Доминатор

7

Уайльд решил, что сейчас не могло быть намного больше десяти утра. Зной, поднимавшийся от песка, уже обжигал ноги, а ослепительный свет вынудил напряженно сощурить глаза. Пот стекал с шеи, струился под шерстяной туникой, щекотал бедра. Им овладело чувство беспомощности, ощущение полного поражения, которого он никогда прежде не испытывал. Ведь Инга сказала, что Африка слишком велика для него.

— Вы не попробуете развязать мне руки? — спросила Серена. Он потянул за веревку, пристально глядя в глаза девушки. Тревога, которую она испытывала в первые мгновения после того, как вертолет поднялся в воздух, оставив их в песках, сменилась спокойствием, соответствующим ее имени. Действительно ли она отреклась от ислама, или только внешне, но в любом случае она осталась фаталисткой; не исключено, что для человека, выросшего в такой стране, это было единственно возможное мироощущение.

Ее руки были теперь свободны. Она потерла ладони и повертела кистями, восстанавливая кровообращение, и освободила Уайльда, потом искоса взглянула на солнце, села, скрестив ноги, и опустила ту самую складку хайка, которая так удивила Уайльда, полностью закрыв лицо.

Уайльд опустился на колени рядом с нею.

— Хочу, чтобы ты знала, как мне жаль, что ты попала в эту передрягу; пусть даже и впрямь хотела разделаться с этим старым ребенком.

Ее глаза вновь появились из-под капюшона.

— Сядьте и берегите силы, мистер Уайльд. Нам нужно сделать не меньше четырех переходов до ближайшей воды, если, конечно, мы пойдем в верном направлении.

— Какое-нибудь направление есть всегда.

— Я знаю, куда мы должны идти, мистер Уайльд. Но, как я уже сказала, нам потребуется четыре дня.

Невероятно, но она, кажется, тоже предлагала ему жизнь.

— Милая моя, у нас нет ни еды, ни воды, зато есть очень жаркое солнце.

— Вы должны довериться мне, мистер Уайльд. Инга считает, что мы наверняка умрем. Но она ничего не знает о пустыне. Канем и Фодио из племени канембу, обитателей леса. Мой отец был арабом пустыни, и он научил меня как выжить под палящим солнцем среди песков. Туббу, жители Тибести, иногда по целой неделе ходят по пустыне без капли воды. Но мы не должны допустить обезвоживания. Поэтому вы должны сесть, так же как я, и по возможности сохранять неподвижность. Если получится, то усните. Когда начнет темнеть, мы пойдем.

— А если захочется помочиться?

— Помочитесь. Вода, достигшая мочевого пузыря, уже не пригодна для использования в организме. Но нам не следует больше разговаривать, мистер Уайльд.

Она снова скрылась под своей накидкой и замерла — статуэтка, укутанная в пыльную ткань. Уайльд сидел рядом. От горячего песка по всему телу поднимались волны, вытягивающие силы из усталого тела. Он опустил складку своего хайка. Жаль, что я никогда не занимался йогой, — мелькнула мысль. Некоторое время он думал о Серене, а затем его мысли переключились на Ингу. Канем и Фодио должны были уже вернуться на остров, и Инга знает, что планы исполнены. Какими же извращенными должны быть мыслительные процессы в этом замечательном мозгу. Возможно, это выглядело как-то так: я люблю Уайльда, и я ненавижу Уайльда; я хочу, чтобы Уайльд умер, но не могу убить его сама, даже не смогу смотреть, как его будут убивать; его смерть не должна быть быстрой, как от выстрела или удара ножа; он должен умирать медленно, от жажды, и проклинать меня каждой клеточкой своего тела. Что ж, если ей чего-то хотелось, то она всегда получала желаемое. Но если Инга действительно думала так, то, значит, она изменилась. Та Инга, которую он знал в Стокгольме, была склонна к эмоциям не больше, чем гремучая змея. А потом Уайльд стал думать о высоких стаканах с коктейлями из рома и кока-колы, до половины заполненных льдом. Как ни странно, в это время мысли о еде не приходили ему в голову. И это было счастьем — они лишь добавили бы переживаний.

Он думал о других людях, других местах, о плавании среди мощных волн прибоя на Кобблер-рифе близ Барбадоса, а потом вспомнил, как его вместе с Ингой когда-то заперли в холодильнике в Стокгольме. Голая Инга, ее белое тело от холода розовеет. Он думал…

…Серена трясла его за плечо. Уайльд дернул головой и попытался подняться, но его ноги и руки совершенно онемели. Серена откинула ткань с его лица, и он увидел, что кроваво-красный шар солнца за спиной почти коснулся песка. В воздухе уже не ощущалось жары, но она сохранилась под одеждой, и тело жгло от пота, пыли, укусов москитов и песка.

Серена помогла ему подняться на ноги.

— Вы понемногу разойдетесь. Сегодня ночью, пока у нас еще есть силы, мы должны пройти как можно больше.

— Куда?

Девушка показала на сияющую в небе Венеру.

— Она должна все время быть справа. Скоро покажутся и другие звезды.

Он резким шагом, почти по-военному, двинулась вперед. Уайльду в первый момент показалось, что он идет по пляжу; если он сразу же не отрывал ногу от почвы, то она по щиколотку погружалась в песок. Это утомляло, но он больше уставал не от движения, а от того, что видел. Несмотря на то, что солнце скрылось, видно было очень хорошо: ночь была светлая, а вокруг вздымались бесчисленные волны барханов — вблизи, вдали, позади, со всех сторон.

Серена оглянулась на Уайльда через плечо.

— Когда мы выйдем из песчаного моря, будет гораздо легче. Если ничего не произойдет, то это случится уже завтра ночью.

Уайльд старательно переставлял ноги. Он не мог воспринимать завтрашнюю ночь как что-то реальное. Поднявшийся ветер с шипением и свистом хлестал по песку и людям, а температура стремительно понижалась. Предыдущая ночь, которую Уайльд провел, вися на кресте над озером Чад, была куда теплее.

Они шли, дрожа от холода и спотыкаясь в песке. Уайльду даже показалось, что он спал на ходу, не отрывая взгляда от спины Серены. Дама, подумал он. Дама в беде. Моя дама.

Потом он обнаружил, что стоит на коленах и вот-вот упадет ничком. Ветер успел нанести песок вокруг его бедер. Он глядел, как Серена уходит от него под восходящей луной, глядевшей с неба как замерзшее солнце. Но она остановилась, обернулась и вернулась к нему.

— Нет, нет, мистер Уайльд. Мы должны идти до самого рассвета.

— Как скажешь. — Он встал, задумавшись, почему она так беспокоится о нем.

Рассвет наступил так же неожиданно, как и сумерки. Серена ни говоря ни слова села, завернувшись в хайк. Уайльд попытался облизать губы и его язык чуть не прилип к небу. Горло пересохло настолько, что даже дышать было трудно, а от непрерывного свиста ветра, казалось, что у него дрожат все внутренности. Несколько глотков затхлой воды, которую дала ему Инга, превратились в памяти в нектар. Связно мыслить было невозможно. Закрытыми глазами Уайльд видел волосы Инги, которые, казалось, стали частью пустыни и солнца; они извивались и качались в мерцающей белизне, обматывались вокруг его тела, опутывали ноги и руки, забивали рот. Волосы Инги были реальны. Они были единственной реальной ее частью. Волосы Серены тоже были реальными. Но они были черными и жесткими, как проволока, а не мягкими и прилипчивыми. Никто не стал бы вешаться на волосах Серены. Но тот, кто захотел бы повеситься на женских волосах, не мог бы выбрать ничего, лучше волос Инги.

— Пойдем! — сказала она. Не Инга, Серена. Хотя, может быть, они обе были здесь и тянули его вперед. Снова наступила ночь, и с ней холод. Уайльд уже провел два дня и одну ночь без воды, без пищи и, возможно, без жизни. Песок с каждым шагом становился все мягче и глубже. Но на самом деле это вовсе не был песок. Это были волосы Инги, рассыпавшиеся по всей Северной Африке, протягивающие свои щупальца вверх, к Средиземноморью и Европе. Можно было бы надеяться выйти из моря песка, но не из волос Инги.

Серена остановилась. Он не заметил этого и уткнулся в нее. Она, не издав ни звука, поддержала его и заставила остановиться, а сама опустилась на колени и принялась разглядывать песок. В эту ночь, как и накануне, на безоблачном небе сияла огромная луна. И со свистом летел песок с севера на юг.

Уайльд рухнул на колени рядом с девушкой.

— Караван? — Слово отдалось в его собственных ушах невероятной бессмыслицей.

— Следы верблюдов. Идут на север.

— Мы пойдем за ними?

Она помотала головой.

— Этим следам два дня, мистер Уайльд.

— Но будут и другие?

— Возможно, мистер Уайльд. Может быть завтра, может быть через месяц. Мы не можем ждать.

— Знаешь, что я тебе скажу, дорогая. Ты иди, а я подожду.

Серена стояла перед ним, так близко, что он улавливал запах ее пота.

— Вы умрете, если остаетесь здесь, мистер Уайльд. Ни один человек не должен желать преждевременной смерти.

— А ты не подумала, что мое время, может быть, настало? Тебе не приходилось читать «Талисман?» — Странно, что он не подумал об этом прежде: когда он говорил, выделялась слюна. Теперь он мог говорить.

— Нет, мистер Уайльд.

— Эта книга о нашем английском короле, по имени Ричард. Та еще штучка. У него была забавная привычка носиться по этой самой части света и рубить всех, кто попадется навстречу, своим мечом. Очень большим мечом. И так продолжалось до тех пор, пока он не встретил парня по имени Саладин.

— Я слышала о Салах-эд-дине, мистер Уайльд.

— Я так и думал. Ну вот, Ричард сказал: «Я лучше тебя, дружище», взял кусок железа и разрубил его на две части своим огромным мечом. А Саладин, наверно, сказал ему: «А так ты можешь сделать?», подкинул в воздух шелковый платок и разрубил его на лету пополам своим симитаром. Тогда нашему парню, Ричарду, пришло в голову, что одни люди принадлежат пустыне, а другие — туману. И он возвратился к своему туману. И остался там.

— Но прежде он должен был преодолеть пустыню. — Серена прижала руки к его щекам и поцеловала в губы. У нее все еще была слюна. Уайльду показалось, что именно таким должен быть нектар.

— Объясни мне, зачем?

Девушка улыбнулась. Именно эту улыбку он видел во время их мимолетной встречи в той комнате в Кано столетия тому назад. Незабываемая улыбка.

— Вы — человек, который убивает. И Инга боится вас. Я слышала это в тоне ее голоса, видела в том, как она смотрела на вас, как она хотела вас. До вашего приезда я ни разу не замечала в Инге страха.

Они шли, шатаясь и спотыкаясь в песке. Но теперь он мог думать только о Серене. Об улыбке Серены.

Он сидел, скрестив ноги, сложив руки, повесив голову. Он больше не чувствовал жажды в привычном понимании этого слова… Его рот был полон ваты, которая не вызывала особенно неприятных ощущений, если не шевелить ее, открывая рот или пытаясь разговаривать. Больше в нем ничего не существовало. Лишь его мозг, паривший над этим слоем ваты, находился в болезненном состоянии, и ощущал несчастье ситуации.

— Этой ночью будет легче, — сказала Серена. — Смотрите туда.

Уайльд поднял его голову. Цвета впереди нисколько не изменились, но пейзаж стал другим. Плавные гряды барханов сменились устремленными вверх обнаженными скалами. Они были причудливо обточены ветром, который на протяжении многих тысячелетий хлестал их песком, разламывая, высекая пещеры, и казалось, с трудом удерживались в равновесии.

— Тогда чего же мы ждем?

— Нам нужно еще очень много пройти. А теперь молчите. — Его госпожа приказала, и он умолк. Но это было реальное подчинение, не психологическое. Без Серены его уже не было бы на свете.

Тянулся еще один день, но сегодня, как ни странно, ему было гораздо труднее сидеть не двигаясь, заставлять себя спать, так как до сегодняшнего дня он никогда еще не мог определенно представить себе, что такое изнеможение. Его мозг не отдыхал, а куда-то мчался. Он знает, что на сей раз ему предстоит умереть, вдруг пришло в голову Уайльду, знает, что не переживет более одной ночи. В таком случае Серена должна будет продолжать путь одна.

Он представил ее себе в виде какого-то духа, несущегося с ветром над пустыней, ища возможность отомстить. В пустыне легко было поверить в призраки.

— Пойдем, — приказала Серена. Еще не начало темнеть, но жара заметно ослабела. — Теперь идти будет легче.

Уайльд поднялся на ноги. Сам себе он напоминал осла. Хотя если бы он был ослом, то она могла бы время от времени ехать на нем. Он подумал, что было бы довольно приятно провести остаток жизни зажатым между золотисто-коричневыми бедрами. Но она была бы жестокой хозяйкой, а он оказался бы несчастным ослом. Так что он был собакой, усталой, но преданной, неспособной к размышлению о себе, повинующейся ее голосу, единственному голосу, который знает.

Пожалуй, идти стало легче. Слой песка стал тоньше, все чаще и чаще сменяясь камнями. Стало бы еще легче, если бы он отталкивал ногами всякую мелочь, попадавшуюся на пути, вместо того, чтобы перешагивать через нее, но на это Уайльд уже не был способен.

Он опять стоял на коленях, и они болели. Серена стояла рядом.

— Вы должны подняться, мистер Уайльд.

— На этот раз, милая, пожалуй, не должен.

Серена опустилась на колени. Теперь она не стала целовать его; похоже, она смогла по ответу точно оценить его состояние. Она вонзила зубы в мочку его уха. Наверно откусила, подумал Уайльд. Он был только рад избавиться этой лишней, тяжелой, бесполезной частицы плоти.

Потом Серена оттянула ворот его туники, раскрыв шею, и укусила его в плечо. На этот раз укус оказался болезненным. Уайльд рассердился и ударил девушку, но та легким движением, будто играла с ребенком, перехватила его руку.

— Вставайте, мистер Уайльд.

Уайльд поднялся на ноги и заставил себя двинуться вперед. Он не отрывал пристального взгляда от узкой спины Серены, от ее выпуклых ягодиц, ритмично шевелившихся под шерстяной тканью. Он заставил себя увидеть сквозь одежду золотисто-коричневую плоть, с выступившими блестками пота; эти блестки, объединяясь, образовывали струйки, которые пробивали себе русла в песке, потому что песок и пыль были повсюду, не было ни единой части их тел, которая не была покрыта песком. И вдруг Серена остановилась, и подняла руку, приказывая остановиться. Луна, коснувшаяся нижним краем горизонта, все еще ярко освещала пустыню.

— Осторожно, — тихо сказала она, — поблизости люди.

Несколько секунд он не мог осознать значения этих слов, но потом рванулся вперед. Девушка схватил его за руку.

— Мистер Уайльд, в пустыне, нельзя определить издалека, друг перед тобой или враг. Потерпите, совсем немного.

Теперь до него доносились звуки, отдававшиеся в лежавших перед ними огромных валунах.

— Каллахани? — послышался непонятный вопрос.

— Мир, — откликнулась Серена.

— Ло барко? — продолжал расспрашивать голос

— Наш джип сломался. В песчаном море. Мы шли три дня.

— Нди дурумми?

— Мы видели только песок, небо и ветер. Мы три дня не видели ни воды, ни пищи.

Только теперь Уайльд увидел их, трое мужчин, вооруженных совершенно современными винтовками. Один из них направлялся к ним; в руках он держал тыкву.

— Пей! — сказал он по-английски, протягивая ее Уайльду.

— После дамы.

— Нет, нет, мистер Уайльд, — торопливо прошептала Серена. — Вы европеец. Они знают это, даже не видя вашего лица из-под арабской одежды. К нам будут лучше относиться, если мы скажем, что я у вас в услужении. Но пейте совсем немного.

Вода была теплая и отдавала ржавчиной, но ему показалась, что этот вкус не уступает лучшему кокбурнскому вину. Уайльд прополоскал рот, позволив паре глотков просочиться в горло, и передал Серене. Она тоже отпила немного, и вернула сосуд напоившему их человеку. Тот жестом позвал их за собой и провел между камнями в ущелье, промытое в незапамятные времена давно пересохшей речкой. Там пылал костер, рядом с ним стояла большая палатка, а неподалеку переминались с ноги на ногу и фыркали несколько связанных вместе верблюдов. Еще один мужчина, постарше, ждал их перед костром, у него за спиной прижались одна к другой две женщины, жадно смотревшие на вновь прибывших.

— Нехороший знак, — шептала Серена.

— Что?

— Это не туббу. Это туареги.

— Ну и что?

— Среди них не должно быть женщин, мистер Уайльд.

Предводитель подошел к ним, в приветствии кочевников пустыни хлопнул ладонью по поднятой руке Уайльда и указал на большой горшок.

— Кускус.

— Нужно ловить момент, моя радость, — сказал Уайльд. — Я голоден.

— Ешьте совсем немного, иначе вам станет плохо. — Серена помогла ему сесть и стала у него за спиной. Трое арабов сели напротив, четвертый исчез в темноте.

— Нет, нет, — сказал Уайльд. — Моя проводница тоже должна поесть. — Старший из арабов улыбнулся и кивнул. Серена села. — Отлично. А теперь, надеюсь, вы, господа, извините меня. — Он запустил пальцы в котел и достал несколько кусочков тушеной баранины. Каждое движение челюстей отзывалось мучительно сладкой болью. Уайльд прожевал мясо, улыбнулся хозяину, и не сходя с места заснул.

Он проснулся, когда уже рассвело. Солнце уже начало раскалять дикие скалы вокруг, хотя лагерь все еще находился в тени. Уайльд лежал на земле невдалеке от палатки, рядом спала Серена. Караванщики завтракали, усевшись вокруг горшка с кускусом, а женщины тем временем затаптывали остатки костра.

Старик, заметив, что ночной пришелец открыл глаза, жестом пригласил его к трапезе. Теперь Уайльд был определенно голоден. Он выпил воды и с жадностью набросился на еду. При дневном свете он решил, что перед ним отец и три сына. Все четверо были одеты в зеленые хайки; кроме винтовок (оказалось, что это «ли-энфильды», не так давно снятые с вооружения британской армии), у каждого на поясе, обернутом набитым патронташем, висел достаточно грозно выглядевший нож. Но при этом они казались вполне дружественно расположенными. Конечно, они были кочевниками, и потому людьми ненадежными, но ведь и у него не было ничего ценного, что стоило бы украсть.

Мужчины молча смотрели на него некоторое время, а затем обменялись несколькими словами Уайльд вытер рот рукавом и рыгнул, надеясь на то, что в глазах арабов это был совершенно естественный поступок.

— Думаю, нам нужно поговорить, — сказал он. — Я, пожалуй, разбужу свою проводницу.

— Я говорю по-английски, — ответил один из молодых людей. — А она крепко спит.

— Да, вы правы. Во-первых, я хочу от всей души поблагодарить вас за спасение наших жизней.

— На то воля Аллаха, — сказал молодой человек. — Было весьма прискорбно узнать, что вы со проводницей оказались одни в песчаном море.

Его ответ был важен, так как незаметно выдал истинный интерес арабов. Уайльд решил придерживаться той же версии, которую вчера мимоходом высказала Серена.

— Мы шли с караваном в Нигерию, но заблудились во время бури. Мои друзья, конечно, будут искать меня.

— Вот как, — откликнулся собеседник. А мы идем в Агадем. — Туда. — Он неопределенно махнул рукой.

— А где это, если точнее?

— На севере. В Нигере, за границей. Несколько дней пути.

— Где же мы, в таком случае, находимся?

— В Чаде. Ваши друзья не станут пересекать границу, разыскивая вас.

По глазам молодого человека, всего-навсего две узкие темные щелки, представлявшим собой нельзя было ничего прочесть, и это тоже было важно.

— Скорее всего, станут, — возразил Уайльд. — Караван должен был разделиться, половина шла в Форт-Лами. Они вполне могут вскоре оказаться здесь. Пожалуй, мы с проводницей пойдем в прежнем направлении

— Туда много, много дней пути, — сказал молодой араб. — У вас не хватит сил. Агадем был бы для вас лучшим выходом.

— А там, в этом Агадеме, есть аэропорт?

— Туда иногда летают самолеты.

— Все, решение принято. Мы пойдем на юг. Где там ближайшая вода.?

Молодой человек пожал плечами.

— Два дня пешком. Но мы дадим вам верблюда, продовольствия и воды.

Старик что-то сказал по-арабски.

— И винтовку, — добавил молодой человек. — Этого хватит?

— Это чересчур. Слишком красивый жест. У меня совсем нет денег, и я не смогу заплатить вам.

— Это неважно. Мы покажем, куда идти, так что вам больше не понадобится проводница.

— Понимаю, понимаю… — Уайльд задумался, действительно ли он все еще настолько слаб. Он согнул правую руку, скрытую под хайком, и сжал кулак так, чтобы снаружи показалось, будто на поясе у него что-то висит.

— Так вот, говорю вам, что не возьму винтовку. А что касается девчонки, то она не понравится вам. Она слишком худа. И ленива до невозможности.

Молодой человек усмехнулся.

— Действительно, она худая. Мы посмотрели, пока она спала. Но она молода и успеет потолстеть. Зато лицо у нее очень красивое. Мы заберем ее.

Серена проснулась, и с беспокойством глядела на мужчин.

— Мне кажется, что этот парень хочет обиняком предложить тебе руку и сердце, — сказал Уайльд, повернувшись к ней.

— Они продадут меня, мистер Уайльд. Это их ремесло, а я красива. — Это была просто констатация факта.

— Так что, по твоему, мы должны сделать? Ты эксперт по местным обычаям.

Серена села.

— У вас нет никакого выбора, мистер Уайльд. Он правильно говорит: у вас недостаточно сил, чтобы идти дальше. Верблюд доставит вас, куда вы пожелаете.

— А ты?

— Я стану наложницей какого-нибудь шейха. А может быть танцовщицей. Далеко на севере за хорошеньких девушек платят хорошие деньги. — Она не отрываясь смотрела в лицо Уайльду. Но он не был ее сводным братом, и она никогда не стала бы просить его, как совсем недавно просила Канема.

— Понятно. — Он улыбнулся молодому человеку. — Ладно, старина, вот что я скажу. Я с радостью отдал бы эту бабенку за верблюда и дорожный припас. Беда в том, что с моей стороны это была бы недобросовестная сделка, или как там это принято называть в вашей стране. От нее не будет толку. — Он демонстративно потер в паху. — Она больна. На самом деле.

Молодой человек пристально взглянул на Серену.

— С виду этого не скажешь.

— Вы не заглядывали туда, куда нужно. — Уайльд чуть-чуть сдвинул правую руку, словно вытаскивая то, что было зажато в его кулаке. — Так что мы пойдем своей дорогой, а вы своей. Мне жаль, но это лучший выход.

