Дом «У пяти колокольчиков»

КАРОЛИНА СВЕТЛАЯ

В феврале 1980 года исполнилось 150 лет со дня рождения выдающейся чешской писательницы Каролины Светлой (1830—1899). Она принадлежит к славной плеяде писателей XIX века, творчество которых способствовало формированию демократического облика новой чешской литературы в духе передовых национальных традиций и заложило основы реалистического искусства.

Каролина Светлая (Иоганна Ротт) родилась в 1830 году в Праге в зажиточной купеческой семье. Дом Роттов стоял в нижней части Поштовской улицы, почти на самом берегу Влтавы (теперь это улица Каролины Светлой). Вокруг теснились такие же каменные домики с высокими крышами и зубчатыми фронтонами, в которых жили торговцы рыбой и дровами, ремесленники, перевозчики — словом, все те, кто кормился рекой. Поштовская улица не принадлежала к числу фешенебельных улиц, ее облик напоминал скорее одну из улочек Замоскворечья. Как и в среде замоскворецких купцов, каждая семья жила своим особым мирком, день был наполнен трудами и заботами, и все помыслы и желания обывателей были направлены к тому, чтобы сколотить капиталец и жить не хуже других. Были там свои непререкаемые авторитеты и судьи, выносившие суровый приговор тому, кто отклонялся от принятых мерок, были и свои чудаки и блаженные, были и самодуры, державшие в страхе семью, а заодно и округу. Ничто не ускользало от пытливого взгляда маленькой Иоганны, чтобы потом ожить и заиграть сочными, яркими красками в произведениях любимой народом писательницы Каролины Светлой.

Отношения в семье Роттов строились также на патриархальных устоях, почитании старших и строгом соблюдении традиций. Однако все это сочеталось с любовью и вниманием к детям, их духовному развитию, что не так уж часто можно было встретить в той среде.

Жизнь под родным кровом текла безмятежно и радостно до тех пор, пока Иоганне не пришло время учиться. Было ей всего пять лет, когда в один прекрасный летний день мама привела ее к мрачному высокому дому посреди узкой мрачной улицы — частному заведению двух француженок, дававшим чешским девочкам немецкое воспитание. Первое же слово, обращенное к Иоганне, прозвучало на чужом, непонятном ей языке и отозвалось в ее маленьком сердце неутешным горем. «Во всем цивилизованном мире не было тогда существа более несчастного, чем бедное чешское дитя, осужденное ходить в немецкую школу», — напишет она через много лет в своих «Воспоминаниях». Попадая туда, ребенок не понимал ни слова и чувствовал себя как в пустыне.

Отныне девочке, выросшей в чешской семье, запрещалось говорить и даже думать по-чешски. Потрясение, вызванное этой жестокой переменой, было настолько сильным, что совершенно изменило весь физический и духовный облик ребенка. Не осталось и следа от резвой, веселой певуньи, уже запомнившей довольно много народных песен, частушек, колядок, всяческих историй и преданий. После того как по совету учительницы с ней и дома перестали говорить по-чешски, она, потеряв веру в доброту и сочувствие окружающих, стала вздорной, угрюмой и скрытной, но тем сильнее разгоралась ее фантазия, когда она забиралась в какой-нибудь укромный уголок и, уединившись от всего враждебного мира, предавалась своим мечтам.

Ее страстью стали книги. Очень рано нашла она в своем родном доме (и этим он выгодно отличался от всех окружающих) книги Байрона и Вальтера Скотта, Гете и Шиллера. Примером жизненного подвига стала для юной читательницы Орлеанская дева — ее монологи она знала наизусть, смотрела на мир ее глазами, чувствовала ее чувствами. Появилось желание изобразить любимую героиню на сцене. Однако вместо «Реймс» хотелось произнести «Прага», а вместо «Франция»… Что следовало сказать здесь? Вот тут-то и возник впервые вопрос о своей родине. Если это Чехия, то почему в Чехии надо говорить и думать по-немецки, а если Германия, то почему земля, по которой она ступает, называется чешской землей? За такие слова она, одна из первых учениц школы (в ту пору было ей уже тринадцать лет), понесла позорное наказание. Однако вопрос продолжал терзать ее душу, постоянные раздумья не давали покоя. Она увидела, что родной народ неразвит и всеми презираем, родной язык забыт и исковеркан, говорить на нем почитается невежеством, а родина… По словам учителя выходило, что через двадцать лет Чехия будет полностью германизирована и о ней не останется даже воспоминания. Эти слова больно задевали и ранили душу. Вопрос был решен — судьба отверженного, страдающего и униженного народа стала и ее судьбой, а звуки родной чешской речи зазвучали сладчайшей музыкой. «Иногда мне кажется, — признается она позднее, — что никто в целой Чехии не может так пламенно любить свой родной язык, как я!» К шестнадцати годам она фактически забыла его и даже с прислугой не могла объясниться, однако вспыхнувшее с неукротимой силой, патриотическое чувство, подавлявшееся и искоренявшееся в течение десяти с лишним школьных лет, совершило чудо. Приобщась к сокровищнице родного языка уже в сознательном возрасте, Иоганна Ротт стала величайшим его знатоком и ценителем, хранителем и приумножателем его богатства!

