Древняя Греция

Геракл был наиболее прославленным героем греков и, несмотря на кажущуюся простоту этого персонажа, одним из наиболее сложных и загадочных образов греческой мифологии. Судьба Геракла, как ее рисуют мифы, развертывается в рамках внутрисемейного агона (состязания) между божественными супругами Зевсом и Герой. Зевс, божественный отец Геракла, предназначил ему быть главой царствующего в Аргосе рода Персеидов еще в то время, когда он был во чреве матери. Гера, оспаривая это решение, взяла на себя обязанность провести героя через самые серьезные испытания и выявить, достоин он или нет этого высокого предназначения. Своими подвигами Алкид (Сильный) – таково имя, данное младенцу – должен прославить Геру и стать Гераклом (Прославляющим Геру, Прославленным Герой).

Гера, таким образом, не банальная ревнивица и ненавистница, как это представляется при поверхностном взгляде на ее поведение, а строгая руководительница испытаний, которые в период формирования мифа предстояло выполнить каждому подростку при переходе в возрастной разряд мужей, зрелых охотников, скотоводов, земледельцев и воинов. Эти испытания, хорошо изученные этнографами у отставших в своем развитии народов и известные как инициации, определили выбор деяний, которые выпали на долю Геракла.

Рассмотрение этих деяний в сравнении с подобными заданиями других юных героев (греческих и негреческих) показывает, что их выбор был подчинен стремлению выявить силу и находчивость героя в борьбе с дикими обитателями суши, воды и неба (лев, водная змея, кабан, лань, птицы-людоеды), с домашними, но одичавшими животными (бык, кони), с великанами и чудовищами (Атлант, Кербер). Во всех этих испытаниях юноша должен был продемонстрировать умение сражаться в разнообразных природных условиях, с оружием и без него, показать не только силу рук, но и быстроту ног (керинейская лань). Преодолев все преграды, усложненные тем, что приходилось сражаться не с обычными, а с созданными «по особому заказу» Геры хищниками, юноша Алкид становится Гераклом.

Наряду с двенадцатью подвигами, вписывающимися в определенную социально-идеологическую систему, существовало множество других деяний, наслоившихся на первоначальные. Это являлось следствием того, что Геракл первоначально был героем Арголиды, связанным с культом аргосской Геры, почитавшейся в Аргосе, Тиринфе и Микенах. В Фивах Геракла отождествляли с местным древнейшим героем Иолаем, который впоследствии был переосмыслен как его спутник и родственник, а затем вовсе забыт. На Крите образ Геракла вобрал в себя черты местного героя, причастного к основанию Олимпийских игр на Пелопоннесе и к различным деяниям на островах. Таким образом, только на Балканском полуострове в микенскую эпоху Геракл вобрал образы трех героев, а после Троянской войны он соединился с дорийским героем, совершавшим деяния в Северной Греции и воевавшим с фракийцами.

В Финикии и ее западных колониях Карфагене, Утике, Гадесе образ Геракла наложился на образ местного бога Мелькарта («царя города»). Путь Геракла на запад к Столпам Мелькарта (Гибралтарский пролив), которые уже позднее стали называть Столпами Геракла, проходит по маршрутам финикийской колонизации и отражает географию почитания Мелькарта.

Возвращаясь, согласно мифу, с крайнего Запада со стадом захваченных у Гериона коров, Геракл попадает в Италию и на Сицилию, где вступает в борьбу с чудовищами и великанами, за что получает божественные почести. В Риме еще в I в. показывали «величайший алтарь», где ежегодно по греческому обряду обожествленному герою приносились жертвы. Алтари меньших размеров были разбросаны по всей Италии, поскольку многие города и племена Италии стали отождествлять своих местных богов и героев с Гераклом.

Геракл (римская мраморная статуя, Неаполь, Национальный музей)

В Малой Азии образ Геракла соединяется с образом героя Санда, или Сандома. Это дает возможность рассказчикам мифов ввести своего героя в цикл лидийских мифов и поставить его на службу лидийской царице Омфале. Таким образом, странствия Геракла, в традиционном изложении мифа объясняющиеся стремлением мстительного Эврисфея заслать героя подальше и погубить, вобрали в себя историю освоения всего обитаемого мира критянами, микенцами, этрусками, финикийцами и, наконец, греческими колонистами эпохи великой колонизации VIII-VI вв. до н. э.

Античные мифографы (Аполлодор, Диодор Сицилийский, Гигин), классифицируя деяния Геракла, выделили две их группы: «подвиги» и «труды», имея под первыми в виду битвы и походы, которые герой возглавлял как военачальник, нередко совместно с другими героями. Впоследствии появилась и третья группа – «парерга», в которую входили приключения, совершенные попутно при осуществлении того или иного из двенадцати подвигов. Поскольку подвиги третьей группы иногда чисто внешне привязаны к двенадцати подвигам, мы будем излагать их либо в других частях книги в соответствии с локальным принципом изложения, либо в этой же главе в разделе «Сверх двенадцати». Туда же войдут подвиги из группы «труды».

Сложность и противоречивость образа Геракла давали простор для его истолкования представителям самых различных жанров античной литературы. В эпосе и трагедии он благородный герой, в комедиях – весельчак, обжора и кутила. Софисты изображали Геракла юношей, сознательно отказавшимся от наслаждений и избравшим труды и подвиги, ведущие к бессмертию. Атлеты видели в Геракле свой идеал, и он считался покровителем палестр, гимнасиев и терм. Торговцы, которым угрожали разбойники на морях и на суше, видели в нем своего защитника, рассматривая его как покровителя торговли.

Даже философы-богоборцы могли найти в деяниях Геракла опору для своего отношения к богам. Ведь Геракл ранил стрелой Геру и, согласно одной редкой версии, также и Аида. Да и вся его жизнь – пример того, как могут боги преследовать смертного без всякой его вины.

Таков многоликий Геракл, встающий из рассказов древних мифографов, из эпических поэм, трагедий, комедий, философских трудов, а также бесчисленных памятников искусства. Множественность образов, воспринятых Гераклом, явствует из того, что, согласно Диодору Сицилийскому, было три героя с именем Геракл, по мнению Цицерона – шесть, по мнению Варрона – сорок три.

Рождение Геракла

Олимпийское застолье было в самом разгаре. Богини шепотком делились друг с другом своими секретами. Боги громко рассказывали о встречах со смертными женами. Ганимед услужливо подливал в кубки нектар. Геба подносила амбросию.

Вдруг Зевс гулко стукнул по столу ладонью. Все стихло.

– Вот что должен я сказать вам, боги и богини. Младенец, который сегодня родится у потомков моего сына Персея, будет повелевать всеми в этом роду.

Богини переглянулись. Им-то давно уже было известно, что имеет в виду Зевс. Полюбилась ему супруга тиринфянина Амфитриона Алкмена, и он трое суток, принимая облик Амфитриона, делил с нею ложе.

Не удержала Гера в руках чашу, и драгоценный нектар густой струей полился по столу.

– Поклянись, что не нарушишь своего слова! – воскликнула она и метнула повелительный взгляд на край стола, где пристроилась богиня обмана Ата[235].

Поняла Ата, чего ждет от нее супруга владыки богов, и тотчас овладела его разумом. Не заметив коварства, Зевс поклялся священными водами Стикса.

Едва дождавшись окончания пиршества, Гера быстро, по-воровски спустилась на землю, чтобы поторопить появление на свет другого потомка Персея. И родился хилый и плаксивый младенец. Радовалась, глядя на него, мстительная богиня, предвкушая, какому ничтожеству будет служить сын ненавистной соперницы.

На следующий день, когда боги снова собрались за столом, Гера обратилась к Зевсу, да так громко, что услышали все:

– Ты не ошибся, мой супруг и повелитель, когда говорил, что на свет появится потомок Персея. Он вчера родился в Микенах. Ему дали имя Эврисфей.

