Глава 2 Коварные течения

Гест нависал над Седриком, глядя на него сверху вниз, и его красивое лицо искажала презрительная усмешка.

Он с досадой покачал головой:

– У тебя ничего не выходит, потому что ты плохо стараешься. Когда доходит до дела, ты вечно пасуешь перед трудностями.

В сумраке тесной каюты Гест казался крупнее, чем на самом деле. Он был обнажен по пояс, и темный треугольник густых курчавых волос на груди обрамляли широкие плечи и мышцы тренированного тела. Живот над ремнем элегантных брюк был плоским и твердым. Седрик смотрел на него с вожделением. И Гест это знал. Он засмеялся коротким низким и злым смешком и снова покачал головой.

– Ты ленив и слаб. Ты не пара мне и никогда не был. Сам не понимаю, почему связался с тобой. Наверное, из жалости. Ты стоял там, такой слезливый и робкий, и твоя нижняя губа дрожала от одной мысли о том, чего ты никогда не получишь. О чем ты даже не осмелишься попросить! Вот мне и захотелось просветить тебя, – сипло засмеялся Гест. – Что за пустая трата времени… Ты больше не представляешь никакого интереса, Седрик. Учить тебя мне больше нечему, а ты меня никогда не мог ничему научить. Ты же всегда знал, что однажды этот день настанет! И он настал. Ты мне надоел. Меня утомил и ты сам, и твое нытье. Мне опостылело платить тебе жалованье, которого ты едва ли заслуживаешь, надоело, что ты живешь за мой счет, словно пиявка. Ты презираешь Реддинга, верно? Но скажи, чем ты лучше его? У него, по крайней мере, имеется собственное состояние. Он хотя бы может сам за себя платить.

Седрик зашевелил губами, пытаясь ответить. Пытаясь рассказать ему, что все же совершил кое-что значительное, что драконья кровь и чешуя сделают его богачом и он будет счастлив разделить свое состояние с Гестом.

«Не бросай меня, – хотел сказать он. – Не рви со мной сейчас, не связывайся с другим, когда меня нет рядом, когда я не могу хотя бы попытаться тебя переубедить».

Его губы двигались, горло напрягалось, но звук никак не мог прорезаться. Только капли драконьей крови стекали по подбородку.

И было уже слишком поздно. Явился Реддинг. Реддинг с его пухлыми, как у шлюхи, губками, короткопалыми ладошками и сальными золотыми локонами. Реддинг стоял рядом с Гестом, легонько поглаживая пальцем его обнаженное предплечье. Тот обернулся к нему с улыбкой. Внезапно прикрыл глаза в так хорошо знакомой Седрику манере, словно падающий на добычу ястреб, накинулся на Реддинга и поцеловал его. Теперь лица Геста не было видно, зато растопыренные пальцы Реддинга, словно морские звезды, распластались по его мускулистой спине, притягивая к себе.

Седрик пытался закричать, так что даже горло заболело от напряжения, однако изо рта его не вырвалось ни звука.

Они обидели тебя? Мне убить их?

– Нет!

Звук прорвался внезапным криком. Седрик дернулся и проснулся на влажной от пота постели в маленькой душной каюте. Вокруг все тонуло во мраке. Ни Геста, ни Реддинга. Только он сам. И маленькая медная драконица, которая настойчиво тычется в стены его разума. Он смутно ощущал ее вопрос, ее бестолковую тревогу за него. Седрик отмел мысленную связь, крепко зажмурился и зарылся лицом в сверток, служивший ему подушкой.

«Просто скверный сон, – сказал он себе. – Всего лишь кошмар».

Но этот кошмар был из тех, что слишком похожи на правду.

Когда Седрик падал духом, он порой задумывался, не захотел ли Гест на некоторое время избавиться от него. Возможно, его выступление в защиту Элис дало Гесту долгожданный повод отослать его подальше.

Усилием воли Седрик мог воскресить в памяти те времена, когда между ними все еще только начиналось. Его привлекали спокойствие и сила Геста. Порой в его крепких объятиях Седрику казалось, будто он наконец-то нашел безопасное убежище. И сознание того, что это убежище существует, придавало ему сил и смелости. Даже отец заметил перемену в нем и сказал, что гордится человеком, которым становится сын.

Если бы он только знал!..

Когда же сила Геста из убежища превратилась для него в тюрьму? Когда на смену уюту и защищенности пришел страх, что она обернется против него? Как же он не заметил, насколько все изменилось, насколько Гест перекроил его самого? Да все он заметил. Все он понимал. Однако же слепо ковылял дальше, подыскивая оправдания жестокости и пренебрежению Геста, виня в размолвках себя самого, притворяясь, будто все еще может вернуться на круги своя.

А было ли когда-нибудь все так уж прекрасно? Или он сам обманывал себя напрасными мечтами?

Седрик перекатился, упал на подушку и закрыл глаза. Он не станет думать о Гесте и о том, что их некогда связывало. Он не станет раздумывать над тем, во что превратились их отношения. Даже нарисовать в воображении, как у них все будет хорошо, и то не получалось. Должна же быть какая-нибудь мечта получше. Знать бы еще какая…

– Ты не спишь?

Он спал, но уже проснулся. В приоткрытую дверь каюты Седрика проникал свет. Обрисованный им силуэт наверняка принадлежал Элис. Ну конечно… Седрик вздохнул.

И словно этот вздох послужил приглашением, она вошла в каюту. И не закрыла за собой дверь. Прямоугольник света упал на пол, озарив сброшенную одежду.

– Здесь так темно, – извиняющимся тоном произнесла Элис. – И душно.

Здесь воняет – вот что она постеснялась сказать. Седрик уже трое суток почти не выбирался из каюты, а когда все-таки выходил, ни с кем не разговаривал и старался поскорее вернуться в постель. Дэвви, ученик охотника, приносил ему еду, а спустя время забирал обратно. Поначалу Седрик не чувствовал голода из-за боли. А теперь был слишком подавлен, чтобы есть.

– Дэвви говорит, тебе вроде бы стало получше.

– Не стало.

Почему она не может просто уйти? Он не хочет с ней разговаривать, не хочет ни с кем делиться своими тревогами. Хватит с него Дэвви, который докучает ему вопросами и рассказами о собственной ничем не примечательной жизни. С чего он вообще взял, будто в свои тринадцать успел совершить нечто, интересное кому-то, кроме него самого? Все уклончивые рассказы мальчишки, похоже, подводили к одной и той же мысли, которую слушатель никак не мог уловить, а сам он – толком изложить. Седрик подозревал, что Карсон подсылает ученика шпионить за ним. Он дважды просыпался и обнаруживал, что охотник молча сидит у его постели. А один раз, вырвавшись из кошмара, Седрик открыл глаза и увидел его товарища, Джесса, рядом на полу. Седрик понятия не имел, с чего все трое так им заинтересовались. Если только не разгадали его тайну.

По крайней мере, мальчишку он мог прогнать из каюты, и тот слушался. Вряд ли этот прием сработает с Элис, но Седрик все-таки решил попробовать.

