Изгнать из семьи негодяя —
это великое счастье.
Во время долгого моего изгнания заботливые друзья напечатали эту пьесу с единственною целью не допустить незаконной подделки, одной из тех грубых подделок, которые стряпаются обыкновенно тайком и наспех, прямо в театре, пока идёт пьеса. Однако те же самые друзья во избежание преследований, которым они подверглись бы со стороны агентов террора, если бы за действующими лицами, пусть даже испанцами (тогда всё было опасно), были сохранены их настоящие титулы, рассудили за благо переиначить их звания, изменить даже их язык и изуродовать некоторые сцены.
По прошествии четырёх тяжёлых для меня лет я был с честью возвращён на родину, а так как прежние знаменитые и высокоталантливые артисты Французского театра пожелали сыграть мою пьесу, то я её и восстанавливаю полностью, в первоначальном её виде. За это издание я отвечаю.
Я одобряю намерение артистов в течение трёх спектаклей подряд развернуть перед зрителями всю историю семьи Альмавива. Правда, две первые части с их лёгким весельем имеют, казалось бы, мало общего с глубокой и трогательной нравоучительностью третьей, и тем не менее, по замыслу автора, между ними существует тесная внутренняя связь, способная вызвать самый живой интерес к представлениям Преступной матери.
Словом, я вместе с актёрами полагал, что мы могли бы сказать зрителям: «Вволю посмеявшись в первый день на Севильском цирюльнике над бурною молодостью графа Альмавивы, в общем такою же, как и у всех мужчин; на другой день с весёлым чувством поглядев в Женитьбе Фигаро на ошибки его зрелого возраста, — ошибки, которые так часто допускаем и мы, приходите теперь на Преступную мать, и, увидев картину его старости, вы вместе с нами убедитесь, что каждый человек, если только он не чудовищный злодей, в конце концов, к тому времени, когда страсти уже остыли и особенно когда он вкусил умилительную радость отцовства, непременно становится добродетельным. Таков нравоучительный смысл пьесы. Другие её идеи будут видны из её частностей».
Я же, автор, прибавлю здесь от себя: приходите судить Преступную мать с тою же самою благожелательностью, какая руководила автором, когда он её писал. Если вам будет приятно поплакать над горестями, над искренним раскаянием несчастной женщины, если её слёзы исторгнут слёзы и у вас, то не удерживайте их. Слёзы, проливаемые в театре над страданиями вымышленными, не столь мучительными, как те, которыми изобилует жестокая действительность, — это слёзы сладостные. Когда человек плачет, он становится лучше. Пожалеешь кого-нибудь — и после этого чувствуешь себя таким добрым!
Если же рядом с этой трогательной картиной я нашёл нужным выставить перед вами интригана, ужасного человека, терзающего несчастную семью, то, уверяю вас, единственно потому, что видел такого в жизни, — выдумать его я бы не мог. Тартюф Мольера — это лицемер, прикидывающийся богобоязненным; вот почему из всей семьи Оргона он надул только её бестолкового главу. Мой Тартюф гораздо более опасен: это лицемер, прикидывающийся безукоризненно честным, он владеет несравненным искусством завоёвывать почтительное доверие целой семьи, которую он обворовывает. Его-то и следовало разоблачить. Именно для того, чтобы оградить вас от сетей, расставляемых такими чудовищами (а их везде много), я безжалостно вывел его на французскую сцену. Простите мне этот грех за то, что в конце пьесы злодей наказан. Пятое действие далось мне нелегко, но я считал бы, что я ещё хуже Бежарса, если бы позволил ему воспользоваться малейшим плодом его злодеяний, если бы после сильных волнений я вас не успокоил.
Быть может, я слишком медлил с окончанием этой мучительной вещи, надрывавшей мне душу; её надо было писать в расцвете сил. С давних пор не давала она мне покоя. Две мои испанские комедии были задуманы лишь как вступление к ней. Затем, состарившись, я начал колебаться: я боялся, что у меня не хватит сил. Быть может, у меня тогда их, и правда, уже не было! Так или иначе, принявшись за эту вещь, я преследовал прямую и благородную цель; я обладал в то время холодным рассудком мужчины и пламенным сердцем женщины — говорят, именно так творил Ж.-Ж. Руссо. Между прочим, я заметил, что это сочетание, этот духовный гермафродитизм не так редко встречается, как принято думать.
Как бы то ни было, Преступная мать не играет на руку никаким партиям, никаким сектам, — это картина внутренних распрей, раздирающих многие семьи, распрей, которых, к несчастью, не прекращает и развод, в иных случаях очень полезный. При всех условиях развод, вместо того чтобы зарубцовывать эти скрытые раны, только ещё больше их растравляет. Чувство отцовства, добросердечие, прощение — таковы единственные средства от этой болезни. Это-то мне и хотелось выразить и запечатлеть в умах зрителей.
Литераторы, посвятившие себя театру, при разборе этой пьесы обнаружат, что комедийная интрига в ней растворена в возвышенном стиле драмы. Иные предубеждённые ценители относились к этому жанру с излишним презрением: им казалось, что эти два элемента несовместимы. Интрига, рассуждали они, составляет принадлежность весёлых сюжетов, это нерв комедии; возвышенным же элементом восполняют несложное развитие драмы для того, чтобы придать силу её слабости. Однако необоснованные эти положения на деле отпадают, в чём сможет убедиться всякий, кто станет упражняться в обоих жанрах. Более или менее удачное выполнение подчеркнёт достоинства каждого из них, так что умелое сочетание этих двух драматургических приёмов и искусное их применение могут произвести весьма сильное действие на публику. Мой опыт заключался в следующем.
Опираясь на предшествующие, уже известные события (а это очень большое преимущество), я завязал теперь волнующую драму между графом Альмавивой, графиней и двумя детьми. Если бы я перенёс действие пьесы в прошлое, в ту неустойчивую пору жизни моих героев, когда они совершали ошибки, то получилось бы вот что.
Прежде всего драма должна была бы называться не Преступная мать, а Неверная супруга, или Преступные супруги. Её интерес был бы основан на другом: пришлось бы ввести любовную интригу, ревность, сильные страсти, какие-то совершенно иные события; нравственный же урок, который мне хотелось извлечь из того положения, что честная жена слишком далеко зашла в забвении своего долга, этот нравственный урок, окутанный покровом заблуждений молодости, пропал бы даром, прошёл бы незамеченным.
Между тем действие моей пьесы происходит спустя двадцать лет после того, как ошибки были совершены, то есть когда страсти уже прошли, когда самих предметов страсти уже не существует и лишь следы почти забытых душевных потрясений всё ещё тяготеют над супружеской жизнью и над судьбой двух несчастных детей, которые понятия не имеют о семейной драме и в то же время являются её жертвами. Именно в этих чрезвычайных обстоятельствах и черпает всю свою силу мораль: она является предостережением для тех юных особ из благородных семей, которые редко заглядывают в будущее и которым угрожает не столько порок, сколько нравственное заблуждение. Вот какова цель моей драмы.
Далее, злодею противопоставлен наш проницательный Фигаро, старый преданный слуга, единственное существо во всём доме, которое мошенник не сумел провести, — завязывающаяся между ними интрига всему придаёт особый характер.
Встревоженный злодей говорит себе: «Напрасно я владею здесь всеми тайнами, напрасно я спешу извлечь из этого выгоду, — если мне не удастся прогнать отсюда этого лакея, со мной может стрястись беда!»
С другой стороны, я слышу, как рассуждает сам с собой Фигаро: «Если я не ухитрюсь накрыть это чудовище, сорвать с него маску, то погибло всё: благосостояние, честь, счастье семьи».
Сюзанна, поставленная между двумя противниками, является в этой пьесе всего лишь хрупким орудием, которым каждый из них стремится воспользоваться, дабы ускорить падение другого.
Таким образом, комедия интриги, поддерживая интерес зрителей, проходит через всю драму: она способствует развитию действия, но не разбивает внимания, всецело сосредоточенного на матери. Что касается детей, то зрители прекрасно сознают, что серьёзной опасности им не грозит. Ни у кого не остается сомнений, что, если только злодей будет изгнан, они поженятся: ведь в пьесе совершенно ясно показано, что между ними нет никаких родственных уз, что они друг другу чужие. В глубине души это отлично знают и граф, и графиня, и злодей, и Сюзанна, и Фигаро — все посвящённые в тайну действующие лица, а равно и публика, от которой мы ничего не скрыли.
Лицемер употребляет всё своё искусство, разрывающее сердца отца и матери, на то, чтобы запугать молодых людей, оторвать их друг от друга, внушив им, что они дети одного отца, — вот основа его интриги. Так развивается двойной план пьесы, и план этот нельзя не признать сложным.
Подобный драматургический приём применим к любому времени и к любому месту действия, где только великие черты природы, а также черты, характеризующие сердце человека и его тайны, не находятся в полном пренебрежении.
Дидро, сравнивая творения Ричардсона с теми романами, которые мы называем историческими, выражает свой восторг перед этим правдивым и глубоким писателем в следующем восклицании: «Живописец сердца человеческого! Ты один никогда не лжёшь!» Как это прекрасно сказано! Я тоже всё ещё стараюсь быть живописцем человеческого сердца, но мою палитру иссушили годы и превратности судьбы. И это не могло не сказаться на Преступной матери!
Если неважное выполнение и вредит занимательности моего замысла, то выдвинутое мною положение всё же остаётся в силе. Моя попытка может вдохновить других на произведения более зрелые. Пусть за это возьмётся какой-нибудь пылкий художник и одним взмахом кисти объединит интригу и патетику; пусть он умелой рукой разотрёт и смешает яркие краски и того и другого жанра; пусть он широкими мазками напишет нам человека, живущего в определённом обществе, его положение, его страсти, пороки, достоинства, ошибки и несчастья, с той потрясающей силой, которой не знает даже преувеличение, придающее блеск другим жанрам, но не всегда способное до такой степени верно изображать жизнь, — и мы, растроганные, захваченные, умудрённые, мы уже не скажем, что драма — это бесцветный жанр, порождённый бессилием создать трагедию или комедию. Искусство станет на верный путь, оно шагнет вперёд.
О мои сограждане, вы, на чей суд я представляю этот опыт! Если вы признáете его слабым или неудачным, то критикуйте его, но не браните меня. Когда я написал две другие пьесы, меня долго ругали за то, что я осмелился вывести на сцену того самого молодого Фигаро, которого впоследствии вы полюбили. Я тоже тогда был молод, и я над этим смеялся. С возрастом расположение духа становится всё более мрачным, характер портится. Несмотря на все усилия, я теперь уже не смеюсь, когда злодей или мошенник, разбирая мои произведения, оскорбляет мою личность, — тут уж ничего не поделаешь.
Критикуйте пьесу, пожалуйста! Если даже автор слишком стар, чтобы извлечь из этого пользу, ваши наставления пригодятся другим. Никому не приносит пользы только брань — это, если хотите, манера дурного тона. С подобным замечанием я смело обращаюсь к народу, который исстари славился своею учтивостью, служил в этом отношении образцом для других и доныне ещё являет собою пример высокого мужества.
Граф Альмавива, испанский вельможа, благородно-гордый, но не надменный.
Графиня Альмавива, женщина глубоко несчастная и притом ангельской кротости.
Кавалер Леон, их сын, молодой человек, свободолюбивый, как и все пылкие души нового времени.
Флорестина, воспитанница и крестница графа Альмавивы; в высшей степени чувствительная молодая девушка.
Господин Бежарс, ирландец, майор испанской пехоты, исполнявший обязанности секретаря при графе, когда тот был послом; весьма низкой души человек, великий интриган, искусно сеющий раздоры.
Фигаро, камердинер, лекарь и доверенное лицо графа; человек, обладающий большим жизненным опытом.
Сюзанна, первая камеристка графини, жена Фигаро; прекрасная женщина, преданная своей госпоже, свободная от иллюзий молодости.
Господин Фаль, нотариус, человек верный и глубоко порядочный.
Вильгельм, немец, слуга майора Бежарса, слишком большой простак для такого господина.
Действие происходит в Париже, в доме, который занимает граф со своей семьёй, в конце 1790 года.
Богато убранная гостиная.
Сюзанна одна, составляет букет из тёмных цветов.
Сюзанна. Теперь графиня может просыпаться и звонить — печальный мой труд окончен. (В изнеможении садится.) Ещё и девяти нет, а я уже так устала… Последнее её распоряжение перед сном отравило мне всю ночь… «Завтра чуть свет, Сюзанна, вели принести побольше цветов и укрась мои комнаты». Привратнику: «Весь день никого ко мне не впускайте». «Сделай мне букет из чёрных и тёмно-красных цветов с одной белой гвоздикой посредине…» Вот и букет. Бедная графиня! Как она плакала! Для кого все эти приготовления? Ах, да, живи мы в Испании, сегодня были бы именины её сына Леона… (таинственно) и ещё одного человека, которого уже нет на свете! (Рассматривает букет.) Цветá крови и траура! (Вздыхает.) Раны на её сердце не затянутся никогда! Перевяжем букет чёрным крепом, раз уж такова печальная её причуда. (Перевязывает букет.)
Сюзанна, Фигаро заглядывает с таинственным видом.
Вся эта сцена должна идти с подъёмом.
Сюзанна. Входи же, Фигаро! У тебя вид счастливого любовника твоей жены.
Фигаро. Можно говорить не стесняясь?
Сюзанна. Да, если не затворять дверь.
Фигаро. А к чему такая предосторожность?
Сюзанна. Дело в том, что известный тебе человек может войти с минуты на минуту.
Фигаро (с расстановкой). Оноре-Тартюф Бежарс?
Сюзанна. Да, наша встреча была назначена заранее. Послушай, отвыкай ты прибавлять к его имени разные словечки: это может до него дойти и помешать нашим замыслам.
Фигаро. Его же зовут Оноре!
Сюзанна. Но не Тартюф.
Фигаро. А, да ну его к чёрту!
Сюзанна. Ты как будто чем-то удручён?
Фигаро. Я взбешён.
Сюзанна встаёт.
Где же наш с тобой уговор? Помогаешь ли ты мне, Сюзанна, верой и правдой предотвратить большую неприятность? Неужели ты позволишь этому злобному существу ещё раз обвести себя вокруг пальца?
Сюзанна. Нет, но по-моему, я вышла у него из доверия: он ничего больше мне не сообщает. Право, я боюсь, как бы он не подумал, что мы с тобой помирились.
Фигаро. Будем по-прежнему делать вид, что мы в ссоре.
Сюзанна. Но почему же ты так расстроен? Узнал что-нибудь новое?
Фигаро. Сначала припомним самое главное. С тех пор как мы переехали в Париж и с тех пор как господин Альмавива… Поневоле приходится называть его по фамилии, раз он строго-настрого запретил называть его ваше сиятельство…
Сюзанна (с досадой). Прелестно! А графиня выезжает без ливрейных лакеев. Мы теперь, совсем как простые смертные!
Фигаро. Словом, ты знаешь сама, что с тех пор как беспутный старший сын графа погиб, поссорившись из-за карт, всё у нас в доме совершенно переменилось! Каким хмурым, каким угрюмым стал за последнее время граф!
Сюзанна. Ну, положим, и ты глядишь букой!
Фигаро. Как ненавидит он теперь второго сына!
Сюзанна. Ужас!
Фигаро. Как несчастна графиня!
Сюзанна. Это великий грех на его душе.
Фигаро. Как возросла его нежность к воспитаннице Флорестине! А главное, как спешит он произвести обмен своих владений!
Сюзанна. Знаешь, мой милый Фигаро, ведь это пустая болтовня. Мне же всё известно, так зачем ты со мной об этом толкуешь?
Фигаро. Не мешает лишний раз всё привести в ясность — для большей уверенности, что мы понимаем друг друга. Разве для нас с тобой может быть ещё какое-то сомнение, что бич этой семьи, коварный ирландец, который состоял при графе секретарём в нескольких посольствах, овладел всеми семейными тайнами? Что мерзкий этот интриган сумел заманить графа Альмавиву из тихой и мирной Испании в эту страну, где всё перевёрнуто вверх дном, — сумел заманить в надежде, что здесь ему легче будет, воспользовавшись неладами между мужем и женой, разлучить их, жениться на воспитаннице и прибрать к рукам состояние распадающейся семьи?
Сюзанна. Ну, а я-то чем могу быть здесь полезна?
Фигаро. Ни на секунду не выпускай его из поля зрения, уведомляй меня обо всех его предприятиях…
Сюзанна. Да я и так передаю тебе всё, что он говорит.
Фигаро. Гм! Всё, что он говорит… это лишь то, что он находит нужным сказать! Нет, надо ловить каждое слово, которое у него невзначай срывается с языка, малейшее его движение, выражение лица, — вот где сквозит тайна души! Он обделывает здесь какое-то тёмное дело. В успехе он, по-видимому, уверен, так как, на мой взгляд, он стал ещё… ещё лживей, вероломней, наглей, — так нагло держат себя все здешние дураки, которые торжествуют, ещё ничего не достигнув. Так вот, не можешь ли ты быть столь же вероломна, как он? Задабривать его, ласкать надеждой? Ни в чём ему не отказывать?
Сюзанна. Не слишком ли это?
Фигаро. Всё будет хорошо, и всё пойдет на лад, если только меня своевременно извещать.
Сюзанна. И если только я извещу графиню?
Фигаро. Ещё рано. Он их всех поработил, — тебе всё равно никто не поверит. Ты и нас погубишь и их не спасёшь. Следуй всюду за ним, как тень… а я подсматриваю за ним вне дома…
Сюзанна. Друг мой, я же тебе сказала, что он мне не доверяет, и если он ещё застанет нас вместе… Вот он спускается!.. А ну-ка. Сделаем вид, что у нас крупная ссора. (Кладёт букет на стол.)
