут вы преуспеете так же, как и во всем остальном, мисс Грэйнджер.

— Кадмина. Называй меня так.

Говорить с ним так фамильярно было ужасно тяжело — тяжело почти физически, каждое слово давалось с трудом. Но сейчас все свои силы девушка тратила на то, чтобы этого не показывать.

Не отводя взгляда от Снейпа, Гермиона сделала несколько шагов к столу с небольшим каменным Омутом памяти и, легонько коснувшись палочкой виска, уронила в чашу не предназначенные для посторонних мысли. Снейп усмехнулся, а девушка отошла от чаши и присела на стул.

— Прошу. Я вся во внимании.

Гермиона Грэйнджер всегда схватывала на лету — и эта её черта полностью передалась Кадмине Беллатрисе. Учитель был поражен успехами своей ученицы уже после первого занятия.

В течение следующих четырех дней Гермиона наловчилась отбиваться от Снейпа в пяти из десяти случаев, хотя обмануть Волдеморта ей пока не удавалось.

Помимо ежедневной теперь практики наследница Темного Лорда перевернула свой новый гардероб и при помощи Беллатрисы и Нарциссы каждый день удивляла всех обворожительным внешним видом.

— Следи за тем, чтобы занимать её, Белла, — говорил Волдеморт своей верной приспешнице. — Она должна постоянно изумлять саму себя. Полностью изменить всё то, к чему она привыкла, создать сказку для принцессы, переменившейся в один миг. Кровь возьмет свое, нужно только постоянно питать её самолюбие. Сделайте из нее красавицу, чтобы перестала узнавать себя в зеркалах. Это совсем не сложно. Увлечь воображение… И ещё сильнее привязать к новому для нее миру. Люциус здесь пришелся очень кстати. Я с ним поговорю. А вы с сестрой следите за её внешним обликом. Это весьма немаловажно…

Гермиона с радостью отметила — молясь о том, чтобы воображение в этом случае отдыхало, — что дядюшка стал на нее поглядывать и довольно часто.

Вечером, тринадцатого августа, засидевшись в библиотеке, она столкнулась в коридоре со старшим Малфоем и получила возможность провести маленький эксперимент.

— Прости, — прошептала с придыханием Гермиона.

— Что делает наша гостья в темных коридорах в столь поздний час? — иронически хмыкнул мужчина в ответ.

— Возвращается из библиотеки, — улыбнулась девушка, не делая шага назад, хотя после столкновения почти что прижимала дядю к стене.

— Чем же увлеклось твое воображение?

Сердце забилось быстрее, но тут до Гермионы дошло, что он спрашивает о книге, которую она читала.

— Черной магией, — со значением ответила наследница Темного Лорда. — Столько интересного можно узнать, когда развязаны руки.

В полумраке коридора Гермиона видела его серые глаза, скудно освещённые луной из далекого окна. Она, не отрываясь, смотрела в них.

— Мало времени осталось, — после полуминутного молчания сказала девушка тихо. — Приходится уезжать — жаль тратить время на сон.

— О да, ночью можно найти себе куда более любопытные занятия.

— Много любопытных занятий, — сказала Гермиона, чуть подаваясь вперед.

— Кадмина, что ты делаешь? — тихо спросил мистер Малфой.

— М–м-м?

Он поднял руку и легонько провел тыльной стороной ладони по лицу и шее своей собеседницы. Гермиона почувствовала мурашки на спине. Дядя дотронулся указательным пальцем до её губ, лишь легонько касаясь кожи.

— Ты понимаешь, что делаешь, Кадмина? — тихо спросил он, чуть наклоняясь, чтобы говорить ей в ухо. — Твой отец…

— Северус говорит, я преуспеваю в окклюменции.

— Не сомневаюсь в этом, — прошептал Люциус, коснувшись губами её кожи. Горячие руки оказались на плечах Гермионы. Она сделала пару шагов назад и теперь упиралась спиной в противоположную стену. — Спокойной ночи, Кадмина, — вдруг тихо сказал дядюшка, отпуская её плечи, и через миг скрылся за углом.

Гермиона глубоко вдохнула и сползла по стене.

«Скандинавский леший! Нерешительная идиотка. Он был совсем рядом!»

Всю ночь эта сцена крутилась в голове девушки, осмысляемая во всех своих возможных вариациях. «Ещё бы чуть–чуть! Ну… Ну… Этот тоже хорош! Ну почему так? Наверное, он считает меня ребенком… Наверное, правильно считает… Надо показать ему, кто я на самом деле… Сделать что‑то… Осталось три дня…»

Возвращаться к прошлой жизни совсем не хотелось. И думать о том, как это произойдет, как ни странно, — тоже. В этой параллельной реальности как будто не существовало прошлого: каждый раз, когда она пыталась задуматься о нем или устремить свой мысленный взор в туманное будущее, разум бил тревогу и кричал о невозможности, неестественности происходящего.

Гермиона поддалась слабости плыть по течению и думать только о том, что волнует в настоящий момент.

Волновал её сейчас Люциус Малфой. И это было до такой степени дико и невообразимо, что размышлять на таком фоне о грядущем возвращение в привычную некогда реальность не получалось вовсе.

И, если уж Темный Лорд действительно отпускает её назад, — не разумнее ли подумать обо всем произошедшем потом, когда дезориентирующая атмосфера этого «мира» перестанет на нее влиять?

Окклюменцию Гермиона освоила — и могла не опасаться, что опытные взрослые волшебники мигом раскроют её тайну. А значит, можно будет подумать там, потом. Может быть, и всё это наваждение спадет, когда она окажется в привычном положении, в кругу друзей…

И только нежелание так скоро покидать свой новый «круг» тревожило душу, убаюканную умелой игрой Лорда Волдеморта…

* * *

— Кадмина, что‑то мне подсказывает, что вы легли совсем недавно!

Гермиона открыла глаза и увидела Снейпа. Потом бросила взгляд на часы — половина четвертого, и, безусловно, не утра, судя по свету из окон. Девушка натянула одеяло и зевнула.

— Простите меня, профессор, — сонно сказала она, забывая напускную фамильярность. — Зачиталась вчера. Чýдные книги в…

Она дернула из‑под подушки палочку, и Снейп отступил назад.

— Отличная реакция.

— Не смей лазить в мою голову до того, как я выложу всё то, что тебе знать не положено! — свирепо прорычала Гермиона. От одной мысли о том, что Снейп мог увидеть, бросило в дрожь.

— Сколько эмоций! Но вы заметили сразу и сразу среагировали. Это уже очень много говорит в вашу пользу.

— Я буду готова через десять минут, если ты соизволишь выйти и дать мне одеться, — ледяным тоном отрезала девушка.

— Жду, — усмехнулся бывший профессор, разворачиваясь.

Гермиона откинулась на подушку и закрыла глаза, но тут же вскочила и стала быстро приводить себя в порядок.

* * *

— Я могу кое о чем попросить тебя? — спросила Гермиона, сидя у камина с Волдемортом уже после урока.

— Попросить можно всегда.

— Резонно. И всё же?

— Попробуй. Чего желает сердце на этот раз?

— Я хочу Черную Метку.

Решение Гермионы не было спонтанным. Она обдумала всё и пришла к выводу, что такой шаг в любом случае необходим.

Какой бы выбор она не сделала, нужно убедить Волдеморта в своей безусловной преданности. Если ей суждено стать посредником между Орденом Феникса и Темным Лордом, Метка всё равно необходима. Да и вообще то, что она собиралась донести до противной стороны, нуждалось в достоверном подтверждении. Иначе её просто сочтут умалишенной. Никто не поверит, что этим летом Гермиона Грэйнджер побывала в гостях у Лорда Волдеморта и имела возможность поговорить с ним и лучше его узнать. Девушка решила не торопиться признаваться в своем невообразимом родстве с Тем–Кого–Боятся–Называть, а сперва осмотреться, прощупать почву, выбрать человека, с которым можно будет осторожно поговорить и открыть часть своих карт. Но этому человеку нужны будут доказательства того, что она не сошла с ума. Черная Метка — весьма красноречивый довод.

Это во–первых. А ещё, и Гермиона не переставала упрекать себя за подобные мысли, такой шаг должен быть замечен и оценен ещё и её вожделенным дядюшкой. Может быть, он даже перестанет видеть в ней единственно глупую, ни на что не способную девчонку.

В ответ на просьбу Гермионы, Волдеморт хмыкнул, усмехнулся, хотел что‑то сказать, но усмехнулся вновь.

— Дань моде, я так полагаю? — наконец произнес он.

— Знак уважения.

— Я и так уважаю тебя.

— И всё же.

— Кадмина, это очень болезненный ритуал, — после паузы сказал Темный Лорд.

— Я потерплю.

— Ее могут увидеть в школе.

— Не смеши — во времена твоего могущества с Метками ходили даже младшекурсники, и всё было в порядке.

— Очень немногие из них сейчас в порядке, — склонил голову Волдеморт. — К тому же, ты всерьез преувеличиваешь. Тех, кто удостоился Черной Метки еще в годы студенчества, можно сосчитать на пальцах.

Гермиона пристально посмотрела в глаза отца.

— Хорошо, — через пару минут сказал он.

Губы девушки дрогнули в довольной улыбке. Темный Лорд тоже усмехнулся и вынул палочку.

— Руку, Кадмина.

Гермиона вздрогнула. «Вот так сразу?! Спокойно. Тихо». Она решительно спустила мантию с левой руки. Волдеморт опустил ткань сарафана с плеча девушки.

— Зачем?

— Немного не там, где у всех, если ты не возражаешь.

— Хорошо, — тихо сказала она.

Он ещё раз посмотрел в глаза дочери и заметил:

— Когда два таланта соединяются вместе, результат не заставляет себя ждать. Ты догоняешь своего учителя по окклюменции семимильными шагами.

— Стараюсь.

Гермиона стиснула зубы — Волдеморт дотронулся палочкой до её кожи, и по ней раскаленной полоской поползла боль. Девушка сжала правой рукой бархат кресла и с такой силой прикусила губу, что почувствовала во рту привкус крови.

Казалось, пытке не будет конца — руку жгло огнем, не хватало воздуха… Гермиона набралась мужества и бросила взгляд на плечо — там уже нарисовался налитый кровью череп, изо рта которого медленно выползала змея: казалось, она действительно движется под кожей, разрывая, разъедая плоть.

Гермиона откинула голову назад и зажмурилась. Как долго… Или что‑то произошло со временем?.. Это не закончится никогда…

Она почувствовала, как палочка перестала давить на руку, но плечо все ещё горело. Потом к пылающей плоти притронулась холодная ладонь, и стало легче. Боль отступала.

— Тише, Кадмина, я предупреждал тебя.

— Всё в порядке, — дрогнувшим голосом прошептала Гермиона. Над губой выступила испарина, и комната подернулась плывущей пеленой.

— Не сомневаюсь. Но что‑то ты побледнела…

* * *

Девушка открыла глаза и моргнула. Было утро. Она лежала в кровати, а у окна, с книгой в руках, восседал Люциус Малфой собственной персоной. Незаметно попытавшись пригладить волосы, Гермиона приподнялась на постели.

— Люциус?

— Доброе утро.

— Ты здесь?

— Отдаю долги своей сиделке, — ухмыльнулся дядюшка. — Темный Лорд сказал, что ты устала от ваших уроков, и попросил присмотреть за тобой.

— Я проспала всю ночь?!

— Сегодня шестнадцатое августа, Кадмина.

— Проклятье! — девушка упала в подушки и накрыла лицо руками.

— Что, мистер Рональд Уизли более не радует тебя перспективой своего присутствия?

Она хмыкнула с примесью отчаяния и сарказма. И внезапно решилась на отважные действия.

— Драко говорил, в прошлом году вы были очень близки, — продолжал тем временем мистер Малфой.

— С Драко? — хихикнула Гермиона, снова садясь в кровати.

— С Рональдом.

— Юным девушкам свойственно допускать ошибки.

Она подвинулась на край постели и спустила ноги вниз, не спеша натягивать халат и давая Люциусу во всех деталях рассмотреть подаренную Беллатрисой ночную сорочку с довольно откровенным кроем.

— Я вижу, — иронически заметил он.

Гермиона встала, накинула пеньюар и, не завязывая его, подошла к окну.

— Отличная погода. Такой красивый сад, такой гостеприимный дом… А мне нужно ехать в Нору.

— Воистину Уизли дали своему дому подходящее название, — отметил Люциус Малфой.

Гермиона оперлась руками о подоконник и посмотрела в залитый солнечными лучами сад, где вдалеке домовиха Джуня подстригала кусты с помощью какой‑то замысловатой магии.

— Хорошо‑то как…

— Кадмина, не испытывай мое терпение, — тихо сказал мистер Малфой. Она повернула голову, через плечо глядя в его глаза.

Ладонь дяди медленно скользнула к её бедрам и выше, к талии. Через секунду она сидела у него на коленях. Девушка несколько растерялась, но потом, выгнув спину, смело обняла его плечи. Она смотрела прямо в серые глаза, их лица почти соприкасались. Затем опустила левую руку на его колено — и через секунду мужчина впился в её губы.

Так Гермиону Грэйнджер ещё не целовал никто.

Она прикрыла глаза, полностью растворяясь в этой головокружительной минуте и с учащающимся биением сердца чувствуя, как его ладонь спустилась с талии, собирая ткань тонкого халата.

Гермиона медленно и нерешительно скользнула рукой по его телу.

Дядя немного откинул голову и теперь смотрел прямо в её глаза. Потом склонился к шее и, легонько поцеловав, прошептал:

— Ты чрезвычайно красивая бестия, Кадмина.

— Немного сумасшедшая, — добавила Гермиона хриплым шепотом.

— Да, как и твоя мать. Но женщинам семьи Блэк это идет.

Он крепко прижался губами к её шее и почти тут же отпустил, поднимаясь с кресла.

— Нам пора завтракать, Кадмина. Твои родители будут волноваться.

Глава X: Нора

«Не думать о Люциусе Малфое, не думать о Люциусе Малфое, не думать о Люциусе Малфое, не думать, не думать, не думать…»

Гермиона прижалась лбом к зеркалу и посмотрела на отражение. Потом выпрямилась и стала к нему левым боком. На плече красовалась устрашающая татуировка.

Девушка провела тонкими пальцами по изображению змеи — Метка всё ещё немного саднила, но Гермиона была от нее в странном, кружащем голову восторге. Не зная почему, она чувствовала в этом символе значимость и свою собственную силу. Будто доказала себе, что всё происходящее — не сон и не плод больного воображения.

Этим утром Гермиона проснулась в странном, плохо передаваемом состоянии. Снова в её жизни два несовместимых мира сталкивались между собой, и один неизбежно должен был вытеснить «противника», перечеркивая всё привычное, знакомое и родное.

Гермионе вспомнилось детство. Последнее маггловское лето в доме приемных родителей, когда появилась переменившая всю её жизнь мадам Селвин.

Эта женщина пришла впервые в середине июля и долго говорила с мистером и миссис Грэйнджер за закрытыми дверями кухни. Но игравшая с соседским мальчуганом Гермиона не обратила тогда на это никакого внимания.

На следующий день женщина пришла опять, и приходила так в течение целой недели. Гермиона узнала, что её зовут мадам Селвин и что она беседует с её родителями по поводу средней школы, куда юной мисс Грэйнджер предстояло отправиться с сентября. Гермиона считала, что с выбором школы уже всё решено, и недоумевала, о чем так долго беседуют её родители с этой дамой, визиты которой вызвали столько разительных перемен.

А потом было солнечное июльское воскресенье, и Гермиона как раз собиралась сходить на речку с Робби Томпсоном и Мартой Уилсон, но миссис Грэйнджер внезапно велела оставаться дома. Она задернула в гостиной все шторы и закрыла на замок никогда не запираемую днём входную дверь. Гермиону усадили на диван, и мадам Селвин начала свой долгий и подробный рассказ о том, какой необычной девочкой оказалась юная мисс Грэйнджер. Она поведала о скрытом от глаз простых людей мире волшебников и показала Гермионе и её родителям (судя по их реакции — не впервые) невероятные вещи. А потом спросила, хочет ли Гермиона выучиться и стать настоящей ведьмой, как она.

Разумеется, Гермиона хотела!

На следующий день её, поздно уснувшую от обилия впечатлений, разбудила стуком в окно большая и взъерошенная бурая сова, принесшая официальное письмо с приглашением в новую школу. А вскоре появилась и сама мадам Селвин. И она приходила ещё целую неделю, беседовала с Гермионой, рассказывала, как следует вести себя теперь, что нужно сказать друзьям и родственникам, где приобрести вещи, необходимые для обучения в Хогвартсе — а именно так называлась Школа чародейства и волшебства, в которую Гермионе теперь предстояло отправиться.

В следующее воскресенье родители повезли юную ведьму в Лондон, где они встретились с терпеливой и внимательной мадам Селвин, которая чудесным образом провела их в волшебный Косой Переулок, где Гермиону сначала зарегистрировали в каком‑то учреждении, полном непонятного и невероятного, а потом провели по удивительным магазинам и накупили там самых фантастических вещей.

Мадам Селвин простилась с ними возле входа в магический бар «Дырявый Котел», объяснив, что нужно будет проделать дальше и как вести себя с магглами (Гермиона уже знала, что так волшебники называют простых смертных), и до последнего дня лета будущая ведьма её больше не видела.

Странный то был август… Когда визиты мадам Селвин прекратились, Гермиона поняла, что ей очень не хватает этой женщины, делавшей понятным и простым всё невероятное и невозможное. Юная мисс Грэйнджер перестала гулять и играть с друзьями, несмотря на то, что Робби Томпсон угрожал обидеться на нее всерьез, а Марта Уилсон обозвала бобром–зубрилкой.

Гермиона действительно всё свое время проводила, изучая купленные в Косом Переулке книги и учебники. Робби и Марта тоже не смогли бы оторваться от чего‑то подобного!

А еще она решила стать самой лучшей ведьмой в мире, но для этого, оказывается, нужно было очень многому научиться.

И Гермиона так погрязла в своих книжках, что совсем не оставалось времени удивляться и анализировать — она просто приняла как данность все свалившиеся на нее перемены. Даже обсуждать случившееся с родителями не было времени — она только вываливала на маму с папой тонны новой информации, почерпнутой из волшебных книг с живыми, будто в них встроены маленькие телевизоры, картинками.

И когда заветный день наступил, оказалось, что впереди — полная неизвестность, а Гермиона даже не успела о ней как следует подумать. Хотя речь шла о более чем ответственном путешествии.

Сегодня, стоя перед зеркалом с обнаженным плечом, изуродованным Меткой Темного Лорда, Гермиона чувствовала примерно то же. Только, как и в тот день, ужаса перед определяющей дальнейшую жизнь неизвестностью она не ощущала, лишь какой‑то спортивный задор. И зловещий символ на коже не казался Гермионе отталкивающим или страшным. Наоборот, это клеймо вызывало восторг.

Ведь она оказалась способна на невозможное! Понять самого Темного Лорда, увидеть в нем человека, с которым можно договориться, у которого можно научиться чему‑то, который тоже, оказывается, умеет понимать.

Оставалось не наделать ошибок в том, другом мире, куда ей предстояло вернуться. Нужно всё сделать правильно, и, может быть, она положит конец этой страшной войне.

Гермиона действительно верила в это. Верила в свои силы.

Только пока ей совсем не хотелось уезжать отсюда. Так скоро…

Девушка обхватила голову руками. Самое неприятное — что придется играть, ещё очень долго. Чтобы не испортить всё.

А ещё через пару часов она увидит Рона. Как ему‑то в глаза смотреть после всего этого?

Но ничего. Справится. Справиться можно со всем.

Гермиона ещё раз окинула взглядом свое отражение, задержавшись на зловещей татуировке, и нехотя скрыла её тканью кофточки. Вздохнула.

— Ещё одна любуется, — сказало волшебное зеркало, когда за Гермионой закрылась дверь. — Много я таких повидало. Сначала восторгаются своей стигмой[16], а потом ну локти кусать: да поздно.

— Так сказало бы что девчушке! — отозвалась красивым женским голосом большая пустая картина, висевшая над кроватью Гермионы. — Все горазды себе под нос бубнить.

— Так и вы не сказали, госпожа Аврория! — обиделось зеркало.

— А мне что говорить? — На картине показалась изящная дама в старинном вечернем туалете с траурными перьями на шляпке. — Коль будет умна, ждет её большое будущее. Она на верном пути.

— Вот тебе раз, — возмутилось зеркало и, казалось, даже вздрогнуло на стене. — У вас что же это, краска на глазах пооблупилась?!

— Ты говори, да не заговаривайся! — строго прикрикнула дама с картины. — Не то попрошу снести тебя на чердак.

— На чердак, — передразнило зеркало. — Как будто от того что‑то изменится! Всё равно не принесет это клеймо никому добра. Не помните что ли, как опосля свадьбы супруга вашего внука ходила, тряпкой свое повязав? А тоже красовалась вначале. Молодо — зелено. А потом что было‑то, год назад? Я считаю…

— Твое дело, — оборвала разгулявшееся зеркало Аврория Малфой, — комнату отражать. А за такие речи…

Не договорив до конца, дама красноречиво махнула рукой и покинула полотно. Но волшебное зеркало долго ещё бурчало что‑то вполголоса, сердито посверкивая на солнце гладко отполированной поверхностью…

* * *

Слишком быстро прошли для Гермионы последние два часа. Она собирала вещи, говорила с Беллатрисой и всё время была готова разрыдаться, но мужественно носила маску — надо сказать, что к этому она приловчилась уже достаточно хорошо.

И вот она стоит в холле у груды чемоданов, рядом со всеми, к кому так привязалась за последнее время. Гермиона посмотрела в упор на своего дядю и опять почувствовала, как по спине побежали мурашки. Чья‑то рука легла на её плечо.

— Я хочу поговорить с тобой, Кадмина, — тихо сказал Волдеморт, толкая дверь в небольшую комнату. Гермиона послушно пошла вслед за ним.

Внутри было темно и мрачно — совсем как у девушки на душе. Но она послушно, не снимая маску, присела на диван и посмотрела в глаза Волдеморту.

— Для начала хочу пожелать тебе удачи, — начал он. — Будь осторожна, Кадмина. Эта игра не допускает ошибок. Четко прими для себя решение, прежде чем что‑то совершить. И я должен сказать тебе… Кадмина, запомни, что бы ни выбрал для себя Гарри Поттер, куда бы ни отправился после этой свадьбы, ты должна поехать в Хогвартс и закончить обучение. Помни — это важно в первую очередь для тебя.

Гермиона усмехнулась.

— Это были лучшие каникулы в моей жизни, — тихо сказала она после короткой паузы. — Я как будто… Всё просто встало на свои места, — неожиданно закончила девушка.

— И это действительно так, Кадмина. Помни то, что узнала и умей не показывать этого. Аккуратно носи свою маску и хорошо подумай над предстоящим решением. Не нужно спешить. Но помни о моем поручении. Выбор за тобой. Будь мужественной, Кадмина. Ты ещё не научилась скрывать самые сильные свои эмоции — в твоих глазах залегла печаль. — Волдеморт склонил голову. — Думай о хорошем — прогони этот дым из своих глаз. Я полагаю, мы увидимся на Рождество. А в школе, Кадмина, если понадобится, с любыми жалобами, вопросами — с чем угодно сразу обращайся к Генриху. И учись хорошо.

— Забавно слышать это от тебя.

— Забавно это говорить, Кадмина. Времена меняются. Но мы увлеклись — поспеши. И повеселись сегодня на этой свадьбе.

* * *

Ледяной взгляд Драко, напутственный поцелуй Беллатрисы, успокаивающая улыбка Нарциссы, выразительные глаза Люциуса и такой красноречивый блеск во взгляде Волдеморта — всего миг и всё это сменилось незамысловатой обстановкой дома Уизли.

Ещё никогда Гермиона не чувствовала в этом месте… простоты. Жуткой, бьющей через край простоты. Простоты, доходящей до убожества.

Что это с ней?

Лишь только трансгрессировав в кухню Норы, девушка оказалась в объятьях Рона. Когда он отпустил её, Гермиона внезапно отчетливо поняла всю глупость их отношений. Смешно. Весь прошлый год она бешено ревновала этого мальчишку, строившего из себя жалкое подобие Дон Жуана… Глупо. Ледяной взгляд Гермионы испугал парня, и ей пришлось тут же сменить свою маску — стало даже немного смешно.

Начиналась игра, и наследница Темного Лорда ещё не могла и предположить, куда эта игра её в итоге заведет…

Атмосфера торжества витала в каждом, даже самом отдаленном, уголочке Норы. Всё было так возвышенно и волнительно, так тонко и… просто. Слишком просто для новой Гермионы.

Девушка совсем не ожидала от себя подобной реакции, но всё окружающее теперь казалось ей каким‑то… неуловимо убогим, жалким. В особенности на контрасте попыток придать всему вид великолепного праздника.

Праздник действительно ощущался. Но после поместья Малфоев, здесь Гермиона чувствовала себя неловко, хоть и стыдилась этого. Пусть со временем и стала привыкать, тем более что на фоне этого легкого налета маскирующегося нищенства теплые искренние отношения в семье Уизли проглядывались ярче и выглядели крепче, значимее.

Билла Гермиона пока не видела — его отослали из дома до торжественных двух часов. Флёр же просто сияла — вот кто действительно не выглядел простушкой. Внучка вейлы, одетая в свадебное платье, светящаяся счастьем — это зрелище, от которого трудно оторваться даже женщине, а о том, что будет с мужской частью гостей, Гермиона могла только догадываться. Сейчас она с миссис Уизли и Джинни помогала Флёр одеваться — Гермиона улыбалась, смеялась и начала наконец‑то по–настоящему наслаждаться праздничным духом.

— Всьо хо’гошо? — взволнованно спросила Флёр, сверля свое идеальное изображение взглядом. — Я не пото’гстела?

— Ничуть, — хихикнула Джинни. Гермиона заметила, что она стала относиться к своей невестке намного лучше, как и миссис Уизли. — А что, есть причины?

— О ч’гом дума’гет столь jeune mademoiselle[17]?! — деланно возмущенным голосом спросила Флёр, и все четверо засмеялись.

— Ты прекрасна, — сказала Молли, промакивая платком увлажнившиеся глаза. — Совершенна. — Она перевела взгляд на Джинни и Гермиону. — Девочки, вы почему не переодеваетесь?

— Переодеваемся? — подняла брови наследница Темного Лорда.

— Мы с тобой, Амели и Габриэль — подружки невесты, — сообщила Джинни. — Пойдем, я покажу наряды. Хотя ты настолько потрясающе выглядишь, что прямо жаль что‑то менять.

Надевая в комнате Джинни довольно симпатичную бледно–золотую мантию, Гермиона отметила сумрачное настроение подруги.

— Что с тобой? — через какое‑то время спросила она, испытующе глядя на девушку.

— А? Ничего, — отмахнулась та, но потом плюхнулась на кровать и уставилась в пол. — Гарри.

— Его же ещё нет.

— Неважно. Он писал мне. И… Знаешь, иногда мне кажется, что я его ненавижу! — выпалила младшая Уизли.

— Он решил покинуть Хогвартс? — с замиранием спросила Гермиона.

— Нет. Он просил не говорить, почему — сам расскажет. Он решил другое. «Мы не можем быть вместе», — передразнила Джинни и скривилась. — Пока он не победит Волдеморта!!!

У Гермионы чуть быстрее забилось сердце и легонько засосало под ложечкой.

— Он, видите ли, любит меня, но нежности в его письмах… Только одни сплошные размышления о мести Снейпу и Драко Малфою! Ты читала о побеге Люциуса Малфоя из Азкабана?

— А… э… Да! Конечно, — немного смутилась Гермиона.

— Ты бы послушала Гарри — ещё послушаешь — я и сама возмущена работой мракоборцев, но, разорви меня грифон, он пишет только об этом!

— Как и когда он приедет? — спросила молодая ведьма, отворачиваясь к зеркалу и собирая волосы à la Bellatrix.

— Папа отправится за ним ближе к двенадцати. Парная трансгрессия — он же ещё не сдал тест.

— Уже двенадцать.

— Не знаю, Гермиона, — пробормотала Джинни, откидываясь на кровать, — смогу ли я вообще его видеть! Это так тяжело… Что у тебя с Роном? — неожиданно спросила она.

— Ничего, — вздрогнув, ответила девушка. Получилось чересчур резко. — Мог бы и написать мне пару раз летом, — добавила она, чтобы объяснить свой тон.

— У него были другие дела…

— Что?

— Ничего.

— Джинни?..

— Неважно. Просто одна из кузин Флёр немного, кхм, увлекла моего братца. Нет, ты ничего не подумай! — тут же добавила она. — Не более чем и сама Флёр — на уровне диких фантазий!

— Ну и отлично. — Гермиона вдруг придумала замечательный повод охладить любовный пыл Рона, ибо встреча с парнем оставила в ней то же неприятное чувство какой‑то убогости, что и весь дом, в котором он жил. А разыгрывать африканские страсти на пустом месте совершенно не хотелось — сейчас и так было чем заняться. — Мне, по большому счету, совершенно всё равно! — вслух закончила она.

— Зря я это сказала, — расстроилась Джинни.

— Забудь. Я разберусь с ним. Нам, наверное, стоит пойти вниз?

— Пожалуй, — кивнула девушка и озабоченно поднялась.

Но их остановил стук.

— Вы одеты? — спросил хрипловатый голос Рона из‑за двери.

— Да, — сообщила Джинни, одергивая мантию.

Дверь открылась. Вошел Рон.

А следом за ним Гарри.

Глава XI: Вы только посмотрите, кто пришел!

— Поглядите, кого я вам тут привел! — радостно сказал Рон.

— Привет.

— Здравствуй, Гарри, — кивнула ему Гермиона.

— Привет, — улыбнулась Джинни, выжидающе глядя на вошедшего. Но Гарри не шелохнулся, и постигшая основы легилименции Гермиона поежилась, ощутив весь коктейль гнева, негодования и обиды, взорвавшийся в душе рыжеволосой ведьмы.

— Ну что? — тихо спросила наследница Темного Лорда вслух. — Как прошло лето? Какие планы, Гарри?

Парень прошел в комнату и приблизился к окну. Рон с глубочайшим интересом уставился на него, а Джинни напротив демонстративно отвернулась.

— Я возвращаюсь в Хогвартс, — объявил Гарри Поттер. — Это последняя воля Дамблдора.

* * *

— Он прилетел ко мне в первую ночь у Дурслей, — говорил Гарри деревянным голосом. — Феникс. Патронус–феникс. Последний привет от Дамблдора. — Он умолк, но потом опять заговорил глухо и безжизненно. Было заметно, что слова давались парню с большим трудом. — Просил прощения. За то, что оставил меня. Передал, что я достаточно силен, чтобы пережить всё это. И он просил меня закончить школу. Просил вернуться туда ещё раз и учиться прилежно, ради него.

«Учись хорошо», — пронеслось в мыслях Гермионы, и она с трудом сдержала улыбку от диковатого сравнения, возникшего в голове. Об Альбусе Дамблдоре у нее теперь составилось новое мнение, сильно отличное от того, зачастую слепого, восторженного восхищения, которое она испытывала к старому мудрому директору раньше.

«Я никогда не отрицал его силы. Дамблдор — могущественнейший волшебник. Я не уставал поражаться также и его ловкости, и его уму. Мне было чему поучиться у Альбуса Дамблдора, Кадмина. С самого начала, как только я его узнал, он, казалось, видел меня насквозь. Тогда. А это более никому не удавалось.

Всю свою сознательную жизнь я играл с Дамблдором в шахматы, но не сразу понял, что и он увлеченно играет со мной. И что для него эта партия со временем стала единственным смыслом существования.

Дамблдор давно искал достойного соперника, он скучал. Когда‑то в молодости будущий директор Хогвартса увлекся другой игрой, но ту он воспринимал иначе. Верил, боролся, строил грандиозные планы… И серьезно обжегся в конце. Тогда, мне думается, Дамблдор дал себе зарок не увлекаться больше строительством нового мира. И с годами сильно заскучал. Нереализованный потенциал сводил его с ума, но Дамблдор боялся затевать игру на пустом месте, чтобы снова не вышло катастрофы.

И тут появился я.

Он сразу почувствовал скрытую во мне опасность и решил, что настал час проявить все свои качества, чтобы уберечь магический мир от моих посягательств. Благородно. Но он снова слишком увлекся игрой.

Она стала для него всем, но вместе с тем превратилась со временем всего лишь в игру. Игру всей жизни. Но игру. Шахматную партию. А в шахматах, как известно, принято при необходимости жертвовать фигурами. И выстраивать такие комбинации, чтобы жертвы эти принесли наибольший эффект.

Я пытался победить смерть, я пытался реализовать свои идеи мироустройства, я строил империю — а Дамблдор лишь играл со мной в шахматы. И, надо признать, это был достойный и очень опасный соперник.

Он множество раз рушил сложнейшие мои замыслы, крушил грандиознейшие планы. Он поставил мне не один опаснейший шах — но он боялся выиграть эту партию окончательно. Потому что это грозило скукой — наистрашнейшим врагом великого ума.

А после нескольких самых крупных побед Дамблдор поверил в свое всемогущество. Поверил в то, что ему ведомо всё, что он лучший в мире кукловод — и его кукольный театр приносил ему немалое моральное удовлетворение. Его куклы им восхищались. И это повальное раболепие сыграло в итоге с ним злую шутку. В том огромном сундуке, где Дамблдор хранил своих марионеток, скопилось слишком много послушного тряпья, и за этим тряпьем кукловод не заметил, что некоторые игрушки начинают обрывать свои нити.

О том, что у этих кукол к тому же были сердца, я говорить не стану — ибо сам, когда нужно, легко забываю о чувствах своих подданных. Единственное различие в том, что я всегда понимал, что это — лишь мои подданные. А Альбус Дамблдор предпочитал верить, что в кукольном домике живут его родные дети, любимые чада.

Самообман — вот слабость, которая погубила Дамблдора. Слабость, которая стала прогрессировать, едва он позволил её себе. А это случилось, как только старик затеял со мной свою шахматную партию…

И к старости он стал глуп — да, Кадмина, именно глуп. Мудр и глуп одновременно. Просто при всей своей силе, при своем разуме, при всех своих качествах он начал пагубно верить в тот образ, который придумал себе о людях; верить в то, что в каждом есть добро — в той интерпретации, которую он сам для себя сочинил. И что это добро в них можно использовать.

Даже в минуту своей гибели он верил в преданность Северуса Снейпа. Считал, что знает о нем достаточно, что Северус впредь будет верен — и только ему. По странной причине возомнил себя благодетелем человека, исковерканные жизнь и судьба которого аккуратно вписались в его блистательный хэллоуинский гамбит[18]. Но человек, смирившийся из‑за чувства вины, никогда не будет предан по–настоящему. В нем таится обида. И когда‑нибудь она выливается наружу — в особенности если постоянно давить на и без того хлипкую плотину. Дамблдор сам, своими же поступками, заставил Северуса сделать окончательный выбор. Выбросить прочь давно оборванные нити.

Ещё, не мудрствуя лукаво, Дамблдор долго пытался отыскать свое виденье моей души во мне самом. Но чем дальше, тем менее понимал мою сущность. Он поверил, что уже знает обо мне всё, что я не вижу своих слабостей и не могу узреть свои ошибки.

Дамблдор никогда не считал простоту пороком — ведь простаками так легко добродушно управлять. Их судьбу нетрудно построить и направить — и они же сами останутся благодарны тебе. Так этот опытный кукловод и сколотил свой кукольный театр.

Но с годами и Дамблдор, не замечая того, становился всё доверчивее, всё наивнее. Возомнил себя мудрейшим вершителем судеб и слишком привык к этому. Считал, что никто не может разгадать его замыслов, переиграть его. И в итоге переиграл себя сам.

