Дорога в Аризону

Глава 10

Прячась за деревьями и спинами прохожих, Тэтэ продолжал преследовать приближавшуюся к парку троицу. Внутренний голос уже не шептал, а кричал ему в уши, что вся эта шпионская слежка бессмысленна и не к лицу взрослому 14-летнему парню. Внутренний голос хватал его за руку и тянул домой – к родителям, футболу, книгам, телевизору и Веньке. Но Тэтэ упрямо мотал головой и отбивался от надоедливого гласа. "Не могут же они бродить до ночи, – говорил он ему. – Когда-нибудь Перс и Кол все-таки пойдут по домам и оставят, наконец, Нику одну, понимаешь или нет?". "А если Перс проводит ее прямо до дверей квартиры?", – скептически вопрошал внутренний голос. – "Отстань!". О наисквернейшем варианте развития событий Толик старался не думать. Гораздо больше его сейчас занимал вопрос: о чем эти трое столь увлеченно болтают все дорогу? Ну, о чем, спрашивается, могут говорить такие ограниченные персонажи, как этот жиреющий горкомовский дофин и эта стоеросовая волейбольная дубина? Только о ерунде какой-нибудь.

А они в этот самый момент говорили о нем – Толике. "Вы заметили, что Тэтэ плетется за нами от самой школы? – спросил Кол. – Причем, это… не приближается, на расстоянии держится". "Заметили, конечно, – усмехнулся Перс. – Но он-то, поди, думает, что не заметили". – "Он вообще сегодня в ударе". – "Ага, непонятно только, какой удар – солнечный или апоплексический". "Интересно, за кем же это он так по пятам бродит?", – спросил Мартьянов. "Я думаю, за тобой, Кол", – состроив многозначительную мину, сказал Перстнев-младший. Компания рассмеялась. "Ну, чего, шугануть его, что ли?" – предложил Кол. – "Зачем? Пусть таскается. Он же нам не мешает. Пока, по крайней мере. Будет нарываться – шуганем. Главное – не обращать на него внимания, не показывать ему, что мы его видим. В этом весь прикол. Пусть поиграет в шпиона. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы утешилось".

На другой стороне улицы показались распахнутые ажурные ворота парка с а-ля бронзовыми набалдашниками и нависающими над ними ветвями кленов. Солнце припекало. За столиком у пивного ларька двое оживленных мужчин извлекали воблу из газетных пелен. В тире отрывисто щелкали выстрелы, будто кого-то стегали бичом. Троица без остановок проследовала прямиком к кассам. Дальше прятаться было глупо. Толик прибавил ходу. Сунув в окошко кассы мятый рубль, придавленный горкой мелочи, Перс получил обратно стопку билетов и в этот момент поднял глаза на приближающегося одноклассника. "Ба, Анатоль, и ты здесь! – деланному Персову изумлению не было предела. – Какими судьбами?". – "Да, представь себе, нелегкая судьба советского школьника забросила меня в парк аттракционов. Вот, захотелось развеяться, снять напряжение после первого учебного дня. А вы, я смотрю, решили сообразить на троих?". – "Нет, Анатоль, мы не соображать – мы кататься будем. Ты тоже? Ну, тогда увидимся на вираже, дружище!", – Перс фиглярски улыбнулся и положил руку Ники себе на локоть. Злобно глядя вслед удаляющемуся трио, Толик лихорадочно искал в карманах мелочь. Нашлось 18 копеек – хватит только на один билет. Не надо было ему сегодня в школьной столовой тратиться на сочники и коржики. Венька, паразит, соблазнил… "Молодой человек, вы определились?", – билетерша тоже проявляла нетерпение. "Определился. Тетенька, не подарите парочку билетиков несчастному воспитаннику детского дома?". – "Знаю я тебя, воспитанник!.. Или покупай билет, или не торчи перед кассой!". – "Я бы и рад не торчать, да не могу: вы на маму мою очень похожи… Я ее только на фотографии и видел". – "Я сказала, не морочь мне голову, охламон!". – "Хорошо, я согласен морочить вам не голову, а что-нибудь другое. Все-все, молчу! Один на "Сюрприз", пожалуйста". Он был уверен, что эти трое купили билеты на "Сюрприз": после того, как перестало биться большое механическое сердце "чертова колеса", "Сюрприз" считался у юных завсегдатаев парка самым популярным и экстремальным аттракционом.