– Просто уйди, Элис. Когда я буду готов видеть людей, то выйду сам.

Вместо этого она прошлась по каюте и уселась на сундук.

– Мне кажется, тебе не стоит столько времени проводить в одиночестве, ведь мы так до сих пор и не поняли, из-за чего ты так заболел.

Пальцы ее рук сплелись на колене, словно клубок змей. Седрик отвел взгляд.

– Карсон говорит, что я отравился. Съел что-то не то. Или выпил.

– Звучит разумно, вот только мы все ели и пили то же самое, что и ты, а кроме тебя, никто не пострадал.

Был один напиток, который она не пробовала. Седрик отмел эту мысль.

«Не думай ни о чем, что может выдать тебя или заставить звучать в голове те, чужие мысли».

Элис он не ответил. Она уставилась на свои руки.

– Прости, что втянула тебя в это, Седрик, – начала она, с трудом выдавливая из себя слова. – Прости, что в тот день вызвалась помочь драконам, не спросив тебя. Ты мой друг и был мне другом много лет. И вот теперь ты болен, а поблизости нет ни одного настоящего врача.

Она на миг умолкла, явно пытаясь сдержать слезы. Странно, как мало его это волновало. Наверное, если бы она знала, какая опасность угрожает ему на самом деле, и ее это тревожило, он бы с бóльшим сочувствием следил, как ее пожирает чувство вины.

– Я говорила с Лефтрином, и он считает, что еще не поздно. Он говорит, хоть мы и зашли довольно далеко вверх по реке, Карсон еще может взять одну из лодок и благополучно доставить нас обратно в Кассарик до наступления осени. Будет нелегко, и ночевать придется под открытым небом. Но я его убедила.

Элис умолкла, задохнувшись от нахлынувших чувств, а затем продолжила таким сдавленным голосом, что слова едва ли не скрипели на зубах.

– Если хочешь, чтобы мы вернулись, я все устрою, – заверила она. – Мы отправимся сегодня же, только скажи.

Только скажи?

Теперь уже слишком поздно. Слишком поздно было даже в то утро, когда он сам настаивал на возвращении, хотя тогда он этого еще не понимал.

– Слишком поздно.

Седрик не сознавал, что прошептал эти слова вслух, пока не заметил, как изменилась в лице Элис.

– Са милостивая! Седрик, неужели ты настолько болен?

– Нет, – поспешно оборвал он ее. Он действительно понятия не имел, насколько он болен и вообще уместно ли здесь слово «болен». – Нет, ничего подобного, Элис. Я имел в виду, что уже слишком поздно возвращаться в Кассарик на лодке. Дэвви постоянно твердит, что скоро пойдут осенние дожди, и, когда они начнутся, наш путь вверх по реке сделается еще труднее. Может, тогда капитан Лефтрин осознает, насколько глупа вся эта затея, и развернет баркас. В любом случае я бы не хотел во время ливня оказаться в маленькой лодочке посреди бурной реки. Неподходящее время для загородных прогулок, на мой вкус.

Ему почти удалось вернуть себе обычный тон и голос. Может, если он сумеет вести себя как прежде, она уйдет?

– А теперь, если не возражаешь, я очень устал, – резко сообщил Седрик.

Элис поднялась. Она выглядела поразительно непривлекательной в брюках, которые лишь подчеркивали женственные очертания бедер. На ее блузе стали заметны следы безжалостной носки. Конечно, она стирала одежду, но здешняя вода превратила белоснежную ткань в серую. Солнце тоже сыграло свою роль, и рыжие волосы Элис, выбивающиеся из-под шпилек, выгорели до морковно-оранжевого оттенка, а веснушки потемнели. Элис никогда не считалась красавицей по меркам Удачного. Еще немного солнца и воды – и Гест, пожалуй, может и не принять ее обратно. Одно дело – неприметная жена-мышка, и совсем другое – такое вот пугало. Интересно, Элис приходило в голову, что по возвращении Гест может не пустить ее в дом? Скорее всего, нет. Ее воспитывали в твердой уверенности, что жизнь устроена определенным образом, и даже когда все свидетельства говорили об обратном, Элис ничего не замечала. Она ни разу не заподозрила, что Седрик с Гестом не просто близкие друзья. Сам он по-прежнему оставался для нее другом детства, бывшим секретарем ее мужа и ее временным помощником. В своей уверенности, что мир определяется ее правилами, она не замечала происходящего под самым носом.

Вот и сейчас Элис только ласково улыбнулась ему.

– Отдыхай, милый друг, – пожелала она, тихонько прикрыв за собой дверь и оставив его в темноте, наедине со своими мыслями.

Седрик отвернулся лицом к стене. Его загривок зачесался. Он яростно поскребся, ощущая под ногтями пересохшую кожу. Что ж, не одна Эллис подурнела от этого путешествия. У него самого кожа пересохла, а волосы сделались жесткие, словно конский хвост.

Ему хотелось бы свалить всю вину на Элис. Но он не мог. С тех пор как Гест прогнал его, заставив ее сопровождать, Седрик сделал все, чтобы ни упустить ни единой возможности, которая могла открыться в путешествии. Это он, а не кто-нибудь хитрил и притворялся, чтобы заполучить все кусочки драконьей плоти, все чешуйки и капли крови, какие удастся. Это он тщательно продумал, как сохранить добытое. Бегасти Коред ждет от него вестей, предвкушая, как сколотит целое состояние, когда доставит запретный товар герцогу Калсиды.

Порой, грезя наяву, Седрик возвращался в Удачный с добычей, и Гест помогал ему выторговать лучшую цену. В этих мечтах они вместе распродавали товар и никогда уже не возвращались домой. Разбогатев, они оставались жить в Калсиде, Джамелии или на Пиратских островах, а то и еще дальше, на почти мифических островах Пряностей. А иногда Седрик представлял, как хранит свое сказочное богатство в тайне от всех, а сам тем временем выстраивает в каком-нибудь отдаленном месте роскошное убежище. А потом они с Гестом наймут корабль и ночью, скрытно, отплывут к новой жизни, свободной ото лжи и притворства.

Но в последнее время мечты Седрика изменились. Они сделались горькими, но в то же время не лишенными сладостного привкуса. Он представлял, как вернется в Удачный и обнаружит, что Гест нашел ему замену в лице этого мерзавца Реддинга. И тогда, воображал он, он отправится со своими богатствами в Калсиду, где и останется навсегда, и только потом откроет бывшему возлюбленному, что тот мог бы иметь, если бы ценил Седрика больше, если бы его чувства были искренними.

Теперь эти грезы казались глупыми и пустыми подростковыми фантазиями. Седрик натянул на плечи кусачее шерстяное одеяло и зажмурился покрепче.

– Возможно, я уже никогда не вернусь в Удачный, – произнес он вслух, вынуждая себя посмотреть правде в глаза. – А если даже вернусь, то навсегда останусь безумцем.

