Илга Понорницкая Дом людей и зверей

Звери из детства

1. Зверь нужный — и совсем не нужный

В универмаге, за кофтами и стиральным порошком, есть одна витрина, и в ней, вроде, что-то движется… Подойдёшь поближе — а это и не витрина вовсе, а большой аквариум. На дне аквариума толстым слоем песок насыпан, а в нём копошатся, роют норки жители пустыни — черепашки.

Толик с Наташей как придут в универмаг, так сразу к этой, самой дальней, витрине. Возле неё дети со всего магазина собираются, пока родители смотрят на кофты и стиральный порошок. А что на них смотреть, они всегда одинаковые, всегда здесь, на своих местах. А черепашки возятся, толкают одна другую, друг у дружки капустные листья отбирают — которой достанется, которой нет…

Тут мама выныривает к вам из толпы:

— Ну что, пошли домой?

— Мамочка, ты только посмотри! — просит ее Наташка.

А маме некогда — её дома стирка ждет и суп недоваренный. А главное, ждут ее бабушка с дедом, ждут-пождут, и на часы глядят, и не поверят нипочем, если им скажешь, что в магазине очередь была. Скажут в ответ, что маме только бы на улицам гулять и ничего дома не делать.

Поэтому им надо поскорее домой.

Мама с Толиком поднимаются в квартиру, Наташка остается во дворе. Ее здесь тоже ждут. У нее здесь котята спят в коробке от чьих-то ботинок.

Коробку дети в подъезде обнаружили — кто-то выставил ее на лестницу. Тут же они расхватали всех котят, забрали по домам. Наташка пришла домой с рыжим слепышом, да только дед ее дальше прихожей не пустил. Он не дал ей даже сандалии снять.

— Неси, — говорит, — своего котенка куда хочешь. Иначе я просто выкину его на улицу. Он здесь не нужен.

Наташка совсем растерялась:

— Как — не нужен? Нужен!

— Не нужен! — загремел дедушка. — Я сказал тебе! Если будешь спорить со мной, я тебя саму вышвырну отсюда с мамкою твоей!

У мамы сразу слёзы заблестели на глазах. И мама мокрыми глазами на Наташку смотрит, а потом сразу на дверь. Иди, мол, унеси котёнка.

А куда его понесешь? Как узнать, где он нужен? Может, кому-то разрешать взять не одного котёнка, а сразу двух? Им вместе весело будет. Стоит Наташка и думает: к кому бы сначала пойти? К Юрке, наверно — он в соседнем подъезде живёт, ближе всех…

И тут слышит — шаги на лестнице. Это Юрка к ней поднимается. А вслед за ним — Ленка и Славик. И все тоже с котятами. Одной только Маришке разрешили котенка взять домой. Но только одного.

Как понять, куда остальных-то нести? В коробке котятам не нравится — то-то они пищат на весь подъезд! Захочешь какого-нибудь погладить — а они все в твою руку тычутся.

— Они мамку ищут, — говорит Юрка.

— А где их мамка? — спрашивают Наташка и Славик вместе. — Ты видел ее?

Юрка пожимает плечами.

— Их же без мамы сюда выставили. Наверно, мама оказалась кому-то нужна.

Утром Наташка с мамой и Толиком выходят из дому — кто на работу, кто в детский сад, кто в пришкольный лагерь. Тетя Люся, уборщица, об ступеньки шваброй стучит.

Они втроем говорят ей:

— Здравствуйте!

И слышат в ответ:

— Неряхи, как вы живете здесь?

Она сметает шваброй окурки, коробки от йогуртов, шелуху семечек, и все это сыплется в лестничный пролет. Надо суметь пробежать по лестнице так, чтобы тебе на голову ничего не попало! И надо знать тетю Люсю, чтобы понять, что совершенно бесполезно оправдываться: «Да мы не курим! И семечек не щелкали! И йогуртов мы не едим в подъезде!» Лучше быстрей выскочить наружу.

Но тети Люсины шаги догоняют их. Наташка оглядывается, а тетя Люся тащит впереди себя коробку с котятами!

— Тетя Люся! — кричит Наташка. — Пожалуйста, не выбрасывайте их! Они здесь нужны, нужны!

А тетя Люся и не слушает ее.

— Берите, — говорит, — к себе домой, если вам нужны, а здесь не ваша территория. Мало того, что мусорите и накурили…

Мама приняла у нее картонную коробку и вышла с котятами на улицу. Там они с Наташкой и Толиком спрятали котят в кусты. Мама нашла за домом кусок фанеры, на случай дождя, накрыла коробку, — и побежали они сначала Толика отводить в детский сад, потом Наташку в пришкольный лагерь…

С тех пор Наташка, выходя во двор, сразу же мчится к кустарнику. На четвереньках протискиваешься между веток — и вот уже ты скрылась от всех. Тебя принимает узкая, вытянутая площадка, про которую почти никто не знает. Вокруг, как будто нарочно, ветки изогнулись шалашиком, а листья закрыли просветы между ними.

Если пробираешься на площадку с блюдцем молока — половину расплескаешь. Наташка из дому пипетку принесла: котята еще не умеют сами есть. А Славик шприцов принес, много — без иголок. Из них, говорит, еще удобнее будет поить.

Леночка принесла банку сгущёнки, начатую, и бутыль с водой, чтоб сразу питьё размешивать. А Наташка дома забрала с кресла плед, чтоб котятам было теплей.

Мама смотрит на кресло без пледа — и сразу понимает, куда он делся. Выходит во двор, чтобы разобраться с Наташкой — а та ей навстречу идет. Зареванная, шорты в грязи, на плечах тот самый плед, а в руках шприц без иголки.

— Брось сейчас же! — кричит мама. — Откуда шприц?

— Славик принес, — говорит Наташка. — У него зимой было воспаление легких, и он специально шприцы копил, чтобы летом брызгаться.

— А, понятно… — говорит мама. — А что ревешь?

— Рыжик умер. Тот, помнишь, я домой приносила. Они без мамы не могут жить, маленькие. Уже и Пятнаш умер, и Снежинка, и тот, которого мы никак не называли.

— И… кто остался? — спрашивает мама.

— Никто! Мы сейчас Рыжика похоронили под рябиной. Мне Славик сказал: «Возьми шприц на память. Рыжик последний из него пил».

Мама не хочет, чтобы Наташка шприц в дом несла, а что скажешь? Она уговаривает:

— Брось…

И обещает:

— Мы что-нибудь придумаем…

Но ей ничего не идёт на ум. Только вспоминается витрина, к которой Наташа с Толиком бегут, как только входят в магазин.

2. Вот зверь, которого никто не купит!

В самом деле, думает мама, черепаха — это вам не собака и не котёнок. Ее не надо приучать к месту и следить, чтоб по столам не прыгала. Не обязательно гулять с ней каждый день. И шерсть не летит с нее в суп или в компот.

Наступает день, когда с Наташка мамой и братом идут в универмаг — уже не за каким-нибудь стиральным порошком. А там в дальнем углу продавец, усатый дядька, лукаво смотрит на них из-за витрины. А за стеклом, в витрине — черепашки.

Наташка вдруг понимает, сколько же она мечтала об одной такой.

А мама первый раз к этой витрине подошла. И рассмотрела её как следует. А теперь топчется рядом с Наташкой — шепчет на ушко:

— Пойдем. Не знала я, что это так дорого…

А продавец стоит перед ними — только ус подкручивает.

— Оба твои? — спрашивает у мамы про Наташку с Толиком.

И, не глядя, как мама смущается, сникает перед его витриной, говорит:

— Цену я сбросить не могу, я не хозяин. Давай-ка я лучше Коляну позвоню.

Достает мобильник и звонит.

— Колян, слышь, к тебе женщина с детишками придет. Ты ей отдай по оптовой цене. Что, говоришь, у тебя не осталось ничего? А когда новых ждешь, не скоро? Ну, что-то же у тебя есть сейчас? Так принеси им то, что есть, а они сами выберут…

А после он рассказывает маме с Наташкой и Толиком, как ехать к Коляну. И ещё говорит, как им выбрать черепаху. Это очень важно, чтобы она была здоровой. Если вдруг вам больная попадётся — вы её вряд ли вылечите. И деньги пропадут.