Интуиция не подвела его. Перс и Кол уже заняли свои места по обе стороны от Ники, когда чуть запыхавшийся Тэтэ, взбежав по лесенке, вошел в зарешеченную центрифугу с частоколом стоячих кабинок. Высшим шиком у мальчишек считалась отстегнутая от поручня кабинки защитная цепь в тот самый момент, когда вцепившаяся в днище карусели стальная лапа с поршневым суставом вздымала в воздух бешено вращающийся диск, наклоняя его, словно блюдце. Особой надобности в защитной цепи, конечно, и так не было: ее с успехом заменяла центробежная сила, деспотично вдавливающая пассажиров в стенки кабинок. Все это знали, но не все осмеливались отринуть цепи, создающие иллюзию страховки: с цепью наперевес было все же не так жутко нестись к земле, схватившись за спасительные скобы поручней. Тем более, после трагедии на "чертовом колесе".

Толик занял место на противоположной от Ники стороне круга – аккурат напротив нее, чтобы он во время полета мог видеть ее глаза, а она – его доблесть. Таким нехитрым способом Толик, помимо прочего, надеялся реабилитироваться перед ней за июльский позор в пионерлагере. Он был уверен, что она помнит об этом. Но она, похоже, по-прежнему не желала помнить о том, что он есть на белом свете, и упорно не глядела на него. А когда диск с полураскрытым остроконечным цветком в середине начал плавно взмывать, и вовсе повернула голову вбок – к Персу. Только это и видел распятый в своей кабинке Толик – ее летящий сквозь Вселенную египетский профиль, закрытые глаза и улыбку на губах. Волосы упали на ее лицо пушистым крылом. "Повернись ко мне, ну, пожалуйста, повернись, посмотри на меня, я же люблю тебя", – хотелось сказать Тэтэ. Впрочем, почему "хотелось": он неожиданно понял, что говорит это вслух, почти кричит – благо соседние кабинки были пусты, и никто не мог его услышать. Но что ему до всех!.. Главное, что она не могла его услышать.

Когда карусель вернулась в горизонтальную плоскость и, постепенно замедлив движение, остановилась, Ника засмеялась и, опустив голову, закрыла лицо руками. "Ужас!.. Руки дрожат", – сказала она Персу. "Лишь бы не ноги, – с готовностью откликнулся тот. – Важно, что идти можешь. Или не можешь? Тогда мы тебя с Коляном понесем". – "Могу идти, могу!". На Толика они все так же не смотрели.

Изнывая от тоски и досады, он сидел после этого на лавочке, обложившись их дипломатами, как пассажир в зале ожидания на вокзале ("Покараулишь наши чемоданы, Анатоль? Ты ведь все равно не катаешься. Спасибо, ты настоящий друг!"), и понуро следил за тем, как Ника уносится в небо в брюхатой ладье качелей, как кружится на карусели вокруг столба с цепями-стропами, и настигающий Перс что-то игриво орет ей в спину.

