Драконья справедливость

13

Лайама разбудил стук в дверь. Когда он открыл глаза, сынишка конюха уже тащил с него одеяло:

— Вставайте скорей! Все отъезжают, а вы не готовы! Ох, да у вас и сумки еще не уложены! Ладно, я ими займусь!

Мальчишка вихрем пронесся по комнате, собирая в один ком все, что ему попадалось. Лайам не сразу сообразил, что Проуна в номере нет. Он спешно выскочил из постели и отнял у торопыги одежду, которую собирался надеть. Мальчишка опять заныл, что суд отъезжает, но Лайам отвесил ему легонькую затрещину, и нытик примолк. Одеваться и умываться пришлось по-военному быстро, что он и проделал, косясь, чтобы суматошный слуга не запихнул в сумки и Фануила.

Одевшись, Лайам перепаковал свои вещи. Не потому, что надеялся уложить их лучше, чем маленький обормот. Просто ему хотелось отделить чистую одежду от грязной.

— Забирай, — велел он огольцу, — и скажи там, что я сейчас буду.

Мальчишка, обвесившись сумками, вылетел в коридор. Лайам набросил плащ, взял сумку с мечами и подошел к Фаиуилу.

«Ты почему меня не разбудил?» — спросил он, ухватывая дракончика поперек живота и сажая на плечи.

«Ты не просил, мастер».

— Сам мог сообразить. Подумаешь — не просил, — бормотал Лайам, перескакивая через ступеньки. — Этот малец, я вижу, гораздо смышленей, чем ты. Возьму-ка я его к себе фамильяром.

«Он в магии полный ноль».

— Зато распрекрасно таскает поклажу.

Когда Лайам вскочил в седло, поезд только начал выстраиваться, так что извиняться за опоздание ему не пришлось. Он зло глянул на затянутую в бархат жирную спину Проуна и стал пристегивать сумку к седлу.

Даймонд затанцевал, Лайам укоротил повод. Чалый прекрасно себя чувствовал, за ним был хороший пригляд. Подбежавший мальчишка доложил, что багаж господина уложен на вьючную лошадь. Лайам кивнул и бросил ему серебряную монетку.

— Доедем до места — получишь вторую. Если, конечно, и впредь будешь таким же усердным. Восхищенный мальчишка так и остался стоять столбом на дороге, хотя караван уже тронулся в путь. Лайам застегнул камзол — предрассветный воздух был свеж и прохладен. Он ехал чуть позади председательницы ареопага, перед которой в седлах покачивались уоринсфордские стражи и Проун. Охранники громко переговаривались, толстяк, надувшись, молчал.

Вдова хорошо держалась в седле, бросив на переднюю луку поводья. Когда поезд выехал на главную улицу, она придержала своего скакуна.

— Квестор Ренфорд, у меня есть к вам вопрос.

— Да, сударыня? Я к вашим услугам.

Черная дама какое-то время молчала. Затем спросила:

— Вчера, на заседании, как вы узнали, что Каммер сбежал? — Женщина повернула голову и посмотрела спутнику прямо в глаза, потом показала на Фануила. — Это все ваш фамильяр?

— Да, сударыня. Он чувствует, когда рядом творят заклинания.

Ему явно задали не тот вопрос, который собирались задать, но вдова уже на него не смотрела. Лицо ее опять обратилось в маску спокойного безразличия.

Уоринсфорд просыпался рано. Улицы были еще темны, но пекарни уже открывались, прислуга выплескивала помои в желоба сточных канав, к рынку сплошным потоком двигались скрипучие телеги селян. Лайама так умилила эта картина, что он глубоко вздохнул. Пекарь, мимо лотка которого он проезжал, сунул ему в руки горячую булочку. Лайам принял ее с улыбкой и бросил монетку расторопному продавцу.

Возле северного выезда из Уоринсфорда процессию поджидал одинокий всадник. Он поклонился Проуну и вдове Саффиан, потом пристроился рядом с Лайамом.

— Доброе утро, — слабо улыбнулся Эласко. Вид у него был довольно зеленоватый.

