Дорога на Аваллон

1 ДРЕВО МИРА

Давным-давно в одной стране, там, где лежит NorWeg (Северный Путь), правил князь Гейрред.

Однажды появился в землях князя Гейрреда некий человек, о котором говорили, что он чародей. И правда, где бы ни ходил он, звери ластились к нему, и ни одна собака ни разу не залаяла на него. Подивился этому князь и велел схватить этого человека, чтобы узнать, кто он таков.

И вот привели его к князю. Был этот человек одноглаз, одет в широкий синий плащ с меховой оторочкой. Угостил князь человека пивом и мёдом и велел рассказать, кто он такой. Но тот ответил лишь, что зовут его Гримнир[1], и ничего не сказал больше, как его ни расспрашивали. Рассердился князь и велел пыткой добиться у Гримнира рассказа о себе. И тогда люди князя разложили два больших костра и посадили этого человека между ними, чтобы жар донимал его. Гримнир сказал:

У князя Гейрреда был сын Агнар, десяти зим от роду. Агнар увидел, как пытают Гримнира, подошёл к нему, дал ему напиться из полного рога и сказал, что князь плохо поступает, пытая его, безвинного. Тогда освободился Гримнир от пут и огня.

Гримнир сказал:

Гримнир предрёк, что Агнар будет князем земель Гейрреда, и оказал мальчику честь, рассказав ему о том, как устроен мир.

Гримнир сказал:

Ясень Иггдрасиль — Древо Мира — центральная деталь копозиции. Реджи Бойер, известный европейский исследователь, писал в одной из своих работ, что Иггдрасиль, — это "краеугольный камень <…> наиболее, вне всякого сомнения, грандиозная, наиболее величественная идея нордической мифологии". И это, несомненно, так: именно Древо Мира является в индоевропейской традиции той осью, вокруг которой вращается колесо Порядка (ведическое rta), определяя всё происходящее во Вселенной[3]. Вместе с тем нельзя, разумеется, не отметить, что символ Древа Мира гораздо древнее не только нордической (и даже индоевропейской в целом) мифологии, но и самих индоевропейцев. Вероятно, до последнего времени на Земле не существовало ни одного народа, не знакомого с Древом Мира: география этнографических и археологических свидетельств о вертикальной оси Мироздания действительно охватывает всю планету.

Говоря о Древе Мира в нордической (североевропейской) традиции, нельзя обойти вниманием славянский материал. Быть может, и утратив священные книги, подобные скандинавской Эдде, славянское язычество — одно из самых "живучих" в Европе — всё же оставило нам культурное наследство, ничуть не меньшее, чем язычество германское или кельтское. Достаточно вспомнить "Слово о полку Игореве" — одно из прекраснейших произведений средневековой европейской литературы, до сих пор хранящее и загадки, и настоящие мистические тайны. Такие, например:

Др.рус. течи, течь означает "идти", "бежать", "передвигаться" (отсюда устаревшее утечь — "убежать"). Растекаться значит путешествовать. По какому такому Древу путешествовал вещий Боян? Более того, эти строки содержат указание не только на вертикальную ось Мира (от земли до облаков), но и на его тройственную структуру. Ряд исследователей "Слова" считает растекашется мыслию ошибкой переписчика, искажением первоначального растекашется мысию, т. е. белкой (др. рус. и диалектное мысь, что родственно современному мышь). Если это так, три личины Бояна представляются символами трёх миров индоевропейской традиции: Нижнего (волк), Среднего (белка) и Верхнего (орёл)…

Действительно, являясь вертикальной осью Мира, священный Ясень связывает три классических пространства: Асгард, Мидгард, Хель — в скандинавской традиции; Правь, Явь, Навь — в славянской.

Средний мир, пронизанный мощным стволом священного Ясеня, славяне называют Явью, скандинавы — Мидгардом (дословно — "средний город", "средняя ограда"). Это — наш мир, мир людей.

Хель и Навь — Нижний Мир, лежащий под глубочайшими корнями Древа Мира. Древнее балтославянское имя этого мира — Навь — имеет один корень с такими старинными русскими терминами, как навьи, навы — "мёртвые", навка (мавка) — "русалка", нав, навной — "домовой" и восходит к ещё более древней индоевропейской основе, связанной с процессом умирания и погребальными обрядами.

Это — пекельное царство славянских мифов, называемое иногда "адом" без придания последнему термину христианской нагрузки. Здесь обитает Хель — богиня Смерти, тождественная славянской бабе Яге. Интересно, что обе традиции подчёркивают некую уродливую несимметричность её облика. У скандинавской Хель одна половина лица цвета мяса, другая — мёртвая, синего цвета. У славянской Яги одна нога живая, другая, как известно, — костяная, мёртвая[4]. Образ богини Смерти, Чёрной Матери, несомненно, один из древнейших образов мировой мифологии. Правда, такой взгляд на владычицу Нижнего Мира отвечает только одной из её "ипостасей" — а есть и другие, не менее важные…[5]

Другой обитатель подземного царства — дракон Нидхегг — также известен всем индоевропейцам: Мировой Змей Ермунганд, иранский дракон Дахака, славянский Ясса (или Яшша) — Ящер. В пекле, подземном царстве гложет он умерших злодеев, и — он же! — кольцом обвивает Мидгард, мир людей. Это — мировое зло, так сказать, "антилогос" нашего мира, дожидающийся часа, чтобы сжать свои смертельные кольца. Отметим, что так же, как и в отношении Бабы-Яги, это только один из возможных взглядов на Мирового Змея, только одно из возможных его восприятий. Того же Змея мы видим на магическом жезле Меркурия, в драконах геомантических традиций, в образах богов-Трикстеров — тех, "кто вечно хочет зла и вечно совершает благо"…[6]

И, наконец, верхний мир — Правь, он же Асгард (дословно — "город богов"). Здесь живут наши боги, и здесь небесные олени объедают листву с Древа Мира:

Эти небесные олени, символ Неба, — общий священный символ древнейших индоевропейских религий. До сих пор их рисуют на "писанках" — расписных пасхальных яйцах. В русской вышивке образ оленей, объедающих листву ясеня Иггдрасиль, дожил до прошлого столетия, хотя мифологический смысл этих изображений давно забылся.

Ясень Иггдрасиль, Древо Мира, пронизывает все три мира. Асгард, город богов, находится под самым Небом Мира, и олени, объедающие крону Ясеня, взобрались на крышу самого высокого чертога Асгарда, чтобы дотянуться до листвы. Так сказал Гримнир в палатах Гейрреда:

Высоко в Небе Мира, на вершине Ясеня, восседает, согласно скандинавской традиции, мудрый орёл. (Не потому ли и Боян, взлетая "под облакы", принимал личину орла?) Этот священный образ — образ Орла, венчающего Мироздание, — один из самых потаённых и магических в традициях индоевропейцев. Впрочем, как и самое Древо, Орёл также известен магам практически всех народов. Сюда, в верхние пределы Мира, приведёт нас исследование, если начнём мы распутывать тайны происхождения величайших символов и образов, используемых человечеством. Отсюда берут начало имперские орлы ариев (в том числе и российский двуглавый), и Феникс — огненный орёл магических откровений и инициации, и Орёл Кастанеды, пожирающий осознание… Впрочем, об Орле довольно.

Следует упомянуть ещё одного мифологического обитателя Древа — белку, носящую, согласно Эдде, имя Ротатоск (т. е. "Грызозуб"), бегающую по стволу Ясеня и переносящую новости и перебранку между верхним Орлом и нижним Драконом. Этот образ, имеющий огромное магическое значение, сохранился, к сожалению, лишь в славянской и скандинавской традициях. Мы уже упоминали о варианте трактовки вступительных строк "Слова о полку Игореве", согласно которой Боян путешествовал по Древу в личине белки, — параллель налицо. Другое славянское упоминание о белке Ротатоск принадлежит перу А.С.Пушкина.

Удивительно, насколько неисследованным остаётся сказочное наследие великого русского поэта. Я не имею информации относительно того, кем и во что был посвящён Александр Сергеевич, но сам факт магического посвящения сомнений не вызывает: слишком многое звучит в его сказках, чтобы считать их простым пересказом сказок народных. Так, например, русская фольклорная традиция не знает (!) мифологического петуха по имени Гуллинкамби (т. е. "Золотой Гребешок"), известного нам только по скандинавским текстам; точно так же народные русские сказочники не знают сказаний о волшебном народе Дон (или Дану), о принце Гвидионе из этого народа, но Пушкин упоминает эти имена: царь Дадон, царевич Гвидон… Ещё более удивительно, что новейшие фольклорные сборы в русской глубинке нередко вскрывают именно те не известные доселе пласты общеевропейских параллелей, которые встречаются у Пушкина…[8]

Упоминает Пушкин и о белке Ротатоск — помните, в Сказке о царе Салтане:

К слову, сия ель (вероятно, вернее будет сказать — сия Ель) возвышается не где-нибудь, а на острове Буян, который выглядит славянским аналогом кельтского Аваллона — священного острова в Западных морях. И белка эта, ещё к слову, не случайно песенки поёт — у Пушкина в сказках вообще нет случайных слов. Но об этом чуть позже, а пока вернёмся к тому факту, что белка ещё и бегает по Древу.

Рассматриваемое магически, Мировое Древо оказывается образом настолько многоплановым, что некоторые авторы считают, что размышлений (медитаций, если угодно) о нём вполне достаточно для понимания центрального ядра северной мифологии и основ волшебных искусств Северо-Запада Европы. Действительно, ведь Древо Мира — это и вертикальная ось Мира, связываемого воедино бегающей по стволу белкой, и личное дерево мага (шамана), и ось вращения Земли, и позвоночный столб человека…

В ряде конкретных славянских традиций энергетический канал, проходящий вдоль позвоночника (Сушумна) называется тропкой. Так и хочется в этой связи снова вспомнить "Слово":

Скача по мыслену Древу, рища въ Тропу Трояню — не та ли это тропка, что тянется вдоль Древа Мира, вдоль оси Мира и оси человека? И ведь сказано — белкою — той, что несёт Силу снизу вверх и сверху вниз…

Впрочем, довольно пока и о белке. Спустимся ещё чуть ниже — туда, куда бежит Ротатоск, неся Силу Орла.

Здесь, у корней Ясеня, бьёт священный источник Урд. Здесь — центр Мира. У этого источника богини судьбы — норны — прядут жизни людей, богов и всего живого. Сюда боги съезжаются, чтоб держать совет:

Всё подобно всему — один из основных магических законов. Если ствол Древа Мира — ещё и позвоночный столб человека, и тянущийся вдоль него энергетический канал, то и источник Урд имеет в человеке своё отражение. Это — центр Кундалини…

Рассказывая о структуре Мира в северной традиции, мы ещё не упоминали кельтов. Это, разумеется, не случайно. Дело в том, что мистическая традиция кельтов, хотя и родственная германо-славянской, всё же стоит несколько особняком. Как и все индоевропейцы, древние кельты прекрасно знали о существовании трёх "ступеней" мироздания, но знание это носило у них гораздо более сложный характер.

В 1862 году в Великобритании Д. Дж. Родериком было опубликовано принадлежащее Перу Йоло Морганнуга собрание валлийских бардовских текстов, озаглавленное "Барддас"[10]. Помимо всего прочего, Барддас содержит и знаменитые "Триады Бардов", где есть строки, касающиеся интересующей нас темы:

Три вещи, необходимые для всего, что живо: рождение в Аннуне, рост в Абреде и полнота на небесах, то есть в круге Гвинвид; ничто не существует вне этих трёх вещей, кроме Бога.

Аннун, Абред и Гвинвид представляют собой кельтский вариант трёхчастного вертикального деления Мира: Аннун выглядит аналогом Хель, Абред — Мидгарда, Гвинвид — Асгарда. Это действительно так, но… не совсем. Даже один-единственный уже приведённый отрывок убеждает, что в триаде Аннун — Абред — Гвинвид скрыто нечто большее, чем в триаде Хель — Мидгард — Асгард. Недаром и сами кельты называли ступени этой вертикальной последовательности не мирами, но кругами, подразумевая под этим иное значение.

