ГЛАВА 1

— …Я знаю, что уже не раз говорила об этом, но скажу снова: в тот холодный май, в прошлом году, — она на мгновение поджала губы, — геморрой моего Артура… стал ужасно мешать мне жить…

Кэт что-то вежливо пробормотала в знак удивления и, опустив веки, закатила глаза к потолку. Пожилая дама без остановки бубнила под шум двигателя, почти не меняя интонации. Было невозможно определить, когда же она переводила дух.

— Как вы думаете?

Кэт широко раскрыла глаза и почувствовала необъяснимый стыд за себя. Пристальный взор соседки буравил ее левую щеку. О чем она говорила, после того как поведала про геморрой?

— Ох, ну… — девушка брякнула наугад. — Нет?

— Именно! — пожилая дама с торжествующим видом сложила руки на груди. —

именно так я и говорила: это совершенно невозможно было понять по ответу, который я получила…

Кэт вновь напустила на себя вид вежливого полувнимания. Последним, определяющим признаком того, что она стала взрослой, было осознание, что беседовать с пожилыми дамами в долгой дороге — ее моральный долг.

Нельзя сказать, что так было всегда. В памяти Кэт с детства прочно сохранилась картинка: мать склоняется над ней на вокзале в Бирмингеме, дает ей десятипенсовую монету на телефон и листок плотной фирменной бумаги, на котором напечатаны ее имя и адрес, и пытается, озабоченно тыча пальцем в плечо, вбить ей в голову наставление: «И не говори с людьми, которых ты не знаешь!» Детские поездки с подругами-скаутами, школьные экскурсии на катки и в музеи и даже лагерь, удостоенный награды Герцога Эдинбургского, — все эти увеселения представлялись матери одинаково рискованными, отдающими детей в лапы хулиганов, готовых их похитить или изуродовать.

Кэт совсем не походила на луч солнца в ясную погоду и уж точно не относилась к тем детям, которые сомневаются в предостережениях кота-пророка из телевизионного мультсериала «Чарли говорит…». Она заговорила бы с незнакомцем не раньше, чем заляпала бы кафель в ванной, а это, очевидно, приводило к немедленному вторжению земляных червей. Смерть и ползучие насекомые постоянно таились в углах детской в доме Крэгов.

Но внезапно, когда ей исполнилось восемнадцать лет, все изменилось. В октябре ее послали в университет Дарема, снабдив набором суровых предостережений относительно личной безопасности. В декабре она вернулась домой с сиреной, которую следует включать в случае покушения на изнасилование (давали бесплатно в студенческом обществе), и только что появившимся лозунгом «Изменим ночь к лучшему»[1].А прямо с порога ее приветствовали вопросом: «Дорогая, не встретила ли ты какого-нибудь приятного попутчика в поезде?»

Кэт не могла поверить. Миссис Крэг по какой-то таинственной причине решила посещать вечерние занятия для сдачи экзаменов на аттестат зрелости по предметам, от которых предыдущие пять лет строго оберегала дочь. И теперь вдруг принялась критиковать Кэт за то, что она не стала дружелюбнее. Это было началом конца.

Потом было еще семнадцать поездок в Дарем и обратно, и последняя из них, триумфальное возвращение домой, — всего два месяца назад. И Кэт никогда не говорила ни с кем из попутчиков. Не собиралась делать это и теперь, в автобусе «Нэшнл Экспресс», несмотря на прощальные замечания матери по поводу Тревора Хауарда и Селии Джонсон[2].

Она ехала уже два часа, а пакет из магазина «Теско» был еще полон нетронутой провизии. От некоторых черт характера маме, оказывается, трудно избавиться: еду в дорогу она упаковывала всегда с библейским размахом. Кэт старалась не шуршать фольгой, в которую были завернуты бутерброды.

Уже добрых два часа пожилая дама, вдавленная в соседнее кресло, произносила безостановочный монолог о том, как ее зять подозрительно безуспешно пытался провести паровое отопление в их бунгало. Кэт, притиснутая к окну двумя сумками с вязаньем, книжками в мягких обложках и старыми номерами журнала «Отдохни», могла только слушать.

