Доказательство виновности

Глава 4

Ратлидж сидел в своем кабинете и дописывал рапорт по другому делу, когда вошел сержант Гибсон.

– Мы получили три ответа на запросы о вашем мертвеце, – сказал он, – да только они не очень-то отличаются друг от друга. – Сержант протянул инспектору бумаги; тот жестом указал сержанту на свободный стул.

Просмотрев все три ответа, Ратлидж вынужден был согласиться с сержантом.

В первом случае речь шла о муже, которого жена объявила в розыск два года назад. Констебль, сообщавший о пропавшем без вести муже, приписал внизу страницы: «Так как миссис Трамбалл – особа довольно сварливая, мистер Трамбалл скорее бросился бы под колеса автомобиля, чтобы избавиться от нее, чем вернулся в Дербишир».

Ратлидж заметил:

– Пропавший муж работал мясником. Если он не сменил род занятий, то вряд ли это наш мертвец. Руки и особенно ногти у мясников совсем не такие, как у джентльменов. И все же не будем сбрасывать его со счетов.

Перейдя ко второму ответу, он сдвинул брови:

– Учитель из Кента? Возможно.

Здесь никаких комментариев не было, но, когда Ратлидж дочитал ответ, Гибсон заметил:

– Я взял на себя смелость и позвонил в Кент. Дело в том, что у меня там знакомый констебль Парри, он и прислал ответ. Во время войны мы с ним вместе искали шпиона на чатемской верфи. Конечно, все оказалось ложной тревогой – тогда нас часто дергали не по делу. Так вот, Парри говорит, что учитель недавно потерял ребенка и с тех пор не просыхал.

– По словам доктора, наш покойник вообще не пил.

– Вот именно, сэр. И все же… не будем и его сбрасывать со счетов.

Третий ответ также дарил туманную надежду. Инспектор из Норфолка сообщал: «У меня нет оснований полагать, что ваш труп принадлежит Джералду Стандишу, так как он пропал совсем недавно. С другой стороны, после возвращения с войны Стандиш довольно часто уходит без предупреждения на несколько дней. Вечером уборщица встретила его на улице; он направлялся к лесной опушке. Судя по всему, шел на прогулку; он выглядел вполне нормально и поздоровался с ней. На следующее утро уборщица заметила, что его постель осталась неразобранной, но не стала сообщать в полицию, поскольку обычно он объявляется через день-другой. Последний раз стал исключением. С тех пор констебль в Морсли не видел Стандиша и не слышал о нем».

– Вы поговорили с инспектором? – спросил Ратлидж у Гибсона.

– Сэр, там нет телефона, по которому я мог бы связаться с ним.

– Тогда подождем еще несколько дней и посмотрим, не удастся ли нам что-нибудь выяснить с помощью часов. И вот еще что. Вы навели справки о мистере Белфорде из дома номер двадцать по Хантингдон-стрит?

– Жду ответа из военного министерства. Ни в службе столичной полиции, ни у нас на него ничего нет… – Гибсон откашлялся. – Прочитав рапорт констебля Медоуза, я решил, что вы ни в чем не подозреваете мистера Белфорда.

– Пока нет. Но он на удивление много знает – или догадывается о большем, чем ему следует, – его пока рано вычеркивать из списка подозреваемых. – Поведение Белфорда не раздосадовало Ратлиджа; он всегда был благодарен свидетелям за любые полезные сведения, потому что невозможно знать и видеть все, особенно там, где не живешь. И все же Белфорд на удивление умело реконструировал возможные события. И к мертвецу, обнаруженному напротив его дома, он отнесся совсем не так, как обычный свидетель. В его реакции не было ни изумления, ни ужаса, что вполне характерно для человека, неожиданно столкнувшегося со смертью.

На следующий день сержант Гибсон вошел к Ратлиджу в кабинет с выражением озадаченности на лице и, ничего не говоря, протянул ему лист бумаги.

Ратлидж просмотрел его, а затем внимательнее перечитал все, что там было написано.

