Глава 9

Лука ему верит.

Почему бы и не поверить хорошему человеку? А чутье вопреки здравому смыслу нашептывает, что парень и вправду неплох.

Может, не свят. Да где святых искать-то? Сам Лука вот далеко не свят. Так что ж теперь?

– А за что убили бы?

Молчание. И тянется, и тянется.

– Спрашивайте. – Эшби разрешает и поднимается. Вязкие медленные движения, и сам он выглядит растерянным, но это лишь иллюзия. – Вы же хотите. У вас есть еще что-то?

– Ваш ребенок… не был вашим, верно?

Чуть склоненная голова. И ощущение, что его, Луку, собираются сожрать. Причем ощущение такое… явное. Даже не по себе становится.

– И вы это знали? Поэтому и выбрали кремацию?

– Идемте. – Эшби поворачивается спиной, и Лука с удивлением обнаруживает, что руки-то дрожат.

Вот же… засранец. Эшби. Николас.

Обыкновенный парень. Врач. Талантливый и перспективный хирург, если верить отзывам. Милый. Дружелюбный. Открытый, мать его чокнутую, всем людям. Готовый помочь, спасти и… Руки-то дрожат. Они не дрожали, даже когда Луке горло пытались перерезать. А ведь в тот раз почти вышло. Вон и шрам остался под подбородком.

И другой, на груди, когда навылет и почти без шансов, потому что глушь, псих с ружьем, а до рассвета еще целая ночь. Тогда только и оставалось, что надеяться на чудо.

Случилось, да…

Но именно тогда руки не дрожали. Напротив, Лука всецело сосредоточился на том, чтобы добраться до глотки гада. И добрался же.

А тут… Он сжал кулак. И заставил себя дышать ровно.

– Дело не в вас. – Засранец посмотрел снисходительно. – Это врожденное свойство. Большую часть времени мне удается контролировать его, но… иногда прорывается. В минуты сильных душевных волнений.

Почему-то прозвучало издевкой.

Мелькнула подлая мыслишка, что, если Лука свернет этому паразиту шею, многие вздохнут с немалым облегчением.

На улице было пыльно. Порывистый ветер норовил отвесить затрещину. И пробирал до самых костей. Солнце жарило, а поди ж ты… Или не ветер тому виной?

Песок что наждачка. И на зубах хрустит. И сам Лука, кажется, покрылся коркой этого самого темного песка. А вот Эшби ветер не трогал.

Ник сел на ступеньку, вытянул ноги, глаза прикрыл. Облокотился на короб, из которого свисали вялые плети роз.

– Эти цветы привезла Патриция Эшби, в девичестве Арлингтон, в дар своему супругу и земле, которую надеялась назвать своей. Ей пришлось сложно в новом мире, где не желали соблюдать старые порядки.

Розы покачивались. И редкие цветы выглядели так, будто вот-вот осыплются, однако странное дело – ветер, как ни старался, не сорвал ни одного лепестка.

– Она пыталась принести сюда то, что полагала единственно верным. Но поддержки не нашла. – Ник погладил темный цветок. – И смирилась. Женщинам того времени только и оставалось, что смиряться и проявлять покорность. Она и проявляла. До определенного момента.

– К чему это?

– Не зная прошлого, нельзя понять настоящее. Не говоря уже о том, чтобы предсказать будущее. Пожалуй, знай я раньше то, что знаю сейчас, многое сделал бы иначе. Но вам ведь неинтересно? Никому не интересно, кроме Уны… это ее и спасло.

– От чего?

– От того, чтобы стать частью игры. – Эшби обвел рукой двор. – Мой отец мог проявлять милосердие. Изредка. Уна напомнила ему сразу двух женщин, которых он безмерно уважал, хотя никогда-то не был знаком ни с одной из них. Что касается вашего вопроса, то да, я знал, что ребенок не мой… пожалуй, знал с самого начала. Слишком уж легко все далось.

– Все? – Лука, преодолев внутренний протест, опустился рядом.

Ступеньки? Крепкие. Слегка запыленные. Местами грязные. Но не в них дело. Находиться рядом с Эшби было неприятно. И мизинец опять нервно дернулся, пусть Лука и зажал его в кулаке.