Молодой человек повернулся к отцу и братьям; все четверо встали и отошли вглубь оврага. Женщины продолжали свои занятия. Теперь они разбирали палатку, время от времени кидая быстрые взгляды на Уайльда. Он поднялся с места и сел рядом с Сереной.

— Это было очень мило с вашей стороны, мистер Уайльд. Но вы не сможете остановить их, если они решат взять то, что им хочется.

— Может быть на них подействуют мои слова о том, что у тебя между ногами не все в порядке. К тому же они считают, что у меня может быть какое-то оружие. Так или иначе, они возвращаются. — Уайльд поднялся. Серена встала за его спиной. Действительно, много ли у него сейчас осталось сил? Но почему он должен быть слабее, чем эти четверо, которые только что тоже проделали изрядный путь по пустыне?

— Да будет так! — произнес его собеседник. — Мы должны идти в Агадем. Но, как велит Коран, мы оставим вам воды и пищи.

— В таком случае я отгоню те мысли, которые пришли было мне в голову. А если мне удастся добраться до своих, то пошлю вам телеграмму.

Женщины вьючили верблюдов и громкими криками заставляли их подняться. Мужчины поклонились Уайльду и сели верхом, каждый на своего верблюда. Женщины пошли следом. Они оглядывались на Уайльда до тех пор, пока не скрылись за краем ложбины.

— Предлагаю закончить завтрак, раз уж они оказались столь любезны, что оставили его, — сказал Уайльд. — А потом, думаю, ты объяснишь что нам следует делать сегодня днем.

— Сегодня мы должны поторопиться, мистер Уайльд. Они собираются вернуться. И еду они оставили нам только для того, чтобы быть уверенными, что мы пробудем здесь еще некоторое время.

— Вполне возможно, моя дорогая. Но тогда, зачем спешить? Они верхом.

— Их четверо, и они вооружены, мистер Уайльд.

— А ты и представления не имеешь, какое приятное чувство, с точки зрения моей цивилизации, вызывает предположение, что они вернутся назад.

— Они убьют вас.

— Если бы они хотели это сделать, то зачем вообще было уезжать? Я думаю, что они забеспокоились, так как решили, что у меня есть пистолет.

— Они знают, что вы не вооружены, мистер Уайльд. Наверняка проверили, пока вы спали. На самом деле они, конечно, желают убедиться, что поблизости нет остальной части каравана, о котором вы им рассказали.

— И как скоро они могут появится?

— Раз мы одни, и идем пешком, то можем передвигаться только ночью. Они дадут нам время уснуть покрепче. Часа два.

— Значит мы успеем спокойно поесть.

Серена с секунду пристально глядела на него, потом села рядом и помогла доесть кускус.

— Ну что, стало получше? Я мог бы есть еще несколько лет, и все равно не насытился бы.

— Вы странный человек. Инга говорила, что вы профессиональный убийца. Что вы убиваете без шума, без милосердия или жалости, без угрызений совести. Ну, а я вижу, что вы все время шутите и кажетесь вполне счастливым.

Уайльд ногтем вынул мясное волоконце, застрявшее между зубами.

— Попробуй представить себе, милая, что бы творилось в моей черепной коробке, если бы я вел себя по-другому. А теперь скажи, любовь моя, хорошо ли ты переносишь солнце?

— Я не люблю солнца, мистер Уайльд.

— Но оно не сможет вывести тебя из строя за короткое время. Будем надеяться, что меня тоже. Ты не хотела бы раздеться?

Девушка еще раз окинула взглядом ложбину.

— У нас нет времени, а я к тому же очень грязна.

— Веришь, или нет, но я сейчас думаю о разных кинофильмах, которые мне довелось посмотреть. В том числе о боевиках. Ты когда-нибудь была в кино? — говоря все это, Уайльд неторопливо раздевался.

— В Центре Вселенной ничего такого нет. Но Инга рассказывала мне.

— Думаю, что можно бы воспринимать кино как бесконечный университет, предлагающий бесполезные и в общем-то неверные сведения. В кино исходят из предпосылки, что на каждого, кто является специалистом в каком-нибудь деле, приходятся несколько миллионов неспециалистов. — Он опустился на колени и положил свои штаны, тунику и сандалии по прямой, подкладывая снизу камни, которые должны были имитировать неровности тела, накинул на получившуюся куклу свой хайк и, выбрав большой камень, положил его под накидку вместо головы. — Например, мне никогда не приходилось воевать с апачами на Диком Западе, но, думаю, что наши друзья-туареги тоже не имеют в этом деле большого опыта.

Серена сняла свой хайк, и бросила сверху тунику и шаровары.

— Засада?

— Именно так. Если я смогу заставить свои мозги шевелиться в нужном направлении, то, пожалуй, смогу правильно разложить и твои вещи. Просто поразительно, насколько первый же сытный обед за три дня поднимает жизненные силы.

— А что мы можем использовать в качестве оружия?

— Когда припрет, то я что-нибудь придумаю. Пойдем дальше. Полагаю, что они выйдут на край ущелья, чтобы иметь возможность стрелять оттуда. По крайней мере, так поступили бы в кино.

— О, нет, нет, мистер Уайльд. Патроны слишком дороги. Один из них, конечно, пойдет туда, чтобы обеспечить прикрытие. Двое других спустятся вниз, чтобы воспользоваться ножами.

— Дорогая моя, я готов тебя расцеловать. Но ведь их четверо.

— Один должен остаться с женщинами.

— Нет, теперь я просто обязан расцеловать тебя. Поднимемся по ложбине.

Серена кивнула, но вместо того, чтобы пойти по руслу высохшей в незапамятные времена реки, повернулась и полезла по почти отвесной скале, цепляясь пальцами рук и ног за почти невидимые глазу неровности. Вдруг, поднявшись уже выше его роста она приостановилась и повисла, широко раскинув руки и ноги. Из-под ее волос стекали капли пота, собирались вместе в ложбинке спины, сбегали струйкой к ягодицам и время от времени срывались на запрокинутое лицо Уайльда.

— Четыре человека! — воскликнула она. — Они наверняка убьют вас, мистер Уайльд. Но если вы уйдете и оставите меня…

— Можно подумать, что ты мечтаешь провести остаток жизни выплясывая перед неизвестно кем. Если мы уйдем, то уйдем вместе. А теперь пошли дальше.

Она исчезла за изгибом футах в двенадцати ото дна, и Уайльд полез следом за ней. Это заняло у него гораздо больше времени и оказалось довольно болезненно для самой нежной части его тела. Серена стояла на коленях наверху, готовая схватить его за руки и вытащить на ровное место. Он, тяжело дыша, лег на спину на раскаленные камни, а девушка склонилась над ним, распустив волосы, как зонтик.

— Вы поцарапались. Вот кровь. Здесь. — Ее пальцы были очень нежными.

— Надеюсь, что выживу.

— Обитатели леса, которые ходят без одежды, плетут из травы специальные приспособления, вроде ножен; чтобы защитить мужской орган от шипов и всяких других сюрпризов, попадающихся в кустах. — Она закончила обследование. — Только ссадина, серьезного повреждения нет.

— По-моему, это можно было заметить сразу. А теперь давай поищем укрытие.

Девушка подвела Уайльда к валуну, расположенному футах в двенадцати от обрыва; у его подножья росли чахлые кустики. Она присела на корточки, чуть-чуть не касаясь задом земли, и не отрывала взгляда от своего спутника. На ее лбу и щеках выступило несколько капель пота, оставивших темные пятна в слое мягкой песчаной пыли, покрывавшей лицо. Теперь, когда Серена сидела неподвижно, отовсюду слетелись мухи. Они облепили ее, ползали по губам, свисали гроздьями с сосков, словно это были клубничные ягоды из варенья. Она не обращала на них внимания, но Уайльд непрерывно отмахивался от щекочущих прикосновений летающих тварей и колотил себя по бокам и спине. И все же, хотя это было совершенно невероятным, облепившая девушку летучая мерзость даже увеличила ее первобытную привлекательность. Мужчина и женщина некоторое время глядели друг на друга, а затем она протянула руку и притронулась на мгновение к его щеке. Уайльду пришло в голову, что если бы он мог, щелкнув пальцами, одеть эту девочку в короткую юбку, нейлоновое белье, куртку-дубленку, перенести ее в отделанную красным и белым квартиру в Челси, то узнал бы решения старых житейских проблем, над которыми ломал голову много лет.

— Расскажи мне об Инге. И о себе.

— Она появилась у нас два года назад, как и сказала вам. Мои родители умерли. Она была мне как мать. Даже больше. Она научила меня жизни и любви. Когда она появилась, я был девственницей. Я верила своему прадеду, который говорил, что внебрачная связь это грех, что женщина должна идти к мужу, нетронутой другими мужчинами. Она совратила Фодио и Канема, и сделала так, чтобы они совратили меня.

— И все это происходило когда она была за мужем за Укубой?

— Из поклонения ему она устраивает грандиозное представление. Но в душе, мистер Уайльд, она презирает и его самого, и все его принципы.

— И за это ты ненавидишь ее? За свою погубленную невинность?

— Я любила ее, мистер Уайльд. Я отдавалась Фодио и Канему только, чтобы доставить ей удовольствие. Но я, наверно, была слишком способной ученицей. Я стремилась усвоить все, чему она желала научить меня. И поэтому она стала ревновать ко мне. А я научился ненавидеть ее. И все же я любила ее. И до сих пор люблю, мистер Уайльд. Но в то же время и ненавижу ее.

— И ты хочешь отомстить ей за себя?

Выражение лица Серены стало отсутствующим, как в те минуты, когда Инга издевалась над ней, распятой на кресте.

— Они вернулись.

Несколько секунд Уайльд ничего не слышал, а затем неподалеку громыхнул камень. Он приложил палец к губам, взял руку девушки и слегка прижал ее к земле. Она кивнула, неслышно отодвинулась, чтобы освободить ему проход, и стала на колени у края валуна. Он понял, что сейчас проходит своеобразное испытание: девушка, так много слышавшая о нем от Инги, и увидевшая так мало его в действии, была настроена скептически. Он стиснул правый кулак, разжал… Его рука повреждена…

Человек шел к обрыву со стороны пустыни, держа винтовку наперевес. Его лицо нельзя было разглядеть под шерстяным капюшоном, но и так было ясно, что это один из троих сыновей. Он двигался медленно и осторожно, хотя не медлил, так как его братья не стали бы действовать, пока он не займет позицию.

Подойдя к обрыву, туарег опустился на колени и заглянул вниз. Пальцы Серены впились в руку Уайльда. Но другие должны были все еще выжидать и наблюдать.

Человек поднял левую руку над головой, помахал и снова опустил. Уайльд сосчитал до десяти — глубина оврага была не менее пятидесяти ярдов — потом поднялся. Ему уже пришлось убить человека, будучи нагишом, но тогда он сам чуть не окоченел от холода. Теперь ему, казалось, грозила опасность сгореть: солнце с каждой минутой приближалось к зениту, лучи почти ощутимо били его по непокрытой голове. Он глубоко вдохнул пыльный воздух, быстро прошел по раскаленным камням и позволил своей тени упасть на руку человека.

Голова араба дернулась, он вскочил на ноги, одновременно поворачиваясь, но противник уже успел встать перед ним на краю обрыва. Уайльд непоколебимо установил ноги и выверенным движением швырнул все сто восемьдесят фунтов своего от бедер в плечо, а оттуда в правую руку. Раскрытая рука взлетела вверх, и весь вес Уайльда, сконцентрированный в это мгновение в ребре его ладони, врезался в основание черепа туарега.

Винтовка выскользнула из уже безжизненных пальцев и со звуком, показавшимся в тишине пустыни оглушительным грохотом, упала на камни. Ноги араба подогнулись, и он вслед за своим оружием рухнул на землю. Уайльд уже успел пасть на колени и, не обращая внимания на резкую боль в руке, взять ружье и положить палец на спусковой крючок. С обрыва он видел оставшихся двоих молодых арабов. Те еще не узнали, что случилось с их помощником, так как ползком подбирались к молчаливым сверткам материи. Как и предсказывала Серена, они, видимо, полагались на ножи, так как винтовки были у обоих за спиной. Он скорее почувствовал чем увидел девушку около себя и понял, что она обыскивает одежду мертвеца. Она двигалась совершенно беззвучно.

Первый из арабов добрался до одежды Уайльда, взметнулся всем корпусом вверх, подобно атакующей змее, и его нож сверкнул в солнечном свете, залившем к этому времени дно ущелья. Уайльд встал.

— Брось эту штуку, — сказал он. По опыту он знал, что человек поразительно быстро усваивает чужие языки, когда у того, кто к нему обращается, в руках оружие.

Но араб уже вонзил нож в хайк Уайльда; раз, другой. Второй удар был рефлекторным, он уже понял, что его обманули. Он повернулся, срывая с плеча винтовку, но Уайльд нажал на спуск, и на зеленом одеянии расплылось темно-красное пятно.

Второй из арабов выстрелил; пуля проскулила в утреннем воздухе. Уайльд снова нажал на спусковой крючок. На сей раз выстрела не последовало; он понял, что его оружие наверно ни разу в жизни не знало смазки, рухнул на землю и попытался передернуть затвор.

— Ложись, — рявкнул он на Серену.

Но она осталась на ногах, золотисто-коричневая фурия с черными, как полночь, волосами, которые чуть шевелил нежный ветерок. Она тремя пальцами держала длинный нож, который сняла с пояса убитого. Когда последний из нападавших направил на нее ружье, она звонко, ликующе расхохоталась и сделала хлесткое движение правой рукой.

Уайльду пришло в голову, что смотреть вниз, чтобы убедиться в точности ее броска, было столь же бессмысленно, как и представлять себе ее в квартире в Челси: ведь ее как-никак обучала Инга.

8

Серена глянула вниз.

— Умирает! — радостно воскликнула она. — А второй уже мертв. И этот тоже. Это было великолепно.

— Разве ты не веришь ни в один из принципов своего прадеда? — спросил Уайльд.

— Фула всегда были воинственным народом, мистер Уайльд. Чтобы некогда обратить нас в завоевателей, не понадобился пророк. Мир Укубы недостижим, сколько о нем не мечтай. Это всего лишь греза, которая привязывает к нему наиболее легковерных из Последователей.

— Ну, вот, теперь она рассказывает мне об этом. Лучше скажи, что нам следует сделать с последним из этих типов.

— Он слышал выстрелы, и уверен, что вы мертвы. Сейчас он должен уже идти сюда.

Уайльду наконец удалось сдвинуть заклинивший затвор.

— Не думаю, чтобы они слишком уж заботились о своем оружии, — проворчал он

— Мистер Уайльд, в пустыне нельзя смазывать оружие жирной смазкой. К ней сразу же прилипнет песок, и ружье станет бесполезной тяжестью. Да вам и не нужна винтовка. Этот человек… — она пнула труп ногой, — не могу даже представить себе, каким образом он умер. Инга говорила мне, что вы так умеете, но я тогда не поверила. Расскажите, мистер Уайльд, как вы убили его?

Уайльд собрал в руку ее рассыпающиеся черные волосы, приподнял и поцеловал пушистую ямку ниже затылка.

— Вот тут находится такая штука, продолговатый мозг. Он управляет дыханием, работой сердца, вообще всеми автоматическими функциями тела и, конечно, хорошо защищен толстым слоем ткани, которая называется затылочный бугор. Но если достаточно сильно и под нужным углом ударить кого-нибудь в нужное место, то можно вогнать эту защитную ткань в самое тело мозга. Вот и все.

— Замолчите. Быстро. Вы должны научить меня этому удару.

— Лучше кидайся ножами, моя радость. Ударить нужно очень сильно. А что, наш друг уже идет?

Серена вгляделась в овраг.

— Это отец.

Уайльд встал во весь рост и приложил винтовку к плечу.

— Стой!

Старик остановился и, подняв голову, посмотрел на скалы.

— Скажи ему, чтобы он снял винтовку и бросил ее за спину.

Серена громко крикнула что-то по-арабски, и старик повиновался.

— Теперь скажи: ты умеешь обращаться с этими вещами?

Девушка кивнула.

— Отец научил меня. Я уже говорила, что, когда я была маленькой, он каждый год на три месяца брал меня в пустыню, так, чтобы я могла освоить навыки своего народа. Он верил в учение Укубы, но всегда говорил, что мы должны быть готовы ко всяким случайностям.

— Никто не может сравниться с отцом, потакающим своим детям. А теперь иди вниз, подбери винтовки и держи старика на прицеле, пока я не спущусь. Да прикройся чем-нибудь.

Серена рассмеялась, затем, наклонившись, сбросила мертвеца со скалы, проводила тело взглядом, пока оно не ударилось о землю у самых ног отца, а затем легко, как цирковой акробат, соскользнула вниз по отвесной скале. Уайльд подождал, пока она не оказалась внизу и взяла одно из ружей, а затем еще раз проверил затвор винтовки и пошел вниз по склону. Яростный солнечный свет тяжело давил на его непокрытую голову, камни больно впивались в босые ноги. В ложбине за холмом наткнулся на связанных вместе верблюдов. Перед ними сидели на корточки две женщины; их запястья были связаны за спиной и привязаны к вбитой в землю палке, так, что они не могли даже выпрямиться. Они с тревогой, к которой примешивалась, как показалось Уайльду, доля удовольствия, уставились на совершенно голого и грязного белого человека, а затем синхронным движением скинули капюшоны. Одна из них была туббу, кругленькая, с пухлыми губами, а вторая — негритянка, высокая как мужчина, темнокожая и с презрительным взглядом. Обе были молоды и вполне хороши собой.

Не выпуская из рук винтовки, Уайльд отвязал их и махнул рукой в сторону оврага

— Пойдем.

Они, поколебавшись лишь мгновение, пошли за ним, оставив верблюдов фыркать и плеваться друг в друга. Серена, успевшая накинуть свой хайк, сидела, скрестив ноги, и чистила песком окровавленный нож. Винтовка лежала у нее на коленях. Старик стоял перед нею в нескольких шагах, заложив руки за голову, и не сводил глаз с тел сыновей.

— Скажи этим дамам, что мы не собираемся причинить им никакого вреда, — сказал Уайльд, — что они свободны и могут отправляться на все четыре стороны. Мы будем возьмем двух верблюдов, половину провизии и воды; а они пускай забирают остальное.

Серена перевела его слова, пухленькая что-то ответила.

— Мистер Уайльд, они говорят, что им некуда идти, кроме как с нами.

— А в чем дело?

— Они говорят, что их лишили девственности, и теперь сородичи не примут их назад.

— И что же можем сделать?

— Проще всего было бы застрелить их.

— Попробуй еще раз.

— Но они не представляют для нас никакой ценности.

— Моя прелесть, я совершенно не думаю об их ценности.

— Я не понимаю вас, мистер Уайльд. Сегодня утром вы уже убили двух человек. Что значат еще двое, к тому же женщины? В любом случае вам придется убить старика.

— Не думаю, что в этом будет необходимость. И, если это тебя утешит, все это совершенно меня не волнует. Но ответ будет один — нет. Скажи им, что мы совершенно бесполезны для них, и поэтому им лучше пойти своей дорогой.

Серена пожала плечами и снова заговорила с арабкой. Негритянка звонко рассмеялась.

— Очень мило, — заметил Уайльд.

— Я сказала туббу, что вы плюете на нее, потому что ее груди сморщились, как сушеные финики, задница костлявая, как у коровы, что от нее воняет, как от козы, и что если она вместе с подружкой не уберется прочь, вы вгоните ей пулю в брюхо.

Арабка молниеносно сбросила хайк и тунику, и встряхнула бюстом, опровергая первый пункт обвинения. Теперь она, видимо, собиралась разделаться со вторым.

— Нет, милая, не сушеные финики, — вкрадчиво сказал Уайльд, — а скорее перезрелые тыквы. Но прости… — Он помотал головой. Туббу нахмурилась и сказала Серене еще несколько явно резких слов.

— Она говорит, что только сумасшедший может решиться лечь ко мне на живот, потому что сразу видно, что я шлюха, и у меня сифилис, — перевела Серена.

— Вот так возникают нездоровые сенсации. Объясни, почему они так вцепились в меня?

— Потому что вы без одежды, мистер Уайльд. Они в пустыне никогда не видели голого мужчину. Этого не позволяет ислам.

— Вот в чем дело.

Уайльд оделся, повесил на плечо винтовку и два патронташа, а вторую винтовку взял наперевес, направив на женщин, и еще раз потряс головой.

— Скажи, что мы уходим. Мы оставим им двух верблюдов, как обещали. Но если хоть одна из них увяжется за нами, я пристрелю ее. И еще, скажи, что они могут похоронить этих людей.

— Они ни за что не станут делать этого, — ответила Серена, но все же перевела. Негритянка вздохнула. Туббу закатила глаза и что-то предложила. Серена улыбнулась, затем громко рассмеялась. Старик рухнул на колени и, молитвенно воздев руки, что-то забормотал, обращаясь к Уайльду.

— Она говорит: отдайте им старика, и они останутся.

— А он, кажется, не слишком рад такой перспективе. Что они собираются с ним сделать?

— Они ненавидят его, — объяснила Серена. — Он был очень жесток к ним. Он бил их каждый день, а когда они попытались ослушаться, приказал сыновьям протащить их на веревке через колючий кустарник. Они хотят убить его. Медленно. — Обутой в сандалию ногой она толкнула старика в плечо. Тот упал ничком, продолжая умолять Уайльда. — Он заслужил этого. — Она надела на пояс патронташ, подобрала последнюю винтовку, прицепила нож к поясу и переступила через распростертую на песке фигуру.

— Где ближайшая вода на севере? — спросил Уайльд.

— До нее дня два пути, — ответила Серена, пожав плечами.

— Скажи старичку, пускай он дует туда, что есть силы.

Она хмуро поглядела на Уайльда.

— Этот человек не задумываясь перерезал бы вам горло, мистер Уайльд.

— Вот я и хочу заставить его стереть ноги в кровь.

— О, он доберется до воды, — сказала Серена. — Он знает пустыню, не хуже, чем вы знаете свое собственное лицо. Но он не будет благодарен за ваше милосердие. Он будет ненавидеть вас за гибель его сыновей.

— Я могу поставить его в конец списка людей, которые готовы меня убить. Так и скажи ему.

Серена вздохнула и сказала старику несколько слов. Тот что-то быстро ответил, продолжая впрочем обращаться к Уайльду, вскочил на ноги и сбежал в овраг.

— Посмотрю, чтобы он не угнал верблюдов, — сказала Серена, сверкнув глазами на Уайльда. — Я могу застрелить его. Он умрет сразу.

— Пусть идет. — Уайльд повернулся к женщинам, которые что-то выкрикивали, размахивая руками. — Прошу прощения, красавицы. А теперь заткнитесь и сядьте, пока я не передумал насчет верблюдов. — Он указал пальцем на землю. — Сидеть! — Они с негодованием посмотрели одна на другую и повиновались. — Чао! — Уайльд повернулся и зашагал вслед за Сереной.

Старик скрылся из виду. Серена уже выбрала двух лучших верблюдов, и связала их между собой. Теперь она разбирала вьюки, откладывая то, что могло пригодиться.

