Долг

Автор: Карина Хелле

Название: Долг

Серия: Братья МакГрегор

Рейтинг: 18+

Переводчик: Ксюша Попова

Совместный проект:

Best romance books и Книжный червь

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Любое копирование и распространение, в том числе размещение на сторонних ресурсах, категорически запрещено.

Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения.

Аннотация:

Ее жизнь изменилась в один миг.

И он единственный, кто мог предотвратить это.

Когда случилось немыслимое, Джессика Чарльз даже не должна была находиться в Лондоне.

Ей следовало остаться дома, в Эдинбурге. Возможно, провести время со своим парнем, выпить по коктейлю с сестрой или заняться йогой с друзьями. И продолжать жить своей нормальной, стабильной жизнью. Как и всегда.

Но в тот роковой августовский день, когда психически больной бывший солдат открыл огонь в общественном месте, мир Джессики изменился навсегда.

Теперь, лишившись парня и оставшись калекой, Джессика осознаёт, что напугана и осталась совсем одна. С каждым мучительным моментом теряя веру в себя и человечество.

До тех пор, пока в ее жизни не появляется незнакомец. Незнакомец, который заставляет ее снова жить.

Кейр МакГрегор всегда был сильным и молчаливым. Добавьте к этому: высокий рост, темные волосы и красоту, и вот он - почти идеальный шотландец.

За исключением того, что Кейр совсем не идеален. У него есть прошлое, от которого он убегает, и муки совести, от которых он, похоже, не может избавиться. Но, чем больше времени он проводит с Джессикой, тем сильнее влюбляется в нее.

И тем серьезнее его секрет угрожает разлучить их.

Возможно он и был незнакомцем для неё.

Но она никогда не была незнакомкой для него.

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Эпилог

Для тех, кто живет в темных глубинах вины.

Позволь ей существовать и подняться.

Там наверху есть свет, и я прямо здесь,

плыву вместе с тобой.

Чувство вины для души то же,

что и боль для тела.

старейшина Дэвид A. Беднар.

Ты носишь вину,

словно кандалы на ногах...

словно нимб, только наоборот.

Депеш Мод «Halo»

Я должна быть русалкой...

я не боюсь глубин

и великого страха

поверхностной жизни.

Анаис Нин.

Пролог

Джессика

Август

Ничто так не приводит в бешенство, как невозможность выпить пинту пива в чудовищно жаркий летний день. Особенно, когда это летний день в Великобритании, где лето - скорее выдумка, чем реальность.

И все же я вынуждена была ответить «нет» своим друзьям, сказав, что, прежде чем сегодня вечером отправиться в Эдинбург, мне необходимо купить кое-что на Оксфорд-стрит. Дело в том, что я не врала - летние распродажи зовут меня - и я долго ждала, когда в «Заре» снизят цену на одно конкретное платье.

Но мои друзья все равно разочарованы. Я редко вижу их, и, хотя в этот уик-энд меня даже не должно быть в Лондоне, я чувствую себя полной задницей, потому что отказала им. Не говоря уже о том, что попаду в категорию «никакого веселья» раньше, чем думала.

Я встретила Полу, Джо и Шона шесть лет назад, когда записалась на месячную интенсивную программу в учебном центре Йоги в Лондоне. В те времена я жила без цели, только что перебралась в Великобританию из Канады, и йога была единственным в моей жизни, что имело смысл. Есть кое-что, что можно сказать о дружбе, которая возникла тогда, когда ты молод, сломан и у тебя нет никаких ограничений. Она, как никто другой, заставляет тебя спуститься на землю, и даже годы спустя напоминает тебе о том, кем ты был.

Но настоящая причина, по которой я не соглашаюсь выпить с ними после самой большой конференции по здоровью и правильному образу жизни в Великобритании, слишком непростая для меня. После последних двух дней посещения семинара за семинаром, просмотра выставочных стендов и постоянного поглощения травяного чая, я просто хочу побыть одна. Несколько месяцев назад у меня было четкое представление о том, кто я и где мое место в мире. Теперь, боюсь, я ничего не знаю.

Мне просто страшно.

— Ты уверена? — спрашивает Пола, кладя руку мне на плечо, когда мы стоим за пределами конференц-центра. Джо и Шон наблюдают за нами, стоя в стороне, надеясь, что Пола сможет изменить мое мнение. У них в руках пакеты с рекламной ерундой, которую они собирали весь день.

Я все еще близка с Полой, обычно встречаюсь с ней несколько раз в год и, по крайней мере, через день общаюсь по интернету. В ней есть то, чему я очень завидую - способность успокаивать лишь одним прикосновением или голосом. Обычно она может убедить меня в чем угодно, но на этот раз я твердо стою на своем. Моя сила воли не ослабнет.

Игриво отмахиваюсь от нее, не желая, чтобы она слишком сильно задумывалась над этим.

— Все нормально. Я действительно должна подготовиться к полёту.

— Но это пиво, — в миллионный раз говорит Шон. — Ты никогда не говоришь «нет» пиву, Джессика.

И это правда. Я фанатик здорового образа жизни, палеолитическая диета и все такое, я питаюсь как можно ближе к безглютеновой диете, но пиво - мой порок, моя ахиллесова пята. Прошло уже несколько недель с тех пор, как я пила его, но все еще ощущаю его вкус.

— Не искушай меня, — улыбаясь, говорю я. Вынимаю телефон и смотрю на него, делая вид, что проверяю время. — Мне действительно пора. В любом случае, эта поездка возникла в последнюю минуту. И я рада, что увидела вас, ребята.

Вообще-то я не планировала приезжать на конференцию. Но когда студия йоги, где я преподаю, была вынуждена закрыться на выходные, чтобы заняться проблемой с насекомыми (противно, я знаю), и у Полы оказался дополнительный билет для оздоровительного центра, который они с Джо только что открыли вместе, меня не пришлось долго уговаривать. В пятницу вечером я поцеловала на прощание своего бойфренда Марка и прыгнула в самолет, желая уехать на несколько дней, увидеть старых друзей и подумать. Иногда расстояние показывает все в правильной перспективе.

Джо уныло вздыхает, сдувая с глаз своенравную прядь длинных светлых волос.

— Отлично. Мы поняли. Теперь, живя в Шотландии, ты слишком хороша для нас, — говорит она, но, как всегда, на губах дразнящая улыбка.

— Если хочешь, думай так, — отвечаю ей, радуясь, что они позволяют мне уйти без лишней суеты. Обнимаю каждого из них и даю обещание, что вскоре попытаюсь приехать в Лондон. Конечно, они всегда могут приехать и увидеть меня - я уже несколько лет живу в Эдинбурге - но жизнь в большом городе оказывает на них свое влияние.

Я направляюсь к метро, вздыхая с облегчением от того, что осталась одна, но тут же начинаю кашлять из-за выхлопов проезжающих такси. Трафик здесь абсолютно ужасен, и, каждый раз, когда я приезжаю, становится лишь хуже. Поэтому я вынуждена задаться вопросом, где мои друзья находят свой мир в этом городе? Или, возможно, именно поэтому они обратились к йоге, чтобы было с чего начать... Вместо того чтобы обрести мир, они создали свои собственные миры.

Однажды у меня была такая же идея. Я переехала в Эдинбург после смерти мамы, чтобы быть с сестрой. Оставила свою жизнь в Канаде - ту, которая должна была дать мне покой, если бы не побег - и привыкала к новой реальности. Пара лет превратилась в шесть, и мне удалось создать новую жизнь, не подверженную влиянию моего прошлого.

Единственная проблема в том, что... ну, иногда жизнь дает то, чего ты хочешь, но забирает что-то другое.

Когда я еду в метро на Оксфорд-Серкус, мне жарко и тесно. Тошнота одолевает меня, когда я оказываюсь зажата между бизнес-вумен, которая пахнет так, словно купается в дешевом парфюме, и мужчиной, от которого пахнет потом и луком Я закрываю глаза и стараюсь удержать содержимое желудка. Из-за этого проклятого желудка с утра я съела лишь рисовый тост.

Когда двери, наконец, открываются, толпа выносит меня. Я оказываюсь у эскалатора, пока не попадаю под яркий солнечный свет, в поток тел на Оксфорд-стрит. Двухэтажные автобусы громко проезжают мимо, едва пропуская курьеров на мопедах, британские флаги развеваются над улицей.

Есть в этом городе огромное чувство обезличенности. Ты можешь быть кем угодно, и никому нет до этого дела. Просто еще одно лицо в толпе, еще одна жизнь, еще один секрет. Несмотря на движение и шум, это плюс Лондона. Способность избегать того, кто ты есть.

Я позволяю толпам людей вести меня туда, куда мне нужно. Все на улице, наслаждаются редкой жарой, поздними сезонными распродажами и последними летними деньками, а я совершенно бесцельно дрейфую среди них, притворяясь, что у меня нет обязанностей или сердечных дел, требующих внимания.

Я иду к «Заре» и нахожу платье, которое хочу, но, конечно же, оно не моего размера. Так что ухожу с коротким шелковым шарфом. Грейс Келли вполне могла бы повязать подобный на шею, а затем на голову, пока ехала бы на кабриолете по Французской Ривьере. Он королевского синего цвета с еле заметными русалками, и подчеркивает мои рыжие волосы, делая их еще ярче, словно они горят в огне.

Я спускаюсь по улице, скитаясь без цели, пока толпа не становится слишком большой. Быстро ныряю в узкий переулок, чтобы передохнуть. Меня снова одолевает тошнота. Мне надо срочно съесть что-нибудь, иначе окажусь где-то в аллее, слабая и голодная.

Высокие здания отбрасывают на меня тень, и я несколько мгновений стою там, ощущая, что мой мир балансирует на краю неизвестного и полного хаоса. Ощущение странное. Но я не могу притворяться, что не знаю, откуда оно.

Когда тошнота ослабевает, и желудок начинает ворчать, вероятно, обиженный, что я все же не пойду в паб, я высматриваю закусочную «Прет-а-Манже» на другой стороне Оксфорд-стрит и начинаю двигаться в ту сторону.

Иду к светофору, торопясь перейти перекресток, чтобы успеть на горящий зеленый, когда загорается стоп. Я не успею.

Поэтому жду, толпа пешеходов у меня за спиной все увеличивается с каждой секундой.

Стая голубей взлетает рядом, заставляя волну людей инстинктивно пригнуться, пытаясь избежать помета. Птицы летят в яркое синее небо, мимо танцующих британских флагов, висящих через улицу.

Вокруг странная тишина.

Мир словно другой.

Волоски на шее встают дыбом, и я понятия не имею почему.

Затем я слышу его.

Крик.

Он доносится с другой стороны улицы, по ту сторону автобуса, мчащегося через перекресток и пытающегося успеть на светофор до того, как тот изменится.

И когда автобус уезжает, я чувствую ужас.

Ужас настолько ясный, что у меня пересыхает во рту.

Через дорогу стоит мужчина.

Мужчина с ружьем.

Пока я наблюдаю за ним, мир движется в замедленном темпе.

Он идет.

Сейчас он на середине перекрестка.

Теперь остановился.

На мгновение никто не двигается, и этот единственный крик женщины повисает в воздухе.

Затем мужчина поднимает дробовик, целясь в толпу, может быть, через две головы от меня.

И мир, который балансировал на грани полного хаоса, теперь погружается в него.

Все кричат.

И бегут.

Все, кроме меня.

Потому что я замерла на месте и не могу поверить своим глазам.

Это просто не может происходить на самом деле.

Не может быть.

Невозможно.

Это какая-то забава. Шутка. Словно фильм стал реальностью. Я попала в самую середину фильма.

Или я сплю, все еще находясь в своем гостиничном номере. Может быть, весь этот уик-энд был сном, на самом деле я дома и вижу ужасно реалистичный кошмар.

Тот факт, что существует мужчина, идущий ко мне и держащий в руках дробовик, не может быть реальностью. Этого не может быть.

И если это так, его целью не может быть стрельба.

Но...

Так и есть.

Он нажимает на курок.

По крайней мере, должен.

Я очень внимательно наблюдаю за ним, но не вижу, чтоб он это делал. Разглядываю его, обращая внимание на важные детали и пустяки. Он высокий, но не такой уж и высокий. Тощий. Белый, как призрак. Впалые скулы. Синяки под глазами. Светло-русые волосы в беспорядке, выглядят так, словно их давно не стригли. Он с головы до ног одет в камуфляж, но я не знаю, это официальная армейская униформа или одежда, которую он купил в охотничьем магазине.

И его глаза. Они сосредоточены на том, в кого он целится, но я вижу в них отсутствие сострадания и человечности. Я вижу кого-то, у кого в голове пустота. Того, кто убивает, потому что считает, что это единственный способ выжить, возможно, единственный способ спастись. Он вообще не видит нас, испуганную толпу, он видит море монстров.

Я не хочу, чтобы эти глаза видели меня.

Но тут раздается выстрел.

Его ружье стреляет, и выстрел - он, должно быть, всего в десяти футах от меня - настолько громкий, что он, наконец, в какой-то степени, доносит немного здравого смысла до моего мозга. Начинает действовать инстинкт самосохранения, который говорит мне бежать. Удирать со всех ног. Жить.

Я поворачиваюсь и начинаю бежать.

Не знаю, кричу я или нет, все звуки сливаются воедино, становясь искаженными и далекими. Мои руки вытянуты вперед, толпа убегает, звуки страха и ужаса поднимаются высоко в воздух. Некоторые люди спотыкаются, другие врезаются друг в друга. Если бы я могла посмотреть на сцену с одного из зданий, я бы увидела, как люди разбегаются врассыпную, словно стая рыб в темном море.

Звучит ещё один выстрел, а затем чья-то голова в нескольких футах от меня взрывается, превращаясь в красное месиво.

Я покрыта горячей кровью, мое тело столбенеет от шока, позволяя мне не думать об этом. Я даже не знаю, был ли это мужчина или женщина. Это не имеет значения, это не важно. Если задумаешься, можешь умереть.

Тело падает на землю, и, когда люди пытаются перепрыгнуть через него, слышится еще больше криков, отчаяние пронизывает воздух. Я чувствую запах пороха, привкус металла, и это может быть кровь, страх или адреналин, но все это вокруг меня, заполняет мой нос, когда я пытаюсь двигаться.

Я чувствую его за спиной. Знаю, за мной нет никого, кроме него. Я осознаю, что бегу к «Заре», тому самому магазину, в котором была совсем недавно, тогда, когда моя жизнь имела гораздо больше смысла.

