Даешь рудник!

Когда мы начинали возводить Заполярный, среди строителей иногда появлялся геолог Федоров. Это он открыл залежи никеля на берегу небольшой речушки Алы, вытекавшей из озера Ала-Акка-Ярви. Геологоразведка показала: запасы промышленные. Решено было строить рудник. Но как? Дорог нет — месторождение в сотне километров от Заполярного.

Строителям пришлось туго. Прямо через будущий рудник перекатывалась по камням река Ала. Надо было «обуздать» ее в короткий срок — закрыть ей выход из озера и сделать новый. Если до весны не отвести речку, то потом этого ни за что не сделать: кругом топь, болотистая низина.

В тресте решили отправлять бригады на работу поочередно, на месяц. Когда в ноябре настала наша очередь и мы отправились в тундру, то увидели, что прежние бригады мало что сделали. А тут еще, как назло, ударили лютые морозы — за 40 градусов.

Сидим и думаем: как быть? На этом импровизированном собрании бригады все вдруг остро почувствовали: мы коллектив, от которого страна ждет руду. И мы должны ее дать! Никаких смен бригад больше допускать нельзя: построим основные сооружения сами.

Два года жили в палатке. Вот так уж получилось — поехали на месяц, вернулись через два гола. Спали в валенках, телогрейках, ватных брюках. Из снега кипятили чай, снегом умывались. Грунт били клиньями и двухпудовыми кувалдами. В палатке стояла печка-буржуйка, согревавшая нас, на ней же готовили обед кто что мог.

Особенно трудной была первая зима. Лютая стужа, постоянные, пронизывающие до костей ветры. Работали в три смены.

Что больше всего запомнилось из той первой зимы? Полярная ночь, первозданная тишина, ни единого звука вокруг — все как будто вымерло. Только люди — 50 молодых парней противостояли природе…

И как работали! Когда пришла пора рассчитываться за месяц, приехал бухгалтер с начальником одного из отделов треста. Замерили: 2400 кубометров грунта.

— Наряд напишу на половину, — сказал бухгалтер. — Больше не могу. Никто мне не поверит. Люди столько сделать не могут. А вдруг ревизия? Под суд пойду.

— Так ведь результат налицо?! — возмутился я. Но он не стал со мной разговаривать. Тогда я сел с ним в машину и поехал в Заполярный к секретарю райкома партии Игорю Александровичу Никишину. Он выслушал меня молча, потом сказал: «Едем!» Посадил в свою машину, и мы отправлись на Ала-речку, за сто километров.

Никишин, как дотошный прораб, сам все замерил. Убедился: действительно, набили!

— Как же вы сумели? — изумился он.

— Морозы-то какие — приходится поторапливаться, — пошутил я.

Секретарь райкома партии подписал наряд. Думаю, это единственный в своем роде документ. Как и наша палатка, хранится он теперь в Мурманском краеведческом музее.

, Работали мы напряженно. Но вскоре я заметил, что люди начали сдавать. Пошли разговоры: «Раз все работали по месяцу, почему же мы должны больше?» Нашлись в бригаде два-три человека, настроение которых передалось и другим. А я не знал, как убедить людей остаться. Собрать, поговорить, призвать к совести? Но они и так сделали больше, чем две бригады до нашего приезда. И погода ухудшилась настолько, что жить становилось с каждым днем все труднее и труднее. Ночью наваливали на себя все, что можно, и все равно замерзали, а у края палатки вообще спать было невозможно. Здравый смысл подсказывал, что надо уезжать. Но тогда мог сорваться пуск рудника.

Близился Новый год, и скоро должна была прийти машина, привезти зарплату. На этой машине, как я понял по настроению людей, бригада уедет домой.

И тут у меня созрел план.

Деньги привозили обычно к двум-трем часам дня. Я вышел в тундру подальше от палаток, встретил машину, честно рассказал шоферу с кассиром, в чем дело, и попросил:

— Поезжайте назад, а завтра привезите на мою зарплату все, что сумеете достать хорошего к праздничному столу.

Они уехали, я вернулся как ни в чем не бывало в палатку. А бригада ждет машину. Не пришла сегодня, — значит, придет завтра. Иные не смотрят в мою сторону, но ясно: мысленно они уже на пути к дому. Вслух же об этом ни слова.

Утром с трудом выпроводил всех на работу. Смотрю: зажглись костры. Значит, дела не будет.

Часов в десять пошел в тундру — встречать машину…

Подъехали тихо, незаметно. Разложили на кроватях богатое — от души постарались кассир с шофером! — праздничное угощенье.

Я побежал за бригадой.

— Ребята, собрание!