— Доброе утро. Я думал, вы подъедете прямо к гостинице.

— Ох, Лайам, — Эласко всплеснул руками, словно ему был брошен серьезный упрек, — ехать сюда мне было ближе, и я подумал… — Он, не договорив, смущенно пожал плечами. Ареопаг выехал за городскую черту. Лайам ждал потока вопросов, но молодой квестор только пыхтел, стараясь удержаться в седле. Разговора не получалось.

«Мальчишка вчера опять перебрал», — подумал Лайам с усмешкой.

— Не лучше ли вам вернуться? — участливо спросил он, придерживая коня. — Вам ведь сейчас не очень-то хорошо.

— Ох, — ответил молодой человек, пошатнувшись в седле, — пожалуй, я так и сделаю. Если только вы не сочтете это проявлением неуважения.

— Не сочту, — хмыкнул Лайам.

— Если бы не головная боль и эта ужасная тошнота… я бы… мне… мне хотелось расспросить вас о многом. Мне кажется, вы могли бы научить меня большему, чем все торквейские профессора.

«Ну как же, как же… И с чего это людям приходит в голову подобная чушь?»

— Но похмелье лечить я все-таки не умею, — Лайам послал Даймонда вбок, вытесняя юношу из колонны. — Спасибо, что приехали меня проводить, я очень тронут, Уокен. Мне было приятно с вами работать. Если будете в Саузварке, навестите меня. Эдил Кессиас знает, где я живу.

Эласко просиял.

— Благодарю вас, Лайам. Могу ли я вам написать? Если столкнусь с какой-нибудь неразрешимой загадкой? Мы регулярно сносимся с Саузварком, так что…

— Конечно, Уокен. Только не думайте, что я семи пядей во лбу.

«Не хватало еще, чтобы меня завалили письмами. Впрочем, надо же мальчику у кого-то учиться. В Уоринсфорде, как видно, его учить не хотят. Пусть себе пишет!»

Они пожали друг другу руки, и юноша, пришпорив свою лошадку, устремился вперед, чтобы попрощаться с госпожой Саффиан. Лайам остался ожидать на обочине, потом махнул Эласко рукой, показывая, что возвращаться не стоит. Тот понял его и, сделав ответный жест, поскакал к городу по боковой дороге. Солнце, только что показавшееся из-за горизонта, окрасило стены Уоринсфорда в розовый цвет. Лайам вспомнил о Каммере, о Хандуитах, о своем разговоре с Куспинианом и решил, что расставание с этим местечком вряд ли его опечалит. Дав шпоры Даймонду, он послал его с места в карьер и вскоре занял свое место в колонне.

Лайам вырос в Мидланде, где весны проходят особенно буйно. В Южном Тире природа пробуждалась не разом. И все же и тут склоны покатых холмов уже подернулись травкой, а овцы, на них пасущиеся, соперничали белизной с облаками. Кроны встречных деревьев также окутывала зеленая дымка, из небольших придорожных рощиц слышались веселые щебеты птиц.

Это было приятное путешествие. Дорога вилась вдоль Уорина, Даймонд послушно следовал за остальными лошадками, и Лайам, едва прикасаясь к поводьям, удобно расположился в седле. Он любовался холмами, наблюдал за скользящими по водной глади судами и почти ни о чем не думал.

Ближе к полудню Фануил улетел поохотиться. Через час он вернулся и тяжело опустился на холку Даймонда.

«Тут много зайцев».

— Мгм, — отозвался Лайам. Он снял плащ и, подставив лицо жарким лучам солнца, закрыл глаза.

«Это хорошо».

«А что ты сделаешь с „Демонологией“?»

Лайам неохотно приподнял веки и посмотрел на дракончика.

«Не знаю. Думаю, сохраню. Она может оказаться полезной».

«Ты не имеешь права держать ее у себя».

«Проун всего лишь велел мне никому ее не показывать, так что вроде бы все в порядке. — Ему очень хотелось снова расслабиться. — В любом случае, я унаследовал эту книжицу от полноправного мага, разве не так?»