Он долгие годы выпиливал блистательного ферзя, имя которому Гарри Поттер; лепил, словно скульптор, продумывая каждый штрих. Выверяя каждую линию, каждую черту характера будущей первой скрипки своего оркестра. Он бережно и вдумчиво растил его, как трепетнейший родитель лелеет свое дитя, как искуснейший садовник выхаживает дорогие его сердцу растения. Он видел в Гарри Поттере будущее. Шанс на будущее для целого мира. Кульминацию нашей партии.

И готов был, как маггловский бог, пожертвовать этим возлюбленным сыном во благо миллионов, ибо и «создавал» он его также — для высшей цели. Высшей жертвы.

Но разве принесла что‑то хорошее магглам жертва их бога, по их же религии?..

А теперь Альбус Дамблдор мёртв, Кадмина. Учитель мёртв, а ученик ещё не выучил урока до конца. Фигурка готова не совсем. Но сделана очень искусно. Вопрос в том, сможет ли она продолжать партию сама, ведь вытачивали её не для этого. Её создавали для исполнения воли дирижёра. А тот покинул оркестровую яму в самой середине представления, и оркестру угрожает впредь бездумно играть одно и то же. Аккомпанировать невпопад.

Дамблдор лишь перед смертью осознал, что заигрался. Что жестоко обманывал сам себя.

Самообман — самая страшная, самая пагубная ошибка. Почти всегда фатальная».

— …и ради него я вернусь туда, — продолжал тем временем Гарри Поттер. — Свое последнее послание Дамблдор потратил на то, чтобы дать мне указание вернуться, и я вернусь.

— Что‑то я не могу понять, как он мог послать Патронуса, — наморщился Рон. — Он что, знал, что умрёт?!

— Он послал его уже потом, — тихо сказал Гарри. — Помните? Мы видели, как дым от со… сожжённого тела принял очертания феникса?

— Вот это сила, — прошептал рыжий Уизли.

— Мы должны за него отомстить. Я должен.

Гермиона пристально смотрела в спину Гарри. «Я должен». И как же раньше она не замечала?! Эту… фальшь, самоуверенность и ещё непонятно что. Смелость? На ум приходило другое определение. «Я должен». Такое впечатление, что её друг насмотрелся маггловских фильмов жанра фэнтези!

Ведь ему же никогда не разменять монеты! Самоуверенный, даже напыщенный, всегда всё знающий лучше других, он имеет только одну истину и даже не взглянет, не попробует взглянуть на обратную сторону медали.

Пытаться говорить с Гарри о Лорде Волдеморте глупо и смешно!

Чем… чем он лучше своих врагов? По большому счету он готов убить Северуса, Люциуса, Беллу, Волдеморта. Просто так — не говоря, не слушая, не пытаясь понять. Чем не убийца? Чем это лучше?..

Уничтожить и придумать для себя угрызения совести, чтобы долгими ночами не спать, мучаясь тем, что совершил расправу. Не знать себе прощения. В плену собственных выдуманных сожалений. А потом забыть — забыть Сириуса и Дамблдора, забыть Темного Лорда и даже не вспомнить об остальных, павших в боях. Побеждённых. Жениться, начать работать и мешать супруге растить детей — потому что ведь только он может знать всё: в том числе и все аспекты воспитания. Будет пару раз в год вспоминать прошлое и гордиться собой. Выдуманные угрызения растают — и правильно, ведь истинных‑то не будет, они и не могут возникнуть…

Это было настоящее торнадо внезапных, нежданных мыслей. Ядовитых и таких неожиданно–очевидных, само собой разумеющихся… Как же она не понимала этого раньше?! Ведь всегда гордилась им, помогала, понимала, иногда лишь пыталась понять, но ведь пыталась!

Слова Гарри Поттера вызывали у Гермионы неожиданное острое отвращение. Его соображения о долге, о чести, о его мести всем «плохим».

Заладивший одну мелодию оркестр…

Гарри говорил быстро и отрывисто. Рассказал о том, что защита его матери больше не оберегает дом Дурслей и что к ним приставлена негласная охрана, говорил о своих намерениях посетить на Рождество Годрикову Впадину, ездить с МакГонагалл на собрания Ордена, потребовать принять его в полноправные члены. Честно дал Рону и Джинни слово «порадоваться за Билла и Флёр».

«Как благородно! Шуба с барского плеча. Он порадуется ради них! Ради себя ведь нельзя». Гермиону передернуло, и даже это Гарри понял превратно.

Он подошел к ней, положил руку на плечо.

— Я знаю, — сказал Гарри успокаивающе. — Но мы должны сегодня радоваться. Ради наших друзей.

Гермиона горько усмехнулась.

— Хорошо, — сказала она. — Есть, сэр!

Они пошли вниз.

Выходя последней, пребывающая в несколько пришибленном состоянии Гермиона случайно бросила взгляд на Джинни.

«Наш герой совсем позабыл о ней. Вот кого жаль! Она ведь любит его. А он даже не удостоил её полноценным взглядом! Любовь зла — полюбишь и… Гарри Поттера. А может и ей это просто кажется»…

Джинни наследница Темного Лорда сочувствовала по–настоящему.

* * *

Гермиона ещё никогда не бывала на свадьбах волшебников, хотя и читала книжное описание ритуала. О, в этот день миссис Уизли сделала всё, чтобы организовать масштабное грандиозное празднество.

Для торжества во фруктовом саду создали огромный белый шатёр, украшенный воздушными шарами и цветами. Всюду сновали бесчисленные наёмные официанты в белых мантиях и музыканты в золотых куртках. Члены семейства Уизли, разряженные в пух и прах, то и дело сетовали на чрезмерное усердие матери жениха, но сегодня в её присутствии даже Фред и Джордж опасались откалывать шуточки.

Гостей прибыло намного больше, чем могла бы ожидать Гермиона. Когда приятели спустились вниз, фигуры в ярких одеждах уже стали появляться одна за другой в дальнем краю сада. За несколько минут образовалась процессия, которая стала продвигаться через деревья к праздничному шатру. Экзотические цветы и волшебные птицы красовались на шляпах ведьм, а на галстуках волшебников поблескивали драгоценности. Гул взволнованных голосов раздавался всё громче и громче, по мере того как процессия приближалась к цели.

Гермиона, вместе со всеми остальными, помогала встречать гостей и рассаживать их, сверяясь с многократно размноженным детальным планом миссис Уизли.

— Салютик! — сказал знакомый звонкий голос, когда они в очередной раз вышли из шатра и встретили Люпина с Тонкс в очереди у входа. — Угадайте‑ка! — просияла, увидев троицу, метаморфиня, которая обратилась по случаю праздника в блондинку. И демонстративно подняла левую руку — на безымянном пальце сияло золотое обручальное кольцо[19].

— Вы поженились! — почти хором воскликнули Гарри и Гермиона, а Рон захлопал в ладоши.

— Разумеется, без такого размаха, — хмыкнула Тонкс, обводя взглядом сад. — Так что гуляем сегодня и в честь нашего праздника.

— Поздравляем! — засмеялась Гермиона. — Это здорово!

Люпин улыбнулся в ответ, но когда они отворачивались, девушка заметила, что на лице былого мародера от грусти залегли новые морщины. Его тревожил какой‑то страх и чувство вины. Но шум и толпа не дали наследнице Темного Лорда времени понять, в чем дело.

Хагрид, как всегда, внёс в происходящее изрядную долю хаоса: он неверно истолковал указания Фреда и вместо специально увеличенного и укреплённого магией кресла в заднем ряду, уселся на обычные стулья, пять из которых теперь напоминали большую груду золотых спичек на траве. Пока мистер Уизли устранял ущерб, а Хагрид кричал извинения всем, кто только его слушал, Гермиона поспешила обратно к входу, где встретила Рона и Гарри вместе с волшебником крайне эксцентричного вида.

Слегка косоглазый, с белыми, напоминающими сахарную вату волосами до плеч, он был наряжен в шляпу, кисточка которой болталась у самого его носа, и невообразимую мантию цвета яичного желтка, настолько яркую, что от её вида у окружающих начинали слезиться глаза. Странный блестящий амулет в виде треугольного глаза свисал на золотой цепочке с шеи чудаковатого колдуна.

— Ксенофилиус Лавгуд, — произнёс маг, приветствуя Гермиону. — Мы с дочерью живем сразу за холмом, и было так любезно со стороны семьи Уизли пригласить нас на праздник. Я думаю, вы знакомы с моей дочерью Полумной? — добавил он, обращаясь к Рону.

— Да, — ответил парень. — Но разве она не с вами?

— Она задержалась в этом замечательном садике, хотела поздороваться с гномами, они здесь просто кишат! Многие волшебники даже и не подозревают о том, сколькому мы можем научиться у этих мудрых маленьких гномов или, если назвать их правильно, Гномикусов Садовусов.

— Наши гномы знают множество отборных ругательств, — зачем‑то ляпнул Рон. — Но, думаю, этому их научили Фред и Джордж.

Несколько позже Гермиона заметила и саму Полумну — она разговаривала с Гарри неподалеку от шатра. Как и отец, девушка была одета в ярко–жёлтую мантию, да еще и вплела в волосы огромный цветущий подсолнух.

Гермиона поспешила поздороваться.

После того, как Полумна неторопливо удалилась искать мистера Лавгуда, появился Рон в сопровождении пожилой ведьмы, опиравшейся на его руку. Нос, немного напоминавший клюв, глаза, подёрнутые сеткой сосудов, и розовая кожаная шляпа делали её похожей на старого фламинго.

— …и твои волосы слишком длинные, Рональд! В какой‑то момент я даже спутала тебя с Джиневрой… Мерлинова борода! Во что вырядился этот Ксенофилиус Лавгуд? — услышала Гермиона ещё издалека. — Он похож на омлет. А ты ещё кто? — рявкнула старуха, заметив Гермиону.

— Это Гермиона Грэйнджер, тетушка, — пробормотал Рон. — Моя школьная подруга.

— Маггловская колдунья? Ну–ну. А разве Гарри Поттер не здесь? Я надеялась встретиться с ним. Рональд, он твой друг или это лишь хвастовство?

— Гарри должен быть где‑то здесь, — сказала Гермиона, удивленно оглядываясь. Парень только что стоял около нее.

— Хм–м. Хотелось бы мне на него посмотреть, — продолжала тетушка Рона, игнорируя девушку. — Столько всего пишут сейчас в газетках… Я только что рассказывала невесте, как лучше носить мою диадему, — громко продолжила она, впервые обратившись к Гермионе. — Гоблины делали её, она хранится в моей семье столетиями. Эта Флёр, конечно, хорошая девушка, но всё же француженка… Так–так, найди‑ка для меня хорошее место, Рональд, мне сто семь лет и мне не следует слишком долго стоять на своих двоих.

Проходя мимо, Рон наградил Гермиону многозначительным взглядом и ненадолго пропал.

Когда спустя некоторое время они снова встретились у входа, шатёр был практически заполнен.

— Эта бабка Мюриэль просто кошмар, — сказал Рон, вытирая пот со лба рукавом. — Раньше она каждый год приезжала к нам на Рождество, это было ужасно. Затем, хвала Мерлину, она на нас обиделась — Фред с Джорджем заложили бомбу–вонючку под её стул во время ужина в Сочельник. Папа потом говорил, что она вычеркнула близнецов из своего завещания… Как будто им есть дело, они и так станут самыми богатыми в семье, учитывая, как у них идут… О, Гарри! А это кто с ним?

Гарри Поттер приближался к ним с темноволосым молодым человеком, в котором Гермиона не без удивления узнала Виктора Крама. Пробравшись сквозь толпу гостей, старый знакомый поприветствовал Рона, не отводя от Гермионы глаз.

— Ты чудесно выглядишь!

— Виктор! — просияла девушка. — Не знала, что ты придешь… Мерлин… О, я так рада тебя видеть! Как дела?

Уши Рона приобрели оттенок спелого помидора, и он обратился к Краму очень резко:

— Что ты здесь делаешь?

— Меня пригласила Флёр, — удивленно взглянул на парня Крам.

Гарри быстро вызвался показать его место.

— Пора рассаживаться, — сказал взявшийся откуда‑то Джордж, — иначе Флёр собьёт нас с ног. Гермиона, тебя Джинни, Габриэль и Амели ждут вон там.

Возвратившийся Гарри и Рон с близнецами поспешили на свои места, а наследница Темного Лорда направилась к подружкам невесты, выстроившимся с корзинами цветов вдоль центральной дорожки.

Одиннадцатилетняя красавица Габриэль, походившая на ангельское видение во плоти, приветливо ей улыбнулась. Джинни протянула наполненное лепестками роз лукошко. Кузина сестер Делакур Амели Морель только кивнула, оправляя длинные русалочьи волосы, заплетенные в шикарные косы.

В тёплом воздухе шатра повисло чувство напряженного ожидания. Мистер и миссис Уизли ходили по проходам, улыбались и приветствовали гостей. Молли выглядела непривычно помолодевшей в новой мантии нежно–аметистового цвета и такого же оттенка шляпе.

Секундой позже, Билл и Чарли появились перед шатром, оба в праздничных нарядах с большими белыми розами, заколотыми в петлицах.

Родители Флёр смотрелись величественно и строго, а ещё, как показалось Гермионе, не одобряли выбора дочери — по правде говоря, после встречи с Фенриром Седоспиным Билл действительно выглядел ужасно. Но это придавало ему мужественности, словно бы он постарел на десяток–другой лет. Стал мудрее, но время безжалостно отметило годы. Все старательно не замечали этого, и Гермиона тоже вместе с другими.

Зато ужасный вид жениха компенсировала своей красотой Флёр — она просто вскружила голову всем, появившись на пороге Норы.

Поняла Гермиона и слова Джинни о четвертой подружке невесты — похожая на невесомую сильфиду юная Амели явно увлекла Рона, который просто не отводил взгляда от очаровательного личика ведьмы, в которой текла кровь вейлы. Гермиона, радуясь этому в душе, решила проявить максимальное раздражение и к середине празднества вовсе перестать разговаривать с парнем.

Вскоре в шатре наступила тишина, и только тихая музыка исходила из предметов, похожих на золотые надувные шары. Собравшиеся в зале ведьмы и колдуны разом восторженно охнули, когда monsieur Делакур и Флёр пошли по проходу: невеста словно плыла, а её отец шёл весёлой походкой, сияя от радости.

— Дамы и господа, — сказал звонкий голос, и Гермиона с удивлением узнала маленького колдуна с жидкими чёрными волосами, вставшего напротив Билла и Флёр. Именно он руководил недавно на похоронах Дамблдора. — Мы собрались здесь сегодня, чтобы отпраздновать соединение двух любящих сердец, — продолжал коротышка.

— Моя диадема сгладила всё плохое впечатление, — услышала Гермиона за спиной тихий шепот тётушки Мюриэль. — Однако я должна заметить, что платье у Джиневры слишком короткое, не правда ли, Аннабелла?

Джинни оглянулась, хитро улыбаясь, подмигнула сидящему через ряд Гарри и быстро повернулась назад, изящным жестом сильнее распахнув золотисто–белую мантию, обнажавшую и впрямь не особо длинный наряд.

— Уильям Артур, берете ли вы Флёр Изабелль в свои законные супруги?.. — начал маленький колдун.

На переднем ряду миссис Уизли и мадам Делакур тихо всхлипывали, утирая слёзы узкими полосками шёлка. Звук, напоминавший рёв трубы, возвестил, что Хагрид тоже был очень растроган происходящим и достал свой носовой платок размером со скатерть.

Гермиона несколько раз моргнула. Маленький колдун продолжал свою торжественную речь. Заручившись согласиями венчающихся, он повязал их скрещенные руки шелковой белой лентой с двумя фамильными вензелями и поднял вверх свою волшебную палочку, украшенную цветами.

— Объявляю вас мужем и женой на этой земле, доколе смерть не разлучит вас! — произнес маленький колдун формулу Венчального заклинания.

Он взмахнул палочкой над головами молодоженов, и дождь из серебряных звёзд посыпался на них, закручиваясь вокруг двух фигур в подобие спирали. Когда Фред с Джорджем начали аплодировать, золотые шары лопнули, очаровательные птички и маленькие золотые колокольчики вылетели из них, прибавляя музыку своих голосов и мелодичный звон к атмосфере праздника.

— Дамы и господа! — возвестил колдун. — Попрошу всех встать.

Гости начали подниматься, а тётушка Мюриэль заворчала во всеуслышание. Колдун снова повёл волшебной палочкой и стулья, на которых они сидели, изящно взлетели в воздух, полотняные стены шатра исчезли, уступив место прекрасному виду на сад, залитый солнечным светом. Шатёр превратился в навес, поддерживаемый золотыми шестами. Затем в центре тента вырос пруд с жидким золотом и превратился в блестящую танцевальную площадку. Летающие стулья выстроились в воздухе над маленькими столиками, а затем мягко опустились обратно на землю. Музыканты в золотых куртках направились к подиуму.

— Ловко, — одобрительно заметил Рон, протискиваясь к подружкам невесты вместе с Гарри. — Гермиона, пойдем, а то свободных мест не останется, — возбужденно добавил он.

Столики действительно по большей части были уже заняты, и трио присоединилось к Полумне, восседавшей за одним из них в полном одиночестве.

Музыканты начали играть, Билл и Флёр поднялись на танцплощадку первыми под громкие аплодисменты. Спустя несколько минут мистер Уизли пригласил мадам Делакур на танец, за ними последовали миссис Уизли и отец Флёр.

— Мне нравится эта песня, — сказала Полумна, покачиваясь в такт мелодии. Потом она встала и проскользнула на площадку, где стала вращаться на одном месте с закрытыми глазами.

— Она молодец, да? — сказал неуверенно Рон. — Такая… м… непосредственная.

Однако его хорошее настроение мигом исчезло, когда на место Полумны опустился Виктор Крам. Гермиона просияла, но на этот раз Виктор воздержался от комплиментов. С угрюмым видом он спросил:

— Кто вон тот мужчина, в жёлтом?

— Ксенофилиус Лавгуд, он отец нашей подруги. — Задиристый тон Рона давал понять, что смеяться над мистером Лавгудом они не собираются. — Пойдем танцевать, — добавил он, обращаясь к Гермионе.

— О, Рон, я хочу посидеть — в отличие от тебя, я провела всю церемонию на ногах. Пойди лучше пригласи Полумну, она будет тронута.

Рон сморщился, но всё же встал из‑за стола.

— Ты хорошо знаешь этого Лавгуда? — спросил Крам у Гермионы.

— Нет, только сегодня с ним познакомилась. А что?

Молодой человек зло посмотрел на отца Полумны поверх бокала — Ксенофилиус мирно беседовал с несколькими незнакомыми Гермионе волшебниками вдалеке.

— Просто, — сказал Крам, — если бы он не был гостем Флёр, я ему врезал бы здесь и сейчас за то, что он носит этот грязный знак!

— Что? — удивилась Гермиона, и они с Гарри покосились на отца Полумны более внимательно. Странный треугольный глаз поблескивал у него на груди.

— А что с этим не так? — удивленно спросил Гарри.

— Гриндельвальд. Это знак Гриндельвальда.

— Тёмного мага, которого победил Дамблдор? — поднял брови Гарри.

Гермиона молчала. Она уже читала в неопубликованной пока книге Риты Скитер о бурной молодости их бывшего директора.

— Именно, — челюсть у Крама двигалась так, словно он что‑то сосредоточенно жевал, — Гриндельвальд убил многих, моего дедушку, например. Конечно, его влияние никогда не было значимым в этой стране. Говорили, он боялся Дамблдора. И не зря. Но это, — Крам указал пальцем на Ксенофилиуса, — это его знак, я узнал сразу. Гриндельвальд вырезал его на стене Дурмстранга, когда ещё учился там. Некоторые идиоты копировали символ на обложки своих книг или одежду, полагая, что так они будут выглядеть внушительнее, пока те из нас, кто потерял близких по вине Гриндельвальда, не объяснили, насколько они были неправы.

Крам угрожающе хрустнул пальцами и снова с ненавистью уставился на Ксенофилиуса.

— Может быть, мистер Лавгуд просто не знает значения этого знака? — предположила Гермиона. — Лавгуды, они довольно… Необычные люди. Он запросто мог взять этот знак и решить, что это поперечное сечение головы Падуче–Рогатого Сноркака или что‑нибудь в этом духе.

— Поперечное сечение чего? — моргнул болгарин.

— Не думай об этом. Хочешь пойти потанцевать?

— Ты же вроде бы устала? — хмыкнул Крам, беря её за руку.

— Я уже пришла в себя. — Гермиона поймала укоризненный взгляд Гарри и проигнорировала его. — Пойдем?

— Да, конечно.

Разговаривать под громкую музыку было почти невозможно. После двух танцев Виктор извинился и оставил её. Приглядевшись, Гермиона заметила, что он уверенно пробирается к тому месту, где стоял отец Полумны. Она вздохнула и пошла к своему столу. Там было пусто. Девушка присела и осторожно сняла туфли с уставших ног.

Она закрыла глаза, невольно вспоминая Люциуса Малфоя и вчерашнее утро в её комнате. Такое далекое сейчас.

Что же он испытывает к ней? Неужели просто сорвался из‑за её поведения? «Вызывающего и глупого, — резонно добавил внутренний голос. — А что ты хотела‑то?!»

Ей было стыдно вспоминать свои маневры, но в то же время девушка немного гордилась собой. Все же это была своеобразная смелость.

«Умей брать, что понравилось». А как — Волдеморт не оговаривал.

— Я только что видел, как Крам с негодованием ушел после разговора с отцом Полумны. Кажется, они всерьез поссорились, — заявил Рон, появляясь с бокалами и бутылкой шампанского. — Не знал, что они вообще знакомы.

— Они и не знакомы. Виктор рассердился из‑за символа, который носит на шее мистер Лавгуд.

— Вот псих, — пожал плечами Рон. — О, Гарри! Что это с тобой? — понизил голос он, внимательно глядя на подошедшего приятеля. — Ты, э… в порядке?

Гарри выглядел подавленно и растерянно.

— Рон, Гермиона, мне надо с вами поговорить.

Девушка кивнула и, поднявшись, послушно пошла с друзьями к стоящему поодаль полуразваленному каменному сарайчику. Там никого не было.

Гарри, казалось, не знал, с чего начинать. Они помолчали какое‑то время, наблюдая за толпой.

Мотыльки стали мельтешить под навесом, теперь освещённым летающими золотыми фонариками. Вечеринка в самом разгаре. Фред и Джордж давно ушли куда‑то в темные уголки сада в компании пары кузин Флёр; Чарли, Хагрид и приземистый маг в пурпурной шляпе заливисто поют «Герой Одо» в углу; очаровательная крошка Габриэль порхает, словно невесомая бабочка, перебегая от одной кучки гостей к другой…

— Я только что говорил с Элфиасом Дожем, — наконец произнес Гарри. — Это член Ордена Феникса. Он ещё написал некролог Дамблдора для «Ежедневного пророка». — Гермиона кивнула. — Мы говорили, а потом ещё подошла тётя Рона. Она считает, что все эти мерзости, которые пишут сейчас газеты о Дамблдоре, — правда. Вы же знаете об этой гнусной книжке? — Наследница Темного Лорда перевела неуверенный взгляд на рыжего Уизли, но тот согласно кивнул. — Так вот, — продолжал Гарри, — она утверждает, что это всё так и есть. Её мать была подругой Батильды Бэгшот, автора нашей «Истории магии». А та, оказывается, жила в Годриковой Впадине. И была соседкой…

— Твоих родителей? — предположил Рон.

— Нет. Семьи Дамблдора.

— Семья Дамблдора жила в Годриковой Впадине? — ошарашенно спросил рыжий парень.

— Да! — внезапно взорвался Гарри. — За шесть лет нашего знакомства Дамблдор ни разу даже не упомянул, что мы оба жили и потеряли близких людей в одном месте! Но почему?! Может быть, мои родители похоронены рядом с мамой и сестрой Дамблдора! Навещал ли он их? Может быть, приходя на кладбище к ним, Дамблдор проходил мимо могилы моих родителей! И он никогда и ничего не рассказывал мне об этом! Даже не потрудился упомянуть. — Голос Гарри становился всё тише. Последнюю фразу он сказал почти шепотом, глядя остекленевшим взглядом вперёд, на празднующую толпу.

— Вероятно, были причины, — осторожно пробормотала Гермиона.

— Да… Может быть. Мне надо забыть об этом на время. Нам нужно серьезно поговорить, при Джинни я не мог всё сказать достаточно открыто.

«Отчего бы?» — вдруг сердито подумала Гермиона.

— Теперь меня ничто не сдерживает, — продолжал Гарри. — Итак… Для начала я хочу, чтобы мистер Уизли отвел меня на собрание Ордена.

— Где они проходят? — внезапно оживилась девушка. Если она хотела отыскать потерянный Хоркрукс, то это нужно было сделать до отправления в школу, летом. — На площади Гриммо?

— Да, я отдал дом под штаб ещё в начале прошлого года. И хочу побывать на собраниях и добиться моего принятия в Орден. Но я не могу пообещать того же для вас…

— Почему?! — возмутился Рон.

— Это не игрушки, — тихо, но внушительно ответил Гарри.

— Мы понимаем, — перебила собирающегося разразиться гневной тирадой Рона Гермиона. — Мы отправимся с тобой и будем всё время рядом, но не станем давить и проситься в Орден. Мы просто поможем тебе перенести пребывание в доме Сириуса. Мы всё понимаем.

— Я…

Гермиона подавила улыбку — она знала, что Гарри не собирался вообще брать их с собой в дом номер двенадцать, прочла это в его глазах — бедный Северус столько времени пытался обучить этот дуб искусству окклюменции, а на нем только желуди расцвели. Девушка специально сказала о том, что они будут рядом. Теперь Гарри не смог бы…

— Конечно, — подтвердил он её теорию. — Я благодарен вам за это.

Рон выглядел недовольным.

— Ты уже говорил с мистером Уизли? — спросила Гермиона.

— Нет, — нахмурился Гарри. — Мы спешили сюда. Поговорю завтра. Не думаю, что он может быть против.

Гермиона не была столь же в этом уверена.

— Ну что же. Нам предстоит тяжелый путь, — торжественно продолжал Гарри. — Вы со мной?

«Ветер растрепал волосы раненого солдата, но он гордо выпрямился и отдал честь Родине». Гермиона кашлянула и кивнула. Рон тоже сделал согласный знак, хотя и побледнел.

— А теперь нам стоит вернуться: ещё один спокойный день перед боем, — продолжил герой магического мира, чем опять покоробил свою подругу.

— Гарри… Поговори с Джинни, — тихо сказала она.

— Нет, — резко оборвал парень. — Будет хуже. Она должна понять.

«Принести себя в жертву на выдуманном тобой алтаре чести?!» — чуть было не ляпнула девушка ему в спину, и решила сорвать злость хотя бы на Роне.

— Не так быстро! — строго сказала она. — Спешишь к кузине Флёр?!

Рон покраснел.

— Большое спасибо за груду писем и приятных мелочей летом, — на одном дыхании выпалила Гермиона. — Спасибо за теплый прием! За верность и преданность. Я вижу, ты рад мне, как уборке после праздника. Ну что же. Иди и радуйся с кузиной–вейлой, может, она посмотрит на тебя, если ты уж очень постараешься. Только ко мне не смей даже подходить!

И не слушая ничего, она развернулась и быстрым шагом пошла в сторону танцующей толпы.

Глава XII: Завещание

Проснувшись в комнате Джинни на раскладушке, Гермиона долго соображала, где она, собственно, находится. На какой‑то дикий миг даже показалось, что всё было сном. Девушка с содроганием спустила рукав и провела холодными пальцами по Черной Метке. Всё в порядке…

До полудня Гермиона упорно игнорировала Рона и терпеливо слушала возмущения Гарри — мистер Уизли категорически отказался пускать его на собрания Ордена.

Оставляя без ответа все вопросы мистера и миссис Уизли относительно своих планов, Гарри требовал равноправного членства в Ордене Феникса. Но мистер Уизли был так же решителен, как и его юный оппонент. Гарри злился всё сильнее, сетуя на свои неудачи Рону и Гермионе. Казалось, он скоро начнет бить тарелки от бессильной ярости.

— Ты всё равно можешь поехать с ним, — наконец прервала поток нарастающей брани Гермиона. — И пригласить нас — ведь это твой дом.

— Точно! — блеснул глазами парень. — Они не посмеют меня выгнать — я могу сделать то же самое!

— Мистер Уизли уехал туда? — пропуская последние слова мимо ушей, спросила девушка.

— Нет, папа на работе, в Министерстве, — ответил Рон. — Зачем‑то вызвали полчаса наза…

Все увидели это одновременно: полосу света, начавшую кружиться во дворе над столом: она истончилась, превратившись в светло–серебряного горностая, вставшего на задние лапы, и проговорила голосом мистера Уизли:

— Министр магии идёт со мной.

Патронус растворился в воздухе.

— Министр? — послышался с крыльца взволнованный голос миссис Уизли. — Но почему?

На обсуждение времени не было: секундой позже мистер Уизли и Руфус Скримджер трансгрессировали у ворот. Оглядевшись, они прошли через двор к столу, где стояли, залитые солнечным светом, Гарри, Рон и Гермиона. Девушка заметила, что министр выглядит усталым и сильно измотанным.

— Извините за вторжение, — произнёс Скримджер, подходя к ним. — Всё ждал, пока вы трое соберетесь вместе. Мне нужно поговорить с вами наедине.

— С нами? — удивлённо переспросил Рон. — Почему с нами?

— Я расскажу вам это в более уединённом месте. Есть ли здесь таковое? — требовательно обратился гость к миссис Уизли, в нерешительности стоявшей неподалеку.

— Да, конечно, — нервно кивнула женщина. — Это, м–м… гостиная, почему бы не использовать её?

— Можете проводить нас, молодой человек? — повернулся Скримджер к Рону. — И, Артур, пожалуйста, останься здесь, — поспешно добавил он.

Миссис Уизли обменялась с мужем озабоченными взглядами, а Гарри, Рон и Гермиона послушно направились к дому. Скримджер не говорил ни слова.

В гостиной он присел на продавленный стул, заставляя троих друзей вместе вжаться в небольшой перекошенный диванчик. После этого министр заговорил:

— Я здесь, уверен, вы это знаете, по поводу завещания Альбуса Дамблдора, — торжественно объявил он.

Гермиона бросила беглый взгляд на Гарри и Рона. Они выглядели потрясенными.

— Выходит, не знаете, — вслух отметил Скримджер. — Вы не были осведомлены, что Дамблдор кое‑что вам оставил?

— Н–нам всем? — переспросил Рон. — Мне и Гермионе — тоже?

— Да, всем ва…

Но Гарри перебил его:

— Дамблдор умер около месяца назад! Почему же передача того, что он оставил, заняла так много времени?!

— Изучали, видимо, — холодно обронила Гермиона. — Незаконно.

— У меня были все права, — спокойно произнёс Скримджер. — Декрет об Оправданной Конфискации даёт министру право изымать содержимое сомнительных…

— Министр, похоже, нашёл очевидное доказательство того, что собственность умершего нелегальна, прежде чем арестовывать её? — перебивая, уточнила Гермиона.

— Вы планируете сделать карьеру в магическом праве, мисс Грэйнджер? — спросил Скримджер.

— Нет, не переживайте, — хмыкнула девушка.

Рон засмеялся. Глаза Скримджера мгновенно метнулись к нему.

— Итак, почему вы решили позволить нам получить эти вещи сейчас? — сдерживая ярость, заговорил тем временем Гарри. — Не смогли придумать предлога, чтобы оставить их?

— Нет, потому что вышел срок, — опять подала голос Гермиона. — Они не могут держать объекты больше ограниченного срока, если не докажут, что те представляют опасность. Верно? Но, насколько я помню, время вышло несколько недель назад?

— Подайте на меня иск в Визенгамот, мисс Грэйнджер, — улыбнулся министр. — Я просто ждал, пока вы соберетесь втроём. Не будем ссориться. Скажите, вы были близки Дамблдору, мистер Уизли? — вдруг спросил волшебник, вперив пронизывающий взгляд в Рона.

Рыжий парень выглядел удивлённым.

— Я? Нет… не совсем… Вообще, Гарри всегда был тем…

Рон беспомощно посмотрел сначала на Гарри, потом на Гермиону, одарившую его испепеляющим взглядом.

— Если вы не были близки Дамблдору, как вы объясните тот факт, что он упомянул вас в своём завещании? — продолжал министр. — Большинство собственности покойного — частная библиотека, магические инструменты и другое личное имущество — были оставлены Хогвартсу. Почему, как вы полагаете, вас выделили лично?

— Я не… — пробормотал Рон. — Я… Когда я сказал, что мы не были близки… Я имею в виду, я думаю… Что я ему нравился.

— Ты скромничаешь, Рон, — прыснула Гермиона. — Дамблдор был увлечён тобой. И, если бы не годы…

Но Скримджер уже не слушал. Он опустил руку в карман мантии и извлёк мешок со шнурком. Оттуда министр вытащил свиток пергамента, который развернул и зачитал:

— «Последняя Воля и Завет Альбуса Персиваля Вульфрика Брайана Дамблдора…» так, вот здесь… «Рональду Билиусу Уизли я оставляю свой Делюминатор с надеждой, что он будет помнить обо мне, используя его».

Скримджер достал из сумки предмет, похожий на серебряную зажигалку. Он наклонился вперёд и передал Делюминатор Рону. Тот повертел наследство в дрожащих пальцах.

— Это ценный предмет, — сказал Скримджер, оглядывая парня. — Он даже, вероятно, уникален. Собственное изобретение Дамблдора. Почему же он оставил вам такой редкий артефакт?

Рон смущённо пожал плечами.

— Дамблдор, должно быть, выучил тысячи студентов, — упорно продолжал Скримджер. — Из них он упомянул в своём завещании лично лишь вас троих. Почему? Для чего, как он считал, вы будете использовать Делюминатор, мистер Уизли?

— Выключать свет, я полагаю, — пробормотал Рон. — Что ещё я могу делать с его помощью?

У Скримджера, очевидно, предположений не было вовсе. Он ещё мгновение испытующе смотрел на Рона, а затем вернулся к пергаменту.

— «Мисс Гермионе Джин Грэйнджер я оставляю свою копию «Сказок барда Бидля» в надежде, что она найдёт эту книгу развлекательной и поучительной».

Министр извлёк из мешочка небольшую потрепанную книжку. Обложка была запачкана и местами отслоилась. Гермиона безмолвно приняла наследство из его рук и положила на колени. Ни имя автора, ни название ни о чем не говорили ей.

— Почему, как вы полагаете, Дамблдор оставил вам эту книгу, мисс Грэйнджер? — всё так же спокойно спросил министр.

— Вероятно, чтобы я могла её прочитать. Он любил книги.

— Почему именно эту конкретную книгу?

— Не знаю. Наверно, думал, что она мне понравится.

— Вы когда‑нибудь обсуждали коды или какие‑либо средства передачи секретных сообщений с Дамблдором?

— Нет, министр, — улыбнулась Гермиона. — Да их и не может здесь быть, раз сотрудники Министерства ничего не обнаружили. Верно? — склонила голову она.

Скримджер с досадой вновь уткнулся в завещание.

— «Гарри Джеймсу Поттеру, — зачитал он, — я оставляю снитч, пойманный им в его первом матче по квиддичу в Хогвартсе, как напоминание о заслугах непоколебимости и мастерства».

Гермиона подняла левую бровь. Рон хмыкнул.

Министр извлёк из своего мешка небольшой золотой мяч, размером с грецкий орех, со слабо трепещущими крылышками.

— Почему Дамблдор оставил вам этот снитч? — спросил Скримджер.