Насколько можно было судить, мистер Белфорд вполне соответствовал его первому впечатлению. Он и в самом деле оказался очень полезным свидетелем. Ратлидж еще кое-что узнал о нем. Все слуги работали у Белфорда не менее десяти лет, а двое прослужили целых пятнадцать. У Белфорда никогда не было неприятностей с законом. Послужной список безупречен; он дослужился до капитана. Участвовал в битве при Монсе, в третьей битве на Ипре, известной как битва за Пашендаль, в битве на Сомме и в Амьенской операции; трижды был ранен и каждый раз, выписавшись из госпиталя, возвращался в строй.

Ратлидж ни разу не встречал Белфорда во Франции, но не очень удивился. Удивился он другому: он ни разу не слышал фамилию этого человека. Когда в бой бросали новые подразделения, обычно сообщали, откуда они прибыли, называли фамилии старших офицеров и говорили, где они служили раньше.

– Вот и все, что удалось узнать, – сказал Гибсон. – Ответ из военного министерства пришел так быстро, что даже я удивился.

Обычно для того, чтобы что-то выяснить в военном министерстве, требовалось запастись терпением, так как все записи там делались от руки, а архивы велись по старинке. Иногда ответы военного министерства откровенно ставили в тупик. Если Ратлиджу требовалось что-то узнать быстро, он вынужден был просить знакомых об одолжении, чтобы ускорить процесс.

– Ну, поскольку его не расстреляли на рассвете, вряд ли он – окопавшийся среди нас немецкий шпион, – сухо заметил Ратлидж.

– В самом деле, сэр, – ответил Гибсон. – Констебль Медоуз побеседовал со всеми его слугами. Они назвали мистера Белфорда украшением квартала.

– Боже правый, – вздохнул Ратлидж. – Как он добился такого признания?

– Констеблю сообщили, что он щедро жертвует деньги во все благотворительные общества.

– Ага!

– Причем всегда анонимно.

– Интересно. Значит, будем держать мистера Белфорда в подсознании до тех пор, пока не выясним больше о покойнике.

В ответ на их запросы пришло еще два сообщения: одно из Корнуолла, второе из Честера. Гибсон добросовестно пересказал все Ратлиджу.

Житель Корнуолла ушел на прогулку в Эксмур; с тех пор его не видели. На войне его контузило, и, по словам констебля Тилли, его поступки часто отличались непредсказуемостью. Его объявили в розыск уже три недели назад. За такой долгий срок он вполне мог добраться до Лондона, например поездом. А мог сесть в попутную машину и уехать куда глаза глядят.

Поморщившись при упоминании контузии, Ратлидж заметил:

– Нам и его придется держать в голове. Как его фамилия?

– Фултон, сэр. Он из Ноттингема. До войны женился на уроженке Корнуолла; молодые поселились на ферме ее отца.

– Он вполне мог добраться до Ноттингема, – заметил Ратлидж. – Если был настроен достаточно решительно.

На пропавшего из Честера возлагать надежд не приходилось. Его ранило на войне; у него была изуродована рука. По словам тамошних полицейских, рука так и не восстановилась полностью.

– А в отчете о вскрытии ни о какой искалеченной руке не говорится, – напомнил Гибсон. – Только о ранах, которые стали причиной смерти.

– Вы передали в Честер, что их пропавший – скорее всего, не наш покойник?

– Да. Остается еще пропавший без вести из Норфолка.

– Возвращаемся к часам, – вздохнул Ратлидж. – Пора бы уже и услышать о них что-нибудь.

– А если они краденые? – предположил предусмотрительный Гибсон.

– А вы вспомните, как был одет покойник. Нет, по-моему, часы принадлежали ему.

Но Гибсона его замечание не убедило.

– Почти все карманные воры одеваются как джентльмены. Так на тебя скорее не обратят внимания в таких местах, где есть смысл шарить по карманам.