Фигаро (громко). Я этого не потерплю! В другой раз поймаю…
Сюзанна (громко). Вот ещё!.. Боюсь я тебя, как же!
Фигаро (делает вид, что даёт ей пощёчину). А, ты не боишься!.. Так вот же тебе, дерзкая!
Сюзанна (делает вид, что получила пощёчину). Бить меня… в комнате графини!
Бежарс, Фигаро, Сюзанна.
Бежарс (в военной форме, с чёрной перевязью на рукаве). Что за шум? Ко мне уже целый час доносятся громкие голоса…
Фигаро (в сторону). Целый час!
Бежарс. Я вхожу, вижу заплаканную женщину…
Сюзанна (с притворным плачем). Злодей поднял на меня руку!
Бежарс. Ах, это отвратительно, господин Фигаро! Позволит ли себе благовоспитанный человек ударить существо другого пола?
Фигаро (резко). К чёрту! Милостивый государь, оставьте нас в покое! Я человек вовсе не благовоспитанный, а эта женщина — не существо другого пола: она просто моя жена, наглая особа, интриганка, полагающая, что может со мной не считаться, так как здесь у неё нашлись покровители. Ну, да уж я за неё возьмусь…
Бежарс. Как вам не стыдно быть таким грубым!
Фигаро. Милостивый государь, если мне понадобится третейский судья для разбора моих отношений с женой, то я позову кого угодно, только не вас, и вы сами прекрасно знаете, почему.
Бежарс. Милостивый государь, вы меня оскорбляете, я пожалуюсь вашему господину.
Фигаро (насмешливо). Я вас оскорбляю? Да разве можно вас оскорбить? (Уходит.)
Бежарс, Сюзанна.
Бежарс. Дитя моё! Я всё ещё не могу опомниться. Из-за чего он так вспылил?
Сюзанна. Он нарочно пришёл сюда, чтобы со мной поссориться, наболтал мне про вас всяких мерзостей. Запретил встречаться с вами, даже говорить. Я за вас заступилась, вспыхнула ссора и окончилась пощёчиной… Правда, это он впервые, но всё-таки я хочу с ним расстаться. Вы сами видели…
Бежарс. Оставим это. Одно время лёгкое облачко омрачило моё к тебе доверие, но после этого крупного разговора оно рассеялось.
Сюзанна. Так вы этим-то меня утешаете?
Бежарс. Не беспокойся, я за тебя отомщу! Мне давно пора отплатить тебе услугой за услугу, милая моя Сюзанна! Прежде всего сообщаю тебе великую тайну… Однако хорошо ли заперта дверь?
Сюзанна идёт проверить.
(Про себя.) Ах, если бы мне всего лишь на три минуты ларец с двойным дном, который я заказывал для графини и где хранятся важные эти письма…
Сюзанна (возвращается). Что же это за великая тайна?
Бежарс. Оказывай своему другу услуги — тебя ожидает блестящая будущность. Я женюсь на Флорестине, это решено, её отец этого очень хочет.
Сюзанна. А кто её отец?
Бежарс. Да ты с луны свалилась? Общее правило, дитя моё: когда какая-нибудь сирота появляется в доме на правах воспитанницы или же крестницы, значит это дочь мужа. (Вполне серьёзно.) Словом, я могу на ней жениться при том условии, если ты её уговоришь.
Сюзанна. Да, но её же без памяти любит Леон!
Бежарс. Их сын? (Холодно.) Я его отвлеку.
Сюзанна (с удивлением). Да ведь… она тоже от него без ума!
Бежарс. От него?
Сюзанна. Да.
Бежарс (холодно). Я её излечу.
Сюзанна (в изумлении). Но ведь… но ведь… графиня об этом знает и благословляет их брак.
Бежарс (холодно). Мы заставим её изменить мнение.
Сюзанна (в полном недоумении). И её?.. Но, насколько я понимаю, Фигаро — наперсник Леона.
Бежарс. Это меня меньше всего беспокоит. Разве тебе так трудно его устранить?
Сюзанна. Если только ему от этого не будет никакого вреда…
Бежарс. Что ты! Одна мысль об этом оскорбительна для человека строгих правил. Когда они все окончательно убедятся в том, что это для их же блага, они сами изменят мнение.
Сюзанна (недоверчиво). Если вы этого добьётесь, сударь…
Бежарс (твёрдо). Добьюсь. Ты, конечно, понимаешь, что любовь не имеет никакого отношения к этой сделке. (С ласковым видом.) По-настоящему я никогда никого не любил, кроме тебя.
Сюзанна (недоверчиво). Ну, а если бы графиня захотела…
Бежарс. Я бы, разумеется, её утешил, но она же мною пренебрегла!.. Графиня удалится в монастырь — такова воля графа.
Сюзанна (живо). Я ни за что не сделаю ей ничего дурного.
Бежарс. Чёрт возьми, но ведь это совершенно в её вкусе! Я от тебя только и слышу: «Ах, она ангел во плоти!»
Сюзанна (гневно). Так что ж, поэтому и надо её мучить?
Бежарс (со смехом). Мучить не надо, а вот приблизить её к отчизне ангелов — небу, откуда она к нам некогда слетела, во всяком случае необходимо!.. А так как по новым чудесным законам развод допускается…
Сюзанна (живо). Граф намерен с ней развестись?
Бежарс. Если удастся.
Сюзанна (гневно). Ах, злодеи мужчины! Передушить бы их всех…
Бежарс. Надеюсь, для меня ты сделаешь исключение.
Сюзанна. Ну, как сказать!
Бежарс (со смехом). Люблю я твой непритворный гнев: в нём сказывается твоё доброе сердце! Что же касается влюблённого кавалера Леона, то граф отправляет его путешествовать… надолго. Фигаро — человек опытный; он будет его благоразумным руководителем. (Берёт Сюзанну за руку.) Теперь — как обстоит дело у нас с тобой. Граф, Флорестина и я, мы будем жить вместе, а дорогая наша Сюзанна, облечённая полным доверием, возьмёт на себя обязанности нашей домоправительницы, станет распоряжаться прислугой, будет вести весь дом. Нет больше мужа, нет больше пощёчин, нет больше грубого спорщика — потекут дни, сотканные из золота и шёлка, настанет безоблачно счастливая жизнь…
Сюзанна. Вы меня так ублажаете, как видно, для того, чтобы я замолвила за вас словечко Флорестине?
Бежарс (ласково). Откровенно говоря, я рассчитывал, что ты для меня постараешься. Ты всегда была чудной женщиной! Всё остальное в моих руках, в твоих — только это. (Живо.) Вот, например, сегодня ты можешь оказать нам с графом чрезвычайной важности услугу…
Сюзанна пристально на него смотрит, Бежарс спохватывается.
Я говорю — чрезвычайной важности, потому что этому придаёт особое значение граф (Равнодушно.) А в сущности говоря, это, право, такой пустяк! Графу пришла фантазия… при подписании брачного договора подарить дочери драгоценную вещь, такую же точно, как у графини. Но только он хочет, чтобы никто об этом не знал.
Сюзанна (с удивлением). Вот как!
Бежарс. Мысль счастливая! Хорошие брильянты всегда могут пригодиться! Возможно, он попросит тебя принести ларец с драгоценностями его жены, чтобы сравнить с рисунками, которые выполнил его ювелир…
Сюзанна. Почему же непременно такую, как у графини? Это что-то странно.
Бежарс. Ему хочется подарить дочери вещь не менее великолепную… Мне, ты понимаешь, это совершенно безразлично! А вот и он сам.
Граф, Сюзанна, Бежарс.
Граф. Я вас искал, господин Бежарс.
Бежарс. Прежде чем идти к вам, сударь, я хотел предупредить Сюзанну, что вы собираетесь попросить у неё ларец…
Сюзанна. По крайней мере, ваше сиятельство, вы понимаете…
Граф. Оставь ты это ваше сиятельство! Ведь я же велел по приезде во Францию…
Сюзанна. Я нахожу, ваше сиятельство, что это роняет наше достоинство.
Граф. Это потому, что тебе более доступно тщеславие, нежели истинная гордость. Надо считаться с предрассудками той страны, в которой ты хочешь жить.
Сюзанна. Так вот, сударь, по крайней мере вы мне дадите слово…
Граф (гордо). С каких это пор мне не доверяют?
Сюзанна. Так я вам его сейчас принесу. (В сторону.) Ничего не поделаешь! Фигаро велел ни в чём не отказывать…
Граф, Бежарс.
Граф. Видимо, это обстоятельство её смущало, а я нарочно заговорил с ней в таком решительном тоне.
Бежарс. Меня больше смущает ещё одно обстоятельство. Но вы, я вижу, чем-то удручены.
Граф. Сказать ли тебе, друг мой? Я думал, что более сильного горя, чем потеря сына, у меня быть не может, — оказывается, есть ещё более лютая скорбь, от которой начинает кровоточить моя рана и от которой жизнь моя становится невыносимой.
Бежарс. Если б вы не воспретили мне вступать с вами в споры по этому поводу, я бы вам сказал, что ваш второй сын…
Граф (живо). Мой второй сын! У меня его нет.
Бежарс. Успокойтесь, граф. Давайте обсудим. Вы потеряли любимого сына, но из этого не следует, что вы должны быть несправедливы к другому сыну, к вашей жене, к самому себе. Разве можно судить о подобных вещах по догадкам?
Граф. По догадкам? О, я слишком в этом уверен! Отсутствие явных доказательств — вот что меня огорчает. Пока мой бедный сын был жив, я не придавал этому почти никакого значения. Он являлся наследником моего имени, моего положения, моего состояния… Что мне было до этого другого существа? Холод моего презрения, другое имя, Мальтийский крест и постоянное денежное пособие отомстили бы за меня его матери и ему самому. Но можешь ли ты себе представить моё отчаяние при мысли о том, что обожаемого сына у меня нет, а какой-то посторонний человек наследует его положение, титулы и вечно бередит мне рану ненавистным обращением отец!
Бежарс. Боюсь, что я ещё больше расстрою вас, вместо того чтобы успокоить, но добродетель вашей супруги…
Граф (гневно). А, её добродетель — это только ещё одно преступление! Сделать мне такое зло и утаить его под личиной примерной жизни! В течение двадцати лет слыть за женщину высоконравственную, ревнительницу благочестия, пользоваться поэтому всеобщим уважением и почётом и в силу этого своего двуличия навлекать на меня одного все обвинения, вызываемые моим будто бы легкомыслием… Моя ненависть к жене и к этому человеку только усиливается.
Бежарс. А что же ей, по-вашему, было делать? Положим даже, она виновна, но есть ли такой проступок, который нельзя было бы совершенно искупить двадцатилетним раскаянием? Уж так ли сами-то вы безупречны? А юная Флорестина? Вы называете её воспитанницей, но ведь на самом деле она вам ближе…
Граф. Пусть же она послужит орудием моей мести! Я произведу обмен всех моих владений и передам их ей. Три миллиона золотом, которые я уже получил из Веракруса, составят её приданое, но я их дарю тебе. Помоги мне только набросить на этот дар непроницаемый покров. Деньги от меня прими, проси её руки и делай при этом вид, что получил наследство от какого-нибудь дальнего родственника.
Бежарс (показывает на чёрную перевязь на рукаве). Видите: по вашему приказанию, я уже надел траур.
Граф. Как только король разрешит мне произвести обмен всех моих земель в Испании на равноценные имения здесь, во Франции, я найду способ ввести во владение ими вас обоих.
Бежарс (живо). Я от них отказываюсь. Неужели вы думаете, что по одному только подозрению… может быть, ещё недостаточно обоснованному, я стану участвовать в ограблении наследника вашего имени, достойнейшего молодого человека? Ведь нельзя не признать, что достоинств у него…
Граф (в раздражении). Вы хотите сказать, больше, чем у моего сына? Все такого же мнения, — потому-то он меня так и бесит!..
Бежарс. Если ваша воспитанница согласится выйти за меня замуж и вы из вашего огромного состояния дадите ей в приданое те три миллиона золотом, которые вам прислали из Мексики, то взять их себе я откажусь наотрез и приму их только с тем условием, чтобы в брачном договоре они значились как дар моего любящего сердца вашей воспитаннице.
Граф (обнимает его). Верный и преданный друг! Какого супруга выбрал я для моей дочери!
Сюзанна, граф, Бежарс.
Сюзанна. Сударь, вот ларец с драгоценностями. Только, пожалуйста, не очень долго, — мне нужно поставить его на место до того, как графиня встанет.
Граф. Скажи, Сюзанна, чтобы без моего звонка никто сюда не входил.
Сюзанна (в сторону). Сейчас же дадим об этом знать Фигаро. (Уходит.)
Граф, Бежарс.
Бежарс. Для чего вам понадобилось осмотреть ларец?
Граф (вынимает из кармана браслет, осыпанный брильянтами). Я не хочу больше скрывать от тебя подробности нанесённого мне бесчестья. Слушай. Некто Леон Асторга, бывший мой паж, по прозвищу Керубино…
Бежарс. Я знал его. Мы с ним служили в одном полку, в том самом, где я благодаря вам был произведён в майоры. Но ведь он погиб двадцать лет назад.
Граф. На этом-то и основываются мои подозрения. Он имел дерзость полюбить графиню. Мне казалось, что она тоже увлечена им. Я удалил его из Андалусии и определил в мой полк. Через год после рождения сына… которого у меня отнял проклятый этот поединок (закрывает глаза рукой), я был назначен вице-королём в Мексику. И вот, как ты думаешь, друг мой, где же решила поселиться моя супруга: в Мадриде, в моём севильском замке или, наконец, в великолепном замке Агуас Фрескас? Она избрала скверный замок Асторга, захудалое имение, которое я приобрёл у родителей пажа. Вот где решила она пробыть те три года, которые мне надлежало провести в отсутствии, вот где произвела она на свет — то ли через девять, то ли через десять месяцев — этого дрянного мальчишку, который так похож на коварного пажа! В давнопрошедшие времена художник, писавший с меня портрет для браслета графини, нашёл, что паж очень красив, и изъявил желание написать его: это одна из лучших картин в моём кабинете.
Бежарс. Да… (Опускает глаза.) Портрет так хорош, что ваша супруга…
Граф (живо). Никогда на него не смотрит? Так вот, с того портрета я заказал этот, для такого же точно браслета, как у неё, работы постоянного её ювелира. Сейчас я подложу ей вместо браслета с моим изображением браслет с изображением пажа. Ты понимаешь, что если она промолчит, то доказательство у меня налицо. Как бы она со мной ни заговорила, неприятное объяснение мгновенно прольёт свет на мой позор.
Бежарс. Если вы хотите знать моё мнение, то я против вашего плана.
Граф. Почему?
Бежарс. Честь не позволяет прибегать к подобным средствам. Вот если бы случай, счастливый или же несчастный, доставил вам какие-либо факты и вы отнеслись бы к ним с особым вниманием, я бы вас понял. Но расставлять ловушки! Нападать из-за угла! Всякий хоть сколько-нибудь щепетильный человек отказался бы от такого преимущества над самым заклятым своим врагом!
Граф. Отступать поздно: браслет готов, портрет пажа в него вставлен…
Бежарс (берёт ларец). Честью вас прошу…
Граф (вынув браслет из ларца). А, милый мой портрет, ты у меня в руках! По крайней мере мне будет приятно украсить им руку моей дочери, в сто раз более достойной носить его! (Кладёт в ларец другой браслет.)
Бежарс делает вид, что хочет этому помешать. Каждый тянет ларец к себе. Бежарс ловким движением открывает потайное отделение.
Бежарс (сердито). Ну вот, ларец сломался!
Граф (рассматривает ларец). Нет, это один секрет перестал быть таковым благодаря нашему спору. Потайное отделение полно бумаг!
Бежарс (вступает в борьбу с графом). Надеюсь, вы не станете злоупотреблять…
Граф (в нетерпении). Ты мне только что сказал: «Если бы счастливый случай доставил вам какие-либо факты и вы отнеслись бы к ним с особым вниманием, я бы вас понял…» Случай мне их доставил, и я намерен последовать твоему совету. (Вырывает бумаги.)
Бежарс (с жаром). Клянусь счастьем всей моей жизни, я не желаю быть соучастником подобного преступления! Положите бумаги на место, граф, иначе я удалюсь. (Отходит.)
Граф читает бумаги. Бежарс искоса на него поглядывает и незаметно для графа выражает своё удовлетворение.
Граф (в бешенстве). Больше мне ничего не нужно. Остальные положи на место, а эту я возьму себе.
Бежарс. Нет, что бы в ней ни было, человек таких высоких понятий о чести, как вы, не совершит…
Граф (гордо). Чего?.. Не смущайтесь, договаривайте, я вас слушаю.
Бежарс (сгибаясь перед ним). Благодетель мой, простите! Мне слишком тяжело, — только этим можно объяснить непристойность моего упрёка.
Граф. Я не только на тебя не в обиде, но, напротив, больше тебя ценю. (Опускается в кресло.) Ах, вероломная Розина!.. Ведь, несмотря на всю мою ветреность, я к ней одной питал… Других женщин я порабощал! О, по одному тому, как я сейчас зол, можно судить, насколько эта недостойная страсть… Я ненавижу себя за то, что я её любил!
Бежарс. Ради бога, положите на место злополучную эту бумагу!
Фигаро, граф, Бежарс.
Граф (встаёт). Что вам нужно, несносный человек?
Фигаро. Я вошёл, потому что был звонок.
Граф (гневно). Я звонил? Любопытный лакей!
Фигаро. Спросите ювелира, он тоже слышал.
Граф. Ювелира? Что ему от меня надо?
Фигаро. Он говорит, что ему велели прийти по поводу браслета.
Бежарс, заметив, что Фигаро силится рассмотреть на столе ларец, всячески пытается загородить его собою.