— Не знаю, — облегченно бросил Гарри, ожидавший массы бед из‑за того, что переданное директором попало на время в лапы министра. Но, судя по всему, бояться было уже нечего. — По тем причинам, которые вы только что прочли, наверное. Чтобы напомнить мне, что всего можно достигнуть, если упорно… пытаться… и всё в таком духе.

— Вы считаете, что это всего лишь символический подарок на память?

— Полагаю, — ответил Гарри. — Чем ещё это может быть?

— Снитч является хорошим местом для хранения небольшого предмета. Я уверен, мисс Грэйнджер знает, почему.

— У снитча есть память к прикосновению, — кивнула девушка.

— Именно так, — согласился Скримджер. — До использования снитч не берут без перчаток даже изготовители: на случай спорного захвата накладывается заклятие, по которому можно определить, кто первый взял его рукой. И именно для этого в перчатках ловцов сделаны прорези. Этот снитч, — он подбросил крошечный золотой мячик, — запомнил ваше прикосновение, мистер Поттер. И мне кажется, что Дамблдор, несмотря на недостатки, всё же имевший огромный магический опыт, возможно, улучшил магию сей вещицы так, что она откроется только для вас.

Гарри не ответил, но Гермиона видела его растущее напряжение.

— Вы молчите, — продолжал министр. — Возможно, вам известно, что содержит в себе снитч?

— Нет, — огрызнулся Гарри.

— Возьмите его, — тихо произнёс Скримджер.

Глаза Гарри встретились с жёлтыми глазами министра. Помедлив, он всё же протянул руку; Скримджер вновь наклонился вперёд, медленно и осторожно, положил снитч на ладонь наследника.

Ничего не случилось. Как только пальцы Гарри сомкнулись на золотом мячике, утомлённые крылья слегка дрогнули и успокоились. Скримджер, Рон и Гермиона продолжали жадно глядеть на скрытый в руке снитч, всё ещё чего‑то ожидая.

— Это было драматично, — хладнокровно произнёс Гарри.

Гермиона хихикнула.

— Следующий мой вопрос, — скрывая разочарование, продолжал министр, резко меняя тему, — будет касаться портретов Альбуса Дамблдора. Говорил ли кто‑нибудь из вас с его изображением?

Гермиона ещё у Грэйнджеров читала в газетах о так называемом «Портретном скандале». После смерти Дамблдора его изображение не появлялось ни на одном из известных полотен. В свете курсирующих сплетен поговаривали, что оно затаилось где‑то, пытаясь избежать стыда и необходимости отвечать на вопросы.

В отличие от магических фотографий, где запечатленные бездумно действуют в соответствии с тем, как вели себя в момент съемки, волшебные портреты перенимают личность изображенных чародеев. Всем известно, что рисунки оживают только после смерти своих оригиналов. И что отпечаток личности воплощается лишь в одно из существующих изображений — остальные же пропадают. Образ почившего может свободно путешествовать по всем его портретам, где бы те не находились. И все холсты, кроме того, где в настоящий момент обитает изображение, будут оставаться пусты.

Обычно обитатели мира живых воплощений выбирают для постоянного места жительства те полотна, которые висят в наиболее достойных, по их мнению, местах. В Хогвартсе, например, почти не было пустых картин.

Где и почему пряталось изображение Альбуса Дамблдора, сейчас не знал никто.

— Нет, министр, — ответил на вопрос Скримджера Гарри. — И я, и мои друзья видели только фотографии Дамблдора.

— Пытались ли вы вызвать изображение на один из портретов?

— Он не отзывается, — тихо сказал Гарри. И после паузы добавил: — Мне, как и вам, неизвестно, почему.

Воцарилось молчание. Министр сверлил Гарри недоверчивым взглядом.

— Это всё, не так ли? — спросила Гермиона, пытаясь приподняться с дивана.

— Не совсем, — буркнул визитер, чьё настроение, похоже, сильно испортилось. — Дамблдор завещал вам ещё одну вещь, Поттер.

— Что же? — спросил Гарри со вновь нарастающим волнением.

— Меч Годрика Гриффиндора, — нехотя ответил колдун.

Гермиона и Рон замерли. Гарри огляделся в поисках декорированного рубинами эфеса, но Скримджер не извлёк меч из магического кожаного мешка.

— И где он? — подозрительно уточнил парень.

— К сожалению, — Скримджер, казалось, ухмыльнулся, — меч не принадлежал Дамблдору, соответственно, он и не мог его завещать. Меч Годрика Гриффиндора является важным магическим артефактом. Почему, вы полагаете…

— Дамблдор хотел передать мне меч?! — перебивая его, прорычал Гарри, заканчивая фразу. — Возможно, он считал, что тот будет хорошо смотреться у меня на стене!

— Это не шутка, Поттер! — гаркнул Скримджер. — Было ли это потому, что Дамблдор верил, что только меч Годрика Гриффиндора может победить Наследника Слизерина? Желал ли он дать этот меч тебе, Поттер, потому что он верил, как и многие, что ты — единственный, кому предназначено уничтожить Сам–Знаешь–Кого?

Гермиона почувствовала холодный пот на спине. Мантия намокла и прилипла к коже.

— Интересная теория, — холодно произнес Гарри. — А хоть кто‑то вообще пытался вонзить меч в Волдеморта? Может быть, министру стоит отправить на это своих людей, вместо того, чтобы терять время, потроша Делюминаторы или покрывая сбежавших из Азкабана? Так вот, что вы делаете, министр, закрывшись в своём кабинете, — пытаетесь вскрыть старый школьный снитч? И вы всё ещё ожидаете, что мы будем сотрудничать с вами?!

— Ты слишком далеко зашёл! — закричал министр, вскакивая со стула. Гарри тоже встал на ноги. Скримджер подался к парню и в сердцах ткнул его в грудь концом волшебной палочки: у Гарри на футболке появилась дырка, похожая на след затушенной сигареты.

— А–а! — взревел Рон, выпрыгивая и поднимая свою волшебную палочку, но Гарри резко остановил его.

— Нет! Ты же не хочешь дать ему предлог арестовать нас?

— Помните, что вы — не в школе! — процедил Скримджер, тяжело дыша в лицо Гарри. — Помните, что я — не Дамблдор, который прощал ваше высокомерие и непокорность. Ты можешь носить этот шрам как корону, Поттер, но семнадцатилетний юнец не вправе говорить мне, как выполнять мою работу! Надеюсь, в этот раз ты научился хоть какому‑то уважению!

— В этот раз вы его заработали, — бросил Гарри.

Пол задрожал, раздался звук быстрых шагов, затем дверь в гостиную открылась — мистер и миссис Уизли вбежали в комнату.

— Мы… Мы подумали… Мы слышали, — начал мистер Уизли, крайне обеспокоенный открывшейся сценой.

— Громкие голоса, — закончила за него жена.

Скримджер отошёл на пару шагов от Гарри и уставился на дыру, которую проделал в его футболке. Казалось, он сожалел о том, что вышел из себя.

— Это… ничего, — прорычал колдун, — я… мне жаль, что вы всё воспринимаете так. — Он ещё раз взглянул Гарри в лицо. — Кажется, вы полагаете, будто Министерство магии не желает того же, чего и вы, — но это не так. Мы должны работать вместе.

— Мне не нравятся ваши методы, министр, — обронил Гарри. — Вы помните?

Он поднял правую руку и показал Скримджеру шрам на тыльной стороне ладони, который всё ещё казался белым — надпись «Я не должен лгать». Выражение лица министра огрубело. Он молча повернулся и поковылял из комнаты. Миссис Уизли поспешила за ним.

— Что он хотел? — спросил Артур, подозрительно оглядывая Гарри, Рона и Гермиону.

— Передать нам наследство от Дамблдора, — ответил герой магического мира. — Они лишь только что открыли содержание его завещания, только сейчас!

* * *

В полумраке чердака Рон исследовал свой Делюминатор, а Гарри вновь и вновь рассматривал старый снитч, время от времени потирая под футболкой обожженную кожу, тщательно обработанную миссис Уизли специальным составом.

Гермиона закончила в третий раз перелистывать замусоленную книжку — это был сборник сказок, написанных рунами. Она уже осмотрела и Делюминатор Рона, и золотой снитч. Но так ничего и не поняла.

— Я всегда говорил, что он был немного сумасшедшим, — обиженно промямлил рыжий Уизли. — Великолепным и всё такое, но чокнутым. Оставить Гарри школьный снитч — для чего это, разорви меня грифон, было нужно?

— Не знаю, — мрачно сказала Гермиона. — Когда Скримджер заставил Гарри взять его, я была совершенно уверена, что что‑то произойдёт!

— Но ведь я и не пытался взять его перед Скримджером так как надо, — улыбнулся вдруг Гарри. — Вспомните! Ведь снитч, который я поймал в первом матче по квиддичу…

— Это же был тот снитч, который ты едва не проглотил! — выпалил Рон. Гермиона почувствовала, как её ноги покрылись гусиной кожей.

Не отвечая, Гарри дрожащей рукой поместил шарик в рот.

Он не раскрылся. Зато на золоте проступила витиеватая, быстро тающая надпись: «Я открываюсь там, где закрываюсь».

— И что это должно означать? — спросила наследница Тёмного Лорда после того, как первое ликование друзей улеглось и стало ясно, что загадок от этого «продвижения» только прибавилось.

— Откуда мне знать?! — сердито буркнул Гарри, с досадой глядя на снитч. — И меч… Почему Дамблдор не мог просто сказать мне об этом?! Я был там, меч висел на стене его кабинета во время всех наших бесед в прошлом году! Если он хотел дать мне его, почему не сделал этого тогда?!

— Ещё и эта странная книга, — вслух подумала Гермиона. — Похоже на сказки, но я никогда раньше не слышала о них.

— Ты никогда не слышала о «Сказках барда Бидля»? — недоверчиво переспросил Рон, скорчив невообразимую гримасу. — Шутишь, что ли?

— Ты знаешь их? — в свою очередь изумилась Гермиона.

— Конечно! Почти все старые детские истории написаны Бидлем! «Фонтан Феноменальной Фортуны», «Волшебник и Скачущий Горшок», «Бэббити Рэббити и её кудахчущая нога»…

— Что? — переспросил Гарри, хихикнув. — Что там было последним?

— Прекратите, — смутился Рон, глядя на своих друзей округлившимися глазами, — вы должны были слышать о Бэббити Рэббити!

— Рон, ты ведь хорошо знаешь, что я и Гарри воспитывались магглами! — поучительно произнесла молодая ведьма. — Мы не слушали таких историй. В детстве нам рассказывали о «Белоснежке» и «Золушке».

— Что это, последнее, — болезнь вроде золотухи? — картинно сморщился рыжий колдун.

— Итак, это детские сказки? — проигнорировала выпад Гермиона.

— Да, — неуверенно ответил Рон, всё еще отказываясь верить в то, что над ним не подшучивают. — Старые сказки, которые написал Бидль. Но я, вообще‑то, не имею представления, как они выглядят в первоначальных версиях…

— Прочту их внимательно. Наверное, разгадка кроется где‑то в текстах.

* * *

Остаток дня прошел довольно быстро. Гермиона помогала с послепраздничной уборкой, отбывали многочисленные родственники, оставшиеся ночевать в Норе; Гарри кидался на мистера Уизли из‑за каждого угла, налетая с ураганом укоризны в глазах, а Рон неожиданно обиделся из‑за холодности своей непокорной подружки и вообще куда‑то пропал на полдня.

Джинни выглядела отвратительно. Утром Гермиона долго помогала ей привести опухшие и красные глаза в нормальное состояние, а днём старалась поддерживать, но выходило не очень.

Наблюдающей за попытками Гарри переубедить мистера Уизли, за Гарри, полностью увлеченным собой и своими проблемами, Гермионе стало так жаль девушку, что она даже позабыла о своих личных треволнениях и загадочном наследстве, полностью переключившись на горести подруги.

— Он тебя не стоит, — тихо убеждала она, пока девушки расставляли посуду на обеденном столе. — Поверь, Джинни.

— Или я его… Что я делаю не так?!

— Что бы ты ни делала… Гарри живет в своем мире — даже самая красивая, умная и любящая женщина сейчас не затмит для него ненависти к Северусу и желания поскорее уничтожить врага.

— Наверно… Как ты назвала Снейпа? — внезапно сощурилась Джинни.

— Я… э… Пошутила, — прикусила губу неосторожная ведьма. — Ха–ха. А где вилки? Постой, сейчас их принесу!

* * *

Изучение старой книги сказок так ничего и не дало, хотя Гермиона не собиралась сдаваться. Но ей было над чем поразмыслить и без этого.

Девушка уже поняла со всей очевидностью, что не только с Гарри и Роном, но и со старшими представителями семьи Уизли нечего и думать заводить речь о возможности переговоров с Волдемортом. Её даже не попытаются услышать.

Миссис Уизли, под игом которой негласно находились все остальные представители этой фамилии, во всяком случае, во время обитания в Норе, была настроена более чем категорично. Она не допускала и мысли о том, чтобы дети были вовлечены в войну. Причем в категорию «дети» попадали у неё не только закадычное трио, но и даже совершеннолетние и самостоятельные близнецы.

«Вы слишком юные для этого», — твердила миссис Уизли и сим парировала любые попытки не только помочь в борьбе с Волдемортом, но и даже просто узнать что‑либо о планах и соображениях Ордена Феникса.

Молли была до глубины души возмущена существованием таинственного «задания», которое дал Гарри и его друзьям покойный директор. Каждый новый день с утра и до поздней ночи она всеми правдами и неправдами пыталась узнать о дальнейших планах героя магического мира и о том, что за миссию возложил на него Дамблдор. И, хотя успеха в этом ей добиться не удалось, Молли не сдавалась.

Гермиона не была столь наивна, чтобы предполагать, будто миссис Уизли иначе как с паническим ужасом сможет воспринять идею переговоров и гипотетических соглашений; или весть о том, что Гермиона эти «переговоры» уже начала и что на плече подруги её детей красуется Чёрная Метка.

Вместе с Молли выпали из списка возможных конфидентов и все остальные Уизли — слишком уж велико влияние жены и матери в этом семействе.

Во время свадебной вечеринки Гермиона осторожно присматривалась под новым углом и к другим присутствующим членам Ордена.

Человек, с которым можно затеять подобный разговор, должен быть ей очень хорошо знаком. А таковых, за вычетом многочисленных Уизли, в Ордене Феникса было не столь много. Собственно, Гермиона всерьез размышляла только над кандидатурами Люпина и Тонкс.

Но пришла к выводу, что новоиспеченная миссис Люпин слишком безответственна, к тому же ещё и увлечена сейчас своими личными делами куда больше, чем судьбами мира. Кроме того, даже убеди она Тонкс — это вовсе не поможет делу. Уж кого–кого слушать не станут…

А сам Люпин выглядел настолько замученным, обеспокоенным и несчастным, что в данной ситуации подходил Гермионе ещё меньше, чем его молодая жена.

В общем, Гермиона оказывалась в сложном положении.

По большому счету, на роль возможной наперсницы сколько‑нибудь подходила только Минерва МакГонагалл. Но с ней Гермиона совсем не общалась в неформальной обстановке. И, хоть отношения между лучшей ученицей школы и деканом Гриффиндора сложились замечательные, они никогда не были особо близки. А такой разговор не заведёшь с бухты–барахты. Нужно осторожно, потихоньку… МакГонагалл и на свадьбе‑то не было. Оставалась школа. Но и там вся эта затея выглядела более чем туманно.

Собственно, кроме Хогвартса, было ещё одно место, где Гермиона могла повстречать теперешнюю главу Ордена Феникса. А именно старый дом на площади Гриммо, штаб всей организации. Место, куда, судя по упрямству Гарри, они в любом случае на этих каникулах попадут; место, куда Гермионе очень следовало, и куда она очень боялась приходить.

Потому что на полках в гостиной, в многолетней пыли и паутине затаился медальон, который Гермионе придется положить на одну из чаш весов, положить своими руками. И чем больше девушка общалась этим летом с Гарри, на которого у неё как будто раскрылись глаза, тем менее она была способна передать Хоркрукс в его руки.

Но найти и отдать медальон Волдеморту — это был слишком категоричный шаг. А если она просто запуталась, если впоследствии ей придется жалеть об этом всю свою жизнь?

И всё равно побывать на площади Гриммо было просто необходимо…

Джинни Уизли с каждым днём становилась всё сумрачнее, а Гарри всё раздраженнее и обиженнее. Потеряв уехавшую вместе с сестрами и родителями на родину Амели, Рон тоже сделался мрачным и злым. Пытался пару раз подкатиться к разрываемой бесконечными сомнениями Гермионе — выслушал много грубостей.

— Знаешь, что?! — однажды выпалил Рон вечером, когда они стояли за Норой. — Нечего строить из себя разобиженную, понятно?! Поверь, я не хочу, чтобы в школе на всех углах стали трепаться, что меня кинули! Ты моя девушка, Гермиона!

— А теперь послушай меня, — холодно сказала «его девушка», едва сдерживая внезапно вспыхнувшую ярость. — Ты только что сжег все мосты, которые могли возобновить наши отношения! Кстати, совет на будущее — напиши книгу «Чего нельзя говорить барышне, ежели хочешь, чтобы она осталась твоей» и включи в неё все комплименты, которые придут в твою голову.

— Ты слишком много о себе возомнила! — рассвирепел Рон. — Ведешь себя, как дура! Ты, может быть, и стала потрясно выглядеть, но, химеровы когти, с кем же ты теперь будешь?! А?! Сама?! В твоем возрасте это просто стыдно!

— Поверь, Рон, одна я не останусь! — зло обронила гриффиндорка. — И не заставляй меня применять на тебе то, чему я научилась летом!

— Вот–вот! Единственное, что ты делала летом — училась! И в школе также! И после неё! Учись, Гермиона, не с твоими амбициями заводить взаимоотношения с людьми!

— Рон…

— Нет, я скажу! Я терпел, терпел — мне надоело! Ты слишком многого хочешь! Писал я тебе мало?! Ты тоже!

— Может, тебе ещё цветы подарить?!

— Помни, ты живешь у меня дома.

— Что?! Рон, да ты в своём уме?! Хотя это уже не важно!..

Ведьма развернулась и пулей полетела к крыльцу.

— Пойди, поплачь! — крикнул вслед Рон. — Подушка — лучшая подружка! Других нет!

Обида, резкая и горькая, накатила внезапно и очень горячо. Да чем же она заслужила все эти слова?! Чем заслужила их от Рона, которому всегда была верным другом, которому помогала, с которым была рядом в трудную минуту, делила, как и с Гарри, всю свою жизнь?! Да, много лет для Гермионы самыми близкими друзьями были они — Рон и Гарри: такие разные и столь похожие, непутевые и находчивые, упрямые, каждый со своими недостатками и своими достоинствами; такие родные, близкие, будто часть её самой. Да, имея их, Гермиона не искала ничего большего. Столько времени. Постоянно была рядом: в ущерб себе, часто — в ущерб здравому смыслу. И ради чего?! Чтобы сейчас Рон кричал ей подобные слова? Сейчас?! Да если бы только знал этот неблагодарный рыжий щенок о том, с кем вообще разговаривает! Кем была его давнишняя подруга, кто проверял его домашние работы, кто проплакал в подушку весь прошлый год в девичьих спальнях Гриффиндора потому, что этот безмозглый увалень корчил из себя Казанову.

Да она может сейчас, вот прямо сейчас, развернуться и уйти! Подушка — лучшая подружка?! Других нет?!

Есть другие! Ещё какие другие! Вам и не снились!

— Миссис Уизли, я уезжаю! — громко заявила Гермиона, распахивая ку́хонную дверь.

— Что?!

— Ваш младший сын меня выгнал.

— Что?!!

— Рон считает, что я здесь лишняя. И я уезжаю — спасибо за гостеприимство!

— Гермиона! Я поговорю с ним, он извинится! Да что случилось?

— НЕ НУЖНЫ МНЕ ЕГО ИЗВИНЕНИЯ! — в исступлении закричала девушка, чувствуя, что у нее начинается форменная женская истерика. — Он сказал, что я ничто! У меня нет ни друзей, ни почитателей, ни любящих меня людей, ни смысла жизни! Что он понимает?! Если бы он знал… Да я могу… Я превращу его жизнь в кошмар, и тогда он поймет, кто такая Кад… Гермиона Грэйнджер!

— Гермиона…

— Оставьте меня!

И, на бегу вытирая катящиеся слезы, наследница Темного Лорда умчалась в комнату, которую они с Джинни делили на двоих.

Успокоилась она не скоро, но, придя в себя, не только устыдилась разыгранного на кухне спектакля и этих зазорных слез, но и всерьез испугалась того, что чуть не выболтала сгоряча в голос. В её сомнительном положении истеричность неуместна. Несмотря на все нервные перенапряжения. Да и не привыкла Гермиона Грэйнджер вести себя так глупо.

* * *

В дом номер двенадцать Гермиона попала двадцать четвертого августа. Очень сердитый Артур Уизли привёл туда Гарри и его «гостей», поклявшись, что они не попадут на собрание Ордена. Гарри так достал его за эти дни, принципиально не слушая ничего об опасностях и правилах, что Артур теперь старался вообще поменьше находиться дома.

И вот они оказались вновь в штабе Ордена Феникса, где на Гарри нахлынули воспоминания о Сириусе. А на Гермиону — мысли о гостиной. Там‑то она и оказалась, как только появилась возможность. С бешено бьющимся сердцем вошла девушка в скудно освещённую огромную комнату и нашла… Полное отсутствие шкафов. Ни единого.

— А где все шкафы из гостиной? — осторожно спросила начинающая мисс Марпл[20] у Артура Уизли во время ужина в полуподвальной кухне.

— Когда уборка завершилась — вынесли. Они опустели совсем.

— А всё, что в них было? — опешила Гермиона. — Это же довольно опасные вещи!

— Спроси Молли. Я не занимался здесь уборкой…

— Мистер Уизли, — тихо начал Гарри, — можем мы ещё поговорить сегодня?

— Нет, Гарри.

— ПОСЛУШАЙТЕ! Вы не один тут решаете, кто будет членом Ордена, а кто нет!!! — Рон сделался ниже ростом, Гермиона сердито притихла, а хмурый Артур поднялся перед свирепым подростком в полный рост. — Я ИМЕЮ ПРАВО! Мне уже семнадцать лет!!!

«“Мне шестнадцать лет, и я уже не ребенок!” — обиженным голосом и с полными слез глазами говорила в маггловском мультфильме русалочка Ариэль», — вспомнилось Гермионе.

— Выйдем, Гарри, — сумрачно произнес Артур Уизли. — В коридор.

— Пойдемте.

Они ушли. Рон пристально посмотрел на Гермиону.

— Гарри стал очень нервным, — сказал он.

— С тобой я это обсуждать не намерена, — оборвала девушка, поднимаясь со стула.

* * *

Неизвестно как, но Гарри всё же своего добился. Почти. Артур пообещал вынести этот вопрос на обсуждение и, если всё уладится, позволить ему ездить на собрания с МакГонагалл. На этом Гарри посчитал пребывание в доме номер двенадцать завершенным, и, с его легкой руки, все вернулись в Нору, где Гермиона поспешила поговорить с миссис Уизли об интересующих её предметах.

— А почему ты спрашиваешь?

— Мистер Уизли сказал, что всё было выброшено, — невинным тоном пояснила юная расследовательница, — но там были такие гадкие вещи! Как же их можно выбросить — это не опасно?

— И не говори, Гермиона, — сердито закивала Молли. — Все артефакты были собраны, когда завершилась уборка, и Альбус должен был их обезвредить, но… Этот… Этот… Это существо растаскало их!

— КТО?! — вытаращила глаза Гермиона. — Ки–кикимер?!

— Наземникус Флетчер! — с отвращением выдавила Молли. — Он разворовал тут всё, что можно, пока мы не заметили и не защитили дом от его посещений! А теперь его вообще никто не может найти!

— Он забрал всё? — тихо спросила девушка.

— Практически.

— Но зачем?!

— Думаю, продаст награбленное. Такой человек ни перед чем не остановится ради денег!

«Наземникус, — мрачно подумала Гермиона. — Просто отлично. Чует сердце, Хоркрукс уже где‑нибудь в далекой Австралии… Ох, не справилась Нэнси Дрю[21] с поручением».

И на чашу весов класть теперь нечего…

* * *

Остатки лета пролетели на удивление быстро. Вероятно, это было связано с полным отсутствием событий, точнее смены событий: грустная Джинни, свирепый Рон, героический Гарри и встревоженная Молли. Билл и Флёр уехали в короткое свадебное путешествие, Фред с Джорджем вернулись к работе в своем магазине, а Чарли и Артур почти не появлялись дома. Гостей тоже не было.

Дни шли, и быстро приближалась осенняя пора возвращения в Шотландию. После приезда из Лондона Гермиона по большей части бывала одна или разговаривала с Джинни. Слушать Гарри для неё было тяжело — теперь всё, сказанное парнем, раздражало почти до зубовного скрежета. А с Роном и вовсе лучше было не пересекаться, что, впрочем, получалось с трудом. За эти дни они совсем разругались, и её рыжий приятель показывал себя далеко не с лучшей стороны, в результате чего окончательно пал в глазах молодой ведьмы.

Вечером тридцать первого августа, после торжественного ужина, традиционно устраиваемого миссис Уизли, задумчивая наследница Темного Лорда ушла подышать свежим воздухом и опять наткнулась на Рона.

— Может, ты перестанешь, и мы всё вернем на свои места? — с места в карьер начал он.

— Забудем все гадости?

— Да!

— Всё невнимание и обиды?

— Да!!!

— Все оскорбления?

— Э… да.

— Рон, иди лесом, пока я тебя не заколдовала! — снисходительно посоветовала Гермиона.

— Знаешь, ты стала агрессивной и грубой. Тебе не идёт!

— У меня иное мнение.

— Ты со своим мнением останешься старой девой!

— Послушай, мальчик, не лезь, куда не просят! Слышишь?! — Гермиона угрожающе вынула палочку. — Топай к маме!

— Идиотка истеричная!

— Рон, тебе будет плохо! — угрожающе предупредила Гермиона.

— Да пошла ты!

Она легко качнула рукой, и Рон с высоты своего роста плюхнулся на траву.

— СОВСЕМ ОШАЛЕЛА?! Сариото…

— Экспеллиармус! — Она поймала палочку Рона. — Слушай меня внимательно. Ты мне надоел. Ты грубый, неотесанный и истеричный. Забудь мое имя, Рон. — Она швырнула ему палочку. — Дай бог, после школы ТЕБЯ я больше не увижу.

— Идиотка, — прошипел парень, поднимаясь и потирая бок. — Крыша на нервной почве поехала?! Нужна ты мне больно!

Он захромал к Норе, а Гермиона оперлась на ствол старого дерева, пытаясь успокоиться.

Она чувствовала, что неправа, но ничего не могла с собой поделать. Действительно стала грубой и раздражительной.

Слишком многое теперь выводило из себя: то, что раньше она воспринимала как невинные слабости своих друзей, ныне било по глазам со страшной силой. И эти дети идут воевать с кем‑то! Строят планы… На что‑то надеются… Злятся на взрослых, разводя бури в стакане воды! А ведь миссис Уизли, хоть ей и не достает дипломатичности, совершенно права. Они просто ещё слишком юные. Но они‑то этого не понимают…

И не стоит даже думать заикаться на сей счет. Выйдет ненужная ссора.

Значит, надо терпеть. А терпения катастрофически недоставало…

Сказались на Гермионином состоянии и длительные переживания о Хоркруксе–медальоне. Может, и к лучшему, что он затерялся. Ведь там, куда он мог попасть, уж Гарри‑то его точно не отыскать. Тем более он даже не знает, что именно ищет. Но Наземникус куда‑то пропал, так что и знающему вряд ли удастся выйти на след медальона, который, скорее всего, уже успели перепродать не один раз.

Итак, Гарри Хоркрукса не найти, а значит, у Гермионы есть время. Время, так необходимое для того, чтобы как следует подумать и отыскать подходящего человека, безопасного и авторитетного, которого можно осторожно навести на мысль о переоценке ситуации, о возможности переговоров с Темным Лордом и нахождении компромисса. На это понадобится немало времени и немало сил, да и результат далеко не гарантирован. Но, откровенно говоря, Гермионе очень не хотелось, чтобы Гарри успел найти и уничтожить Хоркруксы.

С другой стороны, не хотелось и мешать ему. Отыскать медальон и передать его Волдеморту — это было бы уже самым настоящим предательством. А так она вроде бы и ни при чем, но и Хоркруксу ничего не угрожает.

И не нужно принимать окончательных решений так скоро…

Не нужно почти. Всё испортила эта старая замусоленная книжонка, её часть наследства Альбуса Дамблдора. Разумеется, это не просто жест, сувенир на долгую и светлую память! И, разумеется, своё послание старый директор спрятал так, что мог быть точно уверен — в Министерстве магии не сумеют его разгадать. Другой вопрос в том, почему было не послать эти вещи совой или, для верности, почтовым заклинанием, не доверить их вручение хогвартскому эльфу или не передать прямо в руки с условием открыть только в крайнем случае… Даже если никак не желал объяснить всё сам, по–людски — существовал миллион способов избежать официального дознания и понятно разъяснить, в чём обстоит дело. Но это, теперь Гермиона понимала, — слишком просто для той изысканной шахматной партии, которую вёл Альбус Дамблдор. Простые и понятные ходы сделали бы её некрасивой.

Поэтому теперь троим подросткам, которых он выбрал в свои авторитетные исполнители, придется играться в клуб имени Шерлока Холмса. Причем, судя по всему, играться довольно долго — во всяком случае, Гермиона упорно не находила в старом сборнике сказок ничего примечательного, как и не представляла, каким образом открыть золотой снитч или зачем был завещан Рону Делюминатор.

А от загадочной книжки проблемы только росли. Её личные глобальные проблемы: пресловутая необходимость выбора, принятия какого‑то решения.

Сказать или нет о сборнике сказок Волдеморту, показать ли книгу ему?

И Гермиона за эти недели так устала ломать голову над дурацкими детскими баснями волшебников, настолько отчаялась понять что‑то сама в читанном–перечитанном послании старого директора, что безумно хотела только одного — чтобы ей объяснили его смысл.

И она знала, кто сможет это сделать. Разложить всё по полочкам, разъяснить и растолковать.

Но не это ли будет предательством?..

Вот какие мысли, вкупе с грандиозными замыслами о «перемирии», блуждали в голове наследницы Темного Лорда. А тут — Рон со своими быстро перешедшими в дерзость ухаживаниями. Да, ей было не до него — но это же не повод превращаться в животное, орать, грубить, размахивать тут своими ручищами и ставить какие‑то ультиматумы! Ещё собственник выискался! Кажется, обетов верности она не давала…

— Да кто он мне вообще такой, — в сердцах прошипела Гермиона вслух, бросая яростный взгляд на светящиеся в темноте кривые окна Норы.

— Cadmine, хочешь, он вообще пропадет без вести? — внезапно спросил тихий женский голос из рощи, и Гермиона подскочила от неожиданности. — Это, правда, может осложнить завтрашний отъезд в Хогвартс, но жизнь твою явно сделает проще! Могу устроить.

Из тени деревьев показалась закутанная в черный плащ Беллатриса.

Глава XIII: Первое сентября

— Ты неплохо справилась, не думай.

Они ушли вглубь рощи, и вот уже двадцать минут Белла слушала пылкое повествование о прошедших в доме Уизли двух неделях. Гермиона и не догадывалась, сколько всего накипело в ней за эти пятнадцать дней и как сильно хотелось выговориться перед человеком, с которым можно быть откровенной. По иронии судьбы среди стольких давно знакомых и ставших по–настоящему родными людей этим человеком оказалась Беллатриса Лестрейндж, и Гермиону совсем не покоробило это.

В конце концов, эта женщина была её матерью. И образ её в подсознании девушки всё ещё не воссоединился с той Беллатрисой Лестрейндж, о которой она теоретически знала. Просто две совершенно разные женщины, и эту, столь вовремя явившуюся сейчас, Гермиона воспринимала ныне, ввиду некоторых причин, куда ближе, чем всех тех, оставшихся на свету, за линией этой темной рощи, где наконец‑то можно говорить то, что думаешь.

И она говорила. Вываливала из себя весь накопившийся груз невысказанных впечатлений. Странных, кричащих, неожиданных… Пугающих Гермиону своим резким контрастом с тем, к чему она привыкла.

— Не печалься, ты приспособишься, — подытожила её излияния Беллатриса. — Так бывает. Стоит уловить новый угол зрения, и начинаешь на всё смотреть по–иному.

— Но я стала бояться, я не узнаю саму себя! Это как наваждение. И у меня сдают нервы, — угрюмо закончила Гермиона.

— Ты изменилась, — пожала плечами Белла. — Это закономерно. Я в своей жизни тоже долго носила маску. При свете дня Беллатриса Лестрейндж, а в ночи неистовая Пожирательница Смерти. Очень контрастные образы. Мне было тяжело. И сразу я чуть не сорвалась. Но я смогла — и ты сможешь. Перемены характера, произошедшие в период, когда змея появилась на моей руке, восприняли как реакцию на изменение привычного уклада жизни, хотя я уже почти год как была замужем… Люди слепы. И любят сами придумывать себе легенды. Пользуйся этим, чтобы набраться опыта и актерского мастерства. Tu sauras le faire, Cadmine[22]. И привыкнешь к тем, кто тебя окружает вновь.

— Но они ужасны! Гарри и Рон. Рон жалок, но с Гарри хуже. Он возомнил о себе невесть что, считает, что другие никогда не смогут его понять, и злится на всех окружающих. Но это бы ладно! Мне так жаль Джинни. Она ведь любит его, страдает — а он, кажется, не замечает этого вовсе. Он так с ней жесток…

— Герои всегда такие, Кадмина, — невозмутимо улыбнулась Белла.

— Но ведь Гарри таким не был! То есть… То есть я не замечала… Точнее, не думала, что настолько… Что… Ведь он разрушит ей жизнь! И это уже не игрушки. А он и не думает…

— Гарри Поттер таков, каким его воспитали, — прервала Беллатриса. — Не вини его слишком сурово. Он привык быть особенным, окрылен успехами прошлого. Альбус Дамблдор постарался, чтобы мальчик поверил в свою исключительность. Ему семнадцать лет, не требуй от него слишком многого.

— Я понимаю… Но Джинни! На неё больно смотреть.

— Это её выбор, — развела руками Белла.

Гермиона вздохнула и отвела глаза.

— Мне нужно поговорить с Papá, — сказала она затем, продолжая смотреть в землю. — По поводу книги, завещанной Дамблдором. — Судя по всему, это некая загадка, ключ к выполнению «задания» директора.

— С этим придется немного подождать. Посмотрим при случае, ne t'en fais pas[23].

— И ещё мы потеряли тот Хоркрукс, — вздохнув, добавила девушка, внезапно осознав, что в пылу забыла упомянуть самое важное, — вместе со всем, что решили выбросить во время уборки штаба Ордена Феникса.

— Выбросить?!! — вскинулась Беллатриса.

— С другой стороны, и Гарри вряд ли сможет теперь найти его, — продолжала Гермиона. — Сейчас медальон может быть где угодно.

— Ладно. Pas grave[24]! — наследнице Темного Лорда показалось, что это «pas grave» было несколько наигранным. — Тебе понадобится немало терпения, Кадмина. Будь сильной. Это понравится тебе, я уверена. Попытайся отрешиться от чужих проблем, хотя бы на время. Просто понаблюдай, не принимая близко к сердцу. И не забывай о том, кто ты есть. Это придаст сил. И ты сама не заметишь, как у тебя вырастут и крылья, и клыки…

* * *

Следующее утро выдалось серым и суматошным. Гермиона и Рон не разговаривали друг с другом, Джинни на Гарри старалась не смотреть — а собираться в условиях таких взаимоотношений крайне сложно. Поэтому когда все наконец оказались на вокзале, Гермиона чувствовала себя выжатой, словно лимон.