— Не то чтобы мне хотелось поехать на Ямайку, особенно когда видишь все эти программы по телевидению, но дело не в этом… ааах, бутерброды, какая прелесть.

Кэт повернулась, насколько сумки позволяли ей сделать это. После того как она оборачивалась в последний раз, соседка сняла свою ангорскую шляпу, чтоб легче было говорить, и теперь у нее на лбу видна была четкая красная полоса. Она смахивала на Марка Нопфлера[3] в полном рокерском облачении — с банданой.

— Не хотите ли бутерброд, миссис?..

— Миссис Браун, дорогуша. С удовольствием! — попутчица заглядывала в пакет, словно воробей, сидящий на краю мусорного ведра.

«Боже, — подумала Кэт, внезапно вспомнив улыбку, обнажившую беззубые десны, — теперь мне придется слушать, как она его ест».

Кэт с самого начала не возлагала на эту поездку чересчур больших надежд. Весь прошедший год мать настаивала, чтобы она организовала себе что-нибудь на лето — желательно связанное с работой и, безо всяких оговорок, вне дома. У миссис Крэг было теперь больше экзаменов, чем у самой Кэт, и та подозревала, что мать готовится к чему-то необычайному. Такому, для чего требуется быть дома одной.

Когда-то Кэт с горячностью утверждала, что и бешеные лошади не утащат ее в Лондон. Теперь она понимала, что, похоже, ее мнение о бешеных лошадях и высоких блондинах в джемперах для крикета улучшилось. О джемперах для крикета Кэт вообще теперь предпочитала молчать. Ее брат Майк, работающий фондовым менеджером в Сити, безжалостно относился к подобной информации. Майк — и перспектива спать на полу его супружеской спальни в Клапаме — был причиной того, что она не стремилась на юг по лондонской трассе. Майк никогда не был примерным старшим братом: он любил прятать под игральной доской банкноту в пятьсот фунтов во время игры в «Монополию», менять адрес на карточке плотной бумаги и, самое ужасное, уверял Кэт, что она приемная.

Долгожданный подходящий случай для возмездия представился в прошлом году в день свадьбы Майка. В церкви Кэт в атласном платье фисташкового цвета шла по проходу прямо вслед за его невестой Лаурой, давно ожидавшей этого дня. Во время приема Кэт, специально в расчете на то, что ее услышит Лаура (теперь, как это ни невероятно, жена Майка), рассказывала истории из детства — готовая принять надлежащий вид сестринского прощения на случай, если появится мать. И что же? Лаура просто игриво ударила Майка своим крошечным, очень дорогим, собранным вручную букетом и проворковала: «Ах ты! Надеюсь, наши дети не будут такими непослушными!» А потом поспешила к горке с шампанским и занялась перестановкой бокалов. Кэт так и не поняла, почему Лаура вышла замуж за Майка. Ее призвание явно заключалось в том, чтоб разбить Европейский союз на несколько легко управляемых подразделений, помеченных на карте разноцветными мелками. Призвание же Майка состояло, главным образом, в быстром поглощении жареного арахиса прямо из пакетика.

Итак, хотя Майк жил в Клапаме с тех пор, как окончил университет, Кэт не считала своим долгом побороть инстинктивное отвращение к Лондону, чтоб навестить его в городе, который он себе выбрал. Было в этом месте что-то, заставлявшее ее робко держаться подальше. То ли это был размер города, то ли запутанность метро, то ли возможность потеряться, или запачкаться, или съесть что-нибудь негигиеничное, то ли недружелюбие людей. Кэт не могла и шагу ступить в направлении Лондона. Но возможно, все и началось с «не».

Несмотря на то, что ее парень — она прекрасно знала — жил в большой квартире в Челси, Кэт избегала поездок в Лондон даже в течение двух последних каникул в колледже. К счастью, Джайлс любил дальние поездки на машине. К несчастью, он проводил свои каникулы в европейских странах, заботясь о том, чтобы в его резюме появлялись все новые записи о работе в Европе. А Кэт оставалось лишь в расстройстве грызть ногти и проклинать себя за недостаточные старания на экзамене по немецкому языку.

