Договор крови

Глава 9

Ночь может проявляться в бессчетном множестве различных видов темноты, от неба цвета темно-красного вина, выгибающегося дугой над Средиземноморьем, до пустыни, разрезанной лунным светом на острые четкие рельефы, и темноты городов, разбитой на таинственные области мрака и яркие, изменчивые, словно в калейдоскопе, островки блестящего света. Генри был хорошо знаком со всеми. Он не был твердо уверен, что ночь являет больше ликов, чем день; скорее всего, за последние четыреста пятьдесят с лишним лет у него просто многократно возросли возможности наблюдать за тьмой, и это приглушило воспоминания о предыдущих семнадцати. Были ли те лики — каждый по-своему — воистину прекрасны или он находил их таковыми в силу своей обреченности?

Стремительно шагая по Дивижн-стрит по направлению к университету, вампир упивался еще одним видом темноты, еще одной ночью. Недавно скрывшееся весеннее солнце, которого он не видел столько лет, согрело землю, и ароматы пробивающейся травы почти взрывали асфальт и бетон и овладевали несколькими тысячами движущихся комочков из плоти и крови. Юная зелень деревьев, пока еще воздушная и хрупкая, неуверенно танцевала на ветру, шорохи ветвей вплетались в полифонию гудения электрических проводов, рычания автомобилей и ни на мгновение не замолкающие звуки человеческой толпы. Он знал, что, если не пожалеет времени и заглянет в погруженные в тень уголки города, найдет там других, привлеченных к охоте возвращающимся теплом; некоторых — на четырех лапах, но большинство — на двух.

Он пересек Принцесс-стрит, надвинув на глаза капюшон, чтобы защитить глаза от сияния огней на перекрестке. Какая-то молодая женщина, ожидая, когда свет сменится на зеленый, изучающее взглянула на него, и он, безошибочно определив проявленный к нему интерес, улыбнулся бесстрастной улыбкой. Жар ее призыва преследовал Генри еще несколько шагов. Если поразмыслить об этом без предубеждения, города, как и населяющие их люди, во всем мире не отличались один от другого.

"И благодарение Всевышнему за это, — заключил он, молча приветствуя небеса. — Как раз потому я гораздо легче живу в своей ночи".

Дивижн-стрит упиралась прямо в ворота студенческого городка, и он скользнул в тень подземного перехода, скрываясь от медленно движущейся полицейской машины. Спустя двадцать четыре часа после убийства, похоже, они все еще были готовы задавать множество вопросов, на которые ему отвечать совершенно не улыбалось. Нужны ему эти идиотские вопросы типа «куда вы направляетесь и зачем»? В течение прошедших столетий Фицрой усвоил, что самый правильный способ общения с полицией — вообще с ней не сталкиваться.

К тому времени, как он подошел к той крошечной, скрытой от чужих глаз автостоянке, на которой произошло убийство, ему дважды пришлось уклониться от встречи с той же самой полицейской патрульной машиной. Полиция Кингстона, похоже, весьма серьезно отнеслась к своему обещанию усилить патрулирование, которое было обнародовано во всех средствах массовой информации.

Ощущая, что чувства его чрезвычайно обострены, Генри нырнул под желтую ленту ограждения. Возле расплывшихся меловых линий, очертивших положение жертвы, он нагнулся и слегка прикоснулся пальцами к тротуару. Смерть еще не успела окончательно покинуть это зловещее место: запах охватившего человека ужаса, отпечаток его тела, мгновенный переход плоти из одного состояния в другое. Но в воздухе над ним можно было уловить присутствие еще одной смерти: смрад разложения, химических препаратов, работающих механизмов — это был запах смерти, ставшей на неподобающий ей путь.

Выпрямившись, Генри, к горлу которого неожиданно подступила тошнота, начертал в воздухе знак креста. Омерзение. Слово всплыло у него в мозгу, и ему не удавалось от него избавиться. Вампир полагал, что оно не хуже других могло определить отношение к тому созданию, которое он вынужден был преследовать. Омерзение. Жуткое извращение. Козни дьявола. Возможно, не его воплощением, но деянием именно дьявола было это создание.

Когда он выследит монстра в его тайном убежище, и если найдет возле него Марджори Нельсон, ему придется приложить все усилия, чтобы Вики никогда не увидела того, что сотворили с ее матерью. Того мгновенного взгляда, что достался на его долю, было вполне достаточно на одну жизнь.

— Господи, Кэти, ошалеть от тебя можно! Ты что, никогда не уходишь домой?

Девушка оторвала взгляд от монитора.

— Что ты имеешь в виду?