На какой-то миг он перестал цепляться за себя как за Седрика. И вот уже она бредет по брюхо в холодной воде, борясь с течением. У нее на животе смоляные заплатки, которые нанес на раны Лефтрин. Седрик ощущал, как она слепо тянется к его сознанию, умоляя об утешении и дружбе. Он ничего не хотел ей давать, но никогда и не был жестокосердным. И когда она с мольбой вторглась в его разум, он вынужден был откликнуться.

Ты сильнее, чем сама думаешь, – заверил он ее. – Иди вперед. Следуй за остальными, моя медная красавица. Скоро для тебя настанут лучшие дни, но пока что ты должна быть сильной.

Его затопила теплая волна признательности. В ней запросто можно было утонуть. Но вместо этого Седрик позволил ей схлынуть и призвал драконицу сосредоточить те крохи разума, что ей достались, на упорном движении вперед. И малая толика его сознания, что принадлежала все еще лишь ему одному, задумалась, есть ли способ избавиться от этой нежеланной связи. Если медная драконица умрет, разделит ли он с ней боль? Или же только возрадуется сладостному избавлению?


Вернувшись на камбуз, Элис села за стол напротив Лефтрина и его неизменной кружки черного кофе. Вокруг них команда баркаса сновала по своим обычным делам, словно пчелы в улье. Рулевой стоял у румпеля, багорщики в размеренном ритме перемещались туда и обратно по палубе. Из окна Элис наблюдала за постоянным движением Хеннесси и Беллин вдоль правого борта. Григсби, рыжий корабельный кот, сидел на планшире, глядя на воду. Карсон поднялся еще до рассвета и отправился выше по реке за мясом для драконов. Дэвви остался на борту. Мальчик отчего-то сильно привязался к Седрику и переживал за его здоровье. Он не позволял никому другому готовить для больного еду и прислуживать ему. Элис трогало и одновременно раздражало то, насколько паренек, выросший в довольно грубом окружении, очарован утонченным молодым торговцем. Лефтрин уже дважды что-то бормотал себе под нос по этому поводу, но она не вполне уловила суть его недовольства, так что пропустила его мимо ушей.

Обычно к этому часу они с Лефтрином оставались в относительной тишине и уединении. Но сегодня охотник Джесс отчего-то задержался на борту – почти безмолвное, но крайне досадное соседство. Куда бы Элис ни пошла, он оказывался поблизости. Вчера она дважды ловила на себе его пристальный взгляд. Оба раза он не отводил глаз и многозначительно кивал, как будто они заключили какой-то уговор. Элис, хоть убей, не могла понять, на что он намекает. Она обсудила бы происходящее с Лефтрином, но Джесс постоянно был где-то поблизости, не давая поговорить наедине.

В присутствии этого охотника ей становилось как-то не по себе. Она уже привыкла к тому, как Дождевые чащобы отметили Лефтрина. Она воспринимала эти особенности как неотъемлемую часть его существа и даже не замечала, пока шальной солнечный луч не падал прямо на чешуйки у него на лбу. Но и тогда это казалось скорее необычным, чем отталкивающим. Джессу повезло куда меньше. Он напоминал Элис не дракона и даже не ящерицу, а змею. Нос его был таким плоским, что ноздри походили на щели на лице. Глаза расставлены слишком широко – еще немного, и они очутились бы по бокам головы. Элис всегда гордилась тем, что не судит о людях по внешности. Но даже просто глядеть на Джесса было неуютно, не говоря уже о том, чтобы по-настоящему разговаривать с ним. Поэтому, оказываясь рядом с охотником, она ограничивалась вежливыми беседами на общие темы.

– Кажется, Седрику сегодня немного получше, – с воодушевлением сообщила она. – Я спросила, не хочет ли он вернуться в Кассарик на лодке, но он отказался. Думаю, он находит подобную затею слишком опасной, ведь уже скоро начнутся осенние дожди.

Лефтрин поднял на нее взгляд:

– Значит, вы оба останетесь с нами, сколько бы ни продлился поход?

Элис угадала в его голосе сотни вопросов и попыталась ответить на все сразу:

– По-видимому, да. Во всяком случае, я хочу увидеть, чем все закончится.

Джесс засмеялся, но не обернулся к ним и ничего не сказал. Он стоял, привалившись к дверному косяку, и смотрел на реку. Элис посмотрела на Лефтрина, как будто обращаясь за поддержкой. Капитан встретил ее взгляд, однако никак не отозвался на странное поведение Джесса. Возможно, она придает ему слишком большое значение.

– Знаешь, пока я не приехала сюда, я даже не представляла, с какими трудностями сталкиваются жители Дождевых чащоб, пытаясь здесь строиться, – сменила тему Элис. – Мне всегда казалось, что где-нибудь в этой обширной долине все же можно отыскать обычную твердую почву. Но ее ведь здесь нет, верно?

– Болота, трясины и топи, – подтвердил Лефтрин. – Насколько я знаю, второго такого места в мире не найти. Сохранилось несколько карт с тех времен, когда сюда еще только прибыли поселенцы. Они пытались исследовать окрестности. На некоторых планах обозначено большое озеро выше по реке, – говорят, вода там простирается во всю ширь, насколько хватает глаз. На других показано больше сотни притоков, питающих реку Дождевых чащоб, больших и малых. И ни у одного из них нет постоянного русла. Порой два притока сливаются, а на следующий год на их месте струятся уже три ручья. А еще через год все затопит болото, и никаких тебе отдельных потоков. Иногда лесные почвы кажутся надежными. Время от времени люди даже находили клочок земли, выглядевший сухим, и пытались строиться на нем. Но чем больше по ней ходили, тем быстрее «сухая земля» проседала. И вскоре грунтовые воды прорывались на поверхность, и та очень быстро превращалась в топь.

– Но ты все же считаешь, что где-то в верховьях реки найдется по-настоящему твердая почва, на которой смогут поселиться драконы?

– Я, как и ты, могу только гадать. Но по-моему, она должна найтись. Вода течет сверху вниз, и вся эта вода откуда-то берется. Вопрос в том, сможем ли мы подняться по течению достаточно высоко или же увязнем в болоте еще на подходах? Подозреваю, дальше нас вверх по этой реке еще не заходил ни один корабль. Смоляной сможет пройти там, где отступятся другие. Однако если река станет для него слишком мелкой, то на этом наше путешествие и завершится.

– Что ж, надеюсь, сегодня мы хотя бы найдем лучшее место для стоянки. По словам Тимары, ее беспокоят лапы и когти драконов. Постоянное пребывание в воде им вредит. Она говорит, у Синтары треснул коготь и ей пришлось подрезать его, замотать бечевкой и замазать сверху варом. Может, нам стоит обработать так же когти всех драконов, чтобы избежать повреждений?

Лефтрин нахмурился:

– Боюсь, у меня нет столько лишней смолы. Будем надеяться, сухое место для стоянки все-таки найдется.