Кэт думала, что сможет прожить вполне счастливую жизнь, вообще никогда не приезжая в Лондон. Или, по крайней мере, отложив эту поездку еще на некоторое время. Но Джайлс в своей неотразимой манере пригласил ее провести неделю в Челси, пока его родители были на Галапагосских островах.

Красивая dos[4] — она как раз мыла ему спину (Кэт вздрогнула от удовольствия, представив себе это зрелище — одно из ее самых любимых). И думала о его изысканно-прекрасных мускулах — накачанных в результате круглогодичных теннисных тренировок, — а не о его словах. У Джайлса был самый соблазнительный и шикарный голос, какой Кэт когда-либо слышала не в фильмах компании «Мерчант Айвори», а в жизни. Она была абсолютно счастлива, когда этот голос мягким шоколадом растекался по таким неинтересным темам, как экономическая теория Кейнса и неустойчивость цен на золотые запасы. Кэт с повышенным усердием терла плоский живот и длинные ноги Джайлса, и, когда он упомянул вскользь о короткой поездке в Лондон на каникулы, дошла уже до гипнотического состояния с трудом сдерживаемого желания и согласилась бы даже пройти испытание матчем сборной Англии по крикету.

Она закрыла глаза и вновь вызвала в памяти его лицо. Они встречались уже двенадцать месяцев, но Кэт до сих пор не привыкла без хихиканья называть Джайлса своим парнем. Он был умен, преступно красив, пренебрежительно относился к своему богатству и никогда не носил неудобной обуви. Кэт не понимала, что могло связывать его с такой девушкой, как она, но была глубоко признательна Джайлсу. Благодаря ему Кэт чувствовала, что может справиться с кем и чем угодно, потому как с ней рядом был Тот, Кого Желали Все, — загорелый, белокурый, благоухающий, ростом в шесть футов.

Но тут монолог, вдруг вновь ворвавшийся в левое ухо, быстро разогнал ее неторопливые мысли о роскошном загорелом Джайлсе.

— Ты не ешь, дорогуша? Худышкам вроде тебя нужно хорошо питаться. То есть, я хочу сказать, у тебя же косточки на локтях выпирают.

«Вы правы, мадам, выпирают. Можете ли представить, чего мне стоило удовлетворить опасное пристрастие моего парня к худышкам?» — подумала Кэт. Она ничего не знала о столичных красотках, с которыми ей приходилось состязаться за благосклонность Джайлса. Но однажды он с усмешкой показал ей свою сестру Селину на страницах светской хроники в журнале «Тэтлер». Общий вес Селины и двух блондинок, которые были с ней на фотографии, составлял, как показалось Кэт, примерно сорок пять килограммов (вместе с одеждой). Из этого и еще из того, что Джайлс постоянно покупал ей очень тонкое, крошечных размеров белье, она поняла, что может позволять себе бутерброды с майонезом только по выходным. Но это стоило того. Сама не замечая, Кэт улыбнулась своему отражению в окне.

— Где ты выходишь? — не унималась миссис Браун.

«Ты еще будешь мне объяснять», — подумала Кэт, а ее вежливый голос ответил:

— В Лондоне.

«Звучит очень изысканно, когда это всего лишь часть разговора, а не действительность», — подумала она бесстрастно. Вязальная спица, выбившаяся из порванной сумки миссис Браун, проткнула ткань ее рюкзака, и Кэт мучилась вопросом — что из ее пленительного белья подвергается разрушению.

— К молодому человеку едешь?

— Э…да.

Автобус резко повернул, и книжка в мягкой обложке с загнутыми уголками страниц выпала из сумки соседки и соскользнула за сиденье Кэт. Придавленная сумками, девушка даже не попыталась достать ее.

— Как его зовут?

Кэт всегда жалела, что не может быстренько выдумать что-нибудь в таких ситуациях. Не может вообразить себя одной из своих подруг, у которых всегда на все готов ответ. Вместо этого она начинала нехотя рассказывать о своей жизни так непоследовательно, что в конце концов выглядела человеком с маниакальной тягой ко лжи.