– Она легко забеременела. И чувствовала себя отлично. Понимаете… Эшби быть непросто еще и потому, что приходится выбирать. В том числе что важнее – долг или семья. Мой отец так и не решился приблизиться к женщине, которую любил. Он сделал все, чтобы удержать ее рядом. – Ник повернулся и посмотрел на запертую дверь. – Даже подарил ей розы. И те приняли ее. Но… не больше. Мы все эгоисты. И я не знаю, сумел бы так… я рискнул. Я поверил, что любовь преодолеет все, в том числе и родовое проклятие. Зои… это не любовь, это было похоже на одержимость. В какой-то мере.

Во двор заглянула бродячая собака. Оскалилась. Зарычала. И отступила, не сводя гноящихся глаз с Эшби, будто в нем видела угрозу.

– Был бы отец жив, он бы сумел объяснить. Он ведь знал, каково это – сгорать от влечения к женщине, которой нельзя коснуться. Всегда что-то да не выдерживает. У кого-то разум, у кого-то тело, и неизвестно, что хуже. Зои… Зои – моя слабость, моя одержимость.

Розы пахли. Тяжелый запах, удушающий, отвратительный даже. Чудилось в нем что-то могильное.

– Я ведь обратился к лучшим и поверил, что им известно больше, чем моему отцу, что времени прошло изрядно… а ведь я навещал матушку, но меня убедили, что дело не во мне. Что случается. Возраст подходящий. История семьи. Во всех старых семьях порой случается сумасшествие, да…

Запах усиливался. И Лука потер нос, пытаясь избавиться от него. Не помогло.

– Сперва я собирался поступить так, как мои предки. Отыскать девицу с подходящей родословной. Крепкую. Согласную подписать договор. И да, в нем были бы указаны некоторые нюансы, наши юристы знают свое дело… Но появилась Зои.

– И договор вы не подписали?

– Подписал, отчего же. – Ник гладил пыльные листья, и тонкие плети шевелились. Лука мог бы поклясться, что еще немного и они поднимутся, потянутся к этому человеку, оплетут его, вцепятся зазубренными иглами шипов.

– И с ней, и с ее родителями. Миссис Фильчер, помнится, была рада…

– А Зои?

– Мне казалось, что она любит меня так же, как я ее. Всем свойственно заблуждаться. Вы курите?

– Нет.

– А я вот иногда… сейчас бы с удовольствием, но с собой не ношу. – Ник похлопал по карманам. – От нашей встречи до помолвки прошло больше года. Я ухаживал… как умел. Да, я могу позволить многое. И драгоценности в том числе, но мне казалось это не совсем правильным. Я наивно хотел, чтобы меня полюбили не за фамильное состояние. Я сделал много ошибок. Первую – когда поддался чувствам. Вторую – когда недооценил влияние миссис Фильчер на свою дочь. Теперь я понимаю, что Зои не хотела связываться со мной. Она боялась. Но ее матушка нашла правильные слова, и Зои сдалась. Она… она всегда хотела петь. У нее был неплохой голос. Внешность соответствующая. Но для того, чтобы пробиться, одного таланта недостаточно. Во всяком случае, не того, которым обладала Зои. И она решила, что с деньгами Эшби сможет добиться большего. Не сама, полагаю.

Лука никогда-то не любил копаться в чужих жизнях, но впервые, пожалуй, ощущал что-то сродни смущению.

– Мы встречались. Она позволяла держать себя за руку. Целовать в щеку. Она была милой… и быть может, у нас бы все сложилось, но появился Вихо. И я познакомил его с Зои. Третья ошибка. А четвертая – что я оказался слишком труслив, чтобы понять, что происходит. Вернее, не понять, но признаться, что с ним ей будет лучше. Мы все втроем играли в чужой спектакль. Матушка твердила Зои, что будущее у нее есть только со мной. Вихо решил, что он мне все-таки друг, и пытался им быть. Зои металась между чувствами и планами. И все-таки рискнула выйти замуж.

Лука поднял из пыли круглый камень. Покрутил в пальцах и уронил в пыль же. Вытер руку о штаны, что было глупо, потому что штаны уже пропитались невесомым этим песком.

– Матушка успела убедить Зои, что ее красота – товар, а главная задача в жизни – продать себя подороже. А Эшби могут заплатить. В отличие от полукровки. В договоре, который подписала Зои, фигурируют немалые суммы. В том числе и компенсация в случае расторжения брака. Но, как понимаю, Зои осознала, что эти деньги получить не так просто, как ей представлялось. Во многом я сам способствовал тому, что случилось. Зои всю жизнь прожила под рукой матушки. Не стоит обманываться, миссис Фильчер далеко не так мила и приветлива, какой хочет казаться. Она умеет быть жестокой. И никогда не стесняется использовать свою силу. И сейчас она не столько желает добра дочери, сколько хочет получить право распоряжаться финансами Зои.

