Дорога пряности

9

Ночью меня терзает странный, беспокойный сон. Я понимаю, что иду босиком по тенистому, пышному, обнесенному стеной саду посреди великолепного города из белого камня. Солнечный свет пробивается сквозь листву могучего дерева, ложится теплыми пятнышками мне на лицо. Здесь меня окутывают счастье и умиротворение, я слушаю пение птиц, наслаждаюсь дуновением ласкового ветерка, который приносит с собой аромат ладана. Но в мгновение ока сад охватывает жарким, бушующим огнем, и день становится пронизывающе холодной ночью, а вместо счастья внутри теперь гноится смертельная обида. После пробуждения у меня почти нет времени обдумывать значение сна. Я должна попрощаться с семьей до рассвета, и пусть я опасаюсь, что мама будет холодна, она обнимает меня как никогда крепко.

– Я не могу убедить тебя остаться, – со слезами шепчет мама мне на ухо, – и я буду бояться за тебя каждую минуту. Пожалуйста, Имани, береги себя. Ты глубоко меня ранила, но ты моя дочь. Я всегда буду тебя любить.

Вскоре после этого я ухожу, ведь если задержусь, то вина и тоска по дому уничтожат ту малую толику мужества, что еще во мне осталась. Я подъезжаю верхом к святилищу, с переполненным сердцем и тяжелой головой, гадая, не в последний ли я раз видела семью.

У ворот меня встречает тетушка Азиза. Форменная бежевая туника с поясом ей к лицу, но само оно осунувшееся, мрачное.

– Удалось поспать? – спрашивает тетушка, когда мы идем по мощеной дорожке через высокую траву.

– Немного. Тебе с этим тоже, как понимаю, не свезло, тетушка.

– В наших обстоятельствах довольно трудно дать разуму отдых. – Она бросает на меня взгляд. – Как сестра восприняла новость?

Содрогаюсь, вспоминая мамин гнев.

– Не очень хорошо, – признаю я.

Невероятно, но выражение лица тетушки почти не меняется. Она кивает.

– Назначенный отряд собрался у казарм.

Я хмурюсь, замечая парящего в небе черного сокола:

– Уже? Но инструктаж назначен на рассвете.

– Они хотели успеть еще немного потренироваться.

– Они?.. – спрашиваю я, провожая сокола взглядом.

Слишком крупный и видный для посыльной птицы, больше похожий на такую, какую использовал бы зверовидец.

– Лазутчики, как Афир, – отвечает тетушка, и я удивлением возвращаю все свое внимание ей. – Понимаешь, после того как он исчез, я предложила выбрать нового лазутчика, но Совету пришлось признать, что в исчезновении Афира сыграли немалую роль тяжесть вылазок вкупе с оторванностью его от других. На этот раз мы решили обучить не одного лазутчика, а сразу трех. Они будут тебя сопровождать. – Тетушка прочищает горло. – Вообще-то, ты должна их знать… возглавляет отряд старший сын Байека, Таха.

Я запинаюсь о собственные ноги и лечу в ближайший куст. Но тетушка успевает схватить меня сзади за тунику и дернуть обратно.

– Не ушиблась?

Я неуклюже поправляю тунику.

– Нет, нет, я в порядке. Ты сказала… Таха?

К моему вящему огорчению, тетушка кивает.

«Таха», – повторяю я про себя. Оно обрушивается лавиной, это отвратительное осознание: я вынуждена отправиться в проклятые земли бок о бок с тем, кто откровенно меня не любит, и полагаться на него, чтобы выжить. Какая ирония. Да я б скорее положилась на скорлупку от фисташки. И с тем, какого невысокого мнения обо мне Байек, я уверена: Таха будет одержимо высматривать, не оступлюсь ли я где-нибудь. Например, начну совещаться с джинном, которого абсолютно точно не должна была привязывать к своему клинку. Я неосознанно провожу пальцами по эфесу. В ответ по руке пробегает дрожь, и я на мучительно долгое мгновение ныряю в море незнакомых, противоречивых чувств. Гнев, удовольствие, нетерпение – стремление ждать своего часа до тех пор, пока горит солнце…

– Байек предложил Таху, и мы сочли его подходящим кандидатом, – произносит тетушка, прерывая мои мысли.

