Договор крови

Глава 5

— Доктор Брайт, только взгляните на это! Определенно, мы подбираемся к модели независимости ритмов головного мозга.

— Ты уверена, что это не эхо от сигналов, которые мы ввели в ее программу?

— Совершенно уверена. — Кэтрин постучала по распечатке ногтем. — Посмотрите на этот пик. И вот на этот.

Дональд склонился над плечом доктора и принялся рассматривать широкую бумажную ленту самописца.

— Электронная отсебятина, — объявил он. — И после тридцатичасовой записи процесса, который можно назвать «такова твоя жизнь», — я ничуть этому не удивлен.

— Возможно, ты прав... — Доктор Брайт провела рукой по каждому пику на диаграмме, и какая-то туманная улыбка изогнула краешки ее губ. — Но с другой стороны, может статься, мы действительно столкнулись с чем-то значительным. Кэтрин, мне кажется, следует открыть герметичный бокс.

Оба аспиранта от неожиданности резко повернулись и в изумлении воззрились на своего руководителя.

— Слишком рано, — возразила девушка. — Обычно мы даем бактериям как минимум семьдесят два часа...

— Однако полного успеха нам в этих случаях добиться не удавалось, — сказала доктор Брайт. — Мы утратили первые семь экземпляров, номер восемь начинает разлагаться, и, согласно утренним образцам, даже у номера девять не проявляются признаки клеточной регенерации в мускульных тканях. Полная катастрофа с номером пять доказала, что через семьдесят два часа удачное течение эксперимента невозможно, поэтому предлагаю взглянуть, что получится, если мы сократим процесс.

Кэтрин провела ладонью по обтекаемой поверхности бокса.

— Я не знаю... — произнесла она с сомнением.

— И кроме того, — продолжала доктор, — если эти пики действительно указывают на возникновение самостоятельной мозговой активности, в дальнейшем то, что мы считали существенным фактором, — лишение сенсорной чувствительности в условиях камеры, вероятно...

— Расплющивает их в лепешку.

Обе женщины обернулись.

— Довольно грубо, Дональд, но, по существу, правильно.

Кэтрин внимательно оглядела все узлы установки и мониторы, отражающие состояние процессов во времени, на которых высвечивались результаты обработки.

— Хорошо. За исключением постоянного альфа-ритма на входе, по сути дела, она ничего другого не выдает.

Доктор Брайт вздохнула и решила на некоторое время согласиться с этой точкой зрения.

— Так оно и есть. Кэтрин, не своди с мониторов глаз и, если произойдут какие-либо изменения, сразу же дай знать.

Задвижка щелкнула, затвор, издав похожий на вздох звук, открылся; возник легкий запах формальдегида, примешавшийся к обогащенному кислородом воздуху, и тяжелая крышка бесшумно поднялась вверх на противовесах. Обнаженное тело Марджори Нельсон лежало на стерильной подкладке, выстилавшей бокс изнутри, огромные пурпурные шрамы были наспех зашиты; волосы раздвинуты в тех местах, где скобки удерживали крышку черепной коробки. Легкие следы похоронной косметики создавали искусственный румянец на скулах, заметно выделявшийся на фоне посмертной маски.

У пульта с мониторами Кэтрин нахмурила брови.

— Что-то не так... Быть может, плохое соединение. Доктор Брайт, будьте любезны, проверьте контакты.

Натягивавшая пару хирургических перчаток Дженис Брайт наклонилась и тут же стремительно отпрянула назад.

Серо-голубые глаза распахнулись.

— Черт побери! — Дональд в ужасе отскочил, наткнулся на бокс номера девять и ухватился за него, чтобы не потерять равновесие.

Одна секунда. Две секунды. Три секунды. Целая вечность.

Как внезапно они открылись, так же неожиданно глаза и закрылись.

Кэтрин со своего места не могла видеть тело, так как его загораживала аппаратура, также не обратила она особого внимания на возглас Дональда; по мнению девушки, его крики слишком часто раздавались по совершенно пустячным поводам. Она вздохнула.

— Просто проверьте разъемы. Возможно, что-то с проводами.

— С проводами! — Стетоскоп, висевший на шее молодого человека, взметнулся вверх, описав немыслимую дугу. — У нас здесь не просто что-то пошевелилось, уважаемая коллега, у нас произошло узнавание.

— Что ты сказал? — Кэтрин, как пружина, вскочила на ноги, вглядываясь попеременно в Дональда и в доктора Брайт — Что произошло?

— Мы открыли крышку, оно открыло глаза, ну и... бам! — Молодой человек нанес удар по невидимой боксерской груше. — За этот миг она поняла, кто стоит возле нее. Говорю тебе, Кэти, она узнала доктора Брайт!

— Чепуха. — Прежде чем выпрямиться, Дженис Брайт спокойно осмотрела имплантированный разъем. — Это была бессознательная реакция на свет. Ничего более. — Она стянула перчатки и раздраженно швырнула их в корзину. — Выключите кислородную установку. У нас осталось всего три полных баллона, и я не могу с уверенностью сказать, когда еще мы сможем получить новые. Кроме того проведите полное тестирование механизмов. Подготовьте обычный набор образцов.

— А как насчет альфа-ритма?

— Продолжайте регистрировать. — Выглядевшая слегка побледневшей в ярком освещении люминесцентных ламп, доктор Брайт остановилась на пороге. — Но при первом же признаке любого возбуждения немедленно отключите питание. У меня скопилась масса неотложных дел, так что я вынуждена вас покинуть.

Требовательный взгляд девушки вонзился в Дональда.

— По мне, то, что я видел, было не чем иным, как узнаванием, — повторил тот, вытирая вспотевшие ладони о брюки.

Кэтрин озадаченно закусила губу.

— Да, но электроника ничего не зафиксировала.

Ее коллега пожал плечами.

— Быть может, активность проявляется вне сети.