По определению Барддас, Абред — круг, "где смерть сильнее жизни, и где всё существующее порождено смертью". Мидгард — мир людей — этому определению вполне отвечает: каждый из нас смертен. Гвинвид, согласно Барддас, — круг, "где жизнь сильнее смерти, и где всё существующее порождено жизнью". Вспомним, что языческие боги не бессмертны, но жизнь в Асгарде действительно "сильнее смерти". Однако понятие "Абред" шире, чем понятие "Мидгард", так же, как Гвинвид — нечто большее, чем просто Асгард — мир человеческих богов. Действительно, в северных сагах неоднократно упоминаются и другие миры, кроме трёх классических: таковы, например, скандинавский Утгард — мир великанов, Альфхейм — мир светлых альвов (эльфов) и т. д. Существа, обитающие в этих мирах, смертны, но Мидгарду не принадлежат. Таким образом, в круге Абред могут сосуществовать различные миры, подобные нашей с вами Яви, в круге Гвинвид — миры, подобные Прави или Асгарду…

Это очень краткое (и довольно поверхностное) описание кельтской модели вертикального строения Мира. На самом же деле триада Аннун-Абред-Гвинвид представляет собой мощнейший аппарат для анализа и описания реальности, тщательно разработанный в книге Барддас и других валлийских средневековых источниках. Но более подробное рассмотрение этой триады уведёт нас в сторону от темы этой книги. Поэтому здесь мы остановимся ещё только на одном понятии, связанном с этой триадой, — на понятии Круга Пустоты, круга Кигант:

Три круга бытия: круг Кигант, где нет ни живого, ни мёртвого, кроме Бога, и никто, кроме Бога, не может пересечь его; круг Абред, где смерть сильнее жизни, и где всё существующее порождено смертью; круг Гвинвид, где жизнь сильнее смерти, и где всё существующее порождено жизнью […].

Аннун — круг небытия, определяемый в Барддас как "наиболее удалённый от Бога", — не включён в эту новую триаду, поскольку речь идёт о кругах бытия. На его месте появляется Кигант — Круг Пустоты, ассоциирующийся с тем, что находится в скандинавской традиции выше Асгарда, — с кроной ясеня Иггдрасиль, с Небом Мира.

И, чтобы завершить картину, вернёмся к Речам Гримнира. В 31-й строфе этой песни Один говорит:

В другом произведении Старшей Эдды — в Прорицании Вельвы упоминается ещё больше корней Древа Мира:

Подытожим сказанное. В Хель, в Аннун, уходит один из корней Ясеня. Другие — тянутся к мирам Абреда: в Мидгард, в Утгард, в Альвхейм. Миры Гвинвида возвышаются над ними, касаясь ветвей Ясеня, уходящих в Небо Мира, в Пустоту круга Кигант.

Такова, вкратце, структура Мира в северноевропейской традиции. Реальный Мир, разумеется, гораздо сложнее, но такая модель всё-таки позволяет сделать вывод, который необходим автору для продолжения рассказа. Тот факт, что корни Древа, отвечающие разным мирам Абреда, сходятся у основания священного Ясеня, свидетельствует о возможности, проходя через эту точку, путешествовать из одного мира в другой. Это — источник преданий о Волшебной Стране.

А теперь я прерву свой рассказ, чтобы вернуться к князю Гейрреду и его гостю.

Гримнир сказал:

Князь Гейрред сидел, держа на коленях меч. Услыхав, что Один тут, он встал, чтобы оградить его от огня. Меч выскользнул у него рукоятью вниз. Князь споткнулся и упал навзничь, а меч пронзил его, и он умер. Тогда Один исчез. Агнар же, сын Гейрреда, стал князем той земли и долго правил…

2 ВОЛШЕБНАЯ СТРАНА

Это нечто вроде Вселенной, существующей параллельно с нашей. Она становится видимой и осязаемой только для избранных людей, и места расположения ведущих в неё врат известны лишь эльфам и немногим посвящённым…

Из европейских легенд

…Итак, путешествия вдоль корней ясеня Лерад.

В предыдущей главе мы кратко рассмотрели мифологическую геометрию Мира в северноевропейском язычестве и увидели, что северная традиция хранит знание о существовании многих миров круга Абред и круга Гвинвид. Вероятно, есть среди них такие, что лежат ближе, чем наш мир, к кругу Небытия, как есть и те, что приближаются к кругу Кигант. К каждому из них можно добраться, следуя по корням Древа Мира.

Но корни дерева всегда разнятся меж собою, как всегда разнятся родные братья. Вероятно, есть миры, о которых и слыхом не слыхивали посвящённые древности. Но есть и миры, дорога к которым оказывалась короче прочих.

Сотни и тысячи европейских сказок, легенд, преданий на разные лады говорят о существовании иного, по отношению к нашему, мира — Волшебной Страны. У неё много имён; неискушённому читателю она известна, скорее всего, под именем Страны Эльфов. Название справедливо, ибо населяют эту страну, лежащую где-то очень далеко за пределами обычного восприятия обычного человека, именно эльфы — странные существа, не люди, но и не боги. Изредка они сами приходят в наш мир, и тогда их появление становится предметом новых легенд и преданий. Вот, например, как описывал эльфов в начале нашего столетия в Ирландии один из тех, кому довелось свести с ними знакомство (из собрания У. Эванса-Венца[12]):

Это самые замечательные люди, которых я когда-либо видел. Они превосходят нас во всём… Среди них нет рабочих, а только военные-аристократы, благородные и знатные… Это народ, отличающийся и от нас, и от бесплотных существ. Их возможности потрясающи… Их взгляд обладает такой силой, что они, я думаю, могут видеть даже сквозь землю. Они обладают серебристым голосом, их говор сладок и быстр…

Они много путешествуют и, похожие на людей, могут повстречаться в толпе… умных молодых людей, которые представляют для них интерес, они уводят к себе…

Впрочем, оставим разговор об эльфах — это может стать темой отдельной книги; сейчас же мы говорим не о них, а об их Стране.

Одно из древних шотландских преданий сохранило для нас ответ на этот вопрос, данный почти тысячу лет тому назад самой Королевой Эльфов. Это — знаменитая история Томаса Лермо́нта по прозвищу Стихотворец, одного из тех самых "умных молодых людей", которых, случается, эльфы уводят к себе, в Иной Мир.

В приведённом фрагменте чётко указаны два направления, по которым возможно перемещение в пределах Мира. Это вертикаль (Небо Мира — Асгард — Мидгард — Хель, или, учитывая, что предание записано уже в позднее христианское время — Рай — Ад) и горизонталь: "то путь в Волшебную Страну…"

…Вертикали всех миров пересекаются у корней ясеня Лерад, и там становится возможным Переход с одной вертикали на другую. Из этого мира — в Иной…

Мысль о Волшебной Стране — одна из самых ярких и светлых черт индоевропейской языческой традиции. Прочнее других народов сохранили её кельты, называвшие Волшебную Страну Тир Тайрнгир Хай Бразил[14], или Аваллон. Это — остров, лежащий в морях к западу от Британии. Изредка, в особые ясные дни некоторым людям доводилось видеть с утёсов западного побережья Ирландии высокие берега Священного Острова. Другим — и среди них Брану Благословенному и Мерлину — другим удавалось достичь священных берегов Аваллона, неизменно держа курс на запад и храня искреннюю веру в сердце.

Валлийское имя Острова содержит две древние основы — Авал-Лон. Вторая имеет значение "остров", "холм"[16]; первая же основа совпадает с др. брит, afal (др. ирл. abal, совр. гэльск. ubhal) "яблоко", "яблоня". Действительно, цветущая яблоневая ветвь — один из символов Аваллона.

Думается, "на запад через моря" — не единственная Дорога в Волшебную Страну. Так, Томас Лермонт, герой процитированного шотландского предания (личность, к слову, историческая), попадает в Волшебную Страну через некий лес, следуя один раз за Королевой Эльфов, а другой — за белыми оленями, её посланниками.

Вопреки парадигме современной физики, окружающее нас трёхмерное пространство далеко не изотропно[17]. На Земле существуют места, где иные миры вплотную примыкают к нашему пространству. В таких местах, при особенно сильном напряжении энергий, Переход может произойти спонтанно, случайно, от незначительного толчка. В обычное же время даже самые далёкие от магии люди способны ощущать в этих местах натяжение пространства, слышать его звон. Даже каузальные (событийные) потоки двух миров могут пересекаться в таких местах.

Известнейший пример — берега озера Светлояр, где наш мир соприкасается с миром града Китежа. Пересечение каузальных потоков здесь очевидно: когда в Китеже бьют в колокола, люди, находящиеся на берегу озера, слышат их звон…

Знание о Светлых Городах, подобных Китежу и Аваллону, понимание возможности общения с ними и Искусство Перехода в Светлые Города иных миров — величайшее достижение индоевропейских магов. "И невидим будет Болший Китеж даже до пришествия Христова, яко же бысть сие и в прежние времена… И сокровенные обители не едина, но многи монастыри…"[18]

Так незаметно перешли мы от мифологии к магии, ибо Искусство Перехода — одно из древних магических искусств. Любая магия небезопасна; Искусство Перехода — одно из самых небезопасных. Каждый может приблизиться к воротам в иные миры, но никто не войдёт в Светлые Города, побуждаемый лишь любопытством.

Всё в Природе закономерно, всё управляемо конкретными и одухотворёнными Силами. Разумеется, столь сложное и многогранное явление, как Дорога между мирами разных реальностей, не осталось без небесного Руководителя. Имя Силы, хранящей все пути и перекрёстки Мироздания — от Дороги на Хай Бразил до тропинки в вашем дворе, Велес.

Несомненно, Велес — один из древнейших богов славянского пантеона. Имя его содержит индоевропейский корень wel/wal/f(w)il, столь же старый, сколь стары сами индоевропейцы. Второй компонент имени часто возводят к производной основе от индоевропейского глагола *es- *esъ-es/os-u-, представленной здесь на нулевой ступени — sъ-os/s-u-[19].

Под несколько изменённым именем этот бог известен всем народам балто-славянской общности. Помимо основного имени Велес славяне употребляют имена Волос, Велс, балты — Wels (литов. и латыш.), Velnias, Velinas (литов.), Velns (латыш.). Балто-славянская реконструкция древнейшего варианта этого имени может выглядеть как *Vels или *Vols.

Основа в данном узком значении встречается во всех североевропейских языках. Безоговорочно основа имени Велес wel/wal/fil может быть связана с Переходами между мирами. Строго научные, академические источники соотносят эту основу с понятиями загробного мира. И это верно: смерть — один из возможных способов перехода. Сравните: балт. welli — "день мёртвых" (в этот день молились Велесу о душах усопших, дабы он проводил их прямой Дорогой); литов. veles — "тени усопших", vele — "душа"; сканд. valkyria — "валькирия", Valhall — Вальхалла, чертог, где собираются павшие в бою герои, и т. д. Но рассмотрим и другие примеры: Вальгринд — ворота Асгарда, города (мира) богов, Идавель-поле — особое место (мир?), где боги играют в мяч и т. д. Возможно, к этому ряду примыкает и кельтское название Волшебной Страны — Аваллон. В предыдущей главе упоминалось, что на кельтских языках Британских островов имя Аваллон может быть прочитано как АвалЛон — "Яблоневый остров" (UbhalEilean — совр. гэльский). Это прекрасный перевод, очень точно (на ассоциативном уровне) отвечающий образу Аваллона, но… Быть может, в древнейшем варианте это звучало как ВалэЛон?

Связью с загробным миром и путешествиями сквозь реальности не исчерпывается значение основы wel/wal/fil. Велес — бог мудрости, волшебных ремёсел и магического знания. Русские слова волшебство, волшба, волшебник содержат эту же древнюю основу. Поэзия, одно из древних магических искусств, также находится "в ведении" этого бога; отсюда — волхв и филид — вещие певцы (и священнослужители) у славян и кельтов соответственно. (Помните, "Боян, Велесов внук"?)

Далее, Велес — бог богатства и земной власти. И опять-таки находим в русском языке слова, передающие функции бога и образованные от корня его имени. Это глагол велеть, существительные власть, владение.

…Боги интернациональны. Как бы субъективно ни воспринимали Мир люди, одни и те же Силы действуют для всех народов. Народы античного юга называли Велеса Гермесом и Меркурием, в Египте его имя было Тот, в древнем Вавилоне — Набу… Но наш разговор сейчас о богах северных[20].

Германские народы называли этого бога Один (др. швед. Othin, др. исл. Odhin) или Воден (др. англ. Woden, др. сакс. Woden и Wodin, др. в. — нем. Wuotan); варианты эти этимологически идентичны и восходят к древнескандинавской основе oðr, связанной с ритуальным экстазом шамана. От этой же основы происходят совр. нем. Wut — "ярость", готское wôds — "неистовый", англо-сакс. wôth — "пение, "песнь". Кроме того, по мнению Арно д'Апремона, к этому же ряду примыкают и латинское uates, и староирландское faith, означающие поэтическое и пророческое вдохновение.

В Скандинавии Один почитается как глава богов и покровитель вождей и магов. Согласно традиции, Один приносит себя в жертву самому себе, чтобы получить знание рун и передать его богам и людям; в обмен на магическое знание он отдаёт свой глаз мудрому Мимиру. Считается, что с тех пор один глаз Одина видит то, что явлено, второй же, лежащий в источнике Мимира под корнями ясеня Иггдрасиль, видит то, что сокрыто.

