Дом яростных крыльев

И уж тем более в первый раз.

— Не здесь.

Мой ответ заставляет его руку застыть на месте, и я понимаю, что он ожидает, что я откажусь продолжить наше свидание.

— Давай я найду остальных и…

Я прижимаю пальцы к его покрасневшим губам. Я не готова возвращаться домой.

— Пусть остальные повеселятся. Ночь ещё в самом разгаре, Антони.

Я заменяю пальцы на свои губы, чтобы уверить его в том, что заинтересована. Я не хочу, чтобы он увёз нас из Ракса до того, как я найду Бронвен.

ГЛАВА 9

Пока я целую Антони, моя голова начинает кружиться, а мочевой пузырь напрягается. Последнее — побочное воздействие эля, но ведь и первое тоже? Или мои мысли так завертелись из-за жара, который запустил в мои вены Антони?

Какова бы ни была причина, мне надо облегчиться. Я отрываю от Антони свои губы, моё дыхание такое же прерывистое, как в тот день, когда я встретила Минимуса в портовом рынке.

— Скажи мне, у людей есть туалеты?

Его глаза блестят, как и его губы.

— У них есть выгребные ямы.

Я морщу нос.

— Не можешь потерпеть?

Я качаю головой, а затем снова отрицательно ей качаю, когда Антони настаивает на том, чтобы проводить меня в туалет за таверной. Есть места, куда девушкам лучше ходить в одиночестве. Он следит за мной взглядом, пока я иду до небольшого деревянного сооружения, из которого доносится запах хуже, чем от канала в Ракокки.

Желание покрепче сжать ноги до тех пор, пока мы не вернёмся в более цивилизованную часть королевства, очень сильное, но необходимость облегчить мои страдания побеждает. Я открываю расшатанную деревянную дверь, и моё лицо снова обдают резкие пары. Тошнота подступает к горлу, и я резко зажимаю нос, после чего пытаюсь нащупать в темноте шпингалет, который я так и не нахожу.

Не отпуская дверную ручку, я разжимаю нос, приподнимаю юбку и приспускаю панталоны, после чего сажусь на корточки над дырой, задержав дыхание.

Ох, видела бы меня сейчас бабушка. О, Боже, бабушка! Она, наверное, ужасно волнуется. Надеюсь, она решит, что я пошла в таверну. А что если она сама туда пойдёт? Она обнаружит, что заведение закрыто, и тогда предположит чего-нибудь похуже… что я тайком села на гондолу и поехала в Исолакуори.

Я молюсь о том, чтобы она не пошла меня искать. Она редко оставляет маму одну после наступления ночи. Пожалуйста, пусть сегодня будет точно так же.

Моему мочевому пузырю уже лучше, но голова продолжает гудеть, когда я вываливаюсь из зловонной кабинки. Я прислоняюсь к стене таверны и закрываю глаза.

Из окна рядом с моей головой доносится аромат кипящего жира, и хотя минуту назад меня тошнило, сейчас мой желудок громко урчит. Я уже было собираюсь вернуться на праздник и попросить Антони купить мне еды, как вдруг незнакомый голос произносит моё имя, заставляя меня остановиться, а мою кожу покрыться мурашками.

Я ищу говорящего взглядом, но темнота, из которой доносится голос, такая плотная, что я едва могу различить стену из кипарисов, опоясывающих это место.

— Бронвен?

Тень приходит в движение.

— Ты знаешь моё имя.

Это не вопрос, но я отвечаю:

— Мама сказала, что вы за мной наблюдаете. А потом я увидела вас…

— Твоя мама что-нибудь ещё рассказала?

— Ничего. Она едва может говорить, не говоря уже о том, чтобы соединять слова в членораздельные выражения.

Я осматриваю темноту в поисках Бронвен, но всё равно её не вижу.

— Откуда вы её знаете? Откуда она знает вас?

— Это не имеет значения.

— Это имеет значение для меня.

— У нас мало времени, Фэллон.

Новая и еще более сильная волна мурашек накрывает меня.

Порыв ветра задевает ветви над нашими головами, и луна проглядывает сквозь листву. Я замечаю складки тюрбана, сморщенную кожу, которая напоминает расплавленный воск, и молочно-белые глаза, которые светятся.

Я делаю шаг назад, моё сердце подступает прямо к горлу. Флора предупредила меня о том, что Бронвен слепая, но она забыла упомянуть, что она изуродована. Что с ней произошло?

— Освободи пять железных воронов, и ты станешь королевой.

Я застываю. Что? Железных воронов? Королевой? Вальяжное лицо Марко появляется у меня перед глазами, и я содрогаюсь.

— Король не только обручён… причём явно не со мной, но к тому же я его не люблю.

— Я в курсе, что ты любишь другого Регио.

На этот раз мурашки проникают мне под кожу и разогревают похолодевшую кровь.

— Как?

— Потому что я вижу, девочка.

Дрожь пробегает по моей спине, потому что, если она и видит, то отнюдь не своими изувеченными глазами.

— Вы хотите сказать, что если я найду пять… статуй, Данте станет королём и сделает меня своей невестой?

— Я хочу сказать, что Люс однажды будет принадлежать тебе, Фэллон Báeinach.

— Бэннок? — повторяю я иностранное слово, которое она присоединила к моему имени. — Почему вы назвали меня Фэллон Бэннок? Что это значит?

Она пятится.

— Освободи воронов, Фэллон.

— Освободить? Эти статуи где-то заперты?

— Да.

— Где?

— Они спрятаны по всему королевству.

Я разочарованно вскидываю руки.

— Тогда как, простите, я смогу их найти?

Бронвен перестаёт пятиться.

— Первая приведёт тебя к остальным.

— Отлично. А где тогда первая?

Она останавливается и не двигается так долго, что я успеваю выпустить воздух из уголка своих губ.

— Продолжайте нагнетать. Это очень весело.

— Я вижу одну из них во дворце.

— Очень жаль, потому что мне не разрешено посещать королевский остров, и мне там не рады, — а затем добавляю себе под нос: — Поверьте, если бы это было не так, я была бы там сегодня вечером.

— Ты здесь, потому что время пришло.

Темнота обволакивает её так, словно её телу не достаёт физического наполнения.

— Никому не говори обо мне, как и о наших делах, или ты проклянёшь нас всех.

— Прокляну нас всех? — говорю я себе под нос. — Кого всех?

Тишина.

— Кто вы? И почему я?

Опять тишина.

— И откуда вас знает моя мать?

Прохладный поток воздуха приподнимает мои волосы, и до меня снова доносится её жуткий шепот.

— Он ждёт тебя, Фэллон.

— Кто? Данте? Антони?

Мой гнев отражается от стволов кипарисов, от их искривлённых корней и от иссиня-чёрного неба.

Мне хочется зарычать и начать продираться сквозь темноту, пока я не поймаю эту невыносимую женщину, говорящую загадками.

— Ты в порядке? — голос Антони заставляет меня развернуться.

Я хрипло выдыхаю, резко запускаю пальцы в волосы и провожу по своим густым локонам.

— Да, — решаю солгать я.

— С кем ты говорила?

— С какой-то женщиной.

А была ли Бронвен человеком? При мысли о том, что она может быть кем-то другим, заставляет волоски на моих руках встать дыбом.

Антони обходит меня и окликает женщину, прося её показаться. Но Бронвен не появляется, что неудивительно.

Когда он заходит ещё дальше в темноту, я вдруг понимаю, что получила то, за чем приехала в Ракс, и теперь… теперь я настолько запуталась, что мне хочется драть на голове волосы. Вместо этого я сжимаю руки в кулаки и решаю сосредоточиться на широком теле Антони, который направляется сквозь кромешную темноту в мою сторону.

— Мне не следовало отпускать тебя одну, — бормочет он.

Я хватаю его за предплечья, желая успокоить.

— Я в порядке, Антони.

Он скрежещет зубами.

— Что она тебе сказала? Чего она хотела?

— Денег, — снова лгу я.

— Ты ей что-нибудь дала?

— Один медяк. Чтобы она могла накормить своего ребёнка.

Ложь просто изливается из меня сегодня.

Его руки дёргаются, и затем раздается звон металла.

— Вот.

Несмотря на то, что мои пальцы всё ещё сжимают его предплечья, Антони удаётся достать монету из кожаного кошелька на поясе.

Я качаю головой.

— Я и так уже тебе должна.

— Фэллон…

Я отпускаю его руки и сжимаю его пальцы вокруг монеты, которую он мне протягивает.

— Пожалуйста, Антони. Я, может быть, и не купаюсь в золоте Тарекуори, но я не бедная.

В конце концов, он уступает и убирает монету обратно в кошелёк на шнуровке.

— Нам пора отправляться домой.

На этот раз я с готовностью соглашаюсь. И не потому, что собираюсь ворваться на королевский пир и найти статую, а потому что мне нужно держаться подальше от этого места… и от слепой женщины, которая только что мне сообщила, что я могу стать королевой, если найду и освобожу пять железных воронов.

Зачем кому-то держать в заточении статуи? Да ещё и несколько? Потому что они сделаны из железа? И почему, чёрт побери, кузнец сделал их в форме домашних питомцев племени, которое атаковало нас два десятилетия назад?

ГЛАВА 10

Я настолько погружена в свои мысли, что едва замечаю, как мы пересекаем канал, и вот я уже стою на пристани, Джиана сжимает моё предплечье и тянет прочь от трёх мужчин, которые привязывают лодку.

— Что с тобой такое?

Как бы я хотела ей рассказать, но тогда я, по-видимому, прокляну кучу незнакомых мне людей.

Я перестаю яростно жевать свою губу.

— Просто задумалась… кое о чём.

— То есть об Антони?

Её глаза как-то странно сверкают. То ли беспокойством, то ли воодушевлением, я не могу сказать, хотя и понимаю, что это совершенно разные эмоции, но моё сознание сейчас не в силах это определить.

— Если ты не планируешь заходить слишком далеко, скажи ему об этом. Он один из немногих, кто тебя послушает.

Последнее, чем сейчас заняты мои мысли, это свидание с Антони, но теперь, когда Джиана напомнила мне о нём, самое первое, о чём я сейчас думаю, это наш поцелуй, а ещё о том, что он может ожидать после него. Выглянув поверх плеча Джианы, я вижу, как он выходит из лодки с превосходной грацией мужчины, который привык жить между морем и сушей. Он встречается со мной взглядом, но не улыбается. В отличие от меня он пребывает в заведённом состоянии с тех пор, как мы покинули Ракс.

Я снова перевожу своё внимание на Джиану.

— Я не очень понимаю, чего я хочу.

Кроме того, чтобы прокручивать в голове весь этот вечер. Всю следующую неделю.

Как бы я хотела, чтобы мама никогда не упоминала Бронвен, и чтобы я не поехала искать её, потому что этой слепой женщине удалось сбить меня с толку и одновременно выбить из колеи. Разве могу я, полукровка, стать невестой Данте на законном основании, найдя какие-то там сокровища?

Бронвен попросила меня не рассказывать о моих поисках или о ней, но она ни словом не обмолвилась о том, что я не могу спрашивать о статуях птиц.

Я поднимаю глаза к мерцающему небу.

— Джиа, в нашем королевстве есть кузнецы, которые работают с железом?

Она утыкается подбородком в шею.

— В Исолакуори есть только один такой кузнец, он поставляет клинки военным.

Мой пульс учащается. Бронвен сказала, что одна из железных птиц находится на Исолакуори. Может ли она быть в кузнице этого человека?

— А что?

Я хмурюсь, так как что-то здесь не сходится. Только чистокровным фейри разрешено жить на Исолакуори, но фейри не могут работать с железом.

— Кузнец — фейри?

— Нет. Он человек. Фейри не могут касаться железа.

— Человек живёт на Исолакуори?

— Как король. Из поколения в поколение.

Она прищуривается.

— Откуда такой внезапный интерес к кузнецам?

Стая иссиня-черных уток взмывает в небо у неё за спиной, капли воды вылетают у них из-под крыльев, точно бриллианты, и падают на змея, который их потревожил.

— Может быть, я хочу достать оружие? Девушке не плохо бы носить с собой оружие, разве не так?

— Даргенто что-то тебе сделал? — Джиана понижает голос до резкого шепота.

Я вздрагиваю, услышав её умозаключение.

— Нет. Клянусь, это не так.

— Что здесь происходит? — Антони останавливается рядом с нами.

— Ничего, — бормочу я, и в то же самое время Джиана говорит. — Фэллон хочет себе оружие. Из железа.

Я начинаю снова покусывать щёку зубами. И зачем ей понадобилось рассказывать ему об этом? Пока они не раздули из мухи слона, я говорю:

— Ладно. Это так. Я бы чувствовала себя в большей безопасности.

Антони смотрит на Джиану. После долгой паузы, его взгляд возвращается ко мне.

— Хранение чего-либо железного это мгновенный смертный приговор. А учитывая твою историю со змеями, с тобой не будут церемониться.

— Я в курсе. Это была глупая идея.

Которая к тому же ни к чему не привела. Точнее, привела меня на Исолакуори, куда мне так или иначе надо попасть.

— Не могли бы вы просто забыть об этом?

Они снова обмениваются долгими взглядами, заставляя меня приподнять одну бровь, так как в них содержится больше чем беспокойство, они словно наполнены молчаливым согласием и секретами.

Риккио и Маттиа неторопливо подходят к нам, хвастаясь своими победами. Риккио хлопает по спине Маттиа, лицо которого покрыто веснушками. Он, должно быть, решил подразнить своего кузена, потому что вечно загорелое лицо Маттиа кажется теперь ещё более рыжим.

— Как насчёт того, чтобы зайти внутрь и выпить по стаканчику? — Джиана подцепляет золотую цепочку, висящую у неё на шее, и вынимает ключ от таверны из лифа своего платья.

Риккио и Маттиа с готовностью соглашаются и следуют за ней.

Антони наклоняет голову.

— Чем бы ты хотела заняться, Фэллон?

Если я сейчас отправлюсь домой, я застану бабушку, которая почувствует моё смятение и начнёт меня расспрашивать, а эта женщина знает меня как облупленную. Если я подожду пару часов, шансы на то, что она уснёт, будут выше.

Подождите… разве Антони предложил проводить меня домой?

Я провожу липкими ладонями по своей юбке.