Потемнело лицо Зевса, словно на него набежала туча. В ярости схватил он за ногу Ату и швырнул ее вниз, на землю, чтобы среди смертных, а не среди богов сеяла она козни. Испугалась Гера страшного гнева супруга. Но, наказав Ату, Зевс сразу отошел. Повернув лицо к Гере, он проговорил:

– Пусть будет по-твоему. Но знай, что мой сын все равно добьется того, что ему предназначено мною.

В тот же день в Фивах у Алкмены родились двое близнецов. Один из них, послабее, был сыном Амфитриона. Ему дали имя Ификл. Тот, что покрепче, был сыном Зевса. В дальнейшем его стали называть Гераклом[236].

Геракл душит змей, которых наслала Гера. Слева стоит Афина. Брат Геракла Ификл испуганно протягивает руки к кормилице

Не было Гераклу и года, когда о нем вспомнила Гера и спустилась на землю, чтобы наслать на дом Амфитриона двух огромных змей[237].

Уложив детей в подвешенный к потолку щит Амфитриона, заменявший люльку, утомленная мать прилегла отдохнуть. Уснул и отец. Проснулись родители от детского крика. Плакал Ификл. Ему удалось выбраться из щита и отползти к стене. Геракл, оставшийся в щите, держал в ручонках по змеиной голове. Из пастей с шипением высовывались раздвоенные языки, но личико ребенка было совершенно спокойно. Да и ручки не выдавали никакого напряжения. Змеи все медленнее били хвостами. Когда Геракл разжал кулачки, они мертвыми упали к ногам Амфитриона.

Родители бросились обнимать и целовать малыша, а Гера, наблюдавшая за всем, что происходило в спальне, яростно взмыла в воздух.

Детство и юность

Непременной частью воспитания времени создания мифов была музыка. Амфитрион пригласил в свой дом прославленного музыканта Лина[238], считавшегося сыном одной из муз, и поручил ему обучение сыновей. Ификл был прилежным и послушным учеником, Геракл – непоседой и лентяем. К музыке он не проявлял никакого интереса. Когда однажды Лин, потеряв терпение, слегка шлепнул Геракла, тот, выхватив из рук учителя лиру, одним ударом уложил его наповал. Такова была сила Геракла! И такова была уже в детстве необузданность его характера!

После этого несчастия Амфитрион решил отдать Геракла на выучку кентавру Хирону. Восприняв все, что должен знать и уметь воин, Геракл стал защитником города Кадма. В те годы Фивы платили дань минийцам, и посланцы Эргина явились в город за бычками, которых фиванцы должны были давать Орхомену по договору. Геракл прогнал послов, нанеся им увечья. Эргин потребовал выдачи оскорбителя, и Креонт, царствовавший тогда в Фивах, уже готов был выполнить это требование. Тогда Геракл убедил юнцов, своих сверстников, взять из храмов хранившиеся там в виде трофеев оружие и доспехи. Вооружившись, они устроили перед городом засаду, напали на минийцев, сразили Эргина и перебили почти всех его воинов. Затем победители ворвались в Орхомен и сровняли его с землей.

Креонт, восхищенный доблестью Геракла, отдал ему в жены свою дочь Мегару, а вместе с ней вручил в качестве приданого Фивы. Узнав об этом, Эврисфей вызвал Геракла к себе. Но герой не подчинился, и Зевсу пришлось дать не оставляющее никаких сомнений знамение, что Геракл должен идти в услужение Эврисфею. И все-таки упрямец отправился в Дельфы за разъяснением. Оракул гласил, что Геракл получит бессмертие, совершив на службе у Эврисфея двенадцать подвигов[239].

Пав духом, Геракл бездействовал, пока Гера не наслала на него безумие. В припадке ему показалось, что его веселившиеся дети – это хищные звери, собирающиеся на него напасть (или дети Эврисфея). Схватив лук, он перестрелял их и заодно своих племянников, детей Ификла. Чудом уцелел лишь один из них, Иолай. Придя в себя, Геракл предался отчаянию и бежал из Фив в Микены, на родину предков, чтобы исполнить все, что прикажет царь Эврисфей – недоносок и злобный трус.

Геракл в окружении живо протестующих соучеников замахнулся обломком скамьи на их учителя Лина

Немейский лев

– Убей немейского льва и притащи в Микены! – приказал Эврисфей еще не успевшему перевести дух Гераклу.

Легко произнести «убей», «притащи», но каково встретиться один на один со страшилищем из Немеи! Ведь это не обычный зверь, на каких Геракл охотился в Фивах. Немейский лев был во много раз крупнее и сильнее хищников этой породы, водившихся в ту далекую пору на юге Европы. От одного его рыка, звучавшего в ущельях, как гром, разбегалось все живое.

По дороге к логову льва на горе Трет Геракл забрел на огонек в убогую хижину земледельца Молорха[240]. Обрадовавшись, что отыскался смельчак, готовый избавить округу от лютого зверя, Молорх схватил нож, чтобы зарезать для гостя единственного барана. Но Геракл остановил его:

– Добрый человек! Придержи своего четвероногого до времени. Если вернусь в течение тридцати дней, принесешь барана в жертву Зевсу-Спасителю, а если останусь там – заколешь его подземным богам.

Логовище льва на горе Офельте Геракл отыскал по отвратительному смраду гниющего мяса. Свирепый хищник убивал больше, чем мог съесть, а объедки никто не решался подбирать. Там, где смердела падаль, был вход в пещеру. Внимательно осмотрев местность, герой обнаружил выход из той же пещеры и тщательно завалил его огромными глыбами.

После этого он вернулся к входу и, заткнув нос, чтобы не задохнуться, стал ждать.

Лев показался лишь тогда, когда начало темнеть. Увидев человека, он яростно заревел и стал колотить хвостом по земле, подняв столб пыли выше деревьев.

Геракл схватил лук, вложил в него стрелу и, натянув тетиву, отпустил. Со свистом вырвалась стрела и угодила в бок зверя, но, не вонзившись, отлетела в сторону. Выпустив все стрелы, Геракл откинул бесполезный лук и взялся за дубину. Орудовать ею в узком проходе в пещеру было трудно. Отбросив и ее, он голыми руками схватил извивающегося зверя за горло и давил до тех пор, пока тот не испустил дух. Содрав со льва шкуру, Геракл набросил ее на голову и плечи, так что издали его можно было принять за льва. Уничтожая льва, Геракл не просто освобождал мир от чудовищ, но сам уподоблялся царю зверей. Отсюда страх Эврисфея. Посылая на верную смерть слугу, он по возвращении его увидел в нем будущего царя.

А тем временем Молорх терпеливо ждал Геракла, делая на посохе зарубки. После тридцатой зарубки он отвязал барана от дерева и потащил к обрыву, чтобы принести в жертву подземным богам. Но, не дойдя до обрыва, земледелец увидел весело шагавшего Геракла, издали махавшего львиной шкурой!

– Отдай барана Зевсу-Спасителю! – произнес Геракл, обнимая Молорха. – А день нашей встречи прославь Немейскими играми.

Эврисфей, увидев с надворотной башни Геракла со львиной шкурой на плечах, отправил ему навстречу гонца с приказом в город не входить, а сам спрятался, дрожа от страха.

Зевс отметил первый из великих подвигов своего сына созданием созвездия Льва, вошедшего в двенадцать знаков зодиака, подобно тому как победа над немейским львом вошла в двенадцать подвигов Геракла.

Лернейская гидра

– Убей лернейскую гидру! – прокричал с башни Эврисфей срывающимся голосом.

Эта многоголовая водяная змея была также порождена Тифоном и Ехидной и жила в Лернейском болоте[241], где находился вход в подземный мир. Гера вырастила ее, чтобы испытать Геракла.

Взяв в помощники своего племянника Иолая и захватив, по совету Афины, медное оружие, Геракл раздобыл повозку и двинулся в путь. Как только показалось болото, герой оставил Иолая с конями и отправился далее один.

