Дорога доблести

10

Три дня спустя мы уезжали снова. На этот раз завтрак был чудовищно обилен. На этот раз наш выход сопровождал оркестр музыкантов. На этот раз Дораль ехал с нами. На этот раз Руфо подвели к его скакуну две девицы, которых он обнимал за талии, одновременно держа в каждой руке по бутылке спиртного, затем, после смачных поцелуев от дюжины других лиц женского пола, он был водружен в свое кресло и пристегнут ремнем в почти лежачем положении. Руфо заснул и захрапел ещё до того, как мы отправились в дорогу.

Сколько поцелуев получил я на прощание, счесть просто невозможно, и многие из них были от тех, кто, честно говоря, не имел для этого больших оснований — я ведь пока ещё только начинающий Герой, только постигающий основы этого мастерства.

Это неплохая профессия, несмотря на большие затраты времени, профессиональные заболевания и полное отсутствие социальной защищенности; у неё есть и свои достоинства, причем наибольшие перспективы на продвижение имеют тут люди упорные и готовые учиться. Дораль казался наверху блаженства.

За завтраком он воспел мои достижения на текущий момент в тысячах звучных строк. Но я был трезв и не позволил его хвалам вскружить голову созерцанием собственного величия. Я-то знал себе цену. Ясное дело какая-то пичуга регулярно приносила ему новости, но эта пичуга — врунья. Джон Генри-Стальной Человек и тот не мог бы сотворить то, что делал я, если верить Джоковой оде.

Я принял все как должное, ничего не отразив на своем геройском благородном лице, а затем встал и выдал им «Кейси в Бате», вложив сердце и душу в строку «Кейси могучий вынул его».

Стар в свободной манере интерпретировала мое выступление. Я (согласно её переводу) восхвалял всех леди из дома Дораля, причем мои мысли явно ассоциировались с образами мадам Помпадур, Нелл Гвин, Нинон Ланкло и Ренджи Лил<Имена знаменитых куртизанок, оставивших след в истории Франции и Англии.>. Стар не называла этих знаменитостей по именам, но зато изощрялась в хвалах на невианский манер, применяя термины, которые наверняка сразили бы даже Франсуа Вийона.

Мне пришлось выступить на «бис». Я продекламировал им «Дочурку Рейли» и «Бармаглота»<Стихи Л. Кэрролла.>, сопровождая текст жестикуляцией.

Стар интерпретировала и это в должном духе. Она сказала именно то, что сказал бы я сам, будь в состоянии слагать поэтические строфы. Вечером, на второй день пребывания в гостях, мы встретились со Стар в парилке сауны Дораля. Около часа мы пролежали, закутанные в простыни на ложах, стоящих рядом, изгоняя вместе с потом вредные шлаки и восстанавливая силы. Я тут же выложил ей свое удивление происходящим и удовольствие по тому же поводу. Вообще-то на такие темы говорить трудно, но Стар — из тех немногих, перед кем я отваживаюсь открыть душу.

Она внимательно выслушала меня. Когда же я закончил, тихо сказала:

— Мой Герой, как ты знаешь, я плохо знакома с Америкой, но из того, что мне рассказывал Руфо, я усвоила, что ваша культура уникальна в сравнении с культурами других Вселенных.

— Да, я понимаю, что Соединенные Штаты не так наловчились в этих делах, как, например, Франция…

— Франция! — Тут она неподражаемо пожала плечами. — Латиняне никудышние любовники! Это утверждение я слышала неоднократно и готова его подтвердить, исходя из собственного опыта. Оскар, насколько я понимаю, ваша культура — единственная из полуцивилизованных, в которой любовь не рассматривается как высшее искусство и не исследуется так глубоко, как того заслуживает.

— Ты хочешь сказать, что мы в чём-то сходны с Невией? Как бы не так! «Это слишком хорошо для простого народа!»

— Нет, я не имею в виду, что вы такие же. — Стар говорила по-английски. — Хотя я и очень люблю своих здешних друзей, но это варварская культура и их искусство — тоже варварское. О, по-своему это прекрасное искусство, даже превосходное. Но… если мы переживем все то, что нам ещё предстоит пережить, и когда трудности останутся позади, я хочу, чтобы ты попутешествовал по разным Вселенным. И ты поймешь, что я имею в виду. — Стар встала, придерживая простыню как тогу. — Но я рада, что ты доволен, мой Герой. Я тобой горжусь.

Я полежал ещё немного, обдумывая услышанное от Стар. «Высшее искусство», а там — дома — мы даже не изучаем его, а ещё менее — преподаем. Да и как это делать? Обучение балету требует многих лет, а в «Метрополитен Опера» не приглашают петь за громкий голос. И почему у нас любовь классифицируется как инстинкт?

Разумеется, сексуальный аппетит — это инстинкт, но разве аппетит превращает обжору в гурмана, а кухарку из забегаловки — в изысканного ресторанного повара? Черт побери, но ведь даже, чтобы стать кухарем в обжорке — надо учиться.

Я вышел из парилки, насвистывая «В мире все лучшее — даром», но тут же замолчал, чувствуя сожаление ко всем своим несчастным компатриотам, ограбленным ещё в день своего появления на свет самым колоссальным жульничеством в Истории.

* * *

Проводив нас на милю за пределы своих владений, Дораль попрощался с нами, обнял меня, расцеловал Стар и взъерошил ей волосы. Потом, вместе со всем эскортом, выхватил шпагу и отдавал нам салют до тех пор, пока мы не скрылись за ближайшим холмом. Я ехал рядом со Стар, Руфо храпел позади.

Я взглянул на Стар, у неё чуть подрагивали уголки губ. Она поймала мой взгляд и чопорно произнесла:

— Доброе утро, милорд.

— Доброе утро, миледи. Каково почивали?

— Благодарю вас, недурно, милорд. А вы?