— Я не готова идти домой. Ни к тебе, ни к себе.

Он кивает на таверну.

— Тогда после тебя.

Я следую за ним, грязь на подоле моего платья оттягивает ткань вниз.

— Запри дверь, — говорит Джиана, когда Риккио, единственный огненный фейри в нашей компании, поджигает фитили нескольких керосиновых ламп.

В Тарелексо так пусто и тихо, словно во всём королевстве фейри в живых остались только мы пятеро. Даже эльфы, которые обычно гудят на пристани, куда-то подевались.

Потому что все сейчас во дворце.

Во дворце, который может стать моим.

Я — королева….

Это полнейший абсурд.

И всё же… я могу представить себя рядом с Данте, и мне не ненавистна эта мечта.

Мои фантазии достигают эпических размеров, пока я помогаю Джиане составить пять стаканов на круглый столик в задней части таверны, который стоит за занавеской, скрывающей его от окон и остального помещения. Я сажусь между Антони и Риккио.

И хотя в Раксе черноволосый фейри скорее плёлся, чем шёл к лодке, он всё равно поднимает бокал с вином и осушает его.

— Какие ужасные манеры, Риккио, — Антони обхватывает ножку другого бокала, наполненного вином, и ставит его передо мной. — Сначала дамы.

— И он ещё удивляется, почему тебе всегда так везёт, а ему нет.

Я не могу пропустить намёк Маттиа, но мои мысли слишком заняты птицами и Данте, чтобы покраснеть.

Железные вороны. Железные вороны. Железные…

И тут до меня доходит.

— Вы все участвовали в Битве при Приманиви, верно?

Мой вопрос заставляет моих компаньонов задержать дыхание и перестать улыбаться. Они переглядываются, их губы бледнеют, шеи напрягаются, спины распрямляются.

— Я не участвовала.

Джиана первая приходит в себя, после чего наклоняется над столом и наливает вино в три других бокала.

— Женщинам запрещено становиться солдатами, забыла? Наш пол слишком слабый.

Ни сарказм, ни социальная подоплека в её ответе не укрываются от меня. Неравенство между полами это так же нелепо, как и неравенство между расами. Но как бы мне ни хотелось это обсудить, у меня есть более насущные проблемы.

— Но ведь ты находилась поблизости, Джиана?

Её взгляд такой же настороженный, как и тон её голоса.

— Да.

— В школе мы изучали, что представители племени снабдили своих птиц железными когтями и клювами, чтобы сделать из них оружие.

Все молчат.

— Там были птицы, полностью облачённые в железные костюмы?

Антони хмурит лоб, его губы тоже хмурятся.

— Костюмы?

— Доспехи.

Я указываю на своё тело.

— Доспехи, полностью покрывающие тело.

— Доспехи для птиц? — Маттиа упирается о круглый стол предплечьями, покрытыми светлой шерстью — клянусь, этот мужчина наполовину медведь.

Риккио усмехается.

— А я-то думал, что в Раксе ты поглощала только слюну Антони.

Мои щёки начинают гореть.

— Оставь её в покое, Риккио. И, нет.

Антони начинает наклонять голову из стороны в сторону, раздаётся серия щелчков, словно всё его тело напряжено.

— Только когти и клювы были сделаны из железа.

Могла ли Бронвен назвать их железными воронами из-за их металлических конечностей, или я должна найти статуи, изображающие этих смертоносных птиц?

— А кто-нибудь из них выжил?

— Те, что выжили, улетели на Шаббе, — говорит Риккио.

Я вздрагиваю.

— Шаббе?

— Ну, знаешь… тот крошечный остров на юге, который всеми правдами и неправдами хотел бы завоевать наш славный и справедливый король.

Похоже, Риккио совсем не любил Марко.

— Я знаю всё о том королевстве.

Он закидывает руку на спинку своего стула и разворачивается ко мне лицом.

— А всё ли?

— Да. Всё. Я знаю, что они дикари, которые ненавидят фейри и используют людей в качестве рабов, из-за чего король Коста установил вокруг их острова магическую защиту, чтобы не дать им попасть в Люс.

Появление этой защиты ознаменовало конец Магнабеллум, великой войны между Люсом и Шаббе, которая произошла пять веков назад.

— Я знаю, что они практикуют магию на крови, которая окрашивает их глаза в розовый цвет. Я также знаю, что магическими способностями у них обладают только женщины.

Я окунаю кончик пальца в вино и провожу им по краешку бокала.

— Должна признать, я не знала, что вороны улетели на их берега.

В зловещей тишине раздаётся тихое гудение, исходящее от моего бокала.

— Я понимаю, что они не могли остаться в Люсе, но почему они не мигрировали на восток, в Неббу? Я слышала, что там невероятные леса и горы.

— Они отправились в Шаббе, потому что его жители почитают животных, — серые глаза Джианы горят серебром в свете керосиновой лампы.

Мой палец замирает на полпути. Её высказывание не заставляет меня тут же начать испытывать к ним родственные чувства, но это ставит под вопрос их варварские наклонности.

Стул Риккио скрипит, когда он облокачивается о спинку. Он крутит свой бокал с вином, заставляя пузырьки в сладком напитке забурлить.

— А с чего такой интерес к воронам?

Я убираю палец от краешка бокала и вытираю его о свои колени.

— Потому что я впервые побывала в Раксе, а поскольку некоторые люди помогали горным племенам, которые тогда на нас напали, — я не отвожу от него глаз, чтобы моя ложь прозвучала ещё более убедительно, — я вдруг вспомнила о Приманиви.

Риккио медленно кивает.

— Все, кто помогали тому племени, Фэллон… погибли вместе с ними. В прямом смысле.

— То есть?

Маттиа стучит костяшками пальцев по поцарапанной крышке стола.

— После Приманиви, Марко запер всех несогласных на корабле, который он затем потопил у южного берега Люса, на кладбище кораблей.

Моё сердце стучит о каждую косточку моего корсета.

— Кладбище кораблей?

Риккио наблюдает за тем, как Джиана подливает ему вина, но кажется, будто он сейчас за несколько километров отсюда, дрейфует по Марелюсу.

— Море и течения там настолько дикие, что разбивают любой корабль, который заходит в эти воды.

— Марко скормил их змеям? — в ужасе восклицаю я.

— А чему ты так удивляешься? — он выходит из своего транса. — Регио всегда избавлялись от своих врагов таким образом.

В этой части таверны нет окон, и всё же Маттиа бросает взгляд на стену, которая выходит на набережную. Я решаю, что он беспокоиться о том, что кто-то может подслушивать, но затем он говорит:

— Интересно, утащили бы тебя змеи в своё логово, Фэллон?

Джиана шипит.

— Не говорит так, Маттиа. Даже не думай об этом.

Она проводит пальцем по лужице разлитого вина, после чего подносит рубиновую капельку к своим губам — это фейский ритуал, который совершают, если не хотят, чтобы сказанное сбылось.

— Я знаю, все думают, что я могу приручать животных, но это неправда.

Я продолжаю врать, как завещала мне бабушка.

— В тот день в канале змей напал на меня.

Он указывает на то место, где я сижу.

— Но ты всё ещё дышишь?

— Потому что он был молодым. Только поэтому я всё ещё дышу.

Антони протягивает под столом руку и сжимает мою ногу, которой я начала стучать по полу.

— Хватит разговоров о змеях, воронах и войнах, хорошо?

— Да-да, — Маттиа приподнимает бокал.

Рука Антони остается на моей ноге, и хотя меня это не успокаивает, это, похоже, успокаивает его, поэтому я разрешаю ему оставить ладонь там, где она лежит.

Пока кузены обсуждают места для рыбалки и женщин, Джиана исчезает на кухне, чтобы принести еды.

Несмотря на то, что я стараюсь не выпадать из разговора, мои мысли всё время возвращаются к пророчеству Бронвен. Почему именно пять воронов? Могут ли все пятеро быть спрятаны в Люсе?

Прошло уже более двадцати лет. Как долго могут жить вороны? Ржавый котел, надеюсь, я ищу не их трупы.

Мне хочется достать ручку и бумагу, чтобы записать все, что я узнала, но оставлять подобные улики — ужасная идея. Поэтому я прокручиваю всю информацию у себя в голове. Когда я делаю это приблизительно в двенадцатый раз, меня осеняет одна мысль.

Вороны, которые выжили, улетели на Шаббе.

Жители Шаббе любят животных.

Моё колено ударяется в крышку стола. Что если эти вороны связаны с Шаббе? Что если Бронвен сама оттуда?

Антони наклоняется и бормочет мне на ухо:

— Я слишком тороплюсь?

Я поворачиваюсь к нему и радуюсь, что он связал мою суетливость с тем, что он гладит моё бедро.

Рада тому, что он не пытается прочитать мои мысли.

Рада тому, что он не умеет это делать.

Я нацепляю на себя застенчивую улыбку.

— Немного.

Он целует меня в уголок губ и возвращает свою руку на моё колено, где она и остаётся, пока Марчелло и Дефне не возвращаются с Исолакуори с горящими глазами.

Их эмоциональный рассказ о королевском пире как рукой снимает моё опьянение.

Протрезвев, я встаю и шёпотом желаю всем спокойной ночи.

Антони тоже встает и настаивает на том, чтобы проводить меня домой. Поскольку снаружи всё ещё темно, я не сильно сопротивляюсь. По правде говоря, я рада его компании. Антони, может быть, и не Данте, но я ему доверяю.

Мы неторопливо идём вдоль канала, и я, наконец, задаю ему вопрос, который занимал мои мысли весь последний час.

— Я знаю, что магическая защита вокруг Шаббе не даёт его жителям попасть в наши воды, но что, если кто-то из них уже был там?

Мой вопрос приковывает его ботинки к мощёной улице и заставляет его пальцы напрячься у меня на пояснице.

— Защита должна была затянуть их обратно. Магия, которая была использована, примагничивает их кровь и силой притягивает их тела обратно на остров.

Так рассыпается моя теория о том, что Бронвен — жительница Шаббе.

Когда мы снова возобновляем шаг, я говорю:

— Марко следовало отправить Данте на Шаббе, а не в Глэйс.

Антони фыркает.

— Только если бы он хотел убить своего брата.

Я резко вдыхаю.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что Коста убил дочь королевы и использовал её кровь, чтобы создать магический барьер между их островом и остальным миром.

Моя челюсть отвисает так низко, что подбородок сейчас без сомнения касается моих ключиц.

— Жители Шаббе презирают семью Регио так же сильно, как Регио презирают жителей Шаббе.

Значит, жители Шаббе не помогут Данте заполучить трон.

Мне приходится опять начинать сначала. Единственный плюс — это то, что сейчас у меня больше информации, чем когда я получила первый кусочек головоломки. Хотя ничего из этого не помогает мне понять, каким образом пять птиц приведут Данте к трону.

Антони сжимает мою талию.

— Когда-нибудь мир всё же наступит.

Я хмурюсь, потому что не знала, что у нас идёт война.

ГЛАВА 11

Весь вечер Антони вёл себя как настоящий джентльмен, тогда почему я чувствую себя так, словно изменила принцу с красивым рыбаком? Потому что Бронвен заложила мне в голову мысль о том, что Данте и мне суждено пожениться?

Звёзды сегодня такие яркие, что цветущие лианы, поднимающиеся по боковым стенам нашего дома, напоминают мишуру, которой украшают Люс с первым снегом и оставляют до первого цветения. Йоль — один из моих любимых праздников, и не потому, что я родилась в самый короткий день в году, а потому что праздничное настроение захватывает всех жителей Люса, и всё вокруг сверкает, включая наш мрачный канал.

Когда мы доходим до входной двери, рука Антони, которая всё то время, пока мы шли от таверны, находилась у меня на пояснице, начинает скользить вверх по моей спине. Он нежно обхватывает мой затылок и наклоняет мою голову назад. В сотый раз я выталкиваю Данте из своих мыслей, потому что вовсе не Данте сделал эту ночь такой особенной.

Я медленно вдыхаю и выдыхаю, ожидая, что губы Антони опустятся на мои, но он не целует меня, а только смотрит на меня так пристально, что моя плоть нагревается.

Я пытаюсь считать выражение его лица, но он такой сосредоточенный, такой серьёзный, что я не могу понять, что творится у него в голове. В конце концов, я сдаюсь и бормочу:

— Что такое?

— Я всё ещё пытаюсь осознать, что губы Фэллон Росси касались моих губ, и не во сне, а наяву.

Моё сердцебиение ускоряется.

— Я тебе снюсь, Антони?

— Каждую ночь с тех пор, как я опрокинул на тебя поддон с рыбой.

Ах да, наша первая встреча была далеко не милой, и в ней было много острых словечек. Едва я переступила порог «Кубышки», как Сиб сморщила нос и указала на свою комнату, располагавшуюся на самом верху таверны, попросив меня посетить её ванную и переодеться.

— Это было три года назад… Я никак не могу досаждать тебе во снах каждую ночь.

— Ты мне не досаждаешь, ты меня очаровываешь.

Он, наверное, преувеличивает, потому что он и Сибилла переспали в прошлом году. Не говоря уже обо всех остальных женщинах, с которыми я его замечала. Он никак не может думать обо мне, лежа рядом с ними. Даже во сне.

— Нет никакой необходимости в этой сладкой лжи, ты и так уже завладел моим вниманием.

Его кривоватая улыбка исчезает с лица.

— Это не ложь.

Это потому что я ему отказала. Неприступность вызывает одержимость. Я хорошо об этом осведомлена. Только вот теперь, по словам сумасшедшей дамы из Ракса, я могу получить Данте.

Я мысленно разделяю имя принца на буквы и разрешаю тёплому летнему ветерку унести их прочь, после чего хватаюсь за воротник рубашки Антони и притягиваю его к себе. Он прижимает меня к входной двери, упёршись всеми твёрдыми частями своего тела в мягкие изгибы моего.

— Боги, ты даже не представляешь, что я хочу с тобой сделать, Фэллон Росси.

Он проводит костяшками пальцев по моей шее, спускаясь в сторону ключиц, затем своим неплотно сжатым кулаком скользит вверх к моему подбородку и запрокидывает мою голову, чтобы наши губы оказались на одной линии.

Моя кровь вскипает от его слов. Я хочу знать о том, что он хочет со мной сделать. Я хочу это попробовать, но я не могу привести его наверх, когда мама и бабушка находятся дома. Наши стены слишком тонкие, а Антони слишком огромный и не сможет войти незамеченным.