— Есть деньги. Валюта Чада.

— Возьмем с собой. Я уверен, что мы найдем, где их потратить.

Она бросила деньги в мешок.

— Куча патронов, немного фиников и вяленого мяса. И чай. Воды совсем немного, но мы уже неподалеку от нее. — Она навьючила французские армейские канистры на большего верблюда. — Она на юге. Вы все еще желаете отправиться на юг, мистер Уайльд? — Серена продолжила рыться в поклаже, не поднимая на него глаз.

— Именно поэтому я и послал нашего друга на север.

На юге много воды. Озеро Чад.

— Тогда давай поспешим, прежде, чем эти две подружки соберутся направится вслед за нами.

Уайльд направился к верблюдам, и обошел их, стараясь держаться на безопасном расстоянии.

— Тебе придется научить меня обращаться с этими животными, любовь моя. У них интересное устройство. Они что, все делают назад?

— Любую нужду, мистер Уайльд. А совокупляющиеся верблюды — это чрезвычайно интересное зрелище. Но сейчас не брачный сезон.

— Благодарю Бога за это. Мне кажется, что, у этой страны есть один серьезный недостаток: здесь все чересчур интересно. Что я должен теперь делать?

Девушка прикрикнула на большого верблюда, подкрепив слова несколькими ударами приклада, и животное село, недовольно поглядев на нее.

— Теперь садитесь в седло, мистер Уайльд.

— Знаменитый приказ. Как это делается?

— Чуть-чуть вперед. Вот так хорошо. А теперь пните его ногой.

— Не хотелось бы делать этого, по крайней мере, когда я на нем сижу.

— Он должен понять, что вы его хозяин. — Серена взмахнула винтовкой и из всех сил треснула несчастное животное по заду. Верблюд поднялся так быстро, что Уайльд чуть не свалился. Серена взобралась на своего верблюда и выехала вперед.

Он как мог повторял ее действия, но уже через полчаса пришел к выводу, что быть жокеем верблюда не его призвание. Возможно это было легче, чем идти через песчаное море песка; его ноги больше не страдали. Но в желудке стоял ком, подскакивавший в такт шагам животного, и сидеть скоро стало довольно больно.

Скалы теперь попадались все чаще, и путешественники двигались зигзагами, как пьяные. Но начала встречаться и растительность. Они миновали несколько подходящих для стоянки мест, солнце все ниже склонялось к западу, но Серена продолжала двигаться вперед, в неизменном ритме покачиваясь на спине верблюда.

— Тебе не кажется, что мы уже сделали дневной переход? — крикнул в конце концов Уайльд.

— Мы должны добраться до воды. Уже недалеко.

— На вечер у нас ее достаточно.

Серена оглянулась. Ее лицо было спрятано под накидкой, остались видны только глаза.

— Написано, что женщина, прежде чем идти к мужчине, должна вымыться дочиста.

Уайльд дернул себя за ухо.

— Разве я не нравлюсь вам, мистер Уайльд? Когда мы на скале дожидались туарегов, мне показалось, что я вам понравилась.

Он предположил, что ему сделали комплимент. Но не ощутил в Серене никакого эмоционального возбуждения.

— Здесь! — она указала куда-то рукой. Уже почти совсем стемнело, и в течение нескольких минут Уайльд не мог ничего разглядеть, хотя его верблюд резко прибавил шаг. Вскоре они оказались в еще одном из тех длинных узких оврагов между скалами, которые неопровержимо доказывали, что эта местность некогда была плодородной.

— А как слезть с этой твари?

— Заставьте его сесть, вот так. — Она ударила верблюда пяткой в бок, громко закричала, и тот опустился на колени. Уайльд попытался последовать ее примеру, впрочем безуспешно. Пришлось подождать, пока девушка не пришла ему на помощь. — Я позабочусь о верблюдах и палатке. Хотите пить?

— А где?

— Пройдите вдоль оврага, мистер Уайльд.

Он спустился по плавному скалистому склону в ложбину, где черная земля мягко пружинила под ногами. Его взору открылась группа пальм и яма в земле. Уайльд не жалел, что было темно: сейчас было ясно только то, что это вода, а какого она цвета — зеленого или бурого — станет известно только утром.

Он упал ничком, погрузив в воду голову и шею, а потом принялся пить; Волосы на голове, казалось, вставали дыбом и снова опадали с каждым глотком. Не было ли у него солнечного удара: — вчуже спросил себя Уайльд. Подошла Серена с канистрами, встала на колени около, наполнила сосуды, а потом напилась сама.

— Пойдемте!

Он последовал за нею и оказался перед палаткой, разбитой в овраге. Привязаны в пятидесяти футах от палатки верблюды глазели на опрометчиво вылезший из земли кустарник.

— Это единственный оазис на изрядном расстоянии, мистер Уайльд, так что мы не будем разжигать огонь. Снаружи никто не сможет увидеть нас здесь, на дне оврага. — Она разделась, отлила немного воды из канистры в тыкву, и тщательно, не пролив ни капли воды, вымыла свое тело от пупка до колен. — Теперь я понравлюсь вам, — уверенно сказала она. — А если вы подойдете, я вымою и вас.

— Будьте моим гостем, — пробормотал Уайльд, становясь перед девушкой. — А тебе не кажется, что проще было бы окунуться в источник?

— Вода для питья, мистер Уайльд, а не для того, чтобы тратить ее попусту. Вы знаете, что у вас растет борода, и она седая? Когда она станет длиннее, вы будете казаться совсем старым. — Она погладила щетину. — Она уже становится мягкой. Разве вам неприятно?

— Изумительно, дорогая. Тем не менее, должен сообщить тебе, что мы, европейцы, люди с причудами. Можно мне почудачить?

— Я подчиняюсь любому вашему желанию, мистер Уайльд.

— Тогда закрой глаза. — Он налил в тыкву еще немного воды и смыл пыль с ее лица, шеи и ушей. Потом он вымыл грудь, так как не мог выгнать из памяти гроздья мух, свисавшие с этих нежных сосков.

Серена улыбнулась.

— Инга говорила мне, что ее соотечественники больше всего любят ласкать женскую грудь. Разве это не странно, мистер Уайльд? Я же не могу дать вам молока.

— Живешь в надежде, умираешь в отчаянии.

— Не понимаю, что вы хотите сказать. Я вообще не понимаю вас. — Она влезла в палатку и развернула одно из одеял. — Ложитесь сюда.

Уайльд повиновался. Она опустилась на колени рядом и опять погладила его лицо. Ее руки скользнули по его груди, легонько щипнула волосы, пощекотали соски, пробежались по складкам вокруг лобка.

— Вы не желаете обладать мной, мистер Уайльд?

— Это подходящая мысль для дождливой ночи.

— Но вы не хотите даже прикоснуться ко мне.

Он положил руки под голову.

— Сейчас ты старательно трудишься за нас обоих.

Серена нахмурившись глядела на него.

— Вы боитесь, что как только прикоснетесь ко мне, то захотите остаться со мной? И мечтаете найти женщину, с которой могли бы остаться, да, мистер Уайльд? Вы очень одиноки. Я прочла это в ваших глазах. Я видела это даже, когда вы смотрели на богатую американку. Она не красива, но она женщина, и, несмотря на все ее богатства — одинокая женщина. Вы знали это, и в ваших глазах был голод. Не жадный, а тоскливый. И все же вы красивый человек, и сильный, и умеете убивать. Вы такой мужчина, которым была бы горда любая женщина. Почему у вас нет женщины, вашей собственной?

— Это длинная история.

— Женщина когда-то была, — глубокомысленно сказала Серена. — Да. Вы уже немолодой человек. Но в молодости у вас была женщина. Должна была быть. Она променяла вас на другого мужчину.

— Она не успела.

— Значит, она умерла? Увы! А отчего она умерла, мистер Уайльд?

— Я убил ее.

Серена сложила губы буквой «О», что показалось Уайльду очень привлекательным, и на мгновение ее ласки прекратились.

— Я убил ее, потому что она собиралась убить меня. Именно за этим она в первый раз пришла ко мне.

— Значит, она заслужила смерть, мистер Уайльд. — Серена легла на него, прижавшись к груди и крепко сжав его тело бедрами. — Мы весь день ехали на юг. Но завтра, если хотите, мы можем отправиться на юго-восток, к Mao.

— Только не говори мне, что ты замешана еще и в этом!

— Mao это не китайский вождь, а город в Чаде, мистер Уайльд. Там вы можете найти транспорт до Форт-Лами и вернуться в Англию.

— Звучит так, словно ты хочешь предложить мне выбор.

Она поцеловала его приоткрытый рот, притронувшись длинным острым языком к каждому зубу, потерлась о него всем телом, все сильнее и сильнее напрягая бедра, державшие его в плену. Руки Уайльда обхватили ее плечи и скользнули ниже, на ягодицы. Ее кожа была похожа на бархат. И он так долго хотел ее. Все время, возможно даже не отдавая себе в этом отчета. Но обладание могло наступить лишь когда она была бы готова к этому.

— Очень стыдно, — сказал он, когда к нему вернулось дыхание, — но ты только что напомнила мне о том, что я не так уж молод.

Она рассмеялась, соскользнула с его тела, набрала в горсть воды и снова протерла свой живот.

— Нет, мистер Уайльд, вы вовсе не старик. Скоро к вам опять вернутся силы. Я позабочусь об этом. И тогда я тоже буду готова. Я готова и сейчас, но предпочитаю подождать. Удовольствие только усиливается от ожидания. Тот, кто вас на самом деле любит, может ждать всю жизнь.

— Я читал «Кама сутру». Мы, европейцы, всегда испытывали склонность к более упорядоченной жизни. Знаешь, нечто такое, что вы представляете себе как непрерывную череду банкетов.

— Вы англичане, слишком беспокоитесь из-за времени.

— Ты встречала не так уж много современных англичан, милая. Их точка зрения очень близка к вашей. А теперь расскажи мне, что будет завтра.

— Второй из наших маршрутов направлен точно на юг, мистер Уайльд. На этом пути между нами и озером Чад нет никаких препятствий.

— И что дальше?

— Обширное водное пространство, которое нужно будет пересечь, чтобы добраться до Центра Вселенной — он в самой середине озера. Чтобы по озеру можно было плыть, понадобятся дожди, но они запаздывают. Я буду вашим проводником.

— А потом?

— В Центре Вселенной, мистер Уайльд, нет никакого оружия. У нас есть винтовки. На этот раз им будет не так легко привязать нас к кресту.

— А Инга?

— Инга приговорила нас к мучительной смерти в пустыне. Она заслужила смерть.

— Не стану возражать.

— Инга любила вас. Но она любила и меня. Рядом с ней я кажусь себе ребенком. Когда я одна. Рядом с вами это будет не так. Но вы не хотите убивать ее.

— Я начинаю сомневаться, что могу это сделать.

— Вдвоем мы сильнее ее, мистер Уайльд, потому что можем поддерживать друг друга. Помните, вы рассказали мне легенду о короле и султане. Вы король, а я султан. Вместе мы можем справиться и с железом, и с шелком, разве не так? А можем и с тем и с другим. Нужно только захотеть Она сидела молча, неподвижно, в той же самой привычной позе, которую принимала каждый день под палящим солнцем пустыни, и ожидала, когда он присоединится к клятве мести. А Уайльд лежал неподвижно, и думал. Откуда эти колебания, пусть даже мимолетные? Ведь он прибыл в Африку, чтобы устранить Ингу Либерстайн. И теперь, когда она перехитрила и оскорбила его, использовала и выбросила, оставив умирать в пустыне, перед этим высокомерно пообещав ему жизнь, убийство Инги не должно было представлять для него какой-либо моральной проблемы. Ведь и до того, как Серена заговорила о своей цели, он инстинктивно стремился на юг. И знал, что девушка сдержит свое слово и приведет его в Центр Вселенной, сколько бы времени для этого не потребовалось. Потому единственным препятствием для него оставался Внутренний круг Последователей Бога.

Он никогда не считал себя очень храбрым человеком. Ему пришлось в течение очень долгого времени жить под непрерывной угрозой внезапной смерти, а ведь каждый человек может быть достаточно смелым, если доверяет себе и своему оружию; все военное обучение основано на этом простом принципе. Доверие к себе опиралось у Уайльда на опыт, смертельную мощь правой руки, обаяние, которым он умел хорошо владеть, способность молниеносно обдумывать ситуацию и находить оптимальное решение в случае необходимости. Поэтому, когда ему в прошлом приходилось чувствовать опасение, это было, скорее, возбуждение пилота, который временно потерял контроль над машиной, и знает, что совсем рядом витает смерть, угрожающая ему самому и пассажирам за его спиной, но помнит и о том, что обладает всеми навыками, необходимыми, чтобы подчинить себе ситуацию, если только это вообще возможно.

Последователи Бога пребывали вне его жизненного опыта. Он подумал, что видение круга молчаливых фигур, облаченных в белые накидки, будет преследовать его всю оставшуюся жизнь. Он выглянул из палатки, туда, где были сложены винтовки. Наверняка Серена стреляла не хуже, чем он сам, и у них было больше пятидесяти патронов… Но открыть стрельбу по пятидесяти невооруженным пацифистам …. Сэр Джеральд назвал бы его дураком за эти мысли. Как и Фелисити Харт.

Вторым вариантом было прикончить Ингу и умереть самому. Потому что если он еще раз окажется на кресте, то останется там навсегда. Этот вариант казался совершенно бессмысленным. В прошлом ему неоднократно приходилось смиряться с вероятной гибелью при выполнении задания, но он всегда мог себя убедить, что отдаст жизнь ради безопасности своего народа. Но воздаяние за насилие и обман, которые кто-то применил для того, чтобы подчинить себе кучку мистиков, затерянную в глубине Африки, казалось недостаточным основанием для самоубийства.

Серена стала на колени рядом с ним.

— Помогите мне, мистер Уайльд. Центр Вселенной был моим домом, моим единственным домом. У меня нет в мире другого пристанища, а теперь оно закрыто для меня. У меня нет ни друзей, ни знакомств. У меня нет никого, кроме вас. Помогите мне уничтожать Ингу, Фодио и Канема, и я клянусь быть вашей женщиной. Больше — вашей рабыней! Я стану вашей рабыней до конца дней, мистер Уайльд. Я буду всюду следовать за вами и выполнять любой ваш каприз. И я сдержу слово.

Уайльд вздохнул.

— Боюсь, что ваши люди не могут быть моими противниками.

Девушка нахмурилась.

— Но ведь они всего-навсего мужчины и женщины, мистер Уайльд. Вы сражались с четырьмя туарегами. Вышли с голыми руками против четырех винтовок и победили. Я не понимаю вас, мистер Уайльд.

— Мужчины с ружьями — это же прекрасно. А люди с идеями, которые могут к тому же оказаться правы… Нет. Я, кажется, всю жизнь мечтал побывать в Mao.

Серена встала, оделась, и достала из мешка финики, которые должны были стать их сегодняшним ужином.

Уайльд, проснувшийся от громких автомобильных сигналов, обнаружил, что выход из оврага загорожен двумя джипами и полудюжиной вооруженных винтовками негров-полицейских под командованием француза. Серена поглядела через неплотно завешенный дверной проем и ее лицо окаменело.

— Они отвезут нас в Mao, — прошептала она. — Они арестуют нас. Даже если они разрешают нам продолжать путь, хотя у нас нет никаких документов, то к полудню найдут убитых и бросятся за нами в погоню.

— В таком случае лучше предоставь переговоры мне, — предложил Уайльд. Девушка одарила его презрительным взглядом и завернулась с головой в хайк.

— С добрым утром, — по-французски сказал Уайльд, выходя из палатки.

— Мой Бог! — Полицейский был сразу высоким и полным. На голове у него странным образом держалась фуражка, заломленная под невероятным углом, а низко на бедре болталась кобура с револьвером. — Да вы же европеец.

— Англичанин. Меня зовут Смит. Джон Смит. Я ученый. Довольно известный. Может быть вам приходилось слышать мое имя?

— Джон Смит… Кажется, я действительно что-то слышал. Но …

— Мой джип сломался в песчаном море. Надеюсь, что наши документы и все мое оборудование все еще находятся в нем.

Француз нахмурился.

— Меня зовут Фор. — Они с Уайльдом пожали друг другу руки.

— Но нас не предупредили о вашем прибытии, — заметил Фор. — Это непорядок.

— Ну, конечно… Видите ли, в чем дело, — принялся объяснять Уайльд, — мы направлялись на юг, в Йо, а оттуда в Нигерию, и вообще не собирались заходить на территорию Чада. Но когда старый джип сдох, мой проводник сказал, что лучше всего идти на юго-восток, и мы двинулись в этом направлении.

— Вы вышли из песчаного моря?!

— Думаю, что нам выпал счастливый номер. Но она очень умна.

— Она? — Фор глянул в приоткрытую палатку. — Ваш проводник — женщина?

— Серена!

Серена вышла из палатки и сбросила с головы накидку.

— Я — проводник мистера Смита, — сказала она на хорошем французском языке.

— Ну, мистер Смит, — восхищенно воскликнул Фор, — вы великий дипломат. Уговорить фула отпустить с вами молодую женщину! — Он вдруг снова нахмурился. — А вы, случайно, не купили ее?

Серена гордо вскинула голову.

— Я не продаюсь и не покупаюсь, капитан Фор. Я из рода Укубы.

— В таком случае я приношу свои извинения юной леди. Я задал этот вопрос только потому, что мы не обычный патруль. Мы гонимся за печально известной шайкой работорговцев. Отец и три сына, которые продают женщин шейхам пустыни. Вам очень повезло, что вы не встретились с ними: по нашим данным они шли по этому пути и, конечно, должны были остановиться в этом оазисе. Но я не могу понять, как вам удалось добыть этих верблюдов в пустыне. Великолепные звери.

— Если честно, — Уайльд таинственно понизил голос, — то мы забрали их у тех самых людей, которых вы преследуете.

— Вы забрали их у туарегов… — многозначительно кивнул Фор. — О, понимаю, мистер Смит. Я уже встречался с англичанами. Во время войны. У меня есть с собой бутылка вина. Даже две. Оно горячее и не такое уж хорошее, но его вполне можно пить. Давайте попробуем его, пока мои люди будут наполнять фляги, и поболтаем об этом вашем приключении. — Он улыбнулся Серене. — Надеюсь, что принцесса соизволит присоединиться к нам.

— С удовольствием, — согласилась Серена.

— Очень глупо с моей стороны, — сказал по-английски Уайльд, — но мне ни разу не пришло в голову, что ты принцесса.

— Но ведь вам, мистер Смит, наверно приходилось встречать среди простонародья необыкновенных людей?

Они завтракали, сидя втроем с капитаном, и Уайльд рассказывал о встрече с братьями-работорговцами и их отцом. Фор очень внимательно слушал; его лицо было серьезно.

— Это правда? — обратился он к Серене.

— Все так и происходило. — Она метнула в Уайльда быстрый взгляд. — У него очень сильные руки.

— Никто никогда не поверит такому рапорту. — Фор открыл вторую бутылку вина. — Что один мужчина и молодая девушка, безоружные, ликвидировали шайку работорговцев. Поверьте, мистер Смит, моя жизнь состоит из рапортов, донесений и бесконечных споров с людьми из Форт-Лами о том, что возможно, и что невозможно в пустыне. У меня есть к вам предложение.

— Это чрезвычайно любезно с вашей стороны, — откликнулся Уайльд, — но, боюсь, что я совершенно предан Серене.

— О, вы шутник, мистер Смит. Вы еще и счастливчик, имея рядом такую женщину. Мое предложение таково: мы скажем, что эти верблюды все время были с вами, привязанные к джипу, потому что вы очень предусмотрительный человек, и, э-э, уже бывали в пустыне. А я сегодня ближе к вечеру буду на том месте, которое вы описали, разыщу трупы туарегов, и сделаю вывод, что их перебила конкурирующая банда. О, да, мистер Смит, в пустыне все еще происходит очень много пограничных инцидентов. Что касается старика, то он, конечно, уже пересек границу и находится в Нигере. Но без сыновей он не опасен.

— А женщины? — спросила Серена.

— Думаю, что мы без труда разыщем их. Но, по правде говоря, таких женщин, лишенных возможности вернуться в свои семьи, никому не нужных, ждут одни лишь неприятности. Они возвратятся домой, правительство попытается найти для них работу, а тем временем родственники выгонят их, и они окажутся на улице, именно там, где без нашего вмешательства оказались бы гораздо раньше. Конечно, это грустно, но не стоит вашего беспокойства. Я выдам вам временное удостоверение, чтобы вы могли спокойно продолжать свой путь в Нигерию. Может быть, вы согласитесь назвать мне ваше ближайшее место назначения?

Уайльд улыбнулся Серене.

— Мы собирались посетить озеро Чад.

— Ах, конечно, вы же известный натуралист. Вокруг озера очень богатая природа.

— Полагаю, правильно будет сказать, что я еще и немного антрополог, — пояснил Уайльд, — и изучаю не только бессловесных тварей, но и человеческие существа. А Серена настаивает на том, чтобы мы посетили Центр Вселенной.

— Ну да, она из рода Укубы. Значит она родственница того Укубы, который называет себя Богом.

— Дальняя родственница, — подтвердила Серена. — Но я знаю, как туда добраться.

— Вы знаете это место? — поинтересовался Уайльд.

— Вы меня обижаете. Но туда легче добраться с нигерийской стороны озера.

— Именно так мы и собирались поступить, но джип подвел.

— Путешествовать на джипе через песчаное море — вообще очень опасное дело. Но вы предусмотрительный человек, и взяли с собой на всякий случай верблюдов, так ведь? Очень мудро. — Он захихикал, чтобы показать, что ценит шутку не меньше своего собеседника. — Вы спокойно доберетесь туда. Трудности могут возникнуть лишь при переправе через озеро. Ведь вам придется искать лодку.

— Решение проблем такого рода я доверяю Серене, — ответил Уайльд.

— Сейчас плавать по озеру трудно, так как очень мало воды. Но скоро начнутся дожди. Чуть раньше, или чуть позже, но в это время года всегда идут дожди. Вы предполагаете вернуться этим же путем, мистер Смит?

— Пока что понятия не имею. Полагаю, что мог бы, а в чем дело?

— Я хотел бы, чтобы вы нанесли мне в Mao ответный визит. Мне интересно узнать, что там происходит, в этом Центре Вселенной.

— Но почему бы вам не побывать там самому, раз вас это так интересует?

— Остров расположен в нигерийской части озера, и полицейскому Республики Чад не слишком прилично вторгаться туда? Кроме того, много народу, в том числе и мои начальники, считают любую секту, которая способна дать своему штабу такое дурацкое название, недостойный даже своего презрения. Ну, а я считаю, что Последователи Бога являются организацией, о которой следует знать каждому полицейскому, особенно здесь, в Экваториальной Африке. Поэтому мне было бы очень интересно ваше мнение.

— Я представлял себе, что это организация пацифистов.