— Спасибо, тоже хорошо.

— Вот как? А с собакой ничего странного этой ночью не произошло?

— Собака ночью ничего не делала и это было самым странным, — сказал я, стараясь сохранять на лице полную серьезность.

— Неужели? Такая жизнерадостная собачка?! А тогда, кто был тот рыцарь, которого я видела с некой леди?

— То было не ночью. Ещё — варкалось<«Варкалось. Хливкие шорьки», «О, светозарный мальчик мой» — строки из знаменитого стихотворения Л. Кэрролла «Jabberwocky» (в русском переводе «Бармаглот»).>.

— Понятно. Значит, у тебя «взы-взы» стрижает меч? О, светозарный мальчик мой!

— Брось свои бармаглотовы штучки, ты чересчур игривая девчонка! — Я старался быть серьезным. — У меня есть друзья, и они подтвердят мое алиби. А кроме того — во мне сила десяти мужей, ибо чист я сердцем.

— Да, это-то мне известно — ваши друзья просветили меня насчет силы десятерых, милорд. — Тут она захохотала, шлепнула меня по бедру и принялась во все горло распевать припев из «Дочурки Рейли». Вита Бревис застыдилась, Арс Лонга запрядала ушами и посмотрела на Стар с явным неодобрением.

— Перестань! — одернул я её. — Ты шокируешь лошадей.

— Во-первых, они не лошади, во-вторых, их невозможно шокировать. Ты видел, как они занимаются этим? Несмотря на свое многоножие? Сначала они…

— Придержи язык! Арс Лонга — леди, чего не скажешь о тебе.

— Я же предупреждала тебя, что я — стерва. Сначала она ложится на бок…

— Да видел я! Мьюри думала, что это может позабавить меня. А я получил приступ комплекса неполноценности, длившийся весь вечер.

— Рискну поспорить, что не весь вечер, милорд. Ну, раз так, давай споем «Дочурку Рейли». Ты начинай, я буду вторить.

— Что ж… Но тогда — не очень громко, иначе разбудим Руфо.

— Его не разбудишь. Он набальзамирован.

— Тогда разбудишь во мне зверя, а это куда хуже. Стар, милая, а где и когда Руфо был похоронных дел мастером? И как из похоронной конторы он попал в наши дела? Его выгнали, что ли?

— Могильщик? Руфо? Не может того быть! — удивилась Стар.

— Он говорил со мной с полным знанием дела.

— Вот как! Милорд, у Руфо множество недостатков, но правдивость не входит в их число. Кроме того, в нашем мире могильщиков не бывает.

— Не бывает? Что же вы делаете со своими покойниками? Нельзя же оставлять их в своих гостиных? Это было бы негигиенично.

— Я тоже так думаю, но мой народ именно так и поступает: держит покойников в своих гостиных. Во всяком случае, по нескольку лет. Обычай основан на чистой сентиментальности, но мы и есть сентиментальный народ. Хотя даже у нас кое-кто перебарщивает с этим делом. Одна из моих теток держала в собственной спальне всех своих усопших мужей — там была страшная теснотища, а кроме того она непрерывно о них говорила, все время повторяясь и путаясь. Я даже перестала ходить к ней в гости.

— Ничего себе! Она их чистила пылесосом?

— О да! Она была очень хорошая хозяйка.

— М-м-м… и сколько их было?

— Семь или восемь, не считала.

— Понятно. Стар, быть может, убийство мужей у тебя в семье является наследственной чертой?

— Что? Ох, любимый, да в каждой женщине сидит потенциальная склонность к вдовству. — На её лице появились ямочки, и она, протянув руку, погладила меня по колену. — Но тетя их не убивала. Поверь мне, мой Герой, женщины в моей семье слишком любят своих мужей, чтобы терять их зазря. Нет, тетя очень расстраивалась, когда они умирали. Я считала, что это глупо — надо смотреть вперед, а не назад.

— И пусть мертвое прошлое само хоронит своих мертвецов… Слушай, если твой народ держит покойников в своих домах, то и у вас должны быть похоронных дел мастера. Ну, хотя бы бальзамировщики. Иначе воздух…

— Бальзамировщики… О, нет! Их погружают в стасис<Состояние, в котором время не движется (фант.)>, как только убеждаются, что человек умер… или умирает. С этим может справиться даже школьник. — Подумав, она добавила: — Пожалуй, я не справедлива к Руфо. Он провел очень много лет на Земле и, вполне возможно, занимался там и похоронным делом. Только мне кажется, что эта профессия слишком честна и прямолинейна, чтобы увлечь Руфо.

— Ты, однако, не сказала мне, что же в конце концов у вас делают с трупами.

— Во всяком случае, не погребают в земле. Нашим людям это показалось бы шокирующе глупым. — Стар вздрогнула. — Даже мне, которая путешествовала по Земле и ряду других Вселенных и привыкла спокойно относиться к самым странным обычаям.

— И все-таки, что же?

— Ну, примерно то же, что ты сделал с Игли. Применяют геометрический перенос, вот и все.

— Ох, Стар, а куда подевался Игли?

— Не знаю, милорд. Не было времени для решения этой задачи. Возможно, это известно тем, кто его сотворил. Но не думаю, что они были бы удивлены больше меня.

— Думаю, я ужасно туп, Стар. Ты называешь это геометрией, Дораль назвал меня «математиком», а я всего лишь делал то, что заставляли меня делать обстоятельства. Не понимаю я этого.