А Колян — он до чего хитрый, — говорит им продавец. Сам он не скажет, если с черепахой что-нибудь не так. А между тем, как отличить больную черепаху — об этом во всех книжках говорится.

Наташа уже читала, знает.

Они с Коляном встречаются на остановке — той, где она с мамой и братишкой ни разу не была. И даже мама ни разу не была здесь — зачем ей было сюда ездить? Похоже, они очутились в другом городе. А может быть, в деревне. Узкая дорога, а вокруг — маленькие домики, заборы и сараюшки. Все зелено…

Колян их ждет на остановке с коробкой. Там внутри возятся, скребутся коготками две черепашки — а говорил, ничего нет!

Он придвигает коробку:

— Выбирайте!

Мама с Наташкой и Толиком глядят — а выбирать-то нечего! Одна черепаха гладкая, с крепкими лапами. Они у черепах нарочно приспособлены, чтоб разгребать песок, рыть норки между корней — где спрячешься, там тебе и дом.

Вторая черепаха ничего бы вырыть не смогла. Лапки у неё тонкие, болтаются, точно веревочки. А панцирь, панцирь! Уж до чего ободран… Весь белых пятнах там, где с него сколупнули верхний слой.

— А вы что думали, — хмыкает Колян. — Они же бьются по дороге! Их к нам везут издалека!

— Откуда, из пустыни? — спрашивает Толик.

— Конечно, из пустыни, — говорит Колян.

— А кто их возит?

Толику представляется длиннобородый старик в чалме с волшебным сундучком. Откроет сундучок — и из него карабкаются на свет, лезут черепашки. Каждая — сама как волшебный сундучок на ножках.

Но Колян не хочет отвечать Толику. Он только ему на кончик носа пальцем нажимает. И неохотно говорит:

— Люди как люди возят. Такие же, как мы с тобой.

И сразу к маме поворачивается:

— Ну что, выбрали уже?

— Конечно, — отвечает мама. — Выбрали.

Тут у Наташи екает сердечко. Какую мама выбрала — это хоть кому понятно будет.

— Мам, знаешь, — говорит Наташка, — эту черепаху ведь купит кто угодно. А если мы вот эту не возьмем, ее никто не купит… Все же знают, что с побитым панцирем — не надо. Про это в книжках пишут…

— Ну, да… — растерянно говорит мама, и Коляну на секунду становится неловко оттого, что он принес им раненую черепаху. Правда, он тут же говорит себе, что просто так ее принес. Чтобы они видели, что у него в самом деле ничего больше нет. Что он всех выгреб, до последней. А последняя — никуда не годится…

— Мам, если мы её не купим, она, наверное, умрет, — хнычет Наташка.

— Да она так и так, наверное, умрет, — честно говорит им Колян.

— Что делать-то мне? — мама совсем теряется. Думает: как только Наташка жить будет с ее жалостливым сердечком? То над котятами ревет, то хочет купить больную черепаху. Не понимает еще, что людям тоже иной раз больше всего нужно, чтоб пожалели их. А как начнет понимать, что будет? Надолго ли ее сердечка хватит?

— Ну… Дайте эту… — неуверенно говорит мама.

— Какую? — уточняет Колян.

— Которую дочка хочет….

— Да вы что — зачем? — теряется теперь Колян.

Мама оправдывается:

— Ну, это же ей — черепаха. Ей и выбирать.

Мама отдает Коляну деньги. Тот вертит в руках купюру и, наконец, прячет ее в карман.

— Я вас предупредил…

Мама коробку несёт, Наташа и Толик рядом прыгают. Наташа щебечет:

— Знаете, как её зовут? Кто угадает, как её зовут? Её зовут Тартюша! Потому что Тортила — это по-иностранному и значит «черепаха». В «Буратино» черепаху Тортилой звали. Но она старая была. А наша маленькая ещё, правда ведь, мама, скажи!

Так появляется в доме черепаха.

Мама отмыкает дверь и тут же Тартюшу выпускают в коридоре.

У неё на линолеуме лапки разъезжаются. Коготки стучат-скребут, а черепаха остается на том же самом месте. Нет, вот, немного сдвинулась! И еще…

Она преодолевает свои первые сантиметры. Ей надо осмотреться.

— Куда она пойдет? — спрашивает Толик.

Тартюша разворачивается — и направляется в сторону кухни.

— Куда ж еще? — ворчит дед. — Едоков много…

— Ох уж, объест она тебя! — отвечает бабушка.

В кухне под столом Тартюша находит крошки — и тут же пытается ими подкрепиться. Крошки ездят по полу, Тартюша никак не может их поймать раскрытым ртом.

— Ну, хлеба ей отрежьте, что ли! — сердито говорит дед. — Что смотрите, как мучается?

3. Что на уме у черепахи?

У Тартюши вдруг обнаруживается небывалый аппетит. Она ест все подряд — капусту, хлеб, сосиски, одуванчики, блины. Однажды Толик дал ей кусок шоколадки, она и за нее взялась охотно. Но мама отругала Толика, а шоколадку у Тартюши отняла и мордочку ей вытерла салфеткой.

Мама с утра оставляет черепахе кочан салата, который возвышается перед ней, как гора. А когда вечером они все вместе возвращаются домой, Тартюша все еще топчется вокруг рассыпавшихся листиков салата, и все еще отщипывает от них то там, то здесь.

Если Тартюша не находит ничего съестного, она торопится напомнить о себе хозяевам. Особенно маме достается. Чем бы ни была мама занята, где бы ни топталась босиком за стиркой, глажкой или варкой супа — шаг туда, а потом шаг обратно, и так полдня — Тартюша безошибочно узнаёт мамины ноги и, незаметно подойдя, кусает за пальцы. Зубов у черепахи нет — про это Наташа читала в учебнике. Вместо зубов — какие-то особенные роговые пластины. Но тяпнуть своими пластинами Тартюша может, и еще как…

Наташка протирает Тартюшин панцирь ваткой, смоченной в жидком масле. Это полезно черепахам. Ссадины на панцире темнеют, Наташка радуется: это они так зарастают!

И они, верно, зарастают — следы ранений, да еще каких…

Везут к нам черепах с жаркого юга. Жадные торговцы стараются набрать черепах как можно больше. А чтобы не было с ними хлопотно в дороге, им голову и лапки вталкивают в панцирь и всю черепаху обматывают липкой лентой — не высунешься.

После бедолаг укладывают друг на дружку, точно камни. Вот панцири у них и бьются по дороге. А если какую-нибудь заклеили непрочно и она в дороге лапку высунет, а то и голову — тогда вообще беда. Такие не доезжают живыми до наших городов. А ещё кому-то остаётся жить совсем недолго. Если, например, панцирь побит.

Про это маме с Наташей и Толиком торговец рассказал в универмаге, когда они туда снова заглянули — сказать спасибо, что с Коляном познакомил.

Наташка ахает:

— Разве никто не смотрит, как их возят?

Продавец хмыкает:

— За всеми не усмотришь…

Как и Колян, он сказал им, что их Тартюша проживет недолго. И Наташке с мамой придется похоронить ее где-то в лесопарке.

— Не видел я, — сказал он, — чтобы с таким панцирем оставались жить.

А мама осторожно спросила:

— Может, черепахи разными бывают?

— Разными, разными! — сразу подхватила Наташка. — Наша Тартюша особенная!

Продавец им не поверил, а ведь так и есть.

Мама теперь говорит, что никогда не видела такого умного животного. Хвастается всем подряд:

— Тартюша меня знает!

— Ну, скажешь тоже, — спорит тетя Галя, её сестра. — Как она может знать тебя? Скажи, а она хотя бы раз видела твое лицо?

Мама удивляется:

— Она меня каждый день видит!

— Да ты что? Представь, какие у нее глазки и какие у тебя. У нее головка, как у змейки, да один твой глаз больше ее всей головы! Какой же ты представляешься ей?!

Мама пожимает плечами и примирительно говорит:

— Ну… Да, конечно… Я представляюсь ей большой, наверное…

— Ну, еще бы! Она просто не воспринимает тебя как живое существо, — втолковывает ей тетя Галя. — Так, что-то такое огромное, от чего зависит, будет у нее в кормушке еда или не будет…

Мама с Наташкой только плечами пожимают. Конечно, обе они для черепахи — огромные, как горы. Ну и что?