– А у нее есть финансы?

– Фонд. Я открыл его незадолго до свадьбы. В первую годовщину сумма удвоилась. И удваивалась каждый год, который мы проводили вместе.

– Вместе?

– Вижу, вы поняли. Это стандартная формулировка. Типичный договор семьи Эшби, который подразумевает, что брак длится, пока супруги видят друг друга каждый день. Или почти каждый. Там подробно указано, как долго может длиться разлука. Главное, что, пока Зои находится рядом со мной, она получает за это деньги.

Которыми распорядиться не способна, потому как представляет собой скорее оболочку, нежели живого человека.

– Это придумал мой прапрапрадед. И финансируются подобные фонды из неподвластного мне капитала. – Ник розу не сорвал. И не встал, а потянулся, поглядел на небо и произнес задумчиво: – Будет буря. Не сегодня, но точно… через пару-тройку дней. Не люблю бури. На уши давит.

Лука тоже на небо посмотрел. Обыкновенное. Синее. С парой белых мазков – облака притаились где-то за кругом солнца.

– Если бы Зои ушла до того, как закончился первый год, она бы не получила ничего. Как если бы уклонялась от исполнения супружеских обязанностей.

– А измена?

– Про измену в договоре как раз ни слова. Не спрашивайте. Говорю же, затея моего предка. А мои предки, честно говоря, мыслили иначе, нежели нормальные люди.

Это Лука уже понял.

– Миссис Фильчер порывалась переехать в мой особняк сразу после свадьбы, но я не позволил.

– Почему? Дом большой.

– Не настолько, чтобы скрыться в нем от человека, которому до всего есть дело. Я ясно дал понять, что готов ее видеть гостем, но не более. Зои же стала хозяйкой. Сперва ей нравилось. Но постепенно, лишившись постоянного контроля, она начала задумываться о своей жизни. И как понимаю, пришла к выводу, что жизнь эта далека от ее представлений об идеале. Карьера? Я не был против, но, как понимаете, мог предложить ей лишь выступления в местной забегаловке. Я не способен жить за пределами Драконьего берега, а жена – далеко от меня. Деньги… здесь их особо не на что тратить. Зои спешила изменить дом, но устала и от этого.

И пришла к выводу, что ей осточертело это захолустье. Красивые женщины почему-то особенно устают от провинциальной тишины.

– Да и я… был далек от ее идеала. Не подумайте, я старался. Я привозил ей цветы. Не ограничивал в тратах. Она могла выписать себе наряды хоть из Нью-Йорка, хоть из Вашингтона, хоть из Парижа, но… она желала сама увидеть Нью-Йорк, Вашингтон и Париж.

Только парень сидел на цепи, суть которой, правда, была Луке не совсем понятна, но он верил, что если бы Эшби мог, он бы наизнанку вывернулся, чтобы жене угодить.

– К тому же у меня есть пациенты. Дела. Обязанности определенного толка. Драконы опять же. Вы не поверите, но молодые драконы болеют едва ли не чаще, чем люди… у нас вообще много общего, но драконы честнее.

– Когда вы поняли, что жена вам изменяет?

Взгляд искоса. И стало быть, действительно понял.

– Вихо перестал заглядывать. Говорил, что занят. Он и раньше бывал занят, но это не мешало ему останавливаться в моем доме. Порой мне начинало казаться, что он считает этот дом своим.

– Ревновали?

– Пожалуй что да… но это глупость, конечно. Просто Вихо был таким, каким отец хотел бы видеть меня. Решительным. Смелым. Не отступающим перед трудностями. Напротив, Вихо был рад любому вызову. Мне порой думалось, что он нарочно искал что-то, что другим казалось сложным, невозможным, невероятным. Он как-то обмолвился, что ему тяжело жить, не испытывая сильных эмоций.

Тех, что дает доза. Или охота. Лука знает. Лука сам таким был. И остался. Где-то. Как-то. Частично. Возраст позволил разуму взять верх над дурью, но разве он смог бы жить вне игры? Вне охоты?

А главное, согласуется с тем, что старый приятель сказал. И да, в духе парня было бы приударить за первой красавицей города, которая к тому же стала первой леди в этом захолустье. А ей? Освободившейся от удушающей матушкиной заботы и осознавшей вдруг, что тошно и от дома, и от поместья, и от собственной жизни, разве не глянулся бы парень, который буквально горел?

Загрузка...