— О, действительно, настоящие пацифисты, мистер Смит. Но вы не находите, что сегодня в пацифизме есть что-то тревожащее, даже зловещее? Пацифисты обеспокоены разоружением, противостоянием империализму, миром между нациями, или, вернее сказать, правительствами стран мира. Конечно, это замечательные цели. Но ради них совершается ужасающее количество насильственных действий над личностью и преступлений, направленных против собственности. Интересно, не является ли пацифизм сегодня всего лишь маскировкой для анархии, мистер Смит?

Уайльд дернул себя за ухо.

— А Последователи Бога, как вы сказали, являются пацифистской группой. Только вот, насколько велико ее влияние, сколько народу находится в ее распоряжении нам неизвестно, хотя несомненно, что эта организация в Африке является весьма влиятельной. Но определить, насколько влиятельной, мы не можем. Знаете, когда-то полицейские сообщения из всех британских колоний и территорий можно было без труда сопоставить с донесениями из французских владений, и они в совокупности давали исчерпывающее описание событий. Теперь же мы имеем дело с бесчисленным количеством конкурирующих, а то и враждующих между собой наций, крайне озабоченных своей неприкосновенностью и потому прячущих ото всех свои архивы, какими бы убытками это им не грозило. А убытки могут быть очень велики. Этот человек, Укуба-Бог, располагает тысячами, возможно даже миллионами жизней, которыми может играть по собственному разумению. А вскоре такая возможность перейдет к его преемнику

— ведь, насколько известно, он очень стар. А его преемник, кто бы им ни стал, может быть уверен в победе. Ведь когда его люди выходят на улицы, что могут поделать власти? Ничего? И тогда они наводняют всю страну. Открыть огонь? Это значит расстрелять тысячи невооруженных мужчин, а может быть и детей, и немедленно оказаться перед международным осуждением. Это новый вид войны, мистер Смит, который будет осуществляться людьми-пулями. Кто знает, возможно она уже началась. Кто может сказать, сколько Последователей Бога приняли участие в маршах протеста за последние полдюжины лет? Есть только один достоверный факт: по нашим сведениям число Последователей увеличивается почти ежедневно, а число участников всякого рода акций протеста во всем мире тоже увеличивается почти ежедневно, причем присоединяются преимущественно молодые люди. Доктрина Укубы, согласно которой все зло человечества сосредоточено в науке и технике двадцатого столетия, привлекает современную молодежь.

— Судя по тому, что вы говорите, это настоящий кошмар, — удивился Уайльд.

— Будем надеяться, что это и останется только кошмаром, мистер Смит. И чтобы хоть немного успокоиться, я хотел бы выяснить истинную природу движения Последователей Бога. Я хотел бы узнать, что же является их истинной целью и каким образом они к ней идут. И остановить их, если это возможно. Так что заезжайте в Mao по дороге домой из Центра Вселенной, и мы поговорим.

— Фор поднялся. — А теперь мы должны двигаться дальше; посетить, так сказать, сцену вашей победы. Счастливого пути, мистер Смит. И вам, принцесса Серена. Благодаря вам этот день стал поистине прекрасным.

Они смотрели, как джипы вырулили из оврага и двинулись вглубь пустыни, оставляя за собой пыльный шлейф.

— Жалкий французский ублюдок, — проворчала Серена. — Я не люблю полицейских, мистер Уайльд. Но вы великолепно запудрили ему мозги. Мне и в голову не пришло бы рассказать правду.

Она желала только мести, потому что такова была ее природа. Темные силы ее подсознания, тщательно взлелеянные и выпущенные на поверхность ее прадедом. Укуба считал, что он освободил правнучку от них, но ему удалось лишь собрать воедино все темные части ее души. Темные силы накапливались и разрастались, лишь их напряженность время от времени ослаблялась за счет проявлявшихся эмоциональных порывов. Случай с Сереной был, пожалуй, худшим из всех возможных, потому что Укуба в своем ослеплении на целых два года поручил свою юную родственницу Инге, которая была в состоянии развратить любого человека. Но после смерти Укубы Инга должна была получить в свои руки всю секту. Инга доминировала бы в ней. Доминировать — любимое слово Бога.

А решение? В джунглях идеологий и привязанностей, в которые он вторгся, могло быть только одно решение. Решения должны всегда быть окончательными. Даже, когда они задевают невинных людей.

Серена взяла канистры и направилась к источнику. Уайльд сидел, поджидая ее возвращения.

— До Mao еще несколько дней пути, — сказала девушка издали.

— Сердце мое, предположим, чисто теоретически, что я все таки решил отправиться в Чад.

Серена аккуратно поставила канистры, выпрямилась и отбросила хайк с плеч.

— А ты уверена в том, что твой план реален? Я имею в виду — что мы сможем туда добраться.

— Это может потребовать изрядного времени, мистер Уайльд. Но рано или поздно мы все попадем туда.

— А время это единственная вещь, которой у нас в избытке. Хорошо, милая. По направлению к Инге.

— Я знала, что вы согласитесь, мистер Уайльд.

Она была рядом с ним, и на нем, и под ним. Ему не нужно было почти ничего делать: она была неутомима и изобретательна. Возможно в значительной степени ее страсть была наигранной, но, тем не менее, она была исполнена ею. Она источала сексуальную энергию каждым дюймом своего тела, прикосновением ступни, легкими движениями пальцев, ищущим языком. Инга, чья сексуальная реакция всегда была вынужденной, была не в состоянии обучить ее столь совершенной, столь восточной технике любви.

— Теперь я действительно ваша навсегда, мистер Уайльд, — сказала она когда все кончилось.

Но Уайльду показалось, что она и делала и говорила все это через силу, и что именно этого он все время опасался.

9

Они взгромоздились на верблюдов и направились на юг по каменистой пустыне. Проехав весь день, они остановились на ночь под защитой рощицы акаций, которые поражали воображение своей способностью существовать без каких бы то ни было признаков воды поблизости. Они почти не разговаривали; в этом не было необходимости. Но Серена была внимательна как самая любящая из жен.

Незадолго до рассвета их разбудила гроза. Ослепительные зигзаги молний, казалось, врезались в пустыню всего в сотне ярдов от их ночлега, а раскаты грома раздавались непрерывно, как артобстрел. Серена откинула в сторону створку палатки, и вгляделась в сияющее небо.

— Будет ветер, — сказала она. — Но шторм это хороший признак: он предвещает дождь.

Насчет ветра она была права. Он непрерывно усиливался, пока не превратился в бурю. Они провели все утро, сидя в палатке, хотя плохо закрепленные стенки почти не защищали от клубов пыли и летящей по ветру гальки. С тем же успехом они могли находиться снаружи.

К полудню буря утихла, и Серена пошла искать верблюдов. Через полчаса она возвратилась с обоими животными, они погрузили на них вьюки и уже были готовы двигаться в путь, когда девушка вдруг схватила винтовку и скрылась за деревьями. Уайльд пошел следом и увидел невдалеке, примерно в сотне ярдов к северу, одинокого верблюда, рядом с которым брели две человеческие фигуры.

— Это самая населенная из всех чертовых пустынь, которые мне когда-либо приходилось пересекать, — воскликнул он. — Думаешь, это новые неприятности?

— Опять эти женщины. Я говорила вам, что их нужно пристрелить.

Прикрыв ладонью глаза от яркого света, Уайльд убедился, что она не ошиблась: это были освобожденные им невольницы, потерявшие верблюда с запасом воды.

— Лучше позови их сюда.

— Они голодны и измучены жаждой, мистер Уайльд. И потому могут быть опасны.

— Далеко отсюда до ближайшей воды?

— Мы должны дойти до нее завтра.

— Значит мы можем поделиться с ними водой. К тому же мы вооружены, не забудь.

Серена повесила винтовку на плечо, вышла из-за деревьев и, сложив ладони рупором, что-то крикнула. Женщины поспешно направились к ним. Серена, демонстративно взяв оружие наперевес, жестом указала на финики и одну из канистр. Женщины улыбнулись Уайльду и жадно набросились на еду. Брикет фиников они кромсали ножами, снятыми с трупов туарегов. Глядя на них, Уайльд подумал, что он сейчас находится в обществе трех наиболее выносливых и боевых женщин, каких ему когда-либо приходилось встречать. Две бывшие невольницы были лишены пугающего, доходящего до кровожадности аморализма Серены, но зато обладали силой и агрессивностью женщин, привыкших к физическому труду и борьбе с соперницами при помощи рук, а не языков. При должном управлении они могли представлять собой огромную силу — если, конечно, ими вообще можно было управлять.

— Было бы хорошо, если бы ты перевела кое-что для меня. Я хотел бы поговорить с нашей толстой подругой.

Серена окинула его старомодным долгим взглядом.

— А разве я не могу удовлетворить вас, мистер Уайльд? Наверно вы человек с потрясающим аппетитом.

— Не ворчи, и слушай меня. Наш враг — Инга. Я не имею ни малейшего желания сражаться с твоим дедом и его людьми. Вчера я уже сказал тебе, что уважаю их самих и цели, которых они пытаются достичь. Я надеюсь, что нам удастся добром пробраться в Центр Вселенной и выбраться оттуда. Ну, а если не удастся, то четверо вооруженных людей, вероятно, произведут на Последователей Бога больше впечатления, чем двое. У нас четыре винтовки, а теперь и четыре человека.

— Вы хотите доверить винтовки эти двум?

— Если наша тактика окажется верной, то им даже не придется увидеть ни одной пули живьем. Но знать об этом будем только ты и я.

— Вы действительно мудрый человек, мистер Уайльд. Да. Четыре человека, вооруженных винтовками, заставят задуматься даже Последователей. Конечно, будет не так просто их прокормить. Но скоро мы выйдем из пустыни, а они пригодятся нам, когда мы подойдем к озеру. Да. Не в еде дело. Они должны пойти за вами, и только за вами.

— Только опасаюсь, не будет ли здесь какого-нибудь подвоха.

— Нам нужно подчинить толстую. — Глаза Серены вспыхнули. — Она лидер во всем. Она поставила себя выше черной, и черная будет поступать так, как она скажет. Необходимо заставить ее повиноваться вам.

— Готов выслушать любые предложения.

— Вы можете выпороть ее. Но ее нужно будет избить очень сильно, и потом она будет ненавидеть вас, так же как того старика. О, она последует за вами, и будет повиноваться вам, но лишь до тех пор, пока вы полностью контролируете ситуацию.

— А тогда с удовольствием поможет терзать меня. А нет ли менее болезненного пути?

— Вы, мистер Уайльд, обладаете бесконечным обаянием, — глаза Серены стали глубокими и мечтательными.

— О, если бы это было в дождливой, туманной и холодной Англии. А ты не будешь ревновать?

— К этой корове? Ложитесь на нее — после этого вы только больше станете желать меня. Идите в палатку. Я договорюсь с нею.

Уайльд сидел в палатке, слушая громкий смех, раздававшийся снаружи. Дверной занавес отодвинулся, и вошла Серена, сопровождаемая толстой арабкой.

— Она согласилась поговорить с вами.

Женщина улыбнулась. Зубы были самой привлекательной деталью ее облика. Теперь, при ближайшем рассмотрении, она оказалась даже моложе, чем показалась вначале, но все же была, и чересчур толста и слишком плотно покрыта пылью. Глядя на нее Уайльд вспомнил своем первом посещении публичного дома в качестве военнослужащего. Это случилось более двадцати лет тому назад… Серена указала на одеяло, и женщина скинула сандалии.

— Ее зовут Фатима, — заявила Серена.

— Да быть этого не может!

Серена улыбнулась в ответ.

— Так я назвала ее, мистер Уайльд. Ее настоящее имя совсем не так

красиво. Или же, выражаясь вашим языком, не столь многозначительно.[28] А негритянку я назвала Джоанной. Это имя мне никогда не нравилось.

— Спроси, как она сюда попала.

— Они ехали вслед за нами, мистер Уайльд, и догнали бы нас раньше, но сначала нужно было поймать старика.

— Ты наверно шутишь?

— Я знала, что они не оставят его в живых. Вам нужно было разрешить мне застрелить его. Таков обычай нашего народа, мистер Уайльд. Мы не забываем обид. Они очень довольны обстоятельствами его смерти. Он умирал очень долго. А потом они были должны прятаться, чтобы не попасться полицейскому патрулю.

— Но зачем?

— А помните, что сказал капитан Фор. Они совершенно не хотят, чтобы их отсылали домой, а потом устраивали на общественные работы.

— Ладно. Скажи ей, что беседа закончена. У меня болит живот.

— Теперь вы уже не можете отказаться от нее, мистер Уайльд. Тогда она возненавидит вас сильнее, чем старика. В любом случае он должен был умереть. В пустыне нет места милосердию. Теперь, узнав это, вы станете сильнее, правда? А они нужны нам, мистер Уайльд. Я тоже беспокоилась из-за того, что нам вдвоем трудно будет попасть в Центр Вселенной. — Она села, скрестив ноги у дальней стенки палатки. — Я останусь здесь и посмотрю, чтобы все было в порядке.

— Твое чувство юмора убивает меня.

— О, это нисколько не заденет меня. Мне даже будет интересно. А Фатима не станет возражать.

— Она-то, возможно, и не будет. Но я могу сообщить тебе, кого это наверняка заденет. Уже задевает. Да между твоим взглядом и воспоминанием о покойном старике я и вздохнуть толком не смогу.

— Это только к лучшему. Она будет считать, что вы нарочно сдерживаетесь, когда берете ее. Она темная шлюха из пустыни. А теперь лучше было бы начать. — Она сказала что-то Фатиме, та, ненатурально захохотав, легла на спину и, задрав ногу, провела облепленным песком большим пальцем по груди Уайльда.

— Ты, помнится, говорила что-то о чистоте…

— Я принцесса, — ответила Серена, — а она потаскуха.

На следующее утро они встретили караван из Mao, и узнали, что на юге прошел смерч, который разрушил много домов и вообще причинил массу разрушений. Но дождя все еще не было. Серена, скромно улыбаясь, перевела приветствие Уайльда, и купила у встречных еды, потратив часть денег, отнятых у туарегов. Вечером они разбили лагерь в настоящем оазисе, точь-в-точь таком, какие описаны в приключенческих романах, украшенном рощицей финиковых пальм. Там обитало семейство арабов; они пригласили приезжих к обеду, поднесли им большой кувшин финикового мериссе, почти такого же, какой Уайльду довелось попробовать в Центре Вселенной, наполнили этим напитком свободную канистру пришельцев, и непрерывно хихикали, закрыв лица руками.

— Я сказала им, что вы сумасшедший англичанин, — объяснила Серена, — который путешествует по Африке со своим гаремом. Что, впрочем, недалеко от истины. Джоанна хочет придти в вашу палатку.

— А я хочу поберечь силы.

— Но я обещала ей, мистер Уайльд, а Фатима все время рассказывает ей о том, какой вы искусный любовник. Конечно, это может произойти только завтра. Я сказала им, что я ваша первая жена и мне положены дополнительные ночи.

— Ты и представления не имеешь, какую тяжесть сняла с моих плеч. А это что такое? — Что-то тяжелое шлепнулось ему на загривок.

— Это дождь. Я знала, что он вот-вот начнется.

Не прошло и часа, как разразился ливень. Он всю ночь барабанил по палатке, и на следующее утро мир поразительно изменился — он стал влажным и серым. Серена ругалась, кричала и наконец выволокла Фатиму и Джоанну наружу, пообещав, что сегодня они сделают лишь несколько миль на юг. От оазиса шла утоптанная дорога, вьющаяся между скалами; дождь обратил этот путь в кошмарное видение. Вода рушилась отвесно, мгновенно затопляя каждый след, капли несильно, но с ужасающей неумолимостью били по голове, плечам, спине и груди, разлетаясь в пар от ударов. Очень скоро хайк Уайльда промок насквозь и к тому же изрядно сел. И туника и шаровары ощутимо уменьшились и превратились в мокрый кокон. Его верблюд фыркал и шлепал ногами по грязи. Впереди низко согнувшись ехала Серена, а Фатима и Джоанна, вцепившись друг в дружку сидели на одном седле и подавленно молчали.

Растительность прямо на глазах лезла из земли, зато дорога разрушалась с такой же быстротой: измельченная в порошок прошедшими караванами земля уносилась с водой, непрерывно промывающей в почве овраги и овражки. Верблюды, скользя и увязая в жидкой глине, шли все медленнее. Ночлег оказался очень неуютным: все четверо улеглись на мокрую землю в протекающей палатке, в которую то и дело прорывались струи воды. О том, чтобы разжечь костер, не могло быть даже и речи, и поэтому они поели фиников и подсластили жизнь мериссе. После ужина даже Джоанна, видимо, почувствовала, что в нынешних условиях лучше всего попробовать заснуть.

На следующее утро Серена и Фатима затеяли продолжительный спор. Серена решила доказать свою правоту сильной пощечиной. Фатима яростно вскрикнула и боднула соперницу в живот. Обе женщины упали в грязь и покатились по земле, превратившись в ком мелькающих рук и ног. Уайльд поспешно отстегнул ремень от винтовки, погрозил им Джоанне, которая, казалось, решила присоединиться к битве, сложил его вдвое и трижды хлестнул по скандалисткам. Фатима взвыла от боли, попыталась встать, поскользнулась, и получила еще два удара по своему внушительному заду.

— А теперь твоя очередь, моя милая, — сказал Уайльд и, толкнув ногой, перевернул Серену на живот. Она молча перенесла наказание, встала, попыталась счистить грязь, и лишь тогда вздрогнула. — Теперь скажи мне, чего хотела Фатима.

— Она требовала, чтобы мы оставались в лагере до тех пор, пока дождь не прекратиться. По ее словам, этого ждать недолго. Но нам нужно идти дальше.

Действительно, они настолько промокли, что сидеть в палатке, которая почти не защищала от дождя, не было никакого смысла.

— Скажи ей, что так я хочу, — посоветовал Уайльд.

Серена перевела, и Фатима пожал плечами, начала вьючить верблюдов. Как ни странно, ни одна из женщин не казалась рассерженной.

— Мужчина должен крепко держать своих женщин в руках, — объяснила Серена. — А поскольку вы наказали и меня тоже, то она не ревнует. Это хорошо.

— Я просто обязан познакомить тебя со своими друзьями, — воскликнул Уайльд.

Ехать верхом было слишком опасно, поэтому они весь день шли пешком, ведя верблюдов в поводу. В конце концов маленький караван свернул с дороги, или же, возможно, дорога свернула в сторону от его пути, и вошел в лес, который немного прикрывал от потоков воды. Земля под ногами становилась все мягче и ближе к вечеру превратилась в болото. Идти по нему было так же трудно, как по песку в пустыне. Главное различие было лишь в том, что в пустыне шаги были абсолютно неслышными, а здесь под ногами непрерывно хлюпало и чавкало.

Животных на пути не попадалось, если не считать нескольких змей.

— Когда-то здесь были и львы, и жирафы, и все породы антилоп, — сказала Серена. — Но теперь они или умерли от жажды, или утонули. Все живое ушло на юг. А около озера все еще можно встретить львов.

Путники провели еще одну бессонную ночь, укрывшись под кронами деревьев. Как и предсказала Фатима, дождь наконец прекратился, но с листьев продолжало капать. Лесную тьму озаряли частые вспышки молний, сопровождаемые гулкими раскатами грома. На рассвете Серена и Фатима вступили в ставший уже традиционным спор, который сопровождался энергичными жестами и взглядами в сторону Уайльда. И снова Фатима в конце концов должна была уступить.

— Как мне кажется, ты говорила, что они последуют за мной повсюду, — напомнил Уайльд.

— Так и будет, — подтвердила Серена. — Но им нужно напоминать о вашей силе и смелости и о том, что вы собираетесь позаботиться о них.

— И что же я для них сделаю?

— Обещания ничего не стоят, — уклонилась она от ответа.

— При том условии, что я не попаду в какую-нибудь переделку, когда они захотят получить обещанное.

Утром дождь возобновился. Уайльд потерял счет времени, и не мог определить, сколько же времени тянется его странствие. Жизнь закончилась в тот момент, когда его выбросили из вертолета в песчаное море. Неужели это случилось неделю тому назад? Потом она ненадолго возвратилась, когда он в оазисе разговаривал с Фором, и продолжалась еще некоторое время. Теперь она снова ушла, а он тащился сквозь вечность вслед за пропитанной ненавистью девчонкой к месту предстоящей расправы. Чтобы предотвратить злейшую расправу? Возможно. Насколько все это казалось нереальным! Это было тайной Африки и делало нереальной самую жизнь. Но Африка была реальной, как, впрочем, и Европа и Северная Америка и даже Азия — искусственные создания человечества.

— Мы на месте, — вдруг сказала Серена, и он услышал новые голоса. А вскоре между деревьев показались и люди. Голые мужчины и женщины окружили их, и каждый счел своим долгом дернуть Уайльда за рукав.

— Это племя бадуми — сказала Серена, — обитатели Чада. Они живут, главным образом, рыбной ловлей. У них мы купим лодку.

Уайльд снова с неприятным чувством находился среди множества любопытных, бесстрастных и совершенно несклонных с сочувствию людей. Пришельцы, сопровождаемые хозяевами, свернули из болота на сравнительно сухой холм, где располагалась деревня из травяных хижин. Здесь их ждал старейшина клана, одетый в травяной чехол, защищавший член, и нитку бус.

— Эти рыболовы относятся к числу самых первобытных из всех африканцев,

— объяснила Серена. — Подобных им можно найти только среди пигмеев Конго или бушменов Калахари.

— Но ты, похоже, уже бывала здесь?

— Чад — мое озеро, мистер Уайльд. Без меня вы ничего не сможете здесь.

Вождь о чем-то спросил. Серена ответила на незнакомом языке со странно низкими, гортанными интонациями. Фатима и Джоанна, держась за руки, взволнованно оглядывались вокруг. Возможно, они считали дикарей людоедами.

— Он говорит, — перевела Серена, — что сейчас начинается рыбацкий сезон, и лодки у них очень дороги. Я предложу ему, помимо денег, еще и верблюдов. Они больше не понадобятся нам, а он сможет продать их в Mao.

— Пожалуйста. Но не думаю, что он очень обрадуется.

Вождь тем временем закончил консультацию со своими сыновьями, и принялся в свою очередь размахивать руками.

Серена помотала головой, а ее собеседник воздел глаза к небу т растопырил пальцы на обеих руках.

— Что он хочет теперь?

— Он требует верблюдов и винтовки. Нужно идти дальше и найти другую деревню. Этот человек просто вымогатель. К тому же он знает, что продавать огнестрельное оружие бадуми запрещено законом, и, конечно уж, современное, такое как у нас. А что правительство должно сделает с теми, кто просто отдаст им…

— Любимая, ты очень громко кричишь. Мы, пожалуй, немного обойдем закон. Предложи ему одно ружье и двадцать патронов.

— Но, мистер Уайльд, мы же не сможем вернуться в Центр Вселенной, имея только три винтовки! Предположим, что ваш план сорвется, и Последователи попытаются убить нас?