– Надо подстричь им когти, – внезапно объявил Джесс, вторгаясь разом и в помещение, и в их разговор, выдвинул из-под стола табурет и тяжело опустился на него. – Сам подумай, кэп. Затупим драконам когти. Чуть-чуть подрежем, подмажем варом. И все в выигрыше, если разумеешь, о чем я.

Он переводил взгляд с Лефтрина на Элис и обратно, широко улыбаясь обоим. У него были мелкие зубы, редко расставленные в просторном рту. Улыбка выглядела по-детски невинной и не вязалась с мужским лицом; она приводила Элис в замешательство, даже тревожила. Как и ответ Лефтрина.

– Нет, – решительно отрезал он. – Нет, Джесс. И я не передумаю. Не пытайся настаивать. Не здесь, не сейчас. И тем более не предлагай хранителям.

Он многозначительно прищурился.

Джесс откинулся спиной на стену и взгромоздил сапоги на соседнюю скамью.

– Суеверия? – поинтересовался он у Лефтрина, понимающе ухмыляясь. – А я-то считал тебя человеком широких взглядов, кэп! Свободным от предрассудков Дождевых чащоб. Ты рассуждаешь как деревенщина. А вот некоторые хранители вполне понимают, что порой стоит и поменять правила, чтобы не упустить свою выгоду.

Лефтрин медленно встал, уперся кулаками в стол, и плечи его напряглись, когда он подался вперед, к самому лицу охотника.

– Ты осел, Джесс, – понизив голос, произнес он. – Тупой осел. Ты даже сам не понимаешь, что предлагаешь. Почему бы тебе не заняться делом, за которое тебе платят?

Лефтрин оказался между Элис и Джессом – выглядело так, будто он защищает ее. Она не знала, от чего именно, но была искренне ему благодарна. Элис еще ни разу не видела капитана в таком гневе, но при этом настолько собранным. Она испугалась и в то же время ощутила мощный прилив приязни к Лефтрину. Вот, поняла она вдруг, вот о каком мужчине она мечтала всю жизнь.

Однако, несмотря на капитанский напор, Джесс сохранял невозмутимость.

– Делом, за которое мне платят? А разве не об этом мы сейчас говорим, капитан? Получить плату. И чем скорее, тем лучше. Может, нам всем стоит сесть и спокойно обсудить, как бы это устроить?

Он высунулся из-за спины капитана и понимающе ухмыльнулся Элис, приведя ее в полное смятение. На что это он намекает?

– Нечего нам обсуждать! – прорычал Лефтрин так, что задребезжали окна.

Джесс снова перевел взгляд на капитана.

– Я не позволю обвести меня вокруг пальца, Лефтрин! – прошипел он, внезапно понизив голос и подпустив в него угрожающих ноток. – Если она хочет свою долю, пусть сначала спросит меня. Я не стану молча стоять и смотреть, как ты меняешь партнера и вышвыриваешь меня из дела ради собственных шашней!

– Убирайся. – Голос Лефтрина опустился почти до шепота. – Уходи сейчас же, Джесс. Ступай на охоту.

Очевидно, тот понял, что злить капитана и дальше не стоит. Лефтрин не угрожал ему вслух, но от него так и веяло смертельной опасностью. Элис содрогалась от каждого оглушительного удара сердца и все никак не могла вдохнуть. Она до дрожи боялась того, что могло произойти в следующее мгновение.

Джесс спустил ноги со скамьи, грохнув сапогами об пол. Неторопливо поднялся, словно кот, который потягивается, прежде чем повернуться спиной к рычащему псу.

– Я уйду, – легко согласился он. – До следующего раза, – добавил он, выходя за порог, и уже из-за угла, но так, чтобы его услышали: – Все мы знаем, что это не последний разговор.

Лефтрин перегнулся через стол, чтобы дотянуться до створки двери. Он захлопнул ее с такой силой, что на столе подпрыгнула посуда.

– Вот ведь скотина, – прорычал он. – Вероломная скотина!

Элис вся дрожала, обняв себя руками за плечи.

– Я не поняла, – выговорила она срывающимся голосом. – О чем он говорил? Что он хочет со мной обсудить?


Лефтрин был зол, как никогда в жизни, и эта ярость говорила о том, что проклятый охотник не только рассердил, но и напугал его. И дело даже не в том, что сукин сын так грязно подумал об Элис. Но намеки охотника угрожали запятнать образ капитана в ее глазах.

Вопросы, на которые Лефтрин не решался ответить, повисли в воздухе между ними – острые как бритва, готовые изрезать их обоих в клочья. Капитан выбрал единственный безопасный курс. Он солгал.

– Ничего серьезного, Элис. Все будет хорошо.

И не успела она спросить, с чем ничего серьезного и что именно будет хорошо, как Лефтрин заставил ее умолкнуть единственным доступным способом: поднял ее на ноги и сжал в объятиях. Он привлек Элис к груди и прижался лицом к ее макушке, хотя и не должен был так поступать. Ее изящные маленькие руки легли поверх грубой, грязной ткани его рубахи. Ее волосы пахли чем-то душистым и были такими мягкими и тонкими, что путались в щетине на его подбородке. В его руках она была такая крошечная, такая хрупкая… Блуза под его ладонями казалась слишком тонкой, сквозь нее с легкостью просачивалось тепло кожи. Эта женщина была его противоположностью во всем, и он не имел ни малейшего права касаться ее. Даже если бы Элис не была замужней дамой, даже если бы она не была такой образованной и утонченной – все равно двое таких разных людей не могли бы стать парой.

И все же Элис не стала упираться, звать на помощь, колотить кулаками по его груди. Напротив, она вцепилась в грубую ткань его рубахи и притянула к себе, прижимаясь ближе. И снова они были противоположны друг другу во всем, и это оказалось прекрасно. Долгий миг он молча обнимал ее, на время позабыв о предательстве Джесса, о собственной уязвимости, об опасности, грозящей им всем. Каким бы запутанным ни оставалось все прочее, это мгновение было простым и совершенным. Как бы он хотел задержаться в нем, не двигаясь, даже не думая о предстоящих им трудностях.

– Лефтрин… – прошептала Элис, уткнувшись ему в грудь.

В другое время и в другом месте это послужило бы разрешением. Но здесь и сейчас оно разрушило чары. Тот миг простоты, их краткое объятие остались в прошлом. Капитан еще немного склонил голову, коснувшись губами ее волос, а затем с тяжелым вздохом отстранился.

– Прости, – пробормотал он, хотя ни о чем не сожалел. – Прости, Элис. Не знаю, что это на меня нашло. Наверное, не стоило мне так злиться на Джесса.

Она не выпускала его рубашку, крепко сжимая ткань в маленьких кулачках. Лбом она упиралась ему в грудь. Лефтрин понимал: она не хочет, чтобы он уходил. Она не хочет, чтобы он прекращал то, что начал. Высвобождаясь из ее рук, он как будто отрывал от себя цепкого котенка, и дело лишь осложнялось тем, что сам он этого не хотел. Он и представить не мог, что однажды станет бережно отталкивать от себя женщину «ради ее же блага». С другой стороны, он никогда не думал, что окажется в столь сомнительном положении. Пока он раз и навсегда не разберется с Джессом, он не может позволить Элис ничего, что превратит ее в оружие против него.

