Драгоценный дар

9

Грохот перевернутого кресла заставил Стэтсона вздрогнуть и поднять глаза. Вирджиния, вскочившая с него с перекошенным от ужаса лицом, трясущимся пальцем указывала на только что набранные им слова.

Что? Ты не знала, про письмо?

Она отрицательно помотала головой.

— Не может быть! — вслух выкрикнул Марк и кинулся к телефону. — Эд ничего не сказал тебе? Но почему?

Он принялся лихорадочно набирать номер, вспомнил, что адвокат предупредил о своем временном отсутствии, швырнул трубку на место и вернулся к компьютеру. Только тут он заметил, что Вирджиния по-прежнему стоит и дрожит всем телом, подбежал к ней, крепко обнял и забормотал:

— Ну-ну, ничего, не волнуйся, все образуется. Ничего, я тебя вытащу из этой передряги. Так или иначе, но я спасу тебя. Чего бы мне это ни стоило.

Через несколько минут дрожь стала уменьшаться и вскоре совсем оставила хрупкое тело Вирджинии. Марк смог наконец-то отпустить ее, чтобы поднять кресло, сел, притянул ее к себе на колени и, собравшись с мыслями, начал:

Итак, ты ничего не знаешь о том, что при обыске нашли письмо.

Молодая женщина снова начала дрожать, но заставила себя собраться с духом и с мыслями и ответила:

Я понятия не имею ни о каком письме, уж тем более о любовном. У меня и любовника-то никогда не было. Даже до замужества, не говоря уж после… Ты — первый и единственный мужчина, которого я полюбила. Клянусь тебе в этом. У меня был знакомый парень, когда я еще в колледже училась, мы несколько раз ходили в кино, но потом он уехал на Западное побережье, и все кончилось, даже не начавшись. Ты веришь мне?

Верю, Джинни, верю. Не волнуйся так. Эдди был прав: в этом деле слишком много улик, указывающих на твою вину. В действительности так не бывает.

Марки, я не знаю, не понимаю, почему мистер Бернштейн ничего не сказал мне об этом письме. Чего еще я не знаю? Господи, голова идет кругом. — Она помассировала виски кончиками пальцев, закрыла глаза и задумалась. А когда открыла, внезапно просияла. — Но ведь это здорово, Марки! Если письмо поддельное, а я знаю, что это так, то это может означать только одно: я невиновна! Невиновна! Слава богу! Как бы то ни было, что бы ни случилось, но теперь я знаю, что не убивала их! Не могла же я сама написать это письмо и оставить его в качестве улики?

Вирджиния вскочила, не в состоянии справиться с охватившим ее ликованием, и закружилась по комнате.

Марк поймал ее в объятия, чмокнул куда-то пониже левого уха и с трудом заставил вернуться на место. Но стоило только Вирджинии сесть, как оживление ее испарилось бесследно. Ему трудно было поверить, что пару секунд назад эта поникшая, убитая горем женщина порхала по комнате веселым беззаботным мотыльком.

Джинни, что с тобой? Что произошло? Ты же говорила, тебя истерзала мысль о том, что ты можешь все же оказаться убийцей.

Да, Марки, это верно. Но зато теперь я поняла, что могу умереть невинной.

Откуда такие мрачные мысли, дорогая моя? Ты не умрешь. Во всяком случае, в ближайшие лет пятьдесят.

Как же ты не понимаешь, Марки? А еще детектив называется! Как можно доказать, что у меня не было любовника? Что никто не писал мне любовных писем? Это… это невозможно, разве не так? Скажи мне правду, ответь, разве я не права?

Карие глаза Вирджинии потемнели, как грозовые тучи, от страха, тоски, ужаса, бог знает чего еще. Они смотрели ему в душу и требовали ответа — прямого и честного.

Да, Джинни, это доказать практически невозможно. Но это еще ничего не значит. Твоя невиновность будет однозначно установлена, когда найдется истинный убийца. Вот так. И сделаю это я. А если не смогу…

Да, если не сможешь? — перебила Вирджиния. — И вообще, почему ты должен тратить на меня свое личное время? Откуда ты знаешь, может, я солгала тебе? Может, у меня не один, а целых два или даже три любовника? И один из них помог мне угрохать муженька, чтобы загрести его денежки? И я специально пытаюсь очаровать тебя своей слабостью и беззащитностью, чтобы ты помог мне выпутаться, а потом удеру с ним?