Ответа не последовало, и к Лайаму вернулось спокойствие, но ненадолго — уродец снова послал ему мысль.

«Но ты ведь не маг».

«Да, — согласился Лайам и заставил себя призадуматься. Что бы там ни думали о нем остальные, он ведь и вправду не маг. И значит, формальных прав хранить эту книгу у него действительно нет. С другой стороны, Проун в этом смысле ведет себя тихо, да и в Уоринсфорде она оказалась полезной. — Подождем, пока я не разберусь с бумагами из Дипенмура. Если станет понятно, что книга еще пригодится, я придержу ее у себя, а потом уничтожу. Если же нет, я не мешкая уничтожу ее. Хорошо?»

«Это будет разумно», — ответил уродец.

Лайам снова принялся загорать.

Местом ночлега госпожа Саффиан выбрала постоялый двор, стоявший на перепутье. Там от дороги, по которой они ехали, ответвлялась другая, уводящая на восток. Проун, за весь день не удостоивший Лайама ни словечком, стал требовать себе отдельную комнату и помрачнел, узнав, что возможности получить ее нет.

Брови Лайама от столь оскорбительного демарша засранца сами собой полезли на лоб, но он промолчал. В своем щегольском наряде и с расцарапанной физиономией толстый квестор был слишком смешон, чтобы всерьез его принимать.

Однако госпожа Саффиан в конце концов обратила внимание на натянутость между ее подчиненными и не на шутку обеспокоилась. Лайам понял это, когда она пригласила к ужину Иоврама. Этот ход оказался в какой-то мере удачным. Старик послужил буфером между враждующими сторонами. Его неизбывный юмор скрасил застолье, и мрачная физиономия Проуна весь вечер оставалась в тени. Когда унесли тарелки, толстый квестор встал, скованно поклонился вдове и удалился. Иоврам, засуетившись, поспешил откланяться тоже.

Когда и Лайам собрался отправиться восвояси, госпожа председательница жестом остановила его. Она долго смотрела в огонь, словно приводя свои мысли в порядок. Лайам терпеливо молчал.

— В этом году ареопаг действует скомканно, — наконец заговорила она, не отводя взгляда от очага. — Этого следовало ожидать. Что-то идет не так, что-то мы упускаем, где-то не можем свести концы с концами. Будь мой супруг жив, все шло бы иначе. — Она откашлялась и посмотрела на собеседника.

Лайам, к своему удивлению, не обнаружил в ее глазах ни слез, ни иных признаков скорби. Лицо вдовы было спокойным, а взгляд — твердым.

— Мастера Саффиана с нами, однако, нет, потому у нас множество недочетов. Например, взять этого Каммера — мой муж сразу вычислил бы его, найдя верную нить в клубке совпадений. В этом Акрасий был просто неподражаем, глядя на вещи, он их видел насквозь. Нам очень его не хватает. Я до него не дотягиваю. Можно сказать, его не хватает во мне.

Вдова вновь замолчала, пощипывая кончик своего крючковатого носа и раздраженно помахивая рукой. Лайам, со своей стороны, не мог ничего придумать в ответ. Он просто не понимал, к чему она клонит. Через мгновение руки женщины успокоились, она бросила их на колени и снова заговорила.

— Вот что я хотела сказать, квестор Ренфорд. У нас возникла проблема. Я вижу, что вы с квестором Проуном несовместимы, как масло и вода. Понимаете, после смерти главы ареопага он ожидал, что уголовные дела передадут ему. Его самолюбие уязвлено. Более того, он по натуре… вспыльчив. Прошу вас, будьте терпимее с ним, квестор Ренфорд.

— Конечно, — заговорил было Лайам, но осекся, увидев, что она еще не закончила.

— С другой стороны, — продолжала председательница ареопага, суровым взглядом пригвоздив собеседника к месту, — вы должны понимать, что в деле, которым мы занимаемся, многое может идти не так, как нам хочется. И если какой-то отчет попал бы к вам в руки чуть позже, то что, собственно, могло бы от этого измениться? Его ведь, так или иначе, все равно бы отдали вам.