Он заметил посреди болота холм и, прыгая по кочкам, направился к нему. Там было отверстие, наполовину скрытое кустами, из которого доносилось грозное шипение. Вскоре наружу высунулось несколько голов на длинных шеях, а затем показалось туловище, покрытое чешуей, и длинный извивающийся хвост. Не дав чудовищу напасть первым, Геракл забежал сбоку и наступил ногой на спину зверя, прижимая его к земле. Сбив мечом одну из голов, он сразу же заметил, что на ее месте выросли две новые.

Пришлось Гераклу крикнуть Иолаю, чтобы тот разжег костер и явился с горящим бревном. Услышала этот призыв Гера и послала против героя гигантского рака, который вцепился ему в ногу, стесняя движения. Пришлось сражаться сразу с двумя противниками, пока подоспевший Иолай, с огромным трудом отцепив рака, не отбросил его как можно дальше.

И сразу же Иолай начал прижигать гидре шеи на месте отрубленных голов. Новые головы не вырастали. Все слабее и слабее сопротивлялась обезглавленная гидра и, ударив в последний раз хвостом, затихла. Не теряя ни мгновения, Геракл рассек живот чудовища и напитал свои стрелы ядовитой желчью.

Когда Геракл и Иолай удалились, Гера подобрала своего рака и подняла его на небо. Там появилось созвездие, имеющее облик рака с кривыми клешнями. Оно встает на небе в самое жаркое время года, напоминая о благодарности Геры каждому, кто помогал погубить ненавистного ей героя.

Эриманфский вепрь

Оправившись от ярости, вызванной выполнением невыполнимого, Эврисфей приказал Гераклу привести живым чудовищного вепря, обитавшего на горе Эриманф в той же Аркадии.

По следам, оставленным на деревьях клыками, герой отыскал логовище вепря и громким криком выгнал его оттуда. Вид Геракла, вооруженного дубиной, внушил кабану ужас, и он помчался куда глаза глядят. Долго гнался Геракл за чудовищем, пока не загнал его в глубокий снег на одной из высоких гор. Там он одним прыжком бросился кабану на спину и связал его, затем, взвалив вепря на плечо, стал спускаться в низину. Все, кто встречался Гераклу на пути, радостно приветствовали героя, освободившего Пелопоннес от страшной опасности.

Геракл в гостях у кентавра Фола подвергается нападению других кентавров

На пути к Эврисфею Геракл заглянул к старому знакомцу кентавру Фолу, по-дружески пригласившему его в свою пещеру и угостившему вином. На винный дух сбежались другие кентавры. В яростной схватке Геракл перебил их почти всех. Фол же уронил себе на ногу отравленную стрелу Геракла и умер в муках. Велико было горе Геракла. Но нужно было торопиться, ведь зверь ревел и готов был порвать путы. Геракл похоронил друга и продолжил свой путь.

Эврисфей же, увидев героя, возвращающегося с вепрем, в ужасе забрался в бронзовый пифос, глубоко врытый в землю[242].

Керинейская лань

Первыми увидели необыкновенную лань пастухи. Она стояла на утесе Керинейских гор[243] с высоко закинутой головой. Шкура ее под лучами Гелиоса пламенела, как медь, а рога сверкали, словно были из чистого золота.

Вскоре об удивительной лани[244] узнала вся Аркадия. Не ведая устали, она носилась как вихрь по лугам и полям, вытаптывая траву и посевы. Стало ясно, что это не обыкновенная лань, за какими охотятся в горах, а животное, созданное владычицей зверей Артемидой. Не иначе перед ней провинился какой-нибудь охотник, не поделившийся своей добычей с богиней, и лань стала карой для всей Аркадии.

О керинейской лани проведал Эврисфей. Зная, что Геракл по своему телосложению, скорее, борец, чем бегун, он повелел поймать животное и привести живым под стены Микен. Услышав этот приказ, Геракл содрогнулся. Герой не пасовал перед трудностями необыкновенной охоты. Но ему было известно, что лань подарена Артемидой одной из двенадцати дочерей Атланта Тайгете[245], и, зная, как ревниво относилась богиня к своим дарам, герой опасался вызвать ее гнев.

И все же ловлю пришлось начать. Как только лань встретилась Гераклу, он погнался за нею. Почувствовав, что Пелопоннес может стать ловушкой, животное понеслось через Истм на север. Вслед за ланью Геракл пробежал Аттику, Беотию и Феспротию, которая позднее стала называться Фессалией. Герой трижды обогнул Олимп, перепрыгивая через пропасти, преодолевая пеннопучинные реки. Так он оказался во Фракии, а затем в стране гипербореев, где лань рассчитывала на помощь своей госпожи Артемиды и ее брата Аполлона. Но божественные брат и сестра, не вмешиваясь, с интересом наблюдали за погоней. Тогда лань помчалась в сад Гесперид, надеясь там передохнуть. Но когда Геракл настиг ее и там, она решила вернуться в Аркадию. Путь с запада на восток занял несколько месяцев. И ни разу за это время ни лань, ни ее преследователь не отдохнули.

Отчаявшись догнать лань, Геракл вытащил лук и направил стрелу в ногу животного. Лань захромала, и только тогда герой настиг ее.

И в тот же миг перед ним выросла разгневанная Артемида.

– Кто тебе позволил? – гневно произнесла богиня.

– Милостивая госпожа, – почтительно склонил голову Геракл, – я сам бы никогда не решился на этот поступок, но мною руководит злая воля Эврисфея.

По мере того как оправдывался герой, смягчалось каменное лицо Артемиды. Она позволила ему взвалить лань на плечи и доставить Эврисфею.

Стимфалийские птицы

Какие только напасти не сваливаются на род человеческий! Как-то в лес, раскинувшийся на холмах над берегом Стимфалийского озера в Аркадии, залетела пара чудовищных птиц, оперенных бронзовыми перьями, с медными когтями и клювами. Размножившись с необычайной быстротой, они превратились в огромную стаю и за короткое время уничтожили весь урожай окрестных полей, истребили животных, пасшихся на тучных лугах, поубивали многих пастухов и земледельцев. Взлетая, птицы роняли свои перья, как стрелы, и поражали ими всех, кто находился на открытом месте.

Узнав об этом несчастии аркадян, Эврисфей послал к ним Геракла, будто бы на помощь, а на самом деле – чтобы погубить героя. Спрятавшись под раскидистым дубом, Геракл долго изучал повадки чудовищных птиц. Он понял, что ни одна стрела не пробьет их бронзового оперенья и уязвимы птицы лишь в тот момент, когда выкинут свои перья, а новые еще не отрастут. Вдруг прямо к ногам героя с неба упали два медных тимпана. Их бросила ему Афина. Воодушевленный помощью, Геракл выбежал на открытое место и ударил в тимпаны. Услышав грохот, птицы вылетели из своих лесных убежищ и стали бешено кружиться в воздухе. Геракл поднял над головой щит, и посыпавшиеся сверху бронзовые перья не причинили ему вреда.

Как только свист падающих перьев утих, Геракл откинул щит и стал разить птиц не дающими промаха стрелами. Часть хищников попадала на землю. Другие, взвившись к облакам, скрылись. Они улетели к далеким берегам Понта Эвксинского и больше никогда не возвращались в Аркадию. Выполнив поручение Эврисфея, Геракл вернулся в Микены. Там его ожидал новый, еще более трудный подвиг.

Скотный двор царя Авгия

Во всей Элиде, да что в Элиде – во всем Пелопоннесе не было богаче царя Авгия, сына Гелиоса[246]. В его скотном дворе одних быков было более пятисот. На каждого быка приходилось по десятку коров, и каждая корова ежегодно приносила теленка. Другой бы на месте Авгия поделился своими богатствами с соседними царями или роздал телят пастухам. Но ведь недаром говорят – чем богаче, тем скупее! Авгий окружил скотный двор крепкой изгородью и все дни занимался подсчетом животных, опасаясь, что их могут украсть. Быки и коровы переходили с места на место, Авгий сбивался со счета и начинал все сначала. На то, чтобы убрать огромные кучи навоза, у него не оставалось времени. Телята начали тонуть в навозной жиже, но Авгий этого не замечал. Он все считал и считал.

