Долина страха

Глава 1 Предостережение

— Я склонен думать… — начал было я.

— Похвальное намерение, — язвительно оборвал меня Шерлок Холмс.

Таких кротких людей, как я, мне кажется, на свете не так уж много; но признаюсь, меня все же задело его насмешливое замечание.

— Знаете, Холмс, — раздраженно проговорил я, — иногда вы бываете просто невыносимы.

Но он был слишком поглощен своими мыслями, чтобы расслышать упрек. Сидя перед нетронутым завтраком, он разглядывал листок бумаги, только что вынутый им из конверта. Потом самым внимательным образом с обеих сторон осмотрел и сам конверт.

— Рука Порлока. Я почти уверен в этом, хотя видел образчики его почерка всего два раза. Это характерное Е, похожее на греческий эпсилон, с завитушкой сверху. Но если пишет Порлок, тогда это сообщение первостепенной важности.

Холмс не столько обращался ко мне, сколько рассуждал сам с собой. Но слова эти заинтриговали меня, и досада улетучилась.

— А кто он такой, Порлок? — спросил я.

— Порлок, Ватсон, это псевдоним, своего рода опознавательный знак, за которым прячется хитрый, неуловимый человек. Когда-то в одном письме он открыто сообщил мне, что это не настоящая его фамилия, и с насмешкой предлагал отыскать его в миллионной толпе жителей нашего огромного города. Порлок важен не сам по себе, а потому, что связан с великим человеком. Вообразите себе рыбу-лоцмана возле акулы или шакала при льве — словом, нечто незначительное рядом с огромным; и не только огромным, Ватсон, но еще и чрезвычайно зловещим. Вот почему я обратил на него внимание. Вы ведь слышали от меня о профессоре Мориарти?

— О знаменитом ученом-преступнике, который так же известен в уголовном мире, как…

— Вы меня смущаете, Ватсон.

— Но я всего лишь хотел сказать: как никому не известен в порядочном обществе.

— Туше! — воскликнул Холмс. — Очко в вашу пользу. Вы начали усваивать приемы язвительного юмора, надо будет изучить способы защиты. Но имейте в виду, называя Мориарти преступником, вы совершаете подсудное деяние. В глазах закона это клевета, так-то Ватсон. Величайший заговорщик, организатор бесчисленных злодейств, гений преступного мира — вот что это за человек! При этом он недосягаем для закона и огражден от какой-либо критики, ибо так умело ведет дела и так ловко держится в тени, что за слова, сейчас вами сказанные, мог бы привлечь вас к суду и взыскать годовую сумму вашей пенсии в возмещение морального ущерба. Он уважаемый ученый, автор работы по астрономии «Динамика астероида», в которой вознесся на такие высоты чистой математики, что в научном мире, говорят, нет специалиста, который способен ее прочесть и понять. Можно ли дурно говорить о таком человеке? Злостный хулитель и клеветник — вот в какой роли вы предстанете перед публикой. Он гений, Ватсон. И если его людишки со мной не расправятся, мы еще с ним потягаемся.

— Дай-то бог стать тому свидетелем! — сказал я. — Но вы говорили про Порлока.

— Ах да. Так называемый Порлок — звено в преступной цепи. И не очень-то крепкое звено, я бы даже сказал — единственное слабое место цепи.

— Но прочность всей цепи не превосходит прочности слабейшего из звеньев.

— Именно так, мой дорогой Ватсон! Отсюда значение Порлока. Под воздействием зачаточной склонности к добру, подкрепляемой время от времени десятифунтовыми дотациями, он раза два снабдил меня полезной информацией, которая особенно ценна тем, что помогла предвосхитить и предотвратить злодейство. Не сомневаюсь, будь у нас ключ к шифру, мы прочли бы здесь сообщение именно такого рода.

Холмс разгладил листок на чистой тарелке. Я поднялся и увидел через его плечо следующую странную надпись:

534 II 13 127 36 31 4 17 21 41

ДУГЛАС 109 293 5 37 БЕРЛСТОУН

26 БЕРЛСТОУН 9 47 171

— Что это такое, Холмс?

— Очевидно, попытка сообщить некие секретные сведения.

— Но что проку в зашифрованном сообщении, если к шифру нет ключа?

— В данном случае, похоже, никакого.

— Почему вы говорите «в данном случае»?

— Потому, что существует множество шифров, которые я мог бы прочесть с той же легкостью, как читаю частные газетные объявления. Угадывать их смысл забавно и совсем не трудно. Но тут дело другое. Ясно, что это отсылка к словам на определенной странице в какой-то книге. До тех пор, пока я не знаю, которая страница и в какой книге имеется в виду, я бессилен.

— Но при чем тут «Дуглас» и «Берлстоун»?

— Видимо, это дополнительные слова, которых нет на той странице.

— Почему же он не указал, в какой книге искать?

— Ваша природная осмотрительность, дорогой Ватсон, так восхищающая ваших друзей, тоже наверняка не позволила бы вам прислать шифрованное письмо и ключ к шифру в одном конверте. Попади он в чьи-то посторонние руки, и все пропало. Иначе говоря, для провала нужно, чтобы оба письма оказались в чужих руках. Сейчас как раз должна прибыть почта, и я буду чрезвычайно удивлен, если мы не получим с ней либо второе письмо, содержащее объяснения, либо же, что вероятнее, саму книгу.

Расчеты Холмса подтвердились, и по прошествии всего нескольких минут Билли, мальчишка, прислуживающий в доме, вручил нам ожидаемое почтовое отправление.

— Почерк тот же, — заметил Холмс, вскрывая конверт. — И на этот раз есть даже подпись. Смотрите-ка, Ватсон, дело продвигается.

Однако, проглядев письмо, он нахмурился.

— Надо же, какая досада! Боюсь, что наши ожидания не оправдались. Надеюсь, что мистер Порлок не пострадал. Послушайте, что он пишет: «Дорогой мистер Холмс! Больше я ничего не смогу прибавить. Слишком велика опасность — он подозревает меня. Мне это ясно. Он неожиданно явился ко мне, когда я как раз собирался вложить в уже подписанный конверт ключ к шифру. Я едва успел прикрыть его другими бумагами. Несдобровать бы мне, если бы он увидел адрес. Но я прочел подозрение в его взгляде. Пожалуйста, сожгите шифровку, вам она теперь бесполезна. Фред Порлок».

Несколько минут Холмс молчал, задумчиво глядя на огонь, тлевший в камине, и рассеянно скручивая письмо в трубочку.

— Вообще говоря, вполне возможно, что это ничего не значит, — проговорил он наконец. — Просто голос нечистой совести. Сознавая себя предателем, он мог вообразить, будто видит подозрение во взгляде того, второго.

— А второй, как я понимаю, это профессор Мориарти?

— Безусловно. Когда кто-то из этих людей говорит «он», всегда ясно, кого они имеют в виду. Для них существует только один «он».

— Но что он может им сделать?

— Гм, вопрос серьезный. Когда к тебе враждебно относится один из могущественнейших умов Европы, а значит, и все силы зла, стоящие за ним, открываются неисчислимые возможности. Во всяком случае, друг Порлок, как мы видим, перепуган не на шутку. Только сравните, как написано письмо, а как — надпись на конверте, сделанная, по словам самого писавшего, до нежданного прихода зловещего гостя. Адрес четкий и ясный. А в письме почерк неразборчивый.

— Но зачем ему было вам писать? Мог бы разорвать надписанный конверт, и дело с концом.

— Затем, что он опасался, как бы я не стал наводить справки и не навлек на него крупные неприятности.

— А, ну да, понятно, — согласился я.

Взяв в руки шифрованное письмо, я вгляделся в него повнимательнее.

— Надо же, какая досада! На этой бумажке, может статься, написана важная тайна, но проникнуть в нее — вне человеческих возможностей.

Шерлок Холмс отодвинул завтрак, до которого так и не дотронулся, и раскурил довольно зловонную трубку, которая была неизменным спутником его глубоких раздумий.

— Ну, это еще как сказать, — проговорил он, откинувшись на спинку стула и уставясь в потолок. — Пожалуй, есть кое-какие обстоятельства, ускользнувшие от вашего макиавеллиевского ума. Рассмотрим вопрос в свете чистого разума. Во-первых, в шифровке указываются страницы некоей книги. Это послужит нам отправным пунктом.

— Не слишком ясный отправной пункт.

— Давайте попробуем его уточнить. Если подумать хорошенько, задача уже не покажется такой неразрешимой. Какие у нас имеются сведения об искомой книге?

— Никаких.

— Ну, ну, по-моему, не так уж все безнадежно. Записка начинается с группы цифр 534, верно? Примем как рабочую гипотезу, что они означают номер страницы. Тем самым книга, которая нас интересует, становится не просто книгой, а книгой весьма толстой. Это уже кое-что. Что еще нам известно об этой толстой книге? Следом идет фигура из двух вертикальных штрихов с перекладинами, то есть римское II, не так ли? Что это, по-вашему, может значить, Ватсон?

— Глава вторая, надо полагать.

— Вряд ли. Согласитесь, если известна страница, номер главы несуществен. К тому же, если 534-я страница приходится всего лишь на вторую главу, первая глава получается противоестественно длинной.

— Тогда столбец!

— Отлично, Ватсон. Нынче утром вы затмеваете сами себя. Имеется в виду второй столбец, если я не заблуждаюсь. Итак, мы уже можем представить себе толстую книгу, напечатанную в два столбца, притом достаточно больших, поскольку одно слово в шифровке обозначено номером 293. Это все, что нам способен подсказать разум?

— Боюсь, что да.

— О нет, вы к себе несправедливы. Еще один всплеск умственной активности, мой дорогой Ватсон, — еще одно озарение. Будь это редкая книга, Порлок послал бы ее мне. А он, как мы видим из письма, собирался, прежде чем его планы были нарушены, отправить только ключ к шифру. Отсюда следует, что раздобыть книгу, о которой идет речь, для меня, по его мнению, не составит труда. У него она есть, и у меня, по его понятиям, она тоже должна быть. Иначе говоря, Ватсон, это очень распространенная книга.

— Ваши рассуждения кажутся убедительными.

— Мы уже сузили поле наших поисков до одной весьма толстой книги, набранной в два столбца и имеющейся повсюду.

— Библия! — обрадованно воскликнул я.

— Прекрасно, Ватсон! Но я все-таки позволю себе заметить, что Библия не кажется мне той книгой, которая всегда под рукой у сообщников Мориарти. Да и к тому же Священное Писание издано в таком количестве различных изданий, что едва ли два экземпляра будут иметь одну и ту же нумерацию страниц. Тут имеется в виду книга, которая перепечатывается всегда в одном формате. Порлок знает наверняка, что его 534-я страница точно соответствует моей.

— Но таких книг очень немного.

— Вот именно. И в этом наше спасение. Мы должны искать одно из стабильных изданий, которые имеются у каждого.

— Железнодорожный справочник «Брэдшоу»?

— На это, Ватсон, можно кое-что возразить. Язык в «Брэдшоу» хоть и емкий, но весьма ограниченный. Его подбор слов вряд ли подойдет для составления обычных сообщений. «Брэдшоу» мы, пожалуй, исключим. По тем же соображениям нам не подойдет толковый словарь. Что же остается?

— Ежегодник?

— Правильно! По-моему, вы попали в самую точку. Ежегодник. Например, «Альманах Уитакера». Им пользуются все. Количество страниц подходящее. Печатается в два столбца. Правда, лексика в начальных статьях немного скуповата, но ближе к концу, если мне не изменяет память, он становится весьма болтлив. — Холмс взял «Альманах» с письменного стола. — Вот страница 534, второй столбец. Здесь большой абзац, посвященный ресурсам Британской Индии. Записывайте слова, Ватсон! Номер тринадцать — «Махараштра». Боюсь, начало не слишком обнадеживающее. Номер сто двадцать семь — «правительство». Это, по крайней мере, не бессмысленно, хотя к нам и к профессору Мориарти отношения как будто бы не имеет. Так, смотрим дальше. Что делает правительство Махараштры? Увы! Следующее слово — «щетина». Все кончено, мой дорогой Ватсон! Ничего не вышло!

Говорилось это весело и как бы шутя, но нахмуренные брови Холмса выдавали разочарование и досаду. Я, стыдясь собственной беспомощности, молчал и понуро смотрел на огонь.

Неожиданно Холмс подбежал к шкафу и вынул оттуда толстый том в желтой обложке.

— Послушайте, Ватсон, — воскликнул он, — сегодня только седьмое января, а у нас на столе уже новый ежегодник. Но вполне вероятно, что Порлок пользовался еще старым. Давайте-ка посмотрим, что нам предлагает страница 534-я? Номер тринадцать — «грозит». Это уже лучше. Номер сто двадцать семь — «опасность». Итак, «грозит опасность». — Глаза Холмса возбужденно горели, тонкие, нервные пальцы чуть дрожали, отсчитывая следующее слово. — «Возможно»! Ха-ха! Превосходно. Записывайте, Ватсон. «Грозит — опасность — возможно — случится — очень — скоро»… Дальше идет имя: «Дуглас». Затем: «богатый — загородный — сейчас — в — Берлстоун — убеждение — безотлагательно»… Ну что, Ватсон? Что вы скажете насчет чистого разума и его плодов? Я видел у зеленщика лавровый венок, надо бы послать за ним Билли.

Я с недоумением смотрел на текст, который сам же только что записал под его диктовку.

— Какой-то странный рваный способ выражать свои мысли, — заметил я.

— Напротив, очень изобретательно написано, — возразил Холмс. — Когда приходится все слова отыскивать в пределах одного столбца, их, конечно, в нужной форме не подберешь. Приходится положиться на смекалку адресата. Но смысл послания совершенно ясен. Замышляется какое-то злодеяние против некоего Дугласа, проживающего в указанном доме, по-видимому, где-то в провинции, ибо сказано, что он богатый сельский джентльмен. Пишущий это письмо убежден — ближе «убеждения» он ничего не нашел — это дело безотлагательной важности. Вот что мы с вами в итоге получили. Неплохая работа, а?

Холмс все еще довольно потирал руки, когда Билли распахнул дверь и впустил к нам инспектора Макдоналда из Скотленд-Ярда.

В те годы, а дело происходило в конце 80-х, Алек Макдоналд еще не достиг той славы, какой пользуется по всей стране в наше время. Это был молодой, но уже успевший отличиться в нескольких трудных операциях полицейский. Долговязая худощавая фигура выдавала его недюжинную физическую силу, а крупная голова и живые глаза, поблескивавшие из-под мохнатых бровей, свидетельствовали об уме и смекалке. Нрава он был молчаливого, в действиях отличался четкостью и упорством и говорил с заметным шотландским акцентом.

Холмс дважды помог ему добиться крупного успеха по службе, сам довольствуясь только интеллектуальным удовлетворением от решения сложной задачи. По этой причине Макдоналд питал к своему коллеге-непрофессионалу глубокое уважение и доверие и не стеснялся обращаться за советом, когда сталкивался с затруднениями. Посредственность не знает ничего выше себя, талант же признает гения с первого взгляда, а у Макдоналда доставало таланта и профессионализма, чтобы понимать, что нет ничего унизительного в обращении за помощью к человеку, чей дар и опыт не имеют себе равных во всей Европе. Холмс, не привыкший вступать с людьми в дружеские отношения, к долговязому шотландцу питал симпатию и всегда встречал его улыбкой.

— Вы с утра уже в трудах, мистер Мак, — сказал Холмс. — Желаю вам заслуженных успехов. Боюсь, вы опять столкнулись с каким-то злодейством?

— Если бы вы вместо «боюсь» сказали «надеюсь», мистер Холмс, это было бы, по моим понятиям, ближе к истине, — ответил, ухмыляясь, инспектор. – Самые первые часы в расследовании, как вам прекрасно известно, сэр, — часы золотые, но… но…

Инспектор вдруг смолк, с изумлением глядя на лежащий на столе листок с записью расшифровки загадочного письма.

— «Дуглас»! — с недоумением прочитал он. — «Берлстоун»! Что это значит, мистер Холмс? Просто колдовство какое-то. Ради всего святого, откуда у вас эти имена?

— Вот из этого письма, которое мы тут с доктором Ватсоном расшифровывали. А в чем дело? Что-то не так?

Инспектор перевел взгляд с Холмса на меня и обратно.

— Только то, — растерянно выговорил он, — что мистер Дуглас, проживавший в своем имении Мэнор-хаус в Берлстоуне, был зверски убит этой ночью!

Глава 2 Шерлок Холмс рассуждает

Ради таких драматических моментов и жил мой друг Шерлок Холмс. Было бы преувеличением сказать, что поразительные слова инспектора Макдоналда потрясли или даже хотя бы взволновали его. В его уникальном характере не было ни грана жестокости, но от многократных столкновений с событиями подобного рода сердце его, бесспорно, покрылось коростой. Однако, хотя эмоции и притупились, рассудок отличала необычайная живость. Холмс нисколько не ужаснулся этому, казалось бы, мистическому совпадению; лицо его просто приняло выражение тихой, сосредоточенной заинтересованности, как у химика-экспериментатора, наблюдающего выпадение кристаллов в перенасыщенном растворе.

— Гм, забавно! — сказал Холмс.

— Вы даже не удивились?

— Удивиться не удивился, но заинтересовался, мистер Мак. С чего бы мне удивляться? Из заведомо надежного источника я получил известие, предупреждающее, что некоему лицу грозит опасность. Проходит не более часа, и я узнаю, что угроза осуществилась, человек этот убит. Меня это заинтересовало, но, как вы справедливо заметили, не удивило.

Холмс в нескольких словах изложил инспектору обстоятельства, связанные с письмом и шифром. Макдоналд слушал, подперев ладонью подбородок и сведя вместе мохнатые рыжие брови.

— Я собираюсь сейчас же ехать в Берлстоун, — сказал он, когда Холмс договорил, — а к вам завернул спросить, не захотите ли вы и ваш друг ко мне присоединиться. Но из вашего рассказа, видимо, следует, что нам полезнее поработать в Лондоне.

— Отнюдь, — покачал головой Холмс.

— Но, черт возьми, Холмс, через день-два газеты будут полны «Берлстоунской загадкой», а какая же тут загадка, если в Лондоне находится человек, заранее знавший о готовящемся преступлении? Надо только его арестовать, и все дела.

