Дорога в тысячу ли...

ГЛАВА 1

Последние деньги, совершенно неприкосновенный запас, были успешно потрачены вчера на приобретение пары снежно-белых кроссовок для Катьки. Несмотря на резкий химический запах и внушающую некоторую неуверенность надпись — made in China, Катька, была совершенно счастлива. Поход на дискотеку обеспечен и более не придется стыдливо прятать под стол ноги, в латаных — перелатаных туфлях. Есть ли большая радость для родителя, чем видеть сияющие счастьем глаза собственного чада?!Конечно нет! Да-а-а…Однако, что-то нужно было предпринимать и срочно, зарплату в Институте не платили уже больше года, а на те гроши, что приносят ночные бдения жены над кипами переводов и рецензий, прожить совершенно невозможно. Перепрыгнув очередную лужу, Максим свернул ко входу в Институт. Некогда флагман советской науки и, как тогда называли — "кузница научных кадров страны", теперь представлял собой некий синтез между декорацией к фильму о вторжении инопланетян и коммунхозом времен нэпа. Серое, порядком обшарпанное пятиэтажное здание глядело на реку десятком забранных разномастными решетками, давно немытых окон. Солидная вывеска Академии Наук исчезла и главный вход пестрел сотней разнокалиберных табличек всевозможных ООО, АО и прочих лимитед контор, компаний и фирм.

Максим никогда не считал себя паникером и здраво полагал, что любую проблему можно разрешить, стоит лишь напрячь свои мыслительные способности чуть больше обычного и трезво проанализировать создавшуюся ситуацию. Однако, в данном случае, несмотря на крайнее умственное напряжение, ничего не приходило в голову. Проблема не решалась никак. Попытаться заработать хоть сколько нибудь значимую сумму нанявшись на разгрузку вагонов на станции — дело вовсе не реальное. Невзирая на свои немалые габариты — рост под метр девяносто, конкурировать с офицерами десантного полка стоящего в городке, Максим, пожалуй что и не смог бы, да и "схвачено" у них там все, не пробиться. Попробовать занять до следующей зарплаты? Утопия, у кого?! И кто знает когда она, эта зарплата, будет? Продать свой "жигуль"? Бред! Кому нужна антикварная "копейка", да еще без резины и аккумулятора. В общем, как говаривал однокурсник Вовка, "хватай мешки, вокзал отходит"….

Пройдя ранее помпезный, а ныне порядком захламленный какими-то коробками и ящиками холл, Максим спустился в цокольный этаж. Большая часть Институтских помещений была сдана в наем разным коммерческим структурам и "науке" оставили лишь цоколь, с запутанным лабиринтом подвалов, переходов и тупичков.

— Игнатьев! Максим Александрович! Задержитесь — ка на секундочку — голос заместителя директора по административным вопросам Зеленина, на институтском жаргоне Мурлокатана, застал Максима на пороге лабораторного блока.

— Рад вас приветствовать, Максим Александрович, как поживаете, что у нас новенького?! — небольшого росточка, похожий на колобка упакованного в дорогущий костюм, Мурлакотан несся к Максиму широко разведя руки.

— Как наша наука?! Достигли ли неземных рубежей?! — надо сказать, что темпераментом Мурлакотан обижен не был. Он налетал на собеседника, как вихрь, как эдакий микро-тайфун обрушивая водопад слов, выкриков и междометий. Между которыми, собственно и прятал причину своего присутствия в вашей лаборатории. И естественно, что ни чего хорошего ждать от него не приходилось, радостная встреча с Мурлокатаном означала урезание фондов, отмену заказов на оборудование и прочие "приятные" новости. Вот и сейчас, Максим сразу ощутил, что утро явно не задалось.

— Здравствуйте Альфред Сергеевич, чем обязан, в такую-то рань? -

— Ах, дружище, мы — администрация, вообще уже забыли что такое сон и знаете ли, отдых! С утра, не покладая рук…! — обдав Максима немыслимым ароматом сигар, коньяка и французского парфюма, Зеленин подхватил его под руку и потащил по коридору.

— Я ведь, собственно, вот о чем. Вы же знаете Максим, в каком тяжелейшем положении пребывает вся наша отечественная наука. Как денно и нощно мы бьемся пытаясь найти фонды и спонсоров, как болит душа…короче — дирекция решила временно прекратить исследования вашего отдела, а помещения передать, в смысле….временно сдать одной из коммерческих структур нашего города, — при этом глаза Мурлокатана покрылись некой загадочной поволокой, а короткие розовые пальчики начали двигаться в странном ритме, то ли перебирая что-то, не то подсчитывая.