Вскоре вонь распространилась по всей Элиде, да что по Элиде – по всему Пелопоннесу, и царь Эврисфей, поднявшись на стены Микен, уловил неприятный запах.

– Чем это несет? – спросил он, морща нос.

– Авгиевыми богатствами, – отозвался один придворный.

– Авгиевой скупостью, – добавил другой.

Так Эврисфей узнал причину вони и, поскольку привык поручать Гераклу самые трудные работы, решил доверить ему и самую грязную. Ожидая возвращения героя, он представлял себе, как тот вымажется, когда будет выгребать нечистоты. От этой мысли ему стало необыкновенно радостно, и он, усмехаясь, потирал ладони.

Наконец Эврисфей дождался своего часа. Объясняя поручение стоявшему под стеной Гераклу, он давился от хохота.

– Ха! Ха! Вычисти скотный двор царя Авгия! Ха! Ха!

Геракл пожал плечами и молча отправился в путь. Явившись к Авгию, он осмотрел окрестности скотного двора и сам двор и лишь после этого пришел в царский дворец.

– Я готов очистить твой двор от навоза, – объяснил он царю, – если ты мне дашь десятую часть стада.

– А сколько тебе на это понадобится времени? – спросил Авгий.

– Один день, – отвечал Геракл.

– Тогда я согласен! – отозвался царь. – За такой труд ты получишь все что хочешь.

Царь согласился потому, что был уверен в невозможности удалить за один день горы навоза[247].

Между тем Геракл сломал с двух сторон окружавшую скотный двор изгородь и с помощью канавы ввел туда воду горной речки Менея. Водный поток в полдня своротил кучи навоза и вынес их наружу. Принеся обильные жертвы Менею, чтобы простил речной бог за навязанную его водам грязную работу, и восстановив изгородь, Геракл направился во дворец.

– Ну, что тебе еще надо? – недовольно проговорил царь. – Я же обещал дать десятую часть скота, когда ты выполнишь работу.

– Я ее выполнил, – сказал Геракл.

Явившись на место, Авгий убедился, что Геракл не обманул. Скотный двор был чист, а оставшаяся канава говорила о том, каким образом Геракл добился успеха.

– Это река выполнила твою работу! – проговорил Авгий. – Ия готов расплатиться с нею, но не с тобой[248].

Ничего не возразил Геракл, но молча поклялся отомстить обманщику. Несколько лет спустя, уже освободившись от службы у Эврисфея, Геракл вторгся в Элиду с войском из аргосцев, фиванцев и аркадян. На помощь Авгию пришел царь Пилоса Нелей. Геракл одержал победу над вражеским воинством и сразил стрелой Авгия. Затем он взял Пилос, куда спасся бегством Нелей, смертельно ранил царя и убил его одиннадцать сыновей. Уцелел лишь один сын Нелея – Нестор, тот самый, который впоследствии участвовал в Троянской войне и прославился своим долголетием и необычайной мудростью.

Критский бык

Не оставалось более на греческом материке диких зверей и свирепых чудовищ. Всех истребил Геракл. И приказал ему Эврисфей отправиться на лежащий посреди моря остров Крит и переправить оттуда в Микены быка Посейдона. Бог морей подарил этого быка Миносу с тем, чтобы тот принес его в жертву. Но бык был настолько хорош, что Минос, хитрейший из смертных, заколол своего быка, а предназначенного к жертвоприношению оставил в стаде[249]. Проведав об обмане, Посейдон наслал на животное бешенство. Носясь по всему острову, бык вытаптывал поля, разгонял стада, убивал людей. Не сомневаясь, что Геракл одолеет быка, Эврисфей не представлял себе, как он сумеет доставить его живым, да еще не по суше, а по воде. «Какой корабельщик согласится пустить на судно пассажира с бешеным быком?!» – думал он и злорадно хихикал.

Геракл выслушал новый приказ спокойно, ибо знал, что, если бык обезумел, Посейдон снял с себя заботу о нем.

Никто не решался подойти к животному даже на полет стрелы, а Геракл смело вышел ему навстречу, схватил за рога и пригнул могучую голову к земле. Ощутив невероятную силу, бык смирился и стал кроток, как ягненок. Но критяне так боялись быка, что попросили Геракла как можно скорее покинуть остров. Геракл сел быку на спину и погнал его в море. Повинуясь герою, бык ни разу не попытался сбросить седока в морскую пучину. И на суше он оставался таким же послушным и дал завести себя в стойло.

Не спавший несколько ночей Геракл отправился отдыхать. Когда же проснулся, быка на месте не оказалось. Эврисфей приказал его выпустить, так как один вид животного внушал ему ужас.

Кони Диомеда

Ворота Микен в те времена были открыты для всех безоружных. Стражи пропускали и богатых купцов с товарами, и нищих, шедших за милостыней. Так оказался в городе незнакомец в лохмотьях, едва прикрывающих тощее тело, с обломком весла на плече, указывающим на постигшее его бедствие. Несчастный потрясал воображение тех, кто его слушал, рассказом о кораблекрушении. Вскоре нищего пригласили во дворец.

– Я слышал, – сказал Эврисфей, – что тебе одному удалось избегнуть ярости Посейдона. Как это случилось?

– Наш корабль разбило о скалы, – начал нищий, – но мы все выплыли на берег. Там уже ждали вооруженные воины, судя по чубам и наколотым на груди изображениям – фракийцы. Они повели нас в глубь страны, подталкивая копьями. Наконец, мы приблизились к бревенчатому зданию, окруженному высоким забором. По громкому ржанию и топоту копыт мы поняли, что это конюшня, и решили, что нас хотят сделать конюхами. Но когда открылись ворота, мы увидели, что двор усеян человеческими костями. Нас втолкнули за ограду, и один из фракийцев крикнул: «Выпускай!» Из стойла вырвалось четыре коня[250]. Видел бы ты этих чудовищ! Они набросились на нас и стали грызть. Я спасся один…

– А кому принадлежат кони? – нетерпеливо перебил Эврисфей.

– Диомеду, – ответил нищий. – Это царь…

– Довольно! – бросил Эврисфей. – Слуги тебя накормят и дадут гиматий с моего плеча.

С удивлением нищий заметил, как по лицу царя скользнула довольная ухмылка. Не знал бедняга, что оказал Эврисфею услугу, за которую мог получить нечто большее, чем поношенный гиматий и миску похлебки. Уже месяц как Эврисфей не ведал покоя, размышляя, что бы еще поручить Гераклу. А теперь он принял решение: пусть приведет коней Диомеда.

Суровый Борей дул в нос корабля, словно бы желая отвратить неизбежную гибель героя. Так думали спутники Геракла. Среди них был и Абдер, сын Гермеса[251]. Сам же герой был весел и рассказывал удивительные истории из своей жизни. Их хватало как раз до того времени, когда кормчий указал на скалу и высившуюся над нею грозную крепость:

– Дворец Диомеда!

Сойдя на берег, Геракл и его спутники двинулись в глубь страны протоптанной дорогой и вскоре услышали громкое ржание. Распахнув ворота, Геракл ворвался в стойло и увидел коней невиданной мощи и красоты. Они крутили головами и рыли копытами землю. Из раскрытых пастей вылетала кровавая пена. В глазах светилась жадная ярость, ибо каждый человек был для них лакомством.

Подняв кулак, Геракл опустил его на голову первого животного и, когда конь закачался, набросил на шею узду, протянутую Абдером. Так были взнузданы все кони, и Геракл погнал их к морю.