— Вернее было бы говорить об обстоятельствах, давивших на Игли, милорд Герой. Что получится, если приложить огромное давление к массе, такое, что масса больше не сможет оставаться в данном месте, хотя деваться ей некуда? В метафизической геометрии это задачка для школьника и называется она парадоксом невыносимого давления и неподвижной массы. Масса взрывается изнутри — она вытесняется из этого мира в какой-то иной. Именно таким путем иногда люди одной Вселенной открывают себе путь в другую, но чаще это сопровождается губительными последствиями, подобными тем, которые ты создал для Игли. Могут пройти бесчисленные годы, пока этот процесс будет поставлен под контроль. Надо думать, что ещё очень долго такие вещи будут считаться явлениями «магическими», иногда будут получаться, чаще — нет, иногда оборачиваясь смертельной опасностью для самого мага…

— И это ты называешь «математикой»?

— А как же иначе?

— Я бы назвал это магией.

— Разумеется. Я так и сказала Джоко: ты — природный гений. Ты мог бы стать могучим колдуном.

Я пожал плечами с некоторой долей неловкости.

— Я не верю в магию.

— Я тоже, — отозвалась Стар. — В том виде, в котором ты её понимаешь. Но я знаю, что она существует.

— Так я же об этом и говорю. Не верю в фокусы-покусы. Что случилось с Игли, вернее, то, что, по-видимому, с ним произошло — не могло произойти на самом деле, так как нарушает закон сохранения массы-энергии. Должны быть другие объяснения.

Стар вежливо промолчала.

Тогда я ввел в действие грубый здравый смысл безграмотности и предубеждения:

— Слушай, Стар, я не могу поверить в невозможность только потому, что видел что-то своими глазами. Законы природы — есть законы природы. Ты должна это признать.

Мы проехали несколько десятков метров в молчании, потом она ответила:

— С твоего разрешения, милорд, мир вовсе не таков, каким мы его хотим видеть. Он таков, каков есть. Нет, я немного упрощаю. Возможно, он действительно таков, каким он нам представляется, но и в этом случае он таков, каков есть. Le voila! Смотри, вот он перед тобой. Das Ding an sich! Попробуй её на зуб! Ai-je raison?<Вот так! (фр.)… Вещь в себе (нем.)… Не так ли? (фр.)> Я верно говорю?

— Так и я говорю то же самое! Вселенная такова, какова есть и не может быть изменена какими-то фокусами. Она подчинена определенным законам, как подчинена им машина (я помолчал, вспомнив автомобиль, который у нас был когда-то. Это был явный ипохондрик. Он «заболевал» и «выздоравливал» как только механик дотрагивался до него). — Я сказал твердо: — Законы природы не берут отпусков. Неизменность законов природы — краеугольный камень науки.

— Верно.

— Ну и… — потребовал я.

— Ну, и тем хуже для науки.

— Но… — Я замолчал и ехал дальше обиженный и нахохленный.

Потом нежная рука легла на мое плечо и погладила его.

— Рука крепкая как шпага, — проговорила мягко Стар. — Милорд Герой, можно, я поясню?

— Валяй, — разрешил я. — Если ты убедишь меня, ты и Папу Римского сможешь обратить в мормонскую веру. Я упрям.

— Неужели я выбрала бы тебя из сотен миллиардов людей как своего рыцаря, не будь ты таков?

— Сотен миллиардов? Ты хочешь сказать из миллионов?

— Выслушай меня, милорд, и будь снисходителен и терпелив. Давай поступим по правилам Сократа: я буду задавать тебе хитрые вопросы, а ты будешь давать на них простые ответы. Потом — твоя очередь спрашивать, а моя — подавать глупые реплики. О’кей?

— Ладно. Начинай первая.

— Отлично. Вопрос первый: что, обычаи дома Доралей совпадают с теми, которые существуют в твоем мире?

— Что?! Ты же знаешь, что нет. Никогда в жизни не был так поражен, с того самого времени, когда дочка причетника затащила меня на колокольню, пообещав показать Святого Духа. — Я глупо хмыкнул. — Я бы наверно до сих пор краснел, если бы не перегорели мои пробки скромности.

— И тем не менее, главное различие между невианскими обычаями и вашими заключается в одном-единственном постулате. Милорд, существуют миры, где мужчины убивают женщин как только те отложат яйца, существуют и другие там женщины съедают мужчин в момент оплодотворения, как та мужеубийца, которую ты навязал мне в родственницы.

— Но я же не это имел в виду, Стар.

— И я не обиделась, мой любимый. Оскорбление — как выпивка — действует лишь когда оно принято. А гордость — слишком тяжелый багаж для моего путешествия. У меня её нет. Оскар, тебе те миры кажутся более странными, чем Невия?

— Ты же говоришь о пауках или о чём-то в таком роде. Это не люди.

— Нет, я говорю о людях, о доминирующих расах в каждом из этих миров. И притом высокоцивилизованных.

— Не может того быть!

— Ты бы воздержался от своего «не может того быть», если бы их увидел. Они так сильно отличаются от нас, что их семейная жизнь уже не имеет для нас особого значения. Наоборот, Невия похожа на Землю, и тем не менее ваши обычаи так шокировали бы старого Джоко, что он лишился бы языка. Дорогой мой, твой мир имеет обычай, который уникален и не встречается нигде, вернее, ни в одной из Двадцати Вселенных, известных мне из тысяч или миллионов Вселенных. В известных мне Двадцати Вселенных только Земля обладает таким поразительным обычаем.

— Ты говоришь о войне?

— О, нет! Большинству миров война знакома. Только эта Невия… она одна из тех немногих, где убийство — дело розничное, а не оптовое. Тут есть герои, тут убийства возникают на почве страстей. Это мир любви и человекоубийства, причем и то и другое происходит с жизнелюбивой непринужденностью. Нет, я говорю о чём-то таком, что шокирует гораздо сильнее убийства. Попробуй догадаться сам.

— Гм… Телевизионные коммерческие передачи?

— Близко по духу, но от цели далеко. У вас есть такое выражение «древнейшая профессия». Здесь и в других мирах она не числится даже в списке новейших. Никто о ней и не слыхивал, да и не поверит, если услышит. Мы — те немногие, кто побывал на Земле — не говорим об этой профессии. Впрочем, это не имеет значения, кто же верит россказням путешественников?