Граф. А-а!.. Как-нибудь в другой раз.
Фигаро (лукаво). А не лучше ли, сударь, заодно, благо вы уж открыли ларец графини…
Граф (гневно). Убирайтесь, господин следователь! И если только у вас сорвётся с языка хотя бы одно слово…
Фигаро. Одно слово? Мне слишком много надо бы сказать, а останавливаться на полдороге — не в моих правилах. (Внимательно смотрит на ларец, на письмо, которое держит граф, бросает гордый взгляд на Бежарса и уходит.)
Граф, Бежарс.
Граф. Закроем предательский ларец. Теперь у меня есть доказательство. Оно у меня в руках, и я схожу с ума. Зачем только я его нашёл! О боже! Читайте, читайте, господин Бежарс!
Бежарс (отстраняет от себя письмо). Стать причастным к такого рода тайнам! Нет, нет, избави бог!
Граф. Какая же это дружба, если она избегает моих признаний? Видно, люди сочувствуют только тем несчастьям, которые постигали их самих.
Бежарс. Как! Только потому, что я отказался прочитать эту бумагу!.. (Живо.) Спрячьте её, Сюзанна идёт. (Поспешно закрывает потайное отделение ларца.)
Граф прячет письмо во внутренний карман камзола.
Сюзанна, граф, Бежарс.
Граф удручён.
Сюзанна (вбегает). Ларец! Ларец! Графиня звонит!
Бежарс (протягивает ей ларец). Вы видите, Сюзанна, что всё в нём в полном порядке.
Сюзанна. Что с графом? На нём лица нет!
Бежарс. Он слегка рассердился на вашего нескромного мужа, который вошёл сюда, невзирая на его распоряжение.
Сюзанна (лукаво). Между тем я передала это распоряжение так, чтобы меня поняли правильно. (Уходит.)
Леон, граф, Бежарс.
Граф (хочет уйти и видит входящего Леона). Теперь ещё этот!
Леон (хочет поцеловать графа; робко). Доброе утро, отец! Как вы спали?
Граф (сухо, отстраняя его). Где вы были, сударь, вчера вечером?
Леон. Меня, отец, пригласили в одно почтенное собрание…
Граф. И вы там читали?
Леон. Меня попросили прочитать моё сочинение о злоупотреблении монашескими обетами и о праве от них отрекаться.
Граф (с горечью). В том числе и от обетов рыцарских?
Бежарс. Говорят, вы имели большой успех?
Леон. Слушатели выказали снисхождение к моему возрасту.
Граф. Итак, вместо того чтобы готовиться к морскому путешествию, стараться быть достойным рыцарского поприща, вы наживаете себе врагов? Вы занимаетесь сочинительством, пишете в современном духе… Скоро нельзя будет отличить дворянина от учёного!
Леон (робко). Зато, отец, легче будет отличить невежду от человека просвещённого и человека свободного от раба.
Граф. Речи восторженного юнца! Вижу, вижу, какую дорожку вы себе избрали. (Хочет уйти.)
Леон. Отец!..
Граф (презрительно). Только мастеровые употребляют такие пошлые выражения. Люди нашего круга говорят языком более возвышенным. Вы слыхали, сударь, чтобы кто-нибудь из придворных говорил отец? Называйте меня сударь. Вы заразились от простонародья! Отец!.. (Направляется к выходу.)
Леон следует за ним и смотрит на Бежарса, — тот жестом выражает ему сочувствие.
Идёмте, господин Бежарс, идёмте!
Библиотека графа.
Граф один.
Граф. Наконец я один; прочтём же удивительное это послание, которое попало мне в руки благодаря почти непостижимой случайности. (Вынимает из внутреннего кармана письмо, найденное в ларце, и читает, взвешивая каждое слово.) «Несчастный безумец! Участь наша решена. Ваше неожиданное и дерзкое вторжение ко мне в ночное время, в замке, где Вы росли и где Вам были известны все тайные ходы, последовавшая за этим борьба, наконец Ваше преступление и моё… (останавливается) моё несут заслуженную кару. Сегодня, в день святого Леона, покровителя здешнего края и Вашего святого, я, к своему позору и на горе себе, родила сына. Благодаря печальным предосторожностям честь спасена, но добродетель утрачена. Отныне я обречена лить нескончаемые слезы, и всё же я сознаю, что ими не смыть преступления… плод которого существует. Вы не должны меня более видеть: таково непреклонное решение злосчастной Розины… которая теперь уже не смеет назвать свою фамилию». (Прикладывает руки с письмом ко лбу и начинает ходить по комнате.) Которая теперь уже не смеет назвать свою фамилию!.. Ах, Розина, где то время… Но ты себя обесчестила!.. (В волнении.) И всё же безнравственные женщины так не пишут! Подлый соблазнитель!.. Прочтём, однако ж, ответ на оборотной стороне письма. (Читает.) «Так как мне нельзя больше видеться с Вами, то жизнь мне постыла, и я с радостью покончу с нею все счёты: я добровольцем приму участие во взятии крепости, которую предполагается захватить стремительным приступом. Посылаю Вам обратно Ваше письмо, полное упрёков, Ваш портрет моей работы и прядь волос, что я у Вас похитил. Всё это, когда меня уже не станет, Вам передаст мой испытанный друг. Он видел, в каком я был отчаянии. Если смерть обездоленного возбудит в Вас хоть каплю жалости, то я надеюсь, что имя Леона среди тех имён, что будут даны наследнику… более счастливого человека… порою напомнит Вам о несчастном… который умирает, обожая Вас, и в последний раз подписывается: Керубино Леон Асторга»… Затем приписано кровью: «Смертельно раненный, я распечатываю письмо и своею кровью пишу Вам это скорбное последнее «прости». Не забывайте…» Дальше всё смыто слезами… (В волнении.) Безнравственный мужчина так тоже не напишет! Пагубное заблуждение… (Садится и погружается в раздумье.) О, как мне больно!
Входит Бежарс, останавливается, смотрит на графа и с таинственным видом прикладывает палец к губам.
Бежарс, граф.
Граф. А, дорогой друг, входите же!.. Я в таком тяжёлом состоянии духа…
Бежарс. В ужасном состоянии, граф. Я не решался к вам подойти.
Граф. Я только что прочёл послание. Нет, это не злодеи, не чудовища, — это всего лишь несчастные безумцы, как они сами себя называют…
Бежарс. Я так и думал.
Граф (встаёт и начинает ходить по комнате). Бедные женщины, совершая падение, не отдают себе отчёта, сколько горя это влечёт за собой!.. Их жизнь идёт, как и шла… обиды между тем накопляются… а несправедливый и легкомысленный свет обвиняет отца, который страдает молча, украдкой от всех!.. Его упрекают в чёрствости, потому что он не проявляет нежности к плоду преступной связи!.. Наши измены не отнимают у женщин почти ничего. Во всяком случае, они не могут лишить их уверенности в том, что они — матери, лишить их высшей радости — радости материнства! Между тем малейшая их причуда, прихоть, лёгкое увлечение разрушают счастье мужчины… счастье всей его жизни, лишают его уверенности в том, что он — отец. О, недаром женской верности придавали такое огромное значение! Общественное благо, общественное зло связано с их поведением. Рай или ад в семье вызываются исключительно той молвой, какая идёт про женщин, а зависит молва только от них самих.
Бежарс. Успокойтесь, вот ваша дочь.
Флорестина, граф, Бежарс.
Флорестина (с букетом у пояса). Я слышала, что вы очень заняты, сударь, и всё не решалась пойти к вам поздороваться.
Граф. Занят тобой, дитя моё! Дочь моя! Мне доставляет огромную радость так называть тебя: ведь я стал заботиться о тебе, когда ты была ещё маленькая. Дела мужа твоей матери были сильно расстроены: после смерти он не оставил ей ничего. Она же, умирая, поручила тебя моему попечению. Я дал ей слово, и я его сдержу, дочь моя: я нашёл для тебя достойного супруга. Я буду говорить с тобой не таясь, ведь господин Бежарс — наш любящий друг. Посмотри вокруг себя, выбирай! Нет ли здесь человека, которому ты могла бы доверить своё сердце?
Флорестина (целует ему руку). Оно всецело принадлежит вам. И если вам хотелось бы знать моё мнение, то я скажу, что своё счастье я полагаю в том, чтобы в моей жизни не было никаких перемен. Когда ваш сын женится, — а теперь он, разумеется, выйдет из Мальтийского ордена, — когда ваш сын женится то, вероятно, он уже не будет жить вместе с отцом. Так позвольте же мне покоить вашу старость! Этот долг, сударь, я исполню с радостью.
Граф. Оставь, оставь это слово «сударь», — от него веет равнодушием. Никто решительно не удивится, если столь признательное дитя будет называть меня более ласковым именем. Зови меня отцом.
Бежарс. Скажу по чести, она заслужила ваше полное доверие… Обнимите, сударыня, вашего доброго, вашего нежного покровителя. Вы даже не представляете себе, сколь многим вы ему обязаны… Опека над вами — это его долг. Он был другом… тайным другом вашей матери… одним словом.
Фигаро, графиня в пеньюаре, граф, Флорестина, Бежарс.
Фигаро (докладывает). Её сиятельство.
Бежарс (бросает бешеный взгляд на Фигаро. Про себя). Чёрт бы побрал этого мерзавца!
Графиня (графу). Фигаро мне сказал, что вы плохо себя чувствуете. Я испугалась, прибежала и вижу…
Граф. …что этот услужливый человек вам снова сплёл небылицу.
Фигаро. Сударь, когда вы шли в эту комнату, у вас был такой расстроенный вид… К счастью, всё, по-видимому, прошло.
Бежарс испытующе на него смотрит.
Графиня. Здравствуйте, господин Бежарс!.. А, и ты здесь, Флорестина? Ты чему-то очень рада… Нет, в самом деле, посмотрите, как она свежа и прекрасна! Если бы господь послал мне дочь, я бы хотела, чтобы она была похожа на тебя и лицом и нравом… Ты непременно должна заменить мне дочь. Согласна, Флорестина?
Флорестина (целует ей руку). Ах, сударыня!
Графиня. Кто это тебя с раннего утра украсил цветами?
Флорестина (радостно). Меня никто не украшал, сударыня, я сама делала букеты. Ведь сегодня день святого Леона.
Графиня. Прелестное дитя, всё-то она помнит! (Целует её в лоб.)
У графа вырывается гневное движение. Бежарс удерживает его.
(К Фигаро.) Раз мы все в сборе, то скажите моему сыну, что пить шоколад мы будем здесь.
Флорестина. Крёстный! Говорят, у вас есть чудный бюст Вашингтона, так вот, пока будут приготовлять шоколад, покажите нам его.
Граф. Я не знаю, кто мне его прислал. Я, по крайней мере, никого не просил. Вернее всего, это для Леона. Он в самом деле хорош, я поставил его у себя в кабинете. Пойдёмте.
Бежарс уходит последним; он дважды оборачивается и бросает испытующий взгляд на Фигаро; тот смотрит на него. В глазах у обоих безмолвная угроза.
Фигаро один.
Фигаро (накрывает на стол и расставляет чашки для шоколада). Змея, ехидна, впивайся в меня глазами, бросай на меня злобные взгляды! А вот мои взгляды тебя убьют!.. Через кого же он всё-таки получает письма? С почты к нам на дом ничего не поступает на его имя! Неужели он вылез из преисподней в единственном числе? Должен же какой-нибудь другой чёрт с ним сноситься!.. А мне всё не удаётся его накрыть…
Фигаро, Сюзанна.
Сюзанна (вбегает, оглядывается по сторонам и очень быстро начинает шептать на ухо Фигаро). Воспитанница выходит за него. Он получил обещание от графа. Он излечит Леона от любви. Привлечёт к себе сердце Флорестины. Добьётся согласия графини. Тебя выгонит из дома. Пока, до развода, упрячет графиню в монастырь. Постарается лишить Леона наследства и сделать меня полной хозяйкой. Вот и все новости. (Убегает.)
Фигаро один.
Фигаро. Нет уж, извините, господин майор, сначала вам придётся иметь дело со мной. Вы у меня узнаете, как легко дураку достаётся победа. По милости Ариадны-Сюзон нить лабиринта у меня в руках, и минотавр окружён… Я опутаю тебя твоими же сетями и разоблачу!.. Но что за настоятельная необходимость принуждает подобное существо вступать в заговоры и разжимает ему зубы? Чувствует ли он себя достаточно уверенным, чтобы… Глупость и тщеславие вечно идут рука об руку! Мой дипломат становится доверчивым и проговаривается! Он оплошал! Допущена ошибка!
Вильгельм, Фигаро.
Вильгельм (с письмом). Каспатин Пешарс!.. Я видит: он тут нет.
Фигаро (приготовляя завтрак). Подожди, он сейчас придёт.
Вильгельм (пятится к двери). Майн гот! Мне, сутарь, ошитать в ваше обшество есть нефосмошно. Мой каспатин никак не шелайт, клянусь шестью.
Фигаро. Он тебе запрещает? А ну-ка, давай сюда письмо. Когда придёт, я ему передам.
Вильгельм (продолжает пятиться). А письма — тем полее! О шорт! Он меня будет прогоняйт в три шея!
Фигаро (в сторону). Подцепим-ка на удочку этого остолопа! (Вильгельму.) Ты, я вижу… был на почте?
Вильгельм. А, шорт побери! Я не биль на пошта!
Фигаро. Должно полагать, это деловое письмо от… его родственника-ирландца, от которого он получил наследство? Ты, верно, знаешь, дружище Вильгельм?
Вильгельм (с глупым смехом). Письмо от спокойника, сутарь? Што ви, што ви! Нет, я не тумайт, што от нево! Бистрей фсего от тругого! Наверно, от кого-то из тех… нетофольных… там, там, за граница.
Фигаро. Ты говоришь — из недовольных?
Вильгельм. Да, но я не уферен…
Фигаро (в сторону). Очень может быть, его и на это станет. (Вильгельму.) Можно посмотреть штемпель, проверить…
Вильгельм. Проверить я не стану, зашем? Письма ходят к каспатин О'Коннор, а какой штемпель — этого я не снаю.
Фигаро (живо). О'Коннор? Банкир-ирландец?
Вильгельм. О да!
Фигаро (подходит к нему; равнодушным тоном). Близко отсюда, за нашим домом?
Вильгельм. Ошень кароши том, шестное слово! Слуги, смею скасать, ошень… прекрасни, таки вешливи… (Отходит от Фигаро.)
Фигаро (про себя). Вот это удача! Вот это счастье!
Вильгельм (подходит к Фигаро). Ты никому не скаши про тот банкир, понимайт? Я не тольшен биль… Тойфель! (Топает ногой.)
Фигаро. Да ну что ты, ни под каким видом! Не беспокойся!
Вильгельм. Мой каспатин, сутарь, говорит, што ви все сдесь умни, а я нет… Што ш, он немношко прав… Мошет зря я вам проговориль…
Фигаро. Почему же?
Вильгельм. Не снаю. Слуга всегда мошет претать… А это есть большой грех, дурной грех… прьямо ребьяшество..
Фигаро. Это верно, но ты же ничего не сказал.
Вильгельм (в отчаянии). Поше мой! Поше мой! Не снаю… што скасать… а што не скасать… (Отходит, вздыхая.) Ах! (С дурацким видом рассматривает книги из библиотеки графа.)
Фигаро (в сторону). Вот так открытие! Случай, приветствую тебя! (Ищет свою записную книжку.) Не мешает, однако ж, выяснить, почему этот чрезвычайно скрытный человек пользуется услугами такого болвана… И то сказать: разбойники боятся яркого света… Да, но глупец — это всё равно что фонарь: он пропускает свет через себя. (Записывает в свою книжку.) О'Коннор, банкир-ирландец. Вот за кем мне придётся установить тайную слежку. Правда, этот способ не слишком благороден, ma, per Dio![55] Зато польза! К тому же у меня перед глазами пример! (Пишет.) Четыре или пять луидоров слуге, ведающему почтой, за то, чтобы он вскрывал в любом кабачке все письма, надписанные почерком Оноре-Тартюфа Бежарса… Досточтимый лицемер, в конце концов мы с вас сбросим маску! Некая божественная сила навела меня на ваш след. (Сжимает в руке записную книжку.) Случай! Неведомый бог! Древние называли тебя Роком. В наше время тебя называют иначе…
Графиня, граф, Флорестина, Бежарс, Фигаро, Вильгельм.
Бежарс (увидев Вильгельма, берёт у него письмо; с досадой). Неужели ты не мог передать письмо не здесь, а у меня?
Вильгельм. Я тумаль, это письмо зофсем такой ше… (Уходит.)
Графиня (графу). Дивный бюст. Ваш сын его видел?
Бежарс (вскрыв письмо). А, письмо из Мадрида! От секретаря министра!.. Тут кое-что относится к вам. (Читает.) «Передайте графу Альмавиве, что с завтрашней почтой мы посылаем ему королевскую грамоту, разрешающую произвести обмен всех его владений».
Фигаро внимательно слушает и молча кивает головой в знак того, что он всё понял.
Графиня. Фигаро! Скажите же моему сыну, что мы завтракаем здесь.
Фигаро. Сейчас доложу. (Уходит.)
Графиня, граф, Флорестина, Бежарс.
Граф (Бежарсу). Я тотчас же уведомлю моего покупателя. Скажите, чтобы мне подали чай в кабинет.
Флорестина. Я вам сама принесу, папочка.
Граф (Флорестине, тихо). Думай много о том немногом, что я тебе сказал. (Целует её в лоб и уходит.)
Леон, графиня, Флорестина, Бежарс.
Леон (с грустью). Как только я вхожу, отец уходит! Сегодня он был со мной так суров…
Графиня. Полно, сын мой, что ты говоришь! Вы оба несправедливы друг к другу, а вечно страдаю от этого я! Твоему отцу нужно написать тому человеку, который производит обмен его земель.