— Ммм… Боб.

Зачем она это сказала? Среди ее знакомых младше сорока не было ни одного с таким именем.

— Ооо, как мило, так же зовут моего деверя. Он Роберт или Боб?

«Она, что ли, играет со мной? — подумала Кэт в панике. — Понимает, что я вру, и пытается поймать меня?»

— Ну, я зову его Роб. — Она сильно покраснела. «На самом деле я зову его Джайлс».

— Прелестно, дорогуша. Ооо, смотри-ка, где мы уже. Ну, мне пора собирать вещи.

«Слава богу», — подумала Кэт. А действительно, где они? Вид за окном практически не поменялся за истекший час.

— На самом деле, — добавила она, вдруг разволновавшись перед встречей с Лондоном, мчащимся по шоссе им навстречу, — на самом деле я еду не совсем в Лондон. Я выхожу… ммм… раньше — мы с моим другом, ммм, Робом, собираемся весь день гулять, а потом он везет меня к себе домой.

— Ооо, познакомить с родителями, я надеюсь? — сказала миссис Браун, и ее глаза сузились, как у всех пожилых женщин, когда они начинают расспрашивать.

«Нет, чтобы безумно порезвиться на диванчиках в гостиной его очаровательной матери-американки, пока она сама загорает, растянувшись на пляже».

— Ммм, да, вроде того. Я раньше очень мало бывала в Лондоне, и он вроде как… приобщает меня… потихоньку, если вы понимаете, что я имею в виду, — добавила Кэт.

Когда Джайлс позвонил ей по телефону, его предложение звучало замечательно. Приятная прогулка на целый день по полям какого-нибудь старинного помещичьего имения далеко от Лондона — там, где зелени достаточно, чтоб убедить ее, что она почти дома. Затем быстрая поездка с закрытыми глазами в отделанной плюшем машине матери Джайлса прямо до дверей очаровательной квартиры в Челси. Романтический момент переступания порога, ужин и спать. Очень рано лечь спать.

Никакой паники на заполненных людьми платформах метро, никаких переездов в отупелом состоянии красным автобусом в Ромфорд, никакой опасности, что застрянешь в толпе японских туристов и тебя занесут, несмотря на отчаянные крики, в музей восковых фигур мадам Тюссо.

Или, по крайней мере, так задумывалось. Джайлс предложил провести день в Кенвуде (миссис Крэг охала, ахала и снабдила ее пятью фактами о прошлом этого места, которые Кэт и сама смутно помнила из своих конспектов по истории, а затем указала, что этот город не входит в Национальный экономический трест, и нет никакой причины давать Кэт семейную членскую карточку для скидок). Джайлс велел ей выйти на Хэнг-лейн, где автобус, по его словам, непременно остановится. Он даже записал это для нее на клочке бумаги. Он возьмет с собой корзину для пикника, мороженое, все, что Кэт захочет, — она должна только найти, где выходить.

Кэт озабоченно посмотрела на часы, затем на расписание. Нервно откусила кусочек бутерброда с салатом. Горло словно сжалось.

— Ааах, ты, наверное, ждешь не дождешься встречи, не так ли? — квакал голос ей прямо в ухо.

— Ммм, да, не дождусь, — согласилась Кэт, решившись пойти на вежливый компромисс: отвечать по необходимости, глядя в окно.

Дальнейших комментариев не последовало: автобус подъехал к остановке, и миссис Браун с некоторым усилием поднялась с сиденья, выронив свою потрепанную книжку в мягкой обложке.

Кэт неловко привстала, чтоб помочь ей поднять с пола сумки, и каскад подтаявших крошек шоколадки «Ролос» посыпался с ее колен. Она с ужасом взглянула на свои джинсы. В приступе вранья она однажды сказала Джайлсу, что никогда не ест шоколада, и он был так потрясен, что Кэт скорее умерла бы, чем призналась, что жить не может без больших шоколадных плиток. Он хвалился ее презрением к шоколаду перед своими друзьями в колледже, и она не могла из-за этого купить в баре «Твикс». А хуже всего то, что после долгого лета, которое она провела одна, потому что Джайлс был в Цюрихе, он привез ей из международной столицы шоколада только глупого пушистого сенбернара. А разве ей хотелось чего-нибудь, кроме плитки шоколада «Тоблероне» в фут длиной?