— Стар, ты хочешь сказать, что во всей Вселенной больше нигде нет проституции?

— Во всех Вселенных, милый. Нигде.

— Ты знаешь, моего Первого сержанта от такого известия мог бы хватить удар. Как, вообще нет?

— Я хочу сказать, — резко ответила она, — что проституция, видимо, чисто земное изобретение. Сама идея проституции могла бы довести Джоко до полной импотенции.

— Будь я проклят! Видимо, мы просто кучка дегенератов.

— Я не хотела тебя оскорбить, Оскар. Я придерживаюсь голых фактов. Но эта странность землян нисколько не кажется странной в земном контексте. Любой товар производится, чтобы быть проданным и купленным, он дается взаймы, сдается в аренду, служит для бартерных сделок, является основой существования всей системы торговых отношений, стимулируется государственной политикой, подвергается инфляции, реализуется на чёрном рынке, облагается законной пошлиной, обесценивается и т. д., а следовательно, и «женский товар», как его называли на Земле в менее ханжеские времена, не может служить исключением. Единственное, что вызывает удивление, так это чудовищная мысль, что женщина может рассматриваться как товар. Господи, это так удивило меня, что я однажды… Впрочем, это к делу не относится. Все можно сделать товаром. Когда-нибудь я покажу тебе цивилизации, существующие в космосе, не на планетах или на каком-либо другом фундаменте, а просто в космосе. Далеко не все Вселенные имеют планеты. Так вот, у этих цивилизаций глоток жизни продается так же, как килограмм масла в Провансе. На других же планетах существует такая перенаселенность, что привилегия жить облагается налогом, а малолетних преступников немедленно уничтожают в Министерстве Вечных Доходов, и никто из жителей не возражает, наоборот, все очень довольны.

— Боже мой! Да почему же?

— Смерть — единственное решение их проблем, поскольку большинство не может эмигрировать, несмотря на обилие множества незаселенных планет. Но мы с тобой говорили о Земле. Проституция не только не известна нигде кроме Земли, но нигде не известны и её мутационные производные: приданое, выкуп невесты, алименты, раздельное проживание, то есть все те варианты, которые так специфичны для многих земных институтов, все те обычаи, которые, иногда весьма отдаленно, связаны с невероятным предположением, что все, чем обладают женщины — товар, который можно запасать впрок и продавать на аукционах.

Арс Лонга издала звук, говоривший об отвращении. Нет, я не думаю, что она что-нибудь поняла. Кое-что она понимает по-невиански, но Стар говорила на английском. Словарь невианского языка слишком беден для такой темы.

— Даже ваши вторичные обычаи, — продолжала она, — формируются под воздействием этого уникального института. Одежда, например. Ты заметил, что в Невии нет существенных различий между одеждой обоих полов. Сегодня утром я надела облегающие брюки, а ты — шорты, но если бы мы поменялись одеждой, никто бы не обратил внимания.

— Как же, не заметили бы! Твои штаны на меня не налезут.

— Они растягиваются. А стыд перед обнаженным телом — это же тоже следствие узкой половой специализации одежды! Здесь обнаженность так же обычна, как на том очаровательном маленьком островке, где я встретила тебя. Все лысые покрывают чем-то свою лысину, все остальные, независимо от прически, украшают свои волосы драгоценностями, но табу на обнаженное тело существует только там, где плоть является товаром, который упаковывают и помещают на витрину. И все это есть на Земле. Между прочим, все это близко таким вещам, как объявление «Грейпфруты руками не мять» или как двойное дно в ящиках для ягод. Если вам не намерены всучить какое-то гнильцо, то зачем прятать его под пологом таинственности?

— Следовательно, если мы откажемся от одежды, то разделаемся и с проституцией?

— Господи, да нет же! Ты все ставишь вверх ногами. — Она нахмурилась. — Я понятия не имею, как ликвидировать проституцию на Земле. Она, в сущности, часть всего вашего образа жизни.

— Стар, ты ошибаешься! В Америке проституции практически нет.

— В самом деле? — удивилась она. — Но разве слово «алименты» изобрели не в Америке? А такие слова, как «золотоискательница»? «Девушка по вызову»?

— Да, но проституция, как таковая, почти вымерла. Черт возьми, я даже не знаю, как задать вопрос, есть ли публичный дом в каком-нибудь военном поселке. Не хочу сказать, что у нас негде «поваляться на сене», но это же не за деньги! Стар, если даже о какой-нибудь американке говорят, что она «легкого поведения», то, если ей предложат пять или двадцать долларов, в девяти случаев из десяти можно получить по морде.

— А как же это делается?

— Ну, ты обращаешься с ней вежливо. Ведешь её поужинать, может быть в театр. Покупаешь ей цветы — девушки их обожают. Ну, а затем делаешь ей в деликатной форме предложение.

— Оскар, разве этот ужин, театр, а возможно, и цветы, не стоят больше пяти долларов? Или даже двадцати? Я слышала, что цены в Америке выше, чем во Франции.

— Да, конечно. Но нельзя же ожидать, что тебе стоит лишь раскланяться, как девушка тут же готова лечь. Толстый кошелек…

— Все! Обвинительное заключение вручено. Все, что я говорила, сводится к одному: обычаи могут резко отличаться в различных мирах.

— Это верно даже для Земли… Но…

— Пожалуйста, не торопись, милорд. Я не буду оспаривать достоинства американок и не буду их критиковать. Если бы я выросла в Америке, думаю, потребовала бы, как минимум, бриллиантовый браслет, а не ужин или киношку. Но все это лишь подходы к вопросу о законах природы. Разве презумпция неизменности законов природы не является ничем не обоснованной даже на Земле?

— Ну… Ты неправильно формулируешь. Это действительно презумпция, насколько я понимаю. Но пока не было случая, чтобы она не подтвердилась.

