Дом грозы

Аркаим

Фандер Хардин

Фандер не отрывается от путеводителя, который раздраженная Нока всучила ему на заправке после третьего его вопроса про Аркаим. Они давно покинули город и теперь мчат легко – без пробок и светофоров. Только вернувшись на трассу, Фандер понял, почему Нимея решила ехать окраинами. За двадцать пять лет он впервые узнал про пробки, и они ему совершенно не понравились. Он снова уступил Нимее руль и теперь с интересом листал глянцевую книжицу.

Маги огня, исторически населяющие западную часть материка, основали Аркаим относительно недавно, по крайней мере по сравнению с Траминером. Но добились, наверное, самого впечатляющего прогресса из всех существующих в мире стран. Когда-то именно тут начала свою деятельность Весна Доротея, королева Аркаима, именем которой назвали множество академий и университетов, в том числе тот, в котором когда-то учились Фандер и Нимея.

Весна Доротея совершила переворот в укладе жизни аркаимцев, и из диковатой страны получилось создать прогрессивную.

Стоило научить детей мыть руки, а женщин бороться за права – и мир заиграл новыми красками. Появилась доступная простым людям медицина и хорошее образование. Шаг за шагом Весна перевернула все с ног на голову и дала старт тому, что сейчас можно увидеть на улицах Аркаима. Здесь царит дух свободы.

Путеводитель нахваливает столицу, которую непременно стоит посетить, рассказывает про несколько знаменитых озер, дает краткую справку по университетам.

– Я не понимаю, почему все те, кто переезжал в Траминер, не поехали работать сюда? Тут сказано, что в Аркаиме самый маленький процент безработицы. – Фандер раздраженно переворачивает страницу. – Да, нужно образование, но можно здесь же его получить.

– Потому что Аркаиму не нужны простые работяги, – отвечает Нимея. – А учиться никто не хочет, все и так все умеют. Видел, сколько нищих на дорогах? Это те, кто, по мнению Аркаима, ни на что не годен. А у нас они были бы рабочими с достойной оплатой труда. Убирали бы грязные постели за кем-то вроде тебя и радовались. На словах тут, конечно, всем рады, но нужно, чтобы у тебя были мозги. В Траминере же давали работу каждой собаке.

– Как иронично слышать это от тебя.

Нока каменеет, а потом на губах появляется улыбка. Все шутки про собак, что раньше ее выводили из себя, теперь только веселят, потому что стали чем-то привычным. Не так уж много они могут обсудить, почему бы не собак.

– Расизм же у тебя в крови, да? – спрашивает она, склонив набок голову.

– Конечно, а как иначе? Я же воспитанный мальчик из семьи потомственных расистов. – Он тоже с улыбкой наклоняет свою и хмурит брови, будто задумался над этим занимательным фактом, а потом серьезно кивает. – Да, определенно. Мы проходили расистские шутки с нашим гувернером.

Они как будто чуть чаще друг на друга смотрят, то и дело говорят в почти дружеском тоне. Фандер начинает надеяться на потепление, и это становится настоящей проблемой. Пары неядовитых слов хватает, чтобы потом прокручивать их в голове часами, выдумывать ответы, повторять про себя диалог снова и снова. В следующие пять-шесть дней Нока должна быть двадцать четыре на семь рядом, и без разговоров точно не обойтись.

Определенно ее непривычно много в его жизни. В машине все пахнет Нимеей, а она пахнет кофе. Ее черно-ореховые глаза за всем внимательно следят и будто цепляют каждый жест Фандера. В ушах то и дело звучит ее насмешливый голос, иногда реальный, иногда совершенно точно выдуманный больным воображением. Фандеру кажется, что он сходит с ума. Он отчаянно хочет остаться с собой наедине и прочистить мозги.

– Где мы будем ночевать? – интересуется он, стараясь звучать непринужденно.

Нока – это минное поле. При каждом удобном случае она винит его в брезгливости и советует пойти в душ отмываться от слишком грязного воздуха в дешевой кафешке, от прикосновения к бутылке воды, стоящей на прилавке забегаловки, от случайных столкновений с ней самой. А Фандер не хочет ни отмываться от Нимеи, ни слышать ее шутки на этот счет. И в то же время даже думать себе не позволяет о том, чего хочет на самом деле.