На сей раз она закончила и явно ожидала ответа, но Лайам не мог оправиться от изумления.

«Значит, эта скотина нажаловалась на меня!»

— Простите, госпожа председательница, — пробормотал он, наконец. — Но если речь идет о документах, которые я попросил у квестора Проуна…

— Да, о них, — сказала вдова. — Вы слишком давите на него, а ведь на нем лежит основная тяжесть работы. Считается, что дела, относимые к разряду особенно тяжких, труднее вести, чем дела рядовые, но это не так. Вы не должны забывать, что рядовых дел куда больше, и чаще всего они очень запутаны. Я поручила вам особо тяжкие случаи, поскольку их мало, уважаемый квестор, а вовсе не потому, что сочла вас лучшим.

Подавив протест, Лайам с минуту молчал.

— Я понимаю это, госпожа председательница, — сказал он после паузы, — я вовсе не утверждаю, что сведущ в делах суда больше, чем квестор Проун. Но именно потому я и просил его выдавать мне бумаги пораньше. У меня мало опыта, мне думалось, что прилежание должно, хотя бы частично, его заменить.

Вдова Саффиан подняла голову, скептически глянула на него и вскинула руку.

— Конечно, и вы в чем-то правы, да и поздно уже о том говорить. Однако очень была бы вам благодарна, если бы вы впредь постарались не волновать квестора Проуна. У него и так много забот.

Лайам покорно развел руками.

— Как прикажете, госпожа.

Удовлетворенно кивнув, она снова заговорила:

— В Кроссрод-Фэ нас ожидают лишь рядовые дела. Вам об этом известно?

— Да. Квестор Проун мне сообщил.

— Хорошо. Я думала было просить вас поработать с ним вместе, но вижу, что это было бы неразумно. — Лайам молча вознес благодарность богам. — Так что вы, похоже, будете там свободны. Я была бы вам очень признательна, квестор, если бы вы подготовили для архива отчет о смерти этого Каммера. Опишите всю цепочку событий, которая к ней привела, изложите там свои мысли, упомяните о методах, какими вы пользовались, расследуя это дело. Понимаете, он погиб без суда, и погиб… необычным образом.

В том, как она произнесла окончание фразы, таился упрек, словно Лайам один был виноват в смерти мага. Он хотел было спросить, в чем причина такого к нему отношения, затем передумал. Вдова хочет получить объяснительную, она получит ее.

— Как прикажете, госпожа председательница.

«В конце концов, не я ткнул его в бок алебардой. Я корчился в судорогах, и перерезать глотку собирались мне самому». У него даже холодок прошел по спине от жуткого воспоминания.

— Благодарю, — сказала вдова и кивнула, отпуская его. — Доброй вам ночи, квестор.

— Доброй и вам ночи, сударыня.

Лайам собирался посвятить этот вечер отчету из Дипенмура, но делать нечего, он направился к выходу из столовой, прикидывая, что бы ему в этой дурацкой объяснительной написать.

Ранним утром ареопаг вновь тронулся в путь по дороге, уводящей прочь от Уорина. Та забирала вверх по пологим холмам, и лошади были пущены шагом. Когда солнце поднялось выше, далекая дымка над горизонтом, которую Лайам принимал за полосу облаков, оказалась горами.

Фануил спросил, решил ли мастер оставить «Демонологию» при себе, и тот вынужден был признаться, что перечитать отчет не сумел. «Мы с госпожой председательницей… капельку поболтали. В общем, время ушло».

«Ты должен решить», — ответил дракончик.

Поскольку мысли уродца не выражали каких-либо чувств, Лайам зачастую не понимал их подоплеки. Впрочем, сейчас он не был склонен воспринимать что-то всерьез — день обещал быть прекрасным. Даймонд шел размашистым шагом, и возможность угодить под арест казалась Лайаму смехотворной.

«Сегодня вечером я все решу. Не стоит так волноваться!»

«Решай поскорей».