Мне, может быть, и двадцать два, но мне всё равно кажется неправильным приводить парня домой. Интересно, буду ли я когда-нибудь чувствовать себя иначе? Возможно, когда мой возраст достигнет трёхзначных значений…

Он прижимает руку к деревянной поверхности рядом с моей головой и касается лбом моего лба. Ещё один глубокий дрожащий вдох — и вот наши губы соединяются. И какие же невероятные звуки он умудряется сорвать с моих губ с помощью своего умелого языка! Его бёдра врезаются в меня в медленном и страстном танце, и тепло начинает собираться за моей грудной клеткой и между ног.

Сегодняшняя ночь кажется мне какой-то нереальной. Точно лёгкий сон, который должен исчезнуть, подобно утренней росе при первых лучах солнца.

Антони проходится зубами по моей нижней губе, дразня мою разгоряченную кожу. Он начинает покусывать её, словно напоминая мне о том, что он настоящий. Это по-настоящему происходит. Мы по-настоящему происходим.

Спустя ещё одну сладострастную минуту, я отрываю от него свои губы.

— Антони, нам надо…

Дверь у меня за спиной резко открывается, и мы падаем. Каким-то чудом, и это чудо — ладонь Антони — мы не врезаемся в плитку в виде медовых сот.

— Буонсера, синьора Росси.

Шею Антони заливает краска, распространяясь на его подбородок.

Бабушка прищуривает зелёные глаза и смотрит на его лицо, а затем на руку, которой он обхватил меня за талию. Он убирает её, точно ребёнок, которого поймали на воровстве конфет из банки.

— Добрый вечер, синьор Греко.

Он проводит ладонью по лицу, словно пытается стереть с него румянец.

— Антони как раз провожал меня до дома, нонна.

Либо из-за бабушки, либо из-за того, что кожа Антони теперь покрыта пятнами, как у Маттиа, я не могу сдержать улыбку.

— Не нужно устраивать ему допрос с пристрастием.

— Провожал домой, говоришь?

Её взгляд нисколько не смягчился, и она продолжает смотреть на бедного Антони.

— У вас какие-то трудности с тем, чтобы найти дверную ручку?

Моя улыбка становится шире.

— Мы ещё не начинали её искать.

Она бросает на Антони суровый взгляд, прямо как тот крепкий чай, который она заваривает утром и вечером.

Я больше не улыбаюсь.

— Перестань, нонна. Антони не сделал ничего плохого.

Внимание моей бабушки, наконец, перемещается с бедного парня на меня.

— Где ты была всю ночь, Фэллон?

Радужки её глаз теперь такие же тёмные, как лес на материке, а линия роста ресниц сделалась тёмно-лавандового цвета.

Я поворачиваюсь к Антони и быстро шепчу:

— Иди.

Он не двигается с места. По крайней мере, не сразу. Но он, должно быть, понял, что это самый лучший вариант — точнее единственный — потому что он всё же разворачивается на своих грязных ботинках, но задерживается у двери.

— Спасибо за сегодняшний вечер.

Его лицо больше не красное. Более того, сейчас он кажется невероятно трезвым и невероятно переживает из-за того, что он оставляет меня разбираться с бабушкой.

— Увидимся завтра.

Секунда звенящей тишины.

Две.

А затем дверь с приглушенным щелчком встаёт на место.

— Где ты была?

Бабушка ещё сильнее закутывается в шаль, чтобы защитить себя от прохлады, которая поднимается ночью от канала.

— Я была с Антони.

— Где?

— Мне уже не тринадцать, нонна.

— Где?

— В таверне.

Её взгляд опускается на мою юбку.

— Не знала, что в таверне так грязно.

Мои лёгкие напрягаются, пока я пытаюсь придумать ложь, в которую она поверит.

— Антони покатал меня на своей лодке, а рыбацкие лодки не особенно чистые.

— Не знала, что он ловит грязь.

Я ощетиниваюсь. Бабушка всегда обо мне заботилась, но это уже слишком.

— Я не была на Исолакуори, если тебя это беспокоит.

— На Исолакуори нет грязи, так что нет, меня беспокоит не это. Единственное место, где кругом грязь это Ракс.

Тишина, звенящая между нами громким эхом, начинает давить на мои барабанные перепонки.

— Скажи мне, что ты туда не ездила.

Я могла бы продолжать врать, так как никакое количество соли не смогло бы разоблачить мою ложь, но я решаю этого не делать.

— Да. Я ездила туда. И это открыло мне глаза. А знаешь, что ещё я сегодня делала? Я целовала Антони. И поскольку ты хочешь знать всё о моих делах, я расскажу тебе, что после того, как мы вернулись от смертных, я пошла в таверну и выпила там вместе с Джианой и командой Антони, после чего он проводил меня домой и снова поцеловал.

Губы бабушки начинают кривиться, пока я в деталях рассказываю ей о своем вечере.

— Ну вот. Теперь ты осведомлена обо всём, что происходит с Фэллон. Могу я теперь пойти спать или ты потребуешь от меня ещё больше подробностей?

Моё сердце стучит о рёбра, и хотя часть меня понимает, что я веду себя неуважительно, другая моя часть напоминает мне, что я имею право на личную жизнь.

— Ты переспала с ним?

Несмотря на то, что у моей бабушки очень мало морщин, её лоб сейчас так сильно нахмурен, что она выглядит на все свои триста сорок семь лет.

— Не то, чтобы это тебя касалось, нонна, но нет.

— У этого мужчины не очень хорошая репутация.

До этого момента я позволила себе совсем немного дерзости. Но теперь меня уже несёт.

— Как и у женщин по фамилии Росси. Думаю, мы с Антони идеально друг другу подходим. Тем более что он не принц. По крайней мере, теперь я не пытаюсь получить нечто недостижимое, верно?

Я наблюдаю за тем, как каждое из моих слов отражается на лице моей бабушки, после чего с грохотом поднимаюсь по лестнице и захлопываю свою дверь, не заботясь о том, что моя вспышка гнева могла ранить или разбудить маму.

Как бы мне хотелось иметь достаточно средств, чтобы съехать и жить своей жизнью так, как я хочу, а не так, как хотят все остальные.

Я думаю об Антони и о его предложении выйти за него, а потом о Бронвен и её пророчестве. И хотя оба эти варианта позволят мне освободиться из-под гнёта бабушки, они так же поработят меня.

Я ненавижу то, что возможности женщин так сильно ограничены. Может быть, мне стоит осмелеть и по южным морям уплыть в Королевство Шаббе?

Я представляю, как преодолеваю магическую защиту и пристаю к розовому песчаному берегу.

А потом я вспоминаю, почему у этого песка такой цвет…

Согласно рассказам моряков, которые часто заходят в «Кубышку», это гиблое место, и его когда-то покрывал белый песок, который стал розовым из-за того, что долгие столетия там проливалась кровь фейри и людей. Люди живут там в землянках, а мужчин кастрируют за самые мелкие правонарушения.

Образ, который я представила, заставляет мой желудок перевернуться, и моё желание отправиться туда, пропадает. Люс может быть и далек от совершенства, но это мой дом.

Здесь живут люди. Мои друзья. Мои змеи.

И может быть… может быть, здесь также находится мой трон.

ГЛАВА 12

Кольца на моей занавеске звенят, вырывая меня из беспокойного сна. Первая мысль — это бабушка пришла обсудить нашу ссору, — но затем я замечаю розовые оборки, золотые блёстки и кожу эбонитового цвета.

— Надеюсь, у тебя была достаточно веская причина для того, чтобы бросить Фибуса и меня прошлой ночью.

— Уходи, Сиб, — бормочу я, когда солнечные лучи бьют по моим закрытым векам. — Ещё слишком рано.

— Не дождёшься.

— Почему ты никогда меня не слушаешься?

— Я послушала тебя прошлой ночью… ты сказала, что мы увидимся в гондоле… и знаешь что? Тебя. Там. Не было.

Застонав, я открываю глаза.

— Я в курсе.

Яркий свет освещает скрещенные руки Сиб, её пухлые губы и пышное платье.

— Ты только вернулась?

— Нет, обновила свою коллекцию ночнушек, — отвечает она с серьёзным видом. — И почему же, чёрт бы побрал все эти королевства, ты не приехала?

Мой мозг, как и глаза, начинает покалывать.

— Потому что меня не пригласили, вот почему.

— Что значит, тебя не пригласили? Конечно же, тебя пригласили.

Я подбиваю две жесткие подушки и сажусь повыше, задаваясь вопросом, а не проглотила ли она трубу перед выходом из дворца, потому что её голос звучит сейчас особенно резко.

— Зачем так орать?

— Я не ору, — кричит она.

Я сжимаю пальцами виски.

— Должно быть, я выпила слишком много эля.

— Ты ходила пить? Куда? Погоди, мы отклонились от темы.

Когда Сибилла не спит всю ночь, она становится особенно энергичной. До тех пор, пока её голова не коснётся подушки. После этого она засыпает мертвецким сном.

— Тебя точно пригласили, Фэл. Я спрашивала Данте, и он сказал, что попросил эльфа доставить ленту к тебе домой.

— Значит, его эльф ошибся адресом.

Она бросает на меня недоверчивый взгляд.

— Каждый знает, где находится дом Росси, и поскольку неисполнение королевских приказов может стоить эльфам их крыльев, эту ленту должны были доставить.

— Я искала.

Моё сердце теперь окончательно проснулось.

— Я искала везде, Сиб. Ты ведь не думаешь, что я не хотела туда пойти?

Наконец, Сибилла замолкает. Я понимаю, что в её голове сейчас много мыслей, и могу сказать по направлению её взгляда, что все они вращаются вокруг женщин, с которыми я живу под одной крышей. А точнее вокруг одной женщины, так как другая несколько далека от реальности.

— Зачем ей портить тебе праздник? — голос Сиб звучит не громче моего пульса.

— Чтобы защитить меня.

— От чего?

От тоски по мужчине, который гораздо выше меня по статусу.

Вместо того чтобы сказать правду, я говорю другую правду, которая рисует бабушку заботливой, а не той бабушкой, которая вмешивается в чужие дела.

— Ты же знаешь, как она относится к генералу королевской армии.

— А какое отношение к пиру имеет твой дед?

Прошлой ночью я была зла на бабушку, но теперь во мне проснулась обида. Не потому что она отняла у меня возможность попасть на бал, а потому что она заставила меня почувствовать себя отбросом общества. Но я всё ещё защищаю её, так как, пусть её методы и неправильные, она поступила так не из дурных побуждений. К тому же, если я отношусь к ней неуважительно — это одно дело, а если это делают другие… я не готова это терпеть.

Я тру глаза, чтобы окончательно проснуться, хотя мне кажется, что я натираю свои опухшие веки солью.

— Нонна беспокоится о том, что он может сделать или сказать что-то жестокое.

— Такое уже случалось?

Я хмурюсь.

— Нет. По крайней мере, не в лицо.

Я не сомневаюсь в том, что он знает, как я выгляжу. И поскольку я тоже знаю, как он выглядит, я уверена, что никогда не встречалась со своим дедом лицом к лицу.

Вопрос Сибиллы заставляет меня задуматься над тем, могла ли бабушка лгать мне насчёт характера деда? Что если он не был таким неприятным, каким она его рисовала? Что если он не ненавидел меня? Что если единственная причина, по которой он меня не навещал, заключалась в том, что она держала его на расстоянии?

Все эти вопросы разбиваются одним простым неоспоримым фактом: если даже он меня и любил, он никогда не пытался меня найти. Что это за генерал, который ведёт армию в бой, но боится зайти в дом своей бывшей супруги?

Я испускаю очередной вздох и заставляю себя принять сидячее положение.

— Расскажи мне, как всё прошло.

Сиб подходит к моей маленькой кровати и приземляется на помятые простыни.

— Волшебно. По-королевски.

Большие серые глаза Сибиллы сверкают так, словно блёстки, украшающие её высокие скулы, попали ей на ресницы. Секунду спустя она сменяет тон.

— Отвратительно. Просто отвратительно.

Я шлепаю её, потому что знаю, что она лжёт, чтобы утешить меня. Так и поступают друзья.

— Я не завидую. Я сама довольно приятно провела ночь.

— Распивая эль?

— Распивая эль.

— И не одна, верно?

— Не одна. Разве ты забыла клятву на соли, которую мы дали? Не пить в одиночестве, пока нам не исполнится, как минимум, двести лет и нас не потаскает жизнь.

Она закатывает глаза.

— Нам было девять.

— И всё же я клянусь, что была не одна. Со мной была Джиа.

— И?.. То есть, я, конечно, люблю свою сестру, но она довольно чопорная.

— Джиа не чопорная.

Сибилла приподнимает бровь.

— Эм. Моя сестра только и делает, что работает, работает, работает. И она даже близко не социализируется, а тем более, если это подразумевает распитие алкоголя.

— Ну, она была со мной и пила.

— Эль? Ты, правда, пила эль?

Сибилла морщит нос, потому что это самый дешёвый вид алкоголя, который только существует в Люсе, и который не одобряется каждым, в ком есть хоть капля фейской крови.

— Эль едва ли самое ужасное, что попадало мне в рот. Помнишь тех склизких моллюсков, которых заставил нас съесть Фибус?

Она делает вид, что её тошнит.

— О, Боги, не напоминай. И почему мы на это согласились?

— Для того чтобы он перестал ходить вокруг да около девушки, которая ему нравилась, и пригласил её на свидание.

— Ах, да. Мы с тобой… всегда такие самоотверженные.

Я смеюсь, так как я до сих пор помню красные пятна на щеках пятнадцатилетнего Фибуса, когда тот подошёл к объекту своих желаний и спросил её, не хочет ли она посмотреть на звёзды с неприлично огромной крыши его родителей.

— Кто ещё был на этой вечеринке с элем помимо моей сестры?

Выражение моего лица становится настороженным. И хотя я знаю, что она не влюблена в Антони, и никогда не была, чувство вины, точно червяк, проникает сквозь мою тонкую ночнушку прямо мне в грудь.

— Антони, Маттиа и Риккио.

Её ресницы взмывают высоко вверх.

— Ага! У кого-то появились секреты.

Она наклоняет голову и прищуривается, словно пытается разгадать загадку.