— Вот. А Вашей группе, предоставить отпуск, ну…для подготовки и написания монографии! Ведь вы давно собирались ее написать? Да? — новость была настолько ошарашивающей, что первые мгновения Максим испытал некое подобие ступора, изумленно хлопая глазами на подпрыгивающего где-то на уровне второй пиджачной пуговицы Мурлокатана.

— Вы! Да как вы..!! Вы что же, нас продали?! — Максим инстинктивно сделал пол-шага вперед, нависнув над собеседником, -

— Вы что себе позволяете, Игнатьев! — лицо администратора мгновенно приобрело синюшный оттенок, — Не прикасайтесь ко мне! Как вы смеете, мальчишка! Распоясались! — брызжа слюной Мурлакотан попытался безуспешно вжаться в стену, — Я охрану вызову-у-у! — последний раз взвизгнул он пятясь в сторону лестницы, — Хам!!!

Лаборатория встретила Максима унылым позвякиванием пробирок в мойке и густым облаком табачного дыма, медленно уползающего в приоткрытую фрамугу вытяжного шкафа.

— Привет…

— Да знаем уже, слыхали ваши серенады с Мурлокатаном… — сказал седой, вечный, старший лаборант Юра, прикуривая новую сигарету от окурка только что выкуренной, — Делать-то что будем, шеф? — такой же немой вопрос читался в глазах моющих пробирки девочек, в печально вздернутых бровях аспиранта Сашки и у зашедшего посочувствовать, из соседнего отдела, программиста Миши.

— Делать? Да что тут уже поделаешь… — Максим устало присел на край стола, — Тут уж, братцы, ситуевина совсем поганая вырисовывается, пора переквалифицироваться.

— В управдомы! — провозгласил Юра,

— Не-е, не получится, мы делать ни черта не умеем — сказал аспирант, отрываясь от разгребания горы бумаг на столе, — Разве что Мишка еще на что-то сгодится, а нам с тобой, Юрка, прямой ход на рынок — сникерсами торговать.

— Не возьмут — Валентина бросила намыленный ершик в раковину — Вы с Юркой больше слопаете, чем продадите. А может еще все наладится, мальчики?

— Ага, всенепременно! И именно сейчас! — Юра перестал терзать свою сивую лопатообразную бороду и вперился взглядом в потолок, — Слышь, шеф, а может по такому случаю…Беречь-то вроде как уже и некчему? А?

— Да делайте, что хотите — Максим перебросил ключи от сейфа Юрке.

— Вот! Вот золотые слова, не мальчика, а понимаешь, ученого мужа! Ну-ка девочки, быстренько дистиллят, — скомандовал Юра, бережно вынимая из сейфа двухлитровую колбу спирта- ректификата, — И глюкозки, глюкозки пол-ложечки туда!

Посиделки вышли мрачными, несмотря на изрядное количество выпитого и попытки присутствующих подшучивать над сложившимся положением.

Отдав последние распоряжения, Максим вышел на улицу и подтянув повыше воротник плаща, побрел к автобусной остановке. Мелкий, колючий осенний дождь сыпал не переставая, норовя потушить только что зажженную сигарету, оббивая последнюю листву с чахлых городских тополей и рисуя разводы на бензиновой пленке луж. Панельная пятиэтажка, привычно встретила неистребимым кошачьим запахом грязного подъезда, глухим бормотанием телевизоров за дверями квартир и жизнеутверждающими надписями на стенах — что Спартак чемпион, а Светка сука.

Лиля сидела за заваленным рукописями кухонным столом, поджав под себя ноги в толстых шерстяных носках, она зябко куталась в старый клетчатый плед.

— Привет, привет. Ну что, разогнали вас наконец? Знаю я уже, Сашкина пассия звонила, так что ты уж не притворяйся, не надо… — Лиля устало подперла голову рукой,-

— Давай лучше ужинать, — намыливая руки и глядя на себя в зеркало крохотной ванной, Максим подумал: ну что, вот тебе уже и сорок, здоровый и в общем-то неглупый мужик, жизненного опыта хоть отбавляй и выучиться успел, и повоевать, и книжку написал, и семья….А что делать сейчас — ума не приложу. Как-то уж очень больно ударили по нему эти "новые времена", вдруг оказалось, что то, чем он занимался всю жизнь на фиг ни кому не нужно. А нужно сейчас то, что презирал и ненавидел больше всего — умение выкручиваться, врать, доставать…Как жить-то будем, Максим Александрович? Девчонок-то кормить надо!