Одину принадлежит священное копьё Гунгнир, ассоциирующееся нередко с осью Мира, и это приводит нас ещё к одному нордическому аналогу Велеса (на сей раз кельтскому) — к Лугу, владеющему, согласно ирландской традиции, священным копьём Ассал, которое упоминается в поздних мифах о Святом Граале. Имя Луга, известного всем кельтам, как островным, так и континентальным (ирл. Lugh, валл. Lley, галл. Lugus) происходит от основы со значением "свет" (сравните лат. lux "свет", сканд. logi "огонь"). Прозвища этого бога прямо указывают на его покровительство волшебным искусствам: ирл. Самилданах — "Господин-всех-Искусств", валл. Ллау Гифе — "Искусная Рука". Именно к Лугу восходит традиционная ирландская магическая поза, когда человек стоит, поджав одну ногу и закрыв один глаз. Считается, что закрытым глазом человек видит то, что сокрыто. Неправда ли, интересная параллель с Одином?

Другой несомненный кельтский аналог Велеса — Мананнан МакЛлир[21]. Самое имя (МакЛлир может быть истолковано как "Сын Моря") говорит о многом: балты и славяне всегда помнили о связи Велеса с водной стихией, (лит. Velnio akis, латыш. Velna acis — "глаз Велеса" — так называли просветы чистой воды в болоте или зарастающем озере.) Именно Мананнана кельты почитали королём Волшебной Страны и связывали с ним чудесную колесницу, на которой он и люди, которым он покровительствует, совершают переходы между мирами.

Ещё один связанный с Велесом кельтский образ, воплощающий несколько иные стороны и ипостаси этого бога, — Кернунн (Цернунн). Это имя происходит от лат. Cernunnos — "рогатый" и является, по сути, всего лишь хейти[22] этого бога, появившимся во времена римских завоеваний в Галлии. Думаю, не ошибусь, если именно Кернунна назову самым загадочным, самым волшебным и одним из самых значительных персонажей кельтской традиции. Нужно отметить, что Кернунн как мифологический архетип распространён, пожалуй, более всех других образов этого ряда. Его каноническое изображение, которое ни с чем невозможно спутать, — человек с массивными рогами, с гривной на шее, сидящий в позе лотоса, — встречается от Атлантического до Тихого и Индийского океанов…

С Одином Кернунна, почитавшегося на Британских островах богом дикой природы и её скрытых сил, роднит то, что каждый из них является — в своей стране — предводителем знаменитой Дикой Охоты Мёртвых; отсюда ещё одно известное хейти Кернунна — Охотник. Как и Один, Кернунн — Князь Павших, владыка Мира по ту сторону смерти…

…Не раз встречали мы рядом эти слова: смерть и Волшебная Страна. «Давно уже горькая жизнь заставила нашего древнего певца сложить хвалу смерти. И я сейчас повторяю её… "Смерть стоит передо мной, как выздоровление перед больным, как выход после болезни, как пребывание под парусом в ветреную погоду, как путь, омытый дождём, как возвращение домой из похода…»[23] Я не склонен видеть смысл в обсуждении данного вопроса на страницах этой книги, однако считаю необходимым — прежде, чем мы перейдём к обзору свидетельств о прямом Переходе — сделать небольшое заключение к тому, что уже было рассказано.

Исследователи знают, насколько схожими могут оказаться основные мифологические сюжеты и образы в сказаниях разных народов. При желании, тот обзор связанных с Переходом мифов, который был сделан выше в рамках нордической традиции, можно было выполнить в рамках мистической традиции любого другого столь же древнего народа и увидеть то же самое.

Это принципиально. Это должно послужить своего рода предупреждением: "Осторожно! Следующий шаг приведёт туда, где сотрутся границы и грани, где исчезнет многое из того, что мы считаем собой".

Вглядитесь в описания дороги в Волшебную Страну, которые будут приведены в следующей главе, задумайтесь о функциях, которыми наделяли древние её Стража. Заполненная туманами бескрайняя серая равнина, по которой тянется Дорога, водное пространство, которое требуется пересечь, — образы, равно знакомые психологам, этнографам и исследователям магических Искусств…

Точка, в которой сходятся корни Древа Мира, точка, в которой оказывается возможным Переход, лежит, как явствует из мифологической геометрии Мира, у врат Аннуна. На грани Смерти.

3 СВИДЕТЕЛЬСТВА

Всякому магическому пению должно предшествовать заклинание, где говорится о происхождении используемого средства, иначе оно не действует…

Из заметок Эрланда Норденскьельда по этнографии индейцев куна

Сейчас для нас одним из основных источников информации о Волшебной Стране являются древние предания. Не все они, разумеется, достоверны в равной степени: так, упомянутая уже легенда о Томасе Лермонте повествует о реальных людях и ряде реальных событий, а вот повесть о плавании Брана сложена в раннем средневековье на основе более древних легенд. Но — дыма без огня не бывает: пусть многое переврано, пусть искажены имена и привязки ко временам и местам… Что-то остаётся и после всех искажений.

Путешествие короля Кормака

Король Кормак МакАрт правил в Ирландии в III веке от Р.Х. Рассказ о его путешествии в Волшебную Страну, сохранившийся в чудесной саге "Приключения Кормака в Земле Обетованной", можно, пожалуй, назвать одним из древнейших. Итак…

Однажды в майский вечер, когда уже начало смеркаться, был он один в Таре[24]. Внезапно увидел он седовласого воина с важной осанкой, направляющегося к нему. Пурпурный плащ с бахромой был на нём. Сорочка с полосками из золотых нитей была на теле его. Башмаки с подошвами из белой бронзы отделяли ноги его от земли. Серебряная ветвь с тремя золотыми яблоками лежала на плече его. Сладко и весело было слушать музыку, которую издавала эта ветвь; тяжко раненые воины, женщины, рожавшие в муках, и все болящие впадали в тихий сон, слушая мелодию, издаваемую этой ветвью при сотрясении.

Приветствовал воин Кормака, как и Кормак его.

— Откуда явился ты, воин? — спросил его Кормак.

— Из страны, — был ответ, — где царит лишь одна правда, где нет ни старости, ни дряхлости, ни печали, ни горести, ни зависти, ни ревности, ни злобы, ни надменности.

— Не так у нас здесь, — сказал Кормак. — Скажи же мне, воин, могли бы мы заключить с тобой союз"?

— Охотно согласен я на это, — отвечал воин.

И они заключили между собою союз.

— Теперь дай мне эту ветвь! — сказал Кормак.

И воин, связав Кормака обещанием, отдал ему ветвь и удалился. И Кормак не знал, куда ушёл он.

Возвратился Кормак в свой королевский дом. Все люди его дивились этой ветви. Кормак потряс ею перед ними, и они впали в тихий сон, длившийся ровно день до того же самого часа.

Когда истёк год с того дня, воин явился, как было у словлено, и попросил у Кормака первый дар в обмен за ветвь.

— Ты получишь его, — сказал Кормак.

— Так я беру сегодня твою дочь, — сказал воин.

И он увёл девушку с собой. Женщины Тары испустили три громких крика по дочери короля Ирландии. Но Кормак потряс перед ними ветвью, печаль отошла от них, и они погрузились в тихий сон.

В тот же день, через месяц, воин явился снова и увёл с собой сына Кормака. Стоны и рыдания не смолкали в Таре по юноше, и в эту ночь ни один человек не вкушал пищи и не спал, но все были в печали и скорби великой. Но вновь потряс Кормак ветвью перед ними, и скорбь отошла от них.

И ещё раз явился воин.

— Что потребуешь ты сегодня? — спросил его Кормак.

— Твою жену, — отвечает тот, — Этне со Стройным Станом, дочь Дунланга, короля Лагена.

И он увёл с собой королеву.

Но этого уже не мог перенести Кормак. Он пошёл вслед за воином, и все пошли вместе с Кормаком. Сильный туман застиг их среди равнины, окружённой валом. Кормак оказался один среди великой равнины. Посреди её был замок с бронзовой оградой вокруг него; во дворе же замка был дом из светлого серебра.

Дальше Кормак увидел ещё другой замок, большой, королевский, также с бронзовой оградой вокруг него. Кормак вошёл во двор, и увидел там светлый, сверкающий источник. Пятью потоками струился он, из которых обитатели по очереди брали воду. Девять орешников с пурпурной листвой росли над источником.

В замке нашёл Кормак своего сына, и дочь, и жену. Пища и хмельной напиток были в изобилии предложены им, и всех охватили радость и веселье.

А после появился благородный воин, что приходил к Кормаку в Тару. Золотая чаша была в руке его. Удивился Кормак числу фигур на ней и необычайной тонкости работы.

— В ней есть нечто ещё более необычайное, — сказал воин. — Если сказать три слова лжи перед ней, она тотчас распадётся на три части. Если затем сказать три слова правды перед ней, части вновь соединятся, и чаша станет, как была прежде.

Воин произнёс три слова лжи, и чаша распалась на три части.

— Надо теперь произнести три слова правды, — сказал он, — чтобы чаша восстановилась. Итак, я говорю, о Кормак, — воскликнул он, — что до этого дня ни жена, ни дочь твоя не видели лица мужчины с той поры, как я увёл их от тебя из Тары, и что сын твой не видел лица женщины.

Тотчас же чаша стала опять цельной.

— Возьми же с собой, — сказал воин, — семью свою, а также и чашу, чтобы пользоваться ею для различения лжи от правды. И ветвь, издающая музыку, останется у тебя на радость тебе, но в тот день, когда ты умрёшь, они обе будут взяты от тебя. Знай, что я — Мананнан, сын Лера, король Обетованной Страны. Для того чтобы ты узрел Обетованную Страну, заманил я тебя сюда. Источник с пятью потоками, который видел ты, это — Источник Мудрости, потоки же его — пять чувств, через которые проникает знание. Никто не может обрести мудрость, если не выпьет хоть глоток воды из этого источника и его потоков. Люди всех искусств и ремёсел пьют оттуда.

Когда наутро Кормак пробудился, он увидел себя на лужайке Тары вместе с женой, сыном и дочерью. И ветвь и чаша были с ним. Чашей Кормака была она прозвана, и служила она для различения лжи от правды в Ирландии. Но, как и было предсказано Мананнаном, она не осталась среди людей после смерти Кормака…

Плавание Брана Благословенного

Предание о плавании Брана, сына Фебала, к волшебным островам западных морей сохранила для нас средневековая ирландская рукопись, однако помнили о путешествии Брана не только в Ирландии, но и на всех Британских островах. У кельтов Уэльса мы можем встретить Брана под именем Бендигейдврана (т. е. Брана Благословенного), сына Ллира; этот же персонаж выступает и как реальный святой Брендан средневековых хроник. Путешествию Брана посвящено много произведений самого разного характера — от фольклорных, до литературных. В числе последних — прекрасная поэма "Имрам"[25], принадлежащая перу Дж. Р. Р.Толкиена:

Итак, обратимся к древнему тексту, справедливо считающемуся классикой рассказов о Переходе.

Двадцать два четверостишия спела женщина неведомых стран, став среди дома Брана, сына Фебала, когда его королевский дом был полон королей; и никто не знал, откуда пришла женщина, ибо ворота замка были заперты.

Вот начало повести. Однажды Бран бродил вокруг своего замка, когда вдруг услышал музыку позади себя. Он обернулся, но музыка снова звучала за спиной его, и так было всякий раз, сколько бы он ни оборачивался. И такова была прелесть мелодии, что наконец впал он в сон. Когда же он пробудился, то увидел около себя серебряную ветвь с белыми цветами на ней, и трудно было различить, где кончалось серебро ветви и где начиналась белизна цветов.

Бран взял ветвь в руку и отнёс её в свой королевский дом. И, когда все собрались там, им явилась женщина в невиданной одежде, став среди дома. И вот тогда пропела она Брану двадцать два четверостишия, и все собравшиеся слушали и смотрели на женщину.

Она пела:

Вслед за этим женщина покинула их, и они не знали, куда она ушла; и она унесла ветвь с собою: ветвь выпала из руки Брана и перешла в руку женщины, и в руке Брана не было силы, чтобы удержать ветвь.

На другой день Бран пустился в море. Трижды девять мужей было с ним. Во главе каждых девяти был один его молочный брат и сверстник. После того как пробыл он в море два дня и две ночи, завидел он мужа, едущего по морю на колеснице. Этот муж спел ему двадцать два четверостишия; он назвал ему себя — сказал, что он Мананнан, сын Лера.