— Знаешь, понятие такое есть, дом,— вздохнул Дональд. — Дом, с постелью и телевизором, с холодильником, в котором можно найти остатки сыра, обычно уже заплесневевшего. — Он покачал головой и спросил с преувеличенной заботливостью: — До тебя, наверно, просто не доходит, о чем это я толкую, верно?

Пришел черед вздохнуть Кэтрин.

— Я знаю, что такое дом, Дональд.

— Мне ты этого не докажешь. Ты всегда здесь.

Кэтрин взглядом обвела лабораторию, и выражение ее лица отразило полное удовлетворение.

— Это место, где я работаю, — ответила она просто.

— Это место, где проходит вся твоя жизнь, — вспылил Дональд. — Неужели ты не уходишь домой хотя бы для того, чтобы поспать?

— Если признаться... — Бледные щеки девушки слегка покраснели. — У меня есть здесь угол внизу, в цокольном этаже.

— Как ты сказала? Здесь? В этом корпусе?

— Понимаешь, иногда эксперименты идут непрерывно или же нужно проверять результаты по три-четыре раза за ночь, а моя квартира — довольно далеко, на Монреаль-стрит, возле старого вокзала, и потому, ну, мне просто показалось практичнее использовать одно из пустовавших помещений в этом здании. — Она смотрела, закусив нижнюю губу, как ее коллега, присев на угол стола из нержавеющей стали, вынул из кармана конфету и, сняв с нее обертку, закинул в рот.

— Ты меня сразила, — произнес наконец молодой человек, широко улыбаясь. — Мне бы никогда не пришло в голову, что ты можешь быть чем-то вроде скваттера.

— Скваттеры — ведь это те, которые самовольно захватывают чужую землю или поселяются в чужом доме? Я ничего не захватывала! — гневно возразила она. — Это...

— Знаю, знаю: экономия времени. — Увидев, что Кэтрин по-прежнему смотрит на него с подозрением, он попытался снова: — Ты просто относишься ответственно к своим экспериментам?

— Ну да.

Дональд кивнул, улыбка снова заиграла в его глазах.

«Скваттер». Она могла рассуждать, как ей нравится, но все равно, скваттер и есть скваттер, и дело не в том, что он таких не одобряет. На самом деле он считал потрясающим подобное проявление инициативы от личности, которая настолько сильно привязана к своим пробиркам.

— А почему в полуподвале?

Девушка пристально посмотрела на него, прежде чем ответить.

— Там нет ни одного окна, которое надо было бы заколачивать. — Они оба взглянули на листы фанеры, закрывающие всю западную стену комнаты. — И я подумала, что там меня меньше будут беспокоить.

— Беспокоить? — Его брови подпрыгнули почти до самой линии волос. — Чем же ты там, внизу, еще занимаешься, кроме как спишь?

— Ну... — Кэтрин провела большим пальцем по верхнему краю монитора, устремив взгляд на экран.

— Ну давай, Кэти, ты можешь смело довериться мне.

— А ты не расскажешь доктору Брайт?

Он размашисто начертал на груди крест.

— Чтоб мне провалиться на этом месте.

— Я устроила себе там небольшую лабораторию.

Закатив глаза, молодой человек вынул из кармана еще одну конфету.

— Почему-то меня это совсем не удивляет! Ты нашла себе тайное убежище, получила превосходнейшую возможность предаваться всяческому разврату, и чем же ты там занимаешься? Работаешь, разумеется. — Он соскочил со стола и прошел по комнате к рабочему столу с микроскопами, химическими реактивами и маленькой центрифугой. — Ты не занимаешься ничем кроме работы, Кэти. Это ненормально. Я просто не могу припомнить, чтобы хоть раз пришел в лабораторию, а тебя здесь не оказалось.

— Как ты сказал, я с ответственностью отношусь к своей работе.

— Как я сказал, у тебя на все одна песня.

Кэтрин выставила вперед подбородок.

— Уже поздно. А что ты здесь делаешь?

Вместо того чтобы ответить, он начал слоняться по помещению, потрогал зачем-то тумблер включения лазера, посмотрел на показания какого-то прибора и, наконец, забарабанил пальцами по крышке одного из герметичных боксов.

— Эй! Убери руки! — Внезапно он указал большим пальцем в тень в углу, где около двери в крохотную кладовую стоял один из боксов. — Что он там делает? Доктор Брайт сказала...

— Что извлекать их из боксов следует только в случае крайней необходимости. Никогда не оставлять их одних, надежно перед этим не зафиксировав. Сейчас он не один, я ведь нахожусь рядом. Я считаю, что ему крайне необходимо как можно больше находиться вне бокса. Ему необходима стимуляция. Он мыслит, Дональд.