Он вздохнул, терпеливо повернул ее лицом к себе, не выпуская, встряхнул что было сил так, что у нее зубы застучали.

Прекрати истерику. Немедленно! У нас слишком мало времени, чтобы разбазаривать его подобным образом. Итак, теперь мне необходимо, чтобы ты дала мне координаты Кристин Десмонд, Эдвины Марлоу и Габриэллы, и еще Треверса и Раскина из фонда, если знаешь. Не знаешь, не беда.

Бедная Джинни судорожно всхлипнула, шмыгнула носом, снова всхлипнула. Встала с его колен, налила себе давно остывшего кофе, сделала глоток, другой, третий… Постояла, бездумно созерцая узор паркетного пола. Повернулась, внимательно поглядела на Марка Стэтсона, единственного и неповторимого, внезапно не просто вошедшего, а буквально ворвавшегося в ее жалкое существование, когда то стремительно катилось к бесславному финалу, и на миг подарившего ей надежду на жизнь, на счастье, на большое, истинное и взаимное чувство…

Пожалуйста, скажи мне все. Все, чего я не знаю. Какие против меня улики?

Послушай, Джинни, мне жаль, что я и о письме-то упомянул. Но я считал, что ты в курсе. Не представляю, как Эд до сих пор не спросил у тебя объяснений. Тебе необходимо сохранять спокойствие, иначе попадешь в больницу с нервным срывом. А этого я допустить не могу. Никак. Что ты так распсиховалась из-за этого письма? Ты ведь совершенно права, что можешь теперь быть полностью уверенной, что это не ты…

Я-то могу, — вмешалась она. — А вот можешь ли ты? Как я тебе докажу, что…

Ты ничего не должна мне доказывать, — оттолкнув ее руку, быстро напечатал Марк. — Не забывай, я взялся помогать Эдди, когда еще даже не подозревал, что ты для меня будешь значить. Я верю тебе, однозначно и бесповоротно. Это ясно? Я ТЕБЕ ВЕРЮ. И помимо моих чувств к тебе могу привести еще как минимум одну убедительную причину.

Какую?

Против тебя, как я уже говорил, слишком много улик. И тот, кто их подтасовывал, перестарался. Кровь твоего мужа была найдена на халате, в котором ты, по твоим собственным словам, спустилась в гостиную, заслышав шум. Его обнаружили в самом идиотском месте — в стиральной машине, завернутым в полиэтиленовый пакет. А в кармане жакета, в котором ты выбежала из дома, после того как переоделась и, судя по всему, приняла душ — потому что на тебе-то самой никаких следов не было, включая, кстати, и остатков пороха на пальцах, — нашли окровавленный платок. Масло масляное, ясно? Подумай сама, если ты после того, как покинула место преступления, так старательно избавилась от следов крови жертвы, то зачем потом вернулась и намочила в ней платок? И более того, положила в собственный карман, покидая особняк? Понятно, о чем я?

Вирджиния кивнула, закрыла глаза, снова открыла и перечитала последний абзац. Пошевелилась, пытаясь приподняться, но Марк понял ее намерение, удержал и нежно поцеловал в затылок.

Сиди, не вставай, мне не тяжело, ты просто пушинка. Я хотел бы провести так остаток моей — держа тебя на коленях и обнимая.

Наконец-то ему удалось заставить ее засмеяться!

Тебе скоро бы надоело, — кокетливо улыбаясь, ответила Вирджиния.

Ни за что! Только если ты поправишься фунтов на пятьдесят.

И снова из ее горла вырвался этот чудесный звук, напоминающий перезвон маленьких серебряных колокольчиков. Но, увы, в подобных обстоятельствах долгое веселье никак было не возможно. Поэтому Марк не удивился, когда улыбка опять исчезла с прелестного лица его возлюбленной.

Не хочу показаться тебе неблагодарной пессимисткой, но что, если тебе все же не удастся найти того, кто убил Лайонела и девушку? Мне ведь в лучшем случае дадут лет двадцать, так?