Он спел ему:

После этого Бран и его спутники поплыли дальше, и вскоре достигли они Страны Женщин и увидели царицу женщин в гавани.

— Сойди на землю, о Бран, сын Фебала! — сказала царица женщин. — Добро пожаловать!

Бран не решился сойти на берег. Тогда женщина бросила клубок нитей прямо в него. Бран схватил клубок рукою, и он пристал к его ладони. Конец нити был в руке женщины, и таким образом она притянула ладью в гавань.

Люди Брана вошли в большой дом. Там было по ложу на каждых двоих — всего трижды девять лож. Яства, предложенные им, не иссякали на блюдах, и каждый находил в них вкус того кушанья, какого желал. Им казалось, что они пробыли там один год, а прошло уже много-много лет.

И вот тоска по дому охватила одного из них, Нехтана, сына Кольбрана. Его родичи стали просить Брана, чтобы он вернулся с ними в Ирландию. Женщина сказала им, что они пожалеют о своём отъезде. Они всё же собрались в обратный путь. Тогда она сказала им, чтобы остерегались они коснуться ногой земли.

Они плыли, пока не достигли берега в Ирландии, что зовётся ныне Мыс Брана. И там люди спросили их, кто они, приехавшие с моря. Отвечал Бран:

— Я Бран, сын Фебала.

Тогда те сказали ему:

— Мы не знаем такого человека. Но в наших старинных повестях рассказывается о Плавании Брана.

Нехтан прыгнул из ладьи на берег. Едва коснулся он земли Ирландии, как тотчас же обратился в прах, как если бы его тело пролежало в земле уже много сотен лет.

После того Бран поведал всем собравшимся о своих странствиях с самого начала вплоть до этого времени. Затем он простился с ними, и о странствиях его с той поры ничего не известно…

Волшебные холмы Ирландии

Следующий наш рассказ — о волшебных холмах Ирландии и их обитателях.

Вообще, представление о волшебных холмах, где живут люди Волшебного Народа — эльфы, гномы и прочие — характерно не только для кельтского фольклора. Такие же или подобные представления мы можем обнаружить в фольклоре романских и германских народов, но именно кельтская, а конкретнее, ирландская традиция сохранила для нас рассказы о волшебных холмах с подробностями, которые нам столь необходимы.

Древние ирландцы называли заселённые Волшебным Народом холмы сидами; точно так же — сиды (sidh, исходное произношение "ши") — именовали они и сам Волшебный Народ. Поздние предания повествуют нам о том, что иногда люди могли — с согласия сидов или просто подчиняясь их воле — проникать "внутрь" волшебных холмов. Эти избранные находили в холмах прекрасную страну:

Я прошу читателя обратить внимание на слово "внутрь", намеренно взятое мною в кавычки. Традиционно предполагается, что тысячу лет тому назад древние кельты, говоря о волшебных холмах, считали, что Волшебный Народ обитает в неких пещерах, скрытых в недрах холмов. Здесь я позволю себе усомниться в суждениях современных филологов: надо быть невысокого мнения об уме наших далёких предков, чтобы допускать, будто они думали, что "прекрасная страна, что прекрасней всего прекрасного" физически находится в некой пещере. Более того, эпитеты "страна вечного лета", "страна цветущих яблонь", нередко употреблявшиеся при описании "внутренностей" волшебных холмов, неизбежно приводят нас к мысли, что, входя внутрь волшебного холма, человек попадал в Волшебную Страну. Говоря иначе, — предания о том, как люди попадали "внутрь" волшебных холмов — это предания о Переходе.

Таких преданий — великое множество. Мы, разумеется, не будем перечислять их все, но хотя бы одно из них приведём обязательно. Итак, перед нами — небольшой отрывок из сказаний о Кухулине.

Однажды, в канун Самайна[28], возвращались Айлиль и Медб из похода, и темнота застигла их в пути. Поставили они лагерь и развели большой огонь, ибо темна была ночь на Самайн, и мелькали смутные тени, и демоны кружили во тьме. И вот, когда сидели воины у огня, и никто не решался выйти за границу освещённого костром круга, вспомнил король Айлиль о пленниках, что лежали поодаль.

— Тому, кто пойдёт и ивовыми прутьями обвяжет ноги пленников, будет от меня великая награда, — сказал он.

Но молчали его воины.

— Получит мой меч с золотой рукоятью тот, кто сделает это, — сказал Айлиль.

И вот поднялся воин по имени Нера и сказал, что пойдёт в темноту, где лежали пленники. И он вышел из освещённого костром круга, и подошёл к пленникам, и опутал ноги их ивовыми прутьями.

Тогда сказал один из них:

— Воистину, бесстрашен ты, Нера, раз не побоялся в ночь на Самайн уйти от огня.

— Так это, — сказал Нера.

— Тогда докажи своё мужество ещё одним делом, — сказал тот пленник. — Мучает меня жажда, ибо давно не было у меня во рту ни капли воды. Если ты столь бесстрашен, как кажешься, посади меня на плечи, и отправимся искать для меня воды.

И Мера посадил того воина к себе на плечи и отправился прочь от лагеря. Долго шли они, и странные вещи открывались им на дороге, и видели они дома там, где их раньше не было; и то были дома, окружённые озером воды и озером огня.

Наконец нашли они некий дом, где смог пленник утолить свою жажду. И тогда вернулись они назад, и Нера положил пленника на прежнее место. Тогда сказал ему воин:

— А теперь, о Нера, обернись назад.

И когда Нера обернулся, увидел он, что разрушен их лагерь, и все товарищи его лежат мёртвые, и обезглавленные тела короля и королевы лежат поверх кучи мёртвых тел.

— Воистину, горе мне, — сказал Нера.

И тогда он ещё раз обернулся и увидел, что пленники, прежде связанные, а теперь чудесным образом освободившиеся от пут, один за другим покидают то место. И, не зная, что делать, пристроился Нера за последним из воинов и пошёл вместе с ними, дабы не остаться одному в темноте той ночи, и ещё до рассвета дня Самайна дошли они до сида Круахан[29]. Раскрылся перед воинами волшебный холм, и все они вошли в него, и Нера — следом за ними.

Тогда закрылись врата холма, и остался в нём Нера. Там, в холме, встретил он женщину из народа сидов. И он полюбил её, а она — его. Стали они жить вместе.

И вот спустя три дня и три ночи спросил Мера у женщины:

— Объясни мне, женщина, что было со мною, ибо не пойму я.

— А что случилось с тобой?

— Нетрудно сказать, — молвил Мера и поведал ей обо всём, что с ним приключилось.

— Нет правды в том, что ты видел, — сказала тогда женщина. — И друзья твои, и Айлиль с Медб до сих пор всё так же сидят у костра, и даже еда ещё не снята с огня. Там, за гранью холма, не прошло для них и минуты. Но всё, что видел ты, станет для них правдой, если кто-нибудь не расскажет им о том, что ты видел.

— Что же мне делать? — спросил Нера.

— Садись на коня и езжай к ним, чтобы поведать о виденном тобою. Но через год, на следующий Самайн, возвращайся к сиду Круахан, дабы забрать с собою меня, мою чудесную корову, лучшую из коров Коннахта, и моего сына, что понесла я от тебя.

— Воистину, пусть будет так, — сказал Нера. — Но как поверят мне воины, что был я в волшебном холме?

— Плоды лета возьми с собою — туда, где началась зима[30].

И Нера распрощался с той женщиной и покинул сид, взяв с собою цветок примулы, дикий чеснок и лист папоротника.

Пришёл он к своим людям — они всё так же сидели у походного костра — и поведал им обо всём, что с ним было, и показал им плоды лета из садов внутри сида. И тогда Айлиль отдал ему свой меч с золотой рукоятью, и Нера оставался с людьми Айлиля до исхода того года…

Я уже упоминал, что ирландская традиция сохранила для нас ряд интереснейших деталей, утерянных или забытых другими народами. Одна из них — это предание о том, как волшебные холмы стали волшебными в том смысле, в котором это определение употребляется в поздних легендах. Мы вольны воспринимать этот рассказ как часть истории Волшебной Страны, преломленной в зеркале здешнего народного восприятия, или как чистый миф — так или иначе, но рассказ этот имеет вполне определённую информативную ценность.

Итак, согласно традиции современное население Ирландии — это всего лишь последняя из волн так называемых Захватов Ирландии. Появлению современных людей на острове предшествовали пять других рас завоевателей, сменявших одна другую:

(Песнь Финтана)

Последняя перед современной раса — Племена Богини Дану — пришла в Ирландию "с волшебных островов Севера". Можем ли мы считать это указанием, что Племена Богини явились из Волшебной Страны? Вероятно, да, тем более что предания часто говорят о родстве народа Волшебной Страны — той, в которую путешествовали Кормак и Бран Благословенный, — с народом Богини. Так, например, один из владык Племён Дану Лер приходится отцом королю Острова Яблок Мананнану. Кроме того, ещё одним свидетельством в пользу родства жителей Священного Острова и людей Дану является упоминаемое в легендах промежуточное положение последних между смертными людьми и бессмертными богами: люди Племён Богини смертны, но могут жить столько, сколько сочтут нужным.

Спустя некоторое время после того, как Племена обосновались в Ирландии, сюда приплыли гойделы — Сыновья Миля, предки современных ирландцев. Произошло великое сражение, и в этом сражении Племена Богини потерпели поражение, которое поставило под угрозу самоё пребывание их на ирландской земле. И вот тогда…

Теперь же о Племенах Богини Дану. Когда в битве при Тальтиу сокрушил Эримон, сын Миля, их войско, призвали Племена Богини великого Мананнана, сына Лера, верховного короля Острова Яблок, чтобы посоветовал он им, как быть. И пришёл Мананнан из Обетованной Земли Запада, и сказал Племенам Богини оставить Сыновьям Миля ту половину Ирландии, что находится над поверхностью земли, и взять себе власть над тем, что сокрыто. Поведал он людям Дану о том, как устроены жилища в его прекрасной стране, и каково их убранство, и научил Племена Богини сделать себе жилища в древних волшебных холмах, что звались сидами. С тех пор, как поселились люди Племён Богини в волшебных холмах, их самих тоже стали называть сидами, и зовут так до сих пор.

Три дара принёс Мананнан из-за моря для людей Богини. Даровал он им Фет Фиада, и стали они невидимы для глаз людей. Даровал он им Пир Гоибниу, и болезни и старость отошли от них. Даровал он им Свиней Мананнана, и не стало среди них голодных, ибо можно было убивать тех свиней, и снова оказывались они живыми.

И после того покинул Мананнан Ирландию и ушёл на Остров Яблок.

С тех пор жили Племена Богини в волшебных холмах.

Что скрывается за образными формулировками средневекового текста? Что совершил Мананнан, король Волшебной Страны, для побеждённых Племён Богини — "связал" ли он "внутренности" волшебных холмов с Островом Яблок, или просто превратил их во врата в Волшебную Страну?

Так или иначе, но сокрытые магией Фет Фиада[32], люди Племён Богини Дану, называемые с тех пор сидами, скрылись от глаз людей и стали жить в волшебных холмах — в странных местах, принадлежащих Волшебной Стране, но сохраняющих связь с нашим миром. Именно к этому времени, когда волшебные холмы были перепутьем между нашим и Иным миром, и относятся легенды, подобные процитированной истории Неры. Традиционная ирландская хронология позволяет даже датировать (условно, разумеется) этот период. Так, битва при Тальтиу и переселение Племён Богини Дану в волшебные холмы может быть отнесено к середине-концу I тысячелетия до Р.X.; максимум контактов между сидами и людьми — потомками Сыновей Миля — к первым векам нашей эры…

Между тем шло время, наш мир неотвратимо менялся, и чем далее — тем быстрее. Менялись люди, их образ жизни, их взгляды на общение с жителями холмов… Наконец, в V веке в Ирландии появился св. Патрик, а с ним — новая религия… О событиях того времени рассказывает нам прекрасная повесть "Судьба детей Лера". К величайшему сожалению, самый древний известный нам список повести датируется концом XVII века, а это значит, что за прошедшее до составления списка тысячелетие предания, ставшие основой повести, претерпели огромные искажения. Тем не менее повесть сохранила главное свидетельство об интересующих нас событиях середины I тысячелетия: сиды закрывают врата волшебных холмов и род за родом покидают Ирландию, уходя во владения Мананнана…

(Песнь Финолы)

Волшебный Народ покидает наш мир, уходя на Священные Острова Запада… И люди радуются, наблюдая, как удаляются от них границы Волшебной Страны, как тают в морских туманах очертания Острова Яблок… Правда, все ли?