— Да уж... — Но при всей показной храбрости в голосе молодой человек не мог выдержать пристального взгляда номера девять. — Так почему бы тебе не позволить им обоим выйти, и они бы могли поиграть в карты или еще как-нибудь развлечься. Послушай, Кэти. — Он обошел вокруг блока мониторов и уселся верхом на стул возле компьютерной стойки, скрестив руки поверх его спинки. — Не могли бы мы поговорить?

Девушка повернулась к нему, и на лице ее отразилась растерянность.

— Мы и так разговариваем.

— Нет, я имею в виду разговор по душам.— Опустив взгляд, Дональд принялся рассматривать заусеницу на большом пальце левой руки. — Поговорим о том, чем мы здесь на самом деле занимаемся. Мне нужно сказать тебе, Кэти, что я, некоторым образом, испытываю беспокойство. Дело зашло слишком далеко. Я хочу сказать, что мы определенно делаем нечто большее, чем исследуем проблемы регенерации и сохранения функций нервной системы.

— Ты говоришь о том, что произошло прошлой ночью?

— Ну естественно...

— Такого больше не случится. Я буду проявлять исключительную осторожность и никогда не оставлю их одних. Нам просто повезло, что они не причинили себе серьезного вреда, когда оказались без наблюдения.

Дональд впился в свою коллегу глазами.

— Помилуй Бог, Кэти, номер девять прошлой ночью задушил, как куренка, какого-то парня, а ты беспокоишься только о том, какое воздействие оказала эта небольшая прогулка на твоих любимцев?

— Крайне сожалею, что так случилось, — отозвалась девушка; голос ее звучал совершенно серьезно. — Но ничьи сожаления не вернут мальчика к жизни. К тому же номер девять прошлой ночью совершил феноменальный прорыв, и гораздо разумнее думать именно об этом.

— А что, если он просто отреагировал на ситуацию?

Кэтрин рассмеялась.

— В таком случае это была незапрограммированная реакция, и он должен был обучиться ей самостоятельно.

— Вот как? И от кого же, хотел бы я знать? — Дональд крутанулся на стуле и уставился на существо номер девять, неподвижно, с бесстрастным выражением лица, сидевшее у стены. — У него в башке крутятся мои энцефалограммы, а я никогда никого даже не примеривался задушить.

— Очень интересный момент. — Девушка на миг задумалась, сдвинув брови. — Не исключено, что нам следует пригласить для консультации психолога.

— Разумеется. Потрясающая идея. — Молодой человек снова посмотрел на нее, всплеснув руками. Со своего места номер девять внимательно следил за его движениями.

— А еще лучше поместить его в терапию. Ты можешь себе представить, в какой восторг придут наши эскулапы? Вернись на землю, Кэти. Этот парень мертв, и не думаю, что когда-нибудь он превратится в нечто иное. Пришло время спросить самих себя, что же мы все-таки сотворили?

— Жизнь?

— Я бы столь определенно высказаться не мог. Так что же все-таки, — его жестикуляция усиливалась по мере того, как голос становился все громче, — это в действительности значит? Кроме того, что создание наших рук встало и способно передвигаться, все остальное — не более чем наукообразная болтовня обо всей этой чепухе по поводу взаимодействия с сетью. Давай отвлечемся хоть на миг и подумаем, что это на самом деле — старая жизнь или новая. Означает ли это, что перед нами личность? Такая же, как ты или я, за исключением того, — он взмахнул рукой в сторону номера девять, не оборачиваясь, — что он гниет, стоя на ногах.

«На ногах».

Это прозвучало почти как команда. Номер девять медленно встал на ноги.

Ему нравилось слушать, как она разговаривает. Нравилось слушать ее голос. Но ему не нравился голос другого. Этот другой говорил слишком громко.

Осторожно переставляя ноги, опираясь о герметичный бокс, номер девять бесшумно двинулся вперед.

— Итак, ты утверждаешь, что перед нами живой человек в мертвом теле?

— Именно так! И что нам имеет смысл предпринять по этому поводу?

Кэтрин холодно взглянула на своего коллегу.

— Жизнедеятельность тела поддерживается бактериями.

— Это верно, но на весьма ограниченный срок. Эти существа вроде бы живы и в то же время разлагаются, и это обстоятельство нисколько тебя не беспокоит! Я имею в виду, отодвинув в сторону этические соображения по поводу осквернения могил, ведь это черт знает что — сотворить такое с усопшим!

— Разумеется, меня это беспокоит. — Она откинула со лба челку, отметив попутно, как прекрасно номер девять контролирует свои движения. Такие остаточные явления, как раскачивание при ходьбе, возможно, следует объяснить неудачным решением проблем механики коленных и бедренных суставов. — А вот о чем я действительно беспокоюсь: нам необходимы свежие тела. Я возлагаю большие надежды на номер десять.

— Свежие тела! — Эти слова Дональд почти что выкрикнул. — Ты что, на самом деле окончательно спятила?