— Предположу, что это Маттиа.

— Что Маттиа?

— Мне интересно, из-за кого так покраснели твои щёки, и кто оставил этот засос у тебя на шее?

Я касаюсь участка кожи, на который она смотрит, выразительно улыбаясь.

— Это не Маттиа.

Уголки её губ дрожат.

— Риккио?

Я качаю головой, и её улыбка исчезает.

— Надеюсь, это Джиана.

— Почему?

— Потому что Антони — полнейший ловелас.

— Ты с ним спала.

— И я о том же. С ним переспало пол Люса, и только потому, что другая его половина — мужчины, которые Антони не интересуют.

— Я всё ещё не понимаю, почему он не может мне нравиться. Если только ты не ревнуешь. В таком случае, я отступлю.

— Дорогая, я совершенно точно не ревную.

Она хлопает меня по ноге.

— Передай-ка мне соли, я могу тебе это доказать.

— Я тебе верю.

Я сгибаю колени и притягиваю их к груди. Меня расстраивает то, что моя лучшая подруга не хочет меня поддержать.

— Я знаю о репутации Антони, но я всё ещё не понимаю, почему я не могу воспользоваться его умениями.

Сибилла вздыхает.

— Потому что ты, моя дорогая Фэллон, привязываешься, и я знаю, что он предлагал тебе выйти за него, но он никогда не выполнит своего обещания.

— Я не хочу за него замуж.

— Ты хочешь сказать, что тебя устроит, если ты станешь очередной зарубкой на кровати этого мужчины?

— Да, — раздраженно рычу я. А ещё устало. Но в основном раздраженно.

Немного помолчав, она выдыхает:

— Хорошо.

— Что хорошо?

— Хорошо, я поддержу твоё решение.

— Ты моя лучшая подруга. Ты обязана поддерживать все мои решения, даже ужасные.

Сибилла плюхается на спину и потягивается, вытянув руки над головой.

— Да, да.

А я наконец-то свешиваю ноги с кровати и встаю.

— А теперь расскажи мне в мельчайших подробностях о празднике.

Сибилла не пропускает ни одной детали, и к концу её рассказа, я чувствую себя так, словно побывала на королевском балу вместе с ней, Фибусом и тысячей других нарядных фейри.

Не сводя глаз с зеркала над туалетным столиком, я спрашиваю:

— Ты случайно не видела во дворце каких-нибудь статуй птиц?

— Статуй птиц?

Несмотря на то, что мои волнистые волосы уже стали мягкими и блестящими, я продолжаю расчесывать их гребнем из щетины кабана.

— Я слышала, как кто-то упоминал красивую статую, и поскольку я, как ты знаешь, люблю животных…

— Я ничего такого не видела, но опять же, нас всех согнали в сад, где было по сотне фейри на квадратный сантиметр, в прямом смысле, и ещё столько же эльфов. В общем, народу было много. Я могла её пропустить.

Сибилла редко что-то пропускает. По крайней мере, до третьего стакана фейского вина. Её ответ даёт мне понять, что статуя ворона, которую я ищу, не выставлена в саду, а значит остается, ох… весь остальной замок.

Я начинаю перебирать в голове людей, которые могут об этом знать.

Бабушка?

Её я точно не могу спросить.

Като?

Моё любопытство может дойти до кого-то из королевского двора: либо до моего деда, либо до одного из двух монархов, либо, что ещё хуже, до бабушки.

Я опускаю гребень, и мои мысли останавливаются на человеке, который уже бывал в частных королевских владениях.

— Катриона.

— Ты уже слышала? Такая прилипчивая.

— Что слышала?

— Она так и висла на Марко.

Сиб морщит нос.

Я хмурюсь, потому что Сибилла никогда раньше не осуждала куртизанку.

— Это её работа.

Сибилла переворачивается на живот и приподнимается на локтях.

— Да, но это была церемония в честь его помолвки. Его бедная будущая невеста была такой несчастной, что мне даже захотелось её обнять, а ты знаешь, как сильно я ненавижу обниматься с незнакомцами.

— Я не имела в виду прошлую ночь, но я согласна, это довольно безвкусно.

Похоже, наречённой невесте Марко предстоит к этому привыкнуть. Мимоходом я задаюсь вопросом: а стал бы Данте изменять своей наречённой невесте? Но от этих мыслей у меня начинает болеть живот, поэтому я отгоняю их прочь.

— Но я должна отдать должное Эпонине. Она стоически всё это переносила.

Сибилла вздыхает и переводит взгляд на безоблачное голубое небо.

— Подумать только, женщины мечтают выйти замуж за королей. Какая это, должно быть, несчастная жизнь.

— Только если это не брак по любви.

Он искоса смотрит на меня.

— С каких это пор монархи женятся по любви?

Они не женятся по любви, но это скоро изменится.

Может быть.

Я распрямляю плечи.

Никаких «может быть». Это изменится, когда я стану королевой Данте.

Она закатывает глаза.

— Ты слишком много читаешь.

— А ты слишком мало.

Перед моим окном начинает трепыхаться колибри, желая утолить жажду на нашей глицинии. Она так быстро машет крылышками, что её тело как будто висит в воздухе. Она напоминает мне о железных воронах, которые должны изменить мою жизнь.

— Я живу, ты мечтаешь.

Потому что мечты безопаснее, а жизнь… нет. И она скоро станет ещё менее безопасной, так как я должна собрать артефакты, которые способны свергнуть короля с трона.

— Сиб, если бы кто-то дал тебе ключ от двери, которую ты всегда мечтала открыть, ты бы её открыла?

Между её тонкими чёрными бровями появляется небольшая вертикальная складочка.

— Я бы сначала постучала.

— Это гипотетическая дверь.

— Тогда я бы гипотетически постучала.

Я не знала, как использовать её совет.

Узнать побольше о железных воронах?

Единственный способ попасть в Великую библиотеку Тарекуори это уколоть палец иглой на входе и прижать палец к пластине, чтобы оставить запись о своём прохождении.

Я, может быть, и зла на бабушку, но не до такой степени, чтобы нарушить данное ей обещание о том, что я не буду нигде оставлять следы своей странной крови.

ГЛАВА 13

Я протираю стаканы, когда Катриона заходит в «Кубышку» гарцующей походкой, одетая в новое платье цвета морской волны с короткими приспущенными рукавами. Заметив, что я на неё пялюсь, она медленно кружится вокруг себя.

— Подарок нашего высочества. Также как и эта красота.

Она отводит в сторону свои светлые волосы, демонстрируя сережки, усыпанные сапфирами. Её новые украшения доходят до самого верха её закругленной ушной раковины, где сужаются, создавая иллюзию заострённых ушей.

Я не спрашиваю её, что она сделала, чтобы заслужить эти подарки. Я это и так уже знаю, но она всё равно мне рассказывает, не пропуская ни одной детали. Теперь даже муха на стене Марко не настолько осведомлена об анатомии короля и его сексуальных предпочтениях.

К слову о стенах…

— Мне всегда было интересно, как выглядит спальня короля?

Её глаза сверкают так же ярко, как и её сережки.

— О, она просто прекрасна. Вместо потолка там стеклянный купол, за которым видно небо, а стены выложены зеркальной плиткой, из-за чего кажется, что ты паришь в небе. А его ванная… Боже, я влюбилась в его ванную. Там есть краники, из которых течёт вода.

Я едва не делаю колкое замечание о том, что Катриона слишком хорошо знакома со всеми краниками Марко, но решаю не отклоняться от темы.

— У него там есть какие-нибудь произведения искусства? Может, статуи?

— Карта королевства. Площадь земель, которыми он правит, впечатляет. Ты знала, что Тареспагия в четыре раза больше Тарелексо и Тарекуори вместе взятых?

— Не знала. Но теперь знаю. Что-то ещё?

Я продолжаю протирать всё тот же самый стакан, который я протирала, когда она зашла, но Катриона слишком углубилась в свои мысли, чтобы заметить это.

— Больше ничего не припоминаю.

Значит, в покоях короля нет ворона. Можно вычеркнуть ещё одну область со своей карты сокровищ.

Она выходит из своего транса.

— Почему тебя не было?

— Потеряла ленту.

— Ты…

Смех начинает изливаться из неё. Но когда она понимает, что я не шучу, она трезвеет.

— Извини. Какая жалость.

Я начинаю скрежетать зубами, злость на бабушку разрастается во мне с новой силой. Её не было дома, когда я уходила с Сибиллой, но я намереваюсь серьёзно с ней поговорить после своей смены.

Катриона касается пальцами острых кончиков своих серёжек.

— Значит, ты осталась дома в одиночестве?

— Нет. Гуляла с друзьями, которые не получили приглашения.

— Ты такая невероятно участливая.

Она зевает, давая мне понять, что она думает о моей участливости.

Если только она не устала.

Я предпочитаю думать, что она устала. Я продолжаю смотреть на стакан, который протираю.

— Ты видела Данте прошлой ночью?

— Видела. Он вёл себя самым лучшим образом. Но опять же, там была принцесса Глэйса.

Я резко поднимаю на неё глаза.

— А какое отношение принцесса Глэйса имеет к его поведению?

— Он за ней ухаживает, дурочка. Она довольно холодная. И до жути бледная. Можно подумать, что на севере совсем не светит солнце.

Прежде, чем я успеваю подобрать свою челюсть со столешницы, дверь в таверну распахивается и заходит Антони, балансируя поддоном, доверху заполненным рыбой и льдом. Как только он меня замечает, его глаза загораются, улыбка завладевает его губами, и он гордо подходит к нам со своей рыбой.

— Фэллон. Катриона.

Он произносит оба наших имени, но смотрит только на меня.

Затем он обходит бар и заходит на кухню, чтобы отнести свою добычу матери Сибиллы, которая зарылась по локоть в лук и чеснок, когда я заходила туда в последний раз.

Катриона наблюдает за тем, как раскачивается распашная дверь, которая затем останавливается.

— Какое у тебя жаркое пламя, микара.

— Что?

— Антони чуть не вошёл в стену, вместо двери. Марко задавал мне о тебе множество вопросов. И Сильв…

Её глаза широко распахиваются.

— Твоя девственность пока нетронута, верно?

Меня охватывает жар, хотя я всё ещё нахожусь под впечатлением от того, что король спрашивал обо мне. Он никогда меня не встречал.

— Ты бы хотела заработать золотой?

Моё сердце начинает биться о косточки корсета. Золотой монетой я смогла бы расплатиться за съём квартиры на год вперёд.

— Можешь рассчитывать на три, если в этом будет участвовать король… — размышляет вслух Катриона.

Я ставлю стакан на стол, но не беру другой.

— Каким образом?

— Сделав то, что я сделала восемьдесят два года назад.

Мой пульс ускоряется, потому что я, кажется, понимаю, к чему она клонит.

— Что ты сделала?

— Я продала свою девственность на аукционе.

— Ты… — я морщу нос и качаю головой. — Нет. Я бы никогда…

Антони выходит из кухни, и воздух наполняется солёным запахом перламутровой чешуи и острым ароматом порезанного лука. Он приближается ко мне, и мне кажется, что он собирается схватить меня за талию, но его цель — раковина.

Он опускает руки в мыльную воду, после чего берёт кусочек мыла и начинает тереть его между ладонями.

— Что задумала, Катриона?

Её плотно сжатые указательный и средний пальцы взмывают вверх — этот вульгарный жест популярен среди полукровок и людей.

— Не твоё дело, Антони.

— Если это касается Фэллон, то это моё дело.

Моя спина напрягается, потому что один поцелуй не делает меня его делом.

Он вынимает тряпку из моих крепко сжатых побелевших пальцев и вытирает ею руки.

— Я серьёзно, Катриона. Не надо её развращать.

Она фыркает.

— Это что-то новенькое, особенно из уст мужчины, переспавшего с гораздо большим количеством людей, чем я, дело которого… ловить рыбу…

Она достаёт грецкий орех, обжаренный с розмарином, из миски, которую я только что наполнила, и закидывает себе в рот. Хорошенько его прожевав, она добавляет:

— А не любовниц.

Антони и Катриона сердито смотрят друг на друга, и я на секунду задумываюсь, а не спали ли они когда-нибудь, но я быстро останавливаю себя, так как предпочитаю не знать.

Какофония звуков с пристани проникает в таверну и разрезает стену тишины, которая заменила собой деревянную барную стойку.

— Вот ты где! — Фибус запускает руку в свои светлые локоны, его брови низко нависают над его блестящими изумрудными глазами.

Как вовремя.

— Вот я где.

Он упирается локтем в барную стойку и набирает пригоршню орехов.

— Мы с Сиб всю ночь искали…

Его голос растворяется в воздухе, когда Антони переплетает свои пальцы с моими.

Я не сжимаю руку вокруг его руки, но и не отдёргиваю её.

— Мы продолжим с того места, где остановились, когда в таверне не будет так много народа.

Катриона достает ещё один грецкий орех, после чего разворачивается, зашуршав синей шёлковой тканью, и поднимается вверх по деревянной лестнице, которую я недавно подметала, потому что дети Флоры заболели — опять — а Сибилла решила вздремнуть. Честно говоря, я не могу сказать, что это бессмысленное занятие было мне неприятно.

Антони заводит прядь волос мне за ухо.

— В котором часу ты заканчиваешь?

— Я не знаю.

Фибус закидывает орехи себе в рот, увлечённо наблюдая за нашим взаимодействием.

— Это неважно. Я сказал Маттиа и Риккио, чтобы они встретили меня здесь после того, как мы закончим с доставкой.

Я отрываю взгляд от своего ухмыляющегося друга и перевожу его на Антони, который воспринимает это как приглашение к тому, чтобы наклониться и поцеловать меня. У его губ вкус соли, солнца и греховных обещаний. Я так нервничаю, что мои губы остаются неподвижными, как и моё тело. Даже моё сердце как будто затвердело и напоминает теперь мои кости.

Я прижимаю ладони к его груди и быстро отрываюсь от его губ.

— Не здесь.

— Извини.

Он проводит по моему острому подбородку своим шероховатым большим пальцем, после чего отступает.

— Увидимся позже, синьорина Росси.

Фибус поворачивается вместе с Антони и наблюдает за тем, как он уходит. Уголки его губ трогает улыбка.

— И вот, тайна, почему Фэллон оставила нас, раскрыта. Рассказывай. В-С-Ё!

