Драконья погибель

Глава 7

На следующей неделе Дженни несколько раз наведывалась в обветшалый дом над каналом. Джон сопровождал ее дважды, а большей частью просиживал весь день вместе с Гаретом в Королевской Галерее, ожидая, когда король обратит на них внимание. Вечера он убивал с золотой молодежью из окружения Зиерн, изображая пляшущего медведя, как он сам это называл, причем весьма успешно изображая, особенно если учесть изматывающее ожидание поединка, который мог стоить Джону жизни. Аверсин оставался верен себе и даже ни разу не заговорил об этом, но Дженни чувствовала, что нервы у него напряжены до предела.

Сама она старалась избегать придворных и проводила целые дни в городе, у гномов. Пробиралась она туда потихоньку, скрыв себя охранными заклятиями от уличного сброда, ибо чуяла все яснее день ото дня, как ненависть и страх расползаются по городу подобно ядовитому туману. Путь через портовые кварталы пролегал мимо больших таверн «Хромой бык», «Храбрая крыса» и «Овца в болоте», где собирались беженцы – мужчины и женщины, согнанные с разоренных драконом дворов. И если кому-то были нужны дешевые рабочие руки, он знал, что эти-то согласятся ворочать мебель и чистить конюшни за несколько медяков. Однако зимние штормы, не дающие кораблям выйти из гавани, и растущие цены на хлеб лишили завсегдатаев таверн даже такого скудного заработка. Гномы, которых несмотря ни что было в городе более чем достаточно, старались не ходить мимо «Овцы в болоте» после полудня – в часы отчаяния, когда уже ясно, что никто тебя сегодня не наймет и все, что тебе осталось – это потратить последние гроши на выпивку.

Итак, с теми же предосторожностями, какими она пользовалась в не знающем законов Уинтерлэнде, Дженни пробиралась к леди Таселдуин, или, как ее называли на языке людей, мисс Мэб.

Дженни прекрасно понимала, что власть колдуньи-карлицы по сравнению с ее собственной – огромна. Однако ни ревности, ни сожаления не возникало на этот раз в ее душе. Наконец-то, впервые за долгие годы, Дженни нашла учителя.

В большинстве случаев Мэб охотно делилась секретами, хотя магия гномов казалась Дженни такой же странной и чуждой, как их мысли. У них совсем не было школ, и такое впечатление, что гномы передавали власть и знания чуть ли не по наследству от поколения к поколению загадочными, непонятными Дженни способами. Мэб рассказывала ей об исцеляющих заклинаниях, которыми издавна славилась Бездна; о зельях, утраченных гномами с приходом дракона точно так же, как было утрачено все их золото; о чарах, способных крепче привязать душу к плоти. Шла речь и о более опасном колдовстве, когда душа целителя, вливаясь в душу больного, могла спасти того от смерти. Упоминались и другие заклинания подземной магии – заклинания хрусталя, камня, свивающейся темноты, значение которых Дженни понимала весьма смутно, запоминая чисто механически и надеясь, что понимание придет потом. Мэб рассказывала о движении подземных вод, о том, как мыслят камни, о бесконечной череде пещер, никогда не видевших света.

Однажды разговор зашел о Зиерн.

– Да, она была когда-то ученицей в Пещерах Целителей.– Мэб вздохнула, откладывая в сторону трехструнные цимбалы, с помощью которых учила Дженни мелодике своих заклинаний.– Пустая девчонка, пустая и испорченная. Был в ней какой-то талант злой насмешки – еще тогда. Она сидела среди нас, внимала великим целителям, обладавшим властью, о какой она и мечтать не могла, кивала с почтением своей ухоженной головенкой, а потом передразнивала их перед своими друзьями, живущими в Бездне.

Дженни вспомнился серебряный отзвук смеха колдуньи и то, как Зиерн, ускорив шаги, чуть не вынудила Дромара побежать за ней.

Был ранний вечер. Несмотря на холод, воздух в обиталище гномов был спертый, недвижный. Шум на улице стих, слышались только перезвоны множества башенных часов да одинокие крики угольщика, расхваливающего свой товар.

Мэб покачала головой, голос ее звучал глуховато.

