Дом в Эльдафьорде

7

Стоя в дверях кухни, они восторженно захихикали, увидев Эскиля. Он подошел к ним, поздоровался за руку, поблагодарил за цветы.

— Теперь ты здоров? — спросила Ингер-Лизе, с любопытством глядя на него. Она смотрела на него так, будто он побывал на луне и выглядел не так, как остальные.

— Да. Теперь я здоров. Благодаря Сольвейг.

На хорошеньком личике Ингер-Лизе появилось брюзгливое выражение. Мари ничего не сказала, она только смотрела на него во все глаза. В кухне Сольвейг она осмотрела все до мелочей суровым взглядом хозяйки, но придраться ни к чему не могла. Что же касается Эскиля, то он сомневался, что дома у Мари так же красиво и уютно, как здесь.

Господи, как нравилось ему проводить время в этой кухне! Если бы только не этот вечно подозрительный Терье…

— Тебе можно выходить из дома? — спросила Ингер-Лизе.

Эскиль засмеялся.

— Мне же не пять лет! Но, я думаю, сегодня мне лучше остаться дома.

— Может быть, вы присядете? — торопливо сказала Сольвейг, — и поговорите с больным?

Девушки тут же подались назад, но остановились в нерешительности. Сидеть в этом доме? Они не знали, как быть. Наконец Мари вызывающе посмотрела на Ингер-Лизе, и та сказала:

— Да, спасибо.

С этими словами она села на скамью, и Мари тут же последовала ее примеру.

Эскиль с трудом подбирал слова, мысли его путались. Как всегда, когда он видел Ингер-Лизе, его охватывало примитивное желание обладать ею, сжать ее в объятиях, потому что он изголодался по девушкам. Но, разумеется, вслух об этом не скажешь, поэтому он старался выбирать нейтральную тему для разговора. Со стороны же казалось, что он просто потерял дар речи. А девушки так много от него ждали!

Сольвейг пришла им на помощь.

— Много у вас появилось ягнят, Мари? — спросила она.

И за этим последовал долгий разговор о том, сколько у кого в деревне ягнят. Эскиль понимал, что Сольвейг хочется с кем-то поговорить. Она тоже изголодалась — по общению с соседями. Голос у нее был живым и радостным, красивые глаза блестели.

Он чувствовал себя лишним в этом разговоре. Но это не имело значения, поскольку в голову у него шумело, а в теле была слабость после многодневного лежания в постели. Это была не усталость, а какая-то вялость.

Он просто сидел и рассматривал девушек. Мари внешне ничего собой не представляла, но теперь он уже не был таким близоруким, чтобы принимать во внимание одну лишь внешность. В разговоре она не проявляла особой сообразительности, просто сидела и кивала всему тому, что говорила Ингер-Лизе, или просто повторяла ее слова, как попугай. А если она сама и говорила что-то, то это были малозначащие комментарии по поводу соседей, приправленные религиозными предрассудками.

Ингер-Лизе, в противоположность ей, была веселой и оживленной. И крайне самоуверенной. В каждом ее жесте чувствовалось самолюбование. Время от времени она заливалась «непринужденным» смехом, кокетливо наклоняя при этом голову, и очень часто интонация ее голоса была жеманной, рассчитанной на то, чтобы произвести впечатление.

По сравнению с этими двумя курочками, Сольвейг казалась на редкость обходительной. Это была зрелая женщина, уравновешенная и сердечная.

Эскиль почувствовал вдруг сильное раздражение. Приступ… слабости? Сам не зная, почему, он свалил все на Ингер-Лизе.

Девушка это, конечно, заметила и тут же обратилась к нему:

— Отец с матерью передают тебе привет и приглашают тебя в гости, как только ты выздоровеешь, Эскиль.

Она произнесла его имя с невероятным сюсюканьем, что, наверняка, было, по ее мнению, красиво. Ему чуть не стало дурно, когда он это услышал.

