Дом яростных крыльев

— Только Фэллон. И попроси Джиану приготовить её к поездке. Она знает, что делать.

Боги, какие такие незаконные дела проворачивают эти двое в Раксе?

Сиб открывает дверь.

Прежде чем она успевает вытащить меня наружу, Антони кивает в мою сторону.

— Я хочу поговорить с Фэллон пару минут.

Когда ни Маттиа, ни Сибилла не двигаются с места, он добавляет:

— Наедине.

Я начинаю покусывать нижнюю губу, ожидая, что он попросит меня извиниться перед ним за то, что, бросив его, я сразу же кинулась в объятия Данте, о чём он уже, наверное, в курсе. Ведь я целовалась с принцем средь бела дня на виду у всего Люса.

Как только дверь закрывается за Сибиллой и Маттиа, он говорит:

— Если ты всерьёз полагаешь, что твоя прабабушка сможет помочь, я могу доставить тебя сразу в Тареспагию.

Я облизываю нижнюю губу.

— Это несколько дней по морю. Даже если ты меня спрячешь, это слишком большой риск.

— Ты же не планировала пойти туда пешком?

— Я достану лошадь.

— У тебя в любом случае уйдёт неделя на то, чтобы добраться до другой части материка.

— Я знаю.

— Но для тебя это более предпочтительно, чем провести несколько дней на моей лодке?

В тоне его голоса слышатся нотки обиды, и хотя я не знаю, с чем это связано, он произносит:

— Если ты беспокоишься о том, что я попрошу тебя со мной переспать, то не стоит.

— Я знаю, что ты никогда бы мной не воспользовался, Антони.

— Тогда почему ты не хочешь принять моё предложение?

— Потому что не хочу. Не могу. Твоя настойчивость не изменит моего решения.

— Я не боюсь капитана.

Я вспоминаю то ощущение, которое испытала, когда мы были на вечеринке. Я почувствовала, что мои маргинальные друзья были хорошо знакомы с людьми. Теперь это обретает смысл.

— Не сомневаюсь, учитывая то, чем ты занимаешься в Ракокки.

Что бы это ни было…

На неопределённое время воздух, вырывающийся из наших лёгких, и стук волн, ударяющихся о корпус лодки, становятся единственными звуками в каюте.

— А что если твоя прабабушка откажется тебе помогать?

— Я сяду на лодку до Шаббе. Они определенно примут меня, учитывая то, как сильно они ненавидят нашего короля.

— Ни одна лодка не доставит тебя в это королевство.

— Значит, я туда доплыву.

Разочарование пускает корни в моей душе.

— Я думал, ты делаешь всё это, чтобы избежать заплыва.

Я раздражённо вскидываю руку.

— Значит, я вернусь в Монтелюс и буду прятаться там до конца своих дней.

Сухожилия на его шее так туго натянуты, что напоминают канаты, которыми его лодка пришвартована к пристани.

— Монтелюс одно из самых опасных мест в королевстве.

— Я не боюсь.

— А должна.

Резкий тон голоса Антони как будто накаляет его кожу, потому что запах океана и солнца заполняет небольшую каюту.

Я кладу руку на ручку двери.

— Я предпочитаю пребывать в блаженном неведении. Меня это устраивает.

Антони издает нечто среднее между фырканьем и ворчанием. Переведя взгляд на крошечное окошко, через которое просачивается тусклый утренний свет, он говорит:

— Мне надо подготовить лодку. Увидимся после заката.

— Прости.

Он не отвечает. Даже не смотрит на меня, но я знаю, что он меня услышал. Не мог не услышать. Каюта крошечная, и я сказала это не шепотом.

Вздохнув, я схожу с лодки Антони, чувствуя себя кучкой навоза. Я размышляю о том, что мне не следует втягивать в это такого хорошего человека. А особенно учитывая то, что мне нечего ему предложить, кроме своей дружбы.

«Ты станешь королевой», — слова Бронвен звенят у меня в голове, напоминая мне о том, что если у меня всё получится… Нет. Когда у меня всё получится, я смогу одарить его всеми благами, которые он заслуживает. Я куплю ему квартиру, если он того пожелает.

Целый дом.

Я помогу ему подняться вместе со мной.

ГЛАВА 40

Я стою перед прямоугольным зеркалом, висящем на стене Джианы и затягиваю пояс на штанах.

Штанах. Самых настоящих штанах. Штанах, которые запрещено носить женщинам. В последний раз, когда женщина осмелилась пройтись по улицам Тарелексо в штанах, закончился тем, что её бросили прямо в них в объятия зелёных змеев.

Мода может быть смертельно опасна в Люсе, если она идёт наперекор правилам монархии.

Но как бы мне ни нравились красивые платья, я не могу отрицать, что надев штаны, я словно глотнула свободы.

— И как я теперь смогу вернуться к ношению платьев?

— Благодаря твоему плохо обдуманному плану, тебе, вероятно, никогда больше не придётся этого делать. Решила пересечь Монтелюс в одиночку? Это глупо, безрассудно и…

— Ты действительно знаешь, как придать девушке уверенности в себе.

— Фэллон, я переживаю!

Джиана так сильно тянет за ткань, которой она перевязала мои груди, что из моих лёгких вырывается весь воздух.

Я отворачиваюсь от зеркала и кладу руку ей на плечо.

— Я знаю, что твоё недовольство вызвано любовью, но, пожалуйста, Джиа, не заставляй меня начинать сомневаться. Я полночи ругала себя, а другую её половину так сильно нервничала, что Сиб даже заставила меня открыть глаза, чтобы убедиться, что я не превратилась в воздушную фейри, а затем построила между нами крепость из подушек.

На изящной челюсти Джианы пульсирует мускул, так как у неё, безусловно, ещё полно для меня советов.

— К тому же, вся твоя критика может в итоге обрушиться на тебя.

Её зрачки расширяются, поглотив большую часть серых радужек.

— Послушай, я хочу, чтобы твои родители думали, что я сбегаю на свидание с мужчиной за спиной у своей бабушки.

Джиана испускает вздох, словно воин, который складывает оружие, а потом делает очень нетипичную для себя вещь. Она делает шаг вперёд и заключает меня в объятия.

— Постарайся не умереть, сумасшедшая девушка.

— Я вернусь совсем скоро, Джиа.

Испустив ещё один глубокий вздох, потревоживший пряди волос рядом с моими ушами, она отпускает меня.

— Значит, именно так я попаду на лодку Антони незамеченной?

Надев сумку через плечо и прижав лямку к своей плоской груди, я последний раз оглядываю себя в зеркало. Ей удалось сделать меня похожей на мальчика-подростка.

— Нет. Это для того, чтобы тебя не заметил патруль в Раксе. Не говоря уже о том, что так тебе будет гораздо проще ехать верхом.

Она говорит как человек, который уже проделывал это. Когда я приподнимаю бровь, её глаза искрятся блеском, а на губах появляется улыбка.

— Надеюсь, ты не из тех, у кого может закружиться голова.

Я, очевидно, как раз из тех, у кого может закружиться голова. Но опять же, я готова поставить те несколько медяков, что звенят сейчас в моей сумке, на то, что у любого человека, которого запихали в винную бочку и покатили по мостовой, все внутренние органы должны будут сплющиться и сжаться.

Я ругаю себя за то, что проглотила миску поленты с изюмом, которую принесла мне в полдень Сибилла, когда я проснулась. Размягчённая кукурузная крупа должна была принести пользу моим костям, но она, похоже, так и не задержалась там, если конечно в моём горле нет какой-нибудь кости, о которой я не знаю.

***

Я сжимаю зубы, когда мы преодолеваем ещё одно бугристое место. Жителям Тарелексо не помешало бы подровнять свои дороги.

— Синьорина Амари, — вкрадчивый голос Сильвиуса проникает сквозь изогнутые клепки бочки, которые скрывают меня.

Сердце колотится у меня в груди. Поскольку я лежу лицом вверх, я прищуриваюсь, желая разглядеть его сквозь щёлки, но мир вокруг уже накрыла плотная темнота, которая не уступает темноте внутри бочки.

— Капитан, — голос Джианы звучит напряженно, но ровно. Он не выдает ни единой эмоции, кроме её ненависти к этому мужчине, которого она вышвырнула из таверны прошлой ночью.

— Мы ищем вашу маленькую подружку с закругленными ушами, которая не вернулась вчера домой.

Я очень стараюсь дышать тихо и рада тому, что на пристани так шумно. Я понимаю, почему они решили докатить меня до Антони после наступления сумерек. Все рыбаки и торговцы вышли на улицу и избавляются от того, что они не смогли продать в Тарекуори.

— У меня много маленьких друзей с закругленными ушами. Говорите конкретнее.

Я буквально вижу, как Сильвиус скрипит зубами.

— Фэллон Росси.

— Фэллон заночевала у моей сестры прошлой ночью. Она очень устала после… такого насыщенного дня. Предполагаю, что она всё ещё в объятиях Морфея.

— Предполагаете? Вы живете со своей сестрой?

— Жители Тарелексо живут скромной жизнью, но мы можем себе позволить отдельные комнаты, капитан. А теперь, если вы не возражаете, мне надо избавиться от этого кислого вина, которое так и не удалось выдержать.

Тишина.

— И как вы собираетесь от него избавиться?

— Как обычно.

— Просветите меня.

— Его отвезут в Ракс, куда отвозят весь мусор Тарелексо.

Я надеюсь, что это всего лишь моё богатое воображение, но мне кажется, что бочка дрожит под руками Джианы.

— Принесите мне стакан! — кричит капитан.

Моё сердце перестает биться.

— Я хочу попробовать ваше кислое вино, синьорина Амари.

О, боги… О, боги.

Раздаётся звук корабельного гудка, за которым следует рычание, пыхтение и треск дерева. Я слышу, как какой-то мужчина кричит, что он сейчас кого-то убьёт. Я слышу стук шагов других мужчин, которые спешат разнять драку.

— Ради святого Котла, все полукровки настоящие проходимцы, — фыркает Сильвиус. — Бросьте его в канал.

Он, должно быть, тихо отдал приказ стражнику, стоящему рядом с ним, потому что я не слышу, чтобы он что-то прокричал.

На набережной становится тихо, за исключением сдавленного пыхтения.

— Капитан, этот мужчина очевидно пьян, — голос Джианы звучит немного пронзительно. — Это явно не повод его убивать?

— Ничто так хорошо не прочищает мозги, как холодная вода.

— Не делайте этого, — говорит она сквозь стиснутые зубы.

— Или что, синьорина Амари?

— Или все вокруг потеряют к вам уважение и не захотят больше вам подчиняться.

Бочка и в самом деле трясётся.

— Подумайте о своём приказе, запрещающем перевозить Фэллон. Если вы отправите Маттиа в канал, и его утащит змей, вы всерьёз полагаете, что кто-то побоится пойти против вас в следующий раз, когда вы потребуете подчинения?

— Я могу только пожелать им удачи, учитывая, что у меня — целая флотилия солдат.

— А я-то думала, что вы обладаете хотя бы толикой политической мудрости, но, похоже, это необязательное условие для руководства солдатами.

Мой пульс так бешено стучит, что в ушах начинает звенеть.

— Может быть, вам следует немного поплавать, чтобы очистить голову, Джиана?

Моя голова начинает кружиться, словно пропитанное вином дерево выделяет спиртные пары. А воздух становится таким тяжёлым, что я начинаю паниковать, потому что кислорода становится опасно мало.

О, Боги, я здесь задохнусь. Ладони, которые я прижала к стенкам бочки, становятся липкими, а моя спина уже мокрая от пота.

Я мысленно прошу капитана уйти и оставить Маттиа в покое.

Я прошу Джиану снова начать катить меня.

Я прошу змеев подняться из водных глубин и устроить представление, забрызгав всех стражников грязной водой.

Я прошу Минимуса не участвовать в этом морском нападении.

Капитан резко вздыхает. Или, может быть, это Джиана. А, вероятно, они оба.

— Что это за чёрт? — спрашивает Сильвиус, тон его голоса больше не резкий, а скорее испуганный.

Должно быть, я очень сильно молилась богам, так как что-то определённо происходит.

— Похоже на облако птиц, — бормочет Джиана, словно почувствовав мою панику. Она как будто пытается меня успокоить, сообщив мне в деталях о том, что происходит за пределами моего тесного убежища.

Влажный воздух пронзают птичьи крики, а меня теперь окружает безвоздушная пустота. Судя по тому шуму, что устроили эти создания, и по тому, что Джиана сравнила их с облаком, я предполагаю, что птицы исчисляются сотнями.

— Кровавый Котел, стража, достать оружие!

Несмотря на то, что Сильвиус произносит это громко, его голос звучит тише, чем он обычно отдаёт приказы.

И затем я начинаю катиться, моя голова и пятая точка начинают по очереди биться о стенки бочки. Джиана бежит, уже не заботясь о том, что может меня ударить. Я знаю, что у неё нет выбора, поэтому зажмуриваю глаза и напрягаю мышцы.

— Чёрт, это было близко, — голос Антони проникает в моё укрытие, и я открываю веки.

Мои ресницы намокли из-за водоворота эмоций.

— Он хотел бросить Маттиа в канал, — голос Джианы переполняет нервозность.

— Я так и подумал, когда они подвесили его над каналом. А теперь, хватит пялиться на птиц, Риккио. Помоги мне.

— Ты когда-нибудь видел такое количество уток, цапель и…

— Риккио, сосредоточься.

Похоже, Антони на взводе и так раздражён, что готов разорвать мою бочку голыми руками.

— Джиана, возвращайся в таверну.

Минуту спустя меня наконец-то ставят на пол.

— Отдай швартовые и уходи с лодки, — шипит Антони, после чего уровень шума значительно возрастает.

Два глухих хлопка — и кольцо, которое держало крышку закрытой, выскакивает, как пробка. Воздух, сладкий и вкусный, проникает в мои сдавленные лёгкие. Я набираю его полной грудью, а Антони наклоняется и вытаскивает меня за подмышки.

Он быстро обводит меня глазами. По моему учащенному дыханию и выражению лица, он, похоже, понимает, как я себя чувствую, потому что говорит:

— Худшее позади.

Разве? И мне не придётся лезть в очередную маленькую дыру? Я очень не люблю замкнутые пространства.

Он указывает на открытый люк.

— Забирайся внутрь.

Я пытаюсь подавить очередную волну паники и желание зарыдать.