И тут на героя напал Диомед со своими фракийцами. Передав коней Абдеру, Геракл вступил в бой. При виде человека, скармливавшего людей лошадям, силы героя удесятерились, и он легко справился с дюжиной неприятелей. Шагая по горам трупов, Геракл добрался до Диомеда и сразил его палицей.

Гордый победой, спустился герой к морю и увидел разбежавшихся по лугу коней. По кровавому пятну он понял, что Абдер не справился с бешеными животными и они его растерзали. Взъярилось сердце Геракла, и он едва не перебил коней-людоедов. Но, вспомнив о задании Эврисфея, поймал их и отвел на корабль в загороженное место. После этого герой насыпал на месте гибели Абдера высокий холм, а рядом с ним основал город, названный Абдерой.

Кони Диомеда были доставлены в Микены, где Эврисфей приказал их отпустить. С громким ржанием бросились животные в лес и были растерзаны дикими зверями.

Пояс Ипполиты

Долго решал Эврисфей, какое еще дать поручение Гераклу. И что можно было придумать после того, как сын Алкмены привел бешеных коней Диомеда? Перебирая в уме все народы, Эврисфей вспомнил, что Геракл не сталкивался еще с воинственным племенем, состоящим из одних женщин, – с амазонками[252]. Никто не мог победить этих храбрых дев, а сами они совершали набеги на ближних и дальних соседей и одерживали над ними победы. Что же поручить Гераклу принести из страны амазонок?

Эврисфей, наверное, сам бы не догадался, если бы не появилась его дочь Адмета[253].

– Отец! – произнесла она плаксиво. – Что мне делать? Сломалась золотая пряжка моего пояса. Это такая тонкая работа, что никто в Микенах не берется ее выполнить.

Эврисфей хлопнул себя ладонью по лбу.

– Пояс! Как я сразу не догадался! Пояс Ипполиты!

– Зачем мне пояс этой дикарки! – возмутилась девушка.

– И мне он не нужен! – признался царь. – Но его будет очень трудно добыть. Пояс подарил царице амазонок сам Арес. И если Геракл захочет его отобрать, ему придется иметь дело не только с амазонками, но и с богом войны.

Радостно потирая руки, Эврисфей послал за Гераклом.

– Принеси мне пояс царицы амазонок Ипполиты! – приказал царь. – И без него не возвращайся!

В тот же день Геракл вместе с несколькими друзьями сел на корабль, плывущий против Борея. Выйдя в Понт Эвксинский, кормчий повернул направо, и судно поплыло вдоль неведомого Гераклу берега. Все на корабле знали, где находится побережье, занятое амазонками. Проведав о том, что Геракл намерен там высадиться, они стали его в один голос отговаривать от этой мысли, уверяя, что безопаснее войти в клетку с голодными тиграми, чем встретиться с амазонками. Но рассказы бывалых людей никогда не пугали Геракла. Ему было известно, что людям свойственно преувеличивать опасности, чтобы оправдывать собственную трусость или бессилие. Кроме того, зная, что будет иметь дело с женщинами, он не верил, будто они могут быть такими же свирепыми, как немейский лев или лернейская гидра.

С удивлением наблюдали мореходы и спутники, оставшиеся на корабле, что амазонки, вместо того чтобы наброситься на Геракла, окружили его мирной толпой. Некоторые с дикарской непосредственностью ощупывали мускулы его рук и ног. Если бы на таком расстоянии можно было уловить слова, на корабле услышали бы возглас одной из дев:

– Смотрите! Смотрите! Под кожей у него медь!

– Да, он не похож на изнеженного мужчину, – добавила другая амазонка.

В окружении амазонок Геракл удалился в глубь страны, и обо всем, что произошло позднее, люди узнали со слов самого героя, не имевшего свойственной путешественникам и охотникам привычки превращать муху в слона.

А произошло, по словам Геракла, следующее. Когда он и амазонки зашли за изгиб мыса, послышался конский топот, и показалась полуобнаженная наездница с золотой тиарой на голове и поясом, змеившимся вокруг талии. Поняв, что это Ипполита, Геракл так и впился взглядом в пряжку пояса.

Остановившись на скаку, царица амазонок первая приветствовала гостя.

– Молва о твоих деяниях, Геракл, – сказала она, – наполнила ойкумену. Куда же ты держишь путь теперь? Кого ты еще не покорил?

– Мне стыдно смотреть тебе в глаза, – ответил Геракл, опуская взгляд. – Мне было бы легче вступить в схватку с кем угодно, чем рассказывать, что заставило меня посетить твою страну.

– Я догадываюсь! – перебила Ипполита.

– Как! – воскликнул Геракл. – Ты, кроме красоты, обладаешь еще пророческим даром!

– Нет! Но по твоему взгляду я поняла, что тебе понравился мой пояс. И так как мы, амазонки, живем рядом с колхами и другими народами Кавказа, то восприняли их обычай дарить гостю все, что ему по душе! Можешь считать этот пояс своим.

Геракл уже протянул руку, чтобы взять дар царицы амазонок, как вдруг одна из них, – конечно же это была Гера, принявшая облик амазонки, – закричала:

– Не верь ему, Ипполита! Он хочет захватить вместе с поясом и тебя, увезти на чужбину и сделать рабыней.

Посмотри! Корабль, который его привез, еще стоит.

И сразу же амазонки, придя в неистовство, вытащили луки и стрелы. Скрепя сердце взялся Геракл за свою палицу и стал разить воинственных дев. Ипполита пала одной из первых.

Передача Гераклу пояса Ипполиты. Здесь Геракл изображен в образе юноши, который, сидя на скале, смотрит на подносимый ему амазонкой пояс

Наклонившись, Геракл снял с окровавленного тела девы пояс. Губы его шептали: «Будь ты проклят, Эврисфей! Ты заставил меня сражаться с женщинами».

Проплывая на обратном пути около берегов Троады, Геракл увидел девушку, предназначенную для съедения морским чудовищем. Это была дочь царя Трои Лаомедонта. Геракл обещал спасти ее, потребовав за это божественных коней, подаренных Лаомедонту самим Зевсом в возмещение за кражу Ганимеда. Герой и царь ударили по рукам. С огромным трудом Геракл одолел чудовище, прыгнув ему в глотку и вспоров печень. Но когда он выбрался на свет, обожженный, с опаленными волосами, и освободил девушку из цепей, Лаомедонт наотрез отказался от своего обещания. Разрушив Трою, герой поспешил к берегам Арголиды, чтобы вручить Эврисфею пояс Ипполиты.

Коровы Гериона

И царство Диомеда, и земля амазонок, размышлял между тем Эврисфей, слишком близки к Аргосу. Поэтому кони смогли выдержать путь морем, а доставка пояса вообще не вызвала трудностей. А что, если послать Геракла подальше – чтобы понадобилось плыть морем месяц, а то и больше? И вспомнил Эврисфей, что где-то близ берегов Океана имеется остров Эрифия, на зеленых лугах которого, если верить песням аэдов, пасутся обдуваемые мягким западным ветром стада гиганта Гериона. «Пусть, – злорадно подумал Эврисфей, – Геракл отыщет этот остров, пусть отнимет у великана его стадо, пусть доставит его в Арголиду».

Когда же явился Геракл, за которым были посланы слуги, Эврисфей выдавил из себя всего три слова:

– Приведи коров Гериона![254]

Далек был путь к Океану по берегу Ливии, куда Геракл добрался на корабле. Но, по крайней мере, не надо было спрашивать дорогу. Ее каждодневно показывала солнечная колесница Гелиоса. И было достаточно не терять из виду места, где она опускается в Океан. Никто не пытался преградить Гераклу путь к его цели, кроме сына Земли великана Антея[255]. Он был непобедим, пока прикасался ступнями к плодоносящему телу своей матери. Геракл поднял Антея в воздух и задушил.

Бросив великана гнить на его земле, Геракл побрел берегом, изобиловавшим дикими животными и змеями. Истребив многих из них, он сделал возможным занятие в этих местах земледелием, разведение винограда, маслин, плодовых деревьев.