– Обожала выведывать секреты, как другие девчонки обожают сласти; хотела обрести власть, подглядывая и подслушивая. Изучила все тайные пути, ведущие в Пещеры Целителей, вынюхивала и шпионила, прячась в темноте. За власть нужно платить, а она прикоснулась к тайнам более великим, нежели она сама, и осквернила, отравила их, как отравила самое Сердце Бездны, – да, она отравила его! – и обратила нашу мощь против нас самих.

Дженни была сбита с толку.

– И Дромар говорил нечто подобное,– сказала она.– Но как можно осквернить заклинание? Исказить его? Тогда заклинание просто потеряет силу. Не понимаю.

Мэб пристально посмотрела на нее, словно только сейчас вспомнив, что Дженни не принадлежит к их народу.

– А ты и не должна понимать,– прозвучал ее нежный высокий голос.– Это магия гномов. Людей это не касается.

– Однако Зиерн-то прикоснулась,– сказала Дженни, перенося вес тела на пятки и давая отдохнуть коленям, болезненно ощущающим сквозь ветхую подушку твердый камень пола.– Если она, конечно, в самом деле научилась в Пещерах Целителей чему-то такому, что сделало ее величайшим магом королевства…

– Ай!– с отвращением сказала карлица.– Целители Бездны были куда могущественней, чем она! Клянусь Камнем, у меня было больше власти!

– Было?– ошеломленно переспросила Дженни.– Я знаю, что большинство Целителей погибло в Бездне, когда пришел дракон, и думала, что просто не осталось никого, кто бы мог бросить ей вызов. Магия гномов отличается от людской магии, но власть есть власть. Как могла Зиерн уменьшить твою силу?

Но Мэб только потрясла головой, всплеснув бледными паутинных оттенков волосами, и сказала яростно:

– Это дела гномов.

В последние дни Дженни редко видела Зиерн, но чародейка по– прежнему занимала ее мысли. Влияние Зиерн пропитывало королевский двор подобно аромату ее коричных благовоний. В пределах дворца Дженни постоянно чувствовала присутствие колдуньи. Как бы там ни добыла Зиерн свою власть и что бы она потом с ней ни делала, но Дженни никогда не забывала, насколько эта власть велика. Когда, не заглянув даже в фолианты по магии, которые Джон стянул для нее в дворцовой библиотеке, Дженни сидела перед своим магическим кристаллом, наблюдая крохотные беззвучные образы сыновей, опасно дурачащихся на заснеженных зубчатых стенах Холда, она чувствовала себя виноватой. Дженни уже не испытывала чувства ревности к Зиерн, но зависть еще оставалась. Правда, это была зависть продрогшего путника к тем, кто сидит сейчас в теплых и светлых домах.

Но когда она спрашивала у Мэб о том, каким образом могла достичь чародейка своей нынешней власти и почему гномы запретили ей появляться в Бездне, карлица лишь твердила упрямо:

– Это дела гномов. Людей это не касается…

А Джон к тому времени стал всеобщим любимцем среди молодых придворных. Они приходили в восторг от его нарочитого варварства и называли своим ручным дикарем, когда он начинал рассуждать об инженерии или о повадках свиней или цитировал классиков с ужасающим северным акцентом. И каждое утро король, проходя по Галерее, отводил тусклые глаза, а этикет не позволял Гарету заговорить первым.

– Чего он тянет?– допытывался Джон, когда они с Гаретом, потеряв еще один день, вышли из арочного портика Галереи в холодный, расплывающийся дневной свет. Из безлюдного сада со старенькой арфой в руке к ним по лестнице тихо поднялась Дженни. Пока мужчины были в Королевской Галерее, она упражнялась в мелодике заклинаний на пустынном скалистом берегу, наблюдая бег облаков над морем. Был сезон ветров и внезапных бурь. На севере, наверное, вовсю уже лепил мокрый снег, а здесь теплые солнечные дни перемежались туманом и хлесткими дождями. Бледная дневная луна шла на ущерб, причиняя Дженни смутное беспокойство. В саду на фоне глинистых тонов осенней почвы светло и ярко выделялись костюмы придворных, сопровождавших Зиерн на прогулку. Донесся нарочито пронзительный голосок колдуньи, со злобной точностью имитирующий речь гномов.

