Досье Уильяма Берроуза

Дневник затворника

Предисловие

Усевшись в задней части деревянного кузова машины, мы с Уильямом Берроузом медленно выехали за город, за холмы Вермонта, к маленькой хижине, где Берроуз хотел провести две недели в полном затворничестве. На месте я попрощался, а Берроуз, словно смущаясь того, что ему предстоит погрузиться внутрь себя, отвернулся, разглядывая сорванную травинку. Через две недели я приехал из Нью-Йорка, и Берроуз, опираясь на посох, вырезанный из ореховой ветви, вышел ко мне – в яркий солнечный свет, широко улыбаясь. Ему определенно было о чем рассказать, однако в город мы ехали, целиком погрузившись каждый в собственные мысли, безмолвно смотря на автостраду в сгущающихся сумерках. За пять часов дороги мы почти не разговаривали.

Вскоре, когда Берроуз возобновил работу, я попросил разрешения взглянуть на его хроники сновидений в красной записной книжке. За несколько дней удалось переписать их начисто, и я представил Берроузу рукопись, послужившую отправной точкой для эссе о затворничестве и ассоциативным каркасом сновиденческой прозы. Когда эссе было закончено, и мы начали составлять этот сборник, Берроуз попросил меня включить в его состав мой собственный сон, откуда Берроуз «позаимствовал» одного персонажа. Здесь также представлен сон Аллена Гинзберга – о том, как Гинзберг приезжает на Тибет, и там узнает, будто Берроуз работает тайным агентом ламаистов.

Данное эссе – это ответ на дилемму, с которой сталкивается любой писатель, едва решив всерьез увлечься буддизмом. В случае Берроуза дилемма выражена наиболее ярко, потому как его гуру, пригласив к затворничеству, попросили оставить за пределами хижины пишущую машинку. Берроуз поначалу воспротивился. Спросил хозяина меблированной комнаты в городе Боулдер: что делать, если во время затворничества в голову придет ценная идея? В ответ Чогьям Трунгпа Ринпоче* сравнил пишущую машинку с плотницкой пилой и кухонными принадлежностями повара. Берроуз в конце концов согласился. Идея затворничества, само собой, заключалась в возвышении спокойного самоанализа и медитации над средствами принудительного самовыражения; предполагалось, что они для Берроуза намного важней любого литературного произведения, которое он когда-либо напишет.

По-моему, Берроуз на этот вызов ответил достойно.

Джеймс Грауэрхольц

* Ринпоче, Чогьям Трунгпа (1940-1987 гг.) буддистский мастер медитации, основатель школы буддизма Шамбалы. – Примеч. пер.

Дневник затворника

Прошлым летом в Боулдере я беседовал с Чогьямом Трунгпа Ринпоче о возможности отшельничества в его Вермонтском центре. Спросил: можно ли прихватить с собой пишущую машинку. Гуру возразил, дескать, это равноценно тому, как если бы плотник взял с собой в затворничество инструменты. Тогда я и понял: мы на вещи смотрим по-разному. И сравнение с плотником показывает, в чем именно разница: при всем уважении к ремеслу Иисуса Христа, плотник может плотничать в любой момент времени. Писатель же творит, когда приходит вдохновение. Упустишь музу – и момент не вернется, вот как у Кольриджа не сложилось с поэмой «Кубла Хан». Писатели не пишут, они читают и записывают. Доступ к книгам открывается случайным образом, поэтому творец эти редкие мгновения должен использовать с максимальной выгодой. Тем паче что я гораздо более заинтересован в писательстве, чем в каком-то там просветлении – оно лишь постоянно ускользающий мираж, вроде полного и завершенного психоанализа или абсолютной свободы. Медитация для меня – источник материала. Мне не нужна абстрактная нирвана, мне важны те самые видения и вспышки цветов, на которые мастера призывают обращать как можно меньше внимания. Телепатия, астральные проекции – все это, если верить, Трунгпа, лишь помехи. Вот именно, помехи, отвлекающие забавы вроде дельтапланеризма, серфинга или ныряния с маской. Но что в них дурного? Мне навязывают догму, но подчиняться ей я не собираюсь.

У бодхисатвы и писателя цели разные, несравнимые и непримиримые. Покажите мне хорошего писателя-буддиста! Когда Хаксли увлекся буддизмом, то перестал писать романы, зато принялся за буддистские трактаты. Медитация, астральные путешествия, телепатия – все это средства достижения целей для любого автора. Это только вопрос выразительности. Литератору, который не считает писательство важнейшим делом своей жизни, своим единственным спасением, я… «мало доверяю в деле продажи души». Как говорят французы: pas serieux*.

* это серьезный шаг (фр.)

Я согласен был отказаться от машинки, но не от пера и бумаги. Большая часть моих персонажей приходит во снах, и если не записать сон сразу по пробуждению, то все забудется. Механизм запоминания сна капитально отличается от механизма памяти бодрствующего мозга. Мне случалось проснуться ото сна, прогнать его в памяти несколько раз, а потом забыть напрочь. Во время затворничества я засыпал, оставляя зажженной свечу и кладя у кровати перо и бумагу; просыпаясь, записывал сны. И так получилось, что именно во сне я увидел целый эпизод для книги, над которой сейчас работаю. Во сне, изложенном здесь, я даже решил проблему композиции.

Также я предпринял ряд астральных путешествий, отправляясь к определенным людям, и если выходы из тела не принесли кардинальных решений в плане творчества (что случается редко), то хотя бы оказались занимательны и продуктивны. Если коротко, то при помощи писательства я проникаю куда дальше и глубже, нежели при помощи каких-либо медитативных практик. Лично для себя я предпочитаю неограниченный, опасный и непредсказуемый мир дона Хуана закрытому и предсказуемому кармическому миру буддистов*. Да, жизнь – источник страданий, однако страдания могут стать неплохим стимулом к жизни. Себя дон Хуан называет безгрешным воином, не хозяином; тот, кому нужен хозяин, пускай ищет в другом месте. Я хозяина не ищу! Я ищу книги. Во сне я часто нахожу книги там, где они и написаны, потом уношу с собой хотя бы несколько фраз, из которых затем подобно свитку развертывается остальная часть. Просыпаюсь и записываю сон как можно быстрее, потому как читаю книги, а не пишу.

* Жизнь «вне колеса причинно-следственного кармического существования» у буддистов равнялось бы «непредсказуемому, неограниченному». – Примеч. автора.