— Вам не откажешь в логике, мистер Мак. Но как вы намерены найти этого типа?

Макдоналд покрутил в руках письмо.

— Место отправления — Камберуэлл. Это нам мало что дает. Имя отправителя, как вы говорите, не настоящее. Да, исходных данных маловато. Но вы, кажется, говорили, что посылали ему деньги?

— Дважды.

— Каким образом?

— До востребования на Камберуэллское почтовое отделение.

— И даже не попытались взглянуть на того, кто их получает?

— Нет.

— Почему?

— Потому что я всегда выполняю уговор. После получения первого письма я обещал, что не буду его выслеживать.

— Полагаете, за ним кто-то стоит?

— Несомненно.

— Тот профессор, про которого вы мне рассказывали?

— Именно!

Инспектор Макдоналд усмехнулся и, посмотрев в мою сторону, еле заметно подмигнул.

— Не скрою от вас, мистер Холмс, у нас в сыскной полиции считают, что вы немного свихнулись на этом профессоре. Я лично наводил справки. Судя по всему, это весьма уважаемый, высокообразованный и талантливый человек.

— Рад, что вы признаете за ним хотя бы талант.

— Ну а как же! Выслушав вас, я счел своим долгом с ним повидаться. Зашла речь о затмениях. Как это получилось, не помню. Но он достал рефлектор и глобус и в две минуты мне все объяснил. Да еще книгу дал почитать, правда, признаюсь, она оказалась мне не по зубам, хоть я и получил основательное шотландское образование. Этот человек удивительно похож на пресвитерианского проповедника, у него такое худое лицо, и седая шевелюра, и высокопарная речь. Прощаясь, он положил мне руку на плечо — прямо отец родной, благословляющий сына на встречу с жестоким, холодным миром.

Холмс ухмыльнулся.

— Здорово! — сказал он. — Великолепно! А скажите-ка, друг мой, эта приятная и трогательная беседа происходила у профессора в кабинете?

— Да.

— Красивая комната, верно?

— Очень красивая, мистер Холмс. Обставлена прекрасно.

— Вы сидели напротив его письменного стола?

— Точно.

— Солнечный свет падал на ваше лицо, а сам он находился в тени?

— Вообще-то дело было вечером, но я помню, что свет лампы был направлен на меня.

— Именно. Вы случайно не заметили картину, висящую над головой профессора?

— Я обычно стараюсь замечать все, мистер Холмс. Наверно, от вас научился. Да, видел я эту картину: молодая женщина сидит, подперев рукой щеку, и искоса смотрит на вас.

— Это полотно работы Жана Батиста Грёза.

Инспектор постарался принять понимающий вид.

— Жан Батист Грёз, — продолжал Холмс, откинувшись на спинку стула и скрестив пальцы, — это французский живописец, расцвет которого приходится на вторую половину прошлого столетия, я имею в виду расцвет творчества, разумеется. Искусствоведение наших дней более чем подтвердило ту высокую оценку, которую ему дали современники.

Во взгляде инспектора явно проглядывала скука.

— Не лучше ли нам… э-э… вернуться… — забормотал он.

— Именно это мы и делаем, — оборвал его Холмс. — То, что я сейчас говорю, имеет непосредственное отношение к тому, что сами же вы назвали «Берлстоунской загадкой». Возможно, в этом и есть ее суть.

Макдоналд жалобно улыбнулся и посмотрел на меня, молча взывая о помощи.

— Я не поспеваю за вашими мыслями, мистер Холмс. Вы опускаете какие-то звенья, а я не могу перепрыгнуть через разрыв. Ну, какая, скажите на милость, может быть связь между давно умершим художником и убийством в Берлстоуне?

— В сыщицком деле любое знание — благо, — сказал Шерлок Холмс. — Даже такой прозаический факт, что в 1865 году картина Грёза «Девушка с ягненком» была продана на аукционе Портали за один миллион двести тысяч франков (что равняется более чем сорока тысячам фунтов), может подтолкнуть ваши мысли в нужном направлении.

Было видно, что толчок уже подействовал. Инспектор оживился, посмотрел с интересом.

— Осмелюсь напомнить вам, — продолжал Холмс, — что величину профессорского жалованья нетрудно узнать из любого надежного справочника, коих имеется несколько. Семьсот фунтов в год.

— Но как же тогда он мог приобрести…

— О том и речь. Как же он мог?

— Н-да, интересно, — сказал, задумавшись, инспектор. — Продолжайте, мистер Холмс. Вас слушать — одно удовольствие. Заслушаешься.

Холмс улыбнулся. Он всегда, как это свойственно настоящим артистам, радовался искреннему восхищению.

— А как же Берлстоун?

— Время еще есть, — ответил инспектор, покосившись на часы. — Кеб ждет у крыльца, и до вокзала Виктории мы доедем меньше чем за двадцать минут. Меня вот что интересует: помнится, вы говорили, мистер Холмс, что никогда не видели профессора Мориарти.

— Никогда.

— Тогда откуда вам известно убранство его комнат?

— Ну, это дело другое. Я три раза побывал в его квартире, дважды приходил в его отсутствие якобы по каким-то делам, сидел, ждал и, не дождавшись, уходил. А однажды… Впрочем, об этом случае не следует рассказывать детективу. Именно тогда я позволил себе взглянуть на бумаги, и результаты оказались самые неожиданные.

— Нашли что-то компрометирующее?

— Ни строчки. Это-то меня и удивило. Надеюсь, теперь вам ясно насчет картины. Она свидетельствует о том, что ее владелец — человек весьма богатый. Но как он разбогател? Он не женат. Его младший брат работает начальником железнодорожной станции на западе Британии. Научная работа приносит ему семьсот фунтов в год. И однако, у него есть полотно Грёза.

— И значит?..

— По-моему, вывод напрашивается.

— То есть, что он имеет большие доходы, и, судя по всему, незаконные?

— Совершенно верно. Разумеется, у меня имеются и другие причины так полагать — с десяток тончайших нитей тянутся к центру паутины, где затаилось коварное, ядовитое существо. Я назвал полотно Грёза просто потому, что вы и сами его видели.

— Ну что ж, мистер Холмс. Признаю, что все это весьма интересно. Более того — поразительно. Но давайте все же уточним, если можно. Что является источником его доходов: мошенничество, фальшивые деньги, грабежи?

— Вы читали о Джонатане Уайльде?

— Имя вроде бы знакомое. Персонаж из какой-то книги? Я не высоко ставлю детективные романы, сыщики в них поступают самым странным образом, а почему, не объясняется. Их просто вдруг осеняет. Это не работа.

— Джонатан Уайльд — не сыщик и не персонаж из книги. Это чрезвычайно ловкий преступник, и жил он в ХVIII веке, где-то в 1750-х годах.

— Ну, тогда он мне ни к чему. Я человек дела.

— Мистер Мак, самым полезным делом для вас было бы запереться у себя дома месяца этак на три и по двенадцать часов в сутки изучать историю преступлений. Все в мире повторяется. Джонатан Уайльд управлял лондонскими преступниками, продал им свои мозги за пятнадцать процентов комиссионных. Колесо описало полный круг, и снова показалась та же спица. Все это уже бывало прежде и будет впредь. Я сообщу вам некоторые факты о Мориарти, которые могут вас заинтересовать.

— Вы и так уже меня заинтересовали больше некуда.

— Случайно мне стало известно, кто является первым звеном в цепи, связывающей этого Наполеона преступного мира и сотню бывших кулачных бойцов, карманников, шантажистов и карточных шулеров. Начальником штаба у него полковник Себастьян Моран, такой же высокомерный, осмотрительный и недоступный для полиции, как и Мориарти. Сколько, вы думаете, он ему платит?

— Рад был бы узнать.

— Шесть тысяч в год. Плата за мозги — принцип американского бизнеса. Я узнал это совершенно случайно. Премьер-министр получает меньше. Можете на основании этого судить о доходах Мориарти и размахе его деятельности. И еще одно: я приложил старания к тому, чтобы ознакомиться с некоторыми чеками, выписанными профессором в последнее время, обыкновенными, невинными чеками, которыми он оплачивал домашние расходы. Чеки выписаны на шесть разных банков. Это вам о чем-нибудь говорит?

— Довольно странно. И каков же ваш вывод?

— Он не хочет, чтобы пошли слухи о его богатстве. Никто не должен иметь полного представления о его доходах. Можете не сомневаться, у него десятка два банковских счетов, а основная часть капитала за границей, в «Дойче банке» или в «Лионском кредите». Когда-нибудь, когда у вас выберется свободный годик-другой, рекомендую вам плотнее заняться профессором Мориарти.

Видно было, что на инспектора Макдоналда рассказ Холмса произвел сильное впечатление, он слушал его разинув рот. Но вот он словно очнулся, в нем снова пробудилась шотландская деловитость, вернувшая его к сиюминутным заботам.

— Ладно, с Мориарти можно пока подождать, — сказал он. — Вы нас тут совсем заговорили, мистер Холмс. На самом деле сейчас важно только то, что между профессором и преступным миром существует определенная связь. Это следует из предостережения, которое вы получили от некоего Порлока. А больше ничего полезного для нас не просматривается?

— Представить возможные мотивы убийства нетрудно. Как я понял из ваших слов, вы поначалу отнесли его к необъяснимым преступлениям. Но если принять гипотезу, что замысел его принадлежит профессору, возможны два мотива. Прежде всего, следует иметь в виду, что Мориарти правит своими людьми беспощадно. У него железная дисциплина. Наказание предусмотрено только одно — смерть. Вполне вероятно, что убитый, этот самый Дуглас, о чьей предстоящей гибели заранее знал один из приближенных главаря, чем-то не угодил Мориарти. Провинившегося настигает кара — факт, о котором станет известно всем, дабы боялись за свою жизнь.

— Что ж, мистер Холмс, одно предположение мы выслушали.

— А вот другое. Заказное убийство. Это бизнес уважаемого профессора. В доме ничего не украдено?

— Насколько мне известно, нет.

— Это, разумеется, говорит в пользу второй гипотезы. Мориарти мог получить деньги вперед, а уж потом осуществить то, что от него требовалось. Но в любом случае разгадку следует искать на месте, в Берлстоуне.

— Так едем в Берлстоун! — воскликнул Макдоналд, вскакивая. — Бог ты мой! Сейчас позже, чем я думал. Джентльмены, могу дать вам пять минут на сборы, и ни секундой больше.

— Этого достаточно, — отозвался Холмс, поднимаясь, чтобы сменить халат на пальто. — А по дороге, мистер Мак, будьте любезны изложить мне все подробности дела.

«Всех подробностей» оказалось до обидного мало, но мы все же смогли убедиться, что случай интересный и, по-видимому, вполне заслуживающий вмешательства эксперта. Холмс, оживившись и потирая худые руки, жадно слушал скупой, но весьма интересный рассказ инспектора. Позади осталась череда скучных, бессодержательных недель, и вот наконец появился подходящий объект для приложения тех редкостных способностей, которые — без применения — становятся в тягость. Ум Шерлока Холмса, подобно острой бритве, в бездействии тупел и покрывался ржавчиной.

Но раздался призыв к работе, и глаза его заблестели, всегда бледные щеки тронул теплый румянец, лицо осветилось изнутри горячим нетерпением. Холмс, весь подавшись вперед, внимательно слушал немногословный доклад Макдоналда о том, что нас ждет в Суссексе. Инспектор объяснил, что рассказ его основан на письменном донесении, доставленном ему в Лондон на рассвете с «молочным» поездом. Уайт-Мейсон, местный полицейский, — его добрый знакомый, и поэтому Макдоналд оказался оповещен о случившемся гораздо раньше, чем обычно поступают в Скотленд-Ярд подобные сведения из провинции, сопровождаемые просьбой о подмоге. Как правило, к тому времени, когда подключается столичный специалист, след уже остывает.

«Дорогой инспектор Макдоналд, — говорилось в записке, которую он нам зачитал. — В отдельном конверте посылаю вам официальное приглашение. Требуется ваша помощь. Телеграфируйте, на каком поезде вы сможете приехать в Берлстоун, и я вас встречу или пришлю кого-нибудь, если сам буду занят. Случай просто невероятный. Не медлите ни мгновения! Если возможно, захватите с собой мистера Холмса: он найдет здесь нечто по своему вкусу. Можно было бы подумать, что все это устроено ради театрального эффекта, если бы не мертвое тело прямо посреди сцены. Совершенно поразительный случай, клянусь!»

— Ваш знакомый, похоже, неглупый человек, — сказал Холмс.

— Ваша правда, сэр, Уайт-Мейсон — человек толковый.

— Ну, а еще он что-нибудь пишет?

— Только, что сообщит подробности при личной встрече.

— Тогда как же вы узнали про мистера Дугласа и про то, что он был зверски убит?

— Эти сведения содержатся в официальном докладе. Там не сказано — «зверски», это не официальный термин. Но имя сообщается: Джон Дуглас. И говорится о повреждениях головы, выстрел был произведен в лицо из дробовика. Тревогу подняли незадолго до полуночи. И еще пишут, что тут несомненно убийство, но никто не задержан, и что вообще дело сопряжено с некоторыми весьма странными и непонятными обстоятельствами. И это — все, что имеется в нашем распоряжении, мистер Холмс.

— Раз так, мистер Мак, мы, с вашего позволения, пока этим и удовлетворимся. Беда нашей профессии — соблазн выстроить необоснованные теории раньше времени. На данный момент, как я вижу, не подлежат сомнению только две вещи: мощный ум в Лондоне и труп в Суссексе. От нас же требуется нащупать все звенья цепи, которая их связывает.

Глава 3 Берлстоунская трагедия

Теперь я прошу у читателя позволения удалить со сцены свою незначительную персону и, воспользовавшись сведениями, полученными впоследствии, описать события, происшедшие в Берлстоуне до того, как мы туда прибыли. Только так я смогу рассказать о людях, замешанных в этой истории, и странной обстановке, в которой вершилась их судьба.

Деревня Берлстоун представляет собой группу фахверковых домов очень старой постройки. Расположенная на северной границе графства Суссекс, она столетиями сохранялась в первозданном виде. Но в последние годы ее живописный вид и красивые окрестности привлекли несколько вполне обеспеченных семейств, чьи виллы теперь тут и там выглядывают из лесных зарослей. Здешние леса, как считается, представляют собой южный край Уилдского леса, который, постепенно редея, доходит до северных меловых холмов. Для удовлетворения потребностей возросшего числа жителей как грибы выросли разные магазины, и, похоже, у некогда глухой деревни появилась перспектива в недалеком будущем превратиться в современный городок. К тому же ближайший относительно крупный город, Танбридж-Уэллс, расположен милях в десяти к востоку, уже на территории графства Кент.

Примерно в полумиле от Берлстоуна посреди старинного парка, знаменитого огромными буками, расположена старая усадьба, часть которой датируется еще временами первого крестового похода, когда Гуго де Капус возвел оборонительную башню в центре своих владений, пожалованных ему Красным королем. В 1543 году башня сгорела, а закопченные тесаные угловые камни в эпоху короля Якова пошли на новое строительство, и из руин феодального замка поднялся краснокирпичный дом провинциального землевладельца.

До наших дней Мэнор-хаус с острыми коньками крыши и мелкими ромбовидными переплетами на окнах сохранился почти в том же виде, какой ему придали строители в самом начале XVII столетия. Из двойного крепостного рва внешний успел пересохнуть, и на его месте разбили прозаический огород. А вот внутренний, опоясывающий весь дом, сохранился, и хотя сильно обмелел, но все еще имеет в ширину добрых сорок футов. Ров питал небольшой ручей, так что вода в нем, хоть и была мутной, никогда не загнивала и не источала вредных испарений. Окна нижнего этажа находились всего в футе от ее поверхности.

Единственный путь в дом вел через подъемный мост, железный механизм которого — цепи и лебедка — давно проржавел и не действовал. Однако последние обитатели Мэнор-хауса, люди деловые, все починили, и теперь подъемный мост был исправен, он не только теоретически мог подниматься, но его и на самом деле ежевечерне поднимали, а утром опускали. В результате возрождения сего феодального обычая Мэнор-хаус по ночам превращался в остров, что имело непосредственное отношение к загадочной трагедии, которой суждено было в скором времени привлечь внимание всей Англии.

До того как там поселились Дугласы, старый дом на протяжении нескольких лет стоял пустой и уже грозил разрушиться и превратиться в живописную развалину. Семья Дугласов состояла всего из двух человек: Джона Дугласа и его супруги. Дуглас был человек примечательный, как по внешности, так и характером. Лет около пятидесяти, на лице глубокие складки, подбородок упрямый, в усах седина, взгляд серых глаз как-то по-особенному зорок, и весь он, статный, крепко сбитый, не утратил с возрастом ни грана молодой силы и энергии. Держался он со всеми дружелюбно и приветливо, но манеры его не отличались особым лоском, что выдавало его знакомство с жизнью гораздо более низких слоев общества, чем суссекский провинциальный свет. Но как бы то ни было, несмотря на то, что более просвещенные соседи поглядывали на Дугласа искоса, он скоро завоевал благосклонность прочих жителей деревни, щедро подписываясь на всевозможные общественные нужды и принимая участие в деревенских концертах, на которых, обладая превосходным, звучным тенором, всегда готов был спеть, если потребуется. Денег у него, судя по всему, было вдоволь, говорили, что он привез их с золотых приисков Калифорнии, и действительно, по его собственным словам и по словам жены, мистер Дуглас немало лет прожил в Америке. Помимо щедрости и общительности он обладал еще одним вызывающим почтение качеством — абсолютным бесстрашием. Не умея ездить верхом, появлялся на каждом охотничьем сборе и старался не отставать от лучших всадников, хотя случалось, падал с лошади и разбивался самым жестоким образом. Во время пожара в доме священника он кинулся в горящее здание, чтобы спасти имущество, хотя местная пожарная бригада уже умыла руки и прекратила борьбу с разбушевавшимся пламенем. Так Джон Дуглас, владелец Мэнор-хауса, за пять лет завоевал всеобщее уважение.