Но расслабляться было рано — предстояло ещё несколько часов работы в тесном сотрудничестве с Роном: они оба направились в вагон старост и, позже, должны были обходить первокурсников. Рон демонстративно молчал, даже когда она к нему обращалась. А увидев в коридоре Лаванду, сделал самое идиотское, что, по мнению Гермионы, только мог — поцеловал Браун прямо на глазах наследницы Темного Лорда, поставив последнюю в дурацкое положение.

Скрежеща зубами от злости, она пронеслась мимо к туалету и заперлась там.

«Кадмина Гонт–Блэк, — прошептала девушка, глядя в заляпанное зеркало. — Que diable! Сe fut bête…[25]»

Она спустила мантию с плеча — почему‑то вид Черной Метки придавал терпения и душевных сил. Откинула волосы и несколько раз глубоко вдохнула.

Рон всё ещё целовался с Лавандой, специально не уходя из коридора — ждал выхода Гермионы. И она вышла. Вышла, поравнялась с ними и остановилась, устремляя взгляд в окно.

— Рон, роль шлюхи тебе определенно идет — смотри, люди так и тянутся! — довольно громко заметила девушка. — Лаванда, я бы посоветовала еще дать ему денег — это может подстегнуть усердие.

И она прошла мимо, оставив застывших однокурсников переваривать информацию.

* * *

— Кретинка тупоголовая!!! Серьезно, Грэйнджер, я тебе вмажу! — Рон ворвался в купе, где наследница Темного Лорда сидела с Джинни, Гарри и двумя подругами младшей Уизли. — УМА НЕТ??? Ещё раз ты выкинешь подобное! Надо мной теперь все смеются!

— Ты решил поддержать сплетни новой порцией для размышлений, истеричный придурок? — холодно спросила Гермиона.

Всё произошло быстро. Рон замахнулся, Гермиона выхватила палочку, послышался неприятный хруст, и в воздухе запахло паленым.

— Твою мать!

Потом Рон долго лечил здоровенный ожог на руке, а Гермионе так ничего и не сделали — парень не хотел жаловаться преподавателям. Но война была начата, и орудия готовы к бою.

— Гермиона, что с тобой?! — ошалело спросил Гарри, когда Рон скрылся, звонко хлопнув дверью, а Джинни с подругами поспешили помочь ему.

— Ты ничего не понимаешь! — огрызнулась девушка. — Разве ему нужна я? Нет! Это просто уязвленное чувство собственника. Возомнил, что я его барышня и баста! У нас сейчас есть куда более важные дела, чем романтические отношения! А он — словно озверел. Теперь ещё картинно вешается на Браун в коридорах, а потом орет на меня! Посмотри, как он со мной!

— А ты с ним? Ты б себя видела…

— Гарри, не нарывайся, — посоветовала Гермиона. — Он первый начал. Кадрил эту Амелу или как там её?! И вообще я устала — за всё лето ни единого письма, кроме приглашения на свадьбу. Не знаю, что на меня нашло в прошлом году: я и Рон — это крупнейшая глупость!

— Гермиона…

— Что?! Всего несколько разумных аргументов в его пользу!

— Ну… Он…

— И я так думаю, — девушка уставилась в окно. — Забудь. Мы помиримся скоро — но как друзья, не более.

— Не похожи вы были на друзей, — угрюмо заметил Гарри.

* * *

Поезд затормозил на платформе Хогсмида, и очень скоро Гермиона вдохнула свежий ночной воздух.

— Грэйнджер! — К ней подошла Лаванда Браун. Она была с распущенными волосами, в длинной мантии и сверкала глазами в темноте. — Хочу посоветовать — не связывайся со мной. Сама пожалеешь. Оставь Рона в покое — смирись с тем, что ты ему не нужна. И не смей унижать моего парня, — девушка вынула палочку и демонстративно помахала ею. — А то получишь сполна.

И Лаванда, развернувшись, быстро зашагала прочь.

От негодования Гермиона забыла все слова. Она могла только глубоко дышать и молча смотрела вслед Лаванде, севшей в одну из многочисленных школьных карет. Не безлошадных, как привыкла видеть Гермиона, а запряженных крылатыми демонами фестралами. Они посверкивали в темноте белесыми глазами и не шевелились, застыв между оглоблями, словно статуи, вытесанные из камня.

Гермиона поежилась. Раньше она видела фестралов только на картинках в учебниках — а это совсем иное.

Из оцепенения ее вывел громовой голос Хагрида, собиравшего малышей. И наследница Темного Лорда поспешила занять место в ближайшем экипаже.

* * *

Школа не сильно изменилась после смерти Дамблдора. Те же стены, те же люди, те же призраки… Только в Большом зале, во главе стола, на старом месте директора, восседала теперь Минерва МакГонагалл. Она выглядела постаревшей, усталой. Но мужественно переносила все свалившиеся трудности.

Гермиона разобралась с расшумевшимися младшими курсами Гриффиндора, игнорируя халтурящего Рона, и, закончив, уселась не с мальчишками, а с Джинни и её подругами, уже щебетавшими за столом. Гарри укоризненно посмотрел на неё, а вот Рон даже не повернул головы.

— Как его рука? — спросила наследница Темного Лорда у Джинни, правда, без особого интереса.

— Нормально, — девушка сморщилась. — Всё правильно, Гермиона. Честно тебе скажу, сегодня этот придурок вёл себя ужасно!

Началась церемония распределения, обогатившая Гриффиндор семью новыми студентами. Гермиона отрешенно аплодировала им. Она устала. Слишком устала за этот ещё не завершившийся день.

Голоса смолкли — профессор МакГонагалл поднялась из‑за стола и призвала всех к порядку — многолетний опыт преподавательской работы позволял ей делать это с легкостью.

Гермиона посмотрела прямо в глаза сидевшего через два места слева от новой директрисы Саузвильта — на нем сегодня была строгая черная мантия с пряжками, волосы аккуратно уложены, а во взгляде — неподдельный интерес к речи своей начальницы. Он еле заметно кивнул Гермионе и опять устремил взгляд на МакГонагалл.

— Рада приветствовать всех вас сегодня. Я — директор школы чародейства и волшебства «Хогвартс», Минерва МакГонагалл, — громко сказала женщина. — Впереди — новый учебный год. Для кого‑то первый, для кого‑то — решающий, для кого‑то промежуточный, но оттого не менее важный. Всем сейчас я хотела бы пожелать удачи. — Послышались аплодисменты. — Почитая традиции, перенесём речь, дав вам возможность набраться сил после дороги. Но сначала хочу попросить всех почтить минутой молчания память моего предшественника на посту директора Хогвартса — Альбуса Персиваля Вулфрика Брайана Дамблдора.

Она умолкла, склонив голову. Глаза опустили все. И Гермиона. Она смотрела на золотую тарелку перед собой и видела в ней свое отражение — размытое, нечеткое. Условности…

«Мир полон условностей, Кадмина. Люди придумывают правила, обычаи — а потом следуют им, пусть это и противоречит их интересам, даже их природе. Люди очень странные существа — они несут разрушение. Всегда, даже строя и спасая что‑то. В этом их сущность. Ты должна знать обычаи людей — и следовать им. Так нужно, чтобы жить. Но ты должна понимать их и осознавать их бессмысленность. Уметь отбросить при необходимости. Они нужны лишь для того, чтобы человек мог ощущать себя человеком…»

МакГонагалл села. Столы сверкнули — и блюда наполнились едой. Сначала робко, а потом привычно зашумели голоса студентов… Гермиона жадно ела мясной салат — она устала и проголодалась с дороги. То и дело девушка ловила на себе взгляд Рона — но, стоило ей поднять глаза, он тут же отворачивался. Пожалуйста — знал бы, какую услугу оказывает ей таким поведением!

Гермиона в основном молчала — она сидела в компании Джинни и её подруг, которым рыжеволосая ведьма как раз рассказывала о своих каникулах и зашедших в тупик отношениях с Гарри.

— …всё бессмысленно, — подытожила девушка, накалывая на вилку маринованный гриб. — И его мысли, и его сердце заняты Волдемортом. А мне там места нет.

— Всё образуется, — осторожно сказала Эббигэйл, сокурсница младшей Уизли.

— Не знаю, Эбби…

— Всё будет хорошо. И… м… не нужно… Произносить это имя вслух.

Повисла пауза. Джинни наклонилась к Гермионе и прошептала ей на ухо:

— Я могла бы его понять. Я тоже была в таком положении — когда и ум, и сердце были заняты Волдемортом, точнее Томом Риддлом. Тогда я не могла думать ни о чем другом. И была счастлива этим — спокойна. Мира вокруг меня не существовало. Точнее, он был отдельно, будто ничем не связанный со мной. Гарри тоже сейчас в такой ситуации. Есть он, и есть мир вокруг него. Гарри думает только о Волдеморте. Я могла бы помочь ему — но он не просит моей помощи…

Последняя фраза получилась весьма двусмысленной. Опираясь на сказанное, её можно было отнести равно как к Гарри, так и к самому Темному Лорду. И вдруг в голове Гермионы блеснула странная мысль… «Я могла бы помочь — но он не просит моей помощи»… Джинни Уизли. Младшая Уизли… Юная девушка, уже находившаяся когда‑то во власти обломка души Волдеморта… Любящая героя магического мира и отвергнутая им… Обиженная женщина, мир которой трещит по швам. И рядом с ней она — Кадмина Беллатриса Гонт–Блэк. Молодая гриффиндорка Гермиона Грэйнджер. Искренне симпатизирующая Джинни, искренне жалеющая её и желающая помочь.

Гермиона Грэйнджер, на левой руке которой чернеет Метка Темного Лорда и сердце которой тоже уже полно смуты и сомнений…

* * *

Ужин закончился, остатки сладкого исчезли с тарелок, и новая директриса вновь поднялась со своего места, окидывая пытливым взглядом Большой зал. Она грустно и удовлетворенно улыбнулась — и начала говорить. Об успехах, о труде, о необходимости знаний. Об удаче, которой она желает каждому. О правилах, которые Филч неизменно пытается вдолбить в головы студентов. Об ответственности и благоразумии.

— Запомните: если что‑то не так, если что‑то вас беспокоит — двери моего кабинета всегда открыты для всех. Я выслушаю и помогу каждому, кто попросит моей помощи. Мы живем в трудное время, и взаимовыручка — залог успеха в начавшейся борьбе. Но я не хочу забивать ваши головы проблемами с самого первого дня. Не буду вас задерживать — ещё буквально несколько слов перед заслуженным отдыхом. Хочу представить вашему вниманию некоторые изменения в преподавательском составе. Профессор Саузвильт — ваш новый преподаватель защиты от Темных искусств.

Штатный ангел–хранитель Гермионы в школе встал, кивая залу. Девушка улыбнулась. Садясь, он посмотрел прямо ей в глаза.

— Кроме того, — продолжала МакГонагалл, — хочу обратить ваше внимание на смену в деканате: новым главой факультета Слизерин с сегодняшнего дня является профессор Слизнорт. — Опять послышались аплодисменты. Слизнорт поднялся, здороваясь с залом. За это лето он стал ещё толще и величавее. — Поприветствуйте также профессора Эррфолк, которая заменит пропавшую Чарити Бербидж. — Поднялась несколько экстравагантная молодая ведьма с неестественно синеватым цветом лица и улыбнулась студентам. — И профессора Вэйс, — закончила МакГонагалл, — новую преподавательницу трансфигурации.

Гермиона удивленно посмотрела на молодую волшебницу, вставшую для знакомства с аудиторией. Это была красивая, женственная и весьма элегантная ведьма. Гермиона как‑то не подумала, что, став директором, МакГонагалл откажется от преподавания. Ну что же, её можно понять.

— И последнее, — произнесла директриса. — Всех учеников, желающих сдать тест на трансгрессию, прошедших в прошлом году курс и достигших семнадцатилетнего возраста во время каникул или желающих повторить проваленную попытку, — прошу подойти ко мне в кабинет. Кабинет директора, — окончила она.

Поднялся гул — все стали собираться, болтая и обсуждая слова МакГонагалл. Гарри и Рон о чем‑то оживленно спорили. Не став отвлекать их, Гермиона принялась за перепуганных первокурсников — ещё немного и можно будет отдохнуть.

Выстроив детей парами, девушка повела их из зала. Рон даже не двинулся на помощь. Джинни и её подруги, попрощавшись, поспешили в гостиную.

— Мисс! — услышала наследница Темного Лорда игривый мужской голос на входе. — Подождите‑ка!

Обернулась — Саузвильт улыбался ей радушной улыбкой.

— Кто у нас второй староста Гриффиндора? — поинтересовался он.

— Стойте тихо, — приказала Гермиона детям, подходя ближе. — Вон, видите того рыжего идиота? — полушепотом спросила она, кивая в Большой зал, где Гарри и Рон теперь говорили с Хагридом. — Рональд Уизли.

— Рональд Уизли! — окликнул его профессор, возвращаясь в зал. — Кажется, вы взвалили всю ответственность за первокурсников на хрупкие плечи своей напарницы. Это не по–мужски!

Рон покраснел.

— Простите, сэр.

— Прощаю. Но вы должны заняться детьми и отвести их в гостиную. Если, конечно, завершили свой увлекательный разговор.

— Извините, профессор, — неловко улыбнулся Хагрид. — Это я их отвлек. Здравствуй, Гермиона.

— Здравствуй.

— Ничего. Всё уже улажено, правда, мистер Уизли?

— Конечно, — ещё больше покраснел Рон. — Я уже иду!

— Я помогу, — вызвался Гарри, и они поспешили к заскучавшим малышам.

— Здорово выглядишь, Гермиона! — добродушно отметил Хагрид. — Ну, иди–иди. Да заглядывайте в гости!

— Обязательно, — пообещала великану девушка.

— Прошу, — подал руку Саузвильт и она, усмехнувшись, взялась за неё.

— Не слишком ли откровенно, сэр? — с улыбкой спросила юная гриффиндорка уже в коридоре.

— Будь проще, Кадмина, и люди к тебе потянутся, — подмигнул новый преподаватель. — Оставь эти условности, ведь мы ещё не в классе. Зови меня Генри, — добавил он, а затем понизил голос до еле заметного шепота, хотя они и свернули в безлюдный переход: — Темный Лорд передавал поздравления с началом учебного года и велел быть строгим учителем и верным помощником.

— Покорным слугой и преданным другом? — подняла бровь Гермиона.

— Что‑то вроде этого, — рассмеялся Генри.

— Как новый коллектив?

— Отлично. Умные люди, интересные, приятные.

— Ну, творческих успехов! — кивнула Гермиона. — Ты меня прямо до гостиной доведешь?

— А нужно?

Девушка неопределенно махнула головой.

— Тогда позволь раскланяться. Мне туда. Спокойной ночи, Кадмина.

— Приятных снов.

В гостиной, сидя в кресле у камина, ждал Гарри.

— Что от тебя хотел этот Саузвильт?

— Ничего, — пожала плечами Гермиона. — Спрашивал об атмосфере и учебе.

— Почему?

— Обратил внимание — и спасибо ему за это! — на мои потуги в одиночку справиться с первокурсниками. Рон же был занят.

— Да ладно, кончай вызверяться на него!

— Пусть извинится. Тогда посмотрим. — Девушка развернулась к лестнице.

— Он не извинится, — бросил ей в спину Гарри. — Как будто ты не понимаешь!

«Понимаю, — с неожиданной насмешливостью подумала Гермиона, — ещё как понимаю».

В комнате девушка наткнулась на уничижительно–презрительный взгляд Лаванды Браун и насмешливый — её подружки Парвати Патил. Проигнорировав их, ведьма принялась за вещи, а потом переоделась ко сну.

— Он мой, — сказала Лаванда, когда Гермиона уже закрывала глаза. — Так что забудь о нем, Грэйнджер, — закончила она, задергивая свой полог.

«На здоровье!» — с улыбкой подумала в свою очередь гриффиндорка, чувствуя, как проваливается в сон…

Глава XIV: Лев и Змея

Утро пришло резко и неожиданно, вынуждая вставать и идти умываться. Гермиона чувствовала себя сонной, помятой и совершенно не готовой к великим свершениям.

А пришлось.

Правда, сначала, на выходе из ванной, пришлось столкнуться с Лавандой Браун. По правде говоря, наследнице Темного Лорда было неожиданно забавно общаться с ней.

Молодая амазонка! Оставить в покое «её Рона». Да если бы Гермиона только захотела… Но она не хотела. И Лаванда могла подавиться «своим Роном», но почему‑то отдавала предпочтение угрозам Гермионе. И всего‑то за два дня успела сильно достать этим свою «соперницу».

Лаванда Браун никогда не любила Гермиону Грэйнджер. Заучку, всезнайку, отвратительную заносчивую особу. А в прошлом году — мерзкую воровку «её Рона». Не то чтобы Лаванда была в таком уж восторге от оного субъекта — но сам факт!

И теперь Гермиона досконально знала её отношение. Не видела, а знала.

«Легилименция — замечательная вещь, — мстительно подумала девушка, надевая мантию. — Что ж, все здесь «нежно любят» меня. — И внезапно в голове пронеслось: — Но я изменилась. И почти научилась не прощать обид…»

Утренняя перепалка пробудила Гермиону. Остатки сна улетучились. Вернулось знакомое презрение, уверенно грозящее перерасти в отвращение. К однокурсницам, к Гарри; к Рону, почти насиловавшему Лаванду, пока Гермиона проходила через гостиную к выходу. Идиот!

* * *

— Вид у тебя очень уж кислый, Кадмина!

Девушка притормозила на подходе к Большому залу.

— Привет.

— Привет. Неважно выглядишь.

— Свет мой зеркальце, заткнись! — Как‑то так получилось, что с Генри у неё теперь установились полуприятельские отношения. Собственно, он сам задал им тон вчера вечером. — Я ещё не завтракала.

— Ну–ну… Что‑то случилось?

— Случилось. Нет. Не знаю, — девушка хмыкнула и запустила пальцы в волосы. — Генри, Рон ведет себя как придурок. Специально. Чтобы я ревновала.

— Я чего‑то не знаю?

— Ой, ну да. Он был моим парнем в прошлом году. — Она даже покраснела. — Тот самый, второй староста Гриффиндора. Недолго. Не знаю, что на меня нашло… Я проплакала о нем полгода тогда, но теперь всё закончилось. А он не понимает — думает, я буду ревновать и, черт возьми, страшно меня раздражает!

— А ты не ревнуешь?

— Что?! — возмутилась Гермиона.

— Не от любви, — они вошли в Большой зал, — оттого, что твое досталось сопернице.

— Вероятно… К тому же она живет со мной в одной спальне.

— Это серьезно.

— Не смей издеваться, — прозрела Гермиона. — Это не смешно!!!

— Тшшш, Кадмина. Ты стоишь среди Большого зала и орешь на преподавателя. Может, назначить тебе наказание? И во время него научить полезным заклятиям против соперниц. Прыщи, головные боли, депрессии… Проще простого.

— Я ещё не опустилась до этого.

— Гермио–о-о–она!

— Удачного дня, Кадмина.

Генри пошел к столу преподавателей, а Джинни, вошедшая в зал, притормозила возле остановившейся девушки.

— Что он от тебя хотел?

— Ничего. Просто говорили. Как ты?

— Нормально. — Они сели за стол. — Тут лучше. Почти хорошо. Сейчас ещё учебой завалят. К тому же, начинаются тренировки по квиддичу. И отборочные соревнования нужно устраивать…

— Ваши расписания. — Их новая преподавательница трансфигурации, профессор Вэйс, подошла к столу со стопкой пергаментов.

— Почему она их раздает? — тихо спросила Гермиона у Джинни.

— Ты не читала? На доске объявлений висело, с самого утра. Она наш новый декан.

— Что?! А как же… Ах, ну да. Но почему МакГонагалл вчера не сказала?

— Меня назначили уже после банкета. — Молодая преподавательница подошла к ним и, видимо, услышала разговор. — Профессор МакГонагалл не была уверена в том, что хочет бросать вас. Но правила достаточно четко говорят, что директор деканом быть не может. Вы огорчены?

— Ну что вы! — выпалила Джинни. — Просто странно. Непривычно.

— Простите, у меня теперь много дел. Пообщаемся на моем уроке сегодня. Он у вашего курса второй, — кивнула она Гермионе. — А у вашего — четвертый.

— Хорошо, — улыбнулась профессору рыжая ведьма.

Женщина пошла дальше, раздавая пергаменты. Девушки переглянулись и уставились в расписания.

— У меня зельеварение. Два подряд, — сказала Джинни. — Потом свободный урок, трансфигурация, травология. Что у тебя?

— Нумерология, — сообщила Гермиона. — Трансфигурация. Потом травология. Потом защита и двое зелий. М–да, денек что надо.

— Зато познакомишься с обоими новыми преподавателями.

— О да, — хмыкнула Гермиона, — познакомлюсь.

Генри подмигнул из‑за преподавательского стола. Ему недостает осторожности!

* * *

У профессора Вектор летом родилась внучка — и почти весь урок ушел на восхищенные описания юного создания. Студенты составляли свои гороскопы по числам даты и времени рождения, расположению небесных светил на областях неба и прочим признакам. Составляли для себя, а профессор показывала на примере данных новорожденной, подспудно рассказывая о ней всё. От этого урок получился забавным, несмотря на довольно сложную работу.

Гермиона сделала её почти полностью, и осталось закончить лишь четвертую часть. Почти никакого задания. Неплохо.

Приободренная, она пошла на трансфигурацию.

Профессор Вэйс выглядела немного забавно — она не сильно отличалась внешне от семикурсниц и явно нервничала в свой первый рабочий день. Но не раздражала и совсем не казалась неуверенной. Гермиона уселась за первую парту и, в ожидании Гарри и его рыжего друга–идиота, стала рассматривать Вэйс.

Высокая, стройная. Густые, блестящие волосы до плеч; серьезные, проницательные глаза, пухлые губки — строгая, но красивая. Одетая в модную, но не аляпистую мантию — белую, с длинными расклешенными рукавами и гипюровой вставкой на груди. Сидящий на задней парте с Симусом Дин Томас откровенно пялился на своего декана. Гермиону это позабавило.

Ударил колокол — в класс влетели Гарри, Рон, Лаванда с Парвати и запыхавшийся Невилл. Они расселись — Невилл сел к Гермионе, и она дружески улыбнулась ему.

— Здравствуйте, ребята, — радушно начала их новая профессор. — Мы с вами знакомились вчера, но довольно бегло. И ещё не зная, сколь тесно нам придется сотрудничать. Представлюсь ещё раз — профессор Анжелика Вэйс, ваш преподаватель трансфигурации и новый декан факультета Гриффиндор. Я надеюсь, мы подружимся с вами. — Она окинула взглядом класс. — Вы начинаете обучение на седьмом курсе. Вас ожидают ЖАБА. Это очень сложный уровень, а трансфигурация — очень сложный предмет. Но для начала я хочу познакомиться с вами.

Началась своеобразная церемония — Вэйс называла фамилию, приветствовала ученика. Говорила пару слов… Улыбалась мило и непринужденно.

Гермионе понравилась эта женщина.

— Ну вот, отлично, — наконец закончила она. — А теперь я зачитаю вам вступительную лекцию перед началом нового и сложнейшего этапа обучения. Трансформации человека в живые и неживые объекты. По его желанию и без оного. К концу седьмого курса вы научитесь убивать — в рамках школьной программы.

Она улыбнулась. Гермиона хмыкнула. Кто‑то закашлялся, Рон выглядел как всегда — идиотом. Гарри поднял руку.

— Простите.

— Да, мистер Поттер?

— Вы сказали…

— Мистер Поттер, как бы вы назвали превращение мною вашего соседа по парте в мел? — она улыбнулась. Рон всё больше походил «на себя». — А если бы я не вернула ему прежнего облика? — продолжала профессор. — Подобное убийство наиболее удобно для того, кто хочет сохранить свое инкогнито. Непростительные проклятия отслеживаются. Яды определяются. Раны идентифицируются. Но на написанные мелом на доске слова никто не обратит внимания. Даже если им написано имя пропавшего без вести…

Класс притих.

— Зачем вы нам это говорите? — тихо спросил Гарри.

— Это входит в программу. Вы должны это знать. И применять на практике. На ЖАБА.

— Превратить человека в мел?!

— А потом обратно в человека. Высшая трансфигурация.

— Но зачем вы…

Гарри осекся. Рон, как отметила Гермиона, выглядел совершенно глупо — наверное, представлял себя словами на доске.

— Зачем я провела параллели со смертью? — спросила у Гарри профессор Вэйс. — Зачем объяснила преимущества?

Он кивнул.

— Вы можете столкнуться с подобным видом убийства. Должны понимать его. Столкнуться — и не всегда в роли того, кто заносит палочку. В наше время расколдовываются из шкатулок и финиковых косточек маги тысячелетнего возраста — такими, какими их заколдовали. В этом замке, я уверена, есть не один подобный «предмет». Чтобы не стать одним из них, нужно осознавать опасность.

— Но как‑то же можно понять? — спросил Симус. — Мел перед тобой или…

— Сложно, — сказала профессор, — очень сложно. Нужно специально искать. — Она подошла к доске и взяла мел. Класс передернуло. «Трансфигурация человека» — вывела на доске Вэйс. — Запишите. И начнем. Окунемся в историю…

* * *

— Это была трансфигурация или защита от Темных искусств?! — возмущенно спросил Рон.

Гермиона промолчала.

— Странный урок, — сказал Гарри. — Интересный. Но странный.

— Мне понравилось, — пожала плечами молодая гриффиндорка. — Высшая трансфигурация. Уровень ЖАБА. Или ты хотел превращать спички в иголки?

Последний вопрос адресовался Рону и тот демонстративно догнал Лаванду, оставив его без ответа.

— Он, правда, думает, что я ревную?

— Не знаю, — пожал плечами Гарри. — Мне надо к МакГонагалл. Мистер Уизли должен был уговорить её взять меня на собрание Ордена.

«Уговорить! — подумала Гермиона. — О да, он явно выложился на всю!»

Однако выяснилось, что мистер Уизли действительно выложился на всю. На травологии Гарри Поттер сиял, как именинник. Он был принят! Добился своего. Он поедет на собрание Ордена.

«Как ребенок, которого не хотели брать в парк, но добрая бабушка сжалилась и осчастливила карапуза», — подумала Гермиона, осторожно отламывая колючки ядовитой азалии. Ещё недавно её умилил бы этот малыш. Но что‑то изменилось.

По дороге с травологии Гарри, Рон и Гермиона прошли мимо могилы Дамблдора у озера. Они не затормозили — спешили на первый урок защиты от Темных искусств с новым преподавателем. Но каждому образ последнего пристанища Дамблдора навеял свои мысли.

Легилименция.

Рон думал о беспомощности. Неизбежности.

Гарри думал о Снейпе и Драко Малфое.

«Вот кто мог бы избавить мир от Драко, — отметила про себя Гермиона. — Я уже не имею права — а у Гарри руки развязаны. Надо бы их свести в глухом переулке…»

Защита от Темных искусств проходила в новом помещении — Генри перебрался из старого класса, повидавшего десятки преподавателей со времен молодости проклявшего эту должность Волдеморта, в большую и просторную классную комнату на втором ярусе подземелий. Здесь было достаточно уютно, хотя долго пустовавший класс ещё не пропитался духом своего нового хозяина.

Ученики расселись. Теперь Гарри, Рон и Гермиона сидели за одной партой — Гарри разделял неразговаривающих друзей.

— Добрый день, седьмой курс Гриффиндора! — поприветствовал Генри своих учеников. — Мисс Грэйнджер, мистер Уизли, рад вас снова видеть. Итак. Я — ваш новый преподаватель, Генрих Саузвильт. К вашим услугам. Преподаватель самого актуального в наши дни предмета.

Гермиона улыбнулась. И вся обратилась в слух.

— Познакомимся.

«Церемония» прошла как всегда. А потом начался урок — первый преподаваемый Гермионе Генри. А ведь Темный Лорд говорил, что у них будут дополнительные занятия…

— Это четвертый урок у вас сегодня, — начал молодой профессор. — Три раза до него вам говорили о годе, предшествующем ЖАБА. Не буду повторяться — тратить время совсем ни к чему. Займемся делом. В этом году мы делаем упор на проклятия. Историю, корни, суть. Умение снимать их. И накладывать.

«Прыщи, головные боли, депрессии»…

— Кто может объяснить, в чем отличие между заклятием и проклятием? Ка… кгхм, мисс Грэйнджер?

— Заклятие — это изменение природного состояния чего‑либо посредством применения магии, аккумулируемой, как правило, при помощи волшебной палочки, — усмехнувшись его взгляду, ответила Гермиона. — А проклятие — заклятие Черной магии, накладываемое таким же образом, но направленное для причинения вреда человеку.

— Ну почему сразу вреда? Для изменений. Заклятие Черной магии, изменяющее что‑либо. Не обязательно человека.

— Простите.

— Прощаю, — усмехнулся Генри. — Суть в первой части. Черная магия. Непосредственно то, от чего мы учимся защищаться на наших занятиях. Как понять, что на предмет наложено проклятие?

Потек урок. Достаточно интересный и живой. Но Гермиона думала не об этом — когда она ошиблась с определением проклятия — тут же поймала на себе презрительный и насмешливый взгляд Лаванды Браун. Хотела возмутиться и… не смогла.

Гермиона внезапно увидела себя со стороны. Все эти годы… Вот она — девочка, простая ещё тогда девочка, которая знает всё и всегда. Не подсказывает однокурсникам. Поднимает руку. Поднимает себя выше других. Каждый раз.

Не задумывается об этом.

Гермиона действительно никогда об этом не думала. Временами она сожалела, что у неё нет друзей — но умела ли она дружить? Гарри и Рон не в счёт. Так странно — докатиться до презрения к себе самой.

«Ничего, ты изменилась!» — снова пронеслось в голове.

— На про́клятом предмете всегда остается след, — говорил Генри. — Он помечен. Иногда след невидим, иногда виден не всем. Иногда понятен очень немногим. Но он есть всегда. След. Метка. Нужно только правильно понять его смысл.

Гермиона провела ладонью по левому плечу. Метка есть. Значит, она про́клята? Возможно. Но нужно ещё понять смысл этой отметины…

— Один волшебник говорил: «Проклятия придумали люди. Определение и слово. Чтобы очернить сам факт вмешательства в их судьбу. Но про́клятый человек был просто слаб, чтобы защититься. Значит, это проклятье — его судьба. А судьбу не обмануть. Про́клятая вещь — про́клята для кого‑то. Она станет чьей‑то судьбой. И кто знает, что бы этот кто‑то натворил, не коснись он очага проклятия…»

Гермиона мрачно усмехнулась. Она знала, кто говорил эти слова.

Значит, про́клята? Значит, это — её судьба? Но… Есть ли здесь что‑то плохое или страшное? Если подумать, ведь ей дали выбор. Она может остаться прежней, теоретически. Просто сама эта идея теперь кажется странной.

А шанс измениться, увидеть куда больше, чем мог когда‑либо — дается далеко не каждому. Шанс посмотреть под разными углами.

Это так странно — находиться здесь сейчас: будто не участник происходящего, а лишь соглядатай, наблюдающий. И снисходительная улыбка того, кому ведомо гораздо больше любого из окружающих, всё чаще стала трогать уста Гермионы. Особенно здесь, в школе. И ей нравилось это странное чувство…

— Судьбу придумывают не люди…

* * *

— Ну и денек, — подытожил Гарри, выходя из класса. — Ну и предметы! Если сейчас начнем варить на зельях эликсиры пыток… Кстати, Рон, ты будешь проходить тест на трансгрессию? МакГонагалл напоминала, испытания в ноябре.

— Я запишусь, — пообещал Рон. — Потренироваться бы…

— В Хогвартсе нельзя трансгрессировать, — отчеканила Гермиона.

— Тебя не спросили!

Она остановилась.

— Трансгрессируй на здоровье! Давай! Прямо в Большой зал. Вперед, Величайший Маг Современности!

Весь обед Гермиона просидела с Джинни, вдохновленной трансфигурацией. Анжелика Вэйс не оставила её равнодушной.

— Она классная! Такая молоденькая — и совсем не зануда, на вещи совершенно по–другому смотрит. Я под впечатлением!

— Мне она тоже понравилась, — кивнула Гермиона. — Очень живо объясняет. Интересно.

— Гарри обо мне не говорил? — вдруг спросила её подруга.

— Нет. Джинни… отвлекись от него.

— Отвлекаюсь, — странным голосом сказала рыжая ведьма. — Всё время. Но неизменно возвращаюсь назад.

— Джинни… Мальчишки… И мужчины вообще…

— Да знаю я. — Джинни засунула в рот ложку гороха. — Он посмел меня бросить! — произнесла она, прожевав. — Я ему ещё покажу.

— Вот это правильно!

Зелья для пыток на следующем уроке они не варили. Слизнорт рассказывал о ЖАБА, своем опыте, своих знакомых. Потом студенты замешивали основу для архисложного настоя. У Гарри вышла бурда. Слизнорт расстроился.

Гермиона испытала странное чувство злорадства — не такое, как то молчаливое удовлетворение, которое она чувствовала в прошлом году, когда Гарри на время оставил старый учебник Снейпа. Теперь к сознанию справедливости примешалось что‑то, подозрительно напоминающее насмешку. Мастер зелий явно в этом году снова удивит своего учителя…

Её основа тоже не получилась — но всё равно она не была зеленой и склизкой. Это радовало. Кстати, о склизком…

— Нет, профессор, — твердо сказала девушка после окончания урока. — Мне жаль. Я не смогу посещать ваш клуб в этом году. ЖАБА, вы же понимаете…

* * *

Вечером Гарри очень сильно поссорился с Невиллом Лонгботтомом. Последний никак не мог понять категоричности гриффиндорца и заявлял о своем праве помогать в борьбе с Волдемортом. Гарри ничего не хотел слушать. Невилл начал горячиться — Гарри взорвался и наговорил ему гадостей.

Гермиона не присутствовала при этом лично, но она знала: Гарри обвинял Невилла в том, что тот лишь хочет самоутвердиться, что он и все остальные воспринимают происходящее какой‑то игрой. Что они придумали что‑то о миссии Гарри и теперь просто сгорают от любопытства, и что да — у него, Гарри, есть миссия. И есть поручение Дамблдора. Но что оно касается только его, и пускай Невилл радуется, что не оказался на этом «почетном месте». Он, Гарри, с радостью уступил бы все свои права — но это был не его выбор. Так что пусть Невилл оставит его в покое и изучает себе спокойно плюющиеся ромашки да убегающие кусты с профессором Спраут.

Невилл выслушал всё это молча, а потом также молча ушел. Он больше не заговаривал с Гарри, стараясь избегать и Рона с Гермионой. Несколько раз последняя видела его в коридорах с Полумной Лавгуд, предложение помощи от которой Гарри также пресёк на корню, хоть и не в столь резкой форме.

И Джинни Уизли тоже больше не поднимала с ним этой темы.

Первая неделя прошла достаточно быстро. Новый материал сыпался охапками, Рон вёл себя глупо, Гарри поселился в библиотеке, выискивая что‑то в книгах. Видимо, хотел найти там новый адрес Снейпа. Лаванда изводила Гермиону дурацкими обвинениями и презрительными взглядами — к пятнице фраза «прыщи, головные боли, депрессии» всё чаще напоминала о своей актуальности. Но девушка держалась.

Первое занятие с Генри — вечер пятницы. Предлог — дополнительный курс по защите. На фоне ЖАБА это выглядело естественно, вон Джинни, без всяких там аттестаций, тоже пошла на дополнительную трансфигурацию. Да и мальчики не порывались прибавить себе работы — поэтому с уроками у Генри не возникло никаких проблем.