— Ма-а-а!! Па-а-а!!! — крик дочери катапультой сдернул Максима с края ванны и швырнул в полутемный коридор. Катя стояла в дверях кухни сжимая в руках снежно-белый кроссовок, -

— Что же это….За что!!?? Ну как я теперь бу-у-у..? — конец фразы был утоплен в водопаде слез. При ближайшем рассмотрении, шедевр китайской обувной промышленности в Катькиных руках выглядел несколько странно. А именно, походил более на изнуренного жарой аллигатора с открытой пастью, нежели на предмет предназначенный защищать ноги от сырости и прочих жизненных коллизий. Распавшись на две составные части, кроссовок откровенно показывал из чего сделан — внутренняя часть подошвы очень сильно напоминала картон.

— Ну все! С меня довольно! — резкий, как щелчок арапника, возглас жены оторвал Максима от попыток собрать распадающуюся обувь в единое целое,

— Хватит! Мы уезжаем!

— Не понял…Куда? — Максим редко видел жену в таком состоянии, вернее сказать, никогда раньше. В общем-то тихая и неконфликтная, Лиля, даже в минуты крайнего раздражения, всегда говорила очень ровным, слабым голосом. Но сейчас, сейчас! Глаза, за стеклами круглых очков, сверкали совершеннейшим бешенством, узкие ладони сжались в побелевшие маленькие кулачки,-

— Куда угодно! К черту, к дьяволу. Но отсюда!!! — ее голос звенел наполняя собой все пространство хрущевки.

— Ты, господин Игнатьев, надеюсь, все еще помнишь мою девичью фамилию? -

— Ну да, конечно, ты только успокойся, милая… — решил не обострять ситуацию Максим — Успокойся, чего не бывает….

— Ну тогда ты конечно знаешь, что она означает! — взгляд из под очков уперся прямо в переносицу Максима,

— Э-э. если дословно с немецкого, то Штерн это звезда…-

— Сам ты, "звезда"! Штерн, дорогой муженек, это билет из этого мразного городка, это возможность пожить по-человечески, это, наконец, Катькино будущее! Я теперь не просто жена-еврейка, я теперь — средство передвижения! — к концу тирады, не рыдающим в квартире оставался только Максим. Израсходовав весь наличный запас слез, женское население квартиры приступило к планированию отъезда и Максим, судя по их сначала бессвязному, а потом совершенно по-деловому четкому диалогу, понял, что пропал…Пропал абсолютно, поскольку ехать никуда он не намеривался и всегда считал эту затею крайне дурацкой. О чем не единожды говаривал коллегам по институту, собиравшимся в Штаты, Германию или Израиль. Пропал еще и по-тому, что представить себе, что он, до глубины корней русский человек, будет делать за кордоном — не мог. Но и видеть как измаялись жена с дочерью, перелицовывая старые тряпки и выкраивающие хоть какие-то, жалкие гроши на самое необходимое — сил уже не было.

Жизнь понеслась мелькая в бешеном калейдоскопе дел и делишек, справок и заявлений, ругани, в различной длинны очередях и ударном строительстве воздушных замков. Ах, как там мы будем жить, ах, вечно теплое море, ах, ах, ах…Мелькнули огни пограничной станции, проскочили таможенники, собирающие свою обычную дань. Найдены и вновь потеряны и снова отысканы узлы, баулы и чемоданы с никому не нужным скарбом и дорога, дорога, дорога…Сверкнуло бирюзово-синее море, кочерыжки подстриженных пальм, влажно-ватная жара кривых разноцветных улочек, гомон базара и безнадежные попытки вколотить в ничего не соображающую голову странные буквы — закорючки — алеф, бет, гимел…

Увешанная золотыми побрякушками, как елка в рождество, чиновница центра по трудоустройству щелкнула острым ятаганом ногтя по клавише компьютера,-

— Так, имя, фамилия, номер удостоверения личности?

— Максим…То-есть Макс, Игнатьев — подобравшись Максим, или как его теперь называли Макс, пробарабанил заученный наизусть номер.