Те, кому довелось познакомиться с его супругой, находили ее весьма приятной особой. Правда, согласно английским обычаям, поскольку новые соседи не привезли с собой никаких рекомендательных писем, визиты им нанесли не многие. Новую хозяйку усадьбы это как будто бы не особенно задело, она не отличалась общительностью и, судя по всему, с головой ушла в заботы о муже и домашние хлопоты. Известно было, что она англичанка, с мистером Дугласом познакомилась в Лондоне — он к тому времени уже овдовел. Миссис Дуглас была темноволосая красавица, высокая и стройная, муж превосходил ее годами лет на двадцать. Но было незаметно, чтобы разница в возрасте как-нибудь сказывалась на семейном согласии.

Впрочем, те, кто знал их ближе, порой чувствовали, что полной доверительности между супругами, по-видимому, все же нет; жена то ли не желала отвечать на расспросы о прошлом мужа, то ли, что гораздо правдоподобнее, была не обо всем осведомлена. Кое-кто из более наблюдательных знакомых обратил внимание на то, что в миссис Дуглас иногда чувствовалась нервозность, ей определенно бывало не по себе, если муж где-нибудь задерживался позже обычного часа. В скучной деревенской жизни люди радуются любой пище для пересудов, и об этой слабости хозяйки Мэнор-хауса любили поговорить. Когда же произошло несчастье, эту ее особенность просто нельзя было незаметить, и в глазах соседей она обрела особое значение.

Был в Мэнор-хаусе и еще один человек, правда не постоянный жилец, а скорее гость, однако присутствовавший там как раз в те часы, когда произошли загадочные события, о которых чуть ниже. В результате он тоже оказался в центре всеобщего внимания. Речь идет о Сесиле Джеймсе Баркере, проживавшем в Хэмстеде в Хейлс-Лодже.

Рослую, широкоплечую фигуру Сесила Баркера привыкли видеть на главной деревенской улице, так как он был частым и желанным гостем в Мэнор-хаусе. Он возбуждал всеобщее любопытство, так как был единственным другом Дугласа из прошлой жизни. Что он англичанин, не вызывало ни у кого сомнения; однако с его собственных слов стало известно, что познакомились они в Америке и поддерживали там весьма близкие отношения. Был он, судя по всему, человек далеко не бедный и, говорят, еще холостой.

Баркер был моложе Дугласа, лет сорока пяти, не больше, высокий, прямой, с широкими, развернутыми плечами, с бритым лицом кулачного бойца и твердым взглядом черных глаз, взглядом таким повелительным, что, казалось, мог, даже не пуская в ход кулаки, проложить дорогу во враждебной толпе. Баркер не участвовал в охоте на лис верхами и не ходил за болотной дичью с ружьем, но любил с трубкой в зубах гулять по окрестностям старой деревни и ездить в кабриолете с хозяином дома, а в его отсутствие — с хозяйкой, и любоваться живописными видами. «Приятный и щедрый джентльмен, — сказал о нем дворецкий Эймс. — Но, знаете ли, не хотел бы я очутиться у него поперек дороги». С Дугласом он держался сердечно и по-свойски и так же дружен был с его женой — эта дружба по временам сердила мужа настолько, что замечали даже слуги. Таков был третий, присутствовавший в доме к моменту, когда произошла трагедия.

Что до прочих обитателей усадьбы, то довольно упомянуть важного, чопорного и всеведущего Эймса, а также миссис Аллен, румяную жизнерадостную особу, которая снимала с хозяйкиных плеч часть груза домашних забот. Остальные шестеро не имели никакого отношения к тому, что случилось там в ночь на 6 января.

Первый сигнал тревоги достиг местного полицейского участка, находившегося под началом сержанта Уилсона, в одиннадцать часов сорок пять минут. По ступеням взбежал невероятно взволнованный Сесил Баркер и принялся отчаянно звонить в колокольчик. «В Мэнор-хаусе произошло несчастье — убит Джон Дуглас», — задыхаясь, сообщил он полицейскому. И сразу же побежал обратно. Сержант Уилсон последовал за ним и в самом начале первого был уже на месте преступления, задержавшись только для того, чтобы сообщить начальству, что случилось что-то серьезное.

Он увидел, что подъемный мост опущен, в окнах свет, а все обитатели дома перепуганы и взволнованы. Бледные слуги жались друг к другу в холле, на пороге в ужасе ломал руки дворецкий. Один только Баркер сохранял присутствие духа — он отпер ключом дверь комнаты рядом с парадным входом и жестом пригласил сержанта следовать за собой. В эту минуту прибыл доктор Вуд, толковый и энергичный врач из деревни, и трое мужчин вошли в комнату одновременно, за ними по пятам шел потрясенный дворецкий, который прикрыл за собою дверь, чтобы уберечь горничных от страшного зрелища.

Убитый лежал посередине комнаты на спине, руки и ноги его были раскинуты. На нем был розовый халат, надетый прямо на ночную рубаху. На босых ногах мягкие домашние туфли. Доктор, взяв со стола переносную лампу, опустился на колени. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять, что его услуги здесь не потребуются. Несчастный был страшно изувечен. Поперек его груди лежало странное оружие — дробовик со стволом, спиленным по самые спусковые крючки. Было ясно, стреляли из него, притом с близкого расстояния и прямо в лицо, так что череп разнесло на куски. Курки были связаны проволокой, чтобы выстрелили сразу оба ствола и сила заряда удвоилась.

Деревенский страж закона был испуган и подавлен огромной ответственностью, которая свалилась на него столь внезапно.

— Не будем ни к чему прикасаться, пока не прибудет начальство, — произнес он вполголоса, с ужасом глядя на разбитую голову.

— Никто ничего не трогал, — сказал Сесил Баркер. — Могу поручиться. Все осталось точно в том виде, как было мною обнаружено.

— В котором часу это случилось? — спросил сержант, доставая блокнот.

— Ровно в половине одиннадцатого. Я еще не раздевался, сидел в своей комнате у камина и вдруг услышал выстрел. Не особенно громкий, словно с глушителем. Я сразу бросился вниз, думаю и полминуты не прошло, как я уже был здесь.

— Дверь была открыта?

— Да, распахнута. Бедный Дуглас лежал, как сейчас. На столе горела свеча в подсвечнике. Лампу зажег я, когда немного пришел в себя.

— Вы никого не видели?

— Нет. Я услышал, что по лестнице спускается миссис Дуглас, и выбежал, чтобы остановить ее и оградить от этого ужасного зрелища. Миссис Аллен, экономка, увела ее наверх. Появился Эймс, и мы вместе вошли сюда.

— Но ведь подъемный мост, как я слышал, на ночь поднимают?

— Да. Он и был поднят. Это я его опустил.

— Тогда убийца не мог отсюда выбраться. Это совершенно невозможно! Выходит, мистер Дуглас застрелился сам.

— Мы тоже было так решили. Но взгляните! — Баркер отдернул штору: окно было распахнуто настежь. — И посмотрите на это! — Он опустил лампу и осветил кровавое пятно в форме подошвы, отпечатавшейся на деревянном подоконнике. — Кто-то, вылезая, наступил сюда.

— То есть этот человек перебрался через ров вброд?

— Именно.

— Тогда, если вы прибежали сюда через полминуты, он должен был в это время находиться в воде.

— Не сомневаюсь, что так и было. Если бы я только догадался сразу выглянуть в окно! Но оно, как вы видели, закрыто шторой, и я не подумал об этом. А потом, услышав шаги миссис Дуглас, я вышел, чтобы не допустить ее сюда. Слишком уж зрелище ужасное.

— Ужасное, — подтвердил доктор, разглядывая разбитую голову в луже крови. — Не видел ничего подобного со времени берлстоунского железнодорожного крушения.

— Но послушайте, — произнес сержант, чей медлительный здравомыслящий ум задержался на открытом окне. — Вот вы говорите, что неизвестный ушел, перебравшись через ров вброд. Но как он вообще сюда попал, если мост был поднят?

— Да, это непонятно, — сказал Баркер.

— В котором часу его подняли?

— Без малого в шесть, — ответил дворецкий Эймс.

— Я слышал, его всегда поднимают, когда солнце садится, — сказал сержант. — Это будет ближе к половине пятого, а не без малого шесть, в это-то время года.

— У миссис Дуглас были к чаю гости, — пояснил Эймс. — Я не мог его поднять, пока они не ушли.

— Ну, тогда картина получается такая, — заключил сержант. — Если кто-то пробрался в дом извне – если, конечно, дело было именно так, — то он должен был перейти мост до шести и прятаться где-то здесь, пока, уже после одиннадцати, в комнату не пришел мистер Дуглас.

— Совершенно верно. Мистер Дуглас каждый вечер перед сном обходил дом, проверял печи и камины. За этим и сюда зашел. Убийца ждал здесь и застрелил его. Потом сам вылез в окно, а дробовик оставил. Так я себе все это представляю, другое не вяжется с фактами.

Сержант подобрал с полу карточку, лежащую рядом с убитым. На ней крупно и размашисто были начертаны чернилами две буквы, Д. и В., а снизу — число 341.

— А это что? — спросил он, протягивая карточку своим спутникам.

Баркер удивленно вздернул брови.

— Я ее не заметил, — сказал он. — Должно быть, оставлена убийцей.

— Д. В. 341. Что бы это могло означать?

Сержант крутил карточку в руке.

— Что такое Д. В.? Может, чьи-то инициалы? А что это около вас, доктор Вуд?

На коврике перед камином лежал основательных размеров рабочий молоток. Сесил Баркер указал на гвозди с медными шляпками, лежавшие в ящичке на каминной полке.

— Мистер Дуглас вчера перевешивал картины, — пояснил он. — Я видел, как он стоял на стуле и прибивал картину над камином. Отсюда и молоток.

— Давайте-ка оставим его на месте, — сказал сержант, растерянно почесывая затылок. — Чтобы разобраться с этим делом, боюсь, понадобятся лучшие умы уголовного розыска. Это дело для Скотленд-Ярда. — Подняв над головой лампу, он стал медленно обходить комнату. — Эге, смотрите-ка! — взволнованно воскликнул он, отводя в сторону оконную штору. — В котором часу задергивают шторы?

— Когда зажигают лампы, — ответил дворецкий. — Теперь в четыре с чем-то.

— Здесь несомненно кто-то прятался. — Он посветил вниз, и стали видны грязные отпечатки подошв. — Должен признать, что этим подтверждается ваша теория, мистер Баркер. Выходит, убийца забрался в дом после четырех, когда шторы были уже задернуты, но до шести, когда подняли мост. Проскользнул в эту дверь, так как она рядом с входной и первая попалась ему на глаза. Больше ему негде было спрятаться, вот он и укрылся за шторой. Пока все как будто бы ясно. Вполне может быть, что он собирался ограбить дом; но мистер Дуглас случайно обнаружил его, тогда он его убил и сбежал.

— Я тоже так это себе представляю, — кивнул Баркер. — Однако мы зря теряем время. Не лучше ли выйти наружу и прочесать округу, пока он не успел убраться из здешних мест?

— Ближайший поезд проходит в шесть часов утра, так что по железной дороге он ночью уехать не может, — подумав немного, продолжил сержант. — А если он в мокрой одежде пойдет пешком по дороге, на него почти наверняка кто-нибудь обратит внимание. И вообще, я не имею права покидать место преступления, пока меня не сменят. Думаю, и вы не должны уходить, пока мы тут не разберемся.

Доктор взял у него лампу и стал осматривать тело.

— Что означает этот знак? — спросил он. — Не связан ли он как-то с преступлением?

Рукав халата задрался, правая рука убитого обнажилась до локтя, и на ней виднелось отчетливо проступившее на бледной мертвой коже странное коричневое изображение: треугольник в круге.

— Это не татуировка, — определил доктор, приглядываясь сквозь очки. — Первый раз в жизни вижу такое. Ему когда-то выжгли на руке клеймо, как клеймят скотину. Что бы это могло означать?

— Что это означает, я не знаю, — ответил Сесил Баркер, — но за последние десять лет я много раз видел этот знак на руке Дугласа.

— И я тоже, — сказал дворецкий. — Всякий раз, как хозяин закатывал рукав, я видел у него этот знак. И не раз задумывался, что это такое.

— Ну, тогда, по крайней мере, ясно, что это клеймо не имеет отношения к убийству, — заключил сержант. — Хотя штука очень странная. В этом деле, за что ни возьмись, все странно. Ну, что еще?

Дворецкий, удивленно вскрикнув, указал на раскрытую ладонь убитого.

— С него сняли обручальное кольцо! — сдавленным голосом проговорил он.

— Что?

— Да, да! Хозяин всегда носил на мизинце левой руки гладкое золотое кольцо и сверху перстенек с необработанным камешком, а кольцо в виде змеи — на среднем пальце. Перстенек есть, и змейка есть, а обручальное кольцо пропало.

— Он прав, — сказал Баркер.

— То есть вы утверждаете, что обручальное кольцо было ниже, чем это, с камешком? — переспросил сержант.

— Да.

— В таком случае получается, убийца, или кто-то другой, сначала снял кольцо с камешком, которое вы называете перстеньком, потом снял обручальное кольцо, а потом кольцо с камешком надел обратно?

— Выходит, что так.

Деревенский страж закона обескураженно потряс головой.

— Сдается мне, чем скорее мы передадим это дело специалистам из Лондона, тем будет лучше. У нас есть и свой специалист, Уайт-Мейсон, он парень головастый, что тут ни случалось, он всегда добирался до сути. Уайт-Мейсон скоро прибудет к нам на помощь. Но думаю, все одно на этот раз нам без Лондона не обойтись. И скажу прямо, таким, как наш брат, деревенский полицейский, эдакое заковыристое дело не по зубам.

Глава 4 Тьма

В три часа утра из полицейского управления графства Суссекс на двуколке, запряженной взмыленным рысаком, примчался главный следователь, срочно вызванный в Берлстоун сержантом Уилсоном. «Молочным» поездом в пять сорок он отправил депешу в Скотленд-Ярд и в двенадцать лично встречал нас на местной железнодорожной станции. Уайт-Мейсон оказался спокойным, уверенным в себе румяным и довольно упитанным мужчиной в просторном твидовом костюме, на крепких кривых ногах, облаченных в гетры, и вообще гораздо больше походившим на небогатого фермера или вышедшего на покой егеря, да на кого угодно, только не на известного на весь Суссекс сотрудника здешнего уголовного розыска.

— Дело просто фантастическое, мистер Макдоналд, — несколько раз повторил он. — Стоит прессе пронюхать и смекнуть, чем тут пахнет, и газетчики налетят как мухи. Одна надежда, что управимся раньше, чем они нагрянут и затопчут все следы. Не припомню ничего подобного за всю свою жизнь. Кое-какие обстоятельства, думаю, должны заинтересовать вас, мистер Холмс, и вас тоже, доктор Ватсон, медикам еще предстоит сказать тут свое слово. Остановиться вам придется здесь, в гостинице «Вествилл армс», больше негде, но я слышал, у них чисто и уютно. Слуга занесет ваши вещи. Сюда, пожалуйста, джентльмены.

Благодаря заботам хлопотливого следователя мы за десять минут разместились и устроились. Спустя еще десять минут мы уже сидели в гостиной и слушали сжатое сообщение обо всем, что тут произошло, уже изложенное в предыдущей главе. Макдоналд изредка вставлял слово; Холмс внимательно слушал. С его лица не сходило изумленное и восторженное выражение, он был похож на ботаника, рассматривающего редкий и драгоценный цветок.

— Поразительно! — произнес он, когда рассказ был окончен. — Совершенно поразительно. Не берусь припомнить ни одного такого же странного случая.

— Я ждал, что вы так скажете, мистер Холмс, — торжествуя воскликнул Уайт-Мейсон. — Мы тут в Суссексе от жизни не отстаем. Я описал вам, как все было вплоть до того момента между тремя и четырьмя часами ночи, когда я принял это дело от сержанта Уилсона. Я чуть было не загнал лошадь, ей-богу. Но оказалось, ничего срочного. Мне, в общем-то, нечего тут пока предпринять. Сержант Уилсон разузнал все подробности, я их проверил, оценил, кое-что, совсем немного, добавил от себя.

— Что именно вы добавили? — живо заинтересовался Холмс.

— Во-первых, с помощью доктора Вуда подверг осмотру молоток. Никаких следов схватки на нем не обнаружилось. Я думал, если мистер Дуглас оборонялся этим молотком, он мог ударить им злоумышленника перед тем как выронить орудие из рук. Но молоток чист.

— Это, однако, ничего не доказывает, — возразил инспектор Макдоналд. — Известно много случаев убийства молотком, и при этом на молотке — никаких следов.

— Совершенно верно. Это не значит, что молоток не был использован в схватке. Но на нем могли оказаться пятна, и это бы нам помогло. Однако никаких пятен нет. Затем я осмотрел дробовик. Заряд в нем был с крупной дробью, и, как заметил сержант Уилсон, курки связаны проволокой, нажмешь один задний — и выстрелят оба ствола. Тот, кто применил такое приспособление, хотел стрелять наверняка. Обрез длиной не больше двух футов, его ничего не стоило спрятать под пальто. Фирма-изготовитель целиком не значится; но на ложе между стволами сохранились буквы П о к, а остальная часть отпилена вместе со стволами.

— Заглавное П с росчерком сверху, а О и К поменьше? — спросил Холмс.

— Совершенно верно.

— «Пенсильванская оружейная компания», известная американская фирма.

Уайт-Мейсон уважительно посмотрел на моего друга, точно скромный деревенский врач, взирающий на столичное медицинское светило, единым словом способное разрешить трудность, перед которой сам он спасовал.

— Очень полезное сведение, мистер Холмс. Вы несомненно правы. Прекрасно! Замечательно! Неужели вы держите в памяти имена всех оружейников мира?

Холмс только отмахнулся от столь праздного вопроса.

— Итак, очевидно, дробовик американский, — продолжил свои рассуждения Уайт-Мейсон. — Я где-то читал, что обрезы используются как оружие убийства в некоторых штатах Америки. Так что у меня и без названия фирмы мелькнуло такое предположение. Стало быть, у нас есть некоторые основания считать, что человек, забравшийся в дом и убивший хозяина, — американец.

Макдоналд покачал головой.

— По мне так вы чересчур торопитесь с заключениями, — сказал он. — Я еще не вижу доказательств, что кто-то вообще забирался в этот дом.

— А открытое окно, пятно крови на подоконнике, странная визитная карточка, следы подошв в углу, дробовик?

— Все это могло быть инсценировано. Мистер Дуглас был американец или, во всяком случае, долго жил в Америке. И мистер Баркер тоже. Нет надобности привозить еще одного американца, чтобы получилось американское убийство.