Флорестина (весело). Вам жаль, что ваш отец ушёл? Нам тоже очень жаль. Но зато по случаю ваших именин он поручил мне передать вам, сударь, вот этот букет. (Низко приседает, а затем вставляет ему букет в петлицу.)
Леон. Оттого, что он поручил это именно вам, его внимание становится мне ещё дороже… (Обнимает её.)
Флорестина (вырываясь). Вот видите, сударыня, с ним шутить невозможно, он сейчас же этим пользуется.
Графиня (с улыбкой). Дитя моё! Ради дня ангела можно быть к нему немножко снисходительнее.
Флорестина (опустив глаза). В наказание заставьте его, сударыня, прочитать ту речь, которая, говорят, имела вчера большой успех в собрании.
Леон. Если мама находит, что я не прав, я сейчас же доставлю наложенное на меня взыскание.
Флорестина. Ах, сударыня, прикажите ему!
Графиня. Принеси свою речь, сын мой. А я пойду принесу какую-нибудь работу, чтобы не рассеивалось внимание.
Флорестина (весело). Упрямец! Вот и хорошо: теперь я услышу вашу речь, несмотря на ваше нежелание.
Леон (с нежностью). Могу ли я не желать, раз вы приказываете? Ах, Флорестина, как вы заблуждаетесь!
Графиня и Леон уходят в разные двери.
Флорестина, Бежарс.
Бежарс. Ну так как же, сударыня, догадались вы, за кого хотят вас выдать замуж?
Флорестина (радостно). Дорогой господин Бежарс! Вы такой близкий наш друг, что я могу позволить себе думать вслух вместе с вами. На ком мне остановить свой взгляд? Крёстный ясно сказал: «Посмотри вокруг себя, выбирай». Вот где сказалась безграничная его доброта: это может быть только Леон. Но ведь у меня ничего нет, так могу ли я злоупотреблять…
Бежарс (в неистовстве). Кто? Леон? Его сын? Ваш брат?
Флорестина (с болезненным криком). Ах, господин Бежарс!..
Бежарс. Ведь он же вам сказал: «Зови меня отцом»! Проснитесь, милое дитя! Отгоните от себя обманчивое сновидение, оно может оказаться для вас пагубным.
Флорестина. Ах, да! Пагубным для нас обоих!
Бежарс. Вы, конечно, понимаете, что такого рода тайна должна быть погребена у вас в душе. (Идёт к выходу, не спуская глаз с Флорестины.)
Флорестина одна, плачет.
Флорестина. О боже! Он мой брат, а я осмелилась питать к нему… Какое ужасное прозрение! Какое жестокое пробуждение после такого сна! (В изнеможении падает в кресло).
Леон с рукописью, Флорестина.
Леон (довольный, в сторону). Мама ещё не вернулась, а господин Бежарс вышел, — воспользуемся удобным случаем. (Флорестине.) Флорестина! Вы сегодня необыкновенно красивы, впрочем, вы всегда такая, но сегодня вы до того жизнерадостны, до того веселы и приветливы, что надежды мои возродились.
Флорестина (в отчаянии). Ах, Леон! (Снова опускается в кресло.)
Леон. Боже! Глаза у вас полны слёз, вид расстроенный, — верно, случилось большое несчастье?
Флорестина. Несчастье? Ах, Леон, несчастье случилось только со мной!
Леон. Вы разлюбили меня, Флорестина? А между тем моё чувство к вам…
Флорестина (решительно). Ваше чувство? Никогда больше не говорите мне о нём.
Леон. Что? Нельзя говорить о моей любви, чище которой…
Флорестина (в отчаянии). Прекратите эти жестокие речи, иначе я от вас убегу.
Леон. Боже правый! Что же случилось? Вы говорили с господином Бежарсом. Я хочу знать, что вам сказал Бежарс.
Графиня, Флорестина, Леон.
Леон. Мама! Помогите мне. Я в отчаянии: Флорестина меня разлюбила!
Флорестина (плачет). Я его разлюбила! Крёстный, вы и он — вот для кого я живу.
Графиня. Я в этом не сомневаюсь, дитя моё. Порукой тому чудное твоё сердце. Но что же так огорчило Леона?
Леон. Мама! Ведь вы ничего не имеете против моей пламенной любви к ней?
Флорестина (бросается в объятия к графине). Прикажите ему замолчать! (Плачет.) Иначе я умру от горя!
Графиня. Я тебя не понимаю, дитя моё. Я удивлена не меньше, чем он… Да ты вся дрожишь! Чем он мог тебя так обидеть?
Флорестина (склоняется к ней на грудь). Ничем он меня не обидел. Я люблю и уважаю его, как брата, но большего пусть он не требует.
Леон. Мама! Вы слышите? Бесчеловечное существо! Говорите всё, что у вас на душе!
Флорестина. Оставьте меня! Оставьте меня! Вы сведёте меня в могилу!
Графиня, Флорестина, Леон, Фигаро приносит чай, Сюзанна появляется с другой стороны с вышиванием.
Графиня. Отнеси всё назад, Сюзанна: ни завтрака, ни чтения не будет. Вы, Фигаро, подайте чай графу, — он у себя в кабинете. А мы с тобой, Флорестина, пойдём ко мне: ведь мы друзья, и ты рассеешь мои сомнения. Милые мои дети! Я вас люблю всей душой! Почему же вы оба безжалостно терзаете мою душу? Что-то есть во всём этом неясное, и я во что бы то ни стало должна понять, где же истина. (Уходит с Флорестиной.)
Леон, Фигаро, Сюзанна.
Сюзанна (к Фигаро). Я не знаю толком, в чём дело, но могу ручаться, что тут замешан Бежарс. Надо непременно предостеречь графиню.
Фигаро. Пока подожди, дай мне побольше выведать, а вечером сговоримся. Я сделал такое открытие…
Сюзанна. Тогда скажешь, какое? (Уходит.)
Фигаро, Леон.
Леон (в полном отчаянии). Боже мой!
Фигаро. Да что же такое приключилось, сударь?
Леон. Увы, я сам не могу понять! Никогда ещё не видел я Флорестину в таком прекрасном расположении духа, как сегодня утром; сколько мне известно, у неё был разговор с моим отцом. Я оставляю её на минуту с господином Бежарсом, затем возвращаюсь, застаю её одну, всю в слезах, и она мне говорит, чтобы я покинул её навсегда. Что же он мог ей сказать?
Фигаро. Не бойся я вашей вспыльчивости, я бы сообщил нечто для вас важное. Но в том-то и дело, что нам надлежит быть крайне осмотрительными: довольно одного вашего неосторожного слова, чтобы погубить плод десятилетних моих наблюдений.
Леон. О, если от меня требуется только осмотрительность!.. Как ты думаешь, что же он ей сказал?
Фигаро. Что она должна согласиться на брак с Оноре Бежарсом, что так-де условлено между ним и вашим отцом.
Леон. Между ним и моим отцом! Скорее этот негодяй лишит меня жизни!
Фигаро. Если вы так будете вести себя, сударь, то негодяй лишит вас не жизни, а вашей возлюбленной вместе с вашим состоянием.
Леон. Ну, прости меня, друг мой. Научи, как мне нужно действовать.
Фигаро. Отгадайте загадку сфинкса, иначе он вас проглотит. Другими словами, нужно держать себя в руках: говорить будет он, а вы помалкивайте.
Леон (в ярости). Держать себя в руках! Да, я буду держать себя в руках. Но в душе у меня клокочет бешенство! Отнять у меня Флорестину! А, вот и он. Я с ним объяснюсь… спокойно.
Фигаро. Смотрите: выйдете из себя — всё погибло.
Бежарс, Фигаро, Леон.
Леон (с трудом сдерживая себя). Милостивый государь, милостивый государь, только одно слово! Для вашего же спокойствия важно, чтобы вы мне ответили прямо. Флорестина в отчаянии. Что вы сказали Флорестине?
Бежарс (ледяным тоном). А кто вам сказал, что я с ней разговаривал? Разве я непременно должен быть повинен во всех её огорчениях?
Леон (живо). Довольно увёрток, милостивый государь! Она была в отличном расположении духа — после разговора с вами слёзы льются у неё ручьём. Чем бы это ни было вызвано, сердце моё разделяет её горести. Вы мне откроете их причину или же за них ответите.
Бежарс. Менее повелительным тоном от меня можно добиться всего — угрозами со мной ничего нельзя поделать.
Леон (в ярости). Ну, так защищайся же, вероломный! Один из нас должен пасть! (Хватается за шпагу.)
Фигаро (удерживает их). Господин Бежарс! На сына вашего друга! У него в доме! Где вам оказали гостеприимство!
Бежарс (овладев собой). Я и без вас знаю, как себя вести… Я с ним объяснюсь, но только без свидетелей. Уйдите, оставьте нас с глазу на глаз.
Леон. Иди, милый Фигаро. Ты видишь, ему не вывернуться. Никаких отговорок мы не допустим.
Фигаро (в сторону). Скорей предупредить отца! (Уходит.)
Леон, Бежарс.
Леон (загораживает дверь). Быть может, вы всё-таки предпочтёте не разговаривать, а драться? Выбирайте любое, но уж третьего я не допущу.
Бежарс (холодно). Леон! Честный человек не может быть убийцей сына своего друга. Но подобало ли мне объясняться в присутствии презренного лакея, наглость которого доходит до того, что он почти помыкает своим господином?
Леон (садится). К делу, милостивый государь, я жду..
Бежарс. О, как вы будете жалеть, что дали волю безрассудному своему гневу!
Леон. Это мы ещё увидим.
Бежарс (разыгрывая оскорблённое достоинство). Леон! Вы любите Флорестину, я давно это замечаю… Пока ваш брат был жив, я считал бесполезным содействовать несчастной любви, которая всё равно ни к чему бы не привела. Но когда роковой поединок лишил его жизни, а вас поставил на его место, у меня явилась дерзновенная мысль, что под моим влиянием ваш батюшка соединит вас с той, которую вы любите. Я всячески пытался на него воздействовать — все мои усилия разбивались о несокрушимое его упорство. В отчаянии от того, что он отвергает план, который, по моим представлениям, должен был всё устроить к общему благополучию… Простите, юный мой друг, я принуждён огорчить вас, но сейчас это необходимо, зато я вас спасу от неизбывного горя. Призовите на помощь всё своё благоразумие: оно вам понадобится. Я заставил вашего отца нарушить молчание и поведать мне его тайну. «О друг мой, — сказал мне, наконец, граф, — я знаю о любви моего сына, но разве я могу женить его на Флорестине? Она только считается моей воспитанницей… на самом деле она моя дочь, а ему она сестра».
Леон (отшатывается). Флорестина!.. Моя сестра!..
Бежарс. Это и есть то слово, которое суровый долг… Ах, я не мог не сказать его вам обоим! Моё молчание погубило бы вас. Ну, что же, Леон, хотите вы со мною драться?
Леон. Мой благородный друг! Я — бессердечный, я — чудовище! Забудьте мою дикую выходку…
Бежарс (с видом крайнего лицемерия). С условием, однако ж, что эта роковая тайна никогда не будет разглашена… Выставить на позор отца — это было бы такое преступление…
Леон (бросается к нему в объятия). О, никогда!
Граф, Фигаро, Леон, Бежарс.
Фигаро (вбегает). Вот они, вот они!
Граф. В объятиях друг у друга. Да вы с ума сошли!
Фигаро (ошеломлён). Право, сударь… тут недолго сойти с ума.
Граф (к Фигаро). Может быть, вы разгадаете мне эту загадку?
Леон (дрожа). Ах, отец, это я должен её разгадать! Простите! Я готов умереть от стыда! По ничтожному, в сущности поводу я… бог знает как вспылил. Однако господин Бежарс был так великодушен, что не только меня образумил, но ещё по своей доброте нашёл оправдание моей вспышке и простил меня. Когда вы вошли, я как раз выражал ему свою благодарность.
Граф. Вам и за многое другое следует быть ему благодарным. Впрочем, мы все перед ним в долгу.
Фигаро молча бьёт себя по лбу. Бежарс смотрит на него в упор и улыбается.
(Леону.) Уйдите отсюда. Только ваше чистосердечное признание заставляет меня сдержаться.
Бежарс. Ах, сударь, всё уже забыто!
Граф (Леону). Идите и кайтесь, что оскорбили моего друга, вашего друга, самого добродетельного человека…
Леон (уходя). Я в отчаянии!
Фигаро (в сторону гневно). Легион бесов сидит в этой шкуре!
Граф, Бежарс, Фигаро.
Граф (Бежарсу). Друг мой! Давайте окончим то, что мы с вами начали. (К Фигаро.) А вы, шалый господин, мастер на остроумные догадки, принесите мне три миллиона золотом, которые вы привезли из Кадиса в шестидесяти векселях на предъявителя. Я вас просил перенумеровать их.
Фигаро. Я это сделал.
Граф. Принесите их сюда.
Фигаро. Что? Три миллиона золотом?
Граф. Ну, да. Что же вы медлите?
Фигаро (смиренно). Что я медлю, сударь?.. У меня их больше нет.
Бежарс. То есть как у вас их больше нет?
Фигаро (гордо). Нет, сударь.
Бежарс (живо). Куда вы их дели?
Фигаро. Когда меня спрашивает мой господин, я обязан отдавать ему отчёт в моих действиях, а вы мне не указ.
Граф (в бешенстве). Наглец! Куда вы их дели?
Фигаро (холодно). Я отнёс их на хранение господину Фалю, вашему нотариусу.
Бежарс. Кто вам дал такой совет?
Фигаро (гордо). Я сам себе посоветовал. Признаюсь, я всегда следую моим собственным советам.
Бежарс. Готов держать пари, что это не так.
Фигаро. Боюсь, как бы вы не проиграли, — у меня есть расписка.
Бежарс. Если нотариус действительно принял векселя, то не иначе как в спекулятивных целях. У этих господ рука руку моет.
Фигаро. Не мешало бы вам получше отзываться о человеке, который оказал вам услугу.
Бежарс. Я ничем ему не обязан.
Фигаро. Очень может быть. Когда получаешь в наследство сорок тысяч дублонов восемь…
Граф (в сердцах). Вы намерены и по этому поводу сделать нам какое-нибудь замечание?
Фигаро. Кто, сударь, я? У меня на этот счёт не может быть никаких сомнений, тем более, что я прекрасно знал родственника господина наследника. Это был довольно распущенный молодой человек, игрок, мот, задира, необузданный, безнравственный, бесхарактерный, у которого не было ничего своего, за исключением пороков, в конце концов его и погубивших; тот самый молодой человек, которого в высшей степени неудачный поединок…
Граф топает ногой.
Бежарс (злобно). Скажете вы нам, наконец, для чего вы сдали на хранение золото?
Фигаро. Право, сударь, только для того, чтобы не быть за него в ответе. Не ровен час — украдут. Мало ли отъявленных мошенников втирается в порядочные дома…
Бежарс (злобно). Тем не менее граф желает, чтобы эти деньги были ему доставлены.
Фигаро. Граф волен за ними послать.
Бежарс. Но разве нотариус выдаст их без предъявления его расписки?
Фигаро. Расписку я передам графу. Свой долг я исполнил, и если теперь что-нибудь случится с золотом, то граф уже не вправе будет с меня спрашивать.
Граф. Я буду ждать расписку у себя в кабинете.
Фигаро (графу). Предупреждаю вас, что господин Фаль выдаст деньги только под вашу расписку, — это я ему так посоветовал. (Уходит.)
Граф, Бежарс.
Бежеарс (злобно). Избаловали вы этого мерзавца, — вот теперь полюбуйтесь, какую он волю забрал! В самом деле, долг дружбы заставляет меня предостеречь вас: вы становитесь слишком доверчивым. Он знает все наши тайны. Лакея, цирюльника, лекаря вы сделали своим казначеем, секретарём, своего рода фактотумом. Всем известно, что этот господин отлично на вас нагревает руки.
Граф. Ну, насчёт честности он безукоризнен, а вот что он заважничал — это верно…
Бежарс. У вас есть возможность избавиться от него таким образом, что и он не останется в накладе.
Граф. Я давно об этом подумываю.
Бежарс (доверительно). Вам, разумеется, хотелось бы, чтобы Леона сопровождал на Мальту какой-нибудь надёжный человек? Ну так Фигаро будет весьма польщён столь почётным назначением и, конечно, согласится, — вот вы от него и отделаетесь надолго.
Граф. И то правда, мой друг. Тем более, я слышал, что он очень не ладит с женой. (Уходит.)
Бежарс один.
Бежарс. Ещё один шаг сделан!.. А, благородный сыщик, краса и гордость всех пройдох, в этом доме играющий роль преданного слуги! Вы хотите вырвать у меня из-под носа приданое, вы даёте мне имена комических героев? Погодите: Оноре-Тартюф приложит все старания, чтобы вы не перенесли морского путешествия и свои наблюдения надо мной прекратили навеки.
Комната графини, вся в цветах.
Графиня, Сюзанна.
Графиня. Ничего не могла я добиться от девочки. Все только плачет, рыдает!.. Считает себя передо мной виноватой, без конца просит прощения, хочет идти в монастырь. Если при этом вспомнить её отношение к моему сыну, то остаётся предположить вот что: она считает себя неподходящей для него партией и теперь раскаивается, что выслушивала его признания, поддерживала в нём надежду. Эта её щепетильность просто обворожительна! Эта чересчур строгая её добродетель просто очаровательна! По-видимому, угрызения совести начались у неё после разговора с господином Бежарсом: в вопросах чести он необычайно требователен и щепетилен, иной раз даже чересчур, и ему мерещатся всякие страхи там, где другие ровно ничего не видят.