Попытаюсь резюмировать очень сложную и запутанную систему духовных практик, представленных доном Хуаном в «Сказках о Силе». Цель этих практик – создать безгрешного воина. То есть человека в любой момент времени полностью владеющего собой. Воин единственно желает выразить свою полноту, а не получить хвалу или поддержку от других. Он не ищет и не признает хозяев. Состояние воина достигается с помощью учителя и благодетеля. И дабы понять их роли, человеку следует учесть понятия тональ и нагуаль – основы пути воина. Тональ включает в себя мышление человека, его познания, все, о чем он может говорить, что может объяснить, включая собственное физическое состояние. Нагуаль же пребывает вне тоналя: это невыразимое, непредсказуемое, непознанное. О нагуале невозможно говорить, его нельзя объяснить, но можно видеть и переживать. Внезапный прорыв нагуаля в тональ смертельно опасен, если ученик не подготовлен должным образом. Роль учителя – очистить и укрепить тональ, чтобы ученик оказатся в состоянии работать с нагуалем к моменту, когда благодетель явит его. Учитель и благодетель могут помочь ученику достичь непознанного, однако что будет после – они предсказать не могут. Нагуаль непредсказуем, и весь процесс обучения чрезвычайно опасен. В то время как тональ (полнота сознательного бытия) формирует личность, сам он формируется нагуалем, всем, что его окружает и чем он, тональ, не является. В момент смерти нагуаль полностью подчиняет себе тональ, а тональ закрывается, отвергая нагуаль. И если нагуаль – это непознанное, непредсказуемое и необъяснимое, то роль художника – прикоснуться к нагуалю и принести частичку его в тонатьное, запечатлев в картине, скульптуре, фильме или музыке. Нагуаль также включает феномены духа, которые буддисты воспринимают как помехи на пути к просветлению. Но пути дона Хуана и буддистов просто ведут к различным целям. Дон Хуан не предлагает окончательного решения или просветления. Не предлагает их и художник.

Во время затворничества я записывал сны и то, что выливалось из них (спонтанно, в состоянии бодрствования). Использовал ассоциативные упражнения: гулял, записывая позже мысли, возникшие, когда, например, дорогу мне перебежал олень, или когда я присел на камень и убил кусачую муху. Трепотня насчет «не-убийства», по-моему, полная чушь; я, когда вселился в хижину, первым делом смастерил себе из старой метелки мухобойку. Где проходит грань? Почему нельзя убивать комаров? Кусачих мух? Вшей? Ядовитых насекомых? Я лучше прихлопну бурого паука-отшельника, пока он меня не укусил. И с мухами я жилье делить не стану*. Вот вам и точка пересечения: Чудо Многоножки, которая исчезла, когда я замахнулся на нее кувалдой. Отличное чудо. Chapeau**, Трунгпа Ринпоче. Многоножка была всего полдюйма в длину, да и при таком климате они больше не вырастают. Размер – самое то; пусть бегает себе по комнате, убивать не стану. С другой стороны, многоножка длиной в три дюйма для меня уже мерзость! Дальше: паучок, плетущий сеть на окне – пусть живет. Но вот я слышу, как у меня над головой на полке что-то скребется. Зажигаю свечу и вижу: паук с брюшком в дюйм диаметром, бурый, между прочим. Может даже, бурый отшельник. Как бы там ни было, он слишком велик, дабы жить со мной по соседству. Хороший паук – мертвый паук; такой не спрыгнет мне на нос, пока я сплю.

* Существуют тантрические техники убийства насекомых при помощи мантр. Практикуется в местах обучения дхармы. «Убийство умом». – Примеч. автора.

** Шляпа (фр.), здесь «Молодец!» «Браво!» – Примеч.

Эссе «Дневник затворника» не линейно. Линейным оно было бы, если я, увидев сон в ночь на понедельник, утром бы записал его, во вторник повторил то же действие и так далее. Здесь же четверг и пятница могут вместе с понедельником (а творчество на основе сна – вместе со сном) сращиваться в матрице прошлого настоящего и будущего. Как в книге «Последние слова Голландца Шульца». Какие-то ассоциативные линии в «Последних словах» нельзя проследить обратно или даже просто угадать. Прочие легко относятся к реальным событиям из жизни самого Голландца. Структура такова, что человек будто смотрит фильм, составленный из прошлого настоящего и будущего, сна и фантазии, фильм, который читатель не видит напрямую, но может постичь через слова. Такова и структура данных записок.

Начнем со сна девятого августа 1975 года… «СЛОВА» Возможно женщины – это слова, и, как говорит Брайон Гайсин, первое слово было «Привет». Бог сделал Адаму анестезию, создал из его ребра Еву, а та и говорит: «Привет, Адам». Или вспомните, как Пэт Гарретт окружил лачугу, в которой прятались Билли Кид, Чарли Броудер и остальные. Чарли только вышел за порог поссать, как пуля калибра 30 пробила ему брюхо. Чарли отбросило в хижину, но Билли вложил ему пистолет в руку и вытолкал наружу, сказав: «Прежде чем умрешь, завали хотя бы одного». Чарли идет, шатается, мочится на ходу, харкает кровью, не в силах даже поднять руку с оружием, и Гарретт прекращает огонь. Чарли встает перед ним и лопочет: «Я только… я хочу…» и падает у ног Гарретта, обняв своего убийцу за колени. А Гарретт тихо отвечает: «Ну привет, Чарли».

Смерть это слово. Далее: ставролиты, каменные нерукотворные кресты, всегда использовали как средство для лечения солнечных ожогов, а на Венере, говорят, жарко. Слова могут и оберегать. Слова – это анаболик, вроде морфия. У меня был сон про доктора Дента, который вылечил меня от зависимости при помощи апоморфина.

Записки состоят из кусочков снов и поэзии, а еще ассоциаций; всех ассоциаций привести не смогу, вот лишь некоторые примеры. Я думал о Брэдбери Робинсоне, друге-англичанине, увлекавшемся христианским мистицизмом, думал о нем в тот момент, когда дорогу мне перебежал олень. Об испанских субтитрах в фильме «Расёмон». Лесоруб обманул стражу и стащил кольцо. И еще какой-то обдолбанный буддист сунул огнетушитель под керосиновую плитку. Я прямо вижу, как льется сплошным потоком горящая жидкость, пока кто-то пытается достать огнетушитель. Переложите огнетушитель в место поудобнее.