— Дворецкий Эймс…

— А что он? Да и надежный ли он человек?

— Надежный, как скала, десять лет проработал у сэра Чарлза Чандоса. И у Дугласа пять, с того самого дня, как тот поселился в Мэнор-хаусе. Эймс никогда не видел в доме такого оружия.

— Обрез специально предназначен для того, чтобы его прятали. С отпиленными стволами он поместится в любом ящике. Разве Эймс может поклясться, что такого дробовика в доме не было?

— Он, по крайней мере, не видел.

Макдоналд покачал упрямой шотландской головой.

— Нет, вы меня не убедили, что в дом кто-то проник. Да этого же просто не может быть! Это противоречит здравому смыслу! А каково ваше мнение, мистер Холмс?

— Изложите свои доводы, мистер Мак, — распорядился Холмс, словно судья на судебном заседании.

— Человек этот, если предположить, что он вообще существовал, не грабитель. Обручальное кольцо и карточка свидетельствуют о предумышленном убийстве по личным мотивам. Хорошо. Некто проник в дом с намерением совершить убийство. Он не мог не понимать, что уйти с места преступления ему будет нелегко, ведь дом окружен водой. Какое оружие, в таком случае, он должен был выбрать? Казалось бы, самое бесшумное. Тогда у него появлялась бы возможность после выстрела спокойно вылезти в окно и, перейдя ров вброд, скрыться. Это можно было бы понять. Но как понять, что он прихватил с собой оружие, которое стреляет очень громко, понимая, что на выстрел со всех ног примчатся все, кто есть в доме, и что его вполне могут увидеть из окон, когда он будет переходить ров? Неужели в это можно поверить, мистер Холмс?

— М-да, соображения серьезные, — признал мой друг. — Чтобы вас опровергнуть, нужны веские доказательства. Позвольте поинтересоваться, мистер Уайт-Мейсон, был ли произведен немедленный осмотр противоположного берега рва на предмет обнаружения следов того, что кто-то вылезал из воды?

— Следов не было, мистер Холмс. Но тот берег представляет собой каменный уступ, на нем и не могло остаться никаких следов.

— Ни малейших признаков?

— Ни малейших.

— Так. Вы не будете возражать, мистер Уайт-Мейсон, если мы сию же минуту отправимся в усадьбу? Не исключено, что на месте удастся обнаружить еще какую-нибудь ценную мелочь.

— Я как раз собирался вам это предложить, мистер Холмс. Просто мне надо было сначала ввести вас в курс дела. Надеюсь, если что-то привлечет ваше внимание…

Уайт-Мейсон не договорил и вопросительно взглянул на сыщика-любителя.

— Мне уже приходилось сотрудничать с мистером Холмсом, — поспешил успокоить его инспектор Макдоналд. — Он соблюдает правила игры.

— Во всяком случае, те, что соответствуют моим взглядам, — с улыбкой уточнил Холмс. — Я берусь за расследование, чтобы способствовать торжеству правосудия и помочь работе полиции. Если я когда и прерывал сотрудничество с представителями власти, то лишь после того, как они прерывали сотрудничество со мной. У меня нет ни малейшего желания прославиться за их счет. Но при этом, мистер Уайт-Мейсон, я считаю себя вправе действовать своими методами и делиться результатами в свое время — когда работа сделана, и никак не раньше.

— Ваше присутствие — для нас большая честь, и мы будем рады сообщить вам все, что знаем, — сердечно заверил его Уайт-Мейсон. — Вы тоже пожалуйте с нами, доктор Ватсон, придет срок, и мы все надеемся попасть в вашу книгу.

Мы прошли между аккуратно подстриженными вязами по живописной деревенской улице, в конце которой высились два старых, замшелых каменных столба, поддерживавших нечто бесформенное и серое, некогда бывшее геральдическим львом Берлстоунских Капусов. Дальше надо было идти по извилистой подъездной аллее, так густо засаженной дубами, как бывает только в английской сельской местности, потом аллея резко сворачивала и открывался вид на низкий длинный кирпичный дом времен Якова I; справа и слева, как заведено исстари, фасад завершался тисовыми купами. Мы подошли к деревянному подъемному мосту через широкий ров, под холодным зимним солнцем неподвижная вода в нем блестела, точно ртуть.

Три столетия пролетели над Мэнор-хаусом Берлстоуна, три столетия рождений и возвращений в отчий дом, деревенских праздников и охотничьих сборов. И вот теперь на эти благородные древние стены упала тень черного злодейства! Хотя где же и скрываться страшным тайнам, как не под старой островерхой крышей с нависающими карнизами? Глядя на углубленные окна, на длинный темный отражающийся в воде фасад, я подумал, что более подходящей декорации для свершившейся здесь трагедии и представить себе невозможно.

— Вон то окно, — указал Уайт-Мейсон, — первое справа от подъемного моста. Оно оставлено открытым, как было обнаружено ночью.

— Слишком узкое, пожалуй, в него человеку не пролезть.

— Значит, человек был не толстый. Это и без вашей дедукции понятно, мистер Холмс. Однако вы или я смогли бы протиснуться.

Холмс подошел к самой воде и посмотрел через ров. Потом обследовал каменный уступ, на котором мы стояли, и газон, начинавшийся там, где кончался камень.

— Я уже все обшарил, мистер Холмс, — сказал ему Уайт-Мейсон. — Тут нет никаких следов. Да и зачем бы ему оставлять следы?

— Совершенно верно. Незачем. Вода всегда такая мутная?

— Обычно она такая же, как сейчас. Течение приносит глину.

— А глубина тут большая?

— У берегов примерно фута два, а в середине три.

— Значит, мысль, что человек, переходя через ров, утонул, можно отбросить?

— Конечно, тут и ребенок не утонет.

Мы перешли мост. Открыл нам странного вида скрюченный сухонький старичок — дворецкий Эймс. Он был бледен и весь дрожал. В комнате, где произошло убийство, все еще дежурил местный полицейский сержант, долговязый, печальный и исполнительный. Врач уже ушел.

— Есть какие-нибудь новости, сержант? — спросил Уайт-Мейсон.

— Нет, сэр.

— Тогда можете идти. Довольно с вас. Мы пошлем за вами, если понадобится. Дворецкий пусть ждет за дверью. Велите ему предупредить мистера Сесила Баркера, миссис Дуглас и экономку, что вскорости нам могут понадобиться их показания. А теперь, джентльмены, позвольте мне поделиться с вами мнением, которое сложилось у меня, а потом вы сможете составить свое.

Мне он внушал уважение, этот деревенский специалист. У него был приметливый цепкий глаз и здравый ум. Чувствовалось, что он далеко пойдет в своей профессии. Холмс выслушал его внимательно, не выказывая никаких признаков досады и нетерпения, которые обычно у него вызывали доклады официальных лиц.

— Что это, убийство или самоубийство, вот первый вопрос, встающий перед нами, не правда ли, джентльмены? Если предположить самоубийство, тогда мы должны допустить, что самоубийца начал с того, что снял обручальное кольцо и где-то его запрятал; затем спустился из спальни в халате, натоптал грязными подошвами в этом углу, чтобы казалось, будто кто-то ждал его за портьерой, раскрыл окно, измазал подоконник кровью…

— Подобное предположение можно, безусловно, отбросить, — сказал Макдоналд.

— Я тоже так полагаю. Самоубийство исключается. В таком случае здесь совершено убийство. Требуется установить, кем совершено: посторонним человеком, пробравшимся в дом, или кем-то из домочадцев?

— Давайте послушаем ваше мнение.

— Обе версии содержат много неувязок, но либо та, либо эта справедлива. Предположим, преступление совершено одним или несколькими из домашних. Убийца спрятался в этой комнате, когда в доме стояла тишина, но никто еще не спал. Затем был произведен выстрел из необычного и очень громкого оружия как бы специально для того, чтобы оповестить всех в доме. О существовании в доме этого оружия никто прежде не знал. Маловероятное начало, вам не кажется?

— Да, пожалуй.

— Далее. Все показания сходятся на том, что от начала тревоги до того момента, когда все, кто был в доме, — не только мистер Сесил Баркер, утверждающий, что прибежал первым, но и Эймс, и остальные, — оказались на месте преступления, прошло не больше минуты. Не станете же вы утверждать, что за это время преступник успел оставить грязные следы в углу, открыть окно, измазать кровью подоконник, снять кольцо с пальца убитого и так далее? Это невозможно!

— Вы рассуждаете очень логично, — сказал Холмс. — Я склонен с вами согласиться.

— В таком случае мы снова возвращаемся к версии, согласно которой это работа кого-то, кто проник в дом извне. По-прежнему остается много неувязок; но они не кажутся неразрешимыми. Некто пробрался в дом между половиной пятого и шестью, то есть после того, как начало смеркаться, и до подъема моста. В доме были гости, дверь оставалась незапертой, и ничто не могло помешать ему войти. Это мог быть обыкновенный вор, а мог быть человек, сводивший личные счеты с мистером Дугласом. А поскольку мистер Дуглас долго жил в Америке и оружие убийства, по-видимому, американское, последнее предположение представляется наиболее правдоподобным. Злоумышленник проскользнул в эту комнату, потому что она ближе всего к двери, и спрятался за портьерой. И простоял там до половины двенадцатого, пока в комнату не вошел мистер Дуглас. Разговор между ними если и произошел, то очень краткий; миссис Дуглас утверждает, выстрел раздался через считаные минуты после того, как муж вышел из спальни.

— Об этом же свидетельствует и свеча, — заметил Холмс.

— Совершенно верно. Новая свеча обгорела не более чем на полдюйма. Вероятно, он поставил ее на стол до того, как в него выстрелили; иначе она бы упала на пол, когда упал он. Значит, на него напали не сразу. Когда прибежал мистер Баркер, свеча на столе горела, а лампа нет.

— Да, тут все ясно.

— Попробуем воспроизвести всю картину согласно этой версии. Мистер Дуглас входит в комнату. Ставит свечу на стол. Из-за портьеры выходит человек. В руках у него обрез. Бог весть зачем он требует у мистера Дугласа кольцо, и тот отдает его. После чего, то ли хладнокровно, то ли в последовавшей драке, Дуглас хватает валявшийся на коврике молоток и неизвестный убивает его выстрелом в лицо. Затем, бросив дробовик и эту странную карточку — Д. В. 341 — он вылезает в окно и перебирается вброд через ров в ту самую минуту, когда Сесил Баркер обнаруживает убитого. Как вам это, мистер Холмс?

— Очень интересно. Но не слишком убедительно.

— Господи! Это совершенно невероятно, но ведь и другие версии, какую ни возьми, еще невероятнее, — горячо возразил Макдоналд. — Убит человек, и кто бы ни был убийца, я легко могу доказать, что он действовал нелепо и необдуманно. Почему он не приготовил себе путь к отступлению? Зачем использовал дробовик, ведь ему было важно, чтобы никто ничего не услышал? Теперь, мистер Холмс, дело за вами. Подскажите что-нибудь, раз вы считаете версию мистера Уайта Мейсона неубедительной.

— Чтобы предложить свою версию, мистер Мак, — начал Холмс, опускаясь на колени возле убитого, — мне потребуются кое-какие дополнительные данные. Бог мой, как же изуродовано его лицо. Пригласите сюда, пожалуйста, дворецкого… Эймс, вам, как я понял, хорошо знакомо это чрезвычайно странное клеймо — треугольник в круге — на руке у мистера Дугласа?

— Да, сэр.

— Вы никогда не слышали, чтобы он что-то о нем рассказывал?

— Никогда, сэр.

— Должно быть, было очень больно, когда его ставили. Это ведь ожог. И посмотрите-ка сюда, Эймс, на пальце налеплен кусочек пластыря. Вы видели его днем, когда мистер Дуглас был жив?

— Да, сэр. Он порезался утром во время бритья.

— А прежде такое случалось?

— Исключительно редко, сэр.

— Любопытно, — покачал головой Холмс. — Это может быть простым совпадением, но может и служить признаком нервозности человека, узнавшего, что ему угрожает опасность. Эймс, ничего необычного вы в его поведении вчера не заметили?

— Я обратил внимание, что он был слегка возбужден, сэр.

— Ага! В таком случае, вполне вероятно, нападение было не совсем неожиданным. Это уже кое-что, не правда ли? Мистер Мак, не хотите ли сами снимать показания?

— Нет, мистер Холмс. Предпочту передоверить это вам.

— Ну что ж. Перейдем к карточке «Д. В. 341». Это кусок шершавого картона. Есть в доме такой картон, Эймс?

— Насколько мне известно, нет, сэр.

Холмс подошел к столу и провел на промокательной бумаге черточки чернилами из каждой чернильницы.

— Писалось не здесь, — заключил он. — Писали черными чернилами, а в чернильницах фиолетовые. И перья здесь тонкие, а надпись сделана толстым пером и, судя по всему, заранее. Можете вы что-нибудь сказать о ней, Эймс?

— Нет, сэр.

— А вы, мистер Мак?

— Какое-то тайное общество…

— И у меня возникла та же мысль, — сказал Уайт-Мейсон.

— Что ж, примем это как рабочую гипотезу и посмотрим, продвинемся ли мы в своем расследовании. Итак, посланец некоего тайного общества пробирается в дом, выжидает, пока появится мистер Дуглас, чуть ли не сносит ему голову выстрелом из дробовика и уходит вброд через ров, оставив подле тела карточку, которая, когда о ней напишут газеты, даст знать остальным членам общества, что месть свершилась. Все логично. Но почему он выбрал такое шумное оружие?

— Вот именно.

— И зачем снял кольцо?

— Да, да.

— И почему до сих пор никого не задержали? Сейчас уже третий час пополудни, и можно не сомневаться, что каждый полицейский на сорок миль в округе во все глаза высматривает неизвестного в мокрой одежде.

— Ваша правда, мистер Холмс.

— Если только он не затаился где-нибудь поблизости или не приготовил себе под камнем сухой одежды. И, однако же, до сих пор не задержали! — Холмс подошел к окну и стал рассматривать в лупу кровавое пятно на подоконнике. — Это несомненно отпечаток подошвы. Притом весьма широкой; здоровенная лапа, как говорится. Странно, потому что, насколько можно судить по грязному следу в углу, там отпечаталась нога более узкая. Впрочем, тот след очень нечеткий. А что это лежит под столиком?

— Гантели мистера Дугласа, — пояснил Эймс.

— Не гантели, а гантель. Здесь только одна. А куда подевалась другая?

— Не знаю, мистер Холмс. Возможно, она и была одна. Они мне уже давно на глаза не попадались.

— Одна гантель… — задумчиво повторил Холмс.

В эту минуту громко постучали. В приоткрывшуюся дверь заглянул высокий загорелый мужчина с умным бритым лицом. Я без труда догадался, что это и есть Сесил Баркер, о котором уже был наслышан.

— Простите, что прерываю ваши консультации, — проговорил он, — но хочу сообщить вам последнюю новость.

— Задержали?

— К сожалению, нет. Но нашли велосипед. Убийца оставил его здесь. Пойдемте, я вам покажу. Всего в сотне шагов от входной двери.

На подъездной аллее мы увидели группу из трех или четырех конюхов и нескольких зевак. Они разглядывали велосипед, который вытащили из вечнозеленой изгороди, где он был запрятан. Велосипед был марки «Радж-Уитфорд», далеко не новый и сильно заляпанный грязью; как видно, на нем приехали издалека. Сзади под седлом висела сумка, в ней оказался гаечный ключ и масленка, но ничего, что указывало бы владельца.

— Было бы больше пользы, если бы велосипед был зарегистрирован и имел номера, — сказал инспектор. — Но спасибо и за то, что есть. Если мы не можем сказать, куда делся убийца, по крайней мере скоро выясним, откуда он приехал. Но, ради всего святого, с какой стати он оставил велосипед? На чем же он уехал? В этом загадочном деле никакого проблеска, мистер Холмс.

— Да? — задумчиво произнес мой друг. — Ну, не знаю.

Глава 5 Действующие лица трагедии

— Вы все осмотрели в кабинете? — спросил Уайт-Мейсон, когда мы вышли в холл.

— Как будто бы все, — ответил инспектор, а Холмс молча кивнул.

— Тогда, может быть, вы хотите услышать показания кое-кого из домашних? Эймс, мы расположимся в столовой. Первым зайдите вы и расскажите все, что вам известно.

Рассказ дворецкого был простым и ясным и оставил впечатление неподдельной искренности. Он поступил сюда пять лет назад, как только Дуглас перебрался в Берлстоун. Эймс считал, что его хозяин — богатый джентльмен, составивший состояние в Америке. Он был, может быть, не так вежлив с прислугой, как его бывшие хозяева, но нельзя же требовать от жизни всего. Чтобы мистер Дуглас чего-то опасался, он никогда не замечал; наоборот, он не встречал в жизни человека бесстрашнее. Подымать на ночь мост хозяин распорядился просто потому, что так было заведено в этом доме раньше, а он старался поддерживать старинные обычаи.

Мистер Дуглас редко бывал в Лондоне и вообще почти не покидал Берлстоуна; но накануне того дня, когда совершилось преступление, он ездил что-то покупать в Танбридж-Уэллс. И Эймс потом обратил внимание, что он был чем-то взволнован, выказывал признаки беспокойства и раздражения, обычно ему несвойственные. Вчера вечером, когда раздался громкий звон колокольчика, Эймс находился в буфетной, расположенной в задней части дома, убирал там столовое серебро. Выстрела он не слышал, что, впрочем, естественно, так как буфетная и кухня отделены от остальной части дома длинным коридором с плотно закрывающимися дверьми. Экономка тоже услышала звон, вышла из своей комнаты, и они вместе поспешили в кабинет хозяина.

В холле Эймс увидел миссис Дуглас, спускающуюся по лестнице. Нет, она не спешила, и вид у нее был не встревоженный. Когда она сошла с последней ступени, из кабинета выбежал мистер Баркер. Он остановил миссис Дуглас и стал уговаривать ее вернуться в спальню.

— Ради всего святого, поднимитесь обратно к себе! — умолял он. — Бедный Джек убит! Вы ничем не можете помочь. Вернитесь к себе, ради бога!