– Похоже, течение становится ненадежным. Мне нужно переговорить со Сваргом, – солгал он.

Лишь бы уйти с камбуза, подальше от нее, чтобы она не успела спросить, как понимать слова Джесса. А заодно Лефтрин сможет убедиться, что охотник действительно убрался с баркаса и занялся своим делом.

Когда он мягко отстранился от Элис, та взглянула на него в крайнем замешательстве:

– Лефтрин, я…

– Я ненадолго, – пообещал он, отворачиваясь.

– Но… – успел услышать он, а потом осторожно прикрыл дверь, отгородившись от ее слов, и поспешил на палубу.

Отойдя подальше, чтобы его не было видно из окна, Лефтрин остановился и облокотился о планширь. Ему не хотелось разговаривать со Сваргом или с кем-то еще. Не нужно, чтобы команда знала, во что он их всех втянул. Будь проклят Джесс со своими туманными угрозами, будь проклят тот калсидийский купец и плотники, не умеющие держать рот на замке. И будь проклят он сам за то, что заварил эту кашу. Когда он только нашел то диводрево, он знал, что оно может навлечь на него беду. Почему он не оставил его там лежать? Или не рассказал о нем драконам и Совету, чтобы те сами о нем беспокоились? Ведь он знал, что присваивать диводрево и использовать его теперь запрещено. Но все равно это сделал. Потому что любит свой корабль.

Капитан ощутил, как по фальшборту Смоляного прошла дрожь беспокойства. Он успокаивающим жестом сжал планширь и заговорил вслух, хотя и негромко, обращаясь к живому кораблю.

– Нет, я ни о чем не жалею, – заверил он корабль. – Ты это заслужил. Я взял то, что было тебе нужно, и меня не заботит, может ли кто-то другой понять или простить меня. Я лишь опасаюсь, что это принесет неприятности всем нам. Ничего больше. Но я найду способ все уладить. Можешь не сомневаться.

И, словно выражая разом благодарность и верность, корабль набрал скорость.

– И к чему такая спешка? – фыркнув, буркнул стоящий у румпеля Сварг.

Багорщикам пришлось ускориться, подлаживаясь к ходу судна. Лефтрин снял руки с планширя, засунул в карманы и прислонился к стенке палубной надстройки, чтобы не путаться под ногами у команды. Он ничего не сказал никому из них, а те знали, что не стоит обращаться к нему, когда он стоит вот так, весь в размышлениях. У капитана трудности. Он справится с ними сам, без помощи команды. Именно так поступают капитаны.

Лефтрин выудил из одного кармана трубку, из другого – табак, но затем убрал их обратно, поняв, что не может вернуться на камбуз за огоньком. Он вздохнул. Лефтрин был до мозга костей торговцем Дождевых чащоб. Прибыль крайне важна. Но и верность тоже. И человечность. Калсидийцы предложили ему план, сулящий богатство. Если только он согласится предать Дождевые чащобы и убить разумное существо, словно обычное животное, то получит целое состояние. И свое предложение они замаскировали под угрозу – обычный для калсидийцев способ втягивать кого-либо в дело. Началось все с «торговца зерном», который поднялся на борт Смоляного в устье реки Дождевых чащоб, чтобы угрожать Лефтрину. Синад Арих был настолько откровенен, насколько это возможно для калсидийца. Герцог Калсиды держит в заложниках его родных, и Арих пойдет на все, чтобы добыть драконьи потроха и прочее старику на лекарства.

Лефтрин думал, что видел купца в последний раз, когда высадил его в Трехоге, думал, что угроза для него и его корабля миновала. Но нет. Если калсидиец однажды вцепился в тебя, то уже никогда не отпустит. Еще в Кассарике, перед самым отплытием, кто-то поднялся на борт и оставил под дверью маленький свиток. В тайной записке говорилось, что вскоре на борт поднимется сообщник. Если капитан будет с ним сотрудничать, ему щедро заплатят. Если же нет, всем станет известно, как он поступил с диводревом. И тогда его жизнь мужчины, судовладельца и торговца будет разрушена. Но главное, возможно, он упадет в глазах Элис.

И вот это подозрение перевешивало три несомненные угрозы. Капитана совершенно не прельщало предложение калсидийца, но прежде он раздумывал, не уступить ли принуждению. А теперь Лефтрин решил твердо: никогда. Стоило ему услышать, как драконьи хранители возмущенным шепотом обсуждают предложение Грефта, и он понял, кто предатель. Не Грефт – пусть юнец считает себя образованным и свободомыслящим, но Лефтрин повидал таких ребят. Все политические идеи и «свежие» мысли мальчишки пусты. Хранитель всего-навсего повторяет убедительные слова кого-то из старших. Причем не Карсона, с облегчением понял Лефтрин. Не придется ссориться со старым другом – и на том спасибо.

Засланец – Джесс. Охотник поднялся на борт в Кассарике, якобы тамошний Совет торговцев нанял его, чтобы обеспечивать драконов пищей в пути. Либо Совет понятия не имел о другом его нанимателе, либо там все настолько прогнило, что даже думать не хочется. Сейчас не до этого, главное – охотник. Джесс явно искал подходы к Грефту, болтал с ним у костра каждый вечер, обещал, что научит лучше управляться с охотничьим снаряжением. Лефтрин видел, как он втирается в доверие к юноше и завоевывает его уважение, как вовлекает его в замысловатые философские беседы, исподволь заставляет поверить, что Грефт сам видит, насколько узки и наивны взгляды его товарищей. Это Джесс убедил мальчишку, будто предводительство обязывает совершать немыслимые прежде поступки ради «высшего блага» тех, у кого кишка тонка признать такую необходимость. Джесс укрепил его убеждение, что он возглавляет драконьих хранителей. Сам Лефтрин находил это маловероятным. Он видел лица других ребят, когда те обсуждали предложение Грефта. Все как один были неприятно поражены. Даже его прихвостни, Кейз и Бокстер, не шагнули вслед за ним на эту зыбкую почву – только переглядывались, как растерянные щенки. Выходит, Грефт с ними это раньше не обсуждал.

Вот так Лефтрин и вычислил, откуда идет зараза. Джесс. Джесс наверняка подал идею так, что все выглядело разумно и практично. Джесс намекнул мальчишке, что настоящему предводителю иногда приходится принимать трудные решения. Настоящие предводители порой вынуждены совершать опасные, неприятные и даже безнравственные поступки ради тех, кто следует за ними. Например, разделать дракона и продать по частям чужестранцам, чтобы набить собственные карманы.