— Не думаю, чтобы в таком случае одна винтовка могла повлиять на исход дела.

Серена задумчиво прикусила губу и вновь вступила в спор. Но вождь просто продолжал отрицательно покачивать головой, глядя на плотные облака в небе. В конце концов Серена сняла с плеча свое ружье, с пояса — патронташ и бросила все это на землю. Вождь улыбнулся, но его сыновья отнеслись к сделке более внимательно: они сразу же подняли винтовку и принялись тщательно осматривать. Вождь снова обратился к Серене. На сей раз его голос звучал на целую октаву ниже.

— Он предлагает нам переночевать, — высокомерно объяснила Серена. — разделить с ним его жалкую хижину.

— Хороший ночлег и плотная пища не принесут нам никакого вреда… Мы же не хотим быть усталыми, когда придется говорить с твоим прадедом.

— Мне кажется, что нам нужно двигаться дальше, но если вы хотите именно этого, мистер Уайльд… — Она любезно улыбнулась вождю, и Фатима с Джоанной тут же с тяжкими вздохами сели рядом. И только после обеда Уайльд понял, что беспокоило Серену: две предыдущих ночи совершенно не располагали к интимным удовольствиям, но сегодня наконец-то подошла очередь Джоанны.

Когда взошло солнце, глазам Уайльда предстало, пожалуй, самое прекрасное утро, какое ему только доводилось видеть. Безоблачное голубое небо своей прозрачностью могло соперничать с бриллиантом. Солнце в такой ранний час еще не набрало пылающей ярости и его свет и тепло не вызывали неприятных ощущений. После вчерашнего дождя лес искрился каплями, как тело юной девушки, только что вышедшей из-под освежающего душа. Но Уайльд совершенно не желал думать о юных девушках, как освеженных, так и любых других.

В сопровождении всех обитателей деревни Уайльд и три женщины подошли к хрупкому деревянному причалу, расположенному в излучине ручейка, пробившего себе путь между деревьями. К нему были привязаны три лодки, каждая футов в двенадцать длиной, не имевших ни сидений, ни какого-либо подобия палубы. Уайльду они напомнили недоделанные разборные спасательные шлюпки. Но в любом случае плыть на них куда-либо было невозможно: воды у берега не было, и причал стоял в липкой грязи, по сравнению с которой дно Бембриджской гавани, где стоял его — или уже не его? — катамаран, показалось бы чистым и сухим, как асфальтированная детская площадка.

— И сколько времени им понадобится, чтобы починить лодку? — обратился он к Серене

— Они в полном порядке, мистер Уайльд. Эти лодки сделаны из травы.

— Именно это меня и беспокоит.

— И напрасно. Это очень хорошие лодки, достаточно прочные, и при этом легкие, поэтому на них совсем нетрудно идти на шестах. У них деревянный каркас, а благодаря травяной обшивке они к тому же очень гибкие. Если такую лодку ударит бегемот, она только изогнется, а деревянная лодка наверняка сломалась бы или опрокинулась.

— Как ты сказала? Ударит бегемот?

— Ну, да. В центральной части озера их много. У этих лодок только один недостаток — они впитывают воду.

— Милая моя, тебе не кажется, что гораздо безопаснее было бы срубить несколько деревьев и построить плот?

— Но, мистер Уайльд, они впитывают воду довольно медленно. Понимаете, трава пористая, и со временем поры пропитываются водой, лодка становится слишком тяжелой и не может больше держаться на воде. А тогда, конечно, ее нужно выбрасывать, иначе она утонет.

— Твои познания в области физики просто ужасают меня. Предположим, это случится, когда мы будем в середине озера?

Серена беззаботно рассмеялась.

— Это было бы очень неосторожно с вашей стороны, мистер Уайльд. И могло бы стать очень большой трагедией.

Вождь воздел к небу руки и произнес речь, представлявшую собой, как надеялся Уайльд, молитву о безопасности его гостей. Его семейство ответило возгласами одобрения, а потом четверо молодых мужчин поставили горшок с кускусом и две канистры с водой в одну из лодок, взялись за борта, издали дружное шипение и опустили суденышко в черный ил.

— И что теперь? — спросил Уайльд. — Мухаммед подойдет к горе, или же мы будем сидеть и ждать, пока гора подойдет к нам?

— Я опять не понимаю вас, мистер Уайльд. Последователи Бога не молятся Аллаху или его пророку. Они находят силу в своих собственных сердцах. — Она положила винтовки и патронташи рядом с канистрами, разделась догола, сложила одежду на винтовки и поцеловала вождя в щеку. Потом она соскользнула с причала и сразу же прогрузилась в ил до середины бедер. Фатима и Джоанна последовали ее примеру. Уайльд тоже разделся, обменялся рукопожатием с вождем, которому, казалось, это доставило огромное удовольствие, и спрыгнул с причала. Грязь радостно облепила его тело, словно с начала времен только и дожидалась, когда в нее погрузится пара белых ляжек.

— Идите сюда, вперед, мистер Уайльд, — сказала Серена. — Мы покажем этим лахудрам, что значит работать.

— Подожди немного. — Чтобы приподнять ногу и протолкнуть ее вперед требовалось поистине геркулесово усилие, а мысль о том, что опуская ступню при следующем шаге можно наткнуться на что угодно, вовсе не облегчала продвижение.

— Держите веревку. — Серена перекинула толстый, но легкий канат, сплетенный из травы, ему через плечо, сама заняла место за его спиной, громко вскрикнула и они двинулись вперед, Фатима плелась за ней следом. Африканская версия «Бурлаков на Волге», вспомнил Уайльд знаменитую картину, которую ему довелось увидеть в Москве. Они пробивались сквозь густой ил, а со всех сторон раздавались всплески каких-то других живых существ и шелест тростника, потревоженного бортами их корабля, да сзади одобрительно рукоплескали жители деревни бадуми, толпившиеся на берегу у причала.

— Далеко еще? — спросил Уайльд. От усилий в мускулах его бедер уже начиналась жгучая боль

— Уже недалеко, — пообещала Серена. Она уже погрузилась в ил по самые плечи.

— Лезь туда, и толкайся шестом, — Уайльд опустил руки в грязь, схватил девушку за талию, извлек из трясины, которая выпустила ее, издав громкий сосущий звук, и поставил в лодку. — И что ты видишь?

Серена поднесла козырьком руку ко лбу.

— Вижу воду! Вон там! — она указала рукой.

«Бурлаки» миновали излучину и оказались в устье ручья. Последние деревья остались уже в сотне ярдов позади. Из черной илистой трясины путники переходили в другую пустыню, бурого цвета. Серена из лодки указывала путь и помогала, отталкиваясь длинным шестом.

— Уже скоро, — ободрила она Уайльда.

Но прежде, чем они добрались до открытой воды, вода сама настигла их, правда, в виде ливня. Солнце исчезло, как будто кто-то задернул занавес, и дождь твердыми упругими каплями ударил по обмелевшему озеру и бредущим по нему путникам.

— Быстрее! — воскликнула Серена и, перегнувшись через борт, попыталась ухватиться за скользкое от грязи плечо Уайльда. — Забирайтесь в лодку.

Уайльд выдрался из трясины и перекинул ногу через борт, отчего лодка опасно накренилась. Серена помогла ему перевалиться на дно, Фатима и Джоанна со всей возможной быстротой последовали его примеру. Когда Уайльд выпрямился, то сразу понял причину беспокойства девушки. Грязь, через которую они только что с таким трудом пробивались, раздвигалась на их глазах, тут и там возникали просторные водоемы, они соединялись между собой, и он почувствовал, что лодка сама двинулась вперед.

— А почему бы нам не переждать дождь? — спросил он.

— Нельзя, потому что как только он прекратится грязь снова загустеет. Потребуется не один ливень, чтобы она действительно растворилась. Так что мы должны поторопиться. — Серена вручила Уайльду один шестов и ободряюще улыбнулась, а тяжелые дождевые капли лупили ее по голове, вода стекала по волосам на плечи, смывая грязь с тела в лужицу под ногами. — Все идет хорошо, да?

— Наверно, раз ты так считаешь дорогая.

— Ну, теперь, когда мы выбрались из ручья, дело пойдет быстрее. Вам когда-нибудь приходилось толкать лодку шестом?

Уайльду пришло в голову, что озеро Чад совсем не похоже на Кем.[29]

— Нет.

— Тогда старайтесь делать, как мы. Вот так.

К его удивлению все три женщины оделись, натянув туники на измазанные черным илом тела и накинув на головы капюшоны своих накидок. Затем Фатима затянула какой-то речитатив, Длинные шесты взметнулись и вонзились в воду с обоих бортов. Три девушки, скрючившись, как обезьяны, висящие на веревках, сильно уперли шесты в вязкое дно и быстрыми шагами пошли в сторону кормы, стараясь как можно дольше держать шест упертым в дно, но не забывая вовремя выдернуть свое орудие из вязкого плена. Потом они сразу же возвращались в нос и снова и снова кланялись бурой воде. Уайльд присоединился к ним. Сначала у него получалось плохо, но потом он уловил общий ритм, и лодка, окончательно выскользнув из объятий трясины, через несколько минут уже поплыла по воде. Уайльд наблюдал за своими спутницами со все возрастающим восхищением. Грязь, стекающая по их ногам, и тугие мышцы, играющие на обнаженных руках, были, пожалуй, самым сильным аргументом в пользу физического равенства полов, из всех, с которыми ему когда-либо приходилось встречаться.

К полудню ливень прекратился, небо очистилось, и Серена предложила остановиться и поесть. Лодка дрейфовала примерно в миле от берега, чуть заметно покачиваясь на спокойной воде, в которой ярким пятном отражалось солнце. Фатима и Джоанна весело болтали друг с дружкой, поглощая финики и кускус, и запивая все это мериссе. В конце концов Уайльд почувствовал, что от их вида у него сводит скулы.

— Куда дальше? — обратился он к Серене.

Она встала и всмотрелась вдаль, прикрыв глаза от солнца.

— Вон туда, — твердо, как будто разглядев известный ей одной ориентир, сказала она через несколько секунд. — Два-три дня пути.

Они непрерывно двигались на шестах до самого вечера. Ночью они предоставили лодке свободно дрейфовать, а с первыми лучами рассвета возобновили движение. Каждые сутки на них обрушивалось не менее двух ливней, они обходили стада плескавшихся и фыркавших гиппопотамов, тревожили колонии птиц, пробивались сквозь густые заросли тростника, время от времени преграждавшие путь.

Судя по тому, насколько уходил в воду шест, глубина озера нигде не превышала восьми футов. Деревья на берегу все время оставались по правую руку. Путники не купались, и отправляли естественные функции как придется. Они пили мериссе вместо воды и пребывали в постоянной эйфории легкого опьянения. На руках у всех вздулись волдыри, но на них не обращали внимания. Уайльд мучительно обгорел на солнце. Порой Фатима пела, а порой они с Джоанной о чем-то разговаривали. И все они воняли. Уайльд решил, что никогда больше не сможет коснуться женщины, не ощутив про себя этой вони, грязи и множества всяких других неприятных вещей. Даже Серена превратилась в дурно пахнущий ходячий шар из энергии, грязи и пота.

Он больше не сомневался, что у него или солнечный удар или малярия; его постоянно мучила головная боль. Порой она была почти невыносимой, такая, что он с трудом мог открыть глаза при свете солнца, а порой — просто унылым напоминанием о том, что в голове у него далеко не все в порядке. Он страдал от поноса, но эта же беда преследовала и всю его команду. Ночью, когда температура снижалась почти так же сильно, как в пустыне, а ветер разводил рябь на неподвижной при свете дня воде, он непрерывно дрожал. Он пребывал в двух состояниях: или насквозь мокрым, или абсолютно, противоестественно сухим, но хуже всего была грязь. Он и не представлял себе, что можно быть настолько грязным, даже во время войны в Корее ему не доводилось и близко подходить к такому состоянию. И это упорное упражнение в медленном самоубийстве предпринималось исключительно для того, чтобы казнить женщину, которую он почти что любил.

На третье утро, вскоре после рассвета, к заунывной песне, которой Фатима задавала ритм движению шестов, плеску воды и ворчанию Джоанны добавился громкий резкий звук. Уайльд не смог бы спутать его ни с чем.

— Быстро! — скомандовала Серена. — Мы ловим рыбу.

Побросав шесты на дно, и предоставив лодку на волю легкого ветерка, женщины перегнулись через борт, как будто тянули из воды сеть. Уайльд присоединился к ним, поглядывая через плечо на вертолет. Машина стремительно приближалась со стороны леса, видневшегося далеко справа. Она пролетела достаточно близко, и пилот должен был ясно разглядеть четыре фигуры в травяной скорлупке, но не отвернула от курса, чтобы повнимательнее приглядеться к рыбакам.

— Андерсон?

— А кто же еще, мистер Уайльд? — откликнулась Серена.

Вертолет скрылся за близлежащими деревьями, и лодка двинулась дальше. К полудню они миновали плес и углубились в сеть узких и очень мелких проток, разделявших множество крошечных островков. Теперь они оказались под покровом леса. Огромные безмолвные при штиле деревья, полностью закрывавшие небо, были все еще пропитанными влагой после прошедших ливней. За час до темноты Серена объявила об остановке на ночлег и направила лодку в тростники, стеной окружавшие один из островов.

— До Центра Вселенной отсюда не больше часа пути, — пояснила она. — Помните, мистер Уайльд, как Зобейр шел по мелководью к другому острову? Он шел сюда, но сейчас ему пришлось бы плыть. А следующий остров — дом Бога.

К своему удивлению Уайльд обнаружил, что волнуется. Он столько перенес на пути к цели, что возвращение к тому месту, откуда началось странствие, явилось для него потрясением. Возможно, потому что он вовсе не рассчитывал всерьез добраться сюда. И даже теперь не мог до конца поверить в это.

— Ну что ж, поздравь Фатиму и Джоанну, — сказал он. — Для меня полная тайна, как тебе удалось заставить их так трудиться.

— Это было совсем нетрудно, мистер Уайльд. Я сказал им, что, когда вы закончите свои дела в Центре Вселенной, то заберете нас всех к Англию, а там мы будем жить в большом доме. Они что-то слышали об Англии, и такое будущее их очень привлекло.

— Думаю, что гораздо сильнее, чем меня. У меня, видишь ли, нет большого дома.

— Вы можете не беспокоиться. Я помогу вам избавиться от них, когда придет время.

— Но ты сама собираешься туда?

Она улыбнулась.

— Я нужна вам, мистер Уайльд. Без меня вы — ничто. А теперь вы должны сказать им, что нужно делать.

— Что ж, слушай внимательно, милая, и запомни: я хочу, чтобы все мы, вместе, проникли туда и оттуда, и при этом не палить во всех и каждого, кто попадется на глаза.

— Все будет так, как вы пожелаете, мистер Уайльд.

— В таком случае весь инструктаж я беру на себя. Теперь скажи Фатиме, что мы оставим ее с Джоанной в каком-нибудь тайнике, и все, что им нужно делать это сидеть там, пока мы не вернемся. Но у каждой из них будет по винтовке, и если они услышат выстрел, то должны начать палить во все стороны до тех пор, пока или мы не появимся, или патроны не кончатся.

Серена нахмурилась.

— И вы все время клянетесь, что не желаете кровопролития? Я вас не понимаю.

— Если помнишь, стратегию определяю я. Расскажи мне, где можно высадиться на остров незамеченными.

— Со стороны леса, мистер Уайльд. На запад от деревни. Если мы пройдем через лес, Последователи скорее всего даже не поймут, откуда мы появились, и лодка будет в безопасности.

— И сколько времени нам потребуется, чтобы добраться до той стороны острова?

— Это довольно далеко. Наверно часа четыре.

— Так, а в какое время Последователи Бога обычно уходят спать?

— С заходом солнца, мистер Уайльд. Сейчас они ужинают.

— Тогда мы сейчас немного отдохнем, доедим всю эту дрянь и отправимся дальше. Скажи девочкам, что я по своему обычаю буду молиться перед сражением, и должен остаться один. Со мной можешь пойти только ты.

Серена вздернула брови, но Фатима и Джоанна, восприняли желание Уайльда как нечто само собой разумеющееся. Он углубился в кусты, захватив с собой все три патронташа и нож Серены, сел, и вынул пули из всех патронов в двух поясах, заткнув гильзы комками грязи. Серена, стоявшая рядом, в удивлении раскрыла рот.

— Если придется кого-то убить, то это сделаю я сам, — объяснил он.

— Вы мудрый человек, мистер Уайльд… — Но в голосе Серены слышались нотки сомнения. Она спустилась к воде и впервые за эти три дня сняла с себя густо измазанный грязью, пропитанный потом хайк, положила его в лодку, и тщательно вымылась, уделив особое внимание груди. Это показалось Уайльду хорошей мыслью, и он присоединился к девушке. Та улыбнулась. — Я вывела вас из пустыни, мистер Уайльд, и провела через лес. Я берегла вас, кормила вас и поставляла вам женщин. А теперь я привела вас обратно в Центр Вселенной. Вы не довольны мной, мистер Уайльд?

— Куда больше, чем могу это выразить, любовь моя.

Серена рассмеялась и в ее смехе явно слышалось удовольствие от этих слов.

— О, вы вернете мне долг, мистер Уайльд. Вы начнете возвращать его в первую же ночь, после того, как убьете Ингу Либерстайн.

— Надеюсь, что смогу это сделать.

Довольное выражение сошло с ее лица, и оно стало мрачным.

— Потому что, если вы не сделаете этого, мистер Уайльд, то я сама убью вас.

10

Единственным звуком, выдававшим движение лодки, было бульканье погружаемых в воду шестов. Уайльд прикинул, что с полуночи прошло несколько часов. Луна еще высоко стояла в небе, но, окутанная плотным облаком, совсем не давала света. Болото, по которому они плыли, кишело жизнью, непрестанно издававшей свой особый тропический шум. Лягушки громко квакали, насекомые жужжали и зудели, доносились и другие, более зловещие звуки: дожди последней недели пробудили джунгли от вынужденной спячки. Память вернула его на двадцать лет назад. Ведь это, в сущности, рейд коммандо. Самый странный рейд коммандо за всю историю этого рода войск.

Лодка врезалась в заросли тростника; высокие стебли сомкнулись вокруг, как настоящий лес. Уайльд прихлопнул несколько москитов, и вгляделся в черную полосу деревьев всего лишь в сотне футов впереди.

— Дальше мы не проплывем, — прошептала Серена.

— Как ты думаешь, здесь глубоко?

— Фута четыре. Но дальше станет помельче.

— А как насчет обитателей?

Она пожала плечами.

— Конечно, они там есть, мистер Уайльд. Но не на каждом шагу.

Он представил себе, как сонный крокодил вырывается из-под его ноги, словно разорвавшаяся противопехотная мина, вздохнул, перепрыгнул через борт, держа винтовку над головой, и погрузился по пояс в на удивление прохладную воду.

— Напомни девочкам, чтобы держали патроны сухими.

Тростники, расступаясь перед ним, резали грудь и руки. Вода с каждым шагом становилась все мельче. Он спотыкался и ушибал пальцы о камни и корни, и, всякий раз, когда под ноги попадалось что-нибудь твердое и крупное, сердце противно замирало в груди. Позади него бесшумно пробиралась Серена, зато Фатима и Джоанна перешептывались и хихикали. Это была кульминация их приключения, если, конечно, они именно так расценивали все, что с ними происходило в течение последних дней. Впереди их ожидала обещанная поездка в дальние страны… Среди убийц не может быть понятия о чести.

Наконец вода стала совсем мелкой, по щиколотку, и он оказался среди деревьев. Выбравшись из мира крокодилов, вступил в мир змей. Он не знал, водятся ли в Африке водяные змеи и не испытывал ни малейшего желания выяснять это.

— Куда идти?

— Идите за мной, — взяла на себя инициативу Серена.

Уайльд оглянулся, и Фатима одарила его ободряющей улыбкой. Его ноги были все в ушибах и порезах, икры до мяса разодраны шипами. Теперь он понял, почему лесные африканцы так стараются защитить свой самый уязвимый орган.

Вскоре перед ними развернулось пастбище, и сгрудившиеся коровы обратили к пришельцам любопытные взгляды.

— В стаде есть бык, и он может наделать нам неприятностей, — сказала Серена. — Нужно обойти вокруг.

Уайльд кивнул и жестом указал Фатиме направо. Низко пригнувшись они пробирались по краю леса, хотя трудно было предположить, что кто-нибудь из Последователей Бога, решивший погулять темной ночью, мог бы заметить их на фоне деревьев.

Наконец впереди показались хижины. Серена сжала его руку и опустилась на колени. Он последовал ее примеру; то же самое сделали обе женщины.

— Укуба живет в маленьком доме позади общей столовой, — прошептала девушка.

— Значит девочки забрались даже слишком далеко. Скажи, чтобы они спрятались где-нибудь здесь и были наготове. И пусть берутся за дело при звуке первого же выстрела.

Серена перевела, и Фатима, усмехнувшись, передернула затвор винтовки.

— По крайней мере, они не смогут причинить вреда сами себе, — заметила Серена. — Но уже скоро рассветет.

— Тогда нужно шевелиться.

Девушка неслышно двинулась в темноту. Они пересекли огород, обошли стоявшие в круг домики — такие мирные и сонные. Уайльд подумал, что Бог сделал ошибку отказавшись от домашних животных.

Серена замерла.

— Мы на месте, мистер Уайльд.

Он встал, завернул за угол хижины, откинул занавес, шагнул внутрь, держа винтовку наперевес, и замер, вдыхая запах человеческого пота в ожидании, пока его глаза что-нибудь разглядят в полной темноте. За спиной он чувствовал присутствие Серены. Молча взяв за плечо, он передвинул ее направо от дверного проема, а сам занял место слева. Теперь он уже видел одеяла и даже различал прикрытые ими тела.

— Укуба! — вполголоса позвал он Послышалось шевеление, и Бог сел.

— Кто это?

— Меня зовут Уайльд.

Укуба откинул одеяло и, пошатываясь со сна, поднялся во весь рост.

— Уайльд? — Инга села, прикрывшись одеялом, и тут же позволила ему снова упасть.

— Что же вам нужно, мистер Уайльд? — спросил Укуба. — Вернуться, да еще с винтовкой… Это ошибка с вашей стороны. Чего вы хотите этим добиться? Приговор к изгнанию, наложенный Внутренним кругом Последователей Бога, совсем не шутка

— Уайльд! — повторила Инга, на этот раз спокойнее. — Ты сошел с ума.

— Я привела его назад, — вступила в разговор Серена.

— Серена? — удивился Укуба. — Это ты, дитя мое? Ты совершила тяжкий грех. Внутреннему кругу все это не понравится.

— Я совершила грех? — воскликнула Серена потребовала. — Я? Мой Бог…

— Мы решили, что переговоры буду вести я, — напомнил Уайльд. Вдруг снаружи раздался звон треугольника. — Кто-то не так уж крепко спит. Давайте присоединимся к обществу.