В конце концов мистер Баркер ее уговорил, и она ушла наверх. Хозяйка не плакала и даже не вскрикнула. Миссис Аллен, экономка, пошла с ней и осталась с хозяйкой в спальне. Эймс с мистером Баркером вошли в кабинет, там все было точно в том виде, как сейчас. Свеча в подсвечнике была погашена. Лампа горела. Они выглянули в окно, но стояла темная ночь, и ничего не было ни видно, ни слышно. Тогда они выбежали в холл, где Эймс повернул лебедку, опускающую мост. И мистер Баркер побежал в полицию.

Таков был в общем и целом рассказ дворецкого.

Показания миссис Аллен, экономки, подтверждали рассказ Эймса. Ее комната расположена ближе к господской части дома, чем буфетная, где находился мистер Эймс. Миссис Аллен уже собралась ложиться, когда раздался громкий звон колокольчика. Вообще-то она немного туговата на ухо. Наверно, потому и не слышала выстрела. Впрочем, до кабинета от нее далеко. Она помнит, что был какой-то шум, вроде бы звук захлопнувшейся двери. Но это было гораздо раньше. Когда мистер Эймс бросился в холл, она последовала за ним и увидела мистера Баркера, выходящего из кабинета. На нем лица не было. Он остановил миссис Дуглас, которая спускалась по лестнице, и умолял ее вернуться в спальню, она ему что-то отвечала, но что, было не слышно.

— Уведите ее наверх! Побудьте с нею! — велел он миссис Аллен.

Ну, она и поднялась с ней в спальню и попыталась как-то утешить. Хозяйка была сильно взбудоражена, вся дрожала. Но спуститься больше не пыталась, сидела в халате у камина, спрятав лицо в ладони. Миссис Аллен пробыла у нее почти всю ночь. Что же до остальных слуг, то они все давно спали и узнали о случившемся только перед появлением полиции. Комнаты слуг расположены в противоположном конце здания, так что они, естественно, ничего не слышали.

При перекрестном допросе экономка ничего, кроме возгласов печали и удивления, добавить не смогла.

После миссис Аллен настал черед Сесила Баркера. По поводу событий минувшей ночи он мало что мог добавить к тому, что уже показал полицейским. Лично он был совершенно убежден, что убийца скрылся через окно. Об этом, по его мнению, неопровержимо свидетельствовало пятно крови на подоконнике. Да и не было у него другого пути, поскольку мост был поднят. Куда делся убийца и почему бросил велосипед, он сказать затруднялся. А может быть, это и не его был велосипед. Утонуть во рве невозможно, глубина воды в нем нигде не превышает трех футов.

У него уже сложилась определенная теория касательно убийства. Покойник был не из болтливых, в его жизни были периоды, о которых он никогда не распространялся. Совсем еще юношей он эмигрировал в Америку. Там разбогател. Баркер познакомился с ним в Калифорнии, где они стали компаньонами-владельцами одного прииска, носившего название Бенито-Каньон. Дела шли превосходно; но неожиданно Дуглас продал свою долю и уехал в Англию. В то время он уже был вдовцом. Позднее Баркер тоже обратил в деньги свое имущество и перебрался на жительство в Лондон. Так они возобновили дружбу.

Дуглас всегда производил на него впечатление человека, над которым нависла некая угроза, его внезапный отъезд из Калифорнии и жизнь в Англии, в таком тихом месте, подтверждали это. Возможно, тайная организация, приговорившая его к смерти, наконец напала на его след. Случайно оброненные Дугласом слова навели его на такое предположение, хотя о чем именно идет речь, что это за организация и за что она его преследует, он не знал. Баркер предполагал, что надпись на карточке имеет какое-то отношение к тайному обществу.

— Сколько лет вы знали Дугласа в Калифорнии? — спросил инспектор Макдоналд.

— Всего пять лет.

— Вы говорите, он был тогда холост?

— Он вдовел.

— Вам не известно, откуда была родом его первая жена?

— Слышал, будто бы из Германии. Я видел ее портрет. Удивительно красивая женщина. Умерла от тифа за год до нашего знакомства.

— А до Калифорнии в какой части Америки он жил, вы не знаете?

— Он говорил о Чикаго. Этот город был ему хорошо знаком, он там работал. Упоминал угледобывающие и железорудные районы. Ему довелось немало поездить по стране.

— Политикой он не интересовался? Не была ли та тайная организация политической?

— Нет, политика его нисколько не занимала.

— А с преступной организацией, на ваш взгляд, он мог быть связан?

— Ни в коем случае. Дуглас был честнейшим человеком.

— Не замечали ли вы каких-либо странностей в его образе жизни в Калифорнии?

— Больше всего ему нравилось уединение и работа на нашем участке. Если была возможность, он старался избегать многолюдья. Это и натолкнуло меня на мысль, что его кто-то преследует. А когда он вдруг ни с того ни с сего внезапно уехал в Англию, я уже в этом не сомневался. По-видимому, он получил предостережение. В первую же неделю после его отъезда какие-то люди интересовались им.

— Что за люди?

— По виду довольно крутые парни. Человек шесть. Объявились неизвестно откуда и спрашивали, где такой-то. Я объяснил, что он уехал в Европу, а куда, не знаю. Сразу видно было, что они ищут его с недоброй целью.

— Это были американцы? Калифорнийцы?

— Что калифорнийцы, утверждать не берусь. Но американцы безусловно. Только не шахтеры. А кто такие, не знаю, я был рад, когда они убрались подобру-поздорову.

— Это было шесть лет назад?

— Скорее семь.

— А еще раньше вы пять лет были компаньонами в Калифорнии. Так что дело это, по меньшей мере, одиннадцатилетней давности?

— Да.

— Серьезная, выходит, вражда, раз такой накал сохранялся все эти годы. И серьезные, должно быть, были меж ними счеты, которые ее породили.

— Мне кажется, она отбрасывала тень на всю его жизнь. Он постоянно о ней помнил.

— Но разве человеку, которому угрожает опасность и который об этом знает, не естественно было бы искать защиты у полиции?

— Возможно, это была такая опасность, от которой не защитишься. Должен еще вам сообщить, что он всегда ходил вооруженный, носил с собой револьвер. Но минувшей ночью он, на беду, спустился в кабинет в халате, а револьвер оставил в спальне. Наверно, посчитал, раз мост поднят, можно ничего не опасаться.

— Я хотел бы еще уточнить даты, — сказал Макдоналд. — Дуглас уехал из Калифорнии шесть с лишним лет назад. Вы последовали его примеру год спустя, так?

— Так.

— И он был женат вторым браком пять лет. Значит, вы возвратились в Англию как раз ко времени его свадьбы.

— За месяц до нее. Я был у него шафером.

— А раньше вы были знакомы с миссис Дуглас?

— Нет, я не был в Англии десять лет.

— Но после свадьбы вы виделись часто.

Баркер бросил на инспектора сердитый взгляд.

— Я виделся с Дугласом весьма часто после свадьбы, — сказал он. — А если виделся и с нею, то невозможно общаться с человеком и не знаться при этом с его женой. Если вы воображаете, что есть какая-то связь…

— Я ничего не воображаю, мистер Баркер. Я обязан выяснить все, что может быть хоть как-то связано с расследуемыми обстоятельствами. Я не имел в виду ничего для вас оскорбительного.

— Выяснения бывают оскорбительны, — раздраженно заметил Баркер.

— Нам нужны только факты. В ваших же интересах и в интересах всех остальных, чтобы все было ясно. Мистер Дуглас вполне одобрял вашу дружбу с его женой?

Баркер побледнел и конвульсивно сцепил свои большие, мускулистые руки.

— Вы не вправе задавать подобные вопросы! Какое отношение это имеет к делу?

— Я должен повторить вопрос.

— Ну, а я отказываюсь отвечать.

— Это ваше право. Но, надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что ваш отказ сам по себе является ответом. Вы бы не стали отказываться, если вам нечего скрывать.

Минуту Баркер стоял, насупившись, сведя к переносице густые черные брови и напряженно думая. Потом, подняв голову, улыбнулся:

— Я понимаю, джентльмены, вы просто исполняете свой долг, и у меня нет права мешать вам в этом. Только попрошу вас не беспокоить миссис Дуглас; у нее и без того хватает огорчений. Могу сказать, что у покойного был всего один недостаток — он был ревнив. Он очень хорошо ко мне относился, невозможно лучше относиться к другу. И был предан жене. Ему хотелось, чтобы я сюда приезжал, он все время приглашал меня. И тем не менее, если мы с его женой увлекались каким-нибудь разговором или выказывали симпатию друг к другу, его захлестывала волна ревности, он срывался и мог наговорить бог знает что. Из-за этого я несколько раз давал себе слово, что больше никогда к ним не приеду, но потом получал от него такое покаянное, умоляющее письмо, что не отозваться было невозможно. Однако поверьте, джентльмены, я и умирать буду — повторю: ни у кого на свете не было более любящей, верной жены. И не было друга надежнее, чем я!

Это было сказано горячо, с большим чувством, но инспектор Макдоналд все-таки спросил:

— Вам известно, что у покойного с пальца снято обручальное кольцо?

— Да, похоже на то, — сказал Баркер.

— Что значит «похоже на то»? Разве это не факт?

Баркер смущенно замялся.

— Говоря «похоже на то», я имел в виду, что он мог сам его снять.

— Все равно, то обстоятельство, что кольца нет, кем бы оно ни было снято, наводит на мысль, что его женитьба и теперешняя трагедия каким-то образом связаны между собой, вам так не кажется?

Баркер пожал широкими плечами.

— Не берусь объяснить, что означает исчезновение кольца, но если вы намекаете на то, что этим бросается тень на честь дамы… — Глаза его на мгновенье сверкнули, но он сразу же заметным усилием воли взял себя в руки. — …в таком случае вы на ложном пути.

— Кажется, у меня пока больше нет к вам вопросов, — холодно произнес Макдоналд.

— А мне хотелось бы получить одно небольшое уточнение, — вмешался Шерлок Холмс. — Когда вы вошли в комнату, там горела только одна свеча на столе, верно?

— Да.

— И при ее свете вы увидели, что случилось нечто ужасное?

— Именно так.

— Вы сразу же позвонили, призывая на помощь?

— Сразу же.

— И прибежали слуги?

— Минуты через две.

— И однако же, когда они вошли, оказалось, что свеча погашена, а горит лампа. Это удивительно.

Баркер какое-то время молчал в нерешительности.

— Не вижу тут ничего удивительного, мистер Холмс, — возразил он наконец. — Свеча давала очень мало света. Моей первой мыслью было, что нужно более яркое освещение. Лампа стояла на столе, и я ее зажег.

— А свечу задули?

— Совершенно верно.

Холмс ничего больше не стал спрашивать, и Баркер, переведя с него на меня многозначительный взгляд, в котором мне почудилось нечто вроде вызова, повернулся и вышел.

Несколько раньше инспектор Макдоналд отправил наверх записку, прося позволения у миссис Дуглас подняться к ней для снятия показаний, но получил ответ, что она будет разговаривать с нами в столовой. И вот теперь она вошла, высокая, красивая женщина лет тридцати, на удивление сдержанная, совсем не та рыдающая трагическая фигура, какой представлял ее себе я. Конечно, лицо было бледное и осунувшееся, что вполне естественно для того, кто перенес такой удар; но держалась она спокойно, и ее изящная рука, лежавшая на краю стола, была так же тверда, как моя. Миссис Дуглас обвела нас печальным, вопросительным, даже каким-то подозрительным взглядом. И вдруг коротко осведомилась:

— Вы выяснили что-нибудь?

Послышалось мне или в самом деле это было сказано скорее с опаской, чем с надеждой?

— Предприняты все необходимые шаги, миссис Дуглас, — ответил инспектор. — Не сомневайтесь, мы ничего не упустим.

— Не жалейте денег, — произнесла она ровным, невыразительным тоном. — Я хочу, чтобы было сделано все возможное.

— Вы могли бы сообщить нам что-нибудь, что бросит добавочный свет на это происшествие?

— Боюсь, что нет. Но все, что мне известно, — к вашим услугам.

— Мы слышали от мистера Сесила Баркера, что вы не видели… что вы так и не были в комнате, где произошла трагедия?

— Да. Он встретил меня на лестнице и отправил обратно. Умолял, чтобы я поднялась наверх и вернулась в свою комнату.

— Понятно. Вы услышали выстрел и сразу же пошли вниз.

— Я задержалась, чтобы надеть халат, и стала спускаться.

— Сколько времени прошло между тем, как вы услышали выстрел, и были остановлены на лестнице мистером Баркером?

— Думаю, минуты две-три. В такие мгновенья трудно отдавать себе отчет о времени. Он заклинал меня не идти дальше. Уверял, что я ничего не могу сделать. И миссис Аллен, экономка, отвела меня обратно наверх. Все это походило на страшный сон.

— Не могли бы вы нам сказать хотя бы приблизительно, как долго ваш муж пробыл внизу, до того как вы услышали выстрел?

— Нет. Он был в своей гардеробной, и я не слышала, когда он вышел. Он каждый вечер перед тем, как ложиться, обходил дом — опасался пожара. Насколько мне известно, это единственное, чего он в жизни боялся.

— Тут я хотел бы кое-что уточнить, миссис Дуглас. Вы познакомились с вашим мужем в Англии, не правда ли?

— Да. Мы поженились пять лет назад.

— Вам не приходилось слышать от него о каких-то событиях в Америке, которые могли навлечь на него опасность?

Миссис Дуглас ответила не сразу. Она задумалась, а потом сказала:

— Да. Я все время чувствовала, что над ним нависла какая-то угроза. Он не хотел со мной об этом говорить. Не из-за недостатка доверия, между нами были полное доверие и любовь, а потому, что оберегал меня от тревог. Он думал, что у меня будет тяжело на душе, если я буду все знать. Поэтому хранил молчание.

— Откуда же вы это знаете?

На миг лицо миссис Дуглас осветила улыбка.

— Неужели муж может носить в душе секрет, о котором не заподозрит любящая жена? Я знаю, потому что он отказывался рассказывать о некоторых событиях своей американской жизни. По нескольким словам, которыми он обмолвился. По тому, как он приглядывался к незнакомым людям. Я понимала, что у него есть могущественные враги, что ему кажется, будто они преследуют его, что он постоянно настороже. Это было совершенно ясно, и я годами трепетала от страха, стоило ему задержаться вне дома дольше обещанного.

— Можно поинтересоваться, — задал вопрос Холмс, — что это были за слова, которыми он обмолвился и которые вызвали ваши опасения?

— «Долина страха», — ответила хозяйка дома. — Он их произнес, когда я стала донимать его расспросами. «Я был в Долине страха. И до сих пор из нее не выбрался». «Неужели нам никогда не выбраться из Долины страха?» — спросила я его однажды, когда он был особенно мрачен. И он ответил: «Порой мне кажется, что никогда».

— Не могли же вы не поинтересоваться, что это за Долина страха, о которой он упомянул?

— Я спрашивала, но он мрачнел и качал головой. «Довольно того, что один из нас находится в ее тени, — говорил он. — Дай бог, чтобы эта тень никогда не пала на тебя». Это какая-то реальная долина, в которой он жил, и там с ним случилось что-то ужасное, в этом я не сомневаюсь. Но больше я ничего не знаю.

— А имен он никаких не называл?

— Называл одно, в бреду, когда поранился на охоте и у него был сильный жар. Это было три года назад. Тогда он часто повторял одно имя: Макгинти. Босс Макгинти. Он произносил его с ненавистью и даже с каким-то ужасом. Потом, когда он выздоровел, я у него спросила, кто это босс Макгинти и над кем он босс. А он ответил: «Слава богу, не надо мной», — и усмехнулся. Больше я ничего не смогла из него вытянуть. Но есть какая-то связь между этим боссом Макгинти и Долиной страха.

— Теперь вот еще что, — сказал инспектор Макдоналд. — Вы с мистером Дугласом познакомились в Лондоне, в пансионе, и там обручились, так? В вашем браке не было ничего таинственного, романтического?

— Было романтическое, как же не быть. Но таинственного ничего.

— У мистера Дугласа не было соперника?

— Нет. Я была совершенно свободна.

— Вы, конечно, слышали, что с его пальца исчезло обручальное кольцо. Вам это ни о чем не говорит? Если допустить, что некий враг из прежней жизни выследил его, добрался сюда и совершил это преступление, зачем ему могло понадобиться его обручальное кольцо?

На мгновене мне определенно показалось, что на губах миссис Дуглас мелькнуло подобие улыбки.

— Не представляю себе, — ответила она. — Меня это чрезвычайно удивляет.

— Ну хорошо, не смею вас больше задерживать. Приносим извинения, что потревожили вас в такое время, — сказал инспектор. — В дальнейшем, разумеется, могут возникнуть еще вопросы; но мы, думаю, сможем задавать их вам по ходу дела.

Миссис Дуглас поднялась, и я опять перехватил брошенный на нас быстрый, испытующий взгляд. «Какое впечатление я на вас произвела?» — как бы спрашивала наша собеседница. Затем она поклонилась и вышла.

— Красивая женщина, очень красивая, — озабоченно проговорил Макдоналд, когда за ней затворились двери. — Этот Баркер дневал и ночевал у них в доме. Такой видный мужчина может оказаться привлекательным в глазах женщины. Он сам признался, что Дуглас ревновал к нему жену, а беспричинно или нет, мужу виднее. И эта история с кольцом. Тоже не отмахнешься. Человек, способный снять обручальное кольцо с руки мертвеца… Что вы на это скажете, мистер Холмс?

Мой друг сидел, подперев щеки ладонями, погруженный в глубокую задумчивость. Потом встал, подошел к стене и дернул сонетку.

— Эймс, — обратился он к вошедшему дворецкому, — где сейчас мистер Сесил Баркер?

— Пойду узнаю, сэр.

Минуту спустя он вернулся и доложил, что мистер Баркер находится в саду.

— Вы не помните, Эймс, во что мистер Баркер был обут ночью, когда вы явились на его звонок?

— Помню, сэр. Он был в домашних туфлях. Я принес ему сверху сапоги, чтобы он мог сходить в полицию.

— А где сейчас его домашние туфли?

— Остались в холле под креслом.

— Благодарю вас, Эймс. Нам, как вы понимаете, необходимо разобраться, где следы мистера Баркера, а где человека, пробравшегося в дом.

— Конечно, сэр. Могу сказать, что подошвы туфель мистера Баркера, я заметил, были измазаны кровью. Да и мои тоже.