Дальше: надо посетить Кэмпбелла Далглиша по методу, изложенному в книге Монро «Путешествия вне тела». Инструкции таковы: посещать следует не человека, но место. То есть надо сосредоточиться на месте, в котором пребывает объект. Кэмпбелл живет на окраине города Конифер, что в Колорадо, а работает в Денвере. Так вот, во сне я оказался в доме на Вайоминг-стрит и сообразил, что это не тот дом, ведь мой дом находится на Денвер-стрит. Спустя несколько дней я попробовал посетить кое-кого другого, а именно – Джона, Д.К., который позднее – много позднее – побывал в городке Литтл-Америка в Вайоминге и послал мне оттуда открытку. Фишка в том, что путешествия вне тела происходят не в привычном нам временном измерении. То есть, когда ты вне тела, прошлое настоящее и будущее перестают существовать или скорее сливаются. Посему не ждите встречи с глазу на глаз с нужным вам человеком, так почти никогда не случается. Седьмого августа я покинул тело, желая посетить своего сына Билла в Санта-Круз, это в Калифорнии. Приснился Мадрид. Несколько лет назад в Танжере мне пригрезилось, будто мы с Биллом стоим на берегу и видим далекий взрыв. «А вот и Мадрид», – сказал тогда я. Санта-Круз – название испанское, а сама Калифорния когда-то принадлежала Испании. Из того сна у меня родилась динамичная шпионская история.

Вышел на контакте Джеймсом Грауэрхольцем. Избавился от болей в спине при помощи упражнений, которые он мне посоветовал. Контакт получился позднее и не напрямую: Джеймс связал со мной сон про секту фундаменталистов и встречу с мальчиком, предложившим: «Прокатимся на верблюде?» (В приложении я этот сон цитирую.) Мальчик в свою очередь попал в его сон после общения с другом по имени Кэмел. Данный эпизод показал, как можно пристроить пиратскую историю, над которой я работал, в роман «Города красной ночи». Причем именно в том месте, куда ее поместило издательство «Аркейд» при публикации. Отобрал отрывок и отправил его в «Аркейд» во время моего затворничества именно Джеймс.

На листе картона в туалете кто-то написал: «Как я могу доставить себе удовольствие, если меня нет?» Простите, юноша, но вы себя дурачите. Как же вас нет, если вы сами с собой разговариваете? «Я» подобно шоферу-шантажисту, владеющему всей вашей грязной подноготной, перевозит вас туда-сюда по линиям строк.

– Я иду с мечом судия? От меня так просто не избавишься.

Мне всегда казалось, что источник «Я» – в словах, внутреннем диалоге. Трунгпа – с некоторыми оговорками – со мной согласился, однако все равно не придал словам такого большого значения, как я. Дон Хуан, напротив, называет прекращение внутреннего диалога решающим шагом на пути к избавлению от предрассудочного «Я». «Сказки о Силе», страница двадцать два: «Основная цель магии – изменить наше представление о мире, но достичь этого можно, лишь прекратив внутренний диалог». Дабы остановить внутренний диалог, дон Хуан дает упражнение: следует ходить, слегка скосив глаза и глядя на горизонт, полусферу, ни на чем, собственно, взгляд не фокусируя*. Таким образом можно исчерпать внутренний диалог. К несчастью, во время своего затворничества я не читал «Сказки о Силе» и практиковать данную методу не мог. В городе, где река образов и слов не прерывается, такое упражнение выполнять не очень удобно.

* Одна из ранних форм медитации. – Примеч. автора.

Несколько лет назад я задал вопрос «КОНТРОЛЮ», загадочному компьютеру в Лондоне. Говорят, будто он – с Венеры и может ответить на любой вопрос.

Вопрос: Если убить слово, получится ли моментально выйти из тела? Ответ: Да.

Вопрос: Как этого добиться?

Ответ: Для начала выполняйте автоматические упражнения.

Я так понял, что если слова станут говорить сами по себе, то они сами же себя и убьют.

Я – писатель, работаю со словами. Чем активнее персонажи и действия развиваются сами по себе, тем большую они имеют художественную ценность. Только я не пишу, я читаю, то есть буквально выхожу из тела и перемещаюсь к своим персонажам, в свои действия, подобно художнику – как если бы он поклонился три раза публике, растворившись затем в своем же полотне.

Необходима мутация сознания на базовом уровне. Кусочничать – это не дело. Никто, пребывающий в собственном теле, не лишен эго. Какова же природа такого решительного шага на пути к непознанному? Как говорил Коржибски: «Не знаю, давайте проверим». Наступил Космический век. Космос – опасен и неизведан. Путешествовать необходимо, жить нет необходимости*.

* Парафраз знаменитого высказывания Помпея «Плыть необходимо, а жить – нет», приведенного Плутархом в труде «Жизнеописание Помпея». – Примеч. пер.

Суббота, девятое августа 1975 года В говно разругался с Джоан – не отпускала меня одного в туалет. «Ненавижу тебя», – кричал я. Джоан натирала меня чем-то зеленым, похожим на ставролит.

«Слова»!

Мальчишку облили бензином и сожгли.

Я был в Англии? Восьмидесятилетняя старуха попросила у меня метадона в присутствии двух нариков. Я ударил ее по лицу, сказав: «Да вас же завтра могут повязать».

Воскресенье, десятое августа 1975 года

Я и доктор Дент жили в гостинице «Эмпресс». Я встретил доктора в коридоре и прошел с ним в его комнату, которую он делил с другим человеком. Тот сказал мне: «Доктор Дент разорился».

Перебрался в номер к Иену. Пропустил ужин. Доктор Александр, высокий худой мужчина лет тридцати с чем-то уговаривает меня устроить сеанс в небольшом городке. Его спиритический проводник – индеец – в каких-то санках. Входят двое коротышек и начинают показывать фокусы.