— Профессия?

— Биофизик, кандидат наук- эту фразу Макс повторял уже раз двадцать в различных фирмах, офисах и конторах и был готов к естественной реакции — хлопанью глазами, почесыванию в разной степени оволосенности затылках и…сакраментального вопроса — а это что значит? Однако, в этот раз, все произошло совершенно иначе, чиновница изобразила величайшее внимание на гладко оштукатуренном лице и тут же сообщила, что страна просто изнывает от нехватки квалифицированных кадров, что такие как Макс это будущее нашей экономики и, как жаль, что он потерял уйму драгоценного времени, в первый же раз не заявившись к ним в центр.

— Так что, есть возможность получить работу? — Макс весь сжался от наглости своего вопроса, а вдруг, а может наконец повезет?

— А как же, дорогой Вы наш, а как же! — она быстро зацокала клавишами компьютера, при этом умудряясь прикурить новую сигарету и отхлебнуть кофе из тяжелой фаянсовой кружки.

— Ну вот и готово! Прошу, — очнувшийся от своего электронного забытья принтер моргнул зелеными глазками и выплюнул небольшого формата розовую карточку.

— Вы направляетесь на работу в наш крупнейший медицинский центр! Поздравляю! — сжав потной рукой направление на работу, Макс попытался выдавить из себя какое-то подобие слов благодарности на иврите. Но запутавшись после второго слова смущенно замолчал, чувствуя как по его физиономии расплывается счастливая улыбка.

— Ну что Вы, что Вы, это наш долг! Следующий!!! — пробираясь по забитому страждущим людом коридору, Макс нечаянно толкнул плечом какого-то невзрачного мужичонку в пляжных шортах и замызганной майке. Рассыпаясь в извинениях он продолжал по идиотски улыбаться, что явно не осталось незамеченным.

— Ну че, работу отхватил? — поинтересовался мужик, потирая ушибленное плечо,

— Да понимаете, повезло! Дали, по специальности, в госпитале! -

— А ну, покаж, — мужик выхватил из руки Макса полоску розового счастья,-

— Ух ты! Ну братан и специальность у тебя…Трудно небось было в совке, с такой-то работой? Я бы не смог….спился бы давно… — какой-то неприятный холодок медленно пополз по спине Максима, впиваясь своими скользкими щупальцами в затылок.

— Простите, вы это о чем..? -

— Как о чем? Братан, с такой специальностью тебе медаль давать нужно, слышь народ! — мужик громко обратился к длиннющей очереди, -

— Во, гляньте, профессиональный метапелет*! Ежели кому совет требуется, не менжуйся, пока он домой не ускакал, подходи, спрашивай! — Максим уже понял, что этот плюгавый гад явно над ним издевается, вот только не мог понять, в чем же причина этого цирка. Выдернув из его рук свое направление, Макс снова попытался вникнуть в смысл, словно закодированной Энигмой, длинной череды ивритских букв и аббревиатур.

— Молодой человек, молодой челове-е-е-к! — к нему обращалась огромных размеров тетка, расположившаяся на противоположной скамье.

— Не надо так напрягаться, вы еще так молоды для этого, дайте я Вам переведу, — она аккуратно водрузила на могучий нос большие очки в блестящей металлической оправе —

— Так, шо Вам сказать голуба моя, посылают Вас на работу в центральный госпиталь, будете там обиходить умирающих дедушек, шоб земля им была пухом. И прочие всякие разности работать. Шо Вы так побледнели? Вам же не предлагают их закапывать, до этого еще дело не дошло!

— Не может быть! Это какая-то ошибка, она выписала мне не ту бумагу! — Максим сделал попытку пробиться обратно в кабинет, но был крепко схвачен за рукав рубашки.

— Шо Вы так кипешитесь?! Можно подумать, у Вас горит дом со всем семейством. Послушайте сюда, ошибки сделали не там, — толстый теткин палец указал на дверь офиса

— А там, — махнула она рукой куда-то вверх и назад —

— Когда мы собирались ехать сюда, в эту родину предков. Слушайте, я вижу шо Вы таки интеллигентный человек, и даже учились в вузе. Перестаньте делать себе нервы. Да! Профессор это тоже хорошая работа, но Вы же еще не умеете читать и писать эту галиматью, шо они называют иврит! Я вижу, Вы недавно прибыли в этот халоймес, так идите работать хоть куда, иначе завтра вам перестанут платить пособие и Вы побежите топиться в это грязное морэ….!