В древних книгах можно найти слова о том, что мы — эльфы и люди — происходим из одного корня. Быть может, древняя память предков — память о прекрасной стране, что прекрасней всего прекрасного, — иногда просыпается в ком-то из нас? Иначе откуда это:

Дж. Р. Р. Толкиен

Томас Лермонт и Королева Эльфов

Как бы то ни было, даже если последние эльфы и покинули наш мир, Переход не стал после этого событием невозможным. Да, путешествия в Волшебную Страну стали явлением более чем редким, но не прекратились. Об этом говорят нам предания, сложенные уже в нашем тысячелетии.

Одно из таких преданий — история Томаса Лермонта, жившего в XIII веке в шотландском селении Эрсилдун. Мы уже упоминали эту прекрасную легенду и даже цитировали фрагмент из посвящённой Лермонту и Королеве Эльфов шотландской баллады — там, где шла речь о мифологической "метагеометрии" Мира. Теперь же приведём предание целиком, ибо оно того заслуживает.

Томас Лермонт любил книги, стихи, музыку, а больше всего — природу; любил бродить по полям и лесам и наблюдать зверей и птиц. И он играл на лютне.

Как-то раз в солнечный майский день Томас запер свой дом, вышел из Эрсилдуна с лютней и отправился бродить по лесу. Этот лес рос по берегам небольшого ручья Хантли-берн, что течёт с Элдонских холмов.

Утро было ясное, свежее. Деревья покрылись молодой листвой, а земля под деревьями — пышным ковром мхов. Томас присел отдохнуть под большим тенистым деревом. Он лениво перебирал струны лютни и смотрел на лес. В его тёмную чащу вели извилистые тропинки под зелёными сводами.

И вдруг послышался отдалённый звон бубенцов и колокольчиков, потом — топот копыт, и Томас с удивлением увидел, как по лесной тропинке верхом на сером коне к нему приближается всадница, такая прекрасная, какой он в жизни не видывал.

Она была в охотничьем платье из блестящего шёлка цвета молодой травы и в бархатном зелёном плаще. Её длинные золотистые волосы рассыпались по спине, а венец из драгоценных камней сверкал на солнце.

Конь легко ступал между деревьями. Седло на нём было из слоновой кости с ярко-алым чепраком, подпругой из кручёного шёлка и хрустальными стременами. Златотканые поводья были украшены серебряными бубенчиками, а с каждой пряди конской гривы свешивался серебряный колокольчик. Это их звон услышал Томас, перед тем как к нему подъехала всадница.

Должно быть, она выехала на охоту — через плечо у неё висели охотничий рог, лук и колчан со стрелами, и она вела на своре семь борзых. Семь гончих бежали рядом с её конём.

Всадница была так прекрасна, так роскошно одета и держалась так царственно величаво, что Томас сорвал с себя шапку и с почтением приветствовал её.

Красавица сказала Томасу, что она — Королева Эльфов, и с этого мига Томаса словно околдовали. Он знал, как опасно смертным встречаться с феями[33], но был так заворожён дивной красотой всадницы, что совсем позабыл об осторожности и благоразумии.

Всадница улыбнулась и протянула Томасу руку, чтобы он помог ей спешиться. Он повиновался, затем поводьями привязал коня к терновому кусту, а красавицу усадил под деревом. Зачарованный её неземной красотой, он не отрывал глаз от бледного прекрасного лица.

— Поиграй мне на лютне, Томас, — сказала Королева. — Хорошо послушать музыку в тени зелени.

И Томас взял свою лютню и заиграл. Никогда ещё струны её не рождали таких весёлых звуков.

Когда же лютня умолкла, Королева похвалила Томаса за игру.

— Я хочу вознаградить тебя, Томас, — проговорила она. — Можешь просить у меня чего хочешь.

Осмелев, Томас взял её белые руки в свои и сказал:

— Позволь мне поцеловать тебя в губы, прекрасная королева!

Королева Эльфов рук не отняла, но улыбнулась и молвила:

— Если ты поцелуешь меня в губы, Томас, ты с того мига будешь в моей власти. Придётся тебе тогда прослужить мне семь долгих лет, а уж к добру это будет или к худу — кто знает?

— Что такое семь лет! — воскликнул Томас. — Если они — расплата за поцелуй, пускай! Я расплачусь охотно.

И он прикоснулся губами к губам Королевы Эльфов.

Но как только их губы слились, Томас с ужасом увидел, что и лицо красавицы, и её наряд странным образом начали изменяться, словно по волшебству. Её зелёное платье и зелёный плащ полиняли, потом стали серыми, как пепел. Её длинные золотистые волосы потускнели, потом стали совсем седыми. Её прекрасное юное лицо увяло, потом покрылось морщинами и стало старым-престарым. Томас смотрел на неё, не помня себя от удивления. А Королева Эльфов расхохоталась.

— Теперь мною не залюбуешься, правда, Томас? — насмешливо проговорила она. — Но что поделаешь! Ты предался мне, Томас, ты обещал служить мне семь долгих лет. Тот, кто поцелует Королеву Эльфов, должен последовать за нею в её страну и там служить ей, пока не кончится срок.

Бедный Томас упал перед ней на колени и стал просить пощады. Но Королева Эльфов была неумолима. Она лишь смеялась ему в лицо. Потом подвела к нему своего серого в яблоках коня.

— Нет, нет, — только и говорила она на все мольбы Томаса. — Ты просил у меня поцелуя, теперь плати за него. Не мешкай! Садись на коня ко мне за спину. Нам пора в путь!

И Томас сел, вздыхая и стеная от ужаса, к ней за спину, а она пустила вскачь своего серого коня.

Быстрее ветра мчались они всё дальше и дальше то по зелёным полянам, то по холмам, покрытым вереском. И вот наконец впереди показалась пустыня. Голая, сухая, унылая, она простиралась перед ними до самого края земли. "Неужто придётся нам ехать по этой пустыне? — со страхом подумал Томас. — Разве может смертный живым добраться до её конца?"

Тут всадница натянула поводья. Серый конь остановился на всём скаку и стал как вкопанный.

— Слезай, Томас, — сказала Королева Эльфов, посмотрев на своего спутника через плечо. — Приляг на землю, положи голову ко мне на колени, а я покажу тебе тайное — то, чего не могут видеть глаза смертных.

Томас соскочил с коня и прилёг на землю. Королева села подле него, и он положил голову к ней на колени. А когда опять посмотрел на пустыню, которая лежала впереди, увидел, что многое там переменилось. По пустыне теперь тянулись три дороги, и все они были разные.

Одна дорога была широкая, ровная, гладкая. Она вела прямо вперёд, через пески пустыни, и тот, кто пошёл бы по ней, никогда бы не заблудился.

Другая дорога ничуть не походила на первую. Она была узкая, извилистая, длинная. С одной стороны её окаймляла живая изгородь из тёрна, с другой — из шиповника. Их колючие кусты были так высоки, а усаженные шипами ветки разрослись и так переплелись друг с другом, что почти невозможно было продраться сквозь эту чащу.

Третья дорога была непохожа на первые две. Очень красивая, она вилась по горному склону среди густого вереска, папоротника и золотисто-жёлтого дрока, маня к себе путника.

— Теперь послушай меня, — сказала Томасу Королева Эльфов, — и ты узнаешь, куда ведут эти три дороги. Первая дорога, как видишь, широкая и ровная. Идти по ней легко, и многие охотно выберут этот путь. Но хоть он и лёгок, а ведёт ко злу, и те, что его изберут, век будут жалеть о своём выборе. Это — Путь Греха… Что до второй, узкой дороги, её преграждают колючие ветви тёрна и шиповника. Лишь немногим захочется хотя бы только спросить, куда она ведёт. Но если спросят и услышат ответ, их, быть может, и повлечёт на эту дорогу. Это Путь Праведности… Ну, а третья дорога, — та, что красиво вьётся вверх, по горному склону среди пышного папоротника, — третья ведёт неведомо куда. То есть это смертные не знают — куда, а я скажу тебе, Томас, что ведёт она в Страну Эльфов. И по ней мы и поедем.

Тут Королева поднялась и подошла к своему коню, а он уже бил копытом о землю и дёргал головой — так ему не терпелось поскорее вернуться домой, в Страну Эльфов.

— Теперь слушай меня, Томас, — молвила Королева. — Когда мы с тобой приедем в мою страну, не говори там ни с кем, кроме меня, если хочешь вернуться домой, в Эрсилдун, через семь лет. Ибо смертный, попавший к нам, должен замкнуть себе у ста, а не то придётся ему остаться у нас навеки. И если ты, Томас, молвишь лишнее слово в моих владениях, ты утратишь своё счастье и будешь обречён вечно блуждать по пустыне, что простирается между миром смертных и миром эльфов.

Королева снова села в седло и приказала Томасу сесть к ней за спину. И вот они помчались по красивой дороге, что вилась по горному склону.

Но дорога эта была не такой уж приветливой и весёлой, какой казалась издали. Вскоре она спустилась в узкое ущелье и спускалась всё ниже и ниже, так что чудилось, будто она ведёт в недра земли. В ущелье царил полумрак, а воздух был холодный и тяжёлый. Где-то с шумом низвергался поток, и немного погодя серый конь вступил в него. И вот вода, холодная, ледяная, намочила Томасу ступни, потом поднялась до колен. И увидел он, что вода эта — тёмно-алая. Как Томас потом узнал, здесь текла вся кровь, когда-либо пролитая на земле.

Мрак в ущелье сгустился. Конь пробирался вперёд в непроглядной тьме, и Томасу стало так страшно, что он чуть не лишился чувств и не упал с коня в алую воду. Пришлось ему крепко уцепиться за пепельно-серый плащ Королевы, чтобы удержаться в седле.

Но вот мрак стал постепенно рассеиваться, и серый конь вышел из ущелья на яркое солнце. Томас приободрился, поднял голову и увидел, что теперь они едут по прекрасному плодовому саду. Яблоки, груши, финики, фиги, виноград зрели здесь в изобилии. Томасу так хотелось есть и пить и он так ослабел, что уже протянул было руку к ближайшему дереву, чтобы сорвать с него сочный плод. Но Королева повернулась и остановила его.

— Здесь тебе ничего нельзя есть, — сказала она. — Если ты до чего-нибудь дотронешься, придётся тебе остаться в Волшебной Стране навсегда. Но скоро я сама сорву и дам тебе яблоко.

Немного погодя они подъехали к крошечной яблоньке, усеянной красными плодами. Королева наклонилась, сорвала яблоко и подала его своему спутнику.

— Это яблоко я могу тебе дать и даю с радостью, — молвила она, — потому что это Яблоко правды. Тот, кто его съест, будет всю жизнь говорить только правду. Ложь никогда не слетит с его уст.

Томас взял и съел яблоко, и в этот миг на него снизошёл Дар Правдивости. Вот почему люди потом прозвали его "Томас Правдолюбец".

Путь их уже оканчивался. Теперь серый конь бежал по какой-то волшебной стране, озарённой нездешним светом. И вскоре впереди на вершине холма возник великолепный замок.

— Вот мой дом, — с гордостью промолвила Королева Эльфов и показала рукой на замок. — Там обитают мой супруг и его придворные. Но, должна сказать, что нрав у моего супруга вспыльчивый. Он гневается, когда видит меня с каким-нибудь красивым незнакомцем. Поэтому прошу тебя, и ради меня, и ради тебя самого, не отвечай ни слова тому, кто вздумает с тобой заговорить. Если же меня спросят, кто ты, я скажу, что ты лишён дара речи. Так ты останешься незамеченным в толпе.

Тут Королева поднесла к губам свой охотничий рог и громко, пронзительно затрубила. И в этот миг она снова изменилась. Куда девались её серые, как пепел, одежды, её седые космы и морщины! Она опять предстала перед Томасом юная и прекрасная, в зелёном охотничьем платье и плаще, с золотистыми волосами, распущенными по плечам. Переменился и Томас. Его грубое домотканое платье превратилось в одежду из тонкого сукна, а ноги оказались обутыми в атласные туфли.

Как только Королева затрубила в рог, раздались ответные звуки тысячи невидимых труб, распахнулись двери замка на холме, и король эльфов быстро вышел навстречу своей супруге в сопровождении придворных дам, рыцарей, пажей и менестрелей. Их было так много, что когда Томас соскочил с коня и смешался с толпой, ему нетрудно было пройти в замок незамеченным.

Все обитатели замка, видимо, очень обрадовались возвращению своей Королевы. Они потянулись за ней в большой зал, а она милостиво беседовала с ними и протягивала им руку для поцелуя. Потом она вместе с мужем взошла на помост в глубине зала. На этом помосте стояло два трона. Король с Королевой сели и стали смотреть на празднество, тут же начавшееся в зале.

А бедный Томас остался в стороне. Он чувствовал себя здесь чужим и одиноким, но, как заворожённый, неотрывно смотрел на невиданное зрелище.