На часах уже почти девять вечера, за окном густые сливовые сумерки, только что отгорел закат. Необходимо определиться с ночлегом. Приграничный город остался далеко позади, а за окном последние пятьдесят миль тянутся то поля, то стройные ряды деревьев. Может быть, Фандер был бы спокоен, знай план, по крайней мере, на день, но Нока даже и не думает его во что-либо посвящать.

– Будем ехать, пока не наткнемся на мотель. Тут опасно ночевать в машине.

– Они могут нам что-то сделать?

– Тебе. Скорее всего, им не понравишься ты. – Фандер хмурится и поджимает губы, мол, ну конечно.

Он заметил, как на него недобро смотрят. Сначала, видимо, принимают за бреваланца – у них тоже бледные лица и черные волосы, но, стоит встретиться взглядами, лица людей озаряет догадка. Траминер не любят нигде, что стало для Хардина неприятным открытием.

Фандер был уверен: стоит выехать за пределы страны, и там окажется свободная, лишенная предубеждений жизнь, а вышло, что Траминер следует за ним по пятам. Теперь он сам стал иным для всех окружающих.

– Это тебе не кажется странным? Вы столько лет боролись против расизма и теперь сами делаете то же самое, – как бы невзначай спрашивает Фандер.

– Мои друзья…

– Твои друзья раскаялись и перешли на вашу сторону, это понятно. А как ты относишься, например, к Бэли Теран? Я слышал, она встречается с Лисом.

– Мы еще не пересекались, – холодно отвечает Нимея, уголок ее губ дергается, брови сходятся на переносице.

– Значит, вот твой друг Лис. Несостоявшийся бреваланец, но все-таки воспитан в среде траминерцев. Его девушка – самое злобное и высокомерное существо на свете. Даже для нас когда-то она казалась слишком неадекватной. Она терроризировала тебя похлеще нас, охотников. Доставала твою подружку-сирену. И вот тебе придется с ней сесть за один стол… И что ты ей скажешь?

– Я предпочту не вести с тобой бесед. Не отвлекай.

– Кто-то боится говорить начистоту? – Фандер не в силах удержаться.

Он знает, что злит Нимею, и это отнюдь не идет на пользу их отношениям, но все равно приближается к ней так, что полной грудью вдыхает запах волос, а Нимея в свою очередь нервно дергает плечами, теряя самообладание.

– Вы такие же расисты, как и мы. Сеете зло, прикрываясь благими намерениями. И за один стол с Бэли Теран ты никогда в жизни не сядешь.

– Закрой рот, – рявкает Нимея.

Фандер улыбается, она отшатывается в сторону.

– Не боишься запачкаться? Держи дистанцию, иначе решу, что ты втюрился.

Хардин больше не рискует болтать.

Эйфория оттого, что нащупал у Ноки слабое место, проходит, и наступает затяжной мерзкий отходняк. Становится отвратительно от самого себя, как обычно. Губы кривятся в улыбке. Давай, детка, ненавидь меня еще больше. Получать по заслугам на удивление приятно, это какой-то комплекс великомученика или вроде того.

Попытка быть хорошим снова провалена. Нимея и сама не святая, но от этого не легче.

– Мотель, – коротко бормочет Нимея, когда стрелка часов кренится к полуночи.

Она сворачивает к вывеске и паркуется на поляне, выполняющей роль парковки и окруженной густо посаженными деревьями. Одинокое двухэтажное здание светится парой окон, в остальном выглядит совершенно нежилым, серым и пугающим.

– Уютненько… – саркастично протягивает Нимея. – Но если там есть кровать – я согласна на все.

Она открывает дверь и со стоном вылезает из машины, разминая на ходу кости.

– Стоило ли так напрягаться? Могла бы дать мне сесть за руль. Твое недоверие такая глупость.

– Завтра, – бормочет она, прервавшись на широкий зевок, – сядешь за руль. – А потом толкает тяжелую дверь.