В пятницу, в пять часов ровно, Гермиона постучала в дверь кабинета, расположенного на ярус ниже класса защиты от Темных искусств.

— Входи.

В комнате царил полумрак — шторы на декоративных окнах задернуты, горят немногочисленные свечи. На столе красуются бутылка вина, два бокала и фрукты.

— Я уже готова поверить, что ты за мной ухаживаешь! — шутливо заметила Гермиона.

— Ухаживаю. Но не в том плане, который ты имела в виду. Хотя, если прикажешь…

Гермиона рассмеялась.

— В чем суть наших занятий? — спросила она, принимая бокал и садясь в кресло.

— Во–первых, поддержка морального духа в изгнании, — усмехнулся Генри.

— А во–вторых?

— Немного полезных заклятий. И проклятий. Специально для тебя, Кадмина.

— Интригует. С чего начнем?

— Вот так сразу? — поднял брови профессор с шутовским изумлением. — Не хочешь пожаловаться на злую судьбу? Идиота–Рона, Лаванду Браун, Гарри Поттера?

— Надоело жаловаться — я всю неделю только это и делаю.

— Я заметил. Потому и удивительно, что молчишь теперь… Ты любишь змей, Кадмина? — неожиданно закончил он.

Странный вопрос. Какая девушка любит змей? Да ещё и с учетом того, что это — символика Слизерина?

— Ты когда‑нибудь представляла, что держишь в руках змею? Изящную, величественную. Аристократичные вертикальные зрачки, гладкая кожа, гибкое тело. Сила. И власть. Острые зубы и смертельный яд.

— Никогда не думала об этом.

— Закрой глаза. Представь, Кадмина: изящная змея. Она ползет по твоему телу. Тихо шипит. Легонько манит языком. И смотрит в твои глаза. Обвивается вокруг руки. Прохладная. Ползет к шее. Шипение всё громче… Представляй, активируй воображение. Тихое шипение, холодок, нежное прикосновение. Она легонько дернула хвостом. Ударила по щеке.

— Что ты со мной делаешь? — полушепотом спросила Гермиона, не открывая глаз.

— В смысле?

— Такое странное чувство. — Она на миг задумалась. — Как будто мне это нравится.

— Твой отец очень любит змей. Ты любишь змей, Кадмина?

— Да, — невольно сказала Гермиона. — Я люблю змей.

— Хочешь подержать змею, Кадмина? Не открывай глаза.

— Да…

Она старалась еле дышать, расплываясь в мягком кресле. На руки девушки опустилось что‑то едва теплое, шершавое, словно замша, и живое.

— Представь, что змея — твое дитя, — говорил Генри. — Ты сама, твоя сущность. Часть тебя…

Змея скользнула по коже. Легонько. Нежно. Гермиона чувствовала, как она движется по руке.

— Я сниму с тебя мантию, — сказал Генри, и девушка почувствовала, не открывая глаз, как растаяла ткань. Она осталась в легком открытом сарафане. Змея поднималась по руке. Скользила. — Открой глаза.

Гермиона послушалась. Вокруг её левой руки оплелась изящная зеленоватая кобра. Небольшая. Очень элегантная.

Она кольцами обвивала руку ниже локтя и отстранялась от неё выше, выгибаясь дугой на уровне плеча. Элегантная кобра на руке и не менее элегантная Черная Метка на коже.

— Как красиво! — не сдержалась Гермиона.

— Чувствуешь себя королевой? — тихим голосом спросил Генри. — Властительницей всего мира?

— Может быть… Что‑то есть, — она смотрела в вертикальные зрачки кобры. То и дело мелькал раздвоенный язычок.

— Смотри, она холодная и величественная. Она всегда в этой маске. Она всегда спокойна. Она королева. Когда кто‑то раздражает тебя, представь её глаза. Слейся с ней. Почувствуй себя коброй…

* * *

Гермиона вернулась в гостиную поздно. Никого не было. Стрелки часов сомкнулись на цифре два. Она поймала присланного на неделе родителями — мистером и миссис Грэйнджер — Живоглота и устроилась с ним у камина. Кот странно теперь относился к своей хозяйке — смотрел с укоризной, непониманием. Девушка удержала его, не дала вырваться. Она сидела, вглядываясь в тлеющие угли.

— Ну что? — тихо произнесла Гермиона, успокаивая питомца поглаживанием. — Чувствуешь змею? Тише. Не сердись на меня, Глотик, я изменилась. И ты изменишься. — Кот заурчал. — Вот так. Ты ведь мой друг. — Гермиона неотрывно смотрела в камин. — Что бы ни случилось. Кот и змея. Лев и змея. Добро и Зло.

Проклята.

«Кто я теперь?..»

Глава XV: Девятнадцатое сентября или «В день рожденья твоего…»

Она открыла глаза и потянулась. Было совсем рано — только пять часов утра. Пятница. Ясное сентябрьское утро, совсем светло, щебечут птицы. А в воздухе витает приятный цветочный аромат.

Гермиона села и, потягиваясь вновь, заметила охапку высоких красных роз в подножие своей кровати. Чуть отдернула полог: на столике, на полу, на одеяле — всюду лежали пакеты и пакетики. Непривычно много.

Девушка улыбнулась и взяла одну розу. Красивая. И пахнет такой головокружительной свежестью!

Среди цветов именинница обнаружила открытку. «С Днем рождения, Кадмина!» Конспирация хромает, но она всё равно расплылась в улыбке.

Затем внимательно собрала на кровать все подарки и снова плотно задернула красную бархатную ткань.

Первый свёрток оказался рамкой для фотографии. И изображение её названых родителей — мёртвое, безжизненное: обычный маггловский снимок. Гермиона грустно улыбнулась и вздохнула. По крайней мере, теперь она уверена, что им ничего не угрожает.

А она уехала. Всегда уезжала — и уехала опять. Ничего особенного, ведь с каждым годом Гермиона бывала дома всё реже: то останется на Рождественские каникулы в школе, то поедет на пол–лета к Уизли или на площадь Гриммо… Страшное воспоминание о сцене расставания из памяти названых родителей Гермиона собственноручно убрала, благо тренировалась изменить их память столько времени, планируя отправить близких в Австралию.

И всё равно немного грустно.

Гермиона осторожно отодвинула край полога, поставила фотографию на прикроватную тумбочку. А потом вернулась к своим сверткам.

Книга от Гарри Поттера. Свежо и оригинально. По нумерологии. И ещё целая сотня маленьких пустячков: небольшая статуэтка бьющего задними копытами пегаса от Джинни, какая‑то палка для ловли злых духов от Полумны, конфеты от Невилла, свитер и домашние сладости от миссис Уизли (Молли неплохая женщина — но с фантазией у неё явные нелады!), «Набор шутника» от близнецов, брошь в виде снитча от Виктора Крама, свадебный альбом и конфеты от Билла и Флёр, деревянный филин от Хагрида…

Но Гермиона отложила всё это, толком не рассматривая. Её волновали четыре свертка, конверт и одинокая роза с серебристой лентой. Абсолютно черная, лежащая поверх красных цветов.

«Поздравляю с восемнадцатилетием самую красивую ведьму Хогвартса. До встречи на уроке. Генри».

Девушка улыбнулась. И потянулась к объемной коробке в цветной бумаге. Коробка оказалась резной шкатулкой, внутри которой отливало кровавым блеском рубиновое ожерелье. Множество крупных камней, обрамленных белым золотом.

«Поздравляю тебя, ma chérie[26]! Поздравляю в третий твой День рождения, отмечаемый мною. Мы потеряли пятнадцать лет. Но, я надеюсь, сможем наверстать упущенное. И помни — сила и власть. Всегда только сила и власть. С Днем рождения, Cadmine. Пусть этот день будет для тебя удачным, а ожерелье украсит и без того совершенную красоту.

Ta mère affectionnée[27]».

Теперь конверт.

«Хочу пожелать тебе уверенности в себе, Кадмина. Всегда знай, что ты можешь больше. Всего несколько слов сейчас — и свой подарок ты получишь позже. Л. В.»

Гермиона усмехнулась и развернула новую обертку. Мантия. Нет, даже целый комплект. Вечернее платье, элегантная мантия, туфли, сумочка.

«Надень сегодня это, Кадмина. И пусть этот день запомнит тебя королевой — он уже отмечен твоим рождением и оттого сам по себе велик. Чти это и оставайся собой — такой, какая ты есть на самом деле.

Ta tante Narcissa[28]».

«Ну что, mon enfant[29]? Как поживает Кадмина Беллатриса в оазисе добрых волшебников и верных друзей? Я желаю тебе сегодня быть королевой, девочка. Владычицей целого мира.

Жду новой встречи, Люциус».

Гермиона вздрогнула и порозовела.

«Глупость какая!»

«…Жду новой встречи…»

«Правда ждет? Но что это я? Опять думаю не о том…»

Мысли переносили в освещённую утренним светом спальню, к окну в тенистый сад, где эльфиха Джуня подрезала кусты, пугая белоснежных павлинов. К жарким, грубоватым рукам.

«Проклятье, Люциус Малфой, что ты со мной делаешь?! Как же это случилось? Я сошла с ума?

Ты шутишь, Кадмина? Сошла ли ты с ума? Посмотри в зеркало — на твоем плече Черная Метка, твоя кровать усыпана розами от Пожирателей Смерти, ты целовалась со своим дядей и твой отец — Лорд Волдеморт. Сошла ли ты с ума? Да ты абсолютна безумна!»

Безумна и счастлива!

Гермиона откинулась на подушку, хохоча почти что в полный голос не своим солнечным и летним, а другим, приглушенным грудным смехом — и это напоминало смесь истерики и восторга. Да, в это утро она была именно счастлива. Переполнена странным возбуждением, граничащим с помешательством. Таким непривычным и таким будоражащим, словно прыжок с парашютом или первый полет на метле. Только если с парашютом Гермионе прыгать не довелось, а летать на метле она просто ненавидела — то это новое и волнующее чувство доставляло ей удовольствие. Словно легкое опьянение, оно делало всё кругом забавным и придавало смелости.

Она еле сдержалась, чтобы не разбудить этих стервочек Парвати и Лаванду.

Гермиона вынула из небольшого мешочка брошь — серебряная змея с алмазными глазами — подарок Люциуса. Будь она слизеринкой — надела бы прямо сейчас. Но она в Гриффиндоре, и тут обратят внимание. Хотя… Девушка прикрепила брошь к кружевным трусикам и опять засмеялась.

«В кого ты превратилась, Гермиона Грэйнджер?!» Вот так. Гермиона Грэйнджер. Кадмина. Теперь в мыслях она могла обращаться к себе по–разному.

Уже собираясь вставать, под сбившимся в ногах покрывалом Гермиона заметила ещё один подарок. Последний.

Хрустальный флакон с синеватой жидкостью. И письмо.

«Как Ваша жизнь, Кадмина? Решил передать Вам свои поздравления. Это Ваш первый осознанный День рождения после того, как у Вас наконец‑то открылись глаза. И к этому празднику я хочу преподнести особый подарок. Магический настой Иродиады, зелье, способное практически исполнять желания. В сознании. Это мощное оружие — только надо знать, как его применять. Выпить каплю перед сном и увидеть желанные грезы; избавиться от депрессии в умиротворении; подлить в бокал врага — и его первые желания покажутся ему явью. Можно сойти с ума: ведь наша фантазия — самый искусный инквизитор… Применяйте его с умом. С Днем рождения, Кадмина. Северус Снейп».

Северус Снейп. Это было чересчур. Любой зазнался бы после такого. Невероятно. Тот, кого Гарри Поттер люто ненавидит и мечтает отыскать для расправы, тот, кого разыскивают Орден Феникса и весь магический мир — шлет ей подарки. И Лаванда Браун смеет говорить, что она — пустое место?!

* * *

— Всю спальню розами заставила! Как будто она там одна живет!

Гермиона искоса посмотрела на Лаванду, очень громко говорившую с Парвати в гостиной.

— И откуда же цветы?! — нагло спросил Рон, благородно избавляя её от необходимости что‑то придумывать — теперь девушка просто высокомерно промолчала. А парень с вызовом прошел мимо — прямо к своей «Лав–Лав». Гермионе было даже забавно за ним наблюдать.

— Я тебя поздравляю, — сказал Гарри. — Как насчет набрать еды и устроить мини–вечеринку у камина сегодня?

— Я подумаю. Если будет настроение — кое‑кто мне его изрядно портит. Хочется побыть наедине с собой — но я живу в одной комнате с двумя истеричками, — повышая голос, закончила она.

— Слышишь ты, Грэйнджер! — Из толпы нарисовалась Парвати. — Если ещё раз я услышу от тебя дурное слово — заколдую твой язык раздвоиться, как у речной гадюки!

— Послушай, Патил! — совершенно неожиданно сказала непонятно откуда взявшаяся Джинни Уизли, поднимая волшебную палочку. — Или ты растворяешься и не трогаешь моих друзей, или я демонстрирую на тебе всё, чему научилась за лето!

Девушка оценила противницу и, видимо, припомнила её Летучемышиный Сглаз — во всяком случае, скривив нежное личико, она отошла в сторону.

— Гермиона, не обращай внимания. ПОЗДРАВЛЯЮ!

— Спасибо, Джинни.

— Я отправила тебе подарок с эльфом вчера перед сном.

— Спасибо, он отличный!

— Да… Эм, Гермиона… Рон тоже купил подарок, — пробормотал Гарри. — Но он решил его тебе не посылать, — неловко окончил он.

— Чего ещё ожидать?

— Не обижайся.

— Пойдем завтракать.

* * *

Рон так и не поздравил её. Ни за завтраком, ни позже, на уроках. День тянулся медленно. И отчего‑то было грустно — Гермиона сидела на истории магии, не слушая заунывную лекцию Бинса, и думала… Чего она хотела? Ей устроят вечеринку у камина…

А что ещё? Утро было отличное. А чего она ожидала от этого дня?

* * *

— Буду ждать тебя к шести часам у себя в кабинете, именинница, — тихо сообщил Генри, поймав её в классе изучения древних рун после урока, когда студенты и профессор Бабблинг покинули класс. — Хочу преподнести подарок и… Но всё в своё время, Кадмина.

— У меня что‑то… вроде вечера, — неловко пробормотала девушка.

— И до которого часа?

— Не знаю. Не уверена, что вообще хочу этого.

— Так скажи, что идёшь на дополнительные уроки — сегодня пятница, мы всегда занимаемся с пяти. А сегодня с шести — вроде как в честь праздника.

— Хорошо, — улыбнулась Гермиона. — Ну, я побежала — Гарри и Рон ждут в коридоре.

— Ты помирилась с Уизли?

— Я не ссорилась с Гарри. А Гарри не ссорился с Роном. Гарри ждёт меня в коридоре, а Рон сам по замку у нас не передвигается…

* * *

— Факультатив сегодня?! А ты не могла отказаться? — опешила Джинни. — Я на трансфигурацию не пойду.

— Да ладно, я перенесла занятия на час. С четырех до шести посидим — мы же не собирались устраивать бурные гулянья.

— Ладно, — вздохнула девушка, — тогда я всё‑таки пойду к Вэйс.

— Вот видишь, как хорошо.

— М–да. Просто отлично.

— Что случилось?

— Ничего. Твой друг не обращает на меня внимания. Вообще. Как будто меня нет, и ничего не было.

— Я могу сказать, что ему тяжело, и он мучается ради тебя.

— Но не скажешь, — хмыкнула Джинни, — потому что это не так. А если и так — ты этого не думаешь. Проклятье! Знаешь, Гермиона, мне кажется… От любви до ненависти один шаг… И я уже занесла ногу. Я чувствую… Мне надо остановиться. Только он всё время толкает меня — а ведь я стою на одной ноге и мне так просто упасть…

* * *

— Пойдем, пойдем! Это лучший вариант!

— Но Гарри, мне надо на дополнительные к шести!

— Сейчас половина четвертого! Ну, Гермиона, все ждут нас у Хагрида! Даже Рон! Мы так хотим отметить твой праздник!!!

— Ладно, — сдалась девушка. — Только без четверти шесть я уйду. А вы гуляйте!

— Идёт, — легко согласился просиявший Гарри.

У Хагрида собрались многие — Джинни, Полумна, мрачноватый Рон, Симус и Дин, Джастин из Пуффендуя, приглашенный Джинни, и даже Невилл Лонгботтом. Ели принесенные из хогвартской кухни запасы и пели песни у камина. Было так хорошо, тепло и весело, что Гермиона испытала сожаление, когда пришло время отправляться в подземелья — тем более Хагрид договорился с МакГонагалл, и всем было разрешено задержаться у него допоздна.

— Давай составлю тебе компанию! — крикнула Джинни. — Без десяти шесть. Я ухожу в замок, на трансфигурацию. Ты со мной?

— Да, — уверенно сказала Гермиона, отставляя тарелку с тортом. — Пойдем.

— Уходите? — огорчился великан.

— Нам на дополнительные, — сказала Джинни. — Всё было замечательно!

— Занятия сегодня?!

— По пятницам, — кивнула Гермиона. — Не печалься — у тебя останется море гостей.

— Ладно, Гермиона. Ты в своем репертуаре! Но Джинни…

— Прости, Хагрид! Шестой курс, сложный материал.

— Ну, идите. Ещё опоздаете, умники!..

Девушки попрощались и заспешили в замок. Филч окинул их недовольным взглядом, но промолчал, предупрежденный директором заранее. У подножия Мраморной лестницы гриффиндорки разошлись в разные стороны. Гермиона поспешила к кабинету профессора защиты от Темных искусств в подземелья, а Джинни — на пятый этаж, в класс трансфигурации.

Генри ожидал, стоя у искусственного окна.

— Как прошел вечер у Хагрида?

— Отлично, — усмехнулась девушка. — Теперь он продолжается без меня.

— Что ж. Вновь поздравляю тебя, Кадмина! — Молодой профессор подошел к столу и налил в два бокала розоватое эльфийское вино. — Сейчас я преподнесу тебе подарок. А потом… Но это потом. — Он протянул ей один бокал, а второй оставил на столе. Сам же подошел к шкафу и вынул плетеную корзину. — С днем рождения!

Генри поднял крышку и осторожно вынул из корзины змею.

Она была большой и очень красивой.

Угольно–черная, с золотисто–оранжевым капюшоном, змея отливала отшлифованным агатом в отсветах подрагивающих свечей. Обсидиановые зрачки, словно окруженные накаленной проволокой, ярко сверкали в коричневатом тумане белков глаз, делая их невероятно глубокими, мудрыми. Змея была крупная — более трех футов длиной и толщиной с руку.

Гермиона с восхищением смотрела на подарок.

— Это самка гамадриада[30], — сообщил Генри. — Её зовут Алира.

— Потрясающе. — Зачарованная ведьма подошла ближе и осторожно коснулась шершавой кожи.

— Этих змей еще называют Королевскими Кобрами, — продолжал профессор. — Они относятся к семейству аспидовых и являются самыми крупными ядовитыми змеями на планете. Алира еще молода — гамадриады растут всю жизнь и достигают десяти — тринадцати футов в длину. А некоторые даже восемнадцати.

— Но как я смогу держать её у себя? — спросила Гермиона, завороженно глядя на свой подарок.

— Есть два варианта. Либо ты свяжешь это с нашими занятиями, либо пускай она будет пока у меня.

— Хорошо. — Змея была живой и подвижной: она поднялась на своем хвосте, заняв полувертикальное положение, и, слегка раздув свой капюшон, внимательно смотрела в глаза Гермионы. Но девушка совсем не боялась ее. — Пусть побудет у тебя, — добавила она.

— Поздоровайся с ней, — странным голосом произнес Генри.

— Привет, — улыбнулась змее Гермиона.

— Не так, Кадмина. Поприветствуй змею.

— Что ты имеешь в виду? — прищурилась ведьма.

— Не понимаешь? Наследница Слизерина, ты знаешь парселтанг. Только нужно развить в себе это умение.

— Я могу говорить со змеями?! — опешила ведьма. — Но я никогда не замечала…

Она запнулась, припоминая второй курс, когда канитель со змееустством Гарри привлекла к этому вопросу всеобщее внимание.

Гермиона не слышала голоса василиска в стенах школы — но, на самом деле, она никогда и не отличалась острым слухом, а потому не услышала бы, пожалуй, и слов человека, доносящихся из‑за толщи стен.

Перед мысленным взором девушки предстал памятный случай в Дуэльном клубе — вот Малфой сотворил заклинанием большую черную змею, собираясь натравить ее на Гарри, вот Локхарт выскочил вперед, чтобы убрать ее — и его случайная оплошность заставила гадину взлететь в воздух, а затем в гневе броситься на Джастина Финч–Флетчли.

Когда змея шлепнулась на подмостки и скользнула к пуффендуйцу, около отнесенной толпой в сторону Гермионы истошно взвизгнула Сьюзен Боунс, и голоса Гарри, прошипевшего на парселтанге свой приказ, девушка не разобрала. О том, что произошло нечто скверное, она поняла из ошеломленного шушуканья окружающих — а потом рядом начал приглушенно ругаться Рон, перемежая слово «змееуст» с отборной бранью. И Гермиона устремилась вслед за ним уводить Гарри со всеобщего обозрения, ибо значение произошедшего поняла прекрасно — не даром же читала столько времени научно–популярные книги.

На Гарри тогда напустился именно Рон, а Гермиона только молчала, с мрачным видом представляя последствия произошедшего.

Но ведь шипения своего приятеля она действительно не слышала. Ни тогда — ни потом. А может быть и слово «Смерть!», грянувшее у нее в голове, когда они с Пенелопой заглядывали за угол при помощи зеркала, и ставшее последним, что она запомнила перед тем, как надолго окаменеть — было вовсе не ее мыслью, а голосом василиска?..

— Конечно, можешь, Кадмина, — прервал сбивчивые размышления Генри. — А теперь поприветствуй свою новую подругу.

— Невероятно. — Гермиона уставилась в глаза змеи. Такие холодные и умные. — Здравствуй, — осторожно сказала она, но Генри покачал головой. Девушка долго и пристально вглядывалась в блестящие агаты глаз Алиры: они казались бездонными, как черные омуты. Змея тоже смотрела на Гермиону. — Здравствуй, Алира.

— Моя госпожа, — раздалось из приоткрытой пасти животного.

Наследница Темного Лорда вздрогнула. Змея качнула головой, и Гермиона прочла в её взгляде усмешку.

— Невероятно! Она знает, что я её хозяйка?!

— Полагаю, что да. Эта змея Темного Лорда.

— Я не думала, что змеи говорят так, как мы. Ну, я имею в виду структуру…

— Змеи очень умные пресмыкающиеся, Кадмина. Ты изучаешь древние руны — вспомни, как часто встречается образ змеи. И не только в надписях и изображениях — змеи венчают посохи и скипетры, короны и кольца, храмы и гробницы. Змеи, коты, вороны — это те животные, с которыми можно общаться, зная их язык. С фениксом нельзя говорить — он может только слушать, понимать. Но не ответить. Как и собака. Как и множество животных. Но змея…

— Моя госпожа выглядит удивленной, — с придыханием, грудным шипением сказала Алира.

— Ты понимаешь Генри? — спросила Гермиона.

— Молодой волшебник? Нет. Я чувствую его настроение, эмоции. Он говорит с почтением, с добротой. Не желает зла. Что именно — мне неведомо.

— Я смотрю, вы нашли общий язык.

— Потрясающе, — в который раз повторила Гермиона, не отрываясь от змеи. — Божественно!

— Я рада принести вам удовольствие, госпожа.

— Алира, ты хочешь жить со мной, в моей комнате или тут с… молодым волшебником?

— Безусловно, с вами мне будет лучше. Но это сложно — я понимаю.

— Генри, в замок с собой можно привозить кота, сову или жабу. Но с Роном долго жил Петтигрю в крысином обличье…

— Ты можешь завести змею. Я скажу Минерве, что мы изучаем с тобой их свойства. Ты скажешь это же Гарри Поттеру и своим сокурсникам.

— Алира, я заберу тебя с собой! А что она ест, Генри?

— Как правило, других змей. Но гамадриады могут обходиться без еды до трех месяцев, и сейчас змея сыта. Я буду сам кормить ее время от времени. Ну а пока вынужден прервать ваше знакомство — у нас есть ещё одно дело.

— Какое?

— Пойдём. Нужно покинуть замок.

* * *

— Куда мы направляемся?

Солнце начало садиться, и было уже довольно прохладно. Они вышли из школы и свернули в сторону избушки Хагрида.

— Ты хочешь вернуть меня на праздник?

— Нет. И было бы хорошо, если бы твои друзья не заметили нас… Пойдем через теплицы.

— Куда?

— Увидишь.

Они прошли мимо оранжерей, огибая гудящую веселыми криками и звуками гитары хижину Хагрида, и пошли к опушке.

— Ты ведешь меня в Запретный Лес? — догадалась Гермиона. — Зачем?

— Как говорят магглы, от любопытства кошка сдохла…

Под кронами деревьев было уже совсем темно и намного холоднее. Генри взял девушку под руку и повел прямо в чащу — вскоре они сошли с вытоптанной Хагридом тропинки и углубились в лес.

Генри, безусловно, сильный волшебник, да и Гермиона может за себя постоять, но в этой чаще чего только не водится…

— Ты уверен…

Она умолкла — профессор остановился, и в полумраке деревьев девушка различила силуэт человека, одетого в длинную мантию.

Некто, прислонившийся к стволу дерева, тоже заметил их.

— Здравствуй, Кадмина, — тихо сказал он. — С днём рождения.

Глава XVI: Удачная встреча

Гермиона вздрогнула и расплылась в улыбке, когда человек скинул капюшон, и в синеватом мраке девушка смогла разглядеть его лицо.

Темный Лорд тоже улыбнулся ей, а стоящий позади Генри почтительно преклонил колено.

— Спасибо, Генрих, — сказал Волдеморт высоким холодным голосом и взмахом палочки осветил небольшую поляну подрагивающим магическим светом. — Оставь нас пока. Я позову.

— Да, милорд.

Профессор защиты от Темных искусств поднялся и вскоре скрылся среди темных стволов, чернота которых стала ещё гуще после того, как магический свет выхватил из мрака этот маленький кусочек леса.

— Ты удивлена, Кадмина? — заговорил Волдеморт, подходя к девушке ближе.

— Да, — кивнула Гермиона с легким укором и пояснила: — Это опасно.

— Для меня? — хмыкнул её отец с неприкрытой иронией.

Гермиона усмехнулась, смерив Темного Лорда взглядом.

— Просто неожиданно, — покорно исправилась она.

— Как я мог не поздравить тебя с восемнадцатилетием? — всё тем же шутливым тоном продолжал Волдеморт. — Лично.

— Я благодарна, — честно сказала юная гриффиндорка.

Она была действительно очень рада увидеть его. За недели пребывания в школе наследница Темного Лорда, освоившаяся уже со странными изменениями в своем характере и отношении к окружающим, невольно переставала стопроцентно доверять собственным воспоминаниям. Несмотря на Генри и Черную Метку на левом плече. Ей действительно стоило увидеть Волдеморта снова, чтобы в какой‑то степени подтвердить то, что она не сошла с ума. Или, напротив, окончательно убедиться в своем безумии.

— Как жизнь в застенках? — спросил Темный Лорд, кивая головой в сторону школы.

— Томит, — улыбнулась Гермиона. — Хотя сегодня — просто отлично.

— Ты уже познакомилась с Алирой?

— Да. Это… Так странно…

— Привыкнешь. — Волдеморт с неторопливой задумчивостью обошел девушку и остановился у неё за спиной. — Нарцисса наделена изысканным вкусом — ты потрясающе выглядишь в этом наряде. — Он протянул руку из‑за её спины и дернул за шнурки–завязки мантии. Черная ткань соскользнула на пожелтевшую листву, и обнаженные плечи обдал сырой ночной ветер. — Мой подарок. — Гермиона почувствовала холодное прикосновение металла к шее. — Когда‑то это украшение носила Кандида Когтевран, Кадмина, — Темный Лорд обошел её и теперь стоял, глядя в прямо глаза, — очень давно. С тех пор прошли десятки и сотни лет. Я хочу, чтобы ты никогда не снимала его.

— Это…

Девушке вдруг стало жарко, несмотря на сырость ночного леса. «Медальон, чаша, змея, что‑то принадлежавшее Гриффиндору или Когтевран…» — слова, которые так часто твердил Гарри Поттер.

— Это…

— Да, Кадмина. Я хочу, чтобы этот Хоркрукс был у тебя. Всегда.

— Это опасно, — пробормотала она, чувствуя, как пересыхает горло.

— Если желаешь что‑то спрятать — положи на самом видном месте, — улыбнулся Тот–Чье–Имя–Боятся–Называть. — Кроме того, место воистину достойно. Ты именно та, кто должен беречь осколок моей души.

— Он… Не догадается? Не почувствует?

— Кто? — усмехнулся Волдеморт. — Гарри Поттер?

Девушка тоже засмеялась.

— Глупо, — согласилась она.

— Да. Гарри Поттеру никогда не найти Хоркрукса, спрятанного на твоей шее. Это украшение было некогда диадемой, Кадмина. Но это выглядело бы странно, стань молодая ведьма сейчас носить столь экстравагантную для современности вещицу. Я изменил её внешний вид для тебя.

— Спасибо.

— Не стоит благодарности, я всего лишь корыстно использую свою дочь в качестве тайника, — снова усмехнулся Темный Лорд.

— Но это очень важно для меня, — возразила девушка. — Это… Я ведь не была уверена, что смогу отдать тебе медальон Слизерина, если он отыщется в старом доме Блэков, — виновато сказала она. — По правде говоря, я очень боялась его найти и не испытала большого огорчения, когда потерпела фиаско. Потому что я ещё не понимаю, что будет правильно… Но я бы и Гарри не хотела его отдавать! — поспешно добавила она. — Просто это было… Так быстро, так сразу… И я ещё сама не знаю, доверять ли себе, и в чем это доверие должно заключаться. А ты отдаешь мне… — Гермиона запнулась, подняла руку и сжала нагревшееся от тепла её кожи золото, обрамляющее крупный янтарь. — Ведь я сама ещё не знаю… Я могу… Вдруг я…

Гермиона не смотрела на высокую фигуру в темном плаще, она уперла взгляд в увитую хитросплетениями корней землю и чувствовала нарастающие вину, стыд и раскаяние. Пальцы сжимали гладкую янтарную поверхность, скользили по ней, ощущая странное тепло, начавшее исходить, казалось, из самой сердцевины камня. Всё равно лучше признаться. Ведь ещё так недавно она была совсем не уверена…

— Ты не отдашь этот кулон Гарри Поттеру, — прервал её мучения Темный Лорд, улыбаясь со смесью иронии и удовлетворения. — Я подождал ровно столько, сколько было необходимо, дабы убедиться в этом. Ты ещё, возможно, решишь отречься от меня, повинуясь обманчивому чувству вины, — но тогда сама вернешь кулон и удалишься далеко: и от меня, и от Гарри Поттера. Возможно, уедешь из Великобритании. Или даже решишь оставить магический мир — всякие глупости порой посещают людей, отягченных чувством вины перед совестью. Но ты не станешь помогать кому‑либо ускорить мою смерть, Кадмина. Как, впрочем, не станешь и помогать мне приблизить последний час мистера Поттера, какую бы сторону в нашем… хм, противостоянии… ты ни заняла.

Гермиона вздрогнула.

— Не волнуйся, — добавил Волдеморт, не пытаясь сдержать улыбки, — я не собираюсь убивать Гарри Поттера. Зачем? Мне пока совершенно не мешает этот молодой человек. Он строит иллюзии о своей значимости, думает, что я лихорадочно, обливаясь холодным потом, ищу лазейки к его смерти. Но ты ведь понимаешь — это так просто. Только зачем? Перевернуть магический мир, лишить последней надежды на спасение от того, кто и не пытается его уничтожать? Я не всадник апокалипсиса и не мессия. Зачем разрушать мир? Жизнь дана, чтобы жить — в силу своих возможностей и желаний. У меня есть власть, Кадмина. И она позволяет мне вольно обращаться со своим временем. Строить долгоиграющие планы. Ничего нельзя делать сгоряча, я имел неосторожность убедиться в этом на своём собственном опыте. Мировое господство — лишь иллюзия власти. Хозяева марионеток всегда остаются в тени.

— Но Гарри опасен. Он хочет убить тебя.

— Меня, Северуса, Люциуса, Беллу, Драко Малфоя, Хвоста, — нараспев перечислил Темный Лорд. — У него паранойя, Кадмина. Убить всех. Вот кто действительно способен разрушить мир, чтобы создать свой. Не я, а он. Но Гарри Поттер — всего лишь дитя. Пусть играет — к счастью, я имею полную возможность контролировать каждый его шаг. Убивать его бессмысленно. Или моя дочь желает крови?

— Нет! — испугалась Гермиона. — Просто я считала, что ты всегда к этому стремился.

— Desipere in loco[31], — развел руками Волдеморт. — Сейчас это более чем нежелательно. Белла говорила, ты очень хотела кое‑что обсудить со мной, — добавил он.

— Ах, да, — вновь смешалась Гермиона, — книга… Дело в том, что Дамблдор… Он завещал мне одну вещь…

— Белла говорила мне, — кивнул Темный Лорд. — И что же удалось понять за истекшее время?

— Ничего, — смутилась Гермиона. — Я ничего не могу отыскать в этих текстах.

И она с надеждой посмотрела на Волдеморта.

— Мы постараемся решить эту задачу на Рождество, — усмехнулся тот. — Если Гарри Поттер не сделает этого раньше.

Гермиона хмыкнула.

— Я могу отослать тебе книгу с совой или передать через Генри.

— Не стоит. Мистер Поттер может спросить её у тебя в любую минуту. Ненужно спешить без нужды. Не забивай себе голову ребусами Альбуса Дамблдора, Кадмина, если нет прямой необходимости их решать. Его загадки вытягивают слишком много сил и времени. А тебе нужно учиться. Как, к слову, успехи на поприще знаний? Всё получается?

— Разумеется, — пожала плечами Гермиона. — Как всегда.

— Когда я был в твоем возрасте, всё давалось мне легко.

— А сейчас?

— А сейчас жизнь показала зубы. Настоящие клыки. И никакому, даже самому умелому укротителю хищников, не может быть легко в такой компании. Но тем хмельнее будет победа…

* * *

После той ночи Гермиона окончательно изменилась. Всё то, что только зарождалось в ней само по себе, что было лишь неуловимым, призрачным ощущением угрозы, аккумулируемое Хоркруксом, воплотилось в живую реальность. Как тогда, летом, в подземельях поместья Малфоев, ещё будучи диадемой с потемневшими изумрудами, этот осколок души Волдеморта выпростал гнев и усыпил разум, подтолкнув Гермиону совершить поступок, который она долго ещё не могла себе простить и так никогда и не сумела понять, так и теперь тлетворное действие золотого кулона незаметно усыпляло в ней жалость, чувство вины, терпение к чужим ошибкам, сострадание; и будило самые элитные из семи смертных грехов — гордыню, гнев, похоть и алчность.

Все её чувства обострились. То, что раньше беспокоило лишь слегка, усилилось многократно: насмешливое отношение к планам и идеям Гарри, отвращение к бесившемуся от её безразличия Рону, жалость к Джинни, которую только распаляло недовольство её возлюбленным; раздражение, которое вызывали Парвати и Лаванда, вечно строящие какие‑то мелкие козни и пакости своей однокурснице; осознание собственной неповторимости, значимости и превосходства над всеми окружающими; дурманящий, острый интерес к Черной магии и любопытство ко всему запретному, всему, что она когда‑то считала постыдным. А ещё жгучее, иссушающее желание, лишенная разума подростковая страсть к собственному дяде, этому олицетворению пороков и соблазнов, неизменно приходившему к наследнице Темного Лорда во снах с тех пор, как прóклятый кулон занял свое почетное место на её шее…

А время летело, обрывая листы календаря. Недели сменяли одна другую.