В одной части зала придворные дамы танцевали с рыцарями; в другой — охотники вносили и бросали на пол оленей с ветвистыми рогами, должно быть, недавно убитых на охоте. Сюда же приходили повара, свежевали оленей, отрезали от туш куски мяса и уносили их на кухню.

И так всё это было странно и непривычно для Томаса, что он не замечал времени — всё стоял и смотрел, смотрел, не отрывая глаз и не говоря ни слова.

Трое суток эльфы не покидали зала, а Томас смотрел на них. Но вот Королева вдруг поднялась со своего трона, спустилась с помоста и, пройдя по всему залу, подошла к Томасу.

— Пора нам уезжать, Томас, — сказала она, — если только ты хочешь снова увидеть свой родной Эрсилдун.

Томас удивлённо посмотрел на неё.

— Ты говорила, что я должен служить тебе семь долгих лет, госпожа моя, — воскликнул он, — а я пробыл здесь только три дня!

Королева Эльфов улыбнулась.

— В Стране Эльфов время идёт быстро, друг мой, — молвила она. — Ты думаешь, что пробыл здесь только три дня, но на самом деле прошло семь лет с тех пор, как мы с тобой встретились. А теперь тебе время нас покинуть. Мне и хотелось бы, чтобы ты побыл здесь подольше, но я не смею тебя удерживать, и ради твоего же блага. Ибо каждые семь лет к нам из Царства Тьмы приходит Дух Зла и уносит с собой одного из моих подданных, кого сам выберет. А ты — красивый юноша, и я боюсь, как бы он не выбрал тебя. Я не хочу, чтобы ты попал в беду, и потому нынче же вечером увезу тебя на твою родину.

Тут к замку подвели серого коня. Королева Эльфов и Томас сели на него и тронулись в обратный путь.

И вот они снова подъехали к ручью Хантли-берн, что течёт с Элдонских холмов.

Королева Эльфов стала прощаться с Томасом Лермонтом.

Он попросил её дать ему что-нибудь такое, что он смог бы показать людям. А то ведь они не поверят, что он действительно побывал в Волшебной Стране.

— Я уже одарила тебя Даром Правдивости, — отозвалась она. — Теперь я одарю тебя Даром Прорицания и Даром Стихосложения. Ты сможешь предсказывать будущее и сочинять прекрасные стихи. Но кроме этих невидимых даров, я подарю тебе нечто такое, что смертные смогут увидеть собственными глазами. Я подарю тебе арфу, сделанную в Эльфийской Стране.

Она немного помолчала, потом заговорила снова: — Теперь ты вернёшься домой. Но сначала выслушай меня, Томас. Придёт время, когда я снова позову тебя к себе, и где бы ты ни был, ты должен будешь откликнуться на мой зов. Я пошлю за тобой двух посланцев, и ты сразу узнаешь, что они не из вашего мира… А теперь — до свидания, друг мой! Настанет день, когда я тебя позову.

Томас заглянул в тёмные глаза Королевы Эльфов и понял, что приворожён ею навек. И он с радостью обещал подчиниться её приказу — откликнуться, когда она его позовёт. Но вдруг его одолела дремота, и он крепко уснул. Проснулся он в густой тени могучего дерева, росшего на берегу Хантли-берна. Он вскочил на ноги и стал растерянно вглядываться в лесные тропинки. Но они были безлюдны. Напрасно он ждал, что опять послышится звон серебряных бубенчиков и колокольчиков. Всё было тихо. И тут ему показалось, что он никогда не жил в Волшебной Стране, а всё, что помнил про неё, просто приснилось ему в этот летний вечер.

Однако вместо его лютни под деревом лежала арфа из Страны Эльфов. "Когда-нибудь я туда вернусь!" — воскликнул он, взял арфу в руки и пошёл домой, в Эрсилдун. Ему очень хотелось узнать, что там произошло за семь лет.

Как только он вошёл в деревню, какал-то старушка громко вскрикнула в ужасе: она подумала, что он воскрес из мёртвых. Ведь все в деревне считали Томаса Лермонта пропавшим без вести.

Вскоре жители Эрсилдуна перестали удивляться тому, что Томас вернулся. Но им пришлось удивиться снова, когда он стал рассказывать о том, как побывал в Волшебной Стране. Дети окружали его и взбирались к нему на колени, чтобы послушать о Волшебной Стране, а старики качали головами и шёпотом вспоминали, что Томас Лермонт не первый, кого увлекла за собой Королева Эльфов. Но сколько бы Томас ни рассказывал про свои приключения, он умалчивал о том, что обещал вернуться в Страну Эльфов, когда его позовут два нездешних посланца.

Каждый день он ожидал, что в нём проявятся дары Королевы. Он уже не мог произнести ни слова лжи. Однако Дар Прорицания и Дар Стихотворства в нём ещё не пробудились.

Но вот как-то раз все жители деревни собрались вместе, чтобы подумать, как им избыть беду. Во всей округе тогда начался падёж скота от чумы, и жители Эрсилдуна боялись за свои стада.

И тут какая-то невидимая сила заставила Томаса Лермонта вскочить на ноги. Слова сами собой полились из его уст, и он предсказал, что в Эрсилдуне и его окрестностях ни одна скотина не заболеет чумой. Пока он говорил, лицо у него было такое вдохновенное, что деревенские жители смотрели на него с благоговейным трепетом и, как ни странно, поверили ему сразу.

Томас сказал правду — ни одно животное в деревне не заболело чумой.

С тех пор Томас Лермонт начал пророчествовать, и нередко — в стихах. Люди легко запоминали его стихи и передавали их из уст в уста. Предсказания Томаса сбывались, и молва о нём пронеслась по всей Шотландии.

Вот некоторые из его пророчеств.

Он предсказал Битву при Баннокберне таким, двустишием:

В Бредском ручье тогда

Алой станет вода.

И в самом деле: в страшный день этой битвы воды Баннокберна покраснели от крови побеждённых англичан. Томас Лермонт предсказал также объединение Англии и Шотландии под властью того, кто был сыном французской королевы, но в чьих жилах текла кровь шотландца Брюса:

Когда королева французов сына родит,

Британию он от морей до морей покорит,

Потомкам его подчинятся шотландец и бритт.

Это произошло в 1603 году, когда король Яков, сын Марии, королевы Шотландской, стал королём Англии и Шотландии.

Одно из своих замечательных предсказаний Томас Аермонт произнёс 18 марта 1285 года, когда царствовал Александр III, один из самых славных и мудрых королей Шотландии. В этот день за Томасом послал граф Марч и спросил его:

— Какая погода будет завтра?

— Завтра перед полднем забушует буря, какой ещё не видывала Шотландия, — ответил Томас.

Наутро день выдался тихий и ясный. Граф снова послал за Томасом.

— Ты предсказывал, что сегодня будет буря. Почему же её нет? — с упрёком спросил он.

— Полдень ещё не настал, — спокойно ответил Томас.

И вдруг в комнату ворвался человек с криком: "Король умер!" Оказалось, что король ехал верхом по крутой горной дороге, упал с коня и расшибся насмерть.

— Вот теперь в Шотландии забушует великая буря, — сказал Томас Лермонт.

Действительно, когда разнеслась скорбная весть, все стали оплакивать доброго короля. А потом в стране настало смутное время, и продолжалось оно много лет.

В другой раз Томас предсказал:

Пока акации древо стоит,

Эрсилдун земли свои сохранит.

Так оно и было. В тот год, когда акация, что росла в Эрсилдуне, рухнула на землю, все тамошние торговцы разорились, и селение вскоре лишилось последнего клочка общинной земли.

А два предсказания Томаса ещё не исполнились. Одно из них гласит:

Когда Коровы Гаури на сушу перейдут,

Тогда не за горами будет Страшный суд.

Надо сказать, что "Коровы Гаури" — это два валуна. Они стоят в узком заливе Тэй, ниже границы прилива; близ Айвергаури. Говорят, будто они приближаются к суше со скоростью одного дюйма в год.

Другое предсказание:

Йорк был, Лондон есть, Эдинбург станет

Лучшим из трёх, когда время настанет[34].

Не мудрено, что слава о Томасе Стихотворце разлетелась по всей Шотландии. К нему стали съезжаться богатые лорды и графы. Они щедро вознаграждали Томаса за его прорицания и дивились его необычайному дару.

Сам он тоже ездил по всей стране и встречался со многими людьми, но Эрсилдуна не покинул. На деньги, полученные в награду за предсказания, Томас Лермонт построил в Эрсилдуне замок и жил там много лет.

Однако, как ни был Томас богат и славен, он не чувствовал себя вполне счастливым. Люди читали в его глазах какую-то странную тоску. Казалось, он не мог позабыть о далёком мире эльфов.

Так прошло четырнадцать лет. Началась война между Англией и Шотландией, и наступил день, когда шотландское войско стало на отдых на берегах реки Твид, неподалёку от Эрсилдунского замка.

Томас Лермонт каждый год задавал большой пир в своём замке и сзывал на него окрестных жителей. Вот и теперь он задал пир и пригласил на него всех полководцев шотландского воинства.

Этот пир люди помнили долго.

Волынщики играли на волынках, гости лихо плясали и веселились до упаду, зал оглашали ликующие клики. Столы ломились от яств, и пенистый эль рекой лился в чары. И вот наконец Томас Стихотворец, владелец Эрсилдунского замка, заиграл на своей неземной арфе.

Гости, затаив дыхание, слушали эти волшебные звуки. Но вдруг в зал вбежал слуга, и лицо у него было такое, что Томас сразу же поднялся с места. Наступила полная тишина, и вбежавший сказал:

— Господин мой, я сейчас видел нечто весьма странное. Два белоснежных оленя, самец и самка, вышли из дальнего леса и сейчас идут по улице.

Это и вправду была странная новость. Ведь ни один зверь из тех, что водились в дальнем лесу, за холмом, ни разу не отважился выйти из-под деревьев хотя бы на опушку. Да и кто когда видел белоснежных оленей?

Гости во главе с хозяином вышли из замка и увидели при лунном свете, что к ним идут два оленя — самка и самец. Не пугаясь собравшейся толпы, они медленно приближались. И Томас понял, что животные эти — не из мира смертных.

— Это зов, — тихо молвил он, — зов Королевы. Долго я его ждал и наконец услышал!

Счастье наполнило его душу. Он отделился от толпы и пошёл навстречу оленям. И как только он к ним приблизился, они остановились, словно приветствуя его.

И вот люди увидели, как Томас пошёл по улице в сторону леса с одним оленем по правую руку и с другим по левую. Вскоре все трое подошли к крутому берегу разлившейся речки Лидер и скрылись в её бурлящих водах.

Так Томас Стихотворец навеки покинул Эрсилдун…

Мы предоставляем читателю самому проанализировать детали этого предания, ибо многое из того, что поведала и показала Лермонту Королева Эльфов, а народная память — сохранила до нашего времени, имеет прямое отношение к самой магии Перехода…

Пограничные инциденты

Предание о Томасе Лермо́нте — одно из последних (по времени создания) находящихся в нашем распоряжении свидетельств о прямом Переходе смертного в Иной Мир и его встрече с владыками эльфов. Это не означает, разумеется, что связь между мирами была окончательно разорвана, — нет. Но "характер границы" изменился.

Примерно с середины текущего тысячелетия в европейских преданиях практически не упоминается (за редкими исключениями) Волшебная Страна[35]. Место рассказов о прямом Переходе занимают рассказы о пограничных событиях — о событиях, происходящих где-то на границе миров, на грани Перехода…

Давным-давно люди Тылвит Тэг[36], Дивного Народа, любили собираться на зелёных кругах[37] для того, чтобы всю ночь напролёт петь и танцевать. Если кому-либо из людей доводилось попадать на такие круги во время этих вечеринок, они оставались там, ни о чём не подозревая, целую вечность, заслушавшись волшебной музыкой. Когда-то таких кругов было много в лощине рядом с Пенкадэром в Кармартеншире.

В те самые давние времена жил один парень, Тафи ап Шон, сын сапожника. Частенько пас он своих овец в этой лощине, и вот однажды летней ночью, когда он уже собирался гнать их домой, на камне, что был неподалёку, неожиданно появился маленький человечек в штанах из лишайника и со скрипкой под мышкой. Он пробежал пальцами по струнам своего инструмента, и Тафи замер от изумления — такой музыки он ещё никогда не слыхал.

— Ты любишь танцевать, Тафи, — сказал человечек после того, как они любезно поприветствовали друг друга, — и если ты немного здесь задержишься, то увидишь один из лучших танцев во всём Уэльсе. Ведь я музыкант.