Пришли. Видят: стол накрыт по всем правилам. Настоящий праздник!

— С Новым годом, — говорю.

— С Новым годом! — отвечают.

Перекусили, согрелись. Разговорились. А на улице лютая стужа, палатка наша бьется, трепещет на ветру.

— Ну, а теперь, — обратился я к рабочим, — ваше слово.

Как сейчас помню, встает Николай Шевцов, здоровый парень, богатырь. Посмотрел на меня пристально, улыбнулся, оглядел всех, вздохнул.

— Ну, что же, — сказал он, — наше слово твердое. Сделаем, братухи, рудник!

Больше никакой агитации не потребовалось. Мне было важно, чтобы люди сами поняли, какая задача перед ними встает, какая ответственность на них ложится: чтобы каждый сам сделал выбор — уезжать с Алы или оставаться.

Остались все до единого. Пошли на работу и два года не покидали палаток. Долг и дружба победили. Когда мы, построив рудник, вернулись в Заполярный, руководители треста долго допытывались: как же удалось поднять людей на такой героический труд? «Учился у Макаренко», — отвечал я.

Потом, уже позднее, рабочие говорили мне: «Ты — мужик, конечно, хитрый. Но все, правильно!»

Работали тяжело, но бывали у нас и радостные дни.

Однажды появились люди в огромных тулупах и меховых шапках — писатели. Стоят наверху, на кромке котлована, закутаны по самые глаза, а мы внизу — без телогреек, в резиновых сапогах, пот с нас льет градом — долбим землю пудовыми кувалдами. Пар стоит над котлованом. Выбрались наверх, повели гостей в палатку, поставили на печку чайник. Ребята на глазах у писателей переодевались, снимали сапоги, стряхивали с портянок лед.

Рассекись, и потекла беседа. Достал и раскурил свою трубку Константин Михайлович Симонов — так состоялась моя первая встреча с ним. Потом виделись много раз. А в этот приезд Константин Михайлович записал нашу беседу, и она была опубликована в «Правде».

К весне нам на помощь прислали пополнение. Появление новичков — всегда тревожный момент. Поставил их копать траншею. Вижу: плохо идет дело. Не стал ничего говорить, собрал своих ребят. Сказал: «Они начали до обеда, а вы приступайте после обеда. Но должны их догнать и перегнать».

Встали наши вшестером и догнали их шестерку, а потом ушли вперед. Никакой агитации, никаких собраний не потребовалось — на следующий день новички работали по-другому. Поняли, куда попали.

Потом, не раз убеждался: пример — вот что воздействует на людей лучше всяких призывов.

Всегда стремился создать в бригаде атмосферу, доброжелательности, доверия. Ведь большинство людей приходило к. нам с добрыми намерениями. Иные вообще решали начать новую жизнь. Зачем, же ворошить прошлое?

Я совершенно не выносил никакой первичной информации о человеке. Часто бывает, что человек-то в принципе неплохой, просто о нем в прежнем коллективе сложилось плохое мнение.

Важнейшие черты характера рабочего человека на Севере — доброта и честность. Причем доброта действенная, доброта как норма жизни.

Назначили к нам, наконец, и начальника участка Ковалева Г. А. Но инженер он оказался никудышный. Такое впечатление, что он и чертежей прежде не видывал. Приходилось нам во всем разбираться самим. Грузы, поступавшие на участок, принимал я, бригадир.

Однажды в конце смены мне срочно понадобился начальник: не оказалось воды для приготовления раствора и бетона, не пришла водовозка. Побежал я к нему узнать, в чем дело. Жил наш начальник в единственном деревянном доме, построенном для администрации. Стучу в дверь: молчание. Стучу сильнее. Наконец откуда-то снизу, из-под двери раздался сиплый голос:

— Шо тебе надо?

Присел я на пол и обратился к дверной щели: — Мне нужна водовозка, Геннадий Александрович!

И услышал ответ, произнесенный с большим трудом:

— Смена кончилась, я с себя ответственность снял.

Наш начальник лежал на полу в состоянии сильнейшего опьянения. Это было с ним не впервые. Что делать? Жаловаться вышестоящему начальству? Я попросил приехать к нам на стройку жену Ковалева. Приехала. Сели мы с ней вдвоем в прорабской, и я сказал всю правду ей в глаза: «Ваш муж пьяница, да еще к тому же никудышний инженер».

— Да как вы смеете, — воскликнула женщина. — Мой муж в министерстве работал!

Тогда я страшно удивился, что он ТАМ мог работать. Потом, правда, я понял, что в министерских лабиринтах этот «специалист» мог как-то существовать, а построить объект, руководить людьми — нужны настоящие знания, опыт, да и совершенно другие человеческие качества, которыми он не обладал.