И юнец легковерно прислушался к словам мудрого старшего охотника и стал выдавать его мысли за свои. А когда его выступление провалилось, в опале оказался один Грефт. Дружба Джесса с остальными хранителями не пострадала, зато охотник узнал, как они относятся к забою драконов ради денег. Что весьма печально – Лефтрин считал, что Грефт способен со временем возглавить отряд, когда набьет достаточно шишек на пути наверх. Впрочем, эта оплошность может стать одной из таких шишек. Если парню хватит выдержки, он сделает выводы из случившегося и двинется дальше. Если же нет – что ж, некоторые матросы становятся капитанами, а другим не дослужиться и до помощников.

Как бы там ни было, промашка Грефта пролила для Лефтрина свет на происходящее. Он и раньше подозревал Джесса, однако теперь знал наверняка. Когда Лефтрин в первый раз побеседовал с охотником наедине и обвинил его в пособничестве калсидийскому купцу, тот даже бровью не повел. Он тут же признался и предположил, что теперь, когда между ними не осталось недомолвок, работать вместе будет куда как проще. Капитан до сих пор скрипел зубами, вспоминая, как гнусный негодяй ухмылялся, предлагая замедлить ход баркаса: тогда драконы, хранители и остальные охотники ушли бы далеко вперед, а они с легкостью прикончили бы отстающего зверя.

– И как только мы избавим бедолагу от мучений и разделаем тушу, то развернем судно и направимся в открытое море. Нет нужды ни заходить в Трехог или Кассарик, ни даже проходить мимо них при свете дня. Мы доставим груз прямиком к побережью. Когда окажемся на месте, я подам сигнал особым порошком – он испускает ярко-красный дым почти без огня. Печки с камбуза будет довольно. Нам навстречу выйдет корабль, и мы отправимся в Калсиду за деньгами, каких тебе с командой не потратить вовек.

– На борту Смоляного находится не только моя команда, – холодно заметил Лефтрин.

– Это я заметил. Но, между нами, по-моему, баба от тебя без ума. Так не церемонься с ней. Скажи, что увезешь ее в Калсиду, где она будет жить как принцесса. Она согласится. А тот щеголь, что ее сопровождает, только и мечтает, чтобы добраться до цивилизации. Скорее всего, ему безразлично, куда ехать, лишь бы не в Дождевые чащобы. Или включи его в уговор. – Охотник ухмыльнулся еще шире и добавил: – Или просто избавься от него. Лично мне без разницы.

– Я никогда не покину корабль. А Смоляной не выдержит дороги в Калсиду.

– Неужто? – изумился предатель, склонив голову набок. – Сдается мне, твой баркас может выдержать куда больше, чем кажется с первого взгляда. Если тебе мало тех денег, что ты получишь за куски дракона, бьюсь об заклад, ты не меньше выручишь за корабль, тем более «усовершенствованный». Целиком. Или по частям.

Вот так-то вот. Охотник спокойно встретил яростный взгляд капитана, не прекращая гаденько улыбаться. Он знал. Он знал, чем был Смоляной, знал, что нашел Лефтрин и как поступил со своей находкой. «Ты сам-то ничем не лучше», – говорила эта улыбка. Он такой же, как Джесс. Лефтрин уже наживался на драконах.

И если он выдаст Джесса, тот отплатит той же монетой. Капитан ощутил, как Смоляной тянется к нему. Он быстро шагнул к борту и положил руку на серебристую древесину.

– Все наладится, – заверил он корабль. – Поверь мне. Я что-нибудь придумаю. Я всегда нахожу выход.

Убрав ладонь с планширя, он направился к Сваргу, просто на случай, если Элис вдруг выйдет на палубу.

Сварг, по обыкновению неразговорчивый, налегал на румпель, и его взгляд, отстраненный и мечтательный, был прикован к воде. А ведь он немолод, понял вдруг Лефтрин. Да что там, он и сам уже давно не мальчик. Капитан пересчитал годы, проведенные ими бок о бок, припомнил, что им довелось пережить вместе, плохое и хорошее. Сварг не усомнился в решении капитана, когда Лефтрин рассказал о найденном диводреве и как намерен использовать его. Сварг мог бы выдать его, но не стал. Сварг мог бы взять его за горло, потребовать себе часть древесины в обмен на молчание, уйти с судна, продать ее и разбогатеть. Но ничего этого он не сделал. Он попросил только об одном – простая просьба, с которой ему следовало бы обратиться давным-давно.

«Есть одна женщина, – проговорил он тогда медленно. – Хорошая женщина, из речных, умеет управляться с работой на корабле. Я знаю, что если останусь на судне сейчас, значит останусь навсегда. С такой женщиной легко быть рядом. Она сможет навсегда стать частью команды. Она понравится тебе, кэп. Я уверен, понравится».

Вот так Беллин стала частью заключенного с рулевым уговора, и никто об этом ни разу не пожалел. Она поднялась на борт, повесила на крюк матросскую кису и сшила занавеску, чтобы они со Сваргом могли уединиться. Смоляному она сразу понравилась. Баркас стал ее домом и его судьбой. Эти двое давно уже порвали все связи с сушей, и Сварг был доволен своей жизнью. И вот сейчас он стоял, сжимая широкими ладонями румпель, как и обычно, днями напролет. Лефтрин полагал, что Сварг, постоянно касающийся древесины, знает Смоляного не хуже его самого. Знает и любит.

– Как он сегодня? – спросил капитан, как будто сам не знал ответа.

Сварг поднял на него взгляд, слегка удивившись бессмысленности вопроса.

– Отлично идет, капитан, – буркнул он обычным низким тоном, так что требовалась привычка, чтобы разобрать произнесенное. – В охотку. Дно здесь хорошее. Не такой топкий ил, как вчера. Мы идем верным курсом. Это точно. И быстро.

– Рад слышать, Сварг, – отозвался Лефтрин, и рулевой вернулся к своим размышлениям и созерцанию.

В этом году Смоляному пришлось преобразиться, и это было для него непростое время. Лефтрин распустил бо`льшую часть команды, сообщив о своей находке и замыслах, связанных с диводревом, только тем, в ком был уверен, что они не разболтают и не уйдут. Ни один багорщик не смог бы поработать на Смоляном и не заметить, чем отличается баркас от других судов. Капитан лично отобрал каждого члена команды и взял с него обещание остаться на борту до конца своих дней. Хеннесси преданно любил баркас, Беллин нравилась жизнь на судне, а Эйдер отличался разговорчивостью якоря. Что до Скелли, корабль должен был перейти к ней по наследству. Казалось бы, тайна надежно скрыта от посторонних.

Но на деле вышло иначе. И вот теперь все они в опасности, включая корабль. Что предпримет Совет, если узнает о поступке капитана? Как воспримут это драконы? Лефтрин стиснул зубы и кулаки. Слишком поздно идти на попятный.

Капитан медленно обошел палубу кругом, проверяя то, что не нуждалось в проверке, и не находя ни единой неполадки. Джесс и его лодка исчезли. Отлично. Лефтрин на миг задумался, затем достал флягу с ромом и выплеснул ее содержимое за борт, в речную воду.