В тесном душном холле одна только девушка-администратор, которая пытается охладиться явно неработающим амулетом, шипит и безуспешно над ним колдует. Плоская железяка, похожая на монетку, искрит, а стол то и дело покрывается слоем инея, но прохладнее от этого, видимо, не становится.

– Здравствуйте, места есть?

– Угу. – Она даже не поднимает головы.

– Нам два номера. – Нимея притопывает носком ботинка в ожидании, но девушка тянет время, медленно разворачивается к ключнице и снимает с крючков брелоки.

– Угу. – Она кидает на стойку два ключа – семь и восемь.

– Ужин есть? – Нимея раздражена, это слышно по ее тону, но для администратора, видимо, не так очевидно, потому что та не торопится менять свое отношение.

– Закончился час назад, – неохотно бормочет девушка. – Есть булки с шоколадом, и кофе могу сварить, но молока нет.

Администратор недовольно швыряет в сторону амулет, который с хлопком и снопом искр рассыпается.

– Бесполезная дребедень. Так, я закрываюсь и спать, номера берете? Булки нужны?

– Нужны. Две порции: одну – в седьмой номер, другую – в восьмой, – спокойно отвечает Фандер, выуживает кошелек из приоткрытого рюкзака Нимеи и отсчитывает деньги, видя, как его попутчица закипает.

Нока смотрит на него с немой благодарностью, и это удивительно приятно, хоть и необычно.

– Номера сами найдем, можете не утруждаться. – Он старается вежливо улыбаться девушке, берет ключи и тащит Ноку к лестнице.

– Второй этаж, – кричит им в спину девушка.

– Разберемся!

– Она меня раздражает, – сообщает Нока, поглядывая за спину. – Я что, виновата, что у нее не работает эта побрякушка?

– Тебе нужно поспать, иначе начнешь бросаться на людей, – смеется в ответ Фандер.

Нока улыбается в ответ.

– Пока. – Она кивает на свою дверь, забирает ключ и прячется там быстрее, чем Фандер успевает попрощаться.

А он стоит еще буквально пару секунд, вглядываясь в темноту, будто там остался призрак бледного лица.

* * *

Номер пуст, стоит гробовая тишина. Единственный источник естественного света – узкая дверь, ведущая на крошечный балкон, и за ней нет простора и воздуха, там глухая стена черных деревьев.

Единственный столик находится все на том же балкончике. В тесной комнатке только узкая кровать и напольная вешалка. Сильно пахнет лесом, сырым деревом, и совсем не пахнет Нокой. Почти непривычная ситуация. Нимея провела с Фандером два дня подряд, и он уже решил, что запах кофе – его новый вечный спутник.

Хочется скорее смыть с себя пот, дорожную пыль, съесть что-нибудь и упасть на кровать. В соседнем номере тоже слышна поспешная возня: шорох, шелест, скрип кровати, стук двери, шум льющейся из душа воды.

Душ.

Фандер шарит глазами по номеру и обнаруживает неприметную дверь в ванную комнату на смежной с номером Ноки стене. Он заходит туда осторожно, будто ванна может оказаться общей, но это глупо. Хотя шум воды достаточно громкий, чтобы подозрения были оправданными. Внутри темно – слабая лампочка под потолком и черная помутневшая плитка. Набор одноразового мыла на полочке, пушистый халат, полотенце. Стоит все это увидеть, и тут же хочется скорее снять с себя одежду, которая за день окончательно прилипла к коже.

Фандер быстро раздевается, хватает с полки мыло и включает воду. Сначала она совсем ледяная, потом стремительно нагревается, и комнату заволакивает пар.

Звуки воды из соседнего номера кажутся еще громче, будто перегородки сделаны из картона и украшены пластиковой плиткой для красоты. Как только он включает воду, по другую сторону резко прекращается плеск, остается только мерный стук капель о кафель.

– Хардин? – слышится приглушенный женский голос.

– Нока?

– Черт, что за паршивый мотель. Я что, буду всю ночь тебя слышать?

– Я постараюсь спать потише.

– И никаких непотребств в душе.

– Как ты могла такое обо мне подумать?

– Очень даже могла. Во всех подробностях.

– Ты что, фантазируешь обо мне в душе?