Достигнув места, где Ливия, сходясь с Европой, образовывала узкий пролив, Геракл водрузил на обоих его берегах по гигантскому столпу, то ли для того, чтобы порадовать Гелиоса, завершающего свой дневной труд, то ли чтобы оставить о себе память в веках. И действительно, даже после того, как столпы обрушились в устье Океана под собственной ли тяжестью или от коварства Геры, место, где они стояли, продолжало называться Столпами Геракла.

Гелиос, благодарный Гераклу за оказанный почет, помог ему переправиться на остров Эрифию, которого еще не касалась нога смертного. На широком лугу Геракл увидел тучных коров, охраняемых Орфом, огромным двухголовым псом.

При приближении Геракла пес злобно залаял и кинулся на героя. Пришлось уложить зверя палицей. Лай разбудил великана-пастуха, дремавшего на берегу. Схватка была недолгой, и Геракл погнал коров к месту, где стоял наготове золотой челн Гелиоса. При посадке коровы замычали, да так громко, что проснулся Герион и предстал перед героем во всем своем устрашающем облике. Был он огромного роста, с тремя туловищами, тремя головами и шестью ногами. Он бросил в Геракла сразу три копья, но промахнулся. Герой послал не дающую промаха стрелу и пронзил ею глаз одной из голов Гериона. Взвыл великан от боли и кинулся на Геракла, бешено размахивая руками.

Не совладать бы Гераклу с Герионом, если бы не помощь Афины Паллады. Богиня укрепила его силы, и он несколькими ударами палицы уложил чудовище наповал.

Перевозя коров Гериона через бурные воды Океана, Геракл оказался в Иберии, на южной оконечности Европы. Отпустив коров пастись, он впервые за долгое время прилег на землю, положив голову на палицу, свою бессменную подругу.

Пробудившись от первых лучей Гелиоса, успевшего обернуться за ночь, Геракл не мешкая погнал стадо. Эврисфей, ослепленный злобой, не подумал, что кроме моря есть в Арголиду долгий, но вполне пригодный путь сушей – по побережью Иберии, Лигурии, Галлии, Тиррении[256]. Тогда еще по берегам этих земель не было греческих колоний. На их местах жили малознакомые ахейцам и другим древним обитателям Балканского полуострова народы с чуждо звучащими именами – иберы, лигуры (греч. «лигустины»), кельты, латиняне. Только ойнотры и сикулы были знакомы ахейцам, так как с этими варварами они торговали, и нередко в Аргосе и Микенах можно было встретить рабыню, называвшую себя сикулкой.

В Лигурии на стадо коров напали два разбойника, сыновья Посейдона Алебион и Деркин. Геракл их убил. На том месте, где через пятьсот лет возникнет город Рим, Гераклу пришлось сразиться с разбойником Каком, который похитил одну из коров Гериона[257]. Позднее здесь, на берегу Тибра, был воздвигнут алтарь: богу Гераклу приносились жертвы.

На юге полуострова из стада вырвалась одна корова и, переплыв узкий пролив, оказалась на острове Тринакрии[258]. Пришлось последовать за беглянкой. Корову увел местный царь Эрикс, вызвавший героя на бой. Сжал Геракл Эрикса в своих объятиях, и тот испустил дух. Здесь же Геракл сразился и с другими местными силачами и всех их одолел[259].

Вернувшись в Тиррению вместе с четвероногой беглянкой, Геракл ввел ее в стадо и продолжил путь, огибая Ионийское море. Когда было недалеко до Фракии, Гера напоследок наслала на коров безумие, и они разбежались во все стороны. Если раньше герой отыскивал одну корову, то теперь приходилось догонять каждую. Большая часть животных оказалась во Фракии, недалеко от тех мест, где Геракл имел дело с конями-людоедами.

Переловив и усмирив беглянок, Геракл провел их через весь полуостров в Арголиду.

Эврисфей, принимая коров, сделал вид, что радуется им. Вскоре он принес животных в жертву волоокой Гере, надеясь с ее помощью доконать этого на редкость живучего человека.

Золотые яблоки Гесперид

На западной оконечности земли, у Океана, где День сходился с Ночью, обитали прекрасноголосые нимфы Геспериды. Их божественное пение слышали лишь Атлант, державший на плечах небесный свод, да души мертвых, печально сходившие в подземный мир. Гуляли нимфы в чудесном саду, подаренном Геей Гере в день ее свадьбы[260]. Украшением сада была яблоня, склонявшая долу золотые плоды, не доступные душам, сходившим в аид. Вот это дерево с его яблоками охраняли дочери Ночи Геспериды[261]. Их было трое – Эгла (Блестящая), Эрифия (Красная) и Гесперетуза (Западная). Они никогда не смыкали глаз, обращенных к плодам вечной юности и бессмертия. И никто не мог сорвать этих плодов, кроме Атланта, но если бы ему захотелось это сделать, он был бы раздавлен небесным сводом, лежащим на его плечах.

Со шкурой, наброшенной на спину, и дубиной в руке бодро шагал Геракл в страну Заката. Новое задание Эврисфея – принести яблоки Гесперид его не пугало. Он уже привык к тому, что от него требуют невозможного.

Долго шел Геракл, пока достиг места, где на Атланте, как на гигантской опоре, сходились небо и земля. С ужасом смотрел он на титана, державшего невероятную тяжесть.

– Кто ты? – спросил титан приглушенным голосом.

– Я – Геракл, – отозвался герой. – Мне велено принести три золотых яблока из сада Гесперид. Я слышал, что сорвать эти яблоки можешь ты один.

В глазах Атланта мелькнула радость. Он задумал что-то недоброе.

– Мне не дотянуться до дерева, – проговорил Атлант, – да и руки у меня, как видишь, заняты. Вот если ты подержишь мою ношу, я охотно выполню твою просьбу.

– Согласен, – ответил Геракл и встал рядом с титаном, который был выше его на много голов.

Атлант опустился, и на плечи Геракла легла чудовищная тяжесть. Пот покрыл лоб и все тело. Ноги ушли по лодыжку в утоптанную Атлантом землю. Время, понадобившееся великану для того, чтобы достать яблоки, показалось герою вечностью. Но не спешил забирать назад свою ношу Атлант.

– Хочешь, я сам отнесу драгоценные яблоки в Микены, – предложил он Гераклу.

Простодушный герой чуть было не согласился, боясь обидеть отказом оказавшего ему услугу титана, да вовремя вмешалась Афина – это она научила его отвечать хитростью на хитрость. Притворившись обрадованным предложению Атланта, Геракл немедленно согласился, но попросил титана подержать свод, пока он сделает себе на плечи подкладку.

Как только обманутый притворной радостью Геракла Атлант взвалил на свои натруженные плечи привычную ношу, герой немедленно поднял палицу и лук и, не обращая внимания на возмущенные вопли и проклятия Атланта, отправился в обратный путь.

Эврисфей не взял яблок Гесперид, добытых Гераклом с таким трудом. Ведь ему нужны были не яблоки, а гибель героя. Геракл передал яблоки Афине, а та возвратила их Гесперидам[262].

На этом не окончилась служба Геракла Эврисфею, его ждало еще одно, самое опасное испытание.

Кербер

Не оставалось более на земле чудовищ. Всех истребил Геракл. Но под землей, охраняя владения Аида, обитал чудовищный трехглавый пес Кербер[263]. Его-то и приказал Эврисфей доставить к стенам Микен.

Пришлось Гераклу надеть панцирь и спуститься в царство, откуда нет возврата[264]. Все в нем внушало ужас. Сам же Кербер был так могуч и страшен, что от одного его вида леденило в жилах кровь. Кроме трех отвратительных голов пес имел хвост в виде огромной змеи с разверстой пастью. Змеи извивались у него также на шее. И такого пса надо было не только одолеть, но и живым вывести из подземного мира. Дать на это согласие могли лишь владыки царства мертвых Аид и Персефона.