Джон продолжал:

– Или он надеется, что дракон обрушится на Цитадель и избавит его от хлопот осады?

Гарет покачал головой.

– Не думаю. Я слышал, Поликарп установил на самых высоких башнях катапульты, бросающие горящую нефть, так что дракону лучше держаться от них подальше.

И хотя речь шла об изменившем подданном, Дженни услышала в голосе принца гордость за своего бывшего друга.

В отличие от Джона, позаимствовавшего придворный костюм из кладовой за воротами дворца, где просителям перед встречей с королем придавали приличный вид, Гарет имел по меньшей мере дюжину преступно дорогих нарядов для парадного выхода. Сегодня на нем была мантия из пронзительно-зеленого и желтовато-розового атласа, казавшегося лимонным в зыбком послеполуденном свете.

Джон насадил очки покрепче на переносицу.

– Так вот что я тебе скажу. Я не собираюсь больше обивать порог, как крысолов, ждущий, когда королю понадобятся его услуги. Я приехал сюда, чтобы защитить мои земли и моих людей, которые еще не получили ничего ни от короля, который мог бы их защитить, ни от меня самого.

Гарет отсутствующе смотрел вниз, в сад, на маленькую компанию придворных рядом с испятнанной желтыми листьями мраморной статуей бога Кантирита, потом быстро повернул голову.

– Ты не можешь уйти!– В голосе его прозвучали страх и беспокойство.

– А почему нет?

Юноша закусил губу и не ответил, но взгляд его нервно метнулся вниз, в сад. Почувствовав, что на нее смотрят, Зиерн обернулась и послала Гарету воздушный поцелуй. Гарет тут же отвернулся. Вид у него был утомленный, измученный, и Дженни захотелось спросить, является ли ему еще во снах Зиерн.

Неловкое молчание было неожиданно прервано высоким голосом Дромара.

– Милорд Аверсин…– Гном ступил на террасу и заморгал болезненно, оказавшись в приглушенном тучами убывающем свете дня. Слова он выговаривал с запинкой, словно с трудом припоминая их значение.– Пожалуйста… не уходи.

Джон пронизывающе взглянул на него сверху вниз.

– Не слишком-то распростираешь ты свое радушие. Как, впрочем, и помощь, разве не так?

Старый посланник с вызовом встретил его взгляд.

– Я начертал тебе карту Бездны. Чего же ты еще хочешь?

– Карты, которая не лжет,– холодно сказал Джон.– Ты оставил пустыми половину участков. А когда я сложил вместе чертежи разных уровней и вертикальный план, будь я проклят, если они хоть где-нибудь совпали! Меня не интересуют секреты вашей чертовой Бездны. Прикажешь играть с драконом в кошки-мышки в полной темноте, да еще и не имея точного плана?

Услышав в его ровном голосе гнев и страх, Дромар опустил глаза и уставился на свои нервно сплетенные пальцы.

– То, что в пробелах, не касается ни тебя, ни дракона,– сказал он тихо.– План точен, клянусь Камнем, что лежит в Сердце Бездны. Некто из детей человеческих проник однажды к ее Сердцу, и с той поры мы горько сожалеем об этом.

Он поднял голову, бледные глаза блеснули из-под снежных нависающих бровей.

– Я прошу тебя довериться мне, Драконья Погибель. Это против наших обычаев – просить помощи у людей. Но я прошу тебя помочь нам. Мы рудокопы и торговцы, мы никогда не были воинами. День за днем нас выживают из города. Если падет Цитадель, многие из народа Бездны будут вырезаны вместе с мятежниками, давшими им не только приют, но и пропитание. Королевские войска не дадут гномам покинуть Цитадель, если гномы попытаются выбраться, а попытаются многие, поверь мне. Здесь, в Беле, хлеб стоит все дороже, и мы либо умрем с голоду, либо нас растопчут толпы из таверн. Очень скоро нас станет так мало, что мы не сможем восстановить Бездну, даже если нам суждено снова пройти через ее Врата.