— Спасибо, — через силу произнес он. Ему совершенно не хотелось ублажать этого крестьянина. Слушать его напыщенное бахвальство и позволять ему видеть в себе будущего зятя. Подумать только, три поместья! Теперь он жалел, что проболтался об этом. Уж лучше бы его выгнали прочь.

Пришел Терье. И Эскиль заметил страх в глазах Сольвейг. Она встала, нервозно улыбаясь.

Терье угрюмо посмотрел на девушек, и Эскиль затаил дыханье. Но Терье быстро понял, что визит этот весьма приятный, и рассыпался в любезностях. В адрес Ингер-Лизе, разумеется. Мари он вообще не замечал.

Эскилю это показалось отвратительным. Ему было неприятно видеть, как Терье и Ингер-Лизе кокетничают друг с другом. В особенности, когда хозяин втиснулся между обеими девушками на скамейку и сказал: «Это подходящее место для меня», а Ингер-Лизе удовлетворенно заметила: «В самом деле? Тебе здесь нравится?», Эскилю захотелось уйти, но он остался, поскольку это могло выглядеть как ревность. Он понимал, что глупо было так раздражаться по поводу короткой реплики, но ничего не мог с собой поделать.

И он был вынужден сидеть и слушать идиотскую, двусмысленную беседу. Он заметил, что Сольвейг тоже не по себе. Они обменялись понимающими взглядами. «Сплошная мусорная яма», — казалось, говорили их взгляды.

Было ясно, что Ингер-Лизе польщена интересом, который проявлял к ней Терье. Ведь он тоже был чертовски привлекательным молодым человеком. «Настоящий самец», — подумал Эскиль — и был не первым, кто думал так.

Но как он мог сидеть здесь и шутить с девушкой, если он был таким, каким описывала его Сольвейг? Если у него не было мужской силы и он никогда не желал обладать женщиной? А может быть, как раз по этой причине некоторые представители рода Йолинсонов и сходили с ума, начиная с самого первого Йолина? Это не было проклятием, как у Людей Льда. Это была просто наследственная черта.

Сидя так, он почувствовал, что у него начинают гореть уши. Медленно, медленно к нему возвращалось его прежнее состояние, его бредовые фантазии. Те самые, что преследовали его, когда он бормотал: «Да, конечно, так оно и должно было быть!» Но теперь эти картины были уже не такими яркими, в сознании его проносились лишь фрагменты, обрывки, которые невозможно было соединить в единое целое.

Яблоки, Йолин Йолинсон, защита от всего на свете… Вот о чем он говорил в бреду, если верить Сольвейг и Терье.

Глядя на присутствующих, он чувствовал, как в нем нарастает нетерпение. Их пустая болтовня досаждала ему, он хотел попросить их замолчать, чтобы продолжать обдумывать свои мысли.

И тут закричал маленький Йолин.

Сольвейг быстро встала. Девушки с любопытством уставились на нее, а она с мольбой посмотрела на Эскиля.

Он моментально среагировал.

— Могу я быть удостоен чести проводить вас домой, девушки? — галантно произнес он. Обе они восторженно хихикнули, а Терье пришлось пересесть за кухонный стол.

Вид у Терье был сердитый.

Спускаясь вниз по холму, Эскиль подумал: «Мне нужно договориться о встрече с Ингер-Лизе. Но как?»

Он не понимал, почему это было так важно для него. Собственно говоря, она уже надоела ему. Но мотив этой встречи был совершенно скрыт от него — хотя в действительности все было совершенно очевидно!

Ему не удалось переговорить с ней наедине, Мари была как пиявка. И они расстались, туманно пообещав друг другу: «Мы скоро встретимся, не так ли?»

Он направился обратно. Вся деревня была расположена на холмах. И он вскоре заметил, насколько ослаб после болезни.

Да, сколько же он проболел? Он забыл об этом спросить. Терье сказал, что много дней. Может быть, ему следует заплатить больше? Терье не из тех, у кого можно жить бесплатно.

Взгляд его осторожно скользнул в сторону Йолинсборга. Он находился там, где могли быть спрятаны сокровища!