Пришлось Гераклу предстать перед их очами. У Аида они были черны как уголь, образующийся на месте сожжения останков умерших, у Персефоны – светло-голубые, как васильки на пашне. Но в тех и других можно было прочитать неподдельное удивление: что здесь надо этому наглецу, нарушившему законы естества и живым спустившемуся в их мрачный мир?

Почтительно склонившись, Геракл сказал:

– Не гневайтесь, могущественные владыки, если моя просьба покажется вам дерзкой! Надо мною довлеет враждебная моему желанию воля Эврисфея. Это он поручил мне доставить ему вашего верного и доблестного стража Кербера.

Лицо Аида недовольно вытянулось.

– Мало того, что ты сам явился сюда живым, ты вознамерился показать живущим того, кого могут видеть одни мертвые.

– Прости мое любопытство, – вмешалась Персефона, – но мне хотелось бы знать, как ты мыслишь свой подвиг. Ведь Кербер еще никому не давался в руки.

– Не знаю, – честно признался Геракл, – но позволь мне с ним сразиться.

– Ха! Ха! – расхохотался Аид так громко, что затряслись своды подземного мира. – Попробуй! Но только сражайся на равных, не применяя оружия.

По пути к воротам аида к Гераклу приблизилась одна из теней и обратилась с просьбой.

– Великий герой, – проговорила тень, – тебе суждено увидеть свет Гелиоса. Не согласишься ли ты выполнить мой долг? У меня осталась сестра Деянира, которую я не успел выдать замуж.

– Назови свое имя и откуда ты родом, – отозвался Геракл.

– Я из Калидона, – ответила тень. – Там меня звали Мелеагром.

Геракл, низко поклонившись тени, сказал:

– Я слышал о тебе еще мальчиком и всегда жалел, что не смог с тобой встретиться. Будь спокоен. Я сам возьму твою сестру в жены.

Кербер, как и положено псу, находился на своем месте у ворот аида, облаивая души, которые пытались подойти к Стиксу, чтобы выбраться на белый свет. Если раньше, когда Геракл входил в ворота, пес не обратил на героя внимания, то теперь он накинулся на него со злобным рычанием, пытаясь перегрызть герою горло. Геракл схватил обеими руками две шеи Кербера, а по третьей голове нанес мощный удар лбом. Кербер обвил своим хвостом ноги и туловище героя, разрывая зубами тело. Но пальцы Геракла продолжали сжиматься, и вскоре полузадушенный пес обмяк и захрипел.

Не давая Керберу прийти в себя, Геракл потащил его к выходу. Когда стало светать, пес ожил и, вскинув голову, страшно завыл на незнакомое ему солнце. Никогда еще земля не слышала таких душераздирающих звуков. Из разверстых пастей падала ядовитая пена. Всюду, куда попадала хотя бы одна ее капля, вырастали ядовитые растения.

Вот и стены Микен. Город казался опустевшим, мертвым, так как уже издали все услышали, что Геракл возвращается с победой. Эврисфей, не решившись взглянуть на Кербера даже в щелку ворот, завопил:

– Отпусти его! Отпусти!

Геракл не стал медлить. Он выпустил цепь, на которой вел Кербера, и верный страж Аида огромными прыжками помчался к своему хозяину. И хотя Аид разрешил Гераклу сражаться с Кербером, за то, что герой был выпущен на белый свет, он обрушил свой гнев на неповинного Харона. Целый год старцу пришлось томиться в железных оковах.

Сверх двенадцати

Греки, как и другие древние народы, некоторые числа считали священными и предпочитали при подсчете лучше нарушить истину, чем назвать несчастливое число. Чудеса света ограничивали семью, хотя их было гораздо больше, так что возникали споры о принадлежности того или иного чуда к канонической семерке. Также и число мудрецов было гораздо больше семи, но греки говорили о «семи мудрецах», исключая из их списка многих весьма достойных философов. Мы также помним о семи воротах Фив и семи героях, их осаждавших.

Таким же священным числом было двенадцать – дюжина. В глубокой древности в Греции, Малой Азии и Италии создавались союзы двенадцати городов, а если возникал тринадцатый город, его предпочитали считать деревней. По тем же соображениям из многочисленных подвигов Геракла, о которых рассказывали во всех городах, населенных потомками ахейцев, дорийцев, ионийцев и эолийцев, выбрали двенадцать, назвав их главными, а остальные либо отнесли к детству и юности Геракла, когда он еще учился побеждать, либо рассказывали сверх программы, оставляя без номера.

К числу этих непронумерованных подвигов относились не только поздние, созданные для объяснения деяний Геракла за пределами Греции, но и наиболее древние. К самым древним, бесспорно, принадлежал миф о поединке Геракла с разбойником Кикном (Лебедем), которому посвящена поэма «Щит», приписываемая Гесиоду.

Кикн считался сыном Ареса, братом фракийского царя Диомеда, того самого, который отдавал путников на съедение своим коням-людоедам. Захватив священную рощу Аполлона в фессалийских Пагасах, Кикн нападал на путников, направлявшихся в Дельфы, грабил и убивал их. Решив защитить знаменитый храм Аполлона, Геракл снарядил боевую колесницу и отправился в Фессалию вместе со своим племянником Иолаем, взяв его вместо возницы. Против них вышли Кикн и его отец Арес на конях. Прежде чем начать бой, Геракл обратился к противнику с речью, предупреждая, что если он не позволит ему проехать, то это кончится тем же, чем завершалось для всех, встававших на его пути. Но это не остановило Кикна, помнившего, что рядом с ним Арес. И пришлось Гераклу сойти с колесницы, Кикн также спешился. Он первым бросил копье, застрявшее в щите Геракла, подаренном ему Зевсом, Геракл же метнул копье в промежуток между щитом и шлемом Кикна, и тот зашатался. Но не дано ему было умереть. Все его тело покрылось белоснежными перьями, и он, превратившись в лебедя, взмыл в небо, чтобы больше никогда не вредить людям, а лишь радовать их взгляд.

В те времена где-то в Фессалии, в Мессении или на острове Эвбее правил царь Эврит, самый искусный стрелок из лука. Он обещал свою дочь Иолу отдать тому, кто окажется искуснее его. Геракл состязание выиграл, но обещанной награды не получил. Эврит, подпоив героя на пиру, выкинул его из царского дома. Мало того, когда пропало стадо кобылиц, царь обвинил в воровстве Геракла.

Старший сын Эврита Ифит горячо полюбил Геракла и, чтобы оправдать своего кумира, отправился на поиски бесследно исчезнувших животных. Во время странствий он прибыл в Тиринф, куда вернулся и Геракл. Радушно принял герой юношу. Много дней провели они вместе, охотясь или ведя разумную беседу. Но однажды Геракл предложил юноше подняться на башню городской стены, чтобы тот мог убедиться, что в Арголиде нет пропавших кобылиц. Тут Гераклом овладело безумие. В памяти всплыли оскорбления, нанесенные Эвритом. Вообразив, что рядом ненавистный царь Эвбеи, герой сбросил юношу вниз, и тот разбился насмерть.

Все это видел Зевс с высоты Олимпа и, разгневавшись, наслал на сына тяжкую болезнь. Много месяцев страдал Геракл, терзаемый невидимым врагом, пока решил отправиться в Дельфы за советом. Получив от героя табличку с вопросом, пифия долго безмолвствовала. Тогда нетерпеливый Геракл вломился в священное помещение и вытащил из-под пророчицы треножник, на котором она восседала. Не выдержал Аполлон этой наглости грубого мужлана и спустился с Олимпа. Дошло бы до схватки, если бы Зевс не метнул молнию, разделившую сыновей.

Получив от Геракла треножник, пифия более не медлила с ответом.

– Отдайся в рабство Омфале[265], дочери Ядрана, царствующей над меонийцами[266], а полученные деньги пусть возьмет отец убитого тобой юноши.

Один из друзей Геракла отвез его в Малую Азию и продал Омфале за серебро, которое досталось Эвриту.