– Постоянно, – доносится едва различимый ответ, но слышно, что последнее Нимея цедит сквозь зубы. – Иначе, ты думаешь, зачем я тебя откопала? Чтобы тебя заполучить в свою постель, так что мойся получше. Скоро твой час придет.

По саркастичному тону Ноки ясно, что она шутит, но Фандеру нисколько не смешно. В теле будто разом становится на пару литров больше крови; иначе чем объяснить то, что она горячими волнами разливается по телу от каждого слова обнаженной девушки, стоящей за стенкой.

Фандер протягивает руку и делает напор воды посильнее, по ту сторону Нока пищит:

– Эй! У меня вода стала холодной, не наглей!

– Это чтобы ты остудила пыл и перестала нести чушь.

Нимея не отвечает, но через пару мгновений Фандер чувствует ее гнев, ледяными каплями оседающий на его плечи. Он шипит, отскакивает в сторону и прижимается лбом к кафелю.

– Мир? – спрашивает по ту сторону Нимея. Так близко, будто стоит рядом. Будто сейчас сделает еще один крошечный шаг и прижмется лбом к его спине. Будто ее руки могут его обнять.

Одно слово, а я успел так размечтаться.

Губы изгибаются в озлобленной улыбке.

Ты такой слабак, Хардин. Это же хуже тюрьмы – быть тут, верно?

Он трясет головой и отстраняется от стены.

– Мир.

Конечно, Нимея имеет в виду не их отношения, а дележку горячей воды.

Фандер продолжает мыться молча и старается не представлять, что всего в двадцати дюймах от него то же самое делает Нока. Какая глупая планировка номеров.

Было отвратительной идеей пойти в душ, потому что напряжение не уходит, а совсем наоборот: возвращается и становится ослепляюще сильным. Вопрос, висящий эти два дня в воздухе, но так и не сформулированный, обретает плоть: Нока – девчонка и всегда ею была. Она не выдуманная, не нарисованная, не героиня книжки и не его фантазия. Она живая, теплая. Она пахнет кофе, и она за стенкой. У нее есть сердце, и оно любит какого-то человека. Очень даже реального, к слову.

И не думать о том, что сейчас она там обнаженная, невозможно, хотя до этого момента Фандер никогда даже думать себе о таком не позволял. О ком угодно, но только не о Ноке. Он всегда, не зная, что у нее на душе, наделял ее образ немыслимыми качествами. Но никогда не заходил в фантазиях дальше того, что они могут остаться наедине в комнате. Не знал, каково это – увидеть ее не то что без одежды, а в чем-то хотя бы домашнем. В пижаме, например. Какую она могла бы носить пижаму?

А сейчас она по ту сторону перегородки без всего. И они проводят наедине сутки напролет. И ее запах въелся в его кожу, а голос поселился в ушах. Она словно теперь навечно с ним и будет всю жизнь его мучить. Любовь к ней будет довлеть над всеми остальными чувствами, будто никого, кроме Ноки, в его жизни быть не может, и от этой мысли ему по-настоящему страшно.

Вода не прекращает бить по кафелю с обратной стороны, Фандер снова прижимается лбом к стенке и, прикрыв глаза, ждет, когда станет легче дышать. Спустя два дня наедине с Нокой он чувствует себя слишком размечтавшимся, и ему необходимо спуститься с небес на землю.

Он отрывается от стены и начинает отчаянно мылить слипшиеся волосы, они будто все еще в геле, которым их укладывали для похорон, хоть он и пытался отмыться от него в квартире Ноки. Ему кажется, что кудри сбились в колтун, он даже ищет, чем бы срезать их ко всем чертям, но вспоминает, что завязывал на макушке хвостик резиночкой Нимеи.

Снимает ее и долго внимательно рассматривает.

Ты сошел с ума. Положи на полку чертову резиночку, слабак. Это ничего не значит.

Он кивает, швыряет ее на полку и продолжает отмывать волосы от дорожной пыли. Фандер ждет, когда Нока уйдет, но этого не происходит, а остаться одному очень хочется.

– Нока?

– Хардин?

Его голос хриплый и глухой, а ее – высокий и подозрительный. Он сам не знает, зачем ее позвал.

– Ну? – недовольно говорит Нимея.