— Я пришла к убеждению, что чем скорее после смерти применить бактерии, тем лучше они действуют. — Ее пальцы продолжали виртуозный танец на клавиатуре. Через секунду девушка предложила коллеге взглянуть на распечатку. — Я построила график влияния фактора времени на продолжительность жизнедеятельности бактерий и объем восстановительных работ, которые они в состоянии произвести. Думаю, ты найдешь мои выводы совершенно бесспорными. Чем свежее тело, тем больше оно прослужит и тем больше надежды на полный успех.

Дональд перевел взгляд с распечатки на Кэтрин, и глаза его расширились от внезапного озарения. Молодой человек не понимал, как он мог не видеть этого раньше. По-видимому, свое влияние оказали деньги и жажда признания, о которых постоянно твердила доктор Брайт. А быть может, вся эта богоподобная концепция воскрешения мертвых помрачила трезвость его суждения. Или же ему просто не хотелось этого видеть.

Когда он посмотрел в глаза номеру девять, он увидел личность, и это было ужасно. Глядя же на Кэтрин, он попросту не смог сказать, что видел перед собой, и это ужаснуло Дональда еще больше. Сердце бешено колотилось, он вскочил и попятился от нее.

— Ты действительно свихнулась! — отчаянно взвыл он.

И в этот момент наткнулся спиной на торс номера девять. Молодой человек повернулся и закричал.

Звук приносит боль.

Но он уже знал, как заставить его прекратиться.

Дональд вцепился в руку, схватившую его за шею, ногти вонзились в мертвую плоть.

Кэтрин нахмурилась. Было весьма похоже на то, что номер девять таким образом отреагировал на крик Дональда. Наверное, звук травмировал его, и именно поэтому он его прекратил. Не исключено, что мальчик прошлой ночью также кричал. Номер девять сумел использовать этот опыт в иной ситуации, и это обстоятельство вселяло новые надежды.

Сдавленные всхлипы все же были лучше, чем крики. Молчание было бы лучше всего. Он еще крепче сжал руки.

«Отпусти! Отпусти!» — Эту команду он сам вводил в его память. Номер девять был обязан ей подчиниться. Слово грохотало внутри черепа Дональда, но ему не удавалось произнести его вслух. Перед глазами вспыхнул красный цвет. Затем все стало багровым. Потом — черным.

Номер девять посмотрел вниз, на то, что держал в руках, затем поднял взгляд на нее. Медленно выпрямил руку, показывая ей тело.

Она тоже взглянула вниз. Затем — вверх. Потом кивнула, и он понял, что все сделал правильно.

— Положи его на стол. — Как только номер девять повернулся, выполняя команду, Кэтрин сохранила изменения в программе, над которой работала, и загрузила в систему запись энцефалограммы Дональда. Ей нужно было свежее тело, чтобы проверить свою гипотезу, и теперь у нее такое тело появилось. Превосходное тело. И даже имелись специально подготовленные бактерии.

Однако эти бактерии находились внизу, в ее полуподвальной, не известной никому лаборатории, поскольку доктор Брайт запретила ей тратить драгоценное время на эксперименты, результатами которых было невозможно воспользоваться.

Она могла бы немедленно задействовать сеть и потом пойти за бактериями, или спуститься вниз за бактериями и оставить Дональда там, где он оказался, или...

Как всегда, двигаясь быстро — что бы она ни делала, время было квинтэссенцией всего, — девушка открыла герметичный бокс, в котором раньше находился номер восемь. Если поместить его сюда, по крайней мере, он будет оставаться холодным, пока она сбегает вниз. Приняв решение, Кэтрин слегка дотронулась до руки номера девять.

— Положи его туда.

Номер девять знал, что должен делать.

Голова должна быть здесь.

Ноги должны быть здесь.

Руки вытянуты по бокам.

— Хорошо, — одобрительно улыбнулась Кэтрин, закрывая крышку и включая рефрижераторную установку. Она даже не стала защелкивать бокс на задвижку, поскольку уйти собиралась ненадолго. Осторожно отодвинув в сторону номер девять, она повернула ею к стене, освобождая себе дорогу. — Стой здесь. Не ходи за мной.

«Стой здесь. Не ходи за мной».

Ему хотелось всегда быть рядом с ней, но он поступил так, как она велела.

Генри пристально смотрел на пожарный выход. Очевидно, он не сможет проникнуть в здание тем же путем, как это создание вышло из него. Хотя он смог бы пройти сквозь дверь, ему не удалось бы заставить замолчать сигнализацию, и он не мог вывести ее из строя. Где-то, тем не менее, должен был находиться другой вход в здание.