«А чего ты боишься? Какая разница, уничтожу я ее или нет? Я ведь могу запомнить все наизусть и вызывать этих лордов по памяти?»

«Ты не способен».

«Зря сомневаешься. Вот возьму и вызубрю что-нибудь. Хотя бы ради забавы».

Дракончик, восседавший на холке чалого, изогнул шею и уставился на него.

«Забавного в этом мало».

«Как знать, как знать!» — Лайам во весь рот ухмыльнулся.

Сообразив, что хозяин шутит, Фануил отвернулся и замолчал.

Когда ареопаг сделал привал на обед, небо с поразительной скоростью стали затягивать тучи. Страшный ливень разразился уже через час. Дорогу, несмотря на водоотводные канавы, вскорости развезло, и колонна растянулась в цепочку. Каждый всадник старался держаться на расстоянии от других, чтобы не быть заляпанным грязью.

Ливень после первых порывов перешел в нудный дождь, поливавший поезд остаток дня, и потому постоялый двор, подвернувшийся на пути, вызвал всеобщую радость. Общий зал придорожной таверны заполнился мокрыми, лязгающими зубами людьми. Лайаму повезло, нытье Проуна возымело успех — им подыскали разные помещения. Он забрал свои сумки у рыженького мальчугана и пошел за вертлявой служаночкой, которая привела его в маленький закуток под кровлей, крытой соломой.

— Вряд ли это можно назвать комнатой, сэр, — сказала девушка, — но крыша не протекает.

— Ну, так чего еще мне желать?

Девушка призадумалась, потом учтиво присела и вышла, пообещав вернуться за мокрой одеждой. Пока Лайам переодевался, Фануил, как собака, пытался встряхнуться. Толку от этого было мало, так что пришлось вытирать его простыней.

— Будь ты настоящим драконом, ты бы выдохнул огоньку, и мы сразу бы высохли и согрелись.

«Вот еще, — возразил дракончик, сползая с его колен. — Думаю, мне достаточно простыни, а тебе — полотенца».

— Устраивайся, — сказал Лайам, направляясь к дверям. — Только, смотри, не катайся по всей постели!

Внизу его отругала служанка за то, что он сам принес ей свои мокрые вещи. Она предложила подать ему ужин наверх, сообщив, что другой квестор и госпожа ужинают отдельно. Остальные путники уже сидели за длинным столом — в общей комнате первого этажа, они пили бульон и жаловались на погоду. Над их плащами, развешанными по потолочным балкам, клубился пар, благо все помещение прогревал огромный очаг — ревущий и пышущий жаром.

— Нет, — заявил Лайам. — Я никуда не пойду. Я поем вместе со всеми. — Кроме старика Иоврама и парнишки-слуги, он никого тут толком не знал, а потому постарался пристроиться возле старшего клерка.

Когда Лайам сел, разговор за столом утих, но затем потихоньку возобновился. Охотно потеснившийся Иоврам приветливо ему улыбнулся, и вскоре новому гостю стало казаться, что он сидит здесь с начала застолья. Клерки смеялись, перешучивались со слугами, болтали о мелочах, сетуя на непогоду. Собравшиеся единодушно сошлись во мнении, что нынешняя весна очень походит на прошлогоднюю, только та была много хуже. Затем разговор перешел на дела, и все опять же единодушно решили, что Лонсу Каммеру равных среди преступников нет. По крайней мере, в последние годы. Остальные дела, вкупе с историей Хандуитов, были признаны так себе — средненькими. Один из клерков принялся было обсуждать приговоры, но на него зашикали и заставили дурака замолчать. И писцы, и все остальные держались достаточно дружелюбно, но скованно — еще бы, ведь с ними ужинало значительное лицо.

— Скажите пожалуйста, квестор, — спросил вежливо кто-то, — как вам служится в ареопаге?

— Очень неплохо, — ответил Лайам, — только работать приходится с негодяями.