Понедельник, одиннадцатое августа 1975 года

Первый день затворничества. Веду записи. Беккет пригласил порыбачить у него в пруду. Кики устроил интервью с репортером из «Плейбоя». На станции вместе с Реем М. дожидаемся поезда до Сент-Луиса. Домишко в Новом Орлеане. Оказался не в том доме на Вайоминг-стрит, ведь я живу на Денвер-стрит. Основной свидетель какого-то убийства в Испании. Убийцу поймали? «Да, – говорит полицейский. – Он у меня дома. Знаете, я ведь раньше дискотеки проводил». Ля-ля-тополя. Где ну где мои колеса? Ужинаем с Биллом Уиллисом и Брайоном в итальянском ресторане. «У Счастливчика Ника Дикендорфа» лучший стейк в городе. Руины римских построек в Лондоне. Арендовал лачугу на берегу реки у Д. Кэмела. Спаренный санузел. «Прокатимся на верблюде?» Сортир в аду. Подрался с лакеем в клубе. «Я тебя насквозь вижу». Проклятый автобус. Джон Брэди с Пэтом в Нью-Йорке. Пустой нечеловеческий взгляд. «Бойз-таун» на Прайс-роуд. Брэдбери Робинсон – и тут олень через дорогу. Enganadoalapolicia*. «Расёмон». Было бы неплохо получить весточку от тебя. Эта пустошь это тихое это спокойное место. Зачем змей убивать? В Марокко сегодня День независимости. Иен завтра будет в Париже. Слегка засаленная веревка. Молочай Миннесоты. Закатываю штанины брюк. Карма – это слово. А вот и Мадрид. Тележка в Александрии. «Делодж, где ключи?» Грязная станция желтые огни. Час когда темнеет и становится поздно.

* Обманут полицией (порт.). – Примеч. пер.

Вторник, двенадцатое августа 1975 года

Долгий процесс в различных формах. Проникаю в одну из ветвей Процесса. Алан Уотсон привез подарки из Америки. Иен как раз там.

Среда, тринадцатое августа 1975 года

Сэмюель Беккет приглашал порыбачить в пруду у него на заднем дворе. Просит составить компанию – собирается в открытое море, понырять хочет. Нужна моя помощь.

Ко мне в парижском ресторане подсел попрошайка араб. Предложил ему сладкий пирожок – отказался. «Va’ton», – сказал я (Пошел вон).

В заснеженных горах разбился «Боинг». Обломки?

1. Уронил помазок на алтарь, возле ракушки.

2. Хотел кувалдой прибить многоножку возле храма Трунгпа. Насекомое исчезло] Время по солнцу: 11.45. Потом заметил многоножку за камнем.

Нужны вещи по мелочи. Зеркало для бритья. Любой, кто бреется, если нет возможности побриться, испытывает дискомфорт. А зеркало само по себе вещь важная, вдруг что в глаз попадет. Мухобойка. Огнетушитель заныкан под керосиновой плитой, позади мусорки. Начнется пожар – фиг достанешь. Перетащил к дровяной печи. Сгущенное молоко. Лучше не пить молока вовсе, чем пить молоко сухое.

Дважды заблудился в лесу, пока искал цветы – поставить в бутылку.

Четверг, четырнадцатое августа 1975 года Кругом хаос и стрельба. Люди дерутся и стреляют, бьют тревогу невпопад. Застрелили копа. Как армии невежд, гремят в ночи*.

* Аллюзия на стихотворение М. Арнольда «Берег Дувра». – Примеч. пер.

Кики устроил мне интервью с репортером из «Плейбоя». Я прибыл на лошади (седло – армейское). Этакий плейбой с Дикого Запада, гитара – моя любовь. Слова творятся из воздуха, воздуха, который выдыхаешь. Ты нужен словам. Слова тебе не нужны. Из воздуха слова творятся. Слова – то, чего нет. То, чего нет – слава. Слава – не то, что есть. Что не есть слова? Иле есть? Что есть то, чего не есть? Иле слова? Что слова есть Иле нет? Что?! Не наши слава? Они? Что не есть иле слова? Иле слова – не что?

Время было двенадцать по солнцу увидел оленя. Может, слово – зеркальное отражение того чего нет? Взгляните на китайские и египетские иероглифы, отраженные в зеркале. Видел Иена в образе бесенка – с красными глазками и заостренными ушками.

(На пятницу, четвертое апреля:)

«Ивнинг ньюс» за четырнадцатое августа 1975 года. Голубоватая луна, будто из фарфора, в небе ранним вечером. На куст молочая повесили записку для Г. Фергюсона. La Cuerda* с налипшей на нее грязью от трактора. (8.2.7.6 на туалетной бумаге) Присел. Брэдбери. Олень. Дорожка по краю лужи грязи идет против часовой. Подошел к стене. Одна среди нехоженых путей но что задело мне**. Снова присел. Диктату нужно время. Ему нужны существа ограниченные во времени и которые переживают время. Так в одиночестве жила и так закончила свой век***. Но в небе ярче всех горит звезда, когда она всего одна****. Фиалка укрылась за обомшелым камнем, ее почти не видно. Глянул влево. Присел. Солнце совершает свой круг. ЛСД-шная история. Морт. Уж день прошел. И спряталось за горизонтом солнце. От озера от холмов и от неба. Все прекрасно воин храбрый, Бог присмотрит за тобой. В обратный путь по сосновым иголкам. Покручивая в руках дубинкой идет вниз по мостовой а за спиной у него взрывается небо.

* Веревка (исп.). – Примеч. пер.

** Строка из стихотворения «Одна среди нехоженых путей» У. Вордсворта (пер. В. Савина). – Примеч. пер.

*** Там же. – Примеч. пер.

**** Там же. – Примеч. пер.

Пятница, пятнадцатое августа 1975 года

(Посетить Брайона, десять вечера.)

Стоял на ж/д станции с Реем М. и остальными. Ждали поезд до Сент-Луиса. Увидимся в Сент-Луисе Луи, увидимся на ярмарке. У Рея была целая комната, забитая чемоданами и тюками. Потом хотел узнать во сколько отправляется поезд до Сент-Луиса. Фигушки. Но так или иначе я хотел это выяснить. Полицейское заграждение (глянул – вроде схема 28) Билету меня был. Старые паровозы. Старая станция желтые огни. Билеты. Когда следующий поезд до Сент-Луиса?

В одном стакане выпивки смысла немного.

(На вторник, третье июня:)

Сент-Иен, Сент-Жак, Сент-Аллен.