«И сокровища были сокрыты навсегда в первой крепости Йолина». Или что-то в этом роде, он точно не помнил.

«Яблоки…» Разумеется, это означало только то, что записи лежали под яблоками.

Что он еще бормотал в бреду?

«Йолин Йолинсон?» Да, но…

Ха! Вот оно что! Да, конечно, так оно и есть!

Он ускорил шаги. «Господин Йолин построил свой дом в месте, защищенном от ветров и непогоды».

Так оно и есть! «Чтобы жить спокойно, поскольку он страдал ревматизмом…»

Он был уверен в том, что и другие кладоискатели знали об этом. Но было и еще кое-что! Наверняка об этом было написано на обложках, которые Эскиль не стал брать, думая, что там ничего не говорится о Йолинсборге.

Ему снова нужно было пойти туда.

Но не одному! Ни за что он не пойдет туда один!

Поэтому он направился прямо в усадьбу Терье. Он обещал Терье сразу же рассказать обо всем, если ему удастся напасть на след. И вот теперь он обнаружил кое-что…

Но, едва подойдя к двери, он услышал, что в доме что-то происходит. Что-то неприятное.

Эскиль медлил, ему вовсе не хотелось вмешиваться в их семейную жизнь. Но, услышав, отчаянный вопль Маленького Йолина, он вошел в дом.

Все трое были в комнате Йолина, и Терье, не обращая внимания на плач мальчика и дикий страх Сольвейг, кричал:

— Мальчишка был спокойным последние дни. У тебя есть еще! Дай ему снадобье, говорю тебе! Дай, пока у тебя есть еще достаточная доза!

— У меня больше ничего не осталось, клянусь! — воскликнула Сольвейг. — Отпусти меня, мне больно!

— Ты лжешь! Ты со своим жалким слюнтяем Эскилем дурачишь меня. Дай мальчишке снадобье, и он упокоится навеки! Неужели ты не понимаешь, что только продлеваешь его мучения?

— Если бы я только могла показать его доктору, — всхлипывала Сольвейг. — Но ты отнял у меня все мои деньги. И построил на них второй этаж в Йолинсборге.

— Да, и что же в этом плохого? Ведь дом-то принадлежит вам. Разве я построил для тебя плохой дом?

— Для меня? Я даже не видела тех денег, которые ты получаешь от квартирантов!

— Ты живешь в моем доме. Отправляйся-ка жить наверх!

Распахнув дверь, Эскиль дерзко спросил:

— Что здесь происходит?

Стоя возле постели, Сольвейг пыталась загородить мальчика от разъяренного Терье.

— Не вмешивайся не в свое дело, сопливый щенок! Пошел вон из моего дома! — прорычал Терье.

— Этот дом принадлежит также Сольвейг и Йолину.

— Вовсе нет! Они могут убираться отсюда в Йолинсборг!

Презрительно повернувшись спиной к Эскилю, он попытался вытащить мальчика из постели. Тот в страхе закричал.

Эскиль был человеком покладистым и сдержанным. Но теперь он всем своим существом чувствовал, что Терье зашел слишком далеко. Схватив Терье за плечи, он развернул его к себе. Изо всех сил он оттолкнул Терье от постели и прижал его к стене, не думая о том, каким слабым и изможденным был он сам после длительного пребывания в тюрьме и последующей тяжелой болезни. Гнев придал ему силы и смелость, чтобы наброситься на куда более крепкого, чем он, Терье.

— Если ты еще раз хоть пальцем тронешь Йолина, я пойду к ленсману и скажу ему, что ты совершаешь преступление против закона, запомни это!

Красивые глаза Терье сверкнули, он тоже пришел в ярость.

— Берегись, сопляк! Ты не заплатил мне за три последних дня! Я могу вышвырнуть тебя вон!

— Пожалуйста, сделай милость! Тогда ты не узнаешь, что мне известно о местонахождении сокровищ.

Эти слова возымели действие. Он почувствовал, как мускулы Терье расслабились. Сольвейг обняла смертельно напуганного сына и пыталась успокоить его.