Ему удается разделить последнее слово на большее количество слогов, чем оно содержит.

— Я не по этому не пошла.

Моё лицо начинает гореть.

— Не из-за него.

— Ага-ага.

— Клянусь. Я думала, что не получила ленту, поэтому пошла гулять.

— В постель к Антони?

Я хватаю орех и кидаю в его ухмыляющееся лицо.

— Заткнись.

Когда он перестает надо мной посмеиваться, он говорит, на этот раз очень серьёзно:

— Как ты думаешь, почему ты не получила ленту? Ты одна из любимиц Данте.

Я пожимаю плечами.

— Репутация Росси и всё такое.

— Позволь мне сказать, Данте был очень расстроен.

Фибус оглядывается и смотрит на окна, выходящие на пристань, черты его лица нехарактерно напрягаются.

— И он определенно будет расстроен ещё больше, когда узнает, как ты провела эту ночь.

Кончики его ушей выглядывают из-под его гладких волос, доходящих ему до плеч.

— Мне нравятся петушиные бои, но я не знаю, как отнестись к бою, который ты затеваешь, Капелька.

Я закатываю глаза, услышав прозвище, которым он так любит меня называть.

— Ты разве забыл, что мы ровесники, Фибс?

— Я называю тебя так, потому что ты крошечная.

— Я не крошечная. Это ты безумно высокий.

Какое-то мгновение мы улыбаемся друг другу, но затем то, что он сказал, нависает над нами, словно те вечные облака, скрывающие наши горы.

— Им нет причины за меня драться.

— Разве?

— Между Антони и мной… всё несерьёзно. Мы только целовались. А Данте… Ну, я слышала, что он имеет виды на принцессу.

Фибус фыркает.

— Ради Бога. Поверь мне. Между этими двумя нет совершенно никакой симпатии. В отличие от вас двоих.

Он засовывает в рот очередную горсть орехов.

— Мне стоит попросить у тебя совета, так как мне ещё не удавалось покорить сердце женщины с помощью своих поцелуев.

— Может быть, это потому что ты целуешь их ниже пояса, а сердца находятся выше?

Фибус широко улыбается.

— Неужели моя любимая дева только что грязно пошутила?

— Можете вы все перестать говорить о моей девственности?

— Кто это все?

— Катриона предложила мне продать её на аукционе.

Рука Фибуса застывает перед его ртом с грецким орехом, который он поднял с барной стойки, после того, как тот отскочил от его красивого лица.

— Она говорит, что я могу получить за неё пару золотых монет.

Я провожу верхними зубами по нижней губе, представив, насколько легче была бы моя жизнь с такой суммой денег.

— Нет.

— Что нет? Я столько не стою?

— Ты стоишь гораздо больше, но это к делу не относится. Ты пожалеешь об этом.

И помолчав, он добавляет:

— Если тебе нужны деньги, мой кошелек это твой кошелек.

— Твои родители отрезали тебя от своих денег.

— Но они не поменяли замки ни на дверях, ни на сейфе. Тебе стоит увидеть всё то золото, что они хранят внутри него. И не только в виде монет.

— Фибс, я никогда не смогу взять деньги твоих родителей.

Я наклоняюсь и сжимаю его руку.

— Но спасибо.

Я перевожу разговор со своей девственности и финансовых дел в сторону его недавнего увлечения, одной фейри из Тарекуори, у которой не очень большое приданое, но она компенсирует это своими губами и пальцами, которые Фибус описывает как божественные. Учитывая, что он, Сиб и Катриона любят всем делиться, я уверена, что когда придёт время, я буду точно знать, что и как делать.

— Если тебе что-то дают, это не значит, что оно становится твоим, — бросает Фибс перед тем, как покинуть таверну. — Просто к слову.

Моему мозгу требуется мгновение, чтобы понять, что он говорит не о сексе.

Мне неприятно это признавать, но у меня появляется соблазн занять у него денег, но, к счастью, Фибус уходит раньше, чем я успеваю поддаться этому искушению.

Но, боги, эта мысль без остановки крутится у меня в голове, становясь громче, чем гул таверны. Она становится такой громкой, что я вызываюсь сходить в погреб, которого обычно избегаю, так как я не любитель сырых и тесных помещений.

Я прижимаю ладони к вискам, чтобы задавить предложение Фибуса. Когда я чувствую, что преодолела свою слабость, я хватаю бутыль с вином.

— Вы от меня прячетесь, синьорина Росси?

Моё сердце подпрыгивает вместе с телом и бутылью с вином, которая выскальзывает из моих рук и ударяется об пол с волнительным стуком. Каким-то чудом пробка остаётся на месте, а толстое стекло — в целости и сохранности. Чего нельзя сказать о моём вновь обретённом спокойствии.

Я приседаю на корточки, чтобы поднять бутыль.

— Зачем мне прятаться от своего самого близкого и самого давнего друга?

ГЛАВА 14

— Твоего друга? Так вот, кто я для тебя. И только?

Данте стоит в дверях винного погреба нашей таверны. Его руки скрещены на груди, на белой униформе, позолоченный воротник которой расстёгнут, а его длинные косички перекинуты через плечо. Золотые бусины, нанизанные на их тёмную массу, отражают свет, исходящий от одной единственной керосиновой лампы.

Он пожирает меня своими светло-голубыми глазами, которые очаровывали меня с того самого дня, как группа девочек из Тарекуори толкнула меня в наш класс так, что я упала на колени. В тот день он не только помог мне собрать мои книги, но также подал мне руку и предложил свою защиту. С тех пор никто меня больше не толкал, хотя нельзя сказать, что надо мной не издевались другими способами.

— Я прождал тебя всю ночь на своём одиноком маленьком троне.

— Вместе с принцессой. Я бы не назвала это одиночеством.

— Алёна просто друг. Марко желает заключить союз с севером, а поскольку Эпонина из Неббы, и он может жениться только на одной женщине, он хочет, чтобы я ухаживал за ней. Вот и всё.

Подняв бутыль, я говорю:

— А как насчёт того, чего хочешь ты?

— Я принц, Фэл. Мои желания следуют после моих обязанностей.

Только вот я не хочу идти вторым номером после другой женщины.

— И прошлой ночью между нами ничего не было.

Из-за стука моего сердца вино внутри бутыли начинает трястись.

— А до прошлой ночи?

— Меня не было четыре года.

Его кадык поднимается и опускается, после чего он отталкивается от косяка и забирает бутыль из моих рук. Там, где мне понадобились все мои десять пальцев, он управляется двумя, подцепив ими бутыль.

— И ты не можешь мне за это предъявлять. Особенно учитывая то, что ты работаешь в борделе.

— Это таверна, Данте.

— А также бордель.

Он вздыхает.

— У тебя были свои приключения; у меня свои. Давай оставим прошлое в прошлом.

Я сосредотачиваюсь на тёмной щетине на его лице, так как не хочу, чтобы он заметил по моим глазам, как мне больно. Я могу сосчитать свои приключения по пальцам одной руки — и это будет один палец — тогда как ему наверняка понадобится больше двух рук.

— Послушай, я пришёл сюда не для того, чтобы ругаться. Я пришёл, потому что прошлой ночью скучал по тебе и переживал, что что-то произошло. Почему ты не пришла?

— Я потеряла ленту.

Если он и понимает что я лгу, он ничего мне не говорит.

— Тебе хотя бы понравилось платье?

Я перевожу на него всё внимание.

— Ты…

Я облизываю губы, чтобы скрыть удивление, которое чуть не выдало меня. Я готова опять солгать, потому что — какой у меня ещё есть выбор? Если я признаюсь, что не получила его подарка, из-за меня в беду попадет либо бабушка, либо его крылатый посланник.

— Ты его не получила?

— Нет, я… его получила. Оно великолепное.

— Фиолетовое, как твои глаза.

— Как раз моего оттенка. Ты как будто знаешь их оттенок наизусть!

— Я не знаю, какого они точно оттенка, и платье не фиолетовое, оно золотое. Как насчёт того, чтобы начать говорить мне правду и не заставлять меня применять соль?

Я морщу нос, чувствуя себя почти как паук, пойманный в свою же собственную паутину.

— Я ничего не получала.

— Но почему ты солгала?

— Потому что считаю, что бабушка спрятала их от меня.

Слова Бронвен звенят у меня в голове: «Ты здесь, потому что время пришло».

Могла ли она украсть моё платье и ленту? Я даже не рассматривала такую возможность. Гнев начинает закипать у меня в груди. Если слепая женщина стоит за всем этим, то чёрт бы побрал её и эти глупые поиски сокровищ. Она может отправляться сама искать этих проклятых воронов.

Но затем мысль о том, что эти птицы могут стать моим билетом в королевы, душит на корню моё негодование. Может быть, она работает не против меня? Жаль, что она не смогла выбрать более удачный вечер, чтобы вмешаться в мою жизнь.

Данте наблюдает за игрой эмоций на моём лице.

— Я могу каким-нибудь образом поучаствовать в том разговоре, что ты ведёшь сама с собой?

— Я размышляла о том, что моя бабушка, возможно, и не замешана во всей это истории.

Его губы кривятся.

— Я отрежу крылья своему эльфу, если он забыл…

— Пожалуйста. Не надо. Не надо никого наказывать. Это в прошлом.

Я кладу руку ему на плечо, через которое проходит так много мускулов, что оно напоминает мне плети глицинии.

— К тому же, это всего лишь одна ночь. Теперь, когда ты дома, у нас может быть другая. Их может быть даже много.

Мое обещание смягчает его настроение, но портит моё. Пророчество не имеет никакого значения, если Данте узнает, что прошлой ночью я целовалась с другим мужчиной. И он пожалеет о том, что послал мне платье. Я почти собираюсь признаться ему, но прежде, чем успеваю произнести эти ужасные слова, рука Данте, которая не держит бутыль, ложится мне на спину, а его губы приземляются на мои.

Пахнущий плесенью подвал исчезает, и я возвращаюсь на четыре года назад, где в тенях Тарелексо этот же самый мужчина, тогда ещё мальчик, коснулся своими губами того, чего никогда не касался никто другой.

Поцелуй кажется знакомым, но другим, как первый, но всё-таки как второй. Он заставляет моё сердце припечататься к груди, и вместе с его биением мои соски начинают пульсировать. Эти розовые пуговки плоти такие твёрдые, что я опасаюсь, как бы они не проткнули жёсткую ткань моего платья и не порвали униформу Данте.

Я поднимаю руки к его шее, касаюсь ладонями его горячей кожи и мышц, которые перекатываются под ней. Язык Данте проникает мне в рот и начинает атаковать его, он требовательный и резкий, и он присваивает себе каждый тёмный уголок, словно этот мужчина напоминает мне о том, что он мой принц, и что всё в Люсе принадлежит ему, включая моё тело.

— Ой. Я… — голос Джианы возвращает меня в сырой подвал с низкими потолками.

И хотя широкое и высокое тело Данте скрывает меня из виду, я не смею пошевелиться. Я благодарна всем богам за то, что он такой большой, хотя я, наверное, должна благодарить его родителей. Но я не сильно люблю его мать, которая считает, что круглые уши не заслуживают никакого внимания, так что благодарить богов, на мой взгляд, более уместно.

— Прошу прощения, Альтецца. Мне нужно вино.

Мои щёки вспыхивают. Данте улыбается, его забавляет, что нас застукали. А может он улыбается, потому что гордится тем, что заставил моё тело так ярко на него реагировать? Я всё ещё надеюсь, что Джиа решит, что Данте целовал какую-то другую женщину, но затем он отодвигается в сторону и протягивает бутыль, которую взял у меня ранее, а я не успеваю спрятаться за деревянными полками.

Серые глаза Джианы останавливаются на мне, и в них отражается столько упрёка, что все мои внутренности сжимаются. Я хочу сказать ей, что я не была инициатором ни этого свидания, ни поцелуя, но она уже идёт вверх по лестнице вместе с вином. Я закрываю лицо и свешиваю голову вниз.

— Эй…

Данте просовывает руку под моё запястье и обхватывает мою щёку.

— Я знаю, что ты на работе, но я принц. У тебя не может быть неприятностей из-за того, что ты целовалась с принцем.

Чувство вины так сильно поглотило меня, что я не могу заставить себя открыть глаза и посмотреть на него.

— Если из-за неё у тебя будут какие-то проблемы, — он кладёт большой палец на мою острую скулу, — я отрежу ей язык.

Это заставляет мои веки взмыть вверх, и я делаю отрывистый вдох.

— Данте, — резко шепчу я. — Нет.

Я качаю головой, и в то же время убираю его ладонь со своего лица.

— Я не потерплю, чтобы кто-то обижал тебя, Фэл. Словами или делом.

— Джиана никогда меня не обидит.

— Я видел, как она на тебя посмотрела.

— Она мне как сестра, Данте. Заботливая сестра, которая беспокоится.

Он смотрит на меня из-под опущенных ресниц, его радужки кажутся ещё более прекрасными, чем полуденное небо.

— Тогда ей не о чем беспокоиться, потому что я никогда не причиню тебе вреда.

— Ты принц. Тот самый принц. А я… я девушка с неправильной стороны канала с закругленными ушами. Именно это она и видит. Именно это видят все остальные.

Он опускает подбородок ещё ближе к шее.

— Ты девушка, с которой я хочу проводить свои ночи, Фэллон.

И снова сильное сердцебиение ударяет мне в рёбра и стирает прочь моё чувство вины и нервозность. Что если Бронвен не предсказала мне, что я выйду за него замуж, но каким-то образом заставила его желать меня?

— Ты говоришь — ночи. А что насчёт дней? Разве ты не хочешь проводить со мной и их тоже?

Он снова придвигается ко мне и запускает свои длинные пальцы мне в волосы.

— Я не сказал «дни», потому что они заняты работой.

— То есть, это не потому что твой брат и мой дед будут против?

И не из-за твоей принцессы?

— Меня не волнует их одобрение, Заклинательница змеев.

Он убирает прядь волос с моей щеки, после чего снова меня целует.

— Сегодня вечером я опять буду нужен во дворце, и на следующей неделе, но как только я закончу со своими обязанностями принца, я приглашу тебя на свидание.

Он отступает на шаг.

— И я хочу, чтобы ты надела своё новое платье.