Вернувшись, они, гикая, рухнули на лавку рядом с Тэтэ. "Накатались?", – стараясь выглядеть равнодушным, спросил Толик. "Пока не знаем, – ответил Перс. – А ты что-то какой-то меланхоличный, нет?". – "Лучше быть меланхоличным, чем мелким, холеричным и двуличным". – "Не спорю, не спорю. А это ты сейчас вообще о ком?" (в голосе Перса зазвучали взрывоопасные нотки). – "Да это я так, вообще". – "А-а, вообще… Ну, тебе виднее". – "Хотя ты знаешь, двуличным, например, можно назвать твой пиджак, потому как его почтили своим присутствием сразу две небезызвестные личности – Ленин на комсомольском значке и Кастро". – "Дался тебе этот значок!.. Попрошу отца, чтобы в следующий раз привез еще один такой, и подарю тебе". – "Не стоит, ну, что ты: это перебор – два Фиделя для одного класса. Даже если это рабочий класс". – "Ну, тогда кого-нибудь другого подарю. Надо только подумать – кого. Че Гевару не получится подарить: он на СССР бочку катил, так что проблемы могут быть с таким значком. Да и не привезет его отец, нечего и обсуждать. Тогда кого, кого же подарить?.. А вот не хочешь ли, к примеру, товарища Цеденбала – главного монгольского коммуниста? У меня есть значок с его портретом". – "Цеденбал там правит бал?.. Нет, спасибо, не люблю монголов – со времен татаро-монгольского ига". – "Как знаешь, Анатоль. Ну что, ребята, предлагаю пойти к пруду и отчалить от родимой земли!". "Отличная идея! – подхватил Тэтэ. – Идем". "Извини, а ты с нами собрался?", – Перс продолжал паясничать, напуская на себя пантомимически удивленный вид. – "Да, с вами. А ты, что, против? Платить за меня не хочешь? Не переживай, я тебе завтра же отдам свою долю – всю до копейки". – "Да о чем ты, какие деньги… Проблема в другом: четверым в лодке будет тесно. Если, конечно, четвертый – не собака, как у Джерома. Шутка, не обижайся. Ну, правда, Толян, ты же знаешь: в лодке всего две ма-асенькие скамеечки. На носу сидит тот, кто гребет. Полагаю, им будет Кол. Он просто создан для гребли. Не возражаешь, Кол?". – "Не возражаю". – "Вот. А на другой сидушечке место как раз только для двоих есть, троим уже никак. Я же не могу тебя на колени посадить". – "Я могу посадить на колени Нику". "Я ни у кого на коленях сидеть не собираюсь", – она в первый раз посмотрела на Толика. – "Тогда мы можем грести вдвоем с Колом, каждый – своим веслом" (Толик понимал, что пустопорожний разговор пора бы уже прекратить, признать, в конце концов, свое сегодняшнее поражение, развернуться и уйти, но по инерции продолжал словесную перестрелку, загоняя себя в угол). "Каждому по веслу? Ну, это уже какие-то рабы на галерах получаются, – Перс упивался уже вторым за день дурацким положением Тэтэ. – Кол, тебе хочется грести одним веслом?". – "Это только у девушек бывает одно весло. Да и то – у гипсовых". – "Вот видишь, Анатоль, Кол не хочет. Как ни крути, все-таки ты – лишний". – "А я вот, знаешь ли, не думаю, что я – лишний. Не станешь же ты, Перс, бросать меня за борт, как персидскую княжну, если я сяду в лодку?". – "Конечно, не стану. Садись, куда хочешь. А мы втроем сядем в другую лодку". Вот он, тот самый угол дискуссии, в котором неминуемо должен был оказаться упрямый влюбленный. Дальше двигаться некуда. Тэтэ беспомощно замолчал. "Анатоль, если все же решишь остаться на берегу, может, постережешь наши вещички? – невинно спросил Перс. – У тебя это хорошо получается". – "Я вам камера хранения, что ли?!" – "Мы же тебя по-дружески просим… Ну, не хочешь, как хочешь. Тогда просто жди нас на пристани, как моряков жены ждут. Как там в этом стихотворении… "Жди меня, и я вернусь, только очень жди, жди, когда наводят грусть…". – "…Желтые дожди. Непременно дождусь. Семь футов под килем вам!". – "Спасибо, Анатоль!".

Удаляясь по направлению к лодочной станции, Перс несколько раз обернулся к покинутому Тэтэ и прощально потряс над головой сложенными в замок ладонями. Ника не обернулась ни разу. Дальше торчать в парке не было смысла: эти трое могли целый час рассекать вонючие просторы пруда. Получив второй нокдаун за день, Толик посидел еще немного, плевками выкладывая на асфальте букву "П", затем поднялся и побрел к выходу. На столике у пивного ларька наблюдалось столпотворение кружек, а мужчины, обнявшись, одновременно что-то втолковывали друг другу. Дверь в сторожку какой-то обалдуй подпер снаружи палкой. Толик заглянул в окно: Валерьяныч лежал на топчане, отвернувшись лицом к стене. Толик вышиб ногой палку, обернулся и сказал: "Сам ты – собака кучерявая!".