– Ничего, забей.

Он выходит из душа и замирает, уперевшись обеими руками в раковину, сжав ее края так, словно в силах переломить грубоватую дешевую керамику.

– Хардин? – Это издевательство, она будто рядом стоит, так хорошо ее слышно.

По плечам пробегают мурашки, словно их коснулось легкое дыхание Ноки, стоящей за спиной. Такое могло бы быть?

Фандер смотрит на свое отражение в мутном запотевшем стекле и думает, что она могла бы стоять рядом, живя они в другой реальности. Они бы решили просто так прокатиться до Аркаима. Обычное путешествие, никак не связанное с Энграмом. Вообще не было бы ни одного разговора про Энграма. И не пришлось бы убеждать себя, что нельзя ненавидеть родного брата за то, что его любят. И не пришлось бы с болью осознавать, что это совершенно заслуженный Фандером паршивый итог паршивой жизни.

Ценой стали муки невзаимной любви к одной прекрасной девушке, влюбившейся в его брата и постоянно находящейся рядом с Фандером, чтобы напоминать об этом. Видимо, так выглядит идеальная психологическая казнь.

– Что? – Он вдруг осознает, что Нока его звала, и пытается понять, как давно это было.

– Там стучат, ты что, не слышишь? Булки принесли. Забери, если закончил.

Он беспомощно смотрит на свое отражение, потом вниз и глухо стонет. Чертова Нока и чертов ужин! И появляться в таком виде перед девицей-администратором точно нельзя. Фандер снимает с крючка халат и плотнее в него закутывается.

– Мою порцию пусть под дверью оставит, – слышится за стенкой.

– Ага… – бормочет он в ответ.

* * *

В Траминере Фандера всюду преследовал океан, а тут его окружает лес, навевающий тоску и давящий до приступа клаустрофобии. Его не покидает ощущение, будто он находится в замкнутом пространстве. Может быть, дело в неудавшихся похоронах? Эдакий незакрытый гештальт. Идея выйти поужинать на балкон уже не кажется такой хорошей, потому что на свежем воздухе легче не становится, но тащить столик в номер попросту лень.

Начинает завывать ветер, быстро остужая кофе. От аромата остывающего напитка все-таки стало намного легче, будто рядом кто-то живой. Так что Фандер продолжает сидеть, сжимаясь от неожиданных порывов прохладного ветра. Он рассматривает тонкие, как прутики, ветви лимонника, который покрывает всю перегородку между балконами, тянущуюся от пола до потолка. От него исходит еле уловимый кисловатый запах, он смешивается с запахом хвои и сырого леса, кружит голову. Есть хоть что-то приятное в этом паршивом мотеле.

– Эй, ты тут? – Голос Ноки опять слишком близко.

Ты оставишь меня в покое или нет?

Не оставит, разумеется. Она же его наказание.

– Да.

– Тут как-то мрачно.

– Согласен.

– Ненавижу тишину, – шепчет Нока.

Ее очень плохо слышно из-за ветра, и Фандер, не задумываясь, прижимается к перегородке лбом. Растения, повинуясь магу земли, тут же расступаются сами собой. С обратной стороны они, должно быть, тоже пришли в движение, и Фандер просто надеется, что Нимея ничего не поймет. Он и сам не понимает до конца, как это работает. Находящиеся рядом растения будто просто реагируют на его настроение сами, ими не нужно управлять, да Фандер и не знает как.

– Ты знаешь, в Фолье есть такие монастыри… ну… где сидят лишенные магии женщины, – неожиданно начинает говорить Нока, и Фандер задерживает дыхание. – Бывал там? Хотя о чем я, конечно нет. – Она всхлипывает. Или судорожно втягивает воздух? Фандер морщится. – В общем, ты можешь прийти в монастырь, оставить пожертвование и поговорить. Вот как мы с тобой сейчас сидим… Не видя лиц. Ты не знаешь, кто там, с другой стороны. И ты можешь рассказать что угодно, даже в убийстве признаться.

– И зачем мне это?

– Чтобы справиться с одиночеством, – тихо отвечает Нока. – Выговориться. Ты этого человека совсем не знаешь, он тебя не осудит. Верно? Хотел бы так?