— Не думаю, что я могу…

— Фэллон, пожалуйста. Если ты этого не сделаешь, тогда Джиана и Маттиа зря рисковали.

Я вздрагиваю, потому что его обвинение похоже на удар хлыстом.

Лодка начинает раскачиваться и ударяться о соседние лодки, как будто птицы разбудили змеев.

Я падаю на Антони, а он бормочет:

— Мне надо вернуться на палубу, чтобы рулить лодкой.

Он обхватывает моё лицо ладонями и прижимается лбом к моему лбу.

— Фэллон Росси, я не знаю, веришь ли ты в предзнаменования или богов, но я верю, что всё происходит не случайно, и эти птицы… они прилетели не просто так. Может быть, дело не в тебе, но что если это так? Что если они прилетели, чтобы помочь тебе сбежать?

У меня пересыхает во рту, а пульс останавливается.

Ну, конечно.

Это дело рук Бронвен!

Или вóрона!

Грубоватая кожа его больших пальцев мягко касается моих скул.

— Может быть, змеи не единственные животные, которых ты можешь заклинать?

Я сглатываю, и мне кажется, словно я пытаюсь проглотить шип из обсидиана. Неужели это сделала я? Неужели моя паника каким-то образом привела ко мне всех птиц Люса?

Я киваю, мой лоб соскальзывает со лба Антони, после чего я отворачиваюсь от него и спускаюсь в дыру. Она в два раза длиннее винной бочки, но такая узкая, что мне приходится лечь. Воодушевленная словами Антони, я устраиваюсь там.

Антони стоит над дырой и тратит драгоценные секунды на то, что смотрит на меня сверху вниз. Его глаза как будто сияют, словно он видит вместо меня кого-то другого.

Или вообще никого не видит.

Лодка дёргается из стороны в сторону, бочка переворачивается, а дверца люка выскакивает из рук Антони. Деревянный лист захлопывается с оглушающим стуком и погружает меня в полнейшую удушающую темноту.

«Не паникуй, — говорю я себе, прижав ладони к стенкам своего укромного места. — Не паникуй. Бронвен наблюдает за тобой, а ворон помогает».

Или Котел.

Или один из наших богов.

Я чувствую себя беспомощной марионеткой и одновременно яркой рыболовной приманкой, болтающейся на леске между расчётливыми людьми и проницательными животными.

Кто бы сейчас ни манипулировал моей судьбой, он, вероятно, сделал меня чуть менее привлекательной для тех, кто захочет сделать из их избранницы свою пленницу.

ГЛАВА 41

Мне кажется, что проходит сто лет прежде, чем лодка Антони перестаёт двигаться. Я решаю, что мы приплыли, но затем слышу грубые голоса над головой. Слова заглушает закрытая дверь каюты и небольшой коврик на полу, но от меня не укрывается лёгкий стук, говорящий о том, что кто-то запрыгнул на борт.

Дерево стонет, и моё дыхание прерывается. Затем раздаётся скрип дверных петель и голоса звучат теперь так ясно, что я знаю, что кто-то стоит на пороге и смотрит в каюту, куда от двери ведут три ступеньки. Что они подумают, увидев пустую бочку? Если только Антони не закрыл или не выкинул её.

— Капитан считает, что за появлением птиц стоит та девушка, — раздаётся голос, который я никогда не слышала.

— Какой же выдумщик этот капитан.

— Думаешь, это невозможно? Поговаривают, что она умеет обращаться со змеями.

— Также как и большинство женщин, которые работают в «Кубышке».

Если бы я не знала Антони, меня бы рассердила его пошлая шутка и то, что меня приравняли к проституткам.

— Если бы она так не благоволила остроухим и короне, я мог бы привезти её вместе со следующей партией фейской пыли.

Меня так занимает вопрос о том, что такое фейская пыль, что я даже не обращаю внимания на то, что Антони упомянул мою влюбленность в Данте.

— У меня тоже острые уши, — произносит мужчина.

— Только не хватает короны, Симонус.

Симонус фыркает.

— Армейский кузнец мне кое-что должен. Я могу попросить его смастерить что-нибудь наподобие короны.

— Валяй, а потом можешь озвучить мне своё предложение, и я договорюсь на твой счет с Катрионой, которая отвечает за всех девочек в таверне.

— Капитан не должен пронюхать об этом.

— Разве я когда-нибудь делился твоими секретами с Даргенто?

— Нет, но я слышал, что он испытывает что-то к этой девушке.

— Это называется жажда крови.

— Я не об этой жажде.

Мне становится так противно, что я слегка взвизгиваю.

— Ты это слышал?

Лестница скрипит.

Мерда. Мерда. Мерда. Я крепко сжимаю губы и задерживаю дыхание.

— Слышал что, Симонус?

— Писк.

Его голос звучит прямо надо мной. И хотя нас разделяют половицы, моя грудь сжимается, словно он стоит прямо на ней.

— Похоже на грызунов.

— Очень надеюсь, что у меня нет мышей, а не то я пришлю тебе счет.

— Что, прости? — мужчина сдвигается, обсыпав меня пылинками.

Я не смею дышать, так как боюсь чихнуть.

— В прошлый раз мне пришлось простоять в Раксе несколько часов, ожидая, пока Ви закончит с твоим заказом.

— Я не виноват, что твои друзья-людишки такие медленные.

Антони испускает глубокий вздох.

— Ладно. Тогда никакого счёта, если ты отпускаешь меня в свободное плавание. Ви рассказал мне о новом способе обработки пыли, который продлевает кайф в два раза. Я как раз сейчас забираю образцы.

— По той же цене?

— Может быть, дешевле.

— Привези один на обратном пути.

— Хорошо.

И после паузы, Антони спрашивает:

— Раз уж ты тут стоишь, не мог бы ты приподнять мой матрац?

— Зачем?

— Проверить, нет ли здесь мышей. Я не фанат грызунов.

Симонус фыркает.

— Сам проверяй свой матрац.

Половицы скрипят, когда он выходит из каюты, а затем дверь закрывается с громким стуком.

Несмотря на то, что мои лёгкие уже горят, я жду, пока лодка не начнёт покачиваться, и только потом выдыхаю и набираю полные лёгкие свежего воздуха.

Я всё ещё глотаю ртом воздух, когда лодка опять останавливается.

Мне не терпится вылезти из этого тёмного трюма, но моё желание побеждает страх, что меня поймает проходящий мимо патруль. Поэтому я жду.

Секунды растягиваются в минуты, после чего коврик наконец-то шуршит и круглая крышка люка поднимается. Сделав глубокий вдох, который сродни солнечному свету после кромешной тьмы, я сажусь и почти ударяюсь головой о голову Антони. Он выпрямляется, все плавные линии его лица напряжены.

Я тяжело дышу, словно только что восстала из глубин Марелюса.

— Прости… — очередной вдох. — Я взвизгнула.

Антони протягивает мне руку, которую я с готовностью беру. С меня хватит этих маленьких дыр.

— Я бы тоже взвизгнул от ужаса, если бы услышал, что Даргенто питает ко мне слабость.

Я содрогаюсь, чувствуя себя так, словно моя кожа покрыта паутиной.

Когда я осматриваю пустое помещение (Антони, должно быть, выбросил бочку за борт… умный мужчина), он говорит:

— Ты говорила о том, что собираешься пересечь Монтелюс верхом. Где ты возьмешь лошадь?

— Я… эм… в лесу.

Он приподнимает бровь, которая исчезает за кудрявым локоном.

— В ле… — шипит он. — Ты же понимаешь, что в Раксе везде лес, и он очень большой?

Я сглатываю и киваю, молясь о том, чтобы моё видение о Бронвен и вороне сбылось. И поскорее. Одни только боги знают, что за монстры таятся в этом лесу…

Он пинает коврик, вернув его на место над закрытым трюмом.

— Ты собираешься бродить по лесу, пока перед тобой волшебным образом не возникнет лошадь?

Я отворачиваюсь, чтобы не слышать его резкий тон.

— Благодаря Джиане, я прекрасно знаю, насколько это безрассудно.

Выпрямив спину, я начинаю подниматься по лестнице, но останавливаюсь и выуживаю из кармана медяк, который я протягиваю Антони.

— Спасибо за то, что ты так рисковал. Я никогда не забуду твою доброту.

Он пристально смотрит на мою монету, а затем на меня.

— Что это ещё, мать его, такое?

— Плата. За переправу.

— Убери это.

— Ты оказал мне услугу. И это было опасно. Это меньшее, что я могу сделать.

Это единственное, что я могу сделать. Мне больше нечего ему дать. Ну, кроме еды, но я сомневаюсь, что она ему нужна.

Вообще-то…

Есть кое-что ещё, что я могу ему дать. То, от чего предостерегала меня бабушка, но я верю, что Антони не воспользуется этим со злым умыслом.

Я спускаюсь вниз на три ступеньки и прижимаю ладонь к его бицепсу.

— Тиудево, Антони Греко.

Он делает резкий вдох, и я решаю, что это из-за боли, которая возникла из-за заключенной сделки, оставившей след на его коже. Но затем он хмурится, сдвигая брови.

— Это больно, когда она появляется?

Я опускаю взгляд на свою сдавленную грудь. Интересно, появилась ли на ней сияющая точка? Я ничего не чувствую.

Его брови изгибаются ещё сильнее.

— Обычно да, но…

— Что но?

— На моей коже не появилось следа от сделки.

— Как это возможно?

Я загибаю указательный палец и захватываю им повязку, сдавливающую мою грудь. Несмотря на то, что у меня не получается слишком сильно её оттянуть, мне удается разглядеть своё декольте. Никакая точка не сияет на моей груди.

— Ты уверена, что ты фейри, Фэллон?

Я сжимаю руки в кулаки, когда сомнения снова начинают одолевать меня. Я отгоняю их. Всё-таки бабушка и дед, видели, как я появилась из мамы.

— Может быть, ничего не получилось, потому что я дефектная?

Он подходит ко мне так близко, что его запах ударяет мне в нос.

— А что если ты не дефектная? Что если ты просто не фейри? Что если твоя бабушка украла человеческого ребёнка, потому что твоя мать потеряла своего, получив травму после обрезания ушей?

Я отхожу от него. Мне по-настоящему не нравится эта теория о подмене ребёнка.

— Бабушка никогда бы не украла чужого ребёнка.

Скрипя зубами, я разворачиваюсь.

Он хватает меня за запястье и возвращает на место.

— Я не хотел тебя обидеть, но любой бы задался вопросом…

— Никому не нужно задаваться никакими вопросами.

Я выхватываю у него свою руку.

— Почему ты не поехала к Данте?

— Потому что я не хочу, чтобы он поругался с братом, — вру я.

Он фыркает. Он не купился на это. Я собираюсь сойти с лодки с поднятой головой и со своей непоколебимой уверенностью в Данте.

Когда я ставлю ногу на первую ступеньку, он говорит:

— Знаешь, что я думаю?

— Мне неинтересно, что ты думаешь.

Я всматриваюсь в темноту, в поисках эльфов, патрулирующих местность. И хотя фейри не очень-то доверяют своим крылатым питомцам, людям они доверяют ещё меньше. Не говоря уже о том, что они предпочитают жертвовать эльфами и отправлять именно их в самые тёмные уголки Люса.

Когда я не обнаруживаю никакого движения, кроме лёгкого покачивания листвы, я выхожу на палубу и забираюсь на ограждение лодки.

— Я думаю, ты побоялась, что Данте откажет тебе в помощи.

Неверно. Ты ошибаешься.

Я не вступаю в этот спор, а просто прыгаю на берег. Подошвы сапог, которые я одолжила у Джианы и которые доходят мне до колена, скользят по мокрым узловатым корням, пробивающимся сквозь влажную землю. Я хватаюсь за ближайший ствол, чтобы устоять на ногах, а затем осторожно скачу вперед, пока почва не выравнивается.

— Фэллон, подожди.

Я не останавливаюсь.

Он идёт за мной.

— Прости меня.

— Ты презираешь Данте, поэтому я очень сомневаюсь в том, что тебе совестно.

Я хочу, чтобы он мне возразил, но в отличие от меня, Антони не лжец.

— Тебе не надо провожать меня через лес. Со мной всё будет в порядке.

— Мне нужно забрать товар для лейтенанта.

— И этот товар находится как раз в том направлении, куда я иду?

— Да.

Я сжимаю челюсти.

— Тогда мне лучше сменить направление.

Я разворачиваюсь и иду в противоположную сторону.

Я ожидаю услышать его шаги, но у меня за спиной тихо. Отойдя на некоторое расстояние, я оборачиваюсь и обнаруживаю только множество мрачных деревьев, окружающих меня.

Меня переполняет облегчение, но это чувство быстро исчезает. Лес полон странных звуков и движущихся теней, сюда не проникает ни лучика света.

Тихий стон эхом разносится во мраке, заставив волоски на моей коже встать дыбом. Я останавливаюсь и пытаюсь оценить, откуда он доносится, чтобы пойти в противоположном направлении. Я снова его слышу и разворачиваюсь, сердце колотится у меня в груди. Я начинаю шарить в сумке в поисках маленького ножа, который дала мне Джиана. У него короткое, но острое лезвие. Но я сомневаюсь, что смогу проткнуть им чью бы то ни было плоть. По правде говоря, я планировала нарезать им сыр и пастилу из сухофруктов.

Наконец, мои пальцы касаются деревянной ручки, и я вытаскиваю нож, прорезав дырку в сумке. Отлично. Браво, Фэллон.

В конечном счете, я, вероятно, пырну саму себя. Но я всё равно выставляю нож вперёд и, прищурившись, всматриваюсь в кромешную темноту.

Мне, наверное, следует вести себя тихо, но я бормочу:

— Антони?

Боги, я надеюсь, что это он. Конечно же, я собираюсь отругать его за то, что он пошёл за мной, но я в тайне буду рада, если он проигнорировал моё требование оставить меня одну.

Никто не отвечает.

Моя рука трясется, и нож, выскользнув из влажной ладони, падает на землю. Я приседаю, чтобы поднять его, как вдруг у меня над головой раздается шорох ветвей. Я так резко смотрю наверх, что моя шея хрустит. Мне показалось, что я услышала взмахи крыльев, и я молюсь о том, чтобы это была птица, а не отряд эльфов.