Сюзанна. Ума не приложу, что это за напасть, но только у нас творятся очень странные вещи! Точно какой-то демон исподтишка раздувает огонь. Наш господин мрачнее тучи: никого к себе не допускает, вы беспрестанно плачете, госпожа Флорестина рыдает, ваш сын в отчаянии!.. Только господин Бежарс невозмутим, как некое божество, его словно ничто не волнует, на все ваши горести он взирает безучастно…
Графиня. Дитя моё! Сердцем он их разделяет. Этот утешитель льёт бальзам на наши раны, его мудрость нас поддерживает, сглаживает острые углы, успокаивает моего раздражительного мужа, — ах, без него мы были бы во много раз несчастнее!
Сюзанна. Желаю вам, сударыня, чтобы вы не обманулись.
Графиня. Прежде ты была к нему справедливее.
Сюзанна опускает глаза.
Словом, он один может рассеять тревогу, которую мне внушила Флорестина. Скажи, что я прошу его придти.
Сюзанна. А вот и он, лёгок на помине. Я причешу вас после. (Уходит.)
Графиня, Бежарс.
Графиня (сокрушённо). Ах, дорогой майор, что здесь у нас происходит? Или грянул, наконец, гром, которого я так давно боялась и который всё приближался и приближался? Неприязнь графа к несчастному моему сыну растёт с каждым днём. Верно, до него дошла какая-нибудь роковая весть!
Бежарс. Я этого не думаю, сударыня.
Графиня. С тех пор как небо меня покарало смертью старшего сына, граф совершенно переменился: вместо того чтобы, заручившись поддержкой нашего посла в Риме, хлопотать о снятии с Леона рыцарского обета, он упорно посылает его на Мальту. Этого мало, господин Бежарс: мне известно, что он производит обмен владений и собирается покинуть Испанию навсегда и поселиться здесь. Недавно за обедом в присутствии тридцати человек он так говорил о разводе, что я пришла в ужас.
Бежарс. Я был при этом. Как же, отлично помню!
Графиня (в слезах). Простите, мой истинный друг! При вас мне не стыдно плакать.
Бежарс. Да будет моё чувствительное сердце приютом для ваших печалей!
Графиня. Наконец, вы или граф заставили страдать Флорестину? Я смотрела на неё как на невесту моего сына. Она бедна, это правда, но зато из хорошей семьи, красива, благонравна, выросла среди нас, а мой сын теперь наследник, неужели же этого наследства не хватит на двоих?
Бежарс. Может быть, даже с избытком. Вот где корень зла.
Графиня. Но все точно сговорились разбить мои надежды, как будто небо так долго выжидало только для того, чтобы тем строже наказать меня теперь за проступок, который я горько оплакивала. Мой муж ненавидит моего сына… Флорестина от него отказывается. Что-то её взволновало, и она собирается с ним порвать. А он, несчастный, этого не перенесёт, — вот что для меня несомненно. (Молитвенно складывает руки.) О карающее небо! Я целых двадцать лет провела в слезах и в покаянии, за что же теперь ты посылаешь мне эту муку — муку разоблачённой преступницы? О, пусть я одна буду несчастна! Боже! Я не стану роптать! Но пусть мой сын не страдает за грех, которого он не совершал! Научите же меня, господин Бежарс, как избавиться от стольких бед?
Бежарс. Я вас научу, достойная женщина, я затем и пришёл, чтобы рассеять мучительные ваши страхи. Когда чего-нибудь опасаешься, то не можешь отвести глаза от пугающего предмета: что бы вокруг ни говорилось, что бы ни делалось, страх отравляет всё! Ключ от этих загадок, наконец, у меня в руках. Вы ещё будете счастливы.
Графиня. Можно ли быть счастливой, когда душу томит раскаяние?
Бежарс. Ваш супруг вовсе не избегает Леона, — тайна рождения вашего сына ему не известна.
Графиня (живо). Господин Бежарс!
Бежарс. Причиною же душевных движений, которые вы принимаете за ненависть, является то, что у него самого не чиста совесть. О, сейчас я сниму с души вашей тяжесть!
Графиня (с чувством). Дорогой господин Бежарс!
Бежарс. Но только схороните навеки в успокоенном сердце вашем то чрезвычайной важности сообщение, которое вам предстоит от меня услышать. Ваша тайна — это рождение Леона, его тайна — это рождение Флорестины. (Понизив голос.) Он её опекун и… отец.
Графиня (молитвенно складывает руки). Боже всемогущий, ты сжалился надо мной!
Бежарс. Представляете себе, каков был его ужас, когда он увидел, что эти дети любят друг друга? Он не мог открыть свою тайну и вместе с тем не мог допустить, чтобы следствием его молчания явилась их взаимная склонность, — вот почему он сделался так мрачен, так не похож на себя. Удалить же сына он задумал единственно в надежде на то, что разлука и служение на рыцарском поприще, может статься, заставят Леона забыть эту несчастную любовь, благословить которую граф не в состоянии.
Графиня (на коленях, горячо молится). О вечный источник щедрот! Господь мой! Ты сделал так, что я могу хотя бы частично искупить тот невольный грех, который я совершила по вине безумца! Теперь и мне есть что простить мужу, честь которого я запятнала! О граф Альмавива! Моё иссохшее сердце, наглухо закрывшееся после двадцатилетних страданий, ныне вновь открывается для тебя! Флорестина — твоя дочь: она стала мне так же дорога, как если бы я сама произвела её на свет. Простим же молча друг друга! Ах, господин Бежарс, говорите всё!
Бежарс (поднимает её). Мой друг, я не хочу мешать первым порывам вашего доброго сердца: радостное волнение, в отличие от волнения горестного, нисколько не опасно, однако во имя вашего спокойствия выслушайте меня до конца.
Графиня. Говорите, мой благородный друг, вам я обязана всем, говорите.
Бежарс. Ваш супруг, стремясь оградить Флорестину от кровосмесительного, по его мнению, союза, предложил мне жениться на ней. Но, независимо от глубокого и мучительного чувства, которое моё преклонение перед вашими страданиями…
Графиня (горько). Ах, друг мой, из жалости ко мне…
Бежарс. Не будем об этом говорить. По некоторым туманным намёкам, которые можно было понять и так и этак, Флорестина решила, что речь идёт о Леоне. Юное её сердце уже затрепетало от восторга, но тут как раз доложили о вашем приходе. После я ничего не говорил ей о намерениях отца, но одно моё слово навело Флорестину на ужасную для неё мысль о братских узах, — оно-то и вызвало эту бурю, этот священный ужас, причину которого ни ваш сын, ни вы не могли себе уяснить.
Графиня. Бедный мой мальчик! Он ничего не подозревал!
Бежарс. Теперь причина вам известна — так как же, будем мы претворять в жизнь идею этого брака, коль скоро он может поправить всё?
Графиня (живо). Да, мой друг, придётся на этом остановиться, — мне это внушает и сердце и разум, и я беру на себя уговорить Флорестину. Благодаря этому наши тайны будут сохранены, никто из посторонних не выведает их. После двадцатилетних страданий мы заживём счастливо, и этим счастьем моя семья будет обязана вам, истинный друг мой.
Бежарс (возвысив голос). А дабы ничто более не омрачало вашего счастья, нужна ещё одна жертва, и вы, мой друг, найдёте в себе силы её принести.
Графиня. О, я готова на любые жертвы!
Бежарс (внушительно). Все письма, все бумаги того несчастного человека, которого уже нет в живых, необходимо сжечь дотла.
Графиня (с душевной болью). О боже!
Бежарс. Когда мой друг, умирая, поручал мне передать их вам, последнее, что он мне приказал, это спасти вашу честь и не оставить ничего такого, что могло бы бросить на неё тень.
Графиня. Боже! Боже!
Бежарс. В течение двадцати лет я не мог добиться, чтобы эта печальная пища вечной вашей скорби исчезла с глаз долой. Но, независимо от того, что она причиняет вам боль, подумайте, какой вы подвергаете себя опасности!
Графиня. Чего же мне бояться?
Бежарс (убедившись, что никто их не слышит, тихо). У меня нет никаких оснований подозревать Сюзанну, а всё-таки кто может поручиться, что горничная, осведомлённая об этих бумагах, в один прекрасный день не сделает из них статью дохода? Стоит передать вашему супругу хотя бы одно письмо, — а он, конечно, за ценой бы не постоял, — и вот вы уже в пучине бедствий.
Графиня. Нет, у Сюзанны слишком доброе сердце…
Бежарс (громко и весьма твёрдо). Мой глубокоуважаемый друг! Вы отдали дань и нежности и скорби, вы исполнили все возложенные на вас обязанности, и если вы довольны поведением вашего друга, то я прошу у вас награды. Нужно сжечь все бумаги, истребить все воспоминания о грехе, уже давно искупленном! А чтобы никогда больше не возвращаться к столь мучительному предмету, я требую немедленного принесения жертвы.
Графиня (трепеща). Мне кажется, я слышу голос бога! Он повелевает мне забыть его, сбросить тот печальный траур, в который облекла мою жизнь его кончина. Да, господи! Я послушаюсь друга, которого ты мне послал! (Звонит.) То, чего он требует от меня твоим именем, мне давно советовала моя совесть, но по своей слабости я этому противилась.
Сюзанна, графиня, Бежарс.
Графиня. Сюзанна! Принеси мне ларец с драгоценностями. Нет, постой, я сама, ты не найдёшь ключа…
Сюзанна, Бежарс.
Сюзанна (несколько растерянна). Что же это такое, господин Бежарс? Все потеряли голову! Просто сумасшедший дом! Графиня плачет, девочка рыдает, господин Леон грозит утопиться, граф заперся, никого не желает видеть. И почему это вдруг ларец с драгоценностями так всем понадобился?
Бежарс (с таинственным видом приставляет палец к губам). Тсс! Здесь — никаких расспросов! Скоро узнаешь… Всё обстоит отлично, всё обстоит как нельзя лучше… За такой день можно отдать… Тсс!
Графиня, Бежарс, Сюзанна.
Графиня (в руках у неё ларец с драгоценностями). Сюзанна! Принеси нам из будуара огня в жаровне.
Сюзанна. Если это для того, чтобы сжечь бумаги, так можно взять ночник, он ещё не погашен. (Подаёт ночник.)
Графиня. Постереги у дверей, а то как бы кто-нибудь не вошёл.
Сюзанна (уходит; про себя). Прежде всего сообщим Фигаро!
Графиня, Бежарс.
Бежарс. Я так хотел, чтобы для вас как можно скорее настал этот миг!
Графиня (задыхаясь от волнения). О друг мой! Какой день избираем мы для того, чтобы совершить жертвоприношение! День рождения моего несчастного сына! Всё это время я каждый год посвящала этот день им обоим, просила у бога прощения и обливалась слезами, перечитывая грустные эти письма. По крайней мере я убеждалась, что нами было совершено не столько преступление, сколько ошибка. Ах, неужели надо сжечь всё, что мне от него осталось?
Бежарс. Да ведь вы же не уничтожаете сына, который вам напоминает о нём! Хотя бы для сына принесите эту жертву — она избавит его от многих ужасных бед. Вы должны принести её ради себя самой: быть может, безопасность всей вашей жизни зависит от этого решительного шага! (Открывает потайное отделение и достаёт письма.)
Графиня (в изумлении). Господин Бежарс! Вы открываете ларец лучше меня!.. Позвольте мне ещё раз их перечесть!
Бежарс (строго). Нет, я вам этого не разрешу.
Графиня. Только последнее, в котором он начертал скорбное «прости» своею кровью, пролитою из-за меня, и показал мне пример мужества, а мне оно сейчас так необходимо!
Бежарс (не даёт ей письмо). Если вы прочтёте хотя бы одно слово, мы не сожжём ничего. Принесите небу полную жертву, смелую, добровольную, свободную от человеческих слабостей. Если же вы не отважитесь её принести, то я окажусь сильнее вас. Скорее в огонь! (Бросает свёрток в огонь.)
Графиня (живо). Господин Бежарс! Жестокий друг! Вы сжигаете мою жизнь! Пусть у меня останется хоть один клочок.
Хочет броситься к горящим письмам. Бежарс обхватывает её за талию.
Бежарс. Пепел я развею по ветру.
Сюзанна, граф, Фигаро, графиня, Бежарс.
Сюзанна (вбегает). Следом за мной идёт граф, но его привёл Фигаро.
Граф (застаёт их в той же позе). Сударыня! Что я вижу? Что всё это значит? К чему здесь огонь, ларец, бумаги? Из-за чего спор и слёзы?
Бежарс и графиня смущены.
Вы молчите?
Бежарс (овладевает собой; с усилием). Надеюсь, граф, вы не потребуете объяснения в присутствии слуг. Я не знаю, что, собственно, побудило вас неожиданно войти к графине. Я же останусь верен себе и скажу вам всю правду, какова бы она ни была.
Граф (к Фигаро и Сюзанне). Уйдите оба.
Фигаро. Хорошо, сударь, но только я вас прошу обелить меня: подтвердите, что я вручил вам расписку нотариуса на ту крупную сумму, о которой у нас сегодня был разговор.
Граф. С удовольствием, всегда приятно восстановить справедливость. (Бежарсу.) Можете быть спокойны, сударь: вот расписка. (Кладёт её в карман.)
Фигаро и Сюзанна расходятся в разные стороны.
Фигаро (уходя, Сюзанне, тихо). Пусть попробует увильнуть от объяснения!..
Сюзанна (тихо). Уж больно он увёртлив!
Фигаро (тихо). Я его уничтожил!
Графиня, граф, Бежарс.
Граф (строго). Сударыня, мы одни.
Бежарс (всё ещё взволнован). Говорить буду я. Я готов подвергнуться допросу. Милостивый государь! Был ли когда-нибудь при вас такой случай, чтобы я изменил истине?
Граф (сухо). Я, милостивый государь… этого не говорю.
Бежарс (вполне овладев собой). Хотя я далеко не одобряю этого малопристойного дознания, моя честь, однако ж, принуждает меня повторить то, что я говорил сударыне, просившей у меня совета: «Всякий хранящий тайну не должен беречь бумаги, которые могут бросить тень на умершего друга, доверившего их ему. Как бы ни было горько с ними расстаться и какой бы интерес ни представляло их сохранить, — благоговейное чувство к памяти усопших должно возобладать над всем». (Указывая на графа.) Разве непредвиденный случай не может передать их в руки противника?
Граф дёргает его за рукав, чтобы он прекратил объяснения.
Или вы со мной не согласны, милостивый государь? Кто просит совета в некрасивом деле, кто взывает о помощи в минуту постыдной слабости, тот не должен обращаться ко мне! Вы оба знаете это по опыту, а особенно хорошо — вы, ваше сиятельство!
Граф делает ему знак.
Так вот что побудило меня, не допытываясь, что именно заключают в себе бумаги, дать графине совет, когда она обратилась ко мне, однако ж мне стало ясно, что для исполнения этого сурового долга у неё недостаёт решимости. Тогда я, не колеблясь, призвал на помощь всю свою решимость и преодолел безрассудную её медлительность. Вот из-за чего шла у нас борьба, и, что бы обо мне ни думали, я никогда не буду раскаиваться ни в своих словах, ни в своих поступках. (Воздевает руки.) Священная дружба! Ты всего лишь пустой звук, если не исполняются строгие твои веления! Позвольте мне удалиться.
Граф (в восторге). О лучший из людей! Нет, вы нас не покинете. Графиня! Скоро он станет нам ещё ближе: я отдаю ему Флорестину.
Графиня (с живостью). Более достойно, граф, вы не могли бы употребить ту власть, которую закон предоставляет вам над нею. Если вам хотелось бы знать моё мнение, то я вполне согласна. И чем скорее, тем лучше.
Граф (нерешительно). Ну, что ж… нынче же вечером… без всякой огласки… ваш духовник…
Графиня (с воодушевлением). А я заменяю ей мать, и я подготовлю её к священному обряду. Неужели вы допустите, чтобы только ваш друг проявил великодушие к этой прелестной девушке? Я льщу себя надеждой, что нет.
Граф (смущённо). Ах, графиня… поверьте…
Графиня (радостно). Да, граф, я вам верю. Сегодня день рождения моего сына, и отныне, благодаря совпадению двух событий, день этот будет мне ещё дороже. (Уходит.)
Граф, Бежарс.
Граф (смотрит ей вслед). Я не могу прийти в себя от изумления. Я ожидал споров, бесконечных возражений, а она оказалась такой справедливой, доброй, великодушной к моей девочке! «Я заменяю ей мать», — сказала она. Нет, это не безнравственная женщина! Я невольно преисполняюсь уважения к тому душевному величию, которое сквозит в её действиях… хочу осыпать её упрёками, но её тон меня обезоруживает. Я сам виноват, друг мой, что выразил изумление при виде горящих писем.
Бежарс. А я этому нисколько не удивился, я же видел, с кем вы идёте. Эта гадина вам прошипела, что я здесь выдаю ваши тайны! Столь низкие обвинения не могут задеть человека, который стоит на такой нравственной высоте, как я, — они ползают где-то там, далеко. Со всем тем, сударь, что вам так дались эти бумаги? Ведь вы же меня не послушались и взяли те, которые вам хотелось сохранить. О, если б небу угодно было, чтобы графиня обратилась ко мне за советом раньше, вы бы теперь не располагали против неё неопровержимыми уликами!
Граф (горько). Да, неопровержимыми! (В сильном волнении.) Подальше от моей груди — они её жгут! (Выхватывает спрятанное на груди письмо и опускает в карман.)
Бежарс (мягко). Теперь я, думается, с бóльшим успехом вступлюсь за права законного сына; в конце концов не ответствен же он за свою горькую судьбу, которая толкнула его в ваши отеческие объятия.
Граф (снова вспылив). Отеческие? Никогда!