Учеба, почти противоестественная любовь к которой в Гермионе тоже усилилась многократно, не давала поднять головы, пятничные занятия с Генри тоже не добавляли свободного времени, хотя и приносили некоторую разрядку. А ещё они давали много знаний — глубинных знаний Черной магии, окунувшись в которую уже сложно выплыть назад… Гермиона увязала в болоте познания, не смея выбраться из его сладких объятий. И только по ночам объятия не менее сладкие заставляли забывать обо всем до самого рассвета и неизменного одинокого пробуждения.

Алиру девушка поселила в своей спальне, вызвав этим безмерное возмущение Лаванды и Парвати. Но они ничего не могли сделать — уже в понедельник, на уроке, Генри лично принес извинения за неудобства и заверил, что змея не опасна — уход за ней входит в дополнительный курс по защите от Темных искусств, изучаемый Гермионой.

Рон и Гарри тоже не выказали восторга по поводу новой питомицы: последний и вовсе питал к змеям почти что личную неприязнь. К удивлению наследницы Темного Лорда, он даже одного разу не попытался заговорить с хладнокровной красавицей, а сама Алира, по наущению своей хозяйки, хранила в присутствии героя магического мира стоическое молчание.

Гермионе же она помогала расслабиться после дневных треволнений; и ещё помогала не применять данные Генри знания на соседках по спальне, хотя временами очень хотелось! Однажды Гермиона всё же проклялá Лаванду Браун, и на следующий день та свалилась с лестницы, сломав при этом правую ногу, но мадам Помфри быстро справилась с этим. Однако мстительная Гермиона, согретая приятным жаром янтарного кулона на груди, получила истинное наслаждение.

Только кот Живоглот затаил на свою хозяйку обиду и совсем перестал ночевать в девичьих спальнях. Одинокий, он спал в гостиной Гриффиндора около камина и гонял по ночам школьных эльфов. А днями и вечерами дулся на Гермиону, да и на Гарри с Роном в придачу.

Недели, потраченные тремя гриффиндорскими сыщиками на слежку, подслушивание и вынюхивание в гостиной Слизерина и за её пределами, не принесли никаких плодов: ни дезориентированные в школьном существовании Гойл с Крэббом, ни ставшая совершенно невыносимой фурией Пэнси Паркинсон ничего не знали о своем пропавшем дружке. На то же, что от слизеринцев удастся узнать что‑то об их бывшем декане, не рассчитывали даже Гарри и Рон.

Четвертого октября, в субботу, Гарри Поттер уехал с МакГонагалл на собрание Ордена Феникса и возвратился только в воскресенье вечером — хмурый и угрюмый. Ничего утешительного он не узнал — Орден в тупике. Найти бежавшего Малфоя–старшего не представляется возможным, место нахождения Волдеморта неизвестно, а таинственное затишье обещает принести несказанно сильный ураган.

— Я рассказал им о Хоркруксах, — сообщил Гарри. Это напоминало капитуляцию. — Мне обещали проследить, где всплывали чаша и медальон. А о четвертом…

— Ты думаешь, Дамблдор не искал их? — спросила Гермиона, теребя пальцами янтарный кулон Когтевран. — Если бы можно было найти их — они уже были бы тут!

— Да знаю я! Но надо же что‑то… На Рождество поеду туда, где погибли родители. Может, выясню нечто новое… И ещё побываю в доме отца Волдеморта! И в доме Гонтов.

— Сам? — прищурился Рон. — И за одно Рождество?

— Нет. На Рождество я отправлюсь в Годрикову Впадину — благо тест на трансгрессию уже будет сдан. Надеюсь успеть и в Литтл–Хэнглтон, но я не уверен.

— А мы? — досадливо спросил Рон.

— На могиле родителей я побываю один, — отрезал Гарри. — А там посмотрим.

Они редко говорили о Хоркруксах и их возможном расположении — да и то лишь на уровне глупых предположений. Гермиона знала, что Гарри занимался этим много серьезнее, часами просиживая в библиотеке. Он даже обсуждал это с Роном — она же немного отдалилась от своих друзей из‑за перемен в характере. Важно ли это? Стоит ли налаживать отношения или можно наслаждаться тем, что не приходится ежедневно искать способ убить собственного отца?..

С Джинни Уизли, которой Гермиона продолжала симпатизировать, тоже произошли перемены. Казалось, школьная жизнь действовала на неё отрезвляюще. Девушка перестала вздыхать по углам и сверлить Гарри взглядом, уделила внимание учебе и команде по квиддичу, которую бывший капитан благополучно переложил на её хрупкие плечи ещё в самом начале года. Джинни будто расцвела, и Гермиона была искренне рада за неё.

В начале октября вышла нашумевшая книга Риты Скитер.

Наверное, её прочитал весь магический мир. Гарри был потрясен. Он отказывался верить во многое, но, Гермиона знала, не раз перечитывал ненавистные главы.

Книга наделала много шума. О ней говорили все, кто вообще умел разговаривать. Хогвартские эльфы шушукались во время уборки и галдели на кухне; в среду утром говорящие ромашки со стола профессора Спраут сорвали второму курсу Пуффендуя травологию, затеяв с юными студентами жаркий спор, в который втянули и их декана, и заглянувшего за какой‑то рассадой Хагрида; Пивз носился по школе и декламировал наиболее скандальные отрывки наизусть, а как‑то перед самым отбоем Гермиона обнаружила в пустом классе астрономии Полумну Лавгуд, задумчиво читающую «Жизнь и ложь Альбуса Дамблдора» вслух взволнованным и постоянно охающим Толстому Проповеднику и Почти Безголовому Нику.

Даже многое повидавшая на своем веку и обладающая железными нервами человека, пережившего не один курс поднадзорных гриффиндорцев, Минерва МакГонагалл впала в бешенство после того, как школьные портреты подали массовое прошение зачитать для них оригинальный текст.

Рита Скитер, судившаяся с многочисленными обвинителями в клевете, уже успела выиграть несколько процессов и заплатить незначительный штраф. Всё это живо освещалось на страницах газет, а мелкие популярные издания пачками публиковали труды подражателей.

* * *

Октябрь принес с собой резкое ухудшение погоды, и то, что в выходные, выпавшие на посещение Хогсмида, дни выдались сухие и не ветреные, можно было считать настоящим подарком судьбы.

Трое друзей шли, закутавшись в школьные мантии по засохшей и очень корявой дороге, ведущей от замка к деревне, нарочно отстав от толпы остальных студентов. Гермиона кивала Гарри, тайком мечтая «потеряться» в Хогсмиде и не слушать поток рассуждений по вопросам уничтожения Северуса Снейпа и стирания с лика земного всего, что с ним когда‑либо было связанно.

— Где он может быть? — тараторил Гарри. — По сути, смело может прятаться там же, где и Малфой. Оба Малфоя. Надо бы проследить за миссис Малфой — члены Ордена вроде как стараются. Но на её дом наложено столько защитных чар, будто там у неё… Короче, вряд ли они там — дом проверяли не раз. Но, мне кажется, члены Ордена плохо следят — не может она не связываться с мужем и сыном. Хотя это не так важно — мне сейчас нужен Снейп! Нужно придушить эту гадину. Я тут подумываю о поисковом обряде — ведь массу его вещей можно найти в подземельях. Поможешь, Гермиона?

— Конечно, — легко пообещала девушка, — могу даже сама подыскать обряд.

— Посмотрим вместе. Если найдем его, он живым не уйдет!

«Какая самоуверенность! — едко подумала наследница Темного Лорда. — Но не беспокойся, я подберу тебе такой обряд, что и замка покидать не понадобится…»

— Куда пойдем? — спросил Рон, когда они оказались в Хогсмиде. — В «Три Метлы», отметить скорейшую кончину Снейпа?

Гарри засмеялся. Гермиона улыбнулась — довольно натянуто, но никто не обратил внимания.

— Гарри, ты глянь, какая метла!

Мальчишки прилипли к витрине. «М–да. Только что искали способ уничтожить опаснейшего приспешника Темного Лорда, и — voilà — какая метла!..»

И вдруг Гермиона застыла, вмиг позабыв обо всём своём праведном негодовании — блуждая взглядом по людной улочке Хогсмида, она наткнулась на Наземникуса Флетчера, оседлавшего покосившуюся скамью под старой аптекой.

Дом Блэков, уборка, украденные ценности. Потерянный навечно Хоркрукс Темного Лорда. Медальон Слизерина. И вот он вор, сидит, даже не подозревая о том, кому попался на глаза.

— Я сейчас, догоню вас в «Трёх Мётлах»! — бросила Гермиона мальчикам, не отрывающимся от запотевшей витрины. — Забыла купить ингредиенты для домашнего зелья!

И она кинулась к аптеке, расталкивая толпу.

— Привет!

Наземникус вздрогнул, поднял взгляд и посерел. А затем вскочил на ноги и стал бочком отступать к подворотне.

— Гермиона! Какая, эм… приятная неожиданность!

— Как дела? — непринужденно спросила девушка, следуя за ним.

— Потихоньку. М–м-м…

— Наземникус, мне нужно кое‑что у тебя спросить.

— Да? — опасливо поднял брови старик.

— Помнишь вещи Сириуса, которые мы видели у тебя в прошлом году?

— Собственно, я немного спешу.

И с этими словами волшебник мгновенно трансгрессировал, но не растерявшаяся Гермиона исчезла следом за ним.

* * *

Они стояли в каком‑то лесочке у перекошенной деревянной избы. Увидев Гермиону, Наземникус сравнялся цветом с Почти Безголовым Ником.

— Как ты поняла, куда я трансгрессирую?! — с перекошенным от ужаса лицом воскликнул он.

— Я ещё и не то умею, — зловеще заверила Гермиона, делая шаг вперед.

Наземникус попятился, но девушка легонько взмахнула палочкой, и вокруг его ног обвился побегоподобный жгут. Старик упал, и девушка подошла ближе.

У неё учащенно забилось сердце, а внутри поднималось незнакомое и будоражащее чувство: предвкушение чего‑то неизведанного, животно–дикого и манящего.

— Молли Уизли говорила, всё, что мы отобрали на выброс летом перед пятым курсом, растаскал именно ты, — повествовательным тоном сообщила Гермиона, улыбаясь застывшему в глазах Наземникуса ужасу. — Можешь оставить всё себе — или в каких там уголках планеты теперь эти вещи — вспомни только одно. — Она присела на корточки около застывшего старика. — Медальон. Тяжелый золотой медальон на цепочке. С гербом Слизерина. Где он?

— Ге…Ге…Гермиона…

— Назем, — девушка сунула руку под мантию и посмотрела на небольшие часики, висевшие на бретельке сарафана, — я могу вернуться в Хогвартс попозже. Придумаю, как оправдать себя. Просто немного лишней головной боли. Но если я здесь задержусь — голова болеть будет не только у меня. — Она вновь достала палочку. — И не только голова. Где медальон Слизерина?!

— Чего?! Гермиона! Да чё я те сделал?! Ничего я не брал из того до…

— Круцио! — легко согласилась ведьма.

Дикий вопль старика всколыхнул тишину леса, и с нескольких деревьев сорвались, уносясь в небо, стайки птиц. Гермиона обеспокоенно обернулась к избушке — но та оказалась совершенно пустой. Девушка не дрогнувшей рукой держала палочку — так странно… Она второй раз в жизни применяла непростительное проклятье к человеку — до этого была только Амбридж, хотя вместе с Генри они и практиковались в прошлую пятницу на мышах и пауках. Но человек — совсем иное дело. Удивительно… но ни тени жалости или сочувствия не промелькнуло в глазах Гермионы. И рука не дрогнула.

А по груди приятным теплом разливался жар золотого кулона…

Девушка отвела палочку и кивнула на побег, сковывавший ноги Наземникуса.

— Саприония, — пояснила она. — Помимо массы других качеств, обладает силой сдерживать проявление магической активности. В том числе и трансгрессию. — Гермиона присела рядом. — Наземникус, — ласково сказала она, — где медальон Слизерина?

— Чего ты хочешь?! — заплакал старик. — Сдурела, чё ли?

Гермиона направила на него палочку и мысленно проговорила заклинание. Человек на земле сжался и стал дрожать.

— Неприятно, когда скручивает мышцы, правда? — задумчиво спросила она. — Но мне ничего не остается. Ты должен сказать, где медальон.

Она отвела палочку.

— Какой медальон?!!

— Тяжелый золотой медальон на цепочке, с гербом Слизерина, — терпеливо повторила ведьма. — Не заставляй меня потихоньку удалять твои парные органы.

— Я его отдал!!!

— Кому? — живо выпрямилась Гермиона.

— Одной… Блин… Задарма отдал, выцыганила… Чё, и вправду медальон Слизерина?

— О чём ты говоришь? — угрожающе спросила ведьма, поднимая палочку.

— Я торговал в Косом Переулке, — быстро зачастил Наземникус, глотая окончания слов, — а она ко мне подходит и спрашивает, есть ли у меня лицензия, чтоб торговать магическими артефактами. Карга старая! Она хотела меня штрафануть, но ей приглянулся медальончик, она забрала его, а меня отпустила, сказала, что мне, типа, повезло.

— Что за женщина? — быстро спросила Гермиона.

— Не знаю, какая‑то тётка из Министерства. — Наземникус немного подумал, приподняв бровь. — Мелкая такая, на макушке бантик. — Он нахмурился. — На жабу похожа.

— Идиот! — выплюнула Гермиона, холодея. — Как ты мог отдать медальон Амбридж?! Впрочем, это уже не важно.

С холодной решимостью девушка подняла палочку.

— Не надо!!! — дико завизжал старик, закрываясь худыми руками.

— Моя первая жертва, — Гермиона замерла, — должна быть достойна меня, — она презрительно посмотрела на несчастного. — Портус!

Один из камней сверкнул, наполняясь светом, и померк. Девушка взглянула на перекошенного страхом Наземникуса и окинула взглядом лес. Если здесь нет защиты, скоро прибудут узнавшие о применении непростительного проклятья мракоборцы. Убить его? Первая жертва должна быть достойной.

Заколдованный камень начал наливаться синевой.

Она схватила старика за руку.

— Акцио, портал!

Всё закружилось и стало трудно дышать, но совсем скоро они оказались в полутемной комнате. Не удержавшаяся на ногах девушка быстро поднялась и отступила на шаг — пусто. И очень тихо — будто во всем доме никого нет.

— Эй, родственники! — громко крикнула Гермиона, отряхивая мантию от приставших сосновых иголок. — Есть кто дома?!

Наземникус, всё ещё скрученный змееподобным побегом, безуспешно пытался трансгрессировать. Девушка прислушалась — в коридоре за стеной послышались шаги. Скрипнула дверь, и в комнату заглянул Люциус Малфой.

«Свет и Тьма, какая удача!» — она вмиг позабыла и о старике на полу, и о потерянном Хоркруксе, и о том, что только что чуть не совершила свое первое в жизни убийство.

— Привет!

С максимальной непринужденностью откинув растрепанные ветром волосы, Гермиона подошла к дядюшке и легко поцеловала его в щеку, чувствуя, как на груди пульсирует янтарный кулон.

— Что это, Кадмина? — удивленно спросил старший Малфой, кивая на старика.

— Наземникус Флетчер, — тихо ответила она. — Моя неудавшаяся первая жертва. Твоя жена ещё летом убедила меня — первая жертва должна быть достойной. Поэтому я не убила его сама. Но узнала всё, что было нужно.

— То‑то, я смотрю, он бледноватый. — Наземникус взирал на них полными смертельного ужаса глазами. — Что тебе могло от него понадобиться? — удивленно спросил Люциус.

— Я скучала, — вместо ответа произнесла Гермиона.

Дядя внимательно посмотрел ей в глаза, и у девушки засосало под ложечкой.

— Я тоже.

Она почувствовала руку на своей талии и тут же жаркий поцелуй на губах. Неужто снова сладкий сон, безмерно далекий от реальности, и вот–вот девушка опять проснется в своей мокрой от пота постели в девичьих спальнях Гриффиндора?

Гермиона глубоко втянула носом воздух, жадно вбирая каждый сладостный миг. Янтарный кулон на груди, ставший горячим ещё на лесной опушке у заброшенной деревянной хижины, теперь почти обжигал кожу — но она не обращала на него внимания.

Оторвавшись от Гермионы и отступив на шаг, Люциус вынул волшебную палочку и направил прямо в искаженное ужасом лицо старика.

— Поживешь тут с вами, научишься давить всякую гадость… Авада Кедавра!

Гермиона проводила вспышку зеленого света задумчивым взглядом и опять посмотрела на своего дядю. Сердце билось очень быстро, но она чувствовала странное спокойствие.

— Как учеба? — непринужденно спросил Люциус.

— Учеба нормально, — усмехнулась молодая ведьма, — но, кроме неё, в школе есть множество отвратных вещей.

— Тесная дружба с Поттером?

— Не только.

— Ты остаешься здесь?

— Нельзя, — поморщилась Гермиона, — mon Pére желает образованную дочь.

— Желает её не только он!

Люциус грубо обхватил её руками и впился в губы, притянув к себе. Надо отметить, сделал он это весьма властно. В голове звенело, и сердце норовило вырваться из груди, на которой всё ещё пылал раскаленным угольком пульсирующий Хоркрукс Волдеморта. Люциус скользил по её телу, собирая мантию и проникая под складки свободного сарафана.

Они отступили к стене, холодное дерево которой заставило кожу Гермионы покрыться пупырышками. Она чувствовала поцелуи на своей шее, руки, комкающие под мантией тонкий сарафан…

Девушка тихо застонала, проникая под его одежду похолодевшими нежными пальцами. Он легко приподнял её, прижал к стене, и Гермиона обхватила супруга своей тетушки ногами вокруг пояса, явственно почувствовав его нарастающее желание. Ловкие руки расстегивали сарафан под распахнувшейся мантией, проникали под ткань… Непослушными пальцами Гермиона расстегивала пуговицы на черной рубашке, крепко прижимаясь к напряженному мужскому телу.

И тут внезапно скрипнула неплотно притворенная дверь, и в комнату вошел Драко Малфой.

Глава XVII: Поиски…

— Что за…

Оказавшаяся на полу Гермиона, проклиная всё на свете, уставилась на кузена, который выглядел так, будто на него вылили ведро грязной холодной воды.

Люциус устало прислонился к стене, исподлобья глядя на сына, безрезультатно пытающегося подобрать подходящие выражения. Девушка тяжело дышала.

Пауза затянулась.

— Драко, в чем дело?! — не выдержал Люциус.

— Что…

— Ты что идиот, Малфой?! — зло спросила Гермиона, плотнее запахиваясь в мантию. — Сам не догоняешь?! То есть… Я хотела сказать… В общем, Драко, я, клянусь, готова убить тебя!

— Послушай‑ка, Грэйнджер…

— Обливиате! — перебил его Люциус, вскинув палочку. Парень застыл, и Гермиона тоже, хотя к ней чар никто не применял. — Иди, Драко, поспи, — приказал волшебник, не отводя палочки и пристально глядя в глаза своего сына. — Ты очень хочешь спать. И совершенно ничего не помнишь о прошедшем дне.

Малфой кивнул со странным выражением лица и послушно вышел из комнаты.

— Ты стёр ему память? — тихо спросила Гермиона абсолютно потерянным голосом после долгой паузы.

— Считаешь, нужно было оставить так?

— Нет, конечно, — девушка прислонилась к стене. — Я убила бы его, не будь он твоим сыном! — добавила она. — Нет, не будь он сыном Нарциссы — твоего сына, уж прости, я таки убила бы.

— Достойная первая жертва, да? — усмехнулся дядюшка.

— Более чем!

Было обидно почти до слез. Люциус спрятал палочку и стал неспешно застегивать мантию. Гермиона закусила губу.

Он закончил с серебряными крючками и, повернувшись к ней, присел на корточки, начав поправлять и её одежду. Гермиона с надеждой положила руку ему на плечо, но тут же прочитала в серых глазах ответ:

«Не сдержался. И хвала Мерлину, что зашел Драко».

Девушка с большими усилиями удерживала слезы. Может, всё же…

— Ну что, Кадмина, я так понимаю, тебе нужно поговорить с отцом?

…И кулон на груди остыл, даже стал чересчур холодным…

* * *

— Значит, Долорес Амбридж? — задумчиво протянул Волдеморт, сцепляя перед собой в замок длинные белые пальцы. — Что ж… Пропала она довольно давно, вещи должны быть описаны, а может, и распроданы — если нет наследников, разумеется. Нехорошо. Бездонный колодец… И всё же можно зачерпнуть гнилой водицы. Удача — вздорная чертовка. Может и повезёт.

— В любом случае Гарри туда не добраться, — заметила Гермиона.

— Тем не менее я предпочитаю иметь всё, потенциально опасное, рядом. Или чётко знать место расположения.

— Кстати, об опасностях…

Гермиона сидела в такой знакомой и родной комнате с камином, возле пылающего огня, уже пришедшая в себя и немного успокоившаяся после неожиданного фиаско — позже, она знала, будет плохо, невыносимо плохо — но сейчас воспоминания отступили на второй план, и она в точности воспроизвела Волдеморту всё, что узнала от убитого недавно Наземникуса. А теперь вспомнила ещё кое о чем.

— Гарри хочет найти Северуса, — предупредила она. — Хочет, чтобы я отыскала и помогла провести поисковый обряд, основанный на личных вещах, коих много в подземельях. Я, разумеется, допущу какую‑нибудь ошибку, но он ведь и сам может повторить ритуал, и…

— К чему же допускать ошибки? — с улыбкой прервал Волдеморт. — Незачем дискредитировать себя.

— Но… Как же?.. — растерялась Гермиона.

— Приложи максимум сил — не в ущерб учебе, разумеется, — и, если удастся отыскать Северуса таким способом, — можешь следовать за Гарри Поттером туда, куда ему вздумается — только ненадолго.

— Но, как же… — опять начала молодая ведьма.

— Поверь, Кадмина, Северус Снейп может за себя постоять. Он давно ждет этой встречи, да и Гарри Поттер не успокоится.

— Но Гарри хочет убить его! Он уже всё для себя решил. Это точно…

— Не опасно? Жить вообще опасно, Кадмина: как ты могла заметить, редко кто выдерживает — обыкновенно все умирают. Хотя я и борюсь с этим.

— И всё же, я могла бы нарочно…

— Ты сама сказала, и сказала совершенно верно: не сможешь ты — он сделает это сам. А ты попадешь в дурацкое положение. К чему это? Тем более встреча Гарри Поттера и Северуса Снейпа — далеко не худший вариант развития событий…

Они говорили так недолго, намного меньше, чем хотелось бы Гермионе. Но надо было возвращаться в Хогсмид — она и так потратила слишком много времени, в школе ждут большие проблемы. И нет возможности дождаться отсутствующих в поместье Беллу и Нарциссу или обмолвиться парой слов с Люциусом…

* * *

— Черт побери, где ты была?!

Она нагнала мальчиков уже перед кабинетом МакГонагалл — они спешили донести о пропаже директрисе.

— И нечего поднимать панику! — осадила Гермиона, изображая рассерженность. Да что там изображая — она была зла, как тысяча химер! Ещё не хватало им успеть к МакГонагалл, поднять переполох… А Малфой… Он просто… Убила бы… Обоих! Ну почему, почему, выставив этого хорька, он не… Он…

— Ты пропала!!! — оборвал нехорошие мысли Гарри.

— Кто просил найти обряд для поисков Снейпа?!

— При чем тут это? — сбавил обороты парень.

— При магазинах. Я искала книги!

— Сама?

— Вы, кажется, смотрели метлу, — подняла левую бровь Гермиона.

— Но ты могла предупредить!

— Я не собиралась пропадать надолго! Просто… увлеклась.

И она, сердито дернув плечами, пошла в гостиную, чувствуя на себе недоверчивые взгляды. Ну да, не слишком убедительно — но не правду же, в самом деле, говорить!

* * *

— Что‑то нашла? — чуть позже в гостиной Гриффиндора спрашивал уже совсем успокоившийся Гарри. Впрочем, назвать его спокойным было сложно: глаза горят лихорадочным блеском, губы подрагивают, пальцы нервически комкают какой‑то пергамент.

— Нет, — покачала головой Гермиона. — Ничего подходящего. Но остается ещё библиотека — и на неё у меня куда больше надежд.

— Пойдем в библиотеку!!!

— Нет, Гарри, у нас завтра зачет по трансфигурации, а в среду — парный доклад по травологии.

— Но это же просто…

— Дамблдор потратил своё последнее послание на то, чтобы попросить тебя окончить школу, — сердито осадила она.

«А я обещала Волдеморту хорошо учиться…»

Весь вечер Гермиона демонстративно готовилась к зачету, пока мальчики не менее демонстративно на неё за это злились.

Ночью девушка долго не могла уснуть, размышляя о выпавшей на её долю миссии. И о том, что было днём. Так близко и так далеко… Воспоминания и буйная фантазия только–только притихли и успокоились — и вот тебе, пожалуйста! Теперь ещё очень долго она будет думать только об этом!

«Так близко! Проклятый хорек! Боже, какой же он красивый! Не Драко, разумеется. Люциус… Такой сильный, такой страстный… А как он целуется! Такой опытный и умелый. Повезло же Нарциссе… Какая же я дрянь! «Бери то, что понравится…» В кого ты превратилась, Гермиона Грэйнджер? И ведь тебе это по нраву…»

Она перевернулась на другой бок. Люциус — не единственная проблема сегодняшнего дня.

Найти Снейпа. Нет, она не знала точно, где он — никаких привилегий в поиске при помощи обряда у неё в этом плане не было — однако, сама суть! Гермиона верила, что найти Северуса сможет. Даже без особого труда. Но что дальше? Отправиться вместе с Гарри убивать его? Отпустить Гарри самого и ждать, чью голову подвесят на столбе? Отговорить Гарри мстить за смерть директора?

Всё это было нереально и глупо. «Северус Снейп может за себя постоять». Темный Лорд дал «зеленый свет» на поиски и участие в миссии отмщения. Но сама она была не уверена, и настолько сильно, что весь вечер демонстративно готовилась к трансфигурации, заставив головы ребят рассуждать на её счет в очень даже нежелательном направлении.

Следующий день встретил девушку надутыми физиономиями Гарри и Рона — настроение тут же пало в неравной схватке.

— Сегодня пойдем в библиотеку, — шепотом заявила Гермиона на первом уроке заклинаний, старательно заставляя мановениями палочки готовиться салат. Они приступили к небольшому курсу бытовой магии — мелочи, но достаточно сложные в наложении. — Перед завтраком я взяла у МакГонагалл разрешение работать в Особой секции — обосновала поиском информации о Хоркруксах.

— Тоже совсем не помешало бы!

— Гарри, тебе бы определиться с целями и приоритетами! — рассердилась молодая ведьма. — И, к слову, ты только что вылил полбанки уксуса в свои помидоры.

— Ой!

— Приготовленное съесть полностью! — укоризненно и немного злорадно сказал профессор Флитвик, заметив на парте опустевший графинчик. — Это научит вас на уроке уделять внимание изучаемому материалу, а не, безусловно, важным и гораздо более интересным вопросам!

— Да что он понимает?..

* * *

— Ладно, Гарри, это ведь всего‑то уксус, — Рон дружески похлопал парня по плечу.

— В старину женщины стаканами его пили, чтобы быть бледными, — добавила Гермиона.

— Я не женщина! — осипшим голосом огрызнулся Гарри. — Флитвик просто озверел! Может, его заколдовали?

— Да, Пожиратели Смерти держат его под Империусом, втравив в порабощенное сознание злодейский умысел свести тебя уксусом!

— Это, Гермиона, между прочим, совершенно не смешно!

— Хватит ныть! — оборвал перепалку Рон. — Пойдемте, у нас мало времени! И так можно считать подарком судьбы отсутствие сегодня Вэйс — целый свободный урок на поиски обряда.

— О да, — съязвила Гермиона, — редкая удача!

Библиотека Хогвартса, безусловно, полна всяческой информации. Наследница Темного Лорда уверилась ещё с первого курса, что при известной настойчивости в ней можно отыскать абсолютно всё. Но конкретно сейчас это‑то её и пугало.

Задача предстояла очень простая. По поисковым обрядам пишутся объемные труды, им посвящены целые книги, собранные в специальные отделы; а в Особой секции в этих отделах множество стоящих вариантов. Это сводило поиск пары десятков подходящих обрядов к одному–двум дням — не более.

А Гермиона всё ещё не разобралась в себе.

— Книги брать по одной! — недовольно отчеканила мадам Пинс, сверля глазами письменное разрешение от МакГонагалл. — Открытыми не оставлять! Вслух не зачитывать! Ничего не выписывать! Книги выносу из библиотеки не подлежат!

— Да, да, мы ознакомились с условиями работы в Особой секции, — терпеливо сказала Гермиона. — Мы можем пройти?

Библиотекарша помялась. Она была явно недовольна, но письменное разрешение от директора сыграло решающую роль — через десять минут троица семикурсников на совершенно законных основаниях пересекла порог запретной сокровищницы древних фолиантов.

Как Гермиона и подозревала, поисковым обрядам был посвящен целый отдел. И книг там было немерено. Но она быстро пресекла попытки выхватить первое попавшееся описание и приступила к внимательному изучению — и даже не потому, что тянула время. Просто в этой секции библиотеки не всё было так просто, и наобум можно было нажить себе больше головной боли, чем пользы, тем более что для девушки польза была весьма сомнительной.

Несмотря на возмущение Гарри, она так и не отобрала ничего ни во время неожиданно освободившегося урока трансфигурации, ни после занятий, когда они ещё на два часа заглянули в библиотеку.

— Я видел то, что нужно! — сердито повторил в двадцатый раз Гарри, когда друзья переместились из Особой секции в обычную и занялись докладом по зельеварению. — Призыв врага! Я прочел три раза! Полностью подходит!

— Это тот, где нужно пожертвовать плоть? — отрываясь от свойств лягушачьих лапок особей, живущих в торфяных болотах, спросила Гермиона. — К твоему сведению, помимо, безусловно, не очень тебе нужной части тела, ты получишь родовое проклятье. Особенно если призванный враг погибнет — а разве не этого…

— Хорошо, а тот, где серебряный поднос и часы? «По следам крови ненавидящего…» — помнишь?

— Помню. Нет, Гарри. Нам никогда не достать нужные ингредиенты — проще будет найти самого Снейпа, чем состав зелья для его призыва.

— Ну ладно, а то, телепортирующее…

— Гарри! Слизнорт и так пребывает в унынии от твоих достижений в зельеварении на этом курсе — напиши ему хоть нормальную работу! А не то тебя не допустят к ЖАБА!

— Гермиона! Как ты можешь говорить об экзаменах, когда…

— Когда ты настойчиво пытаешься сегодня же вечером заграбастать столетнее родовое проклятье или лишиться пары ненужных органов?! — не выдержала молодая ведьма. — Гарри, в Особую секцию книги просто так не попадают! Нужно время, кропотливый анализ, логика и терпение — а тебе, извини, конечно, просто вожжа под хвост попала! Подождет Снейп расплаты ещё месяц, а может и два!

— Но…

— Иди! — девушка захлопнула книгу и встала. — Иди и проводи что твоей душе угодно! Только от восставших из глубины веков теней я спасать тебя не буду!

— Каких ещё теней?!

— То первое заклятье, которое ты сегодня приметил, за душу одного врага призывало мстить всех врагов твоего рода из прошлого. Хотя зачем тебе читать весь раздел — достаточно увидеть заглавие и сразу ясно: подходит!

* * *

Так продлилось почти две недели — всё свободное время Гермиона тратила на анализ информации по поисковой магии, а всё не свободное время слушала от Гарри и иногда даже Рона самые невероятные предложения по её применению. Это сильно портило настроение. Правда в субботу, после того как их со скандалом выставили из библиотеки в половине одиннадцатого, Гермиона обнаружила в комнате запечатанный желтоватый конверт, на котором величественно свернулась кольцами Алира.

— Я полагаю, ваши соседки по комнате не должны были читать сие, — сообщила она, пока девушка разрывала пергамент. — Вот и постерегла. Светлокудрая ведьма порывалась прочитать почту — но я её испугала, и она со своей темноволосой подругой удалилась жаловаться на меня декану. Прошу прощения.

— Ничего, — Гермиона быстро пробежала глазами письмо. — Ты умничка! Так и надо… Ух ты, вот это оперативность!

«Кадмина, медальон найден. Он не успел обрести новых хозяев и теперь находится в надежном месте. Все следы уничтожены.

Л. В.

P. S. Письмо сожги».

— Конспиратор хренов!

— Я чувствую магию, исходящую от этого послания, — прошипела Алира. — Сомнительно, смог бы кто‑либо прочесть его, кроме вас…

— Да, конечно. — Девушка вынула палочку. — Fair! — Заколдованное письмо вспыхнуло и сразу же обратилось в пепел. — Я не подумала…

— ОНА ТУТ!

В комнату вошли, точнее влетели, разъяренные Лаванда и Парвати, а за ними проследовала профессор Вэйс. Она обвела комнату критическим взглядом.

— Это ни в какие ворота не лезет! — зло выпалила Лаванда. — Развела тут серпентарий[32]!

— В чем дело? — холодно осведомилась Гермиона.

— Мисс Патил и мисс Браун утверждают, что ваша питомица нарушает их личное пространство, — сообщила декан Гриффиндора. — Что здесь жгли?

— Пергамент. То есть… Я просто написала письмо и решила его не отправлять. Алира не опасна!

— Мне это известно — профессор Саузвильт лично предупреждал меня о её пребывании здесь.

— Но она не дает мне… — начала, краснея от злости, Лаванда.

— Что? — прищурилась наследница Темного Лорда. — Читать мои письма?

Они встретились взглядами — на лице Лаванды отразились смесь удивления и досады.

— Из чего вы сделали такие выводы, мисс Грэйнджер? — весьма миролюбивым тоном спросила профессор Вэйс.

— Змея сидела на конверте, — ответила Гермиона, кивая на Алиру. — И я её тренировала охранять мои вещи.

— Но…

— Мисс Браун, данная особь змеи абсолютно безопасна — это проверено. Её пребывание тут одобрено директором. — Женщина развернулась к выходу. — А читать чужие письма — довольно низкое занятие.

Она вышла.

— Я тебе ещё всё припомню, дрянь! — сдавленным от ярости голосом пообещала Лаванда. — И это — в первую очередь!

* * *

— У меня на примете есть три обряда, — сообщила Гермиона тихим шепотом на травологии во вторник, неделю спустя. — Один из них мы изучали когда‑то на древних рунах. Вскользь — но ничего плохого я в нем не нашла. Почти.

— Что нужно?

— Я не помню наизусть, — поморщилась Гермиона — она выдавливала слизь из каких‑то противных на вид зеленых шаров — плодов Равитилового дерева. — Сегодня я ещё раз всё просмотрю и выберу один из трёх. Тогда и займемся ингредиентами.

— Когда проведём? — спросил Рон.

— Сначала выберем — потом определимся со временем и местом.

— Сливаем слизь в баки, — скомандовала профессор Спраут. — Ваши оценки будут зависеть от количества. Мистер Уизли, ваша пинта слизи не тянет даже на «отвратительно»…

* * *

— По сути, этот самый нормальный.

— Это тот, с твоих рун?

— Нет, тот надо проводить летом — сейчас положение солнца неподходящее. А для второго нужна кровь того, кого разыскиваешь. Но вот третий — очень даже ничего.

— Что там? — дрогнувшим шепотом спросил Гарри.