— Значит, черных лебедей не бывает? Разве не может быть, что исследователь, увидев исключение, предпочтет не поверить собственным глазам? Точно так же, как ты не хочешь поверить, что Игли съел самого себя при твоей помощи, мой Герой? Впрочем, не в этом дело. Давай оставим Сократа его Ксантиппе. Законы природы могут быть неизменны в пределах какой-то Вселенной, особенно из категории «устойчивых». Хорошо известно, однако, что законы природы варьируют от Вселенной к Вселенной, и тебе следует смириться с этим, милорд, иначе никто из нас долго не проживет.

Я задумался. Черт, но куда же в самом деле девался Игли?

— К такой мысли трудно привыкнуть!

— Не более трудно, чем свыкнуться со сменой языков и обычаев при переезде из одной страны в другую. Скажи, как много химических элементов на Земле?

— Девяносто два да ещё несколько производных, так что всего сто шесть или сто семь.

— В Невии примерно столько же. Тем не менее, земной химик испытал бы здесь сильный шок. Электроны тут не вполне те же и ведут себя не совсем так, как на Земле. Водородная бомба здесь не сработает, динамит не взорвется.

Я воскликнул громче, чем требовалось:

— Подожди-ка! Уж не хочешь ли ты доказать, если смотреть в корень, что электроны и протоны тут не такие?

Она пожала плечами.

— Может — да, а может — нет. А что такое электрон, как не математическая абстракция? Ты какой-нибудь из них пробовал на вкус? Пытался насыпать соли на хвост кванту? Разве в этом дело?

— Конечно, в этом! Ведь человек может умереть от нехватки некоторых элементов так же легко, как от отсутствия хлеба!

— Это правда. В некоторые миры мы — люди — должны брать с собой пищу, когда отправляемся туда, ну, например, если нам необходимо туда попасть для пересадки с места на место. Но в Невии и в каждой из Вселенных и бесчисленных планет, где живем мы — люди, нам нет нужды беспокоиться: местная пища вполне пригодна для еды. Конечно, если бы ты жил тут долгие годы, а потом вернулся на Землю и вскоре умер там, и было бы сделано вскрытие, то патологоанатом, должно быть, не поверил бы своим глазам. Однако желудку до этого дела нет.

Я подумал о своем желудке, набитом удивительной пищей, о воздухе чистом и прекрасном… Телу моему явно было безразлично, существуют ли те различия, о которых говорила Стар. Затем я вспомнил об одном деле, где мелкие отклонения могут вызвать важнейшие последствия. Я спросил Стар об этом.

Её взгляд был светел и невинен:

— А что тебе до этого, милорд? Когда у Дораля возникнут проблемы, тебя уж тут давно не будет. Я считала, что все эти три дня у тебя была лишь одна цель — помочь мне в решении моей задачи. Получая известное удовольствие от этой работы, ты отдался ей душой и телом…

— Дьявольщина, да прекрати ты смеяться надо мной, Стар! Правильно, я все это делал ради тебя! Но поинтересоваться-то все-таки можно?

Она хлопнула меня по мягкому месту и захихикала:

— Ох, мой милый, мой родной! Не надо так напрягаться — человеческие расы во всех Вселенных могут скрещиваться. Некоторые результаты такой операции очень хороши, в других случаях дело кончается тем же, чем у мулов. Но этот случай — иной. Ты можешь жить в Невии сколько угодно долго, даже вообще не возвращаться на Землю. И ты не стерилен, это я установила во время осмотра твоего великолепного тела в Ницце. Разумеется, прогнозировать с точностью, как лягут игральные кости, нельзя, но думаю, у Дораля не будет оснований для разочарования. Она склонилась ко мне:

— А не ознакомишь ли ты своего врача с более точными данными, чем те, о которых распевал Дораль? Тогда бы я могла определить статистическую вероятность. Или даже воспользоваться Знанием.

— Ни в коем случае! Нечего тут вынюхивать!

— Вынюхивать? Вот даже как? Ну, как угодно милорду. Тогда, если отрешиться от личностей, то факт возможности скрещивания людей различных рас из разных Вселенных, равно как и таких животных, как кошки и собаки, вопрос в высшей степени интересный. Единственно, что установлено точно это то, что человеческие существа процветают лишь во Вселенных, обладающих химическим обменом столь сходным, что элементы, составляющие ДНК, практически не различимы.

Что же до остального, то у каждого ученого — свои гипотезы. Некоторые прибегают к теологическим объяснениям, считая, что человек возникал в каждой Вселенной, которая могла обеспечить его развитие, как результат или Божественного Промысла, или Слепой Необходимости, что заставляет последователей этих учений принимать религию в чистом виде или разбавлять её содовой водичкой.

Другие думают, что мы возникли (или сотворены) лишь однажды и только потом постепенно проникали в другие Вселенные. Они очень любят рассуждать о том, какая именно Вселенная была родиной Человечества.

— А какие тут могут быть споры? — возразил я. — Земля обладает археологическими доказательствами, рисующими всю эволюцию человека. Другие планеты или имеют такие же, или — нет, так что вопрос должен решаться просто.

— Ты уверен, милорд? Я слышала, что генеалогическое древо человека на Земле имеет не меньше пунктирных линий, чем число бастардов в королевских семействах Европы.

