Долгота

14. Массовое производство гениев

Когда Джон Гаррисон умер — 24 марта 1776 года, ровно через восемьдесят три года после своего рождения, — он приобрёл в глазах часовщиков ореол святого мученика.

Десятилетиями он практически в одиночку, наперекор остальному миру, пытался решить проблему долготы с помощью часового механизма, и вдруг, после успеха H-4, легионы часовщиков ощутили в себе призвание к морской хронометрии. Возник настоящий промышленный бум. Многие современные исследователи утверждают, что изобретение Гаррисона помогло англичанам установить владычество на море и создать империю — что Британия правит волнами благодаря хронометру.

В Париже великие часовых дел мастера и заклятые конкуренты, Пьер Леруа и Фердинанд Берту, довели до совершенства свои montres marines и horloges marines[6], но ни тот ни другой не создали механизма, который можно было бы повторить быстро и дёшево.

Часы Гаррисона, как не уставала напоминать ему Комиссия по долготе, были чересчур сложны для копирования и к тому же невероятно дороги. Ларкуму Кендаллу за K-1 заплатили пятьсот фунтов стерлингов. На просьбу обучить других часовщиков и сделать ещё копии он отвечал отказом — часы, мол, получаются слишком дорогими.

«Я считаю, — отвечал Кендалл комиссии, — что часы, наподобие изготовленных мистером Гаррисоном, если и подешевеют когда-нибудь до двухсот фунтов, то очень не скоро».

В то же время хороший секстант и таблица эфемерид обходились в куда меньшую сумму, около двадцати фунтов. Чтобы конкурировать с методом лунных расстояний, морскому хронометру мало было точности и удобства. Ему предстояло стать более доступным.

Эту задачу попытался решить Кендалл. Изготовив K-1 — точную копию H-4, — он принялся за K-2. Через два года упорного труда часовщик представил комиссии свой второй номер, за который ему выплатили двести фунтов. Хронометр K-2 был размером с H-4 и K-1, но заметно уступал им в качестве. Кендалл решил обойтись без ремонтуара — подзавода с промежуточными пружинами. В итоге его часы сразу после завода шли быстрее, а потом замедлялись. Ремонтуар Гаррисона восхищал всех сколько-нибудь понимающих людей. K-2, в котором этот механизм отсутствовал, на испытаниях в Гринвиче показал довольно скромные результаты.

Тем не менее на его долю выпали удивительные приключения: он участвовал в нескольких прославленных плаваниях. В 1773 году хронометр был в составе экспедиции, отправленной на поиски Северо-Западного прохода, несколько месяцев провёл в Северной Америке, спутешествовал в Африку и оказался на борту «Баунти» под командованием капитана Блая. Дурной нрав Уильяма Блая вошёл в легенду, но редко кто вспоминает, что участники мятежа на «Баунти» завладели, помимо прочего, и капитанским хронометром. K-2 пробыл на острове Питкерн до 1808 года, когда шкипер американского китобойного судна приобрёл его у последнего из оставшихся в живых мятежника.

В 1774 году Кендалл изготовил третьи, ещё более дешёвые часы, на сей раз без алмазов, и продал их комиссии за сто фунтов. Третий номер Кендалла был не точнее второго и всё же отправился на «Дискавери» в третью экспедицию Кука. (По совпадению штурманом у Кука был тот самый Уильям Блай, который несколькими годами позже стал капитаном «Баунти». Впоследствии он был назначен губернатором Нового Южного Уэльса, где во время «ромового мятежа» бунтовщики заключили его в тюрьму.)

Ни в одном из собственных творений Кендалл не достиг совершенства K-1. Скоро он оставил попытки выдумать что-нибудь своё и уступил поле боя более изобретательным конкурентам.