– Ты хочешь мне что-то рассказать?

– О, боишься моих откровений? – Она смеется. – Не бойся. Это мое дело. Но… я хочу послушать тебя.

– Что? – Фандер усмехается и старается сделать это злобно, но выходит скорее отчаянно.

Сидеть лбом к стенке становится неудобно, и он разворачивается к ней спиной.

– Что слышал. Это спонтанная идея… Мы только что с тобой говорили… Ну там, в душе, и я подумала кое о чем. Я хочу знать, с кем еду. Я устала. – Нимея опять издает этот странный звук, похожий на судорожный вдох или всхлипывание, потом слышится шорох, стуки. Фандер почти уверен, что она тоже прижалась спиной к перегородке, и слегка бьется затылком о стену. С обратной стороны в том же месте раздается такой же стук, а потом скрип – спинка стула прижимается к оштукатуренной стене.

– Устала? – Фандер хочет больше информации, ловит каждое слово, пока сердце бешено стучит, перекрывая половину звуков. Оно жутко отвлекает, и приходится надавить на грудь рукой, будто это может помочь.

Он видел, как Нимея терла ребра в районе сердца, когда они ехали в машине, и корит себя, что заметил это, позволив сентиментальной части мозга выдумать лишнего.

– Устала, что провожу целые дни… что должна довериться тому, кого не знаю. С тобой невозможно говорить – ты отшучиваешься. Если ты это делаешь – значит, тебе больно. Я не дура, мне хватает ума понять: если человеку говорят, что он убийца, а тот в ответ говорит, что это правда, – значит, ни черта это не правда. Так вот. Сейчас меня нет. Только ты. И я хочу, чтобы ты рассказал.

– Что? – Хардин сглатывает.

Сидит, уставившись в пространство остекленевшими глазами, и не понимает, как в это ввязался, но уже знает, что врать не хочет. Пусть Нока хоть трижды любит Энга, это не отменяет того факта, что он, Фандер, любит Нимею. И она это, черт возьми, заслужила. Потому что только такая колючая стерва могла заслужить любовь такого ублюдка, как Фандер.

– Что угодно. Просто любую правду. Что-то, во что я поверю. Я думала, что знаю тебя, но это вообще не так. Наверное, тебя никто не знает. Я пыталась вспомнить о тебе хоть что-то, но не смогла. Я не видела тебя вне особняка Хардинов или вне твоей компашки. И парни часто тебя вспоминали, но никогда ничего не рассказывали о тебе. Только о вас четверых вместе…

– Потому что я плохой человек, жизнь которого…

– Хватит! Ты не можешь и правда так думать, это чушь.

– Нет.

– Ой, не драматизируй, Хардин, заколебал!

– Правда за правду.

– Что? – Она откашливается – видимо, делала в этот момент глоток кофе.

– Правда. За. Правду.

– А?.. Я не собираюсь…

– Что у вас с Энграмом? Только честно.

– Зачем тебе это знать?

– Просто скажи, что у вас с ним. Мне… я хочу понимать твою мотивацию.

– Не можешь смириться, что твой брат любит иную девчонку? – Нимея как-то злобно смеется.

– А он… любит?

Фу, Хардин, это что, страх?

– Ну конечно любит. – Что-то проскользнуло в тоне Ноки, и у Фандера в груди разливается сладкое облегчение. – Мы с ним вместе с младенчества. Как он может меня не любить.

– И все-таки. Твоя мотивация.

– Я люблю его. – Ее голос наполнен светом, он будто совсем другой. Даже кажется, что говорит вовсе не Нока. – Как его можно не любить?

И снова опасные слова.

Как это понимать?

– Я спасаю его, потому что он мой лучший друг. Единственный лучший друг. Лю, Брайт и… ну… все остальные… Мы дружим, конечно, но сколько мы были вместе? Познакомились только в начале учебного года, да и то потому что поселились в одну комнату общаги. Это не то. А Энга я выбрала сама. Он часть того немногого, что я вообще могла выбирать.

– Так вы друзья?

– Конечно, мы друзья.

– И ничего больше?

– Зачем тебе это? Ревнуешь?

