Дом

Глава 3

Она

Следуя совету отца Иоанна, Дэлайла всегда понимала, что лучший способ сохранить свою тайну – никому о ней не рассказывать. И с годами она накопила сотни секретов.

Как, например, когда Нонна взяла ее в «Saks» [магазин одежды в США – прим. перев.] на Манхеттене, и Дэлайла набрела на двух людей, занимающихся сексом в туалете. Или как Джошуа Баркер пробрался в ее комнату в общежитии, и она целовалась с ним целых десять минут, прежде чем он крадучись ушел по темной и мокрой лужайке.

Это были те тайны, которыми она могла поделиться с подружками, – как валюта, что-то вроед «если расскажу тебе о своих, ты поделишься со мной своими». Но были и такие секреты, о которых она никогда никому не смогла бы рассказать, потому что знала – они причина ее странностей. Например, ее умение разбираться в клинках, изображениях орудий пыток пятнадцатого века и картинах убитых от меча или выпущенной стрелы. Увлечение идеями воскрешения, зомби или экзорцизма. Книги о черной чуме. Не то чтобы ее особо занимали мысли о смерти или об умирающих людях, скорее это была интуитивная реакция на невероятный страх – отрешенность от ужаса. Дэлайла любила, когда у нее от испуга захватывало дух, и чтобы по телу бегали мурашки.

Вернувшись в Св. Бенедикт, она привыкла по ночам – босиком и без фонарика – бродить по холодным каменным коридорам Корпуса Изящных Искусств. Когда весь свет погашен, а коридоры залиты тьмой и тяжелым молчанием. Туда не проникало ни единого колышущего тяжелые шторы сквозняка, от которого стучат о стену картины.

Дэлайла знала наизусть каждый поворот. Все было совершенно спокойным и пустым, если не брать во внимание девушку, блуждающую среди теней и ищущую знак, что же происходит в школе с наступлением ночи. Ищущую какие-то давно забытые истории, оживающие только тогда, когда все ученики уютно спят в своих постелях.

Однажды где-то за две недели до ее неожиданного отъезда ее поймали. Ее нашел отец Иоанн, когда она на цыпочках шла по коридору между классом керамики сестры Джудит и конференц-залом. В этом маленьком участке стоял старинный, украшенный драгоценными камнями сундук восемнадцатого века – замысловатое произведение искусства, так спокойно и открыто стоящее посередине обычного коридора. Сундук был достаточно большим, чтобы вместить маленького ребенка или, что Дэлайла предпочла бы куда больше, очень терпеливого Цербера.

– Охотишься на призраков? – спросил за ее спиной отец Иоанн, от чего Дэлайла подпрыгнула.

После того как ее сердцебиение замедлилось, она призналась:

– Да, сэр.

Она ожидала, что он ее отчитает или же даст небольшое наставление. Но вместо этого он понимающе улыбнулся, кивнул и просто сказал:

– После этого возвращайся в свою комнату.

Ее родители даже понятия не имели о ее увлечениях, а Дэлайла старалась держать это в тайне. Что было не уж так сложно: шесть лет она жила в тысячах километров от них, – а также учитывая то, какими были ее родители. Ее мать была из тех, кто носит кардиганы пастельных оттенков и средней цены лоферы одной и той же марки, да так долго, как только Дэлайла помнила. Ее книги всегда были с голыми мужскими торсами на обложках, а хобби ­– собирать крошечных керамических животных жутковатого вида, к которым Дэлайла всегда относилась снисходительно.

Прежде чем потерять работу, ее отец был трудоголиком, и когда был дома, то, как правило, садился перед телевизором и ворчал о том о сем. Для Дэлайлы он был неодушевленным предметом в костюме ее отца: с тех пор как она приехала домой, у нее было чувство, что она все равно не узнала бы его лучше, проведи она эти шесть лет здесь.

Хотя Дэлайла жаждала иметь брата, этого так и не случилось, поэтому ей пришлось довольствоваться ее другом и таким же единственным ребенком в семье Давалом Редди, чьи родители были настолько навязчиво заботливыми, насколько ее собственные – безразличными. Но в то время как Давал громко заявлял о себе в своей буйной манере на фоне тихих и набожных домочадцев, причудливые идеи Дэлайлы были незаметными: у нее были бесчисленные сотни рисунков отрубленных голов, жестко держащих еще бьющееся сердце кулаков и темных бесконечных тоннелей, которые спрятаны под неплотно лежащими паркетными досками в ее шкафу.