Иен крутит акробатические «колеса» в долине. Иен сегодня в Париже? Где мой ножичек? Что и где я резал им в последний раз? Не помню. Пусть ноги сами отведут тебя к оврагу. Ага, вспомнил: вырезал ножиком дырки в записке на картонке для Г. Фергюсона (интересно где он?) Нашел, у куста молочая. Вчера, помню, вымазал руки млечным соком травы, пока вешал на этот куст записку. Берег бухты, золотой ножичек. Чуть грязная веревка. Присел. Молочай Миннесоты. Здесь самый крупный молочай и самые мелкие люди. Выхожу в долину. Обратно. Сколько есть видов неведения? Иду по пути. Голоден. Обратно в хижину. Закатал штанины брюк. Можно ли скушать персик? Он созрел уже или нет? Нет еще.

Суббота, шестнадцатое августа 1975 года

(Посетить Кэмпбелла Далглиша)

Пошел на встречу с Тимом Лири в ресторане, который устроен в отдельном крыле железнодорожного вокзала. Мне там предложили пообедать и выпить водки. Когда я выходил из ресторана, то встретил Тима. Выглядел он непривычно: вытянутое лошадиное лицо, совсем потемневшие зубы. Словно профессор из Англии.

В Новом Орлеане у меня был домик на берегу реки. Возвращался я как-то домой на велосипеде из света. Вижу: оранжевое канапе на переднем крыльце. Вверх по подъездной дорожке. Велосипед на заднее крыльцо. На заднем дворе есть небольшой участок земли под продажу. Может, тут скоро все под дамбу уровняют? У дома было два фасада – переднее крыльцо и заднее. Я выскользнул на заднее. Вдруг понимаю, что дом – не мой. И быстренько застегиваю рубашку. Носки забыл. Вскочил на велосипед и покатил. Лечу по дорожке, а мне навстречу юноша в светло-коричневом вязаном галстуке и с чемоданом. Кричит: «Делодж, где ключи?» Еду, не оглядываясь, но на ходу замечаю, что это Вайоминг-стрит, а мне надо на Денвер-стрит.

(На понедельник, шестое июня:)

Дом во сне наполовину изнутри наполовину снаружи. Дверь на дорожку. Кресла. Передняя дверь открывается на платформу. С кровати на заднем крыльце виден задний двор.

Сегодня, шестнадцатого августа, в голове звучат песенки. Возлюби ближнего своего. Ля-ля-тополя. За пять или за десять центов.

Отложил подгнивший персик для енота. Вчера оставил баклажан – зверек не съел. Что ж, винить не буду.

Слова другим голосом. Ножку, ноженьку давай*. Приходит вечер, и я спешу закинуться колесами.

Воскресенье, семнадцатое августа 1975 года (Посетить Билла-младшего – спокойный серый

день, Терра-Хоут, 23)

Убийство в Испании. Полиция… Видел надпись

на плакате:

* В оригинале: «Put your little foot right in», аллюзия на песню P. Брауна «Put Your Little Foot Right Out». – Примеч. пер.

«ФРАНКО МЕРТВ».

Я в Испании, еду в машине с группой туристов. Тут одному из них перерезают глотку. Набежали легавые, и нас всех грубым образом тащат в участок мадридской полиции. Протестую: «Минутку, минутку! Мы не бандиты, мы жертвы…»

– Estan testigos, – отвечают мне. – Esperan aqui*.

* Вы свидетели. Ждите здесь (исп.). – Примеч. пер.

Оглядываю блюстителей закона. Двое из них обсуждают способы, как патрулировать район, выискивая злоумышленников. Работу они построили по принципу гестапо. Вшивый такой застеночек получился. Один полицейский взял на себя роль будильника – каждые тридцать секунд подскакивает и бьет подозреваемого.

Постепенно доходит очередь до меня. Нас, однако, принимают вежливо – видят, что с нами лучше действовать по-хорошему. Лейтенант из отдела дознания жмет мне руку, представляясь: «Лейтенант Родригез де Кокуера».

Он отпечатывает на машинке мои показания, фотографирует меня. Говорит, что багаж и паспорт мне вернут, и сам я буду свободен, посетив американское посольство, а еще – нанеся личный визит маркизе де Дентура. Она мне дальний родственник по линии жены. Я эту мадаму ни разу в жизни не видел, причин видеть ее не имею и вообще сомневаюсь, что она моему визиту обрадуется. Тем не менее лейтенант настаивает: мой визит к ней – обязательное условие освобождения.

(На среду, четвертое июня:)

Посетил маркизу. Та вручила мне письмо, которое надлежало доставить в Лондон. Впоследствии лейтенанта повышают в звании до майора, и он прибирает к рукам весь отдел, требуя заодно все дела у своего соперника, майора Линареса, главы тайной полиции.

Не стоит забывать, что Калифорния некогда принадлежала Испании. Несколько лет назад мне приснился сон: мы с Билли в Танжере; видим взрыв далеко на севере, и я говорю: «А вот и Мадрид».

Яркий пример того, что мы не контролируем слова – напевание песенок про себя. Сегодня утром я брился, вытянув шею. Напевал «Просто мой счет» из «Плавучего театра».

Лейтенант Кокуера: маленького роста, тощий, гладко выбритые щеки. Густая козлиная бородка, бледное синюшное лицо, серые глаза. Вижу его обманчивую вежливость, слышу просительный тон и так и представляю, как за стеной пытают заключенных, «обезьян, приматов». Целеустремленный, очень. Хладнокровен, скрывает эмоции. Работаете бывшими нацистами, устроившимися в Интерпол. Свержение режима Франко его не затормозило. Холодно и иронично смотрит на картину на стене, говорит: «Режимы приходят и уходят…»

(На воскресенье, шестое апреля:)

Из участка меня провожали очень вежливо – двое детективов, прежде поведших себя со мной весьма грубо и подозрительно. Один, толстоватый прыщавый блондин с холодными серыми глазами, пожал мне руку. Я спросил, пойман ли убийца.

– О да, – отвечал худой полицейский в сером костюме; плечи у него были уже бедер. – Он у меня дома. Знаете, я ведь раньше дискотеки проводил.

Полицейский в униформе вынес мой багаж на улицу и поймал мне такси. Я поселился в гостинице «Отель-Англе», а после сам на такси поехал к маркизе по адресу на визитке. Маркиза встретила меня с распростертыми объятиями.

– Ах, мой американский кузен.

Я согласился выпить чаю. Маркиза посмотрела на меня по-над чашкой.

– А теперь воспользуюсь правом просить об одолжении – доставить письмо в Лондон. И передайте с рук на руки…

Мне это не понравилось. Слуга тем временем объявил: «Граф и графиня де Грация».