Он простер маленькие, как у ребенка, но старчески узловатые руки, странно бледные на фоне черных разводов его причудливо скроенных рукавов.

– Если ты не поможешь нам, кто еще из рода людского сделает это?

– Да когда же ты удалишься отсюда, Дромар?– Чистый и мягкий, как серебряное лезвие, голос Зиерн обрезал последние слова старого гнома. Она взбежала по лестнице из сада – легкая, как миндальный цвет, летящий по ветру. Ее окаймленная розовым вуаль отлетала назад над растрепавшимися каштановыми волосами.– Тебе недостаточно того, что ты ежедневно докучаешь своим присутствием королю, тебе еще надо втянуть в свои интриги этих бедных людей? Нет, только гномы могут быть настолько вульгарны, чтобы говорить о делах ближе к вечеру, как будто для этого днем мало времени!– Надув губки, колдунья выпроваживающе махнула холеной рукой.– А теперь удались,– добавила она с вызовом.– Иначе я позову стражу.

Старый гном какое-то время смотрел ей в глаза; ветер с моря омывал его морщинистое лицо облаком паутинчато-бледных волос. Зиерн вела себя, как избалованный раскапризничавшийся ребенок. Но Дженни, стоявшая позади нее, хорошо видела восторг и высокомерие триумфа, обозначившиеся в каждом мускуле этой восхитительно стройной спины. Дженни не сомневалась, что Зиерн позовет стражу.

Дромар тоже в этом не сомневался. Посланник при дворе короля в течение тридцати лет, он повернулся и побрел прочь, подчиняясь приказу фаворитки. Дженни смотрела, как он ковыляет там, внизу, по серой и лавандовой мозаике садовой дорожки, провожаемый по пятам бледным хрупким Бондом Клерлоком, копирующим его походку.

Как всегда не замечая Дженни, Зиерн взяла за руку Гарета и улыбнулась ему.

– Старый заговорщик!– обронила она.– Так и норовит ударить в спину… Вечером я должна ужинать с твоим отцом, но у нас еще есть время для прогулки по берегу. Дождя ведь не будет, наверное.

«Она бы могла сказать – наверняка,– подумала Дженни.– Одно ее заклинание – и тучи забегают, как комнатные собачки перед кормежкой».

Изящно изогнувшись, Зиерн потянула Гарета к лестнице, ведущей в сад. Придворных внизу видно не было, всех разогнал порыв ветра, залепивший аллеи мокрой сорванной с веток листвой. Гарет бросил отчаянный взгляд на Джона и Дженни, стоявших рядом на террасе: она – в пледах и северной куртке из овечьей кожи, он – в изукрашенном кремовом и голубом атласе, школярские очки – на кончике носа.

Дженни тихо подтолкнула Джона.

– Пойди с ними.

Он поглядел на нее сверху вниз, чуть осклабившись.

– Ага… Меня производят из пляшущего медведя в дядьки?

– Нет,– сказала Дженни, и голос ее был тих.– Скорее в телохранители. Я не знаю, что там затеяла Зиерн, но сам он что-то предчувствует. Пойди с ними.

Джон вздохнул и наклонился, чтобы поцеловать ее в губы.

– Король мне заплатит за это отдельно.

Его объятие напоминало хватку облаченного в атлас медведя. Затем он сбежал по лестнице и с чудовищным северным прононсом окликнул Гарета и Зиерн; ветер вздул его мантию и сделал Джона похожим на огромную орхидею посреди облетевшего сада…

Прошло еще около недели, прежде чем король пожелал встретиться со своим сыном.

– Он спросил меня, где я пропадал,– тихо проговорил Гарет.– Он спросил меня, почему я не встретился с ним раньше.– Повернувшись, наследник королевства ударил кулаком по стойке балдахина и скрипнул зубами, пытаясь сдержать слезы стыда и гнева.– Дженни, да ведь он же все эти дни попросту не видел меня!