Такое же темное очарование тянуло ее и к Гэвину Тимоти.

Когда ее одержимость только зародилась, с ней рядом был Давал. Им было по девять, и они пришли в кино на «Уоллес и Громит: Проклятие Кролика-Оборотня». Дэлайла настояла, чтобы потом они пробрались на «Труп Невесты» и заставила остаться на двух следующих друг за другом сеансах. Ее жизнь в радиусе пары квадратных километров вокруг Мортона ощущалась незначительной и простоватой, угнетающе обыденной. И мысль, что может существовать другой мир – не блеклый, скучный или безопасный – была словно песнь сирены.

На следующий день в школе Дэлайла впервые как следует заметила Гэвина. Он был высоким и сутулым, а волосы темные и такие лохматые, что закрывали почти все лицо, – по крайней мере, пока мисс Клермонт не заправила их ему за ухо. Его глаза уже тогда были обрамлены черными ресницами, густыми снизу и длинными сверху. На щеках у него не было румянца, но губы были кроваво-красными; руки настолько длинные и тощие, что казалось, будто сделаны из веревок.

Гэвин всегда был ее одноклассником, но до того дня она толком не обращала на него внимания. Не видела, насколько он другой – как будто вышел из того вчерашнего фильма и освоил способность раствориться в толпе.

Она достигла максимума в своей странной и навязчивой увлеченности – после того как наблюдала за ним два года и после того как осмелилась пригласить его на танец в школе. Но во время перемены, вместо того чтобы, как всегда, найти его читающим под деревом, она увидела, как двое хулиганов на спортивной площадке пихали его из стороны в сторону. Тогда Дэлайла пнула Итана Пинорелли в голень, заехала Джеймсу Тауну в челюсть, получила ответный удар в лицо и тут же была исключена из школы.

Родители в ужасе отправили ее к эксцентричной бабушке, чтобы Дэлайла жила и посещала там частную школу. Но строгая католическая школа была не настолько строгой, как на то надеялись ее родители, и именно Св. Бенедикт стал ключом, который разблокировал ее воображение.

Расстояние должно было с годами приглушить ее увлечение, но Дэлайла поняла, что не сможет остановиться и перестать наблюдать за Гэвином.

– На что ты уставилась? – спросил Давал, толкнув ее в плечо и этим вырвав ее из своих мыслей.

Она проглотила кусочек яблока и показала подбородком в сторону сидящего под деревом и в одиночку читающего книгу Гэвина.

Давал фыркнул.

– Ты слишком долго была заперта в школе с одними девочками, если считаешь, что он лучшее, на что можно смотреть.

Покачав головой, Дэлайла настоятельно проговорила:

– Нет, посмотри на него.

– Я и смотрю.

– Он стал таким большим… и высоким, – Гэвин всегда был таким: настолько высоким и большим, что всегда поражало, как он мог двигаться. Теперь его длиннющие ноги соответствовали большим стопам, а руки идеально подходили невероятно широкому торсу. Гэвин вырос, и, похоже, теперь у него был миллион секретов: он был чем-то вроде криптонита Дэлайлы.

Давал рядом промычал, равнодушно соглашаясь.

– И он больше не тощий, – добавила она. – На самом деле, он мускулистый.

Даже Дэлайла уловила, как она произнесла это слово – «мускулистый» – как нечто немного грязное.

– Как скажешь.

– И… – Дэлайла затихла. Что она могла сказать? Я была одержима и увлечена его очарованием, когда мне было девять, а сейчас поражена, узнав, что он намного лучше, чем я ожидала?

– Это ты подсунула записку в его шкафчик? – спросил Давал. – Перед тем как тебя отправили в школу Св. Бенедикта.

Смеясь, Дэлайла кивнула. Судя по всему, ее увлечение Гэвином Тимоти не было секретом.

– Напомни, что там было написано? – уточнил Давал.

– Там было: «Я не хочу, чтобы ты прятался. Ты мне нравишься».

Давал расхохотался.

– Это никуда не годится, Ди. Кроме того, это по-прежнему правда.

Она прикусила свой ноготь, не в силах отвести взгляд от тени парня под деревом.

– Интересно, он хоть получил ее?

– Ага, – откусив сэндвич, ответил Давал. – Затем кто-то – не помню, кто – забрал ее у него и сделал из этого большое шоу.