Окна первого этажа оказались забиты листами фанеры, размещенной между металлическими решетками и стеклом; быстрый осмотр всех входов показал, что они были так же надежно усилены и ему сквозь них не проникнуть; вдобавок он заметил, что они подключены к охранной сигнализации. Слегка разочарованный, вампир снова подошел к пожарному выходу, провел пальцами по нижней части решетки и потянул ее на себя.

Прутья вырвались из бетона, боковые стойки стали изгибаться, заскрежетал металл.

Не слишком удачная мысль. Фицрой замер, прислушиваясь. Он услышал шорох подошв по бетону и ощутил две приближавшиеся жизни. Отпрянув в сторону, вампир растворился в ночи, наблюдая за происходящим.

— ...Так он сказал, Чикаго? Должно быть, рехнулся. Ставлю двадцать баксов, что они не смогут выйти даже в четвертьфинал.

— Как ты вообще можешь думать о хоккее в такое время?

— В какое еще такое?

— Да в сезон бейсбола, приятель. Открытие было шестого. Ты не можешь думать о хоккее, говорить о хоккее, играть в хоккей, после того как стартовал бейсбол.

— Но ведь хоккейный сезон еще не закончился.

— Может, и нет, но его следовало бы закончить. Черт подери, это избавило бы нас от необходимости отдать старый добрый кубок Стэнли в июне.

Они были в форме университетской охраны; двое мужчин, которым перевалило за сорок; оба с электрическими фонариками, с полицейскими дубинками на ремнях. Один из них, более субтильный, наклонился вперед, всматриваясь в темноту. Другой уравновешивал солидный живот широкими плечами и громадными руками. Они прошли в нескольких дюймах от тени, где притаился Генри, не заметив, разумеется, что за ними наблюдают.

— Вот эта дверь?

— Да, она самая. — Сталь звонко отозвалась под ударом мясистой ладони. — Какой-то осел из этих гениальных ублюдков попытался сократить себе путь из нового корпуса биологического факультета.

— Сократить путь? В такой тьме?

— Какая тьма? На всякий случай здесь оставляют на ночь включенным один из фонарей.

— На какой, интересно, случай? Может быть, если бы они отключали фонари и экономили таким образом деньги, то смогли бы снести это крысиное гнездо и построить многоярусную автостоянку.

— Многоярусную автостоянку? Разумеется, приятель, такая автостоянка была бы здесь совершенно необходима.

«От Парфенона до многоярусного гаража: сколь долго еще будет продолжаться уничтожение цивилизации?» — задумался Генри, когда патруль прошел дальше. Засунув руки в карманы, он повернулся к новому зданию биологического факультета, ярко освещенному на фоне темного, заколоченного фанерными щитами старинного строения, которое оно заменило. "Так, значит, здания соединяются. Существо находилось в старом здании, а кабинет доктора Брайт — в новом. Точно такого рода информацию Вики с Селуччи собирали весь день.

Посмотрим, сможет ли ночь ответить на несколько подобных вопросов".

Охранник у главного входа отметил лишь легкое дуновение ветерка, прошелестевшего листом его газеты, но не смог уловить взглядом движение, которое его вызвало. Оказавшись внутри, Фицрой бесшумно устремился к помещениям в северном крыле здания.

В цокольном этаже он довольно скоро смог уловить запах, который был ему известен. Или, точнее, извращение запаха, с которым он уже сталкивался. Генри провел последние три дня в темноте стенного шкафа квартиры Марджори Нельсон, в окружении ее одежды и разнообразных предметов, сопутствовавших ей в жизни. Похищенный запах мирного покоя, перешедший к извращенному и гротескному созданию, остался на кафельных плитках пола, прилип к краске, так же, как и к оконному стеклу в квартире.

Запах вывел его к переходу, провел через него, заставил подняться по лестничному маршу, спуститься в вестибюль, подняться на другой лестничный пролет, пройти сквозь пустынный лекционный зал с глубокими шрамами в полу, где раньше были прикреплены ряды сидений. Наконец он вывел вампира в коридор, запах смерти в котором был столь силен и омерзителен, что уже не позволял ему различать его отдельных носителей.

На полпути по коридору он заметил узкую, как лезвие бритвы, полоску света, пробивавшуюся из-под двери.

Он услышал слабое гудение электронного оборудования, жужжание двигателей и звуки бьющихся сердец. Но он не смог ощутить жизнь.

Когда он попытался шагнуть вперед, ноги отказались ему повиноваться.

Генри Фицрой, герцог Ричмондский и Сомерсетский, внебрачный сын Генриха VIII, был взращен в вере физического воскрешения тела. Когда наступит Судный День и Господь призовет всех верных Ему, они предстанут пред Ним не только духовно, но и во плоти. На протяжении первых семнадцати лет своей жизни он ходил в церковь почти каждый день, и эта вера оставалась основой его религиозного воспитания. Даже когда его царственный отец отмежевался от Рима, воскрешение тела осталось одним из догматов принятой в стране религии.