Я пристально всматриваюсь в листву, но она очень густая и не пропускает даже то небольшое количество света, что отбрасывает скрытый за облаками месяц. Жаль, что я не обладаю огненной магией… Да какой угодно магией. Земля достаточно влажная, и если бы я была наделена магией воды, я смогла бы использовать эту сырость и создать пелену густого тумана, чтобы скрыть себя, или размягчить почву, чтобы сбить с ног нападающего.

Справа от меня ломается ветка, и сердце подступает к моему горлу. Я разворачиваюсь, выкидывая руку вперёд. Лезвие разрезает ночь, точно вспышка молнии.

Тихое карканье заставляет меня повернуть голову в обратную сторону.

Глаза золотистого цвета сверкают между запутанных ветвей.

Ворон расправляет крылья, спрыгивает со своего насеста и улетает. Я бросаюсь за ним, мой пульс бешено стучит, а во рту появляется вкус меди. Несмотря на то, что я несколько раз спотыкаюсь, я не только умудряюсь не упасть, но и не отстаю от своего пернатого проводника.

Ворон делает резкий поворот, а я начинаю продираться сквозь кусты, усеянные тысячами шипов. Я чертыхаюсь, точно пьяный матрос, так как они цепляются за рукава и штаны, кусая кожу под ними и распарывая её открытые участки. Я поднимаю руки, чтобы защитить лицо от их натиска.

Влага стекает по моему лбу и щекам. Я даже не утруждаю себя тем, чтобы вытереть её, но вот живая изгородь, наконец, меня отпускает, и я оказываюсь на залитой светом поляне.

Пытаясь выровнять дыхание, я вытираю лицо рукавом рубашки и осматриваю местность. Я замечаю хижину, прислонившуюся к толстому дереву, точно нарост. Её крыша выложена из хвороста и листьев, а стены слеплены из светлой грязи и веток ежевики.

Тихое ржание заставляет меня посмотреть на толстое дерево, и чёрного коня, который, цокая, выходит из его тени. А его поводья держит никто иная, как Бронвен.

Если у меня и были какие-то сомнения насчёт пророчеств и видений, то они вылетают из моей головы.

Я останавливаюсь как вкопанная. Мои лёгкие горят, у меня колет в боку, а пот стекает по вискам и заливает уголки глаз. Я ещё раз тщательно вытираю лицо, намочив свою белую рубашку.

Бронвен кивает на коня.

— Забирайся на Ропота, Фэллон. Нельзя терять ни минуты.

Моего коня зовут Ропот? Отлично.

Когда я подхожу к нему, она говорит:

— Он отвезёт тебя туда, куда нужно.

Он выглядит так, словно собирается отвезти меня прямо в Преисподнюю.

— Я никогда не ездила верхом, — я осторожно протягиваю коню руку.

— Ты быстро научишься.

Конь опускает свой бархатный нос к моей ладони и нюхает. Его нос нежный, а ноздри раздуваются, как у Минимуса в тот день, когда мы с ним познакомились во время моего неожиданного заплыва.

Боги, я надеюсь, что мой змей спрячется где-нибудь, пока меня не будет. Я уже собираюсь попросить Бронвен использовать свои колдовские способности, чтобы защитить его, как вдруг низкий голос шипит:

— Она? Ты что — шутишь?

Я разворачиваюсь и пытаюсь выдавить из своего пульсирующего горла правдоподобное объяснение этой встречи.

Оно почти уже оформилось и готово выскочить наружу, как вдруг Антони добавляет:

— Она люсинка, Бронвен.

ГЛАВА 42

Антони знает Бронвен.

Он знает Бронвен.

Тогда почему она исчезла, когда он подошёл ко мне в мою первую ночь в Раксе?

Её белые глаза блестят, точно змеиные клыки.

— Забирайся, Фэллон. Тебе пора уезжать…

— Как, чёрт побери, она может быть той самой

Антони сердито смотрит, не на неё, а на меня.

Боги, мне не нравится эта версия Антони. Где тот добрый капитан, что гладил моё сердце своими ласками и приятными словами? Существует ли он вообще, или это всего лишь один из его образов, которые он использует, чтобы обманывать людей?

Обманывать меня?

Я расправляю плечи и упираюсь рукой в бедро.

— Почему я не могу быть той самой?

Он запускает руку в свои выгоревшие на солнце волосы, выпустив на свободу пару прядок. В отличие от меня, он, должно быть, не прорывался сквозь тёрку-кустарник, потому что на его коже нет порезов.

— Та жалостливая история о прабабушке и капитане Даргенто, которую ты мне рассказала… В ней было хоть слово правды?

— Сильвиус преследует меня, но я сочинила историю о том, что хочу найти прабабушку.

Я ставлю ногу в стремя и приподнимаюсь в нём, как те рыцари в маминых книгах.

— Мне запретили рассказывать кому бы то ни было о пророчестве. Если бы я знала… Почему вы не сказали мне, что Антони в курсе, — я рисую в воздухе круг, имея в виду ворона, которого, как ни странно, нигде не видать, — всего?

Бронвен передает мне поводья.

— Спасибо, что перевёз Фэллон через канал, Антони. Ты будешь щедро вознаграждён за своё мужество и преданность.

Она проигнорировала мой вопрос, потому что Антони знает не всё?

— Странно, что ты говоришь о преданности, учитывая то, кому предана Фэллон.

Бронвен переводит на него свои жутковатые глаза.

— Что ты пытаешься сказать, Антони?

— Что она, вероятно, не тот человек, кому можно доверить сбор воронов.

Значит, он знает всё…

— Её выбрала судьба. Смирись с этим и делай своё дело.

Тон Бронвен и до этого не был милым, но сейчас он по-настоящему резкий.

— Фэллон влюблена в Данте Регио. Ты всерьёз считаешь, что она…

Голова Антони дёргается назад, и он всматривается в темноту, которая зашевелилась у нас над головами.

Ворон вернулся бог знает откуда.

— Лор, — выдыхает он.

— Значит, не такой уж это и секрет.

Я запускаю пальцы в длинную гриву Ропота и глажу его блестящую эбонитовую шкуру, ожидая приказа Бронвен. Вероятно, она скажет мне следовать за вороном, который, похоже, знает дорогу.

— Как… — Антони сглатывает, — как он освободился?

Он? Ворон — самец, или Антони использовал это местоимение просто так?

— Фэллон его освободила.

Похоже, это всё-таки «он».

Бронвен наклоняет голову, и пристально смотрит в небеса. Может ли она видеть ворона или только чувствует его присутствие?

— С чего вдруг поклоннице Регио соглашаться собрать воронов Лора?

Антони наблюдает за тем, как ворон приземляется на крышу дома, принадлежащего, судя по всему, Бронвен.

— И опять же, как? Обсидиан опасен для…

— Поклоннице?

Я вынимаю пальцы из гривы Ропота и ставлю руки на луку седла. Как может Антони сравнивать меня с каким-то бездумным фанатиком? У меня хватает здравого смысла.

— Мне может быть и нравится Данте, но это не относится к Марко. Именно поэтому, Антони, я и согласилась собрать этих легендарных воронов.

— Ты ведь понимаешь, что если лишишь Марко Регио трона, то это не принесёт тебе дополнительных очков в глазах его брата?

Похоже, Бронвен не рассказала ему о той части пророчества, где я становлюсь королевой. Думаю, очень скоро он об этом узнает.

— У Данте не самые лучшие отношения с его братом. Он всё поймёт.

— Tà, Mórrgaht, — Бронвен кивает, взгляд её белесых глаз прикован к тому месту, где сидит ворон.

Морргот? Так зовут это существо?

Я, по-видимому, спросила это вслух, потому что Антони говорит:

— Существо?

— Вóрона.

Когда он продолжает хмуриться, я добавляю:

— Мифическую штуковину с крыльями, которая сидит вон там. Его зовут Морргот?

— Штуковину?

Он что не в себе?

— О, боги, Антони. Что с тобой такое? Почему ты повторяешь всё, что я говорю?

Несмотря на то, что рот Антони раскрыт, Бронвен говорит первая.

— Да. Его имя Mórrgaht.

Это имя звучит очень странно.

— Оно очень… экзотичное.

— Обычное имя на языке воронов.

Услышав саркастические ноты в голосе Антони, я решаю, что он меня дразнит, но почему?

— Разве не так, Бронвен?

Он скрещивает свои большие руки.

Я хмурюсь и смотрю на его руки.

— С помощью этого языка вы можете… общаться с ним и ему подобными, Бронвен?

Моё взаимодействие со змеями определенно не будет казаться таким уж странным, если она скажет «да».

Несмотря на то, что её тюрбан стального цвета отбрасывает тени на изрытый рельеф её лица, они не делают блеск её молочно-белых глаз менее тусклым.

— Могу. А теперь…

— Ты тоже можешь общаться с воронами, Антони?

— Фэллон.

Глаза Бронвен широко раскрыты и обращены на меня, напоминая два снежных холмика.

— Тебе следует уезжать немедленно. Пока дозорные эльфы…

— Отправлять её в неизвестность это жестоко.

Руки Антони всё ещё крепко переплетены у него на груди, а взгляд устремлён на ворона. Его лоб сильно нахмурен.

— Я поеду с ней.

— Нет. Тебе уготован другой путь, Антони.

Приказ Бронвен звучит так же ясно, как летний день на Исолакуори.

— Он не сможет защитить её в его нынешнем…

Он вздрагивает, словно ему дали пощечину.

Неужели Бронвен что-то мысленно ему сказала? Если это так, тогда почему он смотрит на ворона?

— В его нынешнем?.. — спрашиваю я.

Никто мне не отвечает.

Я приподнимаю бровь.

— Что вы от меня скрываете?

— Я поеду с ней, а затем поплыву на…

— Нет, — тон голоса Бронвен не терпит возражений. — Мы не можем позволить себе ещё одну задержку.

И хотя сейчас он не находится на первом месте в списке тех, с кем я хотела бы путешествовать, было бы здорово иметь сопровождающего.

— Ты не можешь отправить её одну. Это, чёрт возьми, слишком опасно.

— Она не одна.

Бронвен кладёт руку на шею коня, на случай если Антони не заметил этого исполина подо мной.

— Ты забыл про его когти и клюв, Антони?

О… она говорит о моём пернатом, а не парнокопытном спутнике.

На челюсти Антони дёргается мускул.

— У меня также есть нож.

Я запускаю руку в сумку, достаю нож и демонстрирую ему.

Антони не удостаивает моё короткое лезвие даже взглядом.

— Она смертная и не обладает магией. Не говоря уже о том, что её разыскивают самые могущественные люди Люса.

Бронвен содрогается, и это заставляет Ропота дёрнуться. Я запихиваю нож обратно в сумку, наклоняюсь вперёд и сжимаю поводья и гриву своими липкими пальцами.

Я сижу на коне.

На гигантском коне, который может сбросить меня в любую минуту

— Ты не можешь поехать с ней, Антони, так как если ты отклонишься от своего пути, это изменит судьбу Фэллон, что в свою очередь изменит судьбу Люса.

— Каким образом?

— Не сейчас, — шипит Бронвен.

Антони сердито смотрит на ворона, который в ответ прищуривается.

— Скажи мне, почему она, и я уйду.

— Пожалуйста, Антони…

— Почему она?

Губы Бронвен сжимаются.

— Я не для того рвал задницу и рисковал жизнью ради Лора, чтобы ты относилась ко мне как к недостойному идиоту.

Их крики заставляют Ропота отойти в сторону и попятиться. Я обхватываю его своими конечностями так крепко, что мои лёгкие не дают вырваться наружу ни единому вдоху.

— Потому что на неё не действует ни обсидиан, ни железо, — тон Бронвен такой резкий, что хлещет Антони, точно прутом.

— Она и Cathal?..

— Антони…

— Кахол? — повторяю я. — Кто или что такое Кахол?

— Как это возможно? — бормочет он.

Прежде чем я успеваю разобраться в том, что так озадачило Антони, ворон привлекает к себе моё внимание низким и резким карканьем, которое звучит так жутко, словно это предупреждение.

— Дозорные эльфы близко.

Приглушенный голос Бронвен заставляет мою кожу покрыться мурашками.

А я-то думала, что она просила Антони закрыть рот, чтобы я оставалась в неведении. Меня так достало это неведение. Мне нужны ответы.

Ворон слетает с крыши. Ропот разворачивается и трогается с места, словно железные когти ворона соединены с его поводьями. Я резко вдыхаю, когда ремни со свистом проходятся по внутренней стороне моих рук, обжигая кожу. Я сжимаю зубы и хватаюсь за гриву своего дикого коня.

И прежде чем лес успевает поглотить меня, я оборачиваюсь на крошечную поляну и уменьшающуюся фигуру капитана. Несмотря на растущее расстояние и тени вокруг, от меня не укрываются его плотно сжатые губы и два росчерка его бровей, делающих радужки его глаз ещё темнее.

Он недоволен.

Это из-за того, что он про меня узнал, или из-за того, что Бронвен запретила ему меня сопровождать?

Я вздыхаю, и снова сосредотачиваюсь на дороге передо мной, размышляя о новых словах, которые я узнала.

Лор. Хозяин воронов, которых я должна найти.

Морргот. Ворон номер один.

Кахол. Раса? Предмет?

Жаль, что я не знаю языка воронов. Может быть, Морргот научит меня ему, пока мы будем спасать его друзей?

Я запрокидываю голову и смотрю на листву в поисках своего крылатого проводника. Я щурюсь некоторое время, после чего замечаю взмахи крыльев.

Прозрачных, без перьев.

Я насчитываю две пары.

— Дозорные эльфы близко…

Они здесь.

ГЛАВА 43

Два эльфа резко опускаются перед Ропотом, точно шишки с крыльями, заставляя его испугаться. Конь встаёт на дыбы.

О боги, о боги… Я зажмуриваюсь и изо всех сил хватаюсь за гриву животного. Когда его передние копыта с грохотом ударяются о землю, я волшебным образом остаюсь в седле.

Один из эльфов подцепляет рукой поводья Ропота и сурово смотрит на моего коня, который прижимает копыта к липкой лесной подстилке. Маленький фейри демонстрирует удивительную дерзость, а ведь он в два раза меньше головы Ропота, который с лёгкостью может отбросить его или проглотить. Но опять же, эльфы лучше чувствую животных, чем их полноразмерные сородичи.

Другой эльф зависает над длинной шеей Ропота, его маленькие зелёные глазки смотрят прямо мне в глаза.

— Куда ты так быстро скачешь, парень?