Прошла почти неделя после того, как в Челси нашли труп, когда в Скотленд-Ярд пришел ювелир Галлоуэй и попросил провести его в инспектору Ратлиджу.

Ювелира привел констебль Томас; едва войдя, Галлоуэй сообщил:

– Терпение – само по себе награда. Мне кажется, вам интересно будет кое-что узнать.

– Надеюсь, новость у вас хорошая, – ответил Ратлидж, вставая навстречу Галлоуэю. – Что написал ваш знакомый?

– Часы, которые вы мне показывали, – одни из пары. В тысяча восемьсот девяносто первом году эти часы заказали лиссабонскому ювелиру. Некий мистер Хауард Френч подарил одни сыну, другие зятю по случаю их женитьбы; через положенное время владельцы прислали часы в Лиссабон для чистки и полировки. Затем часы перешли во владение внуков мистера Хауарда Френча, которые к тому времени достигли совершеннолетия.

– Почему часы заказали в Лиссабоне, а не в Лондоне или в Париже?

– Кажется, Френч был совладельцем виноторговой фирмы на Мадейре; в Лиссабон он часто приезжал по делам. Ему было около сорока лет, когда он стал единственным владельцем фирмы и купил на Мадейре участок, где заложил собственный виноградник. Опыт превзошел самые смелые его ожидания – во всяком случае, так мне говорили.

– У его фирмы имеется лондонский филиал?

– Да, есть, но здешнее отделение занимается только импортом и торговлей. Мой лиссабонский коллега сообщает, что семья Френч владела виноградниками в Португалии, но именно виноград с Мадейры придал их винам такое отменное качество. Должен сказать, их вина – нечто исключительное! Я сам люблю выпить бокал мадеры после хорошего обеда. И обычно предпочитаю вино из погребов фирмы «Френч, Френч и Трейнор». – Галлоуэй покачал головой. – Ну кто бы мог подумать!

Крепость мадеры повышают добавлением к вину спирта, а затем вино выдерживают при довольно высокой температуре. Отец Ратлиджа любил пятилетнюю мадеру, хотя в его погребе имелись бутылки и постарше – одна даже сорокалетняя, которую заложил на хранение еще его отец.

– Значит, начать придется с Лондона. Вряд ли Скотленд-Ярд оплатит увеселительную поездку на Мадейру.

Ювелир едва заметно улыбнулся:

– Да, по-моему, там можно приятно провести несколько дней… разумеется, не за государственный счет.

Ратлидж поблагодарил Галлоуэя и сам проводил его к выходу.

Когда он вернулся в кабинет, ему сообщили, что сержант Гибсон уединился с исполняющим обязанности старшего суперинтендента. Поэтому Ратлидж разыскал сержанта Филдинга. Через пять минут, вооружившись сведениями, которые сообщил ему Филдинг, Ратлидж уже направлялся в Сити, в фирму «Френч, Френч и Трейнор».

Когда он вошел в красивое здание, в котором размещалась контора – рядом с рынком Леденхолл, – младший клерк сообщил ему, что никого из начальства нет на месте. Судя по стилю, четырехэтажное здание с резным фасадом вполне могло быть детищем самого Рена[3]. Над дверью красовалась золоченая табличка с названием фирмы и ничего больше.

Ратлидж толкнул дверь и очутился в небольшой приемной. Стены в ней украшали полированные дубовые панели, стулья принадлежали эпохе королевы Анны. На полу лежал толстый турецкий ковер; яркие узоры переливались, словно драгоценные камни. Приемная сразу должна была создать образ фирмы солидной, старинной, привыкшей отвечать вкусам самых взыскательных клиентов.

Младший клерк, который приветствовал его и спросил, по какому делу он пришел, доложил о нем старшему клерку. Человек, который вышел к Ратлиджу, выглядел бы на своем месте в конторе адвоката: рослый, седеющий, с высоким лбом и еще черными бровями, придававшими его лицу выражение достоинства и властности.

Кроме того, старший клерк обладал способностью оценивать гостя одним беглым взглядом.