— Вполне естественно, учитывая, что тогда было в кабинете. Хорошо, Эймс, мы позвоним, если вы нам еще понадобитесь.

Мы вернулись в кабинет. По пути Холмс захватил из холла стоявшую там пару мягких домашних туфель. Как справедливо отметил Эймс, подошвы были черны от крови.

— Странно, — пробормотал Холмс, поднеся их к окну и пристально разглядывая. — В высшей степени странно.

Быстрым кошачьим движением наклонился и поставил туфлю на кровавый отпечаток на подоконнике. След и подошва полностью совпали. Холмс, ничего не говоря, с торжествующей улыбкой оглянулся на коллег.

Инспектор пришел в страшное возбуждение. И заговорил, торопясь и волнуясь, отчего его шотландский выговор сразу стал заметнее, жесткий и резкий, как удар палкой по штакетнику:

— Да тут и сомнений быть не может! Это нога Баркера. Видите, какой широкий след? Шлепанцы ведь просторнее, сапоги гораздо уже. Помните, вы еще сказали «лапа»? Теперь понятно, откуда такая лапа. Но что сие означает, мистер Холмс?

— М-да, что это означает? — в задумчивости повторил мой друг.

Уайт-Мейсон, посмеиваясь и потирая руки от наплыва профессиональной гордости, сказал:

— Говорил я вам, что дело это необычайное? Вот видите!

Глава 6 Первые проблески

Трое сыщиков остались в Мэнор-хаусе уточнять всякие мелкие детали, а я отправился к нашему скромному пристанищу в деревенской гостинице. Я шел через живописный старинный сад среди вековых тисов, которым стрижкой были приданы разнообразные фантастические формы. Просторная лужайка с солнечными часами посредине была окружена живой изгородью — мирная, покойная картина, такая благодатная для раздраженных нервов.

Только здесь, в тишине, можно было на какое-то время забыть о полутемной комнате с распростертым на полу окровавленным мертвым телом. Но когда я обходил лужайку, стараясь впитать душой умиротворяющие веяния природы, случилось странное происшествие, вернувшее мои мысли к трагедии Мэнор-хауса и оставившее камень у меня на сердце.

Как я упомянул, в саду росли причудливые тисы, чем дальше от дома, тем гуще, постепенно превращавшиеся в плотную живую изгородь, за которой, скрытая от глаз со стороны дома, стояла каменная скамья. Идя вдоль живой изгороди, я услышал голоса, сначала низкий мужской голос, потом в ответ прозвучал легкий женский смешок. Еще несколько шагов, изгородь кончилась, и я увидел скамью, а на ней миссис Дуглас и Баркера, увидел раньше, чем они заметили мое присутствие. Ее вид меня потряс. В столовой, разговаривая с нами, она казалась сдержанной и скромной. Теперь же она сбросила маску скорби, глаза сияли радостью жизни, губы улыбались какой-то шутке собеседника. А он сидел, уперев локти в колени и соединив ладони на уровне красивого, мужественного лица, и улыбался ей в ответ. В следующую секунду — но с опозданием как раз на эту секунду — они заметили меня и, снова приняв скорбный вид, быстро обменялись какими-то репликами, Баркер встал и пошел мне навстречу.

— Прошу прощения, сэр, я говорю с доктором Ватсоном?

Я поклонился, но холодно; полагаю, моя холодность ясно показала, какое они произвели на меня впечатление.

— Мы так и подумали, что это вы, ведь ваша дружба с мистером Шерлоком Холмсом всем известна. Не соблаговолите ли подойти к миссис Дуглас, она хочет вам что-то сказать.

Я с хмурым видом последовал за ним. Перед глазами еще стояла страшная картина — окровавленный труп на полу кабинета. И вот, прошло всего каких-то несколько часов после трагедии, а жена и лучший друг весело смеются, спрятавшись за кустами в саду, который прежде принадлежал убитому. Я сдержанно поклонился вдове. В столовой я всей душой разделял ее горе. А теперь встретил ее жалобный взгляд безо всякого сострадания.

— Боюсь, вы считаете меня бессердечной? — произнесла она.

Я пожал плечами.

— Помилуйте, это меня не касается.

— Может быть, со временем вы поймете… Если бы вы только знали…

— Доктору Ватсону нет нужды ничего знать, — вмешался Баркер. — Как он сам сейчас заметил, его это ни в коей мере не касается.

— Совершенно верно, — подтвердил я. — С вашего позволения, я хотел бы откланяться.

— Одну минутку, доктор Ватсон! — жалобным голосом позвала меня миссис Дуглас. — Есть один вопрос, ответ на который надежнее всего получить от вас. А для меня это может иметь большое значение. Вы лучше, чем кто-либо, знаете мистера Холмса и каковы его взаимоотношения с полицией. Если ему будет доверен некий секрет, обязан ли он непременно передать его полицейским детективам?

— Вот именно, — горячо подхватил Баркер. — Он сам себе господин или полностью заодно с ними?

— Не думаю, что я вправе обсуждать такие темы.

— Но я прошу… я умоляю вас, доктор Ватсон! Поверьте, вы очень поможете нам… мне… если разъясните истинное положение дел.

В голосе ее звучала такая искренность, что на минуту я забыл про то, что видел, и у меня осталось одно желание — выполнить ее просьбу.

— Мистер Холмс — независимый следователь, — ответил я. — Он сам себе хозяин и поступает так, как считает нужным. Однако, естественно, он имеет обязательства перед детективами, которые расследуют дело, и не станет скрывать от них ничего, что поможет привести преступника на скамью подсудимых. Больше мне нечего вам сказать, за прочими сведениями могу только адресовать вас к самому мистеру Холмсу.

С этими словами я приподнял шляпу и пошел дальше своей дорогой, а они остались сидеть на скамье за живой изгородью. Сворачивая из-за кустов на аллею, я обернулся и увидел, что они серьезно что-то обсуждают, а так как при этом они смотрели мне вслед, было ясно, что предметом обсуждения служил наш разговор.

— Зачем мне нужны их секреты? — отмахнулся Холмс, когда я рассказал ему об этой встрече. Он провел весь день в Мэнор-хаусе, совещаясь с коллегами, и вернулся в гостиницу только к пятичасовому чаю, зверски проголодавшийся. — Не желаю слышать никаких признаний, Ватсон, от них одни неудобства, если дойдет до ареста за убийство с заранее обдуманными намерениями.

— Вы полагаете, что идет к этому?

Он был в исключительно веселом, добродушном настроении.

— Мой дорогой Ватсон, дайте только доем четвертое яйцо, и я изложу вам положение дел на данный момент. Не хочу сказать, что мы разобрались во всем полностью, до этого еще далеко, но когда удастся найти вторую гантель…

— Гантель?!

— Господи, Ватсон, неужели вы до сих пор не поняли, что решающим обстоятельством во всем этом деле является недостающая гантель? Ну, ну, не огорчайтесь, ведь, между нами говоря, по-моему, ни инспектор Мак, ни местное светило криминалистики так еще и не осознали роль этой маленькой подробности. Одна гантель, Ватсон! Представляете себе упражнения с одной гантелью? Какие из этого могут последовать неприятности: одностороннее развитие мускулатуры, опасность искривления позвоночника. Ужасно, Ватсон, просто кошмар какой-то!

Холмс жевал поджаренный хлебец и с озорным блеском в глазах поглядывал на меня, упиваясь моим недоумением. Когда он ест с таким аппетитом, это означает, что он уверен в успехе.

Наконец Холмс закурил трубку и, усевшись у камина, стал не спеша рассказывать; это был даже не связный продуманный рассказ, а просто отдельные мысли вслух, предназначенные не столько слушателю, сколько самому себе.

— Ложь, Ватсон, полнейшая, вопиющая, бессовестная ложь — вот с чем мы сталкиваемся прямо на пороге. С этого надо начать. Все, что рассказал нам Баркер, — ложь. Но его показания подтверждает миссис Дуглас. Стало быть, она тоже лжет. Оба лгут, и притом согласованно. Встает вопрос: почему они лгут и какова правда, которую они скрывают? Давайте, Ватсон, попытаемся вместе восстановить истину.

Откуда я знаю, что они лгут? Да ведь это очевидно, нам предлагается выдумка, шитая белыми нитками. Судите сами. Согласно их показаниям, в распоряжении убийцы была минута от силы, чтобы снять с пальца жертвы обручальное кольцо, поверх которого Дуглас носил еще перстень, потом надеть перстень обратно — зачем? — да еще положить рядом какую-то странную карточку. Я утверждаю, что все это невыполнимо.

Вы, быть может, захотите возразить, — хотя едва ли, я слишком высокого мнения о вашем уме, — что кольцо могло быть снято до того, как совершилось убийство. Свеча, как мы видели, горела совсем недолго, и значит, разговор был краток. Но Дуглас, насколько можно судить по отзывам, был далеко не такой человек, чтобы покорно расстаться со своим обручальным кольцом. Да и вообще, можно ли представить, чтобы он сам его отдал? Нет, нет, Ватсон, преступник довольно долго был наедине с убитым при свете зажженной лампы. На этот счет у меня нет ни малейших сомнений.

Однако смерть наступила от выстрела из дробовика. Следовательно, стреляли раньше, чем нам говорят. Но ошибиться тут невозможно. И стало быть, мы имеем дело с заведомым сговором между двумя людьми, слышавшими выстрел, то есть между мужчиной Баркером и женщиной Дуглас. А если вдобавок я смогу доказать, что кровавый отпечаток на подоконнике оставлен Баркером с целью навести на ложный след полицию, согласитесь, что против него оказываются довольно весомые инкриминирующие факты.

Теперь спросим себя, когда же на самом деле совершилось убийство? До половины одиннадцатого слуги находились на господской половине, так что не раньше этого времени. Без четверти одиннадцать все ушли спать, за исключением Эймса, который находился в буфетной. Я после вашего ухода провел ряд экспериментов и убедился, что, как бы ни шумел в кабинете Макдоналд, мне за закрытой дверью буфетной ничего слышно не было.

Иное дело — комната экономки. Она находится недалеко от холла, и когда в кабинете громко крикнули, до меня донесся неясный голос. Звук выстрела становится глуше, если стреляют с близкого расстояния, как и было, без сомнения, в данном случае. Среди ночной тишины он должен был бы проникнуть в комнату миссис Аллен. Она, правда, по ее собственному признанию, глуховата, тем не менее она показала, что за полчаса до тревоги слышала звук, похожий на захлопнувшуюся дверь. За полчаса до тревоги — это и будет без четверти одиннадцать. Я совершенно убежден, что миссис Аллен слышала именно выстрел и это и есть истинное время убийства.

В таком случае нам надо установить, что делали Баркер и миссис Дуглас, при условии, что они не являются убийцами, в промежуток между десятью сорока пятью, когда спустились вниз на звук выстрела, и одиннадцатью пятнадцатью, когда позвонили и созвали слуг. Чем они были заняты и почему не позвонили сразу? Вот вопрос, стоящий перед нами; и когда мы дадим на него ответ, мы, безусловно, сделаем значительный шаг вперед к разгадке этой истории.

— Я и сам не сомневаюсь, что между этими людьми имеется определенное взаимопонимание, — сказал я. — Какой же надо быть бессердечной женщиной, чтобы через каких-нибудь несколько часов после убийства мужа слушать шуточки и смеяться!

— Вот именно. Она не выглядит образцовой женой. Как вы знаете, Ватсон, я не особенный поклонник женского пола, но мой жизненный опыт говорит, что редкая женщина позволила бы словам другого мужчины встать между нею и мертвым телом мужа. И вздумай я когда-нибудь жениться, Ватсон, льщу себя надеждой, что сумел бы внушить моей жене довольно чувства, чтобы никакая экономка не увела бы ее прочь от моего распростертого за дверью трупа. Весь спектакль поставлен из рук вон плохо; самый тупой следователь не мог бы не обратить внимание на то, что в доме не слышно обычных звуков женского плача. Уже одного этого, на мой взгляд, довольно, чтобы заподозрить тайный сговор.

— Значит, вы полагаете, в убийстве повинны Баркер и миссис Дуглас?

— Какие невероятно прямолинейные вопросы вы задаете, Ватсон! — Холмс укоризненно покачал трубкой. — Они бьют навылет, как пули. Если бы вы спросили, считаю ли я, что миссис Дуглас и Баркер знают правду об убийстве и стараются ее скрыть, я бы без колебаний ответил: да. А вот насчет того, что вы предположили, у меня такой ясности нету. Давайте для начала рассмотрим трудности, с которыми мы сталкиваемся.

Предположим, что этих двоих людей связывает любовь и они надумали избавиться от того, кто стоит между ними. Предположение более чем смелое, так как осторожные расспросы слуг и знакомых этого отнюдь не подтверждают. Напротив, есть много свидетельств тому, что Дугласы были очень привязаны друг к другу.

— Этого не может быть, — возразил я: у меня перед глазами все еще стояло красивое смеющееся женское лицо.

— Ну, во всяком случае, они производили такое впечатление. Но допустим, что они чрезвычайно хитроумные любовники и сумели всех ввести в заблуждение, а сами решили убить мужа. Ему как раз угрожала какая-то опасность…

— Это мы знаем только с их слов.

Холмс задумался.

— Понимаю вас, Ватсон. Вы хотите построить теорию, по которой все, что они рассказывали, неправда. По вашей версии, не было ни скрытой угрозы, ни тайной организации, ни Долины страха, ни босса Мак-как-его-там, вообще ничего. Что ж, неплохой обобщающий прием. Посмотрим, к чему он нас приведет. Они это все придумали для объяснения убийства. И чтобы придать своему вымыслу правдоподобие, подбросили велосипед в парке в доказательство того, что в деле действительно замешан посторонний человек. Кровавое пятно на подоконнике свидетельствует о том же. И возле трупа карточка с непонятной надписью, возможно изготовленная в доме. Все это согласуется с вашей гипотезой, Ватсон. Но дальше мы наталкиваемся на досадные упрямые подробности, которые никак не укладываются в эту картину. Зачем изо всех видов оружия — именно дробовик со спиленными стволами? Да еще американский? Как могли они быть уверены, что громкий выстрел не привлечет кого-нибудь из домашних? Ведь чистая случайность, что миссис Аллен не вышла узнать, кто это хлопнул дверью. Зачем вашей преступной паре понадобилось все это, Ватсон?

— Признаюсь, ответа я не знаю.

— Или вот еще. Если женщина и ее любовник, сговорившись, убивают мужа, станут ли они афишировать свою вину, демонстративно снимая с руки убитого обручальное кольцо? Вам это представляется правдоподобным, Ватсон?

— Нет.

— И еще. Если мысль о спрятанном в кустах велосипеде пришла в голову вам, значит, не имело смысла его там оставлять, любой самый тупоумный сыщик сообразит, что это сделано для отвода глаз.

— Вы совершенно правы, в этом не было смысла.

— Однако в любой последовательности событий должен быть какой-то смысл. Конечно, могут быть версии, высосанные из пальца, но разве свободный вымысел не рождает сплошь и рядом верное решение? Итак, предположим, что в жизни Дугласа была прискорбная, даже позорная тайна, из-за которой он и был убит неким мстителем, забравшимся в дом. По какой-то причине, какой именно, я, честно признаться, пока еще не понимаю, мститель забирает у своей жертвы обручальное кольцо. Может быть, он сводил с ним счеты, восходящие ко времени его первой женитьбы, и в связи с этим и взял кольцо.

Баркер и жена Дугласа прибегают в кабинет и застают там убийцу. Но ему удается их убедить, что любая попытка задержать его приведет к обнародованию неких отвратительных подробностей из жизни его жертвы. Они решают, что он прав, и позволяют ему уйти. С этой целью они, возможно, спустили, а потом снова подняли мост — ведь это делается совершенно бесшумно. Он уходит, но из каких-то соображений принимает решение пробираться дальше пешком, а не ехать на велосипеде. Свой велосипед он оставляет в кустах, чтобы его нашли не сразу, а только когда он будет уже далеко отсюда. До сих пор все в границах возможного, не так ли, Ватсон?

— Д-да, безусловно, — согласился я.

— Надо постоянно держать в уме, что происшествие в Мэнор-хаусе — а что именно там произошло, мы до сих пор не знаем — было из ряда вон выходящим. Продолжая строить нашу гипотезу, предположим далее, что Баркер и миссис Дуглас — пара, кстати, не обязательно преступная — после ухода убийцы спохватываются, что оказались в положении, когда им нелегко будет доказать собственную невиновность. И чтобы обезопасить себя, принимают поспешные и довольно неудачные меры. Оставляют на подоконнике кровавый отпечаток туфли Баркера — в знак того, что преступник бежал этим путем. Они слышали выстрел; и они поднимают тревогу, но спустя полчаса после убийства.

— И каким же образом вы намерены все это доказать?

— Во-первых, если действительно убийцей был посторонний человек, а не кто-то из домашних, его можно будет выследить и арестовать. Это было бы самым убедительным доказательством. Ну, а если нет… что ж, возможности науки еще далеко не исчерпаны. Полагаю, вечер, проведенный в одиночестве на месте преступления, значительно приблизит меня к решению загадки.

— Вечер в одиночестве!

— Я намерен отправиться туда прямо сейчас. Я уже обо всем договорился с достопочтенным Эймсом, у которого, между прочим, есть сомнения относительно Баркера. Проведу вечер в кабинете, посмотрим, не подействует ли его атмосфера на мои умственные способности. Уверен, духи места сего принесут мне озарение. Вы улыбаетесь, друг Ватсон? Что ж, посмотрим. Кстати, у вас при себе ваш большой зонт?

— Да, он здесь.

— Я позаимствую его у вас, если можно.

— Разумеется. Но разве это оружие? Если существует опасность…

— Ничего серьезного, мой дорогой Ватсон, иначе я бы безусловно просил вас о помощи. Но зонт я захвачу. В данную минуту я только жду возвращения наших друзей из Танбридж-Уэллса, куда они отправились, чтобы узнать, кому принадлежал найденный велосипед.

Инспектор Макдоналд и Уайт-Мейсон приехали уже затемно, но зато торжествуя: им удалось значительно продвинуть расследование.

— Я, признаться, сомневался, что в деле участвовал посторонний человек, — взволнованно сказал Макдоналд. — Но теперь сомнений нет. Владелец велосипеда найден, и получен словесный портрет того, кого мы ищем! Это большой шаг вперед в нашем деле.

