Дочь воздуха

Глава третья. Добрый народ

– Сын земли, ответь мне, – нарушила я молчание к исходу первой дневной стражи.

– Спрашивай, дочь ветров, – помедлив, отозвался Рейнеке.

– Почему ты не убил меня?

– А толку? – пожал плечами маг. – Разве это вернёт мою силу?

– Когда это людей заботил смысл их мести? – удивилась я.

– Если бы я был мстителен, мне пришлось бы убить слишком многих, – ровным голосом отозвался волшебник. Я подумала, что так беспечен может быть только человек, который ничем в жизни не дорожит и ничего не ценит. Но вслух сказала другое:

– Значит, это правда, что тебя прокляла твоя мать и твой собственный учитель?

– Кто это тебе сказал? Опять ветра нашептали?

– На этот раз нет, – невольно улыбнулась я. – Мне сказал твой старший брат, серый маг. Хотел, чтобы я сняла с тебя проклятия.

– А ты отказалась, – прозорливо отметил волшебник, и я кивнула.

– Сколько братьев у тебя, сын земли?

– Шесть, – ответил волшебник.

– И мать прокляла их всех?

– Нет, – коротко ответил маг.

– Тогда почему тебе повезло больше?

– Меньше, ты хотела сказать? – поправил меня Рейнеке. Я не ответила, и он принялся объяснять. – Мать была гадательницей, и до сих поговаривают, что отца она привораживала, давая ему напиться водой, оставшейся после умывания.

– И тэн женился на простолюдинке? – удивилась я. – И их потомство признали законным?

– Мать не была простолюдинкой, – возразил наследник мостов. – Она прирождённая тэнни.

– Тогда прости меня, наследник мостов, – склонила я голову.

– Не называй меня так! – потребовал Рейнеке. – В пути я такой же странник, как и все.

– Как хочешь, сын земли.

– Странное прозвание, – потянул маг и вернулся к своему рассказу: – После рождения каждого сына мать гадала. Дважды. Первый раз – будут ли у неё ещё дети. Второй раз – удастся ли ей удержать этого дома. Но для меня она ограничилась одним гаданием – первым.

– Ты последний из её сыновей? – поняла я.

– Да. Старший ушёл и поступил в белый орден. Второй ушёл и сделался мимом, натягивает между домами верёвку и ходит по ней, забавляя народ. Третий нанялся охранять какого-то бурга, да и женился на его дочери и вошёл в дело. Этих двоих отец видеть не хочет. Четвёртый и пятый братья, погодки, ушли и не вернулись вовсе. Мать гадала, сказала – погибли в бою. Шестой сделался серым магом, а меня родители растили для себя, не для дороги.

– Но её-то ты и выбрал в конце концов, – закончила я.

– Конечно. Мать грозилась, ругалась, плакала. А потом прокляла и прогнала с глаз долой. Я вышел из ворот замка – ни семьи, ни друзей, один на свете, только гитара за спиной. Решил отыскать старшего брата, спросить совета. Он-то мне и сказал, и велел нигде не ночевать, ни под одной крышей, не звать беду к людям. Я попросился в белый орден, а он сказал, что проклятые им ни к чему. Тогда я пошёл к шестому брату, серому. Он повторил слова брата и тоже прогнал. Сказал, только чёрная магия может вынести проклятого.

– И ты подался в чёрный орден.

– Да, – признал волшебник. – Маг из меня вышел не слишком толковый. Я сколько-то там проучился – за это время в моей келье раз десять протекал новенький, укреплённый заклинаниями потолок, один раз провалился пол и три раза без причины загорались занавески. Но мне надоело. Не вижу смысла сидеть и помешивать зелья, рассуждать о смыслах, заложенных в старинных заклинаниях и чертить на мраморе древние символы. В конце концов я встал и ушёл. Учитель был против – он, видишь ли, хотел и дальше изучать моё проклятие, но я счёл, что десяти трактатов ему хватит. А он не простил, как оказалось.

– Сам почувствовал или сказал кто? – уточнила я.

– Братья. Встретили меня на перекрёстке трёх дорог и рассказали. Мать прокляла каждую крышу, которая меня закроет от дождя и ненастья. А учитель открыл меня для предательств. Теперь всякий, кто только способен предать, предаст меня. Сам не зная, зачем.