И тут же, словно желая подтвердить это предположение, номер девять начал стучать изнутри своего бокса.

Дональд, едва не подпрыгнув, выругался, но девушка огорчилась куда больше.

— Ох, как я могла забыть! Я же обещала ему, что он не останется там дольше, чем будет необходимо для соблюдения чистоты эксперимента.

Наблюдая, как она пробирается к боксу номер девять, Дональд выудил из кармана конфету и принялся методически сдирать с нее обертку. «Теперь появилось еще одно существо, которому не терпится выбраться из ящика», — мелькнуло в голове молодого человека.

Обычно доктор Брайт считала звук собственных шагов — стук кожаных подметок по кафельным плиткам пола — не более чем сопутствующим шумовым фоном, на который уже не обращаешь внимания. Сегодня, однако, эти звуки сопровождали ее, гнались за ней по пятам через пустынные вестибюли старого здания биологического факультета естественных наук, когда она проходила через переход в цокольном этаже и поднималась в свой офис. Даже удобно устроившись в глубине своего кресла, она, как ей казалось, все еще слышала разносящееся эхо шагов. Секундой позже Дженис Брайт осознала, что это был частый стук ее сердца.

«Возьми себя в руки, — твердо велела она себе, положив ладони на стол. — Вдохни поглубже и прекрати преувеличенно остро реагировать на сложившуюся ситуацию».

Состояние сердца Марджори Нельсон, а также то, о можно было без особой сложности заполучить ее тело, сделали пожилую женщину превосходным кандидатом для следующего этапа эксперимента. Заранее были сняты энцефалограммы, взяты образцы тканей, был создан особый вид бактерий для ее ДНК, — словом, все подготовлено для ее смерти. Или, точнее, для попытки возвращения ее из смерти в жизнь. Марджори, не имевшая никакого представления о том, чем занимается ее начальница, согласилась на тесты, которые, как ей было сказано, смогут помочь в лечении, и скончалась именно тогда, когда было нужно.

«Когда было нужно. — Дженис Брайт вздохнула. — Кончина произошла быстро и безболезненно, в то время как могло быть совсем по-другому». Уж не говоря о том, что ее при этом присутствие гарантировало полную уверенность в том, что вскрытие проводиться не будет и можно не беспокоиться о разрушении тканей, которое является следствием аутопсии.

Расправив плечи, доктор Брайт взглянула на скопившуюся корреспонденцию. Они пытались обратить смерть. Конечно, Кэтрин создала штамм бактерий, но без ее участия для практического применения открытия понадобились бы целые годы, если не десятилетия. Она сделала возможным дальнейшее продолжение экспериментов Кэтрин, и она получит вознаграждение.

Если узнавание, хотя бы на миг, действительно вспыхнуло в глазах Марджори, значит, они балансировали на грани успеха еще до того, как экспериментальные данные позволили предположить, что это возможно.

Если узнавание действительно имело место...

Тогда что?

«Марджори Нельсон мертва, и я искренно сожалею об этом. Она была ценным сотрудником, и мне ее будет недоставать. — Движением левой руки доктор Брайт вскрыла лежащий перед ней почтовый конверт. — Тело, которое теперь находится в герметичном боксе, является экспериментальным объектом под номером десять. И не более того».

— Я уже сообщила об этом полиции, мисс Нельсон, — лихорадочно перебирая бумаги на столе, сказала Кристи Олтмен. — Не знаю, обязана ли я говорить с вами.

— Разве полиция запретила вам говорить с кем бы то ни было?

— Нет, но...

— Вы должны согласиться, что, если кто-нибудь имеет право знать об этом, так это именно я. — Вики чувствовала, как сильно стиснула карандаш, и усилием воли заставила руку расслабиться.

— Да, но...

— Тело моей матери было похищено из вашего бюро.

— Я понимаю, но...

— Полагаю, что вы хотели бы сделать все возможное, чтобы помочь.

— Так и есть. Я действительно сделаю все, что смогу. — Кристи совершила ошибку, посмотрев Вики в лицо: она поняла, что не сможет отвести от нее взгляда. Серые, устремленные на нее глаза казались изваянными из замерзшего камня, и женщина почувствовала себя так же, как много лет назад, когда, поддавшись детскому дерзкому любопытству, прикоснулась языком к металлическому столбу ворот, — такой же глупой и попавшей в ловушку.

— Тогда расскажите мне все, что сможете вспомнить о Томе Чене. Как он выглядел. Во что был одет. Как вел себя. Что говорил.

— Все? — Это была безоговорочная капитуляция, и они обе знали об этом.

— Все.

— Не думаю, что ты носил что-либо подобное этому, когда был живым. — Кэтрин натянула на него тренировочные брюки с эмблемой Королевского университета. Сероватая кожа блестела после недавнего нанесения эстрогенного крема. — Я хочу сказать, учитывая все обстоятельства, ты был в неплохой форме, но при этом не выглядел спортсменом. Садись.

Номер девять послушно сел.

— Подними руки. Выше.

Когда он выполнил ее указание, между скобками разреза на грудине стали просачиваться капли агар-агара.

Девушка, не обращая на это внимание, надела на него через голову и руки трикотажную фуфайку.

— Вот так. Сейчас обуемся, и ты спокойно сможешь появиться в любой приличной компании.

— Кэти, мне неприятно сообщать об этом, но ты разговариваешь так, будто окончательно спятила. — Дональд оторвался от микроскопа и потер утомленные глаза. — Ты разговариваешь с анимированным трупом. Он не понимает тебя.

— А я думаю, что прекрасно понимает. — Она просунула одну костлявую ступню в кроссовку и плотно прижала застежку на липучке. — А если пока не понимает всего, то никогда и не научится, если мы не будем с ним разговаривать.