– Что? – У Фандера опаляет виски нервным алым маревом до самых глаз.

Это что-то новое, не похоже на страх или злость. Может быть, так чувствует себя преступник, пойманный с поличным?

– Ну… ревнуешь Энграма, для которого ты больше не единственный близкий человек?

– Нет. Я никогда не был для него единственным близким человеком. Он так же, как и все, плохо меня знает.

– Жалеешь?

– Не…

– Честно. – Нока перебивает ложь Фандера.

– Да. Да, жалею. – Он крепко жмурится. Говорить правду, оказывается, больно, как отрывать пластырь. Но после свежую рану непременно остужает прохладный воздух, и на смену боли приходит облегчение. – Значит, вы с ним не вместе.

– Нет.

– И ты его не любишь.

– Люблю.

– Ну я не о том, я…

– Хар-рдин, – тянет Нимея. – Слишком много вопросов. Я, кажется, ответила.

Он выдыхает, вытягивает руки и хрустит пальцами. Да, она ответила. Но легче как-то не стало. Фандер из последних сил старается принять, что ответ был достаточно однозначен, но все-таки ищет в нем подвох.

Любовь – сложное и чертовски бессмысленное слово.

Сейчас нет, в будущем – возможно.

Сейчас нет, раньше – да.

Сейчас – да, в будущем – не знаю.

– Что мне тебе рассказать? Любую правду? – Он не любитель рассказывать что-либо, а уж честно делиться своими переживаниями тем более. Кто знает, чем обернется откровенность?

– Да. Любую. Но искренне. Если умеешь.

– Умею. Наверное.

И все-таки продолжает молчать еще какое-то время, пока не слышит по ту сторону недовольный стук.

– Ладно-ладно… Я просто выбираю.

– Выбери что-то, что сделает тебя человеком в моих глазах, – шепчет Нимея, и по ту сторону раздается легкий стук, будто она сменила позу и приклонила к стене голову, Фандер делает то же самое, прижимая к затылок к стене.

– Хм… Я даже не знаю, что может человека сделать человеком.

– Благородство. Любовь. Дружба.

– Я влюблен, – тут же на одном выдохе говорит Фандер и жмурится опять, так сильно, что болит натянувшаяся кожа у корней волос. – Сильно. Очень. Давно.

Отрывистые слова никак не складываются в предложение, звучит чертовски глупо, но он надеется, что искренне.

– Взаимно?

– Нет. – Хардин смеется. – Конечно нет… Но она крутая. И мне, наверное, достаточно знать, что она жива и счастлива. Черт, я так давно влюблен в нее, что уже и не помню себя другим. – Становится легче, появляется мстительное чувство удовлетворения, будто именно вот этого и не хватало, чтобы ощутить страдания в полной мере.

– Она знает?

– Нет, что ты.

– Почему?

– Зачем ей я? Наивно думать, что я мог бы быть… нужен ей.

– Может, она тебя стоит.

– Нет. Она стоит сотни таких, как я. Хотя я романтизирую, конечно. Она страшная стерва.

– Тогда за что ты ее любишь? Если скажешь, что за красоту, я рассмеюсь тебе в лицо.

– Тебе нельзя смеяться мне в лицо, потому что мы в Монастыре Правды, забыла? – Фандер поворачивает голову и прижимается к стене щекой, будто по ту сторону Нока могла бы сделать так же. Это было бы так трогательно, что даже представлять подобное больно.

– Конечно, конечно. Ну так что? За что ты ее любишь, эту стерву?

– Она смелая и храбрая…

– Это не одно и то же?

– Нет. Храбрость – это проявление смелости. А смелость – это… мудрость, наверное. Это что-то внутреннее, не уверен, что я тот, кто может объяснить тебе такие вещи. Она без раздумий бросается в пекло, если знает, что там есть что спасти, и ни за что не пойдет просто так, забавы ради.

– Какой дурак бы так сделал?

– Я…

– Что?

– Мне кажется, я из таких людей. Хотя, может, ошибаюсь. Сейчас не обо мне, а о ней. Она бескорыстная. Абсолютно. Ей вообще ничего в ответ не нужно, ей плевать, что о ней думают люди, она не ждет их одобрения. Она чертовски красивая, ты не представляешь насколько. Когда я вижу… видел ее, в мою грудь как будто кто-то вонзает раскаленное железо.