— Смотри, — Гермиона придвинула книгу, — всё это есть или у нас, или можно взять у Слизнорта — совершенно легально, между прочим. Проблемы — нам нужен большой пустой зал, нам нужен час, во время которого нас никто не потревожит — и это только на проведение обряда, а замок полон привидений! И ещё нам нужны личные вещи Снейпа. Чем более близкие ему, тем лучше. — Она сощурилась.

— Ну что ж, — отрывисто кивнул Гарри. — Начнем с конца.

Глава XVIII: Долгая дорога к Снейпу

— Заклятие перенесет нас не к Снейпу конкретно — оно позволит попасть в то место, которое он сейчас может назвать домом. То есть, примени мы ритуал, например, к Гарри, — нас перенесло бы на Тисовую улицу, несмотря на то, что он бывает там всего по месяцу в год.

— Всё равно лучше, чем ничего! Там можно найти следы, что‑то узнать… Дождаться, в конце концов! Мы обязаны найти его!

— Ладно–ладно, мое дело предупредить, — замахала руками Гермиона. — Тем более что сначала в любом случае нам нужны личные вещи.

— И я всё же не понимаю, почему нельзя попросить МакГонагалл…

— Рон! — свирепо перебил Гарри. — Она в жизни не даст нам такое сделать! Она направит отряд мракоборцев… Что угодно!

— Тогда объясни, почему они его таким способом сами всё ещё не нашли?!

— В сотый раз, Рон, — прищурилась Гермиона. — Во–первых, основополагающим фактором в нашем вероятном успехе является ненависть Гарри. Во–вторых, Гарри видел одно из тягчайших преступлений, совершенных Снейпом. И, в–третьих, это очень Черная магия, — назидательно закончила она. — Не каждый решился бы…

— Не начинай снова!

— Молчу–молчу.

— Мне вообще кажется, что Орден не горит желанием искать этого мерзавца, — буркнул Гарри. — Но это к лучшему. Было бы мало проку от того, что орденовцы смогли бы поймать Снейпа, и уж тем более — если бы его схватили мракоборцы! Они заперли бы этого негодяя в Азкабан, откуда бегут теперь все, кому не лень, или он опять смог бы заморочить им головы! Да и что они сами могут узнать, с их‑то либеральными методами и дурацкими законами?! У меня есть Сыворотка Правды, — после паузы добавил он. — Совсем мало; мне достал её Люпин и передал на последнем собрании Ордена. Я писал ему о том, что это может понадобиться. Главное — заставить Снейпа проглотить её. И уж тогда‑то мы узнаем всё! Но потом, — он отвернулся в сторону, — я хочу подождать, пока действие Сыворотки выветрится. Хочу посмотреть ему в глаза перед тем, как прикончу! Я обязан сделать это сам… Мы не можем позволить ему снова выпутаться, он заслужил смерть! Да когда они все уйдут‑то, а?! — взорвался в конце концов Гарри.

Они сидели в общей гостиной, ожидая, пока шумная комната опустеет, чтобы отправиться на ночную охоту в подземелья: за личными вещами Снейпа. Самыми личными. Для начала в его комнату, вычисленную по Карте Мародеров.

Давно, ещё когда они только начинали неусыпную слежку за Крэббом, Гойлом и Пэнси Паркинсон, Гермиона пережила не самые лучшие минуты, пока Гарри впервые после летнего перевоплощения своей подруги побежал в спальню за этой диковинной вещицей. Тогда Гермиона на некоторое время даже разучилась дышать от внезапной ужасающей мысли.

А не отобразит ли Карта её Кадминой Гонт–Блэк?! Кто знает, какие именно чары лежат на этом чуднóм пергаменте? Ведь изобретение мародеров чуть было не стоило разоблачения Барти Краучу–младшему три года назад!

Но ведь раньше Карта всегда отображала её Гермионой Грэйнджер… Какие там вообще могут быть чары? Скорее всего, самые простые, административные.

Гермиона обратилась к логике.

Тот обряд, который назывался у волшебников крещением, в сущности ведь ничуть не походил на маггловское таинство, носящие аналогичное именование. Выбранный родителями крёстный или крёстная и уполномоченный представитель Министерства в первые месяцы жизни новорожденного волшебника проводят над ним магическое действо, накладывая Нарекальные чары. Незамысловатая магия в дальнейшем «считывается» всевозможными бытовыми магическими предметами — Пропускными чарами в различных учреждениях, Прытко Пишущими Перьями, экзаменационными пергаментами в школах и высших учебных заведениях и ещё множеством диковинных творений мира волшебников. Во время обрядов замужества или развода, обрядов усыновления и прочих действ, связанных со сменой человеком своих «паспортных данных» — тот самый уполномоченный представитель Министерства вносит коррективы в Нарекальные чары, наложенные при крещении.

Разумеется, мошенники и преступники умеют и сами изменять свои Нарекальные чары, так же, как в мире магглов умельцы искусно подделывают паспорта и прочие документы. Ведь магический мир не знает, по большей части, таких вещей, как бумажное оформление документации — то, что нужно, записывают лишь для удобства, но держатся все права собственности и прочее, аналогичное им, на магии. Она определяет владельцев, наследников… Гермиона помнила, как Дамблдор переживал, чтобы эти Чары закрепления собственности не сделали её мать наследницей дома на площади Гриммо и не разоблачили штаб Ордена Феникса.

Помнила она и то, как проходила свой «обряд крещения». Дети магглов, в которых просыпались далекие магические корни, проходили процедуру наложения Нарекальных чар непосредственно перед поступлением в школу. Их крестил специальный представитель Опекунского совета Министерства магии, который и должен был позаботиться о судьбе несовершеннолетнего волшебника в случае, если он потеряет своих родителей–магглов до наступления совершеннолетия.

Наверное, именно эта процедура крещения маггловских детей и спасла Гермиону от разоблачения, ведь, несомненно, Нарекальные чары Кадмины Лестрейндж были наложены на неё задолго до поступления в Хогвартс… Интересно, кто крестил её в детстве? Нужно будет спросить… Но в тот момент юную наследницу Темного Лорда волновало вовсе не это.

На лестнице показался Гарри, несущий заветный пергамент.

Гермиона закусила губу.

Что если шальные, но талантливые гриффиндорские подростки использовали когда‑то на Карте другую, более сложную магию?

Гермиона превратилась в напряженный комок нервов на те томительные пять минут, в которые они, устроившись за самым отдаленным столом гриффиндорской гостиной, активировали Карту Мародеров.

Гарри и Рон сразу стали исследовать подземелья, но Гермиона забыла даже о том, что нужно дышать, пока под локтем своего рыжеволосого товарища не разглядела в гриффиндорской гостиной точку «Гермиона Грэйнджер» рядом с «Гарри Поттером» и «Рональдом Уизли».

…Всё это было более месяца назад, и наследница Темного Лорда давно перестала опасаться дивного артефакта. Сейчас, вместе со своими друзьями, она спокойно ожидала, пока наконец опустеет вечно шумная гостиная их факультета.

Но часы показывали уже половину двенадцатого, а долгожданного одиночества троица так и не получила.

Круглая комната опустела только к часу ночи, и связано это было, пожалуй, с заданным студентам третьего курса зверским сочинением по истории магии. Во всяком случае, именно они покидали гостиную последними, оставив горы толстых фолиантов на столах.

— Пора, — прошептал Гарри, вытаскивая из сумки мантию–невидимку. — Удачи нам!

— О да, — пробормотал Рон, ныряя под невидимую ткань. — А её нельзя как‑то убольшить? Расшить там, я не знаю…

Под мантией втроем было невероятно тесно и неудобно, поэтому большую часть пути они проделали, неся её в руках и сверяясь с Картой Мародеров. Только в особо «людных» местах приходилось тесниться в складках невидимой материи: дважды проходили вблизи привидений и однажды — мимо блуждающего коридорами Филча.

В подземельях стоял жуткий холод — на улице только октябрь, но тут всегда температура на порядок ниже, да и личная комната Снейпа, судя по Карте, находилась на несколько ярусов глубже класса зельеварения и старого кабинета профессора.

— Смотри, Слизнорт выбрал себе комнатку повыше да потеплее, — заметил Рон, тыкая пальцем в коридор третьего этажа. — Не захотел прозябать в сырых подвалах!

— Не думаю, что в комнате Снейпа холодно. Во всяком случае, пока он там жил, явно применялась магия, — возразила Гермиона. — Пошли, последний пролет.

Однако дверь, если верить Карте, ведущая в нужное помещение, оказалась запертой, и «Алохомора» на неё не подействовала.

— Следовало предположить, что её запечатали после всего случившегося, — заметила Гермиона. — Нужно что‑то помощнее. И было бы мило, если бы тут не стояла какая‑то сигнализация.

— Зачем бы?!

— Мало ли. Может, боялись, что Снейп вернется за какими‑то вещами…

Пришлось потратить почти полчаса на отпирание злополучной двери. По сути, этим занималась только Гермиона — но она справилась, и троица наконец‑то оказалась в тёмной и затхлой комнате.

— Люмос!

Просторное помещение осветил тусклый свет трех волшебных палочек.

— Рота, слушай разнарядку! — почему‑то шепотом скомандовала Гермиона, оглядываясь. — Первое: действуем быстро — вдруг сигнализация всё же есть. Помните, как нас поймала Амбридж на пятом курсе?! Второе: ищем хорошо. Здесь множество личных вещей Снейпа, но чем ближе к нему будет та, которую мы возьмём, тем более вероятен удачный результат.

— Вперед, — кивнул Гарри.

Комната была сильно захламлена: будто после того, как хозяин навеки покинул её просторы, кто‑то что‑то довольно настойчиво тут искал. Ящики открыты, сундук выпотрошен, дверь в небольшую ванную распахнута настежь.

Гермиона подошла к столу и заглянула в верхний ящик. Опрокинутая чернильница, перья, пергаменты. Какие‑то записи… Наброски лекций и рецепты зелий. Несколько работ студентов.

Она осторожно задвинула ящик и заглянула в следующий.

— Хм, а тут не только черная одежда! — полушепотом заметил Рон. — Прикольно, он никогда ничего такого не носил!

— В школе, — поправила Гермиона, развязывая папку, полную исписанной бумаги.

— Ну да.

— Что конкретно нас интересует? — спросил Гарри, выныривая из прикроватной тумбочки. — Хоть примерно!

— Личные вещи.

— Грязный носовой платок?!

— Гарри! — рассердилась девушка, зашвыривая папку обратно в шкафчик с такой силой, что несколько баночек зелий в углу жалобно звякнули. — Да, можно и платок! Можно и трусы! Ты тупой или как?! Можно мел, которым он хоть раз писал! Нам нужна не просто личная вещь. Нам нужно найти самое… Самое близкое. Связанное и физически, и духовно. И чем сильнее — тем вероятнее у нас что‑то получится!!!

— Да ладно! — буркнул Гарри. — Просто что?

— Ищи!

Парень стал выгребать из тумбочки коробки; Рон левитировал с верхней полки шкафа банки, полные ингредиентов для зелий, старые книги и блокноты.

— Судя по тому, сколько здесь вещей, Снейп не предполагал убегать, — заметил Гарри. — А не то собрался бы.

— Он же рассчитывал, что Дамблдора убьет придурок Малфой, — буркнула Гермиона.

— Не говори о смерти Дамблдора так небрежно, — сердито попросил Гарри.

Гермиона закусила губу.

В нижнем ящике стола нашлись письма, явно связанные раньше лентой, а теперь просто валявшиеся кучей, женская перчатка из черного бархата и пожелтевший конверт. Гермиона заглянула в него и вздрогнула. Фотографии. С верхней весело улыбалась, стоя в летнем платьице по колено в воде хогвартского озера, очень молодая и веселая Нарцисса Малфой. Она щурилась от солнца и махала рукой, хихикая и посмеиваясь. Гермиона невольно опустила конверт в ящик так, чтобы мальчики не видели, что она делает, и вынула все фотографии. Их было пять. Вторая изображала молодую Нарциссу на пороге Хогвартса — только зимой, во время снегопада. Третья — юного Северуса и Нарциссу за столиком неизвестного ресторана. Здесь её тетя выглядела повзрослевшей, куда более серьёзной, чем на школьных снимках. На четвёртой фотографии — большая кровать с четырьмя столбами, заправленная сиреневым постельным бельем. На ней — всё та же Нарцисса, только уже без одежды, пикантно прикрытая легкой шелковой простыней, покусывающая нижнюю губу и зазывно качающая белокурой головкой.

Гермионе стало до жути неудобно, и она сунула эту фотографию под ворох писем.

Последняя, судя по всему, была когда‑то смята, но потом разглажена владельцем. Растрепанная, уставшая, даже измученная Нарцисса на кровати с ревущим младенцем в руках. Она смотрела с фотографии зло, если не свирепо, и по беззвучно шевелящимся губам можно было прочесть: «зачем?!» — явное обращение к фотографу.

Это изображение Гермиона тоже сунула под ворох писем и задвинула ящик.

— Ничего! — объявила она.

— Может, его любимое перо?

— Рон, не время для шуток!

— А я и не…

Девушка нырнула в развороченный сундук. Фотографии не шли из головы — очень и очень личные! Но они могли привести с равной вероятностью и в поместье Малфоев. Нельзя. Кроме того, сколько гадостей она выслушает от Гарри и Рона, увидь они снимки!

— Есть!

Записная книжка. Распорядок уроков, напоминания о делах, какие‑то заметки… Исписанная лично рукой Снейпа, пропитанная переживаниями, мыслями и эмоциями. Длительно использовавшаяся и часто находившаяся при нем. Отлично!

— Ты уверена?

— Более чем! Это же почти что личный дневник! Лучше и придумать нельзя. Пошли, не хватало ещё на Филча нарваться…

Грозного завхоза они так и не встретили, но вот во время уроков на следующий день Гермиона осознала, что такое накануне занятий до половины пятого бродить по темному замку. Она мило поспала на истории магии под удивленными взглядами однокурсников и посмотрела великолепный сон, в котором сидела обнаженная на сиреневых простынях и зазывно кивала Люциусу Малфою, покусывая нижнюю губу. Проснувшись под гул собирающихся студентов в конце урока, Гермиона изрядно покраснела и стала судорожно сваливать в сумку пергамент, перья и чернильницы.

— Сегодня же ночью! — заявил Гарри во время обеда. — Я готов!

— А я нет, — воздержавшись от комментариев, сообщила Гермиона. — Сегодня среда. Это раз. Кроме того, мы совершенно не знаем, где проводить ритуал, — девушка понизила голос. — Нас не должны потревожить!

— Найдем пустой класс и…

— Наткнемся на Пивза! Или просто на привидение! Это если нас банально не застукает Филч.

— И что ты предлагаешь?!

— До пятницы найти помещение. Обряд надо проводить как минимум в выходные. Точнее, вечером перед ними. Нас всё равно хватятся — но, вероятно, не так сразу.

— А зал? — мрачно спросил Рон.

— Это — настоящая проблема.

* * *

— Есть такие чары, моя госпожа, они делают территорию… как бы так объяснить… недосягаемой. Очень легкие: если специально силиться преодолеть их — это получиться без труда. Но если просто проходить мимо — они заставят подсознательно выбрать иной путь.

— И как их наложить, Алира? — угрюмо спросила Гермиона, подминая под голову обе подушки.

— Моя госпожа, я не знаю. Видела их применение, но они не нужны мне, и я не знаю, как ими пользоваться. Думаю, стоит моей госпоже поискать в библиотеках замка, и нужная информация отыщется вмиг.

— Да, это отличная идея…

— Что‑то не так, моя госпожа?

— Я боюсь, — тихо прошипела Гермиона. — Чего ждал от меня Papá, разрешая искать Северуса?! Что я не справлюсь?! Вроде бы нет. Но тогда… Мне что, убить его?!

— Насколько мне известно, моей госпоже просто надо следовать за Гарри Поттером.

— Гарри сумасшедший. В этом плане — абсолютно сумасшедший. Перенесу я его, и что? Смотреть, как он убивает Северуса?!

— Может быть, моей госпоже поговорить об этом со своим наставником?

— Да, Алира, наверное… Завтра поговорю, — устало пробормотала Гермиона.

* * *

Завтра поговорить не удалось. Урок защиты от Темных искусств отменили, Генри обещался быть в школе в пятницу, но сегодня пропал. Зато на выпавшем свободном уроке троица без проблем нашла в библиотеке необходимые Отвлекающие чары. Простейшая магия. Всё слишком просто.

— В пятницу вечером, — сказала Гермиона, пресекая всякие намеки на сегодняшнюю ночь. — После того, как все лягут спать. Гарри, ты…

— Я готов, — сказал парень. — Готов убить его. И я смогу. Но сначала мы выпытаем у этого мерзавца всё, что ему когда‑либо было известно!

* * *

Ночью девушка не могла заснуть и всю первую половину пятницы дергалась и переживала. Правда, на завтраке за преподавательским столом обнаружился бодренький и улыбчивый Генри, и, хотя его уроков в расписании не было, к пяти назначены еженедельные занятия. И на том спасибо.

Гарри и Рон подобрали отличный зал в южном коридоре четвертого этажа. Просторный, без всякой мебели и намеков на «обитаемость». Всё в порядке. Почти.

Оба «решительных заговорщика» были такими же бледными, как и сама Гермиона. Куда‑то пропала хваленая решительность и непоколебимость. Гарри Поттер вздрагивал от малейших звуков и шарахался от каждого столба.

«Понервничай! Хоть что‑то человеческое в тебе осталось!» — злорадно думала Гермиона, глядя на него и в свою очередь отшатываясь от встречных студентов.

— Что с тобой сегодня? — спросила Джинни за обедом. — Ты сама на себя не похожа!

— Критические дни, — соврала девушка. — И скоро контрольный зачет по древним рунам.

— Ну, удачи, — вздохнула ее подруга. — Ты, часом, не влюбилась? В кого‑то посимпатичнее моего братца?

— Пока нет, — хмыкнула Гермиона. — А что, похоже?

— Очень даже. Во всяком случае, зачеты по древним рунам тебя раньше никогда не пугали…

В пять часов вечера того же дня Гермиона робко постучалась в кабинет Генри. И толкнула дверь.

— Выглядишь отвратительно, — поприветствовал её преподаватель защиты от Темных искусств.

— Такт так и прёт!

— А манеры‑то какие! — отпарировал молодой профессор.

После обмена любезностями, Гермиона опустилась в кресло и задумчиво уставилась в искусственное окно.

— Ну, что стряслось? Опять Лаванда Браун? — прищурился её учитель.

— Если бы… Я нашла обряд для обнаружения Северуса. Всё готово.

— Когда? — коротко спросил он.

— Сегодня ночью. И самое страшное — я уверена, что всё получится! Гарри настроен очень решительно. К тому же, у него есть Сыворотка Правды. Генри… Может мне сделать что‑то не так? Перепутать слова, начертать не те знаки?!

Он подошел к ней и, опустившись на корточки, сжал подрагивающие руки девушки.

— Темный Лорд велел всё делать правильно. И следовать за Гарри Поттером.

— Но если…

— Темный Лорд говорил, что Северус Снейп может за себя постоять. Сыворотку Правды нужно принимать только внутрь, наконечники стрел ею не смажешь. Сомневаюсь, что есть хоть какой‑то риск её использования. Да и в крайнем случае: Поттер никогда не догадается задавать вопросы, ответами на которые Снейп мог бы выдать тебя.

— Да причем здесь я?! — возмутилась Гермиона. — Он собирается убить его, понимаешь?! Убить! Гарри действительно решился на это.

— Кадмина, прекрати паниковать. В сущности, кто твой Поттер? Ребенок! Семикурсник. Против опытного Пожирателя Смерти…

— Но…

— Кадмина, Темный Лорд знает, что говорит. Делай всё так, как собиралась. Проведи обряд. Найди цель. Следуй плану Гарри Поттера…

* * *

На этот раз гостиная опустела быстро. Слишком быстро. Не было ещё даже одиннадцати часов, когда скрытая мантией–невидимкой троица отправилась в южный коридор четвёртого этажа.

Гермиона успешно наложила чары на пустой класс. Потом вытащила вырванный из библиотечной книги лист — ей явно угрожало пожизненное преследование мадам Пинс с целью жестокого убийства. Девушка вздохнула и, вынув из сумки всё необходимое, стала готовить обряд.

Выслушав длинную тираду после того, как Рон чуть не нарисовал овал вместо магического круга на классном полу, мальчики смиренно стояли в углу и перешептывались. Понадобился почти час, чтобы всё приготовить. Но он прошел, и Гермионе опять стало страшно.

Страшно было всем.

Они стали в круг. Девушка рассыпала порошок из тряпичного мешочка на ежедневник, прошептала заклятие на латинском языке. Подожгла палочкой дань и закрыла глаза. Гарри зачитал необходимые слова:

— Ночью глубокой взываю к вам, древние Тёмные силы! Кровью своей заклинаю: явитесь на зов мой о мести! Жертву примите, о вечно голодные тени и духи! Путь в дом врага сквозь пространство для нас отворите!

Стало холодно. Горящие по периметру круга свечи погасли. Гермиона почувствовала ветер; ощутила, как с силой сжимают её ладони руки Гарри и Рона. Полёт. Головокружение.

Плавный удар о сырую землю.

— «Паучий Тупик, 18», — прочитал табличку на доме Рон. — Где мы?

Слышалось отдаленное журчание воды, пахло сыростью. Они стояли на пороге покосившегося здания, тонущего в лабиринте нежилых кирпичных домов. Над крышами виднелась огромная дымовая труба заброшенной фабрики.

— Ты не ошиблась, Гермиона? — пробормотал Гарри с досадой, прищуренно озираясь по сторонам. — Это окраина Коукворта, большого промышленного города, я когда‑то был здесь с Дурслями. Мы жили в отеле «У железной дороги», когда они пытались скрыть от меня письма из Хогвартса и укатили из дома. Мне не часто доводилось выбираться с Тисовой улицы, я тогда всю ночь провел у окна и хорошо запомнил это местечко. Уверяю тебя, это именно оно! Кажется, чары как‑то переключились со Снейпа на меня…

— Нет, — уверенно перебила девушка. — Его здесь может не быть. Но обряд перенёс нас прямо к порогу его теперешнего дома.

— Что ж, — прошептал парень чуть дрожащим голосом, направляя палочку на дверь. Ему явно были не по душе подобные совпадения, — тогда, — Гарри сглотнул, — Алохомора!

Дверь с легким скрипом распахнулась, открывая вход в темную комнату. Их предводитель шагнул первым.

Под завывающий шум ветра трое друзей прошли в крошечную сумеречную гостиную. Стены полностью закрыты полками с книгами в старых черных или коричневых кожаных переплетах. Засаленный диван, потертое кресло и шаткий стол стояли, освещённые тусклым светом, исходящим от их волшебных палочек. Место производило впечатление дома, который долгое время пустовал в отсутствии жильцов, недавно приехавших и не успевших разобрать вещи.

— Тут кто‑то есть? — прошептал Рон дрожащим голосом.

— Не знаю. — Гарри высоко поднял светящуюся палочку, обшаривая взглядом комнату. — Вон ещё дверь. Даже если его тут нет — мы дождемся. Ведь ты уверена, Гермиона? Это его дом?

— Да, — пробормотала она.

— Ну и дыра! — поморщился, осматриваясь, Рон.

— Самое место! — отрезал Гарри, направляясь к проходу в очередную комнату.

— Погоди, мы с тобой! — кинулся следом за ним долговязый парень, судорожно сжимая волшебную палочку.

Гермиона тоже повернулась туда. Повернулась и застыла.

— ЭКСПЕЛЛИАРМУС! — прогрохотало за спиной.

Она даже не успела развернуться к скрипнувшей входной двери, когда её палочка во вспышке бледного света вырвалась прямо в руки вошедшего. Гарри и Рон вскрикнули. На фоне ночного неба, сжимая их палочки и подняв свою, стоял Северус Снейп.

Глава XIX: Рокировка

Быстрая вспышка света, и Гермиона почувствовала легкую, почти не затянутую магическую веревку на руках. По лицам же Гарри и Рона можно было понять, что к ним отнеслись не столь либерально.

— У меня гости? — сладко пропел Снейп, проходя в помещение. — Мистер Поттер, мистер Уизли, мисс Грэйнджер! Какая честь!

— Ты! — выпалил Гарри, с ненавистью таращась на Снейпа. — Ты!

— Вы крайне наблюдательны, мистер Поттер, — ехидно улыбнулся хозяин дома. — Это действительно я.

— Наконец‑то я тебя нашел! Гад! Предатель! Ты за всё теперь ответишь!

— Глупо просить элементарной вежливости от бывшего ученика. — Снейп картинно возвел глаза к потолку. — Полагаю, именно сие заблуждение привело вас в мои скромные покои?

— Отвечай, где логово Волдеморта! — крикнул Гарри. — Я всё равно найду его!

— Видимо, так же самостоятельно, как и мое незатейливое жилище? — кивнул Снейп и перевел взгляд на Гермиону. — Мои овации, мисс Грэйнджер. Блестящий ритуал. Достоин могучего адепта Черной магии.

— Я старалась, — высокомерно заметила та и тут же прикусила язык — следовало бы вести себя куда более испуганно и возмущенно.

— Итак, дорогие гости! — Снейп прошел чуть вперед, зажигая палочкой свечи в комнате, а Гарри и Рон, судя по наблюдениям Гермионы, всеми силами пытались вырваться из пут или трансгрессировать куда‑нибудь. Но тщетно. — Чаю? — Снейп опустился в кресло, сложил руки под подбородком и, приподняв одну бровь, глядел теперь исключительно на Рона и Гарри.

— Ты не будешь над нами издеваться, грязный…

— Тише, мистер Поттер! Вы не находите своё положение не располагающим к подобным заявлениям?

— Заткнись, сволочь! — выплюнул парень.

— Полны праведного негодования, не так ли? — прищурился в ответ Снейп.

— Ты, старый, подлый, грязный мерзавец! — взревел Гарри. — Предатель! Убийца!

Совершенно невозмутимый мастер зелий, казалось, веселился вовсю. Положил три волшебные палочки своих «гостей» на стол, наколдовал чайный поднос и взял с него дымящуюся чашку.

— Итак, мистер Поттер, вы, вероятно, хотели мне что‑то сказать? — поинтересовался он с неподдельным любопытством.

— Я всегда знал…

— О да, вы всегда знали всё лучше других, — перебил Снейп. — Это я усвоил ещё во времена вашего первого появления в школе. Гнетущая самоуверенность. Вы правы во всём — остальные глупцы. Знаете, а ведь это основа всех ваших недостатков.

— Не тебе говорить о моих недостатках, изменник! — огрызнулся Гарри.

— Как вы заблуждаетесь, — покачал головой бывший профессор. — Советую вам полистать словарь, мистер Поттер. Изменой зовется предательство тех, кому был верен. Я никому не был верен и никого не предавал. Всем угодил, если позволите.

— Да ты… Развяжи меня, и давай сразимся, как мужчина с мужчиной!

Холодный смех, достойный самого Лорда Волдеморта, наполнил тесную комнатушку. Давно Снейпу не было так весело.

— О, Поттер, вы неподражаемы! Я похож на идиота?

— Очень, — буркнул Гарри. Рон предпочитал молчать. Он уже изрядно покрылся потом. Гермиона тоже не распространялась.

— У вас буйная фантазия, — саркастично усмехнулся мастер зелий.

— Послушай, ты! Трусливый старый козел!

— Могучее сравнение!

— Не смей издеваться надо мной!!!

Глаза Гарри лезли из орбит, он свирепел и накалялся с каждым словом, тщетно пытаясь разрушить связующие чары или наслать невербальное проклятье на своего обидчика.

— На будущее, Поттер: невербально без палочки и при ваших способностях можно пользоваться только низшей магией, — сообщил Снейп, видимо, применив легилименцию. — Сильно сомневаюсь, что, даже овладев своим оружием, вы сумеете наложить проклятия, клубящиеся сейчас в вашей голове.

— Давай проверим!

— Нет, уважаемый мистер Поттер. — Снейп опять усмехнулся. — Однако я искренне рад вашему визиту. Вы подарили мне неоценимую возможность поразвлечься на старости лет. Не смею упускать её! — Он встал. — Мисс Грэйнджер, попрошу вас пройти со мной.

Снейп указал палочкой на уставленную книжными шкафами стену, где с неприятным треском распахнулась потайная дверь, открывая на обозрение узкую лестницу с уходящими вниз ступеньками.

— Прошу! — он подхватил её под руку, легко подтолкнув к тайному ходу.

— Оставь её в покое!!! — хором заорали Гарри и Рон, ещё более настойчиво пытаясь вырваться.

— Да если ты её хоть пальцем тронешь!!! Ты за это ответишь!

— Оставь её, ублюдок! — вторил срывающимся на хрип голосом Рон.

Крики смолкли, перекрытые закрывшимся шкафом–стеной. В конце коридорчика горел тусклый свет. Гермиона остановилась, а Снейп склонился за её спиной, снимая магические путы.

— Итак, вы пришли по мою душу, Кадмина Беллатриса?

— О, я прошу тебя, Северус, только не нужно меня винить! — девушка бойко застучала каблучками вниз по каменной лестнице, потирая запястья. Снейп спускался следом за ней. — Mon Pére сказал, что ты можешь постоять за себя.

— Его Светлость, как всегда, были правы.

— Язвишь? — буркнула Гермиона, садясь на скамейку в просторной лаборатории. — А я, между прочим, вся извелась за этот месяц!

— Волновались о старом беспомощном Пожирателе?

— Ну, хватит! Что ты вообще теперь собираешься делать?! Отшлепать нашкодивших ребятишек и отправить с порталом домой?!

— Ну что вы, Кадмина. Многоуважаемый мистер Поттер жития мне не даст.

— Я прошу прекратить иронизировать!

— И в мыслях не было.

— Может, прикажешь тебя убить?!

— Не в моей власти приказывать дочери Темного Лорда.

— Кричи громче, — огрызнулась Гермиона.

— О, не переживайте. Отважным гриффиндорцам не освободиться до тех пор, пока я не захочу. Ну, или вы.

— И у тебя, точнее, у нас, есть какой‑то план?

— Разумеется, моя повелительница.

— Северус, очень прошу прекратить надо мной издеваться!

— Издеваться? — с самым невинным видом спросил её собеседник, недоуменно поднимая брови.

— Ладно, подшучивать.

— Простите, — елейным голосом пропел Снейп. — Очень сложно удержаться. Вы весьма изменились за последние месяцы.

— А ты постарайся! — строго перебила девушка.

— Всеми силами, моя госпожа.

Гермиона смерила его уничтожающим взглядом.

— Хорошо, Кадмина, буду предельно серьезным. — Снейп скрестил руки на груди, совсем как в школьные времена. — Как вы, полагаю, понимаете, Поттер не успокоится, пока не будет уверен, что моя черная душонка пылает в адском пламени. Само по себе спокойствие Поттера никого не тревожит, — он начал неспешно прохаживаться по комнате, будто читая лекцию жадно внемлющим студентам, — однако расположение его духа неизменно влияет на вас. Как и его безумные затеи, выходки и приключения. Посему Темный Лорд полагает, что до окончания вами школьного обучения, Гарри Поттеру стоит вести себя посмирнее. Так как моя скромная персона в черном списке этого молодого человека бесстыдно обскакала самого Темного Лорда, способ успокоения последний подыскал без труда.

— Даже не подумаю тебя убивать! — возмутилась Гермиона. — Что за фашистские замашки?!

— Что, простите?

— Неважно. Это глупость!

— Смею напомнить, глубокоуважаемая Кадмина Беллатриса, что вы ещё не услышали, собственно, плана. Хотя ваша обеспокоенность моим здравием весьма льстит.

Девушка нахмурилась.

— Я вся во внимании.

— Суть в том, что, дабы временно успокоить мистера Поттера, следует уверить его в моей скорейшей безвременной кончине.

— Хочешь изменить ему память? — прищурилась Гермиона.

— О, это слишком просто, вы не находите? Некрасиво. Не в духе Темного Лорда.

Снейп прошествовал к одной из уставленных бесконечными колбочками полок и снял небольшой сосуд с хрустальной крышечкой, наполненный чем‑то вязким, сероватым и довольно противным на вид.

— Если уж затеваешь всяческие игры, хочется обставить их наиболее элегантно.

Он легким рывком сорвал со своей головы несколько черных волосков и, открыв сосуд, опустил их туда. Жидкость забурлила, вспенилась, стала ядовито–синей.

— Оборотное Зелье! — прошептала Гермиона. — Но я не понимаю…

— Хвост! — ласково позвал Снейп. — Желаем видеть тебя в человеческом обличье.

Из‑под шкафа показалась печально известная крыса Короста, вмиг обернувшаяся известным не менее печально Питером Петтигрю. Таким же маленьким, крысоподобным, но странно послушным. Мужичок замер, смотря в пол перед собой: ожидал приказаний.

— Что‑то он подозрительно спокоен, — заметила Гермиона, осознавая, кому предстоит сыграть роль поверженной жертвы.

— Заклятие Империус действует весьма умиротворяюще, — довольно мерзко усмехнулся Снейп, протягивая Хвосту сосуд с Оборотным Зельем. — Понимаете ли, Кадмина, это так неосмотрительно — держать в своих рядах задолжавшего жизнь Гарри Поттеру субъекта, — сказал он, наблюдая, как низкорослый, довольно омерзительный на вид Хвост вытягивается, изменяясь под стать его облику. — И мы с Темным Лордом рассудили — какая ирония! Осуществить именно такую подмену! Лишить Гарри Поттера одной из немногих козырных шестерок в рукавах.

Гермиона в растерянных чувствах смотрела на двух Снейпов перед собой. Самого обычного, рассуждающего о коварных планах, и весьма странного — одетого в подстреленную мантию и теперь уже бриджи, а не штаны.

— Переоденься, — кивнул своему двойнику истинный Снейп, указывая на мантию и костюм на диване. — А мы с Кадминой пока потолкуем.

Девушка с усмешкой села спиной к дивану и завершающему свой посмертный образ Хвосту и посмотрела на Снейпа.

— Собственно полагаю, что вы уже осознали всё коварство.

— Это…

— У вас нет слов? Великолепно — значит, наш план воистину гениален. Победа надо мной, пусть и ненастоящая, утихомирит Поттера на время. К тому же вы сможете понаблюдать за увлекательным процессом надуманного самобичевания. Герои, победив злодея, вечно накручивают себя. Винят и оправдывают. Выглядят крайне несчастными — в общем, делают всё, чтобы только не осознавать себя уподобившимся противоположной стороне убийцей. Но теория теорией, а на практике вам будет многим любопытнее.

— У Гарри с собой Сыворотка Правды, — вставила шпильку Гермиона, следя за реакцией своего собеседника. — Как бы не вышло беды.

— Хвосту ровным счетом ничего не известно. Но он будет сопротивляться до последнего, так что Поттеру даже разоблачить его не удастся. Вам не о чем переживать. Итак, наш друг завершил маскарад.

Гермиона оглянулась — точно такой же Северус Снейп стоял у дивана и улыбался фирменной улыбкой оригинала.

— Блестяще.

— Что ж. Вынужден откланяться. С радостью повидаю вас на Рождество — мы сможем продолжить наши занятия окклюменцией. И углубиться в легилименцию. А вам желаю удачи. Вы преуспели в актерском мастерстве — можете считать, что теперь у вас экзамен.

— Инструкции будут? — усмехнулась Гермиона.

— Любым способом уничтожить тело, иначе впоследствии правда может быть установлена, и Поттер озвереет пуще прежнего. А так… Я ослаблю связующее заклятие на Поттере и Уизли, чтобы они могли подумать, что с честью сами преодолели его. А Хвост пока поимпровизирует, дабы не вызывать сомнений в том, чем мы с вами тут занимались.