— И поиграть нельзя с ней. Кто же играет с черепахой? — спрашивает тетя Галя. — Я понимаю, кошка могла бы умной быть. А черепаха?

— Кошка! — отвечает Наташа. — Да что мне кошка? Моя Тартюша лучше всех кошек на свете!

В самом деле, зачем кошек любить, если тебе все равно котенка держать не разрешат?

Но лето кончается, приходят холода. Тартюша сначала делается вялой. У нее совсем пропадает аппетит. Она облюбовала себе место в углу под батареей и выходит на середину кухни уже не каждый день. А потом и вовсе перестает выходить. Мама перекладывает ее в коробку от ботинок и говорит, что черепаха будет спать в ней до весны.

И тогда Наташке делается скучно. И она думает, как было бы здорово, если бы у нее все же был котенок.

4. Хитрая старушка

Поздняя осень, снега еще нет. Все черно-серое, куда ни глянь. В такие дни бывает особенно тоскливо на душе.

Мама ведет Наташку с Толиком гулять в сторону городского рынка. Его еще Блошинкой называют. От их дома до Блошинки — только два квартала. Мама объясняла им, что на Блошинке продают старые вещи, на которых в прежние времена запросто могли бы оказаться блохи. А сейчас блохи — это редкость, но название осталось.

Блошинка пестреет разноцветными платками, шелковыми юбками и прочим, прочим, напоминающим о том, что месяц ноябрь не вечен, что придет еще и новое лето. Но только сперва настанет зима — вот вам и валенки на любую ногу…

Целые ряды заняты видавшими виды ботинками, рядом площадка ощетинилась лыжами. А между лыж, прямо на земле, стоит швейная машинка, и тут же рубанки, дрели и прочий рабочий инструмент.

Но самое интересное — тот край базара, где животные.

В раскрытых багажниках чьих-то машин визжат поросята. Лошади, запряжённые, думают о чем-нибудь своем и дремлют, пока хозяин распродает свою другую живность с телеги, устланной желто-зеленым сеном. Большие клетки битком набиты курами, а рядом пищат желтые подросшие птенцы — утята, а может быть, гусята.

В фанерных ящиках кролики пытаются скрыться от чужих глаз в толпе своих собратьев. Один только спрятался, как продавец вытащил его за уши — и ну нахваливать свой товар!

— Мама, — говорит Наташа. — Ты мне кролика все равно не купишь. Купи лучше котенка!

— Ты что! — ахает мама. — Про дедушку забыла?

И тут же голоса раздаются:

— Что покупать? Бесплатно, даром забирай!

Глядь мама — а они уже в ряду тех бедолаг, которых в любую погоду встретишь на Блошинке. Как ни придешь, они всем предлагают кошек разных возрастов и беспородных собак. А иногда еще и хомяков, сразу целый выводок, или зачем-то голубя-сизаря, который не может летать.

И в этом ряду стоит Андреевна, старуха из ближнего поселка.

Только Наташка еще с ней незнакома.

У Андреевны в руках мешок, а в мешке живность копошится — братья и сестрички, дети белоснежной кошки Сметанки.

Андреевна только задумалась о чем-то своем, старушечьем, как вдруг услышала рядом чей-то громкий плач. Смотрит — ревет довольно большая девочка, лет девяти. Или десяти. А рядом с ней стоит младший братишка — лицом на неё сильно похож. И тянет:

— Наташ, не реви, стыдно. Что люди подумают?

Наташке все равно, кто что подумает. Жизнь без котенка вдруг показалась такой горестной, что в сравнении с ней ничего значения не имело. Наташка огляделась на маму, которая, казалось, сама готова была заплакать, — и начала с новой силой:

— Котенка хочу!

Мама что-то беспомощно говорила ей. Втроем они стояли на пятачке, в центре всеобщего внимания. Секунда — и люди оценили ситуацию.

— Возьми котенка-то детишкам! — вдруг сразу заговорило, загудело, затараторило вокруг.

— Мой-то, погляди, какой шерстистый! Дедушка был персом у него.

— Лучше сюда гляди, на моего! Простой он, беспородный, зато приучен к месту, к туалету — горя не будешь знать!

— Мамка, сердца у тебя нет, ребенок-то как убивается! Котенку много ли надо? Что сами едите, то и ему… А убирать за ним дочка сама будет, большая уже.

— Куда там… — в растерянности отвечает мама толпе. — С родителями живем. С мужем я разошлась, уехали мы… Теперь — считай что три семьи под одной крышей. Тесно у нас…

— А что, плохой, что ли, был муж? — перебивает ее маленькая вертлявая бабенка. — Что, выпивал?

— Терпеть надо было, терпеть, — учит высокая толстая старуха. — Ради детей терпела бы…

— А дети — что! — спорит с ней худая изможденная женщина. — Детям-то, что ли, надо, чтобы папка скандалил каждый день?

«Что — папка каждый день?» — не понимает Наташка. Ей вспоминается — с папой они летят в надувных санках с горы, прыгают на ухабах! Страшно, аж сердце замирает! И в то же время как хорошо вот так лететь и бояться — с папкой! Одна — совсем не так боишься, по-другому…

И тут же вспоминается комната, заполненная чем-то тяжёлым. Тяжелое — невидимое, и, вроде, оно ничем не пахнет. Но оно есть, оттого что мама как-то странно молчит, и папа тоже молчит. И чтобы они не молчали, Наташке хочется прыгать на софе и громко кричать. Ей это не разрешается, и если она только попробует, мама и папа станут кричать на неё. Оба вместе. И тогда они, может, помирятся. Но Наташка и с места не может сдвинуться. И мама тогда говорит: «Нам лучше уехать…»

Мама, наверно, то же самое вспомнила. Наташка думает: как понять, что это тяжёлое в комнате было? И захочешь чужим рассказать — не сможешь. А тем всё знать надо. Или они думают, что уже всё знают…

— Ушли — и правильно сделали, не пропадёте! — утешает маму хозяйка двух одинаковых, как близнецы, рыжих котят. — Ну что, берешь у меня? Выбирай любого!

— Не могу, — оправдывается перед нею мама. — Отец у меня сильно не любит кошек.

— Деда не любит кошек, — повторяет Толик за ней. — И котенков тоже он не любит.

А девочка ничего не говорит, только ревет.

Андреевна порылась в своем мешке и вытащила вслепую рябой комок. Девочке протянула:

— Нельзя тебе домой, так вот хоть подержи маленького-то, подержи, погладь…

Та приняла в руки котенка, продолжая тянуть по инерции басом:

— У-у-у!

Наверно, трудно сразу остановиться.

— Что всё ревешь? — растерянно спросила старуха. — Или, может быть, черненького хочешь?

Девочка сразу и подхватила:

— Черненького хочу-у!

Старуха выбрала в мешке черного, как смола, котенка, сунула в руки девочке, а серого отправила назад в мешок. Девочка потянула котенка к лицу, а старуха Андреевна, приговаривая «мальчик, мальчик, хлопот у вас не будет», сделала шаг назад, а потом еще один шаг назад, и так, пятясь, пятясь, оказалась за строем других старух и девочек-подростков с котятами. Пригнулась и двинулась дальше, в толпу, в толпу.

— Стойте! — закричала мама. — Здесь ваш котенок! Мы не можем…

А старухи и след простыл.

Котенок остался вместе с девочкой, мамой и братом.

Кругом все улыбаются: «Ну, хитра Андреевна, вот и пристроила одного из своих».

5. Заговорщики

Делать нечего, зашагали мама с Наташей и Толиком домой. Наташка впереди идет, котенка к себе прижимает. Мол, что хотите, делайте, а не отдам. Лучше сама с ним вместе из дома убегу.

За ней мама идет, сердится.

— О чем ты думаешь? — спрашивает дочку. — Что мы теперь делать станем?

А сзади Толик идет. И думает: «Хорошо мне, я машинки люблю. Машинки можно дома держать. Дед сам иногда мне машинки покупает… А Наташке плохо. Она любит котят. Плохо любить то, что дед не любит…»

Мама, к тому же, злится на себя, что стала оправдываться перед старухами, рассказывать им про свою жизнь.

И все из-за этой ревули, из-за Наташки! Ну, Наташка, ну, погоди же, дурочка ты моя. Что будем с котенком-то делать? Не бросишь же его в подъезде — и без него во дворе полно кошек-бродяжек, а этот — совсем малыш, не выживет… И что бы не взять его в дом?