– И ты доверился братьям?! – возмутилась я.

– Родная кровь может предать, но не от проклятия, – пояснил волшебник, не поняв вопроса. – Они привели меня домой и упали к ногам матери. Мы три дня лежали на полу и молили простить.

– Простила? – полюбопытствовала я. Маг покачал головой.

– Не до конца. Но проклятия снять согласилась.

– И как она это делала? – немедля спросила я.

– Хочешь перенять секреты ремесла? – засмеялся волшебник. – Вряд ли я смогу открыть тебе суть. Она ночью отвела меня в центр луга, велела раздеться донага и лечь на спину, смотреть на небо и ни о чём не думать. Слуги подобрали одежду и убрались, а потом явилась мать – простоволосая, босая, в одной сорочке. Хотела прийти обнажённой, но отец запретил. Виданное ли дело, чтобы тэнни северного моста плясала голой при свете звёзд! Потому, верно, и не снялось полностью ни одно проклятие.

– Но что она всё-таки сделала? – не отставала я.

– Пела, – пожал плечами маг. – Плясала. Играла на маленьком бубне, он у неё в ладони помещался. Я не знаю толком, только вот клевер на лугу весь в пыль осыпался. И ни один цветок там уже несколько лет не цветёт, только трава растёт и жухнет быстро. Вот всё, что я могу поведать. Ты довольна моим рассказом, дочь ветров?

– Нет, – отозвалась я. Ветра не ошиблись, чутьё меня не подвело. Маг был тем самым человеком, за которым меня послали эльфы. – Не довольна. Не стоило твоей матери браться не за своё дело и губить луг.

Маг недоуменно взглянул на меня, но промолчал.

– Я ответил на твои вопросы, дочь ветров, – выговорил волшебник, нарушая воцарившееся молчание. – Теперь мой черёд.

– Спрашивай, сын земли, – согласилась я.

– Почему ты вступилась за сильфов, которых я поймал? Я ведь поймал их, правильно?

– Поймал, – признала я. – А сам ты не понял этого?

– Я не видел ни сетей, ни сильфов. Только чувствовал, что вот-вот в мои руки попадёт нечто, управляющее ветрами.

– Нечто! – грустно усмехнулась я. – Таковы все люди – ради пустых затей подчинять то, чего не понимаешь.

– А как иначе можно познать истину? – удивился сильф.

– Задать вопрос, – ответила я. – Попросить. Неужели ты привык в любом деле действовать силой?

– Нет, – отозвался маг. – Но ты не ответила, дочь ветров.

– Ты спрашиваешь, почему я вступилась, сын земли? – удивилась я. – А ты сам не понял? Ловить сильфов – большой грех, ветра не простят тебе подобного ни в твоей жизни, ни в жизни твоих потомков.

– Грех? – недоуменно переспросил маг.

– Очень плохой поступок, – пояснила я. – Мир тебя за это накажет.

Маг засмеялся, как будто я очень удачно пошутила.

– Значит, дети ветров поклоняются сильфам? – уточнил он, отсмеявшись.

– А вы – нет? – прямо спросила я. – Вы же верите в волшебную силу, разлитую в воздухе, в земле и воде, словом, везде. Которая может принадлежать людям и помогать им сохранять этот мир в равновесии.

– Очень грубое изложение проповедей, – хмыкнул маг. – У нас в ложе тебе пришлось бы писать пересказ на десяти табличках, пока не найдёшь слова более проникновенные, чем выбранные тобой.

– Я не ученица ордена, – возразила я. – Так вот, сильфы – это и есть то волшебство, которому вы поклоняетесь.

– Но мы говорим, что оно невидимо и неощутимо, – уточнил волшебник.

– А ты разве видел их? Или мог потрогать?

– Нет, – признал маг. – Значит, они живые?

– Уж живее тебя, – проворчала я. – Ты, наверное, хочешь спросить, насколько они разумны? Насколько сознают себя в этом мире?

– Хочу, – не стал спорить маг. – И насколько?