Школа преподнесла и еще один горький урок. Девочке, глубоко чувствовавшей всякую несправедливость, хотелось выразить свои сомнения, неудовлетворенность, протест против бедственного положения народа, но оказалось, что чувства эти противозаконны. Отец, по внушению учителя, строго-настрого запретил ей и думать об этом. Однако Иоганну неудержимо влекло к перу и бумаге. Ей хотелось облечь свои мысли и чувства в плоть и кровь, придать им ясную литературную форму. Из-под ее пера легко выливались стихи, повести, драмы, и занятия эти доставляли ей невыразимую отраду. Однако учитель, в руки которого случайно попали ее «сочинения» и который, несомненно, оценил ее литературное дарование, был возмущен и не на шутку встревожен. Добро бы это был мальчик — тогда другое дело, но девочке умственные занятия вовсе не к лицу, а тем более сочинительство. По его настоянию Иоганну взяли из школы. Теперь ей надлежало заниматься только тем, что прилично всякой девице, — рукоделие, хозяйство, немного французского языка, немного игры на фортепиано — и только. Книги были вовсе изъяты из ее обихода. Душа ее трепетала от негодования, но из уважения к родителям и нежелания причинить им горе она не высказала своих бунтарских настроений и чувств. «Однако в сердце моем в эту темную для меня пору родилось недоверие и неприязнь ко всему, что установлено людьми, родилась революция». Да, именно здесь следует искать корни ее удивительной прозорливости и критического чутья, с которыми она подходила к изображению современного ей общества, ее непримиримости к предрассудкам и условностям светской жизни, ее постоянных выступлений против уродливого и однобокого воспитания женщины.

Огромное влияние на дальнейшее формирование взглядов и убеждений будущей писательницы оказал революционный 1848 год, бурные события которого она воспринимала со всем жаром юного сердца.

После того как Иоганну взяли из школы, к ней и ее младшей сестре Софье (в будущем тоже писательнице — С. Подлипской) был приглашен учитель музыки Петр Мужак. Он не только учил девочек музыке, но и знакомил их с современной общественной жизнью, рассказывал о патриотических сходках, читал чешские стихи, приносил книги, страницы которых говорили о славной истории чешского народа. От него они впервые услышали песню Й. К. Тыла «Где родина моя?», которая в будущем стала национальным гимном чехов. Каждое слово учителя западало в душу. В дневнике Иоганны за 1847 год строки первых признаний в любви к своему учителю, будущему ее супругу, завершаются знаменательным аккордом: «Родина и народ — вот что будет моим лозунгом, моей святыней!»

Весной 1848 года, когда казалось, что еще немного — и народ сбросит с себя оковы рабства, а простой человек обретет свободу, Иоганна, как и все чешские патриоты, переживала величайший нравственный подъем. По интенсивности чувства, новизне впечатлений, глубине познания и прозрения каждый день равнялся году обычной жизни.

Уже на склоне лет в воспоминаниях, посвященных этим дням, она назвала себя «наследницей заветов 1848 года». Идеалы этой великой эпохи — демократизм и народность — стали краеугольным камнем ее убеждений. Оглядываясь на пройденный путь, К. Светлая писала в 1892 году: «Обладая пылким нравом и живым умом, я была последовательницей всех современных идей, с которыми мне удавалось познакомиться. В соответствии со своими убеждениями я всегда занимала крайне левые позиции».

Радикально-демократические убеждения К. Светлой проявлялись в ее постоянных выступлениях против социального неравенства, в резкой критике буржуазной морали, в антицерковной и антирелигиозной направленности всего ее творчества.

Впервые это имя — Каролина Светлая — появилось в 1858 году на страницах альманаха «Май». Знаменательным было и рождение альманаха, и рождение нового имени, а соединение этих двух событий было знаменательно вдвойне: они открывали новую эпоху и истории чешской литературы. Альманах был предвестником бурного взлета чешской литературы в 60-е годы XIX века, одного из самых ярких явлений в истории чешского народа и чешской культуры. Каролина Светлая стала наиболее выдающимся прозаиком этого времени.

После поражения революции 1848 года и тяжелой депрессии 50-х годов, периода «заживо погребенных», наступила «весна народов», дружная, бурная, неукротимая. Как будто раскрылись окна после суровой, леденящей зимы, сковавшей все живое, и хлынули потоки свежего воздуха и целительного солнца. Альманах «Май» был первой ласточкой, поднявшейся над застойной гладью незаметного литературного существования с редкими всплесками смелой мысли, тут же подавляемой жестокой цензурой и полицейскими репрессиями. Что было в литературной жизни 50-х годов? В немногих сохранившихся в условиях реакции журналах появлялись бесцветные, неспособные никого взволновать стихотворения и поэмы, редкие рассказы, тема которых была так же далека от волнений сегодняшнего дня, как лунные кратеры от земных бурь. Чаще печатались переводы классиков — к ним можно было обращаться безбоязненно, хотя среди них попадались порой такие свободолюбивые бунтарские произведения, как «Мцыри» Лермонтова. Пристальное внимание к русской литературе выдавало затаенный протест против немецкого засилья и желание найти опору в литературе братского народа, почерпнуть из нее новые мысли и идеи. В 50-е годы чешская литература теряет одного за другим лучших своих борцов. В 1852 году умирает Я. Коллар, а вслед за ним Ф. Л. Челаковский, здоровье которого было, подорвано отставкой с поста редактора «Ческой Вчелы» и высылкой из Праги за смелое обвинение в адрес русского царизма, преследовавшего поляков. В 1856 году гибнет в провинции, терзаемый нищетой и болезнями, самый горячий чешский патриот, создатель чешской драмы, режиссер и глава чешского театра, любимец народа Й. К. Тыл; сражен чахоткой, заработанной в тирольской ссылке, грозный и беспощадный Гавличек, от бичующего стиха которого не могли укрыться ни влиятельный министр, ни всемогущий кардинал, ни самодовольный и ограниченный обыватель. Й. В. Фрич, участник баррикадных боев 1848 года, после возвращения из крепости вынужден был молчать. К. Я. Эрбену было позволено печатать лишь сказки и заниматься древней литературой, но он сумел заглянуть в душу своего народа и показать ее сокровища читателям своих баллад, своего бессмертного «Букета» И жила рядом, озаряя души светом своего доброго слова, создательница несравненной «Бабушки» Божена Немцова, всегда поддерживавшая самые смелые мечты молодых. Для Иоганны Мужаковой и ее сестры Б. Немцова была старшей подругой, близким человеком, которому поверялось самое сокровенное.