– Вы сочли Таху подходящим? – Я прищуриваюсь. – Будь честна, тетушка. Великий заим пригрозил скандалом, если Совет не изберет его сына.

Тетушка хмуро сводит брови:

– Вовсе нет. Твой скептицизм, как могу лишь догадываться, проистекает из того, что ты не видела Таху в действии.

Меня это неожиданно злит. Моя собственная тетушка, Ведающая мисрой, в восторге от Тахи, как и все в нашем городе, будто он единственный опытный Щит в природе. Я беспокойно ерошу волосы на затылке.

– Ну да, по правде говоря, пересекались мы лишь на занятиях по теории. Тьфу, ну почему именно он, тетушка? Почему не я? Я более чем гожусь.

– И он тоже. – Тетушка открывает передо мной ворота. – Остальные лазутчики из его обычного отряда.

Я физически не могу уронить челюсть еще ниже. Тетушка, ничего не замечая, проходит дальше.

– Да, когда Таха был назначен, он предложил своих кандидатов, поскольку отряд лазутчиков должен слаженно работать в очень напряженных условиях. Мы также сочли это решение разумным.

Я возмущенно топаю следом за тетушкой:

– Как замечательно, что все прошло идеально.

– Ну, как гласит пословица, дерево, что склоняется пред ураганом, простоит дольше, – загадочно отзывается тетушка.

Поинтересоваться, что она имеет в виду, я не успеваю. Младшие часовые в кожаных доспехах распахивают двойные двери казарм из песчаника, позволяя нам пройти через крытый зал в четырехугольный двор. Там уже вовсю упражняются Щиты. Я, огибая их, иду за тетушкой. Едва заметив ту, что ведает мисрой, все кланяются и почтительно расступаются.

– Вон твой отряд. – Она кивком указывает, замедлив шаг.

Я следую за ее взглядом к стрельбищу. В самой дальней его точке стоит одинокая фигура, высокая, мощная, и выпускает стрелы. Как только очередная безупречно вонзается в сердце мишени, новая уже лежит на тетиве. Со столба неподалеку внимательно наблюдает тот самый холеный черный сокол, которого я видела чуть ранее. Разрозненные звенья вдруг соединяются, и я понимаю, что черноволосый молодой человек с изогнутым луком в руках – Таха, а сокол – его мыслезверь. Впечатляющее зрелище оставляет у меня во рту кислый привкус, и потому я перевожу взгляд на юношу и девушку, которые с громким звоном мечей сцепились в ожесточенной схватке чуть поодаль.

– Это кузен Тахи, Реза. – Моя тетушка кивает на жилистого парня лет двадцати пяти с наполовину остриженными волосами и тонкой косой на затылке. – Он прошел испытания за несколько лет до Тахи. Обладает весьма впечатляющим подобием земли. А девушка – Фейруз, хотя она предпочитает, чтобы ее называли Фей. Ее подобие – огонь.

– Да, знаю ее. К сожалению… – добавляю себе под нос я, изучая миловидную девчонку чуть младше Резы.

Бронзовокожая, белокурая, воинственная Фей сопровождает каждый удар заносчивым «Ха!», но ни разу не оступается, не ломает стойку. Фей излучает уверенность во всем и всегда, и даже когда прошлым утром оскорбляла меня в чайной комнате.

Заметив появление моей тетушки, Таха вешает лук на плечо и свистит. Реза с Фей убирают мечи в ножны и встают рядом со своим командиром.

– Таха, Реза, Фей, уверена, вы уже видели Имани, – произносит тетушка, когда мы подходим.

Я владею клинком куда лучше, чем эти трое, но все равно чувствую себя маленькой и беззащитной, словно заяц среди гончих. Заставляю себя помахать рукой.

– Рада познакомиться поближе.

– Взаимно, – отвечает Реза.

Фей лишь кивает, окинув меня взглядом с головы до ног. Судя по поджатым губам, проверку я не прошла.

– Пройдемте?

Тетушка ведет нас в Зал Абишему, названный в честь Щита-основателя. Вместо того чтобы присоединиться к друзьям, Таха пропускает их вперед, а сам идет рядом со мной.