Джинни, я хочу сказать тебе одну вещь. Это очень серьезно. Так к этому и отнесись. Обещаешь? — Он почувствовал, как она согласно кивнула, и продолжил: — Я не мечтатель и не романтик и отлично понимаю, что в жизни бывает все. Возможно, преступник очень умный и сделал только одну эту ошибку. Возможно также, что мне и не удастся поймать его. В таком случае, я считаю, ты не можешь предстать перед судом. Понимаешь, Джинни? Ты понимаешь меня?

Нет. Нет, не понимаю. Как я могу? Что значит не предстать? Не пойти, что ли? Но меня же привезут силой. Я и сейчас не в тюрьме только потому, что мистер Бернштейн добился, чтобы меня выпустили под залог.

Я знаю, девочка, знаю. Но риск слишком велик. Поверь мне. Я не хочу пугать тебя, но, считаю, сейчас тебе необходимо знать всю правду. Эд обратился ко мне за помощью, потому что знает: тебя не ждет ни малейшей поблажки. Если тебя признают виновной, то тебя ждут не двадцать лет и даже не пожизненное. Твой процесс — решающая карта, разыгрываемая окружным прокурором в битве за голоса в предвыборной кампании на пост главы города. Ясно? Вот так-то, радость моя.

Марки, что ты такое…

Вирджиния не закончила и повернулась к нему. Губы ее вздрагивали, глаза были полны слез. Он нежно коснулся губами ее ледяного лба и указал на монитор, призывая к вниманию.

Я вижу, ты осознала серьезность ситуации. Поэтому я сегодня же начну готовить запасной аэродром. В прямом и переносном смысле. У меня есть мысль, которую я претворю в четкий план. Мы с тобой уедем, Джинни, уедем из этой чертовой страны, где юристов на душу населения приходится больше, чем врачей, учителей или священников. Больше, чем в любой другой стране. Я увезу тебя туда, где нас никто никогда не найдет. И мы будем счастливы. Долго-долго. Не меньше полувека, как я и говорил.

Но, Марки, а как ж Джеррик? Что же с ним будет? Я не могу бросить его и удрать…

Если ты останешься, то не сможешь ничего для него сделать. Ничего. А если мы сбежим, то… пока есть жизнь, есть и надежда. Мы что-нибудь придумаем. К тому же это вариант на крайний случай. На самый крайний. Понимаешь меня?

Да, любимый мой, да.

И ты согласна?

Да, я согласна. Я не хочу умирать. Не хочу. Еще два дня назад я думала о смерти как об избавлении. Но сейчас все изменилось. Я хочу жить. ЖИТЬ! И любить тебя. Поверить трудно, что всего за сутки ты стал самым важным, самым дорогим мне человеком!

Ничего трудного. В такое время каждый день считается за месяц, — полушутливо-полусерьезно заверил ее Марк. — Так что давай не будем проматывать еще несколько дней впустую. Ты разыщи мне адреса, какие сможешь, а я пока созвонюсь с Эдди и договорюсь о встрече. Теперь я, по крайней мере, представляю себе, как действовать. Твой рассказ мне очень помог, милая. Очень. Мне многое стало понятно. Появилось несколько версий. Ну же, давай беги.

Они расстались через четверть часа, обменявшись очередными уверениями в любви, как письменными, так и более пылкими и осязательными. Марк уносил с собой адреса трех женщин, у Вирджинии же осталась визитная карточка со всеми его координатами.

Джинни, — напоследок предупредил он, — пойми меня правильно и не обижайся, но по электронной почте со мной связываться не надо. Чем меньше людей знает о нас и наших отношениях, тем лучше, учитывая возможные дальнейшие планы. Только Эдди. Его никто не имеет права допрашивать, он твой адвокат и обязан соблюдать профессиональную тайну. Понимаешь меня, любимая?

Конечно. Я буду ждать, когда ты приедешь. Я верю в тебя, Марки. И люблю. Всем сердцем, всей душой. Навсегда! До последнего вздоха!

Тогда еще ни один из них не знал, что следующая встреча состоится еще очень и очень нескоро.

— Эдди, послушай, я провел сегодня с Вирджи… хм… с миссис Десмонд весь день. Она поведала мне практически всю свою жизнь. И я должен сказать, что теперь полностью с тобой согласен: она невиновна. Ты прочел ее историю о маленьком брате? О том, что она единственная его опора и поддержка?