Надо всеми этими именами сияло недостижимым блеском имя рано умершего Карела Гинека Махи, поэта, опередившего свое время. В литературу и жизнь он вдохнул свой бунтарский протест против окружающей действительности, провозглашая свободу творческой личности главным ее достоянием. Неудовлетворенность и боль его души выливались в великолепных, страстных стихах, разбудивших новое поколение. Ян Неруда, Витезслав Галек, Адольф Гейдук, Рудольф Майер, Йозеф Барак, Богумил Янда подхватили его призыв к свободе и борьбе. Свой альманах они назвали «Май» — в честь бессмертной поэмы К. Г. Махи. Они не желали мириться с застоем и бездеятельностью в окружающей жизни, их не удовлетворял удел Золушки, пришедшийся на долю чешской литературы. Едва вступив в жизнь — большинство из них только что покинуло стены учебных заведений, — они бросились в бой за новую литературу. Их первые шаги были сурово встречены литературными обывателями и почившими на лаврах маститыми старцами, но молодежь упорно шла к своей цели. Они действительно подняли чешскую литературу на новую ступень, обогатив ее в идейно-тематическом и художественном отношении, освоив для нее новые жанры, введя нового героя — простого чешского человека.

Рассказ «Двойное пробуждение», помещенный в альманахе, был литературным дебютом Иоганны Мужаковой, выступившей под псевдонимом Каролина Светлая. Но уже в нем проявились характерные качества ее дарования: проникновение в тайники женской души, в раскрытии которой Светлая показала себя в дальнейшем непревзойденным мастером, острая постановка проблемы воспитания женщины и ее роли в жизни общества. Импульсом к созданию этой исповеди в письмах послужила история юношеской любви аббата Ф.-Р. Ламенне, проповедовавшего популярный тогда в Чехии христианский социализм. Знаменательно и то, что Ламенне в зрелые годы — друг Ж. Санд, писательницы, чье творчество было особенно близко К. Светлой.

Напечатать рассказ в альманахе «Май» побудил Светлую В. Галек, возглавивший вместе с Я. Нерудой новое литературное движение.

Галек стал крестным отцом таланта К. Светлой. Готовя новые выпуски альманаха «Май», собирая материал для редактируемых им изданий — журналов «Люмир», «Кветы», «Посол из Праги», «Злата Прага» и других, — он всякий раз обращался к ней. Начав выпускать «Библиотеку славянских романов», Галек и тут в числе первых привлек К. Светлую, познакомив чешского читателя с ее романом «Первая чешка». Если Галек выпускал произведения писательницы в свет, то Неруда давал им критическое истолкование. Он приветствовал появление каждого ее нового сочинения, показывая его роль в развитии чешской литературы.

С Галеком связывала Светлую многолетняя творческая дружба. Они не всегда соглашались друг с другом, но через всю жизнь пронесли чувство взаимного глубочайшего уважения. Нередко бурные обсуждения тех или иных вопросов давали толчок к воплощению новых замыслов. Споры о призвании и роли поэта привели Светлую к созданию первой значительной повести — «Любовь к поэту» (1860), а появившийся в 1870 году роман К. Светлой «Франтина» вдохновил Галека на создание одной из лучших его повестей «В усадьбе и в хижине».

Литературные интересы сблизили Светлую с Нерудой, особенно в конце 50-х годов. Оба они сразу распознали друг в друге незаурядное творческое дарование, хотя ни тот, ни другой не были еще тогда признанными авторитетами в художественном мире. Неруда тяжело переносил в этот момент неудачу своего первого поэтического сборника «Кладбищенские стихи», который был встречен с явным осуждением даже со стороны близких людей. Причины неуспеха Неруда искал лишь в самом себе, тогда как в действительности его мрачные зарисовки из жизни бедняков были новым словом в чешской поэзии; их социальная заостренность вызывала недоумение у читателей, привыкших внимать сладкому голосу сентиментальных лирических излияний. Только горячее участие К. Светлой вернуло Неруде веру в себя, в свой талант. «Разве мы с вами не в состоянии указать нашей литературе иное направление? Я чувствую в себе для этого достаточно решимости, сил, образования. Вам не хватает лишь желания, но я в Вас его разбужу… Я верю в себя, в Вас, в жизнь и в прекрасное будущее», — писала ему Светлая.