Бегал бы такой — черный, как ночь. Сколько раз за день тебе дорогу перейдет? И нам всё было бы нипочем. Ведь это не какой-то неизвестный чёрный кот — это свой собственный! Разве Наташка хочет чего-то несбыточного? — думает мама. Ведь поговоришь с людьми — и каждый кого-то вспоминает. Какого-нибудь зверька из детства, с которым вместе росли. Сначала, например, котенка взяли — меньше мышки. Он — «Мяу», и ребенок-ползунок тоже ему: «Мяу!». Так вместе и растут — и после вдруг подросток замечает, что его приятель-одногодок стареет. Редко четвероногий доживает до выпускного вечера своего хозяина, но только выросший хозяин всю жизнь будет вспоминать своего первого питомца…

Пусть и Наташка будет кого-то вспоминать!

Маме вдруг передаётся Наташкина решимость.

— У нас теперь есть котенок! — объявляет мама бабушке с порога.

Тети Гали с утра нет. У нее такая работа, на которую приходится ходить и в воскресенья. Зато ей и платят хорошо. Дед все время говорит, какая тетя Галя молодец.

Мама думает: сейчас он выйдет и вытолкает их в подъезд вместе с котенком.

А бабушка говорит:

— Повезло вам, что деда нет. А то бы и не вошли в дом.

В детской мама вытаскивает из-под Наташкиной куклы матрасик и стелет в туалете. Туда же ставит пластиковую коробку от конфет.

— Будем сразу к туалету приучать!

— Хорошо бы насыпать туда… кошачий наполнитель, — в растерянности говорит бабушка. — Я слышала — с наполнителем легче приучить…

— Значит, ты не против, чтоб у нас был котенок? — спрашивает мама.

— Если б не дед, я бы уже давно котенка завела, — отвечает бабушка. — Но, конечно, я бы выбрала расцветку поинтересней.

— А я черненького хочу-у! — заводит опять Наташка.

— Черненький тоже хорошо! — тут же соглашается бабушка. — Только о чем тут говорить? Дед — он, какого ни принеси, из дома выкинет.

— Тогда мы с мамой тоже уйдем, — обещает Наташка, и Толик не выдерживает — начинает реветь.

— Сейчас же замолчи! — приказывает мама. — Тем более мы уже уходим. Но не насовсем — только в магазин…

Пока деда нет — в доме затишье.

Мама с Наташкой приносят из магазина наполнитель и сыплют немного в коробку от конфет. Котенок, до этого дремавший на своей подстилке, тут же встает и направляется вразвалку к своему туалету. Пора ему, пора…

— Бабушка! Смотри скорее! — радуются Наташка с мамой. — Его не надо приучать! Он уже приученный!

— Бабуля его приучила! — объявляет мама, пока малыш загребает в коробке лапами. — Та, на базаре.

Им невдомек, что это не Андреевна, а сама кошка-мама, Сметанка, приучила свой выводок к порядку. Она держала детей в строгости, и жили они с Андреевной душа в душу.

Андреевна, добрая душа, и слышать не могла о том, чтобы лишать Сметанку ее любимых ночных прогулок. Коты со всех окрестностей знали дорогу к Андреевне во двор, и несколько раз в год Сметанка приносила сразу по пять или по шесть котят, или еще больше…

Андреевна не интересовалась, сколько на этот раз родилось малышей. Она знала, что сколько бы их ни было, они не добавят ей хлопот. Котята росли воспитанные — в мамку. Приходило время — Андреевна собирала малышню в мешок. Не держать же всех в доме, у Сметанки, небось, еще выводок на подходе.

Летом еще ничего было, а в ненастье у старой все кости болели после того, как постоит на Блошинке — в сырости ли, на морозе…

— И надо оно тебе? — говорили ей знакомые.

Андреевна соглашалась, что не надо. Возраст уже не тот. Мне ли на рынке стоять…

Но со Сметанкой ей было не расстаться, а та не могла понять, что у Андреевны — возраст, и приносила все новое и новое потомство. Как-то раз и для Наташки котенка родила. Черненького.

— Видишь, какой он умный! — говорит Наташка бабушке. — Я теперь с ним точно не расстанусь.

Будто иначе она согласилась бы расстаться! Она готова была и лужи подтирать сколько угодно.

— Сейчас попробуем что-нибудь сделать, — бабушка берёт с полки телефон.

Кому она собирается звонить? — думают Наташка с мамой. И тут слышат:

— Галя! Галь… Ты знаешь, у нас котенок появился. Котенок! Да, Галя! Нет, папа еще не знает. Галя, я что звоню? Ты должна сказать, что это ты принесла котенка. Ты! Ну, не знаю, откуда. От своих знакомых… Тебе видней.

Все дело в том, что мама с тетей Галей, даром, что сестры — ни капли не похожи. У мамы, например, лицо худое, длинное. Глаза у мамы большие, прозрачные, как вода, вдоль щёк волосы-водоросли висят. А у тёти Гали кудряшки короткие, весёлые. Лицо у неё румяное, круглое, и глазки быстрые, тёмные, как угольки. Но даже не это главное. А главное в том, что Наташину маму слушаются только Наташа с Толиком, и то не всегда. А тетю иной раз Галю слушаются и дедушка с бабушкой. И всё потому, что мама на работе только глаза портит у компьютера, а заработка не хватает и на семечки. Так бабушка говорит. Зато у тети Гали работа — всем на зависть.

Наташа раньше закрывала глаза и представляла тетю Галю сидящей на стуле — а вокруг, точно осенняя листва, летают, кружатся деньги. Лови — не хочу.

Деньги тётя Галя не тратит зря, она ждет, когда их станет еще больше. Тогда она купит свой собственный дом. Там она сможет завести котенка. А пока она даже не думает о том, хорошо или плохо ей без кошек.

— Хотя бы одна дочь выросла толковой! — так говорит о ней дед.

И сейчас бабушка просит свою толковую дочку сказать деду, что это она принесла в дом котенка. Если дед будет знать, что котенок — Галин, он его, может, и не выбросит.

— Я не могу обманывать папу, — отвечает тётя Галя своей маме — Наташиной бабушке.

А бабушка просит:

— Пожалуйста, ради меня! Я же всю жизнь мечтаю о котенке. А тут они принесли — у меня сердце-то и упало…

— А хоть красивый котенок-то? — колеблется тетя Галя.

Бабушка тоже колеблется.

— Да как тебе сказать… Черненький…

— Не надо чёрненького! Если на то пошло, давай я в самом деле поспрашиваю у своих знакомых…

— А этого куда будем девать? — спрашивает бабушка уже построже.

А дальше уже совсем строго объявляет:

— Нет уж, черненький — так черненький! Ты поняла меня, Галя?

Дед приходит — и кто бы сомневался, что дальше будет?

В коридор летит куклин матрасик и коробка с кошачьим наполнителем — комочки рассыпаются по полу. Дед берет котёнка за шиворот — кожа тянется там, как резина — и несет к дверям.

Бабушка хватает деда за рукав.

— Это не они! Это же Галя, Галя принесла котенка!

Дед останавливается у двери.

— Как — Галя принесла? Зачем?

— Она прибегала на обед. Очень хотела с тобой поговорить, но тебя не было, — разводит руками бабушка.

— Я сам с ней поговорю.

Дед хватает телефон — и что уж говорит ему тетя Галя, неизвестно, только он уже выглядит растерянным и голос у него делается тише.

— Да, Галя, нет, я… Что я, зверь какой? Только я не понимаю, почему чёрный-то… Ну, что же, тебе решать. Если тебе нравится…

6. Привет с Блошинки

Вечером тетя Галя приходит — и сразу к деду:

— Папочка, ты на меня не обиделся?

А после идет, пританцовывая, в ту комнату, где мама с Наташей и Толиком живут. В детскую.

— Ну, дайте хоть посмотреть, кого я принесла!

А они как раз котенку имя подбирают. Это так Толик придумал:

— Будем называть кошачьи имена — Черныш там, например, или Уголек — ну, и так далее. На каком имени он мяукнет, такое, значит, ему и понравилось.

Все соглашаются.

— Ну, начали, — говорит мама.

И котенок тогда говорит:

— Мяв!