— Угу. — Эд опрокинул в рот виски, выдохнул, удовлетворенно заметил: — Классно! Как раз то, чего мне весь день не хватало. — Он покрутил головой и заявил: — Знаешь, я таких клиентов ненавижу, просто ненавижу. Казалось бы, должны бы сами понимать, что я работаю исключительно на их стороне, и вот, поди ж ты, скрывают такую важную информацию. Нет, все-таки женщины особый народ, согласен? Умирать готовы, лишь бы что-то скрыть от мужчины. И даже не важно, что он твой адвокат. Фантастика! Нет, никогда я не пойму этой страсти к утаиванию, никогда и ни за что. Просто болезнь какая-то!

— Но-но, успокойся, — остановил его Марк. — И потише, на нас обращают внимание. А вообще-то, знаешь что? Давай-ка возьмем бутылку и поедем ко мне. Там мы сможем спокойно поговорить, не беспокоясь о любопытных ушах.

— А какого черта нам о них беспокоиться? — не понял адвокат.

— Объясню. Давай допивай, и пошли.

Дорога до холостяцкого жилища детектива отняла всего четверть часа.

— Так, проходи, садись. На свалку внимания не обращай, все некогда тут порядок навести, — пнув валяющуюся на полу газету двухнедельной давности, пригласил радушный хозяин.

Бернштейн тяжело плюхнулся в кресло, подняв небольшое облако пыли, и сказал:

— Черт, а хорошо, наверное, все-таки одному жить. Чего я так переживаю? Действительно, пришел домой и хоть расслабиться есть возможность. Хочешь, ботинки тут швырнешь, пиджак там бросишь, никто и слова не скажет. Даже не глянет косо.

Марк невесело усмехнулся.

— Ага, я тоже так думал. Недолго только. В холодильнике вечно пусто, с утра ни рубашки свежей не найдешь, ни носков. К дьяволу такое расслабление, вот что я тебе скажу.

Эд удивленно взглянул на друга.

— Чего это ты так вдруг запел, а, Марки? В прошлый раз, помнится, совсем по-другому говорил.

— А, не обращай внимания, устал я. — Марк сходил в кухню, вымыл стаканы, вернулся в гостиную. — Вот, наливай. Но немного. Нам надо много серьезных вещей обсудить.

— Ого, звучит многообещающе, — заметил Эд. — Ну, приступай, я готов.

Марк разлил виски, устроился напротив друга, сделал глоток, посмаковал.

— Классное виски. Я такого не могу себе позволить. Ну, к делу. В разговоре с Вирджинией я выяснил, во-первых, что она не знала о найденном письме. — Он поднял руку, требуя не прерывать его. — Во-вторых, о том, что примерно за месяц до убийства Десмонд уволил, причем со скандалом, служанку, проработавшую на него около тридцати лет. И Вирджиния считает, что она скорее всего была любовницей ее мужа. В-третьих, что покойный ненавидел детей вообще и свою дочь в частности. И в-четвертых…

— Стоп-стоп-стоп, — все же прервал его адвокат. — Пока довольно. Что за письмо? Я ничего не знаю ни о каком письме. Давай-ка остановись на этом поподробнее.

— Не знаешь? Хм… это меняет дело. И думаю, в лучшую сторону. Это скрытая прокуратурой улика. Значит, ты был стократно прав, прося, чтобы я ознакомился с делом в участке. Там в числе прочего в качестве улики фигурирует письмо от якобы любовника миссис Десмонд, спрятанное ею в нижнем ящике письменного стола, в котором тот предлагает ей избавиться от мужа и уехать с ним.

— Черт, Марки! А ведь Брэндон и верно законченный подонок. Хорош бы я был на процессе, когда он вытащил бы такую роскошную улику, а? Вот скотина грязная! Вот тварь!

— Да-да, не кипятись только так. И не пытайся стаканом никуда запустить, у меня тут и без этого беспорядка хватает. Во всяком случае, хоть Вирджиния теперь уверена, что не убивала Десмонда и девушку.

— Я рад за нее, но это меняет все для нас, а для суда не очень. Если мне не удастся добиться того, чтобы письмо не фигурировало в качестве улики, то как я смогу доказать, что оно подложное?