– Наконец-то увижу так называемую Грозу джиннов в действии, – произносит он.

Я изучаю его краем глаза. Таха смотрит прямо, его лицо непроницаемо, словно гладкий камень, и голос также ничего не выдает. Меня отвлекают блестящие пряди волос, что падают Тахе на лоб и развеваются на утреннем ветерке. И злит, как много Щитов открыто, взахлеб твердят о красоте Тахи, словно этого высокомерного мальчишку нам ниспослали сами духи. Мне вот он, с его выбритыми висками и длинной макушкой, напоминает надутого петуха.

Мы проходим по коридору с пустыми комнатами, где Щиты обычно изучают волшебство, чудовищ и битвы в теории.

– Надеюсь, отец уже посвятил тебя в ситуацию, – говорю я.

Мне слишком легко представить, как Байек бушевал вчера за ужином.

– Да, – отвечает Таха. – Все, видимо, как я и подозревал: принадлежность к выдающемуся роду не залог выдающегося будущего. Так что думаешь, твой брат безумен или нечист на руку? Может, и то и другое?

А я ошибалась. Таха не юноша, он гуль, натянувший человеческую шкуру.

– Советую попытаться скрыть, сколько удовольствия тебе эта ситуация доставляет.

– Удовольствия? – Таха сводит брови, будто озадачен, однако его зеленые, словно тростник, глаза остаются все такими же тусклыми. – Почему же я должен испытывать удовольствие от того, что моя семья и народ под угрозой?

– Никому ничего не угрожает, – огрызаюсь я в защиту брата.

Остальные входят в комнату, и мы остается в коридоре одни. Таха качает головой.

– Не впутайся в это дело твой брат, ты считала бы иначе.

– А ты не стал бы лазутчиком, не будь твой отец великим заимом, – парирую я.

Таха невыносимо легко пропускает оскорбление мимо ушей. Я ведь не та, кого он должен считать соперником, я лишь крошечная мошка, которую можно попросту проглядеть.

– Будь твоя тетушка великим заимом и я бы предположил, что она нечиста, ты бы изгнала меня из Щитов, – произносит он.

И тут я странным образом чувствую, будто из-под ног уходит земля, будто Таха пнул меня под колени. Я скрываю огорчение за насмешкой.

– Так вот как ты собрался процарапать себе путь к вершине? Изгнав меня?

– Нет, конечно.

Таха смеется, впервые на моей памяти, самоуверенно и пугающе красиво. Он кладет ладонь над моей головой на стену и наклоняется, вынуждая меня в нее вжаться.

– В отличие от тебя, – произносит он тихо, – я не тонкокожий.

Таха отталкивается от стены и входит в комнату. Я задерживаюсь в коридоре, чтобы взять себя в руки, а нутро все продолжает перекручиваться. Порывисто тянусь к кинжалу. Срабатывает как задумано: я тут же размениваю свою шаткость на холодную уверенность. Она принадлежит Кайну. Он берет верх, успокаивает частое биение моего сердца. Я ступаю в чайную, чувствую, как Таха оглядывается, но мне удается сохранить отчужденное выражение лица. Знаю, это неправильно использовать привязанного джинна подобным образом, но, если я хочу выжить в этой вылазке, мне нельзя показаться перед Тахой или другими слабой. А если я и дальше намереваюсь упрямо нарушать священный закон, то почему бы не извлечь отсюда пользу?

Посреди комнаты пылает очаг, над ним уже кипит вода в изысканном серебряном котелке. Байек ждет, пока мы с Тахой преклоним колени в кругу друг напротив друга, затем начинает церемонию. Таха непреклонно наблюдает, как его отец растирает мисру, а я слежу за Тахой. Исключительно в надежде, что доведу его этим до бешенства, и спустя несколько минут, думаю, у меня получается. Он так и хочет зыркнуть в мою сторону, его ясные глаза норовят чуть дернуться, но традиция предписывает не отрывать взгляда от того, кто проводит церемонию, а если учесть, кто Таху воспитал, он предсказуемо неспособен нарушить правила. Все это, конечно, мелочно, но ничего страшного. Мелочность – большее, чего Таха заслуживает.