Одним из них был часовщик Томас Мадж с Флит-стрит, бывший подмастерье Честного Джорджа Грэма. Как и Кендалл, Мадж участвовал при «разъяснении» H-4 в доме Гаррисона. Это он за обедом выболтал все секреты Фердинанду Берту, хоть и клялся потом, что не имел никакого дурного умысла. Мадж по праву считался искусным мастером и порядочным человеком. Свой первый морской хронометр он изготовил в 1774 году, использовав и улучшив многие изобретения Гаррисона.

Хронометр Маджа был сработан безупречно и внутри, и снаружи: особой конструкции ремонтуар, циферблат с серебряной филигранью, восьмиугольный золоченый корпус. Позже, в 1777 году, Мадж изготовил парные хронометры, «Зеленый» и «Синий», отличавшиеся лишь цветом корпусов, и представил их в Комиссию по долготе, надеясь получить оставшиеся десять тысяч фунтов премии.

При испытаниях первого из хронометров королевский астроном Невил Маскелайн по недосмотру дал ему остановиться, а месяц спустя нечаянно сломал ходовую пружину, чем нажил себе нового врага в лице Томаса Маджа. Их оживлённая публичная перепалка тянулась до начала девяностых, когда Мадж тяжело заболел. Его сын, Томас Мадж-младший, стряпчий, продолжил войну с Маскелайном, пуская в ход разное оружие, включая памфлеты, и в конце концов выбил из комиссии три тысячи фунтов в признание отцовских заслуг.

Кендалл и Мадж сделали за свою жизнь по три хронометра, Гаррисон — пять; часовщик Джон Арнольд изготовил несколько сотен превосходных морских часов. Возможно, настоящее число его хронометров даже больше: предприимчивый Арнольд частенько гравировал «№ 1» на часах, которые в своей линии были далеко не первыми. Тайна его плодовитости заключалась в том, что он перепоручил всю рутинную работу другим мастерам, а сам выполнял наиболее сложные операции, например тщательную регулировку.

Именно Арнольд ввёл в широкий обиход само слово «хронометр». Придуманное Джереми Такером в 1714 году, оно окончательно закрепилось лишь в 1779-м, когда Александр Далримпл, главный гидрограф Ост-Индской компании, употребил его в названии своей брошюры «Полезные заметки для тех, кто пользуется морскими хронометрами».

«Прибор для измерения времени в морском плавании именуется здесь хронометром, — писал Далримпл, — поскольку столь ценный инструмент заслуживает собственного названия».

Первые три настольных хронометра, сделанные Арнольдом для Комиссии по долготе, были вместе с K-1 переданы капитану Куку и в 1772—1775 годах побывали и в Антарктике, и в южной части Тихого океана. «Превратности климата», как назвал Кук широтные перепады температур, заметно влияли на ход Арнольдовых часов, и Кук в рапорте отозвался о них неодобрительно.

В итоге комиссия отказалась финансировать Арнольда, но это не обескуражило молодого часовщика, а, наоборот, подтолкнуло к новым изобретениям, которые он тут же запатентовал и впоследствии развил. В 1779 году Арнольд произвёл сенсацию, выпустив карманный хронометр, так называемый № 36. Тридцать шестой номер и впрямь помещался в кармане, где Маскелайн с помощниками его и носили в течение тринадцати месяцев, проверяя на точность. За всё это время часы ни разу не дали ошибки больше трёх секунд в сутки.

Тем временем Арнольд спешно расширял производство. В 1775-м он открыл часовой завод в Уэлл-Холле на юге Лондона. Его конкурент, Томас Мадж-младший, тоже попытался открыть завод и выпустил около тридцати копий отцовских хронометров. Однако Томас-младший был не часовщик, а стряпчий, и его часы значительно уступали в точности трём отцовским. И всё же хронометры Маджа стоили втрое больше Арнольдовых.