Переполненный автобус, скрепя переходной гармошкой, величественно причалил к разукрашенной плакатами остановке. Подхваченный гомонливой толпой служилого госпитального люда Макс был вынесен к центральному входу в медицинский центр. Разбросанный на добром десятке гектаров, центр поражал своими грандиозными размерами и не менее грандиозной бестолковостью. Десятки корпусов, соединенных изгибающимися под невозможными углами переходами, сотни холлов, увитых гирляндами растопыренных во всех направлениях стрелок-указателей. Уползающие в неведомые дали ленты эскалаторов и промелькивающие кабины скоростных лифтов. Угробив добрую половину дня в попытке добраться к месту новой работы, Максим наконец постучал в нужную дверь. Пожилая старшая сестра долго и с подозрением вертела в руках Максимово направление, то и дело бросая не добрые взгляды на его обладателя

— Вы когда нибудь работали с тяжело больными людьми? — наконец спросила она,

— Если нет, то ознакомьтесь и распишитесь. Читайте, читайте, это по-русски! — и перебросила Максиму пачку скрепленных пластиковыми скобками листов. Пробежав по диагонали обширнейшую инструкцию, Максим понял, что единственно за что уволить его будет сложно, так это за скрытый образ мышления. Все остальные проступки — начиная от курения в палате и оканчивая незастегнутым халатом, грозили немедленным увольнением.

— Идите переоденьтесь и приступайте, Ваш пациент… — сестра заглянула в список, -

— В палате номер 11. И постарайтесь оттянуть свое увольнение хотя бы на неделю-другую! — ободренный таким напутствием Максим побрел по бесконечному коридору отыскивая нужный номер.

В полутемной одиночной палате горел ночник, освещая своим неярким зеленоватым светом кровать и невысокую стойку, уставленную всевозможными приборами и опутанную десятком проводов и шлангов. Вся эта машинерия ежесекундно попискивала, шипела и перемигивалась разноцветными индикаторами. На сложной конструкции кровати Максим увидел того, за кем ему надлежало ухаживать в ближайшие, по словам старшей сестры, недели. Пациент был чрезвычайно тонок и настолько бледен, что казалось через его кожу можно было увидеть все слабо пульсирующие вены и артерии. Больной был стар, очень стар, не менее восьмидесяти лет, определил для себя Максим, а то и все девяносто. Тонкие руки с длинными, нервными пальцами скрипача лежали по бокам неподвижного тела, высовываясь из-под коротких рукавов зеленой больничной распашонки. Человек был совершенно неподвижен. И если бы не внимательный взгляд угольно-черных, чуть на выкате глаз, вопросительно уставившихся на Максима, легко можно было бы предположить, что ни какой уход ему уже больше не нужен…

— Шалом, меня зовут Макс, я прислан работать, тут, у Вас… — начал сбивчиво Максим и смущенно замолчал, не зная что сказать далее.

— Мир тебе, юноша, меня зовут Лейб — тихий с хрипотцой голос и легкое шевеление руки приветствовали Максима.

— Не смущайся, я говорю на твоем языке, ты ведь из России, не так ли? Садись, садись…Стоять у меня в ногах еще рано… — Максим судорожно кивнув уселся на стоявший у кровати белый вертящийся стул.

— Вот и славно. Тебя прислали ухаживать за мной по ночам…что же, это их обязанность, хотя мне искренне жаль, что тебе придется не спать, сидя рядом с такой развалиной как я, прости меня за это… -

— Ну что Вы, что Вы! Это же моя работа. Может вам нужно что-нибудь? — Максим потянулся со стула.

— Нет, нет. Не беспокойся, за мной есть кому поухаживать, вот кстати, познакомься. Его зовут Ноам… — из дальнего темного угла палаты послышалось легкое покашливание. От неожиданности Максим резко крутанулся на своем стуле, сбивая по пути штангу капельницы с подвешенными на ней пластиковыми бутылками. Из-за полумрака царящего в палате, Максим не заметил расположившуюся в противоположном углу грибообразную фигуру. Это был еще один старик, одетый в длинный черный плащ с неимоверных размеров черной же шляпой, делающей его похожим на гриб, он неподвижно сидел низко опустив голову. Старика выдавал лишь блеск светлых, почти белых глаз из-под полей шляпы, да длиннющая, чуть не до пояса, седая борода. Во! Ну вылитый Черномор, подумал Максим восстанавливая капельницу в прежнее положение. Но я-то хорош, как его не заметил?