Бежарс. Не виноват он также, что любит Флорестину. И всё-таки, пока он подле неё, могу ли я соединиться с этой девушкой? Быть может, она увлечена сама и согласится только из уважения к вам. Оскорблённая кротость…
Граф. Я тебя понимаю, мой друг. Твои соображения столь убедительны, что я решаюсь отослать его немедленно. Да, мне легче будет жить на свете, когда злополучное это существо перестанет оскорблять мой взор. Но как заговорить об этом с графиней? Захочет ли она с ним расстаться? Значит, придётся прибегнуть к крайней мере?
Бежарс. К крайней?.. Нет… Но воспользоваться для данной цели разводом вы можете: у отчаянных французов это принято.
Граф. Чтобы я предал огласке мой позор! Правда, некоторые жалкие людишки так именно и поступили, но ведь это последняя степень падения современных нравов. Пусть бесчестье явится уделом, во-первых, тех, кто идёт на такой срам, а во-вторых, мерзавцев, повинных в этом сраме!
Бежарс. Я поступил по отношению к графине и по отношению к вам так, как мне подсказывала честь. Я отнюдь не являюсь сторонником насильственных мер, особенно если речь идёт о сыне…
Граф. Нет, не о сыне, а о постороннем человеке, отъезд которого я ускорю.
Бежарс. Не забудьте и о дерзком слуге.
Граф. Да, он мне надоел. Вот тебе моя расписка, мой друг, беги к нотариусу и получи три миллиона золотом. Теперь у тебя будут все основания проявить великодушие при заключении брачного договора, с которым нам во что бы то ни стало надо покончить сегодня же… теперь у тебя целое состояние… (Передаёт ему расписку, берёт его под руку, и они оба направляются к выходу.) Сегодня в полночь, без приглашённых, в часовне графини… (Последних его слов не слышно.)
Сцена представляет ту же комнату графини.
Фигаро один, в волнении оглядывается по сторонам.
Фигаро. Она мне сказала: «Приходи в шесть часов сюда: это самое удобное место для разговора…» Я мигом слетал по разным делам и весь в поту вернулся домой. Где же она? (Ходит по комнате и вытирает лицо.) А, чёрт, я же не сумасшедший! Я же видел, как граф выходил отсюда с ним под руку!.. Так что же, из-за одного шаха бросать партию?.. Какой оратор малодушно покинет трибуну только потому, что один из его аргументов выбит из рук? Но что за гнусный обманщик? (Живо.) Вырвать у графини согласие на истребление писем только для того, чтобы она не обнаружила, что одно письмо пропало, а затем уклониться от объяснения!.. Это исчадье ада, такого ада, каким нам изобразил его Мильтон! (Шутливым тоном.) Хорошо я сказал про него недавно, когда был уж очень зол: «Оноре Бежарс — это тот самый дьявол, о котором евреи говорили, что имя ему легион. Кто приглядится к нему повнимательнее, тот заметит, что у этого беса раздвоенные копыта — единственная часть тела, которую, как уверяла моя матушка, черти не могут скрыть». (Смеётся.) Ха-ха-ха! Я снова в весёлом расположении духа, прежде всего потому, что мексиканское золото я отдал на сохранение Фалю, — так мы выиграем время. (Хлопает себя по руке запиской.) А затем… слушай, ты, лицемер из лицемеров, перед коим прислужник сатаны — Тартюф — просто мальчишка! Благодаря всесильному случаю, благодаря моей тактике, благодаря нескольким луидорам, которые я кое-кому сунул, мне обещано твоё письмо, где, как говорят, ты превосходнейшим образом сбрасываешь маску! (Раскрывает записку и читает.) Мерзавец, который его читал, просит за него пятьдесят луидоров… Ну что ж, он их получит, ежели письмо того стоит. Если мне в самом деле удастся вывести из заблуждения моего господина, которому мы с Сюзанной стольким обязаны, то я буду считать, что моё годовое жалованье истрачено не зря… Но где же ты, Сюзанна? Как бы мы с тобой посмеялись! О che piacere!..[56] Выходит дело, до завтра! Не думаю, чтобы нам грозила опасность нынче вечером… А впрочем, к чему терять время?.. Я всегда в этом раскаивался… (Очень живо.) Никаких отсрочек, побежим за разрывным снарядом, на ночь положим его под подушку, утро вечера мудренее, а там посмотрим, кто из нас двоих завтра взлетит на воздух.
Бежарс, Фигаро.
Бежарс (насмешливо). А-а, господин Фигаро? Приятное место — я опять встречаюсь здесь с вами, милостивый государь.
Фигаро (так же). Хотя бы потому приятное, что можно доставить себе удовольствие ещё раз выгнать меня отсюда.
Бежарс. Из-за такой безделицы вы всё ещё на меня обижаетесь? Спасибо за память! Впрочем, у всякого свои странности.
Фигаро. А ваша странность заключается в том, что вы защищаетесь только при закрытых дверях.
Бежарс (хлопает его по плечу). Умному человеку нет смысла слушать всё подряд, он и так догадается.
Фигаро. Это уж у кого какие способности.
Бежарс. А много ли рассчитывает выиграть интриган с помощью тех способностей, какие он тут перед нами выказывает?
Фигаро. Не поставив никакой ставки, я выиграю всё… если сумею обыграть другого интригана.
Бежарс (задет за живое). Посмотрим, как вы будете играть, милостивый государь.
Фигаро. Я не стану бить на эффект только ради того, чтобы потрясти раёк. (С видом простака.) Впрочем, каждый за себя, бог за всех, как сказал царь Соломон.
Бежарс (с улыбкой). Прекрасное изречение! Но ведь это он же сказал, что солнце светит для всех?
Фигаро (гордо). Да, и при этом освещает змею, которая собирается ужалить руку неосторожного своего благодетеля! (Уходит.)
Бежарс один, смотрит ему вслед.
Бежарс. Он уже не таит своих замыслов! Однако этот господин заносчив! Тем лучше, он ничего не знает о моих замыслах. Воображаю, как вытянулась бы у него физиономия, если б до его сведения дошло, что в полночь… (Поспешно роется в карманах.) Куда же я дел бумагу? Вот она. (Читает.) «Получил от нотариуса, господина Фаля, три миллиона золотом, обозначенные в при сём прилагаемой описи. Париж, такого-то числа. Альмавива». Отлично! И воспитанница и денежки у меня в руках! Но это ещё не всё: граф слабоволен, остающуюся у него часть состояния он ни на что употребить не решится. Графиня имеет на него влияние, он её побаивается, он всё ещё любит её… Она не уйдёт в монастырь, если я их не стравлю и не подобью его затеять с ней разговор… крупный разговор. (Прохаживается.) Нет, чёрт возьми, сегодня ещё не следует спешить со столь опасной развязкой! Тише едешь — дальше будешь! Лучше завтра: завтра сладостные священные узы, которые прикуют это семейство ко мне, будут ещё прочнее! (Прикладывает руки к груди.) Что же ты, проклятая радость, теснишь моё сердце? Никак не можешь себя сдержать?.. Ты такая бурная, что если тебя не унять, пока здесь никого нет, то я в конце концов задохнусь или же выдам себя, как дурак. Святая и кроткая простота! Ты меня наградила великолепным приданым! Ты же, бледная богиня ночи, скоро пошлёшь мне равнодушную супругу. (Потирает руки от удовольствия.) Бежарс, счастливец Бежарс!.. Почему вы зовёте его Бежарсом? Разве он теперь уже не больше чем наполовину граф Альмавива? (Зловеще.) Ещё один шаг, Бежарс, и ты достигнешь всего! Прежде, однако ж, необходимо… Этот Фигаро стоит мне поперёк дороги! Ведь это он привёл графа!.. Малейшее замешательство меня погубит… Этот лакей может меня утопить… Такая хитрая бестия!.. А ну, убирайся отсюда вон вместе со своим странствующим рыцарем!
Бежарс, Сюзанна.
Сюзанна (вбегает и, увидев, что это не Фигаро, а Бежарс, удивлённо вскрикивает). Ах! (В сторону.) Это не он!
Бежарс. Отчего ты так изумлена? Кого ты ожидала увидеть?
Сюзанна (овладев собой). Никого. Я думала, что здесь ни души…
Бежарс. Раз уж мы с тобой встретились, два слова о заседании комитета.
Сюзанна. Какого комитета? Право, за последние два года я разучилась понимать французский язык.
Бежарс (злобно смеётся). Ха-ха! (С самодовольным видом берёт из табакерки щепотку табаку.) Комитет, моя дорогая, — это переговоры между графиней, её сыном, юной воспитанницей и мной об одном известном тебе важном деле.
Сюзанна. И вы всё ещё питаете надежду после того объяснения, которое я застала?
Бежарс (пренагло). Питаю надежду?.. Нет. Я просто-напросто… женюсь на Флорестине сегодня вечером.
Сюзанна (живо). Несмотря на её чувство к Леону?
Бежарс. Одна добрая женщина мне говорила: «Если вам это удастся…»
Сюзанна. Да, но кто бы мог подумать?
Бежарс (берёт одну за другой несколько щепоток табаку). Ну, а кто и что об этом говорит? Ведь ты же у них свой человек, тебе доверяют, — хорошего ли мнения они обо мне? Это чрезвычайно важно.
Сюзанна. А мне важно знать, каким талисманом вы пользуетесь для того, чтобы всех пленить? Граф от вас в полном восторге, графиня превозносит вас до небес, у сына вся надежда на вас, девочка перед вами благоговеет!..
Бежарс (стряхивает с жабо табак; пренагло). А ты, Сюзанна, что можешь сказать обо мне?
Сюзанна. По чести, сударь, я вами любуюсь! Вы вносите в семью невообразимое смятение, а сами остаётесь спокойны и хладнокровны. Можно подумать, что это некий гений всем здесь распоряжается, как хочет.
Бежарс (пренагло). Всё это объясняется очень просто, дитя моё. Прежде всего, в мире существует только две оси, на которых всё и вращается: нравственность и политика. Нравственность — вещь довольно плоская: суть её заключается в том, что надо быть искренним и справедливым. Про неё говорят, что она представляет собою ключ от нескольких отживших добродетелей.
Сюзанна. Ну, а политика?
Бежарс (с жаром, как бы отвечая самому себе). О, это — искусство создавать факты, шутя подчинять себе события и людей! Выгода — её цель, интрига — средство. Широкие и роскошные её замыслы, неизменно далёкие от истины, можно сравнить с ослепляющей призмой. Не менее глубокая, чем Этна, она долго пылает и клокочет, пока, наконец, не произойдёт извержение, и тогда уже ничто перед ней не устоит. Она требует большого дарования. Повредить ей может только порядочность (Co смехом.) А это уже частное дело договаривающихся сторон.
Сюзанна. Нравственность вас, как видно, не вдохновляет, зато при слове «политика» вы так весь и загораетесь!
Бежарс (настораживается и овладевает собой). Нет… политика тут ни при чём… Это ты, твоё сравнение с гением… Идёт Леон, оставь нас одних.
Леон, Бежарс.
Леон. Господин Бежарс, я в отчаянии!
Бежарс (покровительственно). Что случилось, юный мой друг?
Леон. Отец приказал мне — и как строго! — в течение двух дней закончить все приготовления к отъезду на Мальту. Вся моя свита, по его словам, будет состоять из Фигаро и одного слуги, который выедет раньше нас.
Бежарс. Его поведение может показаться странным тому, кто не знает его тайны, мы же с вами о ней осведомлены, и нам остаётся только пожалеть его. Ваш отъезд вызван вполне простительными опасениями. Мальта и ваш рыцарский обет — это только предлог, истинная причина — ваша любовь, вот что его страшит.
Леон (горько). Но ведь вы, мой друг, женитесь на Флорестине?
Бежарс (доверительно). Если вам хотелось бы отменить этот тягостный для вас отъезд… то я не вижу иного средства…
Леон. Ах, мой друг, скажите!
Бежарс. Надо, чтобы ваша матушка превозмогла ту робость, которая мешает ей высказывать при муже собственное мнение: ведь её кротость причиняет вам больше вреда, чем мог бы причинить самый непреклонный нрав. Положим, до вашего отца дошли неверные сведения, — кто же, как не мать, имеет право воззвать к его благоразумию? Уговорите её попытаться… но только не сегодня, а завтра, и пусть она будет с ним потвёрже.
Леон. Ваша правда, мой друг: истинная причина — страх. Конечно, только матушка может переубедить его. А вот и она идёт вместе с той… которую я уже не смею обожать. (Горько.) О мой друг! Сделайте так, чтобы она была счастлива!
Бежарс (ласково). Я буду всё время говорить с ней об её брате.
Графиня, Флорестина, Бежарс, Сюзанна, Леон.
Графиня (причёсанная, нарядно одетая; платье на ней красное с чёрным; букет, который она держит в руке, составлен тоже из красных и чёрных цветов). Сюзанна! Принеси мне мои драгоценности.
Сюзанна идёт за ними.
Бежарс (принимая подчёркнуто достойный вид). Графиня, а также и вы, сударыня! Я оставляю вас с моим другом: я заранее одобряю всё, что он вам скажет. О, не думайте о моём счастье, которое я полагаю лишь в том, чтобы принадлежать всему вашему семейству! Вы должны заботиться только о своём спокойствии, я же буду вам в этом содействовать лишь в той форме, которая вам покажется наиболее приемлемой. Но независимо от того, примете вы, сударыня, моё предложение или нет, я считаю нужным объявить, что от состояния, которое я недавно получил в наследство, я отказываюсь в вашу пользу — то ли путём договора, то ли путём завещания. Я отдам распоряжение составить документы, а вы, сударыня, выберете сами. Теперь позвольте мне удалиться — моё присутствие может вас стеснять, сударыня, между тем ваше решение должно быть совершенно добровольным. Каково бы оно ни было, знайте, друзья мои, что оно для меня священно: я принимаю его безоговорочно. (Низко кланяется и уходит.)
Графиня, Леон, Флорестина.
Графиня (смотрит ему вслед). Это ангел, ниспосланный с неба, чтобы помогать нам во всех наших несчастьях.
Леон (со жгучей скорбью). Ах, Флорестина, нам надо покориться! В первом порыве скорби мы с вами поклялись, что раз мы не можем принадлежать друг другу, то не будем принадлежать никому, — я исполню этот обет за нас обоих. Это не значит, что я вас теряю совсем: я обретаю сестру в лице той, которою надеялся обладать как супруг. У нас ещё есть возможность любить друг друга.
Графиня, Леон, Флорестина, Сюзанна приносит ларец.
Графиня (не глядя, надевает серьги, кольца и браслет). Флорестина! Выходи замуж за Бежарса: он это заслужил. Ваш брачный союз составит счастье твоего крёстного, поэтому его надо заключить сегодня же.
Сюзанна уходит и уносит ларец.
Графиня, Леон, Флорестина.
Графиня (Леону). Сын мой! Что нам не положено знать, то пусть и останется для нас тайной. Флорестина, ты плачешь?
Флорестина (плачет). Пожалейте меня, сударыня! Легко ли перенести столько потрясений в один день? Только что я узнала, кто я такая, а теперь ещё должна переломить себя и вверить свою судьбу… я не помню себя от горя и ужаса. Я ничего не имею против господина Бежарса, но у меня сердце замирает при одной мысли, что он может стать… И всё же так надо, надо пожертвовать собой для блага любимого брата, ради его счастья, которое я уже не могу составить. Вы спрашиваете, плачу ли я? Ах, я сейчас делаю для него больше, чем если бы отдала за него жизнь! Мама, пожалейте нас! Благословите ваших детей! Они так несчастны!
Падает на колени, вслед за нею Леон.
Графиня (возлагает на них руки). Благословляю вас, дорогие мои. Флорестина! Отныне ты моя дочь. Если бы ты знала, как ты мне дорога! Ты будешь счастлива, дочь моя, сознанием, что ты сделала доброе дело; оно способно заменить всякое другое счастье.
Флорестина и Леон встают.
Флорестина. А вы уверены, сударыня, что моё самопожертвование вернёт Леону его отца? Ведь не будем же мы закрывать глаза: несправедливое отношение к нему графа временами доходит до ненависти.
Графиня. Я надеюсь, милая моя дочка.
Леон. Господин Бежарс тоже надеется, он мне об этом говорил, но, правда, прибавил, что сотворить это чудо способна только матушка. Итак, вы не откажетесь поговорить с отцом обо мне?
Графиня. Я несколько раз пыталась, сын мой, но, по-видимому, безуспешно.
Леон. О моя добрая мама! Мне вредила ваша кротость. Вы боялись противоречить ему, и это вам мешало употребить всю силу своего влияния, а между тем право на такое влияние вам дают ваши душевные качества, а также то глубокое уважение, которое к вам питают все окружающие. Поговорите с ним твёрдо, и он сдастся.
Графиня. Ты так думаешь, сын мой? Я попробую поговорить с ним при тебе. Твои упрёки огорчают меня почти так же, как его несправедливость. А чтобы я могла хвалить тебя без всякого стеснения, выйди в соседнюю комнату. Тебе будет слышно оттуда, как я буду отстаивать правое дело: после этого ты уже не обвинишь твою мать, что она недостаточно стойко защищает сына! (Звонит.) Флорестина, тебе не подобает здесь оставаться. Поди к себе и помолись богу, чтобы он мне помог и водворил, наконец, мир в злосчастной моей семье.
Флорестина уходит.
Сюзанна, графиня, Леон.
Сюзанна. Вы звонили, сударыня? Что вам угодно?
Графиня. Скажи графу, что я прошу его зайти ко мне на минутку.
Сюзанна (в испуге). Сударыня, вы меня пугаете!.. Господи, что же это будет? Ведь граф никогда не приходит… без…
Графиня. Делай то, что тебе говорят, Сюзанна, а об остальном не беспокойся.
Сюзанна, в ужасе воздев руки, уходит.