Теперь же испачканные джинсы выдавали ее с головой. А шоколадка была даже не ее!

— О боже. Тебе нужно положить их в холодильник, а потом протереть кубиком льда, — бросила через плечо владелица шоколадки, с трудом протискиваясь с сумками по проходу. Похожая на победительницу телевизионного шоу, она уже бойко махала рукой кому-то за окном.

— Ммм, спасибо, — пробормотала Кэт.

Это была ее лучшая пара. Джинсы вожделенного восьмого размера, но она подозревала, что десятого, несмотря на ярлычок. Как она обожала беззаботно оставлять их брошенными на стуле, демонстрируя свое торжество над ляжками многодетных женщин семейства Крэгов!

Покачнувшись, автобус тронулся, и несчастная Кэт откинулась на спинку сиденья.

Миссис Браун энергично махала ей с мостовой, и Кэт удалось улыбнуться и шевельнуть рукой в знак прощания. Она не может уверенно вести себя даже с пожилыми дамами.

В ее дорожной сумке, среди вороха одежды миниатюрных размеров, была запасная пара джинсов. Почему бы не пройти полную школу поездок в автобусах и не попробовать переодеться, не глядя на проезжающих автомобилистов?

Кэт стащила с верхней полки сумку, отыскала плеер и уселась обратно в кресло, упершись коленями в переднее сиденье, хотя прекрасно знала, что через полчаса в ноги начнут мстительно впиваться булавки и иголки. Солнце жарко светило в окно. Она закрыла глаза и включила звук так, чтобы не слышать шум двигателя, — это было опасно громко, но «Кеники»[5] временно заглушили тоненькие голоса в ее голове — результат паники перед внезапно представившейся ей картиной.

Европа. Что происходит сейчас в Европе? Джайлс обязательно говорит о серьезных вещах, а не о тех обыденных глупостях, к которым она была склонна. Кэт однажды придумала несуществующий мюзикл Эндрю Ллойда Веббера о сумках на колесиках, в которых возят клюшки для гольфа, — только чтобы он перестал объяснять ей, каков размер долга стран третьего мира. Возможно, ответ на последовавший вопрос окончательно сбил его просветительский пыл, и он очень долго смеялся. Но рано или поздно Джайлс должен был обнаружить ужасающий масштаб ее невежества. Кэт, конечно, льстило, что он считает ее умнее, чем она есть. Но она совершенно не может объяснить механизм изменения курсов валют, а это просто неприлично. Кэт получила высший балл на устном экзамене по французскому языку только потому, что смогла сносно пробубнить в нужных местах несколько галлицизмов в знак согласия. Тот же самый метод, как казалось, срабатывает с Джайлсом и мировой политикой. Но теперь она жалела (со всей силой угрызений совести согрешившей католички), что не придерживалась своего решения читать каждый день в газетах раздел, посвященный бизнесу.

Я на небесах, мне сказали… Кто сказал тебе?

Разве она не единственная с потока осталась без работы на осень?

Гм, коротко и понятно. И действует. Веки Кэт дрогнули, но она заставила себя не открывать глаз. Пусть лучше успокаивающая волна гитар и голосов вливается через уши в ее тело.

Я на небесах, я слишком молода, чтоб чувствовать себя старой…

Неужели ты, получив степень магистра филологии, пойдешь преподавать? И упадешь в обморок, увидев многочисленных учеников?

Да, да, да, да, да, да, да…

Кэт широко раскрыла глаза. Хватит. Словно мама читает ей нотации. Выключив кассету, она достала книжку об уличных детях, чтоб заглушить эти голоса в голове. Строго говоря, ту самую книжку, из-за которой миссис Браун так отчаянно махала руками с тротуара.

Загрузка...