— Я знаю, знаю. Необходимая побудительная причина. Но мы не сможем вернуться к исходной мозговой деятельности, к чему-то, что мы не заложили в его программу. Это не подлежит сомнению. — Он поднял руку, чтобы предупредить протест девушки. — Мы получили некоторое свидетельство успешного взаимодействия с основными примитивными моторными функциями. Ты не нуждаешься в необходимости передавать каждому нервному окончанию мышцы отдельную инструкцию, и это, черт подери, поразительно. Но взгляни на это. — Он постучал пальцем по лбу. — Здесь, на верхнем этаже, нет никого. Жилец съехал.

Кэтрин фыркнула и одобрительно похлопала номер девять по плечу.

— Прекрасная форма обращения с пациентом. Теперь я понимаю, почему тебя вышвырнули из медицинского факультета.

— Никто меня не вышвыривал. — Молодой человек вставил под объектив микроскопа еще один срез. — Я совершил удачный маневр и оказался в аспирантуре по органической химии.

— Ты хочешь сказать, что пошел на это добровольно? А я вот слышала, что доктору Брайт пришлось спасать твою задницу.

— Барышня! — Изображая потрясение и ужас, Дональд широко распахнул глаза — Я и представления не имел, что вы знаете такие ужасные слова. — Он покачал головой и ухмыльнулся. — Ты слишком много времени проводишь среди одноклеточных оргазмов...

— Организмов!

— ...и тебе необходима настоящая жизнь.

Кэтрин подошла к боксу номера восемь и проверила электрические соединения.

— Кто-то должен оставаться здесь и заботиться о них.

Дональд вздохнул.

— Да уж, лучше ты, чем я.

Прикосновение.

Ее прикосновение.

По мере того, как импульсы продолжали поступать из сети, все большее количество слов возвращалось в память. Держать. Хотеть. Иметь. Правда, номер девять не знал, что делать с этими словами, но все же...

Ждать.

— Она заснула?

— Да. — Фицрой опустился на диван и скрестил руки на коленях; рыжевато-золотистые волоски под закатанными рукавами поблескивали в свете лампы.

— Вы вынуждены были... убедить ее?

— Собирался, но, в конечном счете, этого не потребовалось. Я только помог Вики успокоиться, а остальное можно отнести за счет полного изнеможения.

— Помог ей успокоиться? — фыркнул Селуччи. — Не является ли это неким эвфемизмом для обозначения чего-то такого, чего я не хотел бы знать?

Вампир его вопрос проигнорировал.

— Уже поздно, — заметил он. — Почему вы до сих пор на ногах?

Подняв ступни на кофейный столик и вытянув минные ноги, Майк проворчал:

— Не могу заснуть.

— А хотели бы?

Вопрос прозвучал довольно невинно. «Нет. Отнюдь не невинно. Ничто вообще не может быть невинным, если это исходит от Фицроя».

— Нет. — Селуччи постарался, чтобы ответ прозвучал столь же бесстрастно. — К тому же я подумал, что, если у вас возникла какая-нибудь идея насчет того, что нам следовало бы делать дальше, самое время это обсудить.

Генри повел плечами и окинул быстрым взглядом дверь в спальню, откуда до него доносилось биение сердца Вики, медленное и отчетливое; частый гневный стук, продолжавшийся весь день, наконец утих.

— Честно сказать, не имею на сей счет ни малейшего представления. — Он повернулся, чтобы посмотреть на собеседника. — Вы разве не должны вернуться на службу?

— Отпуск в связи с чрезвычайными обстоятельствами, — коротко ответил Селуччи, не открывая глаз. — А вы не собираетесь выйти, ну, не знаю, поохотиться в темноте, что ли, или заняться чем-то другим подобным?

— Вы, как я понимаю, не собираетесь заниматься сейчас расследованием?

— Расследованием чего? Вряд ли есть смысл организовывать засаду на месте преступления, и побьюсь об заклад, что этот мерзавец Чен, или как его там зовут, исчез, не оставив следов. Самый точный словесный портрет не поможет нам в идентификации преступника, которого мы не в силах обнаружить.

Фицрой нагнулся и собрал бумаги, разбросанные по кофейному столику. Вики потратила весь вечер на сбор данных, и когда она примерно около восьми проснется, то представит Майку свои результаты.

«Я поговорила со всеми, кто мог иметь с ним контакт, — сказала она, — за исключением одного из трех водителей автобуса, с которым встречусь завтра. Одежда и стрижка могут измениться, а вот даже от незначительных привычек отделаться гораздо труднее. Этот тип постоянно улыбается, даже оставаясь наедине с самим собой, когда смеяться вроде бы не над чем. Пьет исключительно кока-колу. Всегда носит в карманах какие-нибудь конфетки. Чаще всего садится на сиденье перед задней дверью у окна. Входит на остановке Джонсон-стрит на перекрестке Брок и Монреаль покупает билет и не пользуется талонами для пересадки с других маршрутов. Таким образом, живет он, вероятно, где-то в городе».

На Генри результаты ее расследования произвели впечатление — и в равной мере обеспокоили. Вики, казалось, сознательно не оставляла себе времени для скорби. В этом особого вреда не было, однако постоянная эмоциональная сдержанность, особенно в таких обстоятельствах, не могла не сказаться на ее здоровье. Вампир просмотрел исписанные подругой страницы и покачал головой.

— У нее здесь есть все, кроме фотографии.

С неохотой, но Селуччи вынужден был согласиться. Годы обучения и тренировки сумели взяли верх над эмоциями, и Вики теперь явно была должна заняться поисками конкретного человека, вместо того чтобы слепо цепляться за какое-то имя.

— Детектив Фергюсон сказал, что завтра попытается вызвать полицейского художника.

— Почему-то у меня возникло ощущение, что детектив Фергюсон не уверен в необходимости подобных действий.

— Дело не в его отношении. В ресурсах. Или, более конкретно, в их недостатке. Как Фергюсон утверждает, я его цитирую: «Да, это ужасно, но мы не справляемся с недостойными поступками, жертвами которых становятся живые люди».