— Пожалуй, это уже начало конца, — подтвердил Холмс. — От души вас поздравляю.

— Я взял за точку отправления тот факт, что мистер Дуглас казался встревоженным с позавчерашнего дня, когда ездил в Танбридж-Уэллс. То есть он именно в Танбридж-Уэллсе узнал об угрожающей ему опасности. Ясно, что если какой-то человек приехал в Берлстоун на велосипеде, то приехал он из Танбридж-Уэллса. Мы прихватили с собой велосипед и принялись обходить все городские гостиницы. И управляющий гостиницы «Игл коммершиал» сразу же его признал. По его словам, велосипед принадлежит человеку по фамилии Харгрейв, который останавливался у них два дня назад. У него всех пожитков только и было что велосипед и небольшой саквояж. В регистрационной книге он записал, что прибыл из Лондона, но адреса не дал. Саквояж лондонского производства, и содержимое — английское, но сам этот человек явно американец.

— Ну-с, вижу, вы прекрасно поработали, пока я тут сидел с другом и строил теории! — радостно воскликнул Холмс. — Вот что значит быть человеком действия, мистер Мак.

— Да уж, что верно то верно, мистер Холмс, — самодовольно отозвался инспектор.

— Но ведь все это укладывается в ваши теории, — вмешался я.

— Посмотрим, посмотрим. Рассказывайте дальше, мистер Мак. Не удалось ли выяснить, кто такой этот Харгрейв?

— Сведений так мало, что сразу видно, он всячески старался остаться инкогнито. Никаких бумаг или писем, никаких меток на одежде. На столике в его номере лежала развернутая велосипедная карта графства. Он выехал на велосипеде вчера утром после завтрака, и с тех пор о нем ни слуху ни духу.

— Это меня и удивляет, мистер Холмс, — заметил Уайт-Мейсон. — Если бы этот субъект хотел избежать огласки, ему надо было спокойно вернуться в гостиницу и сидеть тихо, изображая безобидного туриста. Он же понимал, что управляющий сообщит о его исчезновении в полицию и там заподозрят неладное.

— Да, казалось бы. Впрочем, его действия до сих пор, по крайней мере, себя оправдывали, ведь он все еще не задержан. А его словесный портрет? Как он выглядел?

Макдоналд заглянул в записную книжку.

— В гостинице, похоже, к нему особенно не приглядывались. Однако швейцар, регистратор и горничная — все сходятся на том, что это мужчина лет пятидесяти, небольшого, пяти футов девяти дюймов или около того роста, волосы и усы с проседью, нос крючковатый, а выражение лица, по общему мнению, злобное и неприятное.

— Гм, если исключить выражение лица, в остальном получается очень похоже на самого Дугласа, — заметил Холмс. — Мужчина за пятьдесят, волосы и усы с проседью, и рост примерно такой же. Больше ничего?

— Был одет в плотный серый костюм и рыжее пальто, на голове мягкая кепка.

— А как насчет дробовика?

— Дробовик имеет меньше двух футов в длину. Приезжий вполне мог носить его в саквояже. Или даже за пазухой, под пальто.

— И какой свет, по вашему мнению, это проливает на убийство?

— Ну, знаете ли, мистер Холмс, — ответил Макдоналд. — Вот изловим его — в этом можете не сомневаться, я как получил словесный портрет, сразу же телеграфировал во всех направлениях, — тогда и разберемся. Хотя и сейчас мы уже продвинулись довольно далеко. Известно, что два дня назад в Танбридж-Уэллс прибыл американец, назвавшийся Харгрейвом и имевший при себе велосипед и саквояж. В саквояже, по-видимому, лежал обрез; а из этого следует, что он приехал с целью убийства. Вчера утром он на велосипеде отправился к месту преступления, спрятав обрез под пальто. По пути в Мэнор-хаус его никто не заметил, но он мог ехать не через деревню, а по шоссе. В парке он первым делом спрятал велосипед в кустах, где таковой и был впоследствии обнаружен, и возможно, что и сам там затаился и вел наблюдение за домом, выжидая, когда мистер Дуглас выйдет в парк. Обрез — малоподходящее оружие для помещения, вероятно, убийца намеревался стрелять не в доме, где обрез в этом случае дает ряд преимуществ: из него не промахнешься, а выстрелы в охотничьих угодьях Англии — вещь самая обычная, никто и ухом не поведет.

— Ясно как день, — кивнул Холмс.

— Но мистер Дуглас так и не появился. Что делать? Убийца оставил велосипед в кустах и в сгущающихся сумерках приблизился к дому. Мост оказался опущен, вокруг ни души. Он решает рискнуть и войти в дом, придумав подходящий предлог на случай, если попадется кому-нибудь на глаза. Но не попался. Нырнув в первую же дверь, он спрятался за портьерой и видел в окно, как подняли мост. Теперь у него оставался единственный путь к бегству — вброд через ров. Так он простоял до четверти двенадцатого, когда в комнату, это был кабинет, вошел мистер Дуглас. Убийца застрелил его и бежал. Сообразив, что велосипед многие видели и по нему его легко выследить, он оставляет его в кустах и каким-то иным способом добирается до Лондона или другого места, где у него уже было приготовлено укрытие. Ну, что вы на это скажете, мистер Холмс?

— Превосходно, мистер Мак. И вполне логично. Все вяжется с вашей версией. Однако я утверждаю, что преступление было совершено на полчаса раньше, чем показывают свидетели; миссис Дуглас и Баркер, по взаимному уговору, что-то скрывают; они помогли убийце скрыться, во всяком случае они вошли в кабинет, когда он еще находился там, и придали комнате такой вид, как будто он бежал через окно, между тем как в действительности они сами его выпустили, опустив мост. Вот так мне рисуется первая половина этого дела.

Оба полицейских покачали головами.

— Знаете ли, мистер Холмс, если правда такова, как вы говорите, то мы вместо одной загадки получили другую, — сказал инспектор.

— И притом более сложную, — добавил Уайт-Мейсон. — Миссис Дуглас никогда не была в Америке. Что же могло ее связывать с американским киллером?

— Вопросы, бесспорно, имеются, не отрицаю, — сказал Холмс. — Сегодня ночью я проведу эксперимент, и возможно мне удастся внести свой вклад в общее дело.

— Не можем ли мы быть вам полезны, мистер Холмс?

— Нет, нет! Темнота и зонт доктора Ватсона — больше мне ничего не нужно. И Эймс, верный Эймс, надеюсь, сделает для меня некоторые послабления. Признаюсь, я все время задаюсь одним и тем же вопросом: почему сильный, атлетически сложенный мужчина развивал свою мускулатуру с помощью такого противоестественного спортивного снаряда, как одна гантель?

Холмс возвратился со своего одинокого предприятия поздно вечером. Мы остановились в двухместном номере, лучшем в деревенской гостинице. К тому времени, когда он пришел, я уже спал и с трудом проснулся.

— Ну как, Холмс, — пробормотал я сквозь сон, — обнаружили что-нибудь?

Он молча стоял надо мною со свечой в руке. Затем его долговязая фигура нагнулась ко мне, и я услышал шепот:

— Ватсон, вы не боитесь спать в одной комнате с умалишенным, с человеком, у которого размягчение мозгов, с идиотом, который ничего не соображает?

— Нисколько, — ответил я, окончательно пробудившись.

— Ну и слава богу, — проговорил Холмс; и больше в ту ночь меж нами не было сказано ни слова.

Глава 7 Разгадка

На следующее утро после завтрака мы застали инспектора Макдоналда и Уайт-Мейсона в тесном кабинете местного полицейского сержанта. Перед ними лежала груда писем и телеграмм, которые они сортировали. Три листка уже были отложены в сторону.

— Все выслеживаете неуловимого велосипедиста? — весело поинтересовался Холмс. — Каковы последние сведения?

Макдоналд сокрушенно указал на груду корреспонденции.

— Поступили сообщения, что его сегодня видели в Лестере, Ноттингеме, Саутгемптоне, Дерби, Ист-Хэме, Ричмонде и еще в четырнадцати разных местах. В трех из них — Ист-Хэме, Лестере и Ливерпуле — его даже задержали. Страна кишмя кишит беглецами в рыжих пальто.

— Ай-ай-ай, — сочувственно покачал головой Холмс. — А теперь, мистер Мак и мистер Уайт-Мейсон, я хочу дать вам совет. Соглашаясь присоединиться к вашему расследованию, я, если помните, оговорил себе право не делиться с вами недоказанными версиями и разрабатывать свои идеи самостоятельно, до тех пор пока не удостоверюсь, что они верны. С другой стороны, я обещал, что буду вести честную игру, и мне думается, что нечестно стоять и смотреть, как вы тратите время и энергию на бесполезное занятие. В силу всего вышесказанного я пришел сюда к вам с советом — прекратите расследование.

Макдоналд и Уайт-Мейсон, выпучив глаза, недоуменно смотрели на своего знаменитого коллегу.

— Вы полагаете, что дело безнадежно?! — воскликнул инспектор.

— Я полагаю, что вы ничего не выясните. Но вовсе не считаю, что выяснить правду вообще невозможно.

— Но как же велосипедист? Он не выдуман. Мы располагаем его описанием. Что нам помешает его арестовать?

— Да, да, конечно. Он где-то существует, и мы его рано или поздно найдем. Но я не хочу, чтобы вы понапрасну тратили силы в Ист-Хэме или Ливерпуле. Уверен, есть более прямой путь к разгадке тайны.

— Вы чего-то недоговариваете, мистер Холмс. Это нечестно, — обиженно сказал инспектор.

— Вы ведь знаете мои методы, мистер Мак. Но я вам все открою при первой же возможности. Мне осталось удостовериться в своей правоте, и я передам доказательства в полное ваше распоряжение. Я слишком вам обязан и не мог бы поступить иначе, ибо за все годы работы не встречал дела интереснее.

— Это выше моего разумения, мистер Холмс. Мы виделись с вами вчера вечером, когда приехали из Танбридж-Уэллса, и вы тогда были в общем и целом согласны с нашими выводами. Что же такого произошло за ночь, от чего ваши взгляды полностью изменились?

— Что ж, могу ответить: минувшей ночью я провел несколько часов в Мэнор-хаусе.

— Ну и что там произошло?

— На этот вопрос я пока могу вам ответить лишь в самой общей форме. Кстати, я прочел краткий, но очень поучительный рассказ о старом «барском доме», приобретя его в местном табачном киоске за вполне умеренную цену в один пенс.

Холмс вынул из нагрудного кармана буклетик, украшенный скверной гравюрой с изображением Мэнор-хауса.

— Познакомиться с окружающей исторической атмосферой, мой дорогой мистер Мак, иногда весьма полезно для следователя. Не раздражайтесь; уверяю вас, даже столь примитивный рассказ дает представление о том, чтó здесь было когда-то. Вот, к примеру. «Возведенный в пятый год царствования короля Якова I на месте еще гораздо более древнего строения Мэнор-хаус в Берлстоуне представляет собой один из прекрасно сохранившихся образчиков жилой архитектуры первой половины XVII века…»

— Вы потешаетесь над нами, мистер Холмс!

— Вот так так, мистер Мак! Впервые наблюдаю вас в раздражении. Ну хорошо, не буду читать все подряд, раз это вас так сердит. Упомяну только, что в 1644 году дом был захвачен парламентским отрядом во главе с полковником, что во время Гражданской войны в нем несколько дней скрывался Карл и что позднее усадьбу посетил второй из Георгов, и, полагаю, вы согласитесь, что с этим старинным зданием связаны некоторые весьма интересные обстоятельства.

— Несомненно, мистер Холмс. Но к нашему делу это не имеет никакого отношения.

— Отнюдь. Широта взгляда, дорогой мистер Мак, является одним из важнейших требований нашей профессии. Ассоциации идей, использование посторонних, казалось бы, сведений иногда бывают крайне полезны. Вы извините эти речи, их говорит человек, который, являясь всего лишь криминалистом-любителем, однако же превосходит вас годами, а возможно, и опытом.

— Что я первый признаю! — горячо подхватил инспектор. — Вы подходите к сути дела, понимаю. Но уж очень кружным путем.

— Ну ладно, оставим историю и перейдем к фактам. Как я уже упоминал, минувшей ночью я побывал в Мэнор-хаусе. Ни с Баркером, ни с миссис Дуглас я там не виделся. Не было необходимости их тревожить. Но я рад был узнать, что хозяйка дома не чахнет с горя и пообедала с аппетитом. Визит я нанес не ей, а почтенному мистеру Эймсу. Мы обменялись любезностями, и я, с его согласия, не испрашивая более ничьего одобрения, провел некоторое время один в кабинете.

— Что? Подле трупа? — воскликнул я.

— Нет, нет, там уже все приведено в нормальный вид. Я ведь получил ваше разрешение, мистер Мак. Комната в полном порядке, и я с большой пользой провел в ней четверть часа.

— Чем же вы там занимались?

— Чтобы не делать тайны из такого простого дела, отвечу: я искал недостающую гантель. Я все время считал, что она имеет большое значение. И в конце концов я нашел ее.

— Где?

— Тут мы подходим к области недоказуемого. Еще минута — и обещаю, вы узнаете все, что известно мне.

— Что ж, мы вынуждены принять ваши условия, мистер Холмс, — отозвался инспектор. — Но когда вы заявляете, что следует прекратить расследование… Почему, скажите на милость, почему нам надо его прекращать?

— По той простой причине, мой дорогой, что вы не имеете ни малейшего представления о том, чтó именно расследуете.

— Мы расследуем убийство мистера Джона Дугласа, проживавшего в берлстоунском Мэнор-хаусе.

— Да, да, совершенно верно. Но не трудитесь искать неизвестного на велосипеде. Заверяю вас, он вам не поможет.

— А что же, по-вашему, надо делать?

— Отвечу, что вам следует делать, если вы согласитесь исполнить то, что я скажу.

— Должен признать, за всеми вашими странностями я всегда обнаруживал некий резон. Поэтому я согласен.

— А вы, мистер Уайт-Мейсон?

Деревенский детектив растерянно переводил взгляд с одного на другого.

— Ну, если инспектор находит подобную просьбу уместной, то и я не против, — ответил он наконец.

— Отлично! — сказал Холмс. — В таком случае предлагаю вам обоим прогуляться по свежему деревенскому воздуху. Говорят, вид на Уилд с вершины Берлстоунской гряды необыкновенно живописен. Пообедать можно будет в каком-нибудь придорожном заведении, хотя, не зная местности, не берусь порекомендовать вам, в каком именно. А вечером, усталые, но довольные…

— Шутить изволите! — воскликнул Макдоналд, вскакивая.

— Ладно, ладно, проведите день, как захотите, — сказал Холмс, миролюбиво похлопывая его по плечу. — Займитесь чем угодно, но вечером, перед тем как стемнеет, обязательно разыщите меня. Слышите, мистер Мак, — обязательно!

— Это уже меньше походит на бред сумасшедшего.

— Я дал вам отличный совет. Но настаивать не буду, лишь бы вы оказались на месте, когда будете мне нужны. А теперь, прежде чем мы расстанемся, я хочу, чтобы вы написали записку мистеру Баркеру.

— Что писать?

— Я продиктую, если угодно. Готовы? «Дорогой сэр! Мне пришло в голову, что долг велит нам осушить ров в надежде на то, что…»

— Это невозможно, — возразил инспектор. — Я выяснял…

— Но, но, прошу вас, дорогой сэр, делайте, что я говорю.

— Ладно. Диктуйте дальше.

— «…в надежде на то, что отыщется что-нибудь имеющее касательство к нашему расследованию. Я обо всем договорился, завтра с утра явятся рабочие и приступят к работе по отводу ручья…»

— Немыслимо!

— «…по отводу ручья. Я решил предупредить вас заблаговременно». Теперь подпишитесь, и пусть это кто-нибудь доставит адресату около четырех. Мы же в это время сойдемся снова здесь. А до той поры каждый может делать, что хочет, ибо, уверяю вас, расследование замерло в решающей точке.

Уже вечерело, когда мы снова собрались все вместе. Холмс был серьезен, я сгорал от любопытства, вид обоих детективов выражал недоверчивость и недовольство.

— Итак, джентльмены, — торжественно проговорил мой друг, — прошу вас теперь вместе со мной решить, обоснованны ли выводы, к которым я пришел. Вечер холодный, сколько продлится наша прогулка, сказать трудно; поэтому рекомендую всем одеться потеплее. Чрезвычайно важно, чтобы мы были на месте до того, как окончательно стемнеет. Так что, с вашего разрешения, выходим немедленно.

Мы дошли вдоль наружной ограды парка до того места, где в ограде оказался пролом. Здесь мы по очереди пролезли в парк и в сгущающейся темноте побрели вслед за Холмсом. Он привел нас к кустам прямо напротив входной двери Мэнор-хауса и подъемного моста. Мост был опущен. Холмс присел на корточки за лавровым кустом; мы последовали его примеру.

— Ну, а теперь что? — ворчливым тоном спросил Макдоналд.

— Наберитесь терпения и постарайтесь не шуметь, — усмехнулся Холмс. — Ватсон утверждает, что я театральный режиссер реальной жизни. Во мне и вправду есть известная склонность к искусству и тяга к хорошо срежиссированным спектаклям. Согласитесь, мистер Мак, наша профессия была бы скучной и унылой, не прибегай мы иногда к театральным эффектам при демонстрации наших достижений. Скупо сформулированное обвинение, небрежный шлепок по плечу арестованного — какая обидно плоская развязка! И наоборот, молниеносный проблеск мысли, хитрая ловушка, торжество самых смелых гипотез — разве не в этом гордость и оправдание нашего дела? В данный момент вы охвачены дрожью предвкушения, восторгом охотника. А испытали бы вы этот восторг, будь я точен и прозаичен, как расписание поездов? Немного терпения, мистер Мак, и вам все станет ясно.

— Что ж, будем надеяться, что торжество, гордость, оправдание и все прочее явятся до того, как мы окоченеем от холода, — с комической покорностью произнес лондонский детектив-инспектор.

И все мы мысленно с ним согласились: караулить пришлось долго, и холод был нешуточный. Пелена ночи медленно затягивала фасад старого дома. Из рва тянуло холодной гнилью. У нас уже зуб на зуб не попадал. Над подъездом горел фонарь, в окне кабинета виднелась зажженная лампа. Все остальное было темно и недвижно.

