Долгий путь любви, или Другая сторона

Глава 6

Я не плакала ни в ту ночь, ни позже. Молча встретила утром взгляд Филиппа, придирчиво впившийся в мое лицо в поисках следов слез, и даже сумела не отвернуться, наблюдая, как расцветает на губах мужчины одобрительная улыбка.

– Отлично, Александра. Я рад, что Вы послушались моего совета и не стали заботить себя бессонницей.

Первый раз не порадовалась его поощрению. Будто оцепенела, стараясь не думать о том, что увидела вчера, и что до сих пор не давало покоя. Ничего у меня не получалось, но ему об этом знать было не обязательно.

Пережила и новую встречу, впервые почти не запинаясь при переводе, и перелет обратно, и даже соседство в самолете мужчины, преподавшего столь жесткий урок. Я не осуждала Кирмана. Не обижалась. Он поступил честно, давая понять беспочвенность глупых девичьих мечтаний. И прежде не слишком-то надеялась на их осуществление, а теперь вовсе не осталось никаких шансов.

Кто он – и кто я? И сколько таких встречалось уже на его пути и будет еще не раз? Хотя, если бы Филипп сказал что-то иное, позвал бы за собой пусть лишь на день, на час, – пошла бы, не задумываясь. По-прежнему хотелось узнать манящий вкус запретного плода, ощутить его сочность, пусть и с горькими последствиями. Я бы рискнула, только ничего подобного никто и не думал мне предлагать.

Девчонки в офисе засыпали вопросами, на которые я понятия не имела, что отвечать. Впечатления от посещения самого романтического города мира? Я видела его лишь сквозь стекла автомобиля, да из окна отеля рассыпанными ночными огнями. Все известные картинки ими же и остались, не зацепив взгляда, затуманенного невеселыми мыслями. Я не помнила вкуса блюд в ресторане, словно вместо меня там находился кто-то другой. Что было рассказывать? Париж остался в памяти, как место, куда не захочется вернуться никогда. Нет, мое сердце не разбилось. Все было еще впереди, а тогда я лишь жалела о том, что, показав накануне отъезда зубки, мышка не додумалась укусить. Возможно, в том случае не пришлось бы лететь в сказку, чтобы столкнуться с реальностью.

Опыта у меня действительно добавилось. И не только в языке. Но несмотря ни на что, уважать Кирмана меньше я не стала. Горький пример отца, постыдно скрывающего свои связи, слишком отчетливо стоял перед глазами. Предательство, которое привыкла видеть с детства, вызывало омерзение, а невесомые слова любви, звучащие в адрес матери, коробили слух. Лучше так: хлесткой пощечиной правда вместо лжи, опустошающей душу. Филипп мог бы поиграть со мной, как делал многие годы отец, меняя предмет развлечений, то вновь возвращаясь к маме, то допуская к себе на все готовых девиц.

Не сравнивать я не могла, но осознанное не укладывалось в голове. У мужчины, занявшего мое сердце, было все: внешность, успех, деньги. Я знала, что любая в компании, не задумываясь, шагнула бы в его объятья, стоило бы ему лишь поманить. Он не делал этого, хотя среди нас были женщины и умнее, и гораздо привлекательнее меня. А отец даже не пытался показаться разборчивым. Что двигало ими: Филиппом, несмотря на причиненную боль, оставшимся для меня эталоном, и родным папой, в чью сторону порой было противно смотреть? Какими словами можно было обозначить происходящее с этими людьми? Я не знала ответа, но слишком отчетливо видела разницу, и все больше мечтала оказаться подальше от дома.

Родителям это не нравилось, но когда после очередной зарплаты я заявила маме, что хочу снять квартиру и поселиться отдельно, она отчего-то не стала спорить. Даже помогла с выбором, и вскоре я стала обладательницей крошечной комнатенки в спальном районе. Это был серьезный шаг, но значение его открылось мне много позже.

К работе я привыкла, однако не стала любить ее меньше. Все так же уставала, так же много времени проводила в интернете, вслушиваясь в незнакомую речь. Теперь к двум языкам добавился немецкий, и видеть одобрение на лице начальника было по-прежнему приятно. Он становился ко мне все строже, требуя то, что раньше казалось немыслимым, загружая заданиями, которые еще год назад я не стала бы пробовать исполнить.

Теперь же, повзрослев, приняла его условия, набралась опыта, но… так и не научилась безоговорочно подчиняться. Никогда не спорила в открытую, но не могла удержаться от того, чтобы не выказать ему противление хотя бы в мелочах. Зачем? На этот вопрос не получилось бы ответить даже самой себе. Возможно, просто нравилось видеть что-то, не поддающееся описанию, возникающее в глазах мужчины всякий раз, когда я выказывала неповиновение.

На очередные переговоры он отправил меня вместе со своим заместителем. Впервые. Раньше всегда приходилось сопровождать лишь его самого, и я в глубине души считала себя «личным» переводчиком Кирмана. Но он вновь развенчал мои убеждения.

– Александра, прервите свои занятия: Вы отправляетесь на встречу с нашими партнерами с Кубы.