Парень? Я могла бы усмехнуться тому, что он, определенно, не очень хорошо разбирается в физиогномике, если бы не была так рада тому, что он принял меня за мальчика.

Боясь, что мой голос выдаст меня, я указываю на свои губы и шевелю ими, претворившись немой.

— Говори.

Этот эльф определенно не очень сообразительный.

Я качаю головой и снова указываю на свой рот.

— Кажись, он толкует, что не умеет говорить.

В отличие от своего напарника, эльф, который держит поводья Ропота, говорит с сильным ракоккинским акцентом.

— Немой, да?

Я радостно киваю, локоны, доходящие мне до плеч, разметались по моим щекам. Если бы я их остригла, я бы привлекла меньше внимания. А, может, и вообще никакого. Моё сердце сжимается при мысли о том, что мне придётся побрить голову. Что подумает обо мне Данте, если я стану лысой? Ему будет противно. Я не только буду выглядеть как человек, но я также буду выглядеть… неженственной. К счастью, внешность имеет для меня слишком большое значение.

Я прошу Бронвен вмешаться. Или Морргота. Кстати, а где он вообще?

Я смотрю мимо жестикулирующего эльфа, в надежде увидеть движение чёрных крыльев. Но потом понимаю, что если ворон покажется, дозорные тут же полетят к Сильвиусу, который наверняка положит конец моему собирательству воронов.

— И куда это едет полукровка верхом на лошади посреди ночи?

Я произношу одними губами: «Помогаю бабушке».

— Ради святого Котла, что он говорит?

Я делаю вид, что пишу.

— Кажись, он просит перо.

— Я похож на того, кто носит с собой перо и чернильницу?

Зеленоглазый эльф разводит руки в стороны, словно пытается продемонстрировать, что у него нет письменных принадлежностей.

А, может быть, он пытается продемонстрировать мне полую трубку, которая прикреплена к его поясу? Я слышала, что эльфы окунают свои дротики в яд, который может вырубить чистокровного фейри на несколько часов.

— Можем отвести его в хату прозорливицы. У неё должны быть чернила и перья.

— Единственное, что есть у этой карги это её дурацкие глаза и ещё более дурацкая голова, — бормочет другой. — Отведём его в гарнизон.

Какая же я глупая, как и мой план сойти за немую. Я почти ломаюсь и сообщаю им о том, что могу говорить, но так я только заработаю билет в один конец в бараки Тарелексо вместо Ракокки.

Я указываю на лес и говорю одними губами: «Надо идти. Спешу».

Я, не переставая, тереблю поводья своими потными пальцами, и держу пятки рядом с энергично покачивающимся телом коня. Если я хорошо пришпорю Ропота, он тронется с места, и эльф, который держит поводья, по инерции улетит в кусты. Они могут начать преследовать нас, но мой конь точно сможет от них оторваться, особенно под покровом ночи. А что потом?

Эльфы сообщат о непокорном мальчике на чёрном коне, и за мной погонится целый батальон фейри.

Я ругаю Бронвен за то, что она поставила меня в это положение. И почему она не позволила Антони поехать со мной? Если кто-то и мог бы вытащить меня из этой ситуации, так это находчивый капитан. Раз он работал против короны много лет, кто, как не он, знал бы что делать?

Проходит целая минута, и никто не приходит мне на помощь, ни Морргот, ни Антони, ни Бронвен.

Думай, Фэллон. Думай.

Я опускаю взгляд на трубку на поясе эльфа. И пока не успела струсить, я бросаю поводья и хватаю ничего не подозревающего эльфа, прижав обе его руки и крылья к телу.

Моя рука такая скользкая, что он почти выскальзывает из хватки, но я сжимаю его ещё сильнее, после чего хватаю его трубку и подношу её к своему рту. Мне требуется несколько попыток, чтобы схватить губами тростинку размером с зубочистку.

Пойманный эльф извивается и кричит, что заставляет его напарника отлететь от поводьев Ропота и устремиться вверх.

— Я никому не хочу причинить вред, — бормочу я с палкой во рту, — но мне надо ехать.

Ракоккинский акцент второго эльфа звучит в переплетённых ветвях у меня над головой.

— Парень может говорить.

— Не… — хрипит его пойманный друг. — Парень.

— Вы меня раскусили. А теперь, пожалуйста. Если вы обещаете не…

Я издаю шипение, когда извивающийся эльф вонзает зубы в мою плоть между большим и указательным пальцами, заставив мою руку резко разжаться.

Он взмывает вверх и освобождается.

— Лови её, идиот! Лови её!

Ропот подаётся назад, а затем вперёд. Я опускаю кровоточащую руку на его гриву, хватаюсь за неё, после чего поворачиваю шею и стреляю дротиком в сторону эльфов. Я молюсь, чтобы дротик поцарапали хотя бы одного из них, но мой снаряд проносится мимо.

Я пытаюсь снова выстрелить, но внутри оружия нет второго дротика. Ропот дёргается, и я решаю, что в него попал дротик, как вдруг слышу глухой свист рядом с моим ухом. Как? Как он понял, что ему надо сдвинуть своё тело, а, следовательно, и моё?

— Дай сюда! — рычит зеленоглазый эльф и перезаряжает трубку.

Я кидаю кусок дерева, который болтался между моих губ, в их сторону. В отличие от дротика, трубка попадает одному из моих преследователей прямо в голову. К несчастью, не тому, который держит метательное оружие.

— Нападение на королевских стражников будет дорого тебе стоить, скацца.

Когда его друг поднимается, потирая лоб, он кричит:

— Сообщите капитану Даргенто о…

Чёрный дым окутывает их тела, обрывая его на полуслове. Съеденная ранее полента подступает к горлу, когда я понимаю, что он обрывает не только его речь.

В полнейшем ужасе я смотрю на тела эльфов, разрезанные надвое и лежащие на скользкой земле, после чего моргаю и перевожу взгляд на дым, который принимает форму ворона. Я поднимаю дрожащую руку к своему рту.

Санто Калдрон, Морргот только что убил двух невинных эльфов.

— Что ты наделал? Что ты наделал? — восклицаю я в исступлении, и у меня сводит живот.

Что же это за монстр, соучастницей которого я стала?

Прежде чем я успеваю спрыгнуть с коня и убежать от ворона-убийцы, Ропот начинает бежать лёгким галопом. Я подумываю о том, чтобы броситься вниз, как вдруг меня накрывает видение, от которого у меня перехватывает дыхание.

Мои руки связаны за спиной, грудь вздымается от рыданий, а Сильвиус приставил стальное лезвие к горлу бабушки. И хотя небо окрашено в прозрачно-голубой цвет, вода в океане — чёрная, и на её поверхности плавают куски розовой змеиной плоти.

Меня возвращают в реальность с такой силой, что ещё один сдавленный стон срывается с моих губ. Что это, чёрт возьми, было? Сцена из моего будущего в случае, если бы эльфы выжили и доложили обо мне?

Я содрогаюсь, и мертвенно-бледное лицо бабушки вместе с телом убитого Минимуса возникают перед моими глазами. Но, несмотря на то, что желчь разъедает мне нёбо, мои вены наполняются решимостью, которая подавляет моё желание прервать мою миссию.

Я смогу вернуться в свой голубой дом только после того, как Данте займёт трон, ведь только тогда у меня появится возможность и должный статус, чтобы защитить тех, кого я люблю. Хотя это не значит, что я одобряю методы Морргота.

— Ты мог оглушить или вырубить их.

Я надеюсь, что мои слова дойдут до ворона, которого опять нигде не видно.

У меня перед глазами возникает лицо бабушки. Её глаза так широко раскрыты, что радужки дрожат на фоне белков. Сильвиус запустил пальцы ей в волосы, и стальное лезвие врезается в её тонкую шею.

— Её кровь на твои руках, синьорина России. Полностью на твоих руках.

Но её кровь на его руках. Она струйками течёт по костяшкам его пальцев и впитывается в ткань его белоснежной униформы.

— Прекрати, — молю я его.

И хотя я едва могу различить тело Морргота на фоне кромешной темноты ракоккинского леса, от меня не укрывается золотистый блеск его глаз, которые, сощурившись, смотрят на меня сверху вниз. Он словно предлагает мне снова попробовать пожаловаться на его способ разобраться с эльфами.

Неужели это он вложил эти ужасные образы мне в голову?

Неужели эта смертоносная птица обладает такой силой?

ГЛАВА 44

Звёзды гаснут, и солнце начинает описывать дугу над нашими головами, но Ропот всё скачет, а Морргот всё продолжает лететь. Мы петляем между деревьями, и адреналин не даёт мне уснуть. Несмотря на то, что мои руки болят, а в горле так пересохло, что оно напоминает пергамент, я крепко держу поводья и не смею достать флягу.

Кроме тех эльфов, мы никого больше не встречаем, что не удивительно, учитывая то, каким опасным и густым может быть ракоккинский лес. Я сомневаюсь, что кто-нибудь в здравом уме отважится зайти туда, где мы сейчас едем. Местность здесь не только крутая и неровная, но сюда так же почти не проникает свет, которого становится всё меньше из-за переплетённых ветвей и листвы.

Когда опускаются сумерки, мои ноги начинают неметь, а на волдырях появляются новые волдыри. Я всегда думала, что Монтелюс находится далеко, но в данный момент мне кажется, что он располагается в совершенно другом королевстве.

— Мы почти приехали?

Если Морргот меня и слышит, он не отвечает.

Мне, вероятно, не следует его отвлекать, пока он прокладывает для нас путь. Мне бы очень не хотелось впечататься в ствол дерева.

Как же жалко, что Бронвен не разрешила Антони поехать…

Что бы я только ни отдала за то, чтобы с кем-нибудь поговорить. И за мягкую кровать. И тёплую ванную. Земляничное желе. Прохладную воду. Пакет со льдом для синяков, которые расцветают на внутренней поверхности моих бёдер.

У меня длинный список.

В последующие несколько часов, я добавляю в свой список ещё несколько пунктов, отчасти для того, чтобы отвлечься от боли и усталости, а отчасти для того, чтобы быть начеку.

Ропот резко поворачивает, его корпус подаётся довольно круто вправо, и моё тело тоже начинает отклоняться. Я сжимаю зубы и держусь за него, собрав свои последние силы. Лес исчезает, и вместо него возникает каменная стена, которая поднимается до самых небес.

Как бы сильно я ни тянула за поводья, Ропот не замедляется и не сворачивает с пути. Он мчится вперёд на полном ходу. Я пытаюсь заверить себя, что раз он ни разу не врезался в дерево, у него нет причин впечатывать нас в горный склон.

И всё-таки мой желудок скручивает от страха, когда серный запах Ракса сменяется меловым ароматом бледного камня. Я дергаю за поводья, потревожив маленькие волдыри на руках, но Ропот несётся вперёд. Я запрокидываю голову и зову Морргота на помощь. Может быть, у птицы вылетело из головы, что ни мой конь, ни я не умеем превращаться в дым?

А что если Ропот может?..

Ворон поворачивает направо, и мой конь, к счастью, следует за ним, но затем ворон резко подается влево, и Ропот тоже. Моё сердце припечатывается к позвоночнику, и я закрываю глаза.

Я ненавижу эти поиски сокровищ.

Я ненавижу в них всё.

Зачем я согласилась? Ради золотой короны и любви Данте? Если я умру, у меня не останется ни головы для короны, ни сердца, которое я смогу ему отдать.

Мне надо было спрыгнуть с этого безумного коня, пока у меня была такая возможность.

Ропот расправляет свои мощные плечи и прыгает. Когда его копыта со стуком ударяются о камень, я приоткрываю один глаз.

Мы взбираемся по крутой и узкой тропе, устланной мхом и камнями. Это та самая тропа, о которой говорят путешественники за пинтой фейского вина в «Кубышке»? Я ожидала, что она будет шире, и её будут охранять эльфы. Судя по тому, что я вижу и слышу, здесь нет никого, кроме меня, коня и ворона.

Всё вокруг затихает и темнеет, пока мы продвигаемся вверх по траншее. Из звуков слышно только мерное цоканье копыт Ропота и то, как ветер изредка касается сырых камней. Когда я чувствую, что стены ущелья начинают прижиматься к моим коленям, я запрокидываю голову и смотрю на звёзды, напоминая себе о том, что я не нахожусь в закрытой коробке.

Я свободна.

Как бы.

— Сколько нам ещё ехать до твоего друга? — спрашиваю я.

Ворон смотрит на меня сверху вниз и ничего не отвечает.

Я жду пару минут и спрашиваю:

— Послушай, Морргот, ты случайно не знаешь, что значит Кахол?

Очередной взгляд. И снова тишина.

Я уже начинаю думать, что ворон не посылал мне те видения, и я это себе придумала, как вдруг стены вокруг меня начинают раздвигаться всё дальше и дальше, Ропот исчезает, а вместо сияющего небосвода появляются деревянные балки.

По другую сторону деревянной двери, украшенной золотыми кольцами, слышатся шаги. Когда она открывается, я отпрыгиваю назад. А затем делаю ещё один шаг назад, когда в дверях появляется гигантский человек, плечи и голова которого заполняют весь проём.

И хотя его можно долго рассматривать, моё внимание привлекают глаза. Они чёрные, точно замочные скважины, и кажутся ещё чернее из-за чёрной грязи, размазанной вокруг них. Он словно опустил пальцы в грязь и провёл ими по векам и скулам.

Человек смотрит прямо на меня, да так пристально, что я вздрагиваю. Я хочу повернуться, чтобы понять, на кого он смотрит, как вдруг он выдыхает:

— Короля только что нашли мёртвым.

— Короля? — восклицаю я, мой пульс бешено стучит.

О каком короле он говорит? Это видение прошлого или будущего?

Рассерженный незнакомец не реагирует на моё высказывание, а значит, он не может меня слышать, так же как и видеть.

— Ходят слухи, что это ты. Я думал… я думал…

— Что ты думал, Cathal Báeinach? Что я убью единственного человека в Люсе, который готов поддержать наших людей?

Этот голос такой глубокий и бархатный, что я почти пропускаю мимо ушей два иностранных слова.

Кахол Бэннок.

Кахол — это человек.

— Собери Siorkahd, Cathal.

Несмотря на то, что он говорит тихо, его приказ пробирает меня до самого нутра.

Я разворачиваюсь, чтобы увидеть собеседника Кахола, но видение прерывается.

Не успев опомниться, я оказываюсь снова верхом на Ропоте, в траншее, под куполом звёзд, которые наполовину скрыты распростёртыми крыльями чёрного ворона.