– Намного, – в тон ему ответила я. – Но иначе, чем ты. Иначе видят, иначе слышат, иначе думают. Для них главное – носиться с ветрами над землёй и не знать никаких печалей. Только два раза в году они сходят на землю – весной, когда эльфы танцуют в честь добрых ветров, и осенью, когда умиротворяют злые. Тогда сильфы танцуют вместе с ними, и ветра танцуют вокруг них. Если нарушить это сборище, в том месте родится вихрь, и всё вокруг будет изрядно порушено.

– Вот, значит, как, – потянул волшебник. – Но ты и на этот раз не ответила мне, Лика. Почему ты вступилась? Чтобы я не совершил этого, как ты говоришь, греха? Не поверю.

– Нет, – глухо ответила я. – Чего ты хочешь, сын земли? Мне всё равно, какие грехи ты на себя соберёшь за свою жизнь, ты прав. Я хотела спасти от тебя сильфов, которых ты бездумно пленил. Они дороги моему сердцу.

– И ты не хочешь сказать, почему? – не отставал волшебник. Я покачала головой. Эта тайна не принадлежала мне, и, главное, раскрыв её, я могла принести вред другим «детям ветров». – Ты полна загадок, Лика. Тогда скажи мне, может ли женщина понести от сильфа?

– Земная женщина?! – изумилась вопросу я.

– А какая же ещё? Потому что я уверен, что тебя воспитали сильфы. Возможно, всех вас, детей ветров, воспитывают сильфы, недаром вы так прозываетесь. Глуп я, что раньше не заметил.

– Да, меня воспитали сильфы, – созналась я. – Но земная женщина не может зачать от сильфа, они сотканы из разных материй.

Волшебник отмахнулся от меня, уверенный в своей идее. Я втихомолку смеялась: зачать от сильфа! А от ветра вы не хотите получить потомство? Маг неожиданно приободрился. Не то надеялся вернуть утраченное, не то не так уж ценил свою волшебную силу, не то радовался своим новым идеям. Кто поймёт человека? За разговором мы вышли на перекрёсток пяти дорог, и я остановилась. Сейчас я совершу подлость, но разве доброму народу есть дело до моей чести?

– Здесь, – коротко произнесла я.

– Что – здесь? – не понял Рейнеке. – Встреча с эльфами?

– Нет, отсюда мы можем начать их поиски, – объяснила я. – Закрой глаза, возьми меня за руку и считай вслух, пока я не разрешу остановиться.

– Что за чушь?! – поразился маг.

– Не хочешь, я пойду одна, – ответила я, оставляя человеку последний шанс на спасение. Волшебник сдался.

– Как скажешь, дочь ветров, но горе тебе, если ты затеяла это, чтобы посмеяться надо мной.

– Тогда я вовек не увижу горя, – отозвалась я. Мне было не до смеха.

Мы свернули с дороги и сделали ровно семь шагов, потом три шага, потом один шаг. На двенадцатом раздалось пение флейты и незнакомый голос мелодично произнёс:

– Остановись, смертный, и ты, Л'ииикькая! Зачем вы сюда пришли?

– Не открывай глаз, – прошептала я на ухо человеку, и тот послушно кивнул.

– Видеть вас, если это будет позволено, – произнёс Рейнеке.

– Вернуть свой долг, – сказала я.

– Услышано, – произнёс эльф. – Сделайте пять шагов туда, куда шли. Оба.

Оба?! Мы так не договаривались!

– Но… – заспорила я, и эльф (так и не соизволивший показаться нам на глаза) властно приказал:

– Оба.

Мы повиновались, и сделали указанные пять шагов, на последнем переступив через границу колдовского круга. Остро запахло травами. У меня закружилась голова, человек пошатнулся и упал на землю. Я присела рядом и, подумав, положила под голову человека свою котомку. Вот ведь… даже потеряв разум падает так, чтобы не разбить гитару.

– Ждите, к рассвету мы скажем обоим свой приговор, – заключил эльф. Я вздохнула. Справедливость доброго народа вошла в поговорки. В первую очередь своей непонятностью для всех остальных…

– Почему эльф назвал тебя Л'ииикькая? – был первый вопрос смертного, когда он очнулся. На небе густо высыпали звёзды, и вдалеке прекрасными голосами пели эльфы, аккомпанируя себе на арфах и флейтах. Я прислушалась. Добрый народ проставлял весну, пел о свежей траве и новой листве. И о любви, которая творится на этой самой траве под листвой. Хороший признак, эльфы никогда не поют перед действительно суровыми наказаниями.