Четыре с половиной столетия изменили взгляды вампира на религию, но он так и не смог полностью избавиться от того, что впитал вместе с молоком матери. Он был воспитан в шестнадцатом столетии католиком, и, некоторым образом, до сих пор оставался католиком шестнадцатого столетия.

Он не мог войти в эту комнату.

«Если ты не сделаешь этого, кто же тогда?» Деревянная облицовка легко раскрошилась под его пальцами. «Майкл Селуччи? Ты уступишь ему это право? Предоставишь ему возможность действовать, а сам останешься в стороне, съежившись от суеверного ужаса? Или же позволишь разбираться со всем этим Вики?»

Ему удалось сделать шаг, совсем небольшой, в сторону двери. Если бы его природа наградила Генри способностью потеть, рука вампира оставила бы на стене влажный след.

Легенда считала подобных ему созданий бессмертными, тогда как на самом деле они были не-умершими. В этом же помещении мертвые «восстали и пошли». Обокраденные, лишенные возможности вечной жизни. Отстраненные от милостей Господа...

«Я не позволю прошлому править мною, иначе мне придется пожертвовать Вики».

Дверь оказалась не заперта.

Помещение, разделенное на две части, оказалось громадным, оно протянулось на половину длины холла. Фицрою пришлось поднять руку, чтобы защитить чувствительные глаза от белого сияния люминесцентных светильников. Но он успел обратить внимание на то, как тщательно были заделаны окна, кто-то приложил немалые усилия, чтобы сюда не проник ни один лучик света. Подобное тщание было знакомо вампиру, однако здесь можно было предположить и иную его причину: чтобы свет не проникал наружу и никто не смог предположить, что комната обитаема. Оборудование, заполнявшее большую часть помещения, было совершенно ему незнакомо. Отставив в сторону литературные прецеденты, можно было с уверенностью сказать, что для извращения природы требовалось нечто большее, чем скальпель и громоотвод.

«Может быть, я понял бы гораздо больше, если бы писал научную фантастику, а не любовные романы», — размышлял Генри, бесшумно продвигаясь вперед в сопровождении демонов своего детства.

Тошнотворный запах был силен настолько, что покрыл внутренние полости его носа и рта и сами легкие подобно накипи, проникшей сквозь кожные поры. Фицрой мог только надеяться, что в конце концов сможет избавиться от него и не будет вынужден вечно нести этот запах сквозь вечность, словно невидимую метку Каина.

Его острое зрение приметило батарею кислородных баллонов, расположенных под забитыми фанерными щитами окнами, полки с химикалиями, два компьютера. На противоположной стене помещения была еще одна дверь...

Наконец, уже не в состоянии более медлить, он повернулся к источнику медленных, ритмичных сердцебиений, наличие которых сознавал с того самого момента, как вошел в эту комнату.

У стены стояли несколько металлических ящиков с полукруглыми стенками, длиной в восемь и шириной в четыре фута. Слишком длинные, чтобы их можно было принять за гробы, они напомнили Генри о саркофаге, в котором в течение трех тысячелетий был заживо заключен древнеегипетский бессмертный маг. За одним из них стояло странное создание. Шум, имевший электрическое происхождение, исходил именно от этих ящиков. Механический же — от этого невероятно жуткого существа.

Двигаясь весьма осторожно, стараясь не попадать в поле его зрения, вампир проскользнул вдоль стены. Поравнявшись с созданием, он остановился и заставил себя к нему присмотреться.

Существо обладало жидкими темными волосами, зачесанными назад с продолговатого лица, на зеленовато-серой коже которого выделялись крупные поры, а стянутый черной ниткой шов удерживал лоскут кожи на лбу. Крючковатый нос нависал над тонкими бесцветными губами, не прикрывающими неровные зубы. Несмотря на посмертное иссушение тканей, мускулы выглядели упругими, однако кости явственно проступали сквозь темно-синий с начесом тренировочный костюм. Это был мужчина. Мужчина, который был не очень старым, когда умер.

Узкая грудь вздымалась и опускалась, но других признаков жизни создание не проявляло.

«Великий Боже!» Генри сделал еще шаг вперед. А потом — другой.

Глаза существа были открыты.

Номер девять ждал. Она должна скоро возвратиться.

Он увидел, как нечто незнакомое вошло в комнату, и наблюдал, как это незнакомое подошло ближе.

Незнакомое взглянуло на него.

Он ответил ему взглядом.

Издав рычание, Фицрой отвел взгляд и отступил назад.

Создание это было живым.

Тело, несомненно, было мертво.

Но жуткое создание — живое.