— Сокровищ? — сказал Терье. — Ты врешь!

— Зачем мне врать? Ведь меня не интересуют эти сокровища!

Он, как он иногда мог приврать! Но теперь он видел; что Терье забыл про Йолина и снотворное. Отпустив его, Эскиль почувствовал, что дрожит всем телом от слабости и нервного напряжения.

— Ну? — сказал Терье. — Где же они лежат? А ты заткнись, мальчишка, а то я не слышу собственного голоса!

Сольвейг пыталась, всхлипывая, утихомирить мальчика.

Терье повторил:

— Где они лежат? Где сокровища?

— В этой головоломке не хватает нескольких фигур, — ответил Эскиль, стараясь держаться спокойно, хотя плач Йолина разрывал ему сердце. — Нужно еще раз прочитать эти записи, просмотреть все досконально.

— Тогда сходи туда, высокомерный сопляк! Да поживее, пока я буду возиться в хлеву! Ну, иди!

— Идти наверх? Один я не пойду. Пойдем вместе.

— Трусливое убожество! Чего там тебе бояться? Но так и быть, я пойду с тобой. Ты не проведешь меня, как это делали другие. Подожди здесь, пока я не прибью доску в стойле.

Когда он ушел, Эскиль подошел к Сольвейг.

— Ну, вот, Йолин, все позади, — сказал он, стараясь придать голосу мягкость. — Никто не посмеет обидеть тебя, пока я здесь. А потом мы уедем отсюда — ты, я и твоя мама.

Он уложил дрожащего мальчика в постель и погладил его по голове. Потом повернулся к Сольвейг.

Она была совершенно без сил. Все еще продолжая рыдать, она невольно потянулась к Эскилю, ища у него утешения, — и это она, столько лет справлявшаяся в одиночку со своим отчаянием. Он осторожно прижал ее к себе, все еще кипя гневом. Он не видел вокруг себя ни стен, ни домотканных ковров, так оживлявших комнату Йолина.

Обнимая Сольвейг, он почувствовал, как его наполняет блаженное тепло. Он снова почувствовал себя сильным и мужественным. И ее хрупкое тело было таким податливым.

— Ты в самом деле возьмешь нас с собой, когда будешь уезжать? — прошептала она. — Тебе не придется возиться с нами, нам бы только найти, где жить, и хорошего врача. Я не могу здесь больше оставаться. Мы не можем здесь быть.

— Да, в самом деле.

— До твоего появления я считала, что у меня нет выбора. Кому мы нужны? И как мы могли бы отсюда выбраться? Я была так удручена этим, Эскиль, что не могла трезво рассуждать. Я не хочу причинять зло своему бедному мальчику, оставляя его жить в этом доме. Не покидай нас, дорогой друг! Не ходи в этот проклятый дом, иначе с тобой произойдет то, что было с другими.

— Я буду осторожен. Я более сведущ во всем, чем остальные.

Говоря это, он думал, как Сольвейг улизнуть от Терье. Она должна уйти отсюда. Он по-прежнему обнимал ее, хотя в этом уже не было необходимости.

— Терье пришел в такую ярость только из-за этого лекарства? В таком случае он сам болен! Он просто опасен!

— Нет, не только из-за этого. Ты же знаешь: в последнее время Йолин страдает рвотой. И Терье ненавистно то, что я без конца стираю белье.

— Мне показалось, что Терье сам не слишком опрятен. Его манеры за столом…

— Я знаю. Но ведь он же мужчина! Он считает, что будет выглядеть более мужественным, если будет вести себя за столом, как свинья. Но вокруг него все должно быть безупречно!

Осторожно высвободившись из его объятия, она отбросила со лба прядь волос усталым движением руки и сказала:

— Йолину стал мешать дневной свет…

Эскиль вздрогнул. Состояние мальчика становилось критическим. Ему никогда не добраться до Гростенсхольма. Но если бы даже они сумели добраться туда, что тогда? Что бы его ожидало там?