Он обернулся. Слабый вечерний свет, падающий из граненых звеньев окна, где сидела Дженни, огладил лимонно-белый атлас его придворного одеяния и мрачно засиял в гладких старинных самоцветах на запястьях. Волосы Гарета с окрашенными в зеленый цвет кончиками, тщательно завитые перед аудиенцией, теперь снова развились и свесились вдоль щек – за исключением какой-нибудь пары локонов. Он нацепил очки, погнутые, расколотые и совершенно неуместные при столь роскошном одеянии; в линзах мерцал хлещущий за окном дождь.

– Я не знаю, что делать,– сдавленно сказал Гарет.– Он сказал… Он сказал, что о драконе мы поговорим в следующий раз. Я не понимаю, что происходит…

– А Зиерн при этом была?– спросил Джон. Он сидел возле конторки с веретенообразными ножками, заваленной книгами, как и вся прочая мебель в их апартаментах. После восьми дней ожидания комната имела вид разграбленной библиотеки: тома лежали один на другом, страницы были заложены листочками с выписками рукой Джона, какими-то тряпицами, другими книгами, а один фолиант – так даже кинжалом.

Гарет кивнул горестно.

– На половину моих вопросов за него отвечала она. Дженни, а не могла она опутать его каким-нибудь заклятием?

Дженни начала осторожно:

– Вероятно…

– Да конечно же!– сказал Джон, откинувшись на высоком стуле и опершись спиной на конторку.– И если бы ты не пыталась все время воздать этой дуре должное, Джен, ты бы и сама это поняла… Войдите!– добавил он, услышав мягкий стук в дверь.

Дверь открылась ровно настолько, чтобы Трэй Клерлок смогла просунуть в щель голову. Девушка поколебалась секунду, затем вошла, подчиняясь приглашающему жесту Джона. В руках у нее была ореховая шарманка, шейка ящика и игральная рукоятка которой были усеяны в беспорядке звездами из слоновой кости. При виде инструмента Джон расплылся в улыбке, а Дженни застонала.

– Уж не собираешься ли ты играть на этой штуке? Ты же распугаешь весь скот в округе, неужели не ясно?

– Не распугаю,– возразил Джон.– Кроме того, в ней есть такой фокус, чтобы играть потише…

– И ты его знаешь?

– Узнаю. Спасибо, Трэй, милая. Видишь ли, некоторые люди просто не способны оценить звуки настоящей музыки.

– Некоторые люди не способны оценить вопли кота, раскатываемого скалкой,– ответила Дженни. Затем снова повернулась к Гарету.– Да. Зиерн могла наложить на него заклятие. Но после твоих рассказов об отце, о его силе и упрямстве – странно, что она могла так овладеть им.

Гарет мотнул головой.

– И еще одно,– сказал он.– Я не знаю, как это понимать… И я не уверен в этом, потому что разговаривал с ним без очков… Но мне показалось, что он как-то высох со времени моего отъезда. Я понимаю, это звучит глупо,– торопливо добавил он, видя, что Дженни озадаченно нахмурилась.

– Нет,– неожиданно сказала Трэй и, когда все трое посмотрели на нее, зарделась, как куколка.– Я думаю, это звучит вовсе не глупо. Я думаю, что это правда и что «высох» – самое точное слово. Потому что… Мне кажется, то же самое происходит сейчас с Бондом.

– С Бондом?– переспросила Дженни, и в памяти тут же возникло изможденное костистое лицо короля, а затем восковая бледность Бонда, оттененная узором старинной раскраски.

Трэй, казалось, была всецело озабочена приведением в порядок кружев на левом рукаве. Затем она подняла голову, и драгоценные змейки в ее волосах блеснули опалово.

– Я думала, мне кажется,– сказала она тихонько.– Он стал какой-то неловкий и шутит как-то уже не смешно, как будто озабочен чем-то важным. Но у него сейчас нет дел – ни важных, никаких. И он стал таким же рассеянным, как твой отец.– Она умоляюще взглянула на Дженни.– Но зачем ей было налагать заклятие на моего брата? Он же и так всегда был ей предан! Они подружились, как только Зиерн появилась при дворе. Он любил ее. Она все время снилась ему…

– Снилась – как?– резко спросил Гарет.

Трэй покачала головой.

– Он не рассказывал мне.

– Во сне он ходил?

Изумленные глаза девушки ответили раньше, чем она заговорила.

– Откуда ты знаешь?