«Кто бы ни сотворил подобное, он должен быть проклят во веки веков и еще после этого!»

Дрожа от гнева и других эмоций, более сложно поддающихся определению, вампир невольно опустил руки на крышку ящика, оказавшегося прямо перед ним. Марджори Нельсон, мать Вики, должна была находиться в одном из них. Теперь он уже не понимал, что станет делать, когда обнаружит ее.

«Мы сдадим их детективу Фергюсону». Как легко было прийти к такому решению, не понимая ужасной сути всего этого дела.

А как поступит детектив Фергюсон?

Генри откинул крышку ящика.

Из-под его крышки поднялся запах недавней смерти, без какой-либо примеси разложения, и Генри увидел, что тело в нем не имело ничего общего с Марджори Нельсон. Юная особь мужского пола, с внешностью азиатского типа, багровыми отпечатками пальцев вокруг шеи, с вытаращенными глазами и высунутым языком, распростерлась в обитом пластиком углублении. Парень умер настолько недавно, что пурпурный оттенок от прилива крови, вызванного удушением, еще не сошел с его лица.

Местонахождение тела Марджори Нельсон неожиданно отодвинулось на второй план. Она была мертва, и максимум того, что он мог сделать, это отыскать ее тело. Этого мальчика, однако, он еще мог бы спасти.

Действуя весьма решительно, вампир, подхватив под колени и плечи, обеими руками приподнял холодеющее тело. Вес не имел для него значения, но сама ноша оказалась неудобной, и он вынужден был пробираться боком, пока не миновал ряд боксов и смог наконец повернуться.

— Что, хотелось бы мне знать, вы здесь делаете?

По-прежнему вынужденный бороться с тошнотой, которую вызывал омерзительный смрад, забивавший его нос и легкие, Фицрой не ощутил приближающийся запах, как не слышали и его уши, настроившиеся только на сердце, которое не могло производить ни малейшего шума, а потому не заметил появления нового участника — вернее, участницы — этой сцены. Застигнутый врасплох, он поднял голову, чтобы встретиться с женщиной взглядом и приказать ей убираться прочь, но обнаружил, что за тонкой поверхностью нормы нет ничего такого, к чему он смог бы прикоснуться. Ее мысли закручивались в бесконечные спирали: начинаясь ниоткуда, они уходили в никуда.

Бледные глаза сузились. Бледные щеки пошли красными пятнами.

— Останови его, — произнесла она повелительным тоном.

Руки устремившегося вперед ожившего мертвеца, словно тиски, сжали плечи Генри и рванули его назад. Он явственно ощутил дыхание смерти. «Мерзкая нежить!» Все его чувства стенали от ужаса. Тело мальчика выпало из рук Фицроя, а он сам ощутил, как его подняли в воздух и швырнули вниз на какую-то поверхность, которая прогнулась под силой удара. Вампир обернулся и успел увидеть, как падает крышка.

— НЕТ!

— Он еще не вернулся.

Селуччи резко поднял голову, и мышцы его внезапно напряглись.

— Что?..

— Он еще не вернулся, — повторила Вики; стоя посредине гостиной, она крепко обхватила себя руками за плечи. — А скоро начнет светать.

— Фицрой не вернулся? — Скрыв кулаком зевок, едва не вывихнувший ему челюсть, Майк взглянул на часы. — Двенадцать минут седьмого. Когда восходит солнце?

— В шесть семнадцать, — ответила она. — У него осталось пять минут. — Лицо женщины сохраняло бесстрастное выражение, голос звучал монотонно, она просто сообщала факты, и только, так, словно смертельно боялась поддаться истерической панике, снедавшей ее изнутри и грозившей вырваться наружу.

Селуччи мгновенно понял ее состояние. Не было еще такого копа на свете, который хотя бы раз в жизни не воспользовался профессиональным аутотренингом, чтобы скрыть испытываемый им страх. Те же, кто беспокоился еще и о своем имидже, достаточно часто прибегали к такому приему — и постепенно начинали к нему адаптироваться. Вопреки протесту онемевших суставов, он заставил себя подняться из кресла, в котором нечаянно задремал, и пробормотал:

— Какого черта, откуда тебе известно, когда взойдет солнце?

И сразу эта ужасающая возможность потрясла его. Неужели Фицрой пытался... пытался... его всегда потрясала мысль о концепции высасывания крови, способе насыщения вампира. Неужели она была с ним слишком долго, настолько, что сама стала подобной ему? Майк быстро заглянул в зеркало над диваном и успокоился, убедившись, что пока видит в нем ее отражение. Потом вспомнил, что оно так же ясно отражало и Фицроя.

— Ты сама не превратилась случаем в... в одного из них? — процедил он.

Вики поправила очки.