Задумчиво осмотрел меня.

– Этот костюм слишком строгий, переоденьтесь во что-то более… легкомысленное. В разумных пределах, конечно.

Я кивнула, мгновенно начав собирать вещи.

– Насколько легкомысленнее? Дайте более четкие указания, Филипп Аланович, чтобы я наверняка не ошиблась. Короче? Прозрачней? Что-то не так с моей прической? Распустить волосы? Ярче накраситься?

Неожиданно позволила себе эти немыслимые слова, прекрасно зная, как буду жалеть уже совсем скоро. Начну сгорать от стыда и сокрушаться, что нет возможности попросить прощения, потому что не решусь вновь вернуться к нелепому разговору. Но подобные глупости случались нередко, словно кто-то тянул за язык, заставляя произносить слова и вызывая его всякий раз непредсказуемую реакцию.

– Я оценил, Александра. Дерзко, но не умно. И не смешно. Вы способны на большее, а речь на самом деле шла совсем о другом. Вам придется переводить на развлекательном вечере, и строгий деловой костюм там совсем неуместен.

Стыдно стало не «вскоре» – немедленно. Только рядом с ним я и краснела как провинившаяся школьница, чего больше не происходило нигде и никогда.

Мужчина улыбнулся.

– Можете не извиняться: Ваше лицо выразительнее любых слов. А распущенные волосы пойдут гораздо больше. Такую прическу, как сейчас, будете носить лет через двадцать, или еще позже, в зависимости от того, с кем разделите свой путь.

От его последней фразы щеки полыхнули сильнее. Я до сих пор ни с кем не хотела «делить путь», кроме… Но додумать он мне не позволил, развернув за плечи и подтолкнув к двери.

– Водитель ждет на стоянке. Указание об опозданиях касается не только новичков, Александра.

Павел – один из водителей компании – действительно ждал, облокотившись на машину и с нетерпением поглядывая на часы. Хотя я и проработала немало, раньше мы с ним практически не пересекались. Мне приходилось ездить в основном с самим Филиппом, который в родном городе не признавал за рулем никого, кроме себя самого.

– Привет. Извини, что заставила ждать.

Он засмеялся.

– Мне-то что. Это тебе придется собираться намного быстрее. Запрыгивай.

Я почти послушалась, но, оглянувшись на офисные окна, заметила знакомый силуэт, и опять словно кто-то вынудил поступить с точностью до наоборот.

– Думаешь, стоит торопиться? Далеко нам ехать?

Парень посмотрел на меня с явным недоумением. И интересом.

– Значит, это правда? То, что о тебе рассказывают? Нравится дразнить Его величество?

Мне не нравилось – это происходило помимо моей воли. Я что-то упрямо доказывала: Филиппу, самой себе и даже окружающим. Понять бы только, что именно.

– Саш… Тебя ведь Сашей зовут? – дождался моего утвердительного кивка и добавил: – Выиграть еще ни у кого не получалось, так что… Уверена, что стоит пробовать?

Павел располагал к себе: открытый взгляд, улыбка, искренняя, дружелюбная. Немного старше меня, но явно рассудительнее. Как-то мгновенно копнул внутрь, замечая то, что я скрывала от самой себя. Или это так было заметно?

Я не смогла не уточнить у него, задавая вопрос с неожиданной легкостью: не возникло ни капли смущения, будто болтала с подружкой:

– Все настолько очевидно?

Он пожал плечами.

– Я не вижу тебя на работе, поэтому мне говорить об очевидности довольно сложно. Просто иного объяснения не нахожу. Ты позволяешь себе то, на что больше никто другой не решается, а он терпит. Такую юную, славную девочку-припевочку, – видя, как я вскипела в ответ на эту характеристику, засмеялся: – Не злись, я не собирался обижать. К слову пришлось. Знаешь, у тебя глаза чистые. Доверчивые, словно весь мир готовы вместить. Наверное, он не решается сильно приструнить тебя, чтобы не сломать. Жалеет и ждет, пока повзрослеешь, ведь обычно не спускает подобные выходки. Да и переводчик ты хороший, я слышал.

Понимать, что Кирман испытывает ко мне жалость, было обидно, но на правду это походило очень сильно. Вряд ли при всех успехах я являлась незаменимым сотрудником, так что иного объяснения снисхождению начальника не оставалось.

Павел опять усмехнулся.

– Так хочется проверить пределы его выдержки? Мне кажется, стекло в кабинете уже раскалилось от гневного взгляда. Если мы сейчас не поедем, боюсь, это может вообще не понадобиться. Тебе не нужна работа?

Я развернулась, поднимая голову вверх. Снова дерзко. Не умно. И уж тем более не смешно. Гнева, о котором говорил парень, на лице Филиппа видно не было, но напряжение чувствовалось даже на таком расстоянии. Я сложила руки в покаянном жесте, склонилась, изображая почтительный поклон, и тут же нырнула в машину, успевая заметить … смех. Он опять смеялся… надо мной, что хоть и было неприятно, но позволяло надеяться на очередное избежание наказания.