Байек проходит по кругу с подносом чая. Мисра на вкус горчит сильнее, чем когда-либо, волшебство разливается по телу свинцовой тяжестью. После церемонии Акиль, Ясмин, Надья и Тарик занимают стулья в конце комнаты. Я встаю в строй с лазутчиками перед Байеком и моей тетушкой.

– Времени мало, и дело не терпит отлагательств, – произносит великий заим. – Мы получили доказательства, что Афир, старший брат Имани, возможно, жив и находится в королевстве Алькиба. Похоже, он сражается против империи Харроуленд бок о бок с повстанческим движением и поделился с ними мисрой.

Тишина, которая разливается после его слов, убийственна. Реза и Фей и раньше не относились ко мне дружелюбно, а сейчас я и вовсе читаю в их глазах полнейшее неодобрение. Если у меня и был хоть какой шанс втереться к ним в доверие, теперь он упущен, и я уверена: если они однажды узнают, что я привязала к своему клинку джинна, они не проявят ко мне милосердия. Это вынужденное зло – тайна, которую я должна ревностно оберегать, иначе мне конец.

Байек проходится перед нами, сцепив руки за спиной. Прославленный воин, внушительный телом и мрачный лицом, которое не знает улыбки. Пусть он и назван великим заимом, но именно в роли великого командующего блистает ярче всего. И в ней он, я не сомневаюсь, чувствует себя наиболее комфортно.

– Вы должны понять следующее: Афир – очень опытный лазутчик, он знает множество троп через Пески, он симпатизирует чужакам и всячески участвует в их делах. Он раскрыл им наше волшебство, добровольно или же пав жертвой хитросплетенного обмана. В своем сочувствии он в любой момент может зайти дальше: провести кого-то через Пески к Сахиру. Этого еще не произошло, но не значит, что не произойдет никогда. Угроза весьма реальна, весьма серьезна, и, не зная намерений или душевного состояния Афира, мы должны предполагать худшее и действовать быстро, чтобы перехватить его и вернуть. Вопросы?

У меня есть один, который я не смею произнести иначе как мысленно: неужели мой брат и правда способен причинить нам вред?

Таха поднимает руку:

– Отец, где находится Афир?

Я перевожу на него взгляд. Вчера Таха слышал о моем дерзновенном ответе от отца. Не сомневаюсь в этом, потому что даже сам Байек будто сбит с толку вопросом сына. На виске великого заима пульсирует жилка, он протягивает ладонь.

– Имани, не хочешь объяснить?

Таха выжидающе поворачивается ко мне, Фей и Реза следуют его примеру. Это уловка, которую Таха придумал, чтобы опозорить меня перед Советом и лазутчиками. Но даже если бы мой язык не заплетался до невозможности, я все равно не могла бы раскрыть им, где Афир. Я лишь знаю, что он в Таил-са с мятежницей по имени Фарида. Остальные ответы хранит Кайн, а он отказывается мне их давать.

– Время не терпит, – напоминает мне Таха.

От одного вида его обнаженной шеи мои ладони покалывает несказанным желанием.

– Нет, – цежу я сквозь стиснутые зубы.

Таха склоняет голову набок:

– Что?

Я хочу выбить этот вопрос из его слишком ярких, слишком пустых глаз. Он знает что, но ловко разыгрывает сцену для других. Или для собственного извращенного удовольствия?

– Нет, – повторяю я. – Если я расскажу, где сейчас Афир, я стану вам без надобности.

– Простите за дерзость, великий заим. – Фей выходит вперед, чтобы меня беспрепятственно видеть, и упирает руки в бока. – Имани, то есть ты что, вынуждаешь Совет отправить тебя с нами?

– Именно это она и делает, – замечает Таха.

Реза поворачивается к Байеку:

– При всем уважении, дядя, вы же этого не допустите? Имани не лазутчик…

– У нее нет опыта, – вторит Фей.

– …и она подорвет сплоченность отряда.

Мне надоело терпеть их оскорбления.

– Почему?! – вопрошаю я. – Что именно делает меня такой угрозой?

В тишине, которая следует за этой вспышкой, мое тяжелое дыхание звучит мучительно громко. Таха по-прежнему безмятежен. Подобно реке, осознаю я, что бы ни сотрясало его глубины, он уверен, что будет упрямо, высокомерно течь, пока не сметет, не размоет все на своем пути.