– Что ты имеешь ввиду под «сделал из этого большое шоу»?

Давал пренебрежительно махнул рукой.

– Прочитал твою записку перед всеми на спортивной площадке, похабно причмокивая.

– А что сделал Гэвин?

– Он вроде бы посмеялся со всеми с минуту, а затем попросил твою записку обратно.

Дэлайла слегка улыбнулась. По крайней мере, Гэвину была нужна ее записка. Как жаль, что, возможно, это самое романтичное, что с ней случилось, – и она услышала об этом спустя шесть лет.

У нее была тысяча вопросов о жизни в Мортоне, так как она уехала в школу-интернат. В один день она была шестиклассницей средней школы в Мортоне, а на следующий летела в Массачусетсе.

Приезжая на неделю или на две, она понимала, что этого не достаточно, чтобы вернуться к ритму жизни маленького города. Стоило ей только втянуться, как приходило время уезжать. Были бы здесь ли у нее друзья, кроме Давала? Кто впервые поцеловал бы ее? Кто пригласил на свидание?

Но сейчас большинство ее вопросов были о Гэвине. Была ли у него девушка? Продолжает ли он играть на фортепиано? И, конечно же, видел ли Давал хоть одного из родителей Гэвина или любого другого взрослого рядом с ним? Это было самой большой загадкой для Дэлайлы в детстве: Гэвин был единственным ребенком, кто без сопровождения присутствовал на Back to School Night [мероприятие наподобие расширенного родительского собрания, знакомство родителей с учителем и его методиками, с традициями школы и т.д. – прим. перев.], а после школьных спектаклей и учебы его никто никогда не ждал.

Ее увлечение всегда было смесью подросткового либидо и неуклюжего покровительства.

– Ты рада, что вернулась? – спросил Давал, не обращая внимания на ее задумчивость.

Дэлайла пожала плечами. Как бы ни было приятно снова видеть Давала, или строить глазки Гэвину, она с легкостью ответила бы «нет». Ее бесцеремонно перевели в школу Св. Бенедикта, но та быстро стала ее домом, в отличие от здешнего квадратного, покрытого потрескавшейся штукатуркой, с двумя спальнями.

Дэлайла скучала по своей старой школе, друзьям, своей старенькой бабушке, в чьем доме она провела последние несколько лет, когда ее родители начали предполагать, что Дэлайла лучше останется в Массачусетсе, нежели приедет на неделю на весенние каникулы или на День Благодарения, или даже на целое лето. Но Нонну, страдающую слабоумием, перевели в дом престарелых, и без нее родители Дэлайлы не могли позволить ей продолжать учиться в школе так далеко от дома.

– Ладно, можешь не отвечать, – сказал Давал, после того как ее молчание затянулось. – Я рад, что ты вернулась, Ди. Нам нужны такие чудачки, как ты.

– Я тоже рада тебя видеть, – сказала она, прижимаясь к давнему другу. – И я счастлива видеть повзрослевшего Гэвина.

– Еще бы. Ты маленькая ведьма.

Дэлайла одарила Давала озорной улыбкой. Но затем раздался звонок, напугавший ее и оповещающий о конце обеденного перерыва. Когда Дэлайла еще раз бросила взгляд на дерево, Гэвина там уже не было. Она собрала остатки обеда и пошла обратно вслед за Давалом.

За весь день ей удалось лишь пару раз мельком увидеть Гэвина, и любопытство Дэлайлы взяло верх. Чем он занимается после школы? Встречается с друзьями? Работает? Вопросы множились и сводили с ума, и все это напомнило ей, каково это – лежать в кровати в школе Св. Бенедикта в безуспешной попытке сопротивляться желанию улизнуть в Корпус Изящных Искусств.

После того как он направился домой, она шла за ним на безопасном расстоянии, делая вид, что смотрит на сады или в свой телефон, или куда-нибудь еще, лишь бы не выглядеть подозрительно, и уж определенно не как сталкер, идущей за парнем семнадцать кварталов до его дома.

Ведь это же не странно, да? Сколько раз ее подружки убегали в мужское общежитие школы Св. Иосифа, или Нонна рассказывала, как она, будучи ребенком, проходила мимо дома дедушки, лишь бы одним глазком заглянуть в его гостиную. Когда она говорила об этом, это звучало безобидно, но так ли это сейчас?