Он указал дулом винтовки на двери. После секундного колебания Укуба вышел. Инга, завернувшаяся в одеяло, казалась почти столь же юной как Серена. С виду можно было подумать, что она слишком удивлена, чтобы двигаться, но Уайльд знал, что это не так. В эти секунды, ее мозг был взбудоражен, как разоренный муравейник; она выбирала себе тактику и момент для действий. Уайльд поднял ее за руку и вытолкнул за дверь. Она взглянула на него, и повернулась к выбежавшим из хижин Последователям Бога, которых возглавляли Фодио и Канем.

— Уайльд?! — воскликнул знакомый голос, и в первый ряд пробилась Синтия Борэйн. — Что же с вами случилось? Мне сказали, что вам здесь не понравилось, и вы решили уехать.

— А потом я решил вернуться.

— Он убийца, — закричал Канем. — Он бросил вызов воле Внутреннего круга и возвратился. А эта предательница-девчонка привела его. Они посмели выступить против учения Бога и принесли огнестрельное оружие в Центр Вселенной. Что скажет Внутренний круг о тех, кто не выполняет его решения?

— Стреляйте, — сказала Серена. — Давайте убьем ее и убежим.

Голова Инги дернулась. Но она не сделала никакой попытки освободиться.

— Не суетись, моя радость. — Уайльд возвысил голос, перекрыв ропот толпы. — Слушайте меня, члены Внутреннего круга. Да, я бросил вызов вашим решениям и вернулся в Центр Вселенной. Да, Серена была моим проводником. Я вынудил ее к этому. Я возвратился, чтобы закончить порученное мне дело. Я не лгал, когда признался вам, что я убиваю людей, и что мне платят за это. Но я не наемник. Я — агент британского правительства. Меня прислали сюда, чтобы арестовать женщину по имени Инга Либерстайн и доставить ее в Англию. Там ее будут судить. Я пытался вести дело так, чтобы не нарушать гармонию Центра Вселенной, но это теперь невозможно. Так что у меня есть настоятельная просьба к вам: выдайте мне эту женщину, которая совершила больше преступлений, чем кто-либо из вас может даже вообразить, и я покину ваш остров, оставив вас самих и ваше движение в покое. Клянусь в этом.

— Какой же ты ублюдок, Джонас, — спокойно сказала Инга. — Проклятый ублюдок. Но у тебя ничего не выйдет, сладенький. Неужели ты думаешь, что эти люди чем-нибудь обязаны британскому правительству?

— Она права, мистер Уайльд, — вступил в разговор Укуба. — Мы в Центре Вселенной живем по своим собственным законам, и не признаем правил тиранической цивилизации. Инга призналась мне и всем нам в своих преступлениях. Она сказала нам, что в прошлом была шпионкой, работала и на Восток, и на Запад. Но для Последователей Бога не существуют ни Восток, ни Запад. Возможно вы обвините ее еще и в убийстве. Но она уже призналась, что в той, прежней жизни ей приходилось защищать себя. Она была вынуждена к этому той самой цивилизацией, которая приносит непоправимый вред человечеству. Во всем этом моя жена призналась, и за все это получила прощение от меня и моих Последователей здесь во Внутреннем круге. Она больше не подвластна юрисдикции ни одного правительства в мире.

— Она большая мастерица исповедоваться, — согласился Уайльд. — Как ни жаль, любимая, но диспут нужно продолжить. Интересно, Укуба, она исповедовалась в том, что наставляет вам рога с вашими приемными сыновьями, и вместе с ними составила план, как подчинить себе Последователей Бога после вашей смерти? Что она уже воспринимает вас только как человека, который вот-вот умрет? Она вызвала меня сюда только для того, чтобы избавиться от главного конкурента, Зобейра, не привлекая к себе подозрений к себе. Серена говорила чистую правду, когда пыталась объяснить вам, что Инга сама послала ее в Кано встречать меня, чтобы припутать ее к обвинению против Зобейра. У Зобейра и в мыслях не было причинить вам хоть малейший вред.

— Все это ложь, мой Бог! — бросила Инга сказала. — Клянусь вам. Почему Уайльд не сказал всего этого десять дней назад?

— Действительно, почему? — переспросил Укуба. — Мне тоже интересно выяснить это, дитя мое. Но, конечно, они не лгут, и я очень огорчен тем, что ты снова отягчила свою душу таким преступлением. Неужели ты думаешь, что я не знал о твоих планах?

В ночи слышался только шорох пятидесяти с лишним пар переступающих босых ног.

— Вы знали? — наконец прошептала Инга. — Но это невозможно.

— Для Бога нет невозможного, дитя мое, — мягко сказал Укуба. — Объясни ей Канем.

— Я пересказывал Богу все, что говорилось между нами, Инга. И сообщал обо всем, что делалось.

— Ты? — Она повернулась. — А Фодио?

Но Фодио здесь больше не было. Затылок Уайльда запульсировал от возбуждения. На этом крошечном островке было куда больше интриг, чем ему пришлось увидеть в необъятной России.

— Разве мы не братья? — осведомился Канем. — И разве Бог не назвал нас своими сыновьями?

— Однажды ночью я обнаружил, что одеяло рядом со мной пусто, дитя мое,

— сказал Укуба. — Мне было совсем нетрудно выяснить, куда ты ушла. Мои сыновья не смогли не признаться мне. Но я простил тебе это. Можешь поверить, что я даже предпочел предотвратить то, что можно было бы поставить тебе в вину, приняв меры к тому, чтобы Уайльд не смог ответить на твой вызов. Но здесь я, очевидно, потерпел неудачу. Когда он прибыл сюда, я был поставлен перед выбором: или предоставить тебе возможность считать, что твой план выполняется, или осудить тебя перед моими Последователями. Я выбрал первый вариант, и предупреждение Канема нашло детальное подтверждение во всех твоих действиях.

Инга пристально глядела на него; мелькнувшие было на ее лице гнев и испуг сменились обычным безразличием.

— Тогда я должна еще раз попросить прощения у моего Бога. Но молю вас, если вы меня любите меня: не отсылайте меня с Уайльдом. Он действительно работает на британское правительство. Но он не полицейский. Он — их палач. Они не посмели бы судить меня: я слишком много знаю о них. Именно поэтому они послали его, а не кого-нибудь другого. И может быть он не один.

— Я понимаю это, дитя мое, — ответил Укуба. — Можешь быть уверена — я никогда не отдам тебя твоим врагам.

В животе Уайльда начал медленно разгораться гнев. Его ярость слагалась из множества различных вещей, но все они были сфокусированы вокруг расползающегося темно-красного пятна на белом миниплатье Эме Боске. К тому же он наотрез отказался от мысли об уничтожении Бога и всего того, за что он стоял. Месть должна была подождать, ее следовало направить абсолютно точно.

— Я нахожусь в каком-то тумана, — с милой улыбкой признался он. — Вы все время знали, что она составила заговор против вас, против Зобейра, и собирается устроить черт знает какие пакости после вашей смерти, и предоставили событиям развиваться, как будто ничто не случилось?

— Ну, конечно же, мистер Уайльд, я и не ожидал, что вы поймете меня. Вы молодой человек, и живете силой своей правой руки. Вы очень мужественны, я понял это в тот самый момент, когда увидел вас. Для вас, возможно, женщины всегда были всего лишь игрушками в часы отдыха. Но я, Укуба, посвятил свою жизнь более суровым целям и намеренно закрыл свое сердце от радостей женской любви.

— И вы думаете, что Инга любит вас? — возмутилась Серена. — Да она же холодна как глыба льда!

— Но я люблю ее, дитя мое. При одном только виде ее мое сердце исполняется радости. Видеть, как она улыбается мне, куда важнее, чем утолять голод.

— И все же вы делите ее со своими приемными сыновьями? — спросил Уайльд.

— А в вашей концепции цивилизации это является показателем высшей развращенности. Но здесь, в Центре Вселенной, моральные нормы определяются мною. То, что она возвращалась ко мне от двоих таких мужчин, делало ее еще более желанной для меня.

— Ну, а Зобейр? Вы прогнали его лишь за тем, чтобы сохранить при себе свою наложницу! Вы послали Серену на смерть!

— Я выслал Серену из Центра Вселенной, мистер Уайльд. Она была виновна в участии в заговоре, который, как ей было известно, был направлен против моей жизни. И она — моя единственная оставшаяся в живых кровная родственница. Я отнесся к ней со всей возможной снисходительностью. Что же касается Зобейра, то он понимает не только мои потребности, но и то, что силовая борьба за место моего преемника полностью уничтожило бы нашу секту. Между нами уже было решено, что он уйдет в добровольное изгнание до конца моей жизни. Ваше появление оказалось весьма своевременным — благодаря ему мы смогли сыграть свой маленький спектакль. Он вернется в нужное время. Я старик, мистер Уайльд. Независимо от того, что вы, или кто-то другой мог бы сказать, я рад, что провел жизнь мудро и внес свой вклад во благо человечества. Теперь, в преклонные годы, глядя на то, как мое движение растет, я желаю также насладиться и своим собственным счастьем. Я нашел счастье с Ингой. И она останется моим счастьем, пока я не умру.

— И что потом?

Укуба улыбнулся жене.

— Потом ей придется снова заботиться о себе. Но у нее все получится, я уверен в этом, мистер Уайльд. Ее очарование, несмотря на то, что оно создано руками человека, позволяет ей соответствовать даже вашему вымышленному описанию самой красивой женщины в мире. Я уверен, что мои приемные сыновья не позволят ей страдать от неудовлетворенного желания.

Инга опустилась на колени.

— Мой Бог, я поражена вашим великодушием. То, что я согрешила против вас, навсегда останется тяжелым бременем у мена на сердце.

— Тогда встань и стой здесь, рядом со мной. Мистер Уайльд, может быть ваше вмешательство в дела Последователей Бога привело, в целом, к лучшему. Благодаря ему и моя жена и я сам лучше поняли самих себя. Так что я больше не намерен карать вас. Возможно я слаб, и кто-нибудь из Внутреннего круга захочет упрекнуть меня за это. Однако я постановляю, что вас следует снова выслать. Серена отправится вместе с вами, как и в те десять дней, которые вы уже провели рядом. Но на сей раз, мистер Уайльд, не пытайтесь повторно бросить мне вызов и еще раз вернуться, или вам придется узнать, что, защищая членов своего движения, Последователи Бога могут быть неумолимыми.

— Я уже знаю это, — спокойно сказал Уайльд. — У меня на руках умерла Эме Боске.

— Эме! — воскликнула Инга — Эме мертва?

Укуба повернулся к Канему.

— Я же велел тебе только предотвратить их встречу, а не убивать кого-либо.

Лицо Канема потемнело.

— Это был единственный путь, мой Бог. Такого человека, как Уайльд, нельзя остановить словами. Но я не понимаю, почему Кумани не выполнил своего поручения до конца.

— Он пытался, — неопределенно пояснил Уайльд. — И еще один маленький вопрос, касающийся уже нашего с Сереной изгнания. Того, что уже было, я хочу сказать. Нас выгрузили посреди пустыни и оставили там.

Укуба вгляделся в лицо жены.

— Это твой приказ?

— Нет, мой Бог! Клянусь в этом! — твердо сказала Инга. Она повернулась к Уайльду. — Джонас, ты серьезно думаешь, что я затеяла бы такие ненужные хлопоты для того, чтобы убить тебя?

— Ну конечно, нет. Но я намереваюсь выяснить, кто их затеял.

— Это сделал я, мистер Уайльд, — вмешался Канем. — Я дал распоряжение лететь в пески.

Укуба слегка нахмурясь взглянул на приемного сына.

— Ты хочешь отобрать у меня власть, Канем?

— Необходимость вынудила меня усомниться в вашей дееспособности, мой Бог. И не только в отношении этого убийцы и его сообщницы. Вы сказали сейчас, что Зобейр возвратится сюда. Что это значит?

— Зобейр не совершил никакого преступление. Я намеревался сообщить об этом в надлежащее время, но этот человек, Уайльд сделал это за меня. Харизм

— мой преданный сторонник. Он понимает мои намерения и не обратит внимания на сообщение Андерсона о его изгнании. Зобейр от моего имени отправился в поездку, чтобы посетить различные ячейки Внутреннего круга и передать им послание от их Бога. Потом он вернется сюда и наследует мне как Бог Последователей.

— Как Бог?! — выкрикнул Канем. — Вы говорили…

— Я говорил то, что ты должен был сказать Инге, для того, чтобы заставить ее раскрыть себя, и воистину понять ее намерения. — Укуба улыбнулся. — Я говорил ей правду. Разве ты не понял этого, сын мой?

Канем уставился на старика.

— Нет, Укуба, — наконец сказал он, — Я не понимал этого.

— Но кто же мог быть моим преемником, кроме Зобейра, старейшего из доживших до этих дней моих соратников по движению? — Укуба нахмурился. — Ведь не мог же ты желать этого положения для себя — такой молодой, неопытный, и, как только что показал, импульсивный. Ты еще не дорос до понимания нашей истинной цели, и, конечно, не годишься для положения, требующего огромной ответственности? О, нет, сын мой. Этого не может быть.

— Вы так думаете? — резко спросил Канем. — Вы, заблуждающийся старик, живущий в вымышленном мире.

— Замолчи, сын мой, — не повышая голоса сказал Укуба. — Ты признался в организации убийства, покушении еще на два, в том числе своей сводной сестры. Ужасные преступления. Теперь ты собираетесь произнести непоправимые слова. Ты вынудишь меня призвать Внутренний круг Последователей Бога осудить тебя.

— Нет, нет, мой Бог, — небрежно бросил Канем. — Они уже осудили вас. Они устали от ваших глупых декретов, бессмысленных решений. Они презирают ваше старческое увлечение этой беловолосой интриганкой. Они знают, что Зобейр это всего-навсего ваша копия, ходячее ископаемое, так же неспособный наладить контакт с силами, действующими сегодня в мире.

— А у тебя есть этот контакт, Канем? У тебя, никогда не покидавшего Африку, знающего о внешнем мире лишь по воспоминаниям женщины, которую только что назвал интриганкой?

— Возможно, взгляд со стороны — лучший путь, мой Бог, — высокомерно сказал Канем. — Я по крайней мере достаточный реалист, чтобы понять, что этот Уайльд — не тот человек, которого вы можете по своему желанию отпустить отсюда, рассчитывая приручить. Он не то, что ваши последователи, которые слишком долго повиновались вам. Он должен умереть за посягательство на Центр Вселенной. И изменница Серена должна умереть вместе с ним. Да, и ваша негодяйка-жена. Что скажет Внутренний Суд Последователей Бога?

— Распять их! — взвыла толпа. — На крест их!

— Мы не можем согласиться с этим, Конрад! — закричала Синтия Борэйн.

— Вы правы, Синтия, — донесся голос Ломана из толпы облаченных в белое фигур. — То, что они затеяли, чересчур крепко.

— Я полностью согласен с вами. — Уайльд поднял винтовку. Месть за Эме Боске была роскошью, которую он не мог себе позволить. Во всяком случае Укубу и Канема можно было оставить, и они должны были уничтожить друг друга в глазах Последователей гораздо эффективнее, чем он мог бы сделать это пулей. — Это все очень интересно, но вы, парни оказались перед необходимостью разобраться в ваших собственных внутренних проблемах. А я уезжаю и беру с собой Ингу, Серену и кого-нибудь из тех, кто захочет выбраться отсюда. — Он поглядел на Синтию Борэйн. — Не думаю, что ваше настоящее место — в этой неразберихе, милая.

— Знаете, мне начинает казаться, что вы правы. Конрад, ты едешь?

— Неужели вы станете хладнокровно стрелять в меня и тех из моих Последователей, которые попытаются остановить вас? — взволнованно спросил Укуба.

Я — убийца, помните? Так пошевелите мозгами, Укуба. У вас здесь возникли ваши собственные проблемы, с вашим собственным экстремистом, а меня они вовсе не касаются. К тому же, как правильно предположила Инга, у меня есть подкрепление. Мои люди смотрят сейчас на вас со стороны пастбища.

— Мы все равно остановим вас, мистер Уайльд, — раздался голос Фодио. Он стоял справа от толпы, и свет заходящей луны поблескивал на стволе легкого пулемета «шеппард энд торпин».

Промедлить хоть мгновение значило умереть. Уайльд метнулся под защиту ближайшего дома. Он приземлился на четвереньки, услышал звук очереди, и пули взрезали землю не далее, чем в футе справа от него Он резко перекатился левее, упал на живот и выстрелил. Но Фодио тоже успел убраться в прикрытие, и ночь прорезала еще одна очередь.

Заметив рядом женщину, Уайльд поднялся на колени, и пулемет протрещал вновь. Инга беззвучно вскрикнула и упала. Уайльд бросил винтовку в хижину, схватил женщину за плечи, рухнул вместе с ней в темноту, и замер, а над ними пули прошивали травяные стены, словно их вовсе не было. Разгоревшаяся стрельба пробудила Фатима и Джоанну, и из-за огорода раздался залп, сопровождаемый криками Последователей Бога. Те поспешно разбегались. Уайльд получил горькое подтверждение того, что его стратегия могла бы привести к успеху, если бы он не ввязался в многословный бесплодный диспут с Укубой. Уже через несколько секунд деревня опустела, лишь в отдалении поблескивал блистер вертолета, но ночь продолжала напоминать сумасшедший дом, так как Джоанна и Фатима продолжали издалека палить в сторону деревни.

— Джонас, — прошептала Инга, — Джонас. В меня попали.

Уайльд погладил темноту, нашел прекрасные серебряные нити волос, коснулся лица и сдвинул одеяло, чтобы открыть влажные от пота плечи, провел ладонью по груди к животу, погладил лобок и бедра, и почувствовал ладонью кровь. Инга начала задыхаться.

— Правое бедро, — сказал он. — Но кость, скорее всего, не задета.

— Джонас! Я истеку кровью.

Он разорвал одеяло на несколько полос и вновь нащупал пальцами рану. Отстраненно слушая захлебывающиеся всхлипывания, похожие на скулеж больного зверька, прижал тряпку к разорванной плоти и перевязал, как мог. Теперь его глаза привыкли к темноте, и он видел почти ясно. Инга лежала на спине, волосы были скомканы, как подушка, под головой, обе руки прижаты ко рту, ноги раскинуты в стороны, живот быстро подергивался в такт неровного дыхания.

— Ты продержишься еще некоторое время, — сказал он. — На твоем месте я мог бы держать пари, что это кончится заражением крови.

— Джонас! — Пальцы Инги стиснули его плечо, ногти врезались в кожу. — Джонас! Чувствовать тебя рядом… Джонас, я не хотела посылать тебя в пустыню. Я хотела спасти твою жизнь.

— Я уже сказал, что верю тебе. И в долгу перед тобой за это.

— Но ты приехал сюда, чтобы разделаться со мной. Ты лгал о том, что больше не работаешь на англичан.

— Все мы совершаем ошибки. — Уайльд закончил накладывать импровизированную повязку, проверил затвор винтовки. Мокрые от крови пальцы скользили по металлу. Он выглянул за дверь. По хижине больше не стреляли, и деревню накрыла тишина. Но на опушке леса все еще раздавались выстрелы и мелькали вспышки.

— Сколько оружия собрали твои дружки?

— Не знаю. Я даже не знала, что у них есть пулемет.

— В какую же запутанную сеть все сплелось… Я до сих пор не все понимаю. Значит, ты совратила этих двоих африканских мальчишек и решила основать на них свой план захвата контроля над сектой после смерти старика. Небольшие трудности с материалом, так?

— А ты, Джонас, знаешь, что такое быть без гроша в кармане и всего бояться? В Париже, где я когда-то обедала с шампанским каждый вечер? Знаешь, что такое связать себя с человеком вдвое старше тебя, и к тому же имеющим самые старомодные представления о браке? А эти мальчишки были так нетерпеливы, так стремились учиться…

— Учиться… — задумчиво повторил Уайльд. — Но не иметь тебя в качестве своего лидера. Они выдали твои секреты старику, а Укуба посоветовал им сделать вид, что все идет по твоему плану. Мне кажется, что ни ты, ни он и понятия не имели, с каким огнем играете. И они осуществили свой собственный план, в котором была задействована и ты, интригующая против старика, сам старик и Зобейр, заключившие между собой эту смешную договоренность только для того, чтобы позволить ему оставаться с тобой до конца жизни, и Последователи, которые постепенно становились все более своенравными, так как до них начало доходить, что их Бог это всего-навсего влюбленный до потери разума старик, нарушающий свои же собственные законы. А я-то всегда считал европейскую политику аморальной.

— Канем, — прошептала Инга. — Канем. Оставь его мне, Джонас.

— Говорят, что ненависть лучше всего помогает выжить. Главная проблема

— узнать, откуда они достали свою пушку, и много ли еще у них такого добра.

— Уайльд осторожно выглянул из двери хижины, и сразу получил ответ на один из вопросов. Пуля из крупнокалиберного автоматического пистолета ударилась в землю совсем рядом, обдав его лицо пылью. Раз пулемета здесь нет, то значит Фодио отправился с ним сражаться против второго отряда вторжения. Но прежде, чем спасать Фатиму и Джоанну, нужно было разобраться с пистолетом.

— Джонас? — прошептала Инга. Ты не ранен, Джонас?

— Нет. — Он резко повернулся, держа палец на спусковом крючке, так как рядом с хижиной послышался шорох. Инга, ухватившись за его ногу, пыталась подползти поближе. Уайльд протянул руку, и помог Инге скрыться в темном углу за своей спиной. Она прижалась к нему всем пылавшим от жара телом.

— Мистер Уайльд? — шепотом позвала Серена. — Вы здесь, мистер Уайльд?

Пальцы Инги, как когти, впились в его плечо, призывая к молчанию.

— Я здесь. Как ты сюда попала?

— У меня нож. Жаль, что нет винтовки, которую мы отдали бадуми. — Серена вытянулась на земляном полу рядом с ним. — Со мной Укуба.

Пророк вполз в хижину.

— Какое несчастье вы принесли моим людям, мистер Уайльд? В Центре Вселенной не разрешалось иметь вообще никакого оружия. Но теперь здесь есть современные орудия убийства и погибнут люди…

— Вы, Бог знает сколько времени, сидели на небольшом вулкане, — сказал Уайльд. Руки Инги поглаживали его по спине. Она пыталась разговаривать с ним пальцами, выиграть, вернуть его себе, не выдав при этом своего присутствия, и напрягала для этого все возможности своего мутящегося сознания. — Ваши приемные сыновья, вероятно, уже довольно давно готовились к этой заварушке. Вы когда-нибудь видели, чтобы пулеметы росли на деревьях?

— Мой Бог! Мой Бог! — плачущим голосом повторил Укуба. — Это конец нашей веры, моих людей.

— И наш тоже, если, конечно, мы не поторопимся, — проворчала Синтия Борэйн протискиваясь через дыру в стене.

— Кто там еще? — спросил Уайльд.