Поначалу его не поняли — лица вытянулись, застолье затихло, — и тут Иоврам расхохотался, и вскоре хохотали уже все. После этого остатки скованности исчезли и собравшиеся стали относиться к Лайаму гораздо теплее. Шутку шепотом передавали друг другу и с восхищением обсуждали даже конюхи, сидевшие в дальнем углу. Лайам приосанился, но тут же себя одернул. Дело не в том, удалась ли шутка, а в том — кто пошутил.

Он с удовольствием выпил три чашки бульона, потом встал, и остальные тоже начали подниматься, отодвигая скамьи и стулья.

— Благодарю за приятно проведенное время. Доброй всем ночи. Пойду-ка я спать.

Ощущал он себя неловко, словно солдат, получивший чин капитана и плохо соображающий, как ему теперь обращаться к своим недавним товарищам. Однако, если в его поведении и были огрехи, никто их, вроде бы, не заметил. Вслед ему неслись нестройные пожелания спокойного сна.

Крыша и вправду не протекала. Дождь рассеянно стучал по соломе, но в закутке было сухо и даже уютно. Ложе Лайама представляло собой деревянную раму с переплетением провисших веревок, на них был наброшен тюфяк. Он долго ерзал всем телом, прежде чем нашел позу, удобную для просмотра бумаг. Фануил копошился рядом, пристраиваясь так, чтобы видеть страницы, ибо хозяин, несмотря на неоднократные просьбы уродца, распускать серебристый узел не захотел.

Он стал читать и тут же понял, что это нелегкое дело. «М-да, господин Грациан явно не мастер пера!» Продравшись через очередной головоломный абзац, Лайам уныло вздохнул. Кажется, госпожа Саффиан намекала, что они с этим малым похожи. Теперь он вовсе не был уверен, что ему сделали комплимент. «Просто абракадабра какая-то, другого слова не сыщешь!» Лайам потер глаза и еще раз пошел на штурм трудного места, но его отослали к факту, о котором забыли упомянуть. Он загнул угол страницы и перешел к другой.

Когда Лайам стал наконец понимать, в чем, собственно, дело, свеча его, стоявшая на полу, на две трети уменьшилась в росте. Итак, рыбацкий поселок Хоунес, расположенный на земле графа Райса, урожденного Гальбы, в течение трех месяцев недосчитался троих ребятишек. Исчезли две девочки и один мальчик. В отчете не говорилось, были ли обнаружены их тела, однако в ближайшей к поселку пещере нашли рубашку одной из девочек и ножик мальчишки. И рубашка, и ножик были в крови, а на полу пещеры виднелся «рисунок квадратного круга», начертанный голубым мелком.

«Стало быть, книгу мы попридержим», — подумал Лайам.

«Попридержим», — кивнул Фануил.

Остальное скрывалось в тумане. Намекалось, что пещера является вроде бы склепом, но чьим — непонятно. «Тела усопших не потревожены» — и весь разговор. Упоминались также ключи от пещеры, один из которых принадлежал местному жрецу Котенару, а другой — матушке Аспатрии, дипенмурской искательнице теней. Возможно, именно они и подозревались в убийствах детей, а возможно, и нет, и это Лайама так разозлило, что он выругался — площадно и вслух.

— Что не так с этим отчетом? — спросил он Фануила.

«Похоже, его составляли частями — в разные дни».

— В разные годы! — прорычал Лайам свирепо. Уродец был прав: текст бессвязен, с прорехами, перескакивает с темы на тему, перенасыщен ссылками на обстоятельства, описаний каковых не содержит, — сущее мучение такое читать. Даже почерк невероятно неряшлив. Куспиниан по сравнению с автором этого документа — изысканный каллиграф.

Кто совершил преступление — жрец или ведьма? Есть ли против них другие улики — кроме каких-то ключей? А не могли эти ключи иметься у кого-то еще? Ответ скрывался в тумане.

«И как, черт побери, можно „замкнуть пещеру“? — спросил Лайам у Фануила, швыряя отчет на пол и откидываясь на постель. — Подумать только! История затрагивает жреца и ведьму, состоящую на герцогской службе, а изложена так, словно речь идет о краже столовой ложки!»