– Потому что это моё имя, – ответила я, когда молчание слишком уж затянулось.

– Мне ты представилась Ликой.

– Так проще, – пояснила я. – А эльфы слышат моё имя как «Л'ииикькая», и так и называют.

– А как тебя зовут по-настоящему? – не отставал человек.

– Лика, – хмуро ответила я. – На земном языке нельзя произнести слова, рождённые ветрами. У эльфов более чуткий слух, они слышат так, а для людей и Лика сгодится.

– Ты тоскуешь по сильфам? – спокойно уточнил человек. – Поэтому и завела меня в ловушку? Это ведь и было желанием доброго народа?

– Да, – подтвердила я. – Ты, вернее, твоё проклятие, потравил эльфийское пастбище. На клеверном лугу добрый народ пас пчёл. Они не простили тебе и хотели судить, но ты носишь холодное железо и мог прийти к ним только по доброй воле.

– Ты с самого начала знала? – напряжённо спросил человек.

– Откуда? Эльфов не интересует ни время, ни место, ни имя смертного. «Сын земли осквернил наше пастбище своим проклятием, найди и приведи его к нам» – вот всё, что они соизволили поведать.

– Значит, меня выдал брат, – подумал вслух человек. – А сам, бедняга, думал, что помогает.

– Нет. Я пришла в твои земли не за тобой, я пришла послушать как играет моя… хм. Как играют сильфы на арфе. Но когда ты попросился со мной – я всё поняла. Я давала тебе возможность спастись, помнишь?

– А как ты поняла? – тут же спросил волшебник. Я пожала плечами.

– А как ты узнал меня? Ты посмотрел мне в лицо и понял, что уже видел прежде. Так и я. Посмотрела тебе в лицо и поняла, кого я ищу.

– Почему же не поняла осенью? – не понял маг.

– Осенью ветра злые, – объяснила я. Волшебник раздражённо пожал плечами и принялся проверять, на месте ли оружие. Сохранность кинжала его весьма удивила.

– Твои эльфы не добрый народ, они беспечный народец! – в сердцах воскликнул он. – Неужто им даже в голову не пришло разоружить пленного?

– Они не не захотели, они не могли, – ответила я. – У тебя на поясе холодное железо, как добрый народец его отнимет?

– Ха! – откликнулся маг и самодовольно улыбнулся. Не было нужды читать мысли, чтобы понять, о чём он думает.

– Даже не надейся, – поспешила его разуверить я. – Эльфы куют оружие из бронзы и добавляют в металл толчённые камни, придающие их мечам и стрелам прочность алмаза. Ты не успеешь замахнуться.

– И чего они от меня хотят, какой виры? – поинтересовался волшебник.

– Вот уж не знаю. Мне велели только привести.

– И ты так спокойно выполнила этот наказ? – полюбопытствовал Рейнеке.

– А как я могла его выполнить? – не поняла я. – Смертный, я ведь предупреждала тебя. И не хотела брать тебя с собой.

– Но ты не сказала, что там ловушка.

– Тогда ты бы не пошёл со мной, – произнесла я.

– Не пойму я тебя, – помотал головой Рейнеке. – Или ты хочешь завести меня в ловушку, или ты не хочешь этого. Зачем предупреждать, но не объяснять, о чём предупреждаешь?

– Так живут люди, – улыбнулась я. – Достигая цели той ценой, которую готовы заплатить. – А эльфы и сильфы совершают поступки, близкие к справедливости. Справедливо наказать, но несправедливо предать, а если не предать, то и наказать не получится. Всё очень просто.

– Для эльфа, – подытожил человек. – А зачем было оставлять тебя со мной? Ты ведь выполнила свою задачу. Эльфы не боятся, что я сгоряча убью тебя за предательство?

– Для доброго народа, – пояснила я, – это будет совершенно правильный поступок с твоей стороны. Законный. Они считают, что предатель должен разделить с преданным его участь.

– И ты не побоялась?! – поразился смертный.

– А куда мне было деваться? Я слово дала.

– Сборище сумасшедших, – буркнул человек.

– Мы не люди, только и всего, – возразила я.