– Чтоб он никогда не вернулся! – свирепо воззвал капитан к Элю.

Как известно, этого бога не трогают мольбы, но время от времени его удается подкупить. Обычно Лефтрин обращался к Са, если вообще молился. Но порой жестокость языческого бога остается последней надеждой человека.

Ну, не вполне последней. Он всегда может прикончить негодяя и сам…

Эта мысль смущала капитана, причем не только тем, что Джесса наверняка будет не так-то просто убить. Лефтрин считал, что он не из тех, кто избавляется от неудобных людей. Однако Джесс дал понять, что доставит ему не просто неудобство.

На воде, размышлял Лефтрин, найдется множество способов избавиться от человека, выдав дело за несчастный случай. Он рассуждал хладнокровно. Джесс силен и проницателен. Глупо было сегодня рычать на него. Стоило изобразить интерес к предложению охотника, усыпить его бдительность. Стоило пригласить его на полночную прогулку к спящим драконам. Отличная возможность прикончить охотника. Но Джесс вывел Лефтрина из себя настолько, что ему стало не до стратегии. Гнусные ухмылки в сторону Элис он стерпеть не мог. Этот крысюк почуял, как относится к ней Лефтрин. И у капитана сложилось впечатление, что Джесс с радостью испортит им жизнь – просто потому, что может. Он видел лицо охотника, когда Элис вернулась на борт с драконьей чешуйкой, которую с таким восторгом всем показывала. Он видел жадный огонек, вспыхнувший в глазах Джесса, и испугался за Элис. Лефтрин прошел еще несколько шагов по палубе и поправил бухту троса, и без того уложенную вполне аккуратно.

Позапрошлой ночью Джесс явился к Лефтрину с новым планом. Плешь ему проел, твердя, что Седрик якобы охотно присоединится к «их» заговору. Он не пожелал объяснить, откуда у него такая уверенность, но Лефтрин дважды заставал его около каюты больного. Джесс лишь презрительно ухмылялся – он явно считал, что Лефтрин, Элис и Седрик вместе сговорились против драконов, а он сам может присоединиться к их союзу и использовать его к собственной выгоде. Рано или поздно Джесс поговорит с Седриком, и тот легко поверит, будто Лефтрин заодно с охотником. Капитан ясно себе представлял, что скажет торговец из Удачного, когда Джесс поделится таким вот замыслом: Лефтрин похищает Элис и увозит ее в Калсиду, поскольку сам Седрик, получив достаточно денег, с радостью поедет туда же. Или что скажет Элис, если ее убедят, будто Лефтрин только и ждет удобного случая, чтобы прикончить дракона.

Этот Джесс непредсказуем. От него необходимо избавиться. В капитане зрела холодная уверенность, и он чувствовал, что Смоляной согласен с его решением. Это казалось едва ли не облегчением.

Убийство Джесса, предположил он, повлечет за собой определенные последствия, даже если обставить его как несчастный случай. Калсидийский купец Синад Арих захочет узнать, что случилось с его наемником, если Джесс не пришлет ему весточку в условленный срок. Что ж, пусть гадает! Река Дождевых чащоб – место опасное. Здесь люди и более опытные, чем Джесс, и куда более порядочные погибали. Решение укоренилось в душе Лефтрина. Скоро Джесс умрет.

Но это придется как-то подстроить. А значит, надо попытаться убедить охотника, что капитан передумал. Может быть, даже удастся уверить Джесса, что он потерял интерес к Элис. Если охотник перестанет видеть в ней оружие, которым можно воспользоваться против Лефтрина, то, скорее всего, прекратит ее донимать. После чего останется лишь дождаться подходящей возможности.

Тут Смоляной без слов окликнул его, привлекая внимание.

– Что такое? – спросил он у корабля и остановился.

Быстро оглядевшись, Лефтрин не заметил ничего опасного. Несмотря на предлог, под которым он сбежал от Элис, эта часть реки не сулила никаких неприятностей. Русло окаймляли заросли камыша, и баркас просто двигался между ними. Рыбы здесь было полно, и Лефтрин подозревал, что драконы по пути как следует подкрепятся.

Затем капитан разглядел, как трепещут деревья, растущие за камышами. Кроны содрогались, с некоторых посыпались желтые листья и мелкие ветки. Мигом позже прибрежные камыши всколыхнула волна и покатилась дальше, в реку, взбаламутив воду и траву. Она ударила в корпус судна и прошла дальше, почти незаметная на глубине.

– Землетрясение! – крикнул с кормы Сварг.

– Землетрясение! – проревел Большой Эйдер, предупреждая хранителей в лодках.

– Точно! – подтвердил Лефтрин. – Отведите Смоляного как можно дальше от берегов, но так, чтобы не потерять дно. Осторожно, взялись!

– Поберегись! – откликнулись багорщики.

Пока Смоляной отходил от берега, по кронам деревьев прошла еще одна волна. На землю дождем посыпались листья, ветки и старые птичьи гнезда. Миг – и камыши, ряд за рядом, окунулись в воду, а затем баркас покачнулся. Лефтрин нахмурился, но не отвел взгляда от деревьев. Землетрясения частенько случались в Дождевых чащобах, и по большей части на слабые толчки никто не обращал внимания. Сильные же не только угрожали жизни рабочих, ведущих раскопки в городах Старших, но и могли свалить старое или подгнившее дерево. Даже если ствол не рухнет прямо на палубу, из-за них, как слышал Лефтрин, порой тонули корабли. Говорят, во времена его дедушки именно упавшее дерево, по-настоящему огромное, остановило все движение на реке, и рабочим потребовалось почти полгода, чтобы расчистить фарватер. Сам он несколько сомневался в правдивости этой истории, но в каждой легенде найдется зерно истины. Наверняка где-нибудь да упало достаточно большое дерево, чтобы пошли такие слухи.

– Что происходит? – В голосе Элис угадывалась тревога.

Она услышала крики и вышла на палубу.

– Землетрясение, и довольно сильное, – не глядя на нее, ответил Лефтрин. – Пока что никаких осложнений, похоже, только деревья как следует встряхнуло. Ни одно не упало. Если не будет второго толчка, посильнее, мы легко отделаемся.

К ее чести, Элис только кивнула в ответ. Землетрясения были обычным делом по всем Проклятым берегам. Жителей Удачного ими не удивишь, хотя капитан сомневался, что Элис доводилось переживать подобное на воде или остерегаться падения крупных деревьев. Возможно, и следующее предостережение окажется для нее новостью.

– Иногда из-за землетрясений вода в реке становится более едкой. Но не сразу. Считается, что-то происходит выше по течению и выпускает белую воду. Через два-три дня мы, возможно, увидим, что река совсем побелела. Или нет. А вслед за действительно сильным землетрясением иногда приходят грязевые дожди.

Элис тут же оценила угрозу.

– Если вода сделается едкой, что делать драконам? И выдержат ли лодки хранителей?