— Я не знаю, где Конрад. Уайльд, я вообще не понимаю, что происходит, но предпочла бы держаться рядом с вами, а не с этими канембу, готовыми палить во все, что хоть немного движется. Прикройте нас, чтобы мы могли добраться до вертолета, и я забронирую вам место.

— Вы умеете летать на этой штуке? — Губы ласкали его плечо. Голодные губы. Инга никогда прежде не проявляла своего желания ни перед одним мужчиной.

— Ради Бога, — чуть обиженно откликнулась Синтия Борэйн. — У меня есть точно такой же.

— Да, мне всегда казалось, что моя любимая женщина это вы. Беда только в том, что на той стороне луга у меня пара приятелей.

— Судя по тому, какая оттуда слышна пальба, они вполне могут позаботиться о себе.

— У них холостые патроны.

— Нашли, когда сказать. У вас тоже?

— Нет. Мысль была в том, чтобы избежать кровопролития. Не трудитесь пинать меня; я и сам справлюсь с этим. Я искренне считал, что эти люди готовы подставить вторую щеку.

Теперь Инга всем телом, от пальцев ноги до губ, прижалась к нему, ее обнимали его за талию. Он мог чувствовал каждое биение пульса в ее артериях, и чувствовал, как кровь, просачиваясь через грязную повязку, течет ему на ноги. Беспомощная, раненная, она была сейчас больше всего похожа на испуганную маленькую девочку. Но тот, кто начинал с жалостью думать об Инге Либерстайн, должен был сразу же готовиться к какому-нибудь большому несчастью.

— Серена? — спросил он, — ты была замешана в эту революцию, еще во время, так сказать, предпроектной разработки. Какая часть Последователей поддерживает Канема и Фодио?

— Не знают, мистер Уайльд. Но, раз мисс Борэйн умеет водить вертолет, то нам, конечно, нужно улететь отсюда. Фатима и Джоанна это всего-навсего рабыни.

— А как насчет Инги?

— После того, что случилось, мы можем смело оставить ее на милость Канема, Фодио и Последователей Бога. Они будут мучить ее, мистер Уайльд, как она мучила нас. Только они не станут снимать ее с креста. Вы знаете, что человек, висящий на кресте, медленно умирает в течение, самое меньшее, четырех дней?

Злая ведьма скользнула к нему. Мелкие острые белые зубы впились в его плечо.

— Тем не менее, мы должны найти Конрада, — заявила Синтия Борэйн. — А что же значит эта тишина?

Стрельба со стороны пастбища умолкла; эхо, постепенно слабея, пропало в ночи. Заходящая луна посылала свой свет на пустынную деревню.

— Вот и говори после этого о китайских фокусах с веревкой, — голос Синтии звучал очень спокойно, будто она говорила о чем-то, не касавшемся ее.

— Всего полчаса назад здесь было пятьдесят человек.

— Они все еще поблизости, — напомнил Уайльд. — Но они не знают, сколько у меня еще народу в рукаве. Я думаю, что вам лучше всего убраться отсюда. Возможно, стоило бы вернуться через полчасика и посмотреть, не осталось ли каких-нибудь кусочков, которые имеет смысл подобрать. Возьмите с собой старика и Серену.

— Нет, — возразил Укуба, — Я останусь со своими людьми и положу конец всему этому. Да, я испугался пуль. Но Бог не может бояться. Я пойду туда, обращусь к своим людям, и они разоружат моих сыновей. И их сообщников.

— Вы не пойдете никуда, кроме вертолета, — отрезал Уайльд. — Дни ваших грез закончились, Укуба.

— Знаете, он прав, — поддержала Синтия. — Но, Уайльд, если не возражаете, то мы поболтаемся где-нибудь поблизости, а вы идите, выручайте ваших друзей из беды. Мы будем сидеть тихо, и пригнем головы пониже.

Пальцы Инги отвердели.

— Я пойду с вами, — сказала Серена. — У меня нож.

— Эти разговори о смерти и убийствах… — пробормотал Укуба. — Здесь, в Центре Вселенной. Дело моей жизни пошло прахом. Боже, какое несчастье. Я должен говорить с ними.

— Поддержите его, — обратился Уайльд к Синтии Борэйн. Он пожал за спиной руки Инги. Конечно, эти руки были правы. Они всегда оказывались правы. Он не собирался убивать ее и никогда вовсе не хотел убить ее. Теперь его проблемой было спасти ей жизнь. — Мы вернемся, — сказал он в темноту. Но сначала нужно разобраться с нашим сторожевым псом. Не выходи, пока я не позову, Серена.

Он высунул дуло винтовку за дверь, но остановился, услышав в отдалении стрельбу.

— Фатима? — спросила Серена.

— Это пулемет. Молю бога, чтобы эти детки догадались пригнуть свои головы. — Он перевел дух, ринулся вперед и сразу же растянулся на земле, услышав лай пистолета. Потом снова вскочил, перекатился, избежав следующей пули, и оказался под защитой соседней хижины.

Из только что покинутой Уайльдом лачуги высунулась голова Серены, и он рявкнул:

— Лежать!

Пистолет кашлянул снова, голова исчезла. Уайльд выстрелил в сторону вспышки, вскочил, еще раз нажав на спуск, и, метнувшись через открытую площадку, споткнулся о тело Андерсона. Обе девятимиллиметровые пули попали в грудь пилоту. Позади Уайльда, в темноте, кто-то заскулил.

— Ранена? — спросил он.

Женщина помотала головой. Пять минут тому назад она вместе с остальными кричала: «Распять их!». Теперь она была одна в ночи, рядом с мертвецом и его убийцей, и ей было страшно. Уайльд подумал, что все минувшие события можно рассматривать как интересное исследование в области психологии. Или ее отсутствия. Он поднял девятимиллиметровый «люгер», протянул его Серене.

— Там должна была остаться еще пара патронов. Иди краем поля, а я пойду через середину. Но будь осторожна.

— Они не смогут убить меня, мистер Уайльд, — пообещала Серена. — Хорошо, что мы снова сражаемся вместе, правда?

— Я и представить себе не могу лучшего союзника. А теперь пошли.

Он свернул в проход между хижинами. Люди скрывались во мраке, поспешно ныряли в хижины. Не все Последователи Бога обратились против Укубы. Многие, вероятно, рассчитывали посмотреть на исход этого странного сражения, а потом примкнуть к победителю. Уайльд, не обращая на них внимания, бежал к огороду. После длинной очереди из деревни стрельба со стороны пастбища прекратилась, потом пулемет взорвал тишину, и на сей раз Уайльду удалось заметить вспышки. Он опустился на колено, тщательно прицелился, дважды выстрелил, и вытянулся на земле, чтобы перезарядить винтовку. Выстрелов в ответ не последовало; он вскочил и побежал вперед. Наступившую было тишину сменил непонятный сначала шум, и через несколько секунд на землю хлынул дождь. Тучи мгновенно закрыли остаток луны, дождевые струи с плеском обрушивались на изрытую землю, громко колотили по голове, окутав остров и всю ночь брызгами, как туманом.

Уайльд добрался до пастбища. Коровы сбились на его дальней стороне и тревожно мычали. Теперь уже можно было не бояться быка. Уайльд повернул налево, миновал угол огорода, и нашел обеих женщин.

11

Джоанна лежала ничком, ее пальцы все еще сжимали бесполезную винтовку, словно она пыталась стрелять даже после смерти. Скорее всего, она была убита сразу, и даже не успела осознать свою гибель. Фатиме выпала худшая участь: ее винтовка была отброшена в сторону, а по скрюченным пальцам, закрывавшим искаженное предсмертной мукой лицо, было видно, что она тщетно пыталась укрыться от надвигающейся смерти.

Гнев, который Уайльд так долго сдерживал, пронзил все его существо, как удар тока. Гнев на самого себя, на избранный им способ действия, который он избрал только потому, что отчаянно желал верить, что где-то в мире могла найтись группа людей, отказавшихся от насилия и посвятивших себя миру. Миру, который должен был навсегда отторгнуть таких людей, как Джонас Уайльд.

Он выпрямился и мрачно оглядел на линию деревьев, взглянул через плечо на травяные хижины, прислушался к мычанию коров, тяжелому шуму дождя. Впервые за эти дни падавшая с неба вода показалась ему холодной.

Фодио стоял позади него на расстоянии не более двадцати ярдов, держа в руках пулемет.

— Бросьте оружие, мистер Уайльд! — приказал он.

Но этим двум женщинам он не предлагал сдаться. Уайльд резко обернулся, ствол винтовки молниеносно взлетел вверх, и Фодио понял, что его блеф не удался. Отшвырнув разряженный пулемет куда-то в сторону, он прыгнул вправо и откатился в сторону. Уайльд выстрелил, заранее зная, что промахнется, и кинулся вперед.

У него за спиной чавкнула мокрая глина, и он обеими руками вскинул ружье, отбивая мощный удар руки. Канем зарычал, они упали вместе, но Канем оказался наверху. Серия тяжелых ударов выбила винтовку из рук Уайльда, а сам он покатился в грязь рядом с мертвыми женщинами.

Он быстро сел и потряс головой. Канем футах в шести шарил в темноте по земле, пытаясь нащупать выпавшую винтовку. Фодио уже встал на ноги и двинулся к нему. Это были двое очень крупных, очень сильных, очень здоровых молодых людей, а Уайльд не видел ничего, что мог бы противопоставить им. Кроме, пожалуй, Серены. Но Серены здесь еще не было.

Он встал и бросился вперед. Канем отскочил в сторону, взмахнул винтовкой и, ударив Уайльда в плечо, швырнул его на Фодио. Оба покатились по земле. Фодио крепко обхватил Уайльда руками, а Канем, упершись коленом ему в спину, обрушил град ударов на голову. К счастью, он не знал, куда нужно бить. В голове у Уайльда зазвенело, но одновременно он как бы вчуже осознал, что за долгие годы навязанной мирной, слишком мирной, жизни у этих парней развилось жадное стремление разрушать и ощущать разрушение. А теперь они попались ему в руки. Возможно. Если бы его руки были здоровы, а его тело не было бы истощенно десятидневным странствием по пустыне, озеру и лесу…

Нагнув голову, он изо всех сил вонзил зубы в плечо Фодио. Тот закричал и на мгновение расслабил захват, но этого мгновения Уайльду хватило для того, чтобы освободить руку и нащупать пальцами мошонку Фодио. Крик сменился воем, и Уайльд вскочил, резко наклонился и передернул плечами. Канем, наносивший очередной удар, по инерции перелетел через противника и рухнул на своего брата.

Уайльд утвердился на ногах. Голова кружилась после ударов Канема, дыхание сбивалось, но теперь бушующий гнев покинул его, сменившись яростным стремлением к убийству, которое он столько тренировал, прежде, чем научился использовать.

Двое молодых людей, Канем, снова поднявшийся на ноги, и Фодио, стоявший на коленях, массируя пах, тоже поняли. Они уже знали, что пробудили нечто, незнакомое им, и не знали, как с этим справиться. И все же они не убегали. Они знали, но не могли поверить. Их было двое против одного, и их мозги, лишенные первобытного понимания, подсказывали, что инстинкты, вероятно, ошибаются.

Фодио встал, сказал что-то брату и шагнул вправо. Канем двинулся вперед, слегка изогнувшись в талии. Уайльд коротким взглядом выверил расстояние, повернулся к Фодио, и замер. В ночи раздался истошный вопль, казалось, что его можно было увидеть, что он прорезал предутреннюю тьму подобно лучу прожектора, и закончился душераздирающим рыданием. Он донесся из леса, рядом с которым они находились. Кричала женщина.

Несколько мгновений мужчины пристально глядели друг на друга, а затем Уайльд метнулся к Фодио, сжав правый кулак, нацеленный в живот канембу, и развернул противника, чтобы нанести смертоносный удар. Но Фодио был заблаговременно предупрежден Ингой. Поэтому, вместо того, чтобы выпрямиться, он упал, обхватив Уайльда обеими руками за бедра, подтянул его к себе, и вонзил зубы в самое уязвимое место своего врага, стремясь отомстить за недавний удар. Уайльд взревел от боли и гнева, схватил было Фодио обеими руками за шею, но сам получил сильный удар сзади и упал; Фодио все еще висел на нем. Оба африканца опять накинулись на Уайльда, как пара диких псов на сильную и опасную добычу. Они не лучше, чем псы, понимали, как можно расправиться с человека, если не просто забить его насмерть. Удары обрушивались на голову и спину Уайльда, пальцы и зубы Фодио терзали его пах. Превозмогая боль, Уайльд перевернулся на спину, благо тело стало таким скользким от непрерывного дождя, пота и крови, что противники не могли удержать его в одном положении. Он лежал на земле рядом с Фодио, а Канем став коленом ему на живот, размахнулся, чтобы нанести сокрушительный удар. Один удар Уайльду удалось блокировать, следующий, обрушившийся на щеку, словно обух топора, он пропустил, но зато ему удалось пальцами правой руки ударить Канема в глаз.

Канем взмахнув руками, вцепился обеими ладонями в запястье Уайльда, а тот, задыхаясь от пульсирующей боли в гениталиях, но стараясь не обращать на нее внимания, вонзил пальцы еще глубже, а левой рукой нашел горло африканца. Безжалостные железные пальцы вторглись в мир невероятной мягкости. Молодой человек издал болезненный булькающий звук, и Уайльд почувствовал, что руки Канема ослабли.

Канем упал, прижимая обе руки к ослепленному глазу. Фодио откатился в сторону от Уайльда, вскочил на ноги, и в ужасе уставился на брата. Уайльд стоял на его коленах; из его паха, отдаваясь в ноги, исходили волны боли, по сравнению с которой ощущения в разбитом лице значили не больше, чем укус москита. Он подполз к Канему и еще раз схватился за незащищенное горло. Фодио ринулся было вперед, и Уайльд отшвырнул его в сторону одним коротким ударом правой руки, не разжимая левой, пальцы которой смяли трахею. Тело Канема дернулось и вытянулось во всю длину.

Фодио шел по кругу, обходя этих двоих — живого и мертвого. Он искал оружие. Ночь качалась перед глазами Уайльда. Каждая капля дождя, упавшая на голову, отдавалась как удар дубинки. Земля у него под ногами вдруг встала дыбом, перевалилась с боку на бок и снова опустилась на место. Его вырвало, но он не выпускал горла противника. В отдалении он снова услышал ужасный предсмертный крик; краем глаза он, не отдавая себе отчета, следил за движениями Фодио, который сначала шарил в траве, а теперь всматривался в мокрую глину. Но Канем был мертв. Канем был мертв уже несколько секунд.

Фодио выпрямился; в руках у него была винтовка. Которая из винтовок? Это не имело значения. Жизнь и смерть так долго были лотереей. Кто-то с кем-то сражался, и кто-то убивал, а кто-то погибал, и никого особенно не заботило, кого какая участь постигла. Только жить означало продолжение проблем, страданий, и физической боли, тогда как смерть подразумевала всего-навсего забвение. Уайльд повернулся к черному глазку дула. Фодио, раздувая ноздри, не сводил с него глаз. Дуло поднялось, потом опустилось, но целью оставалось тело Уайльда. От груди к ногам, от ног вновь к груди. Фодио собрался, вдохнул… выдохнул. Уайльд ждал, также пытаясь восстановить дыхание. Смерть или жизнь, жизнь или смерть… Шансы три к одному.

Фодио нажал спусковой крючок. Металлический щелчок показался обоим громче раската грома. Африканец взглянул на бесполезное оружие, бросил его в Уайльда, и метнулся в сторону деревьев.

Уайльд последовал за ним. Он двигался с настороженной медлительностью, спотыкаясь на влажной земле, не отрывая глаз от темной тени впереди. Только сила воли заставляла его гнаться за этим человеком. Сердце требовало бежать на крики. Они не могли долететь издалека, а инстинкты точно говорили ему, где они раздавались. Но те же инстинкты велели ему не откликаться на них, выкинуть их из головы теперь же и навсегда, говорили, что ответ на этот запоздалый призыв лишь добавит в память страшную незаживающую рану. Мозг прибыл на помощь, подсказав, что Инга, живая, мертвая, или умирающая, не была больше его врагом, так же, как она никогда не была его другом. Но Фодио, живой, оставался опасным. Смертельно опасным. Хотя нет, Фодио не мог быть смертельно опасным. Его не научили искусству смертоносности.

Фодио добрался до деревьев, приостановился, чтобы поглядеть через плечо, поскользнулся и рухнул на четвереньки. Уайльд продолжал нестись вперед, и сам себе напоминал страдающего ожирением судебного исполнителя, которого заботливая жена выгнала на утреннюю пробежку. Он дышал с хрипом, горло было сухим, и воздух проходя в легкие, как огнем обжигал бронхи. Расстояние между беглецом и преследователем сокращалось.

Фодио поднялся на ноги, ступил под деревья, став еще одной тенью в мире теней. Но Уайльд слышал испуганное неровное дыхание, неуверенные спотыкающиеся шаги, треск веток. Фодио, житель африканского леса, от страха забыл обо всем, что знал с самого рождения, обо всех умениях, полученных от предков.

Уайльд, перешел с бега на быстрый шаг, чтобы дать боли в кишках хоть немного ослабнуть, а голове проясниться. Фодио был невдалеке и не мог ни свернуть в сторону, ни изменить направления, ни даже кинуться ему навстречу. Фодио мог только бежать вперед, а сейчас они оба бежали уже по щиколотку в жидкой грязи. Уайльд остановился, прислушиваясь к шепоту дождя в листве деревьев, громким звукам падения в болото огромных капель собравшейся на листьях воды. Несколько секунд он не слышал больше ничего: Фодио тоже остановился, пытаясь перевести дыхание. Но его ужас был слишком силен, и почти сразу же у него сдавило горло. Он попытался вдохнуть, издав звук, похожий на икоту, а затем снова раздался плеск воды: Фодио побежал дальше.

Уайльд изо всех сил рванулся вперед, отбросил в сторону одну ветку, другую, едва почувствовал, как острый обломок ободрал ему лицо, и, наклонившись вперед, ударил африканца, попытавшегося укрыться за деревом по плечу, но сам потерял равновесие и растянулся головой вперед всего в нескольких дюймах от края воды. А когда сел, совершенно ошеломляемый, не в состоянии понять, где находится, то еще несколько секунд не мог заставить себя открыть глаза.

Неужели я так ослабел, подумал Уайльд. Когда он снова открыл глаза, то оказалось, что он сидит в мелкой, всего несколько дюймов, воде, прислонившись головой к трухлявому пню дерева. Фодио уже был по пояс в озере, пробираясь к соседнему острову. Дождь прекратился, и наступил рассвет. Солнце взглянуло сверху на неподвижные воды Чада как гигантский налитой кровью глаз, и под его первыми лучами в воздух поднялись влажные туманы из болот и лагун, тростниковых зарослей и грязных луж. Уайльда окутал легкий белый пар, который разъедал его плоть подобно кислоте, от которой гнили его кости, от которой он трясся так, что слышал стук своих собственных зубов.

А Фодио убежал. Молодой человек был теперь ярдах в пятидесяти от берега и уверенно, не оглядываясь, пробирался вперед. Его нельзя было поймать. Уайльд знал, что если он рискнет вступить в эту вздувающуюся воду, то это будет равносильно смерти. Даже если Фодио не повернет, чтобы напасть на него, он утонет сам. У него едва доставало сил, чтобы поднять голову.

Фодио убежал. Он спросил себя, имело ли это какое-нибудь значение. Он смотрел как сильное темное тело с каждым шагом все глубже и глубже заходит в озеро, двигаясь почти так же быстро, как на суше; грудь беглеца поднимала высокую волну, а за спиной бегущего по неподвижной воде расходился правильный треугольник, похожий на наконечник стрелы. Странно, подумал Уайльд, как только он заметил один наконечник, то тут же обнаружил другой. Нет, два, по одному с обоих боков Фодио, но на небольшом расстоянии. Но это, должно быть, оптические обманы, потому что не видно никакой причины. Что бы там ни было рядом с Фодио, оно плавало под поверхностью воды.

Кровь застучала у Уайльда в висках, как будто сердце взорвалось. Целую неделю шел дождь, и грязевые отмели оказались размыты. Крокодилы проснулись. Он рупором поднес ладони ко рту.

— Фодио! — взревел он. — Вернись!

Его предупреждение не дало обреченному человеку ничего, кроме ненужных нескольких секунд дополнительного ужаса. Фодио поглядел через плечо, чуть поколебался и взглянул налево. Попробовал было бежать — совершенно нелепая мысль, когда воды по грудь — запнулся и исчез под водой. Вновь появился, издал какой-то звук. Это должен был быть крик, но до Уайльда долетело лишь бульканье. Затем там, где только что был молодой сильный африканец, вода вскипела. Потом мелькнул хвост — длинный, чешуйчатый, покрытый слизью, достаточно мощный для того, чтобы одним ударом сломать ногу человека, хлестнул по поверхности, и исчез. Но вода не успокоилась; где-то в глубине продолжались невидимые конвульсии, и к берегу бежала рябь, заставлявшая дрожать тростники. Попытка революции в Центре Вселенной закончилась, и ничего больше не мешало Уайльду пойти на крик.

Всходило солнце, поднимаясь с каждой минутой все выше в прояснившееся в мгновение ока небо. Пришло время идти. Куда-нибудь. Подальше от крови и зловония смерти. Как будто Уайльд был в состоянии где-то укрыться от зловония смерти.

Он поднялся на ноги и вода стекла по его рукам и ногам. Мышцы живота судорожно подергивались, пытаясь ухватить хоть немного воздуха, горло было сухим, как каменистая поверхность пустыни, в мозгу мелькали переполненные ужасом джунгли. Потому что он еще не покончил со смертью. Или, может быть, даже еще ужаснее — с жизнью. Вокруг не было слышно ни звука, но он находился рядом с тростниками, теми самыми, откуда до него долетели крики. Давно? Час, два тому назад? Пятнадцать минут?

Он шумно прошел по мелководью, пригнувшись вступил под деревья, споткнулся и упал на колени. Перед ним была лодка, спрятанная в тростниках. Он нашел Ингу.

Она стояла на коленях, привязанная к дереву, веревка, охватывающая грудь, не давала ей упасть во весь рост; вода прикрывала только бедра. Ее голова была наклонена и прикрыта распущенными волосами, облаком серебряных нитей, рассыпавшихся по прекрасным плечам, которые, лишившись жизни, внезапно оказались почти уродливыми.

Уайльд подумал, что это к лучшему. Ее тело тоже было прикрыто, нежный загар покрывал слой грязи и крови; кровь смешалась с водой, в которой Инга преклонила колени, и бухточка приобрела коричневато-розовый оттенок. Это тоже было к лучшему. Часть крови натекла из раны в ноге, но большая часть — из смертельной раны в горле.

Уайльд опустился на колени в коричневато-розовой воде. Его тошнило, но не мог вырвать: его внутренности иссохли, так же, как и мозг. Инга в конце концов оказалась права. Здесь, в Африке, были не его джунгли. Но, как оказалось, и не ее.