— Сколько нам еще тут сидеть? — не выдержал наконец инспектор. — И вообще, чего мы ждем?

— Как долго это продлится, мне известно не лучше, чем вам, — не без раздражения отозвался Холмс. — Если бы преступники в своих действиях придерживались строгого расписания, это, несомненно, было бы удобнее. А чего мы ждем?.. Вот чего!

В эту минуту желтая лампа в кабинете вдруг померкла и тут же снова засияла, как если бы кто-то на мгновение заслонил ее. Окно, скрежеща петлями, отворилось, и мы увидели очертания мужской головы. Несколько минут мужчина настороженно вглядывался в темноту, словно желая удостовериться, что его никто не видит. Затем наклонился, и в ночной тишине послышался слабый всплеск. Судя по всему, человек шарил по дну рва каким-то предметом, который был у него в руке. В конце концов он рывком, точно удильщик, подцепивший рыбу, вытащил из воды какой-то довольно большой круглый предмет и втащил его в окно.

— Ну! — крикнул Холмс. — Вперед!

Мы вскочили и, ковыляя на застывших ногах, побежали вслед за Холмсом, который лихо промчался по мосту и зазвонил в колокольчик над дверью. Раздался звук отодвигаемых засовов, на пороге возник недоумевающий Эймс. Холмс, не говоря ни слова, отстранил его, и мы вбежали в кабинет, где только что видели человека.

Желтым светом, который мы наблюдали снаружи, сияла настольная лампа, шагнув нам навстречу, ее поднял над головой Сесил Баркер. Она осветила грозный взгляд и твердые, решительные черты его бритого лица.

— Что это все значит, черт возьми? — громко воскликнул он. — Что вам здесь нужно?

Холмс быстро обвел глазами комнату и сразу подскочил к завязанному веревкой мокрому мешку, засунутому впопыхах под письменный стол.

— Вот это, мистер Баркер, этот узел с гантелью, который вы только что выудили со дна.

Баркер с изумлением уставился на Холмса.

— Откуда, черт подери, вам об этом известно?

— Оттуда, что я сам его здесь затопил.

— Вы? Вы затопили?

— Правильнее, наверно, было бы сказать подменил, — пояснил Холмс. — Вы ведь помните, инспектор, я с самого начала обратил внимание на отсутствие второй гантели. Но среди прочих дел вам было недосуг уделить этому внимание. Когда поблизости вода и отсутствует тяжелый предмет, само собой напрашивается предположение, что здесь что-то было брошено в воду. Предположение достаточно правдоподобное и заслуживающее проверки. И вот, с помощью Эймса, который впустил меня в комнату, и ручки зонта, принадлежащего Ватсону, я накануне ночью выудил этот мешок и изучил его содержимое. Оставалось выяснить, кто его туда забросил. Было объявлено, что утром вода во рву будет спущена, и, как я и предполагал, тот, кто запрятал узел, поспешит, как только стемнеет, достать его оттуда. У нас по меньшей мере четыре свидетеля, видевших, кто именно воспользовался этой возможностью, так что, мистер Баркер, теперь слово за вами.

Шерлок Холмс положил мокрый мешок на стол под лампу и развязал веревку. Оттуда он извлек гантель, которую кинул в угол. Затем сапоги. «Американские, как видите», — Холмс указал на их носы. Следом за сапогами он выложил на стол устрашающе длинный нож в ножнах. И наконец достал свернутую в узел одежду: нижнее белье, носки, серый твидовый костюм и короткое рыжее пальто.

— Вещи вполне обычные, — заметил Холмс, — если не считать пальто, имеющее ряд интересных особенностей. — Он бережно поднял его к свету. — Вот, обратите внимание, внутренний карман удлинен таким образом, чтобы там свободно мог поместиться дробовик с отпиленным стволом. Под воротником ярлык с именем портного — «Нийл, мужская одежда, Вермисса, США». Я провел плодотворные полчаса в библиотеке местного священника и обогатил свои познания, выяснив, что Вермисса — небольшой процветающий поселок в одной из самых богатых углем и железной рудой долин Соединенных Штатов. Помнится, мистер Баркер, вы в своем рассказе как-то связывали угледобывающие области с первой женой мистера Дугласа, и поэтому вполне правдоподобным представляется, что буквы Д. В. на визитной карточке, найденной рядом с телом убитого, означают «Долина Вермиссы» и что эта долина, присылающая к нам своих убийц, и есть та самая Долина страха, о которой мы тут слышали. До сих пор все более или менее ясно. А теперь, мистер Баркер, не буду больше мешать вашему объяснению.

Потрясающе интересно было наблюдать за лицом Сесила Баркера, слушающего разъяснения великого детектива. Выражение гнева, удивления, испуга и нерешительности сменяли друг друга с поразительной быстротой. В конце концов он укрылся за язвительной иронией.

— Вам так много известно, мистер Холмс, — усмехнулся он. — Может быть, расскажете еще что-нибудь?

— Несомненно я могу еще многое рассказать, мистер Баркер. Но уместнее было бы услышать все это из ваших уст.

— Вы так полагаете? Ну так вот, могу лишь сказать, что секрет, если здесь имеется секрет, принадлежит не мне, и не мне его выдавать.

— Если вы избираете такую линию, мистер Баркер, — тихо проговорил инспектор, — нам придется не спускать с вас глаз, пока не будет получен ордер на ваш арест.

— Можете, черт возьми, поступать, как вам заблагорассудится, — с вызовом ответил Баркер.

Было очевидно, что на этом можно поставить точку. Вид его каменного лица достаточно ясно свидетельствовал о том, что против воли его не заставит говорить peine forte et dure[5]. Выход из тупика предложил женский голос: миссис Дуглас, оказывается, слушала у приоткрытой двери. Теперь же она вошла и сказала:

— Довольно, Сесил, вы сделали все возможное. Как бы дело ни обернулось дальше, вы сделали достаточно.

— Достаточно и даже более чем достаточно, — мрачно кивнул Шерлок Холмс. — Всей душой сочувствую вам, мадам. И настоятельно советую вам поверить в разумность наших законов и добровольно открыться полиции. Должно быть, я сам виноват, что не воспользовался вашим намеком, переданным мне моим другом Ватсоном, но тогда у меня были все основания считать вас непосредственно замешанной в преступлении. Однако теперь я уверен, что это не так. Но многое еще остается неразъясненным, и я настоятельно рекомендую вам попросить мистера Дугласа, чтобы он сам все рассказал.

При этих словах Холмса миссис Дуглас издала возглас изумления, и мы с полицейскими тоже, так как в ту же минуту увидели в затемненном углу комнаты мужчину, вышедшего словно бы из стены и теперь шагнувшего на свет. Миссис Дуглас обернулась, и в следующее мгновение ее руки обвились вокруг его шеи. Баркер схватил его протянутую руку.

— Так будет лучше всего, Джек, — говорила его жена. — Я уверена, ты сам в этом убедишься.

— Да, да, мистер Дуглас, — подхватил Шерлок Холмс. — Вы несомненно убедитесь в этом.

Незнакомец смотрел на нас, растерянно моргая, что, врочем, естественно для человека, вышедшего из темноты на свет. У него было замечательное лицо: смелые серые глаза, густые коротко подстриженные седеющие усы, выступающий квадратный подбородок и улыбчивые губы. Он внимательно оглядел всех присутствующих, а затем, к великому моему изумлению, подошел ко мне и протянул какую-то тетрадь.

— Я слышал о вас, — сказал он. Выговор у него был не совсем английский и не совсем американский, но мягкий и приятный. — Вы у них за историка. Так вот, доктор Ватсон, у вас в руках никогда еще не было такой занимательной истории, готов поставить последний доллар, что это так. Изложите ее на свой лад; с такими фактами успех у публики обеспечен. Я просидел взаперти двое суток и при дневном свете, сколько его проникало в ту нору, записал, как все было. Записи к вашим услугам, вашим и ваших читателей. Вот вам история Долины страха.

— Но это дела прошлые, мистер Дуглас, — тихо сказал Шерлок Холмс. — А нас сейчас интересуют дела нынешние.

— Вы их узнаете, сэр, — ответил Дуглас. — Можно мне курить, пока буду рассказывать? Спасибо, мистер Холмс. Вы ведь и сами курящий, насколько я помню, вам понятно, каково это — сидеть двое суток с табаком в кармане, опасаясь выдать себя дымом. — Он облокотился о каминную полку и жадно затянулся сигарой, которой угостил его Холмс. — Я слыхал о вас, мистер Холмс. Но не предполагал, что доведется лично познакомиться. Можете мне поверить, прежде чем вы дочитаете эти записи, — он кивнул на тетрадь у меня в руке, — вы убедитесь, что о подобном еще никто не писал.

Инспектор Макдоналд смотрел на него с величайшим недоумением.

— Ну, знаете, ума не приложу, что же это получается, — произнес он наконец. — Ежели вы и есть мистер Джон Дуглас из Мэнор-хауса, что в Берлстоуне, то чью же смерть мы тут двое суток расследуем? И откуда вы вдруг взялись? Словно из-под пола выскочили, прямо как черт из табакерки.

— Ах, мистер Мак, — укоризненно произнес Холмс и погрозил ему пальцем. — Не захотели вы читать превосходное описание тайника, где прятался король Карл. В те годы люди если уж прятались, то в таких местах, где все было надежно устроено заранее, а там, где прятались когда-то, можно спрятаться снова. Я-то сам не сомневался, что мы найдем мистера Дугласа под этой крышей.

— Да? И долго вы так над нами потешались, мистер Холмс? — сердито спросил инспектор. — Долго вы смотрели, как мы расшибаемся в лепешку, занимаясь поисками, которые, как вы отлично знали, были бессмысленными?

— Ни одной минуты, мой дорогой мистер Мак. Только минувшей ночью у меня сложилось представление об этом деле. А так как проверить все раньше нынешнего вечера было невозможно, я предложил вам и вашему коллеге устроить себе выходной день. Что еще я мог сделать? Когда я нашел во рву узел с одеждой, стало ясно, что убитый, обнаруженный в кабинете, не мог быть мистером Джоном Дугласом, а был, очевидно, велосипедистом из Танбридж-Уэллса. Это сомнения не вызывало. Но мне требовалось установить, где же мог находиться мистер Джон Дуглас, и вывод напрашивается сам: с согласия жены и при помощи друга он затаился в доме, где имеются условия, чтобы спрятаться в тайнике, и теперь он ждет, пока все уляжется и можно будет бежать отсюда.

— Да, вы верно сообразили, — похвалил его Дуглас — Я хотел улизнуть от британской полиции, я ведь не знал, как у вас ко мне отнесутся, и в то же время это была возможность сразу и окончательно сбить этих псов с моего следа. За всю свою жизнь я не сделал ничего такого, чего бы мне пришлось стыдиться и чего не сделал бы опять. Можете меня не предостерегать, инспектор, я говорю правду и готов стоять на этом до последнего. Не буду утомлять вас долгим рассказом, вы все это прочтете сами. — Он указал на тетрадь у меня в руке. — История эта престранная. Но, коротко говоря, сводится вот к чему: есть люди, которые ненавидят меня, на что имеются свои причины, они готовы отдать последний доллар, чтобы до меня добраться. Пока я жив и пока живы они, в этом мире мне нет укрытия. Они гнались за мной из Чикаго до Калифорнии и изгнали меня из Америки; но здесь, женившись и обосновавшись в этом тихом уголке, я надеялся прожить остаток жизни в мире и спокойствии.

Жене я ничего не рассказывал. Зачем ее вмешивать? Она бы тогда не имела ни минуты покоя, ей бы всюду мерещилась опасность. Но кое о чем, думаю, она догадывалась, но до вчерашнего дня, когда вы, джентльмены, с ней познакомились, она ни о чем не имела ясного представления. Вам она сообщила все, что знала. И Баркер тоже, ведь в ту ночь, когда все это произошло, мне некогда было вдаваться в объяснения. Но теперь ей известно все, и надо было мне, глупцу, давно ей довериться.

Так вот, джентльмены, накануне всех этих событий я был в Танбридж- Уэллсе и увидел на улице одного человека. Только мельком, но у меня наметанный глаз, и я сразу его узнал. Это был самый жестокий мой враг, он преследовал меня все эти годы, как голодный волк преследует оленя. Поняв, что мне грозит беда, я вернулся домой и приготовился. Думал, справлюсь в одиночку — о моем везении в семьдесят шестом в Штатах ходили легенды. Я не сомневался, что удача и теперь мне не изменит.

Весь следующий день я был настороже и из дому не выходил. И хорошо сделал, в парке он меня бы застрелил из своего дробовика прежде, чем я бы успел прицелиться. Когда мост был поднят — а у меня всегда на душе становилось легче, после того как поднимут мост, — я на время выкинул тревожные мысли из головы. Я и не предполагал, что он мог забраться в дом и поджидать меня тут. Но когда вечером, уже в халате, я, как обычно обходя перед сном все комнаты, зашел в кабинет, сразу почуял неладное. Когда человек постоянно сталкивается с опасностью — а уж на мою-то долю ее выпало больше, чем кому-либо, — у него развивается нечто вроде шестого чувства. Я сразу почувствовал опасность, а потом увидел сапог под портьерой и все понял. Поставив свечу на стол, я подскочил к камину, где на полке лежал молоток, но этот человек уже бросился на меня, блеснул нож, я размахнулся и ударил молотком. Нож лязгнул об пол. Увернувшись, как угорь, этот тип отскочил за стол, выхватил из-за пазухи дробовик и взвел курки. Но я ухватился за ствол, прежде чем он успел выстрелить. Минуту или две мы с ним боролись, не выпуская из рук дробовика. Кто первым отпустит, тот, считай, убит.

Он рук не разжал. Но на какое-то мгновенье опустил вниз приклад. Кто нажал спуск, не знаю, возможно я. А может, мы просто слишком сильно его тряхнули. Так ли, эдак, но выпалили оба ствола, и прямо ему в лицо. А я стою и смотрю вниз на то, что осталось от Теда Болдуина. Я его узнал еще в городе, но теперь его бы и родная мать не признала. Я человек к смертям и ранам привычный, но и меня тут чуть не вывернуло.

Стою, держусь за край стола, и в это время вбегает Баркер. За ним, слышу, по лестнице спускается жена. Я подбежал к двери и не дал ей войти. Это зрелище не для женских глаз. Пообещал, что скоро поднимусь к ней. Сказал пару слов Баркеру — он и так с одного взгляда все понял, — и мы стали ждать. Но никто не показывался. Ясно было, что никто ничего не услышал.

Тут меня вдруг осенило. Блестящая мысль, я даже зажмурился. Рукав у убитого задрался, над запястьем обнажилось клеймо, знак ложи. Вот посмотрите. — Дуглас закатал рукав, и мы увидели у него на руке то же клеймо, что и на руке убитого. — Вид клейма надоумил меня. Он и ростом, и цветом волос походил на меня. А лицо у бедняги было неузнаваемо. Я принес сверху эти вещи, и за пятнадцать минут мы с Баркером обрядили его в мой халат и уложили так, как вы его увидели. А его одежду увязали в узел, сунули внутрь единственный груз, который попался под руку, и выбросили в окно. Карточка, которую он собирался положить на мой труп, оказалась лежащей у него под боком.

Мы надели на его пальцы мои перстни; но когда дошло до обручального кольца — он поднял свою мускулистую кисть, — сами видите, что это невозможно. Обручального кольца я ни разу со дня свадьбы не снимал, и чтобы сделать это, понадобился бы напильник. Да и вряд ли бы я согласился с ним расстаться. Но даже и захоти я, ничего нельзя было поделать. Мы решили оставить все как есть. Я принес пластырь и заклеил его палец в том месте, где у меня сейчас надето кольцо. Вы дали маху, мистер Холмс: догадайся вы содрать пластырь, вы увидели бы, что никакой ранки под ним нет.

Вот такое дело. Если бы я смог отсидеться тут немного, а потом перебраться куда-нибудь, где ко мне бы присоединилась моя «вдова», появился бы шанс безмятежно дожить остаток жизни. Эти дьяволы не дали бы мне ни минуты покоя, но если бы они прочли в газетах, что Болдуин своей цели достиг, пришел бы конец моим мучениям. У меня не было времени растолковать все Баркеру и моей жене, но они поняли, что надо прийти мне на помощь. О здешнем тайнике мне было известно, и Эймсу, кстати сказать, тоже, но ему и в голову не пришло как-то связать его с этим происшествием. Я заперся, предоставив Баркеру все остальные заботы.

Как он действовал дальше, вы знаете. Он открыл окно и отпечатал на подоконнике кровавый след, чтобы понятно было, как скрылся убийца, а уж затем принялся отчаянно звонить. Что было после, вам уже известно. А теперь, джентльмены, можете делать, что считаете нужным. Но я рассказал вам правду, всю правду, да поможет мне Бог! Что мне хотелось бы у вас узнать, это — как на меня посмотрит английский закон?

Последовало молчание, которое нарушил Холмс.

— Английский закон в основном справедливый закон. Больше, чем вам по справедливости полагается, вы от него не получите, мистер Дуглас. Но я хочу спросить у вас: каким образом тот человек узнал, где вы живете, как ему удалось проникнуть в ваш дом и спрятаться, чтобы напасть на вас?

— Об этом мне ничего не известно.

— Боюсь, история еще не окончена, — проговорил Холмс. Лицо его стало очень бледным и серьезным. — Вам могут встретиться враги пострашнее, чем английские законы и даже чем ваши преследователи из Америки. Полагаю, вы в большой опасности. Послушайте моего совета и не теряйте бдительности.

А теперь, мои долготерпеливые слушатели, я приглашаю вас последовать за мной из Берлстоуна в Суссекс и перенестись лет на двадцать назад во времени и на тысячи миль к западу в пространстве, чтобы я мог развернуть перед вами повествование настолько необычайное и ужасное, что вам, возможно, трудно будет поверить в то, что так все оно и было. Не подумайте, что я начинаю новую историю, не доведя до конца предыдущую. Читайте дальше, и вы в этом сами убедитесь. А когда я перескажу со всеми подробностями те давние события и вы разгадаете тайну минувших лет, мы снова сойдемся вместе в квартире на Бейкер-стрит, где и найдем окончание этой удивительной истории.