Благодарность к Светлой, которая спасла его от уныния, скепсиса и творческой апатии, переросла у Неруды в глубокое, сильное чувство, к которому и она не осталась равнодушной. Между ними завязалась оживленная переписка. Однако их отношения никогда не перешли границ горячего дружеского участия и взаимного творческого поощрения.

Вступив на литературное поприще, Неруда и Галек с первых шагов развернули борьбу за новую ориентацию чешской литературы, за демократический путь ее развития, за тесную связь с жизнью. Выдвинув лозунг «литературу — к жизни», они требовали от писателей активного отражения реальных жизненных коллизий и в первую очередь — социального состояния современного общества. Все творчество К. Светлой явилось ответом на этот призыв. К какой бы теме она ни обращалась, она всегда шла от жизни, избирая предметом своего повествования реально происходившие события и описывая героев, имевших живые прототипы.

В 1853 году К. Светлая впервые приехала в Ештедский край, на родину мужа, и с тех пор в течение тридцати с лишним лет проводила там по нескольку недель, а иногда и месяцев. Здесь она по-настоящему окунулась в стихию народной жизни. С жителями этого края ее связывали, по словам самой писательницы, не только священные узы родства, но и глубокая, основанная на истинном уважении, горячая симпатия. Она много сделала для Ештеда, особенно в 80-е годы, когда развернулась яростная борьба между сторонниками чешского и немецкого начального образования. Желая спасти этот уголок чешской земли от онемечивания (а угроза была вполне реальной: чешский Ештед, как одинокий утес, возвышался среди пограничных немецких местечек и поселений), Светлая несколько лет силой своего авторитета со всей убежденностью и настойчивостью добивалась и в Праге, и в уездных управах — и добилась — того, что в шести деревнях Ештеда были созданы чешские начальные школы и организованы народные читальни и библиотеки.

Народ Ештедского края щедро отплатил Светлой за ее преданность, допустив в свое святая святых, дав ей увидеть и услышать то, чего не доверял никому. Черпая из сокровищницы народной мудрости, народного опыта и народных преданий. Светлая создавала истинные шедевры, прославив Ештедский край и свое имя.

Буржуазное литературоведение пыталось умалить художественную ценность творчества К. Светлой, свести его значение к этнографизму, представить ее «местной» писательницей, выразительницей жизни не всего чешского народа, а одного лишь Ештедского края. В действительности же значение «деревенских» романов Светлой в том, что от изображения местных особенностей она всегда идет к широким обобщениям. Неруда сразу отметил, что «по ее героям можно писать физиологию чешского народа в целом». Действительно, страницы ее повестей, рассказов и романов полны живописнейших деталей народного быта, подробных описаний обычаев и обрядов. Однако за красочными деталями Светлая умеет показать самую суть явления в его социальной обусловленности, представить органическую связь народного мышления с условиями жизни народа, разглядеть за своеобразными обычаями и приметами трагическую подоплеку классового расслоения в деревне. Наиболее резко эта тема прозвучала в рассказе «Скалак». Основанная на истинном происшествии история богатой деревенской девушки Розички и бедняка Яхима, которого она хотела возродить к новой жизни, превратилась в страстное обвинение всему обществу с его фальшивой, ханжеской моралью, оправдывающей богатого и не дающей распрямиться бедняку. Социальное неравенство лежит в основе конфликта повести «Черный Петршичек». На противопоставлении богатого хозяина, безответственного эгоиста и позера Собеслава, и бедного, всеми презираемого, но душевно щедрого и способного на героический поступок слуги Павлика строится рассказ «Господин и слуга». Резким протестом против нещадной эксплуатации трудового люда, суровым осуждением жестокосердия и стяжательства нарождающейся буржуазии проникнуты многие страницы романа «Дом „У пяти колокольчиков“».

Светлая всегда чутко реагировала на духовные запросы своего времени. Каждое ее произведение наполнено актуальной проблематикой, содержит в себе отклик на те морально-этические, социальные и общественно-политические вопросы, которые волновали тогда чешское общество. Недаром одним из наиболее частых обвинений в адрес писательницы со стороны буржуазной критики был упрек в тенденциозности. Действительно, подобно своей польской современнице Э. Ожешко, Светлая — писательница с «тенденцией». Самыми главными для нее являются два вопроса — судьба народа и судьба женщины.

В историю чешской литературы Светлая вошла как создательница чешского деревенского романа, на что уже в 1869 году обратил внимание своих современников Я. Неруда.

Центральное место в творчестве К. Светлой занимает ештедская проза. Сюда относятся романы, написанные в период наивысшего расцвета ее таланта: «Деревенский роман» (1867), «Крест у ручья» (1868), «Канторша» (1869), «Франтина» (1870), «Безбожник» (1873) и большое количество рассказов. Наиболее значительны такие, как «Об Анежке, дочери портного» (1860), «Скалак» (1863), «Каменолом и его дочь» (1864), «Поцелуй» (1871), «Сватовство» (1872). В ештедском цикле предстает перед нами целая галерея героев и особенно героинь, воплощающих лучшие свойства чешского национального характера. Они покоряют своей искренностью, верностью долгу и самоотверженностью, силой духа и убежденностью, гармоничным слиянием в их облике нравственной и физической красоты.