Он услышал негромкий всплеск воды, но не повернул головы. Он втайне надеялся, что она сейчас убьет и его. Он знал, что она стоит прямо у него за спиной. Интересно, она все еще держит нож в правой руке, или убрала за пояс?

— Канем? — спросила Серена.

— Канем мертв.

— Фодио?

— Фодио мертв.

— А теперь Инга тоже мертва. Вы — человек, который убивает, мистер Уайльд. Но вы никогда не смогли бы убить ее.

Уайльд промолчал.

— Я знала, что она была с вами там, в доме. Я жила вместе с Ингой, любила Ингу, дышала рядом с Ингой в течение двух лет, мистер Уайльд. Я смогла учуять ее в темноте. У нее был странный приятный запах. И поэтому, расставшись с вами, я возвратилась в дом. Я знала, что вы сможете справиться и с Канемом и Фодио.

— Хотел бы я так доверять тебе. Но она пошла с тобой?

— Я сказала, что вы собираетесь убить ее, после того, как разделаетесь с ее любовниками, что вы обещали мне это. Сказала, что я ее единственная надежда на спасение, что знаю, где спрятана наша лодка и могу увезти ее отсюда. И она пошла со мной. Она очень боялась вас, мистер Уайльд.

— Да — безразлично откликнулся он.

— Она была ранена, и не могла идти без помощи. Привязать ее к дереву было совсем просто. Она кричала, звала вас, мистер Уайльд. Но она была слишком слаба, чтобы сопротивляться мне.

— Она не отправляла нас в пустыню, — сказал Уайльд. — Это сделал Канем. Она говорила правду, Серена.

— Я знаю, что она говорила правду, мистер Уайльд. Я убила ее за первое предательство, когда она использовала меня, а потом выбросила за ненадобностью.

— И ты считаешь это равноценным?

— Месть — закон моего народа, мистер Уайльд. По крайней мере, был до того, как цивилизация сломила наше мужество. А я не цивилизована. Так меня воспитал Бог. И я спасла ее от лишних мучений и уродства. Это тоже закон нашего народа, мистер Уайльд: для исправления ошибок нужно приносить в жертву живых людей. Когда Инга поняла мое намерение, она снова закричала. А потом попросила меня сберечь ее красоту. И я это сделала, мистер Уайльд, потому что знала: вы любили ее, и придете сюда. Но именно поэтому я должна была убить ее — из-за вас — потому что вы не сделали бы этого сами, даже спасли бы ей жизнь, а потом она уничтожила бы вас.

— А ты?

Она погладила Уайльда по щеке.

— Все лицо разбито… Нет, я никогда не смогу причинить вам вреда, мистер Уайльд. Я обожаю даже землю, на которую вы ступали. Я говорила вам это в пустыне, а потом еще раз, в лесу. Вы одинокий и испуганный человек. Я вижу это в ваших глазах. О, вы не боитесь других людей, которые могут испытывать страх. Вы боитесь только себя самого, того, чем вы стали, чем еще станете. И с каждым годом все больше и больше. Но Укуба когда-то правильно сказал: мир человека состоит из множества элементов, как и мир природы, ведь

разве все мы не животные? Возможно вы — мамба,[30] бесшумно скользящая в траве, несущая смерть любому, кто будет иметь неосторожность подойти слишком близко, и ненавидимая всеми живыми существами, большими и малыми. Но природа отвела мамбе место на земле, мистер Уайльд, а мы не можем противиться законам природы. — Она улыбнулась. — И даже у мамбы есть самка.

Уайльд поднялся.

— Что мы будем делать теперь?

Серена подняла на него взгляд, и нахмурилась. В руках у нее не было ни пистолета, ни ножа. Ему показалось, что она жалеет об этом.

— Мы живем в разных джунглях, ты и я.

— Нет, мистер Уайльд. Джунгли только одни. Вся разница в сердцах людей. Пойдемте.

Уайльд прошел вслед за Сереной через лес, через пастбище. Коровы все еще стояли, сбившись в кучу. Рядом со стадом встревоженный бык рыл землю ногой, взревывал, и, явно, не собирался подпускать кого-либо к своему гарему.

На краю огорода Серена остановилась и нашла среди трупов, лежавших в высокой траве исправную винтовку.

— Не дадите ли мне ваш патронташ? Нам может понадобиться оружие.

Он снял пояс, и она зарядила ружье. Перейдя огород, они подошли к поселку, к Последователям Бога. Те стояли, сбившись в кучку, как и коровы на пастбище. Одни разглядывали неподвижное тело Андерсона, несколько человек смотрели на Синтию Борэйн и Конрада Ломана, ожидавших около вертолета. Но большинство не отводили глаз от стоявшего в стороне Укубы.

— Бой окончен, мой Бог, — обратилась к нему Серена. — Канем, Фодио и Инга, восставшие против вашей власти, мертвы.

— Это сделали вы, мистер Уайльд,

— Он и я, вместе, — ответила Серена. — Мы спасли ваше движение и мир вашего острова, мой Бог.

Укуба пристально глядел на своих последователей.

— Никто теперь не сможет восстановить ни того, ни другого. Скажите, мистер Уайльд, неужели то, что я пытался сделать, было преступлением?

Уайльд пожал плечами.

— Кто-то когда-то написал, что молодые люди во сне видят мечты, а старики — видения. Вы попытались видеть и то и другое одновременно. Чего же еще можно было ожидать?

— Я потерял их уважение. Они уничтожат и меня и вас, если вы сейчас же не уедете отсюда.

— Это наша общая мысль, — Синтия Борэйн демонстративно помахала тем самым пистолетом, который Уайльд забрал у убитого Андерсона. — Лезь в вертушку, Конрад.

— Все, что пожелаете, — Ломан вытер лоб своим бело-зеленым платком и вскарабкался в кабину.

— Вам лучше всего отправиться с нами, Уайльд, — продолжала Синтия.

— Мы все уезжаем, — Серена передернула затвор винтовки. — Заходите в кабину, дедушка.

— Вы не можете бросить нас, — сказал кто-то в толпе. — Это будет окончательным предательством.

— Мой дедушка отрекается от престола, — оборвала Серена. — Он дает вам право выбрать его преемника самостоятельно. А если хоть кто-то из вас пошевелится, я разнесу ему башку. Входите, мистер Уайльд.

— Они правы, — сказал Укуба. — Я не могу покинуть их. Особенно теперь.

— Вы научили их смыслу жизни, — сказала Серена, — научили, как обеспечить свое существование. Если они захотят уехать, то смогут построить себе лодку. Свою мы спрятали в тростниках, они могут взять ее за образец. А что касается вашего беспокойства, дедушка, то вы покинули своих людей два года назад, когда впервые увидели Ингу. А теперь побыстрее.

Укуба вошел в вертолет. Синтия Борэйн бросила пистолет Уайльду, и забралась на место пилота. Двигатель взвыл, винт завертелся. Серена поднялась на борт, Уайльд последовал за нею и захлопнул дверь. Последователи Бога замерли, глядя на изготовившуюся подняться в воздух машину. Они лишились лидера, оказались предоставлены сами себе. До тех пор, пока не обретут нового вождя. Но он не будет иметь божественного статуса, а к тому времени, когда Зобейр сможет попытаться склеить разбитый горшок, Центр Вселенной уже будет представлять собой пустынный ком грязи посреди озера Чад, а миллионы Последователей, рассеянных по всему миру уподобятся гигантской змее с отрезанной головой: конечно, они будут конвульсивно дергаться в течение некоторого времени, но каждое движение будет отнимать у искалеченного тела последние силы.

— Я понятия не имею, куда лететь, — прокричала Синтия Борэйн.

— Прямо на запад, — откликнулась Серена, пристегивая Укубу ремнем. — Мы полетим в Кано. Харизм признает одного только Укубу. — Она улыбнулась Уайльду. — Там мы попрощаемся с вами, мистер Уайльд. Но я всегда буду считать эти десять дней, которые мы провели вместе, самыми важным в моей жизни.

— Ты не сказала мне, что собираешься делать.

— Мой прадед очень богат. И я его единственная родственница. Я буду заботиться о нем, стану для него всем на свете. — Она погладила седую голову; глаза Укубы были закрыты. — Со временем я стану такой же цивилизованной, как вы или мисс Борэйн. Со временем я, может быть, стану даже такой же богатой как она. О, мы больше никогда не встретимся. А если придется, то я позабочусь, чтобы вы не узнали меня.

— Я подвел тебя, — сказал Уайльд. — Почему ты не убила меня, как обещала?

— Вы не могли убить женщину, которую любили. Я не могла убить мужчину, которого любила. Но, пожалуй, лучше для нас больше не разговаривать.

Уайльд поднялся по лесенке и сел рядом с Синтией Борэйн.

— Хотела бы я понять, что же на самом деле там происходило, — сказала женщина. — Вы знаете, в первый день я подумала, что этот остров — какая-то добровольная каторга. Знаете, они били меня. Били тростниковыми стеблями.

Меня! Братец, я чувствовала себя не так, как ваш тезка в Рэдингской тюрьме,[31] я просто озверела. Я поклялась, что найду на них управу, и поклялась еще кое в чем, когда они отобрали мою одежду и дали мне этот балахон. А потом они заставляли меня работать, как китайского кули на плантациях. Но они все время разговаривали, и я общалась с ними. У них не было никаких преступных намерений. Нет… и впрямь, ничего. Только мир. Думаю, что через неделю я смогла бы понять, зачем все это затевалось. С чем все это связано. А теперь у меня очень странное чувство, что нас грубо оторвали от новой религии, которой можно было бы заинтересоваться.

— Если это хоть как-то утешит вас, то мне кажется, что уничтожена сама религия.

— Н-да. А знаете, за что я отдала бы сейчас десять долларов? За одну-единственную затяжку турецкой сигаретой. Турецкой! Мой Бог! Я, должно быть, лишилась последних мозгов. Скажите, а эта блондинка-зомби, на самом деле была исчадием ада?

— Она оказалась не на той стороне.

— А в вашем деле это главный вопрос. — Она искоса взглянула на Уайльда.

— Значит, назад, в прокуренную комнатушку в Уайтхолле?[32] Но, думается мне, они должны дать вам хоть небольшой отпуск. Особенно, после побоев, которые вам, похоже, пришлось вынести. Я, наверно, тоже побездельничаю некоторое время. Вы не считаете, что жизнь теперь может показаться скучной?

Уайльд смотрел ниже простиравшуюся под вертолетом пустыню. Я был здесь счастлив — подумал он.

Синтия Борэйн вгляделась в приборы, чуть изменила курс, и вздохнула.

— Что ж, полагаю, вы всегда сможете найти меня в колонке сплетен.

— Благодарю вас, Уайльд, я выпью сухого хересу. — Сэр Джеральд открыл застекленную дверь бара, выбрал столик в конце веранды, тщательно установил зонтик, повесил на него шляпу, а потом окинул взглядом долину реки и луг за ней, испещренный крошечными коровами. — Должен заметить, что это совершенно восхитительное место. Как же вам удалось его найти?

Уайльд поставил поднос на стол, сел, и сделал большой глоток.

— Это одно из тех крошечных убежищ, которые, напоминают о том, какой Англия может быть красивой, несмотря на всякие железобетонные мосты и автострады. Я бы сказал, насколько она может быть цивилизованной.

— О, конечно, я согласен с вами. — Сэр Джеральд развернул одну из двух газет. — Здесь напечатано сообщение о том, что нигерийская федеральная полиция направилась в район озера Чад для расследования ритуальных убийств, которые случились в религиозной секте известной под названием «Последователей Бога». Конечно, в Африке такие вещи случаются чаще чем где-нибудь еще. Это даже не вошло в телевизионный обзор новостей. Но, кажется, предводителем этой секты был какой-то араб по имени Укуба. Я уверен, что он исчез.

— Я склонен считать, что у него есть секретный счет в швейцарском банке.

— Эти парни обычно так и поступают. Полиция обнаружила несколько тел, в том числе останки белой женщины.

— Ее звали Инга Либерстайн.

— Конечно. Вы только что возвратились из поездки по Африке, не так ли? Скажите, что вы думаете о черном континенте?

— Я не думаю об Африке, — ответил Уайльд. — Африка — одно из тех мест, которые чувствуют. Я еще никогда в жизни не чувствовал себя настолько незначительным. Возможно, вы не совсем понимаете, что имею в виду?

— Нет-нет, мой мальчик, конечно, понимаю. Мне кажется, что это должно быть похоже на то чувство, которое испытывает запасной игрок, готовясь впервые в жизни выйти на игру, и сразу же против чемпиона. Но все же вы сумели найти вашу попавшую в беду девицу.

— Нет, — сказал Уайльд, — она нашла меня. Иначе меня здесь не было бы.

Сэр Джеральд нахмурился.

— Знаете, Уайльд, я очень часто не понимаю, о чем вы говорите. Я же хочу сказать, что вам пошел на пользу ваш э-э, отпуск, несмотря даже на этот синяк, который вовсе вас не украшает. Вы скинули лишний вес, а загорели лучше, чем на каких-нибудь Багамах. Скажите, пожалуйста, вам удалось хоть что-нибудь узнать об этих Последователях, так сказать, Бога? Я имел случай побеседовать о них с министром иностранных дел, пока вы были в отъезде, и он проявил некоторый интерес.

— Раз уж, помимо прочих неприятностей, к ним сунулись власти, то секты больше не существует. Даю вам слово.

— О, я верю вам. И рад это слышать. Да. Мы знали о них еще кое-что, но я, так сказать, не был готов раскрыть вам всю информацию перед вашей поездкой, по, скажем, очевидным причинам.

— Для меня пока что ничего не очевидно…

Сэр Джеральд допил херес и внимательно поглядел в рюмку, словно надеялся увидеть на дне что-то новенькое.

— Они очевидны для меня, Уайльд, и этого достаточно. Уайтхолл собрал обширное досье на этого Укубу. Между прочим, что он за человек, с вашей точки зрения?

— Как и у большинства возвышенных характеров, ноги у него накрепко увязли в грязи.

— Ах, вот как. Но мы, к сожалению, не знали никаких подробностей, и искренне беспокоились. В министерстве иностранных дел ломали головы, что же с ним делать, так как отовсюду сыпались тревожные сообщения насчет постоянного роста количества этих, так сказать, последователей. Будь это парой десятилетий раньше, мы послали бы батальон королевских африканских стрелков, чтобы, э-э, рассеять ядро секты. Но, конечно, мы больше не обладаем никакой юрисдикцией в этой части мира, и, даже если бы королевские африканские стрелки еще существовали, все равно нигерийское правительство в настоящее время не согласится пустить на свою территорию наши войска, как впрочем и любой другой державы, и это совершенно понятно. Я склонен признать, что наши высшие руководители были несколько взволнованы относительно перспектив развития ситуации. И они обратились ко мне.

— Куда же еще?

— Вот именно. Но и я, конечно, не смог немедленно придумать решение. А вот как только появились вы со своей оригинальной проблемой, я сразу понял, что ответ найден. Я подумал, что за неимением упомянутого батальона стрелков, смогу внедрить вас в самое сердце этой банды примитивистов, и это заставит их, так сказать, Бога по меньшей мере пересмотреть свою программу.

— Вам повезло, что я проходил мимо.

— Это, конечно, фигура речи, Уайльд. Но в жизни у каждой проблемы в конечном счете находится решение. Нужно просто быть всегда готовым использовать представившуюся возможность. Так и в моем деле, ежедневно размышляя над различными, э-э, шероховатостями, которые, возможно, представляют угрозу безопасности это страны, или НАТО, я пребываю в совершенной уверенности, что рано или поздно мне удастся вставить одного из моих, э-э, сотрудников, в сердце вероятной оппозиции, и посмотреть, какой это принесет доход. В этом случае, обстоятельства сложились даже лучше, чем я даже мог надеяться. Да, именно так. В сложившейся ситуации, я готов даже закрыть глаза на поступок, благодаря которому вы, так сказать, распрощались с миссис Харт. Хотя она вряд ли последует моему примеру, особенно ввиду того, что некоторые особые обстоятельства вашего расставания стали достоянием гласности. Вы видели это?

Уайльд взял вторую газету и поглядел на обведенную красным карандашом заметку.

«СЛУЧАЙ ОБНАЖЕНИЯ В МУЖСКОЙ УБОРНОЙ Вчера утром на Боу-стрит мистер Найджел Аткинсон-Браун, королевский адвокат, от имени своей клиентки, миссис Фелисити Харт, сообщил о признании последней своей вины в нарушении порядка работы и непристойном поведении в здании Британского аэровокзала зарубежных воздушных трасс, имевшем место в минувший четверг. Обращаясь с ходатайством о смягчении наказания, мистер Аткинсон-Браун заявил, что миссис Харт, которая является старшим секретарем в одном из правительственных учреждений, в течение нескольких недель, предшествовавших инциденту, имела необыкновенно большую нагрузку на службе. Во время случившегося он отправлялась в заслуженный отпуск, который намеревалась провести в Африке, но с ней случился странный нервный припадок, сопровождавшийся потерей памяти. Она помнила о том, как выпила коктейль в баре, дожидаясь отправления своего автобуса в Хитроу, но так и не смогла восстановить в памяти последовавшие события, в частности, то, как она сняла пальто и платье, и вошла в мужскую уборную. Местонахождение своей одежды, которая так и не была найдена, она тоже не смогла указать. Очнувшись, она, не отдавая себе отчета в происходящем, открыла дверь кабинки и вышла, и лишь после этого осознала свое положение.

Судья, мистер Томас Бруденелл, с похвалой отозвался о состоянии системы отопления в здании аэровокзала, наложил на миссис Харт штраф в размере пяти фунтов, и рекомендовал ей длительный отдых.»

— Она последовала этому совету, — добавил сэр Джеральд.

— Полагаю, вы не поверите мне, если я скажу, что прежде не знал о том, насколько элегантно она одевается? — спросил Уайльд.

— Конечно нет. Она весьма неординарная молодая женщина, и это вы, без сомнения, знаете сами. Что ж, благодарю за херес. В будущем я обязательно войду с вами в контакт. — Он достал из внутреннего кармана пиджака конверт.

— Здесь полторы тысячи фунтов.

Уайльд закурил сигару «бельфлер».

— У меня есть еще один вопрос. Правильно ли я понял, что Инга Либерстайн вас в общем-то не интересовала?

— Мой дорогой мальчик, я всегда интересовался Ингой Либерстайн. Да и кто бы не заинтересовался, на моем месте? Но, признаюсь, что действительно, так сказать, не проявлял особого усердия в поисках. Те два агента, о которых я упомянул в нашей предыдущей беседе, были, э-э, плодами моего воображения. Вы, конечно, должны понимать, что если бы я посылал агентов за каждым дезертиром из британской секретной службы, то дома у меня никого не осталось бы, не так ли? Но, зная фрау Либерстайн, я был уверен, что она займет хорошее положение в иерархии этой, э-э, религии, и потому, независимо от того, как они вас примут, ее, так сказать, устранение, вызовет негодование. А из-за него вам, в свою очередь, придется устроить волнения, наподобие тех, о которых мы только что узнали из газеты. Ведь в этом деле вы являетесь таким знатоком. А я убил бы двух птичек одним камнем. Да, я очень доволен вами, Уайльд. Вы даже представления не имеете, какую битву мне приходится выдерживать каждый раз, когда на Уайтхолл въезжает очередной кабинет министров: после того, как они знакомятся с нашими финансовыми документами, мне приходится приложить массу усилий, убеждая их что наличие такого человека, как вы, в нашей, э-э, платежной ведомости или необходимо, или хотя бы желательно. Но вас значительно дешевле содержать чем батальон королевских африканских стрелков.

— Знаете, — задумчиво заметил Уайльд, — каждый раз, когда я вижу вас, то думаю: какой же вы негодяй. Но и следующая мысль всегда одна и та же: несмотря на это я рад, что работаю на вас.

Сэр Джеральд улыбнулся.

— Разве это не замечательно, Уайльд. Мои эмоции относительно вас точно такие же. С учетом, конечно, служебной субординации.

Уайльд допил коктейль, сел в свою маленькую «альфу» и поехал на южное побережье. Стоял один из тех дней, которые делают июнь лучшим месяцем в году

— теплый и солнечный, без капризов сентября. В такой день лучше восхищаться живыми, чем скорбеть о мертвых. Но думать об одних, не вспоминая о других, было невозможно.

Он остановил автомобиль на пыльном шоссе, нашел нужную контору.

— Мистер Бентон, — сказал он, — сожалею, но я не смог придти к вам раньше. Лодка, которую мы смотрели, еще не продана?

— Дожидается вас, мистер Уайльд. Ждет с нетерпением. Но, конечно, ваш агент позаботился обо всем. Он готов плыть куда угодно. Катамаран, я хочу сказать.

— Последние недели я был за границей, и поэтому не знал, какая тут обстановка. Очень благодарен вам. — Уайльд закурил сигару, вернулся в автомобиль и поехал в док.

Был прилив; большинство яхт находилось в море. Катамаран был пришвартован к бочке футах в пятидесяти от берега. Он помахал рукой парнишке, загоравшему в ялике, и тот перевез его на катамаран. В каюте был расстелен матрас, а на нем возлежала Фелисити Харт. Она была одета в очень маленький бикини и очень темные очки.

— А вот и Джонас! — воскликнула она. — Какой приятный сюрприз. Но я знала, что рано или поздно ты объявишься. А я валяюсь здесь, смотрю на облака. Ты и понятия не имеешь, как это успокаивает.

Уайльд спустился в кокпит.

— О, лодочка готова в поход, — продолжала Фелисити. — Я купила продуктов на целый месяц, и просто море напитков. А очень милый лодочник доставил нас с лодкой к яхт- клубу и помог заправить топливные баки. Я объяснила, что ожидаю мужа. Ты должен мне две тысячи семьсот фунтов за лодку и еще сотню за жратву.

— Запиши это на мой счет, — Уайльд вышел на палубу. Фелисити уселась на крышку люка. — А как ты узнала о судне?

Она улыбнулась.

— Я следила за тобой тогда, в день отъезда. Проехала до твоего кенсингтонского убежища. А когда ты бессовестно бросил меня, я отправилась туда, и представилась миссис Беттин. Я объяснила, что мы официально женаты, и стала забирать у нее твою почту. Там было письмо от инспекторов, в котором говорилось, что ты совершил удачную сделку.

— Твои способности пугают меня. — Уайльд поднял грот, закрепил фал и освободил гик. Катамаран неторопливо двинулся натянув швартов.

— Между прочим, ты умеешь плавать?

— Лучше, чем любая из этих дурацких рыб, — ответила Фелисити. — У меня когда-то были очень неплохие результаты, хоть в профессионалы иди. Джонас, куда мы теперь отправимся?

Уайльд поднял ее на руки, подошел к борту, и опустил в воду. Раздался негромкий всплеск.

— Ты отправишься на берег, — провозгласил он, и пошел на нос отдавать швартов.