Прерывистый дождь стих. Все долго молчали, под окном в тишине ясно слышны были голоса дворцовых стражников, рассказывающих анекдот о гноме и проститутке. Смутный дневной свет убывал, комната стояла холодная и грифельно-серая. Дженни спросила:

– А тебе она еще снится, Гарет?

Юноша покраснел, как ошпаренный. Наконец помотал головой и сказал, запинаясь:

– Я… я не люблю ее. В самом деле не люблю. Я пытаюсь… Я боюсь оставаться с ней один. Но…– Он сделал беспомощный жест, не в силах бороться с предательскими воспоминаниями.

Дженни сказала мягко:

– Но она зовет тебя. Она позвала тебя в ту ночь, когда мы были в охотничьем домике. Раньше так случалось?

– Я не знаю…– Гарет выглядел больным и испуганным, как в лесах Вира, когда Дженни, проникая в его разум, предъявляла ему самого себя. Трэй, зажигавшая две маленькие лампы из слоновой кости на конторке Джона, торопливо погасила лучинку и, тихо подойдя к Гарету, усадила его рядом с собой на край кровати под балдахином.

В конце концов Гарет сказал:

– Чуть не случилось… Несколько месяцев назад она попросила меня отобедать с отцом и с нею в ее крыле дворца. Я не пошел. Я боялся, что отец рассердится за неуважение к ней, но позже он произнес однажды такую фразу, как будто вообще ничего не знал о приглашении. Я удивился, я подумал…– Он покраснел еще гуще.– В общем, я решил, что она полюбила меня.

– Полюбил волк овцу,– заметил Аверсин, почесывая нос.– Только вот страсть была несколько односторонней. И что же тебя остановило?

– Поликарп.– Гарет хмуро поигрывал полой мантии, мягко тронутой светом лампы, падающим в разрез балдахина.– Он всегда говорил, чтобы я ее опасался. Он узнал о приглашении и отсоветовал мне идти.

– Ну, я, конечно, ничего не смыслю в магии, но, знаешь, парень, похоже, что он спас тебе жизнь.– Джон оперся спиной на конторку и беззвучно прошелся пальцами по клавишам шарманки.

Гарет потряс головой, сбитый с толку.

– Но зачем? Он же неделю спустя пытался меня убить – отца и меня!

– Если это был он.

Юноша уставился на Джона. Медленно нарастающий ужас и понимание отразились на его лице.

– Но я видел его,– прошептал он.

– Если она может принять образ кошки или птицы, что ей стоит прикинуться господином Халната, а, Джен?– Аверсин взглянул в дальний конец комнаты, где молча сидела Дженни, поставив локоть на колено, а подбородок – на согнутую кисть.

– Вряд ли это было подлинное воплощение,– сказала она негромко.– Скорее всего иллюзия. Изменение образа требует огромной власти, хотя власть у нее действительно огромная. Но как бы она это ни сделала, сам поступок вполне логичен. Если Поликарп начал подозревать о ее намерениях относительно Гарета, Зиерн его мгновенно этим обезоружила. Сделав тебя свидетелем, Гарет, она лишила его возможности помочь тебе. Она знала, насколько страшным покажется тебе такое предательство.

– Нет…– в ужасе выдохнул Гарет.

Голосок Трэй жалобно прозвучал в тишине:

– Но что ей нужно от Гарета? Я могу понять, почему она держится за короля, – без его поддержки она лишилась бы пусть не всего, но многого. Но Гарет-то ей зачем? И чего она хочет от Бонда? Он же ей совсем не нужен… Мы – маленькие люди (я имею в виду, что наша семья не обладает ни влиянием, ни деньгами).– Беспомощная улыбка тронула уголок ее рта; Трэй теребила кружево на рукаве.– Мы бы упрочили положение, выйди я удачно замуж, но… Мы в самом деле не представляем для Зиерн никакой ценности.

– И зачем их убивать при этом?– В голосе Гарета отчетливо прозвучал страх за отца.– Или это свойство всех заклинаний?