Не менее значительна и старопражская проза К. Светлой, в которой отчетливо звучит тема преемственности прогрессивных традиций в сознании народа и его борьбы за свои убеждения в эпоху проникновения просветительской идеологии и первых шагов национального возрождения в чешских землях в конце XVIII века. Это романы «Первая чешка» (1861), «На рассвете» (1864), «Денница» (1868), «Последняя госпожа из Глогова» (1870) и «Дом „У пяти колокольчиков“» (1872), в которых нашли отражение революционные выступления сельского люда, борьба просветителей с религиозным мракобесием и трудная судьба первых будителей, пытавшихся разжечь искру национального самосознания в сердцах чехов. Та же эпоха запечатлена в повестях и рассказах «Черный Петршичек» (1871), «Дочь своего отца» (1884), «У влтавских кошей» (1885) и других, однако в них преобладают картины быта и нравов старой Праги, а на первый план выступают своеобразные характеры пражских обывателей.

В творчестве К. Светлой нашли выражение наиболее существенные черты чешского литературного процесса 60—80-х годов XIX века, когда наряду с основной линией развития, направленной на овладение реалистическим методом, еще ярко проявлялись романтические и сентиментально-просветительские тенденции. Через сложную эволюцию от романтической поэтики к реалистическому художественному обобщению прошли многие писатели того времени. Наиболее последовательным сторонником реализма стал Я. Неруда, который не только провозглашал новые эстетические принципы, но и утверждал их в своем творчестве. Рука об руку с ним боролся за упрочение реалистического направления и В. Галек, однако в его творчестве наряду с критикой социальных противоречий чешского общества присутствовала еще и известная идеализация, попытка подойти к решению социальных конфликтов с общегуманистических позиций добра и справедливости. Для творческого метода К. Светлой характерно постоянное переплетение элементов романтизма и реализма.

Стремясь к созданию правдивой картины жизни современного ей чешского общества, к исследованию социальных мотивов действий своих героев, писательница во многом еще остается во власти романтического художественного мышления.

В описании среды, явлений обыденной жизни Светлая выступает тонким наблюдателем и аналитиком, умеющим за внешними проявлениями любого факта и события увидеть их социальную обусловленность. Скрупулезное знание всех деталей быта чешского крестьянства и городских низов, умение подмечать наиболее выразительные свойства человеческой натуры, верность индивидуальных характеристик и искусство типизации в создании образов простых тружеников и пражских обывателей — во всем этом Светлая предстает перед нами писателем реалистического плана.

Вплотную подошла она к реалистическому изображению чешской деревни в небольших ештедских рассказах, созданных в 70-е годы, так называемых «Картинках из деревенской жизни», к которым принадлежат такие шедевры, как «Поцелуй» и «Сватовство».

Вместе с тем в раскрытии духовного мира главных героев, их нравственного подвига, в увлечении аллегорическими образами и символикой проявляется романтическая гипербола. В соединении реалистических и романтических элементов — одно из притягательных свойств таланта К. Светлой, сообщающее ее произведениям и убедительную достоверность, и взволнованную приподнятость.

В романах, обращенных к прошлому, а также в произведениях мемуарного характера, запечатлевших яркие типы чешских патриотов, предков Светлой по отцовской линии («Несколько страниц из семейной хроники» и др.), проявилось отношение писательницы к историческим традициям своего народа. Произведения Светлой нельзя отнести к строго историческому жанру. В центре ее романов и повестей не судьба известных исторических деятелей, а скорее предания, связанные с определенной эпохой. Тем не менее сама эпоха раскрывается с большой достоверностью и полнотой, а главное — в интерпретации темы проступает прогрессивная концепция чешской истории. Для Светлой, как и для большинства передовых людей чешской культуры XIX века — таких, как историк Ф. Палацкий, писатели Я. Неруда и А. Ирасек и другие, — наиболее значительной в истории чешского народа является гуситская эпоха. В своих произведениях Светлая показывает, что идейное наследие гуситства, преломленное в нравственных идеалах Общины чешских братьев, было главным духовным орудием народа в его борьбе за национальное существование в период жестокой контрреформации, названной Ирасеком «эпохой тьмы». Заветы отцов и дедов, запечатленные на страницах старых книг, которые народ хранил как самую большую святыню, помогли выстоять, несмотря на все преследования обрести нравственные силы для героических свершений в период национального возрождения и революционного взлета 1848 года (Эта тема, начатая Светлой в романе «Первая чешка», была затем продолжена А. Ирасеком в его повести «Клад».) Большинство положительных героев Светлой, носителей народной мудрости, были последователями «чешских братьев».

В Общине чешских братьев, являющейся одной из разновидностей протестантской, реформатской церкви, Светлую интересовала не конфессиональная, а нравственно-этическая сторона этого учения, отражавшая прогрессивные умонастроения чешского народа, его верность революционным заветам гуситской эпохи. В соответствии с исторической правдой Светлая рассматривала борьбу реформации и католицизма как борьбу прогрессивных и реакционных сил, имевшую ярко выраженную национальную и социальную окраску. Насильно насаждавшийся после поражения чешских сословий в 1620 году в битве у Белой горы католицизм был религией пришедших к власти Габсбургов и онемеченной верхушки чешского общества, при этом он противостоял вере «чешских братьев» как вере чисто чешской, завоеванной в жестокой борьбе с внешними и внутренними угнетателями. Гонение на Общину чешских братьев было преследованием свободолюбивых устремлений чешского народа, посягательством на его духовные ценности.