– Мистер Ратлидж? Я старший клерк. Моя фамилия Гудинг. Фредерик Гудинг.

– Скажите, пожалуйста, где я могу найти мистера Френча? Мне очень нужно поговорить с ним.

– К сожалению, сегодня его нет. Буду рад помочь вам, чем смогу.

– А где можно найти мистера Трейнора?

Вопрос явно удивил мистера Гудинга.

– Мистер Френч-старший погиб на войне. Мистер Френч-младший сейчас в Эссексе. Мистер Трейнор заведует отделением фирмы на Мадейре.

Ратлидж достал из кармана часы и положил на стол рядом с собой. На золотой корпус и цепочку упал яркий свет лампы.

– Вам знакомы эти часы?

– Они очень похожи на те, что мистер Френч-старший унаследовал от своего отца. После смерти Френча-старшего часы достались его брату мистеру Френчу-младшему. Их прислали с фронта вместе с вещами погибшего… – Клерк легко коснулся часов и перевернул крышкой вверх. – Да, действительно! Судя по всему, у вас его часы… – Он вскинул голову и недоуменно посмотрел на Ратлиджа. – Как они попали в Скотленд-Ярд?

– Случайно, – ответил Ратлидж. – Мне сказали, что фирму основал дед нынешних владельцев. Дед заказал двое часов и подарил их сыну и зятю, а те, в свою очередь, передали часы своим сыновьям. Все верно?

– Семья Френч занимается виноделием на протяжении нескольких веков. Шекспир написал, что герцога Кларенса утопили в бочке с мальвазией. Если герцог Кларенс в самом деле именно так окончил свои дни, не исключено, что его утопили в вине, которое поставляло ко двору семейство Френч. Дед, как вы его назвали, решил, кроме того, сам выращивать виноград и производить собственное вино, а не просто ввозить его. У него было двое детей: сын, мистер Лоренс, и дочь, которая вышла замуж за мистера Дэвида Трейнора. Мистер Хауард Френч принял Дэвида Трейнора в свою фирму компаньоном. Их сын, мистер Мэтью Трейнор, в настоящее время живет на Мадейре. У мистера Лоренса было два сына. Майкл погиб на войне. Теперь здешнее отделение возглавляет его младший брат, – сжато, почтительно и вместе с тем с некоторой досадой ответил Гудинг.

– Где именно в Эссексе я могу найти мистера Френча-младшего?

Гудинг едва заметно улыбнулся:

– У мистера Луиса Френча загородный дом к северу от Дедхэма. Он живет возле деревни, которая называется Стратфорд-Сент-Хилари.

Край Констебла, места на границе Суффолка, где написаны самые выдающиеся произведения великого художника! Ратлидж знал его творения с детства, потому что Констеблом восхищалась его бабушка.

– Когда вы в последний раз разговаривали с мистером Френчем? – спросил он у Гудинга.

Клерк поджал губы и ответил:

– Кажется, в прошлую пятницу. Он звонил мне и спрашивал, сообщил ли его кузен окончательно, когда приедет. Я не получал от мистера Трейнора никаких вестей, и мистер Френч остался недоволен. Правда, у мистера Трейнора есть дела и в Лиссабоне; возможно, они отняли больше времени, чем он ожидал.

Если разговор состоялся в пятницу, он случился еще до того, как в понедельник нашли тело.

– Мистер Френч обычно живет в своем загородном имении и каждый день ездит оттуда на работу в Лондон? – спросил Ратлидж.

– Нет, нет, в Лондоне у него есть дом. Он хотел приехать заранее и проследить за всеми приготовлениями к встрече своего кузена. Мистер Трейнор собирался остановиться в лондонском доме, так сказать, в родовом гнезде.

Ратлидж хотел было попросить клерка взглянуть на жертву происшествия, но передумал. Не очень-то хотелось сообщать трагическую новость, жертвой мог оказаться Френч-младший… Луис, поправил себя Ратлидж.