— Сольвейг, я понимаю, тебе сейчас не до этого… Но наследство, принадлежащее тебе и мальчику… Если ты хочешь уехать отсюда, тебе понадобятся деньги. Ведь ты имеешь право потребовать часть денег от Терье?

— О чем ты говоришь? Он же милостиво позволил нам жить здесь! И, поверь, нам это досталось не бесплатно!

— Я знаю, ты работаешь на него, словно раба. К тому же он прибрал к рукам все ваши деньги, не так ли?

— Да, чтобы перестроить Йолинсборг. Он утверждает, что сделал это ради нас! Но мы не просили его об этом, и мы не имеем от этого никаких доходов. Мы не получили ни одного шиллинга. Проклятый дом!

Больше они разговаривать не решились, услышав на кухне шаги Терье. Они тоже вышли туда.

— Ты готов? — как обычно, хрюкнул Терье.

— Да.

И когда они поднимались вверх по склону холма к Йолинсборгу, Эскиль чувствовал глубокое отвращение к своему хозяину. Как и Терье к Эскилю, что и говорить, друзьями они не были! Поэтому они обсуждали нейтральные вопросы.

— Скажи мне, — не спеша проговорил Эскиль. — Твой старший брат Йолин… Где он теперь?

— В сумасшедшем доме в Сотене.

— Ты уверен в этом? Не он ли это скрывается в Йолинсборге и до смерти пугает всех? А то и убивает?

— Я тоже думал об этом. Он был зол на приезжих, считал, что они отняли у него дом. Так он и рыскал среди кустов и заглядывал в окна, пока его не схватили.

— Как он выглядел?

— Ну-у… Как я. Мы были похожи. Но теперь он, конечно, выглядит диким и безумным.

— Значит, ты не навещаешь его?

— Этого сумасшедшего? Мы никогда не были дружны с ним. Я ни разу не был там. Да и зачем мне туда наведываться?

Эскиль все больше и больше проникался отвращением к Терье Йолинсону. — Сколько ему теперь лет, твоему брату?

— Я уже не знаю. Может быть, около сорока.

Эскиль попытался вспомнить жуткое лицо, привидевшееся ему во сне. Нечто подобное видел во сне и Мадс, когда жил в Йолинсборге.

— Нет, я думаю, он был гораздо старше, — сказал он вслух.

— Кто? Эскиль пояснил.

— Ах, эти фантазии. Нет, если бы это был Йолин, наш брат, Мадс узнал бы его.

— Да, верно.

— Скажи мне вот что: что же ты обнаружил?

— Возможно, то же самое, что и твои прежние постояльцы, Мадс, все те, кто погиб или пропал без вести. Все они подошли к сокровищам слишком близко.

Йолинсборг уже возвышался над ними. Значит, Эскиль тоже напал на след. Суждено ли ему погибнуть?

От этой мысли у него мороз бежал по спине, и он невольно замедлил шаги. Идти дальше было просто неразумно.

— И где же они спрятаны? — с вызовом спросил Терье. Ему нужно было знать об этом! И ему вовсе не хотелось, чтобы ему напоминали о том, что сам он не в состоянии был осмыслить происходящее.

— Ты сам знаешь, что сокровища спрятаны в первоначальной крепости Йолина. В бумагах, что лежат под яблоками, тоже об этом сказано.

— Ну и что из этого?

— Но полное имя господина Йолина было Йолин Йолинсон.

Терье остановился. Его светло-серые глаза смотрели на Эскиля враждебно.

— Значит, он не был первым Йолином. Терье был жестоко обижен тем, что от него скрылась такая очевидная вещь.

— Дело здесь вовсе не в имени, — возразил он. — Его называли первым Йолином, потому что он был таким могущественным.

— А что, если это было не так? Вспомни, как там написано: «Господин Йолин… построил свой дом в безветренном месте». Разве это не говорит о том, что он сделал это сознательно — в противовес прежним условиям жизни?

Терье снова тронулся с места.

— И куда же ты собираешься направиться?

Терье Йолинсон был очень толковым по части хозяйства. Мышление же его было на редкость неразвитым.