Майк стиснул зубы, когда вспомнил, сколько раз был свидетелем различных «недостойных поступков», совершенных над живыми людьми. И эти поступки так и остались безнаказанными из-за нехватки кадров или из-за недостаточного бюджета отдела. Селуччи никоим образом не оправдывал желание Вики самостоятельно осуществить наказание вне официального правового процесса, но, помилуй Бог, он ее понимал. Он испытывал удовлетворение, зная, что Анвар Тауфик обратился в прах и на сей раз останется прахом навсегда, или что Марк Уильямс смертью заплатил за свою жестокость, или что безумные поступки Нормана Бердуэлла не будут больше угрожать всему городу, потому что совершенные ими преступления намного перевешивали законность на весах в руках Правосудия.

Из-под тяжелых век он внимательно вглядывался в Генри Фицроя. Сколько существ занимались тем же, что и вампир? Сотни? Тысячи? И можно ли представить, что, пока он и его коллеги гонялись, рискуя своей шкурой и сбивая в кровь ноги, за преступниками, Фицрой и ему подобные занимались по существу тем же, уничтожая этих мерзких тараканов, выродков человечества? Селуччи фыркнул. Если такие создания не являлись мифом — а сидящий перед ним Фицрой доказывал обратное, — они занимались чертовски неэффективной работой.

Вампиры. Оборотни-вервольфы. Демоны всякие. Мумии. Только ради Вики он мог бы смириться с существованием столь немыслимого с точки зрения здравого смысла взгляда на реальность. Может быть, ему следовало прислушаться к стенаниям своей семьи, жениться на славной итальянской девушке и остепениться наконец. Точно так же, как недавно Генри, он метнул взгляд через плечо в направлении спален. «Нет. У славной девушки, итальянки или любой другой, нет никаких шансов выиграть забег». Вики была товарищем и другом, и, как бы глупо это ни звучало, женщиной, которую он любит. Он должен был теперь встать на ее защиту, поскольку она отчаянно в нем нуждалась, независимо от того, кто или что играло на одной с ней стороне.

Он не хотел иметь что-либо общее с Генри Фицроем. Он не хотел уважать его. И он, уж будьте уверены, совершенно не хотел ему нравиться. Оказалось, у него не было выбора в отношении первого из приведенных аспектов, а несколько месяцев тому назад он вынужден был отказаться и от второго и весьма сильно подозревал, что, вопреки сложившимся обстоятельствам, утрачивает ныне и третий. «Господи Боже. Приятель какого-то кровососа». Чего стоила одна только демонстрация силы в гостиной Вики. Куда безопаснее было бы заигрывать с питбультерьером.

Вампир почувствовал тяжесть взгляда соперника и постарался вспомнить, когда в последний раз ему пришлось провести столько же времени со смертным, от которого он не насыщался. Или от которого не намеревался делать это впредь. Ситуация сложилась, мягко говоря, неординарная.

Потому что за всю свою долгую жизнь Генри Фицрой редко чувствовал себя столь неуверенным в собственных силах.

— Мы не сможем разобраться в этом, — произнес он вслух, — пока тело не будет найдено и погребено и пока скорбь Вики не иссякнет.

Селуччи не потрудился даже сделать вид, что не понимает, к чему относятся эти слова, хотя такое искушение испытывал.

— Вот и найдите тело, — предложил он и зевнул так широко, что едва не вывихнул челюсть.

Фицрой приподнял бровь.

— Сказать легко, — бесстрастно заметил он.

— Да? А как насчет того странного запаха, который вы обнаружили в прошлую ночь, как мне рассказала Вики?

— Я не ищейка, детектив. И кроме того, мне удалось проследить его только до автостоянки.

— На что походил этот запах?

— На смерть.

— Не удивительно. Ведь вы были в зале для траурных церемоний... — На этих словах Майк снова зевнул.

— Похоронные бюро прилагают массу усилий, чтобы в этих залах не пахло смертью. Это было нечто иное.

— О Господи, только не затевайте все снова! — простонал Селуччи, проводя пятерней по шевелюре. — Что на этот раз? Это милое чудовище из озера Лох-Несс? Болотная тварь? Годзилла?[2]

— Кто-кто, вы сказали?

— Ну, вы же сами постоянно обвиняете меня, что я насмотрелся дешевых фильмов ужасов. А сами, я гляжу, никогда не смотрели их по субботам днем. Понимаю, конечно, время показа для вас несколько неудачное. А детям нравится. Каждую субботу тысячи из них прилипают к экранам, чтобы насладиться, как вы совершенно верно подметили, дешевыми, скверно продублированными черно-белыми фильмами о громадном монстре, нападающем на Токио...

Звук захлопнувшейся дверцы машины на автостоянке прозвучал неестественно громко.

— Иисусе Христе. — Глаза Майка широко распахнулись. В этот момент, невзирая на утомление, он понял что уже не испытывает ни малейшего желания заснуть. Он сел и спустил ноги на пол. — Кино. Вы не думаете...

— Что Том Чен сыграл роль Игоря, слуги доктора Франкенштейна, в новой постановке этой пьесы? — Фицрой улыбнулся. — Думаю, как я уже имел возможность упоминать ранее, вы насмотрелись дурацких фильмов, детектив.

— Да неужели? А знаете, что я на этот счет думаю? Мне...

Бам. Бам. Бам.

Они взглянули на дверь, потом — друг на друга.

— Полиция, — произнес Селуччи, медленно поднимаясь.

— Нет. — Генри встал у него на пути. Он ощущал живое, слышал ток крови, запах волнения. — Это не полиция, хотя подозреваю, что им бы хотелось, чтобы мы так думали.

Бам. Бам. Бам.

— Какая-то опасность?

— Не знаю. — Вампир пересек комнату. Когда он остановился, Майк встал позади у его левого плеча. Уже много лет миновало с тех пор, как он нуждался в живом щите. Фицрой распахнул дверь.