Так Геракл стал рабом. Он ел вместе с другими невольниками рабскую пищу, выполнял прихоти и капризы суровой госпожи, а подчас терпел побои. Не зная, как сильнее унизить достоинство раба-чужеземца, Омфала отняла у Геракла львиную шкуру и палицу, нарядила в длинное, путающееся под ногами женское одеяние и посадила среди дворцовых невольниц[267]. Успокоитель земли, водрузивший у входа в Океан гигантские столпы, должен был прясть пряжу, постоянно рвавшуюся в его грубых, не приспособленных к тонкой работе пальцах. Вдоволь поиздевавшись над Гераклом, царица возвратила ему оружие и отправила защищать границы своего царства.

Однажды, когда Геракл лег отдыхать в тени раскидистого дерева, на него напали вертлявые человечки керкопы[268]. Он проснулся в то время, когда они утаскивали его лук. Часть воришек герой перебил, а другим связал ноги и, пропустив между ними шест, взвалил на плечо таким образом, что керкопы повисли головами вниз.

Пленники внезапно залились визгливым хохотом.

– Ой! Как смешно выглядит твоя поясница! – хохотал один.

– Она у тебя чернее сажи! – вторил ему другой. – А мать предупреждала нас: «Берегитесь чернопоясничных!»

Сбросил Геракл шест, чтобы выяснить, что стряслось у него с поясницей. Но как ни изворачивался, поясницы своей не увидел. А тем временем хитрецы, развязав друг друга, скрылись.

Удачнее был поход Геракла против города Итона, обитатели которого разоряли подвластные Омфале земли. Геракл по приказу царицы совершил поход на итонян[269], отнял у них добычу, перебил мужей, сам город сровнял с землей.

Восхищенная мужеством Геракла, Омфала отпустила его на волю и, сочетавшись с ним, родила сына Лама. Но не остался герой у царицы. Он должен был отомстить Эвриту, виновнику позора и несчастий. Не забыл он и о данном тени Мелеагра обещании взять в жены его сестру.

В то время руки Деяниры, дочери Ойнея и сестры Мелеагра, добивался протекавший по соседству серебристопучинный Ахелой[270]. Желая понравиться будущему тестю, речной бог продемонстрировал ему умение принимать облик различных существ и стихий. Деянира, наблюдавшая за этими превращениями, была напугана до смерти и умоляла отца отказать божественному жениху или, по крайней мере, повременить с ответом. Когда появился Геракл, девушка с радостью приняла его предложение. Отец же, узнав о том, что это воля Мелеагра, немедленно дал согласие на свадьбу.

Возмущенный появлением соперника, Ахелой вызвал его на поединок. Схватка героя с богом была упорной и долгой. Ахелой принял облик гигантского змея и пополз к Гераклу, страшно свистя и шевеля раздвоенным языком. Но герой, привыкший усмирять змей с малолетства, так сдавил горло Ахелою, что тот поспешил превратиться в быка. И с быками умел управляться Геракл. Он прижал голову быка к земле с такой силой, что рог, наткнувшись на камень, сломался. Взвыл Ахелой от боли и стал умолять героя вернуть ему рог в обмен на волшебный рог Амалфеи, который мог наполняться по воле его обладателя чем угодно.

Самосская монета с изображением Геракла

Сразу же после свадьбы новобрачные покинули Калидон. Путь их проходил через поток Эвен. Летом высыхавший, зимой он разливался и сносил все мосты. Еще издали увидел Геракл у места, где должен был быть мост, Несса, одного из немногих кентавров, уцелевших после побоища у пещеры Фола. Оказалось, что он за небольшую плату переправлял через реку всех желающих. Поразмыслив, Геракл решил воспользоваться услугами Несса, ибо Деянира уже носила во чреве младенца. Посадив жену на мохнатую спину кентавра, герой перекинул через реку оружие и бросился в ледяную воду. Достигнув берега и отряхнувшись, он поднял лук.

В это время послышался вопль Деяниры. Несс, не умевший сдерживать желаний, попытался овладеть женщиной. В мгновение ока он был поражен стрелой Геракла.

Умирая, кентавр обратился к отбежавшей от него Деянире:

– Подойди ко мне, женщина!

Когда Деянира приблизилась, Несс протянул ей в ладони немного крови, которая была уже отравлена ядом гидры.

– Возьми! – с трудом прошептал он. – Если узнаешь, что муж полюбил другую, смочи одежду – и тем заставишь его навсегда забыть соперницу.

Глупая женщина взяла кровь и спрятала ее, не подумав, что совет, исходящий от недруга, не может быть добрым.

Когда впоследствии вместе с друзьями из Аркадии Геракл захватил город Эврита Эхалию, убил своего врага и увел в плен его дочь Иолу, Деянира вспомнила о совете Несса, испугавшись, как бы не стала юная Иола ее соперницей. Желая отметить победу торжественным жертвоприношением богам, Геракл послал к жене гонца за праздничной одеждой. Как только герой надел хитон, материя, которую Деянира смазала кровью Несса, прилипла к его коже. Пытаясь сорвать хитон, Геракл отдирал клочья ткани вместе с кожей. Надеясь ослабить жжение, он бросился в реку. Но и это не помогло. Только воды реки с тех пор стали теплыми.

Понял Геракл, что пришел конец. Отдав друзьям и родичам последние распоряжения, он попросил отнести себя на самую высокую в этой местности гору, сложить там поленницу повыше и поднять на самый верх. Но когда он дал знак бросить в сухие дрова факел, никто не решился этого сделать. Костер зажег случайный прохожий, получивший за это от Геракла его прославленный лук и стрелы. Это был Филоктет, впоследствии применивший оружие Геракла в Троянской войне.

Как только герой исчез в пламени, с неба спустилась грозовая туча и унесла Геракла. Не веря своим глазам, друзья и родичи загасили костер, разрыли пепел. Не обнаружив костей Геракла, они утвердились в мысли, что он взят богами на небо.

На Олимпе Геракл получил в жены богиню юности Гебу. Это значило, что Гера, наконец, с ним примирилась. На одном из этрусских зеркал бородатый герой изображен сосущим грудь Геры – знак усыновления и принятия в род богов.

Герой-бог ойкумены

Древние вожди и цари уже при жизни удостаивались культа, продолжавшегося и после их смерти в местах их погребения. Но ни один из реально существовавших людей не оставил столько памятных мест, сколько было связано с именем героя-бога Геракла. Почти на каждом месте его мнимого подвига или даже краткого пребывания были поставлены алтари, сооружены храмы и ежегодно устраивались торжественные шествия и жертвоприношения, организуемые должностными лицами за государственный счет. Местом культа Геракла были гимнасии, поскольку герой олицетворял силу, мужество и успех в состязании (агоне), составлявшем нерв греческой ментальности. Но одновременно существовал и домашний культ Геракла, делавший героя-бога участником важнейших событий семейной жизни.

Изучение мест культа Геракла по данным античной традиции и надписям позволяет поставить вопрос о том, чьим героем был Геракл. По месту своего рождения он фиванец, по месту героического служения – пелопоннесец (микенец, тиринфянин, аргосец). Однако в состязании городов за право считаться родиной Геракла странным образом на первое место выходят Афины и Аттика. Их территория буквально испещрена местами культа Геракла, хотя афиняне гордились тем, что им одним удалось избежать дорийского завоевания, предводителями которого считались Гераклиды. Поэтому Геракла нельзя назвать типично дорийским героем. Он всеэллинский герой. А поскольку эллины распространили свою государственность и культуру на все побережье моря, которое римляне назвали «нашим морем», он – герой ойкумены. Этому он обязан не единоборству с подобными ему героями-богами других народов, вошедших в соприкосновение с греками как колонизаторами отдаленных земель, а всемогуществу греческой литературы, не имевшей в античном мире соперниц. Ее преемница римская литература продолжила подвиг героизации Геракла.