Глава 16

Она


В поледующие несколько недель их отношения можно было назвать бездомными. Гэвин не хотел приводить ее домой, а Дэлайла уверила, что ее родители не позволят им прийти вдвоем к ней. Поэтому они бродили по улицам их городка, обсуждая любимые конфеты и писателей ужастиков, фильмы и огромные деревья. Порой он целовал ее во время этих прогулок – осторожные прикосновения и внезапные укусы – но Дэлайла почти постоянно думала о том, как бы прижаться к нему всем телом. Это отчаяние исходило из растущей привязанности к нему и с каждой гранью себя, что он ей раскрывал, а еще от потребности знать, каковы ее шансы, если ему однажды придется выбирать между ней и Домом.

Она подняла голову и заметила, что они добрались до места, где прогулки всегда заканчивались: до ее дома. И здесь в их новом распорядке прогулок он спрашивал ее о чем-нибудь, она отвечала и тянулась за поцелуем на прощание, а потом уходила домой и долго еще глядела в стену, пока не начинала мыслить достаточно ясно, чтобы приступить к домашним заданиям.

Его ежедневные вопросы превратились в своего рода игру. На днях она потребовала поцелуев на каждом углу улицы, и их прогулку он закончил невинным вопросом: «Какой ты любишь виноград: черный или белый?» Но в иной раз она погружалась в разговор или собственные мысли, и он внезапно спрашивал у нее что-нибудь вроде: «Ты когда-нибудь спала обнаженной, совсем без одежды?»

Когда он спросил об этом у нее две недели назад, его глаза стали такими темными, а голос таким низким, что кожа Дэлайлы вспыхнула, а душа потянулась к его.

И она наконец ответила:

– Нет. Но теперь буду.

Но в один промозглый четверг, когда ее дом слишком быстро появился в конце улицы, а Дэлайла еще им не насытилась, Гэвин наклонился к ней, облизнув ее нижнюю губу, после чего сладко поцеловал ее и спросил, где ее родители.

Он оглянулась, понимая, что голубого шевроле нет на обочине, а золотой кадиллак не стоит на подъездной дорожке, и ответила:

– Понятия не имею.

Они втроем так и не научились устраивать уютные ужины, за которыми обсуждались бы планы на день. Родители ожидали от нее, что на закате она будет дома, делать уроки и мыть посуду после ужина. В свою очередь она ожидала, что родители будут готовить еду и смотреть вечерние новости или читать потрепанные романы. Так что она не знала, почему родителей нет, но и не собиралась терять ни секунды. Она схватила Гэвина за руку и потащила в дом. По какой-то причине ей хотелось, чтобы в этот раз он оказался в ее доме.

Его пальцы дрожали, сжимая ее руку, пока она показывала ему гостиную, столовую и кухню. Казалось, он больше всего боялся случайно до чего-нибудь дотронуться, хотя в его доме она намеренно касалась предметов, и это, честно сказать, забавляло Дэлайлу. Здесь ничего не могло его схватить, дотянуться до него, пощекотать или задрожать под ним. Здесь не было ничего и никого, кроме Дэлайлы.

Он посмотрел под ноги, под которыми скрипел пол.

– Почему на ковре пластик?

– Мама не любит грязь в доме, потому положила пластик там, где ходят грязными ногами.

Гэвин ничего не ответил, но его хватка стала крепче, когда они добрались до лестницы. Он поднимался следом за ней, а она улавливала надоедливые запахи цветочного освежителя воздуха, моющих средств и пластика на ковре.

Ее спальня была такой же, как и у всех десятилетних девочек, понимала Дэлайла. Почему между ее приездами родители никогда не обновляли комнату? Было забавно, что они пытались не обращать внимания на рост Дэлайлы, – так же и Дом Гэвина игнорировал его взросление.

Она закрыла за ними дверь, и его длинный темный силуэт отбросил тень на всю комнату. Казалось, здесь едва хватает места, чтобы двигаться, не столкнувшись друг с другом.