Понимаю, что сейчас он находится не на перекрестке. Я слышу, как сигналят машины, движение одновременно и безумное и наоборот, водители не уверены, уехать ли, или стоит остановиться и помочь, а может заехать на тротуар и вырубить мужчину.

Но, если они и решаться на такое, то это не происходит прямо сейчас. Сквозь крики и сигналы машин, топот ног на тротуаре, я слышу, как ружье перезаряжают, слышу его тяжелые шаги, резкое дыхание, словно он тоже бежит.

Я слышу следующий выстрел.

Он близко.

Очень близко.

Я ничего не чувствую.

Но падаю.

Не заканчивая шаг, моя правая нога перестает двигаться, перестает слушать команду мозга, и я падаю на землю, тротуар торопиться встретить мое лицо. Чтобы смягчить падение, я поднимаю руки перед собой и чувствую, как грязь и грубый бетон царапают кожу.

Вставай, поднимайся, давай!

Это все, о чем я могу думать, когда ударяюсь о землю, растянувшись на ней.

Беги, беги, беги.

Он приближается.

Но затем я ощущаю ее.

Боль.

Настоящую боль.

Настолько невероятно интенсивную, что она поглощает меня целиком, концентрируясь в одной из моих ног. Это чистая агония, такая огромная и необъятная, что я даже не могу сказать, какая нога болит.

В меня стреляли.

Меня ранили.

Не могу поверить, что в меня стреляли.

Я умру.

Я не могу сосредоточиться ни на чем другом, кроме этих мыслей и боли, огня, пожирающего мою ногу, ощущения полного разрушения изнутри.

Он все еще здесь.

Эта мысль заставляет меня остановиться, мешает мне двигаться дальше, мешает перевернуться, чтобы посмотреть на ногу (может быть, это просто ранение, вероятно, оно неглубокое, возможно, я в порядке). Мысль заставляет меня лежать неподвижно, душит мои крики, и агония оказывается в ловушке в моей груди и горле, душа меня.

Я поднимаю голову и вижу, как его коричневые сапоги проходят мимо. Его ружьё снова стреляет, гильза падает и, отскакивая от земли, катится ко мне.

Притворись мертвой, — говорю я себе.

Гильза останавливается, попадая в мои вытянутые пальцы.

Не уверена, дышу или нет. Ощущаю холод, все словно в тумане.

Но я все еще вижу, как он уходит от меня, четыре фута, пять футов, шесть футов.

Дальше и дальше прочь.

Продолжай идти, продолжай, — умоляю я.

Его плечи напрягаются, когда он поднимает ружье и целится в кого-то другого.

Огонь.

Еще один вскрик среди хора криков.

Падает еще один человек.

Затем он останавливается там, всего в футе от «Зары».

Стреляет в витрины, разбивая стекло.

Перезаряжает ружье.

И стреляет снова.

Снова перезаряжает ружье.

Он разворачивается и направляет ружье влево, вниз по тротуару на бегущих людей.

Стреляет снова.

Делает то же самое в другую сторону.

И все это время я смотрю на его лицо, наблюдая, как оно размывается и снова становится резким, пока мое тело пытается качать собственную кровь, и боль начинает ослабевать, когда я впадаю в шок. Не хочу смотреть на свою ногу и видеть, сколько крови теряю. Не хочу ничего, кроме как наблюдать за профилем этого человека, когда он еще раз целится и нажимает на курок.

Убит еще один человек.

И еще один.

Кто-то должен остановить его.

Я не могу перестать смотреть на него, пока он не умрет.

Затем это происходит.

Момент, когда все происходящее меняется.

Он поворачивается и смотрит прямо на меня.

Он видит меня.

Всю меня.

Его глаза настолько бледные, что я даже не могу разглядеть цвет. Крошечные черные зрачки смотрят прямо на меня, вбирая каждый дюйм.

Он идет ко мне. Медленно, но с определенной целью.

Ужасной целью.

Хочу посмотреть на людей позади него, найти храбрую душу, которая сможет остановить его, сможет спасти меня, но я не в силах отвести взгляд. Я не могу притворяться мертвой.

Меня поймали.

Я жива, хотя мне следует быть мертвой.

И я умру.

Но я поддерживаю с ним зрительный контакт, потому что это мой единственный шанс. Единственный способ спасти себя. Если он увидит меня, настоящую меня, может быть, он не причинит мне вреда.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

Отпустите меня.

Оставьте в живых.

Позвольте мне жить.

Он останавливается на расстоянии пяти футов. Стоит прямо, ноги на ширине плеч. Все в нем такое правильное, настолько совершенное, он словно запрограммирован.

А это означает, он запрограммирован не видеть, кто я.

Я для него просто безликий монстр.

Ружье указывает на меня, и я смотрю прямо в дуло.

Вот оно.

Это была жизнь.

У меня было почти все.

— Разве вы не видите, — говорит мужчина-британец, его голос предает бессмысленный взгляд на его лице. Он говорит с отчаянием, словно что-то хочет от меня. — Разве вы не видите, насколько это легко? Как легко это было? Это то, чего хочет от нас правительство. Но, пока делается дело, никто не заботится о том, насколько легко это происходит.

Я чувствую головокружение. Рот словно набит ватой. Я даже не могу сформулировать слова для ответа.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, боже, — думаю я. — Позволь мне жить. Прошу прощения за все. Прости за Кристину. За маму, за отца. Прошу прощения за все, что я сделала не так.

— Теперь видишь, — продолжает мужчина, его голос надламывается. — Они тоже увидят. Я был создан для этого. Другими людьми, не нашими. Но все равно, правда, ведь? Все то же самое. И теперь ты знаешь.

Его палец двигается на курок.

Мое тело инстинктивно напрягается. Я закрываю глаза.

Мне невыносимо жаль.

Раздается выстрел, настолько громкий, что практически оглушает меня.

И повисает тишина.

Смертельная тишина.

А затем слышен вопль. Крик.

Грохот металла на тротуаре.

Такое чувство, словно я слышу все это под водой, но все равно слышу.

Я жива.

Открываю глаза как раз в тот момент, когда мужчина начинает пошатываться на ногах, ружье лежит на земле рядом, его ладонь открыта и тянется к оружию. Мои глаза скользят к его груди, кровоточащей ране над его сердцем.

Мужчина покачивается, а затем падает, словно спиленное дерево.

Мертвый.

Внезапно, мир оживает. Среди криков приходят резкие звуки власти, контроля, безопасности.

— Мисс, помощь здесь, — говорит голос, мельком вижу полицейскую форму. — Оставайтесь с нами.

Не уверена, что могу.

Глава 1

Джессика

Эдинбург

Шесть недель спустя

— Уверена, что справишься? — глядя на меня щенячьим взглядом, спрашивает Кристина.

Я испытываю соблазн оттолкнуть ее костылями, что мне хочется сделать с того самого дня, как они у меня появились. Назовите это сестринской любовью или как хотите.

— Я в порядке, — говорю ей, глядя в небо и щурясь на солнце. Несмотря на то, что сейчас сентябрь, и Эдинбург, как правило, в это время года готовится к долгой и мрачной зиме с помощью непрерывных дождей и пасмурного неба, сейчас тепло и солнечно, а небо ясное. Вероятно, сегодня один из последних прекрасных дней в году, и мне хочется удержать его и сохранить в памяти на потом.

Я вздыхаю и смотрю на сады на Принсес-стрит. В городе по-прежнему много туристов, хотя, по мере приближения осени, их количество сокращается. Зеленая трава вот-вот исчезнет, как только толпы сейчас работающих людей хлынут на улицу. Если они не устроят пикник в парке, глядя на замок мечтательными глазами, то оккупируют уличные магазины, ища способы потратить свои с трудом заработанные деньги, или наполнят бары, чтобы выпить по кружечке пива.

Волна безнадежности проникает в сердце. Я бы все отдала, чтобы вернуться в те времена, когда в теплый пятничный вечер ощущала привычный комфорт и волнение. Теперь я просто завидую жизням вокруг. Я даже не могу пойти в «Зару», не вздрагивая при этом от страха из-за воспоминаний. Не уверена, что когда-нибудь вообще буду на это способна.

Да, я знаю. Когда кто-то переживает шокирующую трагедию, в результате которой его жизнь разваливается, последнее, что люди хотят слышать - бесконечный скулеж и вечные причитания. Я очень стараюсь не быть таким человеком. Мне подобное не свойственно. Обычно, я преодолеваю трудности, стараясь сделать это как можно лучше.

Вот почему я не могу просто поддастся страху и жалости. Я этого не допущу, даже если моя сестра или Пола думают, что вполне нормально погрязнуть в этих чувствах и злиться. Они нянчатся со мной, боясь, что я сломаюсь, но этого не произойдет.

Три недели назад меня выписали из больницы, и, как только я вернулась в Эдинбург, к той жизни, которая у меня была - в тот самый момент, когда моя жизнь рухнула - я начала обращаться за помощью. Не только для тела и ноги, которые никогда не будут прежними, но и для моего сердца и разума. Каждый вечер вторника в местной церкви я посещаю группу ПТСР для пострадавших от травм. Сегодня вечером будет моя третья встреча с ними, и я чувствую, что буду посещать эти встречи еще долгие годы.

— Просто не могу видеть тебя такой, — вытирая глаза, говорит Кристина. С тех пор, как все случилось, она в полном раздрае, и справляется со всем хуже, чем я. Что лишь заставляет меня изображать еще большую храбрость и притворяться, что все в порядке, даже если это не так. Если я много раз повторю ей эти слова, возможно, и сама поверю в них.

— Не могу просто наблюдать, как ты хромаешь по дороге в церковь, — говорит она. — Я могла бы, по крайней мере, проводить тебя до места. Что, если ты упадешь?

Я много падаю. Не могу винить ее в том, что она ошибается. Я не предвидела такое, что мне придется учиться падать, мое тело будет покрыто синяками, и что подняться иногда не просто больно, а порой и невозможно.

Ах, да, еще и тот факт, что мой парень Марк, с которым мы встречались три года, бросил меня, пока я была в больнице. О, и что я потеряла работу преподавателя в студии йоги, потому что, черт возьми, я еще не скоро буду заниматься йогой. И тогда мне пришлось переехать к сестре и ее мужу, потому что я больше не могла жить с Марком.

Не ожидала, что так выйдет. Милое дополнение к тому, что меня подстрелил террорист.

— Если упаду, какой-нибудь красивый мужчина придет мне на помощь, — говорю я, поспешно заправляя волосы за уши.

— Надо вызвать тебе такси, — продолжает она, кладя руку на мою.

— Кристина, — предупреждаю ее, посылая фирменный взгляд старшей сестры, который совершенствовала на протяжении многих лет, — я в порядке. Если бы я хотела взять такси, я бы взяла такси. Путь не долгий, и, если я не научусь справляться сама, как я вообще буду передвигаться самостоятельно?

Она расстроенно морщит нос.

— Просто я беспокоюсь о тебе.

— Все со мной нормально, — раздраженно замечаю я. — Позволь пойти на встречу пешком. А обратно я вызову такси.

— Ладно, я тебя заберу, — быстро говорит она. — Буду на месте к восьми.

Я вздыхаю.

— Если ты настаиваешь. Но после встречи я собиралась пойти в бар с одной знакомой, он находится через улицу. Так что, тебе лучше приехать к девяти тридцати.

Она кивает, и я знаю, если прямо сейчас не похромаю прочь, она силой затолкает меня в такси. Кристина может быть моложе и немного ниже меня (а я никак не высокая), но у нее есть характер, дающий ей сверхчеловеческую силу.

Посылаю ей воздушный поцелуй, «со мной все хорошо, не волнуйся за меня» улыбку (которую в последнее время использую слишком часто) и начинаю хромать через траву к Принсес-стрит.

Несмотря на то, что я много падаю - мой физиотерапевт говорит, что это абсолютно нормально - причина не в костылях. Спишем это на многие годы занятия йогой, но мое тело гибкое и, по-видимому, хорошо адаптируется к этим неуклюжим приспособлениям. Однако время от времени мой разум забывает, что одна нога не функционирует, и, если мои костыли стоят не так, как следует, я падаю. Такое обучение довольно болезненное.

Я наслаждаюсь прогулкой, пока иду к церкви. Она расположена у подножья моря в великолепной области Стокбридж, примерно в десяти минутах ходьбы от садов. Пятнадцати, если вы быстро передвигаетесь на костылях.

Прохожу мимо каменных фасадов зданий на Серкус-Плейс, паба «Сент-Винсент», в который хочу заскочить позже, и иду к церкви святого Стефана.

Сама по себе церковь старая и мрачная, с высокой колокольней, выходящей на улицы. Внутри она была обновлена, длинный ряд скамеек ведет к большой открытой площади с лампами дневного света из прозрачного стекла над устрашающе выглядящим органом и гигантской люстрой. Я останавливаюсь в холле, чтобы посмотреть на все это и обрести покой - в воздухе витает запах гвоздики и свечного воска - прежде чем пойти вниз, чтобы противостоять своим демонам.

Я никогда не была очень религиозной. Каждое воскресенье мой папа таскал нас с Кристиной в церковь, но он был величайшим грешником из всех присутствующих, и, пока я росла, христианство ассоциировалось у меня с пустословием и лжецами. Мой отец был монстром внутри, а снаружи ярким образцом почитателя Бога.

Хотя теперь я обращаюсь к ней все чаше. Не к религии, а к вере. Трудно не делать так, когда вы посмотрели смерти в глаза. Только не уверена, благодарна ли я за то, что жива или зла от того факта, что моя жизнь навсегда изменилась.

Закончив молиться, я медленно поворачиваюсь - обычно, когда делаю это слишком быстро, как правило, отступаюсь - и вижу, как Анна молча смотрит на меня.

Анна тот человек, с которым я хотела пойти в паб после собрания. На самом деле, она единственная, с кем я разговариваю в группе. Несколько лет назад она выжила в ужасном пожаре, случившемся в доме. Пожаре, который забрал ее младшего сына. Но прошлое все еще не отпускает ее, хотя она, как сама выразилась, каждый день начинает жизнь заново.

— Не хотела тебя прерывать, — говорит Анна с легким шотландским акцентом.

Улыбаюсь ей.

— И не надо. Полагаю, я должна уже быть внизу.

Следую за ней вниз по лестнице в подвал, где проходят встречи, при этом осторожничая ещё больше. Лестница - мой враг, и в этой стране их полно.