— О чем, черт тебя побери, ты говоришь?

— Откуда ты знаешь, что восход солнца будет сегодня в шесть семнадцать? — Майку хотелось пересечь комнату и встряхнуть ее хорошенько, чтобы получить ответ, и он едва справился со своим желанием.

— Я прочла это в газете прошлым вечером. — Лоб Вики нахмурился, она никак не ожидала такого напора. — В чем дело, Селуччи?

«Прочла об этом в газете прошлым вечером».

— Извини, я... ну... — Прилив облегчения был настолько силен, что он почувствовал слабость и даже головокружение. Майк развел руками в знак извинения и вздохнул. — Я подумал, ты становишься такой, как он, — тихо произнес он. — И боюсь, что могу потерять тебя.

Закусив нижнюю губу, Вики окинула его долгим внимательным взглядом, хотя в тусклом свете едва могла различить черты лица Селуччи. Слишком обессилевшая, чтобы отрицать что-либо, она почувствовала, что ее друг беспокоится, ощутила опасения Майка, его любовь и знала, что он не ставит больше никаких условий, не требует никаких обязательств с ее стороны. К удивлению женщины, вместо того чтобы умалить ее чувство самодостаточности, это заявление добавило ей уверенности в себе и придало сил. Даже паника в отношении Генри слегка утихла. Она почувствовала, что из глаз у нее вот-вот брызнут слезы.

Борясь с перехватившим горло спазмом, она сказала:

— Это не происходит таким образом.

— Прекрасно. — Он услышал в интонации подруги если не согласие, то, по меньшей мере, признание, и успокоился, решив пока ограничиться этим.

В комнате с каждой минутой становилось светлее.

Вики повернулась к окнам, снова плотно обхватив плечи руками.

— Подними шторы.

Майк прекрасно понял, что она хотела сказать на самом деле. "Подними их ты, потому что я сама не могу. Потому что боюсь того, что могу увидеть".

День обещал быть прекрасным. Голоса птиц шумно приветствовали рассвет, и воздух был так прозрачен, как бывает только ранним весенним утром.

На его часах было 6:22.

— Сколько времени он сможет выдержать пребывание на солнце?

— Не знаю.

— Я проверю снаружи. На всякий случай, вдруг он почти что успел дойти.

Ни одного изуродованного, почерневшего тела, ползущего к дверям. Ни одного холмика пепла в форме человеческого тела в пределах видимости. Вернувшись, Селуччи застал Вики на том же самом месте, она так и продолжала сидеть, уставившись в окно.

— Он не умер.

— Вики, ты не можешь этого знать.

— Ну и что из того? — Зубы сжались так сильно, что в висках у нее застучало. — Он не умер.

— Конечно. — Майк пересек комнату, подошел к подруге и нежно повернул ее к себе лицом. — И я тоже не хочу в это верить. — Это была правда, он действительно не хотел. Селуччи приводили в немалое смятение чувства, которые возбуждал в нем Фицрой, но он определенно не хотел, чтобы тот исчез в небытие. — Стало быть, мы вместе не верим в это.

Вместе. Лицо женщины исказилось гримасой в попытке не дать волю слезам, и она кивнула. «Вместе» звучало намного лучше, чем в «одиночку».

Он чувствовал, что рассвет наступил. Даже сквозь ужас и бешенство и охватившую его панику он чувствовал приближение утра. Какое-то время он бился всем телом о крышку своего узилища, но вскоре, обессилев, прекратил эти бесплодные попытки и затих.

Знакомое прикосновение солнца, затрепетавшего на краю горизонта, на мгновение привело его в сознание. Ибо слишком долго он ощущал только эту всепроникающую вонь омерзения и страданий, которую сам навязал себе, пытаясь освободиться. Теперь он снова знал, кто он.

И вовремя: день погрузил его в ставшее привычным небытие.

Работая в одиночку, Кэтрин только к семи успела закончить подготовку тела Дональда, которое поместила в герметичный бокс номер девять. Она намеревалась использовать для этого бокс номер восемь, но в нем пришлось запереть непрошеного гостя, что и вынудило ее изменить план действий. Номер девять не будет на нее в обиде, если останется на какое-то время снаружи.

Девушка зевнула и потянулась, внезапно почувствовав себя совершенно выдохшейся. Ночь оказалась длинной и насыщенной происшествиями, и она отчаянно нуждалась хотя бы в двухчасовом сне. Непрерывные сотрясения бокса номера восемь чрезвычайно раздражали ее, поскольку занималась она только что тончайшими манипуляциями, требующими полной сосредоточенности. Кэтрин даже собиралась включить рефрижераторную установку, чтобы охладить его пыл.

Когда стук наконец прекратился, она уже заканчивала работу и была благодарна наступившей тишине.