– Из-за тебя комната кажется еще меньше, – сказала она, подходя к нему сзади. Он переключил внимание с ее маленькой кровати на коллекцию керамических единорогов на полке. Комната была полна ее детских игрушек, и она подумала, что Гэвину это могло казаться слишком блеклым в плане отражения внутреннего мира, но слишком кричащим по цвету.

Дэлайла вспомнила обо всех ночах, когда она смотрела в потолок, ожидая, что перестанет о нем размышлять и сможет уснуть. Она слишком много ночей провела в общежитии или у Нонны, и даже спустя три месяца после возвращения домой она все еще чувствовала себя так, словно спала в чужом доме.

Дэлайла не понимала, что смотрит на кровать, пока Гэвин не сказал:

– Вряд ли я смог бы здесь спать.

– Нет. Отец убьет тебя, это во-первых, и мы не будем…

– Я не б этом, – смущенно перебил ее он. – Я о том, как все отличается. В школе или на работе я вполне могу находиться в обычных неодушевленных пространствах. А эта комната словно должна быть живой… но это не так.

– Многие спальни неживые. Когда-нибудь мы станем старше, и у нас будут…

– Все в порядке, – перебил ее он, быстро покачав головой. – Просто нужно немного времени, чтобы привыкнуть.

Дэлайла нахмурилась, но выдавила из себя улыбку. По правде говоря, она знала, как непросто будет Гэвину жить где-то еще, но однажды такой день наступит. Несмотря на то, понимали они это с Домом или нет.

– Ты ведь знаешь, я все равно затащила бы тебя сюда, – сказала она, улыбаясь, – так что привыкай к тому, что дом может быть таким розовеньким и скучным одновременно.

– Дэлайла, – резко прошептал он, подойдя так близко, что она почувствовала, как вибрирует в груди его голос. – Нельзя так говорить. Пусть это прозвучит странно, но если тебя что-то здесь услышит? Я не хочу давать им повод тебя напугать.

Она разглядывала его, сокрушаясь от того, как потемнели от тревоги его глаза.

– Похоже, у тебя развилась паранойя, – но глубоко внутри она так не думала. Или не совсем. Она хотела, чтобы он согласился с ней, сказал ей не беспокоиться, уверил, что вне Дома они оба в безопасности.

Гэвин пожал плечами, но при этом выглядел неуверенным.

– Наверное.

Внезапно комната стала маленькой, словно они стояли внутри увядающего полевого цветка. Она взяла его за руку и повела на улицу, нуждаясь в свежем воздухе.

– Я хочу еще немного погулять, – ей хотелось услышать от него еще один вопрос в конце прогулки, что-нибудь про поцелуй или про побег из этого города, или что-то об общем доме. Но только не вопрос о том, где ее родители.

Не договариваясь, они пошли к городскому парку с огромными дубами. Ей понравилась идея, что они могут побыть под одним из дубов, где она напомнит ему, что в таких местах они совсем одни. Когда она остановилась перед деревом и взглянула на него, увидела, как он прикусил свою губу, и весь ее мир сузился до простого желания часами целовать его.

Образовавшаяся между огромными корнями впадина напомнила Дэлайле лодку, куда они и опустились. Она чувствовала, что оказалась практически под землей, когда легла и притянула Гэвина оказаться над ней. Он не поддавался и пытался понять, как лучше расположить длинные руки и бесконечно длинное тело.

– Боюсь тебя раздавить, – проговорил он.

Дэлайла вытянула руки и подвинулась, укладываясь поудобней на спину.

– Не раздавишь.

Хотя она отчасти надеялась на обратное.

– Мне кажется, мы здесь не одни, – в этот раз он едва слышно шептал и оглянулся через плечо, словно ожидая увидеть стол, кресло или полоску обоев, что спешили к ним по траве.

– Гэвин, здесь нет никого, кроме нас. Нам еще не удавалось остаться одним, так почему бы тебе просто не поцеловать меня?

Наконец он сдался и оказался над ней, упершись в землю острыми локтями, и под ним было темно и тепло. Поцелуи Гэвина были не такими и нежными – они были настойчивыми, он рычал – но Дэлайла понимала, что ему нравится целоваться под таким углом, лицом к лицу, когда ему не надо было склоняться к ней или приподнимать ее. Это было в новинку, и добавляло опасности то, что они лежали на земле посреди общественного парка в будний день.