Джон Арнольд всё делал методично. В двадцать с небольшим он изготовил удивительные миниатюрные часы, меньше дюйма в диаметре, закрепил их в перстне и в 1764 году презентовал Георгу III. Женился Арнольд уже после того, как нажил себе имя и капитал, жену взял не просто состоятельную, но и хозяйственную, готовую к тому же помогать ему в делах. Вместе они вложили все заботы и деньги в единственного отпрыска, Джона Роджера Арнольда, которого с детства готовили к участию в семейном бизнесе. Джон Роджер учился в Париже у лучшего часового мастера, Авраама-Луи Бреге, к которому направил его отец, а в 1784 году стал полноправным партнёром фирмы, получившей новое название — «Арнольд и сын». Однако Арнольд-старший всегда оставался лучшим часовщиком в тандеме. Он фонтанировал новыми идеями, и все они рано или поздно воплощались в часах. Арнольд мастерски упростил то, что Гаррисон придумал раньше, но реализовал чересчур громоздко и сложно.

Главным конкурентом Арнольда стал Томас Ирншоу, человек, с которого берёт начало история современных хронометров. Ирншоу соединил сложность Гаррисоновых часов и массовость Арнольдовых в том, что по праву можно назвать платоновской идеей хронометра. Что не менее важно, он сумел воплотить в миниатюре главное изобретение Гаррисона: часовой ход, который не требует смазки.

Ирншоу недоставало осмотрительности и деловой хватки Арнольда. Он женился на бедной девушке, наплодил слишком много детей, а финансовая безалаберность как-то раз довела его до долговой тюрьмы. Тем не менее именно Ирншоу сумел поставить производство хронометров — до того экзотических штучных изделий — на поток. Вероятно, им двигала нужда: держась одной и той же базовой конструкции (в отличие от Арнольда, которому никак не давала покоя собственная изобретательность), он изготавливал по хронометру в два месяца и тут же обращал их в деньги.

К конкуренции между двумя часовщиками вскоре добавился неутихающий спор из-за авторских прав на главную деталь хронометра — свободный спусковой механизм. Спуск (иначе называемый «ход») — самая существенная часть любых часов, как маятниковых, так и пружинных. Он переводит механизм из состояния «блокирован» в состояние «движение» в ритме колебаний маятника или балансирного колеса. Точность часов определяется в первую очередь конструкцией спуска. Гаррисон придумал для больших часов свой собственный кузнечиковый спуск, затем, в H-4, применил гениальную модификацию старого шпиндельного хода. Мадж увековечил своё имя созданием свободного анкерного спуска, который использовался с тех пор почти во всех механических карманных часах, включая знаменитые однодолларовые часы компании «Ингерсолл», наручные часы с Микки Маусом и первые «таймексы». Арнольда вполне устраивал его хронометровый ход на оси, пока в 1782-м он не услышал про хронометровый ход с пружинкой — изобретение Ирншоу. Арнольд сразу понял, что именно этого недоставало его часам — ведь при замене оси на пружинку исчезала потребность в смазке!

Увидеть спусковой механизм Ирншоу Арнольд не мог, но быстро придумал собственную версию и ринулся с чертежами в патентное бюро. У Ирншоу не было денег, чтобы запатентовать своё изобретение, но были доказательства приоритета в ранее изготовленных часах и в договоре о совместном патенте, который он заключил с известным часовщиком Томасом Райтом.

Спор Арнольда с Ирншоу расколол всю Лондонскую гильдию часовщиков, не говоря уже о Королевском обществе и Комиссии по долготе. Много чернил и желчи извели обе стороны, а также их многочисленные сторонники и противники: одни приводили свидетельства, что Арнольд заглянул в часы Ирншоу до того, как подал заявку на патент, другие утверждали, что это не имеет значения, ведь он ещё раньше пришёл к той же идее самостоятельно. Теперь спор продолжают историки, выискивая аргументы в пользу то одного, то другого изобретателя.