И Эскиль принялся объяснять ему все по порядку.

— О доме господина Йолина говорится в записях именно как о доме. Но там говорится еще: «первая крепость Йолина». Это должно было быть какое-то другое здание, появившееся позже. Это должна была быть настоящая крепость!

— Чушь! Этот дом и называется Йолинсборгом.

— Поскольку в записях стоит: «крепость Йолина». Я полагаю, что существует настоящая крепость, расположенная в тихом, безветренном месте. Но вот мы и пришли. Давай посмотрим бумаги!

Совершенный сбитый с толку, Терье отпер ключом дверь, и они вошли в дом.

Как и в первый раз, когда он вошел в Йолинсборг, Эскиль почувствовал странную атмосферу этого дома. Его больше не трогала красота, присутствовавшая в каждой мелочи. Он смертельно боялся этого дома.

Они направились прямо в кладовую.

— Сейчас мы посмотрим, — сказал Терье, делая вид, будто ему известно, о чем говорится в этих записях. — Обложки… Вот одна из них. Осторожно, не повреди бумаги!

— У тебя есть клещи?

— Я прихватил их с собой как раз для этой цели.

Осторожно ухватив шляпку гвоздя, он старательно вытащил его. Гвозди тоже нужно было экономить — и они должны были оставаться прямыми! К тому же он хотел дождаться, чтобы Эскиль начал читать.

Эскилю была не понятна подобная форма тщеславия.

Его отец, Хейке, так и не выучился хорошо читать, а писал — как курица лапой. Но он ни от кого не скрывал это!

Но, чтобы зря не тревожить Терье, Эскиль решил прочитать все сам.

— Нет, Это несущественно. Есть еще обложки?

— Вот еще одна. Нет, ты только посмотри, они разорвали эти бумаги в клочья! — с отвращением по поводу такого вандализма произнес Терье.

— Значит, там написано самое главное, — живо отозвался Эскиль. — Могу я посмотреть?

— Пожалуйста, — пробормотал Терье с безразличным выражением лица.

Наклонясь вперед, Эскиль стал смотреть на лежащие сверху бумаги, не дожидаясь, пока Терье выдернет гвозди.

«…название Эльдафьорд очень старое. Оно происходит от названия больших костров, горящих на вершине горы и вызывавших у всех трепет».

— Но это ни о чем ни говорит, — раздраженно произнес Эскиль. — Давай поищем еще.

С педантичной аккуратностью отложив в сторону яблоки, Терье сказал:

— Вот еще один переплет. Он тоже разорван. Подумать только, что позволяют себе эти люди. Эскиль прочитал написанный на обложке текст.

— Вот, — с холодным спокойствием произнес он. — Вот мы это и нашли!

И в тот же момент они услышали в доме громкий стук. Это хлопнула входная дверь.

Они переглянулись.

— Вроде бы день сегодня не ветреный, — наморщив лоб, произнес Терье. Он вышел в коридор. Эскиль последовал за ним.

— Дверь заперта! — сказал Терье, налегая на дверь. — Заперта снаружи! Эй, Сольвейг, кончай эти штучки! Открой сейчас же, перестань дурачиться, как девчонка!

Эскиль выглянул в окно.

— Сольвейг в усадьбе, — сказал он.

— Кто же это?

Терье замолчал. Они услышали постепенно усиливающийся звук, который, казалось, доносился сразу из всех комнат. Жалобные стоны множества голосов, безнадежный, отчаянный плач.

— Ты слышал эти звуки в ту ночь? — побелевшими от страха губами прошептал Терье.

Эскиль кивнул.

И тут они услышали еще кое-что: шаги на втором этаже. Шаги, настолько тяжелые, что содрогался весь дом.

Терье ухватил Эскиля за руку. Глаза его были выпучены от страха.

Деревянные тарелки, лежащие на навесной полке, ударялись друг о друга.

Жуткие шаги слышались теперь на лестнице, ведущей со второго этажа на первый. Устрашающие крики перешли в вопли и шепот, напоминая хор насмерть перепуганных, пропащих душ.