Я опять заткнулся. Я ведь читал только научно-популярные брошюрки, так что, возможно, она права. Раса, которая не может выяснить, кто и что именно сделал кому-то в войне, случившейся лишь двадцать лет назад, уж, конечно, не может знать, что какой-нибудь Алле-Оп сделал третьей горничной миллионы лет назад, поскольку от доказательств осталась лишь одна косточка. А подделок разве не было? Этот… Пилтдаунский человек<Пилтдаунский человек останки якобы древнего человека, обнаруженные в Англии где-то в 1909—1915 годах. В 1953 г. доказано, что это подделка.>, или как его там…

Стар продолжала:

— Какова бы ни была истина, но между мирами существуют связи. На твоей собственной планете исчезновения людей исчисляются сотнями тысяч. И это отнюдь не одни беглецы и мужья, бросившие жен. Чаще всего исчезновения происходят на полях сражений. Давление становится столь невыносимым, что человек проваливается сквозь дыру, о которой и не подозревал, и оказывается в списках пропавших без вести. Иногда, но очень редко, другие люди наблюдают такие исчезновения. Один из ваших писателей — Бирс или Пирс<Амброз Бирс, известный американский писатель, пропавший без вести в Мексике в 1913 г.> — коллекционировал подобные истории, пока сам не попал в такую коллекцию.

Но Земля имеет и обратные связи, например известный Каспар Хаузерс человек ниоткуда, говоривший на непонятном языке и так и не поведавший, кто он такой.

— Минутку! Но почему только люди?

— А я не говорила «только люди». Тебе приходилось слышать о дождях из лягушек? Из камней? О кровавых дождях? Кто будет интересоваться местом рождения бродячего кота? Все ли «летающие тарелки» — оптическая иллюзия? Могу твердо сказать, что нет. Некоторые из них — несчастные астронавты, ищущие дорогу домой. Мой народ редко прибегает к космическим путешествиям, так как передвижение быстрее света — самый надежный способ заблудиться между Вселенными. Мы предпочитаем более безопасный метод метафизической геометрии, или «магии» в просторечии. — Стар задумалась, а потом сказала: Милорд, твоя Земля — возможный Дом Человечества. Так считают многие ученые.

— Почему?

— Она соприкасается со многими мирами. Занимает первое место в списке по числу пересадочных мест. Если народы Земли сделают её непригодной для жизни, что маловероятно, но возможно, то будут разорваны связи со многими Вселенными. Земля имела свои «круги фей», «Врата» и «Мосты» на протяжении множества веков. Врата, которыми мы пользовались в Ницце, существуют, как минимум, с доримских времен.

— Стар, как можно говорить о точках «соприкосновения» Земли с другими мирами, якобы существующими множество столетий? Ведь Земля движется вокруг Солнца со скоростью что-то вроде 20 миль в секунду. Кроме того, она вращается вокруг своей оси, на неё оказывают воздействие другие тела Солнечной системы, что делает её орбиту невероятно сложной, а скорость движения трудновычислимой. Как же можно обеспечить «постоянство касания»?

Некоторое время мы ехали молча, потом Стар спросила:

— Мой Герой, сколько времени тебе потребовалось, чтобы изучить дифференциальное исчисление?

— Я его не изучил. А учился ему два года.

— Скажи мне, частица может быть волной?

— Что? Стар, это же квантовая механика, а не дифференциальное исчисление. Я мог бы попытаться объяснить, но это бессмысленно. Я же плохо владею высшей математикой — инженеру это не нужно.

— Было бы проще, — сказала она мягко, — ответить на твой вопрос словом «магия», как ты ответил мне термином «квантовая механика». Но ты это слово не любишь, поэтому мне придется сказать, что после того, как ты изучишь высшую геометрию, метафизическую, вероятностную, равно как топологическую и здравомысленную — если ты решишься предпринять это — я тебе с удовольствием отвечу. Впрочем, тогда тебе уже незачем будет и спрашивать.

(Вам когда-нибудь говорили: «Подожди пока вырастешь, тогда и поймешь»? Я в детстве не любил получать такой ответ от взрослых, каково же мне было услышать его сейчас, когда я давно вырос, да ещё от любимой!)

Стар не позволила мне погрузиться в мрачное состояние и переменила тему:

— Скрещивание происходит не только в результате внезапных перемещений или космических перелетов. Слышал ли ты когда-нибудь об инкубах и суккубах?<Персонажи средневековой демонологии.>

— Разумеется. Только никогда не забивал голову мифами.

— Это не мифы, милый, сколько бы раз легенды не использовались для объяснения весьма непривлекательной ситуации. Колдуны и колдуньи далеко не всегда святые, и у некоторых из них появляется страсть к насилию. Колдуны, узнавшие как отворяются Врата, могут легко удовлетворить свой порок. Он или она — могут напасть на спящего — девственницу, добродетельную жену, невинного мальчика и подчинить их волю, а потом исчезнуть до крика петуха. — Стар вздрогнула. — Грех во всем своем безобразии! Если мы их ловим, то убиваем на месте. Мне посчастливилось схватить нескольких и уничтожить. Это страшный грех, даже если жертве начинает нравиться её судьба. — Её снова передернуло.

— Стар, а каково твое определение греха?

— А разве их несколько? Грех — это жестокость, несправедливость, все остальное — пустяки. О, понятие греха идет от нарушения обычаев твоего племени. Но нарушение обычая — не есть грех, даже если ощущается как таковой. Грех — причинение вреда другому человеку.

— А как же грех перед господом Богом?

Она бросила на меня быстрый взгляд:

— Опять бреем брадобрея? Тогда скажи, милорд, что ты понимаешь под Богом.

— Я просто хотел услышать, как ты выберешься из ловушки.

— Ну, в такую-то ловушку я не попадаюсь уже многие-многие годы. Это для меня все равно что попытаться сделать выпад с вывихнутой рукой или войти в пентаграмму одетой. Кстати о пентаграммах, милорд. Мы едем не в том направлении, в каком намечали три дня назад. Теперь мы направляемся к другим Вратам, которыми я не намеревалась воспользоваться. Они более опасны, но тут уж выбирать на приходится.

— Моя вина. Я очень сожалею, Стар.