Комната для встреч простая, но, благодаря камню, здесь достаточно прохладно. Иногда создается впечатление, что находишься в гробнице, но я слышала, как другие описывают ее как утробу. Полагаю, зависит от того, как на это посмотреть. Закрытые темные пространства могут заставить вас почувствовать удушье или успокаивать. Каждый день бывает по-разному.

Встречи просты. Памела, лидер группы, член церкви и выжившая в результате взрывов в лондонском метро в 2005 году. Она создала группу, чтобы другие, подобные ей, такие как я и Анна, могли преодолеть свои страхи и сблизиться с теми, кто пережил нечто похожее. Почти все проходят терапию или недавно прошли ее (кроме меня), но эта группа дает нечто большее. То, что не может дать даже самый понимающий психотерапевт.

Здесь девять человек, мужчин и женщин, в возрасте от двадцати двух до семидесяти пяти. Мы все здесь для одного и того же - чтобы поправиться. Дать волю чувствам. Чтобы нас поняли и воспринимали как человека. А не того, над кем стоит издеваться или жалеть, или, как в моем случае, почитать.

Придя впервые на встречу, я сидела на заднем ряду, радуясь, что мне не надо говорить, и я могу лишь слушать и смотреть. На второй встрече я рассказала о нападении на Оксфорд-стрит, каково это было, стать девушкой с плаката. На самом деле, я все еще девушка с плаката. Были еще два оставшихся в живых, но, по какой-то причине, СМИ зацепились за меня. Может быть, из-за того, что мой драматический момент между жизнью и смертью привлек внимание очень многих и его увидел весь мир. Если бы это была не я, если бы не я прошла через все это, если бы это был незнакомец, я следила бы за новостями и могла увидеть, насколько то событие было шокирующим и захватывающим.

Но это был не незнакомец. Это была я. И, как сильно бы не переживали и нервничали люди, следя за событиями в новостях, они понятия не имеют, каково это, быть там на самом деле.

Но конкретно эти люди знают. Может быть, не совсем точно, но они понимают, каково это, очнуться после того, чего с вами произойти не должно было, даже если вы только что пришли в себя. Иногда ваш дух умирает в прошлом.

Хотя, сегодня мне не хочется разговаривать. Я испытываю странные чувства и сегодня мне достаточно просто быть частью коллектива, я хочу лишь слушать. Хочу найти надежду в их историях, заблудиться в мире, который не является моим собственным.

К тому времени, когда собрание заканчивается, большую часть вечера говорил человек по имени Реджи, старый ветеран, потерявший на войне ноги - ситуация, которую я принимаю близко к сердцу и напоминаю себе, что все могло быть и хуже - я готова для пива или двух.

Я жду, пока все в комнате уйдут, не желая никого задерживать, а затем поднимаюсь по лестнице за Анной.

Ушли летние ночи, когда солнце светило до одиннадцати вечера. Теперь темно уже в восемь. Раньше я грустила о том, что лето уходило, хмурясь в августе, когда короткий сезон заканчивался, но теперь я начинаю видеть, насколько привлекательна темнота. Она зовет меня, утешает. Может быть, потому, что нападение на меня произошло средь бела дня, среди толпы людей, в общественном месте, и я чувствую себя безопаснее, когда люди не могут видеть меня.

Паб «Сент-Винсент» - миленькое место на углу, спрятанное в ряду Григорианских домов. На улице около него есть стол, в настоящее время занятый парой курильщиков, один мужчина пришел с красивым золотистым ретривером. Когда я осторожно спускаюсь по лестницам, все мужчины смотрят на меня, но выражение на их лицах больше хищническое, чем обеспокоенное. Я привыкла к этому. Пока не получила травму, никогда не осознавала, как часто меня рассматривают как падшую лань, ту, на которую охотятся волки.

Я игнорирую их - как обычно, ни один из них не предлагает руку, просто искоса смотрят на меня - и пробираюсь в паб за Анной.

Сегодня вечером здесь достаточно много народу, но большинство людей стоят около стойки. В заднем углу есть несколько кабинок с красной и зеленой кожей, а винные бочки, покрытые бархатными накладками, выступают в качестве табуретов на другой стороне столиков.

Нам удается занять одну из кабинок, и, в то время как Анна садится на винный бочонок, я устраиваюсь на скамье. Мне повезло, что у меня были достаточно сильные руки и пресс, когда со мной случился инцидент. Я все еще не уверена, как называть случившееся. Атака? Хотя так оно и было, от этого я чувствую себя жертвой. Годы силовых тренировок и йоги определенно окупились, и, так как в ближайшее время мои ноги не будут полезны, по крайней мере, верхняя часть тела постоянно работает, принимая на себя все напряжение.

Анна идет, чтобы взять нам выпить, и, пока она стоит в очереди в баре, я облегченно вздыхаю, пока оглядываю паб. Несмотря на то, что дорога от церкви до паба была короткой, я чувствую себя лучше, когда сижу. И, когда нахожусь здесь, в пабе, слушая рок восьмидесятых, доносящийся из колонок, хор смеха, разговоров и звон стаканов, на секунду я верю, что все снова правильно. Что я не покалечена. У меня все еще есть работа, квартира, жизнь. У меня все еще есть парень.

Ещё до того, как в меня стреляли, наши отношения с Марком были на грани разрыва. Поездка в Лондон, импровизированная и неудачная, словно создала пространство между нами и дала мне время подумать.

К сожалению, все изменилось. И хотя я понимала, мы с Марком недолго будем вместе, никогда не думала, что он расстанется со мной, пока я все еще буду в больнице. О, у него были причины, но каждая из них говорила мне, что последние три года я жила ложью и, на самом деле, совершенно не знала своего парня. Это было к лучшему, но мне все еще больно, более того, я зла.

Анна сейчас платит за пиво, и, когда я поднимаю глаза от меню с напитками, заправленного между пластиковой бутылкой кетчупа, горчицей и майонезом, мой взгляд останавливается на мужчине, сидящем за столом напротив меня.

Я вижу лишь его профиль. Напротив него стоит пинта пива, и его лицо чуть опущено вниз. Он что-то читает, я не вижу, что именно. Есть что-то очень знакомое в его линии челюсти и щетине, и я не в силах отвести взгляд, поэтому смотрю на него с благоговейным трепетом. У меня немного сжимается сердце, когда я пытаюсь осмыслить все это.

Словно почувствовав, что я смотрю на него, он поворачивает голову ко мне. Я хочу отвести взгляд, мне, вероятно, и следует так сделать, но позволяю его глазам встретиться с моими.

Он чертовски красив, это точно, хотя, чем больше я смотрю на него, тем яснее понимаю, почему так отреагировала на него. Сильная форма челюсти, борода, все это напоминает мне актера Джерарда Батлера. Очевидно, что он не Джерард Батлер, но эти незначительные сходства заставляют меня вспомнить кое-что.

Когда мне было семнадцать, и я доучивалась последний год в средней школе, пытаясь найти способ преодолеть бесконечный ад, которым была моя жизнь дома, я стала одержим фильмом «Призрак оперы». Джерард, играющий таинственного призрака, стал моим любимым актером. После этого я обклеила стены плакатами с его изображением и по триста раз за день смотрела на них. Я была молода, напугана и зациклена, а он дал мне некую вымышленную жизнь, средство спасения.

Я все еще думаю, что Джерард Батлер - довольно хороший актер, хотя, в последнее время, выбрал несколько дерьмовых ролей, но, ассоциации с чем-то хорошим и безопасным, по-видимому, по-прежнему работают.

Конечно, этот парень совсем другой. Абсолютно другой. Губы полнее и вытянуты в твёрдую линию, нос крупнее, но его это не портит. Волосы темно-русые, короткие по бокам и длинные сверху, а виски практически седые.

Глаза незнакомца яркие, настолько яркие, что мне достаточно посмотреть в них лишь секунду. Дело не только в том, что они миндалевидной формы и темно-зеленого цвета - словно оборотная сторона листа - в них видна мудрость, боль и таинственность. Все сразу. Глаза, которые говорят, что человек прожил много жизней, и некоторые из этих жизней начинают изматывать.

— У них закончился эль, пришлось взять тебе лагер, — говорит Анна, ставя напитки на стол и закрывая мне вид. Что к лучшему. Кажется, я начала пугать парня. Нельзя смотреть на незнакомца долго, и не понимать, что скоро это станет казаться странным.

— Спасибо, — прочищая горло, говорю я. — Пиво есть пиво.

— Ты права, — соглашается она, садясь напротив и поднимая бокал. — Тогда, твоё здоровье.

— Твоё здоровье, — я поднимаю бокал, и мы чокаемся через стол.

Делая первый пенистый глоток, я смотрю за плечо Анны на мужчину. Он больше не смотрит на меня, снова погрузившись в чтение. Я чувствую странное разочарование, словно хотела, чтобы он продолжал смотреть. И мне не нравится это чувство.

Независимо от того, насколько хорош парень, нет ни единого шанса, что в ближайшее время я могла принять хотя бы внимание от противоположного пола. Не только потому, что мое сердце все еще не пришло в себя после Марка, а потому что я в полном раздрае, как внутри, так и снаружи. Мне предстоит пройти долгий путь, прежде чем я снова буду полноценным человеком, и ни один мужчина, если у него нет какого-то странного фетиша, а я не могу исключить такой вариант, не захочет быть с женщиной, которая ограничена костылями. Нога которой настолько обезображена, слаба и бесполезна, что ее едва ли можно считать конечностью. Я во многих смыслах испорченный товар, и единственный мужчина, который захочет быть со мной, должен быть поврежден и сам.

Одно из качеств, которые мне нравятся в Анне - несмотря на трагедию, которая сформировала ее жизнь и причиненный ей ущерб, у нее все еще есть здоровый взгляд на жизнь. Она пытается двигаться дальше, найти положительные моменты. Она была матерью-одиночкой, когда потеряла своего маленького мальчика Сэма, и, хотя ее дочери уже одиннадцать, она все еще не сошлась ни с кем. Однако она пытается, ходит на свидания, даже если они ведут в никуда. Я знаю, ее демоны не отпускают ее, но тот факт, что она прилагает усилия, облегчает ей жизнь.

Мне также нравится, что она говорит. Много. Когда впервые видишь ее, она может быть довольно застенчивой и ведет себя достаточно спокойно, но, когда узнаешь ее получше, начинает болтать без умолку. Думаю, она многое хранит в себе. На прошлой неделе после собрания мы пошли выпить кофе, и теперь, когда в уравнении есть алкоголь, она не может наговориться.

Анна может остаться лишь чтобы выпить полторы пинты, а затем ей надо спешить домой отпускать няню.

— Уверена, что не хочешь, чтоб я вызвала тебе такси? — спрашивает Анна, когда встаёт.

Поднимаю второй бокал.

— Мне надо допить пиво. А может быть и то, что осталось от твоего.

— Не знаю, куда в тебя столько влезает.

— Ходьба на костылях лучше любой тренировки, — говорю ей. — Словно передвижной пилатес.

— Тогда увидимся на следующей неделе, — отвечает она, затем стучит пальцами по столу. — О, и в воскресенье будет праздник, если ты все еще хочешь пойти.

— Я подумаю, — говорю ей. Она упоминала о маленьком музыкальном фестивале, который проходит на окраине города. Какой-то фольклорный жанр музыки, к которому у меня нет никакого интереса, и нельзя забывать, что к вечеру воскресенья я могу быть полностью измотана. Я в состоянии обойти город самостоятельно, но фестиваль, полный шумных, пьяных людей, это слишком. Добавьте плохую музыку (давайте посмотрим правде в глаза - это народная музыка), и это звучит как ночной кошмар.

Она машет рукой и уходит, а я откидываюсь обратно на стенку кабинки. Потягивая пиво, смотрю на стол Джерарда Батлера. Кружка пива там, наполовину полная, но его нет.

На этот раз я чувствую небольшое разочарование. Пока Анна болтала, я не особо обращала на него внимание, и это, вероятно, к лучшему. Мне необходимо сосредоточиться на других вещах.

Например, на том, как сходить в туалет.

Я громко выдыхаю, ненавидя тот факт, что мне нужно встать. Как жаль, что в прошлом я причитала о том, что мне надо вставать, понятия не имея, как мне повезло, что мои ноги могли функционировать. И я могла свободно перемещаться без помощи костылей, не глотая таблетки каждое утро и ночь, пытаясь подавить боль.

Но я мирюсь с этим. Я должна. Просто забиваю на остальную часть своей жизни. Не жалуйся, не обижайся, не бойся, не сердись, не грусти. Просто смирись и живи с этим.

Теперь в пабе не так уж много народу, всего несколько человек у бара и еще пара за столами. Хорошо. Значит, на меня будут меньше смотреть. Раньше я уже заметила нескольких человек, которые глазели на меня так, словно узнали.

Я пробираюсь по кабинке до тех пор, пока обе ноги не показываются из-под стола, затем хватаю костыли. Осторожно, пытаясь не опрокинуть свой напиток, использую стол для равновесия, а затем, когда стакан начинает качаться, угрожая разлить пиво, переношу вес на здоровую ногу, пресс напрягается, когда я пытаюсь встать.

Я не могу удерживать равновесие так, как надо, хотя и отставляю костыли в сторону, пытаясь устоять, когда начинаю падать влево.

И словно вижу будущее в замедленном темпе. Костыль заскользит, слишком большой вес и импульс переместятся на мою левую ногу, и я не смогу выпрямиться. Я упаду и, пытаясь остановить себя, вероятно, сломаю запястье, если не ударюсь головой о боковину кабинки.

Я закрываю глаза, проглатывая крик, надеясь, что смогу упасть тихо, словно опуститься на облако, и что никто вокруг меня этого не заметит.

Затем ощущаю сильную хватку на левой руке, удерживающую меня от падения.

Я ахаю и резко открываю глаза, глядя на своего спасителя.

Мужчина, которого я заметила, рядом со мной, пристально смотрит на меня, его рука вокруг моего бицепса не позволяет мне упасть.

— Я держу тебя, — говорит он, у него хриплый акцент. Возможно, он из Глазго. Голос глубокий и изумительно насыщенный, словно сливки.

Я не могу даже сформулировать предложение, поэтому он тянет меня, пока я не встаю прямо, хорошо держась на ногах, его рука действует как костыль.

— Падение было бы неприятным, — продолжает он. А я все смотрю на него, словно идиотка. Он высокий, по крайней мере, шесть футов два дюйма¹, если не больше. Я всего лишь пять футов четыре дюйма², так что это все равно, что смотреть на великана.

Большой, сильный, мускулистый гигант. У парня плечи, как горы, он сложён словно танк. Неудивительно, что он способен удержать мое тело одной рукой.