– Что же тогда приятного в такой любви?

– О, поверь. Я бы многое отдал, чтобы смотреть на нее каждый… каждый день, даже если будет больно все время.

– Мазохист. Грудь болит, а ты наслаждаешься. – Тихий смех по ту сторону тревожит нервы, которые и без того еле держатся.

– При взгляде на нее сердце будто увеличивается так, что дышать трудно.

– Так это не любовь, котик, а кардиомегалия. Тебе лечиться нужно. – Фандер нутром чует, что Нимея закатывает глаза на каждое его слово.

– Так, и что ты там сказал? Красивая все-таки? – смеется Нимея.

– Для меня – самая. Как для других, не знаю.

– Хочешь сказать, это не самая популярная девчонка Траминера? Ну, не первая красотка? Не какая-нибудь истинная, королева стаи?

– Никаких наводящих вопросов, Нока, придержи язык.

– Продолжай, очеловечивайся. Мне нравится. Что еще там с твоей принцессой?

– Она не принцесса. – Фандер против воли улыбается, последнее слово звучит слишком тепло.

Глаза Фандера по-прежнему закрыты, он сам не замечает, как начинает представлять, что они с Нокой на самом деле сидят спина к спине безо всякой стены. Он почти может почувствовать тепло ее тела.

– Она воин. Причем не тот, что ведет армии, а тот, что… делает дела. Она крутая, невероятно крутая.

– Мне бы она понравилась?

– Не знаю.

– Значит, ты любишь ее, потому что она крутая, храбрая и красивая? Как-то картонно и клишированно. Не убедил.

– А должен?

– Ты красиво говоришь, но я не верю, будто можно так легко полюбить кого-то за хорошие качества.

– А за что, по-твоему, любят?

– Не знаю, но не за это.

– Я полюбил ее за то, что, глядя на нее, всегда пьянел. – Фандер говорит это тихо, чтобы Нимея не услышала, но та так же тихо отвечает:

– Тогда ты дурак, что не сказал ей.

– Она меня терпеть не может.

– И я ее понимаю. – Она смеется. – И что же, всю жизнь будешь страдать? Или наберешься смелости и признаешься?

– Я выбираю страдать.

– А вдруг ты не прав? Эй! Она смелая, а ты что? Рохля? Ну точно принцесса Траминера, Хардин, блин! Я что, зря тебя с того света вернула? И вообще, откуда ты знаешь, что она счастлива?

– Я присматриваю за ней. Стараюсь, по крайней мере. Постарался сделать что-то, чтобы она была в относительной безопасности. Не скажу, что я особенно ей нужен, но надеюсь, хоть немного ей помог. Думаю, она все-таки счастлива. И однажды кто-то сделает ее еще счастливее.

– Не ты.

– Не я.

– Хардин… Можно последний вопрос? – Нока очень спокойна и холодна, это пугает.

– Да. – Он еле размыкает губы.

– Она иная?

– Я не от…

– Пожалуйста. Это важно. – Она снова обрывает его на полуслове.

– Почему?

– Потому что… – Но он не дает ей договорить.

– Да.

– Иная?

– Да.

– Потрясающее лицемерие – всю жизнь унижать иных, а потом в одну из них влюбиться. – Нимея снова смеется. – Спокойной ночи, Хардин.

– Завтра мы сделаем вид, что этого разговора не было?

– Еще чего!

Она уходит, Фандер слышит стук двери и тихо ругается про себя.

Смотрит через плечо на неуютную односпальную кровать, прикрывает глаза и, еще даже не уснув, видит кошмары, которые словно нарисованы на обратной стороне век. Красочные акварельные картинки, что складываются в один и тот же рассказанный на разные лады сюжет. Брайт Масон. Розовая магия сирены. Короткий бессмысленный полет. Удар об землю. Смерть брата. Его бледное лицо.

Идея ночевать в мотелях вместо того, чтобы все время двигаться, кажется глупой, потому что время утекает сквозь пальцы, подобно воде.