— Я же еще ничего не сказал, — теряется Толик.

— А он уже выбрал! — смеётся Наташка. — Значит, он у нас будет Мявкой.

Так в доме появляется Мявка.

В первые дни ему приходится очень нелегко. А все почему? Черный!

В потемках его не заметишь. Пока не привыкли глядеть под ноги, каждому случалось наступить ему на хвост или на лапу, или же так поддать его ногою, что бедняга отлетал с громким писком.

Тут же его хватали на руки, целовали. Он кое-как терпел все ласки, а сам только и ждал момента, чтобы улизнуть.

Где Мявка прячется, никто не знал. Его находили спящим то в шкафу, то в дедовом ботинке, то в комоде среди простыней и полотенец.

А вскоре ему удается завоевать дедово сердце. Кто бы подумал, что для этого так мало нужно?

Дед вечером в кресле сидит, смотрит телевизор. Бабушка зовет его ужинать. Дед глядит — а на его тапке, спереди, примостился Мявка. Ему удобно. Тапки мягкие. Свернулся на самом носке — и спит.

«Тоже — нашел место!» — думает дед.

Бабушка заглядывает в комнату, дед машет ей:

— Тише! Не разбуди!

А после осторожно вытаскивает ногу из тапочка и идет босиком. И все удивляется за ужином:

— Надо же, сам ко мне пришел! Я и не видел. Надо же — пришел и сам улёгся!

С тех пор дед не упускает случая заметить, что Мявка — удачный кот.

— Уж до чего не люблю котов, — говорит, — а с этим нам повезло. Дочка угодила — кругом умница.

И так часто он повторяет это, что уже и заговорщицы готовы поверить: да, Мявку Галя принесла! По крайней мере, бабушка готова. Мама, глядя на толстого, лоснящегося Мявку, говорит:

— Бабуля и не узнала бы его!

— Какая бабуля? — настораживается бабушка.

— Ну, та, с Блошинки…

Бабушка теряется:

— С Блошинки? Ах, да, да…

И тут же приказывает маме:

— Смотри, молчи. Блошинку — забудь! Ты хочешь, чтобы у нас оставался Мявка?

Толика мама выпускает во двор — с мальчишками в футбол погонять. И тут через двор идет бабуля к остановке. Двор-то проходной. Через него шуруют, как мама говорит, все кому не лень — из глубины их спального микрорайона к остановке и обратно. А дальше от остановки, за их микрорайоном, — маленькие домики. Там и Блошинка. Люди по выходным ходят на Блошинку с баулами — мимо их окон.

Но это не выходной был. Толик вышел — вдруг к нему бабуля подходит, старенькая.

— Ну, как живете? Мамка у тебя как, сестра?

Толик молчит.

Бабуля допытывается:

— Али немой?

Толик обиделся:

— Вы что, не знаете, что детям с незнакомыми людьми говорить нельзя?

Бабуля смеется:

— Да мы с тобой знакомы. Помнишь, как ты сестру увещевал: мол, не реви, что люди подумают?

Толик приходит домой, кричит с порога:

— Ольга Андреевна привет передавала! Всем нам! И Мявке тоже!

— Какая Ольга Андреевна? — спрашивает дед.

— Да та, с Блошинки!

И бабушка с мамой хором продолжают за него:

— Это воспитательница его! Она возле Блошинки живет.

Толик от удивления раскрывает рот. Эта бабуся — разве воспитательница?

7. Помпошка

В конце зимы, после работы, после садика мама и Толик сворачивают в зоомагазин. У Мявки наполнитель закончился. Мама рассказывает Толику на бегу:

— Сейчас хомячков увидишь!

— Я видел, видел! — отвечает Толик. — У нас в садике есть!

— А какого цвета?

— Рыжие… Или коричневые.

Мама говорит:

— А ещё бывают розовые! Или оранжевые, как апельсины, а кто-то ещё и в белых пятнышках. А могут быть и чисто-белые, как снег… Знаешь, я ещё в школе в этот магазин ходила. Стою возле клетки и любуюсь…

Толик тоже хочет полюбоваться. Но в магазине к концу дня остался один-единственный хомяк. Он темно-серый, маленький и гладкий, — ни дать ни взять мышка без хвоста. Бродит по клетке, что-то ищет. Может, думает: все-то куда ушли?

А куда? Разобрали их, только тебя оставили.

Мама и Толик с сожалением смотрят на мышастую спинку и на хвост — розовый обрубок. Толик ведь ждал, что зверей будет видимо-невидимо. И мама обещала!

А хомяк, видно, почувствовал, что на него смотрят. Он повернулся и затрусил в их сторону. К решётке подошёл, на задние лапки встал и начал карабкаться наверх. А сам на маму смотрит. Дождался, мол, я вас. Давай-ка, забирай меня отсюда!

— Завтра приходите, — говорит им продавщица. — С утра нам новых привезут, цветных. Я говорила, что черных больше привозить не надо — их не берут.

Мама с сочувствием смотрит на зверька — надо же, как не повезло с раскраской. И дома Наташке рассказывает: представляешь, до чего обидно родиться мышью без хвоста?

Назавтра вечером они с Толиком идут, а Наташа ждёт их около подъезда.

— Бежим, — говорит, — скорее в зоомагазин, пока он не закрылся. А то Помпошку купят!

— Какого Помпошку? — не понимает мама, а Наташка уже тянет их со двора.

— Я сегодня, мам, была в зоомагазине, там такой хороший, такой ручной… Такого кто угодно купит, мам, ну, пожалуйста!

Сегодня в магазине хомяков видимо-невидимо. Не сосчитаешь, сколько их в клетке копошится. Есть белые, есть розовые. И рыжие — почти оранжевые. Все чем-то заняты. И только один, вчерашний, увидев маму и Наташку, оставил свои дела и снова стал карабкаться по сетке. Наташка говорит:

— Смотри, ну правда же, он самый лучший? И он хочет к нам!

Мама спрашивает:

— А что мы деду скажем?

Наташка говорит:

— У деда же Мявка есть! А мне тоже надо зверя!

— А у тебя есть Тартюша, скоро она проснётся, скоро весна, — уговаривает Наташу мама.

— И что, — хнычет Наташка. — Вот проснётся, а у неё товарищ появился — Помпошка, будет ей сюрприз!

— Деду сюрприз будет, — озадаченно говорит мама.

Потом вздыхает:

— Ладно, поглядим. Как-никак, Тартюша и Мявка размочили уже сухой счёт.

— А что такое сухой счёт? — спрашивает Толик.

Но мама не отвечает. Идёт, вся в своих мыслях. Коробку держит, в коробке Помпошка возится. Того и гляди, прогрызёт картон. Наташка рядом идёт — новую клетку несёт, Помпошкин будущий дом. И Толик с одного бока придерживает — помогает.

8. Из зимы в лето и обратно

Тартюша всю зиму в коробке пролежала камушком. И только в марте камушек начал шевелиться. Толик услышал тихий-тихий звук — это Тартюша коготками скребла в коробке. Вытащили они с Наташкой черепаху, она еле-еле заковыляла по кухне. Лапки за зиму стали ещё тоньше, чем были, а голова на шейке еле держится. Дали Тартюше хлеба, она откусила раза два — и на старое место, под батарею побрела. Панцирь стучит об пол — ни дать ни взять камешек на тонких ножках.

Под батареей, в тепле, в потёмках она втянулась в свой дом. Посмотришь на неё — камушек и есть. Наташке странно, что можно неделями, месяцами спать — и не знать, что в доме новый житель появился.

Наташа из книжки знала: хомяк — не стайное и даже не компанейское животное. Он вполне может жить один, видя каждый день только людей. И что хомяк — грызун. Как ни старайся, не перевоспитаешь. Вылезет из клетки — жди перекушенных электропроводов, дырявых половиков или испорченных книжек. Что не съест, то всё равно измельчит в труху. Лучше положить ему в клетку старые газеты. Или свои исписанные черновики. Из Наташкиных черновиков Помпошка построил себе гнездо.

В клетке заранее готовы были разные лесенки, качельки. И ещё зачем-то колесо, в каких бегают белки. Наташа с Толиком видели белку в зоомагазине. И им всегда было её жаль. Толик спрашивал:

— А почему она бегает на одном месте? Так ведь никуда не прибежишь?