– Нет,– сказала Дженни.– Для меня это тоже удивительно – я никогда не слышала о заклинаниях, которые бы, подчиняя разум, опустошали еще и тело жертвы. Но, с другой стороны, я не слышала и о том, что можно годами держать человека под заклятием. Я имею в виду твоего отца, Гарет. Правда, ее магия – это магия гномов… Может быть, их заклятия, оплетая душу, разрушают и тело… Но в любом случае,– добавила она, понизив голос,– обрести такую власть над человеком можно лишь с его согласия.

– С его согласия?– ужаснувшись, воскликнула Трэй.– Да кто же на такое согласится? Нет, он не мог…

Гарет (и Дженни отметила это особо) промолчал. На секунду он словно заглянул, как тогда, на северной дороге, в собственную душу. Кроме того, он слишком хорошо знал Зиерн.

– Не понимаю.– Трэй помотала головой.

Дженни вздохнула и, поднявшись, подошла через всю комнату к сидящим рядышком молодым людям, положила руку на плечо девушки.

– Владеющий превращениями может изменить чью-либо сущность точно так же, как свою собственную. Это требует огромной власти, но самое главное здесь – желание самой жертвы. Жертва будет сопротивляться, если не найти в ее душе некой трещинки – этакого бесенка искушения, словом, той части души, которая сама желает измениться.

За окном была глубокая тьма; в золотистом свете лампы лицо девушки приняло медовый оттенок. В подрагивании длинных густых ресниц Дженни ясно читала страх и очарование соблазна.

– Думаю, ты бы воспротивилась, попытайся я превратить тебя в комнатную собачку, будь у меня, конечно, такая власть. В твоей душе очень мало от комнатной собачки, Трэй Клерлок. Но вот попытайся я обратить тебя в коня – в свободную от узды кобылицу, дымчато-серую сестру морского ветра – мне кажется, я бы получила твое согласие.

Поспешно отведя глаза, Трэй уткнулась лицом в плечо Гарета, и молодой человек попытался обнять ее за плечи – не слишком, правда, удачно, поскольку выяснилось, что он сидел на кружевах своей мантии.

– В этом вся власть и опасность превращений.– В комнате было очень тихо, и Дженни пришлось снова понизить голос.– Если я превращу тебя в кобылицу, Трэй, твоя сущность станет сущностью коня. Твои мысли будут мыслями коня, твое тело – телом кобылицы, твоя любовь и желания станут любовью и желаниями молодого сильного зверя. Ты сможешь вспомнить о том, кем ты была раньше, но возвратить себе прежний облик ты уже не сможешь. Но, думаю, ты была бы более счастлива…

– Прекрати!– прошептала Трэй зажмурившись. Гарет обнял ее покрепче. Дженни умолкла. Потом девушка вновь вскинула веки, в глубине потемневших глаз еще клубились тайные грезы.

– Извини,– тихо сказала она.– Это не ты меня испугала. Это я сама…

– Я знаю,– мягко отозвалась Дженни.– Но теперь ты понимаешь? И ты, Гарет, понимаешь ли, что она могла сделать с твоим отцом? Часто самое безболезненное – это поддаться искушению и отдать власть над своим разумом другому. Когда Зиерн только что появилась при дворе, она бы не проделала с тобой ничего подобного. Ты ненавидел ее; кроме того, ты был еще мальчишка, и ей было не под силу привлечь тебя, как она привлекала мужчин. Но когда ты стал мужчиной…

– Какая мерзость!– Трэй вывернулась и сама обняла Гарета за плечи.

– Зато чертовски надежный способ остаться у власти,– заметил Джон, облокотившись на лежащую на коленях шарманку.

– Пока это только мое предположение,– сказала Дженни.– И, действительно, непонятно, зачем ей был нужен Бонд. Я бы могла узнать это, если бы мне удалось увидеть короля, поговорить с ним…

– Божья Праматерь, да он с сыном своим говорить не желает, милая, не то что со мной или с тобой!– Джон приостановился, как бы вслушиваясь в собственные слова.– И, может быть, именно поэтому не желает говорить и с нами.– Его глаза блеснули, остановившись на Гарете.– Знаешь, Гар, чем дольше я все это вижу, тем больше сдается мне, что надо бы нам все-таки с твоим папашей потолковать.