Тебе необходимо использовать слова, — быстро напоминаю себе.

— Спасибо, — удаётся сказать мне. Затем, закрывая глаза, качаю головой. — Было бы действительно неловко.

— Неловко? — повторяет он. — Вы бы точно причинили себе вред. — Его тон взволнованный, практически покровительственный.

Я открываю глаза и улыбаюсь ему самой открытой улыбкой.

— Ну, как видите, я уже причинила себе вред.

Он кивает и смотрит на гипс на моей ноге. Я в леггинсах капри и длинном, полосатом свитере. В эти дни я всегда ношу платья и шорты, что довольно иронично, учитывая, что после того, как на следующей неделе снимут гипс, не думаю, что снова буду спешить показать всем свою ногу. Видимо я даже не узнаю ее. Лишь мысль об этом пугает меня до чертиков.

— Это хорошая история? — спрашивает он.

— А?

— Твоя нога, Рыжик, — говорит он. — Обычно к сломанной ноге всегда прилагается хорошая история.

Натянуто улыбаюсь ему, хотя и чувствую облегчение. Это означает, что он не знает, кто я, не видел меня в новостях, снятую на дрожащую камеру телефона или мою фотографию с премьер-министром, когда он навещал меня в больнице.

— История долгая и не очень хорошая, — заверяю его. — Но, спасибо. Со временем ко всему привыкаешь.

— Готов поспорить, — говорит он, и на мгновение в его глазах видна боль. Но он улыбается очаровательной улыбкой. — Куда ты шла? Я тебе помогу.

— Все нормально, — быстро говорю я.

Какое-то время он изучает меня, и я стараюсь сохранять беззаботный вид. Затем мужчина берет другой костыль и держит его.

— Позволь помочь тебе, — снова предлагает он.

Я вздыхаю, закатывая глаза. Не хочу, чтобы незнакомцы помогали мне, и в то же время польщена его заботой. В отличие от мужчин, сидевших на улице, в этом мужчине нет ничего хищнического. Он великолепен, это факт, и сложен как мужчина, о котором я могу лишь мечтать. Но от него исходит искренность, которую я не могу игнорировать. Может быть, это всего лишь мои гормоны, мое разбитое сердце, благодарность за, своего рода, отвлечение от этой новой жизни. Как бы то ни было, я не жалуюсь.

Но все же упрямлюсь.

— Мне не нужна помощь, — говорю ему, хотя, стоит словам вылететь, я тут же жалею о них.

Он поднимает бровь.

— Я не говорю, что тебе нужна помощь, Рыжик. А прошу позволить помочь тебе.

Прищуриваюсь, глядя на него.

— Рыжик? Не уверена, что мы знаем друг друга настолько хорошо, чтобы использовать прозвища.

Он ухмыляется.

— Но я ведь не знаю твоего настоящего имени, так ведь? Но знаю, что ты маленькая и у тебя огненная шевелюра.

— Полагаю, это лучше, чем покалеченная девушка.

— Или ты могла бы просто сказать мне свое настоящее имя, — говорит он, все еще держа в руках костыль. — Не могу обещать, что перестану называть тебя Рыжиком, но это может помочь.

— Джессика, — отвечаю я, протягивая руку, один костыль у меня под мышкой.

— Кейр, — говорит он. «Р» выходит грубо. Клянусь, из-за этого что-то происходит со мной, и я ощущаю слабость в коленях, хотя ощущала ее с самого начала. Его рука, теплая и твердая, пожимает мою. — Ты не местная... — он пристально смотрит на меня, и я инстинктивно замираю, думая, что он, возможно, наконец, узнал меня. — Или?

— Шесть лет живу в Эдинбурге, — отвечаю с гордостью. — Но я канадка. Родилась и выросла в Британской Колумбии.

— Да? А где именно? В юности я провел там немного времени.

Мне хочется рассмеяться. Ему никак не может быть больше сорока.

— Город называется Камлупс. Всего лишь станция на железной дороге с целлюлозным заводом. По крайней мере, тогда было именно так. В городке есть и приятные районы, но я, так сказать, росла на другой стороне дороги.

И затем я закрываю рот. Почему я вообще рассказываю ему это?

Он делает шаг вперёд.

— А я вырос в Глазго, также на неправильной стороне дороги. Готов поспорить, моя была чуть тяжелее твоей. Камлупс - это город ковбоев, я прав?

Я киваю, все еще шокированная тем, что поделилась чем-то подобным с незнакомцем. Никто не любит признавать, что вышел из низов.

— Так или иначе, я счастлива здесь. Это отличный город.

— Хорошо, — говорит он. — Значит, ты никуда не собираешься. — Он быстро оглядывает меня сверху донизу. — Хотя, думаю, именно сейчас ты все же куда-то направляешься.

— Всего лишь в туалет, — говорю ему, протягивая руку к другому костылю. — И ты поможешь, вернув мой костыль.

— Не хочешь, чтобы джентльмен сопроводил тебя в туалет? — спрашивает он. — Возможно внутрь? Тебе может быть нелегко снять штаны.

Стараюсь не улыбаться и просто смотрю на него.

— Не умничай.

Он отдает мне костыль и поднимает руки в насмешливой капитуляции.

— Я не умничаю. Ты бы поняла, если бы я так сделал.

Я беру костыль и подталкиваю его под другую руку. Он делает шаг в сторону, позволяя мне пройти мимо.

— Рыжик, — говорит он, и его голос хриплый, когда я направляюсь к задней части комнаты.

Я останавливаюсь, чтобы посмотреть на него через плечо.

— Выпьешь со мной, когда вернешься? — спрашивает он.

Я жую губу, пытаясь игнорировать бабочек в животе. Прошло столько много времени с тех пор, как я ощущала их. Это было задолго до несчастного случая.

Вот почему тебе нужно поумнеть, — говорю себе. Возьми чертову сетку для бабочек и прикончи этих тварей.

— За мной скоро приедет сестра.

— Так выпей со мной, пока она не приедет.

Он кажется таким честным, таким искренним, предлагая это. Что невозможно ответить «нет».

— На самом деле я не ищу... — и замолкаю. Не хочу быть самонадеянной, но, в то же время, он должен понимать, что я не похожа на других одиноких женщин, которых можно найти в баре. Хотя, возможно, он уже знает это.

— Я не ищу ничего, кроме компании, пока наслаждаюсь пивом. Вот и все, — уверяет он. Должно быть, он видит согласие на моем лице, потому что быстро улыбается и говорит: — Что будешь пить?

Я отвечаю, что лагер, потому что у них закончился эль, а затем поворачиваюсь и спешу в туалет. Не хочу, чтобы он видел, как я улыбаюсь, словно какая-то идиотка.

Глава 2

Кейр

Я наткнулся на нее случайно.

Но разве можно назвать случайностью ситуацию, если находишь то, что ищешь?

Возможно, это рок. Судьба. Слова, которые никогда ничего не значили для меня, теории, которые мой разум раздавил бы. Конечно же, раньше именно так все и было. В былые времена все было по-другому.

Я смотрю, как она ковыляет в туалет, используя свои костыли, как чертов чемпион. В женщине столько жизни, столько грации, что, находясь с ней всего лишь секунду, я словно избавляюсь от своего бремени. Не всего, но от какой-то части.

Полагаю, это была просто глупая удача. Или, может быть, что-то, относящееся к той чепухе из «Секрета»³, что вселенная предоставит вам то, что вы ищете. Вы получаете то, что открываете миру.

И я искал. Целый месяц я искал Джессику Чарльз.

Через несколько недель после произошедшего, я поехал в больницу в Лондоне, чтобы встретиться с ней, но обнаружил, что ее выписали.

Я использовал Google, что бы выяснить, куда она могла уйти.

Затем, когда обнаружил, что она в Эдинбурге, приехал сюда. Выбор был направиться или сюда или обратно в Глазго, поэтому решение оказалось простым. Мне нужно было место, где бы я жил, мог начать все с начала, и она была оправданием.

Я, словно проклятый сталкер, пошел в студию йоги, где она преподавала, и выяснил, что она там больше не работает. Но не смог получить от них больше информации, не вызвав подозрений. Я играл роль давно потерянного друга, который увидел ее в новостях и забеспокоился о ней. Судя по выражению лица администратора, казалось, это была не редкость. Внезапно у Джессики обнаружилось много потерянных друзей.

След был потерян, и я подумал, что это к лучшему. Мои причины для поиска Джессики Чарльз были полностью эгоистичны, и, в конце концов, я не заслуживал найти ее. Я был готов согласиться с этим, насколько мог.

Но сегодня я вышел из дома, просто перешел Секус-Лейн, направляясь за угол, чтобы посмотреть, не хочет ли мой кузен Лаклан выпить кофе. И тут увидел ее на костылях, когда она переходила дорогу. Она направлялась прямо в темную церковь, поднялась по лестнице, как профессионал, и на мгновение встала в проходе, молясь Богу или, возможно, проклиная его.

Я ошивался у дверей, не желая прерывать ее, не желая, чтоб меня заметили. Я не был уверен, что это она, хотя все мои инстинкты говорили обратное. Ведь я много раз видел ее лицо в новостях, да и во сне умолял ее о прощении.

Затем к ней подошла подруга, и Джессика повернула голову. Из-за мерцания свечей в церкви мне показалось, будто я вижу ангела. Наконец-то я получил ответ на свою молитву.

Я не знал, что делать дальше. Не хотел следовать за ней вниз по лестнице в церковь. У меня появилось ощущение, что это какая-то группа поддержки, и, хотя сам я не причинил ей никакого вреда, все же я понимал, все, что я делаю, выглядит плохо.

Поэтому я перешел через улицу, направляясь в место, которое назвал бы своим пабом, хотя жил по соседству всего лишь две недели. Я ждал снаружи с выпивкой, слушая, как курильщики ноют о своей работе и браках без любви. Сидел и ждал, пока не увидел, как она вместе с подругой вышла из церкви и отправилась в паб.

Я сел внутри с пивом, ушел с головой в «Танец с драконами» (при. пер. роман в жанре эпического фэнтези за авторством американского писателя Джорджа Р. Р. Мартина, пятая часть саги «Песнь Льда и Пламени») и сделал вид, что уже давно сижу здесь.

Я не планировал долго разговаривать с ней. У меня была заготовлена речь. Я бы объяснил ей, кто я такой, кем я был, а потом рассказал бы, что стрельба случилась по моей вине. Сказал бы, что сожалею и прошу ее о милости, что угодно, чтобы избавиться от этой вины.

Но несколько недель назад все стало меняться. Чем больше я видел ее по телевизору, словно чертово олицетворение этой катастрофы, тем больше понимал, что недостаточно просто сказать, что я сожалею.

И теперь, когда она была здесь, я понял, что этого никогда не будет достаточно.

Наверное, я мог бы остаться в тени. Мог бы просто наблюдать за ней и, может быть, найти успокоение в том факте, что она, похоже, держится очень хорошо. Я был на пути к тому, чтобы притвориться, будто ее не существует.

Но затем она начала падать.

И у меня не было выбора.

Я подошёл, помог ей, и теперь понимаю, что не могу отвернуться.

В данный момент я почти боюсь повернуться к ней спиной и пойти в бар, как будто с ней может что-то случится, пока она в туалете. Словно без меня рядом она беззащитная жертва. Я знаю, что это не так.

Но все же беру напитки так быстро, как могу - две пинты лагера - а затем ставлю туда, где я сидел раньше. Ей легче забираться и выбираться из кабинки.

Что ты делаешь, что творишь?

Голос, тот голос, который преследует меня с августа, шепчет мне на ухо. Я знаю, что я, вероятно, должен уйти. Понимаю, что ее улыбки и стойкости должно быть достаточно, чтобы сказать мне: с ней все в порядке. С ней все будет хорошо и без моей помощи, без правды. Я никто для нее, просто незнакомец. Ей не нужно знать меня. Так для нее будет лучше.

И все же, я остаюсь.

Внезапно она оказывается рядом со столом и смотрит на меня. А я даже не слышал, как она вышла из туалета.

— На этих штуковинах ты тихая, как мышь, — говорю ей, снова играя роль очаровательного незнакомца, безобидного мужчины в баре.

— Я громкая, лишь когда открываю рот, — отвечает она, посылая мне дерзкую улыбку.

У нее великолепная улыбка. Все в ней великолепно. Я понимаю, почему СМИ зацепились за ее образ и ее историю. Нет ничего более привлекательного или душераздирающего, чем красивая молодая женщина в беде. Джессика словно создана для экрана, зарабатывает их симпатию, располагает к себе из-за того, что с ней произошло.

Ее челюсть и скулы резкие, почти мужские, как и ямочка на подбородке. Но губы полные, пышные, женственные, легко изгибаются в широкую улыбку. Ее глаза темно-синие и очень выразительные, а волосы, цвета осенних листьев, густые, длинные и блестящие, уложены на прямой пробор. Ее лицо не соответствует современным стандартам красоты, но много лет назад ни один великий художник умер бы, лишь бы у него была возможность нарисовать ее портрет.

Я осознаю, что пялюсь на неё, как чертов идиот. Последнее, чего я хочу, заставить ее почувствовать себя некомфортно.

Так что указываю на кабинку.

— Присаживайся. Не посмею предложить тебе помощь, знаю, ты это ненавидишь.

Она странно смотрит на меня.

— Ты, кажется, уже довольно много знаешь обо мне. Уверен, что мы нигде не встречались?

У меня перехватывает дыхание, даже несмотря на то, что я понимаю, она шутит.

Джессика садится в кабинку и поднимает свой бокал.

— Что ж, хоть я, вероятно, не успею допить это, спасибо за выпивку.

Я поднимаю свой бокал, кивая ей.

— Sláinte⁴, — говорю ей.

— Sláinte, — произносит она в ответ. Делает глоток и ненадолго закрывает глаза. Это даже не лучшее пиво. Пены почти нет, и бочонок нужно сменить, и все же она наслаждается напитком, будто это лучшее, что она пробовала за всю свою жизнь. И я задаюсь вопросом, все ли в ее жизни сейчас кажется другим, лишь потому, что ей пришлось посмотреть в лицо смерти.

Опять же, я много раз видел смерть.

Много раз умирал.

Единственное, что изменилось во мне - осознание того, что мне нужно выбраться, что я должен вернуться к той жизни, которая у меня была, где смерть не следовала за мной, как рой злых пчел.