У меня голова идёт кругом от того, что показал мне ворон. У меня больше нет сомнений в том, что эти видения вызывает именно он. Ведь я спросила его, что значит Кахол, и он показал мне ответ.

В первый раз, когда я встретила Бронвен, она назвала меня Фэллон Бэннок. А сегодня Антони сказал…

Я едва успеваю закончить мысль, когда мой разум связывает всё воедино, и вот я уже столкнулась с ещё более сложной загадкой, чем статуи, которые могут превращаться в животных.

И хотя слово «дочь» ни разу не упоминалось, кем ещё я могу приходиться этому мужчине?

— Кахол Бэннок — мой отец?

Я пытаюсь свыкнуться с этим шокирующим открытием, согласно которому мой пропавший отец — страшный гигант и к тому же любитель макияжа для глаз. Я вспоминаю о своей матери со всеми её мягкими округлостями и яркой внешностью. Чем дольше я её представляю, тем более невозможным мне кажется, что она имела интимную связь с мужчиной, который выглядит так, словно может переломить человеку шею и оторвать голову одним взмахом своего мизинца.

По моей спине пробегает холодок. Что если её сломало не обрезание ушей, а этот мужчина? Что если он монстр, который взял её силой? Который уничтожил её, поместив меня в её чрево?

Я прищуриваюсь и смотрю на ворона.

— Ты знал Кахола Бэннока лично?

Морргот, который летит надо мной, оглядывает меня своими жёлтыми глазами.

— Он был… — я облизываю губы. — Хорошим человеком?

Я жду, когда ворон перенесёт меня в другое место. Жду, когда исчезнет Монтелюс, и снова появится Кахол. Но ничего из этого не происходит.

Вероятно, мои слова затерялись в воздухе, который нас разделяет.

— Кахол причинил боль моей матери?

Я не могу произнести слово «изнасиловал». У него слишком мерзкий вкус. И сама мысль о том, что я продукт такого союза…

Святой Котел, я бы в миллион раз охотнее предпочла быть подменышем.

Я пробую задать другой вопрос:

— Ты показал мне прошлое или будущее?

Я прошу Морргота послать мне ещё одно видение, но как бы я его ни упрашивала, моё сознание остается пустым. Может быть, он исчерпал то количество видений, что может мне передать?

А может он не знает, что за король умер?..

Оставшись наедине со своими мыслями и мерным цоканьем копыт Ропота, я проигрываю в голове последнее видение. Несмотря на то, что я видела только Кахола, я всё время слышу голос мужчины, на которого он ворчал, и от которого моя кровь похолодела.

«Что ты думал, Cathal Báeinach? Что я убью единственного человека в Люсе, который готов поддержать наших людей?»

Наших людей.

Что это за люди? Мятежные люсинцы? Фейри из вражеского королевства?

Волосы моего отца были пострижены короче, чем у полукровок, но длиннее, чем было позволено людям. Был ли он человеком, как мне всегда говорили, или полукровкой? Но если он полукровка, то почему тогда мои магические способности не проявились?

Я делаю резкий вдох.

В битве при Приманиви участвовало горное племя, которым помогали вороны с железными когтями и клювами.

У Морргота железные когти и клюв.

Морргот ведёт меня в горы за другим вороном.

Вороны Лора.

Санта мерда…

Я спелась с врагом своего народа.

ГЛАВА 45

Моё сердцебиение сбилось с тех пор, как я связала Морргота и Приманиви.

Что если Морргот ведёт меня не к другому ворону? Что если он ведёт меня прямо к своему хозяину? И что если этот мятежный лидер возьмёт меня в плен, чтобы использовать против династии Регио? Что если у него нет намерений помочь Данте занять трон? Что если он сам хочет его занять?

Боги, куда я вляпалась?

Почему я?

Только потому, что я родственница мужчины, который служит Лору, не означает, что я со всем этим согласна. Уже не в первый раз я ругаю себя за то, что согласилась на это, не проанализировав всё в деталях.

Я оглядываюсь на траншею, напоминающую ленту, по которой мы едем уже несколько часов. Я могла бы спрыгнуть с Ропота и побежать вниз. Мы никуда не сворачивали, что, если честно, меня удивляет. Разве мятежные племена не должны селиться там, где их будет трудно достать? Но опять же, мы не встретили ни одного стражника, так что эта тропа, должно быть, никому неизвестна.

Я гляжу на Морргота, который похож на чернильное пятно на рассветном небе. Станет ли он атаковать меня своими крепкими когтями, если я откажусь искать его металлических дружков, или отпустит меня в целости и сохранности? Что если он разрубит меня надвое, как тех эльфов?

Их разрезанные тела встают у меня перед глазами, и я содрогаюсь. И почему у меня не хватило прозорливости взять с собой шип из обсидиана? Я хлопаю по сумке на своей груди в поисках ножа, но мои ладони так сильно покраснели и болят от волдырей, что я ничего не чувствую. Когда ничто не колется о мои пальцы, я отпускаю поводья и раскрываю сумку.

Запустив дрожащую руку внутрь, я нахожу флягу, которая стала скользкой из-за конденсата. Он вызывает божественные ощущения на моих израненных ладонях. Я начинаю искать другие предметы — кусок мыла, который я забрала из ванной Джианы, ломтики козьего сыра, головку затвердевшего пекорино, крекеры, фруктовый мармелад, нож. Но кончики моих пальцев касаются лишь грубой ткани и холодной металлической фляги.

Я заглядываю в сумку, на случай, если каким-то волшебным образом мои пальцы пропустили провизию. Но нет. Всё пропало. Просто пропало.

Мою кожу начинает покалывать от тревоги, и я запускаю всю руку целиком внутрь сумки, чтобы достать до дна. Когда мои пальцы проходят сквозь дыру размером с кулак, у меня перехватывает дыхание.

Я хочу отругать себя, но это не поможет волшебным образом наполнить мою сумку.

Может быть, это знак, что мне стоит отказаться от миссии прямо сейчас, пока я не умерла с голоду и не окончила свои дни в расселине Монтелюса вместе с тем вторым вороном, которому я должна помочь?

А что потом?

Я вернусь в Тарелексо и буду вести себя как добропорядочный гражданин, чтобы Сильвиус не бросил меня за решетку или в Филиасерпенс раньше времени.

Мой лоб начинает пощипывать от чьего-то взгляда. Поскольку Ропот сосредоточен на крутом подъёме, а больше в этой части королевства никто не обитает, я заключаю, что это Морргот. И, конечно, когда я перевожу на него взгляд, я замечаю, что он уставился на меня.

В этот момент я рада, что он не человек, потому что человек осудил бы меня. И хотя ворон иногда как будто оценивает меня, он всего лишь ожившее чучело. Он даже не настоящее животное, а это значит, что он вряд ли наделён истинными чувствами или логическим мышлением.

Я выуживаю флягу и делаю глоток в надежде, что это усмирит моё раздражение. И словно для того, чтобы помучить меня ещё больше, мой желудок начинает урчать. Я закрываю флягу и оглядываю жёлтый мох, который устилает стены траншеи.

Я почти протягиваю руку и отрываю кусочек, но вспоминаю, что многие фейские растения имеют побочные эффекты, а я не в настроении их сейчас испытывать.

К тому же, я не так уж и голодна.

Несколько часов спустя, даже несмотря на то, что двигается только Ропот, между моими стянутыми грудями начинает стекать пот, желудок сжимается, и боль появляется в таких местах, которые, как мне казалось, не должны болеть.

Чтобы не упасть в обморок от переутомления и низкого уровня сахара в крови, я делаю ещё один глоток воды, затем протягиваю руку и отрываю кусочек мха. Он влажный и волокнистый, точно мокрые волосы, и он пахнет затхлым мехом. Мне сдавливает горло.

Может быть, на вкус он не такой противный?

Сморщив нос, я подношу его ко рту. Но прежде, чем я успеваю высунуть язык и попробовать его на вкус, мне прилетает крылом по лицу. Морргот вырывает из руки мох, расцарапав когтями кончики моих пальцев, покрытые волдырями, после чего улетает и выкидывает его.

— Эй… это был мой обед!

Из ран начинает течь кровь вперемешку с плазмой. Я смотрю на розоватую жидкость. Интересно, могу ли я насытиться своей собственной кровью? Святой Котел, мои мозги отправились вслед за сыром.

Мой желудок скрипит, точно раненое животное. Когда я протягиваю руку за другой порцией мха, Ропот исчезает подо мной, и я оказываюсь на лугу рядом с узкой речкой. Вода так быстро несётся с горы, что грохот потока оглушает меня. Но от меня не укрывается кряхтение и крики ребёнка с закругленными ушами. Маленький мальчик хлопает себя по животу, который так раздулся, словно принадлежит разжиревшему взрослому.

Когда его лицо начинает покрываться волдырями, я резко вдыхаю. Его глаза закатываются, после чего он падает ничком на траву. Его пальцы, похожие на сосиски, разжимаются, и я вижу в них кусок жёлтого мха.

Я снова резко вдыхаю и возвращаюсь на спину Ропота. И хотя луг и мальчик исчезли, всё, что я вижу у себя перед глазами, это он.

Он и мох в его руке.

Этот тот же самый мох, который я могла бы проглотить, если бы ворон не выхватил его. И тут до меня доходит, что ворон только что спас мне жизнь.

— Спасибо, — шепчу я, потеряв аппетит.

Я решаю сделать ещё один глоток, затем убираю флягу в сумку и смотрю на сгущающийся туман, который закрывает тот немногий солнечный свет, что попадает в траншею.

Наконец меня окружает абсолютная темнота, горы замирают, а воздух вокруг становится таким тихим, что я слышу только цоканье копыт Ропота по камням и редкие взмахи крыльев Морргота. Мои веки начинают опускаться.

Всё ниже.

И ни…

***

Я просыпаюсь, когда что-то тёплое начинает стекать по моим пальцам. Я решаю, что это дождь, но мокро только в одном месте. Спина ноет, когда я отрываю свое тело от шеи Ропота, а пальцы болят, когда я их разжимаю. Я, наверное, держалась за гриву Ропота всю ночь, учитывая то, как сильно затвердели костяшки моих пальцев.

Когда я замечаю кровь на руках, мои веки широко распахиваются, а пульс ускоряется. Я оглядываюсь, чтобы понять, откуда на мне кровь, но замечаю только Морргота, парящего надо мной на расстоянии вытянутой руки и сжимающего в когтях бездыханного кролика.

Я морщу нос, когда понимаю, что он собирается перекусить этим кроликом. Он опускается ниже и кивает головой на кролика. Неужели он… предлагает мне свою добычу?

У меня сводит желудок, когда я чувствую его запах. Я качаю головой и говорю:

— Прости, но я не…

Желчь подступает к моему горлу. И я с трудом сглатываю, чтобы отправить её обратно. Я хрипло заканчиваю своё предложение, изо всех сил стараясь сохранить в желудке поленту двухдневной давности.

— Я не ем мясо и рыбу.

Наверное, ворону это кажется нелепым. Я даже не знаю, зачем я рассказываю ему о своих пищевых предпочтениях.

Морргот не бросает кролика мне на колени и не закатывает глаза — а могут ли вороны закатывать глаза? — но я всё-таки чувствую его раздражение. Он, вероятно, считает меня тупым человеком. Ведь мне нужна пища. Я это знаю. Он это знает. Но я всё-таки отказываюсь есть еду, которая может меня насытить.

— Долго нам ещё до твоего друга?

Его чёрные крылья разрезают воздух, раз, ещё раз, а затем он улетает. Мне кажется, проходит целый час, прежде чем его чёрное тело снова закрывает белое небо. А может быть целых два.

И хотя солнце едва пробивается сквозь смог, воздух кажется теперь ярче, что говорит о том, что наступил полдень.

Ворон машет крыльями и опускается в траншею, прервав мой односторонний разговор, который я веду с Ропотом. К сожалению, лошади не очень общительные создания. Интересно, может ли Морргот вкладывать образы в голову коня?

Морргот опускается ниже и протягивает мне металлический коготь.

Я смотрю на ветки, усыпанные огромными ягодами, а затем поднимаю взгляд на его блестящие глаза.

— Для меня?

Он опускает голову.

Я беру ветки и, не теряя ни секунды, срываю одну ягоду и закидываю себе в рот. Она сладкая, такая же сладкая, как те конфеты, которые Джиана приносила из Тарекуори. Сок растекается по моему языку лужицей истинного наслаждения. Вероятно, это из-за сильного чувства голода, но я всё равно нарекаю эти ягоды «Самым изысканным деликатесом Люса».

Я срываю каждую розовую ягодку, даже сморщенную, и уже начинаю подумывать о том, чтобы обглодать ветку в надежде, что её сок окажется сладким, как нектар. В конце концов, я решаю, что не стоит вести себя как дикий зверь с костью в зубах. Вместо этого я тяну за поводья и предлагаю ветку и листья коню. Он нюхает ветку, после чего берет её из моих рук и начинает жевать.

Я уже видела, как конь лизал высокую каменную стену, чтобы собрать влагу, проступающую между камнями, но я ещё не видела, чтобы он что-то ел. Если только Морргот не покормил его, пока я спала.

Я не могу поверить, что спала верхом на коне.

Не могу поверить, что вообще еду верхом.

Только солдаты и чистокровные фейри ездят на лошадях.

Это было одним из любимейших занятий мамы в детстве, когда она росла в Тареспагии. Она каталась на своём драгоценном мерине по пляжу или по роще, принадлежавшей моей семье и известной во всём королевстве.

Ропот так неожиданно останавливается, что моё тело подается вперёд. Нахмурившись, я обвожу взглядом искусственную канаву, после чего пытаюсь заглянуть за её край, но это можно сделать, только если я встану на седло.

Ворон совершает головокружительные круги у меня над головой, а острые уши Ропота двигаются взад-вперёд. Что-то определённо происходит.

Что-то, что могут ощущать только животные благодаря своим непревзойденным чувствам.

— Что происходит?

У меня в голове возникает образ ущелья, оно заполнено громким бушующим потоком, природным запахом мокрой земли и сверканием, исходящим от железного ворона.

Мы на месте.

ГЛАВА 46

Морргот приземляется на край канавы. Он, должно быть, подозвал Ропота, потому что конь подходит к нему и прижимается своим большим телом к влажной стене, покрытой мхом. Я понимаю, что мне надо встать на седло и самостоятельно выбраться из расщелины.