Лефтрин глубоко вдохнул и выдохнул через нос:

– Ну, эта опасность на реке была всегда. Лодки, вероятно, некоторое время продержатся, хотя на всякий случай, если вода станет едкой, мы затащим их на палубу, поставим друг на друга, а хранители поплывут с нами.

– А драконы?

Капитан покачал головой:

– Насколько я понял, у них довольно прочные шкуры. Многие животные, рыбы и птицы чащоб привычны к здешней воде. Кое-кто держится подальше от реки, когда она белеет, а другие вроде бы и не замечают разницы. Если вода станет едкой, многое будет зависеть от того, насколько сильно и как надолго она изменится. День-другой, думаю, драконы выдержат. Если дольше, я начну беспокоиться. Но может, нам повезет, мы найдем сухой берег, и драконы переждут на нем самое худшее.

– А если берега не будет? – негромко спросила Элис.

– Ты и сама знаешь ответ, – отозвался Лефтрин.

До сих пор за всю дорогу такое случилось лишь однажды. Как-то вечером они так и не нашли надежного места для отдыха. Во все стороны, сколько ни смотри, тянулись одни болота, и драконам некуда было вылезти из воды. Несмотря на все их ворчание, им пришлось ночевать прямо в реке, а хранители улеглись на палубе Смоляного. Драконам тот опыт пришелся совершенно не по вкусу, однако они выжили. Но тогда вода была не слишком едкой, а погода – мягкой.

– Им придется потерпеть, – заключил Лефтрин.

Ни он сам, ни Элис не заговорили вслух о том, что белая вода может разъесть раны драконов.

– Это путешествие изначально сопровождали опасности, – чуть помолчав, добавил Лефтрин. – Очевидные опасности, с которыми мы постоянно живем бок о бок. Первые «поселенцы» Дождевых чащоб были, по сути, брошены здесь на произвол судьбы. Ни один человек в здравом рассудке не пришел бы в эти края по доброй воле.

– Я знаю историю своего народа, – перебила Элис несколько резко, но тут же слабо улыбнулась. – И я, со всей определенностью, пришла сюда по доброй воле.

– Да, верно, история Удачного – это история Дождевых чащоб. Но по-моему, мы живем тут побольше вашего.

Капитан облокотился на борт, ощущая под руками крепость Смоляного. Окинул взглядом течение своего мира.

– Странность струится в водах этой реки и влияет на всех нас так или иначе. Трехог не самое удобное место для жизни, и Кассарик не лучше. Но без этих городов у Удачного не было бы магии Старших на продажу. То есть нет Дождевых чащоб – нет и Удачного, как я это вижу. Но я пытаюсь сказать, что поколение за поколением, десятилетие за десятилетием молодые исследователи пускались в путь, обещая, что найдут лучшее место для поселения. Некоторые так и не вернулись. Остальные же рассказывали об одном и том же. Ничего, кроме бескрайней долины, где много деревьев и еще больше сырости. И чем дальше углубляешься в лес, тем более странным он становится. Все экспедиции, поднимавшиеся вверх по течению, возвращались, уверяя, что дошли до конца судоходного русла или до места, где река разлилась во всю ширь, так что оба берега напрочь скрылись из вида.

– Но ведь они просто не заходили достаточно далеко, правда? Мне попадалось так много упоминаний Кельсингры, что я верю: она точно существовала. И где-то существует до сих пор.

– Горькая правда в том, что мы можем прямо сейчас проплывать над ней и никогда об этом даже не узнать. Или же она может остаться в полудне пути от нас, за деревьями, укрытая мхом и грязью. Или стоять на одном из притоков, которые мы миновали. Два других города Старших то ли затонули, то ли их засыпало. Никто не знает наверняка, что с ними случилось, но известно, что теперь они под землей. То же самое могло произойти и с Кельсингрой. Вероятно, так и было. Нам известно, что давным-давно стряслось что-то грандиозное и ужасное. От этого погибли Старшие и почти вымерли драконы. Изменилось все. И сейчас на самом деле мы всего лишь следуем за драконами по самому судоходному руслу и надеемся к чему-то прийти.

Лефтрин поднял взгляд на Элис и увидел, как побледнело ее лицо под веснушками, как сжались губы.

– Чистая логика, Элис, – добавил он, пытаясь говорить мягче. – Если бы Кельсингра выстояла, разве не уцелели бы Старшие? А если бы Старшие выжили, разве они не спасли бы драконов? Ведь на всех гобеленах они всегда рядом.

– Но… если ты не веришь, что мы найдем Кельсингру, если ты с самого начала не верил, что мы можем ее найти, зачем ты вообще отправился в этот поход?

Тогда он заглянул прямо в ее серо-зеленые глаза:

– Ты хотела поехать. Ты хотела, чтобы поехал я. Так я мог побыть рядом с тобой, пусть и не слишком долго.

При этих словах вся душа Элис отразилась в ее глазах. Лефтрин отвел взгляд:

– Вот что определило мое решение. Сперва, когда я только услышал об этом, я подумал: «Э, безумная затея! Вряд ли что получится, и, бьюсь об заклад, платят соответственно». Часть денег вперед и обещание золотых гор, когда «дело будет сделано». И приключения по дороге. На реке нет человека, который не гадал бы, где ее исток. И вот представилась возможность узнать наверняка. А я всегда был азартен. Всякий, кто работает на реке, играет в орлянку так или иначе. Вот я и сделал ставку.

Лефтрин бросил сам себе вызов и принял собственное пари. Руки Элис лежали на планшире рядом с его руками. Он мягко накрыл ладонью ее пальцы – и его едва не скрутило судорогой. Дрожь охватила все его тело. Рука Элис лежала под его ладонью, а под ней был Смоляной.

«Все, что мне нужно в этой жизни, сейчас здесь, под моей рукой», – пронеслось у него в голове.

Мысль отдалась эхом во всем теле, проникла в кости, вошла в шпангоуты Смоляного и вернулась обратно, так что капитан уже не мог определить, где именно она зародилась.

Двенадцатый день месяца Молитв, шестой год Вольного союза торговцев

От Эрека, смотрителя голубятни в Удачном, – Детози, смотрительнице голубятни в Трехоге

Приложенное письмо в запечатанном футляре, весьма секретное, адресовано торговцу Ньюфу. Была внесена дополнительная плата, чтобы обеспечить доставку с неповрежденной печатью.

Детози, мой ученик по-прежнему отлично справляется с обязанностями. Твоя семья прекрасно его воспитала. Еще будет голосование смотрителей, но, скорее всего, Рейал получит звание подмастерья. Я, разумеется, сообщаю тебе это по секрету, зная, что ты не обмолвишься ему ни словечком до официального решения.

Он так преуспел, что я подумываю, не взять ли мне отпуск. Мне уже давно хотелось съездить в Дождевые чащобы и посмотреть на тамошние чудеса. Я, конечно же, не намерен злоупотреблять гостеприимством твоих родных, но был бы рад наконец-то увидеть тебя воочию. Что ты об этом думаешь?

Эрек

Загрузка...