Беседа наша оказалась безрезультатной.

Но однажды приехал к нам управляющий трестом проводить оперативку и спрашивает моего начальника лукаво так, с хитрецой: «Скажите, пожалуйста, сколько этажей у котельной?» Мы в то время ее строили. Тот ответил: «Три…» И не угадал. Мы работали на четвертом. В тот же день его освободили от должности.

Итак, в сотне километров от города, оторванная от строительной базы, практически без инженерной подготовки, без налаженного снабжения бригада сделала все, что было намечено, — одна в дикой тундре построила почти целый рудник. Мы, сами того не ведая, стояли у истоков бригадного подряда.

Тогда и прозвучало впервые в нашей палатке это новое для всех словосочетание — бригадный подряд. Родилось оно в спорах, когда на смену прежнему начальнику участка к нам приехал Игорь Феодосьевич Шупа-Дуброва — первоклассный инженер, личность творческая, беспокойная. Приехал он в 1962 году в качестве консультанта в командировку, да так и остался у нас — начальником участка. Простой в общении, умный человек, обладающий практическим опытом и, что самое главное, разбиравшийся в экономике, У нас сразу возникло взаимопонимание, хотя всю жизнь потом мы с ним проспорили, и нередко доходило до того, что оба хватались за сердце.

В первые же дни после его приезда мы заговорили о бригадном подряде.

Никто и не подозревал, о чем двое слоняющихся на морозе вокруг палатки спорят до хрипоты. Нас выгоняли наружу, чтобы не мешали отдыхать, и мы, подпрыгивая и хлопая себя руками, бродили кругами среди дикой тундры: выясняли, как должен оплачиваться труд такой бригады. Понятие «подрядная, бригада» возникло в пылу бесконечных споров и впервые появилось в нашей статье в газете «Полярная правда», в последний день 1962 года.

Десять лет спустя, тоже 31 декабря 1973 года, мы прочли поздравление Центрального Комитета КПСС и весть о правительственных наградах пятнадцати членам нашей бригады за внедрение в практику промышленного бригадного подряда. Такое совпадение!

…Наступил наконец день, когда Алареченский рудник был готов к сдаче в эксплуатацию, и мы, как дети, радовались, что закончилась эта бесконечная полярная ночь. Было начало лета, и, хотя еще лежал снег — в тех местах он держится долго, до июня, — на душе было по-весеннему светло и солнечно: утром приедет комиссия принимать рудник. Придет машина, которая навсегда увезет нас отсюда…

И что же мы делали всю последнюю ночь? Играли в хоккей. Измученные люди — кто ногами, кто палкой — гоняли до утра консервную банку. Нам было не до отдыха: радость переполняла нас. Победа? Мы выстояли! Мы победили и природу, и все тяготы, лишения палаточной жизни, и свои, маленькие человеческие слабости!

Пришла машина, мы побросали в нее свои вещевые мешки и отправились по домам. От усталости я сразу же заснул и проспал всю дорогу.

Когда вернулись с Алы в город, нам выдали путевки в санатории на юг.

Так я впервые в жизни попал в Сочи. Стоял август, жара доходила до 36 градусов. Поселили меня в номере на четверых. Я сразу же, устав с дороги, разделся и лег спать.

Проснулся от хохота. Вижу: трое незнакомцев смотрят на меня и смеются:

— Ты хоть разденься!

Я поглядел на себя: лежу в костюме, в ботинках, на голове соломенная шляпа. Это я оделся ночью, во сне: видимо, в открытое окно потянуло ветерком и мне почудилось, что я снова в палатке.

Долго потом не решался одеваться по-летнему: все казалось холодно…

Когда я возвратился из санатория, мурманские журналисты попросили нас с Шупой подготовить статью в газету.

Сели мы с Игорем Феодосьевичем вечером и написали все, что думали о рабочем коллективе, его возможностях и перспективах развития, — те заветные мысли, что зародились на берегах Алы. Наша статья была опубликована в «Полярной правде» 13 июня 1963 года и называлась «Давайте подумаем, как лучше работать». В ней мы изложили программу бригадного подряда в промышленном строительстве.

Вот некоторые мысли из этой статьи:

Работу оплачивать за выполнение графика, а не за вал, тогда бригада будет заинтересована в быстрой сдаче объекта.

Переделок не должно быть — за них платить не будут.

Трехсменная работа, стопроцентное использование техники, рационализация. Передовой опыт — на вооружение.

Главное в работе — конечный результат, сдача объекта. Премия — за конечный результат, экономию и качество.