Интересно, Антони уже здесь? И если это так, то рассказала ли ему обо всём Джиа?

— Фэллон?

Я стараюсь подавить чувство вины широкой улыбкой, потому что мне суждено занять трон, а не рыбацкую лодку, и Данте предназначен мне, а не заграничной принцессе.

— Просто скажи мне, когда, и я буду готова.

Губы Данте приподнимаются.

— Буду считать часы до того мгновения, когда мы снова увидимся. Минуты. Секунды.

Моё сердце начинает колотиться в груди, когда он удаляется, подмигнув мне, и я начинаю чувствовать себя очень коварной. Я прокручиваю в голове то, что произошло, и то, что мне предстоит сделать: пережить ужасный разговор с Антони. Я решаю говорить честно и прямо. Он же не может обвинить меня в чувствах к Данте?

К тому же я не давала ему никаких обещаний.

Прокручивая всевозможные варианты в голове, я, наконец, возвращаюсь в обеденный зал.

«Время пришло».

Слова Бронвен снова звенят у меня в голове, ускоряя мой и без того бешеный пульс.

Если он пригласит меня во дворец на свидание, и я найду там статую птицы…

Мысль о том, что кто-то может управлять моей судьбой, кажется мне скорее устрашающей, нежели успокаивающей. Особенно учитывая тот факт, что фейри не обладают способностью предсказывать будущее, а у людей нет магических способностей.

Так кто же тогда, чёрт побери, Бронвен?

ГЛАВА 15

— Хорошо вчера повеселилась, Берил?

Лорд, тарелку которого я мою, гладит упругий зад Берил, после чего подталкивает её к себе на колени.

— Как и все, синьор Аристайд.

Она так привыкла к флирту, что её широкая улыбка выглядит искренней.

У этого мужчины нехорошая репутация, но он щедро платит, так что никто не жалуется.

— Ты же не собираешься пойти по стопам Катрионы и повысить цены только потому, что переспала с членом королевской семьи?

Я медленно составляю грязные керамические тарелки. И прежде чем успеваю подумать и скрыть то, что я их подслушиваю, я выдаю:

— Ты тоже обслуживала короля Марко?

Аристайд переводит на меня взгляд.

— Эта красавица уединялась с принцем.

Столовые приборы, которые я собираю, с грохотом падают на тарелку. Данте упоминал о том, что он переживал обо мне. Интересно, в какой именно момент? Когда спал с Берил или когда развлекал свою принцессу?

Лорд ухмыляется.

— Сдается мне, что наша официантка ревнует.

Я мысленно протыкаю его. Вилкой. В щёку.

Она щёлкает его по длинному носу.

— Оставь её в покое Аристайд.

Когда он погружает своё лицо в её грудь, срывая смешок с её тёмно-розовых губ, она смотрит на меня и одними губами произносит: «Извини».

За что? За то, что она переспала с Данте, или за похабное поведение Аристайда?

— Наслаждаетесь представлением, синьорина Росси? — голос лорда звучит приглушенно, так как его рот прижат к намасленной коже.

Я выхожу из ступора и удаляюсь, пока он не разбил остатки моей гордости на ещё большее количество кусочков. Печаль полностью поглощает меня, и мои глаза начинают так сильно слезиться, что я стараюсь смотреть только в пол. Я так сосредоточенна на том, чтобы сдержать слёзы, что почти врезаюсь в посетителя, который заходит в таверну.

Конечно же, это Антони.

Он поддерживает меня с такой нежностью, что мне хочется уцепиться за его руку и утащить его из таверны. Я хочу закрыться от всего мира и потеряться в нём. Чувство вины с новой силой накатывает на меня, потому что если я использую его таким образом, это сделает меня не лучше всех тех, кто присутствует в этом помещении.

Маттиа и Риккио входят следом за Антони и приветствуют меня, но я слишком напряжена, чтобы ответить им. Тяжело сглотнув, я указываю им на три свободных места у барной стойки и возвращаюсь на кухню со стопкой грязных тарелок.

Вместо того чтобы сразу же вернуться назад, я остаюсь на кухне. Мне нужна ещё минутка.

Или десять.

Мне надо взять себя в руки и разобраться со своими мыслями.

Родители Сибиллы работают в паре, они накладывают еду на тарелки и помешивают воду в горшках. Они танцуют вокруг в идеальном тандеме. Проведя двести лет в браке, они идеально притёрлись друг к другу.

Это зрелище завораживает, и прежде чем я успеваю это понять, узлы напряжения в моём животе расплетаются.

Марчелло приподнимет свою густую бровь.

— Всё в порядке, Фэллон?

И хотя он может отращивать волосы до плеч, я никогда не видела, чтобы он носил какую-то другую причёску кроме коротко стриженых волос. В отличие от Дефне, которая всё время экспериментирует с длиной и образами.

— Всё отлично. Могу я здесь чем-то помочь?

Марчелло и Дефне обмениваются взглядами, потому что обычно я стараюсь держаться подальше от кухни, так как мне не нравится смотреть на то, как ощипывают голубей или отбивают мясо. Один только запах крови заставляет мои внутренности сжиматься.

— В этом нет необходимости, дорогая. Мы со всем справимся.

Дефне улыбается мне, её белые зубы резко контрастируют с её коричневой кожей, которая на несколько тонов темнее, чем у её мужа.

Я уже готова взять ложку и запустить её в котел, который кипит на огне, чтобы показать им, какой я могу быть полезной, но Джиана заходит в кухню с пустым керамическим блюдом. Она опускает его в раковину с мыльной водой и закатывает рукава, но я отгоняю её и запускаю руки в воду, пока она не успела это сделать.

— Я помою посуду, — почти восклицаю я.

Её губы вытягиваются в линию, и на её узкой челюсти начинает пульсировать мускул. Она уступает мне, но перед тем как уйти, бормочет:

— Ты не можешь прятаться здесь всю ночь.

— Я не прячусь.

— Фэллон…

Мой затылок начинает покалывать от взглядов её родителей, наш тихий разговор определенно не остался незамеченным.

— Когда закончишь прятаться, сделай перерыв. Ты ещё ни разу не отдыхала, с тех пор как пришла сюда днем.

— Мне не нужны перерывы.

Мои ступни болят, так что мне определённо нужен перерыв, но я сомневаюсь, что смогу усидеть на месте, даже если попытаюсь. И если я выйду на пирс, чтобы подышать, Антони присоединится ко мне, а я не знаю, что мне с ним делать, как и вообще со всем остальным.

Джиана качает головой, после чего покидает тёмную кухню, выполненную из дерева и камня, с тарелкой мягкого сыра, виноградом и дымящейся буханкой дрожжевого хлеба.

Я мою посуду до тех пор, пока не стираю кожу на руках, а мои пальцы не начинают болеть. Мне уже нечего мыть, потому что огонь под плитами уже потушен.

— Хочешь поговорить об этом? — спрашивает Дефне, беря чистую тряпку с полки, и принимается помогать мне протирать все чистые тарелки, которые я поставила на поддон для сушки посуды, чтобы с них стекла вода.

Я закусываю щеку.

— Как вы поняли, что Марчелло тот самый?

Её серые глаза оглядывают профиль моего лица, которое всё ещё повернуто к раковине, с которой я сливаю воду в ведра. Марчелло вынесет их потом на улицу и выплеснет в корыто для использованной воды, чтобы огненные фейри, которые занимаются отходами, смогли её очистить.

— Наши мечты совпадали. И он меня смешил. И до сих пор это делает при любом удобном случае.

Мои зубы всё ещё вгрызаются в щёку.

— И он говорит мне, что я самая красивая женщина королевства. Я знаю, это глупо, но из-за этих каждодневных напоминаний я чувствую себя особенной.

— Это не глупо. Это замечательно.

Данте может заставить меня чувствовать себя красивой. И он заставляет меня улыбаться. И наши желания определенно совпадают, так как он пересёк канал, чтобы претендовать на трон, а я как бы согласилась собрать железные реликвии, чтобы быть рядом с ним.

— Но важнее всего то, Фэллонина, что Марчелло и я не держим друг от друга секретов.

Мне определённо надо научиться контролировать выражение своего лица, чтобы оно не выдавало все моим мысли.

— А теперь собирайся домой. Я приготовила тарелку с остатками еды для твоей мамы и Церес. Передавай им обеим большой привет, и скажи Церес, чтобы она заходила гости. Я не видела её целую вечность.

— Хорошо.

Я неохотно складываю влажную тряпку, оставляю её на деревянном острове, беру тарелку с крышкой и толкаю бедром распашную дверь.

В обеденном зале стало тише, но не совсем тихо. Посетители перешли от ужина к выпивке. В дальнем углу таверны начали играть в карточные игры, а клиенты текут нескончаемым потоком вверх-вниз по лестнице под руку со своими любимыми проститутками.

Наконец, я смотрю в сторону бара в поисках Антони, но нахожу только Маттиа и Риккио, которые опрокидывают в себя стопки с алкоголем, а рядом с ними болтает Сибилла. Мой желудок снова скручивает из-за нервов. Неужели он совсем ушёл из таверны? Или он только вышел из зала? Я смотрю на потолок. Если он пошёл наверх вместе с девочкой, то, по крайней мере, решение о том, что мне делать, будет принято за меня.

— Он на пристани, бросает камешки в канал.

Джиана проносится мимо меня с подносом, на котором стоят пустые бокалы.

— Ты первая девушка, которая его по-настоящему заинтересовала.

— Пожалуйста, не надо, Джиа. Я и так себя ужасно чувствую.

— Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя ещё хуже, Фэллон. Мне просто его жаль.

Скривив лицо, я бормочу:

— Мне не следовало его целовать.

— Кого это «его»?

Откровенно говоря, я и сама не очень-то уверена.

Наш приглушённый разговор привлекает внимание Сибиллы, и она подходит к нам.

— Что я пропустила?

— Ничего, — бормочу я.

Сибилла закатывает глаза.

— Определённо.

— Спасибо за предложение остаться на ночь, но я собираюсь домой.

Сибилла хлопает своими закругленными чёрными ресницами и смотрит на меня.

— Домой, разве?

После её намека, лицо Джианы напрягается. Она хватает полный кувшин и уносит его клиенту.

— Что такое съела Джиа?

— Ты же знаешь, как мы обе относимся к Фибусу? Она точно так же относится к Антони.

Сибилла хмурится.

Я киваю на одну из деревянных балок, которая держит таверну настолько прямо, насколько это вообще возможно на острове с сильными течениями и ещё более сильными ветрами.

— Данте поцеловал меня.

— Четыре года на…

— Сегодня. Он неожиданно появился в погребе и поцеловал меня, а затем пригласил на свидание.

Её ресницы ударяются о брови.

— Что? И почему я слышу об этом только сейчас? О…

Её рот округляется.

— Так вот почему у Антони такое настроение.

— Не думаю, что он знает.

— Тогда… мерда.

Да, «дерьмо» здесь самое подходящее слово.

— Есть какой-нибудь мудрый совет?

— У меня нет для тебя ничего, детка, но я могу подержать твою руку, когда ты будешь решать, какой мужчина тебе нравится больше.

И она бы так и сделала.

Я обнимаю её одной рукой на прощанье, распрямляю плечи и выхожу в залитую звёздным светом темноту, напоминая себе о том, что если я не давала никаких обещаний и клятв, то это не измена.

Так что, у меня на самом деле нет никакой причины сердиться на Данте или чувствовать себя обманщицей из-за того, что я целовалась с Антони.

ГЛАВА 16

Антони сидит на причале, поставив ноги на корму своей лодки. Он выпрямляет спину, когда я приближаюсь. Как он чувствует моё приближение — для меня загадка, потому что мои туфли бесшумно передвигаются по пирсу.

— Закончила от меня прятаться, Фэллон?

Его комментарий возвращает меня в погреб, где Данте задал мне тот же самый вопрос. Только вот от него я не пряталась.

— Да.

Антони смотрит на меня через плечо, приподняв брови. Похоже, он не ожидал такой прямоты. Я ставлю свою тарелку на пирс и сажусь с ним рядом.

Моё исчезновение притупило неиссякаемую искру в его глазах.

— Зачем?

Я наблюдаю за тем, как жёлтый змей проплывает под плотно стоящими лодками и пугает стайку уток, которые, громко крякая, взлетают с сине-чёрной глади воды.

— Данте приходил повидаться со мной.

Я закусываю нижнюю губу.

— Он поцеловал меня и пригласил на свидание.

Мне надоели секреты. Быть может, Антони и не любовь всей моей жизни, но, возможно, и Данте ею не является.

Пророчество, хреночество.

Краем глаза я замечаю, как по лицу Антони пробегают мрачные эмоции.

— Он даже не пригласил тебя на пир.

Наконец я смотрю в его сторону.

— Пригласил, но бабушка спрятала ленту, чтобы я не пошла.

Я всё ещё не уверена в том, что это была она, но поскольку я не могу рассказать Антони о Бронвен, я останавливаюсь на своей первой версии.

— Я ответила ему согласием.

Зрачки Антони сужаются до точек.

— А ты рассказала ему о нас?

— Нет. Он не спрашивал.

— А если бы спросил?

— Я бы ему рассказала. Мне нечего стыдиться. Особенно учитывая… учитывая… — мой голос превращается в наполненный болью хрип.

— Что мы только целовались?

— Нет. То есть, да. Но я не об этом подумала.

Антони обвивает меня рукой за талию и притягивает к себе. Я кладу щёку на его плечо, которое кажется таким тёплым и крепким, таким успокаивающим и безопасным.

— Учитывая, что он переспал с Берил? — его шепот такой мягкий, как ветер, который ударяет в свёрнутые паруса качающихся лодок.

Я поднимаю голову с его плеча.

— Ты слышал?

— Не очень многие секреты остаются таковыми в «Кубышке».

— Боже, Антони, я такая, мать его, наивная, — хрипло говорю я.

— Не думаю, что когда-нибудь слышал, как ты ругаешься.

Он проводит шероховатой подушечкой своего большого пальца по моему голому плечу в сторону локтя, а потом назад.

— Ты не наивная, Фэллон. Ты молодая, и ты идеалистка.

Я укрепляюсь в своей решимости. Я хотела переехать из дома, чтобы доказать бабушке, что я взрослая женщина, но взрослые женщины — умудрённые жизнью. У них есть опыт. А что есть у меня кроме глупых мечтаний и нереалистичных ожиданий?