Наташа пожимала плечами:

— Должно быть, её продавщица заставляет…

— Зачем? — удивлялся Толик.

Наташа объясняла:

— Наверно, у взрослых считается — красиво. И потом, если она станет сидеть в домике, кто её разглядит и купит?

Но вышло, что зря они думали так о продавщице. Ведь сами они Помпошку в колесо лезть не заставляли!

Им было не понять, что думает Помпошка, по много раз на дню влезая в колесо и разгоняясь так, что и колесо, и он с ним вместе сливались в сине-черный круг.

Набегавшись, он вылезал и начинал оглядываться по сторонам, точно пытаясь понять, куда примчался с такой скоростью. Однажды, когда он так осматривал свое жилище, Наташка взяла из шкафа свою зеленую кофту и повесила возле клетки на стул.

— Зачем? — спросила мама.

Толик ответил за нее:

— Должен же Пошка видеть, что что-то изменилось! Что он бежал не зря! Он путешественник!

— И он куда-то прибежал, — добавила Наташка. — Кофточка — это зеленая лужайка совсем рядом…

— Он из зимы в лето прибежал! — радуется Толик. — Бабушка, хочешь посмотреть, как он путешествует?

Бабушка медлит, как будто ей не интересно. Тётя Галя отвечает за неё:

— Уж сами своим мышастым сами занимайтесь.

Наташка говорит ей:

— Да мы и занимаемся!

Могла ли она мечтать, что у нее будет и кот, и черепаха, и хомяк?

9. Храбрая «мышь»…

Бабушка говорит:

— Только смотрите, чтобы Мявка не поймал вашего Помпошку. Из клетки выберется — значит, недолго ему жить осталось…

И вот однажды…

В тот день Наташа выпустила Помпошку на пол в комнате — не все же мотать километры в колесе. Мявка привычно дремал у деда, перед телевизором. Кто бы подумал, что он вдруг проснется и направится не куда-нибудь, а в детскую?

А на полу… самая настоящая мышь!

Мявка ещё никогда не видел мышей. Разве что в далеком забытом детстве. Он же попал в дом совсем крохой — сам был не больше хомяка. И с тех пор ни разу не выходил на улицу.

Бабушка говорит, он — кот-интеллигент.

А мама добавляет: «У него вообще нет своей жизни. Только наша…»

И вдруг перед ним оказывается мышь! И сразу становится понятно: зверь есть зверь! Мявка вжимается в ковровую дорожку, подбирает задние лапы, готовясь в следующую секунду броситься вперед, на беззащитного Помпошку.

Никто не успевает ему помешать.

Мявка отрывается от пола.

И в ту же самую долю секунды Помпошка поворачивается и с любопытством направляется в его сторону.

Поэтому Мявка промахивается и плюхается на пол где-то за спиной у своей жертвы.

Впрочем, Помпошка не подозревает, что он жертва. Его распирает любопытство. Кто это такой огромный, и при этом такой же черный и мохнатый, как он сам?

Толстый Помпончик снова неуклюже поворачивается и трусит прямо к Мявке в лапы.

Этого Мявка ждал меньше всего. Где это видано, чтобы мышь гонялась за котом?

Весь Мявкин маленький мирок переворачивается с ног на голову. Мавка от страха застывает, широко расставив лапы, пронзительно кричит — и, наконец, бросается к дверям, чтоб скрыться в своем верном убежище — в спальне под кроватью.

Помпошка увязывается было за ним, но куда ему поспеть на своих тонких лапках.

10. …И благородный кот

С этого дня Мявка мало того, то отчаянно ревнует — он панически боится Помпошку.

Ревновать-то его кот начал еще тогда, когда хомяк только появился в доме.

Кот Мявка готов поладить далеко не с каждым. Если котенком он еще терпел, когда Наташа с Толиком брали его на руки, то с возрастом он начал выбирать, кому позволять гладить себя, а кому — нет. Вот Толик лишь прикоснётся к его спинке, как он резко поворачивает голову и кусает Толика за пальцы. И Наташку он тоже не жалует. Наверно, только деда он ни разу не укусил. Знает, кто в доме главный.

И при всем при этом Мявка — отчаянный ревнивец. Он, например, не может смотреть спокойно, как Наташа кормит или купает черепашку.

В кухне у Тартюши есть что-то вроде кормушки. Прямо на полу она может найти ломтик желтка, или пучок травы, или своё любимое — листик капусты. А если вдруг здесь не окажется ничего съестного, Тартюша идет к кормушке Мявки, и там пробует суп, мажет нос в сметане. Кот с тоской глядит на непрошеную гостью. Прогнать ее у Мявки не хватает духа.

А тут еще и Помпошка появился! Мявке не сидится на месте, если мама, Наташа или Толик склоняются над клеткой, даже если они хотят только долить воды в поилку и бросить в миску семечек. Мявка тогда включает свои глаза — в каждом по лампочке загорается — чтобы всем было видно спрятанную внутри великую кошачью обиду.

Одно дело — когда ты сам не разрешаешь себя погладить. И совсем другое — когда тебя гладить никто не собирается…

Приходит лето, бабушка с дедом едут погостить к бабушкиной сестре в деревню. Тетя Галя отправляется на отдых за границу, Наташа едет в лагерь — маме на работе дали путевку. Остаются только мама с Толиком, да и тех нет в доме целый день. Мама на работе, Толик в садике. А вечерами мама опять садится за компьютер, как будто на работе.

В компьютере у нее есть фотографии разных зверей. И мама должна их все правильно в книжке разместить.

Наташка раньше думала: ну и что сложного? Но мама переставляет фотографии и так, и эдак, и все-то ей не нравится. Она думает, как сделать, чтобы — читаешь про какого-нибудь зверя, и сразу вот тебе картинка. И в то же время чтобы картинки не лепились друг к дружке, чтоб им просторно было…

И так эта задача маму увлекает, что она сперва даже не слышит тебя, если ее позвать.

— Мама, а мам! — в десятый раз окликает ее Толик, пока, наконец, она не вскинет голову:

— А? Что, сынок? Вот, посмотри, это слон, это леопард…

Все-то у мамы фотографии зверушек на уме. А Мявка живой, он не в компьютере. Вот мама и думает накормленный — и ладно.

Мявка от скуки просто изнывает. Кто бы погонял его сейчас по дому, кто бы попробовал на руки взять?

Толик в компьютер смотрит вместе с мамой. А Мявка трется о мамину ногу и мяучит. Запрыгивает к ней на колени. А маме хоть бы что, она привыкла и не в таких условиях работать. Машинально проводит рукой по черной шерсти и снова все внимание — на монитор.

Но Мявка явно решил маму оторвать от дела во что бы то ни стало.

И оторвал!

Мамка Наташке с Толиком потом вот что рассказывает:

«Представьте — ты, Толик, спал уже, и я одна сижу… Уже часов двенадцать, и мне спать надо… Вот, думаю, ещё страничку доделаю… А после ещё одну. И тут Мявка забирается на стол и начинает нарочно бумагой шелестеть, чтоб я поглядела на него. А потом прыгает на пол — и сразу к дверям. А сам оглядывается на меня, мяучит. Словом, куда-то зовет меня.

Я думаю, до чего же у нас кот капризный! В кормушке у него чего только нет. И свежая вода стоит. Что ему надо еще?

Но поработать всё же не удается. Приходится идти за Мявкой на кухню. Я открываю дверь, а там… Полная кухня пара! Целые облака под потолком, и чайник чуть ли не подпрыгивает на огне, готовый улететь! Я же сама чайник поставила — и за работой позабыла о нем! А Мявка мне напомнил…

Я его погладила, конечно, сказала:

— Молодец!

И снова села за компьютер.

И опять Мявка не дает работать.

Снова приходится на кухню за ним идти! Ну, что на этот раз?

Мявка с жалобным криком бежит к плите. Вот еще новости! Он хочет за плиту забраться! Но между стенкой и плитой, сами знаете, у нас втиснуты противни и сковородки — не пролезешь. Мявка стоит и коготками один противень скребет. Мол, не уйду отсюда всё равно.

Что делать? Вытаскиваю все, что мешает ему забраться за плиту. От Мявки же так просто не отделаться.

Наконец, кот исчезает за плитой. Я слышу какую-то возню и тихий Мявкин писк — и вот наконец из-за плиты на середину кухни выбегает наш Помпошка! Он выбрался из клетки — а я и не заметила.