– Ох, скучные люди, эти югославские роялисты. Разводили бы свиней, как их король.

Граф – маленький человечек, раболепно-вежливый; графиня – дегенеративного вида женщина с зубами грызуна. Стоило упомянуть, что у меня проблемы с законом, и графа словно в воду опустили. Графиня же присвистнула сквозь выпирающие зубы, как возбужденный бурундук.

– Однако вам пора, – напомнила мне маркиза. – У вас самолет через час.

– А билет…

– Я все устроила.

– Но мой багаж…

– В машине. – Маркиза обняла меня и незаметно сунула письмо во внутренний карман пиджака.

Машина: водитель – юный офицер. Прошел таможню. Лондон. Кристофер Брентвуд, Принцесс-плейс, 6. Письмо насчет устройства дискотеки:

«Разрешение на проведение дискотек как всегда задерживается. Согласен, танцклуб может стать выгодным вложением денег, если к делу подойти с умом и ограничить список посетителей достойными людьми. Следует учитывать, что разница во времени нам не на пользу, поэтому при отборе записей надо учитывать вкусы трех-, а то и пятилетней давности. Сожалею, но сам ввиду своего положения не могу вмешаться в дела напрямую, однако за кулисами не бездействую. Wenn nicht von vorn, den von hintern herum. (He спереди зайдем, так сзади.)»

Искренне ваш, Родригез де Кокуера В качестве названия дискотеки клуба предлагаю «Голубая лента».

Прочитав письмо, я отдал его Брентвуду.

– Мистер Брентвуд, я не агент и в политике не участвую.

– Мы тоже. Это не совсем…

– Не участвуете? А как же полиция? Бывшие фашисты в Интерполе… Богатые американские маркизы… Лейтенант непременно хочет заполучить все дела в департаменте, даже те, что находятся в ведении у майора Линареса, главы тайной полиции, и за которыми еще много кто охотится…

Понедельник, восемнадцатое августа 1975 года

(Еще раз посетить Джеймса Г.)

Странный сон. Спектакль с Джоном Д.К. Упражнения, рекомендованные Джеймсом, помогли справиться с люмбаго. Сумел набрать ежевики.

Вторник, девятнадцатое августа 1957года (Посетить Джона Д.К. и Стивена Лоу) Взял еды в кафетерии. Полную молока кастрюлю в форме клевера. Заныкал в кармане четверть унции К.

Планировал пообедать в Сент-Луисе вместе с Брайоном, Биллом Уиллисом, в итальянском ресторане. Биллу захотелось стейка. «Где подают лучший стейк городе?» – спросил я, и он ответил: «В ресторане „У Счастливчика Ника Дикендорфа“».

Снова боли. Повесил на двери табличку «Не беспокоить». Может, завтра сходить к доктору Биллингсу, хиропрактику?

Среда, двадцатое августа 1975 года

Джон Д.К. – Пространства красной ночи -

Римский храм в Лондоне на участке месторождения

железной руды – намек на попперсы.

Сижу на диване. Свет не включается. Пересел

на другой диван. «Нет нет нет».

Сходил к хиропрактику доктору Беренсу, живущему в доме 19 на Гроув-стрит. «Я вижу, что с людьми жизнь делает. Заходил ко мне один доходяга, жаловался на автобусы. Я спросил, не водитель ли он автобуса. Оказалось, президент банка „Чейз Манхэттен“, просто ему приходилось каждый день оставлять машину на парковке и ехать автобусом».

Пока надевал футболку «ФЕТИШ», разбил керосиновую лампу. К хижине подошел енот – стал есть рис с тунцом. Пока наблюдал за зверьком, разворотил паутину. Паучий дом.

Четверг, двадцать первое августа 1975 года

С Полом Боулзом и Иеном. Показал им, как у меня получается летать. Пытался научить летать Иена, одетого в серый мешковатый костюм из твида. Не получилось. Поднялись на самолете на высоту тридцать тысяч футов. Они показали мне на карте, где будут садиться. Я отправлюсь туда своим ходом – они на самолете.

Теплое местечко позади сосны.

Мы с Алленом Гинзбергом открываем ресторан. Санэпидстанция забраковала жаркое. Инспектор: «Что ж, может быть, отделаетесь штрафом, однако… Предварительная проверка показывает наличие посторонних веществ. Вам еще повезло, что я пришел прежде, чем жаркое отведал кто-либо из ваших клиентов, иначе не миновать вам обвинений в убийстве. Сами-то не ели, надеюсь?»

– Нет, что вы. Я вроде как вегетарианец.

– После вашего жаркого любой зарекся бы есть мясо.

Арендовал на берегу реки лачугу у типа по имени Кэмел. Не мог найти сортир. Может, к соседям наведаться? Наконец отыскал в доме неработающий санузел. Трахну я этого Кэмела! Дернула меня нелегкая переехать из дома семьдесят семь по Франклин-стрит!

Пока брился, порезался – в комнате все предметы стоят как-то криво.

(На четверг, второе января:)

Вдоль стоячей реки гниющие причалы, немощеные улицы. Дома все узкие и маленькие, с ржавыми ванными и унитазами. В доме, который я снимал у Кэмела, ванная без двери, в ней – ржавая ванна и два унитаза, один над другим. Сядешь на нижний – придется сгорбиться; верхний толчок – Королевская сральня.

В миле отсюда – городок. Встретил сына Джеймса. «Прокатимся на верблюде?»

Пятница, двадцать второе августа 1975 года

Дэвид Д.К. пригласил меня и Джеймса к двум часам на обед. Джеймс все ровнял свою бородку. Ломался до четырех часов, говорил, типа надо еще подровнять бороду. Наконец мы вышли из дому и направились к апартаментам Д.К. На месте к нам присоединился Брайон.

Д.К. жил в клубе. Мыс Брайоном пошли искать уборную. Меня перехватил лакей – прыщавый юноша с бычьей шеей – и сказал: «Я тебя насквозь вижу». Я его ударил и оставил лежать без сознания. Вышли из помещения, где стояли накрытые столы и цветы. По пути наружу я заметил, что на мне – белые туфли с меховой оторочкой и белые треники.

Дэвид Прентис. Алан Ансен. Рассуждаем о прыжках с парашютом.