Как жаль, что у Ропота нет крыльев.

Я начинаю жалеть об этом ещё сильнее, когда пытаюсь вытащить ногу, зажатую между ним и стеной, и судорога сковывает каждую мышцу моего бедра.

Я издаю стон, медленно поднимая ногу, а затем ещё один, более громкий, когда подтягиваю вторую ногу вверх и ставлю её на седло. Солёный пот выступает над моей верхней губой. Подумать только, вся эта боль возникла из-за сидения!

Я прижимаюсь ладонями к стене, поворачиваюсь к ней лицом и облизываю губы. После чего сжимаю зубы и заставляю своё больное тело принять стоячее положение. Как так вышло, что, съев всего горстку ягод, я чувствую себя тяжёлым столетним змеем, выброшенным на берег?

Ропот и Морргот не двигаются и не издают ни звука, пока я пытаюсь получше ухватиться за сложенные друг на друга камни, после чего спрыгиваю с Ропота и приземляюсь на дно траншеи. Я не уверена в том, что смогу подняться, если упаду.

Тысяча королевств, каким образом я смогу спуститься в ущелье в таком разбитом состоянии? Я точно упаду в тот поток и меня унесёт за несколько километров отсюда. С моей удачливостью, меня вынесет прямиком к начищенным чёрным сапогам Сильвиуса.

Втянув нижнюю губу в рот, я осматриваю стену в поисках выемки, на которую смогу опереться ногой. Когда я её нахожу, я поднимаю ногу и — Царица Небесная всех фейри — я вижу звёзды. Они сверкают по краям и поглощают все цвета, кроме белого и серого.

Если, конечно, белый и серый можно назвать цветами.

Я начинаю делать вдохи, пока мох снова не становится желто-оранжевого цвета, а мои сжатые руки — цвета красного персика, не считая белых костяшек пальцев. Вгрызаясь зубами в губу, я ставлю другую ногу в следующую выемку повыше, и начинаю взбираться всё дальше и дальше.

По моим ощущениям проходит лет десять, прежде чем я выползаю из канавы на глинистую и прохладную поверхность. Я могла бы пролежать здесь ещё две недели. Но, конечно, Морргот не позволяет мне этого сделать. Он начинает скакать и, наконец, останавливается прямо перед моим лицом, его горящие глаза оказываются на одном уровнем с моими.

Я вздыхаю.

— Ладно-ладно, встаю.

Я переворачиваюсь на спину, мои кости трещат, точно деревянный пол в «Кубышке».

Моё желание подняться на ноги не намного сильнее моего желания идти спасать мистического ворона из ущелья.

— У меня появилась идея, Морргот. Гениальная идея. Что если ты слетаешь вниз, схватишь своего друга и принесёшь его мне, а я удалю стрелу из обсидиана, которая его поразила?

Когда он не посылает мне никакое видение в ответ, я отрываю взгляд от дымки облаков и смотрю на огромное чёрное пятно рядом с моей головой. Ворон не испытывает ни малейшего интереса или энтузиазма по поводу моего предложения.

— Стоит ли мне воспринимать твою полнейшую апатичность как отказ?

У меня перед глазами возникает образ руки, очень красивой мужской руки, которая скользит по шипу из обсидиана и превращается в железо.

Я хмурюсь. Он как будто пытается мне доказать, что станет железным, если коснётся шипа, но для чего тогда использовать образ руки? Конечно, у ворона нет человеческих конечностей, но он мог бы показать мне, как выдавливает шип крылом, и я бы поняла.

Я испускаю глубокий вздох и с трудом начинаю вставать. Я переворачиваюсь на бок и приподнимаюсь, мои руки дрожат, точно оконные стекла во время шквалистых ветров, которые атакуют Люс, когда температура опускается слишком резко. У меня уходит почти целая минута на то, чтобы, тяжело дыша и стиснув зубы, принять сидячее положение, а затем ещё несколько минут на то, чтобы встать на ноги.

Я смотрю на дно траншеи и на Ропота, который стоит неподвижно с закрытыми глазами. Несмотря на то, что я не в восторге от этой части поездки, я рада, что конь отдыхает. Я задумываюсь о еде, и оставляю для себя мысленную заметку, что мне надо будет набрать листьев и травы. Как удаётся таким огромным коням путешествовать в течение двух дней без отдыха и еды?

Может быть, Бронвен кормит его волшебным овсом, который может насытить его на неделю? Чем больше я об этом думаю, тем более понятно мне становится, откуда у него столько энергии. Жаль, что я не могу поесть этого магического овса… или таких же ягод.

Я отворачиваюсь от Ропота и гляжу в сторону ворона, который взлетел и снова начал кружить вокруг меня.

— Куда теперь, Морргот?

Ворон устремляется вперёд и начинает грациозно лететь по небу мраморного цвета. До меня вдруг доходит, что он, вероятно, тоже не спал, но поскольку он волшебный, ему, наверное, не нужен сон.

Я следую за ним, боль в ногах ослабевает, пока я иду по зелёным полям, заросшим дикими цветами и травой, достающей мне до колена. Я планирую набрать себе букет на обратном пути. Бабочки такого же жёлтого цвета, как комната Флавии Аколти, порхают вокруг моих рук. Одна из них даже приземляется на кончик моего носа, заставив меня засмеяться.

А я-то думала, что горы Монтелюс голые и неприветливые, а они оказывается наполнены жизнью и цветом. И почему чистокровные фейри изображали их такими мрачными, когда это совсем не так?

Я запрокидываю голову, чтобы понять, куда летит ворон, и обнаруживаю, что он лениво кружит над моей головой, не сводя с меня своих золотых глаз.

— Мы почти дошли до ущелья?

Он летит вперёд. Через некоторое время трава начинает редеть, и воздух наполняется шумом бегущей воды. Я замедляюсь и стараюсь не сводить глаз с оранжевой земли под ногами, чтобы не пропустить приближающийся овраг, который может появиться раньше, чем я ожидаю.

Морргот, похоже, решил, что я уже его пропустила, потому что он врезается в меня с невероятной силой, удивительной для такой небольшой птицы. Я начинаю пятиться, сапог запинается о камень, и я падаю на попу. Отлично. То, что нужно.

— Я не слепая, Морргот.

Покачиваясь, я встаю и добавляю:

— Но я ценю твою заботу.

Несмотря на мои заверения, ворон летит рядом со мной. Каждый взмах его крыльев колышет волосы, обрамляющие моё лицо. Я запускаю руку в свои локоны, доходящие до плеч. Они такие спутанные, что ворон мог бы принять их за гнездо. Но я решаю позаботиться об этом потом.

Не доходя одного фута до края, я смотрю вниз. Я не сразу замечаю статую, сначала мой взгляд устремляется на дно ущелья, которое находится так далеко, что я сглатываю.

Если я поскользнусь, игра для меня будет закончена. Ни ворона. Ни короны. Ни Данте.

Меня не сможет спасти даже падение в ручей, учитывая тот ковер из камней, торчащих из пенной воды.

— Надеюсь, у тебя есть запасной собиратель воронов, Морргот, потому что это похоже на самоубийство.

Ворон как обычно не издает ни звука. Он просто парит рядом со мной, глядя на своего проткнутого шипом двойника, лежащего на выступе.

Могу ли я смастерить какой-нибудь инструмент, чтобы выудить птицу и не спускаться по каменистому склону, который кажется мне таким же гладким, как плавучий мост на Исолакуори?

Я могла бы связать вместе травинки, но даже если мне удастся захватить ими птицу, вес её тяжелого тела оборвёт мою импровизированную верёвку. Но попытка не пытка, поэтому я разворачиваюсь от ущелья и начинаю искать крепкие стебли.

Руками, загрубевшими от волдырей, я сплетаю травинки в косички, после чего связываю их вместе, пока у меня не получается довольно толстая и длинная верёвка.

Морргот наблюдает за мной в тишине. Интересно, что творится в его маленькой голове? Считает ли он меня чудаковатым двуногим созданием или сообразительной девушкой? Сделав лассо, как учили меня соседи, когда я была ребёнком и пыталась ловить крабов с набережной, тянувшейся между нашими домами, я возвращаюсь на край ущелья, приседаю на корточки и опускаю верёвку в пустоту.

— Пожелай мне удачи, Морргот.

Он ничего мне не желает. И даже не посылает мне воодушевляющего видения. Может быть, он уже в курсе, сработает это или нет? Может ли он видеть будущее так же, как Бронвен?

Мне удается надеть петлю на шею ворона только с четвертой попытки. Меня подмывает победоносно вскинуть кулак в воздух, но я не собираюсь праздновать или хвалить себя, пока ворон не окажется рядом со мной.

Едва дыша, я затягиваю петлю. И только потом начинаю тянуть.

Медленно.

Медленно.

Шансы на то, что это сработает, такие же высокие, как шансы на то, что Фибус найдёт себе постоянного спутника жизни, но ведь это волшебные поиски и то, что ими занимаюсь я, было предсказано свыше, так что это должно повысить мои шансы на успех.

Когда тело существа начинает приподниматься, мой оптимизм тоже ползёт вверх. Если это сработает, я хочу себе медаль.

Я продолжаю перебирать руками. Когти статуи скребут по скале, и хотя я, вероятно, придумала это себе, скрежет металла по камню как будто разносится эхом по всему Монтелюсу.

Я останавливаюсь, чтобы отдышаться. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вот и всё. Поворотный момент, который решит, стану ли я королевой, лужей крови на дне ущелья или будущей узницей Марко.

Задержав дыхание, я тяну.

Статуя приподнимается.

На один сантиметр.

На два.

Три.

Я начинаю улыбаться, сдерживаемый мной вдох начинает подниматься вверх по горлу.

Ворон болтается на полпути между мной и каменным выступом.

Осмелев, я начинаю тянуть его всё быстрее.

Видели бы меня сейчас Фибус и Сибилла! Как бы они мной горди…

Хр-р-р-р.

Я застываю.

Одна из косичек протирается.

Во рту начинается пульсация в такт моему сердцебиению, я осторожно натягиваю верёвку.

Стебель трещит.

Пот затекает мне в глаза, и их начинает щипать, но я не смею моргнуть.

Ты справишься, Фэл.

Точно в замедленной съёмке, я перебираю руками, снова и снова, пока голова ворона не оказывается на расстоянии вытянутой руки. Я прижимаю верёвку коленом и наклоняюсь вперёд. Мои пальцы скользят по металлической макушке существа.

Моё горло начинает пульсировать. Я снова сжимаю верёвку в руках и тяну за неё, но когда я протягиваю руку, ворон начинает раскачиваться, и единственное, что мне удаётся это захватить сине-зелёное оперение стрелы средним и указательным пальцами.

Хрррррусть.

Веревка рвётся.

Я крепко сжимаю оперение и держусь за него изо всех сил, солёный пот покрывает мою верхнюю губу. Костяшки пальцев хрустят, а бицепсы вибрируют, в то время как железное тело ворона начинает скользить вниз и тянуть за собой стрелу.

Я сжимаю зубы, упираюсь коленями в землю, желая удержать равновесие, и выбрасываю вперёд другую руку. Я успеваю схватиться за древко как раз в тот миг, когда оно выскальзывает из моих сжатых пальцев, и опускаюсь на пятки.

Ворон резко падает вниз, ударяется о свой насест, после чего устремляется прямо… на дно.

Я промокла насквозь и дрожу. Поднеся стрелу к лицу, я смотрю на неё, а затем опускаю взгляд в ущелье, где металлический ворон балансирует на краю продолговатого валуна. Почему птица не почернела? Может быть, кусок обсидиана остался в вороне? Я вытираю глаза от пота и тщательно осматриваю стрелу, которая двоится в глазах. Я фокусирую зрение и обнаруживаю, что сверкающий чёрный наконечник обломан.

Если хотя бы кусочек обсидиана остался внутри ворона…

Издав разочарованный вопль, я замахиваюсь и бросаю стрелу вместе с порванной веревкой в ущелье. Я наблюдаю за тем, как они падают, не в силах смотреть Моррготу в глаза.

Ущелье расплывается перед глазами, а мои веки опухают и горят, но металлический ворон внизу остается в фокусе моего зрения. Я напоминаю себе, что это волшебное, а не настоящее животное. И что его тело нельзя помять, а органы отбить.

Его…

А что если это она? Что если я только что уронила любимую Морргота?

Статуя накреняется и резко падает в пенный поток клювом вперёд. Её распростертые крылья не дают ей пройти между камнями и утонуть, или, что ещё хуже, уплыть из Монтелюса.

Я провожу костяшками пальцев под глазами, чтобы стереть убежавшие слёзы.

— Прости меня, Морргот. Мне очень жаль.

Стараясь не смотреть на него, я изучаю стены ущелья в поисках тропинки вниз. Взмахи крыльев перед моими глазами заставляют мои веки опуститься ещё ниже.

Я не могу смотреть на Морргота. До тех пор, пока не придумаю новый план.

Но Морргот не позволяет мне его игнорировать. Он хлопает крыльями так близко от моего лица, что задевает щёку. Поскольку его перья мягкие, как шёлк, это не похоже на пощечину, хотя он наверняка собирался мне её отвесить.

Испустив вздох, я, наконец, поднимаю на него глаза.

Он ныряет в ущелье, не так низко, чтобы коснуться своего друга, но достаточно низко для того, чтобы я смогла с тревогой заметить, что между пеной и камнями больше ничего не блестит.

ГЛАВА 47

Куда…

Из пены поднимается чёрное как сажа облако. Я протираю глаза тыльной стороной ладоней и отчаянно моргаю, потому что это не может происходить на самом деле.

Разве наконечник стрелы не был обломан? Неужели я придумала себе тот скол? А, может быть, поток вымыл остатки обсидиана из его тела?

Дым клубами поднимается на поверхность валуна и принимает форму тела, покрытого перьями. Второй ворон Лора.

О, Боги. Я смогла освободить второго ворона Лора!

Поскольку Морргот не может касаться обсидиана, у меня остались только две теории — либо чёрная стрела выпала во время падения птицы, либо поток вымыл её.

Что бы ни произошло, все мои конечности начинает покалывать от радости и облегчения.

Я это сделала.

Я. Это. Сделала.

Магическая реликвия складывает крылья, крутит головой, после чего запрокидывает её. Вместо того чтобы уставиться на своего друга, ворон смотрит на меня такими же светящимися глазами, как у Морргота.