Вспышка сработала прежде, чем он смог отреагировать. Смертный отпрянул бы, но Генри выбросил вперед руку и прикрыл ею объектив камеры, прежде чем успел сработать затвор. Он застонал, когда сверкающий свет хлестнул потоком боли по его чувствительным глазам, и сжал пальцы. Смятые пластмасса, стекло и металл больше уже не могли называться фотоаппаратом.

— Эй, эй!

Дама, сопровождавшая фотографа, проигнорировала как разбитую на куски камеру, так и сопровождающий это действо пронзительный крик протеста. Иногда они получали великолепный откровенный снимок именно в тот момент, когда отворялась дверь, но временами это не удавалось. Ее это мало трогало.

— Добрый вечер. Могу ли я видеть Викторию Нельсон? — Растопырив для устойчивости локти и выставив вперед блокнот как испытанное в боях оружие, она попыталась прорваться в квартиру. Большинство людей, как она давно уже убедилась, были слишком учтивы, чтобы остановить ее.

Изящный молодой человек не пошевелился; репортерша почувствовала, что ударилась о не очень высокую кирпичную стену. Ладно, стало быть, вводим в действие план В. А если и он не сработает, что ж, она пройдется по всему алфавиту.

— Мы так сожалели, когда узнали о том, что случилось с матерью мисс... — Скорый поезд ее мыслей сошел с рельсов где-то в бездонной глубине светло-карих глаз.

Фицрой решил, что не станет обращаться с этими журналюгами с чрезмерной изысканностью. Он был не в настроении, да они, собственно, того и не заслуживали.

— Убирайтесь! И впредь держитесь отсюда подальше.

Только после того, как они оказались в машине, за надежно закрытыми дверьми, фотограф, сокрушенно разложив у себя на коленях то, что осталось от камеры, обрел наконец способность говорить.

— Что мы будем теперь делать? — сокрушенно поинтересовался он.

— Мы будем делать... — Трясущимися пальцами женщина включила передачу, нажала на газ, и гравий с автостоянки веером разлетелся из-под колес — Будем делать в точности то, что он сказал.

Им обоим угрожали сотни раз, да что там, может быть и тысячи. Однажды на них напал бывший защитник из НХЛ, размахивавший с безудержной яростью хоккейной клюшкой. Однако им всегда удавалось получать материал. Или, по крайней мере, одну из версий. На этот раз что-то в сердце, в глубине души, в крови и в костях прожженной репортерши определило истинную опасность и отбросило возможность сознательного осмысления этого факта.

В квартире Марджори Нельсон Селуччи с завистью смотрел на рыжевато-золотистый затылок Генри. Если он что-то ненавидел воистину, так это прессу. Высказывания, которые позволяли себе ее представители, немало отравляли ему жизнь.

— Хотел бы я иметь возможность делать то же самое, — проворчал он.

Вампир благоразумно удержался от высказывания вслух очевидной истины и, прежде чем обернуться, удостоверился, что маска, обычно скрывающая его истинное лицо, водружена на место.

Майк потер кончик носа и вздохнул.

— Возможно, за этими явятся другие.

— Я разберусь и с ними.

— А если это произойдет в дневное время?

— Тогда с ними разберетесь вы. — На губах Фицроя заиграла недобрая улыбка. — Вы сейчас не находитесь при исполнении служебных обязанностей, детектив. И можете быть столь же грубым, как... — Насколько грубым может быть Селуччи, осталось невыясненным, поскольку вампир внезапно исчез, а он сам мигом позже уже мчался вслед за ним в спальню.

Как она могла забыть?

Она с неистовством принялась отдирать от пола в кухне кафельные плитки. Когда они поддавались, она отшвыривала их куски, не обращая внимания на сорванный ноготь, на кровь, текущую с рук, капли которой уже начали вырисовывать на полу причудливый узор. Вот здесь, вот здесь. Почти здесь...

Расчищенная поверхность с неровными краями уже составляла футов шесть в длину, в ширину — вдвое меньше. Наконец обнажился «черный пол». Плесень покрывала серовато-коричневые доски, а между ними узкими завитками угнездились отвратительные мертвенно-бледные грибы. Не в силах привести в норму дыхание, она в отчаянии заколотила по ним кулаками.

Дерево треснуло, расщепилось, и у нее достало сил, чтобы ухватиться за первую доску. Она навалилась на нее всей тяжестью тела, и доска оторвалась с влажным хлюпающим звуком, обнажая часть белокурых с сединой прядей волос и, возможно, кусочек плеча.

Как могла она забыть, где оставила свою мать?

— Вики! Вики, проснись, это только сон.

Она не смогла удержать первый вопль, но успела справиться со вторым, подавив его в горле. Ее сознательный ум воспринимал утешения, которые кто-то шептал ей на ухо. Подсознание же ожидало, пока оторвется следующая доска. Руки действовали по собственному разумению, пальцы глубоко впивались в плечо, а чья-то рука изогнулась вокруг нее, ограждая от опасности.

— Все в порядке, Вики. Все в порядке. Я здесь. Это был всего лишь сон. Я с тобой. Я смогу... — Смысл слов, как хорошо знал вампир, имел не столь существенное значение, как интонация, и, уговаривая ее, он обвивал звуковыми модуляциями речи яростный стук сердца женщины и убеждал его успокоиться.

— Генри?

— Я здесь.

Она боролась с кошмаром, стараясь восстановить сбившееся дыхание, и наконец выиграла это сражение. Длительный вдох. Еще более длительный выдох. Теперь повторить то же самое еще раз...

Фицрой почти что услышал, как защитный барьер с явственным стуком опустился и встал на место, когда Вики вырвалась из его рук, вызывающе вздернув подбородок.