— Избавь меня от неё.

Он перестает гладить мою руку.

— Что прости?

— Избавь меня от моей наивности.

Когда он хмурится, я добавляю:

— Переспи со мной, Антони. Покажи мне, чего я себя лишала. Научи меня, как не ожидать любви от секса.

Его рука падает вниз, он откидывает голову назад, и из его хвостика высвобождаются пряди медово-коричневого цвета, которые теперь подскакивают вокруг его квадратной челюсти.

— Я не какой-то бессердечный жиголо, Фэллон. У меня есть чувства.

— Я не это имела в виду. Я всего лишь хотела сказать, что ты занимался этим миллион раз, и никогда не привязывался.

— Может быть, привязывался.

— Правда?

Он сжимает губы в тонкую линию, давая мне ответ, который не хочет произносить вслух. Неожиданно он вскакивает на ноги. Похоже, он решил покончить с этим разговором.

Покончить со мной.

Это больно, хотя я этого и заслуживаю.

Его челюсть напрягается, как и костяшки его пальцев.

— Ты хочешь узнать, каково это трахаться? Тогда давай потрахаемся.

ГЛАВА 17

Я искушена. Я готова это признать.

Даже, когда он говорит это так грубо, я всё равно испытываю искушение.

Но в глубине души я не хочу, чтобы к моему первому разу меня подтолкнули злость или ревность, и моё сердце тоже этого не хочет. Я не хочу, чтобы это произошло с Антони. Мы с Данте, может быть, и не встречаемся, и я, может быть, не так много для него значу, учитывая тех, с кем он проводит время, но он что-то значит для меня и моего глупого сердца.

Антони и Данте могут отделять свои тела от сердец, но я так не могу.

— Я так понимаю это «нет».

Напряжённые плечи Антони опускаются от расстройства, и он прыгает на палубу своей лодки. Прежде чем исчезнуть за дверью, которая ведет в одну единственную каюту, он выкрикивает:

— Он разобьёт тебе сердце.

Может быть. Хотя я предпочитаю думать, что он этого не сделает. Я предпочитаю думать, что единственная причина, по которой он развлекает других женщин, заключается в том, что он не считает меня той самой.

— Почему тебе так важно, что произойдёт с моим сердцем, Антони?

Его рука уже лежит на ручке, дверь приоткрыта. Его спина напрягается.

— Ты права. Мне это неважно. Мы ведь это уже обсудили?

Больше всего в его озлобленности мне не нравится то, что я стала тому причиной.

— Всё, что меня волнует, это рыба и вагины.

— Не говори так. Это неправда. Тебе не всё равно, и однажды ты найдёшь ту, что будет достойна всей той любви, которую ты готов отдать.

Его голубые глаза находят мои.

— Желаю тебе того же.

И хотя его прощальные слова звучат по-доброму, они являются жестоким напоминанием о том, что он не верит в то, что Данте достоин моей любви.

Он заходит в каюту и с силой закрывает дверь, отчего лодка начинает раскачиваться из стороны в сторону. Я поднимаю лицо к гобелену из звёзд, сияющих над Люсом, и жду, когда пройдёт жжение в глазах и горле.

Это было верное решение.

Если бы Данте не вернулся домой… Если бы Бронвен не рассказала мне о нашем совместном будущем, я, вероятно, поддалась бы этому очаровательному рыбаку, но факт остается фактом — Данте дома.

Прежде чем встать, я наклоняюсь и опускаю руки в воду. Несмотря на то, что она такая мутная, желание окунуться в неё сотрясает всё моё существо.

Вода вокруг моих рук покрывается рябью, и я моргаю, потому что мне кажется… мне кажется…

Розовая морда, покрытая чешуей, выныривает из воды, а за ней следует длинная шея, окружённая белым кольцом.

— Какое же ты странное существо.

Минимус нюхает мою ладонь в поисках угощения, и я смеюсь. Я чешу его под щекой, после чего снимаю крышку со своей тарелки и отщипываю нежный кусочек лука-порея. Я подношу ему кусочек, и он выхватывает его из моих пальцев.

Вибрации, которые он издает, когда счастлив, приводят воду в движение, а чешуйки у него на спине складываются внутрь.

Осмотрев пирс, чтобы убедиться, что никто не наблюдает за нами, я в последний раз глажу его, после чего распрямляюсь, поднимаю тарелку Дефне и иду на юг в сторону первого из шести мостов, которые мне нужно пересечь, чтобы попасть на свой остров.

Идя вдоль воды, я замечаю мерцание чешуи. Минимус следует за мной, как он делает это почти каждую ночь, словно хочет меня защитить. А, может быть, это так и есть. Либо он просто прогуливается по воде, радуясь моей компании.

Какова бы ни была причина, по которой он следит за мной, я благодарна его присутствию. На полпути к дому я прохожу мимо гондолы, заполненной фейри, которые распевают похабные песни. Один из фейри предлагает проводить меня домой. Я отказываюсь, зная, что он делает это не из благородных побуждений. Он повторят своё предложение, на этот раз громче. И я снова говорю «нет».

Из-за моего отказа он обзывает меня неприятным словом.

— Жирный тупица, — бормочу я себе под нос, желая, чтобы вода забурлила вокруг его лакированной лодки и перевернула её.

Когда на воде появляется рябь, я останавливаюсь и задерживаю дыхание.

— Что за адская чертовщина? — лепечет мужчина, который схватился за края лодки, так же как и его друзья, которые теперь молчат. — Ты что использовала магию, скацца?

Разве? Я пристально смотрю на свои руки. По моим ладоням не бегут голубые искры, но, может быть, они были там раньше?

Я получаю ответ на свой вопрос секунду спустя, когда длинный розовый хвост ударяет по воде рядом с лодкой, из-за чего та врезается в набережную.

О, Минимус. Я с нежностью улыбаюсь своему змею. Пока один из мужчин не достает из ножен кинжал, а затем другой мужчина — тот, который предлагал проводить меня домой — не поднимает в воздух охваченные огнём ладони.

Гнев закипает во мне быстро, что я уже подумываю прыгнуть в канал, чтобы спугнуть Минимуса, но у меня перед газами возникает лицо бабушки в тот день, когда я приручила своего зверя.

Жители Люса может быть и подозревают, что у меня есть связь с морскими змеями, но они не знают этого наверняка. Если я сейчас прыгну, я раскрою этот секрет, и Бог знает, к чему это приведёт.

«Во дворец», — шепчет тихий голос в моей голове.

Санто Калдрон! Неужели Бронвен устроила весь этот хаос, чтобы я не отклонялась от цели?

Минимус снова бьёт по лодке, и дерево стонет. Двое безоружных мужчин начинают карабкаться вверх по берегу, точно пауки, оставив позади огненного фейри и вооружённого мужчину.

Вооруженный мужчина бросает кинжал. Глиняная тарелка выскальзывает из моих рук и с грохотом приземляется у моих ног.

Шум застаёт их врасплох на достаточно продолжительное мгновение, и я успеваю стянуть туфлю и запустить её ему в голову. Вместо этого она попадает в огненного фейри, из-за чего тот попадает пламенем не в Минимуса, а куда-то в сторону. Мой змей издает душераздирающий крик, который проникает через рёбра прямо мне в сердце.

Кинжал торчит из щеки Минимуса, как какой-то ужасный нарост. Он вошёл так близко к его глазу, и я рычу, словно лезвие вонзилось в моё собственное лицо.

— Сумасшедшая потаскуха! — лает на меня огненный фейри.

Я смотрю на свою разбитую тарелку и подумываю кинуть в него самым большим осколком, чтобы сбросить его визжащую задницу в канал.

— Клайд, зови охрану! — кричит он своему эльфу, одетому в такие же красные шелковые одежды, что и он.

Ещё один крик, на этот раз более тихий, сковывает все мои внутренности.

И хотя вода тёмная, я замечаю извивающегося Минимуса, который пытается достать нож из своей щеки. Испугавшись, что таким образом он только засунет его ещё глубже, я забираюсь на ограждение и прыгаю.

Бабушка меня убьёт, если конечно её не опередит король.

Моё тело врезается в стену холода, ноги начинают тонуть, словно зубочистки, а юбка вздымается, как у медузы. Я начинаю бить по ткани, чтобы всё моё тело опустилось вниз. Приоткрыв веки, я разворачиваюсь вокруг себя в поисках Минимуса.

Его длинное тело мелькает подо мной, всё ещё судорожно кружась. Я касаюсь его шеи, и он шипит. Моё сердце подскакивает к горлу. Когда его глаза застывают на мне, он, наконец, перестаёт двигаться и зависает в воде, словно водоросли.

Плачущие водоросли.

Я хватаюсь за кинжал одной рукой, обхватываю другой рукой его рог и дёргаю. Когда кинжал падает на илистое дно, воду наполняет облако крови, а затем раздается крик, пробирающий меня до самого нутра.

Жаль, что я не могу заставить его рану затянуться, ведь, в отличие от его слюны, моя слюна не волшебная. Бог свидетель, я пыталась это проверить после происшествия на рынке. Единственное, чего мне удалось добиться, это заставить Сибиллу и Фибуса думать, что я ударилась в детстве головой.

Минимус обвивается вокруг моих ног, разрезающих воду, и живота, а я глажу его спинные плавники, радуясь тому, что кинжал не лишил его зрения.

Скоро мне понадобится воздух, но пока мои лёгкие не схлопнулись, я обнимаю это странное животное, желая защитить его от жестокости людей и установить мир между двумя нашими видами.

Когда пощипывание в лёгких становится невозможно терпеть, я киваю на поверхность, и умный зверь возвращает меня обратно. Но прежде чем вынырнуть на поверхность беспокойной воды, я отталкиваю его. Он не уплывает. Я снова толкаю его. Он остаётся.

Одними губами я произношу «уходи», наглотавшись в процессе солёной воды. Я смыкаю губы и толкаю его. Его глаза, полностью чёрные от века до века, неотрывно смотрят на меня. Наконец, должно быть, почувствовав мою муку, он ослабляет петли своего тела и разворачивается.

Молясь о том, чтобы он правильно понял причины, по которым я заставила его уплыть, я устремляюсь к поверхности и начинаю отплёвываться, когда моя голова появляется над водой. Моё платье опять вздымается вокруг меня, я опускаю его на место и гребу к противоположному берегу подальше от той фейской свиньи.

Когда я добираюсь до суши, я отхаркиваю и сплёвываю соль, которая застряла у меня в горле, после чего выжимаю волосы. Обернувшись, я обнаруживаю военное судно, которое рассекает канал, направляясь в нашу сторону. Волосы Като развиваются точно белый флаг и светятся, так же как и его глаза. Эльф отлетает от сержанта и несётся обратно к своему хозяину.

— Эта девушка напала на меня! — заявляет огненный фейри.

У этого мужчины длинные уши, которые оттягивают вниз рубины размером с ноготь моего большого пальца. Ещё больше красных камней сверкает в его волосах, доходящих ему до талии, и украшают жилет, который надет поверх не заправленной белой рубашки. Он без сомнения является высокопоставленным представителем знати.

Лодка Като останавливается между нами.

— Почему она на вас напала, маркиз Тимеус?

Похоже, я заимела проблемы с маркизом. Это всего на одну ступень ниже герцога. И на две ступени ниже представителей королевской семьи.

— Почему? — янтарные глаза маркиза выпучиваются. — Вы хотели сказать, каким образом?

— Нет. Я хотел сказать — почему. Зачем девушке нападать на вас?

— Потому что чистокровный фейри назвал меня шлюхой, — фыркаю я.

Като резко поворачивает ко мне голову, и бросает на меня такой взгляд, который заставляет меня прикрыть рот.

— За такую наглость тебя надо побить, — лает маркиз.

— А вас надо…

Но прежде, чем я успеваю произнести слово «кастрировать», Като выкрикивает моё имя.

Он поворачивается к аристократу, который прищурил глаза и смотрит в мою сторону.

— Чем она вас атаковала, маркиз?

— Своей туфлей, — бормочу я, в то время как Тимеус ревет: — Она использовала своего змея.

Страх вцепляется мне в горло.

— Что? Нет… я…

Если он потребует, чтобы Минимуса умертвили, я найду стальной кинжал и проткну им его чёрное сердце. Обуздав свои эмоции, пока я не нажила ещё больше проблем, я говорю:

— У меня нет домашнего змея.

— Фэллон! — Като произносит моё имя резким тоном, похожим на ветер, который сейчас кусает мою кожу.

— Фэллон. Ну, конечно…

Маркиз приподнимает свой острый подбородок.

— Рыночная крыса, так же известная как заклинательница змеев.

Мои руки сжимаются в кулаки.

— Я вся пропитана солью, Тимеус.

Я специально не называю его титул.

— Я же не могу врать.

Я облизываю губы, чтобы сделать свою ложь ещё более убедительной и, дав понять, что я сейчас проглотила ещё больше правдивого минерала.

— Я сознаюсь в том, что ударила аристократа своей туфлей, потому что он пытался покалечить невинное морское существо. Простите меня за то, что я люблю животных больше, чем людей.

— Паршивая изменница.

Лицо маркиза ещё больше краснеет и становится бордового цвета.

— Воздержитесь от клеветы, маркиз! — рычит Като.

— Она назвала меня…

— Чистокровным фейри.

На напряжённой челюсти Като начинает дёргаться нерв.

— Это едва ли оскорбление.

— Я требую, чтобы о её преступлении немедленно доложили королю!

Като молчит, всё ещё пытаясь подавить свой гнев, заостривший черты его лица. Он очень-очень на меня зол, но его реакция блекнет по сравнению с тем, как отреагирует бабушка, когда узнает о моём полуночном заплыве.

— Клайд! — эльф Тимеуса подпрыгивает. — Отправляйся на Исолакуори и сообщи…

Като разворачивается к мужчине.

— Крылья вашего эльфа будут отрезаны, если он проникнет во дворец без аудиенции.

Эльф отлетает в сторону и издает шипение, которое эхом разносится вдоль канала, напоминая жужжание шмеля.

Тимеус скрещивает руки.

— Моя лодка сильно пострадала. Мои шелковые подушки насквозь пропитаны илистой водой из канала. Я ожидаю, что она покроет все расходы.

На этот раз шипение издаю уже я.