– Когда мистер Френч уезжает в Лондон, в его эссекском доме остается прислуга?

– Да. Кроме того, в Эссексе постоянно живет его сестра, мисс Агнес Френч. Она ведет хозяйство брата и кузена.

– Они оба холостяки?

– Невеста мистера Трейнора погибла во время войны. Мистер Френч недавно объявил о своей помолвке. – Выражение лица клерка едва заметно изменилось. – Свадьбу хотят сыграть на Рождество, – добавил он таким тоном, словно не одобрял этой затеи.

– Его невеста живет здесь, в Лондоне? – Если покойник действительно Френч, возможно, он ехал именно к ней.

– Кажется, она проживает в Дедхэме вместе со своими родителями.

Значит, поездку к невесте придется исключить. Если только у Френча не было другой женщины. Покосившись на Гудинга, Ратлидж решил: если даже у его хозяина и есть другая, старший клерк будет держать язык за зубами.

Дверь за спиной клерка оставалась приоткрытой, как будто Гудинг надеялся, что дело у Ратлиджа краткое. Ратлидж заметил край картины в тяжелой позолоченной раме; он вспомнил, что в солидных фирмах любят вывешивать портреты основателей или благотворителей.

Он обошел Гудинга со словами:

– Я бы хотел посмотреть портреты в том коридоре, если вы не возражаете.

Клерк удивленно переспросил:

– Портреты? – Он обернулся. – А-а-а… Мистер Френч и мистер Трейнор!

Старший клерк очень проворно опередил Ратлиджа и придержал для него дверь с таким видом, словно сам предложил гостю посмотреть на портреты.

Коридор оказался достаточно широким; в нишах между двумя дверями, ведущими, скорее всего, в кабинеты, висели огромные портреты.

– Оба портрета писали члены Королевской академии художеств, – пояснил Гудинг. – Это мистер Дэвид Трейнор. Когда заказали его портрет, ему было около пятидесяти.

Присмотревшись, Ратлидж узнал имя известного художника в нижнем левом углу картины.

Трейнор оказался среднего роста; светлые волосы он причесывал по моде своего времени, а серьезное выражение лица вполне соответствовало его положению. Он добился успеха и знал себе цену – впрочем, вполне заслуженную. Он стоял вполоборота, положив одну руку на большой ящик с вином, украшенный названием фирмы, а второй рукой указывал на карту, лежащую рядом с ним на столе. На карте были изображены Португалия и, чуть вдали от нее, остров Мадейра.

Сходства с жертвой, лежащей сейчас в покойницкой, Ратлидж в лице Трейнора не обнаружил.

Он перешел к следующему портрету.

– Это, разумеется, мистер Хауард Френч, основатель фирмы, – пояснил Гудинг. – Иногда мне кажется, что нынешний мистер Френч похож на него гораздо больше, чем его старший брат – тот пошел в мать.

– Здесь нет портрета мистера Лоренса, сына мистера Хауарда?

– Он висит в кабинете нынешнего главы фирмы, мистера Луиса. Картина ему очень нравится.

Френч также оказался среднего роста, со среднерусыми волосами и неопределенно-голубыми глазами. Зато в форме подбородка ничего «среднего» и «неопределенного» не было. Если Трейнор добился успеха, выгодно женившись, то его тесть явно был ядром, движущей силой всего предприятия. Фирма добилась процветания благодаря его энергии и деловой сметке.

У Ратлиджа не осталось сомнений и по другому поводу. Мертвец, найденный в Челси, так напоминал портрет, что наверняка был родственником основателя, хотя он и не унаследовал от Хауарда Френча упрямый подбородок и властный вид. Зато цвет волос, рост, нос и форма головы оказались почти такими же… Конечно, Ратлидж понимал, что его выводы никак нельзя назвать окончательными.

И все же несомненное сходство, а также часы служили вполне убедительными доказательствами того, что мистер Френч-младший мертв.

Невольно напрашивались вопросы: за что его убили и где?