— Со мной все в порядке. — «Это был всего лишь сон. Я вела себя как ребенок». — Действительно, я в полном порядке. — Темнота сместила восприятие окружающих ее вещей. «Куда, к черту, подевался прикроватный столик?» — Включи свет, — скомандовала она, изо всех сил стараясь преодолеть новую волну паники, вот-вот готовую ее охватить. — Мне надо отыскать очки.

Прохладное прикосновение к руке, и ее пальцы с благодарностью почувствовали тяжелую пластмассовую оправу. Второе прикосновение помогло ей водворить их на место именно в тот момент, когда комната залилась ярким светом. Зажмурив на мгновение глаза, чтобы от него уберечься, Вики повернулась к выключателю и встретила обеспокоенный взгляд Селуччи.

— О Господи. Вы оба?..

— Боюсь, что так. — Генри присел на край кровати и спросил, не ожидая положительного ответа:

— Хочешь рассказать о том, что тебе приснилось?

Губы женщины скривились.

— Нет.

Говорить об этом означало думать об этом. Думать о том, что бы она обнаружила, если бы ей удалось отодрать еще одну доску...

— Селуччи? Фергюсон. На медицинском факультете есть три Чена. Одного из них даже зовут Том, Томас Альберт Чен. И, можешь себе представить, у парня — железное алиби не только на ту ночь, но на полных две с половиной недели. Бедолага провел их в гипсе на виду у всех. В клинике. Не повезло, верно?

Майк, зажав телефонную трубку между плечом и ухом, проглотил кусок яичницы и запил его глотком крепкого кофе. Он не считал детектива человеком, способным на сарказм. Похоже, ошибался.

— Да уж, по-другому не скажешь. Ты раздобыл эту новость не у самих ли Хатчинсонов, на всякий случай спрашиваю?

— Брось это, Селуччи, и прекрати тратить попусту мое драгоценное время. Мы оба, и ты и я, понимаем, что надо разыскивать вовсе не Тома Чена. — Фергюсон вздохнул, услышав на другом конце провода неразборчивое ворчание, красноречиво предлагающее: «А не пошел бы ты...» — Я искренне соболезную мисс экс-детективу по поводу столь неприятных событий, последовавших за кончиной ее матушки, но я знаю, черт побери, что делаю. Немедленно свяжусь с тобой, если добуду какую-либо настоящую информацию.

Майку удалось повесить трубку и запихнуть в рот следующий кусок яичницы до того, как, не устояв против свирепого взгляда Вики, он слово в слово повторил ей слова Фергюсона. Она могла уснуть, покоренная сверхъестественной защитой Фицроя, но он провел тревожную ночь, растянувшись в соседней комнате, настороженно прислушиваясь к любому звуку, который смог проникнуть сквозь стену, и поражаясь, почему он так легко оставил поле боя. «У тебя впереди целый день, — напомнил себе Селуччи, потянувшись за куском тоста. — Все равно, чтоб этому проклятому кровососу пусто было». Вернуть пошатнувшееся чувство собственного достоинства ему была в состоянии лишь надежда, что обильная еда сможет возместить утраченный сон.

Вики оттолкнула от себя тарелку. Она понимала, что нужно поесть, но был предел тому, что она смогла бы пропихнуть в сдавленное спазмами горло.

— Я хочу, чтобы ты проверил это алиби.

«О Господи, только не начинать все снова». Он-то думал, что его подруга сумела избавиться от навязчивой идеи, что Том Чен — подлинное имя их единственного подозреваемого. Словесный портрет, созданный ею, был добротной полицейской работой, Майк признавал это, — преждевременно, как оказалось,— как свидетельство, что она начала приходить в норму. Скрывая заботу, которую Вики не одобрила бы, он потянулся через стол и накрыл ее руку своей. Не имело смысла заново утверждать очевидное, если она отказалась выслушать его. Так что Селуччи попытался представить дело с другой точки зрения.

— Вики, детектив Фергюсон знает свое дело.

— Или ты сделаешь это, или я сама. — Высвободив руку, женщина с яростью воззрилась на него. — Я не позволю спустить это дело на тормозах. Ты не сможешь меня заставить. Зато можешь помочь, тогда все закончится скорее.

Глаза блестели слишком ярко, и он видел, как напряжены ее плечи и дрожат пальцы.

— Послушай, Вики...

— Я не нуждаюсь в няньках, Майк. Ни в тебе. Ни в нем.

— Хорошо. — Селуччи вздохнул. Она просила о помощи. Хотя это была бы не совсем та помощь, которую он хотел оказать, все же это было нечто. — Я проверю алиби и покажу его фотографию Хатчинсонам. Не думаю, что ты должна оставаться одна, но ты взрослый человек, и ты права: дело будет продвигаться быстрее, если мы станем над ним работать вдвоем.

— Втроем.

— Прекрасно. — Вряд ли можно было ожидать, что она согласится выставить Фицроя. — Что ты собираешься делать?

Женщина с резким стуком опустила на стол пустую кофейную кружку.

— Том Чен хотел заполучить тело именно моей матери. За время, что он работал в похоронном бюро, прошли похороны двух женщин примерно того же возраста и, приблизительно конечно, такого же состояния здоровья. Мне нужно выяснить причину этого. — Вставая, она обронила на пол нож. Тот подскочил, потом проскользил по кафельным плиткам кухонного пола, все еще нетронутым, все еще покрывающим...

«Как могла она забыть, где оставила свою мать?»

Яичница в ее желудке превратилась в ком размером с кулак, поплывший куда-то вверх, под ребра. Не опуская взгляда, она переступила через упавший нож. Еще два шага перенесли ее за пределы кафельного покрытия.

Белокурые с сединой пряди волос и часть плеча.

Осталась всего одна доска...

— Подними правую ногу, — велел Дональд, вводя цифровые данные части энцефалограммы, соответствующие этой команде, непосредственно в сеть.