— Это моя вина, милорд. Но мы не в полном проигрыше. Когда мы потеряли наш багаж, я была в большем отчаянии, чем могла позволить себе показать, хотя я всегда чувствую себя плохо, когда перевожу огнестрельное оружие через мир, где к нему нельзя прибегать. Но наша складная шкатулка заключала в себе кое-что гораздо более важное, чем оружие — вещи, без которых мы становились беззащитными. Время, которое ты потратил на излечение сердечных ран дам дома Дораля, я, частично во всяком случае, использовала чтобы выудить у Джоко новую шкатулку, в которой есть все, что может пожелать душа, кроме огнестрельного оружия. Так что у нас — не одни потери.

— Мы направляемся в другой мир?

— И не позже завтрашнего утра, если доживем до него.

— Какого черта, Стар! Вы с Руфо разговариваете так, будто каждый вздох может быть последним.

— Именно так и может произойти.

— Но сейчас-то ты не ждешь засады! Мы все ещё находимся на земле Дораля. Однако Руфо полон страшных предчувствий, как в плохой мелодраме. Да и ты не многим лучше его.

— Очень сожалею. Руфо волнуется, но он — именно тот человек, которого хорошо иметь за спиной, когда начнется потасовка. Что касается меня, то я стараюсь быть честной, милорд, и предупреждать тебя о том, что ждет нас впереди.

— Ну, пожалуй, ты меня скорее сбиваешь с толку. Не думаешь ли ты, что уже пришло время выложить карты на стол?

Стар была в явном затруднении.

— А если первой из них окажется «Висельник»?<Карта в колоде гадальных карт, предвещающая несчастье.>

— Плевать! Я могу встретить опасность, не падая в обморок.

— Знаю, что можешь, мой рыцарь!

— Спасибо. Но незнание задачи угнетает меня. Поэтому — говори!

— Я отвечу на любой твой вопрос, милорд Оскар. И всегда была готова ответить.

— Но ты же знаешь, что мне неизвестно, какие именно вопросы следует задать. Возможно, почтовому голубю и не надо знать из-за чего идет война, но я чувствую себя воробьем в роли волана в бадминтонном матче. Поэтому начнем сначала.

— Как прикажешь, милорд… Около семи тысяч лет назад… — Стар замолчала. — Оскар, ты хочешь узнать все перипетии положения мириадов миров Двадцати Вселенных в течение многих тысяч лет, приведших к нынешнему кризису, сейчас же? Я постараюсь, если ты прикажешь, но даже дать общее представление об этом можно только за гораздо большее время, чем у нас осталось, чтобы пройти через Врата. Ты мой рыцарь, сама моя жизнь зависит от твоей храбрости и умения. Тебе нужно знать все изгибы политики, лежащей за моим теперешним бессилием и за почти безнадежным, если исключить надежду на тебя, будущим, или я могу остановиться на тактический оценке ситуации?

(Черт их возьми! Я хочу знать все!)

— Ладно, давай ограничимся тактической стороной. Пока.

— Обещаю, — сказала она серьезно, — что, если мы останемся живы, ты узнаешь все детали. Ситуация же такова: я собиралась пересечь долину Невии на лодке, затем добраться до гор и проникнуть во Врата, расположенные за Вечными вершинами. Этот путь безопасен, хотя и длинен. Теперь мы должны торопиться. Мы свернем с дороги после полудня и поедем через дикую местность, и местность ещё худшую в ночное время. К тамошним Вратам мы должны добраться до рассвета. Если повезет, сможем немного поспать. Я надеюсь на это, так как через эти Врата мы перенесемся в другой мир к ещё более опасному «выходу».

Попав в тот мир — а он называется Хокеш или Карт — в Карт-Хокеш, мы окажемся вблизи, даже опасной близи от высокой башни — высотой около мили и тут-то и начнутся главные трудности. В башне находится Никогда-Не-Рожденный Пожиратель Душ.

— Стар, ты хочешь меня запугать?

— Предпочитаю, чтобы ты испугался здесь, если это возможно, а не был захвачен врасплох там. Моя мысль, милорд, такова, что об опасностях надо предупреждать по мере их появления, чтобы ты смог преодолевать их по очереди. Но ты почти силой заставил меня действовать иначе.

— Возможно, ты права. Сделаем так — ты будешь сообщать мне детали каждый раз, когда начнется дело, а пока изложи мне все лишь в общих чертах. Итак, я должен буду сразиться с Пожирателем Душ, да? Это меня не пугает. Если он попытается слопать мою, его стошнит. Чем я буду с ним драться? Плевками?

— Это один из способов, — на полном серьезе ответила Стар. — Но при удаче мы не будем с ним драться вообще. Нам нужно только то, что он охраняет.

— А что это?

— Яйцо Феникса.

— Феникс не откладывает яиц.

— Знаю, милорд. Это и делает яйцо уникально ценным.

— Но…

Она перебила меня.

— Так оно называется. Это небольшой предмет, чуть больше яйца страуса, чёрного цвета. Если я его не получу, произойдет много бед. Из них самая малая — я умру. Я говорю об этом, так как тебе это обстоятельство может показаться значительным, да и сказать эту правду легче, чем разъяснять проблему в целом.

— Ладно. Мы украли Яйцо. Что дальше?

— Дальше — мы едем домой. После этого ты можешь отправиться обратно в свой мир. Или остаться в моем. Или отправиться куда хочешь через Двадцать Вселенных и мириады миров. Все, что тебе захочется, все сокровища — твои. Ты заработал право на все и даже больше того… А также на мою невыразимую благодарность и на все, что ты от меня захочешь получить.

(Самый щедрый чек на предъявителя, который когда-либо выписывался, если, конечно, мне удастся его предъявить к оплате.)

— Стар, ты, по-видимому, не думаешь, что мы выживем?

Она глубоко перевела дух:

— Это маловероятно, милорд. Говорю тебе правду. Сделанная мной ошибка заставляет прибегнуть к очень опасной альтернативе.

— Понятно. Стар, ты выйдешь за меня замуж? Сегодня же?