Роман «Дом „У пяти колокольчиков“» — одно из самых сильных произведений чешской литературы XIX века, разоблачающих реакционную роль католической церкви и особенно иезуитов в истории чешского общества. Со всей силой гневного сарказма живописует Светлая мрачные картины двухвекового владычества иезуитов, которые, призвав на помощь «слово божье», держали в страхе и невежестве простой народ, пытаясь вытравить из его сознания малейшую память о революционном прошлом. Именно потому они безжалостно уничтожали чешские книги, нанеся прямой ущерб чешской культуре и духовному развитию народа. Опутывая сознание народа утонченной ложью, они воспитывали в нем покорность и смирение перед власть имущими.

Выразителем настроений просвещенных борцов за демократическое преобразование общества выступает в романе Клемент Наттерер, глава тайного общества. Разоблачая политику иезуитов, он с возмущением говорит: «Они заботятся лишь о том, чтобы хитроумные лицемеры могли пользоваться всеми благами жизни за счет доверчивых и богобоязненных простаков, которым они в награду за послушание здесь, на земле, сулят будущее небесное блаженство».

Сам Клемент и его брат Леокад поклялись матери, что будут так же твердо и мужественно бороться за права и свободу своего народа, как Ян Гус и Иероним Пражский, возглавлявшие в XV веке чешскую реформацию и ставшие для народа символом несгибаемости и решимости стоять за правду до конца.

Роман «Дом „У пяти колокольчиков“», раскрывающий связь социально-освободительного движения в Чехии с французской революцией 1789—1793 годов, прозвучал особенно актуально в 1872 году, появившись непосредственно вслед за событиями французской революции 1870—1871 годов и провозглашением Парижской коммуны. К. Светлая, всегда внимательно следившая за политическими событиями в мире (о чем говорит ее переписка), сумела правильно понять и оценить значение борьбы французского пролетариата и для Чехии.

Несмотря на трагическую развязку романа, эпилог его выражает уверенность в торжестве справедливости. Идеи борьбы за духовное возрождение народа подхватывает, как знамя, выпавшее из рук казненного брата, Леокад Наттерер, проповедник, слушать которого стекается вся Прага. Его вдохновенные слова попадают на благодатную почву — их понесет дальше Бернард Больцано (1781—1848), выдающийся чешский философ-богослов и математик, оказавший большое влияние на многих деятелей национального возрождения, поддерживая и разжигая в их душах огонь истинного патриотизма и свободолюбия. Образ Больцано-мальчика, появляющийся в последней сцене, придает этому произведению историческую достоверность, приближая его к жанру исторического романа.

Вместе с тем это произведение было задумано К. Светлой как роман воспитания. В центре его — судьба Ксаверы Неповольной (в оригинале роман назван «Королева колокольчиков», как именовали красавицу ее поклонники), девушки из богатой семьи, которую иезуиты избирают слепым орудием в своей борьбе с прогрессивными силами. Весь пафос этого образа — в обличении светского воспитания, которое превращает девушку в бездумное существо, не способное увидеть, на чьей стороне правда и справедливость, в красивую куклу, не умеющую чувствовать. Сама Ксавера в минуты просветления горько сетует на свое невежество, на то, что никто не позаботился дать ей истинное знание об окружающем мире. В образах Ксаверы и ее жестокой фанатичной бабки госпожи Неповольной нашли отражение раздумья К. Светлой о месте и роли женщины в жизни общества.

В романах, повестях и рассказах, соотнесенных с XVIII веком, было и еще нечто такое, что позволяет нам объединить их в одно художественное целое. Как образ горного Ештеда, верного стража чешских земель, скрепил единой поэтической связью ештедские романы и рассказы Светлой, так и ее старопражский цикл осеняет монументальный образ Праги.

До мельчайших подробностей знаком Светлой каждый уголок города, в котором она родилась и выросла. Восхищение Прагой вошло в ее сердце вместе с любовью к отцу, Эустаху Ротту, который во время долгих прогулок рассказывал своим маленьким дочерям об удивительных людях, живших в пражских домах, о таинственных историях, происходивших на ее узеньких улочках и широких площадях.

В создании образа родного города Светлая опиралась на традиции Й. К. Тыла, который стал первым певцом стобашенной Праги в чешской литературе нового времени. Если Тыл слагал вдохновенный гимн чешской столице, то Светлая запечатлела на страницах своих повестей и романов тот неповторимый облик ее многочисленных уголков, который уже давно ушел в прошлое: это и оживленное разноголосье Конского рынка (теперешней Вацлавской площади) в «Черном Петршичке», и неуютные просторы Карловой площади, где писательница поместила мрачный дом «У пяти колокольчиков», и живая панорама Поштовской улицы, охваченной героической лихорадкой баррикадных боев в рассказе «Господин и слуга», и полицейская управа с узкой потайной комнаткой, где хранил неисчислимые сокровища свободолюбивой немецкой поэзии господин комиссар полиции.

К какому бы периоду жизни чешского общества ни обращалась К. Светлая, ее прежде всего интересовали морально-этические проблемы своей эпохи, своего современника. Ее выступления против религиозного ханжества и фанатизма в прошлом, прозвучавшие в романе «Дом „У пяти колокольчиков“», оставались актуальными и для 70-х годов XIX века. В письмах к друзьям Светлая неоднократно сетовала на то, что молодежь легко попадает в тенета церковников. Выступление против религиозного догматизма характерно для многих чешских писателей той поры (Галек, Сладек, С. Чех). Для самой Светлой, рано пришедшей к убеждению, что «нет никакой вечности, никакой надежды ни на земле, ни на небесах», источником нравственной силы были не религиозные заповеди, а непрестанная деятельная помощь окружающим, родным, друзьям и служение интересам своего народа.