Но было слишком поздно. К тому времени, когда я решил не возвращаться в армию на еще один срок, Льюис Смит нанес свой урон. Сумасшедший открыл огонь в центре Лондона, убив многих.

Но не Джессику. Говорят, она одна из счастливчиков, но не уверен, согласна ли она с этим. Можно считаться счастливчиком, если тебе с самого начала удалось избежать всего этого.

Я о стольком хочу спросить ее, но она не знает, что я в курсе, кто она такая, и это к лучшему. Я видел облегчение на ее лице, когда сделал вид, что не знал о ее ноге. Уверен, куда бы она не пошла, ее везде замечают. Мало того, что она потрясающая женщина с гипсом и на костылях, так она еще и известна.

— Итак, Кейр, — говорит она, когда открывает глаза. — Ты живешь неподалёку?

— Да, — отвечаю я. — Вообще-то, за углом. Этот паб ближайший от моей квартиры.

— Он хороший, — оглядываясь, замечает она. — Бар. И район.

— У моего кузена квартир там, — указываю я плечом. — Он живет с невестой. Совершенно случайно он знал место поблизости по хорошей цене, и я занял его. Пожилая дама внизу одержима красными цветами. Ты заметишь это место, если пройдёшь мимо Серкус-Лейн.

Она вздыхает, мечтательный взгляд в глазах.

— Я знаю место, о котором ты говоришь.

— Да?

— Вся улица очень красивая, словно это улица на юге Франции, — она делает паузу, скользя бледными тонкими пальцами по сторонам бокала. — Раньше я мечтала жить где-нибудь здесь. Это почти произошло, но мой парень был слишком практичным.

— Парень? — спрашиваю я. Этого я не предвидел, хотя должен был. В конце концов, это не имеет большого значения, но, даже несмотря на все это, я ощущаю обжигающую ревность. Совершенно необоснованно, но она все равно есть.

Джессика смущенно улыбается.

—Бывший парень, — быстро говорит она. — Прости. Я все еще не смирилась со многими вещами, — прочищает горло. — Мы расстались. В прошлом месяце. От старых привычек трудно избавиться и все такое.

— Мне жаль, — говорю ей и действительно имею это в виду. — Кажется, не вполне справедливо расстаться с кем-то в твоём положении.

— Откуда ты знаешь, что это не я порвала с ним? — спрашивает она, резкость слышна в ее тоне.

— Понял по твоим глазам, — отвечаю я. — В них все ещё видна уязвимость. Когда кто-то обижает тебя, пусть ты знала, что это произойдёт, боль другая.

— Ты очень наблюдателен, — замечает она, делая долгий глоток. — А скажи-ка мне, чем ты занимаешься, раз у тебя такие привычки? Эксперт-криминалист?

Настало время, Кейр. Скажи ей правду. Расскажи, что ты служил в армии в Афганистане. Поведай ей, кто такой Льюис Смит.

— Я - механик, — признаюсь я. Что все еще правда. Я был механиком, прежде чем присоединился к армии, и я был механиком в армии, работая в составе экипажа на IVF, даже когда стал младшим капралом. — Когда-то давно у меня был свой магазин. И я думаю открыть его снова.

Джессика наклоняет голову в сторону, показывая тонкую шею.

— А, механик. Ну, я полагаю, ты должен знать, как соединяются все детали, а без наблюдения это невозможно.

— Разочарована?

Она качает головой.

— Совсем нет. Полагаю, тебе нравится твоя работа.

— Я люблю заниматься этим.

Полюблю. В данный момент достаточно проблематично любить что-то.

— До тех пор, пока ты любишь то, чем занимаешься, этого не стоит стыдиться.

— А что, если ты наркодилер или проститутка?

Она искоса смотрит на меня.

— Не удивлюсь, если ты играешь роль адвоката дьявола.

— Тоже неплохая работенка, если она тебе нравится.

Джессика смеется. И это изумляет меня. Тот факт, что она может смеяться после всего того, что произошло.

Я решаю испытать свою удачу.

— А чем занимаешься ты, Рыжик? Работой, которую любишь?

Ее лицо грустнеет, и я сразу же сожалею о том, что сказал. Что-то темное появляется в ее взгляде.

— У меня была работа. Я была инструктором по йоге. Как и ты, хотела открыть собственный бизнес и делать то, что любила. Мечтала о своей собственной студии, — она вздыхает, глядя на свое пиво. Слегка пожимает плечами, что делает ее невероятно маленькой. — Но потом со мной случился инцидент, и все изменилось. Меня отпустили с должности. Я еще долго не смогу заниматься йогой, не говоря уже о том, чтобы преподавать.

Есть много того, что мне хочется сказать в попытке улучшить ситуацию. Я хочу заверить ее, что есть много инструкторов йоги, которые были инвалидами, у которых были травмы. Даже если они не оправились от них, они все еще могут адаптироваться. Даже учить. Но я знаю, ей уже говорили подобное. Могу сказать, что она не может вернуться к тому, что было, независимо от того, сколько раз ей говорили обратное.

— Мне жаль, — говорю я, желая, чтобы она посмотрела на меня.

И мне, правда, жаль.

Ужасно жаль.

Мне больно от всего этого так же, как и ей.

Но я не могу думать об этом, не могу зацикливаться.

Сейчас речь не обо мне.

Наконец, она смотрит на меня: глаза блестят, словно слезы едва коснулись их и ушли.

— Спасибо. Большинство людей просто говорят мне, что все будет хорошо.

— Я понимаю, с чего бы им хотеть этого, — говорю ей, игнорируя сокрушительную боль в груди. — Твои глаза рассказывают всему миру, что ты чувствуешь. Просто люди не хотят, чтоб ты страдала. Они предлагают любую ложь, лишь бы твоя боль исчезла. Ты даже готова солгать самой себе.

Она резко смотрит на меня.

— Ты прав.

Я пользуюсь шансом.

— Так что случилось с твоей ногой?

Джессика удерживает мой взгляд, зрачки становятся все меньше. Она прочищает горло и расправляет плечи, вооружаясь ложью.

— Это неловко, — говорит она, затем посылает мне фальшивую улыбку. — Я была в душе со своим бывшим. Мы немного заигрались. В ход пошло мыло. Я поскользнулась, и моя нога поехала не туда.

История оседает вокруг нас, как пыль. Она не хочет говорить мне правду.

Я тоже не хочу рассказывать ей правду.

— Джессика!

Высокий голос слышен через паб, я поворачиваю голову и вижу девушку, ростом еще ниже, чем Джессика, идущую к нам.

— Привет, — говорит девушка, замечая ее, а затем хмурится, глядя на меня. Должно быть, это ее сестра. Они выглядят практически одинаково. Только девушка рыжеватая блондинка, но у нее такая же прическа, знакомые голубые глаза и широкий выразительный лоб.

— Привет, — говорит ей Джессика. И кивает в мою сторону. — Кристина, это Кейр. Кейр, это Кристина.

Кристина предлагает мне вежливую улыбку, хотя я знаю, она немного сбита с толку моим присутствием здесь.

— Это парень из твоей группы поддержки?

Подняв брови, я смотрю на Джессику. Ее глаза широко раскрыты, она умоляет Кристину не говорить ничего больше.

Группа поддержки. Ха. Так я был прав насчет нее.

— Нет, — быстро отвечает Джессика. — Мы с Кейром познакомились сегодня вечером. Я чуть не упала, а он спас меня.

— А, рыцарь в сияющих доспехах, — говорит Кристина, скрещивая руки на груди и изучая меня.

— Больше похоже на тусклую броню, — шучу я.

— Он купил мне выпить, — продолжает Джессика, начиная выходить из кабинки. — А мы все знаем, что это моя слабость.

— Ммм, — бормочет Кристина, соглашаясь, пока поднимает костыли, прислоненные к столу. — Что ж, не хочу торопить тебя, но я припарковалась в неположенном месте.

— Нет проблем, — говорю им обоим. — Было приятно посидеть в компании.

Джессика встает, и Кристина передает ей костыли.

— Тебе нужна помощь? Здесь скользкий пол. Хочешь, я дам тебе руку?

Джессика отмахивается от нее, и я понимаю, почему она так пренебрегает моей помощью. Затем она смотрит на меня сверху вниз.

— Еще раз спасибо за напиток, Кейр. Приятно было познакомиться.

Она нервничает, думаю, это связано с оплошностью. Она словно боится, что я собираюсь спросить, в какую группу поддержки она ходит.

— Было очень приятно с тобой познакомиться, — говорю ей. — Может быть, еще увидимся.

Она кивает, посылая мне нежную, почти благодарную улыбку.

— Может быть. Удачи во всем.

И затем моя собственная паника накрывает меня, в груди появляется резкая боль от осознания того, что, возможно, я никогда снова не увижу ее. Я могу не получить успокоение, в котором нуждаюсь.

Но я должен быть в порядке, хотя бы на какое-то время.

— И тебе, — отвечаю я, поднимая бокал.

Они с сестрой поворачиваются и уходят.

И я снова один.

***

Я остаюсь в пабе до закрытия, не желая идти домой и находиться там в одиночестве. Мне нравится квартира. Я живу на верхнем этаже, там немного места, учитывая, что это небольшой дом, но для меня его более чем достаточно. Единственное, что я разделяю с Табитой, моей хозяйкой, главная лестница и двор. Я даже не заглядываю туда. Ее одержимость выращиванием красных цветов распространилась и на эту область, и она кричит на меня, даже если я смотрю на ее сад.

Когда свет гаснет, я допиваю напиток, прощаюсь с барменом и иду вверх по улице. Ночь холодная, в воздухе пахнет опавшими листьями. Я откидываю голову назад и смотрю в небо, желая увидеть больше, чем просто несколько звезд и ночь, освещенную городскими огнями.

Если судить по свету в гостиной, который я вижу, когда прохожу мимо квартиры Лаклана, он дома. Но у него и его американской невесты Кайлы есть личная жизнь, и я не хочу беспокоить их в одиннадцать вечера. Лаклан - спокойный человек, но ему не надо ничего говорить мне, чтобы я понял, Кайла - маленький фейерверк. Я был в их компании лишь несколько раз, и у нее постоянно было такое выражение лица, словно она в любой момент может затащить его в спальню. Если позвоню в его дверь сейчас, я определенно прерву что-то.

Признаться честно, я завидую. У Лаклана были проблемы в прошлом, и его нелегко любить, по крайней мере, именно это всегда говорит моя семья (хотя, откуда им знать), и все же он нашел свое счастье, свою вторую половинку. Сомневаюсь, что подобное суждено и мне.

Это не значит, что время от времени я не хожу на свидания. Однажды я даже был помолвлен. У меня было несколько интрижек между службой. Но я так и не нашел то, что нашли многие мои товарищи. Человека, которому можно написать, по которому можно скучать. Женщину, которая встретит вас в аэропорту со слезами на глазах, обнимет и скажет, что все будет хорошо.

Я всегда возвращался в пустой дом. И уезжал в никуда. Всегда был лишь я.

Я и люди, вместе с которыми я воевал. Я и мое подразделение.

Люди как Льюис Смит.

При мысли о нем я ощущаю холод в груди.

Он действительно был моим лучшим другом. Мы рассказывали друг другу все, насколько на это способны мужчины. Но вы удивитесь. Во время операции, когда вы далеко от всего, что знаете, когда смерть скрывается за каждым углом и борется за господство над бесконечной скукой, вы разговариваете. Узнаёте друг друга, рассказывая вещи, которые никогда бы не стали обсуждать с друзьями дома.

Я отлично знал Льюиса. Вот почему так больно. Вот почему во всем случившемся так много моей вины. Я знал своего друга, и он признался мне. Он рассказал обо всех ужасных мыслях, что были у него, о снах, криках о помощи. Я был единственным, кто слушал. Кто понял. Когда ударил смертник, и мы потеряли рядовых Анселя и Роджера, мы понесли потери вместе. Когда однажды ночью Льюис встал и покинул свой пост, дезертировав из армии и бросив нас, я был единственным, кто понял.

Я знаю, он был болен и не получал помощи, в которой нуждался.

Но я не очень сильно старался спасти его.

— Кейр, — слышу грубый, но веселый голос в стороне от меня.

Я поворачиваюсь и вижу, как Лаклан шагает по дороге с тремя собаками на поводке. Одна, с грустной мордой - Лионель, милый маленький питбуль с самыми добрыми глазами на свете. Другая - Эмили, собачонка с редкой шерстью, которая постоянно смотрит на всех с подозрением. Третья - еще один питбуль с шерстью стального серого цвета, почти сияющей под тусклыми фонарями, крошечный, с еще меньшим намордником.

— Привет, — говорю ему, кивая на собак. — Завел еще одну?

— Ага, — отвечает он, глядя вниз на серую собаку. — Это - Петунья.

Я не в силах сдержать улыбку.

— Петунья?

Лаклан криво усмехается и смотрит на свою квартиру.

— Кайла дала ей кличку. Она новичок в приюте, и мы стараемся дать ей немного больше любви. Над ней жестоко издевались, и никто до сих пор не взял ее, так что мы надумали взять ее домой.

Лаклан МакГрегор - не только татуированный тренер «Эдинбург Рагби» и звездный игрок, он также любитель собак, управляющий собственным приютом для животных «Любимый забияка». Он пытается спасти всех собак, но особенно питбулей, у которых, благодаря средствам массовой информации, в этой стране ужасная репутация. Несмотря на то, что большинство из них сладкие, как пирог - по крайней мере, те, которых встречал я - в соответствии с законом, все они должны носить намордники. Большинство из них усыпляют. Жизненная цель Лаклана - изменить ситуацию.

Теперь Лаклан смотрит мне в глаза.

— Когда-нибудь думал о том, чтобы завести собаку?

Я вынужден рассмеяться. Лаклан очень убедителен. Он убедил своего брата Бригса завести собаку, и я слышал, что песик устроил ему веселенькую жизнь.

— Думаю, мне нужно сначала разобраться со своим дерьмом, прежде чем я даже подумаю об этом, — говорю я ему.

Он пожимает плечами.

— Эй, однажды я тоже так думал. Оказалось, собаки помогают тебе разобраться со своим дерьмом, — он замолкает, глядя на Петунью. — Или просто добавляют своего собственного. Может быть, рядом с камином.

Петунья смотрит на него, словно говоря «а тебе-то что?».

— Куда ты идешь? — спрашивает он. — Хочешь зайти?

— Просто прогуливаюсь по дороге домой, — отвечаю я. — Я бы с радостью, но, уже поздно.

— Мы - ночные пташки. Вообще-то, ты мой кузен и живешь в квартале от меня. Мой дом - твой дом.