Ей на самом деле не стоило преследовать Гэвина. По ее подозрениям, он все еще жил в том же доме, который все называют Лоскутный Дом, за то, что все части дома отличаются по цвету и стилю.

Он был огромным и стоял между рядами одинаковых домов, но был огорожен высокой изгородью, покрытым вечноцветущей фиолетовой ипомеей и скрывающим само здание от посторонних глаз. Из того немногого, что ей удалось разглядеть, стоя на тротуаре, пока собирала сладости на Хэллоуин (это был единственный раз, когда ей удалось близко подойти к дому, и в то время железные ворота были открыты), она узнала, что прихожая была из современного стекла, боковой кабинет выстроен из деревянной черепицы с уютным эркером. На третьем этаже была небольшая башенка, частично в Викторианском стиле, с вырезанными из дерева украшениями.

Дети считали, что в этом доме обитают привидения, но Дэлайла так не думала. Для нее дом был потрясающим, цветущим, будто пришедшим из давних времен или из старых черно-белых фильмов. Подростки на Хэллоуин всегда планировали забросать его яйцами, но, насколько ей было известно, никогда этого не делали. Дом – как самое странное место в Мортоне, вместе с Гэвином – был настолько необычным, что местные жители хотели притвориться, будто его вовсе не существует.

Впереди нее Гэвин свернул за угол, и Дэлайла отступила назад, прячась за стволом огромного вяза и наблюдая. Она ждала, когда он приблизится к забору, и повторяла себе, что как только он коснется защелки на воротах, она развернется и пойдет домой.

Но этого не произошло.

Гэвин перешел дорогу, и железные ворота начали открываться без единого к ним прикосновения. Двери отворились на достаточное расстояние, чтобы он прошел внутрь, и с лязгом закрылись обратно. Она не видела, чтобы он обернулся или хоть как-то прикоснулся к воротам.

Дэлайла не знала, как на это реагировать, и застыла за старым деревом. Зачем кому-то автоматические ворота, если подъездной дороги нет? Может, у него в кармане было что-то наподобие пульта? Но руки Гэвина не были засунуты в карманы. Он держался ими за лямки рюкзака. Если у него и был пульт, то он им не воспользовался.

Она перешла дорогу и встала перед внушительной изгородью, окружающей Лоскутный Дом. Заглянув сквозь густые виноградные лозы, она заметила, что с входной дверью произошло то же самое: она широко распахнулась, стоило Гэвину к ней приблизиться. И за дверью никого не было, его встретила лишь темнота.

Она планировала пойти домой, но после увиденного была не в силах этого сделать. Не долго думая, проверив носком ботинка нижнюю опору и набравшись храбрости, она вскарабкалась вверх по крепкой лозе, перелезла через изгородь и свалилась на газон с другой стороны.

Переведя дыхание, она огляделась. И что это был за вид!

Появившийся перед ее взглядом дом мало походил на образ из ее воспоминаний. На самом деле, он выглядел так, словно кто-то соединил два или три дома разных стилей и эпох. Он был разных цветов: темно-бордового, ярко–желтого, зеленого и небесно-голубого, – и казалось, он ни разу не бывал под бурей, дождем или даже пылью. Наверху витражные окна сверкали на послеполуденном солнце и по виду напоминали глаза, следящие за округой. Одна часть передней лужайки была изумрудно-зеленой, блестящей и густой. А вот другая, наоборот – почему-то засохшей и пожелтевшей. На задней дворе красовались деревья, усыпанные рубиново-красными яблоками. На самом деле, каждое дерево в саду цвело, будто весной… но на дворе была середина января.

Дэлайла заморгала, привыкая к свету и чувствуя себя попавшей из обычного мира в какой-то потусторонний, наполненный богатыми, насыщенными и яркими красками.

Оглянувшись через плечо, она убедила себя, что попала в какую-то кроличью нору, или сейчас спит, и ей все это кажется. Разве такой дом может существовать в реальном мире?

Она обернулась на звук его голоса, когда он с кем-то поздоровался и бросил на пол рюкзак. Дэлайла подкралась к ближайшему окну и заглянула в него. В темном каменном камине уютно горел огонь, и ее накрыла головокружительная волна облегчения: в доме есть кто-то, ждущий Гэвина. Возможно, приготовивший ему суп и испекший к обеду хлеб.

Но как только его высокая фигура попала в поле ее зрения, шторы перед ней задернулись с такой силой, что на мгновение Дэлайле показалось, будто весь дом содрогнулся.