Дисциплина, сознательность, коллективизм, воспитание коммунистического отношения к труду должны стать жизненной нормой каждого члена бригады.

В общем суть такая: бригада борется за сооружение объекта на договорных началах, обязуется построить его в определенный срок с нулевого цикла и до сдачи госкомиссии. На ней лежат все заботы и о правильном, хозяйском расходовании материалов, и о наиболее эффективном использовании техники. Если коллектив справится с делом да еще сбережет материалы, получает премию. Прямая выгода и государству и рабочему.

Статья произвела впечатление.

В то время идея бригадного подряда была совершенно новой. Читающая публика разделилась на два лагеря — горячих сторонников и принципиальных противников бригадного подряда. Последних было большинство, и среди них наше непосредственное начальство.

Мы с Шупой призывали, но нас никто не слушал. Мы доказывали, убеждали, ссылаясь на опыт строительства рудника в Алареченске, а консервативное мышление хозяйственников сопротивлялось. Появился даже такой «контраргумент»: «Не наш метод».

Но как бы там ни было, идея бригадного подряда дошла до Москвы.

В октябре 1963 года в Заполярный приехали представители Министерства строительства РСФСР и Центрального нормативно-исследовательского бюро при НИИ экономики строительства. Смотрели, слушали, но резолюцию написали осторожную: «Особенностью предложения тов. Серикова В. П. является предоставление бригаде возможности непосредственного участия в подрядной деятельности строительно-монтажной организации…»

— А как можно участвовать, не имея твердой договоренности и гарантии? — нажимал я. — Пусть управление с нами договорится. Мы хотим быть равноправными партнерами…

Но о какой-то предварительной договоренности с бригадой никто тогда думать не хотел. К. таким крутым переменам строители не только в нашей области, но и в стране еще не были готовы.

И все-таки новое настойчиво пробивало себе дорогу. Немало этому способствовала печать.

Однако никто не решался провести этот эксперимент в жизнь. Тогда, твердо веря в новое дело, я отправился по общему с Шупой решению в Москву — пробивать Идею.

Попросил несколько дней в счет отпуска в потертом пиджачке, со старомодным чемоданом, набитым номерами газеты с нашей статьей, явился в столицу. Ходил по кабинетам Госстроя, Главмосстроя, раздавал газету, убеждал. Тщетно. И тут кто-то посоветовал встретиться с А. Н. Косыгиным. Пока я наводил справки, как это сделать, выяснилось, что Алексей Николаевич уезжает в Крым в отпуск. Вот досада! Все рушилось.

Не знаю, как пришла мне мысль пуститься вдогонку. Быть может, мой рассказ кому-то покажется неправдоподобным. Но все происходило так, как я рассказываю. Выяснил, когда товарищ Косыгин уезжает, взял билет на тот же поезд и покатил на юг.

Еду… Проходит ночь. Утром просыпаюсь — поезд стоит на каком-то полустанке. Выскакиваю на перрон, вижу: Алексей Николаевич прогуливается со своим помощником. Я, не раздумывая, к нему. Так и так, говорю, я бригадир с Севера, у нас идея, протягиваю газету со статьей: «Пожалуйста, очень прошу, почитайте!»

Алексей Николаевич улыбнулся, взял газету: «Хорошо, я прочитаю, на следующей остановке получите ответ…»

С волнением ждал я следующей станции. Поезд еще не остановился, а я уже спрыгнул на перрон. Помощник Алексея Николаевича дал мне московский телефон, по которому можно будет все узнать, и успокоил: «Возвращайтесь в Москву, все будет хорошо. Алексей Николаевич прочитал статью. Мы передадим в Москву, вашего звонка будут ждать».

Поезд оставил меня посреди украинской степи. В задумчивости побрел я к белому станционному домику покупать обратный билет.

В Москве меня встретили со вниманием. Поселили в гостинице «Советская» на Ленинградском проспекте.

Я попал на прием к заместителю председателя Госстроя СССР А. А. Этмекджияну, к другим руководителям. Но встречи эти оказались безрезультатными.

Шли дни, кончался мой отпуск, а серьезного разговора о подряде так и не состоялось. Тогда я попросил А. А. Этмекджияна собрать совещание.

И вот 19 августа 1963 года я выступил перед представителями высшего строительного органа страны — Госстроя СССР, его научно-исследовательских институтов. Сидели научные работники, хозяйственники, журналисты. Слушали, покачивали головами: «Бригада, подряд… Шабашка какая-то!» — и разгромили меня в пух и прах. В сердцах я крикнул тогда: «А все-таки подряд будет!»

Но до официального признания его прошло еще семь лет.

Загрузка...