— Это верно. И теперь мы переходим ко второй и основной части нашего разговора, той, для которой я позвал тебя сюда. Я уже объяснил Вирджинии, что ее единственная надежда — это если я найду убийцу. Если же нет, ее шансы избежать казни ничтожны.

— Так и сказал ей? Ты что, окончательно спятил? Я угрохал черт знает сколько сил и времени, чтобы вдохнуть в нее надежду, но тут появляешься ты и заявляешь спокойненько, что ее ждет камера смертников. Ты соображаешь, что делаешь? Соображаешь?!

— Соображаю. И сейчас тебе все объясню. Если ты правильно ответишь на мой вопрос. Ты мне настоящий друг? Готовый на все ради нашей дружбы?

Эдвард Бернштейн поднял голову и пристально посмотрел на Марка Стэтсона. Он отнесся к его вопросу серьезно, без малейшей доли поспешности и легкомыслия. Он вспомнил детские годы, когда Марк зачастую спасал его от неприятностей, отчаянно бросаясь в драку даже с неравным противником, потом юношеские, когда тот, отправляясь на свидание с новой девушкой, не забывал о нем, стеснительном, прыщавом тинейджере, и всегда просил ее привести с собой подружку и для него. И еще кучу всяких мелочей и не мелочей. Не говоря уже о том, что сейчас Марк поступился ради него своими принципами и согласился взяться за это дело…

— Да, Марки. Ты можешь рассчитывать на меня. Я тебе многим обязан, очень многим.

— Чушь. Ничем ты мне не обязан. Это я, наоборот…

— Ладно, давай не будем спорить. Я тебе друг, ты мне — тоже. Мужчины такими словами не бросаются, поэтому считай, что верительными грамотами обменялись. А теперь говори, к чему это ты клонишь.

— Уф… Даже не знаю, с чего начать. — Марк сделал еще один большой глоток и решился, словно головой в омут кинулся. — Я полюбил, Эдди. По-настоящему. Сильно. Настолько, что мое чувство к Леонор кажется мне по-детски наивным и несерьезным.

— Ты что? — Эд ошеломленно уставился на друга, пытаясь понять, уж не начались ли у него слуховые галлюцинации. Но нет, Марк был предельно серьезен. — Влюбился?

— Нет, Эдди, не влюбился. Полюбил. На всю жизнь. До самой смерти.

— Господи боже правый, — выдохнул Эд. — И в кого же, позволь спросить? — Но мрачный вид Марка сказал ему все яснее слов. — Что, неужели в нее? В Вирджинию? Но…

— Вот именно, Эдди, «но». Я не допущу, чтобы с ней что-то случилось. Я не потерплю, чтобы с ее головы хоть волос упал, не то чтобы двенадцать кретинов подыграли подонку и лишили ее жизни и свободы. Это тебе ясно? Думаю, ты меня поймешь. Ведь меньше чем неделю назад, сам говорил, что тебе нестерпимо думать, что она будет осуждена за преступление, которого не совершала. Так ведь?

— Так, Марки, конечно так. Но…

— Да, снова «но». Но никто не застрахован в этой жизни ни от чего, даже если имеет страховой полис. Уж тем более от исхода процесса. Поэтому придется одновременно решать две задачи. Во-первых, искать убийцу. И у меня есть кое-какие мысли и соображения, но потребуется помощь…

— Какие соображения и какая конкретно помощь?

— Скажу чуть позднее. А теперь приготовься слушать и не падай в обморок. Во-вторых, я буду готовить пути к отступлению. И тут мне тоже потребуется помощь, но только твоя и ничья больше.

— П-пути к отступлению? — заикаясь, выдавил адвокат. Он побледнел, на лбу выступили крупные капли холодного пота. — Ты… ты что задумал, Марки? — прошептал Эд.

— А как ты считаешь? Неужели не понял? Ты что, полагаешь, я буду сидеть и ждать сложа руки, пока женщину, которая мне дороже жизни, приговорят в лучшем случае к двадцати годам? — Марк наклонился к нему почти вплотную и свистящим шепотом произнес: — Нет, Эдди, если я до вечера среды не узнаю, кто угрохал Десмонда и его девку, и не найду улик, то в четверг увезу Джинни из страны. Она не будет участвовать в этом фарсе под называнием «судебный процесс».