– Очень просто, – говорит Таха. – Твой брат может не пожелать вернуться, значит, потребуется захватить его силой. Движимая жалостью, ты будешь неспособна предпринять все необходимое, чтобы его вернуть. Вероятно, он даже склонит тебя оказать ему помощь против нас.

– Байек, – зовет с другого конца комнаты Акиль. – Твой мальчик выдвигает очень серьезные обвинения.

Байек не просто это знает, он этим упивается. Великий заим как никогда близок к улыбке, а я как никогда близка к пониманию его истинной, ужасающей натуры. Он клин, вогнанный в Совет, и даже со всей их мудростью и влиянием они не знают, как с ним бороться.

Вдруг мной овладевает все, чего я боюсь и в чем нуждаюсь, скручивается, выворачивается в стремлении разорвать меня на части. Я злюсь, но у меня горят щеки. Я полна решимости, но заикаюсь, когда начинаю говорить.

– О-осторожнее в речах, Таха. Я люблю брата, но не иду на поводу у эмоций. Мой долг перед нашим народом и Великим духом превыше всего.

– И все же ты шантажировала Совет. Докажи, что не ставишь благополучие брата выше нашего. Скажи, где он, и позволь нам защитить Сахир от его безумия или злого умысла…

Внутри меня извивается что-то мерзкое и ужасное, будто я стала яблоком и в моей гнилой сердцевине засел червяк. Я бросаюсь вперед под вздохи Совета и хватаю Таху за тунику.

– Мой брат в сто крат лучший лазутчик, чем ты когда-либо станешь, чурбан! Еще раз усомнишься в его или моей преданности нашему народу – и обещаю, ты пожалеешь.

Что-то в его безучастном взгляде наконец меняется.

– Не ходи с нами, если понимаешь, чем для тебя все кончится, – говорит Таха так тихо, что слышу его я одна. – Я серьезно.

– Азиза, пожалуйста, – произносит Байек и бросает взгляд на остальных заимов, будто ждет помощи, будто крошечный Акиль сумеет разнять меня и Таху быстрее, чем сам великий командующий.

Но меня не обмануть. Это прекрасная возможность выставить сына и его самого непоколебимо принципиальными, а меня – более чем угрозой, и Байек вцепился в нее руками и зубами. И тетушка на этот театр купилась.

– Довольно, Имани. Отпусти Таху.

Первые слова, с которыми она обратилась ко мне на этом возмутительном собрании, – и те в защиту этого чудовища. Не меня, не Афира. Тетушка обладает огромной властью над Калией, но не считает нужным использовать ее против Байека? Я не понимаю тетушку. Я больше никого не понимаю.

– Сейчас же, – приказывает она.

Таха заслуживает полета в окно, и единственная причина, по которой я до сих пор не оказала нашему обществу подобную услугу, заключается в том, что так я лишь усложню себе поиски Афира. Я отпускаю Таху и опускаюсь на колени перед его гнусным отцом, произнося слова, обжигающие мне язык:

– Простите мое неприемлемое поведение, великий заим.

Он вздыхает:

– И это племянница, в руках которой безопасность всего нашего народа, Азиза. Образумь ее, умоляю.

Демон забери и Байека, и его сына в Землю, откуда нет возврата. Какой бы стыд ни вынудил меня преклонить колени, негодование заставляет подняться обратно.

– Кто бы что ни сказал, кто бы что ни сделал, я не передумаю. Все уже решено. Мой господин.

– Боюсь, моя племянница очень упряма, – говорит Байеку моя тетушка.

Он смотрит на меня свысока, и я стираю с лица обиду.

– Гордыня – опасная вещь, юный Щит, – тянет великий заим.

В один напряженный миг звенит тишина. Затем Байек разворачивает на столе карту.

– Встали вокруг, живо.

Я подхожу к краю стола, справа от меня – тетушка, слева – Таха. Байек указывает на карту:

– Вы пересечете Поглощающие пески и попадете в Алькибу вот этой тропой.

Остальные склоняются, изучая путь. Тетушка легонько касается моей руки, и я чуть не отшатываюсь, все еще раздосадованная.