– А на рассвете придут эльфы и велят мне сделать что-нибудь столь же безумное взамен уничтоженного клевера, – проворчал Рейнеке.

– Не обязательно, – возразила я. – Могут попросту издали нашпиговать стрелами, и не думать ни о чём. Или уморить в кругу голодом и жаждой.

– И ты так спокойна?!

– А как же иначе? – не поняла я. – Моя жизнь в твоих руках, а если тебе она не нужна, то в руках эльфов. Это наказание за нетерпение и поспешность, от которого они меня отговаривали прошлой весной.

– Нетерпение, говоришь… – процедил маг. – Лика, ответь откровенно и честно – если я тебя сейчас убью, эльфы очень на меня обидятся?

– Я не знаю, – ответила я, глядя человеку прямо в глаза. – Как я могу говорить за добрый народ? Вот ветры…

– Обидятся, да? – хмыкнул человек и, поднявшись, положил руку на рукоять кинжала.

– Обидятся, – подтвердила я. – Но признают твоё право, смертный. Убей, если хочешь.

– Дура, – неожиданно ответил Рейнеке и сел рядом со мной. – Что эльфы хотят с тобой сделать?

– Не знаю, – устало ответила я. – Или то же, что и с тобой, или ещё как-нибудь накажут. Ты хочешь просить о помощи? Так попроси, зачем столько лишних слов?

– А как ты можешь помочь? – оживился волшебник. – Разрушить чары круга?

Тут я вспомнила, что человек даже не попытался вырваться за проведённые в земле границы. Зря он назвал себя бестолковым магом – чутьё у него развито отменное.

– Нет, эльфы мне никогда не простят, – покачала головой я.

– Да какое тебе дело до этих уродцев? – возмутился волшебник. – Они тебя подставили, а теперь хотят убрать, небось, боятся, вдруг ты про их делишки растреплешь!

– Ты в своём ли уме? – расхохоталась я. – Да весь мир знает о проказах доброго народа, они даже гордятся ими! Но обижать их не годится, только хуже сделаешь.

– Значит, мы умрём, – подытожил волшебник. – Хочешь, я спою тебе напоследок?

– Хочу, – согласилась я. – Но зачем нам с тобой умирать именно сейчас? Ты можешь усыпить добрый народ и вывести нас из заколдованного круга.

– Очень смешная шуточка, дочь ветров, – мрачно ответил Рейнеке и помахал в воздухе руками. – После твоего подарочка я ни на что уже не гожусь.

– Так попроси меня забрать его, сын земли, – предложила я. Сердце испуганно трепыхнулось. Нескоро мне удастся восполнить отобранное у мага.

– И ты молчала?! – вскочил на ноги волшебник. – Лика, дай только выбраться, и я сделаю из тебя отбивную!

– Сделай, – не стала спорить я. – Сядь, Рейнеке, есть вещи, которые не доверишь даже дочери ветров.

– Иными словами, магию я верну себя сам, – понял волшебник и послушно опустился на землю рядом со мной. – Что от меня требуется?

– Сначала – клятва. Обещай мне: ты вернёшь мне то, что я тебе дам, едва я об этом попрошу.

– Клянусь, – ответил маг, и я протянула ему рукоятью вперёд нож ветров.

– Проведи поперёк моих ударов, маг, и ты разрушишь запруду, – проговорила я. – Но будь осторожен: в твои руки вольётся больше волшебства, чем ты привык. Это вскоре пройдёт, не полагайся на новую силу.

Пока Рейнеке, закусив губу, выполнял мои указания, я мысленно оплакивала свою потерю. Отобрав у волшебника его магию, я могла рассчитывать вернуться в воздух ещё до исхода лета, а теперь… и нож ветров не та вещь, которой могут касаться руки смертных. Одна из нас, говорят, доверила оружие человеку, он не вернул – и она осталась жить с ним как его жена. Говорят, она и после смерти мужа не сможет освободиться. Но даже если смертный не нарушит клятвы… Его прикосновение всё равно останется со мной навсегда. Не стоило мне пить настой на семи травах тогда, на постоялом дворе…

– Поразительно! – воскликнул Рейнеке, честно возвращая мне нож. Я взялась за рукоять, и стриж обиженно щёлкнул клювом. – Мне кажется, я своими руками могу разобрать мир по брёвнышку.