В раскрытом герметичном боксе правая нога женщины задрожала и медленно поднялась примерно на четыре дюйма.

— Эй, Кэти, наша новая ученица проявляет великолепные способности. Помнишь, как нога нашего приятеля под номером девять взлетела кверху? Словно он пытался достать ею до потолка?

— Я помню, как встревожилась доктор Брайт, потому что он мог повредить таким образом тазобедренный сустав, — отозвалась Кэтрин, продолжая регулировать внутривенное питание быстро разлагающегося номера восемь. — И, по крайней мере, мы не должны были манипулировать его ногами в течение первой сотни экспериментов, как пришлось поступать с остальными.

— Эй, остынь на минутку. Я ведь не говорю что-нибудь против твоего супертрупа. Я только указываю, что номер десять, кажется, обладает количественной регулировкой.

— Естественно, ведь мы используем ее собственную энцефалограмму.

— Верно, номер девять управляется моими энцефалограммами для исполнения основных движений. — Молодой человек передразнил ее высокомерный тон. — Естественно, он не имеет таких преимуществ.

— Я поражалась, что он вообще смог ходить.

— Да что ты говоришь! — Дональд театрально прижал руку к сердцу. — Я потрясен до глубины души. — Шутливо закатив глаза за спиной остававшейся совершенной невозмутимой девушки, он нажал несколько клавиш на компьютере. — Наверное, не слишком-то приятно топать по жизни с такой раной в груди, если тебя интересует мое мнение. Опусти правую ногу.

Подчиняясь закону всемирного тяготения, правая нога упала.

— Подними левую ногу. У меня появилось такое чувство, что номер десять будет той самой крошкой, что принесет нам богатство.

Кэтрин сдвинула брови — сейчас следовало проверить состояние номера девять.

— Слишком много болтовни о «богатстве». Открытие новой области знаний должно обладать ценностью само по себе; соображения насчет денежных аспектов затрудняют исследования. Безусловно, номер десять представляет гигантский шаг вперед, в той степени, насколько дело касается экспериментальных данных, однако это никоим образом не представляет пределов достижимого.

Ей нужно кое-что сделать.

Потребность начинала размывать ясность, переходящую в забытье.

— Честно говоря, Вики, я удивляюсь, почему мать не рассказала вам об этом. — Поправляя очки, доктор Фридман взглянула еще раз на историю болезни Марджори Нельсон. — Ведь диагноз был установлен примерно семь месяцев тому назад.

Выражение лица Вики не изменилось, хотя желваки на ее челюсти слегка дернулись.

— Знала ли она, насколько это было серьезно? — Они — это слово могло относиться к любой матери, не похоже, что такая иллюзия отстраненности помогала. — Знала ли она, что сердце могло подвести ее в любой момент?

— О да, фактически мы уже согласовали вопрос о попытке хирургического вмешательства, но, понимаете... — Доктор Фридман сокрушенно пожала плечами. — Вы никогда заранее не знаете, чем могут обернуться подобные операции, как поставлено дело в больнице с послеоперационным уходом за больными...

— Вы хотите сказать, что ее убило сокращение бюджетного финансирования? — Слова падали из ее рта, как дробленое стекло.

Доктор Фридман покачала головой и снова предприняла попытку вести разговор в успокаивающем тоне.

— Нет, конечно же. Вашу мать убил порок сердца Возможно, он был у нее с детства и не давал до поры до времени о себе знать, но когда стареющая мышца не смогла больше его компенсировать...

— Было ли это обычным явлением?

— Это не было обычным явлением...

— Было ли оно настолько необычным, что ее тело могли похитить в исследовательских целях? — бесстрастным голосом продолжала свой допрос Вики.

— Нет, смею вас заверить, таковым оно не являлось.

— Мне бы хотелось взглянуть на историю болезни.

Доктор Фридман бросила взгляд на лежащую перед ней папку. Разумеется, подобные документы имели конфиденциальный характер, но Марджори Нельсон была мертва, и ей все эти тонкости были уже безразличны. А ее дочь оставалась в живых, и, если содержимое документа могло бы способствовать выявлению недостатков предпринятых мер лечения, пропади она пропадом, эта конфиденциальность. Однако в деле не оставалось никаких подробностей, которые бы она утаила в течение последнего часа этого дознания — подробности были изъяты из ее памяти с хирургической точностью, сколь пугающей, столь и впечатляющей. Приняв решение, женщина подтолкнула папку через стол и спросила:

— Могу ли я быть еще чем-нибудь полезной?

— Благодарю вас, доктор. — Вики опустила папку в свою сумку и встала. — Я еще свяжусь с вами.

Словно это было вовсе не то, что она имела в виду, доктор Фридман предприняла еще одну неловкую попытку:

— Говорили ли вы с кем-нибудь еще о вашей утрате?

— Моей утрате? — Ее собеседница натянуто улыбнулась. — Я говорю об этом со всеми. — Она кивнула, скорее обозначая уход, чем прощание, и вышла из кабинета.

Доктор Фридман, как только дверь захлопнулась, пришла к выводу, что выбор слова «утрата» был не слишком удачным.

Ей почти удалось это. Она почти добралась до необходимого места в памяти. Определенно там было что-то, что ей необходимо сделать. Что она должна была сделать.

— Кэти. Там какой-то шум.

— Какого рода? Растягиваются ткани? Трещат суставы, что именно?

— Голосовой шум.

Кэтрин вздохнула.

— Дональд...

— Нет, в самом деле. — Он выпрямился, все еще собираясь натянуть спортивную фуфайку на руки, которые поднял вверх посредством подачи электронного сигнала. — Это что-то вроде стона.

— Ерунда. — Девушка слегка отстранила его и осторожно потянула фуфайку вниз. — Быть может, это просто выходили остатки воздуха. Ты неаккуратно с ними обращаешься.