— Где же твоя арфа? — спросил Тафи. — Валлиец не может танцевать без арфы.

— Вот, посмотри, — ответил человечек. — На моей скрипке я могу сыграть для танца кое-что получше.

— Этот деревянный половник со струнами, что ты держишь в руках, называется скрипкой? — спросил Тафи, никогда раньше в жизни не видевший подобного инструмента.

И лишь тут он заметил, что со всех уголков горы в сгущающихся сумерках к месту, где они стояли, направляются прекрасные феи и эльфы. И вот маленький менестрель провёл смычком по струнам своего инструмента и вновь полилась такая волшебная музыка, что Тафи застыл, прикованный к месту. Под звуки завораживающей мелодии люди Тылвит Тэг разбились на отдельные группы и начали петь и танцевать.

Изо всех танцев, что когда-либо Тафи приходилось видеть, ни один бы не сравнился с тем, что он увидел тогда. И, конечно, Тафи не удержался и сам включился в танец. Тотчас же эльфы окружили его, и танец их стал таким неистовым, что Тафи уже не мог различать танцующие фигуры. Они кружились вокруг него с такой быстротой, что походили на огненный круг.

А Тафи всё продолжал танцевать. Он не мог остановиться, эльфийская скрипка была ему явно не по силам, но волшебный скрипач играл всё быстрее и быстрее, и Тафи, несмотря ни на что, оставался внутри сумасшедшего хоровода.

Но через какое-то время — через несколько минут, как ему показалось, — ему удалось выбраться из заколдованного круга. И всё сразу исчезло.

И Тафи отправился домой, но окрестности, такие знакомые прежде, показались ему странными. Появились дома и дороги, которых он прежде никогда не видел, а на месте скромной хижины его отца стоял красивый каменный фермерский дом. А вместо бесплодной каменистой земли, к которой он привык с детства, его окружали возделанные поля.

— Да, — подумалось ему. — Это какие-то колдовские шутки, чтобы обмануть мои глаза. Не прошло и десяти минут, как я оказался в том кругу, а сейчас, когда я выбрался оттуда, они построили моему отцу новый дом! Надеюсь, по крайней мере, что он настоящий; во всяком случае пойду и погляжу.

Но он — увы! — не нашёл в том доме ни отца, ни кого-либо из своих родных. Хуже того, фермер — хозяин дома — уверял, что дом этот построил ещё его прадед… Фермер сжалился над несчастным сумасшедшим, утверждавшим, что ещё вчера здесь стоял дом его отца, и пригласил его к себе на кухню, чтобы тот смог поесть и отдохнуть.

Он сделал Тафи знак, чтобы тот следовал за ним, и направился в дом. Но шаги позади него становились всё тише и тише. Он обернулся и похолодел от ужаса. Прямо у него на глазах несчастный Тафи быстро ссохся, а потом рассыпался и превратился в горсть золы…

Испуганный фермер побежал к жившей неподалёку ветхой старушке и рассказал ей обо всём, что случилось. Тогда старушка вспомнила, как её дед рассказывал ей о пропавшем сыне сапожника, который жил когда-то, очень давно, на том самом месте, где теперь стоит дом фермера…

Этот текст — не более чем сказка. Скорее всего (хотя и необязательно), в графстве Кармартен никогда не жил человек по имени Тафи, сын Шона-сапожника и никогда не встречался с Тылвит Тэг, выпасая своих овец. Сказка в данном случае представляет собой лишь отображение народного опыта, причём в несколько гипертрофированном виде. Это, в частности, отражается в уменьшении роста Дивного Народца до такой малости, что эльфы "сотнями" помещаются в хороводе вокруг Тафи, и штанишки у них ажно из лишайника, а плащики — из крылышков жука. Совершенно очевидно, что человек, рассказывающий эту сказку, никогда не встречался с эльфами сам, но… Опять-таки повторим: дыма без огня не бывает. Вот описание одного из многочисленных реальных случаев, которые могли стать исходной точкой развития сказок, подобных сказке о Тафи и эльфах. Рассказ об этом случае, произошедшем в окрестностях Нита (Уэльс), был записан примерно в 1825 году[38].

Рис и Алуэллин служили у фермера. Однажды ночью они возвращались домой, и Рис попросил своего друга остановиться и прислушаться — звучала какая-то музыка. Алуэллин ничего не услышал, а Рис пустился в пляс, будто бы под музыку, которую слышал сотни раз… Он уговорил Алуэллина идти вперёд с лошадьми, пообещав вскоре догнать его. Однако Алуэллин так водиночку и добрался до дому. На следующий день его обвинили в убийстве Риса и посадили в тюрьму. Но один "опытный в делах эльфов" фермер догадался, что же произошло на самом деле. Собрались несколько человек — среди них и рассказчик этой истории — и отправились вместе с Алуэллином на то место, где, по словам обвиняемого, исчез его спутник. Внезапно Алуэллин закричал: "Тише! Я слышу музыку, я слышу мелодичные арфы!"

Все прислушались, но никто ничего не услышал. Одна нога Алуэллина стояла на внешнем краю "волшебного кольца". Он предложил рассказчику поставить свою ногу на его, и тогда тот тоже услышал звуки арф и увидел маленьких человечков, танцевавших в кругу около шести метров в поперечнике. Затем каждый из пришедших проделал то же самое и тоже смог всё это наблюдать. Среди танцевавших маленьких эльфов оказался и Рис. Алуэллин поймал Риса за одежду, когда тот оказался поблизости, и вытолкнул его за пределы круга. Рис тотчас спросил: "А где же лошади?" — а затем попросил разрешения закончить танец, который, как ему казалось, не продолжался и пяти минут. И никто не мог убедить его в том, что прошло уже так много времени. После этого происшествия Рис стал печальным, заболел и вскоре умер…

Оба эти описания — сказочное и "бытовое", реальное — сходятся в тех деталях, которые имеют отношение к обстоятельствам общения с Волшебным Народом. Две важные детали сразу бросаются в глаза: во-первых, различия в восприятии времени непосредственным участником событий и остальными людьми (для Тафи и Риса проходят часы или минуты, для остального мира — годы или недели), а во-вторых, странные обстоятельства "возвращения" — Тафи "быстро ссохся, а потом рассыпался и превратился в горсть золы", а Рис "стал печальным, заболел и вскоре умер". Не правда ли, такое сочетание весьма напоминает обстоятельства путшествия Брана Благословенного, предание о котором на полтора тысячелетия старше только что приведённых отрывков. Действительно, вернувшись в Ирландию, Бран застал свою землю изменившейся так, будто прошли столетия; когда же один из его спутников коснулся земли нашего мира, он скончался столь же скоропостижно, как Тафи и Рис.

И тем не менее предание о Бране принципиально отличается от случаев с Тафи и Рисом. Ведь Бран был на Священных Островах Запада, а… где побывали Тафи и Рис?

Теперь, полагаю, становится понятным, почему события, подобные двум описанным, я назвал в начале этого раздела "пограничными": налицо явные признаки Перехода, но прямой Переход так и не совершается, действующие лица так и не попадают в Волшебную Страну и остаются где-то на границе. Где именно — Бог весть…

К слову, подобные "пограничные инциденты" далеко не всегда заканчиваются столь печально — собственно говоря, так же, как и возвращение из Волшебной Страны. Упомянутый спутник Брана погиб, но король Кормак и Томас Стихотворец не только выжили, вернувшись оттуда, но и здравствовали долгие годы. Вот ещё один рассказ о "пограничном инциденте”, не столь печальный, как предыдущие[39].

Однажды один человек, живший в Истрадфинлайсе, в Бреднокшире (Уэльс), отправился взглянуть на своих коров и овец, которые паслись на горе, и исчез. После трёх недель тщетных поисков, когда жена уже свыклась с мыслью о смерти мужа, он вернулся домой. Жена спросила его, где он был все эти три недели. "Три недели? Ты три часа приняла за три недели?" — воскликнул он.

По настоянию супруги он рассказал ей, что играл на флейте (обычно он брал её с собой на гору) в Ллорфе, местечке близ Ван-Пула, как вдруг его окружили маленькие существа, похожие на людей и, мало-помалу сужая круг, подошли к нему вплотную. Они пели и плясали и произвели на него такое впечатление, что он совсем растерялся. Они предложили ему несколько маленьких лепёшек, и он съел их; никогда в жизни он не испытывал такого удовольствия от еды…

Думается, на этом можно прервать наш краткий обзор описаний "пограничных инцидентов" — преданий и записей, подобных трём приведённым выше, великое множество, и все они весьма сходны.

Одновременно подходит к концу и обзор свидетельств о Переходе. Мы рассмотрели немало примеров, и следующая наша задача — проанализировать их и найти в них нечто общее. Нечто такое, что смогло бы стать для нас своего рода "поисковым признаком" Дороги в Волшебную Страну…

4 ТРИЛИСТНИК ДОРОГИ

Магия — это искусство оказаться в нужном месте в нужное время в нужном состоянии сознания…

Народная мудрость

Древние кельты Уэльса поклонялись богине Дороги. Имя её — Олвэн. Там, где ступает её нога, расцветают трилистники, белым своим цветом отмечая тропу богини…

…Работая над поисками Дороги в Волшебную Страну, я встретил такой трилистник, оставленный лёгкой ногой богини Олвэн. Три фактора Перехода — как три лепестка трилистника — отмечают Дорогу: деформация времени, деформация пространства и деформация состояния сознания…[40]

Деформация времени

Пожалуй, из трёх названных признаков близости Перехода деформация времени больше других бросается в глаза. Как верно отмечали многие исследователи, путешествие в Волшебную Страну в этом отношении весьма напоминает путешествие со скоростью, приближающуюся к скорости света. Вытекающий из специальной теории относительности факт, что ход времени в двух системах отсчёта, движущихся друг относительно друга, должен быть различен, уже послужил основой для массы фантастических произведений: герой-космонавт оставляет Землю ради далёких звёзд, а вернувшись после нескольких лет полёта домой, застаёт дожидающуюся его невесту дряхлой старушкой. Действительно, сходство описаний деформации времени при Переходе и релятивистского эффекта "замедления времени" поразительно, что дало повод некоторым уфологам трактовать древние свидетельства о Переходе, как описания космических путешествий наших предков. Оставляю это более чем смелое предположение без комментария, лишь напомню, что деформация времени не только сопровождает прямой Переход, но и сопутствует "пограничным инцидентам", где ни о каких путешествиях нет и речи.

Любопытно, что о связи переходных явлений с деформацией времени знали не только наши предки-индоевропейцы. Вот, например, знаменитая история о Ван Цзы — одном из даосских святых.

Как-то раз, когда Ван Цзы бродил по горам Ку Чоу в поисках хвороста, он наткнулся на пещеру, где несколько старцев играли в шахматы. Он бросил топор и подошёл посмотреть на игру. Один из старцев дал ему что-то вроде финиковой косточки и велел положить её в рот. Как только он сделал это, жажда и голод оставили его. Немного позже один из старцев сказал ему: "Ты уже давно здесь, теперь тебе пора возвращаться домой". Но когда Ван Цзы наклонился, чтобы подобрать топор, топорище оказалось покрытым толстым слоем пыли. Спустившись в долину, он понял, что прошли не часы или дни, а минули столетия, и ничего не осталось от мира, каким он его знал…

Интересно также, что это восточное предание (вероятно, представляющее собою рассказ о "пограничном инциденте") повторяет европейские легенды о Переходе не только свидетельством о деформации времени. Так, например, характерно упоминание о том, что там, за чертой Перехода, люди не связаны голодом и жаждой — финиковая косточка Ван Цзы по действию своему весьма напоминает козлов Тора или свиней Мананнана — принадлежащих европейским богам животных, которых можно убить и съесть, но на следующее утро они снова окажутся живыми (этих чудесных свиней, как может помнить читатель, Мананнан подарил Племенам Богини Дану). Очевидно, что и то, и другое — иносказание.

Между тем, возвращаясь к европейским свидетельствам, нужно отметить, что эффект деформации времени может иметь разные последствия, а может и вовсе отсутствовать или даже иметь обратное направление. Не представляется возможным разобраться, чем именно это определяется, но сделать некоторую классификацию хрональных эффектов при Переходе возможно вполне. Итак, не затрудняя себя и читателя сложными рассуждениями о вероятных причинах различий в проявлениях эффекта деформации времени, мы просто перечислим возможные варианты.

1. "Классическая" модель. Большинство источников указывают на то, что для человека, совершившего путешествие в Волшебную Страну и вернувшегося обратно, проходит значительно меньше времени, нежели для пребывающих в нашем мире. Посему вернувшийся застаёт мир значительно постаревшим.