— Ты не ушибся, Макс? — участливо спросил Лейб — Извини, если мы тебя невольно напугали… -

— А. нет, нет, все в порядке. Я просто не заметил Вашего товарища, когда вошел, вот и…дернулся от неожиданности. С Вами-то все в порядке? — Максим на всякий случай отодвинулся от опасной железяки.

— Да, да, не переживай. Давай лучше поговорим о тебе, что привело тебя на святую землю, что оторвало от корней? Расскажи о себе, Макс. — позже, вспоминая этот момент, Максим не мог объяснить самому себе почему он, человек, в общем то не склонный к откровенничаниям с кем попало, вдруг сел и рассказал совершенно незнакомому умирающему старику все. Все самое сокровенное, открыл все свои помыслы и терзания. Что подвинуло его на этот душевный стриптиз?! Они проговорили до самого утра, вернее это был монолог, изредка направляемый вопросами собеседника. С первыми лучами солнца, пробившимися сквозь плотно зашторенные окна палаты, Лейб прекратил свой немой допрос и слегка шевельнувшись сказал:

— Спасибо, Макс. Я не хочу сказать, что понял тебя — мы часто не в состоянии оценить свои собственные помыслы и мотивы, что уж говорить о других людях. Но как мне кажется, я начал тебя узнавать. И поверь, это самое главное в отношениях между людьми — понять, а не судить, думая, что понимаешь….Спасибо еще раз и надеюсь увидеть тебя снова, этим вечером. А сейчас иди, ты устал, да и мне что-то не по себе. — закрывая за собой дверь Максим успел заметить, как резво перебирая ножками к кровати Лейба подбежал его странный приятель- Ноам.

В течении всей следующей недели, Максим, ночи на пролет, рассказывал своему пациенту о том мире где жил и учился, любил и воевал. Он вкратце поведал Лейбу о своей работе, о том, что делал в стенах родного института и, как не странно, заметил, что именно эти рассказы наиболее заинтересовали старика. Лейб подолгу расспрашивал о сути предмета — о биофизике и о том, как Макс и современная наука, понимают окружающий мир. При этом он часто застывал в напряженной позе и, казалось, проводил в уме какие-то сложные вычисления. Особое внимание Лейб обратил на проблему которой занимался отдел Максима — создание биокомпьютера, машины с невероятными возможностями присущими синтезу органических молекул и наноэлектроники.

— Скажи Макс, как близко ты подошел к решению этой проблемы? И понимал ли ты куда идешь, а главное, зачем? — неожиданно спросил Лейб.

— Да как Вам сказать, мы были в самом начале исследований и пытались решить некоторые частные задачи, без которых приступать к основной цели работ было бы просто невозможно. Ну а на счет главной идеи — представляете себе возможности глобального информационного поля планеты? Какую неограниченную силу приобретет человечество, если сможет управлять этой системой! — воскликнул Максим.

— Ты не понял меня, юноша… Не понял, что и не удивительно, вы, как всегда, ломитесь в открытые двери и если не можете в них попасть, принимаетесь рушить стену вокруг. Когда всего-то нужно-остановиться и просто внимательно посмотреть вокруг себя. И тогда, любой, сможет ясно увидеть, что вход открыт! Ты не спрашивал меня, кто я… Как то, я случайно услышал, что в разговоре с врачом ты назвал меня "рэбе". Нет, Максим, я не раввин, хотя свято блюду субботу, традиции и предписания Пятикнижия. Раввины, это те кто считает, что может толковать священное слово, учить, судить и наставлять. Мы же, а я нескромно причисляю себя к этим людям, мы же, всего лишь ученики, пытающиеся проникнуть и почерпнуть из величайшего учения — Каббалы. —

— Каббала?! Я что-то слышал, это кажется учение о смысле слов и чисел? Просветите, Лейб! Ну хотя бы вкратце! Ну, пожалуйста… -

— Ты просишь невозможного, как я могу рассказать, да еще "вкратце", о том, чего пытался понять все эти годы и так и не понял и малой доли? На это нужна целая жизнь, которая есть у тебя и которой, уже совсем не осталось у меня, сын мой. — старик устало откинулся на высоко поднятую спинку кровати.