— К сожалению, это не работает в обратном направлении.

— Да, — говорит он, проводя рукой по челюсти. — Мисс Шипли обязательно стала бы тыкать меня лицом в свой розарий, — он указывает головой на свою квартиру. — Пойдем. Не могу предложить тебе пиво, но у меня много чая.

— Все равно я уже достаточно выпил, — говорю ему и следую за ним и собаками в здание, благодарный, что получил отсрочку от собственного одиночества. Несколько ночей я нахожусь во власти собственного мозга и ужаса снов, и могу сказать, что эта ночь складывается так же, как и всегда и ведет меня туда же.

Если честно, я не очень хорошо знаю Лаклана. В некоторых семьях кузены действительно близки. Люди, которые понимают вас, потому что вы все связаны одной сумасшедшей семьей. Но, в случае с моими двоюродными братьями, мы встречались вместе лишь когда были детьми, и то только по праздникам. Я вырос в Глазго с родителями, братом Малом и с сестрой Мейзи. Как я сказал Джессике, мы выросли на неправильной стороне дороги. Мой отец был суровым, холодным, авторитарным человеком, который больше всего любил играть в азартные игры. Большую часть времени, независимо от того, какие деньги отец зарабатывал, пока работал на фабрике, участвовал в скачках, играл на игровых автоматах или где-то еще, где у него был шанс выиграть, пусть даже этот шанс был ничтожно мал, мы жили в трущобах.

Шансы всегда были малы.

В то время как у Лаклана было тяжелое детство, его усыновили в Эдинбурге. Мои тетя и дядя, и мой кузен Бригс - прекрасные люди, но они вышли из привилегированного общества. Жили той жизнью, которой я никогда не знал. Даже у Лаклана теперь есть деньги, он заработал их сам, благодаря своей карьере.

Еще у меня есть другие тетя и дядя. Они не такие милые и смехотворно богаты. Их два сына, Брэм и Линден, живут сейчас в Штатах, в Калифорнии.

Моя семья оказалась черной овцой, но я не переживал по этому поводу. Я не часто общался с ними, вместо этого мы просто держались рядом с людьми, которые нас понимали. К счастью, несмотря на то, что мы росли в опасной части Глазго (что говорит о многом), в конце концов, мы смогли подняться на ноги. Мейзи занимается благотворительностью в Африке, а Мал - успешный фотограф.

И есть я. Я до сих пор не знаю, что собой представляю, не говоря уже о том, кто я.

Но мне повезло. Когда я оказался в Эдинбурге, в основном из-за Джессики, я позвонил Лаклану (Бригс работает профессором в Лондоне) и попытался снова наладить связи с семьей. Я знал, что Лаклан, по крайней мере, поймет меня, даже если он не знает всей истории.

Он знал о мисс Табите Шипли, которая жила на соседней улице, она поклонница регби и каждую неделю приносила ему цветы. Стоило ей упомянуть, что ее арендатор съехал, а Лаклан знал, что мне нужно место, где я мог бы жить, он почти сразу же все устроил.

Я все еще не уверен, понравился ли я ей, но это хорошая квартира и первый шаг по возвращению к нормальной жизни.

Второй шаг к нормальной жизни? Ну, я надеялся, что, когда найду Джессику, получу ответ.

Но сейчас у меня еще больше вопросов.

И первый: когда я снова увижу ее?

Глава 3

Джессика

— Что ты делаешь? Ты должна быть на правой полосе.

— Я не могу перестроиться в правую полосу, там идиотский грузовик.

— Если не сделаешь какой-то умный манёвр, мы опоздаем

— Съеду на следующем съезде, он приведёт нас на А7. Мы не опоздаем.

— Не опоздаем? Мы всегда чертовски опаздываем.

— Женщина, ты можешь хоть две секунды помолчать?

— Мне так жаль, Джесс.

Боковым зрением я вижу, как сестра поворачивается на пассажирском сиденье, чтобы посмотреть на меня, но я продолжаю смотреть в окно. Сегодня мир серый, каменные фасады Эдинбурга сливаются друг с другом, чередуясь с вывесками магазинов, газетных киосков и маникюрных салонов.

Кристина и ее муж Ли везут меня в Эдинбургскую королевскую больницу для еще одной встречи с доктором. Все надеются, что эта встреча будет последней перед тем, как мне снимут гипс. Но я напугана.

Прошлой ночью я плохо спала. Ворочалась и не могла уснуть, и когда, наконец, заснула, сны были ужасны.

Они всегда одинаковы и снятся мне все чаще и чаще. Я брожу по Эдинбургу одна среди ночи. Опускается туман, и, как в мрачном фильме, все в черно-белых тонах. Булыжники старого города сияют так, словно покрыты кровью. И запах, чего никогда раньше в снах не было. Металлический и обжигающий, как свежая рана.

Я быстро иду на своих идеальных ногах, и убеждена, кто-то следит за мной. Поворачиваю за угол и ныряю в переулок, который, по мере того, как я иду дальше, все сужается и сужается. Туман клубится непонятно откуда.

В конце концов, передо мной появляется туман, плавающая белая стена, через которую я пройти не могу, и мне приходиться развернуться.

Только на другом конце стоит мужчина, у него в руках ружье.

Его глаза в темноте сияют голубым.

Он кричит мне, однако я не понимаю его слов. Но это не важно.

Я должна умереть. Он говорит мне, что я должна умереть.

Он начинает идти, затем бежать, и я изо всех сил вжимаюсь в туман, отчаявшись сбежать.

Наконец, я прорываюсь, туман холодный и хватает меня, словно мертвыми руками.

Я начинаю бежать, протягивая руки, не имея понятия, куда направляюсь.

Затем моя правая нога слабеет.

Я падаю на землю, булыжники врезаются мне в лицо, и смотрю назад. Моя нога испарилась, на ее месте лишь пустота, тень мужчины приближается.

Каким-то образом мне удается встать на одну ногу. Я начинаю прыгать на одной ноге, довольно быстрое движение, чтобы у меня появилась надежда на спасение.

Затем другая нога тоже пропадает.

Исчезает бесследно.

Я падаю на землю и перекатываюсь на спину, лишь голова, туловище и руки.

И наблюдаю, как приближается тень.

Он подбирается все ближе и ближе, туман расступается для него, пока он не оказывается прямо передо мной.

Я смотрю в затуманенные глаза Льюиса Смита, когда он прижимает дуло ружья к моему лбу. Оно холоднее самого холода.

Он готовится нажать курок.

Затем его лицо превращается в лицо отца, как он выглядел, когда я был маленькой. Когда он останавливался у моей спальни и говорил мне, чтобы я закрыла рот.

Наконец, я кричу.

Ружье исчезает.

Я проснулась в поту, хватая ртом воздух. Гостевая спальня, в которую Кристина меня поселила, маленькая, светлая и приятная, но после этих снов она, словно гроб.

Я спустилась и сделала себе чай, а затем сидела и перелистывала дурацкие журналы, пока не взошло солнце. Только тогда, как и много раз до этого, я, наконец, уснула.

— Мы на месте, — самодовольно говорит Ли, когда машина резко подъезжает к знаку Стоп, его голос вырывает меня из моих воспоминаний. — Сказал же, что мы успеем.

Я действительно устала от больниц, и переутомление не помогает моему угрюмому настроению. Я скрываю его, чтобы ни Кристина, ни Ли не пытались заставить меня почувствовать себя лучше. Кристина помогает мне выйти из машины, а Ли находит место для парковки. Сестра смотрит на меня, как будто я собираюсь взорваться или что-то в этом роде. Я стараюсь как следует улыбнуться ей, когда мы направляемся в больницу, надеясь, что она отстанет от меня.

— Ах, Джессика, — говорит доктор Синклер позже, когда заходит в смотровую комнату. — Приятно видеть тебя снова.

— Хотела бы я сказать то же самое и о вас, Док, — отвечаю ему.

Он смеется. Доктор Синклер все отлично понимает. Он молод, может быть, на пять лет старше меня, но иногда ведет себя, как ваш дедушка. У него полно банальных отцовских шуточек и есть мудрость, которую он еще не заработал. Он также помешан на власти, и поэтому проявляет ко мне особую заботу и терпение. Ответственность за, по крайней мере, часть моего выздоровления - его заслуга.

— Что ж, надеюсь, мы перестанем видеть друг друга так часто, — говорит он, облокачиваясь на стойку, на которой лежат ватные тампоны и шпатели для языка. — Хотя, должен сказать, я буду скучать по твоей улыбке.

В ответ улыбаюсь ему идеальной ненастоящей улыбкой.

Осмотр такой же, как и всегда. Он спрашивает о моих еженедельных занятиях с физиотерапевтом, наблюдает за тем, как я иду, а затем отправляет меня на рентген ноги. Когда приходят результаты, он помещает их рядом со светом и с восхищением смотрит на снимки.

Даже для меня, моя нога выглядит совершенно иначе, чем семь недель назад. Семь недель назад я едва понимала, что смотрю на ногу. Первые рентгены показывали, что кость полностью разрушена, в сухожилиях застряла шрапнель. Теперь нога относительно прямая и сделана, в основном, из металлических стержней.

Конечно, все могло быть и хуже. Пуля, оставленная во мне Льюисом Смитом, повредила бедренную артерию. Если бы парамедики не появились так быстро, если бы полицейские, которые выстрелили и убили его, сразу не надавили на рану, меня бы здесь не было. Я бы истекла кровью на улице.

Но ущерб все же нанесён. Врачам в Лондоне пришлось восстановить мою ногу изнутри с помощью металлических стержней и винтов, определяя, какие кости они могут вернуть на место. Я знаю, мне очень повезло, что у меня вообще есть нога. Учитывая, что террорист использовал дробовик, существовала вероятность того, что ее придется ампутировать.

Им удалось спасти мою ногу - еще одна причина, по которой мое выздоровление было воспринято как чудо для всех, начиная от прессы и заканчивая врачами. Но я не ощущаю себя так, словно со мной случилось чудо.

— Хорошие новости, — говорит доктор Синклер, оборачиваясь и посылая мне банальную улыбку, как в какой-то мыльной опере. — На следующей неделе снимем гипс. После этого оденем тебе медицинский ботинок, который тебе придется носить в течение нескольких недель, и ты начнешь физиотерапию три раза в неделю. Тебе снова нужно научиться ходить. Но ты на пути к выздоровлению, Джессика. Не могу выразить словами, как сильно я горжусь тобой.

Кристина обнимает меня, прежде чем разразиться счастливыми слезами. Пока она болтает с врачом, который в действительности ничего не сделал, лишь продолжил работу, которую проделали врачи в Лондоне, я обмениваюсь взглядом с Ли.

Я знаю, о чем он думает. Он ждет, когда я поправлюсь, вернусь на работу и уберусь из их проклятого дома. Я думаю, Ли всегда считал меня чем-то вроде препятствия между ним и Кристиной. Знаю, я слишком защищаю ее, и не зря, но это моя работа. Это всегда было моей работой, просто теперь я справляюсь с ней лучше. И хотя у меня нет проблем с Ли - он хороший парень и все такое - он знает, что я сильно влияю на ее жизнь, к лучшему или худшему. Некоторые мужчины видят в этом опасность.

Делаю себе мысленное замечание, прийти сегодня вечером позже и дать им немного времени наедине. Сегодня вечером я собираюсь в церковь, после этого снова пойду в паб и возьму домой такси, независимо от того, как сильно будет возражать Кристина.

И я притворяюсь, что не собираюсь пойти в паб в надежде снова увидеть Кейра.

Неа. Я едва думаю о нем.

Но к тому времени, когда они высаживают меня у церкви, моя сестра, как обычно, просила позволить позже забрать меня, я оказалась на месте на двадцать минут раньше.

Я могла бы зайти внутрь, сесть на скамью и прочитать несколько молитв. Могла бы пойти в подвал и поговорить с Реджи, который всегда приходит пораньше и ест уцененное песочное печенье из жестяной банки.

Или могла бы пойти в паб.

Когда Ли отъезжает, я машу им вслед, наблюдая, как их машина исчезает за углом, а потом смотрю на «Сент-Винсент». Солнце лишь начинает прорываться сквозь облака, хотя и сидит низко в небе, и болтовня людей на террасе паба оживленная и приветливая.

«Я должна заскочить, — говорю себе. — Всего на секунду. Выпить пинту до начала встречи».

До того, как могу передумать, я быстро перехожу через улицу.

На улице немного людей, две девушки и парень лет двадцати пяти, они стоят вокруг стола с бокалами в руке, курят и смеются. Они замирают, когда я пробираюсь по короткому лестничному пролету. К счастью, я делаю это с легкостью, уверенно улыбаясь им, хотя совсем не ощущаю уверенность.

В пабе пахнет парфюмом, разлитым пивом и маслом из фритюрницы. И я направляюсь прямо к бару, люди уходят с моего пути, когда я ковыляю. Я пытаюсь посмотреть поверх голов всех, как бы между прочим пытаясь увидеть, есть ли свободное место в задней части зала, когда мужчина, стоящий передо мной и заказывающий пиво, привлекает мое внимание.

Высокий и широкоплечий. Затылок загорелый, волосы темные, местами с сединой и слегка закручивающиеся на концах. Когда я слышу, как он разговаривает с барменом, говоря ей спасибо, я уже знаю, кто это.

В моем сердце что-то шипит, словно дождь падает на горячий тротуар.

Я закрываю рот и жду, пока он повернется.

В тот момент, когда он видит меня, его глаза расширяются. Сначала от шока, затем от чего-то похожего на трепет.

Никто никогда раньше не смотрел на меня вот так. Такой взгляд делает со мной нечто такое, что не должен.

Глупая улыбка появляется у меня на лице, а щеки краснеют.

— Привет, — говорю я громче, чем планировала. Мой странный канадский акцент с намеками на шотландский выделяется в подобном месте, и я чувствую, как головы поворачиваются в мою сторону.

— Привет, — говорит он, быстро прочищая горло. —

Джессика, — больше похоже на вопрос.

— Не Рыжик? — спрашиваю я, и теперь, слыша свой неловкий застенчивый голос, понимаю, что пытаюсь флиртовать. Я ведь совсем забыла, как это делается.

— На данный момент, нет, — говорит он, его улыбка немного дрожит. — Честно говоря, не ожидал увидеть тебя снова.

— Ну, теперь, когда я знаю, что у меня есть потрясающий паб через дорогу от... — я замолкаю, понимая, что он не знал, куда я направлялась, — так или иначе, как я могла пройти мимо?