После пары мгновений, он расправляет крылья и взлетает.

Два ворона есть, осталось ещё три.

— Куда теперь, Морр…

Последний слог его имени застывает в моём горле, когда вороны дематериализуются и сталкиваются вместе. Их тени сливаются, превращаясь в пятно побольше.

Когда они затвердевают, они представляют собой уже не две птицы, а одну.

Одну единственную птицу, которая увеличилась в два раза… во всех местах. Её железные когти стали размером с мои пальцы, а клюв выглядит так, словно может проткнуть мою шею и выйти из неё с другой стороны.

Я живу среди людей, обладающих магией, и всё-таки я поражена.

Когда я нашла Морргота, я поняла, что Бронвен не очень-то вдавалась в подробности. Но теперь… теперь мне интересно, что ещё она от меня скрыла. И почему? Будет ли данный симбиоз происходить с каждым вороном? И если да, то насколько большим может стать Морргот? Таким же большим, как те вороны, которые убили отца Данте и напали на наших людей? Может ли Морргот превзойти меня размером?

Единственное, что теперь обретает смысл, это то, как пять воронов могут посадить Данте на трон. Любой фейри, столкнувшись с птицей-монстром и её железным клювом и когтями, задрожит от страха, включая короля Люса.

Морргот вылетает из ущелья и летит в мою сторону. Я встаю на ноги и начинаю пятиться так быстро, что запинаюсь о свои собственные ботинки. Я начинаю махать руками, точно мельница, чтобы не упасть, но, в конце концов, тело Морргота прижимается моим плечам, что и не даёт мне упасть. После того, как я обретаю равновесие, Морргот облетает меня кругом, хлопая крыльями и оставаясь на одном уровне с моим лицом.

Уставившись на ворона, я снова задаюсь вопросом о том, что делаю. Я могу либо приговорить своё королевство, либо сделать его лучше. Но затем я напоминаю себе, что как только Данте станет королём, он сделает меня своей королевой. В этом безлюдном месте некому приносить клятву, и всё же я тихонько даю её самой себе.

— Когда я займу трон Люса, я клянусь стать проводником справедливости и равенства.

— Трон? А ты очень амбициозная женщина.

Я застываю и смотрю на Морргота, раскрыв рот, после чего разворачиваюсь и осматриваю местность в поисках источника голоса, который только что прозвучал в воздухе.

— Кто здесь?

Моё сердце как будто покидает мою грудную клетку и начинает медленно подступать к горлу. Если меня поймают в компании с волшебными воронами, я не только не окажусь на троне, но и не доживу до следующего дня, несмотря на свои амбиции.

Свет редеет, превращая окрестности в лоскутное одеяло свинцово-серого и пепельно-лавандового цветов. Я щурюсь, чтобы разглядеть очертания человека, но кроме ворона и какого-то крылатого насекомого, ничто не нарушает тусклый пейзаж.

Может, я вообразила себе этот голос? Может, моя совесть напоминает мне о том, что надо быть скромнее? И если это так, то у моей совести довольно хриплый тембр. И весьма мужской.

А что если это был не человек, а…

— Этот голос… он исходил от тебя?

Ворон не отвечает, но я принимаю его молчание за согласие.

— Каким… каким образом ты можешь сейчас со мной разговаривать?

— Ты вернула мне мой голос.

— Я… — я облизываю губы. — Как?

— Когда объединила двух моих воронов.

Мурашки покрывают мои ключицы.

— Это безумие.

— Я так понимаю, Бронвен мало что тебе обо мне рассказала.

— Бронвен вообще ничего мне о тебе не рассказала. Я думала, что собираю статуи, а не волшебных птиц, которые могут создавать видения и говорить.

Я сглатываю, чтобы замедлить участившийся пульс.

— Если твой клюв не двигается, тогда как ты издаёшь звуки? Неужели ты… как там называются эти артисты при дворе?… чревовещатель?

«Чревовещатель? — фыркает он у меня в голове. — Я не чревовещатель».

— Тогда как?

«Я говорю у тебя в голове».

Мой рот слегка раскрывается, а затем ещё шире.

«Я тебя озадачил, Ionnh Báeinach?»

Это глупо, но мне не нравится его по-отечески ласковый тон и то, что он называет меня Бэннок.

— Я не настолько юная, и моя фамилия Росси, а не Бэннок.

На какое-то время наступает тишина, нарушаемая лишь движением воздуха вокруг крыльев Морргота.

«Ты дочь Кахола, а значит ты Бэннок, но если ты предпочитаешь носить имя карающего генерала, то я не буду спорить с твоими желаниями».

Я сжимаю губы.

— Я предпочитаю имя своей матери.

Наступает долгая пауза. В которой звенят невысказанные слова.

— Все пять твоих воронов будут делать то же, что только что сделали эти двое?

«Да».

— Их всех зовут Морргот?

«Да».

— А Лор — ваш хозяин?

Между нами повисает тишина, за которой следует одно слово:

«Да».

— А этого Лора мы тоже ищем? Он случайно не статуя, которая извергает воду в ванную короля?

Ворон не улыбается, но я чувствую его улыбку. Как? Я не могу это объяснить. Может быть, всё дело в том, как переливаются его жёлтые радужки вокруг зрачков, сосредоточенных на мне. А, может быть, это только моё воображение?

«Он не извергает воду ни в чью ванную, нет».

И хотя у меня есть к нему тысяча и один вопрос, я решаю попридержать их до того времени, пока моя голова не перестанет кружиться от звука мужского голоса внутри моей черепной коробки.

Изучив пейзаж, окутанный светом звёзд, в поисках обратной дороги к Ропоту, я задаю последний вопрос:

— И где твой следующий ворон?

«В Тареспагии. Закопан в роще твоей семьи».

Мой взгляд возвращается к нему.

— В роще моей семьи?

Как удобно. Мои ладони увлажняются из-за беспокойства. Я вытираю их о штаны.

— Скажи мне, Морргот, пророчество реально, или Бронвен организовала эти поиски из-за моего происхождения?

Проходит секунда. Две.

Мне становится интересно, услышал ли он мой вопрос, как вдруг он говорит:

«Твой драгоценный принц сейчас сидит у подножия горы в окружении батальона солдат».

— Батальон… Зачем?

«Затем… чтобы задержать тебя».

ГЛАВА 48

Моё сердце начинает колотиться так сильно, что вся влага испаряется с моего языка.

— Он з-знает… знает, что я тебя освободила?

Я оглядываю местность, ожидая увидеть Данте, который направляется в мою сторону, а его длинные косички ударяются о белоснежную униформу, и в них блестят золотые бусины.

«Он в долине», — напоминаю я себе.

Я быстро поднимаюсь по склону и смотрю вниз. Но всё, что я могу разглядеть сквозь тонкие облака, это цветные пятна, похожие на пятна краски на палитре художника — зелёный цвет — это Ракокки, голубой, усыпанный сияющими точками медных крыш — Марелюс, и на самом краю мира — сетчатый бело-золотой узор — Исолакуори.

Я была так сосредоточена на своём задании, что даже не нашла времени, чтобы осмотреть королевство, которое когда-нибудь станет моим. Оно удивительно. Настолько, что я почти забываю, почему стою на вершине холма.

Когда я вспоминаю о словах Морргота, я щурюсь и смотрю на долину, покрытую лесом. И, конечно же, эскадрон фейри в белых одеждах окружил гору, точно соляной ров.

«Капитан доложил о том, что ты пропала, и ему было приказано тебя найти. Данте решил возглавить поисковой отряд, что очень не понравилось Даргенто».

Мой пульс начинает медленно успокаиваться. Не то, чтобы объявление меня в розыск — это хорошая новость, но это лучше, чем если бы меня ловили из-за того, что я освободила крылатого врага.

— Откуда ты знаешь?

«Я их слышу».

— Прости, ты сказал, что слышишь их? Они в тысяче метров от нас.

«Звук поднимается наверх».

— Я стою здесь и я их не слышу.

«У меня очень острый слух, как и все остальные чувства, Ionnh Báeinach».

Острый это ещё мягко сказано. Должно быть, это его животная особенность. Магическая животная особенность.

— Называй меня Фэллон, или Фэллон Росси, или синьорина Росси. На твой выбор. А что касается моего молодого возраста, то мне двадцать два, так что, я бы предпочла, чтобы ко мне не обращались как к ребёнку.

«Ionnh — значит «мисс» на нашем языке».

— О.

Я запускаю пальцы в волосы, почувствовав себя немного глупо из-за своей вспышки гнева.

— Зови меня Фэллон. Ведь мы же с тобой на ты, Морргот.

Ворон кажется темнее на фоне последних отблесков дневного света.

«Хорошо, Фэллон».

Он растягивает слоги так, что моё имя звучит как иностранное и почему-то более напевно, словно всю мою жизнь его произносили неправильно. Вероятно, так оно и было.

Что если мой отец нашептал его моей матери, которая и нарекла меня им после моего рождения, проведя по желобку между моей верхней губой и носом. Эта традиция может и пришла из люсинского фольклора, а вот моё имя вполне может происходить из преданий воронов.

Я спускаюсь обратно по склону холма и иду прочь от ущелья, ступая по примятой траве. Я прохожу почти милю, потерявшись в водовороте своих мыслей, а потом смотрю на небо, чтобы убедиться, что мой молчаливый компаньон всё ещё следует за мной.

Его золотые глаза прикованы ко мне. Интересно, он вообще смотрел куда-то ещё кроме меня?

Я срываю пучок длинной травы для Ропота.

— Расскажи мне о Кахоле Бэнноке?

Я ожидаю, что Морргот взлетит повыше, чтобы избежать ответа на мой вопрос, но вместо этого он спрашивает:

«Что бы ты хотела узнать?»

— Всё. Как он познакомился с моей матерью? Как долго они были вместе? Он умер?

Морргот отвечает мне не сразу. Похоже, он перебирает в голове воспоминания об этом человеке, чтобы решить, какими деталями его жизни можно поделиться с незнакомкой. Я бы точно подумала дважды, прежде чем рассказывать что-то о себе этой птице.

«Твоего отца и Агриппину познакомила Бронвен, и поскольку Бронвен ей доверяла, Cathal тоже начал ей доверять».

— А ты?

«Я мало кому доверяю, Фэллон».

— А мне ты доверяешь?

«Нет».

Я сержусь, так как он даже не задумался над ответом, особенно после всего того, что я для него сделала.

«Ты обиделась».

Я смотрю прямо перед собой на бесконечное поле серебристой травы, и срываю ещё пучок.

— Я рискую своей жизнью ради спасения твоей.

«Ты рискуешь жизнью, чтобы завоевать сердце своего любимого принца. Я всего лишь ступенька на твоём пути».

Мои щёки вспыхивают из-за того, что он осведомлён о причинах, по которым я согласилась собрать железных воронов.

— Именно Бронвен рассказала мне о пророчестве. Не я его придумала.

Не то, чтобы я должна перед ним объясняться.

Напряжение, повисшее между нами, перечёркивает все дружеские чувства, которые возникли между этой говорящей птицей и мной.

После долгой паузы, я, наконец, нарушаю тишину.

— И всё же. Кахол мёртв?

«Нет».

— Где он? Почему Бронвен решила найти меня, а не его? Почему он меня оставил?

«Потому что он в тюрьме».

— Где?

Морргот смотрит на сверкающий океан, который расплескался у подножия горы, точно шлейф платья какой-нибудь чистокровной фейри. Точнее смотрит на дно океана.

Мою кожу начинает покалывать.

— На корабле? — мой шепот звучит так громко, что я начинаю беспокоиться о том, что отряды люсинцев, которые меня преследуют, могут его услышать.

«Ты знаешь о корабле?»

— Антони упоминал о нём в ту ночь, когда рассказывал мне о битве при Приманиви.

«И Бронвен ему доверяет…»

Я резко поворачиваю голову и смотрю прямо на Морргота.

— Этот мужчина только и делает, что отчаянно помогает твоему делу.

«Ты действительно думаешь, что он делает это по доброте душевной?»

— Возможно, его борьба не совсем бескорыстна, но я тебя уверяю, он не упоминал никаких больших секретов, когда рассказывал мне о битве, случившейся ещё до моего рождения.

Я тяжело дышу, отчасти из-за быстрого шага, отчасти из-за того, что меня очень раздражает тот факт, что это подозрительное существо так плохо думает обо всех тех, кто рискует своими жизнями, чтобы вернуть его к жизни.

— А знаешь что? Я надеюсь, что ему есть от этого какая-то выгода.

«Бронвен пообещала ему горы золота».

— Как я понимаю, золота из сундуков Регио?

«Нет».

— Ты хочешь сказать, что где-то в Раксе у прорицательницы зарыто собственное золото?

«Нет».

— Тогда откуда, скажи пожалуйста, возьмётся это золото?

«От меня».

— У тебя есть золото?

«Почему это тебя шокирует?

— Потому что ты птица! Разве у птицы могут быть деньги? Тебе дал их твой хозяин?

«Никто мне ничего не давал, Фэллон».

Глаза Морргота мрачно сияют на фоне непроглядно чёрного неба, словно он раздражён тем, что я сужу о нём по его физической оболочке.

«Я заработал каждую монету из своих богатств благодаря выгодным соглашениям и своей упорной работе».

Я фыркаю. Не могу сдержаться. Я представляю, как Морргот стучится клювом в двери со свитками пергамента в когтях. А затем, что ещё более нелепо, как он тащит плуг по полю.

— Ты хочешь сказать, что твои железные когти и клюв, помогли тебе заработать богатство честным путем?

«Ты меня раскусила. Благодаря своему магическому арсеналу, у меня была возможность грабить, подслушивать и убивать на радость себе и людям».

Наступает тишина.

«Разве может птица заслужить преданность окружающих каким-то иным способом?»

Истории, которые рассказывала нам директриса Элис, может быть, и были придуманы фейри, которые боялись воронов, но все они основывались на фактах. А то, что Морргот — опасное создание — это факт. Создание, которое, не задумываясь, может убить тебя.

Воспоминание о двух эльфах заставляет желчь подступить к моему горлу. Я с трудом сглатываю, чтобы протолкнуть её вниз.

«Я должен внушать тебе ужас, Behach Éan».

«Бейокин»? Я стараюсь подавить своё любопытство, потому что мне не интересны его язвительные прозвища, и я не могу поверить в то, что слова, сказанные после нашего недружелюбного разговора, которые настолько ужасно звучат, значат что-то доброе.