Писательница обращается к своим современникам с горячим призывом жить лучше и чище, стремясь к установлению искренних и справедливых отношений между людьми, к искоренению всего того, что мешает человеку на пути к нравственному усовершенствованию. Поэтому не менее страстно обличает она обывательскую косность и мещанство, своекорыстие и алчность, укоренившиеся в обществе, обычай измерять достоинство человека не его душевными качествами, а величиной его доходов. Тема человеческого счастья, путь к которому преграждают социальное неравенство и лживая мораль буржуазного общества, занимает одно из центральных мест в ее творчестве. Пожалуй, наиболее яркое выражение получила она в повести «Черный Петршичек», в которой конфликт с этим обществом ведет героев к трагическому концу. Разбогатевшая владелица корчмы «У барашка» не считает нужным даже спросить свою дочь Стасичку, по сердцу ли ей тот, кого она выбрала ей в мужья: был бы богат и «с положением», а остальное не имеет значения. Никакие испытания, однако, не могут примирить героиню повести Стасичку с ограниченной моралью и деспотизмом тех, кто задает тон на Конском рынке; она умирает, бросая им свое обвинение: «Не мы у вас, а вы у нас должны просить прощения!»

Бунт молодого поколения, выразившийся в побеге юных Стасички и Франтишка от лжи и насилия, поколебал, однако, самые основы привычных представлений одного из законодателей общественного мнения, Черного Петршичка, который впервые начинает понимать, что, помимо узких материальных интересов, существует еще любовь, имеющая свои права и законы. Образ Черного Петршичка — один из самых своеобразных и запоминающихся в творчестве Светлой, а сама повесть, воплотившая лучшие черты ее дарования, вместе с «Возчиком Польдиком» В. Галека и «Малостранскими повестями» Я. Неруды являются выдающимися достижениями чешской реалистической прозы XIX века.

Важнейшее место как в творчестве, так и в жизни К. Светлой занимает женский вопрос, и в его решении она идет дальше многих своих предшественников и современников. Если оказавшая на нее несомненное влияние в плане постановки самой проблемы и взволнованного к ней отношения Жорж Санд протестует против униженного положения женщины в семье, то Светлая выступает против социального неравенства женщины, против ее бесправного положения в обществе. (Вспомним, что проблему эмансипации в это же время Ибсен тоже рассматривает прежде всего в семейно-бытовом плане, — драма «Кукольный дом», 1879).

По мнению К. Светлой, достижение равноправия женщин в получении образования и в труде становится общественной необходимостью: «В средних кругах нашего общества отец уже не в состоянии прокормить свою семью». Стремясь действенно помочь простым труженицам, писательница организовала в 1871 году женскую производственную артель, которой руководила на протяжении многих лет, вникая во все подробности быта, работы, оплаты труда девушек, занятых ручными работами. Массу сил и энергии отдавала Светлая и созданному ею журналу для женщин «Женске листы».

Творчество Светлой, художницы большого диапазона, — это новый этап в развитии чешской прозы XIX века. Ее повествовательное мастерство впитало в себя многие предшествовавшие достижения чешской литературы в этом роде творчества: и целеустремленное служение патриотической идее, воспринятое как важнейший завет Й. К. Тыла, и лирическая взволнованность поэтической прозы К. Г. Махи, и мастерство владения эпической формой, которому Светлая училась у Б. Немцовой, и демократические принципы социального романа, провозглашенные, но не осуществленные К. Сабиной. Однако все это переплавлено в горниле яркой творческой индивидуальности.

В истории чешской литературы XIX века стоят рядом два имели — Немцовой и Светлой, как двух художников, которых волновали сходные проблемы и которые часто черпали свои сюжеты и мотивы из одного источника — жизни народа, но реальное содержание и художественные принципы их творчества были глубоко различны. Восприняв уроки Б. Немцовой, Светлая остается самобытной и оригинальной художественной личностью. Героиням Немцовой свойственны простота, доброта, скромность, душевный лад. Совсем иное — героини Светлой. Это сложные характеры, мятущиеся, неспокойные натуры, ведущие постоянный спор и с собой, и с окружающими Они всегда в движении, в них нет никакой изначальной заданности, их характер дается в развитии, в динамике, во внутренних противоречиях и борьбе. М. Пуйманова, писательница нашего времени, определила отношение к своим великим предшественницам так. «Если бы мне нужно было выплакаться и найти утешение, я пошла бы к Божене Немцовой. Если бы я хотела получить совет и набраться мужества, я бы пошла к Каролине Светлой».

Главной отличительной чертой повествовательной манеры К. Светлой является эмоциональность, взволнованная интонация. Она все время держит читателя в состоянии душевного напряжения, заставляя его сопереживать своим героям, страдать вместе с ними, оправдывая или осуждая их, мучительно искать ответы на сложные вопросы о соотношении чувства и долга, об ответственности за каждое свое слово, о моральных последствиях каждого поступка, каждого душевного движения человека. К. Светлая — мастер психологического портрета; она показывает тончайшие движения души своих героев, что делает их образы особенно убедительными.