— А-а-а, понимаю, это тайна для посвященных, — обиженно засопел Максим.

— Ты насмотрелся дешевых фильмов, Макс, — губы Лейба скривились в ехидной ухмылке.

— Каббала — это тайна открытая всем, но не все могут понять, что самое сокровенное не замуровывают в дальних пещерах, это никчему. Как говаривал один из великих европейцев — крепче всех заперта та дверь, за которой ничего нет! Прочесть каббалу не фокус, познать ее смысл — вот, та тайна над которой не властно время! Что же, — старик снова ехидно улыбнулся.

— Ты хотел "вкратце"? Я попробую: "И было сказано: первичная энергия бытия Эйн-Соф родит, расширившись и сжавшись, великое Пламя Тьмы. И раздробится это пламя на десять огненных точек — сфирот. Первая из сфирот — Корона, из нее, первичной и сокровенной, появится Мудрость, которая заселит третью сферу — Понимание, рождающую семь остальных сферот: Милосердие, Справедливость, Красоту, Победу, Великолепие, Основание и Царство", — на распев продекламировал Лейб.

— Гм-м, похоже на теорию Большого Взрыва, — удивленно воскликнул Максим.

— Я рад, что ты так дословно понял древний текст, — хмыкнул каббалист и продолжил.

— Мы считаем Каббалу единственной истинной мудростью, так как содержит она единое знание и духовный корень всех больших и малых явлений. Включает в себя все причины и следствия, все мыслимые связи и понятия в нашем мире, а мир этот хотя и низший, но не единственный из миров…

— То есть, вы хотите сказать, что Каббала описывает процессы мироздания? — спросил Максим.

— Не только и не совсем. Каббала, на языке современных тебе понятий, это инструкция по управлению жизнью. Ты конечно помнишь задачки из школьного курса физики? Там всегда присутствует некий Наблюдатель. То есть некто, стоящий в стороне и наблюдающий за всем происходящим, за двумя поездами вышедшими на встречу друг-другу, или за атомами теряющими электроны. Это и есть тот самый некто, что безучастно взирает на мир точно зная, что произойдет и когда, тот самый некто, кто составил инструкцию управляющую этим миром… — Лейб судорожно закашлялся хватаясь за горло. И тут же успокаивающе замахал рукой навстречу вскочившему со стула Максиму.

— Вы говорите о боге, о творце?-

— Неужели? Разве я сказал, что этот некто сотворил мир? Нет, нет, Макс, ты неправильно понял меня! Представь — ты видишь двух слепцов идущих по узкому коридору навстречу друг-другу, ты знаешь, что они непременно столкнутся и даже можешь предсказать через сколько шагов, ты можешь сказать об этом, ну например, нашей старшей сестре. Но создал ли ты их? Ты ли построил это здание и этот коридор и, наконец, ты ли ослепил этих несчастных? Пойми, шофер может управлять автомобилем и до некоторой степени влиять на его судьбу, но производит автомобили совсем не он!-

— Если я правильно понял вас, то этот некто, назовем его, с вашего позволения, Системный Администратор, стоит не над-, а скорее вне-мира, вне-системы, но зависим от нее так же как и она от него? — спросил Максим.

— Ты не так безнадежен, как я думал сначала — кивнул головой Лейб. —

— Скорее всего — да, именно так и есть…-

— Но тогда кто же Программист? Кто создал всю систему? -

— О-о-о…, Макс! Ты задал самый главный вопрос, ответить на который вряд ли возможно….Каждый из нас, живущих в этом мире, должен найти ответ самостоятельно. — старик устало прикрыл глаза. —

— Мне, до сих пор, это не удалось, возможно я искал ответ не там где нужно, а может быть мне просто этого не дано… — в его словах послышалась неподдельная грусть человека, искавшего всю жизнь, отдавшему поиску все свои силы, знания и энергию, но в конце жизненного пути обнаружившего, что все было зря и пройденный путь оказался бесплоден.

— Лейб, а почему бы просто не спросить у этого самого, Системного Администратора? Уж он-то обязан знать, кто выдумал программу с которой он работает? — решил поерничать Максим, как вдруг его тирада была прервана глубоким и очень сильным голосом исходившим от грибо-человека сидящего в углу. Максим не понял ни одного слова из того, что сказал Ноам. Странный, горловой, шипящий язык был совершенно ему не знаком, хотя некоторые слова казались как будто ивритскими.