Ветки над ними зашелестели громче, хотя ветра не было слышно, и Гэвин резко оторвался от нее и поднял голову, озираясь. Когда он снова накрыл ее губы своими, им двигала новая решимость, которую она не совсем понимала, но он казался отчаянным, и она была благодарна чему-то, подтолкнувшему его.

Поцелуи становились все глубже, а прикосновения все смелее, и вскоре он раскачивался над ней, а она двигалась под ним, и оба они преследовали одну цель – хотели все большего, желая растянуть этот миг, чтобы он длился несколько дней. Небо слово исчезло, и она прикрыла глаза – ей тут же показалось, что сейчас, в его объятиях, полночь. Когда она открыла глаза, чтобы посмотреть на него, оказалось, что он тоже зажмурился, а ветки за ним оказались ближе, чем раньше, делая их убежище еще более уединенным.

Дэлайла закрыла глаза и улыбнулась в губы Гэвина, скользя ногами по его бокам. Она почувствовала, как его пальцы опускаются по ее рукам и хватают ее за запястья, опуская их на землю рядом с ее бедрами. От этого ей только сильнее захотелось обвиться вокруг него, но он удерживал ее пальцами, заставляя ее раствориться в этом головокружении, бессвязных мыслях и смазанных границах. Откуда он знал, что ей хотелось именно этого: чтобы он был таким требовательным, настойчивым и голодным?

Но руки, что прижимали ее запястья к земле, каким-то образом одновременно задирали и ее рубашку, касаясь мягкой ткани ее лифчика. Его рот становился жадным, влажным на ее губах, он постанывал, прикусывая ее губы. Становился диким, но кожу Дэлайлы покалывало от нехорошего предчувствия, словно она касалась оголенного провода.

– Гэвин, – прошептала она ему в губы, пытаясь отстраниться и понять, как он может одновременно прижимать ее запястья и касаться груди.

Можешь прикасаться и ко мне? – сдавленно спросил он, тяжело дыша у ее губ, и когда она осознала его слова, – а Гэвин явно не понимал, что ее запястья были связаны, поэтому Дэлайла не могла его коснуться, – дневной свет полностью исчез, и ей тут же показалось, что они окружены. Дэлайла открыла глаза.

Тьма была не из-за скрывшегося за облаками солнца и не из-за прикрытых глаз. Это дерево сплело вокруг них паутину из черных шевелящихся веток, что закрывали их от последних лучей солнца.

Темные ветви подбирались к спине Гэвина, настойчиво проникали под край его рубашки, в рукава, обвивались вокруг плеч, сползали по рукам. А он продолжал целовать ее шею, нежно покусывая ее ухо.

– Дэлайла, не останавливайся.

Дэлайла вонзилась пятками в мягкую землю, пытаясь выбраться из-под него. Сдержав крик, она почувствовала, как толстые ветки царапают ее кожу. Она начала бороться, и они медленно отпустили ее запястья. Гэвин сел еще медленнее, нетерпеливо убирая ветки из-под рубашки. Они отступили и уползли, словно наказанные.

Она с ужасом подумала, что он знал. Все это время он знал, что дерево движется, подбирается к нему и заявляет на него права, и ему было плевать.

– Почему ты не двигался? – выдохнула она, слыша, как в голосе становится слышна истерика. – Как ты мог терпеть это?

– У меня особого выбора и нет, – унылым и незнакомым голосом ответил он. – Этот парк, Дом, школа – не важно, где, но мы не можем быть наедине. Дом всегда здесь. Он всегда меня видит.

– Так вот что ты имел в виду, когда говорил, что он захватывает неодушевленные предметы. Стоит тебе покинуть Дом, как он идет с тобой следом, а то и… – ее дыхание перехватило, слова вырывались слишком быстро. – А то и движется корнями или проводами. И всегда следит за тобой.

Он ничего не ответил, и Дэлайла отвела взгляд, не в силах выдержать злость и расстройство на его лице. Она знала, что чувства не направлены на нее, но их сила повергала в отчаяние.