«Возможно, в Дипенмуре, на месте, эдил Грациан нам толково все объяснит».

«У меня зарождается подозрение, что эдил Грациан просто олух».

Свеча почти догорела и заморгала, но горящий фитиль, не сдаваясь, продолжал плавать в лужице воска.

— Потуши ее, хорошо? И разбуди меня завтра пораньше. Я хочу поговорить с госпожой Саффиан.

Фануил слез с кровати и потащился к свече. Его громадная тень заплясала на потолочных балках. Уродец постоял возле моргающего огонька, склонив голову набок, затем резко взмахнул крыльями.

Пламя угасло.

Он стоял в знакомом подвале и смотрел в водосборник. С низкого потолка в вонючую лужицу падали капли — большие, черные, извивающиеся, словно пиявки, одна за другой, одна за другой.

«Вставай», — слышалось после каждого всплеска.

Кап. «Вставай». Кан. «Вставай». Кап. «Вставай».

Он проснулся под монотонный шелест дождя. В комнате было черно, как в яме.

— Эй, приятель, а ты не знаешь ли заклинаньица, способного зажигать свечи?

Через мгновение комната осветилась.

«Это совсем ненадолго. Воска почти что нет».

Лайам быстро оделся и даже собрал сумку, но выйти из помещения не успел. Искать дверь ему пришлось уже ощупью. Клерки и слуги сидели вокруг большого стола, словно никуда и не уходили. Квестора встречали улыбками, спрашивали, как он провел ночь.

— Чудесно, — сказал Лайам и сел около Иоврама. Спину его, памятую узлами веревок, ощутимо поламывало, но он все-таки улыбнулся. — Госпожа председательница еще не спускалась?

Служанка поставила перед ним деревянное блюдо с ветчиной, сыром и хлебом.

— Она завтракает в своей комнате, господин.

— И скоро спустится, — пообещал ему Иоврам. — Нам еще ехать и ехать.

Лайам, сооружая себе сэндвич, кивнул. Желание говорить с госпожой Саффиан у него, в общем, пропало. Вряд ли она что-нибудь ему объяснит. Он чувствовал, что его клонит в сон, потом вспомнил, что забыл причесаться. «Ничего, малость проедусь по дождичку, и все будет в порядке!» Мысль не добавила бодрости. Стекло единственного окна, темневшего в дальней стене помещения, заливали потоки воды.

Клерки и слуги, сидевшие за столом, выглядели не лучше его, и это служило Лайаму утешением, пока в общий зал не спустился Проун — свежевыбритый, нарядный, умытый. Как-то все же сумел устроиться человек!

«И тебе не мешало бы вовремя подсуетиться, — выругал Лайам себя, потом успокоил: — Но все равно ведь сейчас все перемажемся, разве не так?»

Он дожевал сэндвич, подхватил Фануила и направился к выходу, не глядя на толстого квестора, который нудно втолковывал своему малому, в какой очередности следует складывать вещи в сундук.

Выйдя за дверь, Лайам устроил дракончика под навесом, а сам шагнул в дождь. Холодная вода смыла остатки сна и пригладила волосы. Он снова шагнул под навес, встряхнулся и обнаружил рядом своего мальчугана, держащего в руках его плащ.

— Накиньте-ка, квестор. Он совершенно сухой.

Он набросил плащ поверх мокрой туники и улыбнулся.

Двери постоялого двора распахнулась, выпуская наружу слуг, которые, ежась, побежали к конюшне.

— Сумки нести?

— Да. Только возьми кого-нибудь себе в помощь, — добавил он, но парнишка был уже далеко. В голове Лайама тут же возникла жалостная картина: бедный ребенок, обремененный непосильной поклажей, падает в грязную лужу.

Вода затекала за ворот. Нахмурившись, Лайам вышел под дождь и зашагал к конюшне. Глупо прятаться от дождя, если минут через пять все равно промокнешь до нитки.

«Те, кому не нравятся путешествия, — уныло подумал он, — обычно сидят дома».