Графиня, Леон.
Графиня. Сейчас ты увидишь, сын мой, проявляет ли слабость твоя мать, когда дело касается тебя! Только дай мне сосредоточиться, дай мне помолиться перед той чрезвычайно важной защитительной речью, которую мне предстоит произнести.
Леон уходит в соседнюю комнату.
Графиня одна, становится одним коленом на кресло.
Графиня. Приближающееся мгновение представляется мне таким же грозным, как Страшный суд! Кровь леденеет в жилах… О боже! Пошли мне силу достучаться до сердца моего супруга! (Понизив голос.) Тебе одному известно, отчего на устах моих лежала печать! Ты знаешь, господи, что если бы речь шла не о счастье моего сына, а обо мне, я не посмела бы сказать ни единого слова. Но если правду говорит мудрый мой друг, что ты по своему милосердию отпустил мне грех, который я оплакивала в течение двадцати лет, то пошли же мне, господи, силу достучаться до сердца моего супруга!
Графиня, граф, Леон за сценой.
Граф (сухо). Мне сказали, что вы, графиня, просили меня прийти.
Графиня (робко). Я думала, граф, что тут нам будет удобнее, чем у вас.
Граф. Я пришёл, графиня, говорите.
Графиня (дрожащим голосом). Садитесь, граф, умоляю вас, и выслушайте меня внимательно.
Граф (в нетерпении). Нет, я буду слушать стоя. Вы знаете, что во время разговора я не могу сидеть на месте.
Графиня (со вздохом опускается в кресло; тихо). Речь идёт, граф… о моём сыне.
Граф (резко). О вашем сыне, графиня?
Графиня. А что же иное могло принудить меня начать беседу с человеком, который явно не желает со мной разговаривать? Мне больно смотреть на сына: он сам не свой, у него разрывается сердце при одной мысли о том, что вы приказали ему уехать немедленно, а главное, его огорчил тот суровый тон, каким вы отдали приказ об его изгнании. Чем же он навлёк на себя немилость… такого справедливого человека? С тех пор как проклятый поединок отнял у нас другого сына…
Граф (закрывает лицо руками; сокрушённо). А!..
Графиня. …Леон, вместо того чтобы наслаждаться жизнью, усилил заботы и внимание, стремясь облегчить тяжесть нашего горя!
Граф (медленно ходит по комнате). А!..
Графиня. Пылкий нрав старшего сына, его непостоянство, его пристрастия, его беспорядочное поведение — всё это часто причиняло нам жестокие страдания. Суровые, но мудрые в своих велениях небеса, лишив нас этого ребёнка, быть может, избавили нас от ещё больших мучений в будущем.
Граф (сокрушённо). А!.. А!..
Графиня. И разве тот, который у нас остался, хоть когда-нибудь изменил своему долгу? Можно ли его хоть в чём-нибудь упрекнуть? Он — образец для своих сверстников, он пользуется всеобщим уважением, все его любят, все ищут знакомства с ним, все с ним советуются. Один лишь… естественный его покровитель, мой супруг, как будто бы закрывает глаза на необыкновенные его достоинства, которые поражают всех.
Граф начинает ходить быстрее, но молчит по-прежнему. Графиня, ободрённая его молчанием, продолжает более уверенно и постепенно возвышает голос.
Во всяком другом деле, граф, я за великую для себя честь почла бы присоединиться к вашему мнению, согласовать мои чувства, моё скромное суждение с вашим, но речь идёт о… сыне…
Граф в волнении ходит по комнате.
Пока был жив его старший брат, славное и громкое имя, которое он носит, обрекало его на безбрачие, Мальтийский орден был его неизбежным уделом. В то время казалось, что предрассудок прикрывает несправедливость такого различия в судьбе обоих братьев… (робко) с одинаковыми правами.
Граф (сдавленным от волнения голосом, в сторону). С одинаковыми правами!..
Графиня (ещё громче). Но разве не странно, что прошло уже два года, как благодаря роковой случайности он получил все права… а вы всё ещё ничего не предприняли, чтобы снять с него обеты? Ни для кого не является тайной, что вы уехали из Испании только для того, чтобы продать или же обменять свои владения. Если это делается с целью лишить владений Леона, то это уже высшая степень ненависти! Затем вы гоните его от себя и как будто бы закрываете для него двери дома… вашего дома! Позвольте вам заметить, что такому отношению нельзя найти разумного объяснения. Что он такое сделал?
Граф (останавливается; грозно). Что он сделал?
Графиня (в испуге). Граф! Я не хотела вас обидеть!
Граф (ещё более грозно). Что он сделал, графиня? И вы ещё спрашиваете?
Графиня (в замешательстве). Граф, граф, вы меня пугаете!
Граф (в ярости). Вы сами вызвали вспышку гнева, который сдерживала лишь простая жалость, так выслушайте же приговор и самой себе, и ему.
Графиня (в смятении). Граф! Граф!..
Граф. Вы спрашиваете, что он сделал?
Графиня (поднимая руки). Нет, граф, не говорите!
Граф (вне себя). Вспомните, изменница, что вы сделали вы! Вспомните, как вы нарушили супружескую верность и как вы затем ввели ко мне в дом чужого ребёнка, которого вы смеете называть моим сыном!
Графиня (в отчаянии, хочет встать). Я вас прошу, позвольте мне уйти!
Граф (не пускает её). Нет, вы не уйдёте, вы не убежите от вещественного доказательства, которое вас выдаёт с головой. (Показывает ей письмо.) Узнаёте это послание? Оно написано вашей преступной рукой! А эти кровавые буквы, которые служат ответом…
Графиня (подавленная). Я сейчас умру! Я сейчас умру!
Граф (кричит). Нет, нет! Вы услышите строки, которые я подчеркнул! (Читает в исступлении.) «Несчастный безумец! Участь наша решена… Ваше преступление и моё несут заслуженную кару. Сегодня, в день святого Леона, покровителя здешнего края и Вашего святого, я, к своему позору и на горе себе, родила сына…» Итак, этот ребёнок родился в день святого Леона, больше чем через десять месяцев после моего отъезда в Веракрус!
В то время как граф громко читает, графиня, точно в бреду, произносит бессвязные слова.
Графиня (молитвенно сложив руки). Боже милосердный! Значит, ты не можешь допустить, чтобы даже сокровеннейшее из всех преступлений осталось безнаказанным!
Граф. А затем рукою соблазнителя (читает): «Всё это, когда меня уже не станет, Вам передаст мой испытанный друг».
Графиня (молитвенно). Порази меня, господи! Я это заслужила.
Граф (читает). «Если смерть обездоленного возбудит в Вас хоть каплю жалости…»
Графиня (молится). Прими этот страшный для меня час во искупление моего греха!
Граф (читает), «… то я надеюсь, что имя Леона…» И этого сына зовут Леоном!
Графиня (в самозабвении, закрыв глаза). Господи! Велико же было моё преступление, если оно равно наказанию! Да будет воля твоя!
Граф (кричит). И, покрыв себя таким позором, вы ещё осмеливаетесь допрашивать меня, почему я испытываю к нему неприязнь!
Графиня (молится). Как могу я не покориться, когда на мне отяготела десница твоя?
Граф. И в то самое время, когда вы заступались за сына этого презренного человека, на руке у вас был мой портрет!
Графиня (снимает браслет и смотрит на него). Граф, граф, я возвращу вам его. Я знаю, что я его недостойна. (В полном самозабвении.) Господи! Что же это со мной! Ах, я теряю рассудок! Помрачённое моё сознание рождает призраки! Я ещё при жизни осуждена на вечную муку! Я вижу то, чего нет… Это уже не вы, это он: он делает знак, чтобы я следовала за ним, чтобы я сошла к нему в могилу!
Граф (в испуге). Что с вами? Да нет же, это не..
Графиня (бредит). Зловещая тень! Удались!
Граф (болезненно вскрикивает). Это вам чудится!
Графиня (бросает на пол браслет). Сейчас!.. Да, я повинуюсь тебе…
Граф (в сильном волнении). Графиня, выслушайте меня…
Графиня. Я иду… Я повинуюсь тебе… Я умираю. (Теряет сознание.)
Граф (испуганный, поднимает браслет). Я вышел из границ… Ей дурно… О боже! Скорее позвать на помощь! (Убегает.)
Графиня в конвульсиях соскальзывает с кресла на пол.
Леон вбегает, графиня без сознания.
Леон (кричит). О матушка!.. Матушка! Это я убил тебя! (Поднимает её и сажает в кресло; она всё ещё в беспамятстве.) Мне надо было покориться своей участи и уехать! Тогда бы не произошло этой ужасной сцены!
Граф, Сюзанна, Леон, графиня без сознания.
Граф (войдя, восклицает). Её сын!
Леон (не помня себя). Она умерла! О, я этого не переживу! (С воплем отчаяния обнимает её.)
Граф (в испуге). Принесите сюда соли! Соли! Сюзанна! Миллион за её спасение!
Леон. О несчастная мать!
Сюзанна. Сударыня! Понюхайте! Поддержите её, сударь, я попытаюсь распустить шнуровку.
Граф (не помня себя). Рви всё! Срывай всё! Ах, зачем я не пощадил её!
Леон (в исступлении). Она умерла! Она умерла!
Вбегает Фигаро.
Графиня без сознания, граф, Сюзанна, Леон, Фигаро.
Фигаро. Кто умер? Графиня? Да не кричите! Так она скорее умрёт. (Берёт её руку.) Нет, она жива, это только удушье, от сильного прилива крови. Ей необходимо сейчас же оказать помощь. Пойду принесу всё, что нужно.
Граф (вне себя). Лети, Фигаро! Получишь всё моё состояние.
Фигаро (живо). Мне не до ваших обещаний — графиня в опасности! (Убегает.)
Граф, Леон, Сюзанна, графиня без сознания.
Леон (подносит к лицу графини флакон.). Если бы вернуть ей дыхание! О боже! Возврати мне мою несчастную мать!.. Вот, вот она приходит в себя…
Сюзанна (плачет). Сударыня! Очнитесь, сударыня!..
Графиня (приходит, в себя). Ах, как тяжело умирать!
Леон (в исступлении). Нет, мама, вы не умрёте!
Графиня (в исступлении). Боже мой! Перед лицом двух моих судей! Перед лицом мужа и сына! Всё известно, и я преступница по отношению к ним обоим… (Бросается к их ногам.) Мстите за себя оба! Для меня нет больше прощения! (С ужасом.) Преступная мать! Недостойная супруга! Одно мгновение погубило нас всех! Я внесла смуту в мою семью! Из-за меня вспыхнула война между отцом и детьми! Боже правый! Моё преступление должно было открыться! Пусть же смерть моя искупит моё злодеяние!
Граф (в отчаянии). Полно, придите в себя! Ваши страдания терзают мне душу! Посадим её в кресло! Леон! Сын мой!
Леон в полном изумлении.
Сюзанна! Усадим её!
Граф и Сюзанна сажают её в кресло.
Те же и Фигаро.
Фигаро (вбегает). Она очнулась?
Сюзанна. Господи! Мне тоже дурно. (Распускает шнуровку.)
Граф (кричит). Фигаро! Помогите же!
Фигаро (запыхавшись). Одну минуту! Успокойтесь. Графиня вне опасности. Боже ты мой, и надо же было мне уйти из дому! Вовремя вернулся! Графиня очень меня напугала! Полноте, сударыня, возьмите себя в руки!
Графиня (молится, откинувшись на спинку кресла). Боже милостивый, пошли мне смерть!
Леон (усаживает её поудобнее). Нет, мама, вы не умрёте, мы исправим все наши ошибки. Граф! Больше я уже не оскорблю вас другим обращением. Возьмите назад ваши титулы, ваши владения, — я не имею на них никакого права. К сожалению, я этого не знал. Но будьте великодушны и не отдавайте на поругание эту несчастную, которая была вашей… Неужели грех, омытый двадцатью годами слёз, всё ещё остаётся преступлением, которое ждёт своей кары? Мы с матерью удалимся из вашего дома.
Граф (горячо). Ни за что! Вы не уйдёте отсюда!
Леон. Её убежищем будет монастырь, а я под именем Леона, без пышных титулов, в одежде простого солдата буду защищать свободу нового нашего отечества. Безвестный, я умру за него или же буду ему служить, как ревностный гражданин.
В одном углу сцены плачет Сюзанна. Фигаро, в другом углу, погружён в раздумье.
Графиня (пересиливая себя). Леон! Милое моё дитя! Твоё мужество возвращает мне жизнь. Я ещё могу жить на свете — мой сын так великодушен, что не презирает свою мать. Присущая тебе гордость в несчастье — вот оно, твоё честное достояние. Граф женился на мне без приданого, так не будем же и мы чего-либо от него требовать. Своим трудом буду я поддерживать угасающую мою жизнь, а ты служи государству.
Граф (в отчаянии). Нет, Розина, ни за что! Истинный виновник — это я! Скольких добродетелей лишил я горькую мою старость!..
Графиня. Вы будете окружены ими. У вас остаются Флорестина и Бежарс. Флореста, ваша дочь, обожаемое ваше дитя…
Граф (в изумлении). Что такое?.. Откуда вы знаете?.. Кто вам сказал?..
Графиня. Граф, отдайте ей всё своё состояние — мы с моим сыном не станем этому препятствовать: нас вознаградит сознание, что она счастлива. Однако, прежде чем нам расстаться, сделайте мне по крайней мере одно одолжение! Скажите мне, как к вам попало злополучное это письмо? Я была уверена, что сожгла его вместе с другими. Кто-нибудь похитил его у меня?
Фигаро (громко кричит). Да, похитил! Этот подлец Бежарс! Я видел, как он передавал письмо графу.
Граф (быстро). Нет, я обязан этим простой случайности. Сегодня утром мы с ним совсем с иной целью рассматривали ваш ларец, и сначала нам в голову не могло прийти, что он с двойным дном. Затем мы стали тянуть ларец каждый к себе, Бежарс нечаянно нажал — и, к великому его изумлению, секрет внезапно обнаружился. Он было подумал, что ларец сломался!
Фигаро (кричит ещё громче). Его удивил секрет! Чудовище! Да он же сам и заказывал ларец!
Граф. Разве?
Графиня. Это истинная правда!
Граф. Нам бросились в глаза письма, он не подозревал об их существовании. Когда же я предложил прочитать их вслух, он отказался даже взглянуть на них.
Сюзанна (кричит). Да ведь он сотни раз читал их вместе с графиней!
Граф. Это верно? Он знал об этих письмах?
Графиня. Он же мне их и передал: он привёз их из армии после смерти этого несчастного человека.
Граф. Он, этот испытанный друг, которому я так доверял?
Фигаро, графиня, Сюзанна(вместе, громко). Да, он!
Граф. Адское злодейство! Как же ловко он меня опутал! Теперь я знаю всё!
Фигаро. Напрасно вы так думаете!
Граф. Мне понятен гнусный его замысел, но для большей ясности давайте сорвём все покровы. Кто вам сказал про Флорестину?
Графиня (быстро). Я знаю об этом только от него.
Леон (быстро). Он мне это сообщил по секрету.
Сюзанна (быстро). Мне он тоже об этом говорил.
Граф (в ужасе). Чудовище! А я хотел выдать за него Флорестину! Передать ему всё моё состояние!
Фигаро (живо). Более трети перешло бы уже к нему в руки, если бы я без вашего ведома не отдал три миллиона золотом на сохранение господину Фалю. Чуть-чуть было он не наложил на них лапу. К счастью, я сообразил. Я передал вам расписку…
Граф (живо). Негодяй только что взял у меня расписку и пошёл за деньгами.
Фигаро (в полном отчаянии). Что же я за несчастный! Если деньги выданы, то все мои труды пропали даром! Бегу к господину Фалю. Может, бог даст, успею!
Граф (Фигаро). Злодей не мог так быстро туда дойти.
Фигаро. Если он упустил время, мы его поймаем. Бегу! (Хочет идти.)
Граф (быстрым движением останавливает его). Но только смотри, Фигаро: роковая тайна, которую ты сейчас узнал, должна быть погребена в твоей груди!
Фигаро (с глубоким чувством). Мой господин! Она уже двадцать лет в моей груди, и вот уже десять лет, как я стараюсь помешать чудовищу воспользоваться ею для его низких целей. А теперь самое главное: ждите моего возвращения и не предпринимайте пока ничего.
Граф (живо). Неужели он станет оправдываться?
Фигаро. Непременно попытается (достаёт из кармана письмо), но вот противоядие. Прочтите это ужасное письмо: в нём заключена адская тайна. Вы ещё будете меня благодарить за то, что я из кожи вон вылез, а всё-таки его достал. (Передаёт графу письмо Бежарса.) Сюзанна, дай графине капель. Ты знаешь, как нужно их принимать. (Протягивает Сюзанне пузырёк.) Положите графиню на кушетку и — полный покой. Не вздумайте, сударь, начать всё сызнова — это её убьёт!
Граф (горячо). Начать сызнова? Я перестал бы себя уважать!
Фигаро (графине). Вы слышите, сударыня? В этом весь он! Узнаю своего господина. Ах, я всегда говорил: гнев добрых людей — это не что иное, как настоятельная потребность прощать! (Стремительно убегает.)
Граф и Леон берут графиню под руки; все уходят.
Большая гостиная первого действия.
Граф, графиня, Леон, Сюзанна.
Графиня не нарумянена, её туалет в полном беспорядке.
Леон (поддерживая мать). Во внутренних покоях слишком жарко, мама. Сюзанна! Пододвинь кресло.
Графиню сажают в кресло.
Граф (растроганный, поправляет подушки). Вам удобно сидеть? Как, опять слёзы?
Графиня (удручена). Ах, эти слёзы облегчают мне душу! Я чувствую себя совсем разбитой после этих страшных рассказов! Особенно это гнусное письмо.