Он потер лицо руками и поправил рубашку.

– Просто нужно признать, что наедине мы быть не сможем.

Такая мысль ее угнетала. Ей нравилось разговаривать с Гэвином, но порой она чувствовала себя, как, например, сегодня, что ей хотелось не только разговоров. Она хотела его прикосновения.

– Почему Дом ненавидит меня?

– Он тебя не ненавидит, – устало ответил он. – Он думает, что ты угроза.

– Тебе нельзя заводить подружку?

Он поднял голову и сдержал смешок, позволив себе лишь коротко улыбнуться.

– Не уверен, что Дом много понимает в отношениях.

– Как ты можешь идти домой? Разве это не страшно? Разве не страшно, что он не отпускал тебя?

Гэвин пожал плечами, мельком глянув на тропинку, а потом наклонился помочь ей встать.

– Как ты можешь идти домой к родителям? – парировал он. – Разве это тебя не угнетает?

Дэлайла нахмурилась.

– Это не одно и то же.

– Ты права. Дом меня удерживает. Твои родители совсем не удерживают тебя. Они снова бы тебя отослали, будь у них деньги, и ты сама это знаешь.

Она промолчала, уязвленная этой правдой, а Гэвин переминался с ноги на ногу. Его сожаление тяжело оседало между ними.

– Я не это хотел сказать, Лайла, – произнес он.

Дэлайла подняла голову – его глаза казались потемневшими. Ей нравилось, как он назвал ее, никто еще не называл ее так странно, но это сближало.

– Я знаю.

– Знаю, это сложно, но… Думаю, любому нужно время, чтобы привыкнуть. Для всех нас, включая тебя, это в новинку, – напомнил ей он. – Ты тоже не все можешь рассказать. И ты не можешь ожидать, что я когда-нибудь возьму и уйду от своей единственной семьи.

На этом разговор и закончился. Они шли молча, держась за руки, и добрались до развилки, которая при повороте налево вела к дому Дэлайлы, а направо – к дому Гэвина. Дэлайла потянула его направо.

– Я тебя провожу, – сказала она в ответ на скептически приподнятую бровь. – Это ведь прибавит мне дополнительных очков? Я же ведь верну тебя домой.

Он улыбнулся и поцеловал ее в макушку, и они шли, пока не добрались до его ворот. Когда те со скрипом открылись, Дэлайла осторожно вошла, притворяясь, будто не чувствует, как подрагивает дорожка к дому. Она быстро оглянулась, убедившись, что лозы обвивают железо, оставаясь там, где и должны быть.

Может, на самом деле она и не могла чувствовать дрожь Дома, как и холодок под свитером, пробежавший по ее спине. А может, все это было плодом ее воображения, ведь Гэвин остановился и притянул ее к себе. Настолько близко, что даже она при родителях не стала бы так делать.

– Ты в порядке? – спросил он, кончиками пальцев касаясь обнаженной кожи под краем ее свитера.

– Да.

– Ты мне очень нравишься, – сказал он. Она приподнялась на носочках, желая так поцеловать его, чтобы у него не возникло вопросов, как сильно он ей нравится, но шорох гравия и визг шин привлекли внимание их обоих на в сторону проезжей части.

Дэлайла Блу! – крикнул ее отец.

Подняв пыль, машина Франклина Блу остановилась на середине улицы Гэвина.

Почему он именно сегодня поехал по этой улице? Желудок Дэлайлы сжался, когда она заметила, как несколько лоз сползли с ограды и устремились к шинам.

– Папа, – шагнув вперед, сказала она.

– Что ты здесь делаешь? В машину.

– Я должна идти, – сказала она Гэвину, неохотно убирая руку.

Он наблюдал за лозами, в смятении сдвинув брови.

– Увидимся завтра?

– Завтра, – согласилась она, направляясь к машине и умоляюще глядя на него. Этот день можно официально назвать самым странным днем в ее жизни. – Спокойной ночи.

Гэвин взглянул на нее с нечитаемым выражением лица.

– Спокойной ночи, Лайла.

Загрузка...