– Ты единственная из отряда, кто ни разу не пересекал Пески, – произносит тетушка. – Сойдешь с тропы даже на шаг – потеряешься навсегда. Неукоснительно следуй за Тахой, ты меня поняла?

Я дергаю головой. Бросаю взгляд на Таху, ожидая увидеть самодовольную ухмылку, но он сосредоточенно слушает указания Байека и ведет себя так, будто меня и вовсе не существует.

– Поняла, – бормочу я.

– Вопрос не терпит отлагательств, вы должны как можно скорее добраться до Песков, – продолжает Байек. – Таким образом, наиболее приемлемым остается один путь. Долина костей.

Я изумленно распахиваю глаза. Бросаю взгляд на лазутчиков, но если те и напуганы, то успешно скрывают страх под суровой маской. Но как? Разве они не слышали историй? Долина костей – древняя дикая местность, где обитает множество чудовищ, и главный среди них – великан по имени Хубаал Ужасный, который по воле Пустынной Пагубы свирепствовал там, уничтожал племена и опустошал землю. После поражения Пагубы он исчез и, по слухам, дремлет где-то в Долине. Старые предания предупреждают об ужасе, что разверзнется, если он пробудится.

– Должен же быть путь получше, – выпаливаю я.

– Они будут стоить дней, что недопустимо, – коротко отвечает Байек. – Я снабдил Таху древней картой местности, Азиза-заим и Ясмин-заим любезно продолжили по ней путь. Если на то будет воля духов, вы пройдете Долину целыми и невредимыми. Вопросы?

Долина костей. Поверить не могу. Я там не бывала, не ступала и ногой. И даже не думала, что однажды туда попаду. Смотрю в окно слева, на бескрайнее небо и безопасные земли святилища. Дом совсем недалеко. И в тот же миг тихий, дрожащий голосок в моей голове становится очень громким. Оставь это безумие, призывает он. Вернись домой, извинись перед мамой…

И Таха говорит:

– Никаких вопросов. Ничто нас не остановит. – И его воинственное высокомерие изгоняет из меня страх. Таха показал, как жаждет запятнать честь моего рода, жаждет настолько, что ради этого рискнет взглянуть в жуткое, гигантское лицо смерти. Однако позволить Тахе из рода аль-Баз приволочь моего брата через весь Сахир, словно сбежавшего бешеного пса, – это позор, которого я не потерплю. Я спасу Афира, и пусть мне придется пройти хоть Долину, хоть сам Алард.

Байек сворачивает карту и прячет ее в кожаный футляр.

– Отлично. Если здесь мы все выяснили, Азиза, будь добра, отведи их за припасами.

Члены Совета поднимаются, и мы им кланяемся.

– Да направят вас духи, – произносит Акиль и машет мне рукой, покидая комнату с остальными. Возможно, после оскорбительных слов Тахи он передумал насчет моего присутствия в отряде.

Реза и Фей следуют за моей тетушкой в коридор через другую дверь. Я нарочно плетусь помедленнее, чтобы украдкой взглянуть на Таху, который задержался рядом с Байеком. Любопытно, что они не ведут себя как отец и сын, между ними нет ни тепла, ни расслабленности и уж точно никаких прикосновений. Ни объятий, ни легкого похлопывания по плечу, ни грубоватого рукопожатия. Они больше походят на главу и подчиненного: Байек, великий командующий, раздает указания, а Таха, послушный воин, внемлет и кивает.

Он появляется рядом, когда наш отряд приближается к оружейной. Чувствую, будто он хочет что-то произнести… и мне тоже есть что сказать. Я замедляю шаг, увеличивая расстояние между нами и остальными.

– Не знаю, правда ли ты веришь в свои нелепые обвинения, но я точно знаю, что сделал ты это намеренно.

Таха хмурится:

– Что сделал?

– Вывел меня перед всеми, чтобы выставить в плохом свете.

– Хм. – Таха окидывает меня серьезным взглядом. – Сейчас не время учиться смирению, Имани. Это ты из шкуры вон лезла, дабы себя очернить.

Он уходит, прежде чем я успеваю возразить. И хорошо. У меня в голове совсем пусто.