— Я ничего не делала с вашей лодкой.

Тимеус прищуривает глаза.

— У тебя голубые глаза, девочка. Не притворяйся, что ты не использовала магию, чтобы заставить этого змея напасть на меня.

— Я не обладаю магическими способностями.

Я убираю мокрые волосы со своего лица, чтобы он мог разглядеть форму моих ушей.

— Я не чистокровная фейри, как вы, сэр.

— Полукровки обладают магическими способностями.

— Не все.

— Ты всё равно что-то сделала. Я не врезался в берег просто…

— Это именно вы использовали магию.

— Чтобы защититься! Это разрешено. Тем более, как ты уже отметила, я чистокровный фейри, и к тому же маркиз. Нам разрешено пользоваться магией так, как нам заблагорассудится.

Като вздыхает.

— Фэллон…

— Клянусь, я не использовала магию.

— Независимо от того, что ты делала или не делала, скацца, я хочу, чтобы король узнал о том, что ты предпочитаешь какую-то тварь своему соотечественнику. И я требую две золотые монеты за испорченную обивку и корпус лодки.

Я бледнею, потому что у меня нет таких денег. О, Боги, куда же я вляпалась?

Я оглядываю тёмные дома и мощёные улицы в поисках обожжённого лица с молочно-белыми глазами. Пожалуйста, Бронвен, пусть это будет твоих рук дело. Пожалуйста, помоги.

Но помимо Като, который начал торговаться с аристократом по поводу цены за ремонт и которому удалось снизить стоимость до одного золотого, слепая провидица не появляется, чтобы спасти положение.

После того, как они договариваются о цене, Като направляет лодку в мою сторону и жестом приглашает меня сесть в неё.

— Я могу дойти пешком…

— Садись немедленно, Фэллон.

Его челюсть напряжена, словно сделалась каменной, как и тон его голоса.

Тимеус наблюдает за мной, сложив руки на своей дорогой одежде, из-под которой так сильно выглядывает грудь, что он похож на проститута. Я удивлена, что он сейчас не потирает руки.

Когда я стану твоей королевой…

Бросив на него взгляд, который, как я надеюсь, содержит всё моё презрение, я берусь за протянутую руку Като и запрыгиваю в его лодку.

— Куда мы едем? Во дворец или ко мне домой? А знаете что? Поехали во дворец.

Я предпочту встретиться с королём, чем со своей бабушкой.

Один уголок губ Като приподнимается.

— Улыбайтесь-улыбайтесь. Я знаю, что она вас тоже пугает, — бормочу я.

Като фыркает.

Пугает и очаровывает.

Интересно, какой бы была наша жизнь, если бы в доме был мужчина? И не просто мужчина… Като.

«Хорошей», — решаю я.

Жаль, что у Като не хватает смелости пригласить её на свидание, но поскольку он гораздо моложе её по возрасту, а также учитывая его положение, я сомневаюсь в том, что бабушка согласится принять его ухаживания.

Закусив щеку, я начинаю надеяться на то, что она утопила подаренное мне платье в океане. И когда она сорвётся на меня, у меня в рукаве будет козырь. Потому что она сорвётся. Я надеюсь, что её гнев не заставит плети глицинии разрушить стены нашего дома, потому что, хотя я и люблю смотреть на небо, мне так же нравится иметь крышу над головой.

При мысли о разрушенных домах я начинаю думать о Тимеусе, что в свою очередь заставляет меня вспомнить о Катрионе и цене на девственниц.

— Маркиз уточнил, за какой срок я должна выплатить ему мой долг?

— Я взял на себя смелость и выторговал рассрочку с ежемесячной оплатой.

— Которая составляет…

— Десять серебряных монет.

Я округляю глаза.

— Десять серебряных монет в месяц? В таверне я зарабатываю только две.

И одну из них мы тратим на еду. А другая отправляется в горшочек для непредвиденных расходов, которые включают в себя ремонт, одежду и обувь.

К слову об обуви… Я смотрю на свои босые ноги и понимаю, что туфли, которые я потеряла сегодня, были моей единственной парой.

Слова Катрионы проносятся у меня в голове, они звучат заманчиво и одновременно омерзительно. В конце концов, омерзительная мысль о том, что я окрашу красным простыни какого-нибудь незнакомца, уже не делает её слова такими заманчивыми. Я не отказала Антони, чтобы в итоге раздвинуть ноги перед кем-то кроме Данте.

А что если Данте предложит самую высокую цену?

Но вслед за этой мыслью приходит другая, которая меня отрезвляет: а что если самую высокую цену предложит капитан? О, как же он будет рад сделать мне больно и унизить меня.

Я не могу так рисковать. К тому же, я не могу вынести мысль о том, что Данте будет платить мне за секс. Как я могу стать той, что будет достойна статуса королевы, его королевы, если я буду вести себя как шлюха?

Я никогда не планировала воровать, но я не знаю, где мне достать десять серебряных монет в месяц. Наверное, я могу устроиться ещё на одну работу.

— Сколько зарабатывают солдаты? — размышляю я вслух.

— Женщины не могут быть солдатами.

— Верно. Потому что мы так зависимы от наших прихотей.

Като искоса смотрит на моё промокшее платье.

Ладно.

— Я признаюсь, что действовала сегодня немного импульсивно, но, по крайней мере, я действовала. Вы же можете представить, как я использую свою напористость и смелость в бою?

Като пытается сдержать улыбку.

— Мне будет жалко твоего противника.

Я широко улыбаюсь.

— И твоих сослуживцев.

Мои губы приподнимаются ещё выше, но затем опускаются, потому что в поле моего зрения появляется наш голубой дом, и в нём не темно, как должно быть в этот поздний час.

ГЛАВА 18

Когда гондольер останавливает лодку, бабушка, под шалью которой всё ещё надето её повседневное платье, появляется в окне нашей гостиной.

Боже, она ждала меня всё это время.

Её губы сжимаются и кривятся, когда она замечает меня, но затем её шея напрягается, когда она видит, как седовласый фейри помогает мне выйти из лодки. Она захлопывает окно и разворачивается, пристыженная и разочарованная.

«Она спрятала твою ленту и платье», — говорю я себе.

Может быть, я и заставила её почувствовать стыд, но она первая сделала то же самое со мной.

Я распрямляю плечи и обхожу дом, направляясь в сторону входной двери. Звук шагов эхом разносится за моей спиной. Я останавливаюсь и пристально смотрю на Като.

— Вы идёте за мной, потому что сомневаетесь, что я переступлю порог своего дома, или беспокоитесь о том, что бабушка задушит меня своими растениями?

— Ни то, ни другое.

— Тогда…

— Давай поговорим об этом внутри.

Я вздыхаю.

— Вы хотите стать частью…

Он кивает, и мы продолжаем плестись в тишине.

Я удивлена, что входная дверь распахнута, и что бабушка стоит там в ожидании.

Её руки всё ещё скрещены, губы поджаты, но блеск в её глазах заставляет мою злость испариться. Бабушка никогда не плачет, так что это не могут быть слёзы, и всё же… И всё же её ресницы слиплись, а кожа — такого же белого цвета, что и волосы Като.

— Я сделаю чай.

Она перемещается в кухню, повернувшись спиной к нам. Её спина, которая всегда такая прямая, как корабельная мачта, сгорблена, а плечи опущены. Не поворачиваясь к нам, она говорит:

— Пожалуйста, скажи, что она упала в сточную канаву.

Я морщусь.

— Неужели я так ужасно пахну?

Несмотря на то, что она уже поставила чайник на плиту и превратила мерцающее пламя в небольшой огонь, она всё ещё стоит к нам спиной.

— Насколько всё серьёзно для моей внучки, Като?

Он вздыхает так глубоко, что она разворачивается.

— Случилось одно происшествие, которое, я надеюсь, можно разрешить деньгами.

— Надеешься? — её голос нехарактерно монотонен.

— Фэллон прыгнула в канал, потому что группа фейри напала на её змея.

Бабушка закрывает глаза. Я чувствую, как её губы произносят моё имя, хотя она и не издает ни звука.

— Они также назвали меня шлюхой, нонна. Поэтому Мин… змей атаковал их.

— Мин?

Я прикидываюсь дурочкой и наматываю на палец мокрый локон.

— А?

— Это тот змей, которого ты кормишь и с которым играешь, когда возвращаешься ночью домой?

Мои пальцы застывают, сделав полуоборот, и я смотрю на бабушку в изумлении.

— Като знает о вашей… дружбе.

Теперь я в изумлении смотрю на него, а потом опять на бабушку.

— Я не знала, что вы об этом знаете.

— Капелька… — вздыхает она. — Я прикидывалась дурочкой только потому, что не хотела с тобой ругаться.

— Он такой один? — спрашивает Като. — Или у тебя есть ещё друзья среди змеев?

— Только Минимус.

Я закрываю рот рукой. Это всего лишь имя, и всё-таки мне кажется, что я предоставила бабушке и Като власть над моим зверем. Что если они смогут подозвать его, используя его имя? Что если…

— Пожалуйста, не причиняйте ему вреда.

Свист чайника разрезает напряжённую атмосферу.

Бабушка заливает водой пучок сухих веточек и желтых лепестков, а затем относит чайник на стол и достает две кружки. Намек на то, что Като пора уходить? Она наполняет их и двигает одну кружку в сторону сержанта.

Похоже, что нет.

Другую она оставляет себе.

Видимо, я сегодня не заслуживаю чая. Я слишком гордая, чтобы попросить у неё кружку, поэтому я направляюсь к лестнице.

— Сядь, Фэллон.

Голос моей бабушки заставляет все мои позвонки напрячься.

Я указываю на стол.

— Я решила, что я не приглашена на чаепитие.

— Приглашена. Теперь сядь.

И хотя это последнее, что я хочу делать, я достаю из-под стола стул и совсем не грациозно плюхаюсь на него.

Она ставит передо мной ещё одну кружку, которая наполнена водой такого коричневого цвета, как вода в канале. Я нюхаю её. Пахнет она точно так же.

— Сначала выпей это, а уже потом я дам тебе что-нибудь повкуснее.

Я не пропускаю то, как нахмурилось лицо Като. Его выражение определенно копирует мое.

— Это что-то вредное?

— Не для тебя.

— Не убедительно.

— Пей.

Она садится на стул напротив Като, её шаль спадает с плеч.

— Что за фейри ты разозлила?

— Птолемея Тимеуса.

Като обхватывает длинными пальцами изящную ручку кружки. Это один из тех немногих предметов, которые бабушка привезла из своего бывшего дома.

— О, Капелька…

Я так понимаю, он известен в Люсе.

— Этот мужчина — свинья, бабушка. Хотя я беру свои слова назад. Это нечестно по отношению к свиньям.

Като фыркает.

А бабушка нет.

— Он, может быть, и мерзкий, но он также влиятельный, в отличие от нас.

Через мгновение она спрашивает:

— Ты говорил о деньгах. Он попросил, чтобы ему заплатили за молчание?

— Нет. За ремонт лодки.

— Ремонт лодки? — бормочет она.

Я сосредотачиваюсь на своём зловонном напитке, который я пока не решилась попробовать.

— Минимус вроде как… ударил лодку маркиза о берег.

Лицо бабушки краснеет.

— И мы должны за это заплатить, но почему?

— Потому что у Минимуса нет сбережений.

Прищурив глаза, она смотрит на меня, по-видимому, не находя мою шутку смешной.

— Я серьёзно, Фэллон.

— Он заявляет, что я заставила Минимуса это сделать.

— Так и было?

— Нет. Минимус пытался меня защитить, потому что он, должно быть, почувствовал, что Птолемей Тимеус, — я пытаюсь запомнить его имя, — домогался меня.

Бабушка молчит в течение целой минуты. Я вижу, что она сердита, но на кого: на меня, на Минимуса или на Птолемея?

— Он ведь не может доказать, что ты приказала змею напасть на него, верно?

— Я не приказывала…

Её высокомерно приподнятые чёрные брови указывают на то, что мой ответ ей не нужен. Она хочет услышать версию Като.

— Нет, он не может это доказать. Но с ним были ещё три фейри, и они все видели, как она кинула туфлю ему в голову.

Я закатываю глаза.

— Это была тряпичная туфля, а не железный дротик.

— У нас не разрешается покушаться на горожан, Фэллон, — говорит он спокойно.

— Он покусился на мою репутацию своими словами.

— Ты не заметила форму его ушей и длину волос? — Като стучит пальцами по грубо отёсанному дереву.

— Это совершенно несправедливо.

Обычно я не ною, но сегодня я это делаю.

— Хочешь справедливости — переезжай в другое королевство.

Като отпивает немного чая, после чего вытирает рот тыльной стороной руки и откидывается на стуле.

— Я слышала, что в Неббе женщинам разрешено служить.

Брови бабушки изгибаются.

— Я точно хочу знать, что всё это значит?

— Вероятно, нет.

Я наконец-то поднимаю свой напиток и залпом выпиваю его. Его вкус такой же отвратительный, как и запах, и напоминает теплую воду Ракокки. От одного этого сравнения мой желудок сводит, и он почти выплевывает его. Я зажимаю рот рукой, чтобы удержать напиток внутри.

— Ты уверена, что не пытаешься меня отравить?

Бабушка игнорирует мой вопрос.

— Сколько требует маркиз?

— Один золотой, — отвечает Като, а я тем временем провожу инвентаризацию своих органов, чтобы проверить, не отключился ли какой-нибудь из них.

— Один золотой…

Она давится в конце предложения.

Като украдкой смотрит на неё.

— У меня есть сбережения.

Я изумленно смотрю на него.

— Я могу одолжить…

— Нет. Мы не возьмём твоих денег, Като.

— Почему нет? — спрашиваю я.

— Потому что… — её пальцы ещё крепче сжимают кружку. — Мы найдём другой способ.

Като вздыхает.

— Церес…

— Нет.

— Как долго мы с тобой дружим?

— Мы не друзья, — резко отвечает она.

Он вздрагивает.

— Нонна! — ахаю я.

— Друзьям можно доверять.

Она начинает теребить свою шаль и отводит глаза от Като, который смотрит на неё в немом изумлении.

— Ты в подчинении Юстуса Росси, Като.

— Каждому надо на что-то жить, Церес.

И когда после целой минуты никто ничего не говорит, он встает со своего стула.

— Спасибо за тёплый напиток.