В 1803 году Комиссия по долготе с подачи Маскелайна объявила хронометры Ирншоу лучшими из всех, что когда-либо испытывались в Гринвичской обсерватории. Маскелайн наконец-то встретил часовщика, который пришёлся ему по душе, хотя чем привлёк его этот конкретный «механик» — неизвестно. Так или иначе, королевский астроном на протяжении более чем десяти лет всячески опекал Ирншоу, в частности поручив ему ремонт всех обсерваторских часов. Впрочем, Ирншоу, «вспыльчивый по натуре» (как он сам себя характеризовал), изрядно попортил Маскелайну кровь, вероятно, ещё больше укрепив его неприязнь к часовщикам. Например, Ирншоу негодовал, что часы испытывают целый год, и в конце концов добился своего: срок проверки сократили до шести месяцев.

В 1805 году комиссия присудила Томасу Ирншоу и Джону Роджеру Арнольду (Арнольд-старший скончался в 1799-м) по три тысячи фунтов стерлингов — столько же, сколько вдове Майера и наследникам Маджа. Ирншоу громко (устно и в печати) негодовал, что его обделили, Арнольду же, наоборот, дали слишком много. По счастью, к тому времени он уже не бедствовал: морские хронометры шли нарасхват.

Капитаны Ост-Индской компании и Королевского флота раскупали всю продукцию часовых заводов.

В восьмидесятых, в самый разгар конкуренции Арнольда — Ирншоу, настольный хронометр Арнольда стоил примерно восемьдесят фунтов, Ирншоу — шестьдесят пять. Карманные продавались даже дешевле. Флотским офицерам приходилось платить за часы из собственного кармана, но это мало кого останавливало, как явствует из судовых журналов того времени — в них всё чаще упоминается долгота по хронометру. В 1791 году Ост-Индская компания выпустила новые журналы с заранее отпечатанной графой для показаний хронометра. Многие капитаны по-прежнему полагались на метод лунных расстояний (если позволяла погода и расположение светил), однако хронометры с каждым годом становились всё надёжнее и надёжнее. В сравнительных испытаниях они показывали на порядок более точные результаты, чем метод лунных расстояний, главным образом за счёт простоты использования. Метод лунных расстояний, включавший серию астрономических наблюдений, сверку с таблицами и трудоёмкие расчёты, оставлял слишком большой простор для ошибок.

К концу века Адмиралтейство организовало хранилище морских часов в Портсмуте, в Военно-морской академии, где каждый капитан, отплывающий из этого порта, мог получить хронометр. Однако спрос заметно превышал предложение, и многие капитаны, застав хранилище пустым, вынуждены были по старинке покупать хронометры за свой счёт.

Арнольд, Ирншоу и всё возрастающее число их конкурентов продавали хронометры и в Англии, и за границей. Часы теперь были и на военных, и на торговых кораблях, даже на прогулочных яхтах. Общее число морских хронометров увеличилось с одного в 1737 году до примерно пяти тысяч в 1815-м.

Комиссию по долготе распустили в 1828 году в связи с отменой ранее действовавшего акта. По иронии судьбы в последние годы главной её обязанностью стала сертификация морских хронометров и распределение их по кораблям Королевского флота. С 1829 года эта нелёгкая обязанность легла на главного гидрографа (то есть картографа) флота. Работа включала проверку новых часов и ремонт старых, а также перевозку этих нежных приборов по суше с завода в порт и обратно.

Для надёжности на кораблях старались держать по два, а то и по три хронометра. В исследовательских экспедициях это число могло доходить до сорока. Когда в 1731 году «Бигль» вышел в своё историческое плавание, на его борту находилось двадцать два хронометра — половину из них предоставило Адмиралтейство, шесть принадлежали лично капитану Роберту Фицрою, ещё пять он одолжил на время. Именно в этой экспедиции её официальный натуралист, молодой Чарльз Дарвин, познакомился с животным миром Галапагосских островов.

В 1860 году у Королевского флота было менее двухсот кораблей, а число хронометров уже приближалось к восьми сотням. Не оставалось сомнений, чья взяла. Метод, за который ратовал Гаррисон, оказался настолько практичным, что конкуренция отпала сама собой. Хронометр на борту стал такой обыденностью, что моряки, привычно глядя на прибор, уже не вспоминали ни драматическую историю его создания, ни фамилию изобретателя.