— Скажи мне, Морргот, ты собираешься разрубить меня как тех двух эльфов, как только я освобожу все пять твоих воронов?

Он без колебаний отвечает.

«Ты мне будешь больше не нужна».

Он либо самое омерзительное создание на свете, либо ему стоит поработать над своим чувством юмора.

— Другой бы сказал, что иметь среди союзников королеву — может быть полезно.

«Зависит от того, чья это королева».

Я хмурюсь, так как если он слышал пророчество, он должен знать, что я стану королевой Данте. О, Боги, неужели он думает, что я стану королевой Марко?

Прежде чем я успеваю поправить его, он отлетает от меня подальше так, что я уже не могу различить его на фоне небосвода, как нельзя отличить водную гладь от неба. Этот ворон не только очень чувствительный, но и ведёт себя ещё хуже, чем Сибилла перед месячными.

И хотя ветер колышет ветви хвойных деревьев, которыми усеяно поле, полнейшая тишина вокруг достигает таких масштабов, что я останавливаюсь и поворачиваюсь вокруг себя в поисках Морргота. Я уже начинаю думать, что он бросил меня в этих горах, что ещё больше портит моё и без того уже кислое настроение. Что если я направляюсь сейчас в сторону утёса? Сибилла упоминала о том, что их здесь полно.

— Если у тебя больше нет кандидатур, не восприимчивых к железу и обсидиану, которые не против того, чтобы за ними гналась королевская армия, — шиплю я, — скажи хотя бы, в правильном ли направлении я иду?

«Эти горы у тебя в крови, Фэллон».

Стоит ли мне поправить его и сообщить о том, что генетика так не работает? Я решаю избежать очередной словесной перепалки и сосредотачиваю остатки своей энергии на абсолютно непонятных для меня поисках.

Поскольку его голос звучит только у меня в голове, я не могу определить по нему направление. Он может сидеть на вершине горы в сотнях метров от меня. Если конечно он может передавать голос так же далеко, как может слышать.

— Далеко ещё, Морргот?

Ответ приходит мне в виде ржания, как будто Морргот заставил Ропота ответить мне.

Если только Ропот не попал в беду.

Я пока не очень знакома со звуками, которые издают кони.

Несмотря на то, что внутреннюю поверхность моих бёдер покрывают синяки, я ускоряю шаг, так как мне не терпится забраться на коня и поехать. Я предпочитаю синяки мозолям. Несмотря на то, что сапоги Джианы очень удобные, из-за всех этих пройденных километров по направлению к ущелью и обратно, моя и без того уже раздражённая кожа натёрлась. Если Фибусу был так неприятен вид моих ног раньше, то сейчас он был бы в полнейшем ужасе.

Как бы мне хотелось найти ручей, который не протекает на дне ущелья. Чего бы я только не отдала за то, чтобы опустить туда ноги. К тому же моя фляга опустела после оживлённой прогулки.

— У нас есть шансы найти ручей или реку по пути в Тареспагию?

«Да».

Одно единственное слово никогда не делало меня более счастливой.

— Это далеко отсюда?

Заметив заострённые уши Ропота, я испускаю вздох. Я наклоняюсь и собираюсь бросить пучок набранной мной травы в траншею, как вдруг мои руки в ужасе застывают.

— Она ведь не ядовита?

«Нет».

Я с облегчением бросаю траву к копытам коня на покрытые росой камни, а затем усаживаю своё больное тело в седло.

Пока Ропот быстро поедает свой ужин, Морргот говорит:

«Мы должны добраться до Тареспагии утром».

Утро всё никак не наступает, и всё же, когда первые лучи солнца освещают горизонт, и мои веки открываются, я оказываюсь абсолютно не готовой к тому зрелищу, что предстаёт у меня перед глазами.

ГЛАВА 49

Далеко-далеко на горизонте появляются вершины цвета охры, в которых вырезаны огромные жилища, напоминающие острова, уходящие в небо. Такую иллюзию создают в том числе тонкие облака, окутывающие ряды высоких столбов, которые поддерживают каждое жилище и напоминают ножки стола.

Я моргаю.

Гладкие колонны цвета слоновой кости и трёхэтажные дома не исчезают.

Я тру глаза, потому что у меня совершенно точно начались галлюцинации. Несмотря на то, что эти рукотворные пики не выглядят роскошно, они просто не могут быть настоящими. А если бы и были, то я бы о них слышала.

Когда мои ресницы снова взмывают вверх, строения так и стоят тёмной твердыней на фоне восходящего солнца в светлеющем голубом небе.

Я пытаюсь впитать каждую деталь, так широко раскрыв рот, что вот-вот начну давиться облаками, если, конечно, не подавлюсь ещё раньше от шока.

В отличие от типичных домов Люса, эти дома не сияют, за исключением маленьких оконных стекол, покрытых таким количеством пыли, что они сливаются с каменным фасадом. Здесь нет ни медных крыш, ни позолоченных деталей, ни драгоценных камней, но я всё равно ослеплена великолепием этого архитектурного чуда.

Как жаль, что со мной нет Фибуса и Сибиллы. Как бы мне хотелось разделить с ними это открытие.

— Что это за место? — шепчу я.

Ответ Морргота, глубокий и тихий, вибрирует у меня в голове так, словно в стоячую воду бросили камень.

«Rahnach bi’adh».

Незнакомые слова перекатываются на моём языке.

— Что значит «Ронок Бьо»?

«Небесное королевство».

Мой рот захлопывается с явным щелчком. Королевство?

— И кто из монархов Регио его построил? И почему я о нём никогда не слышала?

«Оно было построено задолго до правления Косты Регио».

Мой взгляд проходится по древним очертаниям, острым углам и опускается по гладким блестящим столбам. Должно быть, оно принадлежало одной из более ранних династий, людям, которые считали себя королями, хотя вели себя как дикари.

Чем выше мы взбираемся, тем сильнее дует ветер. Он так яростно завывает, что по моим рукам и ногам начинают бежать мурашки.

— Здесь ещё кто-нибудь живёт?

«Нет».

Это объясняет скопление грязи и ощущение пустоты, которое исходит от этого города. Также это объясняет отсутствие лестниц, или что там должно было использоваться для доступа в город. Если только лестницы не скрыты за столбами. Пока копыта Ропота стучат по траншее, я осматриваю колонны в поисках скрытых входов, но ничто не выдаёт их наличия.

Затем я отвлекаюсь, потому что ослепляющий солнечный диск, переливающийся оранжевым, красным и жёлтым, начинает вставать прямо между колоннами. Я знакома с красивыми видами и с солнцем, и всё же это зрелище настолько восхитительно, что у меня снова отвисает челюсть.

Я поворачиваюсь к влажной и покрытой мхом стене, на которую я смотрела в течение нескольких дней подряд. Как же высоко мы забрались! На этой высоте температура становится ниже, а мои уши закладывало уже не менее полсотни раз с тех пор, как я проснулась от дремоты в седле Ропота.

Расправив плечи и потянув шею, я перевожу взгляд на заброшенный дворец и ворона, глаза которого в кои-то веки обращены куда-то ещё, кроме моего лица.

— Неужели Регио не знают об этом месте?

«О, Регио в курсе его существования. Зачем тогда, по-твоему, они погребли его под облаками?»

— Погребли? Ты хочешь сказать?..

Мой голос тонет в песне ветра, запутавшегося в моих волосах, из-за которого высохший пот на моей спине превращается в лёд.

«Что они намеренно скрыли его от людей? Да».

— Зачем?

«Злоба. Страх. Зависть».

Я хмурюсь.

— Не уверена, что понимаю.

«То, что нельзя уничтожить или захватить, нужно скрыть, или оно будет подрывать власть монарха. Ты только представь, если люсинцы пронюхают о том, что существует место, в которое не могут проникнуть Регио».

— А как сюда проникали его прошлые обитатели?

«Его прошлые обитатели умели летать».

Я запрокидываю голову и восклицаю:

— Летать?

Никто, даже фейри, обладающие магией воздуха, не умеют левитировать, не говоря уже о том, чтобы передвигаться, не касаясь ногами земли.

— Люди когда-то умели летать?

Морргот не отвечает, а только хлопает крыльями, и поднимается повыше. Его глаза устремлены к покинутому городу.

— Ты говоришь не о людях, так ведь? Это твоё родное… гнездо?

Слово «королевство» звучит слишком по-человечески.

Услышав моё определение, Морргот искоса смотрит на меня, явно не одобряя того, что я подчеркиваю его принадлежность к животному миру. Я могла бы фыркнуть, если бы чувство ностальгии не передалось от него ко мне.

С каждым проходящим часом я начинаю всё больше и больше ощущать эмоции ворона. Я чувствую боль Морргота, так же, как могу чувствовать боль Минимуса.

Всё это из-за моей странной близости с животными…

Я глажу шею Ропота, пытаясь считать его эмоции, но мысли и чувства коня остаются для меня непостижимыми, что добавляет ещё больше загадочности моим отношениям с животными.

Вдруг меня посещает мысль. Она связана с животными, а не со мной. Что если логово, в котором живёт Минимус, такое же великолепное, как это гигантское каменное гнездо? Что если, как и вороны, он и его собратья построили подводную империю?

Я уже собираюсь спросить об этом Морргота, как вдруг он разделяется на двух воронов. Это поражает меня точно так же, как и в первый раз. Хотя, в первый раз два ворона слились в одного.

Мой пульс начинает стучать все быстрее, но пульсацию поглощает глухой плеск — вода.

Траншея, по которой мы ехали, сужается и становится менее глубокой. Ропот останавливается, принюхивается, а затем стучит копытом по влажному камню.

— Что за…

И прежде, чем я успеваю закончить свой вопрос, конь пятится, а затем начинает скакать галопом, из-за чего мне приходится пригнуться к его шее.

Он собирается прыгнуть!

Мы всё так же несёмся по направлению к стене, только на этот раз никуда не сворачиваем. Он прыгает, и моё сердце подскакивает вместе с ним. Я не смею дышать, пока Ропот не преодолевает каменную преграду с него ростом, и его копыта не начинают стучать по ровной дороге. Сродни столбам, земля здесь гладкая и блестящая, точно лёд, и отражает каждый солнечный луч.

— Ты сумасшедшее создание.

Я похлопываю и глажу шею Ропота, который останавливается и удовлетворенно ржёт.

Когда мой пульс успокаивается, я начинаю искать глазами воду, которую я услышала, но не нахожу её источника. Может быть, моё тело настолько устало, а язык настолько высох, что я её себе придумала?

Может быть, поток течёт с другой стороны?

Я цокаю языком и дёргаю за поводья, но конь не спешит заходить в тёмные тени, притаившиеся между столбами.

Я подумываю пришпорить Ропота, но боюсь, что конь поскачет галопом и спрыгнет с дороги. В отличие от Морргота, у Ропота нет крыльев, а я, в отличие от чистокровных фейри, не квази-неубиваемая.

— Может, мне спешиться?

Когда я не получаю ответа от нашего развеселого проводника, я поворачиваюсь в седле, и моя спина хрустит от этого резкого движения. Морргота 1 и Морргота 2 нигде не видно.

Лучше бы он не бросал меня в этом королевстве… У меня две ноги и две руки, и с таким набором конечностей я совсем не обладаю способностью взбираться на зеркально-гладкие столбы.

— Морр…

Последний слог его имени теряется в оглушительном скрежете камня о камень и в мощных вибрациях, которые сотрясают каждый столб.

А также потолок и стены, которые они держат.

И Ропота.

И меня.

ГЛАВА 50

Я громко зову Морргота, так как уверена в том, что столбы вот-вот рухнут вместе с его жилищем и задавят меня.

Услышав мой крик, Морргот 1 и Морргот 2 вылетают из траншеи, точно фейерверки, а за ними тянутся два черных дымных следа. Вороны врезаются друг в друга, точно музыкальные тарелки, и я готова поклясться, что от этого вся гора сотрясается ещё сильнее.

— Ч-что происходит?

Ропот навострил уши и водит ими туда-сюда, но в остальном конь даже не вспотел, в отличие от меня. Я сжимаю его гриву, как вдруг откуда-то под нами вырывается поток воды и начинает нестись по траншее, заполняя её, литр за литром, словно гора перекачала сюда весь океан.

«Расслабься, Фэллон».

— Расслабиться? — сдавленно отвечаю я. — Вся эта проклятая гора только что содрогнулась, и ты говоришь мне, чтобы я расслабилась? Что ты наделал, Морргот?

«Я восстановил природный баланс, и выиграл для нас время».

Брызги воды поднимаются вверх, и сверкают, точно мишура, на фоне светлеющего неба.

— Каким образом ты выиграл для нас время?

«Смыв шедший за нами хвост».

Моему сбитому с толку мозгу требуется мгновение, чтобы понять, что он имеет в виду. И что он сделал.

Моё лицо, должно быть, становится таким же белым, как моя блузка, прилипшая к разгоряченной коже, потому что Морргот добавляет:

«С твоим принцем всё будет в порядке. Немного промокнет, но выживет. Ведь чистокровные фейри не могут утонуть».

— А что если там есть полукровки? Они могут утонуть! А лошади? Ты, может, и не переживаешь о моих сородичах, но ты вроде любишь животных.

«Лошади умеют плавать, и с Данте нет полукровок. Принц, как и король, не принимает коротышек в свой полк».

— Всё потому что чистокровные фейри обладают неограниченным запасом магии! А не потому, что он считает их более способными вояками! — кричу я, чтобы перекричать непрекращающийся грохот воды, бьющейся о камни.

«Ну, конечно».

От меня не укрывается насмешка в тоне Морргота. Я сердито смотрю на него, а он облетает меня, растрепав мои волосы взмахом своих крыльев. Тишина заполняет воздух между нами, который становится таким же густым, как и влажность вокруг.

— Если ты убьешь будущего короля Люса…

«Даю тебе слово, что твой драгоценный принц останется в целости и сохранности. Теперь ты успокоилась?»

Я глубоко и прерывисто дышу, в то время как траншея всё заполняется и заполняется, а вода в ней, такая же чистая, как воздух вокруг, всё течёт и течёт.

— А что насчёт людей, которые живут в Раксе?

«А что насчёт них?»

— Вода затопит лес.

«Вода знает дорогу к океану».

— Что это вообще значит?

Я выбрасываю руку в воздух, а затем решаю, что лучше не отпускать Ропота, и снова хватаюсь за его чёрную гриву.