Граф (в неистовстве). У него жена в Ирландии, а он сватался за мою дочь! И на те деньги, которые я поместил в Лондонский банк, он завёл бы настоящий разбойничий вертеп и ещё пережил бы всех нас!.. Да и потом, одному богу известно, какие способы…
Графиня. Бедный вы мой, успокойтесь! Надо скорее позвать Флорестину: она так боялась этого брака! Пойди за ней, Сюзанна, но только ничего ей не говори.
Граф (торжественно). Сюзанна, то, что я сказал Фигаро, в равной мере относится к вам.
Сюзанна. Сударь! Графиня в течение двадцати лет плакала и молилась на моих глазах, и чтобы ещё я стала её огорчать, я, которая столько за неё перестрадала, — это вещь невозможная! (Уходит.)
Граф, графиня, Леон.
Граф (пылко). О Розина! Осушите слёзы! И да будет проклят тот, кто причинит вам зло!
Графиня. Сын мой, обними колени великодушного своего покровителя и поблагодари его за твою мать.
Леон хочет стать на колени.
Граф (поднимает его). Забудем прошлое, Леон. Умолчим о нём и не будем больше волновать вашу матушку. Фигаро говорит, что ей нужен полный покой. А главное, пощадим молодость Флорестины и тщательно скроем от неё, чем вызвано это происшествие.
Те же, Флорестина и Сюзанна.
Флорестина (вбегает). Боже мой! Мама! Что у вас такое?
Графиня. Ничего, кроме приятных для тебя новостей, — твой крёстный сейчас их тебе сообщит.
Граф. Ах, Флорестина, я трепещу при одной мысли о том, какой опасности я чуть было не подверг твою молодость! Но господь всё тайное делает явным, и, хвала ему, ты не выйдешь замуж за Бежарса! Нет, ты не будешь женою величайшего негодяя…
Флорестина. Силы небесные! Леон!..
Леон. Сестра, он всех нас провёл!
Флорестина (графу). Я — сестра Леона?
Граф. Бежарс нас обманывал. Обманывал одних при посредстве других, и ты являлась целью его гнусных козней. Я выгоню его из дома.
Графиня. Твой инстинктивный страх оказался мудрее нашей опытности. Возблагодари же бога, милое дитя, за то, что он избавил тебя от такой опасности.
Леон. Сестра, он всех нас оплёл!
Флорестина (графу). Почему он называет меня сестрой?
Графиня (восторженно). Да, Флореста, ты нам родная. Это наша драгоценная тайна. Вот твой отец, вот твой брат, а я навеки твоя мать. Смотри же, не забывай этого никогда! (Протягивает руку графу.) Альмавива, ведь правда же, она — моя дочь?
Граф (восторженно). А он — мой сын. Оба они — наши дети.
Все поочерёдно заключают друг друга в объятия.
Те же, Фигаро и г-н Фаль, нотариус.
Фигаро (вбегает и сбрасывает плащ). Проклятье! Деньги у него. Злодей вышел с ними от господина Фаля как раз, когда я к нему входил.
Граф. Ах, господин Фаль, вы поторопились!
Господин Фаль (живо). Нет, сударь, напротив. Он пробыл у меня больше часа, потребовал, чтобы я при нём составил брачный договор и включил в него пункт об его даре. Затем вручил мне мою расписку, — там, внизу, ведь и вы расписались, — и сказал, что это его деньги, что он получил их в наследство, что он давал их вам на хранение…
Граф. А, злодей! Ничего не забыл!
Фигаро. Сколько ещё впереди волнений!
Г-н Фаль. После того как он мне это объяснил, как же я мог не выдать денег? Это векселя на предъявителя. Если вы расторгнете брачный договор, а он пожелает оставить деньги у себя, то тут почти ничего нельзя будет сделать.
Граф (горячо). Да погибнет всё золото мира, лишь бы избавиться от Бежарса!
Фигаро (бросает шляпу на кресло). Пусть меня повесят, если у него останется хоть один обол! (Сюзанне.) Пойди покарауль, Сюзанна.
Сюзанна уходит.
Г-н Фаль. Вы могли бы заставить его признаться в присутствии надёжных свидетелей, что он получил эту сумму от графа? В противном случае вряд ли вам удастся отобрать у него деньги.
Фигаро. Если он узнает от своего немца, что́ здесь происходит, мы только его и видели.
Граф (живо). Тем лучше! Этого мне и надо. А деньги пусть берёт себе.
Фигаро (живо). В порыве досады оставить ему наследство ваших детей? Это не доблесть, это слабость.
Леон (сердито). Фигаро!
Фигаро (решительно). Я на этом не помирюсь. (Графу.) Какой же награды может ожидать от вас преданность, если вы так оплачиваете вероломство?
Граф (в сердцах). Предпринять попытку с негодными средствами, — значит, дать ему возможность торжествовать…
Те же и Сюзанна.
Сюзанна (в дверях, кричит). Господин Бежарс идёт! (Уходит.)
Те же, кроме Сюзанны.
Все крайне взволнованы.
Граф (вне себя). А, злодей!
Фигаро (очень быстро). Совещаться некогда, но если вы меня послушаетесь и вслед за мной будете делать вид, что ровно ничего не произошло, то я головой ручаюсь за успех.
Г-н Фаль. Вы заведёте с ним разговор о деньгах и о брачном договоре?
Фигаро (очень быстро). Нет, он слишком хорошо знает все тонкости, — так, с налёта, его не возьмёшь. Нужно начать издалека, с тем чтобы в конце концов он добровольно признался. (Графу.) Как будто бы вы хотите выгнать меня.
Граф (растерянно). Но… но… за что?
Те же, Сюзанна и Бежарс.
Сюзанна (вбегает). Господин Бежеа-а-а-а-а-а-арс! (Становится подле графини.)
Бежарс выражает крайнее изумление.
Фигаро (при виде его восклицает). Господин Бежарс! (Смиренно.) Что ж, одним унижением больше. Так как вы обещаете меня простить, если я раскаюсь в моих проступках, то я надеюсь, что и господин Бежарс будет столь же великодушен.
Бежарс (с удивлением). Что случилось? Для чего вы все здесь собрались?
Граф (резко). Для того, чтобы изгнать недостойное существо.
Бежарс (увидев нотариуса, с возрастающим удивлением). И господин Фаль!
Г-н Фаль (показывает ему брачный договор). Вы видите, мы времени не теряем, — здесь всё и вся идёт вам навстречу.
Бежарс (изумлён). О! О!..
Граф (к Фигаро, в нетерпении). Что же вы? Мне это надоело.
В продолжение этой сцены Бежарс весьма внимательно следит за ними обоими.
Фигаро (с умоляющим видом обращается к графу). Я вижу, что притворяться бесполезно, а потому пора окончить горестные мои признания. Да, я ещё раз вынужден со стыдом повторить, что, дабы повредить господину Бежарсу, я за ним подсматривал, выслеживал его и мешал ему во всём. Вы, сударь, и не думали звонить, когда я к вам вошёл, а вошёл я только для того, чтобы узнать, зачем к вам принесли ларец с драгоценностями графини, и увидел, что потайное его отделение открыто.
Бежарс. Да, да, к великому моему огорчению, оно открылось!
Граф (делает нетерпеливый жест; про себя). Вот наглость!
Фигаро (дёргает графа за камзол). Ни слова более!
Г-н Фаль (в испуге). Сударь!
Бежарс (графу, тихо). Сдержите себя, иначе мы ничего не узнаем.
Граф топает ногой; Бежарс испытующе на него смотрит.
Фигаро (вздохнув, обращается к графу). По той же самой причине, зная, что графиня заперлась с господином Бежарсом для того, чтобы сжечь некоторые, сколько мне было известно, важные бумаги, я неожиданно привёл вас.
Бежарс (графу). А что я вам говорил?
Граф в бешенстве кусает платок.
Сюзанна (подходит сзади к Фигаро; тихо). Скорей, скорей!
Фигаро. Наконец я должен сознаться вот в чём: видя, что вас не поссорить, я сделал всё возможное и невозможное для того, чтобы вызвать между графиней и вами бурное объяснение… однако оно окончилось не так, как я ожидал…
Граф (к Фигаро, гневно). Скоро вы прекратите свои оправдания?
Фигаро (весьма смиренно). Увы, мне больше нечего сказать, так как именно после этого объяснения последовал вызов господина Фаля с целью закончить составление брачного договора здесь. Счастливая звезда господина Бежарса восторжествовала над всеми моими ухищрениями… Мой господин! В уважение к тридцатилетней моей…
Граф (с раздражением). Я тут не судья. (Быстро ходит по комнате.)
Фигаро. Господин Бежарс!
Бежарс (к которому вернулась его самоуверенность, насмешливо). Кто? Я? Милый друг! Я и не подозревал, что стольким обязан вам! (Повышенным тоном.) Итак, счастье моё ускорено преступными усилиями, направленными к тому, чтобы у меня его похитить! (Леону и Флорестине.) О молодые люди! Какой урок! Пойдём же с чистою душою по стезе добродетели. Вы сами видите, что интрига рано или поздно губит того, кто её начал.
Фигаро. О да!
Бежарс (графу). Сударь, простите его на этот раз, и пусть он отправляется!
Граф (Бежарсу, сурово). Таков ваш приговор?.. Я под ним подписываюсь.
Фигаро (горячо). Я вам очень благодарен, господин Бежарс! Но я вижу, что господин Фаль спешит покончить с договором…
Граф (резко). Мне известны все пункты.
Г-н Фаль. Кроме одного. Я вам сейчас прочту, какой дар господин Бежарс… (Ищет соответствующие место.) М-м-м… «Мессир Джемс Оноре Бежарс…» Ага! (Читает.) «А чтобы у будущей его супруги было явное доказательство его привязанности к ней, вышеупомянутый будущий её супруг передаёт в её полную собственность всё своё большое состояние, исчисляющееся на сей день (с расстановкой), согласно его заявлению, в три миллиона золотом в векселях на предъявителя, каковые векселя он нам, нижеподписавшимся нотариусам, представил и каковые к договору сему прилагаются». (Читая, протягивает руку.)
Бежарс. Они здесь, в бумажнике. (Передаёт бумажник Фалю.) Не хватает только двух тысяч луидоров — я их взял на свадебные расходы.
Фигаро (поспешно, указывая на графа). Граф решил все расходы взять на себя — я получил от него такое распоряжение.
Бежарс (достаёт из кармана векселя и вручает их нотариусу). В таком случае включите их. Пусть будет налицо весь дар!
Фигаро отворачивается и, чтобы не расхохотаться, закрывает рукою рот.
Господин Фаль открывает бумажник и прячет векселя.
Г-н Фаль (указывая на Фигаро). Мы покончим с договором, а тем временем господин Фигаро всё подсчитает. (Протягивает раскрытый бумажник Фигаро.)
Фигаро (глядя на векселя, в восторге). Я вижу, что чистосердечное раскаяние ничем не отличается от любого хорошего поступка: оно тоже приносит награду.
Бежарс. Что такое?
Фигаро. Мне отрадно удостовериться, что среди нас находится не один великодушный человек. Да хранит господь двух таких примерных друзей! Нам ничего не нужно писать. (Графу.) Это ваши векселя на предъявителя. Да, сударь, я их узнал. Между господином Бежарсом и вами идёт поединок великодушия: один дарит своё состояние жениху, а жених дарит его своей наречённой! (Молодым людям.) Сударь, сударыня! Смотрите, какой щедрый покровитель! Вы будете боготворить его!.. Но, кажется, я что-то не то сказал? Уж не допустил ли я от восторга обидной нескромности?
Все молчат.
Бежарс (слегка озадачен, затем, оправившись от смущения, решительно). Ваша нескромность ни для кого не может быть обидна, если только мой друг не выступит с опровержением и если он ради моего удовольствия разрешит мне признать, что я действителыю получил эти векселя от него. У кого доброе сердце, того благодарность не тяготит, и вот, после того как я сделал это признание, я чувствую себя вполне удовлетворённым. (Указывая на графа.) Ему я обязан счастьем и богатством, и, деля их с его глубокоуважаемой дочерью, я лишь возвращаю то, что принадлежит ему по праву. Дайте мне бумажник, я хочу только иметь честь положить его к её ногам при подписании нашего счастливого свадебного договора. (Хочет взять бумажник.)
Фигаро (прыгая от радости). Господа! Вы слышали? В случае надобности вы будете свидетелями. Мой господин! Вот ваши векселя, отдайте их бывшему их держателю, если сердце ваше считает его достойным. (Вручает графу бумажник.)
Граф (встаёт; Бежарсу). Боже милостивый! Отдать их ему! Жестокий человек, покиньте мой дом! Не так страшен самый ад, как страшны вы. Благодаря моему доброму старому слуге ошибка моя исправлена. Уходите отсюда немедленно!
Бежарс. О друг мой, вы снова обмануты!
Граф (вне себя, подносит к его глазам письмо). А это письмо, чудовище? Я и ему не должен верить?
Бежарс (увидев письмо, с яростью выхватывает его у графа, и тут он уже срывает с себя маску). А!.. Меня провели! Ну уж этого я не спущу.
Леон. Оставьте в покое нашу семью, вы и так слишком много причинили нам зла.
Бежарс (в бешенстве). А, шалый юнец! Ты мне заплатишь за всё, я тебя вызываю на дуэль!
Леон (быстро). Я готов.
Граф (быстро). Леон!
Графиня (быстро). Сын мой!
Флорестина (быстро). Мой брат!
Граф. Леон, я запрещаю вам… (Бежарсу.) Вы недостойны той чести, которой вы требуете: не так должны кончать свою жизнь люди, подобные вам.
Бежарс молча выражает своё бешенство.
Фигаро (удерживает Леона; живо). Нет, молодой человек, ни шагу дальше. Ваш батюшка прав. К тому же общество по-иному смотрит теперь на этот отвратительный вид помешательства: отныне во Франции будут сражаться только с врагами государства. Пусть он себе беснуется. Вот если он осмелится на вас напасть, тогда и защищайтесь, как от убийцы. Убить бешеное животное где угодно считается делом полезным. Но он не посмеет: человек, способный на такие низости, уж верно, так же труслив, как и подл!
Бежарс (не помня себя). Негодяй!
Граф (топает ногой). Оставите вы нас наконец? Пытка на вас смотреть!
Графиня испугана; Флорестина и Сюзанна её поддерживают; Леон подходит им помочь.
Бежарс (стиснув зубы). Хорошо, чёрт возьми, я от вас уйду, но у меня в руках доказательство вашей чёрной измены! Вы просили разрешения его величества на обмен ваших испанских владений только для того, чтобы безнаказанно возбуждать недовольство по ту сторону Пиренеев.
Граф. Чудовище! Что он сказал?
Бежарс. Я донесу об этом в Мадрид. Я добьюсь конфискации всего вашего имущества хотя бы на том основании, что в кабинете у вас находится бюст Вашингтона.
Фигаро (кричит). Ещё бы! Ведь доносчику — треть!
Бежарс. А чтобы вы не успели обменять владения, я поспешу к испанскому послу и попрошу его задержать грамоту его величества, которую должен привезти дипломатический курьер.
Фигаро (вынимая из кармана пакет). Королевскую грамоту? Вот она! Я предвидел удар. В секретариате посольства я только что получил на ваше имя пакет. Курьер из Испании уже приехал!
Граф поспешно берёт пакет.
Бежарс (в бешенстве ударяет себя по лбу, затем направляется к выходу и, сделав несколько шагов, оборачивается). Прощай, безнравственное и бесчестное семейство! Сейчас вы без зазрения совести заключите омерзительный брачный союз между братом и сестрою, но ваша низость станет всеобщим достоянием! (Уходит.)
Те же, кроме Бежарса.
Фигаро (обезумев от радости). Пусть строчит доносы — это последнее средство, к которому прибегают подлецы! Теперь он уже не опасен: он окончательно разоблачён, положение у него безвыходное, ни впереди, ни позади у него ничего нет! Ах, господин Фаль, я бы закололся, если бы у него остались те две тысячи, которые он вытащил из кармана! (Вновь принимает серьёзный тон.) Впрочем, он знает лучше, чем кто-либо, что и по рождению и по закону этих молодых людей нельзя считать родственниками, что они друг другу чужие.
Граф (обнимает его). О Фигаро!.. Графиня, он прав!
Леон (торопливо). Боже! Матушка! Значит, есть надежда!
Флорестина (графу). Как, сударь? Разве вы не…
Граф (в полном восторге). Мы к этому ещё вернёмся, дети мои, и, сохраняя инкогнито, посоветуемся с надёжными, образованными и безукоризненно честными юристами. Да, дети мои, в определённом возрасте порядочные люди прощают друг другу ошибки и прежние слабости, бурные же страсти, которые проводили между ними резкую грань, уступают место нежной привязанности. Розина, — ваш супруг снова будет так вас называть, — пойдёмте, отдохнём от треволнений нынешнего дня. Господин Фаль, оставайтесь с нами. Дети мои, пойдёмте! Сюзанна, поцелуй своего мужа! И пусть у нас никогда больше не будет поводов для ссор! (К Фигаро.) Ты получишь от меня особую, вполне тобой заслуженную награду, а пока что я дарю тебе те две тысячи, которые Бежарс взял из общей суммы.
Фигаро (живо). Мне, сударь? Нет, пожалуйста, не надо. Чтобы я стал портить презренным металлом услугу, оказанную от чистого сердца? Умереть в вашем доме — вот моя награда. В молодости я часто заблуждался, так пусть же этот день послужит оправданием моей жизни! О моя старость! Прости мою молодость — она тобою гордится! За один день как у нас всё изменилось! Нет больше деспота, наглого лицемера! Каждый честно исполнил свой долг. Не будем сетовать на несколько тревожных мгновений: изгнать из семьи негодяя — это великое счастье.