До того было: мы с Джеймсом ждем автобуса. Постоянные задержки. Я поймал автобус с куполом сзади. Вернулся за чемоданом. Бритва снаружи. Дернул за ручку. Сломал ручку кружки. «Чертов автобус» (президент «Чейз М.»).

Суббота, двадцать третье августа 1975 года

Мы в Александрии с Брайоном и кем-то еще, едем в трамвае. Рядом сидит парнишка-китаец, оказался мой фанат. Прежде чем выйти из трамвая, я дал ему адрес моего английского издателя – чтобы связался со мной. Брайон пропал из виду. Ищу его в ресторане. Помочь вызвалась журналистка. Бойкая, похожая на агента. (Перед тем в ресторане один китаец обошелся со мной грубовато.)

Оперная певица устроила литературный вечер с беседами. Пришли я, Брайон, Грегори и прочие. Сначала Грегори прочитал что-то, потом певичка исполнила арию из (неразборчиво). «Ну вот, смысл-то вечер продолжать?» – заметил я.

Звонил Джон Брэдли. Он был в Нью-Йорке. Привез с собой девчонку и паренька-ирландца по имени Пэт. Поехал к ним на Алоэ-стрит. Они в большом гараже под одеялом делали это самое. Была там девчонка, которую свидетели Иеговы избавили от кодесановой зависимости. И девочка по имени Молли сказала ей: «Ежели не остановишься, промысел твой в могилу тебя сведет».

Пэт: шапка волос цвета темного золота, как осенние листья. Приятное пустое лицо, смуглая кожа, широкий рот, карие глазки. Зеленый пиджак, светло-коричневые слаксы, туфли из коричневой замши. Нечеловечески пустой взгляд, как у придурка с Венеры. Паренек не говорит ничего, только время от времени кривит губы и гримасничает. (На субботу, двадцать четвертое мая:) Смотри в запись от двадцать третьего августа, от часа в который темнеет и становится поздно и который, задумавшись, идет в шалаш спокойный свой*. На Нью-Йорк напали инопланетяне. Прочь из квартиры. Надо пробираться в Мексику или Южную Африку.

* Аллюзия на элегию Т. Грея «Сельское кладбище» (пер. В. Жуковского). – Примеч. пер.

Воскресенье, двадцать четвертое августа 1975 года

По Прайс-роуд с кем-то на мотоцикле. Готов снять хату где угодно. Тормозим напротив «Бойз-тауна»: зеленые лужайки, дубы, домики. Вселюсь-ка в один из таких. Нет, решаю вернуться в дом номер семьсот по Прайс-роуд, в городе Клейтон, что в штате Миссури.

Дурные чувства, депрессия, чую – будет плохое. Серые тучи на небе, ветер холодный.

Понедельник, двадцать пятое августа 1975 года

Подошел к двери своего дома. Кучер с козел повозки: «Внутри место еще для одного, сэр. Всех родителей соберу». И превращается в Иена, сидящего в салоне автобуса со связками конфет, намотанными на катушки. Зависает в арабских странах. На армированном стекле станции обслуживания надпись белой краской: «2 52 52».

Неподалеку от аэропорта клуб Ку-клукс-клана. Прямо у дверей проходишь таможенный контроль и сразу на борт самолета. Прибываю вместе с N*** на «роллс-ройсе». Надо провернуть одно дельце. Я неплотно сидел на игле.

(На воскресенье, двадцать третье февраля:) Какое-то подобие гимнастического зала; паренек в спортивной форме говорит: «Как насчет Билла? Ведь его родители тоже здесь?»

На борту звездолета. Ко мне в каюту входит Майкл П. ширинка белых брюк у него выпирает, сразу видно: стояк. Обнимаемся, и Майкл превращается в странное существо. У меня из груди вырастают плавники – обычно они сами по себе – чешуйчатые, как у рептилии. Звездолет словно бы собран из ряда платформ на полозьях, и в промежутки можно заглянуть вниз на тысячи футов. Медленно в пустоту падают поленья и обломки. А вот и человек полетел… но его подбросило обратно на борт…

Сон, приснившийся Джемсу Грауэрхольцу ранним утром в понедельник, восьмого апреля 1974года

Длинный и насыщенный деталями сон о столкновении со странным культом – я жил в старом доме, в мило обставленной комнате; однажды пришел с работы и заметил новый проигрыватель, оставленный неизвестно кем – я сразу почуял, что в доме есть еще кто-то, прошел в кухню и там застал толстушку лет двадцати двух, чувствовала она себя вполне как дома – поболтали с ней ни о чем, должно быть, у меня в квартире имелась дверь, через которую она (или они!) безо всяких угрызений совести позволяли себе проникать ко мне – тут заявились целых три служителя непонятного культа – с виду, и судя по речи, необразованные, родились кто в Джоплине, что в Миссури, кто в Нэшвилле и проч., проч., но все как будто из района Аппалачей – вошли и прямо на ходу позвали девчонку: «Собирайся, Эммилу, не то пропустишь службу» – накинулись на меня без почтения к частной собственности и к личности, вытащили из кармана пиджака записную книжку/ на миг приходит призрак Боба Манесса – говорит: «Эй, не хватайте чужие записные книжки/сантименты вслед за ним удивленно проговорил я – культисты ушли – через пожарный выход за аллеей я увидел тяжелую дубовую дверь – затем в темный дождь из самой аллеи вижу ту же дверь – внутри непонятные завывания – наружу высунулась старуха в ситцевом платье и воскресной шляпке с выражением тупейшего подозрения на лице говорит, что внутрь мне нельзя – я соврал, что хочу вступить в секту – потом еду в «шевроле» пятьдесят восьмого года, за рулем Эммилу, на заднем сиденье ее жених – очень симпатичный паренек деревенского вида, веснушки, комбинезон – курит косяк, предлагает: «Прокатимся на верблюде?» так и сказал, «прокатимся» – и в тот же миг И. Л. говорит: «Смотрите, мистер Розенблюм!» указывая на бледного толстяка, идущего по тротуару, он лыс, а на глазах у него облегающие череп прозрачные солнечные очки красного цвета, очень странные – носки из белой вискозы скатались, открыв костлявые лодыжки…

Помещение внутри поражает – оно большое, похоже на больничный офис, новая мебель из стекла и мрамора, кругом полно европейцев с видом чиновников и многоумных зомби, Тибет удивляет меня несказанно, в этом помещении словно бы выдуманном писателем-фантастом даже вселенная, наверное, особенная.