И Мявка выбегает вслед за ним.

Мявкины лапы длинные, ему до Помпошки дотянуться — пара пустяков. Но Мявка не хватает его. Он только закрывает ему путь.

Помпошка оказывается на пятачке, ограждённом Мявкиными лапами — не убежишь.

При этом Мявка кричит от страха и смотрит на меня — скорей, мол, забирай эту неправильную мышь. Он как боялся Помпошку — так и теперь боится. И в то же время знает, что Помпошка нам чем-то дорог. И он поймал его ради нас, ради своих хозяев. Он ради нас победил свой страх!»

И мама так весело об этом рассказывает, так хорошо слушать ее… Наташка только приехала из лагеря, а Толик уже в десятый раз слушает, как Мявка Помпошку поймал — однажды поздно вечером, когда он, Толик, спал уже.

До чего жаль, что он сам не видел, как Мявка сделал из своих лап кольцо и отчаянно звал маму на помощь, потому что перед его носом в кольце из мохнатых чёрных лап метался маленький Помпошка. Но он же так ясно представляет, как всё было.

— Сейчас, — говорит, — покажу вам, какое у Мявки было лицо! Смотрите на меня.

Мама с Наташкой смотрят — и тут же видят деда. Выходит, он тоже слышал всю историю?

— Мявка умней тебя! — бросает маме дед.

А после они слышат много раз, как он пересказывает гостям мамин рассказ — и говорит:

— Вот какой редкий кот нам достался!

И тут же не преминет вставить словечко о недотепах, которые забывают чайники на плите и толком не следят за своей живностью. Ну как хомяк перегрыз бы провода!

11. Кот из мешка с Блошинки

Однажды дед идет Толика из сада забирать. Вместе с Наташей. Наташа в детском саду всё знает, а дед нет.

Идут они обратно через двор, втроем, и надо же — навстречу им старуха Андреевна. Останавливается, кивает, как своим.

— В поликлинике была, — им сообщает. — Доктор назначил процедуры. Кости болят. Хондроз замучил.

Дед тоже кивает ей в растерянности. Пожилые любят иной раз о своих хворях поговорить. Но чтобы вот так, на улице его остановили — такого с дедом еще не было.

А бабуля к Наташе поворачивается. Та растерялась, не успела отвернуться, чтоб не узнали ее.

— Что? — говорит ей бабуля. — Не плачешь больше? Как там мой котишка? Большой уже? Как, мальчик в прошлый раз мне говорил, вы его назвали?

— Какой ваш котишка? — спрашивает дед. — У нас свой котик, Мявка. Дочка с работы принесла.

— А мой где? — спрашивает бабка.

И смотрит на Наташку:

— Вы что же, выбросили тогда моего — черненького-то?

— Нет, это ваш. Тот, из мешка, — пугается Наташа. — Не выбросили!

И чувствует, как у нее ноги холодеют и коленки начинают крупно дрожать.

Дома дед гремит:

— Обманом, значит, пошли! С работы взяли, говорите?! От знакомых?! Как же — с Блошинки принесли! Вшей-то нет на нем?

— Нет, нет, — поспешно отвечает бабушка. — Я проверяла.

Дед не слушает ее, кивает на маму с Наташкой и Толиком:

— С этих-то что взять? Эта — сама непутевая, и с детей толка не будет! Но Галя, Галя, — обманывать, значит, меня взялась?

После дед сидит в кресле у телевизора. Мявка привычно запрыгивает к нему на колени. Наташка с Толиком слышат, как дед жалуется коту:

— Обманули меня, Мява. Кругом обманули. Весь дом против меня. Все вместе — сговорились обмануть…

Наташке тяжело на деда глядеть. И не глядеть — тоже тяжело. Она в детской уселась на полу с Толиком в его игрушки играть — а не играется. Сквозь стенку чует она, как дед в зале горюет. Она хотела было в ванной от дедовой обиды запереться. И тут сразу в дверь бабушка стучит:

— Ты, что ли, одна в доме? Среди бела дня ванну занимаешь!

Наташка ей открыла. Глянула бабушка в Наташкино лицо — и дальше браниться у нее охота прошла. Наоборот, принялась она Наташку утешать:

— Не выкинет дед Мявку, уж поверь мне. Сразу, как узнал правду, не выкинул — теперь и не решится. Видно, в самом деле привязался к нему так, что и не оторвешь ничем. И тот у него с рук не сходит, любит деда. Так что не бойся — останется Мявка с нами…

Наташка и сама видит: останется в доме Мявка.

А где-то внутри у Наташки — все равно тяжесть.

Два дня дед только с котом и разговаривает. И, наконец, собираясь утром в школу, Наташа слышит, как он рассказывает бабушке:

— Я говорю: «Обманули меня, мол, мои! Обманули!» А он в ответ: «Мрр! Мррр!» — точно все понимает. Что еще ждать от него станешь? Разве еще — что разговаривать начнет?

12. Помпошкин дом

— Наташка, хомяк-то у вас не сдох? — спрашивает дед.

На самом деле он вовсе и не думает, что Помпошка сдох. Просто он хочет завязать с внучкой разговор. А как завяжешь? Если спросить, как дела в школе, Наташка буркнет в ответ: «Нормально». А если спросить, почему ботинки у порога стоят как-нибудь не так, Наташка молча переставит их с места на место и постарается скорее скрыться с глаз — придирками она сыта по горло. А больше дед не знает, о чем с ней говорить. Ну, разве только — о домашней живности. О ней Наташка всегда поддержит разговор.

— Нет, почему — сдох? — пугается она. — Я своего Помпошку каждый день кормлю.

— А что я его не вижу? — спрашивает дед. — Раньше он у вас бегал в колесе. Так и гремело оно у вас, что даже телевизор мне смотреть мешало — за стеной все слышно!

А колесо вовсе не гремело. Оно только, как говорила бабушка, о прутья клетки все время — шарк да шарк! Совсем тихонько.

Только и этот звук мог кого-то в доме раздражать. А теперь колесо уже сколько дней не крутится. Но только Наташке не понять, хорошо деду или нет оттого, что оно больше не шаркает — молчит.

— Что, колесо? Наверно… — говорит Наташа, — наверно, Помпошка просто не хочет бегать в нем. Он старый уже стал.

— У него кости болят. Хандроз замучил! — объясняет деду Толик.

Из книжки они знают, что хомячий век недолог. Два-три, от силы четыре года живут хомяки, да и то при хороших условиях. Одна надежда на то, что большую клетку со свежей водой в поилке можно считать хорошими условиями. К тому же, у Помпошки что ни день — новое лакомство. Сегодня, например, дед по дороге из детсада купил Наташе с Толиком две пиццы с колбасой и кукурузой. Толик прямо на улице выковырял зёрна кукурузы в бумажную салфетку и Наташка так, вместе с салфеткой, их принесла Помпошке.

Тот сейчас же выскочил из домика на вкусный запах. Наташка говорит:

— Деда, смотри скорее. Он не сдох, не сдох!

Помпошка торопливо набивает свои хомячьи защечные мешки — всем его собратьям эти мешки служит как авоськи.

Но и салфетку он так просто не оставит. Салфетка мягкая, нежная, вдобавок, пахнет пиццей. Помпошка берёт ее зубами за уголок и направляется в свой домик. Там скрывается его голова, передние лапы. Остальное торчит снаружи. Задние лапы в нетерпении переступают на месте возле входа в домик. Помпошка старается посильнее ими оттолкнуться, чтобы протиснуться вовнутрь. Все без толку!

Смирившись с этим, Помпошка подаёт назад и весь целиком оказывается снаружи. Понятно, в домик с толстой салфеткой не пролезть. Как-то Наташка подняла пластмассовую крышу, а там… Весь домик оказался плотно забит мятой бумагой, выгрызенными из маек и носков кусками пряжи и мало ли чем еще. В этом во всём Помпошка сделал узенькую нору — так, чтобы только самому протиснуться.

Думать, думать надо, как поступить!

Помпошка оставляет салфетку возле домика и бежит в другой угол клетки. Там в куклиной кастрюльке спрятаны его запасы — кусок сыра, сухарик. Помпошка выгружает в кастрюльку зерна из-за щёк. И снова — бегом наверх!