Ткань повествования у нее пронизана, как правило, философскими раздумьями, звучащими в многочисленных монологах ее героев: о смысле жизни, о месте человека в обществе и его долге перед другими людьми и перед всем обществом в целом, о проблеме жизни и смерти, о том, что человек оставляет после себя и что составляет истинную цену человеческой жизни. Это дало основание крупнейшему чешскому критику первой трети XX века Ф. К. Шальде назвать Светлую «радикальным философом, не останавливающимся на половине пути».

Неоднократно слышала К. Светлая упреки со стороны своих современников в том, что герои ее слишком необычны. Да, это одна из своеобразных сторон творчества чешской писательницы. «С меня достаточно обычных людей в жизни», — объясняла Светлая свое отношение к своим героям еще в начале творческого пути. Писательницу притягивали натуры сильные, гордые, смелые. К тому же она считала, что писатель, оставаясь верен правде жизни, обязан вместе с тем представить пример того, какой должна быть эта жизнь, к какому идеалу надо стремиться, кому подражать. Светлой была чужда голая назидательность, — воспитательная сила ее творчества заключалась в самих образах ее необыкновенных героев, в пафосе, с которым она утверждала превосходство их нравственной позиции.

Такова героиня «Деревенского романа» Сильва, отчаянная, не побоявшаяся выступить против всех парней в своей округе, сумевшая преодолеть собственную предвзятость по отношению к Антошу и проявившая необыкновенную нравственную силу, отказываясь от своего счастья. Такова окруженная ореолом высшего самоотречения и жертвенности Эвичка из романа «Крест у ручья», воплощение этического идеала Светлой. Эта скромная, тихая, нежная женщина живет в состоянии постоянного нравственного напряжения, мучительных поисков ответа на вопрос о смысле жизни, находя разрешение всех противоречий в самоотверженном служении ближним. Такова Франтина, героиня одноименного романа, в образе которой все необычно: и «естественное» воспитание девушки, привившее ей веру в безграничные возможности разума и создавшее из нее человека, свободного от предрассудков своего пола и своего времени, и ее недюжинный ум, благодаря которому ее избирают старостой деревенской общины, наконец, ее страстная, горячая натура, не позволяющая ей и в любви идти на компромисс.

Сильной личностью предстает и Ксавера, героиня романа «Дом „У пяти колокольчиков“». Правда, этот образ занимает особое место в творчестве Светлой. В противовес самоотверженным героиням других произведений, Ксавера выступает орудием темных сил, а потому недюжинный ум и способность к сильному чувству заглушаются в ней столь же сильными эгоистическими побуждениями.

Среди чешских писателей не было более вдохновенного певца всепобеждающей и чистой любви, чем К. Светлая, которая, подобно В. Гюго, верит в ее нравственно-очистительную силу. Под влиянием вспыхнувшего чувства совершенно преображается сонная и неподвижная Стасичка из повести «Черный Петршичек», проявляя несвойственные ей ранее самостоятельность и решимость. Любовь производит крутой переворот в душе холодной и неприступной Ксаверы.

Сила духа героинь Светлой проявляется и в том, что они никогда не идут на компромисс с совестью, не позволяя чувству торжествовать над долгом.

Только с героинями Тургенева могут сравниться Эвичка из романа «Крест у ручья» и Франтишка из повести «У влтавских кошей»: они отрекаются от любви к человеку, с которым их связывают духовная близость и истинное взаимопонимание, не в силах нарушить свой супружеский долг, преступить нравственный закон, которому они следовали в своей жизни. Здесь, несомненно, нашла отражение личная драма, пережитая Светлой.

Вся жизнь самой К. Светлой была подвигом самоотречения и служения людям. Как и большинство ее героинь, она человек долга, понимаемого чрезвычайно широко: это и долг человека перед другими людьми, это и его гражданский долг, и долг писателя перед народом.

Исполняя свой дочерний долг, она никогда не рассказала родителям о муках своего детства, о страстной тоске по образованию и книгам, от которых ее отлучили.

Выполняя долг жены, женщины, она сохранила верность супругу, другу своей юности, и отреклась от счастья с человеком, в котором она уже в более зрелые годы нашла родственную душу.

Исполняя семейный долг, она, вместо того чтобы по совету врачей ехать на воды, из года в год проводила лето в деревне, помогая рано овдовевшей сестре мужа вести хозяйство и воспитывать многочисленных племянников и племянниц.

Исполняя свой долг перед народом, она боролась за чешские школы в Ештедском крае, стремилась облегчить жизнь пражских работниц, помогала начинающим литераторам.

Превыше всего был для нее писательский долг. Обладая даром проникновенного слова, она зажигала сердца и воспитывала в своих современниках любовь к родине, гордость ее революционными традициями, сознательно отдавая все свои силы просвещению родного народа, его духовному раскрепощению.

Наконец, жизнь Светлой обретала характер подвига и потому, что ей постоянно приходилось бороться с недугом, принимавшим по временам катастрофическую форму. От сильного напряжения и переутомления в начале 1874 года она начала слепнуть и провела несколько лет в уединении, в затемненной комнате. Многие произведения ей приходилось диктовать. «Львицей духа» по всей справедливости назвал ее Ф. К. Шальда.

Уже при жизни К. Светлая стала любимейшей писательницей своего народа. В ее обширной корреспонденции были сотни писем от благодарных читателей и особенно читательниц, видевших в ней учителя жизни; ее произведения, ее герои помогали им выстоять в нелегкой жизненной борьбе, обрести веру в себя и найти смысл жизни в самоотверженном служении людям.

Н. Жакова