Ищу ламу, тот разговаривать не желает, но я настаиваю и задаю вопрос

– Хотите сказать Берроуз причастен ко всему этому?

– Ну прямо вот так сказать нельзя… Он себе на уме… Определенно говорить не могу…

– Хочу знать еще кое-что

– Что ж, тогда надо вам обратиться к мисс Ла Порте вон затем большим мраморным столом. Она проведет с вами собеседование и тогда уже скажете: надо вам это знать или как…

Мне и правда хочется остаться здесь и узнать больше…

– Ну мисс Ла Порте говорите что здесь творится?

Я присаживаюсь и она меня спрашивает

– Что хотите узнать?

– Каково это пройти посвящение?

– Не особо приятно и если вы не прошли подготовку – тогда будет примерно вот так…

Меня накрывает волной галлюциногенного пурпура…

– Я и прежде бывал в Бардо Тодол но не думал что он реален.

– Он вполне себе реален Гинзберг и мы не знаем как далеко вы продвинулись и потому углубляться в подобные опыты для вас может быть опасно.

– Я уже углубился – говорю я желая рассказать об опытах с айяваской и проч., а после возвращаюсь к Берроузу…

– Так Берроуз был здесь?

– Разумеется, и в каком-то смысле он по-прежнему здесь.

– Он действует по инструкции?

– Нет он себе на уме – слишком уж – тяжелый волевой человек – любви в нем немного работать не с чем.

– Что вы такое говорите? – переспрашиваю я. – Я люблю его а если я его люблю то и у вас получится. Кроме того и он меня любит – и смею довести до вашего сведения вместе мы милая пара и если это не «любовь» то чего же вам тогда надо?

– Да полагаю вы говорите верно – и теперь как вы уже знаете вам предстоит столкнуться со всяческими Тварями и Чудовищами, вы чувствуете себя достаточно сильным?

– Они все не настоящие, – отвечаю, – не надо мне такого фуфла, подайте реальный центр, чем бы он ни был.

Сон Аллена Гинзберга о Тибете (август 1960-го):

Еду в автобусе мимо холмов. Это тибетская граница; местность похожа на усыпанную драгоценными камнями зеленую Ирландию в кольце холмов – видим группу лам в красных одеждах, всего их человек десять, поднимаются на вершину холма, где из земли торчит шест, ламы поклоняются солнцу, творят безмолвные церемонии – я взволнован, мне любопытно – наконец мы встретили настоящих волшебников – хочу с ними общаться – прочие члены группы тоже не против – настропалились чтобы лидер одной из групп лам попил с нами чаю хотя он и против и возражает забавно повторяя «Занят занят я занят» а мы просим его провести церемонию предсказания будущего – я эгоистично повышаю голос, бормочу мол я прочел «Книгу мертвых» а он меня игнорирует. Он вращает молитвенные колеса и разражается длинной речью будто он (будучи рыжеволосым приветливым европейцем) готов набить на машинке наши рукописи если мы на том настаиваем и если нам любопытно то что мы видим…

– Да ответили телефонные провода у вас осталась одна минута, странный случай для Нью-йоркского офиса Иберийской компании «Транспасифик», но раз он под знаком Четвертой звезды то будет повторяться если уже не повторился, и что важнее деревянный Цветок Руссо это отличный образ, для получения дальнейшей информации ознакомьтесь с котировками акций и… – и так оно продолжается примерно в одном и том же режиме – по-моему священник настраивается на некое сообщение в коде которое может длиться бесконечно долго, и каждый раз как он присаживается дабы вознести свои магические молитвы, проделывает вот что: включается в бессмысленные – или же загадочные – сообщения приходящие к нему на приемник в мозгу – вот только откуда? Как он в этом похож на Берроуза!

Он покидает нас и уходит обратно в монастырь через большую дверь проходит в зал в магическом современном убранстве – я иду следом желая поговорить, хочу спросить про Берроуза – но он проходит вовнутрь, а мне дает пинка страж в черном шелковом одеянии.

Однако я не ухожу и околачиваюсь поблизости, настаивая что у меня особое мистическое и срочное дело к агенту – а потом просто вхожу…

– Что ж намерения у вас вполне могут быть благие, но вы настолько – упрямы, впрочем это ваше дело сами разбирайтесь – Итак что вы имеете предложить?

– Большую глубину галлюцинации мадам. …Глубина уже расширена до слоя Сна внутрь Сна приобретает космические масштабы и я понимаю что я попал прямо на тайный Тибет, тайный потому что это место для настоящего в Разуме, универсальное, населенное духами лам из сансары которые ко мне настроены вполне дружелюбно и готовы помочь. Однако факты насчет себя признавать не спешат, хитруют, и Билл им не нравится…

– Мы совсем не одобряем его открытых методов – это же тайная доктрина.

– Да к черту, – говорю я, – у вас тут что, тайное общество? Ведь сколько людей хотят знать что в мире творится…

– Не пройдете ли за мистером Ламой в кафе? Иду за ним по коридорам и думаю может это

(принятие пищи) всего лишь обман чувств призванный сбить меня с толку или же побочная галлюцинация – но все равно приступаю к еде – на маленькой тарелке передо мной кекс из гашиша и нарезанное ломтями сырое мясо неизвестной рыбы или редкой птицы – бросаю грязные куски птичьего мяса обратно на тарелку – на самом дне мясо присыпано пылью…

– Я точно должен был есть? – спрашиваю на обратном пути…

– В принципе нет, – говорит провожатый, – но дело ваше.

– Тогда зачем отдаете мне прямые распоряжения? – спрашиваю я.

На полу замечаю трубы, в подсобке куча стройматериалов и ящики – кажется снабженные ярлыками: «Уходящие минуты – готовы к употреблению» и «Вырезать и наклеить на Стену»…

Ага! Вот где Билл черпает идеи – он определенно побывал тут. «Да, – говорит провожатый, – он здесь был и в каком-то смысле по-прежнему тут хоть и действует в Европе».

– Здорово, замечательно.

– Не так быстро вам еще чувство странного преодолевать – впереди ужасы, которые скоро начнутся.

Уже жалею что вкусил местную пищу меня сейчас вырвет – Но я покажу умение контролировать свой желудок которому научился на опытах с айяваской…

Возвращаемся в главное помещение и провожатый сообщает: «А теперь в путь…»

И нас переправляют обратно на Запад – достало…