– Начни с заколдованного круга, – предложила я, протягивая человеку гитару. – Эльфам стоило забрать скорее её, но музыка для них так же священна, как для вас – оружие.

– Ты хочешь, чтобы я песней разрушил эльфийские чары? – изумился маг.

– А чем ещё ты собрался бороться? – удивилась в свою очередь я. – Эльфы – сама жизнь этого мира, на них не действуют ни травы, ни заклинания, ни волшебные знаки. Между собой они соревнуются в музыке и во владении оружием, причём музыка намного важнее. Пой, Рейнеке, и ты вернёшь себе свободу.

– Сборище полоумных, – буркнул маг и коснулся струн.

В музыку гитары вплеталась магия, заглушая далёкое пение арфы. Эльфы сдались без борьбы, слишком мало они верили в людей, чтобы теперь отказаться послушать и понять, как далеко простираются способности смертных. А потом Рейнеке запел, и песня его, плавная и резкая, мелодичная и неправильная, с неясными перебоями, брала за сердце, пьянила точно так же, как тогда, осенью. Пьянила и усыпляла. Зря он назвал себя никудышным магом…

Тёмным пламенем дышит лес,

Ярым пламенем.

Сколько в мире ни есть чудес,

В храме каменном

В час осенний и в волчий час

Всех дивнее див,

Всех прекраснее без прикрас,

Будто древний миф,

Спит огонь, разгоняя тьму,

Душный морок зла.

Спи и ты, глядя на игру

Языков костра.

Твой усталость угасит взор,

Будто ночь искру.

И погладит, оставив спор,

Лапкой по виску

Собеседник извечный наш:

Тень земных страстей.

Воздух душен, и воздух вла-

Жен, и нет вестей

До утра, что могли бы сон

Потревожить твой.

Чуть поскрипывает крыльцо,

Дремлет век хромой.

Маг ненадолго умолк, и в воздухе плыли нежные переборы струн. Ветра не доносили до меня ни единого звука, кроме этой музыки: спал лес, спали птицы, спали звери и даже ночные бабочки уснули, сложив тусклые крылышки. Умолкли кузнечики, до того стрекотавшие в траве, и меня саму клонило в сон так, что я едва могла разомкнуть тяжёлые веки. А потом Рейнеке запел снова, и сон слетел с меня как подхваченная ветром листва. Чёрный волшебник пел о том, что сильфам всего дороже – о свободе и странствиях. Бесконечных странствиях по свету.

Я же ветром покину дом

До игры зарниц.

И дорогой, и колесом

Из скрипучих спиц

Обернусь посреди грозы,

В ливня серебре.

Стану листьями, что рассы-

Паны по земле.

Шаг неслышен и голос тих,

Только скор исход.

И в объятиях золотых

От любых невзгод

Перезвоном истаю струн,

Песнею скворца.

Пока крепок твой сон и юн,

Ухожу с крыльца2.

Круг вспыхнул и погас: разрушились чары. Я всхлипнула, и маг повернулся ко мне.

– Лика? – удивился он. Голос Рейнеке был как будто чужой, словно это он проснулся ото сна, а не погрузил в него всех эльфов в округе. – Ты плачешь?

– Н-н-нет, сын земли, – выдавила я. – Не плачу… Но ты… Я никогда не видела такого волшебства, такой музыки…

– Музыку нужно слушать, а не смотреть, – серьёзно возразил смертный. Аккуратно убрал гитару в мешок и, поднявшись, протянул мне руку. – Идём, Лика, эльфы скоро проснутся. Я чувствую, как рвутся узы.

– Иди, – отозвалась я, не двигаясь с места.

– А ты? – не понял смертный. – Решила остаться? Эльфов подождать? Глупая!

– Зачем я тебе, сын земли? – настороженно спросила я.

– Не знаю, – откровенно усмехнулся Рейнеке. – Но если ты не пойдёшь со мной, я унесу тебя силой. Ну?

– Уговорил, сын земли, – засмеялась я и поднялась на ноги. Если бы он попробовал только пальцем меня тронуть против моей воли, ветра разбудили бы добрый народ, и человека расстреляли из луков, но говорить об этом не хотелось. – Идём, эльфы и в самом деле скоро проснутся.