Мое сердце бешено стучит, но он лишь поднимает бокал и говорит:

— Действительно. Тогда не против выпить со мной еще один напиток? Или я испытываю удачу?

Нет смысла даже притворяться, что я пришла сюда не за этим, я ведь в тайне надеялась наткнуться на него.

— Конечно, — соглашаюсь я.

— Секунду, — говорит он, поворачиваясь и заказывая мне эль, который, на этот раз, у них есть.

— Ты запомнил, — впечатленная подобным, сообщаю ему.

— Да. Эль пьют лишь настоящие женщины.

Я ухмыляюсь.

— Подобный комментарий может принести тебе неприятности.

Он пожимает плечами.

— Я привык к неприятностям.

Бармен вручает ему идеально выглядящее пиво в ледяных бокалах, и я отхожу, когда Кейр начинает пробираться к задней части бара. Нам везет, мы занимаем то же самое место, что и в прошлый раз.

В ту минуту, когда я сажусь, я понимаю, что мне придется либо выпить напиток залпом, либо отказаться от него через десять минут. В противном случае, я пропущу встречу.

— Что-то не так? — спрашивает он, темные брови нахмурены.

— Ничего, — говорю ему, пытаясь мысленно придумать оправдание, которое могло бы вытащить меня отсюда. Не хочу, чтобы он думал, будто это связано с ним.

— Итак, Джессика, — говорит он. Мое имя, слетающее с его губ, звучит просто великолепно. В его голосе есть грубость и глубина, которые я ощущаю всем нутром.

— Итак, Кейр, — я чувствую себя странно беззаботной, настолько, что мне хочется сесть прямее перед незнакомцем и улыбаться ему, даже когда нет никаких поводов для улыбок. Я хочу напомнить себе, что он просто красивый незнакомец, и нет причин радоваться этому, но мне так чертовски надоело иметь дело со всем происходящим, что Кейр - прекрасное отвлечение.

После этого мы ничего не говорим друг другу, но тишина приятна. Он делает долгий глоток пива, не отрываясь смотря на меня.

— Ты знаешь, где я живу. Будет честно, если и я буду знать, где ты живешь, — говорит он.

Качаю головой.

— Я живу с сестрой и ее мужем. В Восточном Крейге, — делаю паузу, облизывая губы. Подставка для бокала на столе неожиданно кажется интересной. —

Если честно, не совсем там я рассчитывала оказаться в тридцать лет.

Мгновение он смотрит на меня, вспышка тьмы в глазах, прежде чем кивает.

— Думаю, порой мы все обнаруживаем себя в подобных местах. Местах, в которых, как мы думали, никогда не окажемся. Я до сих пор не могу до конца понять, как ты сломала ногу, — мое лицо сразу же краснеет, не от смущения, а от стыда. —

Похоже, что твой бывший был частично виноват, и все же в конце он все равно оставил тебя. Надеюсь, в следующий раз ты не выберешь такого победителя.

Мне столько всего хочется сказать. В следующий раз? Звучит так, словно Кейр ищет работу добровольца. Но это просто принятие желаемого за действительное.

«Это не принятие желаемого за действительное, — напоминаю я себе. — Как бы мил он не был, ты поврежденный товар, а он нет. Не забывай об этом».

— Я больше не повторю эту же ошибку, — говорю я, глядя ему в глаза. — Планирую еще довольно долго не вступать ни в какие отношения.

— Думаю, ты умна, — к моему удивлению, отвечает он.

— Умна?

— Но все равно не надо все специально планировать именно таким образом. Если подобному суждено произойти, позволь всему идти своим чередом. Но, чтоб ты знала, судя по всему, твой бывший настоящий мудозвон.

Я начинаю смеяться, тут же рукой прикрывая рот.

— Мудозвон, — повторяю я, — давненько не слышала подобное слово.

— Но ты ведь согласна со мной?

— Да, — говорю я, имитируя его акцент. — Марк был настоящим мудозвоном, это точно. Все стало сложно, и он свалил.

— Что-то подсказывает, что ты, так или иначе, не нуждалась в нем.

— Ты чертовски прав, — я поднимаю свой бокал и чокаюсь с ним.

Он откидывается назад и быстро улыбается мне.

— Сколько у тебя сегодня времени, прежде чем ты меня покинешь?

— Покину? — моргаю я, глядя на него.

Вот черт.

Быстро вынимаю сотовый из сумочки и смотрю на время. Встреча начинается через пять минут.

Смотрю на Кейра.

— Как ты узнал, что мне куда-то надо?

— Я наблюдательный, помнишь? За последние несколько минут ты расслабилась. А остальное время вела себя так, словно следила за часами.

Господи. А он и, правда, наблюдательный. Мне нужно быть с ним поосторожнее.

— Не важно, куда я собиралась, — отвечаю я. — Теперь я никуда не пойду.

Он удивленно поднимает брови.

— Даже так? И почему?

Пожимаю плечами, явно обыденно. Я знаю, что не должна пропускать встречу, мне нужны Анна и Реджи и все в группе поддержки. Насколько я знаю, еженедельные встречи - единственное, что удерживает меня в здравом уме.

Но нечто в этом мужчине делает то же самое. Я не могу это объяснить. Я все еще не знаю этого парня, но этого достаточно, чтобы заставить меня сначала пойти в паб в надежде найти его, а затем заставить меня остаться.

Последнее, чего я хочу, внушить ему неправильную идею.

— Решила вместо этого выпить побольше пива, — говорю ему, а потом пью это самое пиво.

Он смотрит на мое горло, пока я глотаю, и на мгновение мне кажется, что я вижу вспышку тепла в его взгляде, нечто более чувственное, а не веселое. Но, прежде чем успеваю сосредоточиться на ней, она быстро исчезает.

Он прочищает горло.

— Я определенно могу помочь тебе в этом. Мог бы даже присоединиться к тебе.

Мы оба допиваем наше пиво, и он встает, намереваясь взять еще. Я внимательно слежу за ним, когда он подходит к бару, смеясь с барменом. Она симпатичная, с веснушками на носу, круглым лицом, и ей, очевидно, нравится Кейр. Он с ней так же дружелюбен, как и со мной.

То, что я чувствую, это не ревность - не совсем. Мне просто интересно, почему этот мужчина решил выпить со мной, а не с кем-то другим. Я сказала ему, полагаю, немного преждевременно, что была здесь не для отношений. Я пришла в бар не подцепить парня. И все же он был очень рад угостить меня выпивкой два раза на этой неделе.

«Может быть, он думает, что ты сексуальная», — говорю я себе.

Раньше именно это я и предположила бы. Но с момента инцидента мне с трудом верится, что какой-то мужчина может хотеть меня. Марк был первым примером, и независимо от того, сколько раз я думала, что между нами все может быть кончено, то, что меня отвергли, все еще причиняет боль. Подобное оставляет на мне практически такой же глубокий след, как и то, что в меня стреляли.

«Отказ порождает одержимость», — также говорю себе, цитируя Тони Роббинса. Да, в последнее время я много занимаюсь самоанализом.

Хотя я вижу, как легко стать одержимой Кейром. Он, безусловно, самый мужественный мужчина здесь, не говоря уже об Эдинбурге. Полная противоположность Марку. В то время как все мои бывшие предпочитали отглаженные рубашки и уложенные волосы, Кейр приверженец футболок Хенли и практичных штанов. Если вы будете думать о защитнике, именно его и будете представлять.

Хотя слишком поздно для этого.

Теперь он идет ко мне с напитками, потоки пены проливаются через край и бегут по его большим рукам. Что-то прячется в его глазах, когда они встречаются с моими, что-то скрытое, и я даю себе слово провести остаток вечера, узнавая о нем больше и наблюдая за ним, как он, кажется, наблюдает за мной.

Затем это случается.

В баре раздается выстрел.

Я кричу и инстинктивно бросаюсь под скамью, ужас наполняет меня, мир становится нечетким и серым.

Должно быть, я хнычу. Испуганный, хриплый звук, как у загнанного животного, исходит из моего горла. Я закрываю глаза и молюсь о том, чтобы все закончилось, ногтями впиваясь в деревянную скамью.

Он нашел меня. В конце концов, он не умер. Он пришел закончить свою работу.

— Джессика, — доносится еле слышный голос.

Рука касается моего плеча.

Я вздрагиваю и открываю глаза. Потолочные светильники светят позади темного лица, и я словно снова смотрю в мертвые глаза Льюиса Смита.

— Джессика, — повторяет он, у него грубый акцент, и я начинаю четче видеть его лицо.

Кейр стоит надо мной, его рука на моем плече. Он приседает на один уровень со мной, другой рукой отводя волосы с моего лица.

— Все в порядке, — говорит он, внимательно глядя на меня. Он выглядит так же испуганно, как я себя чувствую. — Это была просто пробка от шампанского.

Я моргаю, пытаясь понять, что, черт подери, только что произошло.

Пробка от шампанского.

Я была абсолютно уверена, что это был выстрел. Более того, я думала, что переживаю все снова. Думала, мертвые пришли за мной.

И я выставила себя полной идиоткой.

Я пытаюсь успокоиться и сеть. Кейр пытается помочь мне, но я быстро отмахиваюсь от его помощи.

— Нет, я в порядке, — но я не в порядке. Мое сердце вот-вот выскочит из груди. Тем не менее, я должна притворяться.

Мне как-то удается улыбнуться, пока я прихожу в себя, осторожно оглядываясь. Как я и думала, несколько человек смотрят на меня, вероятно, раздумывая, что, черт возьми, не так с этой крошкой, что ей пришлось резко нагнуться и укрыться, когда вылетела пробка от шампанского. Мои щеки горячие и красные, но, более того, я чувствую отвращение к самой себе за то, что настолько уязвима. Возможно, в конце концов, мне и не следовало пропускать встречу.

Но, хотя все есть еще время перейти через улицу, и, хотя логическая, рациональная часть моего мозга говорит мне, чтобы я пришла в себя и пошла, я остаюсь.

На данный момент.

— Что там произошло? — садясь, тихо спрашивает он. Подталкивает мое пиво ко мне. Внезапно мне хочется выпить кучу шотов, схватить бутылку виски и выпить до дна, пока не перестану чувствовать вообще все.

Я надеялась, что он проигнорирует то, что только что произошло, так же, как он проигнорировал мою сестру, которая на прошлой неделе ошиблась и спросила его, состоит ли он в группе поддержки. Я ожидала, что сегодня он спросит об этом, но пока об этом, казалось, он упоминать не собирался, но спросил о том, что произошло только что.

— Ничего, — отвечаю я.

— Ничего? — повторяет он, очевидно не веря мне.

В моем распоряжении много лжи, и все же мне необходимо достаточно много времени, чтобы придумать оправдание.

— Просто я нервничаю, — говорю я ему. — Плохо спала прошлой ночью.

Осторожно смотрю на него. Кейр удерживает мой взгляд, он кажется таким же твердым, как и объятие. У меня нет выбора, кроме как смотреть на него, провоцируя узнать меня, настоящую меня.

Наконец, он говорит:

— Ты не производишь на меня впечатление нервной особы.

— Нет? А какое я на тебя произвожу впечатление?

На его губах возникает улыбка.

— Той, которая обычно не стала бы тратить на меня время.

Теперь моя очередь удивляться.

— Ага, конечно.

— Я серьезно. Ты не просто красивая, Рыжик, ты смелая. Ты ешь таких ребят, как я, на завтрак. И парни вроде меня не станут возражать.

Тогда как мой пульс начал замедляться от ранее испытанного страха, эти слова заставляют его снова участиться. На этот раз кое-что еще волнует меня. Эти чертовы бабочки.

— Нечего ответить на это? — говорит он, дерзко поднимая подбородок, зеленые глаза игриво блестят. — Какой сюрприз.

— Я не ем..., — начинаю я, а потом замолкаю. Независимо от того, что я скажу, прозвучит не очень хорошо. — Неважно.

— О, пожалуйста, продолжай, — поддразнивает он. —

Мне бы хотелось услышать о том, что ты ешь, а что нет.

Я смотрю на него, совсем не весело.

— Очень смешно. Так или иначе, ты должен быть смелым, если ты калека. Мир неумолим, и, если ты не проложишь себе путь, останешься позади.

Кажется, тени заполняют его глаза, лоб немного хмурится.

— Не уверен, что к тебе следует применять термин «калека».

— Ну, я не могу ходить без костылей, — говорю ему, защитное тепло растет в груди. — И как только на следующей неделе снимут гипс, кто знает, какой женщиной после этого я буду? Мне могут потребоваться месяцы, чтобы снова научится ходить без какой-либо помощи, и я все равно никогда не буду прежней. Я никогда не смогу сделать все эти гребаные вещи, которые я когда-то считала само собой разумеющимися.

Он немного наклоняет голову, оценивая меня сквозь длинные темные ресницы.

— Самое время.

— Самое время для чего? — практически рявкаю я.

Он кивает в мою сторону.

— Для этого. Расскажи мне, как ты на самом деле себя чувствуешь. Ты смелая, Джессика, как я уже сказал. Но эта смелость скрывает что-то в равной степени болезненное и мощное.

Проклятый наблюдательный наглец.

Я громко вздыхаю, словно все это время задерживаю дыхание, и не смотрю ему в глаза.

— Прости.

— Не стоит. Я рад, что увидел часть тебя настоящей.

— Я все время была настоящей, — быстро указываю я, хотя это отчасти ложь.

— Я знаю, — мягко говорит он. — Но у всех есть оболочка. Я просто счастлив, что увидел то, что есть под ней.

В его словах слышится подтекст. Слишком плохо, что эта идея не приводит меня в ужас.

Я меняю тему разговора.

— Так ты говорил, что раньше был механиком. И хочешь открыть свой собственный магазин. Такое чувство, что есть какая-то недостающая часть. Чем еще ты занимаешься? Что еще делал?

— Я много путешествовал, — говорит он, поглаживая свой бокал с пивом. Я обращаю внимание на его руки и то, как он хватает стекло. И ненадолго представляю себе, как эти руки сжимают мою грудь, и как будут ощущаться на моей мягкой коже.

Вау, Джесс, попридержи коней.

Я прочищаю горло.

— Ездил в какие-то в интересные месте? — спрашиваю я, зная, что он говорил об этом довольно расплывчато.

— Интересные, да. Вернусь ли я обратно? Мне потребовалось большая часть жизни, чтобы понять, кочевая жизнь не для меня.

— Сколько тебе лет?

— Тридцать восемь, — отвечает он.