1a. "Классическая" модель с печальным исходом. Некоторые предания повествуют о том, что иной ход времени властен над человеком только пока тот находится в Ином Мире. После же возвращения в наш мир, если развитие событий идёт по этому "сценарию", время как бы навёрстывает своё, и вернувшийся, едва он касается земли по эту сторону Перехода, немедленно начинает стареть и вскоре погибает. Данный "сценарий" разворачивается в повести о плавании Брана Благословенного, в сказании об Ойсине и Королеве страны Тир-на-н'Ог[41], в некоторых преданиях о "пограничных инцидентах".

2. "Нулевая" модель. Отсутствие каких-либо хрональных эффектов. Одно из немногочисленных свидетельств: предание о путешествии короля Кормака в Обетованную Землю.

3. Модель "обратного эффекта". Обратное искажение времени — для путешествующего в Иной Мир проходит время большее, чем для остающихся в мире нашем. Единственный пример — история о приключениях Неры из цикла сказаний о Кухулине.

Относительно поздние предания объясняют связанный с Переходом эффект деформации времени тем, что якобы в Волшебной Стране время течёт медленнее[42]. Не берусь утверждать, однако, на мой взгляд, эффект этот носит, скорее “пограничный” характер и связан, соответственно, не столько с пребыванием в Ином Мире, сколько с самим фактом пересечения границы. Иначе невозможно объяснить, почему деформация времени присутствует в “пограничных инцидентах”. Более того, заметьте, что для Томаса Лермонта, проведшего в Ином Мире несколько дней, "хрональное эхо" Перехода составило семь лет, для короля Kормака, гостившего у Короля ещё меньше, чем Томас — у Королевы, “эхо” вообще отсутствовало, в то время как Ван Цзи и многих других героев “пограничных инцидентов” это самое “эхо” забросило на столетия вперед. Быть может, это и связано как раз с тем, что Томас и король Кормак лишь пересекли границу между мирами, в то время как Ван Цзы и ему подобные находились на границе в течение всего происшествия?

Впрочем, предположение это, разумеется, абсолютно бездоказательно…

Деформация пространства

Тот факт, что и сам Переход, и близкие к нему “пограничные инциденты” прямо связаны с некими странными, неизвестными нам свойствами пространства, претерпеваюшего при приближении к границе не менее странные деформации, не требует вероятно, даже пояснения. Если до перехода мы находились в одном мире, в одном трёхмерном пространстве. а после оказались в другом, значит, это самое окружающее нас пространство должно неким образом “порваться” вокруг нас, лопнуть, выплеснуть нас в Иной Мир, а затем “склеиться” вновь — подобно тому, как рвётся и склеивается вновь при Переходе нить времени… Разумеется, это формулировка утрированная и доведённая до физического и топологического абсурда, но… Если кто-нибудь сможет сказать иначе, корректнее — милости прошу…

Как мы увидели в предыдущем разделе, нить времени начинает деформироваться уже при приближении Перехода. Свидетельство тому — "пограничные инциденты", гораздо более многочисленные, нежели явления собственно прямого Перехода. Как в этом отношении обстоит дело с пространством?

В средневековом валлийском собрании старинных сказаний, объединяемых ныне под именем "Мабиногион", есть несколько текстов, выделяющихся среди прочих и своей явной древностью, и особым очарованием древней волшебной сказки. Одно из таких сказаний — "Килух и Олвэн", прекрасное и не поддающееся классификации, по словам профессора Кардиффского университета Гвина Джонса. Записанное в конце XIV века, уже в конце X — начале XI веков это сказание сложилось в том виде, в каком мы его имеем. При этом центральный сюжет сказания оказывается не только значительно древнее его текста, но и древнее самих героев, в нём действующих.

Этот центральный сюжет связан с Переходом[43]. Для нас важно, что текст сказания сохранил некоторые подробности, связанные с "поведением" пространства при приближении к грани Перехода.

После долгих странствий выехали они на широкую равнину без конца и края. И не было в той равнине ни куста, ни деревца; серым было над нею небо, и туман местами покрывал землю. И стоял на равнине огромный замок.

Отправились рыцари к этому замку, но не так-то просто оказалось добраться до него. Скакали они целый день; вот уже скрылся из виду лес, из которого они вышли, и было теперь кругом лишь серое поле, а замок так и остался где-то далеко впереди.

И второй день изо всех сил скакали они по этой равнине, пришпоривая лошадей, но оставался замок всё таким же далёким.

И лишь на третий день приблизились они к замку…

Серая равнина "без конца и края", упомянутая в этом отрывке, легко узнаваема — достаточно вспомнить повесть о путешествии Кормака или легенду о Томасе Лермонте. Это — часть Пути Ямы, дороги в Иной Мир. Но обратите внимание на то, как проходят воины Килуха через серую равнину, лежащую вблизи грани Перехода: открывающийся перед ними путь не остаётся неизменным, он деформируется по мере их продвижения вперёд…

…Похоже, что по мере приближения к границе пространственно-временной континуум деформируется таким образом, что время сжимается (см. "Пограничные инциденты"), а пространство растягивается, пока не наступает момент, когда время сворачивается в точку, а пространство рвётся, не выдержав напряжения. И в этот момент совершается Переход.

Впрочем, последнее предположение — опять-таки всего лишь слова, слова, не отвечающие требованиям корректности ни магии, ни современной физики. Но это и не важно. Важно то, что один за другим мы выявляем "поисковые признаки" Дороги: деформация времени, деформация пространства… Дело за третьим лепестком трилистника Олвэн.

Деформация состояния сознания

Третий лепесток трилистника — самый загадочный и неявный и — в то же время — самый прекрасный. Что происходит с человеком, с его сознанием при приближении к границе между мирами?

Позволю себе начать издалека.

Наша жизнь — хотим мы того или нет — представляет собой цепь посвящений (инициации). Это так, даже если мы не отдаём себе в этом отчёт и не замечаем самого момента инициации, перехода в некое новое качество, в новое состояние. Первая драка, первая любовь, первый опыт столкновения с магией — эти примеры поверхностны и далее банальны, но наглядны.

В древнем мире, когда традиция контролировала многие области человеческой жизни, инициации совершались осознанно. Знания об инициациях древних во многом утеряны для нас; лишь некоторая их часть может быть реставрирована по косвенным свидетельствам и данным, ещё меньшая — сохранилась в живой традиции.

Сейчас нас не интересуют инициации возрастные (такие, как переход мальчика в состояние юноши, юноши — в состояние мужчины и т. п.), нас не интересуют инициации профессиональные (такие, например, как приобщение к таинству изготовления оружия). Автор намерен обратить внимание читателя на кастовые[44] инициации, а конкретно — на магические посвящения.

Вероятно, кому-то уже бросилось в глаза слово переход в данном выше простеньком определении посвящения — "переход в новое состояние". Действительно, настоящий Переход и настоящее посвящение во многом похожи друг на друга — прошедший грань между мирами и прошедший посвящение вступают в иную, доселе не знакомую им реальность… В посвящениях магических это родство проявляется, пожалуй, наиболее явно[45].

Чтобы пришло новое, старое должно уйти, освободить занимаемое место. Человек, каким он был до инициации, должен умереть, чтобы родился новый человек, — вот один из формальных принципов посвящения, как его видели древние. Для посвящений магических этот принцип становится основным, ведь переход от не-мага к магу меняет самые глубины человеческого существа…

Но что означает "умереть" с точки зрения тех же древних? Пройти дорогой смерти, дорогой Ямы. Как при этом остаться живым? Пройти тропой мёртвых туда и обратно. Иначе говоря — совершить Переход.

Конечно, не каждый и не всегда может совершить Переход туда и обратно в физическом теле. Но магическое посвящение этого и не требует — вполне достаточно пройти тропой мёртвых в теле сновидения, в "астральном" теле или в символической виртуальной реальности — как вам более угодно; конкретный способ определяется требуемой глубиной погружения и соответственно "степенью" посвящения.

Взглянем теперь на проблему инициации с несколько иной стороны. Мы говорим, что человек, прошедший ту или иную инициацию, оказывается в иной реальности, в реальности, отличающейся от той, в которой он пребывал ранее. Разумеется, это выражение фигурально. Мир вокруг человека остаётся тем же, меняется сам человек, а конкретнее — его восприятие.

Существует такой старинный магический принцип: человек, однажды почувствовавший некоторое своё состояние и запомнивший свои ощущения, сможет в дальнейшем искусственно вызывать это состояние и использовать его. Прогулка по тропе мёртвых даёт человеку (помимо всего прочего) опыт нахождения в определённых изменённых состояниях сознания — она изменяет его видение мира.

Мы не будем останавливаться на этнографических свидетельствах и рассматривать конкретные техники магических инициации. Обратимся лишь к одному, но очень красивому примеру.

Сведений о друидах — магах и жрецах древних кельтов — до наших дней дошло исчезающе мало. Но среди наших весьма ограниченных знаний о них есть замечательное свидетельство об одной из практик посвящения валлийских магов. Проходящий посвящение садился в небольшую лодку и отправлялся в море на все четыре стороны. Считалось, что если боги будут благосклонны к нему и привлекут его лодку к какому-либо берегу, то посвящаемый выйдет на землю другим человеком.

Первое, что бросается в глаза — человек ставится на грань смерти, и одного этого уже достаточно для формирования весьма мощной деформации состояния сознания, необходимой для магического посвящения. Это так, но это не всё. Простое нахождение на грани жизни и смерти ещё не делает человека магом. Кроме того, для этого вовсе необязательно сажать человека в лодку и отправлять в море… Мы сказали "на все четыре стороны"? Это, пожалуй, не совсем верно: от берегов Уэльса, если править прочь от земли, можно плыть только в одну сторону — на закат солнца.

Не правда ли, знакомая мифологема: человек покидает родные берега, чтобы править на запад, не ведая, что ждёт его впереди. Начало Дороги к Священным Островам Запада! Согласно магическим законам, воспроизведение начала действия неизбежно приводит осуществлению всего действия в целом — на том или ином уровне проявленности. Проходящий инициацию, начав движение по Дороге в явной реальности, мог — при должной подготовке — продолжить его в теле сновидения или в виртуальной символической реальности и вернуться на землю действительно другим человеком.

Впрочем, почему обязательно "в теле сновидения"? В этом отношении могли практиковаться самые разные варианты посвящения. Прекрасный пример дают нам сказания о Талесине — знаменитом валлийском барде VI века. Согласно легенде, маленьким мальчиком он был посажен чародейкой Керидвеной в плетёную кельтскую лодочку — коракль — и выброшен в море. Через сорок (!) лет его выловили люди Гвиддно, короля Кередигиона: он был таким же маленьким мальчиком, как и сорок лет тому назад, но — уже величайшим из бардов Уэльса.

Разумеется, эта легенда в значительной степени мифологизирована, кроме того, в ней переплетён целый ряд мотивов и сюжетов, но тем не менее она представляет собой прекрасную иллюстрацию к описанной выше технике магических посвящений (искусство бардов всегда считалось одним из древних волшебных Искусств). Обратите внимание на характерную для "пограничных инцидентов" деформацию времени: для мальчика, которому суждено было стать Талесином, прошло совсем немного времени, тогда как в мире людей истекло сорок лет.

Быть может, существует даже возможность выстроить некую "шкалу посвящений", характерную для магической традиции Уэльса. Тогда первым посвящением станет "прогулка" по Дороге в теле сновидения (например), вторым — путешествие на границу в физическом теле… Третьим посвящением должен стать прямой Переход…

Что ж, и об этом существуют некие неясные упоминания. Согласно некоторым указаниям, подобное посвящение прошёл и сам Мерлин — один из величайших магов кельтской Британии середины I тыс. от Р.Х. Совершив Переход, он принёс в Британию меч Каледвулх, выкованный мастерами Аваллона, — меч, имя которого трансформировалось позднее в Калибурн, а ещё позднее — в Экскалибур, — меч короля Артура…

Можно было бы продолжить этот рассказ и далее, дополнив его рядом интереснейших фактов, в том числе и используя приведённые уже предания о Переходе[46]. Но кажется мне, что главное уже очевидно — приближение к границе Перехода определённым образом деформирует состояние сознания человека.

Отнюдь не случайно эпиграфом к этой главе послужила известная в определённых кругах "народная" мудрость: магия — это искусство оказаться в нужном месте в нужное время в нужном состоянии сознания. Это общее правило распространяется, очевидно, и на магию Перехода, но нас сейчас интересует другое: все три элемента, владение которыми определяет магию, — пространство, время и состояние сознания — претерпевают на грани Перехода деформации, нередко весьма значительные. Это даёт нам в руки своего рода "поисковый признак" Перехода: там, где сходятся миры разных реальностей, и утончается граница меж ними, должны проявляться искажения этих трёх элементов…