(Да, пойми этих женщин!)

— Эй, полегче! Не падай! — Правда, упасть она не могла предохраняющий ремень хорошо её держал. Она только перевесилась через него. Я наклонился и обнял её за плечи. — И перестань плакать. Ответь мне просто — да или нет, я же все равно буду драться за тебя. Ох, я забыл! Я люблю тебя. Во всяком случае, думаю, что это любовь. Странное щекочущее чувство возникает каждый раз, когда я вижу тебя или думаю о тебе, что бывает чаще.

— Я тоже люблю тебя, милорд, — голос Стар слегка охрип. — Люблю с тех пор, как впервые увидела тебя. Да, «странное щекочущее чувство», как будто у меня внутри все тает.

— Ну, у меня не совсем так, — признался я. — Скорее совсем наоборот, но означает оно то же самое. Щекотно, во всяком случае. Бросает в дрожь и в жар. Так как насчет того, чтобы пожениться?

— Но, милорд, любовь моя, ты, как всегда, меня поражаешь. Я знала, что ты любишь меня. Надеялась, что ты скажешь мне об этом до того… ну, в общем, вовремя. Дай мне услышать это ещё раз. Но я никак не ожидала, что ты захочешь на мне жениться!

— А почему бы и нет? Я — мужчина, ты — женщина. Дело обычное.

— Но… О, мой любимый, я же говорю тебе… На мне вовсе не обязательно жениться! По твоим представлениям, я — стерва.

— Стерва, колдунья, ну и что? Да пес с ним, радость моя! Это твой мир, а не мой. Ты почти убедила меня, что правила, в которых я был воспитан варварские, а твои — первый сорт. Лучше высморкайся, погоди-ка, у меня где-то был носовой платок…

Стар вытерла глаза и высморкалась, но вместо ожидаемого «да, милорд» она уселась поудобнее и даже не улыбнулась.

— Милорд Герой, а не лучше ли вам попробовать рюмку вина перед тем, как покупать целую бочку?

Я сделал вид, что не понял.

— Пожалуйста, милорд, мой любимый, — настаивала она. — Я говорю серьезно. Вон там, по твою сторону дороги, чуть дальше по курсу, есть зелёная лужайка. Веди меня туда, и я тут же, и охотно, последую за тобой.

Я привстал в кресле и притворился, что внимательно изучаю лужок.

— По-моему, там колючки. Будут царапать.

— Тогда выбери по своему вкусу. Милорд, я хочу, я жажду, я не безобразна, но ты вскоре узнаешь, что я — всего лишь уличный маляр в сравнении с теми художниками, которых ты ещё встретишь. Я деловая женщина. У меня не было времени заняться глубоким изучением любви, как она того заслуживает. Поверь мне! Нет, лучше испытай меня! Ты же не уверен, что в самом деле хочешь жениться на мне.

— Значит, ты фригидна и неуклюжа?

— Нет… так бы я не сказала… Просто не очень искусна, но полна энтузиазма.

— Ага, как твоя тетка со своей набитой спальней, это у вас в крови, ты говорила. Давай остановимся на том, что я хочу жениться на тебе, несмотря на все твои очевидные недостатки.

— Но…

— Стар, ты что-то много стала болтать.

— Да, милорд.

— Нам нужно вступить в брак. Как тут это делается? Может быть, местный лорд по совместительству является и мировым судьей? А если да, то не пользуется ли он правом droit du seigneur<Право первой ночи (фр.)>? У нас нет времени на такие фривольности.

— Каждый сквайр — действительно мировой судья, — в раздумье сказала Стар. — И он действительно заключает браки, хотя большинство жителей Невии обходятся без них. Но… да, он и в самом деле будет ожидать выполнения droit du seigneur и, как ты справедливо заметил, мы не должны терять времени.

— Да это и не входит в мои представления о медовом месяце. Стар, погляди на меня. Я не собираюсь держать тебя в клетке, знаю, ты воспитана иначе. Но сквайра мы искать не будем. А есть тут что-нибудь вроде священников? Только желательно таких, что хранят целомудрие.

— Видишь ли, сквайр — одновременно и священник. В Невии религия не занимает большого места. Молитва о плодородии — вот и все, что их интересует. Милорд, любовь моя, самый простой способ — прыгнуть через шпагу.

— Такова церемония в твоем мире, Стар?

— Нет, скорее, это в твоем:

Шлюха, скачи же, прыгай же, вор

Будьте супругами вы с этих пор.

— Это очень древний обряд.

— М-м-м… Не очень-то по душе мне такой брачный гимн. Возможно, я и разбойник, но мне хорошо известно, что ты думаешь о шлюхах. А что ещё предложишь в этом плане?

— Дай подумать. В деревушке, которую мы будем проезжать после завтрака, есть Глашатай. Они иногда женят горожан, которые хотят, чтобы слух об их свадьбе распространился как можно шире. Брачная церемония включает распространение слухов.

— А что за церемония?

— Не знаю. Да и что нам до этого? Мы же все равно будем мужем и женой.

— Молодец! Вот это по-нашему! Не будем завтракать!

— Нет, милорд, — твердо сказала Стар. — Уж если я стану твоей женой, то постараюсь быть хорошей хозяйкой и не позволю тебе ходить голодным.

— Уже начинаешь пилить меня! Придется, видно, тебя поколотить.

— Как вам заблагорассудится, милорд. Но есть все же придется, ведь тебе потребуются все силы для…

— Ну ещё бы!

— …для битвы. Ибо сейчас я в десять раз больше хочу, чтобы мы оба остались в живых. А вот и местечко для завтрака!

И Стар повернула Виту Бревис к обочине. Арс Лонга последовала за ней. Стар глянула на меня через плечо, на щеках у неё появились ямочки.

— Я тебе уже говорила сегодня, любовь моя, что ты прекрасен?