— Нет нет, Ноам, мы спорим в чисто философском смысле! — начал по-русски Лейб, но сразу же перешел на тот же странный язык. В течении минут пяти-семи старики что-то с жаром обсуждали, при этом интонации Лейба можно было бы оценить, как просящие чего- то, Ноам же говорил отрывисто и сердито.

— Прости Макс, я знаю, что это очень не вежливо, но мой друг… — попытался извиниться Лейб.

— Не-е, все в порядке, да что Вы! — замахал на старика руками Максим.-

— Вы только скажите, а что это за такой странный язык, ни когда раньше не слышал? -

— Это, Макс, язык Библии и пророков — мы говорили по — арамейски. —

— Ты лучше скажи мне, хотел бы ты на самом деле, сам, спросить у Администратора — кто создатель программы? — глаза каббалиста сузились превратившись в две тонкие щелочки под набухшими веками.

— У-у-у! Да кто бы не захотел! — мечтательно закатил глаза Максим. Потом усмехнувшись добавил, -

— А также неплохо бы сбросить лет пятнадцать и поменять фамилию на Гейтс! -

— А вообще то у меня к нему было бы столько вопросов — только держись! -

— Да-а? Но ты ведь слышал наверняка, что знание не только благо, но и страшный груз. Нести который по силам не каждому. Сколько было загублено жизней и искалечено и судеб на этом пути!-

— Э, нет, тут я с Вами, Лейб, не соглашусь! Знание, какое бы оно не было это всегда благо, это всегда шаг вперед! — пафосно заявил Максим и словно устыдившись плакатных речей своих, тихо добавил, -

— Однако, отдал бы за это, все…-

— Да будет, так! — вдруг прозвучал скрипучий голос из угла комнаты и яркие, белесые глаза сверкнули из- под полей черной шляпы.

В шесть ноль ноль Максим вышел из мешанины корпусов и направился к автобусной остановке. Зарождающийся день был по утреннему свеж, полон апельсиновым светом встающего, еще не жаркого солнца и шипением фонтанчиков воды поливающих близлежащие газоны. Усевшись на яркую пластмассовую таблетку скамьи, он принялся вспоминать события прошедшей ночи. Надо сказать, что при свете дня ночные философствования старого Лейба и посверкивания глаз его малохольного приятеля выглядели несколько смешно, ежели не сказать — жалко. Да и он, тоже хорош, пустился на полном серьезе, в рассуждения о свойствах мироздания с умирающим стариком. Какого дьявола?! Нет, так недолго и крышей поехать, как любит выражаться дочь. Все, все, все пора послать эту кислую работу куда подальше и попробовать поискать что-нибудь более денежное, пусть даже и вкалывать придется поболее. Зато никакой герантофобии! А сейчас домой, кофейку с бутербродом и спать, вот же заморочили, волхвы иудейские. Как на зло, автобус сегодня решил наплевать на график движения и в пустынном мареве проспекта виднелся лишь далекий светофор, уныло моргающий средним желтым глазом. Ознакомившись от нечего делать с перлами народного творчества, обильно украшающие гофрированную заднюю стенку остановки, Максим перешел к созерцанию полуголой девицы рекламирующей средства мобильной связи на застекленном стенде. Обозрев ее соблазнительные прелести, Максим перевел взгляд на странной формы логотип компании красовавшийся под левой грудью модели. В золотом круге две человеческие кисти, с причудливо сплетенными пальцами — мизинец с мизинцем, большой с большим, разведенные под неимоверными углами. Вглядываясь в странный рисунок Максим вдруг почувствовал сильный приступ тошноты свернувший его желудок в тугой, болезненный узел. Коротко охнув, он скорчился на скамье, отведя глаза от дурацкой рекламы и чутко вслушиваясь в себя.

— Вот же блин, курить надо меньше, — вслух прошипел он. Гадостное ощущение медленно отпускало, покрыв лоб обильным потом. Глубоко вздохнув пару раз, он выпрямился на скамье и посмотрел в дальний конец улицы, не показался ли долгожданный автобус. Не увидев ничего примечательного, кроме пары бродячих собак лениво ковырявшихся у мусорного контейнера, Максим вновь взглянул на плакат и попытался сплести пальцы на манер увиденного на логотипе…

*Метапелет (ивр.) — сиделка