— Возможно, но я также знаю разницу между отрыжкой и стоном. — Побледнев, молодой человек отошел к своему столу и упал на стул, срывая по пути обертку с мятной жевательной резинки. — Я начну сегодняшнюю серию биопсий. А ты закончишь наряжать своих Кена и Барби.

— Ваша мать была довольно обычной милой женщиной. — Миссис Шоу печально улыбнулась над краем кофейной кружки. — Вы, возможно, были самым экзотическим моментом в ее жизни.

Вики позволила себе ощутить сочувствие собеседницы как волну, накатившую на скалу, и подтолкнула сползшие очки на место.

— Вы уверены, что она не была вовлечена во что-либо... необычное за последние несколько месяцев?

— Ох, ну конечно же нет. Она рассказала бы мне об этом, если бы такое случилось. Мы болтали обо всем на свете, ваша мама и я.

— И вы знали о состоянии ее сердца.

— Разумеется... — Внезапно покраснев, пожилая женщина поспешила найти способ, чтобы отвлечь внимание собеседницы от своих последних слов. — Простите, может быть, еще кофе?

— Нет, благодарю вас. — С этими словами Вики поставила кружку, принадлежавшую ее матери, на ее же стол, затем наклонилась и осторожно положила лицом вниз свою фотографию, сделанную в день выпуска из академии.

«Расследование не должно становиться вашим личным делом. — Голос инструктора полицейской академии эхом отдавался у нее в голове. — Эмоции не дают осознать факты, и вы можете пройти мимо какого-нибудь с виду незначительного свидетельства, которое окажется необходимым для раскрытия дела».

— Вообще-то, если с вашей матерью произошло хоть что-то необычное, об этом могла бы знать доктор Брайт. — Миссис Шоу поставила на стол кружку и участливо наклонилась вперед. — Когда она узнала об этом сердечном заболевании, то убедила вашу мать, что необходимо провести множество исследований.

— Какого типа исследования?

— Я не знаю. Не думаю, что ваша мать...

"Прекратите так говорить! Ваша мать! Ваша мать!

У нее было имя".

— ...знала.

— Могу я увидеться с доктором Брайт?

— Боюсь, не сегодня днем. Сейчас она присутствует на заседании кафедры, но думаю, завтра утром она сможет найти время, чтобы встретиться с вами.

— Благодарю. — Вики встала. Губы ее изогнулись в безрадостной улыбке. Она чувствовала себя скорее патером Брауном, нежели Арнольдом Шварценеггером[3].

— Черт побери, взгляни на часы. Уже почти половина девятого. Неудивительно, что я проголодался.

Кэтрин осторожно поместила чашку Петри в инкубационную камеру.

— Голоден? Не понимаю почему, ты же весь день поглощаешь сахар.

— Кэти-Кэти! И еще считаешь себя ученым. Сахар только заглушает чувство голода, он его не удовлетворяет.

Белесые брови его собеседницы изогнулись.

— Не думаю, что ты так уж прав.

Дональд надел куртку.

— Кого это волнует? Давай сходим за пиццей.

— У меня еще уйма работы.

— У меня тоже найдется, чем заняться. Но сомневаюсь, что смогу трудиться в полную силу, если все, о чем я думаю, — это как бы набить желудок. — Дональд пересек комнату и, ущипнув девушку за плечо, выразительно повел бровями. — И не сомневаюсь, что всего несколько секунд назад я слышал, как твой животик тоже требовал обратить на него внимание.

— Видишь ли...

— Разве твое исследование не заслуживает полного внимания?

Она негодующе выпрямилась.

— Можно подумать, ты сам этого не знаешь.

— Отвлеченная чувством голода, ты можешь нанести своим исследованиям чудовищный вред. Пойдем. — Молодой человек подхватил ее пальто. — Ненавижу перекусывать в одиночестве.

Признавая справедливость, по крайней мере, последнего утверждения, Кэтрин позволила ему провести себя к двери.

— А как же с ними?

— С ними? — На миг он не мог понять, к кому относятся эти слова, потом вздохнул. — Мы можем принести для них пепперони, пропустить его через миксер и скормить им внутривенно, идет?

— Это совсем не то, о чем я думала. Они сидят здесь, не в боксах. Не следует ли нам...

— Оставь их в покое. Мы скоро вернемся. — Он буквально силой перетащил ее через порог. — Ты сама заявила, что они нуждаются в стимуляции.

— Ну да, я это говорила...

Убедившись, что Кэтрин стоит в коридоре, Дональд Ли вернулся и выключил верхнее освещение.

— Не вытворяйте здесь ничего такого, о чем пожалеете, когда мы вернемся.

С этими словами он выскользнул из комнаты и, повернув ручку, захлопнул дверь.

Одно за другим исчезали внешние воздействия, отвлекающие внимание. Затем возникли непонятные реакции, которыми она не могла управлять. Яркая, почти болезненная вспышка. Теперь все легче удавалось сосредоточить внимание на одной мысли. Вспоминать.

Что-то необходимо было сделать.

«Подними свою правую ногу».

«Подними свою левую ногу».

«Иди».

Она вспомнила, как надо ходить.

Медленно раскачиваясь из стороны в сторону, чтобы компенсировать слегка нарушенное чувство равновесия, она пересекла комнату.

Дверь.

Заперта.

Открыть.

Пришлось пустить в ход обе руки, согнуть пальцы, чтобы повернуть ручку; то, что надо делать, подсказывала не память, нечто другое, память превратилась в обрывки воспоминаний, изрезанных на куски.

Было что-то такое, что она должна была сделать.

Необходимо было сделать.

Номер девять следил. Следил за ходящим. Следил, как тот выходил из комнаты.

Этот новый был не похож на другого. У того не было...

Не...

Тот был пуст.

Этот новый не был пуст. Этот новый был подобен ему...

Ему.

Он.

Два новых слова.

Он подумал, что это, быть может, важные слова.

Он встал и пошел, как его научили, по направлению к двери.