— И ты путешествовал большую часть своей взрослой жизни?

Он кивает, и его глаза путешествуют по узорам на стенах, словно он что-то ищет.

— Да. Шотландия - дом. Я почувствовал, что пришло время начать все заново.

— Быть ответственным.

— Что-то в этом роде, — говорит он, глядя теперь на меня и слегка улыбаясь. — Мы не можем избежать ответственности перед собой. Или другими.

Ему не нужно напоминать мне об этом. Прежде всего, если бы я не ощущала ответственность за Кристину, не уверена, что жила бы в Эдинбурге. Я люблю этот город, но в последнее время, даже до происшествия, у меня была сумасшедшая идея собрать вещи и уехать. Сбежать и начать все с начала. Теперь, как никогда раньше, я ощущаю себя привязанной к этому месту, словно я раненное животное с одной ногой в капкане.

К счастью, Кейр меняет тему на более безобидную. Мы говорим о погоде и о том, что никто из нас не видел большую часть Шотландии, за исключением Эдинбурга, Глазго и Абердина. Мы говорим о регби, о том, как его кузен Лаклан был одним из звездных игроков в Эдинбурге (и если он тот парень, о котором, я думаю, матерь божья, он горячий. Полагаю, горячие шотландские гены распространяются на всю их семью).

Затем мы говорим о татуировках, потому что у вышеупомянутого Лаклана их очень много. Я упоминаю русалку, которую я набила вокруг лодыжки. Которую, к сожалению, я, вероятно, никогда не покажу снова, учитывая, что она нарисована на моей раненой ноге, и слова Ральфа Уолдо Эмерсона «Никогда не теряйте возможность увидеть что-нибудь прекрасное» на ребрах. Кейр говорит мне, что у него есть несколько штук, но ведет себя очаровательно скрытно, не рассказывая подробности о них.

— Что ж, это несправедливо, — говорю ему, тяжело ударяя ладонью по столу. — Я только что рассказала тебе о своих.

Он допивает свое пиво и вытирает рот ладонью.

— И это была твоя ошибка.

— Дай угадаю, поясница? Племенная татуировка в нижней части спины? — дразню я.

— Тебе придется найти их самостоятельно, — говорит он. Голос его низкий и грубоватый, от чего у меня на затылке волоски встают дыбом.

Я начинаю чувствовать себя не в своей лиге. В тот момент, когда я поправляю ноги, боль поражает меня, сразу же напоминая мне, кто я.

— Вероятно, я скоро пойду, — поспешно говорю ему. Время пролетело, и в баре стало тихо, лишь один мужчина разговаривает с барменом.

— Ты легко сдаешься, — замечает он, разочарование написано у него на лбу.

Я хмурюсь.

— Относительно чего?

— Относительно моих татуировок, — говорит он. — Тебе не любопытно.

— Мне любопытно, я просто...

— Я тебя испугал.

Быстро качаю головой, ненавижу, что он снова оказывается прав.

— Нет, ты меня не напугал. Я...

— Почему бы тебе не поужинать со мной? — прямо спрашивает он.

Теперь я ошеломлена. Мне так же должно быть страшно, но я ощущаю тепло от этого приглашения.

— Хм, я так не думаю, — понимаю, что отвечаю ему.

— Я знаю, как ты себя чувствуешь, — говорит он мне. — Знаю, ты только что закончила отношения. И в курсе, что тебе не нужны еще одни. Понимаю, что тебе не любопытно узнать о моих татуировках самостоятельно. Я все понимаю.

Тьфу. Но он не понимает. Потому что мне чертовски любопытно, и, если бы это зависело только от моего эго, тела, моей похороненной, долго игнорируемой похоти, я бы абсолютно точно сказала «да».

— Я все это знаю, — продолжает он. — Но это не значит, что мы не можем поужинать друг с другом. Ты мне нравишься, Джессика. Я хотел бы узнать тебя получше. Не по воле случая. А сознательно. Как друга, если не остается ничего другого.

— Мужчины и женщины не могут быть друзьями, — упрямо говорю я. — Особенно это касается привлекательных мужчин и женщин, которым нравится вместе выпивать в барах.

— Никогда не узнаешь, если не попробуешь.

Что-то сжимается у меня в груди, словно сердце тянется к нему. Словно оно говорит мозгу сдаться и следовать за ним.

Я достаю телефон и смотрю на время, мне необходимо взять себя в руки, пока моя сила воли не отказала мне.

— Мне надо вызвать такси.

В течение долгого времени Кейр наблюдает за мной. Тишина, напряженность между нами, оседает как туман. Затем он поворачивается и щелкает пальцами в сторону бармена, прося ее взывать мне такси.

Он поворачивается ко мне, открывая ладони так, словно говорит, что он пытался, и произносит:

— Жаль, что я не смог убедить тебя. Может быть, тогда я еще увижу тебя. Если удача окажется на моей стороне.

— Может быть, — говорю я ему, и вспоминаю, что именной я говорила в последний раз, когда ушла.

Будучи настоящим джентльменом, он помогает мне подняться на ноги, и я позволяю ему, чувствуя себя ужасно за то, что отвергла его. Я знаю, что проведя месяцы в одиночестве, я оглянусь в этот момент и пожалею, что не сказала «да».

Но я также знаю, что еще не готова рискнуть. Если взрыв пробки от шампанского ассоциируется с выстрелами и заставляет меня спрятаться, в ближайшее время я буду чертовой катастрофой.

Он провожает меня на улицу, и я последний раз вдыхаю его аромат, что-то ментоловое и пряное, как зубная паста с корицей.

Такси подъезжает практически сразу, и вдруг приходит время прощаться.

— Спасибо за выпивку и компанию, — говорю я Кейру, протягивая руку.

Он берет мою руку в свои ладони, его хватка твердая и теплая, а затем наклоняется. Я задерживаю дыхание, когда он нежно прикасается губами к моей скуле, а затем шепчет мне на ухо низким голосом, от которого дрожь пробегает по позвоночнику:

— Если тебе когда-нибудь понадобится компания, ты знаешь, где меня найти.

Затем он поворачивается и спускается по лестнице, его большое тело исчезает в теплом пабе.

Минуту я наблюдаю за ним, мой мозг, сердце и тело борются друг с другом, прежде чем открываю дверь и сажусь в такси.

«Сент-Винсент» и загадочный человек, находящийся внутри, исчезают, когда мы двигаемся вверх по темным улицам Эдинбурга, уносясь в ночь.

Глава 4

Джессика

Я не могу это сделать.

Не могу.

— Вставай, Джессика, — говорит мой физиотерапевт монотонным голосом. Обычно я терплю ее прямолинейность по отношению ко мне. Обычно такое отношение придает мне храбрости, делает меня сильнее.

Но не сегодня. Потому что у меня нет сил. Я на полу, а она нет.

Она заставляет меня работать на износ. Раздвигает пределы моих возможностей. Говорит мне, что после этого все будет лишь сложнее. Гипс помогает мне, и, когда через несколько дней его не будет, вот тогда начнется настоящая работа.

Но если он и помогает мне, сегодня я не ощущаю никакой поддержки.

— Вставай, — повторяет она, а затем отпихивает ходунки с дороги. — Твои дни стабильности подходят к концу. Ты должна быть готова.

Я смотрю на нее, лицо красное и сердитое. Разве она не может понять, насколько мне уже тяжело? Я лежу на линолеуме в ее кабинете, руки вытянуты вперед (хотя последнее, что вы должны делать, когда падаете, это выпрямлять руки). Я распласталась, левая нога болит от лишнего напряжения, а кости правой ноги ноют.

— Ползи, — говорит она, скрестив руки на груди и глядя на меня поверх очков в черепаховой оправе, — Ты учишься и падать и вставать.

Для акцента она снова ударяет ходунки, пока они не падают.

— Какого хрена? — кричу я.

— Ползи, — повторяет она, — тебе придется.

Я ругаюсь и делаю глубокий вдох, прежде чем попытаться протащить свое тело по полу. Мне даже больше не больно, мне стыдно. Я боюсь, что мне никогда не станет легче. Что я всегда буду покрыта шрамами, как внутри, так и снаружи.

Я добираюсь до ходунков и встаю, все это время тихо ругая Кэт. Они кажутся крепкими, но я должна добраться до верха ходунков, находясь в самом низу.

Я практически плачу, когда хватаю поручни и пытаюсь поднять себя. Мой пресс, руки, грудь, я чувствую, как напрягается каждая мышца. Начинаю дрожать от прикладываемых усилий, левое колено едва ли помогает подняться.

— Ты не дышишь, — подходя ближе, напоминает она мне, — ты делаешь вдох и делаешь выдох.

Я часто неосознанно задерживаю дыхание, когда делаю эти упражнения, что разочаровывает еще больше, учитывая, насколько важно дыхание, когда занимаешься йогой.

Громко выдыхаю. Выходит как сердитый рев. Я хочу, чтобы он подпитывал меня.

С грубым криком, поднимаю себя вверх, конечности горят.

— Ну вот, — уверенно говорит она, — иногда тебе просто нужен толчок.

Пот струится по моему телу, когда я смотрю на нее и ее самодовольное лицо.

— Легко тебе говорить, — парирую я. — Если ты так относишься ко мне, когда на мне гипс, который должен удерживать меня неподвижной, как, черт побери, ты собираешься помогать мне, когда его снимут? Бросать меня в дерьмо и заставлять ползти?

— Если придется, — говорит она прямо. Я верю ей.

Выдыхаю, сердце снова начинает замедляться, когда я опираюсь на ходунки. Как только вернусь домой, приму долгую горячую ванну с кучей соли.

— Некоторые дни труднее других, — говорит она, изучая меня. — У тебя плохой день. Их будет много. И это нормально.

— У меня не плохой день, — огрызаюсь я.

Конечно, это неправда. Я была в дерьмовом настроении с тех пор, как покинула Кейра в баре во вторник вечером. Прошло несколько дней, и не было ни минуты, когда я не пожалела, что ответила «нет».

Это был просто ужин. Он бы ничего не значил. То же самое, что провести с ним несколько часов баре, просто еще была бы еда. Я знаю, что продолжаю говорить, что я его не знаю, но так бы я могла попытаться узнать его.

Но я упряма, и, более того, напугана. Смертельная комбинация.

Тем не менее, мой мозг не может перестать снова и снова воспроизводить проклятый последний момент. Взгляд его глаз. Разочарование.

Черт.

Затем то, как его губы прижались к моей щеке, звук его хриплого голоса у моего уха. Приглашение, которое все еще в силе, которого жаждало мое тело, если не мой мозг.

Оглядываясь назад, я понимаю, что было бы лучше, если бы в тот день я не пошла в «Сент-Винсент», а, как и планировала, отправилась бы на встречу. Тогда я могла бы вспоминать о Кейре, как о мимолетной встрече. Вместо этого я воспринимаю его, как нечто реальное, может быть, потому, что он символизирует возможность. Маленький луч надежды, когда я склоняюсь к чертовому ходунку, мое тело и душа истощены.

Но правда в том, что я солгала Кейру о том, как получила травму, и я не могу продолжать обманывать его и дальше. Было бы ужасно исповедаться ему и позволить видеть себя жертвой. Пока я его не вижу, ложь может жить дальше.

— Дальше будет сложнее, — говорит Кэт, вырывая меня из моих мыслей.

Резко смотрю на нее.

— Я в курсе. Ты постоянно твердишь это.

— А затем все станет лучше, — терпеливо говорит она, — продолжай держаться. Продолжай верить. И не забывай дышать.

Не забывай дышать. Не уверена, что мне когда-либо было легко.

Когда сеанс терапии закончен, Кристина ждет меня около кабинета.

— Трудно было? — спрашивает она, когда видит меня, ее лицо кривится от беспокойства.

— Ничего такого, с чем я бы не могла справиться, — улыбаясь, быстро говорю ей. — Пошли.

Она изучает меня, когда я прохожу мимо. Ранее я была в отвратительном настроении, а теперь она еще более настороженно относится ко мне.

И потому что она более настороженна, она не ведет меня сразу домой. Это еще один великолепный день, теплый и солнечный, после нескольких дней дождя, поэтому она везет нас в Старый город в один из моих любимых ресторанов в восточном конце Королевской Мили.

Она хочет подбодрить меня. Типично для нее, как и всегда. Глубокая потребность угодить, которая росла, как цветок, во времена нашего дерьмового детства. Я понимаю ее, из-за чего мне хочется угодить ей в ответ. Порочный круг, два льстеца, пытающихся разобраться, как угодить друг другу.

«Монтит» - миленькое место с оригинальным фермерским меню и забавными коктейлями, которому каким-то образом удалось избежать участи и не стать туристической ловушкой, несмотря на то, что они находятся на одной из самых популярных улиц Эдинбурга. Узкая и извилистая лестница и мои костыли не подходят друг другу, поэтому мы направляемся прямо к закрытому патио и располагаемся там.

Мы только что заказали напитки, и я просматриваю меню в поисках сытного, но безглютенового варианта, когда мои глаза смотрят поверх меню, и я замираю от шока.

Марк Физерстоун ждет у стойки администратора, пока его посадят, а какая-то молодая красивая девушка рядом с ним смеется над тем, что он сказал.

Я ахаю и тут же опускаю глаза, поднимая меню повыше, пытаясь закрыть лицо.

— Что такое? — с тревогой спрашивает Кристина, наклоняясь ко мне.

— Ш-ш-ш, — говорю ей. — Не двигайся и не привлекай к нам внимание.

Но, конечно же, она сразу же оглядывается по сторонам как ищейка, вынюхивающая след.

— Боже мой, — резко шепчет она. — Марк здесь. А что это за шалава с ним?

Не уверена, лучше знать или не знать, кто она, но, полагаю, я знаю. За несколько лет я была на паре рождественских вечеринок Марка, и уверена, что «шалава» - это Мэгги, его помощница.

Я снова смотрю поверх меню, чтобы удостовериться в этом. Слава богу, они не похожи на пару, потому что для меня это было бы слишком. От того, что я вижу его в добром здравии и счастливым, мне и так становится не по себе.

Я не хочу, чтобы он увидел меня. Все уже и так невероятно неудобно, плюс я не в форме после физиотерапии: волосы убраны назад и распущены, тушь размазана под глазами, тональный крем исчез. Конечно, я одна из тех, кто сталкивается с бывшим, когда выглядит как полное убожество.

Администратор подходит, намереваясь отвести их к столу, и я вижу, как Марк кладет руку на спину Мэгги. Она остается там, и подобный жест не может быть истолкован по-другому.