— Поимпровизирует?

— Вы чрезвычайно привлекательны, гены — страшная сила… — Он легонько взмахнул палочкой, и девушка почувствовала мягкие, но тугие магические веревки на руках. Не просто связывающие, а не дающие трансгрессировать. — И постарайтесь выглядеть более испуганной, Кадмина. Любой, кто на вас сейчас взглянет, падет ниц, а не осмелится нападать.

С этими словами он трансгрессировал, а в голову Гермионы закрались скверные подозрения. «Очень привлекательны»?

Хвост–Снейп нехорошо улыбнулся и пошел к ней, на ходу расстегивая мантию.

— Да что ты себе позволяешь?! — возмутилась связанная девушка.

Совершенно не обращая внимания на восклицания жертвы, Хвост–Снейп беззастенчиво рванул её одежду, довольно грубо отпихивая сопротивляющуюся жертву к столу.

— Помогите!!! — заверещала Гермиона, проклиная всех и вся. — Сволочь! Отвали от меня! Да я… Отпусти!!!

Пропуская мимо ушей все вопли, мучитель закинул её руки за голову, придавливая к столу и, раздвигая брыкающиеся ноги, склонился над девушкой.

— Мисс Грэйнджер, я так рад…

— ЭКСПЕЛЛИАРМУС!!!

Снейп–Хвост отлетел к стене, стукнувшись о неё с такой силой, что с верхних полок прямо на него посыпались всевозможные баночки, колбочки и книги. К Гермионе подскочил Рон, совершено красный и жутко перепуганный. Гарри направился прямо к лже–Снейпу.

— Ты как?! — выпалил Рон, помогая ей освободиться и запахнуться в мантию.

— Очаровательно! Куда уж лучше?!

Она утерла выступившие слезы. Ну что за методы?!

Гарри тем временем свирепо и беспощадно сыпал на голову потерявшего от удара сознание лже–Снейпа проклятия. Далеко не фигурально выражаясь.

От потрясения он позабыл обо всем, что собирался выпытать и узнать у прихвостня Волдеморта: действиями Гарри руководили сейчас только гнев и ненависть. Он сыпал проклятия, как заведенный, вспоминая все обиды и унижения, которые претерпел от своего врага, и самое страшное — ужасную ночь смерти Дамблдора. Шквал атаки нарастал, и после всего…

— Авада…

Рон вскрикнул. Гермиона моргнула. А Гарри, как и следовало ожидать, умолк. Он стоял над валяющимся у ног беспомощным врагом и молчал, вскинув волшебную палочку.

«Не хватало ещё сдать Хвоста в Орден Феникса, чтобы он там превратился в себя! — испуганно подумала Гермиона. — Срочно надо что‑то делать!»

— Ну же, Гарри! — с истерическими нотками в голосе крикнула она, кутаясь в мантию. — Эта тварь чуть… Ты хочешь… — у неё выступили почти искренние слезы. — Он убил Дамблдора!

— Погоди, — почти спокойно прервал ее Гарри. — Мы забываем, зачем пришли сюда. — Он порылся в кармане мантии и достал крошечный пузырек с бесцветным содержимым. — Ну‑ка, помоги мне, Рон.

Двое парней с отвращением разгребли прикрытое обвалившимися полками и их содержимым тело и усадили, прислонив к стене. Испачканная и рваная мантия кое–где дымилась сизыми парами какого‑то разлитого зелья, лицо лже–Снейпа было наполовину изуродовано кислотой, в которую умудрился угодить и Рон: теперь он с проклятьями стягивал с себя шипящий и дымящийся башмак.

Тем временем Гарри склонился к поверженному и с видимым отвращением прищурился.

— Не дышит, — через пару минут неуверенно пробормотал он.

Воспрянув духом, Гермиона соскочила со стола и осторожно подошла ближе, минуя пенную лужу кислоты, расползающуюся на полу.

Она подняла руку лже–Снейпа и стала искать пульс. Потом взяла возвращенную Роном палочку и пробормотала что‑то. Лже–Снейп не шелохнулся, и Гермиона покачала головой.

— Он мертв, — тихо сказала она. — Кровоизлияние в мозг из‑за удара.

— Я убил его? — вздрогнул Гарри. — Я… Я не хотел… Просто испугался… За тебя и… Я не собирался убивать его, — он рывком зажал руками рот. — Нельзя было так увлекаться! Я…

Гарри умолк. Молчали все.

Герой магического мира, впервые лишивший жизни человека; бледный, как призрак, Рон, готовый лишиться чувств, ошарашенно стоя против трупа в одном башмаке и часто моргая; и затихшая, почему‑то опустошенная Гермиона.

Прошло несколько томительных минут.

— Нам надо вернуться в замок, — нарушила тишину молодая ведьма. — Как можно скорее. Fair! — Из палочки вырвалось пламя, и тело лже–Снейпа вспыхнуло, превращаясь в пепел.

— Зачем это?! — вскинулся Гарри.

— Ты хочешь, чтобы его отыскали мракоборцы? Начнут разбираться, выйдут на тебя… Попадешь в Азкабан. То‑то Скримджер обрадуется…

— Я не подумал, — удрученно пробормотал герой магического мира в ответ. Он всё ещё смотрел на то место, где вместо изуродованного тела теперь клубился в воздухе серый пепел. Сильно пахло разлитой кислотой.

— Нужно уходить отсюда. Поскорее, — Гермиона сделала несколько шагов к Рону. — Давайте руки. Трансгрессируем в «Сладкое Королевство», в Хогсмид!

* * *

— Зачем мы здесь? — в спертом полумраке кладовой спросил, опомнившись, Гарри. — В замок бы!

— Нельзя в замок трансгрессировать, — устало сказала Гермиона. — Столько раз говорила… Пошли. Путь неблизкий.

— А оттуда мы как?..

— Мы применяли Черную магию. К тому же трансгрессировать из замка много проще, чем в него.

По тайному ходу шли молча. Гарри был странно спокоен. Гермиона механически переставляла ноги — почему‑то она устала настолько, что даже думать сил не осталось. Рон тоже молчал.

Так же в тишине выбрались из горба одноглазой колдуньи.

— Надо вести себя тихо. Мантия–невидимка осталась в классе, только я что‑то не хочу за ней сейчас идти…

— Конечно, не хочешь, — вздохнула Гермиона, — на классе же Отвлекающие чары.

— Ты всё сделал правильно, Гарри, — тихо сказал Рон. — Он заслужил!

— Пойдем в гостиную.

Было почти пять часов утра, суббота. В камине тлели последние угольки. На диване у источника слабого света свернулась кольцами Алира. Они вошли молча и бесшумно, повалились в кресла. Гермиона бережно взяла в руки змею.

— Тебе не противно?

— Не начинай, Рон, — устало попросила ведьма.

Змея медленно ползла по руке, овивалась вокруг шеи. Гарри уставился в огонь.

— Я должен был, — тихо сказал он. — Должен. Несмотря ни на что. Если бы только мы успели допросить его… Но он всё равно должен был умереть.

«Герои, победив злодея, вечно накручивают себя. Винят и оправдывают. Выглядят крайне несчастными — в общем, делают всё, чтобы только не осознавать себя уподобившимся противоположной стороне убийцей».

— Он негодяй. Он убил Дамблдора. Он — приспешник Волдеморта. Таких надо давить. Он не человек, нет в нем ничего человеческого. Предатель. Тварь. Я всё сделал правильно.

Рон молчал.

Глава XX: Грань

Северус Снейп был абсолютно прав — последующие две недели Гарри с редкими перерывами мучил друзей оправданиями и рассказами о том, как ему тяжело. Гермиона быстро устала от этого, тем более что в конце каждой тирады он непременно приходил к тому, что был прав, и так действительно было нужно.

А затем начинал убиваться из‑за того, что ничего не узнал.

Гермиона бесконечно устала от этих монологов и старалась не слушать их — просто подобные разговоры стали уже стандартным фоном её жизни.

Девушка морально отдыхала на дополнительных занятиях с Генри, всё больше проникая в глубины Черной магии; во время коротких, из‑за соседок по комнате, разговоров с Алирой; а ещё во время общения с Джинни — её подруга стала живой и весёлой, в ней наметились задатки неплохого психолога, да и вообще теперь с ней приятно было поболтать.

В противовес этому очень сильно обострились отношения с Лавандой: после случая со лже–Снейпом между тремя приятелями установился практически полный мир, «Лав–Лав» рассвирепела, закатила Рону сцену и была послана «проветриться». Виновата во всем, разумеется, оказалась именно Гермиона.

На следующий день Алира указала ей рыбий глаз, проклятый на бесплодие, который униженная и оскорбленная Лаванда подложила под кровать обидчице. Довольно‑таки умело проклятый, между прочим!

Не долго думая, Гермиона отнесла глаз профессору Вэйс, а Лаванда получила целый месяц отработки на общественно полезных началах.

В общем, война кипела и бурлила, особенно ввиду того, что соперница всё пыталась отвоевать совершенно никем не удерживаемого Рона.

— Зря вы это, ох зря! — убивался Хагрид. — Такие молодые девушки — и такие гадости делаете. И зачем!

— Это не я начала, — отрезала наследница Темного Лорда, — не мне и заканчивать!

* * *

— Гермиона, может, на Рождество к нам? — как‑то раз, на уроке заклинаний, поинтересовался Рон. — Мама будет рада.

— Сожалею, — вздохнула девушка, ловко заколдовывая бегающих по классу цыплят. — Хочу повидать родных. Соскучилась.

— Жаль. Билл и Флёр приедут к нам.

— А сейчас они где?

— О, они теперь живут в новеньком коттедже Шелл в предместьях Тинворса, — гордо сообщил Рон. — Не ровен час, скоро я стану дядей!

— Жаль, что не удастся увидеться… РОН!!! Что ты творишь?! Ты же убил цыпленка!!!

После прискорбного инцидента Гриффиндор лишился пятидесяти баллов, а все девочки с седьмого курса Пуффендуя, который тогда занимался вместе с ними, жестоко невзлюбили «троглодита Уизли». По сути, птичку было жалко и наследнице Темного Лорда…

В начале ноября Гарри и Рон довольно успешно прошли тест по трансгрессии. Рон сим достижением крайне гордился, Гарри был более сдержан. К этому времени он уже перестал ежедневно говорить о своих муках совести, да и вообще стал не слишком уж часто открывать рот.

Ближе к началу каникул Гермиона окончательно определилась с выбором будущей профессии. На дополнительных занятиях с Генри она углубилась в изучение Черной магии и жаждала двигаться в этом направлении дальше. А где, как не на исследованиях древнейших храмов и гробниц, можно набраться опыта в этой сфере?

— Да, мысль, определенно, великолепная! — похвалил Генри на одном из их пятничных занятий. — Я начну собирать информацию о том, какие высшие учебные заведения готовят лучших специалистов в этой области. Языки сейчас можно быстро выучить с помощью Мгновенного магического изучения. Пожалуй, в первую очередь следует наведаться в Каирский университет чародейства и Исследовательский институт тысячелетней магии в Чили. В любом случае, после годичного лекционного курса тебя должны будут отрядить на практику. У Темного Лорда отличные связи — ты окунешься в поистине незабываемый мир древности…

— Всё это было бы шикарно! — с энтузиазмом закивала Гермиона.

— Да… Я подумаю, где было бы неплохо позаниматься исследованиями. Это, пожалуй, именно то, что тебе нужно. Ведь общество защиты домовых эльфов уже отпадает?

— Кто рассказал тебе про общество?! — возмутилась молодая ведьма. — Маленькая я была, глупая.

— Ты же и рассказала. Не помнишь? Я очень многое о тебе знаю… Ну да ладно. Принес вот отличную книгу, из библиотеки твоего отца — каких только проклятий и ритуалов в ней нет… Поглядим?

— Поглядим, — закинула ногу на ногу Гермиона. — Тащи, пожалуйста!

* * *

С приближением Рождественских каникул в геометрической прогрессии стало увеличиваться количество домашних заданий и тем для повторения. Со всё растущей скоростью надвигались ЖАБА по всем предметам, и студентам оставалось разве что только лезть на стенку. Приходилось целыми днями сидеть и зубрить, читать, практиковать… Бесконечно и утомительно.

Гарри забросил ночевки с термосом в библиотеке в поисках лазеек для уничтожения Хоркруксов, и пытался выполнять хоть треть заданий. Гермиона не упускала повода напомнить о воле Дамблдора — ей было куда спокойнее, когда приятель до холодного пота зубрил магические свойства крови дракона, чем когда он упорно искал бесконечные способы убить её родителя.

— Мне кажется, это перебор, — заметила Джинни, когда в выходные перед последней неделей семестра просмотрела список заданий, набросанный для себя Гермионой. — Создается впечатление, что мне имеет смысл повеситься в этом году — следующий я, видимо, не переживу в любом случае.

— Согласна, это издевательство, — вздохнула Гермиона, не отрываясь от переписывания из толстенной энциклопедии рецепта Волчьего Противоядия.

— А где Гарри и Рон? — Джинни участливо пробежала глазами состав зелья, уходящий в бесконечную даль по страницам книги.

— Рон с Лавандой гуляет по замку, — поморщилась Гермиона. — Они у нас снова вместе. А Гарри в библиотеке — решил уделить время Хоркруксам.

— Чему, прости?

Гермиона подняла глаза на подругу и нахмурилась.

— Это связано с Волдемортом?

Гермиона молчала.

— Это то, что Дамблдор поручил Гарри, да? — не унималась Джинни. — Оружие?

— Нет, не оружие. — Наследница Темного Лорда бросила быстрый взгляд на свое домашнее задание и отложила перо. А потом начала объяснять, не успев толком поразмыслить над тем, зачем это делает: — Есть такой ритуал, который позволяет заключить откалывающуюся во время убийства частичку души в посторонний предмет. Тогда она не погибает и со временем набирает силу. Если её освободить, она может стать самостоятельной, такой же, как и та, что осталась в теле. Если дать ей возможность набраться сил, она обретет свою жизнь. И, даже если создавший её умрёт, эта частичка — его новое существование. Он может воскреснуть из неё таким, каким был в момент её создания. Предмет, в который заключается частица души, называется Хоркруксом. Ритуал его создания — высшая Черная магия. Дамблдор установил, что Темный Лорд проводил этот ритуал.

Повисла пауза. Гермиона и сама не знала, зачем она всё это рассказала. Чтобы позлить Гарри? Джинни не разболтает никому, да и потом — Гарри же раскрыл тайну Ордену Феникса. Значит, и тайны никакой уже нет… А вот со стороны Темного Лорда, насколько она знала, только её мать была осведомлена о существовании Хоркруксов Волдеморта. Больше никто.

— Дневник? — неожиданно оборвала её размышления Джинни. — Дневник Тома Риддла был Хоркруксом?

— Да, — удивленно моргнула Гермиона. — Как ты…

— Это же очевидно, — пожала плечами рыжая ведьма. — Но, если так, а Гарри всё ещё занимается этим — выходит, их много?

— Дамблдор считал, что шесть. Один он уничтожил сам, вторым был дневник. Гарри должен найти и уничтожить четыре оставшиеся Хоркрукса.

— Каждый равносилен дневнику? — вздрогнув, спросила Джинни севшим голосом.

— Частица из дневника получила свободу, хоть и не до конца. И успела набраться сил. Другие Хоркруксы, вероятно, не активированы, иначе мир бы уже услышал о них.

— И это может быть что угодно, верно?

— Верно, — кивнула Гермиона. — Но у Дамблдора были кое–какие предположения.

— Почему Гарри не сказал мне этого? Что такого в том, что я узнала?

— Гарри считает, что должен найти и уничтожить Хоркруксы сам, — мрачно произнесла девушка.

— Гарри?! — подскочила младшая Уизли. — Сам?! Четыре штуки? Четыре воплощения Волдеморта?! Почему?! Неужели даже Орден об этом не знает?

— Знает с недавних пор, — вздохнула Гермиона. — Дамблдор держал свои догадки в тайне. Гарри рассказал Ордену о Хоркруксах в октябре этого года.

— Ты… Ты хочешь сказать, — осеклась её подруга, вытаращив глаза, — что Дамблдор… Он думал… Что… Что Гарри?..

Гермиона неопределенно пожала плечами.

— Ты что, серьезно? — холодно уточнила Джинни. — Альбус Дамблдор поручил Гарри самому найти и уничтожить четыре Хоркрукса Волдеморта?

— О, что ты! Он разрешил нам с Роном помочь ему!

— Это только мне твои слова кажутся странными? — на всякий случай уточнила младшая Уизли, морщась. — Должна же быть какая‑то причина…

— Какая‑то причина есть. — Если уж трепать языком, почему не трепать им до конца? — Пророчество.

— Оно разбилось.

— Да, но Дамблдор, оказывается, слышал, как его когда‑то произнесли. Он передал свои воспоминания Гарри.

— Хочешь сказать, что Гарри — действительно Избранный? И это не бредовый слух?

— Нет. Пророчество существовало. Согласно ему, Гарри — тот, кто сможет победить Темного Лорда. Из‑за этого пророчества и погибли его родители. А ещё, — Гермиона пристально посмотрела в расширившиеся глаза подруги, — а ещё это пророчество изрекла Сибилла Трелони.

— Волдеморт убил родителей Гарри из‑за предсказания Трелони?! — вытаращила глаза Джинни Уизли. — И Дамблдор считал, что Гарри должен убить Волдеморта потому, что так сказала полоумная старуха?!

— Темный Лорд вроде как признал истинность пророчества, когда пошел убивать Гарри. Убить его он не смог — и Дамблдор поверил в пророчество окончательно.

— И Гарри тоже верит во весь этот бред?! — вскинула голову Джинни. — Та же Трелони предсказывала ему скорую смерть четыре года назад! Из‑за этого он решил сражаться с Волдемортом?! И меня он бросил из‑за слов двинувшейся старухи?! Он и Дамблдор — просто психи!

— Возможно…

Какое‑то время они молчали. Гермиона опять принялась переписывать состав зелья. Джинни о чем‑то напряженно размышляла.

— И сейчас Гарри ищет эти Хоркруксы? — наконец произнесла она.

— Да.

— Что же он хочет найти в библиотеке? — сощурилась рыжая ведьма.

— Черт его знает! — рассердилась вдруг Гермиона. — На мой взгляд, конкретно сегодня он хочет там найти отсутствие домашней работы!

— Может, тебе помочь? — с неожиданным участием спросила Джинни. — Давай я попереписываю состав.

— Не надо. Я его так не запомню, — вздохнула Гермиона. — Ничего, немного осталось.

— Ни фига себе немного!

— Я в комплексе. Полгода — и позади Хогвартс. Странно всё это.

— М–да. Основа нашей жизни, — вздохнула младшая Уизли. — Лика говорит, что это место умеет привязывать к себе.

— Какая Лика?

— Профессор Вэйс, — слегка смутилась Джинни. — Я сократила.

— Понятно.

— Действительно, сложно сейчас представить себя не в Хогвартсе, — задумчиво продолжала она. — Работать, воспитывать детей, — Джинни нахмурилась. — Не хочу иметь детей. Вообще. В мире есть куда более увлекательные вещи.

— Подай мне вон тот пергамент, — попросила Гермиона. — А дети… Мало ли, как повернется жизнь.

И без того утомительный вечер окончательно испортила Лаванда. Гермиона уже ложилась спать — сидела на кровати, расчесывая волосы, когда в комнату вошли веселые Парвати с подругой. Первая удалилась в ванную, а Лаванда смерила Гермиону высокомерным взглядом.

— Ты проиграла, грязнокровка! — сообщила она. — Рон теперь только мой. К твоему сведению, мы снова вместе и намного ближе, чем раньше! Можешь о нём забыть.

— Ты достала меня страшно, — произнесла Гермиона, откладывая расческу. — Подавись своим Роном, только не трогай меня!

— Завидуешь, грязнокровка?!

— Слушай, не смей так меня называть! — вскипела, подскакивая, девушка. — Я тебя сейчас в жабу превращу и по полу размажу!

— Что?! — Лаванда выхватила палочку. — Что ты сказала, Грэйнджер?!

— Держите себя в руках, моя госпожа, — предупредила Алира, высоко поднимая голову и раздувая свой устрашающий капюшон. — Зачем вам проблемы?

Красноречивое «Круцио», вертевшееся на языке в угоду вспыхнувшему жаром кулону, было проглочено, хотя и с сожалением.

— Я ложусь спать! — сообщила Гермиона, задергивая полог.

— Ага, испугалась! — торжествующе пропела Лаванда, хотя еще минуту назад отскочила в сторону от вскинувшейся за спиной Гермионы змеи.

— Я её убью, — прошипела девушка Алире, сжимая пальцами горячий Хоркрукс на шее. — Видит небо, я её убью! И очень скоро!

* * *

В преддверии скорой встречи, почти всю неделю Гермионе снился Люциус Малфой. И чего он в её грезах только не вытворял! Порою девушке становилось стыдно — но потом она решила, что имеет право мечтать, о чем пожелает.

«Обязательно, обязательно завоевать его на Рождество! — думала Гермиона почти каждый день. — Я смогу. Обязана. Всё получится… Если бы ещё не было так страшно…»

Последний день занятий тянулся долго и томительно. Контрольная за контрольной, зачет за зачетом. Один за другим, без перерыва. Можно сойти с ума.

По завершении последнего в этом году теста у Вэйс Гермиона почувствовала небывалую легкость. И не она одна.

— Всё, кончено! — блаженно сказал Рон в коридоре. — Завтра домой! Рождество! Ну и неделька…

— Что ты с ней любезничаешь?!

Посреди прохода выросла разгневанная Лаванда. Последнее время от её вида Гермиону передергивало, а уж если та ещё и начинала говорить…

— Может, ты её ещё на каникулы пригласишь?!

— Я не…

— Не поняла?! — внезапно обозлилась наследница Темного Лорда. — Кто звал меня на Рождество?! Несколько раз, Рон! Не переживай, девочка, я отказалась!

— Какого дьявола, Бон–Бон?! — мигом вскипела Лаванда. — И ты: не смей меня девочкой называть!

— Сменила пол? — прищурилась Гермиона. — Поздравляю!

— Кончай хамить, Грэйнджер! Я до тебя ещё доберусь! Я тебе такое проклятье веселенькое подарю, всю жизнь помнить будешь! Стой, куда пошла?!

Хихикая себе под нос и представляя, что теперь придется выслушать Рону, Гермиона развернулась и пошла к Генри. Только четыре, конечно, ну и ладно — сидеть в гостиной не было никакого желания.

* * *

— Ты бы поосторожнее с ней, — заметил молодой профессор, выслушав рассказ о перепалке. — Мало ли какую гадость нашлет.

— Я ей поколдую! — буркнула Гермиона. — Ещё она мне не угрожала!

— Ты такая миленькая, когда злишься.

Гермиона смерила его недовольным взглядом.

— Ну, ладно–ладно! Давай займемся делом… Кое‑что я для тебя на сегодня подготовил. Особенное.

— Вся во внимании.

— Только перестань бушевать, а то ничего не выйдет.

— Хорошо, — улыбнулась Гермиона. — Честно, перестала.

— Отлично, — он вынул палочку и махнул ею на освобожденное пространство в центре кабинета. Черная толстая линия, светясь серебристым светом, понеслась по полу, рисуя, будто черной краской, круг с пятиконечной звездой в центре. Довольно большой круг. — Перед тобой простейший портал для подпитки Темной Энергией, — сообщил Генри.

— Пятиконечная звезда?! — вытаращила глаза юная гриффиндорка. — Смеешься?! Это же банальный знак выдуманного сатанизма!

— Ну, во–первых, нужно питать больше уважения к силам, о которых ничего не знаешь. Это к вопросам о выдуманном сатанизме. А во–вторых, этот символ — самый настоящий портал. Простейший, как я уже говорил. И потому используется наиболее часто. Настолько часто, что даже магглы смогли перенять это. И тоже пользуются, в меру сил.

— А что же будем делать мы? — заинтересовалась девушка, подаваясь вперед на диване.

— Подпитываться. Сейчас поясню. Темная Энергия, коей можно испить, воспользовавшись элементарным порталом, наполняет тело, дает силу. Увеличивает магические способности, позволяет на некоторое время без опустошающей отдачи практиковать сложнейшие заклятия, использовать магию, которая до этого была недоступна. А ещё увеличивает самооценку человека, убеждает, и довольно чистосердечно, его в его же могуществе. Помогает раскрыть себя, если хочешь. Кроме всего прочего, эти обряды довольно приятны, они расслабляют уставшее, выпотрошенное в энергетическом плане тело — а, с учетом хогвартской программы для семикурсников, тебе это сейчас отнюдь не помешает.

— Звучит жутко заманчиво!

— Постоянно пользоваться такой Энергией нельзя, — продолжал Генри, — появляется зависимость, и со временем уже не ты начинаешь питаться Темной Энергией, а она тобой. Но ты должна испить из этого ручья и уметь в случае необходимости где угодно и довольно быстро открывать его русло.

— Где угодно?!

— Абсолютно. При определенном умении, разумеется. Сегодня я только покажу тебе силу подобных энергетических порталов. А когда ты вернешься с каникул, мы уделим время умению их открытия. И данной символики и других, более мощных. Иди сюда.

— Вот так сразу?! — опешила Гермиона.

— Да–да. Вставай. Сюда, в центр: в малый пятиугольник, — скомандовал он. — Палочку положи, она не нужна. — Девушка послушно отложила волшебную палочку и встала в указанное место. — Закрой глаза и расслабься. Представляй очертания портала. Пусть в твоем сознании линии поднимаются энергетическими волнами и окутывают тело. — Она закрыла глаза и попыталась расслабиться. — Больше, Кадмина. Чувствуешь ветерок? — По телу действительно пробегал легкий ветер. — Не бриз, а ураган, — сказал Генри. — Это только веяние источника, ты в него не влилась… Расслабься сильнее. Я помогу.

Гермиона почувствовала движение за спиной, и чьи‑то руки осторожно взяли её за запястья. Она чуть качнулась назад и коснулась его.

— Расслабься, Кадмина, — сказал Генри прямо ей в ухо. — Дыши глубоко и свободно. Почувствуй силу.

Она всем телом облокотилась на него, вдыхая отчего‑то свежий, кружащий голову воздух. Генри медленно поднял её руки вверх, и ветерок, который чувствовала девушка, усилился.

— Глубоко и свободно, — повторил он шепотом Гермионе в самое ухо.

Она вдыхала свежий, пронизанный Энергией, воздух. Бурлящая сила будто бы проходила по всему телу, захлестывая, наполняя. И в то же время ослабляя, заставляя забыться. Как алкоголь.

Гермиона почти не стояла на ногах, опираясь на поддерживающего её мужчину, и всё глубже вдыхая совсем уже непослушный, бушующий воздух. Так во время бури тяжело дышать в порывах клубящегося ветра.

Странная теплота наполняла каждую клеточку тела, Энергия лилась через края.

— Нужно равномерно распределять полученное, Кадмина, — услышала она сквозь ураган. — Не концентрируй всё вверху, — она почувствовала, как его ладони заскользили вниз по её поднятым рукам, потом по бокам, талии, бедрам — распределяя волнами бурлящую Энергию. Гермиона выгнулась назад, открывая глаза, запрокинула голову, мимоходом отметив бушующий по периметру круга туман, и посмотрела прямо ему в глаза.

Бездонно–зеленые.

Через минуту она, поддаваясь неясному порыву, впилась в губы Генри и тут же получила ответ. Он целовал её требовательно, жадно и сладко, прикусывая губы и язык. Обхватив руками за талию. Она развернулась, обняв его за шею и чувствуя, как Энергия вокруг успокаивается и затихает.

Всё потухло. Теперь они стояли посреди обычного начертанного на полу круга. Гермиона отстранилась, всё ещё находясь в его объятьях, и посмотрела в глубокие зеленые глаза.

— Это было незабываемо, — выдохнула девушка, имея в виду не то обряд, не то поцелуй — она и сама толком не понимала. — Я чувствую огромную силу!

Она продолжала буравить его взглядом. Оба не двигались.

— Может, ты меня отпустишь? — наконец спросила Гермиона.

— Постараюсь. Не уверен, что получится.

Она усмехнулась.

— Я голодная, как волк!

Он всё же отпустил её, отходя к шкафам, а Гермиона пошатнулась — её переполняла Энергия и от этого пошла кругом голова. Девушка неуверенной походкой вышла из пентаграммы и присела на диван.

Через пару минут Генри оказался рядом, протягивая стакан с темно–красной жидкостью.

— Выпей, отлично восполняет силы.

Она послушно взяла стакан и хлебнула. Вкус был приятный, чуть солоноватый, даже немного отдающий ржавчиной, но вместе с тем странно притягательный. Жидкость действительно восполняла силы, помогала телу совладать с накопившейся в нём Энергией.

— Что это? — спросила Гермиона, отдавая опустевший стакан.

— Кровь, — коротко ответил он.

— ЧТО?!

— Поверь, это именно то, что нужно. В крови масса питательных элементов, она, если чиста и свежа, несёт антибактериальный эффект, замечательно восполняет силы и очищает организм. Вампиры, к твоему сведению, это не летучие мыши–упыри, способные превращаться в клыкастых человечков. Вампирами названы те, кто привык восполнять свои силы свежей кровью, очень полезным и питательным продуктом. Привык настолько, что не может иначе. Но мы перебарщивать не будем… Тебе ведь понравилось?

— Да, — Гермиона облизнула губы. — Я готова свернуть горы!

— Лучше не надо. — Он встал и накинул на её плечи мантию, которую девушка сняла перед началом действа. — Наше занятие окончено, я могу попросить тебя уйти? — со странной натянутостью протянул Генри.

— Что‑то не так? Я что‑то не то сказала?

— Нет, Кадмина. Просто, от греха подальше, тебе лучше сейчас пойти в спальню и собрать вещи — ведь завтра, после завтрака, ты уезжаешь на Рождество.

— Я… Да, хорошо. Конечно.

* * *

Ужин был в самом разгаре, по школе почти никто не шатался, особенно здесь, внизу. Гермиона медленно брела по опустелым подземным коридорам. Сначала она двинулась довольно резво, но концентрация Энергии давала о себе знать, и голова опять пошла кругом. Пришлось притормозить.

Сворачивая к короткому пути из подземелий, она шагнула за доспехи средневекового рыцаря в небольшую комнатку, связующую три коридора из разных частей подвальных помещений, и уже хотела ступить в нужный, как вдруг ноги подкосились, будто их стянули невидимой веревкой, и девушка рухнула на пол.

— Не так быстро, Грэйнджер! Надо поговорить!

Из тени потайной комнатки вышла Лаванда Браун, с превосходством глядя на лежащую у своих ног соперницу и держа ту на прицеле волшебной палочки.

— Здесь нам никто не помешает!

Гермиона с негодованием и возмущением уставилась на свою однокурсницу. Голова всё ещё кружилась, саднили ушибленные при падении колени.

— Я смотрю, тебе нравится надо мной смеяться, — продолжала Лаванда, — ставить в идиотские положения! Но я тебя проучу. Никто не смеет делать из меня дуру!

— Тем более ты сама с этим отлично справляешься, — огрызнулась Гермиона.

— Заткнись! — взвизгнула Лаванда, хлестнув девушку невидимой плеткой с такой силой, что рассекла и мантию, и кожу на плече. Ударенному месту стало очень жарко, кожу жгло, и из‑под прорванной ткани выступила кровь. — Я научу тебя хорошему поведению, ведьма!

— Да я тебя сейчас такому научу! — Гермиона медленно убрала руку с рассеченного плеча, и вдруг резко выхватила палочку и сделала быстрый пас в сторону Лаванды.

Девушку откинуло к стене с такой силой, что приходилось только гадать, как она осталась в сознании. Лаванда с трудом приподнялась с пола на руках. Затылок был разбит о камни, а белокурые волосы вымазаны в крови.

Гермиона встала на ноги. Плечо горело. И снова жгучим угольком пылал на груди кулон Когтевран.

— Сейчас я тебе покажу, кто здесь будет давать уроки! Вздумалось МЕНЯ проучить? Ты доигралась, девочка! Круцио!

Легкий пас палочкой окутал комнату поедающим звуки заклятием. Дикого вопля Лаванды не услышал никто.

— Ах ты сука! — взвыла, тяжело дыша на полу, гриффиндорка, когда Гермиона отвела свое оружие. — Да тебя за это засадят в Азкабан!

— Это если будет, кому на меня донести, — мстительно уточнила Гермиона, стягивая мантию, которая, соприкасаясь с рассеченной рукой, причиняла зверскую боль. — Экспеллиармус! — палочка Лаванды оказалась в руках Гермионы. — Смотри‑ка, какая хорошая! — Раздался хруст, и древесина, переломленная надвое, оголила шерсть единорога внутри. — Fair! — скомандовала Гермиона и под полным ужаса взглядом Лаванды, магическая основа палочки превратилась в пепел. Гермиона уронила бесполезные обломки на пол. — На чем я остановилась? Ах, да! Ты хотела преподать мне урок? Учись у мастера! Круцио!

Комнату наполнил жуткий, звериный вопль. Гермиона не убирала палочки. Как и тогда с Наземникусом, она испытывала странное наслаждение. Кроме того, девушка успела возненавидеть Лаванду. Люто возненавидеть. А сейчас всё в ней, включая и это чувство, обострилось не только из‑за действия янтарного кулона, но и благодаря опьяняющему эффекту Темной Энергии.

Гермиона нескоро отвела палочку.

— Ты… за это… ответишь!

— Не сомневайся, — Гермиона сделала новый пас, рассекая невидимым кнутом кожу Лаванды. — Ты! — Удар. — Меня! — Удар. — Довела! — Новый удар.

— Хватит! — взмолилась девушка, пытаясь забиться в угол. — Ты что, сдурела?! Оставь меня!!! Ненормальная, оставь меня в покое! Подавись своим Роном!

— Роном?! — Гермиона расхохоталась ледяным смехом. — При чем здесь Рон?! Никто не смеет стоять у меня на пути!

Внезапно истерические рыдания Лаванды прекратились, а смесь страха и отчаяния на лице превратилась в панический ужас. Взгляд окровавленной девушки был прикован к левому плечу Гермионы: чуть ниже кровоточащей сеченой раны отчетливо пестрела Черная Метка.

Гермиона отследила взгляд и удовлетворенно улыбнулась.

— Что‑то не так, мисс Браун?

— Ты…

— Какие‑то вопросы, мисс Браун?

— Этого…

— Может, пожелание? Мисс Браун? — Гермиона сделала шаг вперед к забившейся в угол девушке. — Последнее, — жестоко уточнила она.

— Отпусти меня…

— Ну что ты. Сама виновата, — ласково сказала Гермиона, поднимая палочку. — Никто не просил на меня нападать. Я всего лишь защищаюсь.

Невидимая веревка оплела шею противницы. Гермиона притянула палочку, затягивая петлю. Лаванда хваталась за воздух, пытаясь освободиться от незримых пут.

— Ну же, мисс Браун. Больше рвения! Впрочем… Оно тебе уже не поможет. Авада Кедавра!

Смертельное проклятье получилось с первого раза. Без тренировок, подготовок, настроев. Просто одна вспышка яркого зеленого света и душа ненавистной Лаванды навсегда покинула тело. Испарилась, растаяв в стенах комнаты. Ни капли раскаяния. Ни унции страха. Только холодное, безразличное удовлетворение, и пылающий огнем кулон на груди. Он совсем не причинял боли…

— ЭКСПЕЛЛИАРМУС!

Прикованная взглядом к обезображенному телу поверженной однокурсницы, Гермиона не успела ничего сделать. Палочка вырвалась из рук, будто была смазана мыльной пеной.

Девушка стремительно обернулась — в проеме одного из проходов, с ее палочкой в левой руке и своей, направленной на Гермиону, в правой, стояла профессор Вэйс.