Снова салфетку в зубы. И снова ему не пролезть с ней в узенькую нору. Помпошка вылезает назад и начинает салфетку запихивать за щеки. Всю ее там не разместишь. Вот уже щеки раздулись, а наружу торчит довольно большой кусок.

Помпошка пытается залезть в норку снова — и это ему наконец-то удается. Боком! Склонив головку набок, он втискивает-таки вовнутрь свои набитые щеки, одну вперед другой. Все остальное протиснуть уже легче.

Вместе с ним внутри исчезает и белый уголок салфетки. Слышно, как Помпошка возится в домике, пристраивая куда-то по хозяйству свою новую вещь. Казалось бы — куда там поместиться ещё одной салфетке? Ан нет, в хозяйстве все сгодится.

Наконец, он снова выбирается наружу. Поглядеть: вдруг возле домика еще что-то осталось, что ему может пригодиться.

Что Пошка постарел, конечно, сразу видно. Круглым помпончиком его давно не назовешь — он стал длинней, и его шерстка из короткой стала длинной, распушилась. Из черной она как-то незаметно стала светло-серой, точно седой. И бегать в колесе его уже не тянет.

13. Толк будет

Не только Помпошка изменился. Мявка вырос такой большой и толстый, что его Толику и не поднять. Да Мявка и не даётся в руки, царапается и даже куснуть может. Как ни старайся, не удержишь такого на руках. Хотя и Толик вырос, конечно — ему скоро в первый класс. Мама уже записала его в школу.

Дед как узнал, закивал маме:

— Так-так, совсем, видно, решила у нас обосноваться?

Они напряглись: к чему он клонит, куда после такого начала вывернет? А дед дальше ведёт:

— Вот, мол, я сама, и вот мои детки, кормите-растите их, мама с папой, оба они здесь у вас в школу будут ходить…

Мама Наташке с Толиком уже сколько говорила: молчите больше! А тут сама не выдержала:

— Да если бы я могла здесь с вами не жить, я бы ни за что на свете не жила! Я бы куда угодно уехала бы!

— Что ж не уехала? — спрашивает у мамы дед. — Что ж ты сейчас не едешь, сию секунду? Наоборот, обоих в школу здесь собираешься водить…

После они втроем сидели в детской и мама размазывала слезы по лицу. Наташка вспоминала: раньше мама плакала, только когда ей дали премию.

Мама рассказывала тогда: книжку про зверей послали куда-то на выставку. Вроде бы, в Москву. И она там победила в конкурсе. Точнее, победили те, кто эту книжку делал. И мама тоже.

Они тогда все вместе сидели за столом и ели торт. Дед маме говорил:

— Я думал, из тебя совсем толка не будет.

А тетя Галя улыбалась и тоже говорила маме:

— Поздравляю тебя, сестренка, с первым твоим успехом.

— Пусть не последний, не последний! — частила бабушка. — В школе-то хорошо училась, завидовали мне знакомые! А теперь кто спросит у меня — как дочка? — стыдно сказать. Сама всем завидую. Одна, без мужа, с пеленками-горшками, зарплаты только на семечки хватает! Дай бог, чтоб не последний-то успех был, чтобы и дальше премии такие…

Мама набрала воздуха в себя и глядела на домашних удивлённо. А потом спешно выбралась из-за стола. Наташка вскоре пошла за ней, в детскую, а мама на кровати лежит, накрыв голову подушкой, лопатки дрожат…

Наташка обхватила маму за плечи, прижалась щекой к лопатке. А за стеной всё ещё застолье идёт. И дед говорит, как будто оправдываясь:

— Да если бы она хоть один раз сказала: спасибо, мол, маме с папой, что приняли меня… Папка, мол, я тебя люблю.

Бабушка отвечала ему:

— Да к тебе и подойти-то боязно! Она же к нам по- хорошему, с тортом, в кои-то веки ей премию дали, дай бог, чтоб не в последний раз…

14. Дед и Мявка

Наташка ненавидит семейные праздники. Однажды она возвращается с продлёнки и слышит с порога оживление, и пахнет празднично: ну, значит, опять все за столом… Посуда из сервиза как-то по-другому звенит, чем та, которая на каждый день. И голоса в комнате звучат иначе…

Мама выходит встретить её к порогу. И Наташка видит, что мама смотрит виновато.

— Дочка, — говорит, — я… Мы вот…

И дальше мама не знает, что сказать. Наташка снимает кроссовки и входит в комнату. Там говорили о чём-то. Но теперь все поворачиваются и смотрят на неё. И бабушка, и дед, и тётя Галя, и… Папа, что ли?

— Папа! — ахает Наташка. — Ты приехал?

И чувствует — рядом, за спиной, мама, и у мамы от сердца отлегло. Так взрослые говорят, когда им было страшно, что будет, и оказалось — всё хорошо. Мама боялась, вдруг Наташка не рада будет, что папа приехал… Странная мама — ну прямо как маленькая!

Скоро у Наташки будет другой дом. Мама и папа собираются в дорогу. Билеты уже куплены, и мама наскоро показывает папе свой родной город и рассказывает, как они трое жили без него, и ведёт папу на свою работу. А Наташка говорит Толику:

— Мы с тобой должны собрать зверей!

Тартюшу они, точно, возьмут с собой. Черепахи и не такой путь проделывают, когда едут к нам из пустыни. А если ее посадить в уютную коробку от ботинок, то — кто знает? — может, она и не заметит переезда. Конечно, если на новом месте ее тоже будет ждать свежая капуста и будет достаточно тепло.

С Помпошкой пока не ясно. Как он станет жить без своего домика в двухэтажной клетке и с колесом, в котором он уже почти не бегает. Он, может быть, привык на него каждый день смотреть, и ему будет грустно.

Мама вчера сказала, смеясь:

— Ну, клетку-то мы точно, не потащим!

А про Мявку понятно без вопросов. Мявка — дедов любимец. Он прыгает к деду на колени, дед гладит его машинально. Спрашивает у бабушки:

— Ну, ты ей говорила?

— О чем? — не понимает бабушка.

— Чтобы детей с нами оставляла. Ей самой же легче, на новом месте… Пусть для себя поживут.

Наташка сидит над тетрадкой, и ни звука. А сама слушает и дышать боится. А вдруг и вправду мама оставит их с Толиком? У мамы теперь папа есть…

— Ну, говорила я ей, — кивает деду бабушка.

— И что она?

— Сам знаешь. Ни в какую.

Дед спрашивает с надеждой:

— Ну, хоть одного кого-то? Вот Толика бы, мужичка. Или Наташку. Она-то большая уже, помогать нам станет.

И он окликает Наташку:

— А? Как ты думаешь? Вырастешь у нас, выучим — будет из тебя толк!

Наташка теряется, немеет. Успокаивает себя: «Скоро я ничего этого слышать не буду. Совсем-совсем».

Дед спрашивает:

— Ну, что молчишь? Плохо, что ли, мы вас с мамкой поили-кормили?

И видит: с Наташкой не поговоришь.

— Плохо мы их кормили? — спрашивает у Мявки.

Мявка отзывается на дедов голос, громче мурлыкать начинает, точно подхватывает:

— Как же… Хорошо кормили! Всех, всех здесь кормят хорошо…

Дед спрашивает его:

— А что, ведь скучно нам с тобой теперь будет? Ой, скучно…

Мявка мурлычет довольно, умиротворённо. Горечи никакой он в дедовом голосе не слышит.

А Наташке слышна горечь. И вдруг ей становится деда жаль. Да так, что коленки задрожали. И ноги вот-вот понесут её через комнату вперед, чтобы она двумя руками обняла деда за шею и стала говорить:

— Дедушка, миленький, ты что, я люблю тебя! И Мявка тетя любит, тебе скучно не будет. Я буду письма тебе писать и приезжать буду!

Наташка не двигается с места.

Но она в самом деле это все говорит. Хотя и очень тихо. Так тихо, что и не слышит ее никто. У нее даже губы не шевелятся.

Только сама Наташка и знает, что она деду все это говорит. А деду — невдомек. Он, как и прежде, водит ладонью по гладкой Мявкиной спине. И жалуется Мявке — уже в который раз:

— Ладно еще, ты у нас обосновался. Молодец… Эх, скучно нам с тобой, с таким молодцом, будет…

Загрузка...