Эд откинулся на спинку кресла, отер пот, выдохнул долго сдерживаемый воздух.

— Ты не можешь говорить это серьезно, Марки.

— Еще как могу. И говорю. Потому что, повторяю, мне потребуется твоя помощь.

— Господи, да ты же псих, парень, — прошептал адвокат. — Настоящий псих. Ты хоть понимаешь, на что идешь? На что обрекаешь и себя, и ее?

— Я прекрасно все понимаю. И ты не бойся, я тебя не подставлю. Единственное, что мне от тебя понадобится, — это деньги. Сам ведь понимаешь, что за несколько дней продать эту конуру не удастся, а у Джинни ни черта нет и не будет, если мы… — Он вдруг остановился, взглянул на потрясенного друга. — Извини, Эдди, я понимаю, что огорошил тебя. И что строю планы, даже не узнав, считаешь ли ты возможным для себя помогать мне в этом безумном предприятии. Я ведь понимаю, у тебя положение, карьера, жизненные планы… Ты едва ли захочешь поставить их на карту даже ради дружбы. Но поверь, я все продумал. И тебя никоим образом не скомпрометирую. Ты только одолжи мне денег, сколько эта квартира может стоить, а когда она продастся, получишь их обратно. Все остальное тебя не будет касаться. Идет?

Эд покрутил головой, хмыкнул, налил еще и выпил, снова хмыкнул. И протянул другу руку.

— Идет! Чем черт не шутит, вдруг у тебя все получится? Надо же и мне хоть раз в жизни совершить бескорыстный и благородный поступок.

— Вот и отлично! Спасибо, дружище. Обязательно получится, если уж придется пойти этим путем.

— А куда вы поедете?

— Э, нет, этого тебе лучше нет знать. Меньше знаешь — крепче спишь, верно?

— С одной стороны, конечно, да и для вас так безопаснее. Но, с другой… все же немного обидно быть непосвященным дураком. Мне бы, может, было хоть чем гордиться на старости лет. А так, что я внукам расскажу, посиживая зимними вечерами у камина и потягивая глинтвейн или бренди? Как защищал всяких подонков, из кожи вон лез, чтобы им вместо положенного пожизненного срока дали пару лет условно? Хотя… откуда у меня внуки-то?

— Ну вот тебе и приехали, — всплеснул руками Марк. — Что ты, Эдди, очнись! О чем ты говоришь? Да плевать на тех, кому удалось извернуться и не получить по заслугам. Ты работаешь для того, чтобы невиновные не попадали, куда им не положено. Да спасение одной невинной жизни важнее всего остального хлама. А ты целых две спас.

— Две? О чем это ты, Марки?

— О Вирджинии и обо мне, конечно. Когда ты заставил меня заняться ее делом, ты спас и ее, и меня.

— Господи, что за чушь ты несешь? — возмутился Бернштейн. — Точно, от любви разума лишился. Оставь этот бред и давай лучше поговорим о том, как обойтись без твоего безумного плана. Ты сказал, что у тебя есть кое-какие мысли. И что там по поводу той служанки?

— Ну, слушай… — И Марк поведал другу все, что узнал от возлюбленной, и поделился своими соображениями. — Так что, сам видишь, кандидатов на звание убийцы в этом деле полно. Но за троими мне необходимо установить наблюдение. Не выпускать из виду двадцать четыре часа в сутки. Прослушивать телефоны, включая сотовые, следить за домами и машинами. Не исключено, что кто-то проговорится. У дочки вроде наилучший мотив, но есть алиби. Надо его еще проверить и перепроверить. А служанка имела доступ ко всем помещениям. Возможно, она сохранила запасной комплект ключей. Следов взлома-то не было. Значит, дверь открыли ключами. И кто еще мог знать про пистолет Джинни? В общем, сам все понимаешь. Можешь кого порекомендовать для этой работы? Или мне самому найти людей?

— Нет-нет, Марки, ты даже не вздумай лично соваться. Коль скоро ты уж планируешь запасной вариант, то все дела будут идти через меня. Договорились?

— Ты истинный друг, — с чувством произнес суровый детектив. — Я так и знал, что могу на тебя положиться.

— А я вот нет, — пробормотал себе под нос адвокат, когда тот вышел из комнаты.